В салоне самолёта он садился ближе к проходу, пропуская к иллюминатору других пассажиров, радостных от такой нечаянной удачи.

Снисходительно пояснял, что сейчас происходит: прогрев двигателей, подготовка к взлёту, рулёжка, разбег в режиме «максимум», набор высоты. Убрали шасси, вышли на крейсерский участок. Вот – пошли на снижение. Манёвр для захода на посадку, к краю ВПП.

В нём чувствовали профессионала и верили с первого слова.

Впрочем, однажды он позволил себе пошутить с пожилой женщиной. Он был тогда молодым инженером и возвращался из командировки в Москву.

В сиреневых сумерках зажглись красные огни на консолях крыльев, замелькали отражённым от облаков светом, и она встревожилась – зачем?

– Это значит: «туалет – свободен», – пояснил серьёзно.

Дама долго восторгалась таким уровнем «сэрвиса».

– А как же мы – сядем в таком тумане? – волновалась дама, поглядывая с лёгким ужасом на серые облака.

– Ничего страшного – выведут по глиссаде. Это такая техническая придумка. Вот представьте себе в пространстве некую линию, «глиссаду», которая образована пересечением двух сфер…

Приятно было наблюдать радостное изумление людей, далёких от авиации. Жена и две дочери знали это наизусть, вот почему во время полёта с ними он молчал.

Иногда попадался командир корабля, который комментировал свои действия пассажирам во время полёта. Он внимательно слушал, будто экзамен принимал, и только утвердительно кивал головой:

– Ну, что же – всё верно! Алексей Иванович Глазков любил спорт, гранил тело тренировками и готовился стать военным лётчиком. Если повезёт – испытателем. А там – отряд космонавтов и…

Всё началось необычно. Пение в школе с седьмого класса стал преподавать бывший моряк-подводник. Коренастый, узловатый, как ствол саксаула, с синими глазами. Из-под открытого ворота виднелись полосы тельняшки.

Он приходил в безумствующий после перемены класс, пытался навести порядок. Когда его терпение зашкаливало на немыслимом пределе, он открывал футляр и доставал «Вельтмайстер». Красно-бело-золотой аккордеон!

Оживший праздник, а не инструмент!

Странно было наблюдать, как ловко короткие, толстоватые пальцы пробегают по пуговицам, извлекают сложную мелодию.

Он играл и пел так, будто от этого зависела не только его жизнь, но и жизнь всего класса, а может, всей школы и района. Перламутр светлыми искорками отскакивал от стен, от пыльной доски, скучных наглядных пособий, чучела чайки на шкафу – с папироской в клюве, чтобы позлить музрука.

И класс – замирал.

Одна песня потрясла воображение юного Алёши. Особенно эти слова:

Он долго выпытывал у Игоря Петровича, что это может значить, но тот отвечал, что это – «поэтический образ». «Такое поймут только романтики, те, кто выбрал море, и конечно – на всю жизнь… Или – авиацию, например. Там тоже – океан! Хотя и – небо».

Алексей решил стать лётчиком и начал серьёзно готовиться к этому. Но в военное училище не попал – спорт сыграл с ним злую шутку: во время соревнований по боксу ему сломали нос, и на медкомиссии у него в барокамере оказалась замедленная реакция на переключение контрольного тумблера.

Без особого желания он поступил в институт инженеров гражданской авиации и до третьего курса всё сомневался – нужна ли ему такая авиация?

Потом он на лето устроился диспетчером по загрузке в аэропорту и к началу «спецов» – предметов по специальности, точно понял: это – его дело!

Учиться стало легче, оценки – заметно повысились, хотя ему казалось, что он прилагает к этому гораздо меньше усилий, чем прежде.

Он спроектировал удивительный аэропорт: элипсообразная ВПП, технические службы, перронная механизация, по последнему слову мировой практики, рассчитал на основе прототипа DC-8 лайнер, способный экономично, с прибылью – справиться с большими потоками пассажиров и грузов на маршрутах перевозок.

Он закрывал глаза и видел перед собой современное, технически оснащённое, компактное сооружение, облегчающее жизнь путешествующим людям и дарящее им радость.

Целый семестр он увлечённо занимался проектом.

Чудо-аэропорт он назвал – «Глазков».

Над летящим зданием аэровокзала светились неоном синие, как небо, невесомые – буквы, и у него захватывало дух.

Блестяще защитил проект, но на кафедре не остался, хотя и звали, прочили большое научное будущее и перспективы карьерного роста.

Он работал, не роптал на трудности. В своё время женился на девушке, никак не связанной с авиацией, и это сохраняло некий ореол и уважение к его профессии.

Получил квартиру, родились две дочки.

По работе он облетал весь Союз, самые дальние углы. Как будто знал, что потом, после развала страны и её единственного монополиста воздушных трасс, такой возможности уже не будет. И очень жалел, что в длинном перечне городов, в которых побывал – нет Еревана и Бухары.

Он никогда не задумывался о том, чтобы слетать за границу, например, в Париж, – то есть совсем в другую сторону от обычных, рабочих маршрутов. Дочери вышли замуж, родили ему внучек.

– Не семья, а кузница невест! – говорил он, шутя.

Одна жила в Дублине, другая – в Осло. Жена пропадала там безвылазно, а он прилетал проведать. Как и прежде, привычно, налегке регистрировался и летел, не замечая неудобств со спец-контролем. Но при этом не было ощущения упрощённости, трамвайной, что ли – поездки: оставался прежний, затаённый пиетет, даже можно сказать – внутреннее благоговение перед авиацией. Чувство, жившее, в нём с молодости – завораживало таинственным пламенем полуночной свечи.

Через короткое время элемент новизны в полётах через всю Европу – пропал, и он воспринимал их привычно – сосредоточенно, вслушиваясь в гул авиационных двигателей, словно доктор – в ритм сердца и работу лёгких. Хотя это были надежные «Эйрбасы» и «Боинги».

– Взлётная, суммарная масса узлов, агрегатов и полезной загрузки должна равняться единице! Вот требование к существованию летательного аппарата тяжелее воздуха, выведенное ещё на заре авиации Можайским. Всё остальное – развитие науки и технологии, и они лишь совершенствуют ту или иную часть формулы.

В канун Рождества он накупил подарков и полетел в Дублин. В кармане оставалось семь евро, и пять – на карточке. Через три часа его встретит зять.

– У Бога тоже нет денег! Зачем они ему? – легкомысленно подумал он.

Погода по трассе была хорошей, местами – снежной. Лишь в Париже и Лондоне отменяли рейсы, но это было чуть-чуть в стороне и осталось «под крылом». Салон был заполнен, свободных мест не видно. Много детей и бабушек с мамами. Рейс был похож на детский утренник.

Рядом оказалась супружеская пара примерно одних с ним лет. Они много смеялись, рассказывали анекдоты, радовались предстоящей встрече. В салоне объявляли города и страны, над которыми проходил полёт. В иллюминатор светило солнышко.

– Странно, – подумал Глазков, – солнце оказалось справа, значит, мы развернулись и летим на восток, вместо того, чтобы лететь на запад.

Дублин не принимал до восьми вечера, и они приземлились в другом аэропорту. Он не сразу понял – где. Денег хватило на пачку чипсов, бутылочку минералки. Он грыз солёные, пожухлые листочки, обдирая хрусткими пластинками нёбо, запивал безвкусной водой; потом всё это повторялось, просто от ничегонеделанья. Обменивался краткими эсэмэсками с родными. Пополнить кредитную карточку возможности не было.

Стаи чёрных птиц закругляли в сером небе знаки бесконечности, оставляли метки в пространстве.

В пустой неуют аэровокзала забрёл унылый вечер и присел на жёсткое кресло зала ожидания.

У входа в кафе стояло красивое ведро с номером. Собирали пожертвования для детей Чернобыля. Он высыпал оставшуюся мелочь. Получилось громко, внушительно, хотя и были там жалкие медяки, но ему не было стыдно.

– Не больше двух – лепт, – вспомнил он библейское.

Их повезли в гостиницу через весь спящий город. В окнах светились огоньки елок.

– Рождество надо встречать за границей, а Новый год – лучше в России, или там, где много хрусткого снега, мороз. Какие сугробы навалило! – думал он, глядя в стылое окно большого автобуса. – Должно быть, много русскоговорящих переселились на эти острова, в Европу, и привезли вместе с привычками настоящую зиму!

Накормили скромным ужином – «треугольными» бутербродами и водой со льдом.

Номер был одноместный. Он с радостью узнавал приметы, за которые его критиковали на защите диплома: глазок в гостиничной двери, как дома. Небольшая гладильная доска, утюжок, стаканы и бокалы. Чай, кофе, сахар, чайничек, телевизор, компьютер, шампуни, небольшой кусочек мыла. То есть всё то, что не стоит возить с собой, но в чём есть постоянная необходимость.

– Вот она – моя правота! – Он был рад подтверждению этого даже больше, чем возможности воспользоваться.

За отдельную, небольшую плату можно было заказать и другие услуги.

– Мыслимо ли – с наших людей мзду взимать! – гневались когда-то его оппоненты.

Подъем в пять утра, в шесть выезд в аэропорт. Он боялся проспать. Включал бра, смотрел на часы, так повторялось два-три раза в течение каждого часа. Засыпал, вновь просыпался, и в зеркале напротив его лицо напоминало морду отчаянно гребущей к дальнему берегу собаки.

Хорошо, что не было сквозняков, от этого становилось уютней.

Вьюга гудела тонкими переборами, завывала, как чёрт на дудочке. Он подходил к окну, смотрел на белый пепел холодного вулкана зимы. Раздражающим писком мышки, прихлопнутой мощной пружиной, вскрикивал умирающий мобильник. Где-то, наверняка был адаптер для «тройной» розетки, но глубокая ночь сокращала возможности, и беспокоить «ресепшн» он не стал.

Пространство перед гостиницей припорошило, выбелило до рези в глазах. Окно выходило на тыльную сторону, дальше – зазубринами лес, словно он смотрел сейчас из окна загородного дома.

– Лыжайка – лужайка для лыж, – подумал он просто так.

Сколько, их было, бессонных ночей! Беспокойства перед школьными контрольными, караульной службы в ШМАСе – школе младших авиационных специалистов, любовных бдений, гостиничного, вокзального, дорожного неуюта. Ступора от усталости не отдохнувшего организма. И всякий раз уходит человек в сон – по-разному: то плутает в лабиринтах, то едет куда-то, то уплывает беззвучно, то летит, парит невесомо. Самое таинственное путешествие в жизни. Может быть, это и есть подготовка к космическому полёту – потом? Туда, где одиноко, и скромно, и немного грустно всё ещё теплится юношеская мечта стать испытателем мощных «ласточек».

Вдруг припомнился случай – в Самаре. Гостиница. Среди ночи – сильнейший грохот. Он выглянул в окно с третьего этажа. Под решёткой, в приямке подвального «окопчика», кот гонял пустую банку из-под тушёнки. Видно, кто-то из постояльцев выставил на жестяной отлив, и она свалилась вниз, а кот никак не мог открыть и шалел от вкусных запахов и невозможности достать содержимое, «играл в футбол», не давал уснуть.

Осень. Большая поляна за забором. Стреноженный конь встряхивает пегой чёлкой, переступает с ноги на ногу. Глухими ударами сердца в рёбра – его натужное перетаптывание…

Всё-таки он встал на час раньше. Умылся. Таблички везде – «Экономь», «Не сори», «Следи за чистотой». Он выполнял всё – неукоснительно, как по журналу регламентных работ – пункт за пунктом.

Выпил горький, растворимый кофе.

Снаружи всё – растаяло. Слякоть. «Лыжайка» превратилась в лужу, в мелкий уличный водоём.

В четвёртый раз прошли спец-контроль, долго стояли на старте.

– На взлётной полосе – лиса! – доложил командир.

– Должно быть, прибежала из того лесочка, что видел ночью, – подумал Алексей Иванович и глянул в иллюминатор – там холодным пламенем фосфоресцировало: – Glazgow.

Он тотчас же перевёл – «Глазков».

Полёт на соседний остров был коротким – всего полчаса, и десять минут на рулёжку.

Зять был на работе. Его встретили жена, дочь и внучка. Девочка смеялась, весёлые водопадики прихваченных волос выливались из плотных резиночек, – вздрагивали, и становилось смешно и щекотно, как будто кто-то невидимый в шутку шевелил пшеничным колоском в носу.

– Деда, ты, где так долго – был?

– Летал в аэропорт своей мечты! Очень понравилось, только скучно – без вас, без тебя – «киндер-сюрприз»!

– А откуда я – взялась? – серьёзно спросила внучка.

– Родилась!

– Как, здорово, что я – родилась!