Когда Джо представляет меня своему отцу, сидящему в кресле с прямой спинкой, я стараюсь скрыть шок. Меня пугает не огромный синяк на лбу и не бледное лицо. А худоба. Свитер буквально спадает, брюки вытянуты на коленках.

– Все утро порывается идти в какой-то «Лобстер-Пот», – сетует Мэвис. – Так, Джо, в холодильнике лазанья, а простыни я постелила чистые, так что все в ажуре.

Маме Адама, пышногрудой женщине обильной комплекции, лет шестьдесят, но все равно видно, что она исполнительная и веселая. Я моментально проникаюсь к ней симпатией и понимаю, почему Джо готов ее на руках носить.

– Мэвис, это Ребекка.

– Та самая Ребекка? – сияет она и касается моего плеча пухлой веснушчатой рукой. – Адам мне столько про тебя рассказывал. Говорит, красавица, принцесса, и это на самом деле так.

– Он думает, что у нее волосы, как у Джулии Робертс, – добавляет Джо.

Я краснею.

– Я так зазнаюсь… Продолжайте! – смеюсь я.

– Винный курс для него был очень важен, Джо, – говорит Мэвис.

– Адам стал лучшим учеником, – замечаю я.

– Он талантливый, на лету схватывает, – подтверждает Джо.

– И отличный повар! – В голосе Мэвис звучит гордость.

– Простите, я здесь, – напоминает о себе отец Джо.

Мэвис и Джо просят его податься вперед, а потом подхватывают под руки и помогают пересесть в кресло-коляску. Несмотря на хрупкий внешний вид, я понимаю, как его сложно передвигать.

– Отлично, мистер Лоусон! – хлопает в ладоши Мэвис.

По пути сюда Джо рассказал, что она отказывается называть его по имени, Фрэнсисом. «Вот такая старомодная», – заключил он.

– Да, не слишком тепло, зато хоть дождя нет, – радостно болтает Мэвис, на пару с Джо помогая надеть на мистера Лоусона пальто, а потом накрывает его колени пледом. – Мистер Лоусон, пожалуйста, сидите смирно.

Взглянув на меня, она интересуется, когда должен родиться ребенок.

– Сразу после Рождества. Еще недель десять.

Рассказываю, что скоро начнутся курсы для будущих матерей.

– Мы поедем в «Лобстер-Пот»? – спрашивает Фрэнсис, разглядывая меня.

– Пап, это в Лондоне. Он туда нас с мамой водил, – объясняет Джо. – Милый французский ресторанчик.

– Почему мы не можем поехать? – настаивает Фрэнсис, пытаясь выбраться из кресла. – Кто взял мой шарф?

Мэвис крепко берет его за плечо, усаживает, уговаривая успокоиться, вот же он, шарф, никто его не брал.

– О. – Фрэнсис впервые замечает меня. – Джо, кто это? Твоя жена?

– Нет, пап.

– Я подруга, – неуверенно отзываюсь я.

– Папа, это Ребекка, моя университетская подруга.

Взгляд водянисто-серых глаз старика на мгновение встречается с моим.

– Ладненько. Ну что, погнали? – Мэвис снимает кресло со стояночных тормозов. – Так, Джо, не забудь про викторину на выходных, хорошо?

Она рассказывает мистеру Лоусону, что «Черный пес» устраивает благотворительный вечер, чтобы собрать деньги для больных синдромом Паркинсона.

– И ваш сын любезно занял там столик.

– Ребекка тоже идет, – напоминает мне Джо.

– Чудненько. Адам будет в восторге.

Фрэнсис вновь нетерпеливо ударяет по подлокотникам.

– Мы едем в «Лобстер-Пот»?

Джо гадает, стоит ли снова объяснять.

– Увидишь, – отвечает он, словно ему в голову только что пришла хорошая мысль.

Джо катит отца в кресле вдоль Колледж-стрит, мимо книжного магазина. Наблюдаем, как некую парочку фотографируют у двери небольшого георгианского особняка. Сейчас особняк похож на дом с призраками – в окнах лишь темнота.

– Здесь прожила последние дни и умерла восемнадцатого июня 1817 года Джейн Остин, – читаю я надпись на табличке.

– В сорок один год, – неожиданно говорит Фрэнсис. – Похоронена в Винчестерском соборе, без единого упоминания на надгробии, что она была писательницей.

Мы идем дальше, пока Фрэнсис не велит нам остановиться.

– Красиво, – произносит он, подняв взгляд на изящную статую Девы Марии.

Мне стыдно. Не могу сказать Фрэнсису, что столько раз проходила мимо и никогда ее не замечала.

– Ее каким-то чудом не уничтожили, – размышляет Джо. – Пап, верно же, что много средневековых работ в Винчестере разгромили ублюдки Кромвеля? Западное окно собора вынесли, разбили все статуи у алтаря…

– Надеюсь, Кромвель там, – указываю я вниз, – а не наверху, – киваю я на ясное голубое небо.

– Так мы идем в «Лобстер-Пот»?

Джо останавливает коляску у домика привратника и спрашивает дежурного, можно ли отцу снова посетить внутренний двор и показать нам земли Винчестерского колледжа.

– Он живет в прошлом, – шепчет Джо седому мужчине. – Думаю, старые любимые места его порадуют.

– Расскажи Ребекке, как учился здесь, – предлагает Джо, когда мы проходим по мощеной дорожке.

– Кто такая Ребекка?

Джо переводит на меня беспомощный взгляд.

– Я! – отзываюсь с ласковой улыбкой. – Я подруга Джо!

Мы стоим во внутреннем дворе, вокруг которого располагаются помещения, где обитают студенты.

– Я здесь жил, в шестой комнате, – говорит Фрэнсис.

Мы с Джо вглядываемся в темное, затхлое пространство за узким и покрытым паутиной окошком.

– В мое время тут было четыреста семьдесят мальчишек. Десять домов, сорок семь учеников в каждом. Родители платили за мое обучение сто пять фунтов в год.

Я наконец понимаю, под каким давлением находился Джо, чтобы тоже стать выпускником этого места.

– И он не может вспомнить, что утром ел на завтрак, – жалуется мне Джо, но я все равно вижу, что он доволен прогулкой. – Именно здесь принимали самых важных гостей. Папе приходилось участвовать в церемониях.

– Однажды приезжал Георг Шестой, – вспоминает Фрэнсис.

Впереди – местная часовня.

– Ее перекрасили снаружи, да, пап?

– Не нравится.

– Да, неподходящий цвет, – соглашаюсь я. – Похоже на сыр «уэнслидейл».

– Бекка – художник, – говорит Джо отцу.

Развернувшись в кресле, Фрэнсис оторопело смотрит на меня серыми глазами-бусинами.

– А ты кто?

Мы с Джо невольно смеемся.

Пообедав в пабе «Уайкхем-Армс», мы бредем через заливные луга. Вот она, особенность Винчестера, которую я не ценила в детстве. Можно прогуляться по лугам, порыбачить на реке Итчен, покататься на лодке, понаблюдать за птицами (если интересно). А с другой стороны, вот собор, кафешки, винные бары, художественные галереи, бутики и типичная для центра города суета.

Мы зависаем, когда приближаемся к белой деревянной калитке, которую так любят Оскар и Тео, неподалеку от церкви Сент-Кросс. Как же нам пройти? Калитка слишком узкая для кресла Фрэнсиса.

Наконец Джо решает перенести хрупкого отца на руках. Слава богу, пара прохожих, пожалев нас, помогает переправить и коляску.

Уже дома я наблюдаю, как Джо снова устраивает отца в гостиной. Худшего дома для Фрэнсиса и не придумаешь – здесь столько этажей. Чтобы добраться до кухни, надо спуститься по ступенькам, а до гостиной – подняться. К счастью, в спальню он может попасть на подъемнике.

Щеки Фрэнсиса порозовели, в глазах появился блеск; он продолжает рассказывать о своем учебном заведении.

– Винчестерский колледж выпускает ученых, адвокатов, докторов, политиков, в основном лейбористов. Из солдат самым известным, наверное, был Уэйвелл.

Джо опускается перед ним на колени.

– Так, пап, хочешь чаю? Или что-нибудь покрепче? Бренди? Шерри?

С нежностью замечаю, как Джо улыбается отцу.

– А кто был самым знаменитым? Энтони Троллоп, писатель, вот он учился в Винчестере. А бизнесменов выпускается мало.

– Погодите, – подаю я голос, – не забывайте, мистер Лоусон, что там учился и великий знаток вина.

Джо встает, говоря, что пойдет ставить чайник.

– Джо! – зовет сына Фрэнсис.

– Кажется, Мэвис приготовила тебе кекс с цукатами.

– Ты прекрасный человек. Я тобой горжусь.

– Ох, пап, – произносит Джо, стоя в дверях, как застенчивый мальчишка.

– Я им горжусь, Ребекка.

Когда Фрэнсис засыпает перед телевизором, мы с Джо уходим на кухню. Я хвалю его идею сводить отца в колледж, где тот учился. Мне понравилось слушать рассказы, как в столовой он ел щуку и яичный порошок и как ужасно играл в футбол. Фрэнсис фыркал от смеха, вспоминая, как пропустил восемь голов за двадцать минут в матче против Саутгемптона.

– Завтра он об этом забудет, – печально улыбается Джо.

– Да. Зато сегодня он был счастлив.

– Скоро придется думать о доме для престарелых. Не знаю, сколько еще мы сможем справляться сами, здесь.

Джо убирает тарелки и кружки.

– Ты прекрасно о нем заботишься.

– Он мой отец, – просто отвечает он. – Что мне еще остается? Бросить его гнить в приюте?

Сразу вспоминаю недавние слова Питы.

– Нет, конечно же, нет. Я не об этом.

– Без него у меня не было бы «Мезо Джо».

– Я все равно думаю, что…

– Мне помогают, – перебивает он. – Сильно помогают.

Я опускаю свою кружку.

– Почему ты не можешь принять похвалу?

– Будет классно снова встретиться с Джейми на викторине. И Пита приедет. Я говорил, что съемки сериала, над которым она работает, приостановили? Исполнитель главной мужской роли слег с тонзиллитом…

– Джо, заткнись! Ты…

– Что?

– Ты не даешь мне закончить предложение.

Наконец он с улыбкой смотрит мне в глаза.

– Великий знаток вина.

– Да.

– Спасибо.

– Он тобой гордится.

– Он впервые это мне сказал. – Джо глубоко вздыхает. – Здесь мы с отцом весьма похожи, нам сложно высказывать чувства.

Он вновь смотрит на меня, и на краткий миг я вижу нас с ним десять лет назад, в Бристоле. Как он накрывает мой рот ладонью и говорит: «Ты знаешь, что у меня есть чувства, что мне не все равно, Ребекка». Вижу нас в моей комнате и помню его ласки на моей коже.