Ехали с вокзала через райцентр.

Не быстро, дорога плохая.

Молчали. Каждый по-своему.

Племянник улыбался, обхватил руль двумя руками, навалился слегка на баранку широкой грудью. Румяный, ладный и крепкий парень. Рад был встрече: «Похож на иностранца. Сколько же он лет, тому обратно, уехал? Я школу заканчивал. Давно. А вот же – вернулся! Хоть бы и в отпуск, а всё равно. На Стёпку моего порадуется».

– Стёпка-то твой спит, поди! – улыбнулся мужчина рядом.

– Дык, чё ему станется – молокосос!

Мужчина всматривался в пейзаж за окном, находил какие-то, только ему памятные приметы, но и перемены очень точно определял. Особенным взглядом выцеливал важное после долгой разлуки. Волнение приятное возникало в груди, и окружающее не казалось убогим, как думалось прежде, когда уезжал отсюда юношей.

– Стой! Иван, остановись! – закричал вдруг.

Водитель резко притормозил, машина вильнула и резко остановилась вперекос. Спросил тревожно и участливо:

– Чё такое? Вам плохо, дядь Вить? Укачало?

– Ну как же меня может укачать? Скажешь, не подумавши!

– Перепугался маленько-то, чё!

– Не пугайся. Мне сейчас даже очень хорошо! Только вот – постричься надо, вот оно что, – приподнялся, глянул в зеркало заднего вида, погладил себя по голове. – Явлюсь на порог кудлатый, понимаешь, лохматый и неаккуратный! Непорядок! Подождёшь? А нет – не беда, такси возьму.

– Ну, это ничё тогда. Что уж, так и быть. Дело-то неплохое! – заулыбался, синими глазами засветился Иван.

Приезжий вылез из машины. Постоял немного.

Где-то недалеко тонко блеяла коза. Птица неведомой породы пела высоко на дереве. Мужчина слушал пение, улыбался.

Промчался трескучий мопед, оставляя вонький выхлоп.

Мужчина нахмурил брови.

Высокий, худощавый, шагнул через убитый газон, обошёл корявый ствол клёна, едва заметно белого, примерно на метр, после весенней побелки.

Прямиком вышел к небольшому двухэтажному зданию.

Первый этаж облицован белым сайдингом. Длинной полосой над окнами-пакетами – чёрным по розовому фону витиеватая вывеска. Прочитал: «Salun – Spa, Парикмахерская».

Хмыкнул.

– Чего уж там! Пахермахерская. Явропа! – вспомнил с иронией местное «наречие».

Второй этаж некрасиво выпирал наружу: серые брёвна, трухлявые с торца, давно не крашенные оконные рамы, убогие тюлевые занавески неопределённого цвета, герань на кособоких подоконниках. Крыша словно кое-как нахлобучена на дом и выглядела неаккуратно. Казалось, что брёвна могут раскатиться в любую минуту, и останется только нижний этаж.

Мужчина ещё раз окинул взглядом строение, подумал с грустью: «Тоже мне, вырядились, губы накрасили, а туфли не почистили! Непорядок!»

Племянник открыл дверцу, закурил, не выходя из машины, глянул ему вслед. Покачал головой и снова улыбнулся весёлым мыслям накануне приятной встречи.

Колокольчик на двери салона звякнул. Мужчина поздоровался, увидел женщин, числом пять, сгрудившихся в небольшой комнатке перед зеркалом-трельяжем.

Беззвучный шабаш музыкального клипа метался цветным безумием под высоким потолком.

Календарь скручивался по углам папирусом и дарил выцветшую улыбку вечно молодой Софии Михайловны Ротару.

Запах уксуса вперемешку с парфюмом и мужским дешёвым дезодорантом.

Пол неровный, с уклоном в сторону улицы плохо подметён.

«Что-то они… Столько женщин, а подмести некому».

Коротко нахмурился, но спросил с улыбкой:

– Тут исключительно дамский салон, или можно привести в порядок причёску одинокому джентльмену? Ну, там – лёгкий пирсинг, кольцо в нос, гвозди в уши, ваксинг, мелирование и наращивание волос, ногтей и прочего хозяйства?

Женщины дружно засмеялись, не стесняясь обмазанных краской волос, неряшливых голов, будто из воды вынырнули, полудомашнего вида и незавершённых штрихов радикального макияжа последней надежды.

– Можно, можно, вот кресло свободное.

– У нас мужчины в дефиците!

– Не стесняйтесь, проходите!

– А где мастер… мастерица? – спросил мужчина.

– Это я. Садитесь.

Женщина лет сорока отделилась от стайки, показала рукой на вытертое по бокам кресло с «пролежнями» в соседней, совсем крохотной комнатёнке.

Она была миловидна, среднего роста, волосы русые, короткие. Спина прямая, шея открытая. Грудь мелькнула в разумном вырезе чистого белого халата.

Просматривалась в ней аккуратность, и ещё приметил он, мгновенно и безошибочно, что-то, чему не нашёл сейчас определение, но оно ему понравилось. Он её сразу выделил среди товарок, хотел, чтобы именно она его стригла, и был рад, что не ошибся.

Ещё он отметил карие глаза, грустное лицо.

Про себя он пожалел незнакомку и снова улыбнулся.

Потом уселся в кресло основательней, повертел головой, убедился, что поступил правильно – стричься ему приспело.

Позади в окно был виден парк, пыльные деревья. Семенила с коляской какая-то бабуля. Он подумал, что она похожа на пешехода на «зебре», каким он виден в зеркале заднего вида в автомобиле.

– «Присаживайтесь». Не «садитесь», а – «присаживайтесь». Приставка «при» означает кратковременность действия глагола. Извините за нотацию. А теперь давайте за меня возьмёмся. Всерьёз! Я доверяю вам свою голову. Вот!

Женщина накрыла его тёмной пелериной, плотно обвязала её вокруг шеи. Расправила на плечах. Потом посмотрела на него пристально в зеркале, провела рукой по голове, едва коснувшись волос. Немного рассеянно, словно задумалась коротко или решала что-то важное.

– Давайте. Как будем стричься?

– Покороче. А то я уже совсем потерял форму головы. Потерялась – голова. Я это понял сейчас. Согласны?

– Голову нельзя терять. Но чтобы было красиво – это можно.

– Верно. Хотя я и так… в меру упитанный. Как Карлсон. А вот – голова! И одинокий.

– Да? Что-то не очень верится, – стрельнула взглядом. – Одинокий.

– Представьте себе, такая история… леденящая кровь. И кошмары стали сниться.

– Почему?

«Брови натуральные, это хорошо! Терпеть не могу «выщипанных», ниточек рисованных!» – подумал он и сказал:

– Кудри вьются, локон душит, просыпаюсь от ужаса. Надо привести волосы в соответствие с какой-нибудь причёской. Поздно патлами обзаводиться, да и не люблю я долгогривых. К тому же старость…

– Вы же не старый. Не обманывайте!

– Не буду.

– Вам от силы сорок два! Сейчас подстригу коротко, ещё моложе станете.

– Меня же на границе остановят! И не пропустят в Евросоюз.

– Пропустят, куда они денутся.

– Я на вас тогда сошлюсь. Или вернусь на ПМЖ. Пока будет идти суд по правам человека в Брюсселе.

– А вы откуда? Издалека?

– Из Ирландии.

– Правда?

– Представьте себе! «Зелёный остров».

– Далековато. И что же вы – там?

– Да, живу я там. Вы – тута, а я – тама!

– О-о-о! Везёт же вам. А как туда попали?

– А вот, собрался с духом и поехал. Помните, у Пушкина: «За мной гнались, я духом не смутился, и дерзостью неволи избежал». И попал. В хорошем смысле – попал. В заграницу. Сначала тоскливо, конечно. «Если вы утонете, и ко дну прилипнете, полежите пять минут, а потом привыкнете». Так вот просто.

– Давно мне никто стихи не читал. А до этого где жили? – засмеялась она.

– Так что делать-то на вахте? И спляшешь, и споёшь, и стихи разучишь. Здешний я. Из Ждановки. Правда, не был давно. Из Ирландии вот добираюсь, вечерней лошадью, можно сказать. Который год всё не могу добраться. Столько лошадей загнал-поменял. Уж сёстры, наверное, стол накрыли. Завалили его всякой вкуснятиной ради такого случая.

– И где лучше?

– Где нас нет, там лучше всего. И с каждым годом именно там – всё лучше и лучше. Можете не проверять.

Машинка трещала, они улыбались друг другу через зеркало, обменивались пытливыми взглядами.

Ему были приятны прикосновения её рук.

– Решили оставить чубчик? – спросил он.

– Нет, сейчас приведём его в порядок. Подровняем. А вы хотите оставить?

– Что вы! Мастеру видней, что надо делать. У меня форма головы сложная.

– И приедете к столу – краси-и-и-вый! – сказала она.

– Мужчине комплименты не особенно важны. Но всё равно – спасибо.

Он снова улыбнулся ей в зеркало.

Она чуть-чуть сместила уголки губ, глаза опустила. Получилось мило, и он опять молча отметил – нравится.

– И как вам там живётся?

– Нормально. Трудимся от зари до зари.

– Кем?

– Менеджером. В порту, на грузовом терминале.

– А язык знаете в совершенстве?

– Прилично знаю. Если бы я знал в совершенстве, получал бы двадцать пять евро в час, а так – всего лишь пятнадцать.

– А что ж не учитесь?

– Думаю на русском. Вот в чём дело! Мешает говорить, но помогает родину не забыть. Как без этого?

– И в каком городе?

– В Дублине. В столице. Столичный парень!

– Хорошая страна?

– Нормальная. Вам бы здесь чиновников поскромней, так и тут, глядишь, было бы неплохо. Набивают карманы, остальное им не интересно.

– Это уж точно! Мне кажется, ни в одной стране мира такого нет!

– Согласен! Я много стран повидал.

– И давно уехали?

– Да уж много лет набежало. Так вот – живёшь, живёшь, и вдруг однажды начинаешь понимать, что нет тебе места в этой стране. И что же, переходить нелегально границу? Сдал на латвийское гражданство. Историю, гимн рассказал. С выражением. Восемь строчек. Собеседование про то, про сё. Напрягся. Язык сдал и забыл – зачем он мне в Ирландии? Квартира у меня в Латвии, от пароходства дали. «Однушка» в кооперативе. Запер и уехал. А в Дублине на съёмной живу.

А сюда часто ездите?

– С прошлого века не был. Как уехал поступать в мореходку, так и не получалось проведать. Всё как-то съёжилось, а рядом другое выросло. За это время. Жизнь пустоты не любит, заполняет жизнь пустоту. И людьми, и растениями. Даже дураками и чертополохом. Факт!

– А родня-то здесь осталась?

– Почти и нет. Сёстры старшие. Старенькие все. Когда теперь снова-то свидимся?

– Здесь немного снимем? Виски сделаем косые?

– Конечно. Мне нравится. Хорошие у вас руки, не раздражают. И дело знают.

– Спасибо. А мы тут живём примитивно, как идиоты.

– Отчего же именно идиоты?

– Да… Верим всему, что по телику говорят, уши забивают, а потом злимся на себя, что опять обманули. Ну разве не идиоты? А там у вас тоже всё дорого?

– Конечно. Но и зарплаты высокие. Главное – найти работу. Хотя там всякая работа есть. Сосед, молдаванин, пиццу развозит, с пяти вечера до двух ночи. Десять евро в час, восемьдесят за смену – доволен!

– Наши за границей – кто нянькой, кто горшки выносит за больными. Что хорошего? А что можно купить за один евро?

– За один евро? Пожалуй, пучок укропа!

– Дорого! А стрижка сколько стоит?

– Вот такая, например – тринадцать-пятнадцать евро.

– Пятнадцать минут и пятнадцать евро! Неплохо. И что же – у вас там свой мастер есть, наверное? Красивая?

Фен громко погнал горячий ветер. Они замолчали.

– Прекрасно! – оценил он работу в зеркале. – А стригусь я там, где придётся.

– Нормально? Вам нравится?

– Мне нравится!

– Вы немного похожи на Вилли Токарева.

– Должно быть, усами. Не вокалом же! Мне при других петь запрещается! Людей надо беречь.

– Да!

– Вот Токарев – тоже эмигрант, а нашёл себя. И слава богу.

– Довольны своей жизнью?

– Да так… нормально. День за днём. Размеренно, уклад образовался. Ритм какой-то, что ли. На этом очень время экономится, делаешь машинально, голову отключаешь. Потом что-то копится, копится. Подспудно. И как схватит за горло, – он сделал движение рукой под пелериной, остановился, волосы просыпались на пол. Пегие, пучками. – В один денёк распрекрасный каа-ак навалится. Как пьяный на спину. Это всё. Хоть волком вой. Но отпустит – и снова, вроде бы, и неплохо!

Встал с кресла, повертел головой, плечи распрямил, изучил себя в зеркале.

– Замечательно.

– Заходите, будем рады.

– Сколько я вам должен?

– Сто пятьдесят рублей.

– Вот – пятьсот.

– Ой, это много. Неприлично много!

– У меня нет мельче. В Дублине стригут хуже, а плачу больше. Плачу́ и пла́чу! Шутка! Так что мне вас порадовать – тоже в радость.

– Вы на маршрутке?

– Племянник поджидает. В-о-о-н он, дымит, как паровоз. На алой «Ниве». «Алые паруса», да. Такой вымахал… племяш. Папаша новоиспечённый. Крестить будем Стёпку, сына его.

– Будете в наших краях – заходите.

– Спасибо. Деньги будут – забегу!

– Всего доброго. Вы весёлый такой. Так заходите, не надо денег. Вы нескучный клиент!

– Берегите себя!

– Для кого – беречь? И вы тоже себя берегите!

Мужчина вышел.

Она стояла у окна, смотрела ему вслед. Потом села в кресло.

«Ничего мужчина. Залётный морячок. Ворвался, как… пират. Только без ножика. И машина у него, как свёкла варёная. – Тихо вздохнула. – Надо будет вечером зайти в магазин, занести хлеба буханку бабушке. И творог. Промтоварный уже закроется, а надо бы лак для ногтей купить, тёмный, средство для мытья посуды. Завтра бы не забыть. А что на ужин?»

Женщины за её спиной переглянулись, обменялись короткими взглядами, засмеялись.

«Ржут, как… не знаю что!» – подумала она, но было приятно, потому что знала причину этого веселья.

А он стоял у машины, курил, хмурился, наклонялся к кабине, о чём-то разговаривал с племянником, изредка посматривал в сторону парикмахерской.

Шёл обратно, делал короткую отмашку руками. Высокий, энергичный.

Решительно бросил окурок в урну.

Зазвенел колокольчик.

Она круто развернулась в кресле.

– Что-то забыли?

– Слышите? – показал рукой вверх, на дверной косяк. – Я знаю, для кого звонит этот колокол. Едем – в Дублин!