А солнышко с каждым днём всё выше, выше, светит ярче и греет жарче, всё дольше на небе держится. И с каждым днём всё живей да веселей Аршин, всё толще да беззаботнее. Знай бока на солнышке греет, бурёнку свою пасёт и молоко вёдрами хлещет. Как заправский телок.

И про чёрный лентяев голод забыл. Но мать не дала Аршину лоботрясничать и в один прекрасный день отвела сына к Амбарасу, чтобы кладовщик его себе в помощники взял, своему делу обучил. Мешки считать, крыс гонять, ключами на поясе бренчать.

Но крёстный отец только руками замахал: дескать, летом на складе пусто, чуть не дверь нараспашку, и даже ночной сторож Караулис больше по привычке здесь сидит. Свежим воздухом дышит.

Повела мать Аршина к деду Караулису и говорит:

— Пускай хоть даром помогает тебе. Всё лучше, чем лодыря гонять!

Старик и согласился. Сел Аршин вместо него на крылечке склада, самопал кремнёвый меж колен поставил, а сам грошиком своим любуется, тем единственным, который Шарик заработал. То рукавом его потрёт, то на зуб попробует. Как-никак забава.

Тем временем небо тучами обложило, началась гроза. Дождь как из ведра, молния так и шастает по небу. А Аршин, под навес забравшись, только посмеивается над ней:

— Хоть ты и сильная, хоть и грозная, всё равно тебе такого грошика не иметь. И самопала тоже!

Вдруг — пых! — огненный шар свалился на ближний тополь. Вспыхнуло дерево. Серой завоняло вокруг. Аршин от грома к земле пригнулся, поджилки затряслись у бедняги. Даже грошик со страху выронил. Монетка виль-виль — да и в щель провалилась. В самый подпол.

— Уж и пошутить нельзя, — сказал Аршин молнии, но только поздно было: как сквозь землю провалился грош.

Ни самому посмотреть, ни людям показать, о серьёзных покупках и думать нечего!

Наутро приходит расстроенный Аршин к своему крёстному отцу и слёзно просит:

— Дядя Амбарас, ломай пол!

— Не морочь мне голову, — отмахивается кладовщик.

— Заработок за столько лет пропал!.. Помоги достать!

— Стану я за грош колхозный склад ломать!

— А за рубль?

— Ещё подумал бы.

— А за сто рублей?

— Это другое дело.

Полдня Аршин мозгами шевелил, думал, как ему свою денежку выручить, и придумал наконец: улучив момент, стащил у кладовщика сторублёвую бумажку, сложил её вчетверо да в ту же щель засунул. И щепочкой подпихнул.

— Теперь небось и пяти досок не пожалеешь! — радостно сказал Амбарасу и побежал за ломом.

Крёстный не медля принялся за дело. Отодрал половицы, всю землю пальцами ощупал и не успокоился, пока не спрятал сотенную в карман. Аршин тоже рад-радёшенек, будто заново свой капитал обрёл, на дороге поднял.

— Давай заодно уж и крышу починим, — говорит ему Амбарас. — Смотри, как с потолка течёт. Струями вода льётся.

— Кто же в такой дождь на крышу лезет? — не соглашается крестник. И головой мотает.

— Ничего, — говорит кладовщик, — мы её после дождя починим и под каждую щель горшок поставим. С крышкой.

— А тогда уже и течь не будет, — говорит Аршин и снова монеткой балуется.

Грошик свой под потолок подбрасывает.

— Эге, да ты не так глуп, как про тебя говорят, — ухмыльнулся кладовщик, по-своему поняв парня. — Недаром я тебе на крестины овчинку подарил. В парикмахерской накрученную!

И начал уговаривать Аршина, чтобы тот навсегда при складе сторожем остался. Денег обещал не жалеть, крупы ячменной отвалить и варёных каштанов дать. Конских, прошлогодних.

Аршин и согласился. Трудно, что ли, ему человека уважить? Жалко, что ли, Амбарасова добра? Не всё ли равно, как время убить?.. А тут ещё деньги сами в руки просятся.

Сел он под тополем, в который молния била, прислонился спиной к дереву и похрапывает так, что вороны склад за три версты облетают.

А кладовщик заранее сговорился с ворами ограбить склад. Подкрались бандиты в полночь, а подойти к сторожу боятся. Страх берёт, как посмотрят на Аршиновы кулаки. Дрожь по телу, как самопал кремнёвый увидят. Поджилки трясутся, как глянут на дубовый кол, что рядом торчит. Стоит богатырю шелохнуться, как у грабителей душа в пятки.

Бежали бы от этого места куда глаза глядят. Но вор, он вор и есть: трусит, а ворует.

Вскочили они все вместе, навалились на Аршина, руки ему скрутили и голову в мешок засунули, а караульщик и не думал отбиваться. Ему как раз чудный сон снился: ленивые вареники во сне уписывал. Обчистили воры склад, всё зерно вынесли и следы свои граблями заровняли, а грабли в пруд бросили. Будто на крыльях улетели.

Аршину так уж хорошо, так уж славно в сонном царстве! И комары через мешок не кусают.

Утром примчалась милиция. Стали всех расспрашивать, допрашивать. И сторожа взяли за бока.

— Ты почему разбойникам не сопротивлялся, если у тебя в одной руке ружьё, в другой — кол дубовый? — спрашивает главный милиционер.

— Как же мне было сопротивляться, если обе руки заняты? Сами посудите!

— А почему "караул" не кричал?

— Как же мне было кричать, если рот варениками забит?

— Может быть, ты узнал кого-нибудь из них?

— Как же мне было их узнать, если они даже не поздоровались?

— Так, может, хоть заметил, куда они скрылись?

— Как же мне было заметить, куда скрылись, если я не видел, откуда они явились?

Поняли милиционеры, что от раззявы толку не добьёшься, и отпустили его с миром. Правда, на прощание сказали, что, мол, в следующий раз за такие вещи по головке не погладят: уже не маме, а самому Амбарасу отдадут на перевоспитание.

Через несколько дней зазвал кладовщик Аршина в гости. Усадил за стол, мёдом-чаем потчует, на все лады расхваливает крестника и деньги в руку ему суёт. У парня глаза на лоб:

— За что?

— За то, что молчать умеешь, — объясняет кладовщик.

С деньгами в ладони прибежал Аршин домой, схватил иголку с ниткой и перед зеркалом устроился.

— Что ты делаешь? — спрашивает мать.

— Хочу рот зашить.

— Совсем ума решился! — обомлела Дарата.

— Я не решился, — отвечает сын. — Те решились, кто за молчание большие деньги платят. Пачками в горсть суют!

Сгребла Дарата Аршинову добычу и бегом куда надо. Как на духу всё выложила.

Амбараса за решётку упрятали, а растяпе-караульщику тут же отставку дали. И ружьё отняли. Ту самую пищаль, которую дед Караулис на крестины ему дарил. Самопал кремнёвый!