На следующий день рано утром Зять поехал на Центральный рынок купить говяжью косточку. К выписке Деда он задумал сварить густой, крепкий бульон.

Мяса было много. Оно лежало красивыми ломтями – розоватое телячье, алая, красная, карминная говядина, коричневая печёнка, бледно-жёлтое птичье. Выбор большой, продавцов пока больше, чем покупателей. В огромном павильоне гулкие звуки шагов, разговоров и слова по отдельности улетали вверх, к ажурной конструкции куполообразной крыши.

Там вольготно жили голуби, воробьи и пели незатейливые песни радости новому дню.

Ангар для дирижаблей выглядел внушительно, но использовался прозаически, как рыночный павильон.

Зять прошёл вдоль рядов. Почти посередине, чтобы и мясо разглядеть, и цены увидеть. Торговки зазывали, кричали, что отдают даром, предлагали подойти поближе.

Ему хотелось порадовать Деда. Он представлял его сидящим на высокой больничной кровати, спиной ко входу. Острые, худые лопатки торчат, держится руками за край постели, молчит, задумчиво смотрит на верхушки сосен за окном, словно на плоту плывёт куда-то, а снизу водоросли неслышно двигаются длинными лентами.

Очень уж он исхудал за время болезни, и Зятя это сильно расстраивало.

Решение пришло неожиданно. Возможно, от обилия разнообразного мяса на прилавках. Красивого, свежего.

Он купил кусок говядины с сахарной косточкой, свиную рульку, пару куриных окорочков, три индюшачьи шеи. А ещё баночку домашнего хрена, морковку, лук.

И поехал домой варить холодец.

Достал с лоджии большую кастрюлю, подарок покойной тёщи. Сполоснул, мясо тщательно вымыл, водой залил. Дождался, когда закипит, поварил минут пять, слил воду с бурой пеной. Вновь всё промыл.

После того как мясо закипело вновь, уменьшил газ, кинул две очищенные луковицы для прозрачности, посолил, прибавил специй. Перец горошком. Лавровый лист приготовил, а класть его собирался минуты на две, в конце готовки.

Варить надо было не меньше четырёх часов.

Он прилёг в большой комнате на диван и незаметно уснул. Спал долго и праведно.

Проснулся от густого мясного запаха.

Варево кипело небольшим бурунчиком в центре кастрюли, луковицы потемнели, прибились к краю, готовые развалиться. Бульон сильно выкипел, но было его ещё много. Положил туда три большие морковки.

Очень захотелось есть. Съел баночку йогурта с персиком. Посмотрел новости и пошёл заниматься холодцом.

Вынул развалистое мясо. Отлил бульон в небольшую кастрюльку. Его оказалось довольно много, решил часть оставить, можно будет сварить на нём суп.

Нарубил мелко чесночок. Он прилипал к ножу, пальцам, не хотел отставать, Зять непроизвольно сглатывал слюну. Всыпал чеснок в бульон, в большую кастрюлю.

Мясо дымилось, он стал разбирать горячие куски, вынимать кости. Пальцы обжигало, дул на них, и тогда слегка прихватывало, склеивались они в остывающем бульоне. Хороший знак, застынет крепко, как следует, без желатина.

Потом мелко-мелко порубил мясо. Говядина была темнее, волокна курятины чуть светлее, свинина тоже была белой, но по-другому. Долго возился с индюшачьими шеями, снимал маленьким ножом кусочки мяса, но делал это терпеливо, потому что вот они-то как раз важны были для связки, крепости остывающего холодца.

Высыпал, перемешал бульон. Морковку кругляшками нарезал, по чашкам её разложил. Плотность была нормальной. Стал разливать душистый, дымящийся бульон в керамические глубокие чашки. Коричневые, с веточками орнамента. Морковь оранжевыми пятнами светилась сквозь прозрачность бульона, небольшие веснушки жира поверху. Смотрелось симпатично.

– Вот Дед-то обрадуется, – сказал вслух и засмеялся вдруг.

Увлёкся этим занятием и не заметил, как провозился почти полтора часа.

Остаток бульона разлил в два пакета, положил в морозильник, на будущее.

Перед сном осторожно расставил чашки в холодильнике.

Спал тревожно, несколько раз вставал за ночь, встряхивал крайние чашки, проверял, как застыло.

Застыло замечательно, получился на славу холодец. Хотя Зять и выспался плохо, но настроение было отличное. Сегодня обещали Деда выписать, и будет его поджидать вкусный сюрприз.

Он позвонил в больницу. Выписку отложили. Сообщили, что у Деда поднялась температура, и неясно – то ли простыл, то ли стафилококк золотистый его поразил, будь он неладен, то ли следствие операции по вживлению кардиостимулятора сказывается и происходит лёгкое отторжение инородного предмета в теле.

Он помчался в больницу.

Дед надрывно кашлял, держался за грудь рукой, жаловался:

– А главное, теперь непонятно, когда выпишут, вот что. Мне эта больница уже так осточертела! Четвёртая неделя пошла, а обещали через десять дней выписать.

Зять сходил к лечащему врачу.

– Какие перспективы, доктор?

– Я же объяснила пациенту, что мы даём ему сейчас мощный антибиотик и молимся, чтобы это не был абсцесс, отторжение батарейки. – Говорила нетерпеливо, гримаска на лице, начинала раздражаться. – Шов вроде бы нормально зажил, сегодня уже снимем, но настоящую причину болезни мы пока не установили. Антибиотик стоит девяносто шесть латов! Бесплатно для вас, потому что привезли на «скорой». Я могу выписать его под вашу ответственность, тогда надо будет платить, но у вас наверняка нет таких денег.

– Доктор! Давайте говорить на полтона ниже. Пациент слышит плохо, возможно, не всё понял, поэтому я хочу уточнить у вас. Это же нормально. Я успокоить его хочу. Вы поймите, он в эту больницу привёз жену с приступом аритмии, а через неделю у неё обнаружили рак и она умерла после операции. В этой больнице. Понятно, что ему хочется поскорее убежать отсюда.

– Я вам уже всё подробно объяснила. Мне надо на операцию.

И ушла по коридору.

Зять поехал домой, накрыл фольгой три чашки холодца, осторожно уложил их на картонку в пакете. В карман сунул баночку хрена, ложку красивую в салфетку закрутил и вернулся в больницу.

– Куда ты исчез? – спросил Дед.

– С доктором объяснялся. Примерно неделю тебе ещё придётся тут побыть.

– Мне уже тошно от этих стенок!

– Потерпи, немного осталось. Я тут тебе гостинцы, сюрприз привёз.

– Дорогой ты мой, у меня кусок в горло нейдёт! Нет аппетита. Вон тумбочка полная, холодильник забит едой!

– Эээ! У меня настоящий сюрприз! Стопроцентный, ты даже не догадываешься, какой.

Он достал чашку, развернул фольгу. Холодец подрагивал, как живой, застывшей массой, покрытый лёгкой изморозью белёсой жиринки, семафорила сквозь него румяная морковка. Тонкий запах чесночка щекотнул ноздри.

– Вот это да! – повеселел Дед. – А и взаправду – сюрприз, всем сюрпризам сюрприз. Как ты додумался?

Он скоренько придвинул стул, круто намазал поверху холодца тёртый хрен и в один присест съел всю чашку.

Только слезу утёр от крепкого хрена и сказал одну фразу:

– Аж сластимый, такой вкуснющий!

Прилёг на кровать. Живот погладил, зажмурился.

– Вот порадовал, дак порадовал! Молодец! Кашу уже видеть тошно. Теперь-то что, можно жить!

– Не всё же плохие новости с утра. У меня ещё есть две чашки с собой. В холодильник отнесу, на твою полочку. И дома запасец небольшой имеется. Продержимся несколько дней.

Поговорили немного, но как-то вяло. Дед улыбался, начал сыто подрёмывать, и Зять поехал к себе домой.