Долго ли; коротко, пришла пора Аршину в школу собираться. Мать принарядила сына, соседские ребята книг ему надарили, отец новый ранец справил, всякой снедью набил и крынку молока туда же — вдруг пить захочется! Снарядили мальчика в школу.

Как на ярмарку, провожали.

— Ты уж, гляди, ногами камни не гоняй, — наказывал отец. — Ботинки-то новые куплены!

— Ноги новые не купишь — мне их больше жалко, — ничего не обещав, ответил сын.

— И пожалуйста, не запачкайся, — уговаривала мать. — В школе все ходят чистенькие, беленькие, а ежели невзначай измажешься, тут же пойди и руки вымой. Да об пиджак не вытирай, вот носовой платок тебе кладу.

— Не бойся, я грязные руки в карманы спрячу, никто и не увидит, — заверил сын.

— Будешь идти — смотри по сторонам. Не спеши дорогу переходить, подожди, пока машина проедет, а то недолго и под колёса угодить.

Сын только покивал головой, заранее на всё согласный, нахлобучил фуражку и пошёл. Как солдат на приступ, зашагал.

— Может, из него человека в школе сделают, — вздохнула мать.

— Все паны с образованием, — ввернул отец.

Проводить-то проводили, а встретить выпустили из виду. Ждут сыночка к обеду — нет его, ужин скоро — не видать Аршина. Другие школьники давно уже дома, а его всё нет и нет. Как сквозь землю провалился.

Пошёл Кризас паныча своего искать, на всякий случай котомку с едой и квасу жбан прихватил в дорогу. Подходит к перекрёстку, видит — их верста перед кюветом застрял, туда-сюда башкой вертит и плачет в голос. За слезами не видит ничего.

— Вот те на! — удивился отец. — Ты чего ревёшь?

— Да-а, ты велел не спешить, подождать, пока машина проедет. Целый день её жду, а она всё не едет и не едет, одни тракторы.

— Так ты и в школу не попал?

— Как же я попаду, если через дорогу перейти нельзя?

Привёл отец своё чадо ненаглядное домой и молчит, ничего не говорит — не хочет признаться, что глупый совет дал. На следующее утро сам вывел сына на перекрёсток и сказал:

— Ступай и не глазей по сторонам! Теперь уже наоборот советовал.

Аршин и попёр куда ноги несут. Топал, топал, пока дорога не привела его к мельнице. Ученик вошёл, книги под лавку бросил, еду на стол выложил, на ладони поплевал и целый день с мельником мешки ворочал, молол пшеницу, драл крупу, рожь пеклевал, а вечером выбил пыль из одежды и, придя домой, радостно сообщил родителям:

— Правду матушка говорила, что все беленькие в школе… С учителя белый порошок так и сыплется. А до чего же большая эта школа, до чего красивая!.. Всё там вертится, грохочет — только успевай мешки таскать. Вот какая тонкая наука — точь-в-точь мука! — Вытряхнул пыль из карманов, шапку выколотил об стол и скромно ждёт, когда отец похвалит его, мать по головушке погладит.

— Значит, ты не в школе, а на мельнице целый день провёл?! — догадался Кризас. Чуть не лопнул от досады.

— Может, это и мельница была, но очень мне там понравилось, даже про еду забыл, — весело рассказывал Аршин.

Мать послушала, послушала да и кинулась в ноги мужу, стала его просить-молить:

— Ради бога, отец, отдай ты сына мельнику в ученики, коли эта работа по душе ребёнку, не будем из него перед всем колхозом посмешище устраивать.

— Ну нет уж! — рассвирепел Кризас. — Либо пан, либо пропал! — и ещё добрый час ногами топал, кулаками тряс.

Не столько жене, сколько сыну про пользу науки вдалбливал.

На третий день Вершок за руку притащил Аршина в школу. Подпрыгнув, ткнул его кулаком в спину и направил к учителю.

— Скажи "добрый день", оболтус!

— Добрый день, оболтус! — повторил Аршин и поклонился.

Отец готов был сквозь землю провалиться.

— Ну, последнее слово мог бы и не говорить, — усмехнулся учитель. Учиться хочешь?

— Да не то чтобы очень… — замялся Аршин.

— Может быть, ты всё уже знаешь?

— А чего там знать!.. — ковырял пол ботинком Кризасов сын.

— Так, так… Чему же тебя учили дома?

— Панствовать! — гаркнул Аршин и так шмыгнул носом, что у самого уши заложило.

Даже поросята взвизгнули на скотном дворе: думали, мать-свинья им хрюкнула.

Учитель тоже покачал головой и сказал:

— Куда же тебя, такого большого пана, посадить? Отправляйся-ка ты на заднюю парту да помалкивай там. Сиди тихо, как мышь под метлой!

Огляделся Аршин и, нигде не найдя метлы, решил забиться под собственный ранец. Как гусь, упрятал голову под крыле.

Учитель сделал новичку замечание, показал ему, как правильно сидят за партой, а потом стал спрашивать у Аршина имя, фамилию, кто его родители, чем занимаются в колхозе. Только Аршин помалкивал. Словно воды в рот набрал.

Ребятам наскучило глазеть на новенького, начали перешёптываться, шуметь, мешать учителю. Разжужжались, как пчёлы в улье.

— Тихо, дети, — приказал учитель, — положите руки на парты и сидите так, чтобы слышно было, как муха пролетит.

Класс замер, а Аршин одной рукой рот зажал, а другую — к уху приставил, чтобы лучше слышать, но, так ничего и не услышав, спросил учителя

— А когда вы муху-то пустите?

Ребята так и покатились со смеху. Одному Аршину невдомёк, над кем они хохочут. На следующем уроке учитель задал загадку классу;

— Кто семь дней по пескам без еды, без воды поклажу тащит?

Аршин опять отличился: не дожидаясь, пока его спросят, выскочил и выпалил:

— Ерунда это! Я вот знаю; кто семь дней жрет, пьёт и ни черта не делает. Пальцем о палец не ударит!

За такую выходку учитель; наверняка бы отправил его в угол, но тут раздался звонок; Только тем и спасся Аршин.

На большой перемене ребята достали свои завтраки и едят спокойно за партами, а председателев сынок маслом сало намазывает и хвастается:

— Дом у нас — полная чаша!

— А у нас — бочка целая! — не остался в долгу Аршин и, вынув из ранца селёдку, посыпал её солью.

Все лишь головами качали.

На последнем уроке Аршин не выдержал и со всех ног помчался домой. А перед этим весь школьный бак выхлестал.

— Ты что так рано? — удивилась мать,

— Жажда ученья одолела, — объяснил сын, припав к ведру с водой. Так через край и выдул всю.

— Ну как, понравилось тебе в школе? — вернувшись с работы, спрашивает отец.

— Да не то чтобы очень, — кривит нос Аршин. — Учитель только и делает, что у меня всё спрашивает, а сам, видать, ни черта не знает.

— Ну и ну!.. — покачала головой мать. — Да я бы в угол тебя; за такие речи! Ведь должен учитель вас проверить.

— Проверять так проверять, — заметил сын. — Пусть уж лучше тогда заставит нас карманы вывернуть.

— Молодец, сынок- похвалил его Кризас, поглаживая лысину. — Ясновельможный пан Яцкус тоже батраков проверял, так он даже рубаху снимать велел. А ты небось как по писаному на все вопросы отвечал? — радовался он сыновьим успехам.

— Да мне с ним связываться не хотелось, — напыжился Аршин. — Я всё молчал, молчал, ну он и отстал; ему надоело спрашивать, а мне молчать — нисколечко. Я бы и ещё полдня помалкивал.

— Больше ничего в школе не было?

— Да вроде ничего. Не успел я что-то сказать, как все за животики схватились от смеха. Некоторые и до сих пор хохочут.

— И весь день так?

— Ага. Ещё про какого-то букваря учитель толковал, но я ему сразу заявил, что такой специальности у нас в деревне отродясь не слыхивали. И на районном фестивале буквари не поминались.

— Правильно, сынок! — подтвердил отец. — Бондарь, дегтярь, пахарь, грабарь — этих мы знаем, а про букваря впервые слышу. Наверно, что-нибудь вроде слесаря…

Так натаскивал своего единственного сына старый Вершок: в школе и не в школе, дома и не дома никто ничего не знает, ничего не понимает, одному Аршину всё ясно, он самый толковый, самый умный, самый учёный. В общем профессор кислых щей!

А время шло. Наступила веcна, последняя чет-верть на исходе. Вызывает учитель старого Кризаса в школу и говорит:

— Видно, придется вашего сына оставить на второй год. Он хоть и вымахал до потолка, а никак за малышами не поспевает. Выйти к доске не может.

— Воля ваша, — развёл руками Вершок, — а только с чего бы это? Может, мы чем не показались вам или просто робеет мальчик? Вы при мне его поспрашивайте, авось он себя покажет, У нас в роду никто ещё в грязь лицом не ударял.

— Ну хорошо, — сжалился учитель. — Аршин, ты знаешь, что Земля вертится вокруг Солнца. А вокруг чего вертится Луна?

Думал-думал лоботряс и ответил:

— Это всё ерунда. А вот вокруг чего Земля ночью вертится, когда Солнца нет?

Учитель только руками развёл, а старый Вершок подкрутил усы и похвалил сына:

— Даже сам Считайка, наш колхозный бухгалтер, и тот лучше не ответит. Как из стенгазеты читает мальчик.

— Сколько будет, если ты от четырёх яблок отнимешь два? — снова спрашивает учитель-мучитель.

Аршин лоб наморщил, палец в рот засунул, чтобы вернее думалось, и мигом решил: — Четыре.:

— Ну как же так? У тебя было четыре яблока, два из них ты отдал товарищу, сколько у тебя осталось? — Четыре.

— Да ведь ты два отдаёшь!

— Нет уж, дудки, — спорит Аршин, — я и сам их съем.

— Правильно, сынок, нечего яблоки всяким побирушкам раздавать, — поддержал отец. — Мальчик знает, что делает, его не собьёшь. За такие ответы хоть шестёрку ставь!

— Ну вот тебе последнее задание, — вздохнул учитель. — Возьми мел и напиши своё имя и фамилию.

Ученик расставил руки, отмерил на доске аршин и провёл длинную линию. Затем отмерил вершок и провёл вторую — покороче.

— Что это ты начертил? — не понял учитель.

— Длинная черта — Аршин, короткая чёрточка — Вершок.

— А буквами ты умеешь? — допытывался учитель.

— Да при чём тут буквы, если и так понятно? — не выдержал старый Кризас. Грамота облегчать должна, а не затруднять человеку жизнь. Будь моя воля, я бы и линии упростил, одни точки от них оставил.

Сколько ни убеждали старый и малый, учитель всё же оставил Аршина на второй год. А тому понравилось: он и третий, и четвёртый срок проторчал в том же классе; так и сидел бы там до седых волос, да семь лет спустя Кризас сам забрал его из школы. Как барана, домой пригнал.

— Хватит, научился! — заявил Дарате. — Три крестика поставит, как неграмотный, и будет с него. Главное, пусть деньги считать умеет, когда зарабатывать начнёт. Чтобы их куры не клевали.

— Стыд и срам! — убивается Дарата.

— Эка невидаль! — пожимает плечами неуч. — Наш учитель десять лет в одном классе сидит, и никто ему дурного слова не скажет. Наоборот, люди шапку снимают перед ним. А чем я хуже его? Если на то пошло, могу и ещё семь лет в том же классе от-бухать. Только парту побольше пускай дадут, а то ноги не влазят…