Я на чердаке. Сюда меня занесло из-за кое-каких слов Джо. Ищу на полках свой старый деревянный набор красок и наконец вижу его рядом с ящиком, полным медалей и кубков Пиппы. Набор покрыт пылью.

Вспоминаю, как Джо отвел меня в подвал дома его отца. Это было в тот день, когда мы ходили в Винчестерский колледж.

– Позволишь кое-что тебе показать? – спросил он после того, как мы выпили чаю.

– Конечно.

Я взяла его за руку, и он помог мне спуститься по ступенькам.

– Помнишь, я говорил про то, что надо найти себя? И что когда мама умерла, я почувствовал, что должен начать все сначала?

– Да.

– Меня всегда интересовало вино, наверное, лет с десяти. Меня увлекали и очаровывали разные названия на бутылках, я пытался понять, что они означают… Осторожно. Твоя матушка меня в жизни не простит, если ты упадешь.

Открывая и заглядывая в деревянную коробку, я будто воссоединяюсь со старым другом. Беру тюбик красной масляной краски. Когда я была маленькой, папа по выходным водил меня в мою любимую художественную лавку, где я тратила все карманные деньги на вот такие тюбики. Откручиваю колпачок, пытаюсь выдавить немного краски на палец. Увы, краска давно высохла.

Мои мысли снова возвращаются к нам с Джо и к винному погребу. Посреди этого темного помещения стоял деревянный стол с парой винных бокалов и высокий графин. Вдоль стен высились полки с бутылками вина, расставленными согласно возрасту и региону.

– Раньше все время тут сидел, – сказал Джо.

– Пил? – удивленно спрашиваю я.

– Нет. Меня бы за это казнили с особой жестокостью! Отец берег свое вино, это было капиталовложение. Я просто читал этикетки. – Джо вытащил бутылку красного. – 1982-й, шато Линч-Баж, Пойяк. Класс гран-крю.

– Такое не пьют под спагетти болоньезе, да? – спросила я, впечатленная.

– Такое вообще не пьют.

Я покачала головой.

– Твой отец должен выпить его с тобой, пока еще может.

Ищу свое портфолио для аттестата. Оно прячется на нижней полке, под старыми книгами по искусству. Вытаскиваю папку, осторожно присаживаюсь, потом развязываю веревочки. Пролистывая работы, я натыкаюсь на угольный рисунок Сан-Миниато-аль-Монте, церкви, которую изображала моя двоюродная бабушка Сесили. Это место, расположенное неподалеку от центра Флоренции, стало моим убежищем, куда я приходила, когда хотела побыть одна, подальше от дома. Однажды я отвела туда Олли, когда он навещал меня. Потом мы снова туда вернулись во время медового месяца. Мы пообещали друг другу, что приедем еще раз, наверное, на нашу десятую годовщину.

– Где она? – спрашивает мама у папы.

Они замечают лестницу.

– Все в порядке, милая? – зовет папа. – Что ты там наверху ищешь? Сказала бы, я бы нашел.

Я с трудом поднимаюсь на ноги.

– Пап, тебе уже за семьдесят!

– А ты беременная!

– Что происходит? – злится мама. – Бога ради, Ребекка, почему ты просто не могла нас подождать?

«Ты страстно любила искусство, – сказал Джо, – с самого детства. Вернись к началу, Бекка».

– Я осторожно, – заверяю я родителей, передавая портфолио папе. – Я хочу снова начать рисовать.

– Осторожно, сейчас же спускайся, – командует мама. – Дорогой, помоги ей. Я подержу лестницу.