Пять месяцев спустя

Я слышала, как она поднимается по лестнице – её выдавало позвякивание многочисленных золотых браслетов на запястьях.

Она задержалась перед закрытой дверью, собирая волю в кулак, чтобы войти в мою комнату. Наконец она вошла, и я тут же почувствовала терпкий запах ее духов с чрезмерным ароматом ванили.

– Доброе утро!

Она уверенно пересекла спальню, умело балансируя на высоченных шпильках. Сколько себя помню, ни разу не видела маму в балетках или кроссовках. Мотивировала она это тем, что Бог пожадничал и обделил её ростом.

– Какой замечательный день! – бодро воскликнула мама, раздвигая занавески и позволяя солнечному свету наполнить комнату. – Я подумала, может быть, пообедаем в пабе?

Заметив, что её идея не произвела на меня должного впечатления, она торопливо добавила:

– Или прокатимся на машине за город?

– Может быть.

Мама подобрала с пола мои спортивные штаны и повесила их на спинку стула.

– Или… давай прогуляемся? Сходим в кино?

Я не шелохнулась.

– Что-то не хочется, мам. Иди без меня.

– Господи, Кас, прошло уже несколько недель! – сказала она, впервые повысив голос после моего возвращения из клиники в Сток-Мандевилле. – Ты не можешь вечно сидеть в четырёх стенах!

Зазвонил телефон.

– Я скоро вернусь, – пригрозила она и вышла.

Я знала, что моё безразличие раздражало её, но я не была готова выйти из дома. Через несколько минут мама вернулась с записной книжкой в руках.

– Это звонила Сара, – сказала она, присев на край кровати. – Я сказала ей, что ты перезвонишь.

Та самая Сара, с которой мы с Шоном снимали квартиру на Пимлико. Мы с Сарой всегда всё делали вместе. На третьем курсе, когда мы покинули своды аудиторий и были брошены на растерзание настоящим пациентам, мы с Сарой вцепились друг в друга, боясь, что те нас покусают. Как сейчас помню: в первый день практики мы пришли в больницу, одетые в длинные юбки, белые блузки и тёмно-синие пиджаки. В таком виде мы были похожи на школьниц. Когда меня попросили осмотреть пациента, Сара пошла со мной. Мы так нервничали, что, идя по коридору, не произнесли ни слова; только всё время поправляли стетоскопы, чтобы они симметрично висели на наших шеях.

Сейчас Сара оканчивала четвёртый курс. На этих летних каникулах мы должны были проходить стажировку за рубежом. Она сказала мне, что планирует поехать на Гибралтар, а я хотела поработать в полевом госпитале в Африке.

Я почувствовала толчок.

– Кас? – позвала меня мама.

– М-м?

– Ах, Кассандра, я так и знала, что ты меня не слушаешь!

Мама нетерпеливо раскрыла записную книжку и провела жирную горизонтальную черту.

– Я говорила, что это – нынешнее положение дел. И, – она глубоко вдохнула, словно собиралась окунуться в ледяную воду, – так теперь будет всегда. Мы не можем это изменить, но мы точно можем изменить наше отношение к случившемуся. – Она быстрыми движениями набросала несколько стрелочек, расходившихся вверх от нарисованной черты.

Я скептически приподняла бровь:

– А презентацию на компьютере будешь делать?

Мама отложила ручку в сторону.

– Ты должна подумать о своём будущем.

– О каком будущем? – взорвалась я. – Всё, что я любила… все, кого я любила…

Я не договорила.

– У меня повреждён позвоночник, – сказала я Шону, когда он пришёл навестить меня в больнице.

Он стал бледным как мел: он прекрасно знал, что это значит.

– Я парализована ниже пояса.

Ирония судьбы заключалась в том, что в колледже он больше всего интересовался неврологией и повреждениями позвоночника. Шон не проронил ни слезинки. У него было такое выражение лица, будто он был готов поколотить первого, кто войдёт в палату. Глядя на него, я пыталась найти хоть малейшие признаки того, что он не бросит меня в трудную минуту, что он будет со мной. Но в его глазах я не видела ничего, кроме гнева и растерянности. С одной стороны, я надеялась облегчить его страдания и сказать, что он может уйти и не возвращаться. Мне не хотелось, чтобы он оставался со мной из жалости.

С другой стороны, я мечтала, чтобы он обнял меня и сказал, что любит, и что всё будет хорошо.

Я с трудом справлялась со своими чувствами. Мне хотелось кричать, громить все вокруг.

Как в одночасье жизнь могла перевернуться с ног на голову? Всего несколько дней назад мы танцевали, дурачились в постели и строили планы на будущее. Он пригласил меня в Дублин и собирался познакомить с родителями. Что теперь?

Он встал и повернулся ко мне спиной.

– Это я во всем виноват.

Мои глаза наполнились слезами.

– Нет. Не вини себя.

– Часы посещения окончены, – жёстко объявила медсестра Джорджина, просматривая мою медицинскую карту. – Тебе пора, парень. Ей надо отдохнуть. Придёшь завтра.

Шон взял с кресла пальто и шарф. Он на мгновение замешкался, а потом поцеловал меня в щеку и погладил по руке.

– Мне очень жаль, – сказал он.

Подойдя к двери, он обернулся.

– Ты придёшь завтра? – спросила я слабым голосом. Таким же слабым, как и моё тело. В глубине души я осознавала, что все кончено, но я упорно продолжала верить, что все поправимо. Шок пройдет – Шон вернется.

Я провела в больнице четыре месяца. Шон, конечно, навестил меня ещё раз. Через десять дней после первого визита. Он оставил на прикроватной тумбочке письмо, попросив не вскрывать его, пока он не уйдет…

– Кассандра!

Я вздрогнула: кто-то снова тряс меня за плечо.

– Я сдаюсь, – с досадой произнесла мама. – Ну что мне сделать?

– Почему бы тебе не вернуться на работу? – предложила я.

У мамы была успешная риелторская фирма. Она организовала свой бизнес ещё в Лондоне. Когда мне исполнилось шестнадцать, отцу удалось уговорить её переехать в Дорсет. Мама согласилась, но с условием, что она сможет открыть там филиал своей фирмы. Теперь её компания занимается продажей имущества в юго-западных графствах, включая Сомерсет, Дорсет и Девон.

Мама возмущённо вскинула голову:

– Я работаю!

– Я имею в виду работу в офисе. – У маминой компании есть офисное здание в Дорчестере.

– Не думаю, что это хорошая идея. Во-первых, я могу работать удаленно. Во-вторых, если меня не будет дома, ты целыми днями будешь лежать в постели. – Она с сочувствием посмотрела на меня. – Хочешь, я запишу тебя на приём к психотерапевту?

– Нет, мам, не надо. Я в порядке, честное слово, – ответила я, втайне надеясь, что после этого она оставит меня в покое.

– Тогда вставай. Даю тебе пять минут. – Она сняла с вешалки мою уличную одежду и швырнула её мне.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – соврала я.

В этот момент в комнату зашёл папа.

– Майкл, она не хочет подниматься!

– Милая, почему бы не разрешить Кас поваляться в постели, – встал на мою защиту отец.

Это было последней каплей в чаше маминого терпения.

– Помещая нашу дочь в тепличные условия, мы оказываем ей медвежью услугу! – воскликнула она. В следующее мгновение папа уже схватил её за руку и вывел из комнаты.

– Но мне нужна твоя поддержка! – запротестовала мама, высвободившись из его рук. – От моих родителей никакого толка, они так и не приехали. Чёрт возьми! Моя мать даже рубку не берёт, когда я звоню ей!

– Послушай, Кас надо дать время, – тихо произнёс папа. – Врачи предупреждали нас, что поначалу она будет испытывать постоянную усталость.

Я услышала, как они спускаются по лестнице. Мне становилось всё труднее разобрать, что говорит мама. Что-то про меня и про то, что я должна делать специальную зарядку.

– У неё депрессия! – в отчаянии закричала она.

Я закрыла глаза, чувствуя себя виноватой.

Через пять минут в мою комнату вернулся отец. Его лицо было испещрено морщинами из-за постоянных переживаний и беспокойства.

– Пап, мне очень жаль.

– Как ты думаешь, ты сможешь сегодня подняться с кровати?

Я кивнула. Мои губы дрожали.

Спустя несколько минут пришла мама со специальным креслом для душа.

– Ты ещё не разделась.

Я начала медленно расстёгивать пижамную рубашку. У меня тряслись руки.

– Я стараюсь.

– Недостаточно хорошо, – последовал резкий ответ, похожий на удар теннисного мяча по голове. Я чувствовала на себе её взгляд, пересаживаясь с края кровати на душевое кресло. Наконец, когда я была готова, мама повезла меня в ванную.

– Кас, извини, я была груба с тобой, но я не могу видеть тебя в таком состоянии. Хватит жалеть себя, – сказала она, включая душ и проверяя температуру воды. – Надо жить дальше, стоить планы на будущее.

– Я хотела стать врачом.

– Я знаю. Ты можешь вернуться в Королевский колледж. Почему бы тебе не обсудить это с доктором Льюисом? – Она развернула моё кресло и поставила его на тормоз.

Доктор Льюис был моим научным руководителем.

– Я уверена, что он захочет помочь…

– Нет, – резко оборвала я её. – Я не могу.

Сара тоже пыталась уговорить меня возобновить учёбу. Но всякий раз, когда я думала об этом, передо мной всплывали лица однокурсников, с жалостью смотрящих на меня. И как бы я пережила встречу с Шоном? Рана была ещё слишком свежей. И даже если я окончу колледж и получу лицензию, что будут думать пациенты о враче в инвалидном кресле?

– Ничего не выйдет, мам.

– Но надо же хоть что-нибудь делать. Мы Бруксы. Мы никогда не сдаёмся.

– Но это моя проблема.

– Нет, это наша проблема. – Со слезами на глазах мама передала мне бутылочку с шампунем. – Наша, Кас.

Я смотрела, как она пересекла ванную комнату и вышла. Хотела бы я знать, что мне теперь делать и как жить дальше.

«Конечно, очень сложно смириться с тем, что с вами случилось. Но, уверяю вас, вы в надёжных руках, – говорил мне медицинский консультант, стоя у края моей больничной койки. – Во время курса физиотерапии мы научим вас, как оптимизировать ваши возможности и вернуться к полноценной жизни».

Но они не смогли возродить во мне желание жить. Физиотерапия не излечила моё разбитое и растоптанное сердце.

Одевшись, я позвала папу.

Он был первым, кого я увидела, придя в сознание в больничной палате.

– Как мы скажем ей об этом? – произнёс он.

Я не могла повернуть голову, чтобы посмотреть, с кем он разговаривал. Моё тело обхватывало что-то жёсткое и холодное, как арматура, не давая пошевелиться. Тем не менее, я догадалась, что рядом со мной стояла мама.

– Что случилось? – закричала я, отчаянно пытаясь пошевелить ногами. – Почему мои ноги не двигаются?

Та нежность, которой мама гладила меня по голове, ужаснула меня. Я поняла, что именно она пытается мне сказать.

Я подъехала на кресле к краю лестницы. Папа уже ждал меня там.

– Умница, – сказал он, наклоняясь ко мне. – Ты готова?

Он взял меня на руки и спустился на первый этаж, говоря:

– Всё наладится, Кас. Я обещаю.

Лучше бы я умерла в то утро.