Боб сложил бревёшки комлями в огонь. Пламя призадумалось и заиграло веселей, теплом поделилось. Роса и прохлада – признаки приближающегося утра. Краешек неба чуть-чуть высветлился малиновым цветом.

Василич встал, размял руки, ноги. Повесил над огнём котелок с водой. Котелок вскоре тонко засопел. Вода ожила, шарами прозрачными забурлила, полезла на стенки.

Заварили чай с лимоном.

Молчали, наслаждались.

– Да! – неожиданно засмеялся Боб. – За неделю до Нового года, в два часа ночи – звонок! Хватаю телефон.

– Здравствуй, – говорят на том конце, проникновенно, хорошо поставленным голосом.

– Здравствуйте.

– Не узнал?

– Нет.

– Богатым стану – поделюсь! Жадность – великий грех! Но сначала десятину отдам в церковь.

– Витёк! Ты, что ли? Опять хохмы? Ты в яранге? Или вчуме?

– Нет, Борис Иваныч! В штате Юта, город Солт-Лейк-Сити! Хочу поздравить с великим праздником – Кристмасом, с Рождеством! Крепости духа, здоровья телесного, чтобы осенило тебя знамение Божие, чтобы ты открыл себя деяниям его чудесным образом и был достоин благ его неисчислимых!

– Плавно так, нараспев, как псалом наизусть по памяти.

– Витёк! Чудо ты в перьях! Что ты городишь, чего там делаешь?

– Я, Борис, в Церкви Иисуса Христа Святых последних дней состою. Мормон. Мастер Виктор – так теперь отзываюсь. Со старым мракобесием покончено. Долго блуждал я во тьме кромешной. Но, слава Богу – открылися глаза и уши, и душа от скверны очистилась, и снизошла на меня его благодать! Ясно вижу цель в тумане жизни! И хочу повиниться за бесовские мои выходки!

– Ты чего гонишь-то, Витёк! Кто старое помянет… Кончай разыгрывать! Слышно как замечательно! Ты в Москве? Господи, вот так сюрприз!

– Нет, Борис, в Америке, в Соединённых Штатах. Такими вещами не шутят. И не поминай имя Господа нашего всуе!

– Чем занимаешься, Витёк? Ты скажи, мормоны – многожёнцы? – Первое, что мне в голову тогда пришло.

– Вымыслы! Досужие выдумки. В конце девятнадцатого века отошли от этого. Остались отдельные раскольники. Они к нам отношения не имеют. А нас уже – четырнадцать миллионов! Народ тянется к свету истины. Я вот тоже в миссионеры готовлюсь.

– В Африке?

– Почему?

– Ну, а где ещё миссионеры-то?

– В Мордовии. Получили разрешение на строительство храма Церкви Иисуса Христа Святых последних дней. Через месяц буду в Москве. Подарю тебе «Книгу Мормона». Для прозрения! Всего доброго, Борис Иваныч. Светлого, тебе Рождества-Кристмаса.

– И тебе тоже, мастер Виктор. Виктор. – Потом по почте пришёл тяжеленный такой том – Книга Мормона. Издана солидно, на хорошей бумаге. Пролистнул – что-то не вдохновило. Так где-то и пылится на полке. А Витёк опять запропастился. То ли в Мордовии, то ли в США!

* * *

– Всуете время к Новому году прибежало, – продолжил Боб свою повесть.

– Год Свиньи! С сыном договорились сходить в «Макдональдс», пожевать соломки американской. Мы с ним только на «нейтральной территории» стали встречаться, а с бывшей по телефону общаюсь.

– Мама, – говорю, – жалуется на тебя – хулиганить стал!

– Это я в школе самоутверждаюсь, – отвечает, – в этой кодле, а дома я у компа торчу с утра до вечера.

Ест гамбургеры, колой запивает. Вкусно ему, а по мне – солома импортная! Другие «ценности». Мне так газировка «дюшес» за великий праздник была.

Смотрю на него и думаю:

– Он любит нас обоих и не понимает – куда делось то хорошее, что было семьёй? С папой и мамой, совместными интересами, общим пространством!

– Что подарить-то, – спрашиваю, – на праздник.

– Кроссовки!

Пошли в магазин. Чего только нет! Не то что чешские кроссовки, которые мне по великому блату выделили перед соревнованиями. Белые, три полосочки красные сбоку на каждой стороне.

Потом думаю – ну что я, как дед старый, рассуждаю! «Вот до войны были урожаи».

Взяли за три тысячи. Понравились – весёлые, легкомысленные. Настроение своей пестротой подняли нам обоим!

Довёл сына до подъезда, подниматься не стал, открытку поздравительную вручил с пожеланиями в Году Свиньи, со стишком:

– Сам придумал?

– Да.

– Неплохо! – одобрил сын, – Пап, а можно я твой стих Кате перепишу?

– Конечно! В суд не подам, – смеюсь, – авторские права качать не стану!

– Я ей скажу, что это мой папа придумал!

– А кто она – Катя?

– Девочка.

– Понятно, раз Катя! Для мальчика имя странноватое. Одноклассница?

Кивнул головой.

– Красивая?

Покраснел слегка и ответил: – Оч-ч-ень!

Жизнь продолжается!

Он мне свою открытку поздравительную вручил, сам нарисовал. Чёрно-белый рисунок. Очень натурально изобразил свечу горящую, а из неё капля, как слеза, выкатывается. Нет, думаю, парень у меня славный получается! И сам чуть не плачу. Сентиментальный стал. Старею!

Такая – Свинья. Новогодняя и не очень!

* * *

Бог – совершенен. Зло – от Сатаны.

Не от мира Бога.

Сатана ходит по земным пределам, искушает людей, нестойких душой. Слаб человек! Сладость запретного и его доступность мутят разум, смущают души.

Слабость и сладость. А Сатана вновь и вновь искушает – уже Бога – к наказанию человека.

– Только руку протяни и – вот он, плод, уже в руке. С Сада начнётся Ад. Но нога моя не ступала по влажной траве, не лежал я в тени запретного древа, не наслаждался плодами его, не завораживал меня взгляд змия.

Почему сказал Ты Сатане, Господи: «Отдаю его тебе! Бери тело его. Но оставь Мне его душу»?

– Праведен ты, незлобив и справедлив, сын Мой. Это ведомо Мне.

Пусть же знает это и Сатана. Ты несёшь в себе правду и свет. Это бесценно, но на Земле всё имеет цену. И цена настоящего – через испытания.

Слова Мои – укрепятся твоими поступками, великим терпением и смирением во времена испытаний и гонений. И деяния свои совершаешь, и питаешь бренное тело, и надзираешь стада и людей. И встречаешь Солнце с одной стороны, а Луну – с другой. И говоришь – это есть. Это – благо. И благодаришь Меня за это в каждое мгновение дня твоего. И это укрепляет дух твой и рождает светлые мысли от света души, а дела вершишь – добрые. Ибо, при слабостях человека, ты совершенен и создан в подобии Мне.

И Я отдал тело твоё Сатане, полагая, что не сломит его бренная боль, не откликнется оно злом на зло. Испытание не есть зло. Испытание – награда. Испытание откликается злом, когда в душе чёрная ночь, и далеко до рассвета, и мысль о том, что ты его не встретишь, не увидишь пробуждения Солнца, начала жизни нового дня – страшна и убийственна.

Не береди душу свою мыслями о содеянном праведно. Две чаши отмеряют весы земной жизни – Добро и Зло. И прибавление одного ежечасно заставляет уравновешивать другое.

Ты – гоним сейчас. И это вопросы проклятого и гонимого. Они вечны, ибо вечна душа. Но бренно тело, и оно обременяет душу. И отвлекает, и искушает, и нашёптывает – ты слаб, не пытайся подняться на эту гору. Есть лёгкие пути. А если ты осадил его – значит, праведен? Праведность – не есть преуспеяние. И не это – награда.

– В отмщение да не будет покоя воплю моему! Но как возрадоваться душе, если тело саднит от струпьев, если насекомые, песок и солнце язвят его беспрестанно? Если наг я, как в минуту исхода из чрева материнского. Мне памятны прежние дни достатка и умиротворения. Красивые дворцы, много детей, стад, дорогих одежд, изысканных кушаний. И взываю к Тебе, Господи – разве так утверждается справедливость? И убивает сама мысль о недоверии. Ибо это привело к испытаниям, ниспосланным мне. Нищ я пред Тобой, наг, бос, и нет отдельно – дня и ночи, есть лишь одна сплошная боль. И она затмевает свет дня и мрак ночи, свет луны и звёзд. И не рад я телу моему, ибо оно – сплошное страдание. И мир померк, раскололся надвое, как перезрелый орех, который перестал быть един, потому что одна половина – тело, вторая – душа. И я пытаюсь содинить две эти сути. Возможно ли это, Господи? Не напрасен ли мой труд?

– Не свои слова ты исторгаешь! Это вопиет плоть твоя, изнеженная и ставшая лёгкой добычей бренного. Как олень, который разучился бегать и не понимает, что стало с его быстрыми ногами? И то, что радовало – причиняет боль.

– Но почему мне уготована чаша сия, Господи?

– Потому что ты – лучший. Словно камень, который очищает струпья с тела твоего, очисти страданиями душу, и воздастся тебе многократно. И ты победишь в этом вечном споре, пока в тебе есть душа, и она страдает и ищет, но находит и совершенствуется. И не возрадуется Сатана козням своим, и хлопоты его станут пустыми, как не опылённый пчёлами пустоцвет. Я верю в это, потому и отдал ему тело твоё. Не на поругание – на испытание. Иди сквозь злые колючки терновые. Их много, и свои – у каждого. Я знаю это. Ибо Я созидал этот мир. В этом совершенство Моё, ибо в гармонии души и тела будешь и ты совершенен. И стремление твоё постичь это – значит быть со Мной – твоим Творцом.

Ты – чадо Моё. И подобен Мне. Хотя нет в тебе мудрости и непостижимости Творца.

Но ты пытаешься постичь эту вселенскую мудрость. И, познавая себя через вопросы ко Мне, ты приходишь к новым вопросам. Несть им числа. До тех пор, пока озарение, словно удар молнии, не осветит бесконечный мрак непознанного. И это – бесконечно, как смена дня и ночи, зимы и лета, цветения и созревания, рождения и вынашивания.

Я – в тебе самом. Это – начало понимания на пути к мудрости. И это – главный камень, на котором строй дом свой.

– Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня… Знаю, что Ты всё можешь, и раскаиваюсь в прахе и пепле.

И я во плоти моей узрю Тебя.

И ответил Господь:

– Бледнею от силы чувств Своих! Так сильно желаю я восстановить творение Своих рук, видя это страшное зрелище: раздавленный болезнью человек, ошеломлённый и недоумевающий – почему происходит так, что тебе кажется, будто Я сам против тебя? Не это ли проблеск любви Моей, которую настойчивее, чем когда-либо, стремлюсь излить на тебя, поверженного, и поднять это сокрушённое тело выше его первоначального положения?

– И обращаю я взгляд дальше могилы моей. И вся моя внутренность жаждет этого.

И зрю начало триединой истины богодухновенной: искупление, спасение и воскресение…

…И засмеялся рослый собеседник, о шести пальцах на всех руках и ногах, и отошёл блестя глазами, не скрывая лукавства и потирая руки в радости содеянного и замышляемого без устали денно и нощно.