2014 год

Сентябрь в разгаре. Поезд мчит меня в Грин-Парк, а я вспоминаю о событиях последних нескольких месяцев. Большую часть лета на работе было затишье. Обычно так всегда на рынке недвижимости в это время года. Однако в начале июля мы изо всех сил боролись с другими агентствами за Ситтингборн-Парк. Грэм, Надин и я были как на иголках, когда Уорд и Люси делились результатами торгов. По напряженности ситуация очень напоминала ежегодные «Большие скачки» – там тоже никогда не знаешь, кто первым придет к финишу.

С Тоуд-Холлом все разрешилось благополучно. Хотя сначала мистер Кэллахан ворчал, потом оказалось, что он был доволен результатом. Он даже послал нам садового гномика с надписью: «Спасибо».

– Это тебе, – передал Грэм гномика Люси.

– Ну нет, как я могу забрать у тебя такой шикарный подарок, – ответила та, передавая гнома обратно Грэму. В конце концов гном достался Надин.

Дом миссис Робертс мы тоже пристроили. Она послала мне милое благодарственное письмо, где написала, что я научила ее отпускать события прошлого. Кто бы мне подсказал, как это сделать…

Атмосфера в нашем офисе определенно улучшилась. Неизвестно, благодаря чему – или тут сыграло роль количество удачных сделок, или то, что мы помирились с Уордом. Он в «Шервудс» уже почти полгода. Особенно дружеские отношения у них с Надин – я посоветовала ей перестать его бояться. Мы же с ним и вовсе стали друзьями, после того ужина в офисе в пятницу вечером. Он внимательно выслушал мой рассказ про Дэна и затаил дыхание, когда я описывала сцену встречи на эскалаторе.

– Ему повезло, что ты дала ему второй шанс, – сказал он. – Вот если меня кто-то обидел, то у нас с тем война.

Я попыталась расспросить его о конфликте со Спенсером, но Уорд все время повторяет, что у них разногласия по работе. Тут как-то замешан Джереми. Он знает ключ к разгадке этой таинственной истории, правда, я не понимаю, почему меня так сильно это волнует.

В некотором смысле я рада, что Уорд знает о существовании Айлы. Он часто спрашивает о ней, и мне это приятно. Айла пошла в среднюю школу в Брук-Грин. На прошлой неделе Уорд спросил, как прошел первый день моей дочери в школе. В школьной форме – черной юбке до колена, желтом свитере и красном галстуке в полоску – она прекрасна. Каждое утро совместными усилиями мы завязываем ей галстук. Так как у Айлы не очень хорошо с координацией, галстук обычно завязан криво.

– Наверное, он вчера перепил, – предполагаю я.

Поезд останавливается на углу Гайд-Парка. Теперь мне нужно пройти одну остановку пешком. Я снова возвращаюсь мыслями к Уорду. Мы особенно не успели с ним пообщаться после того вечера. Я была в отпуске две недели, и в августе мы с Айлой поехали к Лиззи. Она познакомила меня со своим новым бойфрендом, Дэйвом, который мне сразу понравился. Он оказался добрым, веселым, с удовольствием дурачился с Айлой в море, и он казался по уши влюбленным в Лиззи, и я его понимаю. А Уорд в июле на две недели уехал в Португалию. Правда, он все время звонил в офис, и Надин в какой-то момент его даже пожурила:

– Да перестаньте вы нам названивать! Вы же с женой – вот и отдыхайте.

К тому же я старалась сохранять дистанцию. Уорд женат, и я не хочу забывать об этом и привязываться к нему слишком сильно. Не важно, что я чувствую к нему, но, если честно, я скучала по работе, и дело тут было явно не в брошюрах.

Вечером своего последнего дня в Греции я нашла себе красивого мужчину, потому что точно знала, что на следующий день улечу домой. Даже имя его не помню, только его прикосновения. Мы танцевали, и я наслаждалась каждым моментом; сто лет так не улыбалась и не хохотала над шутками. Но Уорд тоже как-то ухитрился проникнуть в мои мысли. Хотя не должен был.

Садясь на кресло, Грэм кашляет. Мы с Люси смотрим на него в ожидании.

– А что такое? В Лондоне опять смог, – говорит он наконец.

Уорд что-то печатает у себя в ноутбуке.

– Пора начинать. Итак, что у нас по поводу Броудхерста, Грэм?

Хотя Спенсер подглядел наше предложение, супруги, продававшие Броудхерст, решили воспользоваться услугами нашей фирмы, а не «Баркер и Гулдинг».

– Выставлен на продажу.

Мы ждем продолжения очередной истории про булочки и всего такого прочего. Но Грэм молчит.

– Великолепно. Держи меня в курсе, – говорит Уорд. – Саттон-Парк-Хауз?

– Выставлен на продажу, – снова говорит Грэм.

– Когда придет оценщик?

– Сегодня.

Вот сейчас, сейчас он скажет, что может пойти не так при оценке. Но нет.

Уорд прокручивает список.

– Юли-Мэнор в Глостершире?

– Завтра в двенадцать тридцать, – отвечаю я.

– Ты едешь со мной, Дженьюэри.

Я выпрямляюсь в кресле.

– Что? Я?

– Пора тебе уже побывать на сделке.

– Но у меня так много дел… – тяну я.

Люси тоже удивлена. Даже Джереми никогда не брал меня на сделки.

– Каждому из нас хотя бы раз надо выйти из офиса, – объясняет Уорд.

– А я? – спрашивает Надин. Она входит с подносом кофе и печенья. – Только пальто надену.

– Да! Пусть Надин поедет, – предлагаю я.

– Я хочу, чтобы ты хоть раз в жизни увидела один из этих домов не только на фотографиях в брошюрах.

Пока все разбирают кофе, я не могу думать ни о чем ином, кроме как о двух с половиной часах наедине с Уордом в машине. А в сумме выходит и вовсе пять. О чем мы с ним будем разговаривать столько времени?

– Что касается фермы, – продолжает Уорд, – ее мы проиграли Спенсеру, который задрал цену, подсмотрев наши письма. – Уорд сияет, будто выиграл в лотерею.

– «Б и Г» не в состоянии ее продать, – торжествующе говорит он.

– Ха-ха, – говорю я, как Айла. Но все мои мысли – о завтрашней поездке.

– Ха-ха, – соглашается Уорд. – Не зря мы цветы им посылали.

Я помечаю себе в блокноте, что нужно вызвать фотографа.

– Монастырь пока что тоже никто не хочет покупать, – продолжает Уорд, глядя на Грэма.

– Видимо, молитвы сестры Мэри не были услышаны, – подмигивает он.

Совещание он заканчивает словами:

– Продолжайте в том же духе. В следующие несколько месяцев мы сможем заработать столько же, сколько «Б и Г», а может, и больше. Благо предложение на рынке позволяет.

– И давайте посмотрим правде в глаза, – говорит Грэм, съедая последний бисквит, – это главное.

– Леденец? – Уорд протягивает мне серебристую коробочку.

– Благодарю.

Он вводит в навигатор нужный адрес.

– Не холодно?

– Все в порядке.

– Включить подогрев?

– Я… Хотя да, ладно.

Уорд нажимает кнопку на панели.

– Музыка? Радио?

– Что угодно, я не против.

Ну когда мы поедем?

– Я предпочитаю какую-нибудь спокойную музыку. Возрастное, полагаю, – говорит Уорд.

Наконец машина выруливает с парковки.

Он включил радио. Идет «Женский час». Кто-то рассказывает об устройстве влагалища. Мне хочется умереть. Мне хочется умереть! Я оборачиваюсь к Спаду, который сидит на заднем сиденье.

– Привет, Спадик, – говорю я, услышав что-то про «шейную слизь». О Господи, это же почти так же ужасно, как смотреть телевизор с дедушкой и наткнуться на откровенную сцену.

Уорд выключает радио так же быстро, как он включил его.

– Пожалуй, обойдемся без радио.

– Пожалуй, – смеюсь я нервно.

Он переключает на другую программу.

– Такое впечатление, что ты прямо-таки живешь в этой машине, – говорю я, и мне уже хочется снова оказаться в своем офисе, рядом со старой доброй стопкой брошюр и списком дел, где проставленные до конца галочки означают, что мой рабочий день подошел к концу.

До того как мы выехали на шоссе М4, мы почти не разговаривали, если не считать пары фраз о погоде и звонков Уорду из офиса. У меня уже затекли ягодицы.

– Итак… – произносим мы дружно, видимо, ощутив в одно и то же мгновение, что пауза затянулась.

– Давай ты, – снова говорим мы в один голос.

Я прокашливаюсь.

– Что-то Грэм сегодня не такой разговорчивый.

– Я заметил.

Снова неловкая тишина.

– Что нужно, чтобы выиграть сделку? – спрашиваю я.

Надо же говорить хоть о чем-то!

– Приехать вовремя. Если опоздать всего на пятнадцать минут, то потеряешь сделку еще до ее начала. Кроме этого надо быть проще. Пусть клиенты покажут тебе дом во всей красе. Изображай интерес – даже при виде спальни, отделанной фиолетовым ДСП. Восхищайся ситцевыми занавесками и розовой джакузи, – отвечает Уорд. Он улыбается.

– На самом деле, если у меня не получается хоть чуть-чуть влюбиться в дом, сделка проходит мимо меня.

– Даже если дом достанется Спенсеру?

Он смотрит на меня, понимая, что я до сих пор пытаюсь выяснить, что между ними произошло.

– Дженьюэри? Можно вопрос?

– Смотря какой.

– У вас с ним что, романчик?

– Почему ты спрашиваешь? Между нами ничего нет, – говорю я, скрестив пальцы. – С чего ты так подумал?

– Ну, не к Грэму же он все время заскакивает?

– Он любит Спада.

Уорд вскидывает брови:

– Он любит красивых женщин.

Я отворачиваюсь, не зная, как реагировать на его комплимент, но почему-то ловлю себя на мысли, что этот комплимент оказался для меня слишком приятным.

Выпив кофе с датским печеньем на заправке и погуляв со Спадом пару раз, я чувствую себя более комфортно, тем более что до Юли остается уже совсем немного. Мы мчимся по Тетбери, небольшому городку в Котсволде, на центральной улице которого было множество антикварных магазинов. Я с нетерпением жду, что вот-вот перед нами появится особняк и я увижу Уорда в действии. Кажется, мой офис остался где-то в другой жизни.

– Твоя самая забавная сделка? – спрашиваю я Уорда.

Тот постукивает пальцами по рулю.

– Однажды я случайно украл кота по имени Феликс. Почти вернулся домой, когда заметил, что этот негодяй растянулся на заднем сиденье.

– Мамочки. И что ты сделал? – ахаю я.

– А как ты думаешь? – в тоне его голоса я слышу кокетство.

– Вернулся.

– Вышвырнул его вон.

– Нет! – бью я его по руке.

Спад лает.

– Если бы я не успел еще далеко отъехать, я бы, может, и вернулся, но мне так сильно хотелось вернуться домой, поднять ноги и чего-нибудь выпить…

– Уорд, пожалуйста, скажи, что ты не вышвырнул бедного котика.

Он легонько ударяет меня по ладони:

– Я не могу поверить, что ты спросила.

Его рука задерживается на моей ладони слишком долго, и я чувствую, как меня пронзает электрический импульс – уже давно у меня не было ничего подобного.

Чтобы попытаться как-то отвлечь себя от таких мыслей, я рассказываю про некоторые сделки Джереми. Однажды он проиграл сделку, потому что хозяева дома подумали, что он пьян. Уорд находит эту историю очень забавной.

– Я как-то раз тоже был на сделке с похмелья, а хозяин непременно хотел показать мне все свои владения. И мы пару часов бродили по всем этим ухабам и кочкам, – рассказывает он, изображая, как будто его тошнит.

– В другой раз Джереми пришлось покупать кому-то из клиентов мышеловки.

– Странные у них бывают запросы.

– Странные бывают клиенты.

– Ага. Однажды я застукал двоих в постели. И они явно не спали.

– А как тебе история о вибраторе в шкафу, самом гигантском, который ты когда-либо видел, если верить Грэму.

– Который никогда не преувеличивает, – добавляет Уорд.

– Никогда.

Уорд резко поворачивает вправо и резво пускает автомобиль вниз по узкой дороге, окруженной полями. Мы съезжаем по крутому холму, и дорога становится более извилистой. Навигатор говорит нам повернуть на Т-образном перекрестке, и вскоре будет Юли. Слева от нас церковь, а справа – паб. Перед нами рысью проносится пара лошадей, а мы медленно взъезжаем на холм, откуда видим прекрасный особняк эпохи короля Георга. Мы с Уордом предполагаем, что он построен около 1780 года: котсуолдский камень, бледно-зеленая дверь, колонны с обеих сторон. Мы сворачиваем вправо и въезжаем в ворота. Автомобиль останавливается прямо перед домом. Балюстрады и каменные ступени спускаются на широкую лужайку с небольшим прудом.

– Выглядит изумительно, – говорит Уорд.

Мужчина с белоснежными волосами, одетый в твидовую кепку, плисовые брюки и ботинки, выходит из дома. Рядом с ним на поводке бежит изящная гончая песочного цвета. Мужчина приветливо улыбается. Уорд знакомит нас.

– Зовите меня Томас, – говорит мне владелец дома. Я спрашиваю, можно ли Спаду погулять. Я согласилась поехать с Уордом только при условии, что Спад сможет поехать со мной.

– Конечно, Уиллоу очень дружелюбен, – говорит Томас, указывая на свою собаку.

– Вы уверены, что этот здоровяк его не сожрет? – шепчет Уорд.

– Скорее наоборот, – говорю я. Спад выскакивает из машины и несется по направлению к Уиллоу, как бы говоря – я, может, и маленький, но со мной лучше не шутить. Томас ведет нас в дом, а собаки резвятся в саду.

– Вот кухня, – говорит он, и я ловлю взгляд Уорда. «Серьезно, Шерлок?» – шепчет он одними губами. Кухня представляет собой уютную, хотя и захламленную комнатку, на подоконниках горшки с кактусами и цветами. Довершают обстановку старая черная плита и полка со специями.

– Страшно подумать, сколько лет этим специям, – говорит Томас, заметив, как я рассматриваю бутылочки и баночки на полке. – Наверное, столько же, сколько мне.

Я смеюсь и спрашиваю, умеет ли он готовить.

– Я потрясающе разогреваю еду в микроволновке!

Через пару минут появляется жена Томаса. Она учится играть на фортепиано – только что с занятия. Ее зовут Пенни. Она среднего роста, с мягкими каштановыми волосами, оливковой кожей и карими глазами. Она пожимает Уорду руку. Тот говорит, что его мать тоже стала брать уроки.

– Ах, как интересно. И какой у нее уровень?

– Пятый.

– Правда? – спрашиваю я шепотом, когда мы начинаем экскурсию.

– Какое там… Только начала учиться, – отвечает Уорд.

Юли-Мэнор – настоящий муравейник из комнат, и у каждой свой характер. На стенах висят картины, в комнатах множество статуэток, которые мне очень нравятся: два жокея на лошадях, кобра, собака, верблюд, носорог, рыба, выпрыгивающая из реки, влюбленная пара. Движение и выражение в каждой захватывает дух. Узнав, что все это работы Томаса, мы с Уордом рассыпаемся в искренних похвалах.

На втором этаже в гостиной мы видим фотографии детей Томаса и Пенни. Уорд спрашивает, почему они собираются расстаться с домом. Они объясняют, что хотят переехать поближе к детям, в Лондон, и к тому же теперь этот дом и сад для них великоваты.

– Но я буду скучать по этому дому, – откровенно признается Пенни. – Когда мы сюда приехали пятнадцать лет назад, я сразу поняла, что это идеальное место. Сначала я жила в этой комнате, прямо здесь, – говорит она, стоя у окна с видом на яблоневый сад.

Потом описывает близлежащую деревушку.

– Тут есть клуб садоводов, кружок по рисованию, а еще мы шьем одежду для африканских детей и одеяла для беженцев.

Пенни показывает Уорду черно-белое фото их с Томасом в день свадьбы, красивых и счастливых. Рядом с этой фотографией – еще одна, в их нынешнем возрасте. На ней они стоят рука об руку.

– Не знаю, кто теперь кого поддерживает, – смеется Пенни.

– Вы восхитительны, – говорит Уорд.

– А вы женаты? – спрашивает его Пенни.

Он кивает. И мы идем дальше.

В спальне мы восхищаемся отделкой и кроватями. Заканчивается экскурсия в детской, где стоит кроватка, накрытая парой одеял в клеточку.

– У моего сына только что родилась дочка, – говорит Пенни.

Я замечаю, что Уорд встал к окну и смотрит в никуда.

– У меня тоже маленькая дочка, – говорю я, компенсируя его внезапную задумчивость.

– Ну, вообще-то не такая уже и маленькая. Ей одиннадцать.

– О, прекрасный возраст.

– Да, – соглашаюсь я, ожидая от Уорда реакции, но он, кажется, сейчас где-то в своих мыслях. Я слегка касаюсь его рукой.

Он поворачивается.

– Теперь у меня сложилась полная картина. Давайте пройдемся по окрестностям?

Пенни и Томас ведут нас с Уордом в сад. Уиллоу радостно скачет по лужайке, как спортсмен; Спад, который намного старше, плетется за ним. Пенни с Томасом рассказывают, как здорово здесь гулять. Часто они выгуливают Уиллоу в старинном форте Бири. Мы с Пенни обсуждаем цветы – у нее восхитительный «космос», розы и лиловые гортензии. Мой рассказ о бабушкиной теплице, похоже, ее весьма впечатлил. Дойдя до края лужайки, мы поворачиваем налево от пруда к небольшой тропинке, ведущей еще к одной лужайке, засаженной экзотическими деревьями.

– Знакомьтесь с нашими очаровательными мальчишками, – говорит Пенни. Перед нами загон с целым стадом альпак, и все они разного цвета. Задыхающийся от восторга Спад пытается залезть под изгородь – ему очень интересно, что это за существа, похожие на небольших верблюдов. Пенни уверяет меня, что со Спадом все будет в порядке, потому что альпаки не любят только собак с черной шерстью.

Мы с Уордом прислоняемся к воротам. Мы стоим очень близко, но почему-то нас это не смущает.

– У них есть иерархия? – спрашиваю я Пенни. Томас кормит альпак.

– О да, Большой Браун – босс, – Пенни показывает на крупную альпаку с шерстью карамельного цвета.

– И какие преимущества дает статус босса? – спрашивает Уорд, толкнув меня локтем. Мы все еще слишком близко. Я даже вспоминаю время, когда только начала встречаться с Дэном. Только на этот раз я боюсь. И, от греха подальше, отодвигаюсь.

– Приоритет в кормежке как минимум, – отвечает Пенни, и мы видим, как Большой Браун отхватывает порядочный кусок сена.

– Вот, запомни, Дженьюэри Уайлд! Так что я первым получаю шоколадные бисквиты!

Он снова дотрагивается до моей руки, и мне стыдно сказать, что это мне нравится. Что бы это «это» ни означало.

Пока Пенни помогает Томасу кормить альпак, Уорд притулился к воротам.

– Быстро, – бормочет он, и наши лица оказываются в опасной близости друг от друга, и я даже задаюсь вопросом, что будет, если я его сейчас поцелую, – на сколько, ты думаешь, тянет это место?

Я шепотом называю цифру и заставляю себя отойти. Зная, что Уорд наблюдает за мной.

По дороге домой я стараюсь говорить исключительно о работе.

– По-моему, цена их устроила, да? Хорошая сделка. Спасибо, что взял меня с собой. Ты был прав, хорошо иногда поехать на сделку, а не сидеть все время в офисе, сменить…

– Джереми сильно недооценил тебя, – прерывает меня Уорд. – Но ты и так сама это знаешь, да, Уайлд?

– Зачем все время называть меня Уайлд? – возмущаюсь я, отклоняя его комплимент. – Мы же не в пансионе для благородных девиц.

– Это короче, чем «Дженьюэри», а «Джен» мне не нравится.

Мои мобильный звонит. Я роюсь в сумке, достаю его и с ужасом вижу на экране – «Руки». Странно. Она никогда не звонит, только в самом крайнем случае. Неужели Айла потерялась? Помимо нее в школе девятьсот детей. Не могут же учителя следить за всеми девятью сотнями?

– Что случилось? – Я не могу скрыть тревоги.

– Все хорошо, – говорит Руки. Но по ее голосу я понимаю, что все совсем не хорошо.

– Что случилось?

– Айла упала.

Айла все время падает.

– Она говорит, что ее толкнули.

– Кто?

– Джемма Сандерс.

Я знаю, что они с Айлой не слишком ладят.

– Она сильно ушиблась?

Уорд смотрит на меня.

– Нет, просто ее немного пошатывает, так что я хотела тебя предупредить.

– Понимаю. Скажи ей, что я буду дома как можно скорее.

– Пожалуйста, не волнуйся. С ней все в порядке.

Я пересказываю Уорду, что произошло. Айла никогда не врет, она на это вообще не способна. В глубине души я боюсь, что это далеко не последняя стычка с Джеммой. Я смотрю в окно, вспоминая свои школьные годы, и вижу перед собой Тоби Брауна и его друзей. Они прижали меня к стенке после уроков и по очереди били в живот. «Сильнее!» – кричали они. Когда бабушка в ужасе обнаружила, что у меня сломано ребро, она увезла меня подальше от этого маленького монстра по имени Тоби.

– Я так боюсь, что Айла станет изгоем, – признаюсь я Уорду.

– Над ней издеваются? – спрашивает он.

Я киваю и вкратце рассказываю ему, как надо мной издевались в школе. Бабушка даже посоветовала мне не рассказывать новым одноклассникам, что мои родители погибли, чтобы не провоцировать их.

– И помогло? – спрашивает он скептически.

– Какое-то время да, но потом я, как полная идиотка, растрепала все Аманде Янг, а та растрезвонила на всю школу.

– Забавно, что ты помнишь их имена.

– Аманда Янг перед всем классом сказала, что ее родители думают, что я совершила какую-нибудь гадость в прошлой жизни, и за это у меня отняли маму и папу. До тех пор я игнорировала подобные вещи, но тут меня переклинило. Я подошла к ней…

Я как будто снова в классе и могу видеть ее лицо; у Аманды тонкие светлые волосы и холодные голубые глаза.

– …и влепила ей смачную пощечину.

Я стою посреди класса в своей черной форме и кричу не своим голосом:

– Если ты еще раз ко мне подойдешь или хоть что-то скажешь про моих родителей, я тебе врежу, ясно?!

Большая часть класса была за Аманду. Все, кроме одной девочки: Лиззи.

– Прости, все это очень невесело. Главное, что с Айлой все в порядке.

Уорд вдавливает педаль газа в пол, обещая, что доставит меня домой в самый кратчайший срок. Какое-то время мы едем молча, а потом он говорит:

– Видишь этот шрам?

Шрам на его левой руке я заметила давно. Я киваю.

– Это случилось в раздевалке после уроков. Они прижали меня к скамейке и жгли мне руку зажигалкой. Мне хотелось визжать от боли, но я не заплакал. Мой отец считал, что плачут только слабаки. Папа не был добрым человеком, Дженьюэри. Если я писал контрольную на «четверку», он мог спокойно меня поколотить, а если я плакал, то бил еще сильнее.

Уорд с шумом выдохнул.

– О, Уорд. Почему они так с тобой обращались?

Из всех, кого я знаю, Уорд меньше всего похож на того, над кем могли издеваться в школе, но, как известно, внешность обманчива.

– Потому что над кем-то они должны были издеваться, Джен. А я всегда был тихим, трудолюбивым, ни шагу без отца не мог ступить. Помнишь, я тебе рассказывал, что мне нравилось изучать архивы общества охраны памятников, лазить по старинным замкам и развалинам? Так вот, больше никому из парней в моем классе это не было интересно. Они хотели курить и целоваться с девчонками. Нет, и я, конечно, тоже хотел.

Он смотрит на меня, еле заметно улыбаясь, а потом начинает смеяться, но смех его получается каким-то грустным.

– И на физкультуре я мог играть далеко не во все игры. У меня была ужасная астма. Учитель заставлял меня круги на поле наматывать до тех пор, пока у меня дыхание не перехватывало.

– И как долго над тобой издевались?

– Три года. На каникулах я проводил много времени с бабушкой и дедушкой. Мой отец был адвокатом, он все время торчал в суде, так что мама отправляла меня в Девон. У дедушки был сарай, и там на верстаке лежала морская карта. Он рассказывал про сокровища, лежащие на дне океана. В сарае было очень много деревянных балок, и я мечтал построить лодку и уплыть далеко-далеко. Я все спланировал. Сначала я бы дотащил лодку до ручья, потом выплыл бы в протоку, затем в реку, а потом оказался бы в открытом море. Только я и лодка, и немного бутербродов. И я бы плыл по волнам в поисках этих несметных сокровищ.

Это первый раз, когда Уорд со мной так откровенничает. Я смотрю на него, и меня охватывает желание дотронуться до его щеки или провести рукой по его роскошным волосам.

– И что случилось? Те сволочи остались безнаказанными?

– Да. Мама ходила в школу – разговаривать с учителями, но с папой разговаривать было совершенно бесполезно. Мама была мягкая, добрая, ей не нравилось, как папа обращался со мной, но она боялась его. Она попыталась объяснить папе ситуацию, но он отказывался верить, что над его сыном кто-то может издеваться. Через год после этого случая мне надоело терпеть. Мама разрешила мне дать сдачи. Один решающий удар – и цель нейтрализована.

Уорд улыбается, но я могу видеть в его глазах боль.

– Если когда-нибудь в ближайшее время у меня будет ребенок… – Он делает еще один глубокий вдох и продолжает: – Я скажу ему, что первый раз надо стерпеть, но если тебя не оставляют в покое, дать сдачи.

– А если ребенок не может за себя постоять? – спрашиваю я, думая о том, какой легкой мишенью Айла может быть для таких, как Тоби Браун. Слезы застилают глаза. Я благодарна Уорду, что почти добралась до дома. Я хочу видеть мою девочку.

Но тут Уорд сворачивает на стоянку.

– У нее все будет хорошо, – мягко говорит он. – Не стоит недооценивать Айлу. Как и ее матери, ей часто приходилось бороться, и она всегда выходила победителем.

Я смотрю на его руку и хочу до нее дотронуться, прогнать все болезненные воспоминания, проведя ладонью по его шраму.

– Нам пора, – говорю я, но, подняв голову, понимаю, что Уорд не сводит с меня глаз. Что-то изменилось между нами. Я ловлю этот взгляд и понимаю – он спрашивает, чувствую ли я то же, что чувствует он. Своим большим пальцем Уорд смахивает слезинки с моих глаз. Я не могу пошевелиться. Я знаю, что я должна, но… Он прикасается рукой к моей щеке и говорит:

– Речь не только о физической силе. Но и о силе духа.

Наши лбы соприкасаются, и губы в опасной близости.

– Что мы делаем? – шепчу я, только Уорд не реагирует. Он целует меня, а я – его. Мы целуемся сладко и долго, но вскоре я уже чувствую его руки на своем теле, пуговицы на моей блузке расстегиваются, и его теплые пальцы скользят по моей коже. Я впиваюсь в его губы еще более страстным поцелуем, растворяясь в нем без остатка – в его руках, в его прикосновениях. И тут звонит телефон. Все звонит и звонит. Громко.

Я отстраняюсь.

– Ответь, – говорю я, глядя в окно. Что я делаю?

– Привет, – снимает Уорд трубку.

Длинная пауза.

– Марина, мы можем…

Услышав ее имя, я сжимаюсь.

– Я в машине, – продолжает Уорд, отчаянно пытаясь прекратить разговор. – Перезвоню.

Он отключается.

Я не могу смотреть ему в глаза.

Он хватает мою ладонь.

– Дженьюэри, послушай, я…

Я выдергиваю ладонь из его руки.

– Поезжай вперед. Уорд, пожалуйста. Мне нужно домой.

– Позволь мне объяснить.

– Объяснить что? Что ты женат? Это я поняла давно.

– Но мой брак трещит по швам.

– Бедняжка! И о чем я только думала! О чем ты думал, Уорд?

Я знаю в глубине души, что и я виновата, и именно потому я ненавижу себя. Почему я западаю на мужчин, которые только делают мне больно?

– Нельзя так поступать с Мариной. И дело не только в том, что ты женат. Ты еще и мой начальник.

– Знаю, знаю, но позволь мне…

– Нет. Веди машину.

– Я так давно хочу тебя поцеловать…

– Прекрати.

– Между мной и Мариной все слишком сложно.

Я наконец поворачиваюсь к нему.

– Ты чувствуешь себя виноватым?

Он кивает.

– Мы не должны были, я не должен был целовать тебя, но…

– Езжай, пожалуйста!

Мне так стыдно за себя.

– Или высади меня прямо тут.

– Дженьюэри, пожалуйста.

Уорд перегибается через кресло, кладет руку на мою, чтобы не дать мне выйти.

– Прости, но…

Я убираю свою руку и опять смотрю в окно.

– Пожалуйста, Уорд. Мне надо домой.

Вернувшись домой, я застала картину: Айла лежит на диване, свернувшись калачиком. Спад запрыгивает на диван и начинает лизать ей лицо, отчего ее настроение тут же становится лучше. Потом она обнимает меня крепко-крепко.

– Хочешь что-нибудь обсудить? – спрашиваю я тихо. С кухни приходит Руки.

– Ты же расскажешь маме, что случилось, милая?

– Я просто поговорила с одной из подружек Джеммы, и Джемма жутко разозлилась. Она сказала ей: «Ты бросаешь меня. Если бы я ушла в другую школу, вам всем было бы все равно!»

– Неужели?

Айла кивает.

– Последним уроком была математика, с мисс Бантинг.

Айла любит мисс Бантинг.

– Когда прозвенел звонок, и я встала, Джемма толкнула меня. Она толкнула меня, я упала, мама, и рассыпала все свои учебники.

– И никто этого не видел? – Я глажу ее по волосам.

Айла качает головой.

– Она специально, мама. Она не любит меня. Обозвала меня инвалидкой.

Мы с Руки переглядываемся, чтобы убедиться, что думаем об одном и том же.

– Люди говорят ужасные вещи, Айла, – объясняю я, – когда им плохо. Джемма, вероятно, не очень счастлива, и таким образом она пытается заставить тебя тоже быть несчастной. Только это нехорошо. Понимаешь, Айла? Но ты не виновата.

Когда Руки уходит, мы с Айлой ужинаем, но она едва притрагивается к еде, и это меня беспокоит.

Мой мобильный звонит. Слава богу, это Дэн, а не Уорд.

– Я собиралась тебе звонить, – говорю я, выходя из кухни, чтобы поговорить в спокойной обстановке. Когда я рассказываю ему, что случилось в школе, он спрашивает:

– А учительница?

– Еще никто ничего не знает. Но так и будет продолжаться, Дэн. Джемма обозвала Айлу инвалидом.

Дэн говорит тихо, но я чувствую его гнев.

– Знаешь, как ей надо поступить? – говорит он. – Надо сказать что-нибудь доброе, чтобы это застало ее врасплох, что-то такое, чего эта Джемма не ждет.

Мне нравится разговаривать с Дэном – я знаю, что мы с Айлой не одни.

– Так мне позвонить в школу или пока не стоит? – спрашиваю я.

– Поговори с Фионой, – предлагает Дэн.

Поняв мою нерешительность, он добавляет:

– Она здесь, и она привыкла иметь дело с такими вещами.

Лучше умереть, думаю я про себя, но не говорю ни слова.

Фиона берет трубку и внимательно выслушивает меня. Потом говорит, что, на ее взгляд, стоит написать письмо ее учителю и дать понять, что происходит.

– Но что бы вы ни решили, Дженьюэри, не пытайтесь взять дело в свои руки. Я знаю, что такое конфликт родителей двух учеников – это война. И еще кое-что. Очень важно, чтобы Айла рассказала учителю. Нулевая терпимость – это прекрасно, но если дети не сообщают о случившемся, мы с вами знаем, чем это заканчивается.

Уж я-то знаю. Слишком хорошо знаю. Только тогда, когда бабуля заметила побои, она поняла, что все серьезно, а до тех пор я держала рот на замке. Для Тоби история обернулась выговором с занесением в личное дело и отстранением от занятий. Для меня – переездом в Корнуолл и глубочайшей обидой на меня Лукаса.

Мы с Айлой в пижамах, на диване, смотрим «Мамма миа!» Я так рада слышать ее смех. Мне нравится, как она подпевает Пирсу Броснану.

– Кто это, мама? – спрашивает Айла, когда мой мобильный дает сигнал. Пришло сообщение.

– Никто, дорогая, – отвечаю я.

Прости. Надо поговорить. Позвони мне. Уорд.

Я в замешательстве отключаю телефон. Это был момент слабости и глупости. Ничего не выйдет. Я даже не буду рассказывать Лиззи. И в офисе никто никогда не должен ничего об этом узнать. Интересно, что было бы, если бы Джереми знал.

Мы смотрим фильм дальше, и я отчаянно стараюсь выбросить из головы мысли об Уорде, но вдруг чувствую его губы на моих, его ладонь у меня на щеке, пальцы, стирающие слезы. Я чувствую тепло в его голосе, когда он сказал мне, что с Айлой все будет в порядке, что важна сила духа. Я стесняюсь того, насколько хотела, чтобы он поцеловал меня. Я виновата, так виновата, но не могу об этом рассказать никому. Я подсаживаюсь близко-близко к Айле.

Нужно просто выключить в голове мысли об Уорде.

– Такой забавный кусок, мамочка, – Айла указывает на экран.

Выключить и делать вид, что ничего этого никогда не было.

У меня получится.

Конечно, получится.

Это же не сложно?

В тот же вечер, поцеловав Айлу на ночь, я гляжу на ее сертификат храбрости в рамочке на стене – после операции добрый дядя-хирург вручил ей его лично.

Я мысленно возвращаюсь в тот период. Если мы проходили через такое, то что мне какой-то там поцелуй или издевательства Джеммы Сандерс. Мы с Айлой можем справиться с чем угодно, говорю я себе, закрывая дверь в комнату дочери.