Проснулся я от того, что вспотел. Это было удивительно, учитывая, что костёр мы не разводили. Я разлепил глаза и сел. Ференц тоже успел проснутся и сидел лишь в рубашке и брюках, копаясь в своём рюкзаке.

— Есть охота, — сообщил он.

— Угу, — промычал я, потерев живот. — Мы же вчера не ужинали. А что так потеплело?

— А вы на улицу выйдите, посмотрите.

— Ну уж нет, — я тоже полез в рюкзак, — у нас каждый день что‑нибудь из ряда вон случается. Что теперь, из‑за этого не есть?

Через полчаса, когда мы всё‑таки выбрались наружу, оказалось, что сегодняшнее «из ряда вон», в виде исключения — положительное.

— Кажется, лето наступило! — изумлённо сказал я, подставив лицо жаркому солнцу.

— Причём совершенно неожиданно… — пробормотал Давер.

— Может здесь год за несколько дней проходит? — спросил я, жмурясь и невольно улыбаясь. — Вчера ранняя весна была, сегодня поздняя…

— Так не бывает, — сказал Давер. — Проще предположить, что это явление — следствие каких‑то непонятных нам процессов или опытов.

Я только пожал плечами. Какая разница? Бывает, не бывает, в теплую погоду идти намного приятнее, чем в дождь со снегом. Но поменялась не только погода. Местность впереди тоже стала другой: здания измельчали ещё больше, став трёх- и пятиэтажными, зато многие из них даже стёкла сохранили. А разрушенные теперь не лезли на дорогу обломками, мешая ходьбе. Кое — где даже образовались пустыри, земля в таких местах напоминала о Пустоши, такая же грязно — жёлтая, без единой травинки.

Ближе к обеду, когда солнце стало ощутимо припекать, мы остановились у одного из хорошо сохранившихся домов. Тот вполне мог сойти за старый дом из нашего города: невысокий, кирпичный, даже остались следы от каких‑то украшений на фасаде.

— Тебе не кажется, что он слишком хорош для четырех тысячелетней развалины? — спросил Давер с подозрением в голосе.

— Даже для столетней, — откликнулся я. — И чем дальше мы идём, тем они новее.

— А в нескольких километрах отсюда они едва ли не в труху развалились.

— Думаете, здесь кто‑то жил не так давно?

— В том‑то и дело, что нет. Сами поглядите. — Ференц показал на соседние здания и улицу, идущую дальше. — Кроме зданий, здесь нет ничего, напоминающего о людях. Словно дома поставили прямо в Пустоши. Ещё в лесу мы видели остатки механизмов, пусть и невообразимо проржавевшие. Здесь же между домов ничего нет.

— Несколько километров отсюда ещё и время года было другое, — добавил я после паузы.

— Я не удивлюсь, если не только время года, но и мир…

— Ну это уж слишком… Как это можно сделать? — Я задрал голову, уставясь на бесцветное, почти белое небо, потом поглядел назад. — Небо, что здесь, что там одинаковое!

Давер хмыкнул:

— А вы ждали, что в той стороне оно сиреневым или фиолетовым окажется? Я и не говорю, что здесь просто взяли и вырвали кусок материального мира, вставив новую часть. Но места эти тем не менее чужие друг другу. Разве вы не чувствуете?

Я не совсем понимал, как места могут быть друг другу чужие, но что‑то подобное чуял. Вчерашний мир был похож на больного старика, уже смирившегося с близкой смертью, равнодушного и одинокого. Сегодняшний мир тоже умирал, но он походил на человека, ещё не осознавшего свою болезнь, не верящего в неизбежную кончину. Он пытался произвести впечатление яркими цветами и резкими запахами, но глаза видели лишь запустение, а запахи были сплошь затхлые.

— Здесь по — другому, — сказал я и ткнул пальцем в сторону входа. — Пообедаем в теньке?

Давер согласился, и мы зашли внутрь. Холл был с высоким потолком, стены, от пола и примерно до пояса оббиты панелями из выцветшего дерева. Выше когда‑то были обои, от которых теперь остались лишь рваные клочки. На вздыбившемся паркете, поверх немногочисленного мусора, лежал слой пыли. В центре холла подымалась на второй этаж деревянная лестница с украшенными тонкой резьбой перилами. Сквозь мутные окна на пол падали косые лучи, в которых плавала поднятая нами пыль. С первого же взгляда было понятно: время в этом месте сначала забарахлило, работая лишь временами, а потом окончательно сломалось. Одиноко стоял в углу перекосившийся стул, лежала на ступеньках картонная коробка, видимо оброненная в страшной спешке — эти вещи провели здесь целую вечность, но не сломались, не разрушились под тяжестью прошедших лет.

Ференц вытер лицо платком и стал подниматься по лестнице. Я смотрел ему в спину, прислушиваясь к своим ощущениям и ожидая чего‑то. Чего? Того, что Давер замрёт, покроется пылью, как всё здесь и следующее движение сделает только через сотню лет? Я бы этому не удивился, но Ференц прошагал по скрипучим ступеням и скрылся. Я двинулся за ним, гладя ладонью затёртые от миллионов прикосновений перила, пробуя кончиками пальцев старую резьбу. Поднятая пыль присоединилась к уже летавшей, и я чихнул.

— Будьте здоровы, — сказал сверху Давер. — И посмотрите, что я нашел.

Я ускорил шаг. Давер стоял в первой же комнате, повернувшись к раскрытому окну и держа в руках раскрытую книгу.

— Откуда это у вас? — спросил я удивлённо.

— С собой принёс! — хмыкнул Давер и показал на шкаф у стены.

Шкаф походил на старшего брата того стула, что стоял в холле: такой же скособоченный, держащийся на честном слове или на грязи, что налипла на нём. Полки были пусты, лишь на самом верху валялись несколько книг, старинных, из пластика, служивших в электронную эру скорее изысканными сувенирами, чем реальными хранилищами информации. Я достал одну и подошел к окну. Тёплый ветер дохнул мне в лицо, принялся весело трепать страницы, едва я открыл книгу.

— Ничего не понимаю, — сообщил мне Давер, оторвавшись от чтения. — Что за странные буквы?

Я заглянул в свою книгу, потом в его, и предвкушение сменилось разочарованием.

— Раньше, до апокалипсиса, кроме всеобщего универсального языка у каждой нации был свой язык, — пояснил я. — Говорили всё равно на всеобщем, но, как дань традициям, изучали ещё и свой, родной. Поэтому видимо книга и сделана в пластике, а не в электронном виде. Тоже как дань традиции.

Давер кивнул.

— Если бы мы были людьми и имели соответствующих предков, из этих книг бы вышел великолепный подарок. А так они похоже бесполезны.

С этим я с готовностью согласился, и мы прямо здесь расположились к обеду. Для очистки совести я проверил книги на наличие информационных отпечатков, но те были девственно чисты. Я не удивился, почему‑то был уверен, что во всём здании не найду ни одной истории. Мы сели напротив друг друга, использовав вместо сидений древние книги. Я покончил с обедом быстрее Давера, вытер руки о куртку и привалился к стене. Навалилась дрёма, я медленно моргнул, борясь с потяжелевшими веками.

— Ничего не работает! — затравленным голосом сказал Давер.

— Что? — я с трудом открыл глаза.

Напротив меня сидел не Давер, а совсем молодой парень лет семнадцати — восемнадцати. Со странной прической — длинные чёрные волосы уложены так, что похожи на перья, и торчат в разные стороны, образуя замысловатый, но красивый узор. Похожий узор пробивался сквозь грязь на флуоресцирующей одежде.

— Ты кто? — спросил я.

— Все линии обрезаны! — с отчаяньем воскликнул подросток и хлопнул по коленке каким‑то устройством. — Даже подключиться не могу!

— Где Давер? — спросил я тупо.

— Да я уже всё перепробовал! — ответил подросток. Смотрел он прямо на меня, но разговаривал словно с кем‑то другим. — Наверно где‑то авария случилась. В городе словно с ума все сошли!

Я встал, и юноша поднялся вслед за мной, вглядываясь мне в глаза.

— Ты чего? — спросил он.

Я не ответил. Мне только сейчас стало понятно, насколько это интересно — изучать реакции живого существа, следить, как меняются его эмоции, как боль сменяет экстаз, как бесконтрольным потоком несутся в его голове мысли и образы. Я стиснул щёки и нижнюю челюсть подростка ладонями и легко, как пушинку поднял над полом. Его затылок стукнулся о стену, юноша что‑то закричал, но я уже не вслушивался в слова. Большие пальцы двинулись выше, уперлись в глазные яблоки парня. Надавили слегка, потом всё сильнее и сильнее…

Я вздрогнул и открыл глаза. Напротив меня сидел Давер, укладывавший в рюкзак остатки обеда.

— Что, задремал? — понимающе сказал он, бросив взгляд на меня.

Я отлично чувствую разницу между сном и историей, и я видел не сон. И ещё я снова чувствовал его — чужака, стоящего внизу на улице. Это его историю я видел сейчас, это он, притворясь человеком, таким страшным способом изучал паренька. Я почувствовал его историю, хотя он был в нескольких десятках метров от меня. Мне стало понятно, почему в книгах не было отпечатков — здесь есть только одна история, история призрака. Может он как город, что породил меня? Всё, что вокруг: здания, мусор на улице, сама улица и даже вот эта книжка, всё — часть него? Может он тоже создал, всё что я вижу, только заселил свой город настоящими людьми? Или наоборот, незаметно для людей подменил собой настоящий город?

Давер что‑то сказал мне, я что‑то ответил. Казалось, я снова смотрю историю, только теперь я в главной роли. Нет, понял через несколько секунд я, это сейчас мою историю смотрит чужак. Оценивает, сравнивает… Через эту незримую связь и я невольно осознал кто он — отнюдь не город, не всесильное нечто, а такой же продукт непонятного эксперимента, что и я. И оценивал он, насколько я близок к нему ментально, насколько наши цели и интересы схожи или может станут схожи в будущем…

Придя в себя, я обнаружил, что иду по улице рядом с Давером. Ференц покосился на меня:

— Всё нормально?

Я кивнул.

— Что‑то разморило вас, Валентин, — добродушно добавил Ференц.

— Угу, — промычал я. — А вы ничего странного не почувствовали?

— Разве что нашего невидимого спутника. — Давер показал большим пальцем себе за спину. — Но он за нами с самого начала тащится. Так что, наверное, нет.

Дальше мы шли молча. Я изредка оглядывался, не то чтобы в надежде увидеть призрака, просто от нервов. Давер иногда заходил в хорошо сохранившиеся дома, в поисках «сувениров». Ближе к вечеру целых домов почти не осталось, зато развалины стали увеличиваться в размерах. Стало прохладнее и пришлось нацепить куртку. Улица постепенно исчезала в завалах, наше движение снова свелось к подъёмам и спускам. Напоследок я оглянулся с вершины одного из холмов. В лучах заходящего солнца уцелевший городок среди развалин чем‑то напоминал ящерку или стрекозу, попавшую с застывшую смолу. Так же застыл в ярко — жёлтом мареве и сохранился до нашего времени… Или его сохранил призрак. Тот был сейчас где‑то там. Наблюдал за нами, ждал… чего? Когда мы станем такими, как он? От этой мысли меня передёрнуло. Ну уж нет!

Когда стемнело, мы отыскали небольшую пещерку в развалинах. Топлива для костра поблизости не было, поэтому Давер после ужина сразу завалился спать. Я же достал из мешочка предпоследний камень.

Из‑под ботинка вырвался камень и полетел в пропасть. Дэнил, стоявший на самом краю, глянул вниз, где сейчас обычно безлюдная пустыня буквально кишела от черноголовых.

— Сколько их здесь? — спросил он по — деловому.

— Около трёх с половиной миллионов, — ответил из‑за спины Чеслав.

Дэнил присвистнул.

— Чем же они кормятся?

— Эту проблему они решили неожиданным и весьма оригинальным способом. Погляди в небо.

Дэнил прищурился. В безоблачном, ярко — синем небе плыли с десяток полупрозрачных дирижаблей, только у них не было гондол, и длинные толстые канаты висели редкой бахромой.

— Что это за летающие медузы? — спросил Дэнил.

— Источники энергии. Поглощают солнечный свет, перерабатывают, а потом каким‑то способом распределяют между теми, что внизу.

— Энергию? — переспросил Дэнил. — Они, что, могут потреблять энергию, как электроприборы?

— Не знаю. — Чеслав встал рядом и тоже посмотрел вниз. — Может они эволюционировали, может их модернизировали. Какое теперь это имеет значение? Они могут спокойно путешествовать по Пустоши — вот что важно.

— Мы такого не предусмотрели, — нахмурился Дэнил.

— Возвратится и помешать им мы не можем, — кивнул Чеслав. — С проблемой нужно разбираться здесь и сейчас.

— Думаешь они пойдут до… — Дэнил помедлил, подбирая слова, — до самого конца?

— А иначе какой смысл в их походе?

— Тогда у нас большие проблемы, — констатировал Дэнил.

— Ага.

— Три с половиной миллиона — это много, — задумчиво сказал Дэнил. — Вдвоем мы наверно не вытянем…

Чеслав хмыкнул.

— … надо что‑то придумать, — невозмутимо продолжил Дэнил, — а то беда случится.

— Беда случится в любом случае, — бесстрастно сказал Чеслав. — Вопрос только в её размерах.