Я понял, что придётся долго сидеть в скучной примной, поэтому купил местную газетку. Развернул широкие страницы, как меха баяна. Фотографии большие, тексты незатейливые, много рекламы.

Некоторые фамилии под статьями были знакомы. На третьей полосе цветное фото. Интервью с ясновидящей, популярный на весь город салон. Я вгляделся пристальнее.

Русоволосая, с короткой стрижкой, дружелюбно улыбалась Вероника Михайловна Кольцова.

Ракурс был необычным, притягивал взгляд, и хотелось улыбнуться – навстречу.

Я узнал её. До перестройки мы были соТРУТНИками в закрытом НИИ.

Тогда была мода быть умнее, книжный голод, маленькие зарплаты. И бесконечные разговоры на кухне о глобальных проблемах, без реального их устранения. Она могла цитировать любой из двадцати пяти томов Библиотеки современной фантастики. Писала стихи, одно положили на музыку, без её ведома, пела вся пионерия страны, получился неплохой шлягер, но гонорар ей не прислали.

– Наверное, перепутали с известным русским поэтом, – смеялась она.

Стройная, улыбчивая, компанейская. Могла сходу сочинить хороший экспромт, сделать поздравительный коллаж из фото и цветных заставок старых журналов, настрогать вкусный салат перед коллективным междусобойчиком.

Лаборант Валя Никитенко ошпарил во время опыта руку. ВээМ, как мы называли её за глаза, сожгла на блюдце кусочек льняной тряпицы, помазала чёрным «дёгтем» ранку, и через три дня появилась младенчески-розовая кожа. Всё зажило удивительно быстро, а вскоре вообще не осталось следа.

Она читала нам выдержки из дневников деда-старообрядца. Он вёл наблюдения за природой, погодой, людьми. Точные, интересные. В узком кругу она говорила, что и сама предрасположена к оккультизму в части астрологии и целительства.

Я с интересом углубился в интервью. Только теперь, по прошествии нескольких лет, понял, что она немного старше меня и женщина – необыкновенная.

Вечером отыскал её домашний телефон. В прежней квартире оказалась расселённая коммуналка, никто долго не подходил, я уже решил, что звонок неудачный.

Бывшая соседка выслушала мои пояснения, долго шуршала листками, что-то бормотала вполголоса и дала новый номер.

Оказалось, что Вероника Михайловна с мужем переехали в новый микрорайон, на другом берегу реки. Я позвонил, вместе порадовались с Вероникой Михайловной и договорились встретиться у неё дома.

Купил красивый букет, взял с собой несколько семейных цветных фотографий.

Купил шампанское. Это была первая в моей жизни встреча с настоящей ясновидящей, я немного волновался.

Раз в год, под бой курантов я делаю два-три глотка праздничного напитка, но тут особый случай.

Мы расцеловались, прошли на кухню. Чистенькие зелёные шкафчики. Уютно, просто.

– Да вы совсем не изменились! – сказал я искренне. – Такая же стройная, обаятельная. Время мчится не для вас!

– Маленькая собачка – всю жизнь щенок! – засмеялась она, но было видно, что ей приятен мой комплимент.

В клетке на подоконнике беззастенчиво заливался волнистый попугайчик. Голубовато-белый, нарядный. Было чисто, аккуратно, но не стерильно. Много весёлой зелени в горшках. Она росли буйными, крепкими кустами. Странного вида цветы, над которыми кружила небольшая эскадрилья звонких насекомых.

– Пчёлы? – полюбопытствовал я, чтобы начать разговор.

– Нет. Популяция голубоглазых дрозофил. Вот, чудом спасла от вымирания. Милые сикарашки, правда!

В вазе красиво круглились жёлтые бананы. Сверху лежала небольшая ящерица. Грелась на зимнем солнышке из окна, трогательно изогнув тельце. Шевелился от дыхания бочок, глаза прикрыты.

Я затаил дыхание, но ящерка спала.

«Вот оно – волшебство!» – подумал радостно.

И понял, что давно соскучился по обычному волшебству.

– Очень хорошо, что ты объявился, – сказала Вероника Михайловна.

– Мотался по трём столицам – Рига, Дублин, Москва, – «старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути».

– Я знаю. Ты жил за границей, возле воды и занимался любимым делом.

– Верно! До океана – пешком полчаса. Теперь здесь. Жена работает бабушкой, а я пишу на досуге рассказы. Чтобы не сойти с ума. Когда получается удачно, читаю и думаю – точно, сошёл с ума! – пошутил я.

– Я тебя очень искала, хотела поделиться впечатлениями, но ты был далеко по всем приметам.

– А я частенько думал о вас. Газет не покупал с прошлого века, а тут смотрю – ваш портрет! Думаю, перст указующий. Порадовался заочно, хотелось пообщаться.

– Я же из созвездия Плеяд. В него входит и Солнечная система. Вот и вошла с ними в контакт. Вижу: передо мной – город, здания прозрачные, спортзал. Группа детей. В лёгоньких комбинезончиках. На груди у каждого кругляшка, как жетон. Светится зелёным: спрашивают, значит. Вдруг у одного он стал красным – похоже, малыш устал. Потом ещё у нескольких. Они перешли в другой уровень. Бассейн. И здесь много детишек. Прозрачные, едва видимые, они словно растворяются в воде. В полной тишине. Дальше – море сливается с небом, искристое, красивое необыкновенно…

– Неземное!

– Вот именно! Море бирюзовое, в нём – русалки. Точно как ты описал в своём рассказе. Помнишь – подарил мне, с автографом? Чешуя крупная сверкает, хвост большой. Изящные. Она открывает ротик, в полной тишине, но при этом слышится чудесная музыка! Здорово ты описал!

– Да, да. – Мне было приятно.

– Дальше – дельфины блестят, лоснятся чёрными спинами, сверкают. Прозрачный подиум, я в нём, внутри, невесомо – смотрю вниз, наслаждаюсь.

– Прямо – вот так, как у нас… или – почти?

– Нет. У нас – как у них. Мы же оттуда. Мы – такие как они, только ещё будем. Потом. Ну, может быть, они немного выше, лица прекрасные, у них там, в толпе, мы сойдём за своих.

– Может быть, мы – в ссылке?

– Нет. Мы – звёздная раса, поселились здесь по собственной воле. Когда-то давно прилетели на Землю красивые боги, влюбились в здешних красавиц. А мы – их потомки. Кто-то потомок плеядинцев, кто-то – сирианцев, лирианцев. Или – с Арктура. Космос плотно заселён, только расстояния – огромные по земным меркам.

– Тепло, должно быть… у них. А у нас – минус одиннадцать. – Глянул в окно.

– Да, комфортно. И потоки яркого света! Светлая энергия радости!

– Расстояние делает звёзды холодными, колючими. Я смотрю на них и не думаю, насколько они горячие или холодные. И сколько до них тысяч световых лет. Всё это далёкое и огромное делает их абстрактными, нереальными.

– Ты рассуждаешь как землянин.

– Это недостаток?

– Другой уровень знаний, ощущений, восприятия. Более, примитивный, что ли. Осознай это, и придёт прозрение. То, о чём я говорю, уже не требует доказательств.

– Мои многочисленные недостатки – следствие не меньшего числа достоинств. Только в разное время они в разной пропорции. Или меняются местами и всё запутывают. Очень тонкая грань бывает!

– У тебя нет недостатков. Так что к Плеядам полетим вместе.

– Иногда я ощущаю себя не таким, как все. Может быть, это срабатывает какой-то уровень глубинной… генной памяти?

– Так начинается преображение – в тебе самом!

– Есть только явь и свет? Нет ни тьмы, ни смерти?

– Пусть утвердится на планете и в людях – Свет. Во имя Матери, Отца и сына их – Иисуса.

– Пожалуй – верно. Дух святой – женщина. Духовность начинается с женщин. И греховность – тоже. А как же – ревность, веселье и тоска, страх и ненависть… зависть, злоба, уныние, забвение, нерадение… хула всяческая?

– Придумки попов. Мы родились не в грехе, но от божественного начала. И так же совершенны, как боги.

– Действительно! Человек рождается в любви. И разве это – грех?

– Человек совершенен – ведь он дитя Творца. Иисус говорил палачам «Здравствуй, добрый человек». Нет зла. Его проповедь – она о любви.

Я сидел вполоборота к коридору. В полумраке там кто-то неслышно двигался. Качнулась штора, мелькнула тень. Чья? Меня встретила только Вероника Михайловна. Значит ли это, что в квартире больше никого нет? Или разыгралось моё воображение от звонкой тишины за спиной, от рассказов о далёких Плеядах?

– Но ведь так сильны в нас инстинкты. Однажды они вырываются… Это – зверьё неуправляемое. Двери клеток нараспашку внутри нас. И становится плохо не только нам, окружающим тоже, – сказал я.

– Вера – это солнце. Культура – компас для сознания. Надо помнить, кто мы, откуда пришли. Тогда понятия добра и зла теряют под собой почву. Так ли верно мы истолковываем свои видения, от бессознательного к реальному вокруг?

– А любовь?

– Это и есть – Бог! Сгусток тепла. Надо её пестовать, лелеять. Уникальная энергия жизни сберегается только в ней!

– И однажды я, вернусь к себе домой?

– Конечно! Эту данность ты должен определить как высшую, единственную правду и двигаться дальше, веруя, любя и не сомневаясь. Правда – может быть только в единственном числе.

Мы выпили крепчайший кофе, смолотый из зёрен пяти сортов, с небольшой щепоткой соли. Взбодрились, вспомнили общих знакомых, похвастались успехами близких.

– А почему вы решили, что я тоже с Плеяд? Может, с Арктура?

– Смотри. – Она расстелила на столе большую, сложную таблицу с непонятными для меня красивыми знаками, загадочными символами, похожими на ветки ископаемых хвощей. Покачала над ней кристаллическим маятником. – Видишь? Вот моя звезда – главная из семи в Плеядах – Алкилона. Вот – твоя звезда, чуть в стороне.

– И так вот – просто?

– Надо просто верить. И воздастся – по вере, а не за примерное поведение.

– И нет случайностей на этом пути?

– Конечно! Мы не всегда последовательны и терпеливы, задумываясь о чём-то важном. Мудрость суеты не терпит. Она – награда за великий труд сопереживания, прежде всего – ума. Это единственный путь к себе.

Я стал одеваться. Попугайчик затих, дремал в клетке, роняя изредка голову, вздрагивал беззвучным тельцем. Ящерица исчезла, словно и не было, дрозофилы лучились голубыми искорками глаз по периметру горшка с цветами.

Уходить не хотелось, но было неприлично оставаться дольше.

В коридоре к нам вышел седой пудель среднего роста. Посмотрел глазами принципиального пенсионера из-под прозрачного козырька редкой чёлочки.

– А как же шампанское? – спохватилась Вероника Михайловна.

Пудель раскрыл пасть, молча зевнул, показал рекламный частокол белых зубов. Потом встряхнул головой и фыркнул.

– После возвращения с Плеяд, – прозвучал у меня в мозгу хрипловатый голос.

Мы переглянулись. По-прежнему было тихо в квартире. Показалось?

– Двадцать семь лет, а хоть бы раз тявкнул. Даже не знаем, какой у него голос! – засмеялась Вероника Михайловна и показала рукой на пуделя.