Альберт глянул во двор с высоты девятого этажа, вспомнил, что сегодня суббота. Потом открыл окно, высунулся по пояс и подумал – неплохо бы полетать.

Желание было сильным, даже странное покалывание отдалось в подошвах ног, будто он уже оттолкнулся от безжалостного притяжения и перестал ощущать вес тела.

Надо лишь руки раскинуть и воспарить, чтобы это въявь почувствовать.

Лёгкая тошнота наплыла, как в самолёте при наборе высоты. Он прикрыл глаза и внутренним зрением увидел лунный пейзаж. Именно обратную сторону, невидимую с Земли. Ту, которую знал только он, в мельчайших подробностях.

Так ему казалось.

Кратеры, холмы, горы, присыпанные серой невесомой пылью. Поверхность планеты была безжалостно изрыта оспой метеоритов из космоса.

Моря с такими романтическими и простыми названиями – Облаков, Дождей, Паров, Пены и Влажности.

В школе на шкафу стоял глобус Луны. Он вспомнил его сейчас.

Он ощутил необыкновенный прилив сил, непередаваемое ощущение внутренней, глубинной связи школьного паренька Алика, жившего в детстве на берегу одного из лунных морей, и теперешнего, взрослого мужчины, непонятно как ставшего землянином.

Альберт вздохнул, умерил сердцебиение и вышел.

Двери закрыл на три замка. Плечом надавил, чтобы язычок замка плотно вошёл в отверстие. Прошёл к лифту, прислушался. Тихо. Лязгнул затвором мусороприёмника. Пакет скользнул по трубе, прошуршал невидимый и бухнул в контейнер внизу.

Потом Альберт шёл по разбитой асфальтовой дорожке и представлял, как мягко и невесомо, должно быть, было бы двигаться по воздуху. Не сбивая каблуков и не спотыкаясь.

Дети во дворе давно выросли, песок превратился в утрамбованное покрытие. Сейчас и лопата вряд ли его смогла бы взрыхлить, что уж про совочек говорить.

На ветхом, почерневшем ограждении песочницы сидели трое мужиков. Задирали головы в небо. С громким клёкотом пили пиво из двухлитровых коричневых ёмкостей, живыми рептилиями шевелились кадыки.

Впервые мужики появились здесь пацанами, сбегали с уроков, курили втихаря. И потом постоянно приходили.

Изредка кто-то исчезал на пятнадцать суток, а то и подольше, но потом вновь занимал насиженное место. Словно было определено оно ему раз и навсегда.

Где они ночевали, чем питались? Куда-то расползались ближе к ночи. Семьи, похоже, у них не завелись. Даже зимой они были здесь. Одежда лишь менялась, сезоны чередовались друг за другом, а они, словно приговорённые, тянулись сюда по невидимым магнитным стрелкам, как угри со всех уголков земли на нерест в Саргассово море.

Альберт знаком был с ними шапочно, даже имён не знал. Так, приметы пейзажа.

Привык, что они здесь в любое время года, и погода на их посиделки не влияет.

Получали пособие по безработице, позже какие-то пенсии им определили, невзрачные, как их существование.

Перебивались изредка разовыми халтурками, чтобы тут же деньги потратить без всякой фантазии и новизны.

Молча они всматривались в какую-то далёкую запредельность, туда, где скругляется за домами линия горизонта, не ропща, без попыток перемен.

Он кивнул головой, поприветствовал их молча, из вежливости, подумал:

«Земля – планета паразитов. Кто-то пытается с этим бороться, других ломает молчаливое упорство бесчисленных невидимых врагов, люди смиряются и сами превращаются в паразитов. Сдаются на милость победителя. Может быть, такие мысли появляются, потому что я – лунянин по происхождению?»

Слово «лунатик» он отверг сразу.

Можно было бы прибавить звучное – диалектика, но этого слова в лексиконе производственника Альберта не было, поэтому он подумал: «В человеке много химических элементов, соединений, металлов, а золота – нет. Даже у тех, кому говорят – «золото ты моё».

По левую руку высился большой супермаркет, лёгкий от обилия стекла и нарядный, в красивой рекламе, возбуждая вялотекущие грёзы уфологов. Словно опустился только что инопланетный корабль. Присел ненадолго и тотчас взлетит, полный романтиков, перед встречей со стихией родного неба, пронзительной синевой, пушистыми облаками. Забыв, что он супермаркет, а внутри скучные двуногие и прямоходящие существа в поисках непонятно чего.

Возникало острое желание скорее войти внутрь, пока не улетел чудо-аппарат. Или наоборот, мечталось кому-то улететь поскорее от всего того, что так обрыдло вокруг. И много людей бродило часами неспешно среди полок, втайне надеясь на то, что старт будет именно сейчас и им несказанно повезёт.

Рядом с супермаркетом сваи разновеликие во множестве наколотили пыхтящей чёрным дымом «бабой», под несколько высоток.

И бросили – кризис.

Откосы травой поросли, изумрудно-зелёной. Котлованы наполнились до краёв, возник искусственный водоём, камыш густо заколосился по берегам. Озеро называли по-разному, но корень у слов был один. Романтики называли его «Додон-озеро», а циники – грубее, потому что по форме оно напоминало резиновый заслон демографическому взрыву в рабочем состоянии.

Когда-то рядом с котлованом стоял большой щит, на котором значилась фамилия начальника участка – Додонов, а потом пацаны побойчее придумали свой вариант былинной фамилии, и получилось неожиданная топонимика.

Позже появились легенды о стаях уток, которые прилетают ночью. Молча садятся они под покровом темноты на водную гладь, чтобы отдохнуть во время перелётов по маршруту юг – север и обратно. И на лапках заносят в водоёмы рыбью и лягушачью икру. Стаи щук в это время норовят их цапнуть за лапы, утащить в темноту глубокого омута и там разделаться.

Гуляли в разных вариациях рассказы про некоего удачливого мужика, который выловил в здешних водах крупного карпа. Повесил его на руль велосипеда, а по асфальту за ним волочился толстый хвост, вбивающий пыль.

Правда, спорщики расходились во мнениях – одни говорили, что он с «Маскачки», хулиганского Московского района, а другие утверждали, что с «Баранки», там, где был клуб автомобилистов.

Очевидцев было много, а мнений ещё больше.

– Да толку-то – чуть! – говорили завистники. – Он же старый, карп этот, небось, тиной провонял насквозь! В рот не взять!

Пацаны с удочками днями напролёт пропадали у воды. Сбивали плоты из подручных средств, выгребали штыковыми лопатами на глубину, наивно надеясь выловить рыбный крупняк.

В камышах царили лягушки. С рыбой было похуже, но пацаны надежды не теряли, стерегли свою добычу и ненадёжный рыбацкий фарт.

На брёвнышках и таре громоздились реальные мужики, равнодушные к окружающей разрозненности и призрачному счастью в тёмной глубине.

Выпивали в теньке, наблюдали снисходительно за пацанами.

Блаженствовали, детство вспоминали, собственные рыболовные подвиги. Теперь уже мифические.

Ещё много было разговоров про армию. Кто, как и где «отстрелялся» на срочной службе. Самая памятная полоса в жизни.

Обычно к концу посиделок начинались споры, принципиальные разборки доходили до рукоприкладства, кровавой юшки. Поэтому Альберт сторонился компаний и любил уединиться.

Сборища эти казались ему собраниями непонятных пришельцев с неведомой планеты, далёкой от Солнечной системы, и что притаилась она коварно за какой-то большой, и яркой звездой.

Так туманили его мозг и сбивали с привычных ощущений нечленораздельные вопли пьяниц.

Сейчас он вспомнил многократно озвученное в телике предупреждение о том, чтобы земляне не спешили входить в контакт с пришельцами.

Ускорил шаг, стараясь уйти подальше от опасного места. Туда, где зеленела буйная растительность, тонкие деревца шли в рост, взрослея, множили кольца внутри себя. Окрепли, обзавелись собственной тенью и стали небольшим лесочком.

Вроде уже и не город, но на полпути до ближних деревень.

Он покупал пакетик ржавых снетков, похожих на оранжевые обрывки шнурков, пару пива, присаживался на автомобильные покрышки и думал о разном. Ни о чём конкретно, но обо всём понемногу.

Потом, неприметно, но обязательно мысли его плавно перетекали к Луне. Это стало привычным, вполне уживалось в нём.

Приходило умиротворение. Он возвращался домой, грел на плите куриный бульон с разбегами тонких лун на поверхности, оранжевыми шайбами морковки в глубине, отваривал картошечки с кислой капусткой, давил языком редкие ягоды клюквы, жмурился.

Разносолов не понимал, не был приучен.

Спал крепко, надышавшись вдосталь свежим воздухом.

Просыпался около трёх часов ночи, лежал с открытыми глазами. Так бывало не всегда, лишь на излёте полнолуния.

В этот раз его место было занято компанией из трёх мужчин.

Они раскачивались на покрышках, будто медитировали, и сосредоточенно курили дешёвые сигаретки.

В синих спортивных костюмах «Адидас» с белыми, похожими на лампасы, тройными полосками по бокам. Словно единая команда – в униформе. Некие командно-штабные учения призванных из запаса переростков.

Рядом из густой поросли травы и кустов торчал ржавый кузов «Запорожца». Бесполезной капсулой, некогда спустившейся на край полянки. Стропы растащили ещё раньше.

Стояла в центре компании бутылка водки и литровый пакет молока – на закуску.

Альберт сделал вид, что их не заметил. Не любил он пьяные компании и большие сборища. Сторонился безалаберного панибратства и слюнявой, никчёмной, клятвенной верности дружбе – в подпитии.

– Куда же ты топаешь, Альбертик? – спросил Славка. – Стрелку забил какой-нить тётьке? Счас же как правильно пишется? «Вкусты» – вместе, «из кустов» – раздельно!

Мужики как по команде заржали, головами покачали. Один смахнул с глаз слёзы. Порадовались остроумию собутыльника.

– Схожу… полетаю! – не глядя, махнул рукой в сторону деревьев Альберт, стараясь сквозануть по-тихому мимо.

Мужики строго глянули на него, заценили молча – чё, гонит?

– Тока высоко не лётай – я тя как сосед соседа прошу, – дурачась сказал Славка. – А то, может, на лимузине времени погоняем? – показал на ржавый остов некогда популярной марки авто.

Славик после развода и размена жил в малосемейке, на одной лестничной клетке с Альбертом.

– Ну, ты… Славон, конкретно, короче, ты это – Златоуст! Любому мо’зги загадишь, – осклабился коричневыми корешками зубов тот, что был напротив.

«И впрямь способен, – молча подивился проницательности неказистого типа Альберт. – Но что странно: Славка – приятный в общении мужчина, заметный в компании. Весь вечер можно его слушать. И забудешь спросить – как зовут. А потом и вспомнить нечего из его рассказов. Должно быть – шпион. Или агент влияния! А что если он – как и я? Но с другого берега Моря Туманов!» – А мы тут недалече, – сказал Славка, – нашли чёрную дыру! Абсолютно чёрную! Месторождение, значитца. Нефти в ней – немеряно, как у дурака махорки. Будем разрабатывать, качать начинаем с понедельника. Вот, с парнями! Подходи, если надумаешь! На чём бабки-то зарабатывать – тока на нефтянке!

Все трое громко заржали.

Альберт пожал плечами, свернул с натоптанной тропинки, путаясь в высокой траве, добрёл до пирамиды застывшего бетона. Взошёл на неё, присел. Бетон хорошо прогрелся на солнце, был едва шершавым. Берёзка со спины чуть-чуть прикрывала голову лёгкой тенью, тихо нашёптывала свои секреты. Хорошо!

Растения вокруг показались ему неведомыми, странными, замеченными только сейчас. Он стал придумывать им дурашливые названия:

– Разрыв-кусток, сизонь-бодяга, зацепень-репейник.

Засмеялся, пробку поддел концом ключа от квартиры. Чп-о-о-ок! Пробка скатилась вниз белой монеткой на удачу, звякнула тонко, пропала в траве.

Ничейная земля, нейтральная территория, за которой, возможно, другое государство и жизнь, отличная от той, что сразу за кустами.

Бутылка холодная – вспотела на солнце, легонько охнула, испустила плавный дымок.

Альберт не спешил. С удовольствием втянул носом сытный ячменный аромат, едва заметно заструившийся из горлышка. Вдохнул живительную эту, зримую лёгкость, глаза прикрыл от предвкушения.

Сомнение краткое в нём возникло – если лунянин, почему пиво в радость?

Думать шире и глубже сейчас не хотелось.

Его никто нигде не ждал. Во всяком случае, на Земле. Это был самый веский аргумент в пользу Луны.

К пятому десятку лет он оставался бобылём, попривык и что-то менять в привычном раскладе не хотел.

Отчего-то стало грустно. Он глянул на небо, и ему показалось, что облако вздохнуло деликатно, замерло, а потом быстро унеслось шустрой рыбкой, чтобы не пролиться дождём и не испортить ему настроения в такой день.

Сделал первый, долгий глоток, рыкнул громко, с удовольствием. Ощутил свободу, полноту и многообразие жизненных процессов в себе и вокруг. Приготовился не спеша, обстоятельно отдохнуть. Полез в боковой карман лёгкой безрукавки-хаки. Пошуршал в предвкушении пакетиком со снетками.

Глянул с вершины пирамиды. Сперва не понял и присмотрелся внимательней.

Перед ним был правильно очерченный круг. Метров десять в диаметре, ржавого цвета, без малейшего намёка на растительность. Будто стояла здесь прежде круглая ёмкость большого диаметра, с самой зимы, лишая света убогую растительность под днищем. Трава уж вокруг высокая выросла. Потом ёмкость убрали, и осталось на её месте безжизненное пятно.

Чей-то недогляд, бесхозяйственность. Явно – земного происхождения.

Неприглядная, унылая поляна. Птицы пролетали стороной, махали крыльями печально и беззвучно. Прочая живность в унылом круге не передвигалась, даже козявки ничего привычно не культивировали.

Мёртвая зона – одним словом. Со стороны казалось, над этим местом струится что-то невидимое, зыбкое и странное. Простое, но необычное, переворачивающее привычное в хрусталиках глаз.

Запах витал резкий – вроде бы знакомый, но не сразу понятный и объяснимый. Похоже, ветер сейчас дул в другую сторону. И это мешало сосредоточиться.

Он спустился с жёсткой горушки, зачем-то подобрал влажную от липких слюней палку, прокомпостированную крепкими собачьими клыками. Размахнулся, но кидать вдруг не стал. Подумал в последний момент, что может порушить какую-нибудь сущность или хрупкое нездешнее состояние, которому не придумали ещё название.

Откинул дубину в траву рядом.

Сделал шаг через край рыжей зоны, топнул ногой. Его плавно развернуло и приподняло. Судорожно дёрнулся назад, к краю. Встал, утвердился, постоял, удивляясь.

«Та-а-к! Что это может значить? В круге нет… притяжения, что ли? Аномальная зона, в которой вес не имеет значения? Ведь в разных точках Земли сила притяжения разная! Местами – слабо пробивается, а где-то её, может, и нет вовсе! А что, если нет и ускорения свободного падения! Именно на этой полянке!»

Он допил пиво, выдохнул, постоял у края и решительно прыгнул в круг.

Из кустов вынырнула проворная старуха в живописном тряпье. Искоса понаблюдала за ним, потом ловко вылила в горло остатки пива. Отёрла морщинистой ладонькой пенную накипь со впалого рта. Спрятала пустую бутылку в замызганную, серую суму. Стремительно и без единого звука. Осмотрела цепким взглядом побирушки прилегающую территорию. Так же бесшумно – исчезла, слабым дуновением на излёте, не побеспокоив листву на кончиках веток.

Альберт её не видел. Занят был своими мыслями.

Прыгнул он недалеко – метра на два-три. Но не упал, а распластался над бурой поверхностью! Его подхватила неведомая сила, приподняла. Он задохнулся, стал кружить и плавно опускаться, как в замедленной киносъёмке. Коснулся колкой, пожухлой поверхности руками, оттолкнулся. И полетел вверх тормашками, будто прыгун с шестом стремился ногами к заветной перекладине.

Задышал полной грудью в странной тишине. Лишь лёгкий звон в ушах. То ли от полёта, то ли от перепада высоты. Может, кровь прилила от ног к голове изменила циркуляцию.

Был ещё едва уловимый треск. Фоном. Он глянул на часы. Стрелки бешено откручивали время назад. Одежда на нём свободно облепила туловище. Альберт стал уменьшаться в размерах и стал лёгким, маленьким, как когда-то в восьмом классе, когда был впервые потрясён при виде глобуса Луны.

Пока не вырос и не утвердился таким, как есть.

Сначала он испугался, потом расхохотался. До слёз.

Ощущения полёта, невесомости – необычные, захватывающие. Он судорожно кувыркался, раскинул руки. Сначала это было похоже на барахтанье в воде, но воздушная среда была не такой плотной, и он быстро понял, как надо управлять телом с помощью рук и ног. Легко воспарил метров на двадцать. Увидел над деревьями неопрятные крыши высоток, лоджии, захламлённые бесполезностью, охватил взором весь микрорайон.

Людишки-букашки, редкие прохожие куда-то семенят, ножонками перебирают, машины клаксонят. Жёлтые купола собора в центре в глаза лезут нахально, слепят тонкими лучиками.

С другой стороны, через дорогу – колосятся поля поспевающего овса, золотятся висюльками зёрен, а ещё дальше – блестящие нити рельсов железной дороги разматываются в направлении Москвы.

Захватывало дух, страх прошёл. Альберт освоился окончательно. Появилась уверенность, будто занимался этим давно, с детства. Сделал несколько гребков руками, ощущая непривычную лёгкость и радуясь этой новизне. Спустился пониже и спрыгнул на край круга – приземлился. Притопнул ногой, убедился – всё в порядке.

Лишь была в ногах лёгкая слабинка, неустойчивость.

Часы затихли, усмирили стремительный бег, успокоились.

Альберт вновь вернулся в прежние габариты.

Он жадно вдыхал запахи зелёной травы, колосьев с полей. Всё сейчас казалось необыкновенно красивым, наполненным многозначительным смыслом, радостью возвращения из манящей небесной дали в кособокое, но такое знакомое.

«Может быть, я – землянин?» – засомневался он.

Счастливо засмеялся. Звуки вновь обрушились на него, словно кто-то невидимый плавно прибавил громкость: птицы шумно гомонили в ветвях на своём наречии, гул городского движения долетал отдалённо и не хищно, кричали звонко пацаны на Додон-озере, требовательно и надоедливо лаяла за деревьями собака.

Постоял немного, привыкая, решил, что надо будет повторить опыт. Его не покидало ощущение высоты и волнения полёта. Он и сейчас казался себе невесомым. Не ощущал ногами земли, как это бывало прежде, и забыл, что в нём восемьдесят шесть килограммов, метр семьдесят шесть роста и что он – бригадир наладчиков на современном предприятии.

Из-за деревьев неожиданно появился Славик, спокойно прошёл в центр круга, не замечая Альберта. Устойчивый шлейф неистребимого перегара потянулся следом.

«Наверное, так пахнет фосген», – предположил молча Альберт.

Славка оглянулся. Глаза красные, тревожно темнеют совиными окружьями усталости и недосыпа. Потом широко расставил кривоватые, короткие ноги, погнал мощную коричневую струю, привычно вычерчивал шкодливой рукой замысловатые вензеля на поверхности заветного круга.

– Ну, ты чё решил – идёшь в бригаду нефтянки? Последний раз предлагаю, больше звать не стану. – И закончил странной фразой: – знаешь, Альбертик, иногда невыносимо хочется стать оленеводом, чтобы проголосовать раньше других. За что-то хорошее. А жизнь проносится!

– Ты не знаешь, чего оно… такое – рыжее? – опешил Альберт.

– А мы, када от шейки до хвоста нальёмся с парнями на раёне – «радиатор» сливать сюда ходим. Оттого оно и рыжее, и не растёт здеся ни хрена, – попытался сплюнуть Славик вязкую слюну, – тактика выжженной земли! Напалм!

Потом он пустил ветры, протяжные, гулкие, как тяжкий стон большого существа, и в воздухе запахло гашёной известью.

Перекрестился вдруг, неловко, торопливо.

Свободной левой рукой. Что-то испуганно забормотал.

Одно слово разобрал Альберт – «дыра».

Ночью полнолуние пошло на убыль.