Признаюсь – давненько не ездил на троллейбусе.

И вот подкатывает к остановке, новёхонький, сине-белый красааавец-троллейбус! Вместительный, в салоне комфортно, электроникой напичкан – третья ступень пассажирской ракеты к дальним галактикам, можно сказать. Свободных мест полно. Сел к окну – громадное, как экран в кинотеатре, слегка притемнённое, солнцезащитное.

Тронулись плавно, плывём стремительно, а не едем. У остановки остановился, присел со вздохом – низкопольный. На таком хорошо, должно быть, мчаться на встречу с мечтой.

Даже неприятности отодвинулись слегка. Сижу один, кондиционер работает бесшумно – комфорт.

Люди заходят, были пешеходами, стали пассажирами, и тогда вижу себя на их фоне, в зеркале окна. Тронулись, и город за окном, улицы, машины, люди, а я в середине. Катим на всех парах.

Учёные утверждают, что путешествие во времени возможно именно с помощью зеркал. Надо под определённым углом друг к другу установить, правильно самому расположиться, и лети, удивляйся новым открытиям.

Смотрю на себя, любимого, в зеркальном варианте, думаю о разном.

Иногда себя спрашиваешь, особенно в молодости за собой замечал: а как я буду выглядеть лет этак… Потом загадываешь – через сколько-то, смотришь с сомнением, думаешь – вряд ли уж так сильно изменишься, и живёшь, греешься этим ласковым теплом изнутри, в твёрдой уверенности на много лет. Ну, посмеёшься над таким пустяком, и дальше скользишь, по поверхности, разве что чуть-чуть исказишь, наморщишь звонкое пространство жизненной реальности.

«Что же меня ждёт впереди? – Пытаешь себя, спрашиваешь. – А ждёт мама. Спохватишься, а её уже нет.»

Так проживаешь ещё сколько-то лет, не отвлекаясь на эти мысли, даже забывая о них напрочь, а сам в это время влезаешь в разные жизненные перипетии, и вроде бы всё нормально. А тут уже другие ощущения возникают.

Или вот – встречаешь кого-то знакомого, глянешь на него, думаешь: как же ты, брат, сильно сдал! Заплешивел, сивый от седины, и сутулость принагнула, и шаркаешь уже заметно, лицо перепахано глубокой зябью «осени», руки сами собой подрагивают. А главное – глаза, глаза уже не искрятся молодым задором. Потух в нх костёр. Увы!

Себя же по-прежнему воспринимаешь молодым и полезным, в той самой поре, когда загадывал и рассмеялся впервые от невозможности поверить в сильную переменчивость жизни, а если и нагрянет она, то когда-то очень не скоро. Может быть.

Так это всё перебираю в уме, придремал немного.

И заходит в салон мужчина. Сапоги хромовые, офицерские, зайчики пускают пассажирам в глаза, сверкают ослепительно чёрным глянцем. Аккуратно пострижен, виски белыми иголочками седины слегка тронуты. Волосы гладко зачёсаны, лоб большой, открытый. И держится осанисто, спина прямая. Тонкий, серый френч, как влитой на нём сидит, выправка отменная.

Сразу бросилось в глаза – на каждом плече по большой серой суме навьючено. Крепкие, ткань прочная, двойным швом прострочено, для себя сделаны. Ручки длинные, потёртые от частого использования. Внутри коробки квадратные, и что-то в них тяжёлое. Коробейник этакий. Современный вариант.

Бананами запахло в салоне, фруктами и плодами экзотическими.

Присмотрелся – батюшки! Да это же Витя Ракитский!

Поздоровались, улыбаемся всем лицом друг другу, рады встрече.

Присел он рядом, сумки-коробки в ногах пристроил.

– Я тебя сразу узнал, – шуршание троллейбусных шин перекрикиваю, – совсем, брат, не изменился.

– А ты малёк сдал! – отвечает Витька. – Вон уже и усы в муке, да и так.

Просканировал меня строгим взглядом.

Вот он такой и прежде был – никакого такта, как ляпнет то, что думает. Вроде и неглупый, а вот такой правдоруб принципиальный. Но как-то эта его правда не вызывала ответной злобы или ругани, потому что была к месту, хотя и не всегда в радость. Хотелось иногда, чтобы всё-таки потактичней.

Он на втором курс перевёлся с физмата университета на наш, экономический. Учёбой сильно не утруждался, не корпел сиднем над учебниками, но успевал на «отлично» и экзаменационных сессий не боялся. Шёл с улыбкой и сдавал. Была в нём уже тогда какая-то не юношеская надёжность, словно он намного старше нас, вчерашних школяров, а на самом деле – ровесник. Вместе со всеми, дистанция же чувствовалась, но и не было заносчивости угрюмого гордеца, которому любой экзамен нипочём, не то что вам, недоумкам.

А ещё что-то такое, то ли от русского гусара, то ли от барина, что ли. Поговаривали, будто и впрямь старинные корни у него, художники, учёные, кто-то в эмиграции из родственников живёт до сих пор.

Родители – отец военный врач, мама преподаватель техникума. Семья скромная, был у них пару раз дома, хотя друзьями большими с Витькой не были.

Внешний вид, взгляд, походка. Одним словом – благородство прирождённое, «белая кость» в нём просматривалась. Да он и не скрывал этого, и своего увлечения романтикой того времени, стихами запретными и каким-то негромким, но твёрдым неприятием массовых мероприятий. Был наособицу, и странное дело, его не «прорабатывали» активисты за такое отношение к культмассовости, упорное нежелание вступать в комсомол. Однако он так грамотно умел от себя отвести все наскоки, что от него отставали.

Девчонки на него поглядывали, вздыхали тайно, но он свои данные не использовал им во вред.

Придёт в общагу ненадолго, вина сухого выпьет, совсем немного, для настроения, гитару возьмёт, ногу на ногу, струны перебирает негромко. Все просят – Вить, «Поручика», а! Ну, пожалуйста…

Длинными ресницами глаза прикроет, серые, в крапинку, речными камушками с искрой, отрешённый, как не здесь вовсе. Пальцы тонкие, породистые. И проникновенно:

Убедительно, до мурашек по телу. Веришь!

Кличку приклеили соответственно – «Поручик».

Проучился он с нами один год. Потом пропал. Говорили, поступил в МГУ, на биологический. И там отучился на «отлично» два курса, а вскоре вроде бы и оттуда ушёл. Ходили слухи, что в химико-технологическом его видели. И опять – отличник. То есть, с учёбой никаких проблем.

Потом забурлила, закрутила перестроечная «разлюли-малина», разметало людей.

– Ну, где ты, что ты, – спросил его осторожно. – Я вот на городской транспорт пересел, угнали моего коня, серебристый «Фольксваген-Пассат».

– И не вернули?

– Что ты! Чудес в наше время не бывает!

– Жалко коня?

– Сперва конечно, а потом – железо, оно и есть железо. Было бы здоровье.

– Вот это верно!

– Теперь гиподинамия не грозит – ножками, ножками. Тебя вот встретил, ещё один плюс, а так бы, не дай бог, может, и не свиделись.

– А я – вот, – показал Виктор на сумки. – Да, как… С учёбой тогда – завязал. Сделал несколько попыток. В разных вузах. Понимаешь, только к истории КПСС время подходит – так я документы забираю. Такая скрытая контра, внутренний враг во мне, вдруг встаёт в полный рост. Противно время на это тратить, такая жизнь короткая, и не как не мог себя уговорить. Конечно, вслух не говорю, причины выдумываю разные. Сейчас смешно. А тогда родители сильно переживали. Особенно когда я в грузчики ушёл на товарную станцию. Хотели видеть меня молодым учёным, а я, засранец, все их планы порушил.

– Да, – говорю ему в ответ, – зато сейчас вон… «жесть» стала легче, жисть стала веселей!

Про сумки неловко спрашивать, а любопытство разбирает.

– Да что мы всё про меня, ты-то – как, где?

– А я вот, – говорит Виктор, – заделался коробейником, старинная русская забава. Покупаю коробок спичек за полтинник, две штучки на копеечку, потом продаю – копеечка штучка. Двойной навар! Зато сам себе хозяин.

– Сколько же надо этих спичек продать, чтобы толк был? И сколько их надо народу, не хлеб же – каждый день?

– Это я так, про спички, для образности. Клиентуру наработал. Знаешь – парикмахерские, мелкие фирмочки. Тёткам некогда носиться по магазинам, а я привожу с доставкой прямо к рабочим местам. Им удобно, хозяйкам. Беру на базе, цены ниже, меня уж там знают. Скоропорт в основном, бакалеи немного, заказы принимаю. Я не жадный. Хватает. Хлопотно, правда, а и не кланяюсь никому!

– Семья – большая? Обзавёлся семьёй?

– Семья? Семья-то большая стала, – засмеялся он, – была маленькая, теперь вот большая. Не думали, не гадали. У нас с Наташей детей не было долго. Бились, бились, а вот – не получалось всё. Хотя очень даже старались, чего там. То врачи говорят, вроде из-за меня, то – у неё что-то там по-женски. Отчаялись уже. А сестрица, старше меня на четыре года, пьянь такая, двое деток. Настрогали, как кролики, и запили с мужем на пару – беспробудно. Работы нет, опустились на самое дно. Старшую дочь, Юльку, мама моя взяла. Ну, а мы оформили официально патронаж, Игорёху, племянника, к себе забрали. Семь лет ему. Худющий – невероятно. Подкормили. А он, чудак такой, поест до отвала, и всё чего-то шустрит, пацан. Понять не можем, а он еду припрятывать стал. Под кровать, в шкаф, под одежду. Завернёт аккуратно так. Наташа нашла эти припасы, заплакала. С сестрицей моей поскандалила, говорит, чтоб на порог ни ногой… фашистка, говорит, такая. Вот так, а теперь – другой смысл в жизни появился, – закончил Виктор, заулыбался.

– Хорошо! – Добрая история, – говорю, – поздравляю, мне такие очень даже по душе. Особенно в последнее время – когда сплошные неприятности.

– Ты погоди, я же самое главное недорассказал! Наташа-то, жёнка моя, бегала, бегала с пацанёнком, носилась. И тут в один прекрасный вечер говорит: – Что-то странно спину тянет, почки, что ли? С чего так? Окна мыла, может, застудила спину. Пошла, проверилась. Опять месячные начались. От так! Вроде бы уже прекратились, а тут – снова. Видишь, как её эти хлопоты с мальчиком развернули! И немного совсем времени-то прошло – забеременела Наташа моя! – засмеялся Виктор. – О, как! Не ждали, не гадали, откуда вести придут! Прямо чудо – по Библии. Ну, почти – Библия. Совсем другая жизнь, понимаешь! Уже на восьмой месяц покатило. Наташа помолодела, не узнать. Скоро-скоро моя родительница порадует. Кесарево будут делать, конечно, возраст, первый раз, ну, ничего! Тут столько всего надо купить! Доченьку ждём. От сканирования отказались – трудно носит, не навредить бы. Пусть как будет, так и будет. Но доченьку хотим необычайно. Пацан-то уже есть. Я-то уже забросить хотел свой промысел, а сейчас бегаю, скачу, как молодой олень! Народу – полный дом у нас теперь! Устаю, конечно, на ногах целый день, много ходить приходится. Наташа переживает за меня.

И засмеялся весело.

Поздравил его искренне, молодого папашу, говорю – к лицу тебе хлопоты! Вон как расцвёл, глаза горят прожекторами!

Посмеялись. Так на душе потеплело. Отвернулся я к окну. Задумались оба, молчим. Потом номерами телефонов обменялись.

Он вышел через две остановки, шагает уверенно с сумками. Глянул я, ну, думаю, Витька и впрямь моложе меня.

Да разве ж это – главное.