Я вернулась к привычной жизни. К инвентаризации товара, организации новых фэшн-шоу, заказам у поставщиков. К йоге и плаванию, ресторанам и вечеринкам. К каждодневной лондонской суете, шуму, пробкам, людской грубости и острым локтям. Это ужасно.

Я поселилась у Эммы с Джонни. Они арендуют маленький домик возле Турнхем-Грин, и Эмма настояла, чтобы я жила у них в гостевой комнате до Нового года, до их свадьбы. Это смягчает перемены в моей жизни, и они уже не так пугают меня. Да и само место удобно; они живут близко от моего бутика и от Марка. Вот разберусь с делами, позвоню ему и скажу, что мы стали на время соседями.

Сегодня вечером я собираюсь на ужин к родителям Джонни, которые живут возле Лиссон-гроув. После своего возвращения в Лондон я еще не видела так много народу. На прошлой неделе я ездила к Сэму за швейной машинкой. Это была последняя вещь, которую надо было забрать. У меня все еще были ключи, и я отправилась туда во время ланча, когда он был на работе. Его дом выглядел точно так же, да я и не ожидала перемен. Всюду безупречный порядок, все вещи на своих местах. Даже не похоже, что я когда-то жила там. Я положила ключи под дверь и сказала: «Прощай, Сэм». Как я и ожидала, он затаился, как только услышал известие о болезни мамы.

В ожидании такси я сижу в гостиной и рассматриваю фотографии помолвки Эммы и Джонни, сделанные в Баттерси-Парке. Они вставлены в черные с золотом картонные рамки и напоминают мне карточки, которые мне давали вместе с фотографиями нашего класса в конце года. «Вся фотография была испорчена, потому что Кэти решила задрать юбку и показать нам свои трусики», – читала вслух мама. Она всегда ждала объяснения, но я была уверена, что видела ее старательно скрываемую улыбку. Мимолетная мысль о доме вызвала у меня ностальгию. Какая ирония судьбы! Когда я была подростком, моей единственной мечтой было уехать из дома. Теперь же это единственное место, где мне хочется быть. Там я чувствую себя в безопасности, в теплом коконе. Я чувствую себя нужной.

…В день моего отъезда мы с папой молча стояли на платформе и ждали поезда, погруженные каждый в свои мысли. Мне казалось, что я снова перенеслась в свое детство и сейчас сяду в поезд со своим блестящим красным чемоданчиком и поеду к тете Агнес. Поезд тронется, папа помашет мне на прощанье.

– Я не хочу уезжать, не хочу, – воскликнула я, когда показался поезд.

Папа улыбнулся, убрал прядь волос с моих глаз и заправил ее за ухо, как делал это когда-то.

– Тебе надо ехать. – Он открыл дверь купе и подал мне мой багаж. – Теперь мы с мамой и сами справимся.

Беллс уехала днем раньше. Она радовалась, что возвращается в Уэльс. Она скучала по колледжу, по друзьям, футболу и по своему привычному распорядку. А вот я ни по чему не скучала, и это меня пугало.

– Папа, кто же будет вам готовить? – крикнула я, когда поезд медленно тронулся.

Он махнул рукой.

– Справлюсь и без Беллс, не беспокойся.

Я засмеялась.

– Больше никаких секретов! – крикнула я из окна. – Мы будем говорить друг другу все, хорошее и плохое. Замечательное или ужасное!

Странная у нас семья. Мы с папой целую вечность молча ждали поезда, а теперь слова просто вылетали из меня.

– Все, – согласился он.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Мы послали друг другу воздушные поцелуи. Фигурка папы быстро уменьшалась. Он единственный стоял на платформе и махал рукой, пока не скрылся с глаз.

…Я снова открываю одну из фотографий. Эмма сидит, Джонни стоит за ней, обнимая ее за плечи. Красное платье служит контрастом к ее стриженым темным волосам и карим глазам. Он одет в бледно-голубую рубашку, которая идет к его голубым глазам.

Словом, все по-взрослому, все продумано. Наконец раздается звонок в дверь, и я возвращаю фотографию на каминную полку.

Эмма протягивает мне большой бокал вина. Превосходно. Джонни отводит меня в гостиную.

– Ты должна познакомиться с моими родителями, – говорит он. Они стоят у камина и ждут. – Мама, папа, познакомьтесь. Это Кэти.

– Зовите меня Уилл. – Говорит крупный, массивный мужчина, и я еле сдерживаю смех, услышав его сопрано.

– Гермиона. – Мама Джонни шагает вперед и пожимает мне руку. Она мне по плечо и походит на маленькую мышку. На ее ногах странные разноцветные туфли с загнутыми остроконечными носами, напоминающие гондолу.

– Чем вы занимаетесь, Кэти? – интересуется Уилл с улыбкой. Я все еще пытаюсь перебороть свой смех. Эмма говорила мне, что Гермиона большая зануда, но почему она не предупредила насчет этого голоса? Ведь она могла предвидеть мою реакцию.

– У меня магазин одежды, – сообщаю я.

– О, как интересно, – пищит он, обеими руками поглаживая свой синий джемпер с острым вырезом.

Вспомни грустную историю, грустную историю, уговариваю я себя, таращась на них.

– Как он называется? – с энтузиазмом щебечет Гермиона. – У меня знакомая тоже работает в области высокой моды. Она ездит за границу, в Париж. По-моему, она сотрудничает с Гуччи или Живанши, что-то вроде того.

– Ну, – я откашливаюсь, – он называется FIB.

– Фиб?

– Это значит «Female in Black» («Женщина в Черном»).

– О, – разочарованно вздыхает она. – На мой взгляд, черный цвет такой мрачный, а вы все, молодежь, его носите. – Она меряет критическим взглядом мой мягкий черный свитер с круглым воротом и блестками на манжетах. Тут я отвлекаюсь, потому что Джонни вручает мне вазочку со смесью орехов и подмигивает.

– Как я понимаю, вы живете у Джонни с Эммой? – интересуется Гермиона, утратив интерес к моей карьере.

– Да, верно, – подтверждаю я и добавляю, – временно, – когда вижу по ее лицу, что она недовольна этим. – Пока не подыщу себе собственное жилье.

– Значит, вы не замужем, Кэти?

– Нет, – отвечаю я и решаю добавить, – еще нет.

– О, как жалко, – пищит Уилл, его круглое как луна лицо становится печальным.

– Нет, ничего. Мне только двадцать девять!

Гермиона кривит губы.

– Вы, молодежь, ждете так долго. Я вышла замуж за Уилла, когда мне было двадцать. В вашем возрасте у меня было трое детей. Вы все одинаковые. Ну посмотрите на Джонни, он тоже не спешил, – ворчит она.

Мне так и хочется сказать, что ей пришлось спешно женить на себе Уилла, пока он не передумал и не сбежал.

– Чем занимаются ваши родители? – продолжает она.

– Ну мой отец работает в Сотбис, – отвечаю я.

Гермиона милостиво заявляет, что это, вероятно, очень интересная работа. Мне даже чудится одобрительный кивок.

– А ваша мать?

Я кашляю.

– Мама недавно прошла через тяжелое испытание, у нее была опухоль мозга.

– Ох, очень жаль. Как ужасно это было для вашей семьи.

– Да, ужасно страшно, но теперь она поправляется. Все хорошо, – с гордостью сообщаю я Гермионе. – Понадобится еще от шести месяцев до года, чтобы ей полностью вернуться в норму, но ей очень повезло. Нам всем повезло.

Я говорю, а сама с трудом верю, что это правда. Мама выкарабкалась. Я представляю, как она сейчас сидит за кухонным столом, на голове яркий шелковый шарф, красный с золотом, и читает вслух папе рецепт рыбного пирога, который они хотят приготовить на ужин.

– Дорогой, измельчи рыбу хлопьями, – повторяет она, потому что папа нарезает рыбу ножом. Вообще, папа мог до этого только варить яйца.

– Молодец, сильная женщина, – замечает Гермиона.

– Да, вы правы. Она рискнула и согласилась на операцию, хотя, если честно, у нее не было выбора.

– Она молодец, – чирикает Уилл.

– У вас есть братья или сестры? – с надеждой осведомляется Гермиона.

Я делаю большой глоток вина, чтобы набраться сил. Я знаю, что последует дальше.

– Сестра.

– Она замужем?

– Нет.

– Умерь свое любопытство! – кричит Джонни из кухни. – Она думает, что все женщины старше двадцати одного должны быть замужем. Времена изменились, ма!

– Чем она занимается?

Конечно, она должна была задать этот вопрос. У среднего класса это как нервный тик – спрашивать у всех, чем они занимаются.

– Ну, Беллс слегка необычный случай. Э-э… она родилась…

– Беллс? Это так ее зовут?

– Извините. Беллс – Изабель. Просто мы всегда зовем ее Беллс.

– О, я понимаю. Почему она необычная?

– Она живет в своего рода общине, это что-то вроде фермы, но не ферма, – добавляю я.

– Она работает на ферме? – Гермиона озадаченно морщит лоб. – Она волонтер?

– Нет, – я кручу на пальце серебряное кольцо. – Она там живет, это ее дом.

– Да? – отвечает моя собеседница с еще более озадаченным видом.

– Это специальный дом для… – я делаю паузу, подыскивая нужное слово, – для людей с отклонениями.

Если бы Гермиона была в колесе для хомячков, которые катаются по полу, теперь она бы бешено носилась в нем по комнате.

– Вы имеете в виду, что она умственно отсталая?

– Нет, – сухо отвечаю я. – Нет. Она Беллс. Наша Беллс.

– О господи, о господи. Какая жалость, – пищит Уилл.

– Бедная, бедная!

– Она не бедная, – с вызовом в голосе заявляю я. – Она удивительная. Она великолепно готовит, любит музыку и футбол. Она знает буквально все до мелочей о «Битлз» и Стиви Уандере. Еще у нее волшебное чувство юмора. Беллс – личность, и если вы скажете ей, что она бедная и несчастная, она двинет вас по яйцам. – Я хочу взять последние слова назад, но уже слишком поздно. Джонни сгибается пополам от смеха; Эмма задыхается и хрюкает. Я с опаской перевожу взгляд на Уилла с Гермионой, но их лица по-прежнему выражают сочувствие. Они меня даже не слушали.

А У МЕНЯ РАК КИШЕЧНИКА, хочется крикнуть мне, но я вовремя прикусываю язык. И тут же представляю себе, как Беллс больно бьет Уилла по яйцам, и еще больнее закусываю губу.

Чтобы как-то продержаться до прибытия других гостей, я меняю тему и начинаю говорить о свадебном фотографе, которого нашла Эмма. Видела ли Гермиона фото шоколадного торта, который будет украшен белыми цветами? Что наденет мать жениха? Я собираюсь придумать и сделать вуаль для Эммы. Гермиона сообщает мне, что любит зимние свадьбы, потому что сама вышла замуж зимой. Словом, мы мило продолжаем общаться на приятные темы.

– Что такая красавица, как ты, делает сегодня? – спрашивает таксист, включая мотор. Эмма сунула меня в кэб, потому что сама осталась у Джонни и его родителей. – У тебя есть бойфренд?

Какой нахальный таксист, а?

– Есть, спасибо, – икнув, бормочу я и решаю, что забавнее будет солгать. – Боюсь, что не могу распространяться об этом, – добавляю я, сунув лицо в просвет между его сиденьем и передним пассажирским. – Чуточку сложно. Не хочу, чтобы это появилось в заголовках газет. Нам приходится жить отдельно, иначе слишком рискованно из-за папарацци. – Я откидываюсь на спинку кожаного кресла и снова икаю. – Оп-па, извиняюсь.

– Я тебе не верю, – хохочет он. – Мне что, взять у тебя автограф?

– О’кей, – признаюсь я. – Я одна. Мы недавно разбежались.

– Я это знал, – восклицает он. – Я умею чувствовать такие вещи. Ох, это грустно. Очень. Я тосковал по жене, когда мы разошлись, ты меня понимаешь?

– Мне не везет с парнями. Как тебя зовут?

– Форк.

– Фор что?

– Форк, – повторяет он и проговаривает по буквам. – Ф – Фредди, О – Оливер, Р – Ричард…

– Ну, Форк, я всегда подцепляю парней, которые в конце концов оказываются никчемными. Мой предпоследний бойфренд был настоящим фриком, помешанным на своей работе, и совершенно пустой внутри.

– Ты подцепила паразита?

– Что?

– Паразита. Так я называю всех тех, кто никуда не годится. Их много. Ты понимаешь, кого я имею в виду? Тебе надо быть осторожной.

– Паразиты! Метко! Мне нравится. Я представляю себе такую картину: крысоподобные людишки шмыгают повсюду и мигают красными огоньками, чтобы показать, какие они опасные.

– Да, точно! Грызуны! – Он смеется вместе со мной.

– Паразиты! – ору я, высунувшись из машины. Свежий, холодный воздух ударяет мне в лицо. Увы, я ни у кого не вижу красных огоньков. По улицам идут хорошо одетые, приятные на вид люди, но половина из них наверняка принадлежит к числу паразитов. Эх, вот бы отделить их от остальных людей!

– А ты сейчас кто? – Я снова подаюсь вперед.

– Я-то? Ну, я хочу пробиться в среду музыкантов. Не хочу заниматься вот этим до конца жизни. – Он тычет пальцем в руль. – На следующей неделе у меня просмотр. Вроде как шанс заниматься тем, чем мне хотелось всегда. Надо попытаться, правда? Ну ты понимаешь, что я имею в виду?

– Я прекрасно это понимаю, – убежденно заявляю я. – Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на чепуху. Ой, тормози, остановись тут! – Я внезапно решаю купить в винном магазине бутылку вина.

Я выбираюсь из кэба и плачу ему через переднее пассажирское окошко. Он улыбается мне, и его глаза горят, словно волшебные огоньки.

– Помолишься за меня, чтобы я получил работу? – спрашивает он. – А я буду молиться за тебя, чтобы ты нашла хорошего парня. – Я с готовностью киваю, потому что он мне понравился. – Держись подальше от паразитов, – добавляет он.

Я вхожу в винный магазин и останавливаюсь перед полками, где стоят самые разные бутылки. В конце концов выбираю марочное вино и ковыляю к кассе.

– Благодарю, – говорю я, взяв пакет. – Желаю удачи!

– Кэти? – слышу я. Я знаю этот голос!

Я останавливаюсь и поворачиваюсь. Вельветовая куртка, в руках бутылка воды и большая упаковка чипсов со вкусом барбекю.

– Марк! – Я сияю, не в силах скрыть свою радость.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

– Я тут живу. – Объясняю, что временно остановилась у Эммы.

– Замечательно. Как ты? И как твоя мама?

– Ее здесь нет. – Зачем я так сказала?

Марк странно смотрит на меня.

– Мне надо заплатить за это. Подожди секунду. Никуда не уходи. – Он сует руку в карман и достает несколько купюр и мелочь.

Я говорю ему, что буду ждать у входа, и пьяной походкой выхожу из магазина. Ого! Вечер обещает стать гораздо более интересным, чем я думала. Аллилуйя!

Мы идем домой, и я досадую, что весь наш путь займет тридцать секунд. Почему мы не живем хотя бы в миле отсюда?

– Когда ты вернулась? – спрашивает он.

– Пять дней назад. Я бы позвонила, но у меня было столько дел в магазине, много требовалось наверстать, исправить, ну, ты понимаешь, как это бывает. Прости.

– Не волнуйся, я все понимаю. Ну вот я и пришел, – говорит он, остановившись возле черной двери, к которой ведут две ступеньки. – Но я провожу тебя домой.

Я не сдвигаюсь с места ни на дюйм. Я не могу расстаться с ним. Мне он слишком нравится. Ведь я хотела позвонить ему, но не хватало смелости без Беллс, которая послужила бы поводом. И теперь мне надо набраться смелости. В конце концов, что мне терять?

– Можно мне зайти? Давай откроем эту бутылку вина. – И я направляюсь к ступенькам, но чувствую, как меня шатает. Он аккуратно берет меня под локоть.

– Может, тебе хватит пить? – спрашивает он.

Я недовольно хмурюсь.

Он сдается.

Квартира Марка маленькая. В коридоре стоит велосипед. Мы входим в гостиную, и я падаю на диван.

– Я поставлю чайник, – говорит он и выходит. – Хочешь кофе?

– Что ты делаешь? – Говорю я сама с собой. – Что ты дееела…? – Из кухни слышится смех Марка. Через пять минут он возвращается с двумя кружками. Я пялюсь в свой кофе. – Марк, сейчас субботняя ночь. Весь вечер меня терроризировали родители Джонни. Поверь мне, я должна еще выпить. – Я касаюсь носком туфли винного бокала, стоящего у моих ног. – Оп-ля! Что тут делают бокалы?

– Что делают? – усмехается Марк. – У них вечеринка. – Он снимает куртку.

Возле меня на кофейном столике стоит бутылка белого вина. Я наливаю вино в ближайший бокал, пролив чуточку через край. Марк берет другой, стоявший слишком близко к краю. Я чувствую запах крема после бритья. Мне больше всего хочется уткнуться в плечо Марка, чтобы он обнял меня, сильно, по-мужски.

– Тут у тебя легкий беспорядок? Ты устраивал вечеринку?

– Ко мне приходили друзья.

– К тебе приходили друзья, – повторяю я и делаю большой глоток вина. – Знаешь, Марк, просто офигенно видеть тебя.

– Офигенно? – Он смеется. – Мне нравится это слово.

– Эй ты, учитель английского. Марк, тебе не кажется, что это судьба – то, что мы наткнулись друг на друга? Я зашла в винный и – оп-па! Мы наткнулись друг на друга. Или то, что ты живешь так близко от Эммы и мы ходим тут прямо рядом с тобой. Так должно было случиться. Обязательно. – Марк поднимает бровь.

– Мне всегда хотелось это сделать! – Я смотрю на него, открыв рот. – Как ты думаешь? Ты можешь грассировать…? – Я шлепаюсь на диван как тряпичная кукла.

Он произносит «р» на французский манер, потом резко умолкает.

– Какой странный вечер.

– Знаешь, Марк, по-моему, это судьба. Ты веришь в судьбу? – Он неуверенно смотрит на меня. Я встаю с дивана, подхожу к его музыкальному центру и шарю среди его компакт-дисков. – «Моя прекрасная леди»? Господи, да ты гей. А-а! – Я тяжело вздыхаю. – Теперь понятно.

Марк смущается.

– Я не гей, это школьный компакт-диск. В этом году мы поставим этот мюзикл.

– Что это за бумаги?

Марк вскакивает и забирает их из моих рук, потом аккуратно складывает.

– Моя книга.

– О. Давай потанцуем? – Я резко поворачиваюсь и теряю равновесие. Марк подхватывает меня и забирает из моей руки бокал. Сейчас он разожмет руки, думаю я. Или поцелует.

– Слушай, по-моему, тебе нужно лечь спать, – говорит он наконец. – Давай я провожу тебя домой?

– Ты хочешь, чтобы я пошла домой? – кокетливо спрашиваю я, пытаясь его соблазнить. – Знаешь, Марк, ты очень симпатичный. Ты такой приятный и милый. В тебе что-то есть. – Он что, смеется надо мной? – Да! Я серьезно, Марк. Не бойся, иди сюда. – Я на секунду закрываю глаза в ожидании поцелуя.

– Кэти. – Сильная рука трясет меня за плечо. – Ох, черт, Кэти. Проснись, Кэти, пожалуйста. Проснись.

Слова эхом отдаются в моей голове, но я игнорирую их, проваливаясь в глубокий мрак.