Декабрь, 1987

Сегодня Мэган исполнилось три годика. Педиатр говорил, что она не доживет и до двух, но он ведь не мог знать все на свете. Но что-то все же было не так, ведь неправильно, что в свой день рождения Мэган плакала навзрыд.

– Она умирает? – спросила я маму.

Но этого не могло быть, потому что я, Анна и все наши соседи собрали нужную сумму, чтобы отвезти Мэган в Германию. На следующей неделе мама с сестрой должны были сесть в самолет и отправиться к специалисту, который должен был помочь Мэган. Она не могла умереть прямо сейчас.

– Нет! – плакала Мэган, когда мама пыталась заставить ее проглотить таблетку и запить водой. Мама попросила меня помочь одеть сестренку. – Не хочу одеваться! – кричала она. Я не привыкла видеть ее такой сердитой. Она никогда себя так не вела.

Мама не могла смотреть мне в глаза, когда говорила, что Мэган станет лучше.

– Она плачет от боли? – со страхом спросила я.

Мама сделала вид, что не слышит вопроса.

Мы находились в спальне Мэган, где отец Мэтью, высокий, сгорбленный мудрец, читал молитву. Как только он приехал, Мэган уже не плакала так сильно. Мама позвонила ему после завтрака и попросила приехать, сказав, что очень волнуется. Мэган так и не позволила маме ее одеть, поэтому вместо нее купал и укутывал сестру в одеяло папа, а потом мама попросила его вызвать врача.

По телевизору показывали прогноз погоды и советовали без особой необходимости никуда не ездить. Начался жуткий снегопад, и земля покрылась огромными серебристо-белыми хлопьями. Сегодня отменили школьные занятия; мы с Ником обрадовались, что можем остаться дома. Папа тоже не мог попасть на работу. Он спустился на первый этаж и, дозвонившись до приемной врача, начал отчаянно с кем-то спорить.

– Это срочно, – говорил он. – Нет, мы не можем привезти ее сами.

Отец Мэттью слегка отодвинулся от кроватки Мэган и что-то тихо сказал маме. Иногда я просто ненавидела взрослых. Они никогда не говорили нам, что происходило на самом деле. Мама кивнула.

– Что больше всего любит Мэган? – спросил отец Мэттью нас с Ником.

– Гулять, – ответила я.

– Ездить на Праймроуз-хилл, – добавил Ник.

Отец Мэттью выглянул в окно.

– Значит, оденьте ее потеплее и идите гулять, – сказал он.

Мэган, мама, папа, я и Ник надели «луноходы» и теплые пальто и отправились на улицу; на деревьях и крышах домов блестел снег, а снежинки, едва коснувшись одежды, таяли прямо у нас на глазах. В снеге присутствует нечто волшебное. Он всегда такой мягкий и пушистый. Я всегда любила, как он хрустит под ногами. Мама передала Мэган папе, и он начал убаюкивать ее, словно она лежала в колыбельке. Мы выглядели как обычная семья на прогулке, и только когда папа вдруг заплакал, я поняла, что происходит что-то ужасное. Я поспешила поцеловать Мэган, Ник последовал моему примеру, а потом сжал ее крошечную ручку в своей. Она притихла, но, когда я заглянула в ее глаза, мне показалось, будто я увидела ее душу. У Мэган была прекрасная душа, где не было места гневу, а только любви. Когда ее пальчики вцепились в мои, я почувствовала, что она пытается попрощаться и благодарит меня за мои придуманные специально для нее сказки. Она казалась такой умиротворенной, или мне просто хотелось в это верить. Если бы я только могла спросить ее об этом. Мы прогулялись до Праймроуз-хилл и вернулись домой. Детвора каталась на санках и лепила снеговиков, а мы пребывали в собственном мире, только чтобы быть вместе с Мэган.

Она умерла чуть позже тем же утром; мы все в этот момент находились около ее кроватки. В тот день какая-то частичка нас покинула землю вместе с ней.

Ночью я сидела рядом с мамой, ее глаза покраснели и опухли от слез. Я спросила, будет ли когда-нибудь у нас все хорошо.

– Мэган сейчас уже на небесах, и, быть может, там она сможет ходить, – сказала я, но мама смотрела сквозь меня, как будто меня и не было здесь. Она долго молчала, но потом тихо ответила, что со временем мы справимся, но по выражению ее глаз я поняла, что она в это не верит.

Мама потеряла человека, которого любила больше всего на свете.

И ничто уже не будет как прежде.