Очнувшись, я сполз с одеяла и снова отключился. Не знаю, сколько прошло времени до того момента как я снова пришел в себя, очевидно не меньше нескольких часов, потому что в желудке ощутимо сосало. Я перевернулся на другой бок и снова закрыл глаза. Ничего больше не хотелось, ни замка, ни правды, ни правосудия или каких‑то других красивых слов, в которые можно вложить такой смысл, что будешь чувствовать себя умным, хорошим и вообще положительным. Все это было невыносимо, нечеловечески омерзительно и страшно. Все эти каждодневные походы на работу, в костюме с галстуком, все вечеринки, праздники, хобби и прочая каждодневная хрень. Сидим в своем городе. «Последний оплот цивилизации». А где‑то…

Потом в голову пришла новая мысль, и я резко сел. Почему они убивают рейдеров? Одно дело, если бы это были те черноголовые или непонятные невидимые экспериментаторы, но причем здесь рейдеры? Им‑то за что мстить? Или это не месть? Все‑таки я узнал только начало историй этой парочки. Может их воспитала… э — м-м… та тьма? Сделала своими слепыми орудиями?

Но колонистов они не убивали. И кстати, они ведь знают, как порталами пользоваться, они легко могли попасть в город и устроить там резню похлеще, чем в Приемниках. Странная и бессмысленная избирательность. И вряд ли я ее пойму. Для этого, наверное, надо самому пройти через все ужасы, что я увидел. Может, их логика не понятна, потому что они сумасшедшие? В предыдущих историях они вели себя вполне адекватно. Хотя, это как посмотреть. Убивали одних людей, и при этом вели с другими вполне светскую, доброжелательную беседу. Нормой это не назовешь. Сейчас понятно только одно — слишком много неизвестных, по этим историям ничего не определить. Нужны новые вещи.

Я встал и посмотрел в коридор, ведущий куда‑то вглубь здания. Возможно, я найду там новые истории, а может что‑то пострашней и, самое главное, материальней. Сначала расскажу о том, что увидел. Я поднял рюкзак и вышел в центр купола. Зажмурил глаза и представил сиреневый круг из знаков, к которому ведут ступени, что за дверью под лестницей нашего архива. По телу пробежала неприятная судорога, в желудок опять положили кусок льда. Подняв веки, я с некоторым облегчением увидел знакомое свечение под ногами. Комнату оно практически не освещало, поэтому пришлось доставать из рюкзака фонарь. Дальше пошло по накатанной. Замки легко открывались отверткой, без шума и серьезных усилий. В холле теперь стоял не сумрак, а беспросветная тьма. На ощупь пробравшись к входной двери, я подергал за ручку, лишь после этого спросив себя, что же я делаю. На улице ночь, все закрыто, тут хоть задергайся. Правда у меня есть ключи от кабинетов. Можно открыть там окно, спрыгнуть со второго этажа — не самая большая трудность. Вот только куда потом? Домой среди ночи ломится? Как бы у матери после этого инфаркта не случилось. А уж как мне придется объяснять свое поведение… Нет уж, лучше в кабинете переночевать. Тем более у меня и еда в рюкзаке есть, и туалетные принадлежности. Не пропаду. Я поднялся по лестнице и открыл ту комнату, что привык считать своим кабинетом. У стены стоит узкий диван, к столу приткнута пара кресел с вычурными резными спинками и подлокотниками. Вполне достаточно, чтобы с комфортом провести остаток ночи. Умывшись и поужинав, я увалился на диван. Сон пришел не сразу, то ли я успел выспаться днем, после того как посмотрел историю, хотя то был не сон, а скорее беспамятство, то ли мне просто было страшно. Вообще‑то страх перед историями — это абсурд, но вот если видения вернутся во сне… Из головы не шла картина большого помещения, с сотнями детских тел на полу. Они убили себя, чтобы не достаться этим… экспериментаторам. Невообразимое мужество для детей, ведь самым старшим не было и десяти лет.

Вот так погиб очередной осколок человеческой империи, кто знает, может мы будем следующими? С этими тяжелыми мыслями я и уснул уже под утро.

Спать на диване, при всей его мягкости оказалось не так приятно, как на родной кровати. К утру тело затекло, а левую ногу пришлось разминать, прежде чем по затекшим пальцам забегали противные мурашки и закололо сотнями мелких иголок. Умывшись, я осторожно заглянул в холл. Охранник уже сидел с газетой на своем посту. Вот он удивится, если пройти сейчас мимо него на улицу! Ладно, не будем искушать судьбу. Я вернулся в кабинет и открыл окно. Насчет того, что выбраться отсюда не очень сложно, я, конечно, погорячился, от подоконника до земли больше четырех метров, пришлось поерзать животом по сливу, держась руками за раму окна. Наконец руки выпрямились, нужно было разжать ладони, но стало вдруг страшно. Отсюда земля совсем не видна, если спрыгнуть на какую‑нибудь неровность, точно сломаешь ноги. Перед глазами встал мальчик, спокойно воткнувший себе в грудь нож, и мне стало стыдно. Руки сами разжались, упав, я больно ударился коленом, но показать это стало вдруг зазорно, я выпрямился и пошел к пристройке, где оставил велосипед.

Горожане уже успели разъехаться по рабочим местам, по улицам города только кое — где расхаживали дворники, выискивающие оброненный мусор. Я поехал к инспектору, но на полпути остановился. Что я ему скажу? Его история Чеслава и орда черноголовых в ней не впечатлила, что эта изменит? Это нельзя рассказать, это можно только почувствовать. А логика в данном случае на его стороне — никто никогда не видел ни черноголовых, ни тем более черных замерзших миров. А вот когда он спросит, где я видел эту историю, что мне ответить? Немного подумав, я повернул к библиотеке.

Отец рылся в картотеке, обложившись вытащенными ящиками с карточками. Услышав шум, он на миг поднял глаза и снова вернулся к работе.

— Вернулся? Или приключения продолжаются?

Мне показалось или в его голосе недовольство? Кто, интересно меня втянул в это? Но сейчас не время для выяснения отношений.

— Отец, мне нужно с тобой поговорить.

— Говори, — ответил тот, не поднимая головы.

— Я увидел то, что, наверное, лучше не видеть.

Отец отложил карточку и внимательно посмотрел на меня. Я коротко пересказал историю Дэнила, а заодно и Чеслава. Отец встал и, махнув рукой, пошел в свой кабинет. Заперев дверь, он уселся за стол, вытащил из ящика вытянутую бутылку с незнакомой наклейкой и два округлых бокала на тонких ножках. Темная жидкость заструилась в них из тонкого горлышка. Я вопросительно поглядел на отца.

— Я не пью, — скривился он, — просто бывают случаи…

Зачем же наливаешь, если не пьешь, подумал я, но вслух ничего не сказал. Я к легким наркотикам спокойно отношусь, ведь они не запрещены официально. Просто у алкоголя невыносимый вкус, проще блевотину выпить.

Отец подвинул один бокал ко мне, взял второй и покрутив жидкость по стеклянным стенкам, залпом проглотил ее. Я последовал его примеру. Пищевод обожгло и на глаза навернулись слезы.

— Что, гадость? — спросил отец.

Я, зажмурившись, кивнул.

— А пить приходится. Это как со взрослой жизнью, Валентин, никого не интересует, что ты хочешь или что тебе нравится. Делай что должен, а свою рефлексию оставь при себе.

— Это совет? — спросил я, прислушиваясь к ощущениям в желудке. Там расплывался горячий ком, словно я откусил верхушку горящей свечи, и капли парафина застывают сейчас внутри.

— Именно, — сказал отец, убирая бутыль и бокалы в стол.

— А что я должен?

Отец недоуменно посмотрел на меня:

— Ты же сделал все, о чем просил тебя инспектор, посмотрел истории и рассказал ему. Чего еще?

— Историю с умершими детьми я ему не рассказывал.

— Почему? — вскинул брови отец. — Не стоит скрывать такие нюансы. В конце концов тебе вещи давали не для того, чтобы ты забавными историями развлекся.

— Последнюю вещь мне не давали, — тихо сказал я.

— Как это? — непонимающе посмотрел на меня отец.

— Я ее сам нашел.

— Нашел? Где же валялся такой артефакт?

— В куполе с большой статуей у стены и порталом в центре. Я его видел в одной из историй.

Отец поднес кулак к губам и сдавленно прокашлялся.

— Понятно, — взгляд его порыскал по бумагам, потом поднялся на меня. — Ты что, совсем сдурел?

Я промолчал, смотреть в отцовские глаза не было сил, поэтому уставился в стену за ним. На ней висел приколотый канцелярской кнопкой листок с датами защиты диссертаций. Моя обведена красным. До нее еще два с половиной месяца, а я уже почти все сделал.

— Как ты туда попал?

— В архиве…

— Там же закрыто! — отец посмотрел на меня с каким‑то непонятным удивлением. — Валентин, с тобой все в порядке?

— В порядке… — буркнул я.

— Ты опустился до взлома, полез куда‑то за миллиарды километров от дома, ты обманываешь представителей охранки. Что еще ты подразумеваешь под тем, что ты в порядке?

Я неожиданно для себя разозлился:

— Отец, я только что рассказал тебе, что где‑то сотни, если не тысячи детей умерли, лишь бы не достаться какой‑то страшной силе, что полчища уродов охотятся за последними выжившими людьми, а тебя волнует только то где я это увидел? Может сейчас еще кто‑то умирает, а ты…

— С чего ты взял, что прямо сейчас? — перебил отец.

Я непонимающе посмотрел на него.

— С чего ты взял, что эти события происходили недавно?

— Отец, ты же сам видел первую историю!

— И что я там видел? Двух парней лет двадцати пяти? А ты не забыл, как одному выстрелили в спину с расстояния не больше десяти метров. В голую спину. Ты не забыл, что наконечник сантиметра на три или четыре в тело зашел? Это, по — твоему, нормально?

Об этом, признаться, я не задумывался. Может какая‑то броня из эпохи технического расцвета?

— Ну а зачем они людей убивают? — продолжил отец. — Что, рейдеры, похожи на этих черноголовых?

Я помотал головой.

— Вот видишь. Ты же сам сказал, что они стали частью какой‑то тьмы…

— Я такого не говорил.

— Неважно. Она же не просто так там появилась. А теперь подумай — они не люди, они из бесконечно далеких от нас мест, мы об этих черноголовых никогда не слышали, никто наш мир не замораживал. Так с чего ты решил, что это происходило недавно, а не сразу после апокалипсиса?

Аргументов у меня не нашлось.

— Но ведь они на нас напали? — сделал я последнюю попытку. — Значит, опасность есть?

— Тебе что инспектор сказал? — нахмурился отец. — Проблема решена, никто больше не нападет. Ты знаешь хоть один случай, когда на город нападали? Охранка свое дело получше тебя знает.

Ответить на это было нечего. Отец посмотрел на меня, что‑то в его лице изменилось.

— Не принимай это так близко к сердцу, — сказал он другим тоном. — Просто раньше ты работал только с историческим материалом, привык, что кровавые истории это что‑то очень старое, происходившее в темных веках. А тут история двухнедельной давности. Не мудрено, что тебя так зацепило.

— Да, наверное, — сказал я, кивнув, а в голове всплыло одеяло, совсем не старое, и разговор Дэнила и Чеслава возле истукана. Куда более молодых, чем сейчас. — Наверно я принял близко к сердцу.

Отец выдохнул и довольно улыбнулся:

— Ничего, бывает. Все‑таки опыта у тебя еще немного, — он залез в стол и снова вытащил бутылку. — Со временем все станет на свои места.

— Если я еще раз глотну это, меня вырвет, — я опасливо покосился на бутылку с наркотиком.

— Потому что закусывать надо, — наставительно сказал отец, — или хотя бы запивать. Сейчас…

Он поднялся и вышел из кабинета. Я поглядел на стеклянный сосуд с отравой цвета некрепкого чая. Откуда их достают? Рука сама протянулась к цветастой этикетке, а глаза с готовностью закрылись.

На бутылке, прямо под горлышком, осело множество мелких капелек, словно она стояла ночью на лугу и покрылась росой. Рука ласково прикоснулась к стеклу и провела сверху вниз, стирая капли.

— Прекрасно, Артур, прекрасно, — сказал довольный незнакомый голос. — Это было очень познавательно, хотя я не могу сказать, что все понял. Искусственные люди — это очень необычно. Но зачем они охотятся за настоящими людьми? Пусть нам это ничем не грозит, просто интересно.

Взгляд оторвался от бутылки и поднялся на крупного человека в дорогом черном костюме. Лицо незнакомца было широким, все покрытое маленькими ямочками круглых шрамов. Редкие рыжие волосы коротко пострижены и торчат словно наэлектризованные, а во рту один зуб отчетливо сверкнул желтым.

— Не знаю, — ответил Артур. — Возможно они делают все это без какой‑то цели, просто по инерции. Сколько времени прошло с тех пор, когда это начиналось. Их хозяева наверняка умерли от старости, а сами они ничего придумать не могут, не для того они созданы.

Рыжий кивнул.

— Наверное. Сколько же наворотили люди тогда, — произнес он покровительственным тоном, словно те люди для него как малые дети. — Ладно, это не наша проблема. Еще раз спасибо, Артур. Если, вдруг, найдется что‑то в этом роде…

— Я сразу сообщу вам, господин Бергер, — с готовностью отозвался голос отца.

Бутылка нырнула в открывшийся портфель и стало темно.

Я убрал руку от бутылки и вовремя — через несколько секунд в кабинет вошел отец. В правой руке он нес блюдце с порезанным на дольки помидором и кольцами лука. Я взял с блюдца красную четвертинку и засунул в рот.

— Мне не надо, — сказал я взявшемуся за бутылку отцу.

Он поднял на меня недоумевающий взгляд.

— Я уже и так отошел, — объяснил я. — Сглупил малость, что теперь, мне всю бутылку этой гадости вылакать?

Отец с готовностью убрал отраву в стол.

— Можно мне выходной? — спросил я.