Боб отопал к Витьку домой, благо недалече – через две улицы на третью.

У соседнего дома – свадебный кортеж. Длинный лимузин-«сколопендра». Окна чёрные, а что прятать? От «братков» мода сохранилась? Или стыдно шиковать в голожопой стране? Подъезд привычно засран.

Неистребимый запах квашеной капусты, неисправного мусоропровода, затхлости и нищеты.

Дома у Витька прибрано аккуратно, паркет блестит. Квартира после «русского евроремонта», трёхкомнатная. Вроде уют, но холодно от боязни прикоснуться и порушить чистоту.

Обстановка, тяжеловесная, с претензией на солидность. Много дуба и резных завитушек по дереву. В каждом домушке – свои завитушки.

Витёк включил компьютер.

– Щас найдём твою зазнобу. На саатвесваюшчым сайте! Вот нагнали месадчей – ураган. Хошь глянуть, каков я – крысавец?

На сайте Витёк значился под именем Игорь и был представлен тремя фотографиями. На одной он опирался на ледоруб, на фоне гор. Красная куртка – фирменная, дорогущая. Смотрел устало и отрешённо, куда-то вдаль. Словно только что вершину одолел и чудом остался жив. Лицо обветренное, мужественное. Волосы взъерошены: только что снял шапочку с потной головы, не успел причесаться, но в этом было обаяние натуральности. На втором фото он был снят издалека, на фоне маленького вертолёта, который удивительным образом угнездился на вершинке небольшой горы. Чудо-стрекозка, почти игрушка. Махал рукой в объектив. Лицо было трудно разобрать.

Похоже, что снимали или с соседней горы, или с дельтаплана. Надпись внизу гласила: – «Вертолёт дали покататься. У меня – на самом деле, – как бы – небольшой самолёт». На третьем фото «Игорь» был в маске, с трубкой и с ружьём для подводной охоты. Сзади – экзотическое море. Египет? Бали? Израиль? Но уж никак не Болгария!

– Вот, – смотри: от тридцати и выше.

Долго листали подборки. Фото были разные, от трёх и более в каждом адресе. Мини-фотосессии. На фоне дорогого авто, за столиком уютного кафе, в макияже, с причёской. С игривыми пояснениями о себе. Длинноногие, уверенные, белозубые. Только что кастинг закончился – присели покурить-поболтать. Были и откровенно страшненькие. Отчаянная попытка прорваться. Им Боб верил.

У Витька зазвонил мобильник. Он схватил трубку.

– Да. Олег. Нет. Послушал. На самом деле мне 68 лет. Ищу подругу, «дням моим суровым», чтоб на старости лет утку выносила. Какая любовь в таком возрасте! Сплю беспокойно, храплю, кашляю. Встаю по ночам по несколько раз. Бывает, пэрд-ю-ю – не без этого! Да денег хватит и останется. А вас тока деньги волнуют? Нет? Ну, везите мне сто «баксов». За сеанс. Не дорого. А я – считаю – недорого! Видите, уже торгуетесь! Марьино? А это где? Далеко? Не надо приезжать ко мне! У меня на лестничной клетке молдаванка-смуглянка и киргизка-узкоглазка – дерутся – слышите? Выясняют отношения!

Витёк тараторил, как будто боялся, что сейчас его остановят.

– Да дети как раз не страшно! Дети не виноваты, что мама лимитчица! Мы их – удочерим! Или – усыновим! Не важно! И ещё детдомовских пяток прихватим! Тогда и денег не жалко! Дети – это здорово. – Витёк неискренне всхохотнул и выключил мобильник.

– Жена-то не мешает? – спросил Боб.

– Что ты всё мне настроение хочешь подпортить! Да не рубит она в этом «железе». А я и не помогаю. Мне и так неплохо.

Витёк бойко застучал по клавишам. Боб достал с полки толстый том. – Н.В. Гоголь. «Избранное». Открыл наугад.

…«Только что въехал он на двор, как сбежались со всех сторон собаки всех сортов:

бурые, чёрные, серые, пегие. Некоторые с лаем кидались под ноги лошадям, другие бежали сзади, заметив, что ось вымазана салом; один, стоя возле кухни и накрыв лапою кость, заливался во все горло; другой лаял издали и бегал взад и вперёд, помахивая хвостом и как бы приговаривая: «Посмотрите, люди крещёные, какой я симпатичный молодой человек!»

Витёк снизу глянул на обложку.

Отыскал название: «Иван Федорович Шпонька и его тетушка»!Вот как точно! Не все так про людей могут!

– А-а-а! Школьная программа. Осталось от дочек. Надо бы отнести в школу. Хотя – кто сейчас книжки-то читает? ПенсионЭры. Хошь – подарю!

– Спасибо, – вдруг согласился Боб, и рад был неожиданному подарку.

– Вот и ладно! Неча пыль собирать! Пошли пивком оттянемся.

Они пошли в универсам. Взяли пять сортов, по две бутылки каждого. И воблы, конечно, и нарезку вяленого кальмара, белую и кудреватую, как стружка после фуганка.

Витёк долго, придирчиво выбирал, мял и нюхал, пока всю эту закусь в корзинку насобирал. Руки понюхал и, довольный собой, потопал к кассе.

* * *

– Ну, что – устроим пир-на весь мир? – Весело говорил Витёк.

Опять зазвонил его мобильник. Витёк переложил пакет, с пивом в другую руку.

– Да, да, – Олег. Олежек. Олешка. Молодой олень-пыжик! Маралёнок, можно сказать. Скорее – а-марал! – он опять засмеялся.

Даже как-то вроде «вкусно» у него это получалось. Хотя и чушь прёт фонтаном! – Я открыт для «диАлога»! – продолжал он кого-то увещевать. – Товарищ со мной, повар экстра-класса, – он подмигнул Бобу. – Подружку подключай! Мы пайки корзинку принесём, дары волхвов, Лёха настряпает. Дискач? А где это? Давно не был в столице. Такой вот – северный олень! Угу. Угу. Понял. Ну, жди, красавица, добра-молодца. Про подругу не забудь.

Дружбан? Рядом. Старинный, ага! Книжку заканчивает – «Болгарская камасутра». Конечно, почитаем. «Избранные места». Потом проиллюстрируем.

Витёк сложил трубку.

– Слушай сюда: «план-кинжал». Счас валим ко мне. Пивной бал, октобэрфэст по-московски. Потом лакирнём «белым нектаром» и ударимся в загул и свальный грех! После чего будем похмелятЦА, каятЦА, маятЦА, и всякой фигнёй заниматЦА.

Попили пивка. Мнения о лучшем разделились. Но тёмное не понравилось обоим.

Водки приняли немного, грамм по сто пятьдесят. Наскоро зажевали квашеной капусткой, прямо руками из тарелки. Так вкуснее – «русское спагетти».

Витёк прибрал, сложил в пакет бутылки.

– Следов, отпечатков и вещдоков оставлять не будем!

Достал с книжной полки учебник французского языка. Пролистнул страницами вниз. Выпало пять бумажек по тысяче.

– Шерше, ля фам! Загашник должен быть на самом видном месте! Психологический практикум.

Уже одетый, перед уходом он ещё раз внимательно оглядел из прихожей квартиру и продекламировал: «Мы уезжаем, чтобы вновь вернуться, поэтому не писаем в костёр!».

Прислушался, словно удостоверяясь, что никто ему не ответит.

* * *

Вышли. Пакет прислонили к мусорному баку, звякнули склянками. День клонился к вечеру, короткий, зимний.

– А знаешь, – рассказывал Витёк, – у нас тундра поделена на зоны, в каждой своя бригада. Ездят по стойбищам: там мужиков дефицит, а нормальных тем более! За пушнину, золотишко – «окучивают» местных красавиц! Сыт, «нос в табаке», уважение. А что делать? Вообще, на Севера по-разному попадают. В основном по набору. Но вот у нас к одному прорабу друг прилетел с Большой Земли. Морячок. Отпуск у него большой – четыре месяца. Пурга разыгралась. Так он загулял! Короче, остался. Нормальный мужик. Руки «заточены» правильно. По любви женился, на местной девчоночке-якутяночке. И пошли у них детишки – в год по одному. Со счету сбились! Красивые такие – мешанцы. От разных народов, значит. Я вот лично всё время путаю мулатов и метисов. А ты?

Боб пожал плечами. Витёк продолжил:

– Потомего мужики в разговоре спрашивают: – Ты, чё, Толян, на рекорд пошёл? – А он отвечает, мол, ночи-то полярные длинные, света мало, вот и «настругал»! Будет, кому Родину защищать!

Витёк помолчал и неожиданно закончил:

– А знаешь, Боб, мне в последнее время такие вот истории нравятся, с хорошей концовкой! Стока, счас чернухи вокруг, а тут – всё по-доброму.

А вот ещё! У нас один «крендель» в отпуск уехал на Большую Землю. Тоже – на полгода надбавок всяких набралось. Пошёл в цирк с племяшками. И влюбился в лилипутку! Прошёл за кулисы, напросился, пригласил. Сам – росточка небольшого, из-за этого комплекс у него. Ну, она-то – Дюймовочка! Куколка из сказки. Кудри белые до плеч! Увидишь – потискать захочется! Привёз сюда. Ну – к нам на Север. А дети у них – обычные! Нормального роста. Краси-и-ивые! Две девки и малец. Все в институты поступили и учатся.

– Витёк, – спросил Боб, – ты чего такой говорун? Златоуст!

– Эх, Боба-Бобчуля! У нас с осени сколачивают короба, опалубку деревянную. Метра полтора высотой, три на три – квадратом. И вот мы всю зиму туда дерьмо, помои ведёрками, носим. Они сначала, как желе, дымятся, застывают, в железо превращаются. Весной снимаем опалубку, рубим эту… породу! Я, Боб, так по людям соскучился! Я им всем рад, а друзьям, да ещё старинным, особенно! Как щенок по первой травке! Я счас – счастливый сченок, который мчитца в часчу, за писчей, счипнуть счепотку счавеля, а в часче – счасливая счука и счебечут счеглы!

Смешно получилось.

* * *

Добрались быстро.

На входе охрана. Два «качка». Фэйс контроль. Модная нынче профессия.

«Качки» пытливо изучили новые фэйсы. Психологи! Пропустили.

– … Приезжай поскорее, я тебя жду! Тут по программе сейчас опять будет садо-мазо, а потом ещё какое-то шоу, – кричала девушка в телефонную трубку у самого входа. – Билеты? Стольник. Бар, зараза, дорогущий, ну просто раздевалка! Считаешь, дорого? А я считаю, что за такое – это очень дешёво!

Вошли. Бедлам! Разговаривать невозможно. Оглохли от децибел. Диджей, под потолком, как пират в «бочке» на мачте: крутит диски двумя руками. В наушниках, глаза прикрыты. Понятно, почему «фейс-контроль» на улицу норовит выйти.

Танцев в общепринятом смысле не было. Масса потных, разгорячённых тел, в сильнейшей тесноте переминалась с ноги на ногу под рёв из громоздких чёрных, колонок.

Смесь парфюма, спиртного, пота, жвачки. Средний возраст – тридцатник. Видно, «юнцы» в другом месте собираются. Двое в респираторах. Чёрные, прямые волосы, азиатский разрез глаз. Японцы? Китайцы? Малайцы? Кто их разберёт.

Гости столицы!

– Вискарь? – прочитал Боб по губам Витька и согласно кивнул.

Тот показал два пальца женщине за стойкой, потом провёл по одному посередине.

Она кивнула, показала Витьку пять пальцев. Витёк кинул тысячу. Она вернула пятьсот. Налила «Чивас Ригал» – два стаканчика по пятьдесят.

Публика вокруг налегала на коктейли в больших стаканах, на треть заполненных листьями мяты и гремучими шариками льда.

* * *

В полночь началось садо-мазо шоу. Строгая «госпожа» в чёрной коже, обрабатывала своих рабов. Сперва почти голую девицу «унисекс», угловатую, как пацан-призывник. Напялила на голову прозрачный мешок, цапала за тощую грудь, облила вином, уселась, на неё сверху.

Затем взялась за голого мужчину в чёрной маске. Должно быть, он изображал чёрного раба. Вот ему она «наваляла» по полной программе! Тягостное зрелище, когда видишь впервые.

Тут же началась «сексуальная рулетка». Выигрыши – причиндальчики всякие, можно заказать массаж.

– Наверное, ещё и поэтому «фейс-контроль» больше на улице торчит! – подумал Боб.

Его вся эта возня абсолютно не возбуждала. Женщины с усталыми лицами, полуголые бюсты, спины, влажные от танцев. Мужики странноватого вида – в кокетливых «капитанских» фуражечках, маечках. Бобу было странно смотреть, как они обсуждают с партнёршами, какие приобрести секс-игрушки. Именно так – партнёрши, как в танце, или в цирке, в общем, каком-то номере, который предстояло исполнить на публике. Боб словно оказался внутри экрана, где показывают порно, – на него не обращают внимания, а он не знает куда деваться.

Публика «косела» буквально на глазах. Вдруг одна девица – волосы короткие, «огненные», причёска дыбом – ловко подтянулась на руках, видать, не в первый раз это делала, вспрыгнула на стойку и стала лихо отплясывать. Барменша нахмурилась неодобрительно, отодвинулась вглубь. Кто-то свистнул разбойно, чей-то рёв прорвался сквозь музыку. Девица подняла пальцы врастопырку – «виктория»!

«В крепости вино и бабы». Жизнь – удалась!

– Незнакомый мне мир, – подумал Боб. Он почувствовал усталость.

Одно было ясно – вряд ли он найдёт здесь Нину.

Вдруг девица сделала резкое движение и неосторожно въехала каблучком в посудину с мороженым сзади, за стойкой.

Барменша метнулась к ней и сильно толкнула под коленки, вперёд, на толпу. Девица надломилась, вскинула руки.

Толпа расступилась. Место сразу нашлось – поразительно. В следующее мгновение Боб резко развернулся и в падении, как волейбольный мяч на площадке, «загашенный» от сетки, у самого пола, принял её на левое плечо, подставил руку. Смягчил падение.

Лежали на полу. Она смотрела удивлённо, через хмельную поволоку. Лёгкие морщинки уже наметились, усталость проглядывает сквозь макияж, но симпатичная. Черты лица правильные, аккуратный рот. Губы подкрашены тёмно-вишнёвой помадой, почти чёрные.

Из-за этого серпики-морщинки по краям губ обозначались резче. Что-то говорит, рот открывает-закрывает, а слов не разобрать.

Поймал «золотую рыбку». Сейчас три желания будешь придумывать в награду за спасение.

Толпа стала аплодировать, пьяная и весёлая. Бросок получился хоть и экспромтом, но эффектный. Девица слегка приобняла Боба. Смотрела глаза в глаза, будто, спрашивая: «Зачем ты меня поймал, рыбку вольную? Какое у тебя дело? Всерьёз или так, по спинке погладить, позабавиться?».

Через тонкую маечку пахнуло теплом разгорячённого женского тела. Грудь упругая, круглая, ложбинка в вырезе маечки.

Боб лизнул её в нос. Оба засмеялись.

– Зачем? – продолжая смеяться, прокричала она. Выпростала из объятий руку и утёрла кончик носа.

– Высшая степень уважения у собак. Я очень люблю собак! – крикнул он в ответ.

С ней было легко. «Девушка-праздник». А глаза серьёзные! Полюс льда. Без надежды на глобальное таянье.

Охрана уже пробивалась к ним через колючий кустарник тел. Они поднялись, отряхнулись.

* * *

Вышли на свежий воздух в сопровождении двух суровых мордоворотов.

Вечерняя иллюминация. Движение – спокойное и плавное. Дневное безумие моторов отступило. Можно просто стоять, дышать и любоваться.

– В Баграме не служил? – спросил Боба охранник.

– Нет. В ПрибВО. Старший механик-водитель среднего танка Т-54Б, сержант Пупкин!

– Залупкин! – улыбнулся охранник. – Похож ты, очень на одного «шурави». Санькой звали. Тверской паренёк, деревенский. Чудом жив остался. А здесь, на родине – убили, сволочи, бандота. Ладно, бывай! В Москве будешь – забегай.

– Деньги будут – забежим, – подключился Витёк.

– А можете и так. Всё – про деньги! С ума «съехали», – охранник ссутулился, втискиваясь в дверь «объекта», ставшую сразу маленькой.

* * *

– Я должна исполнить три ваших желания! – сказала «девушка-праздник» Бобу.

– Лучше одно, но три раза, – встрял вездесущий Витёк.

– Пошловато, молодой человек!

– Побольше цинизма, сказал Остап Ибрагимович, людям это нравится! А как будет ваше нэйм, мисс? – продолжил Витёк.

– Маша. Витёк внимательно присмотрелся.

– Вы похожи на одну лэди в И-нете.

Вы не Инесса из И-нета? Маска, я узнал, вас! – радостно закричал он. – Редчайший случай – полная идентификация фэйса и нэйма!

– Допустим.

– Надеюсь, не Инесса Арманд – соратница Ленина?

– Нет! Её бабушка!

– Вы отлично сохранились! Давно из Парижа?

– Вечерней лошадью!

– Олег, он же Карпенко, он же Витас Бержелёнис, он же Каценнеленбоген Карл, он же – Шурашвили Дато. Для вас – просто Игорёк. «Просто «Мария». Помните эту историю, леденящую кровь?

Он демонстративно встал под фонарём, чтобы можно было получше его разглядеть. Ню? Узнали-таки любимца женщин Ханты-Мансийского национального округа?

Боб стоял в стороне, начиная понимать, что праздник жизни уже начинается, но он на нём – гость незваный.

– 987… – начала Маша-Инесса.

– 4591! – закончил Витёк. – Проведём остаток вечера за табльдотом? По бокалу терпкого «кьянти»?

Он был как рыба в родной воде. «Просекал фарватер».

– Господи, откуда у него такой «мусорник» в башке, – подумал Боб, начиная трезветь. – И она сейчас совсем другая. Вынули рыбку из воды, и она потеряла прелесть окраски.

Девица скорчила недовольную гримаску:

– Скучновато, парни!

– А что ещё делать, если застала пурга, до стойбища махать и махать по тундре, и ягель не достать из-под жёсткого наста, – вернулся Витёк к родной теме. – Мы же знакомы – вечность! И впереди у нас вечность. И целая ночь неги и страстей!

– Вы мастер разговорного жанра? Массовик-тундровик? – спросила она.

– Я люблю тебя, жизнь! – ответил Витёк и поднял руку. Как кролик из цилиндра, выскочила очередная «копейка».

* * *

Боб сел рядом с водителем. Витёк и Инесса – сзади. Смех, вздохи, чмоки. Возня. Водитель изредка, смущаясь, посматривал в зеркало заднего вида. Стыдливо переводил взгляд, делал подчёркнуто-равнодушное лицо.

Боб не удержался и тоже мельком глянул. Инесса достала из сумочки большую, как пуговица от пальто, оранжевую в свете мелькающих фонарей пилюлю и положила Витьку в рот:

– Милый, береги себя!

Боб стал смотреть на дорогу. И понял, что завидует им. Наверное, поэтому и получилось так:

* * *

Незаметно приехали.

Слева и справа на лавочках – посиделки. Клуб по интересу. С воблой, пивом, семечками. Матом, сигаретами, заплёванным асфальтом. Настроены на скандал, драку. Иначе – зря выпивали, что ли? Дискотека по-русски. Мегаполис? Деревня деревней!

Боб стал прощаться, но Витёк категорично взял его под локоть.

Второй рукой Витёк придерживал под локоток Инессу. Да она и не противилась.

Дома он налил в чайник воды из фильтра, поставил на огонь. Вынул сыр, ветчину, батон нарезанный.

Инесса достала мобильник.

– Сынок? Привет, «гладкий человеческий детёныш!» Что поделываешь? Молодец! Закончилась? Не грусти, дитёныш! Завтра новую раскраску купим. Пойдём вместе и купим. Нет. Без няни. Ты и я. Конечно, скучаю. Ну – баиньки. Нет, я задерживаюсь. Нет. Утром буду. Целую, сын! – Захлопнула мобильник. Глаза повлажневшие. Вот сейчас она – настоящая.

– Воспитательный процесс – дело непрерывное! – изрёк Витёк.

Выпили по рюмке коньяка. Инесса пригубила и поставила рюмку на стол. Витёк пошёл показывать ей, где находятся ванная, туалет.

Зашумела вода. Сквозь шум было слышно – напевает какую-то песенку.

– И что я так напряжённо про неё думаю? Блюду нравственность? Ей это не надо, а тебе – тем более! – мысленно урезонил себя Боб.

– Ну, как «рыбка»? – спросил Витёк, блестя глазами.

Боб неопределённо пожал плечами. Устраивать дуэль за «право первой ночи»?

– Да ты ревнуешь, что ли? – Витёк удивлённо захихикал. Потом повёл Боба в большую комнату, приподнял сиденье дивана, там лежали постельные принадлежности.

Боб стал отговариваться: до дома – рукой подать.

– Спать здесь будешь! Всё! Однозначно! – отрезал Витёк. – Мы в ответе за тех, кому наливаем! Чуешь? По этой фразе плачет гранит! Не дай бог, не дойдёшь до своей яранги – я себя никогда, слышишь, Боб, – НИКОДА не прощу! Север меня правильно воспитал!

Боб понял, что спорить бесполезно. Витёк ушёл, прикрыл за собой аккуратно дверь.

Боб кинул подушку, вынутую из чрева дивана, включил бра. Подошёл к «стенке».

Отыскал подарок Витька – «Избранное», Н.В.Гоголь. Полистал, «Мёртвые души».

… «Везде поперёк, каким бы ни было печалям, из которых плетётся жизнь наша, весело промчится блистающая радость, как иногда блестящий экипаж с золотой упряжью, картинными конями и сверкающим блеском стёкол вдруг неожиданно пронесётся мимо какой-нибудь заглохнувшей бедной деревушки, не видавшей ничего, кроме сельской телеги, и долго мужики стоят, зевая, с открытыми ртами, не надевая шапок, хотя давно уже унёсся и пропал из виду дивный экипаж. Так и блондинка тоже вдруг совершенно неожиданным образом показалась в нашей повести и так же скрылась.

Попадись на ту пору вместо Чичикова какой-нибудь двадцатилетний юноша, гусар ли он, студент ли он, или просто только что начавший жизненное поприще, – и боже! чего бы не проснулось, не зашевелилось, не заговорило в нём! Долго бы стоял он бесчувственно на одном месте, вперивши бессмысленно очи в даль, позабыв и дорогу, и все ожидающие впереди выговоры, и распеканья за промедление, позабыв и себя, и службу, и мир, и всё, что ни есть в мире».

Чистый, прозрачный язык завораживал. Боб словно пообщался с собеседником, который разъяснил что-то важное, но не занудно и назидательно, а играючи, шутя, как бы между прочим.

И ты себя уважаешь за то, что понял, и чтение из тихого «монолога книжки» становится душевным диалогом.

За дверью комнаты в квартире шла своя «жизнь». Боб не замечал времени.

Пришёл Витёк, расслабленный, умиротворённый.

– Отстрелялся! – доложил он слегка усталым голосом, блестя мордой от удовольствия. – Чё не спишь? – Книжку развернул обложкой, посмотрел. – Ну, ты, конкретно на классику «запал»! Подсел, можно сказать! Акунина почитай! Гришковца, Веллера. Или этого…Коэлью. Все от них щас тащатся!

– Не хочу. Подожду леть пять, может, десять!

– Когда умрут, как Гоголь?

– Пусть живут, как Гоголь – двести лет! Не дорос я до живущих «классиков» и не нравится мне бежать в толпе, куда все ломятся!

– Слышу голос не мальчика, но мужа! Ты это… всё так же меня ревнуешь? – спросил вдруг Витёк.

– С ума сошёл!

В ванной шумела вода, потом перестала. Свет мелькнул через «морозные» стёкла двери. Витёк легко подхватился:

– Спокойной ночи, громадяне! Приятных сновидений!

Боб отложил книгу.

– Далеко нам всем до Гоголя! – Уснул без сновидений, как рудокоп после смены в забое.

* * *

Проснулся от аромата свежих гренок, звяканья посуды на кухне. Чего-то давно ушедшего, слегка подзабытого, домашнего. Потянулся. Похмелья не было. Голова ясная. Вчерашнее приключение вспоминалось без сожаления. Увидел книгу у дивана, на ковре. Улыбнулся, но стало грустно.

– Наверное, возрастное, – вспомнил Боб цитату Витька, – пройдёт с годами! Тьфу!

Вот зараза – Витёк! Ну до чего прилипчив!

Прокрался в ванную. Умылся, глянул в зеркало.

На кухне. Инесса в полном наряде и макияже, складывала свежие румяные тосты. Сыр и колбаса нарезаны и красиво уложены в большую тарелку, чашки расставлены, чайник дымится.

– Доброе утро!

– Бодрое!

– А где…?

– Предводитель северных команчей, командор северных территорий? – засмеялась она, скрадывая неловкость, стыдясь малознакомого мужчины, который знал про неё чуточку больше чем надо. – Знатный оленевод Семён Ойтырген?

В коридоре послышался шум. Дверь на кухню широко распахнулась. Женщина лет сорока, в светлой курточке, в брючках цвета кофе с молоком. Полноватая, лицо большое, круглое. Глаза как шляпки шурупов. Зыркнула. Лицо враз посуровело, неприступное сделалось, к шуткам не располагающее.

За спиной Витёк в полосатом махровом халате, волосы на голове мокрые, зализаны расчёской, показывал левой рукой – молчите! Не дайте погибнуть!

В правой руке – полная сумка снеди.

– Знакомьтесь! Солнышко моё раннее. Тома! Жена единоутробная! – почему-то добавил он странно прозвучавшее слово. – Это Борис, помнишь? «Десятый Б». Заглянул вчерась на огонёк. С подругой своей боевой, – сделал Витёк акцент. – А мы не виделись с ним давно! – И палец поперёк губ – напомнил: не проговоритесь ненароком! – С Первой мировой! Как из окопа вылезли под Верденом, вот так-вот и не свидеться было никак.

Водевиль! Неужели Витёк с вечера предусмотрел такой вариант развития событий и сейчас прикрылся?

Витёк уверенно возвращался к обычному состоянию. Выруливал из ситуации твёрдой рукой, словно опытный разведчик, ежеминутно балансирующий на грани провала. Тома, как рентген, молча сканировала всех, «приклеив» к уголкам губ подобие улыбки. Боба – мельком. Инессу – дольше и придирчивей.

– Ну, мы пойдём, – поднялся Боб.

– Что, и чаю не попьёте? – неестественно удивлённо спросил Витёк, заполнив морщинками весь лоб и поднимая бровки на недосягаемую высоту.

Так делают дети, когда хотят обмануть папу или маму, подумал Боб. Завравшийся… «малыш»!

Инесса молча встала и вышла в коридор. Боб наклонился, чтобы помочь ей обуться.

– Спасибо, я сама. – И выскочила на лестницу. – Бывай, Бобкин! Забегай, мало ли, самая большая ценность – это общение! Ну, ты-то понимаешь, ты же в курсе!

– До свиданья, спасибо, Витёк. Хороший гость – недолгий. Я всё понимаю…

Вежливый ритуал.

Взял пакет с книжкой, вышел. Клацнул замок.

Шли молча по лестнице вниз. Из-за двери донеслось:

– На минуту из дома не уйти! Уже притащил кого-то! Что за манера! Вечная общага! Ну не отучить! Это на Севере дверь не запираем! А в Москве? Ханыга на деляге, мазуриком погоняет!

– Томчик, ну не бомжи ведь, парекрасные жеж люди! – ныл Витёк. – Видимся, как на вокзале – раз в сто лет во время пересадки!

– А где он был, дружок твой, эти самые сто лет? Ты знаешь? Да с бабой какой-то – на чужой диван угнездились!

Железные двери не спасали – стены тонкие.

Захотелось, чтобы Инесса шла чуть-чуть быстрее и не слышала Томчика. Не получилось.

* * *

Боб остановил «извозчика». Договорился за сто рублей. Доехали до Метро молча, думая каждый о своём.

– Подождите минутку. – Боб забежал в цветочный магазинчик, купил пять синих ирисов.

– Это, вам!

– Спасибо! Этот «сюрприз», конечно, приятней. – Она уткнулась в цветы носом.

– Чем пахнут? – спросил Боб. – Ирисками? Чем ещё могут пахнуть ирисы?

– Нет – старыми газетами. – Пожала плечами. – Почему именно ирисы?

– Изящные. Розы не люблю, когда вижу розы, мне кажется, что я поел плов и не вытер губы салфеткой.

Её глаза подобрели. Почему женщины так любят цветы?

– Сложно.

– Надо просто жить, хоть это и непросто!

– Жизнь или ожидание жизни? Сложности там, где всё хотят упростить!

– Бывают обстоятельства. Скажите, вода – мокрая?

– Да! Ещё какая мокрая! Почему-то особенно остро это ощущаешь, сидя в луже.

– Вот и примите за основу эту простую истину: вода – мокрая!

– Спасибо, вам.

Улыбнулась, кивнула и пошла по ступенькам вниз, в метро.

Больше Боб её не встречал. И Витёк пропал, не звонил, не заходил. Боб остерегался Томы и тоже не проявлялся у него.

Может, Витёк уже по Северу любимому ходит и рассказывает в ярангах были-небылицы про московские похождения! Постучит белой рыбной костью в широкий бубен, покамлает громко, сказ зачнёт и плавно так, словно река в устье, поведает былину. И Боб в ней – Алёша Попович? Или Добрыня Никитич? Но уж Витёк-то однозначно – Илья Муромец! Сказки Большой Земли!

И решил Боб, что следующая встреча у них будет через двадцать лет. Хватит времени, чтобы уложить всё, что Витёкуспел рассказать за недолгие часы бурного общения на гостеприимной мАсковскАй родине.