Утро перед маминой операцией. Мы втроем сидим возле нее.

– Я полагаю, что мы можем что-то сделать, – говорит хирург, рассматривая снимок МРТ. – Полагаю, что опухоль, возможно, доброкачественная. Пока еще я не могу быть абсолютно уверен, но я настойчиво рекомендую вам согласиться на операцию.

– На основании чего вы считаете, что она может быть доброкачественной? – спрашивает папа с надеждой.

– Так она выглядит на снимке. И на ней может быть гистологически «чистый» край, по которому ее можно удалить.

– Так вы говорите, что она не злокачественная? – уточняю я, взглянув на отца. Нам нужно услышать подтверждение, а не осторожную оценку.

– Я не могу быть абсолютно уверен, но если мы ничего не сделаем, то так никогда и не узнаем.

Мне хочется обнять его, встать на колени и молиться богу. Папа так крепко стискивает мамину руку, что у нее чуть не затрещали кости.

– Спасибо вам большое, – произносит мама, словно он разрешил ей съесть ее любимые соленья с сыром. – Когда вы прорежете щель в моей голове?

И вот папа неловко сидит на светло-голубом кресле возле маминой койки. Я знаю, как он ненавидит больницы, несмотря на то что ему так часто приходилось в них бывать. Мне он как-то сказал, что никогда к ним не привыкнет.

Беллс сидит рядом с ним. В это утро она не произнесла ни слова. Я лишь слышу ее тяжелое дыхание.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я маму.

– Замечательно. – Она сжимает мою руку. Кроме больничной рубашки, похожей на театральный балахон, на ней только золотое обручальное кольцо и больничный пластиковый браслет с ее фамилией и датой рождения. Обычно мама всегда носила аквамариновое помолвочное кольцо, часы и два золотых браслета. Теперь она кажется оголенной, раздетой.

– Я готова ко всему. – Она тяжело вздыхает. – Я так рада, что вы все со мной.

Беллс ударяет себя кулаком по лбу, встает, садится, опять вскакивает и ходит кругами, словно зверь в клетке.

– Лапушка, сядь, – просит мама, явно расстроенная. Может, мы зря привезли сюда Беллс? Нет. Мы не могли оставить ее дома. К тому же мама хотела, чтобы она была рядом.

Беллс выхватывает из кармана свой ингалятор.

– Меня замучила жажда. Вы можете принести мне чего-нибудь? – в отчаянии прошу я. Папа немедленно уводит Беллс «прогуляться за кофе».

Я смотрю на маму. Сегодня мы впервые остались наедине. Ее большие зеленые глаза пристально разглядывают меня.

– Расскажи мне про Сэма, – просит она. (Что угодно, чтобы нарушить молчание.) – Почему вы расстались? Из-за Беллс?

– Отчасти. Я думаю, что по-прежнему была бы с ним, если бы Беллс не приехала к нам, – призналась я.

Мама вскидывает брови.

– Что ты имеешь в виду? Она ударила его по яйцам? – Слабая улыбка озаряет ее лицо и смягчает выражение глаз.

– Нет, Беллс теперь не бьет парней по яйцам, она путает футляры компакт-дисков. Нет, Сэм не был груб с ней, – продолжаю я. – Однажды он даже водил нас в ресторан. Но он страшно застеснялся, когда увидел за соседним столиком своего бывшего босса. В чем-то виновата и я, потому что никогда не рассказывала ему о ней, и он не…

– Ой, чепуха, Кэти. – Мама возражает со знакомой категоричностью, которая всегда казалась мне отталкивающей. Странно, но теперь я даже обрадовалась. – Я не знаю Сэма, но хочу сказать тебе другое. Когда у нас появилась Беллс, плохие друзья отсеялись и остались только хорошие. Некоторые исчезли мгновенно. Раз – и нету! Будто блуждающие огоньки.

Я невольно улыбаюсь.

– «Блуждающие огоньки»? Кажется, так называлась телепередача?

– Не знаю, дорогая, возможно. При первых признаках проблем они испарились, а потом – фррр! – Она взмахивает руками. – Словно по мановению волшебной палочки вернулись, когда им понадобилось. Джеральд и Сью как раз такие.

– Ты права. Сэм как раз такой «блуждающий огонек». – Образ действительно точный. Сэм исчез, испарился из моей жизни, словно облачко дыма. Он прибыл, чтобы забрать свой автомобиль, выразил соболезнование, передал мне почту и исчез. Он сказал, что будет на связи, но я уверена, что больше никогда о нем не услышу.

– Иногда ты узнаешь о знакомых что-то неприятное, – признается мама. – Часто самые неожиданные люди становятся чудесными друзьями. Бывают люди очень приятные, другие ни то ни се, а некоторые просто жуткие. – Она словно расставила галочки в нужные клетки. – Похоже, что и Сэм был ни то ни се. Недостаточно хорош для тебя, Кэти.

– Мы оба не подходили друг другу.

– Нет, он был недостаточно хорош для моей Кэти. – Я вижу, что она сдерживается изо всех сил, чтобы не заплакать. – Расскажи мне побольше про Беллс, как она жила у тебя, – просит она, храбро улыбнувшись.

Я рассказываю ей, как Беллс убежала в тот дождливый день. И про моих спасителей, Марка и американскую леди в парке.

– Я была в ужасе. Я бы никогда себя не простила, если бы с ней что-то случилось. Во всем виновата я.

– Легко потерять терпение. – Мама смотрит на меня в упор.

– Быть рядом с Беллс забавно, но утомительно. По «Сэйнсбери» мы ходили несколько часов! Она разговаривала почти с каждым покупателем. – Я вспоминаю о Марке и о том, как мне хочется снова с ним повидаться.

Мама понимающе улыбается.

– «Сколько тебе лет?» – изображаю я Беллс.

Потом я рассказываю про покерную ночь, и мама так громко хохочет и шлепает рукой по бедру, что на нас начинают обращать внимание другие больные.

– Что ж, похоже, вы интересно провели время. Понимаешь, Беллс гораздо интереснее было поехать к тебе, чем все время сидеть со скучными стариками-родителями.

– Ма, мы поднимались на «Лондонский глаз», и это было чудесно. Мы с Беллс сдружились, теперь мы лучше понимаем друг друга. Я хочу, чтобы ты это знала. – Я полезла в сумочку и достала письмо, которое она мне написала.

– «Дорогая Кэти Флетчер», – читаю я вслух. – Мне нравится, как она обращается ко мне, – добавляю я с улыбкой. – «Очень мило, что ты разрешила мне пожить в Лондоне. Очень милая спальня, много белого. Милый дом. Я вспоминаю, как мы катались на колесе обозрения. Я…»

Она замазала какое-то слово.

– «Мне там понравилось, я видела весь Лондон и очень мило провела время с тобой на „Лондонском глазе“. Марк очень хороший человек. Ты видела Марка? Мистер Викерс тоже очень милый человек. Мне жалко, что я должна была уехать, очень мило, что ты пригласила меня приехать в Лондон. Ты чудесная. Надеюсь, что пройдет не так долго, и я увижу тебя снова. Ты милая, очень добрая, шлю тебе мою любовь. Спасибо тебе». Она подписалась: «С любовью, Беллс. P.S Пожалуйста RSVP мне скорее».

Мама опускает голову на подушку.

– Твой отец знал, что вам будет полезно провести время вместе. Он старый мудрец.

– Когда ты поправишься, мы тоже поднимемся на «глаз». Ты приедешь в Лондон, мы сходим на ланч в ресторан и вообще будем развлекаться. Договорились?

Я смотрю на нее, ожидая ответа.

– Кэти, если я умру…

– Ты не умрешь.

– Если я умру, – спокойно продолжает она, – ты заботься о Беллс и об отце, ладно?

– Мам, не надо…

– Это ты заставила меня понять, что мы должны быть честными и говорить то, что чувствуем.

Я неуверенно киваю.

– Я должна это сказать, пока их нет. Они через минуту вернутся. – Она устраивается поудобнее. – Мы с отцом собирались отремонтировать дом и… ну, он не имеет представления, как это делать, – шепчет она. – Ты поможешь ему?

– О’кей. – Я чувствую, что у меня задрожала нижняя губа, совсем как у папы, когда он плачет.

– И ты не забудешь о Беллс? Будешь навещать ее по выходным?

– Да, обещаю. Все время.

– Я так рада, что мы можем поговорить и что нам не нужен мистер Шеклтон! – Мама смеется и плачет от облегчения. – Ты помнишь его пластиковый ремень и сальные волосы? Твой отец до сих пор не может без гнева вспоминать о нем.

– Забавно, но я вспомнила о нем не далее как позавчера.

Мама хочет сказать что-то еще.

– Но кто позаботится о Кэти? – спрашивает она, снова взяв меня за руку.

В этот момент возвращаются папа с Беллс. Папа несет пластиковый поднос с двумя чашками кофе. Он садится на кровать в ногах у мамы.

– Как ты, мам? – спрашивает Беллс, качнувшись вперед.

Подходит сиделка.

– Все уже готово, – сообщает она.

Скоро они сбреют маме волосы, почему-то думаю я.

Беллс встает и уходит.

– Не нравится здесь. Неприятно.

– Беллс! – кричит мама. – Пожалуйста, вернись. Иди и приведи ее, – велит она папе. – Давайте закончим с этим как можно скорее.

Папа приводит Беллс назад, уговаривая ее, что ничего плохого не случится.

– Попрощайтесь с вашей мамой, – нетерпеливо говорит сиделка.

Я испепеляю ее сердитым взглядом. Как она ухитрилась сказать это так мрачно?

Беллс трет лоб и тяжело дышит.

– Пока, мам. – Она обнимает маму за живот и кладет голову на ее театральный балахон. – Пока, мам.

Мама гладит ее по волосам.

– Я люблю тебя. Скоро увидимся, – говорит она.

Папа сидит за кухонным столом и что-то бешено пишет.

Беллс включила «Титаник», но не издала ни звука, когда судно налетело на айсберг.

Я не знаю, чем мне заняться. Я могу только смотреть на часы и наблюдать, как тикают секунды. Медленно.

Звонит телефон. Мы с папой молнией бросаемся к нему.

– Возьми ты, – говорю я.

Папа берет трубку.

– Она в сознании, – сообщает он, явно повторив то, что говорит ему хирург. – Опухоль определенно доброкачественная.

– Беллс! – кричу я. – Беллс! Мама о’кей!

– У мамы будет все хорошо, – говорит Беллс, подходя к нам.

– Но что? – спрашивает папа.

Я застываю на месте. Беллс стоит возле меня.

– У мамы все хорошо, – повторяет она.

– О, я понимаю, – мрачно произносит папа.

– Что? Что? – допытываюсь я.

– Что? – спрашивает Беллс.

Папа сердито машет рукой, чтобы мы замолчали.

– О’кей, мы сейчас выезжаем, – говорит он.