Через несколько дней после своего признания из ворот тюремной больницы с большой сумкой в руках вышла Нина. И растерянно остановилась, щурясь от яркого солнца, не зная в какую сторону идти. И только тут увидела идущего ей навстречу Ликату и стоящую поодаль машину.

— Что такое вдруг случилось? — спросила она Давиде. — Мне сегодня утром неожиданно сказали, что я могу идти.

— Судья подписала распоряжение о твоем освобождении. Давай садись в машину, я отвезу тебя домой.

Еще сама не веря себе, Нина влезла в автомобиль. Когда они приехали в фотоателье, Ликата попросил молодую женщину внимательно осмотреть все до мельчайших подробностей внизу — в ателье и наверху — в жилой комнате и сказать, все ли на прежнем месте, не замечает ли она чего-нибудь, что кажется ей странным, необычным.

— Прошу тебя, будь внимательна, это очень важно, скажи мне про любую мелочь, говори все, что придет тебе в голову… Ничего не пропусти…

Нина осмотрелась вокруг, но ничего такого не заметила — все было на своих местах, все было в порядке.

— Где хранил Беллини фото или негативы, которые считал важными, хотел спрятать? Наверняка некоторые снимки он использовал для шантажа.

— Не знаю, никогда не замечала.

— Может быть, в книгах?

Нина покачала головой. Да и книг-то в доме почти не было.

— Может, в картинах?

И Ликата начал методично, одну за другой, снимать со стен эстампы и большие фотографии в окантовках, разбивая стекла, отдирая сзади картон.

— Я устала, уходи, пожалуйста, оставь меня в покое! — сквозь слезы проговорила Нина.

— Нет, не оставлю. Ты должна помочь мне найти спрятанные фотографии. Не забывай, у них твоя дочь, от этого зависит ее судьба, — жестко сказал Ликата и более мягко продолжал: — Прошу тебя, пойми, они что-то тут ищут и мы должны найти это раньше их! Напрягись, вспомни! Ну давай подумаем и поищем вместе. Ведь эти фотографии где-то здесь, совсем близко. Не забывай, это, наверно, что-то очень важное, раз из-за них убили Беллини, угрожают тебе, похитили твою Франческу… Ну где Беллини мог что-то прятать? Где он держал деньги? Я уверен, что ты не раз видела!..

Наконец до Нины, по-видимому, дошло, как действительно важно отыскать то, о чем говорит Давиде. Она стала мучительно вспоминать, напрягая до предела память.

— Мне кажется, — неуверенно начала она, — что я видела, как Беллини однажды прятал что-то в игрушку — такой пластмассовый цилиндр, красиво переливающийся внутри разными цветами… У этой штуки внизу отвинчивается дно и туда можно что-нибудь положить…

— Где игрушка? — быстро спросил Ликата, обводя взглядом комнату.

— В нее очень любила играть Франческа… Всегда тянулась к ней, — проговорила Нина, и перед глазами у нее вновь пронеслась сцена похищения ее девочки, в ушах вновь раздался ее отчаянный плач и шипящий шепот Сантино: «Запомни: ты меня никогда не видела, Беллини убила ты… Не то укокошу девчонку…».

И когда этот ублюдок схватил Франческу, она громко закричала и стала плакать, а ему попалась под руку эта игрушка, и Сантино сунул ее девочке, чтобы она перестала кричать… Еще сказал ей: «Смотри, какая красивая!».

— Так игрушка попала к Сантино? Он унес ее? — перебил Ликата.

Нина кивнула.

— По-моему, да, он взял ее с собой.

— Но они, значит, не знают, как до этой минуты не знали и мы, что там внутри, возможно, что-то есть, — проговорил Давиде.

Раздался звонок у входной двери. Ликата осторожно приоткрыл дверь, держа наготове пистолет. Но это оказалась Сильвия — она поспешила привезти Нине из приюта Николу и Серену. Дети с опаской вошли в студию, но, увидев Нину, кинулись к ней с радостным криком «мама!». Молодая женщина стала обнимать и целовать детей, потом принялась горячо благодарить Сильвию.

Велев Нине никому не открывать дверь, Сильвия и Давиде оставили ее и детей, чтобы не мешать их радостной встрече.

Сидя в своей усадьбе под Миланом, Бренно не находил себе места. Его снедали подозрения, злоба и досада. Как хищный зверь, он нюхом чуял близкую опасность, окружавшие его предательство и обман.

— Кто мог убить дочку Эспинозы? Отправить на тот свет его самого? Кому это понадобилось? Я вас спрашиваю, вы что, не слышите? — в десятый раз вопрошал он набиравшегося с каждым днем ума Марко и двух телохранителей. Но те словно онемели.

— Их прикончил кто-то, кому хотелось бы добраться до тебя. На такое мог пойти только один человек — Рибейра. Это его рук дело, — наконец решился произнести Марко.

Его слова привели отца в еще большее бешенство.

— Все беды начались, когда он тут появился, этот проклятый сосунок Ренцино! — орал Бренно. — Не успокоюсь, пока не оторву ему голову. Достаньте мне его, приведите сюда, я раздавлю его, как таракана! А еще вдобавок этот вонючий легавый, этот мерзавец Ликата! Ликату нужно замочить дважды: один раз за то, что сует нос куда не надо, а второй — за то, что работает он хорошо. Да, свое дело он знает, он по-настоящему нам опасен!.. Это совсем не то, что наши. Ничего толком сделать не умеют! Этого придурка Беллини с трех выстрелов не добили. Нет, тут нужен специалист, такой, как Сантино — на этого можно положиться, этот не подведет… И какого хрена Ликате нужно, чего ему неймется?!

Всякий раз, как бушующий Бренно сильнее повышал голос, черный мастино, словно вторя ему, угрожающе рычал.

— Не кипятись, отец, Ликата — просто старательный полицейский и лишь делает то, что ему положено — ищет похищенную девчонку. Вот и все, для нас это не самое страшное, — попытался успокоить отца Марко.

— От девчонки следует избавиться как можно скорее. Не то следы могут привести к нам. Да и сколько же можно заставлять Сантино с ней нянчиться… — сказал Бренно.

Марко рискнул возразить отцу — говорил, что девочке всего два года, она не сможет ничего рассказать, что не надо лишнего шума и крови. Но Бренно был непреклонен. Он велел сыну заткнуться и приказал одному из охранников — Скорпио — тотчас ехать к Сантино и велеть ему немедленно убрать девчонку. Удобнее всего сделать это у плотины, там безлюдно, а тело оставить на берегу, чтобы сразу нашли. Тогда оставят нас в покое.

В тот же день охранник передал Сантино приказ Бренно.

Сантино не смог скрыть растерянности.

— Да, но, может, лучше не стоит этого делать? Может, лучше затаиться и не высовывать носа. На мне и так столько всякого висит, меня и так ищут. Возможно, меня с ней увидели… А потом к чему такая спешка? — пробовал возражать Сантино.

Видя его нерешительность и желая угодить хозяину, Скорпио предложил Сантино, что если тот не хочет, то он это сделает за него.

— Ты что, не понял? Хозяин требует отделаться от девчонки быстро и так, чтобы все об этом узнали.

— Ладно, — сказал Сантино. — Раз приказано мне, то передай Бренно, что я все сделаю, как надо.

У Сильвии, да и у Давиде, было столько работы, что виделись они урывками. Сильвия поздно возвращалась домой из прокуратуры, но все же Давиде иногда оставался у нее на ночь, и они были по-настоящему счастливы. Но появлялись все новые и новые дела, отравляющие эти редкие минуты близости. Так, однажды поздно вечером, когда Давиде был у Сильвии, ей по телефону доложили об исчезновении секретаря прокуратуры Джелуччи. Сержант Джуньи ходил к нему домой, и соседи сказали, что не видели его уже несколько дней. Его жена находится в родильном доме. От нее Джуньи узнал, что недавно к мужу заходил один его старый знакомый — некий Джакомо Карта, неожиданно объявившийся в Милане.

Это имя хорошо было знакомо Сильвии.

Что заставило «старшего», которого отправили на обязательное поселение на озеро Комо (выпущенных из тюрьмы мафиози обычно «ссылают» на Север, подальше от родной Сицилии) и который должен регулярно отмечаться в полиции, заявиться в Милан? Такой опытный мафиозо, как он, не стал бы без важной на то причины нарушать установленный строгий режим. К чему ему лишние неприятности? Какое он имеет отношение к исчезновению секретаря прокуратуры?

Придя на следующий день на работу, Сильвия распорядилась найти Карту, установить за ним постоянную слежку и докладывать ей обо всех его передвижениях. Джуньи обещал лично заняться этим делом.

В этот момент судье доложили, что пришел посетитель — человек, которого она к себе вызывала.

— Проведите его ко мне, — сказала Сильвия.

На пороге кабинета появился Лоренцо Рибейра.

Сильвия назвала себя:

— Синьор Рибейра, я — судья Сильвия Конти, мне поручен надзор за вашими банковскими счетами.

— Увы, я привык иметь дело с судьями. Обычно от них одни неприятности, — отозвался Лоренцо.

— Я вызвала вас для того, чтобы сообщить, что мы выяснили: полученное прокуратурой анонимное письмо со сведениями о ваших финансовых операциях было послано Антонио Эспинозой. После этого он был убит. Вы знали этого человека?

— Да, то есть, точнее, нет. Лично его никогда не встречал, но он звонил мне несколько раз по телефону… Пытался меня шантажировать…

— Это серьезное заявление, учитывая, что его отправили на тот свет после того, как он отправил анонимку. Выходит, вы могли быть заинтересованы в его смерти, не так ли?

— Ну что ж, вы хотите обвинить меня еще и в убийстве? Валяйте! — с глубоким вздохом произнес Лоренцо. — Я привык к тому, что как только слышат мою фамилию, сразу начинают на меня вешать черт знает что… Но запомните: я не отец, не Кармине Рибейра, а Лоренцо. Я ненавижу Сицилию и все, что с ней связано. Я совершенно другой человек, пора бы это понять…

— Но кто, по-вашему, мог бы хотеть избавиться от Эспинозы?

— Этого я не знаю, но почему же немедленно думать на Рибейру?

— Зачем вы возвратились в Италию? — спросила Сильвия.

— Я — предприниматель, унаследовал весьма значительный капитал и должен им распорядиться. Но я не намерен долго задерживаться в Италии… Только, конечно, если вам не вздумается отобрать у меня заграничный паспорт, — с горькой усмешкой добавил Лоренцо.

— Нет, паспорта мы отбираем лишь у тех, кто собирается бежать от закона, — сухо ответила Сильвия.

Только Рибейра ушел, Сильвии доложили, что поступило сообщение о похищенной девочке. В прокуратуру позвонил по телефону не назвавший себя мужчина и сказал, что девочку они найдут на дороге у плотины на Ламбро близ города.

Сильвия с Джуньи поспешили в названное место, сообщив новость также и Давиде. Но радость была преждевременной. У плотины на шоссе уже стояли полицейские машины. Сильвии доложили, что в нескольких десятках шагов от берега обнаружен лишь детский башмачок. Сейчас ведутся поиски тела, вероятно, ребенка утопили… Плотина была невысокая, но через ее створы низвергались мощные потоки воды. Река в этом месте была довольно широкая, а течение очень быстрое. Девочку могло отнести далеко вниз. Посреди реки с небольшого буксира искали тело баграми, а возле берега в воду погружался водолаз.

— Нет, я, видно, уже стал слишком стар, чтобы смотреть на такое! — сказал Джуньи Сильвии и подошедшему к ним Ликате и отвернулся.

Потом достал из кармана платок и вытер глаза — слезы могли выступить и от дувшего на берегу резкого ветра.

Когда Сильвия приехала к Нине, та с детьми смотрела по телевизору забавную передачу про морских львов. Никола и Серена то и дело весело смеялись. По лицу Сильвии Нина сразу все поняла. Сильвия показала туфельку — это был башмачок Франчески. Сильвия принялась утешать зарыдавшую женщину, говоря, что она должна думать о Николе и Серене, должна крепиться и жить ради них. Дети смотрели на плачущую мать широко раскрытыми глазами. Радость их продолжалась недолго.

В это время Ликата у себя дома поспешно собирался к отъезду. Задуманная операция продолжалась: следующее действие спектакля должно было быть разыграно в Вене, Тано и вся их команда во главе с Амидеи уже туда выехали. Давиде должен был приехать следом за ними на своей машине, благо от Милана до австрийской столицы не так уж далеко. Сильвии Ликата ничего не говорил — ни о том, что уезжает, ни о цели поездки. Строгой служебной тайной не полагалось делиться даже со следователем прокуратуры судьей Сильвией Конти.

Давиде за чем-то нагнулся к нижнему ящику письменного стола, и вдруг в глазах у него потемнело. Мозг пронзила нестерпимая боль. Он приподнялся, оперся обеими руками о стол. Из последних сил дотянулся до лекарства и сунул в рот целую пригоршню таблеток. Вокруг все плыло в тумане, все двоилось. Острая стрела боли опять пронзила голову, и Давиде почувствовал, что теряет сознание. Он начал медленно сползать вниз и упал на пол.

Сколько он пролежал без сознания возле письменного стола, Давиде не знал. Наверно, довольно долго. Голова разламывалась теперь уже не от острой, а от тупой, ноющей боли, но туман в глазах рассеялся. Давиде нашел в себе силы встать и дойти до ванной. От сильной струи холодной воды стало легче. Когда он вытирал мокрые волосы и лицо полотенцем, раздался звонок входной двери. Ликата пошел открывать и распахнул дверь, не спрашивая, кто там. На пороге перед ним стояла Мария.

— Мария, это ты? Что ты тут делаешь? — удивленно спросил Давиде. — Почему ты ушла из больницы?

Женщина что-то бессвязно бормотала, все ее тело содрогалось от рыданий.

— Я не могу больше… Я боюсь… Мне холодно… Где Тано?.. Помоги мне… Умоляю… Отвези меня к Тано… — различил Давиде.

— Но, Мария, я не могу этого сделать, — растерянно произнес он, — не проси меня об этом.

Но женщина продолжала всхлипывать и умолять его:

— Я не могу без Тано… — повторяла она.

Давиде пытался успокоить ее, гладил по голове, по лицу, вытирал ей слезы. Мария доверчиво, как ребенок, прижалась к нему. Давиде почувствовал, что она вся дрожит, как в лихорадке.

— Хорошо, — сказал он решительно, — я отвезу тебя к Тано. Ты пришла вовремя. Сейчас едем!

И быстро побросав в сумку вещи, вместе с Марией спустился к машине.

В предвкушении получения обещанного Рибейрой огромного куша, Салимбени лез из кожи вон, стараясь убедить своего друга директора и одного из самых влиятельных членов правления Афроазиатского банка в необходимости изменить только недавно принятое по его же, Салимбени, предложению решение. Бывший сенатор был в ударе: красноречив, убедителен, напорист, как в самые лучшие времена. На его тонких губах играла самоуверенная улыбка, лисья физиономия излучала доброжелательность.

— Да, господа, — говорил бывший сенатор, — мы должны быть гибкими, найти в себе смелость переиграть все заново. Я сам, как глава комиссии и консультант банка, убеждал вас привлечь максимальные средства для вложения в развитие африканских стран и делал это с легким сердцем, ибо располагал гарантиями со стороны самых мощных международных финансовых организаций. Теперь же положение изменилось. Я объехал все европейские столицы, посетил Соединенные Штаты и Японию. Никто не желает больше предоставлять гарантии на африканские проекты. Миллионы голодных негров проедят всю нашу гуманитарную помощь, разорят все наши фонды помощи, а политического эффекта не будет никакого. Другое дело Восточная Европа. Все взоры сейчас устремлены туда. Это настоящий Клондайк! Мы должны все собранные нами денежки вложить в сделки со странами Восточной Европы, и наши капиталы вернутся к нам удвоенными и утроенными! Главное-то уже сделано — нами собраны огромные финансовые средства. Теперь надо лишь обратить их в другом направлении.

— Но как же быть с президентом правления? Господин Стефан Литвак, как вам хорошо известно, человек старомодный, он придерживается определенных правил и вряд ли согласится на это, — засомневался член правления.

— Эту проблему мы разрешим. Для его спокойствия мы вложим в гуманитарную помощь Африке некоторую сумму… чисто символическую, для видимости. Я это уже предусмотрел, — заверил его Салимбени.

Но видя некоторую нерешительность со стороны своих собеседников с циничной улыбкой добавил:

— А кроме того, господа, мне-то известно о некоторых ваших спекуляциях под маркой создания нашего фонда. Не думаю, чтобы вам было приятно, если соответствующие документы появились бы в печати…

Так уговорами и шантажом Салимбени выбил согласие банка направить средства созданного фонда на Восток — через тот таинственный маленький зарубежный банк, о котором говорил Тано.

— А какие гарантии предоставляет этот частный банк? — спросил, уходя, член правления.

— Полные! — уверенно ответил Салимбени.

 

Сказки венского леса

После вечно спешащего, озабоченного, мрачноватого Милана, который всегда в делах, всегда в работе (недаром с давних пор этот город зовется «Milano laborioso» — «трудолюбивым Миланом»), Вена казалась особенно нарядной, беспечной и жизнерадостной. Во всяком случае, свое богатство, свою деловую и промышленную деятельность, не менее активную, чем в столице Ломбардии, Вена маскировала разнообразием архитектуры, причудливой планировкой города, смешением стилей и эпох, легкомысленным обилием променадов и зелени — садов, аллей, парков. Все в этом городе, казалось, было создано для приятных прогулок.

Машина Тано, которую вел Браччо, неслась по Рингу — очень широкой улице — четырехкилометровому «кольцу», опоясывающему так называемый «внутренний город», самую старую часть Вены. «Кольцо» было по сторонам обсажено деревьями и больше походило на парковую аллею. Для Тано была снята маленькая вилла в одном из пригородов, а банк помещался на оживленной улочке в районе знаменитой Оперы в небольшом солидном здании архитектуры конца прошлого века.

На другой стороне очень узкой улочки находилась маленькая уютная гостиница, в которой сняли номера Амидеи и его команда. Из окон гостиницы хорошо просматривался вход в банк и было видно все, что происходит внутри него. Из окон банка можно было контролировать вход в гостиницу. Кто-нибудь из людей генерала постоянно этим и занимался, наблюдая за посетителями как банка, так и гостиницы. Все помещение банка было густо нашпиговано сложнейшей аппаратурой — за нее отвечал «технический гений» Браччо. Во внутренних комнатах были установлены телеэкраны и имелись наушники, при помощи которых генерал и Ликата могли видеть и слышать все, что происходит в операционном зале банка и всех служебных кабинетах. Там также имелись переговорные устройства, обеспечивающие связь между всеми членами спецподразделения.

С улицы в банк вела скромная, но солидная дверь, украшенная бронзовой табличкой с названием банка по-немецки: «Банк Шуленбург».

Приехавшего Тано встретил, приветливо улыбаясь, как гостеприимный хозяин, генерал Амидеи.

— Идемте, я вам покажу ваш банк, — сказал он. И когда Тано немного огляделся, генерал спросил: — Ну как? Нравится?

— Неплохо, — ответил Тано. — Как вам удалось отыскать этот выставочный зал?

— Этот, как вы изволили выразиться, выставочный зал принадлежит одному австрийскому частному банку. Его хозяева — наши друзья, и они не смогли отказать нам в этой маленькой услуге…

— А где же персонал? — обеспокоенно спросил Тано.

— Служащих мы отправили во внеочередной оплаченный отпуск. Они были очень довольны.

— С кем же я буду работать?

— Все с теми же… — отвечал генерал. — Браччо… Феде… Ну еще кое-кто… Все они в полном вашем распоряжении.

— А где Ликата? — встревоженно задал вопрос Тано.

— Ликата… Да, конечно, и Ликата, — помолчав, ответил Амидеи. — Мне тоже очень хотелось бы знать, почему его до сих пор тут нет.

Тано, осмотревшись вокруг, подошел к компьютеру, включил его и поиграл клавишами. На дисплее замелькали колонки цифр, названия банков и акций.

— Вот они — деньги, — задумчиво проговорил он. — Чем их больше, тем их меньше видно… Все здесь — в этих безмолвных сетях компьютера…

Постепенно, в течение одного-двух дней, большая часть героев этого повествования — кто машиной, кто поездом, кто вертолетом — стеклись из туманного, серого Милана в радующую глаз зеленью Вену. Однако им было не до красот природы и архитектуры.

Весь долгий путь до австрийской столицы Мария оставалась печальной, то и дело вновь принимаясь всхлипывать, жаловаться, что ей холодно и что-то жалобно шептать. Напрасно Ликата старался отвлечь Марию от горестных мыслей, обращал ее внимание на живописные долины, открывающиеся взору далеко внизу с горной дороги, на шумящие водопады, густо поросшие лесом склоны, крутые перевалы, веселые крестьянские домики и кирхи с острым шпилем, совсем не похожие на итальянские церкви. Мария оставалась по-прежнему безучастной.

— Скоро приедем, увидишь своего Тано! — подбадривал ее Ликата.

Встреча с Тано была молчаливой. Брат с сестрой только крепко обнялись и не произнесли ни слова. Марию трясло, хотя было тепло, она никак не могла согреться.

Тано долгим взглядом посмотрел в глаза Давиде и произнес лишь одно слово: «Спасибо!».

Феде лишь покачала головкой и неодобрительно сказала Ликате:

— Смотри, Давиде, вряд ли генералу это понравится!

На что Ликата не менее резко ответил:

— Пошла ты с твоим генералом! Я делаю не то, что нравится Амидеи, а то что, считаю правильным!

Часов в одиннадцать утра в банке затрещал телефон. Браччо снял трубку и ответил по-немецки:

— Битте, Банк Шуленбург слушает.

Звонил из Милана Салимбени. Он попросил позвать к телефону Тано и категорическим тоном заявил, что сегодня приедет познакомиться с банком и его деятельностью.

— К чему такая спешка? — спросил Тано. — Нет, сегодня невозможно, я занят. Приезжай завтра, во второй половине дня, когда мы прекратим прием клиентов.

Перечень необходимых документов Тано подготовил заранее, и теперь он спрашивал Феде, когда он получит их в свое распоряжение.

Некоторые документы, с которыми мог захотеть ознакомиться этот хитрец Салимбени, были еще не готовы. Генерал принялся срочно звонить в Милан и в Рим, требуя от своего «Центра» немедленно их подготовить и срочно прислать, а главное ничего не напутать с юридической точки прения и в смысле банковской техники. Тут спецслужбы, наверно, не были особенно сильны, и это волновало Амидеи.

нЗаранее в путь отправился и Карта: «старший» решил ассистировать Салимбени. Хотя он в финансах не разбирался, он сам захотел взглянуть на этот чудо-банк Тано, которому он ни на грош не доверял. И в том же вагоне скоростного экспресса Милан-Вена с сидячими местами устроился, прикрывшись развернутой газетой, не отстававший от него ни на шаг сержант Джуньи. Последний, разумеется, успел сообщить Сильвии, что следует за Картой в Вену.

Сильвия была удивлена. Какого черта понадобилось этому старому мафиозо в австрийской столице? Не меньше она была удивлена и когда ей сообщили о бегстве Марии из больницы. Мария ушла на рассвете, оставив адресованную ей коротенькую записку: «Не ищи меня. Я в порядке. Мария».

Сильвия решила также отправиться в Вену, чтобы самой разобраться с Картой. И заказала вертолет.

Когда до визита Салимбени оставалось еще часа два, Феде из банка позвонила на виллу Тано и сообщила ему, что в банке все о'кей, и они ждут его. Тано закончил одеваться, как всегда тщательно причесался, принял официальный вид и, бросив взгляд на спящую Марию, вышел на улицу. Внизу за рулем в машине его ждал Давиде. Когда они приехали в банк, Тано вызвал по внутренней связи генерал. Он спросил:

— Ну как, все в порядке?

— Вроде да, — ответил Тано.

— Боитесь? — задал вопрос Амидеи. — У меня дрожат коленки.

— Главное не показывать виду, — в тон ему ответил Тано.

— Все документы у вас на столе. Подготовлены по вашему списку. Надеюсь, что типографская краска на них уже успела просохнуть, — сказал генерал.

И, обращаясь к стоявшему рядом Давиде, добавил уже не для Тано:

— Если они там в Центре что-нибудь напортачили, мы окажемся по уши в дерьме.

Они видели на мониторе, как Тано еще раз все проверил, потом открыл сейф, где лежали слитки золота, посмотрел клейма. Нервы у всех были напряжены. Амидеи тоже не скрывал своего волнения.

— Сколько еще до встречи? — спросил он.

— Еще больше часа, — ответил Браччо. — Как раз хватит времени пообедать.

— Неужели ты можешь думать о еде? — спросил Амидеи. — У меня бы кусок не полез в горло. Вот если все закончится благополучно, тогда выпьем и закусим.

Затем генерал обратился по связи к наблюдавшему за банковским залом и Тано из другого помещения Ликате:

— Ликата, как вы полагаете, мы правильно делаем? Можно ли доверять такому человеку как Тано?

— Трудно сказать… Право, не знаю, генерал, — отозвался Давиде.

— Ну спасибо тебе за моральную поддержку, Ликата.

— Пожалуйста, генерал.

Наконец к подъезду подъехала машина. Вышли двое — Салимбени и Карта. «Старшего» Салимбени подсадил в свою машину в условленном месте неподалеку от вокзала. Салимбени нажал кнопку звонка. Дверь открыл Браччо и, проводив посетителей в операционный зал банка, исчез.

За пришедшими наблюдали по внутренним мониторам, не пропуская ни одного их слова, генерал и Давиде.

Войдя в операционный зал, они внимательно осмотрели все вокруг. Указывая на большой сейф и стене, Салимбени спросил Карту:

— Как ты думаешь, сколько там?

— Почем я знаю? Считать деньги — не моя специальность.

— И напрасно. Именно это и отличает человека от животного.

Вошедший в зал Тано встретил гостей насмешливо:

— Не узнаю тебя, Салимбени. Ты лишь тень прежнего сенатора. Куда девались твои самоуверенность, хватка, ирония? Ты стал подозрителен, повсюду таскаешь за собой этого человека…

Затем переменил тон и проговорил резко и внушительно:

— Когда я веду дела, я оставляю в стороне личные отношения и все прочее. Я не желаю говорить ни о чем другом, говорю только о делах и говорю первым.

— Раз так, говори скорей, не тяни, — глухо отозвался Карта. Вид у него был мрачный и торжественный, он был похож на большого черного ворона.

— Первым делом я требую вперед свою долю. Вы должны сразу же внести причитающуюся мне сумму — десять процентов в мой банк, — сказал Тано.

— Так обычно не делают, — возразил Салимбени. — Это делают потом, после завершения сделки.

— В таких случаях я требую заплатить двойную сумму, — ответил Тано.

Салимбени изложил свой план:

— Операция, которую я предлагаю осуществить, очень проста. Одно крупное кредитное учреждение переведет на счет вашего банка весьма значительную сумму, которую вы должны будете незамедлительно перечислить в банк в Праге. Потом эта сумма, уже сильно увеличенная, вернется оттуда к вам, а вы ее возвратите обратно этому кредитному учреждению.

— И неужели ты думаешь, что я соглашусь на это с закрытыми глазами? — воскликнул Тано. — Я должен знать хотя бы название этого кредитного учреждения и размер суммы.

— Это Европейский банк для Азии и Африки или по-другому — Афроазиатский банк.

— Понятно. А сумма?

— Ты должен доверять нам так, как мы доверяем тебе, — вмешался Карта.

— Я прекрасно понимаю, что вы мне совсем не доверяете — я просто сейчас вам нужен.

— У тебя в кармане всегда на все готовый ответ. Это просто ненормально, — отозвался Карта.

— Если бы я вел себя «нормально», если бы у меня все было так, как у других, меня бы давно уже не было в живых, — спокойно заметил Тано.

Генерал, внимательно следящий за разговором, поделился по переговорному устройству своим беспокойством с Ликатой:

— Не нравится мне Карта…

— Он как ребенок перед фокусником — смотрит и слушает, как завороженный, — отозвался Давиде.

— Взрослые дают себя отвлечь болтовней фокусника, а дети не спускают глаз с его рук и раньше взрослых раскрывают, в чем фокус… — проговорил генерал.

В это время наблюдавший за улицей перед входом Браччо доложил:

— Внимание! У подъезда машина — это судья Конти с сержантом!

— Давиде, скорее! — крикнул генерал. — Предупредите ее! Она сорвет нам всю операцию!

Давиде бросился на улицу и еле успел задержать у входа нежданных гостей. Джуньи уже собирался позвонить в дверь.

— Стой, Сильвия! Сюда нельзя, — проговорил Ликата, загораживая собой вход.

— Почему это? Что происходит? Пусти, дай пройти, Давиде.

— Я сказал — нельзя.

— Что за глупости? Что ты тут делаешь?

Ликате стоило большого труда удержать разъяренную Сильвию.

— Идемте скорее в гостиницу, — сказал он, — я все вам там объясню.

Между тем трудные переговоры между Тано и Салимбени с Картой продолжались.

— А какова сумма? — вновь задал вопрос Тано.

— Первоначальная сумма — тысяча миллиардов лир, — ответил Салимбени.

— Так, так, — проговорил Тано, — значит, это тот самый международный банк, который возглавляет уважаемый президент правления Стефан Литвак… И сумма, если не ошибаюсь, полностью соответствует как раз той, что была собрана для фонда помощи Африке… И могу ли я спросить, какому банку и куда вы хотите ее перечислить?

— Да хватит вопросов! Какая тебе разница? — взорвался Карта.

— Нет, я вовсе не хочу попасться в ловушку. Мне необходимы хоть какие-то данные, — спокойно произнес Тано.

— Деньги надо перечислить в Прагу, — пояснил Салимбени.

— В Прагу? — переспросил Тано. — Странно, там неустойчивый рынок… И что же вы собираетесь там покупать или продавать?

— Это уж наше дело. У нас все подготовлено для заключения там крупной сделки. Твоя забота — перевести со счета на счет деньги — и все, — сказал Салимбени. — Покажи-ка лучше устав твоего банка, который ты так расхваливал.

Тано протянул Салимбени пачку документов, и тот, водрузив на нос очки, принялся их просматривать. Потом с удовлетворенным видом отложил и проговорил:

— Да, если бы только итальянские суд и полиция пронюхали о твоем банке!.. И как это тебе только удалось добиться таких льгот?

— Да уж постарался, — скромно улыбнувшись, ответил Тано.

— А как насчет гарантий? — вмешался Карта.

Тано протянул Салимбени карточку, на которой были указаны название банка, сумма капитала и регистрационный номер в международном объединении частных банков, а потом показал рукой на сейф.

— Покажи золото, — сказал Карта.

Тано распахнул массивную дверь сейфа. Внутри тускло блеснули массивные слитки, заполнявшие сейф доверху.

— Настоящее? — спросил Карта. Салимбени взглянул на клейма, взвесил на руке слиток.

— Можешь использовать как пресс-папье, — сказал Тано. — Тяжелый! — Потом продолжал, глядя на Салимбени: — Это вы здорово придумали. Просто гениально! Использовать фонд, собранный стариной Литваком, на какое-то совсем другое дело. Взять у него, так сказать, взаймы без его ведома… Нет, Салимбени, извини, но ты бы сам до этого не допер… За этим стоит кто-то другой… У вашего шефа хорошая голова… Я очень хотел бы с ним познакомиться. Скажите, кто он, как его имя? Кто у вас настоящий хозяин?

— Вот это знать тебе ни к чему. Это наша печаль, — усмехнулся Карта. — Но если ты или мы хоть что-нибудь сделаем не так, что-то напугаем, всем нам крышка. С ним шутки плохи…

Сильвия прилетела в Вену на полицейском вертолете. Ее встретили австрийские коллеги, предоставили в ее распоряжение машину. Преданный Джуньи уже поджидал ее неподалеку от банка…

Теперь, в гостиничном номере, она требовала от Давиде объяснений. Тот давал их очень неохотно:

— Понимаешь, ты чуть не сорвала нам уже начавшуюся операцию. Явилась в самый неподходящий момент…

— Что за операция?..

— Это трудно объяснить в двух словах… Операция должна нас вывести на след одного человека…

— А кто сейчас в банке?

— Там Амидеи, Браччо и все остальные… Приехал еще кое-кто, кого ты хорошо знаешь — Салимбени…

— А причем тут Карта? Какова его роль во всем этом?

— Мы предполагаем, что именно он эмиссар того человека, которого мы ищем. Его, так сказать, личный представитель.

— И могу ли я спросить, кого же вы все-таки ищете? — нетерпеливо спросила Сильвия.

— Видишь ли, после того, как весь прежний «Купол» был уничтожен, власть в мафии попала в руки одного очень опасного человека. Сейчас под его контролем находятся все «семь». Но дело в том, что никто не знает его имени и фамилии, у нас нет его фото, и все наши попытки узнать это были до сих пор безрезультатны.

— Но я не понимаю, что в этом особенно секретного, зачем было от меня скрывать…

— Мы готовили своего рода ловушку…

— А причем тут банки, финансист Салимбени? — не отставала Сильвия.

— Может быть, эта операция выведет на пока неизвестного нам нового главаря…

— А если не выведет? Вижу, что, в общем, вы сами еще толком ничего не знаете, — подытожила Сильвия.

В это время Ликата увидел в окно, что Салимбени и Карта вышли из банка и садятся в машину.

— Они уезжают. Можно идти в банк, — сказал Давиде.

— Очень хорошо, синьор Каридди, — довольным тоном сказал в микрофон Амидеи, — очень, очень хорошо. — И облегченно вздохнул.

Сильвия не скрывала своей досады и раздражения, что спецслужбы действуют у нее за спиной, вмешиваются в дела прокуратуры и мало того — даже Давиде темнит, что-то от нее скрывает. Ликата ввел Сильвию в комнату, где находился генерал. Когда Сильвия услышала от Амидеи, что Салимбени и Карта вели переговоры ни с кем иным, как с Тано, что сейчас он находится здесь, в этом доме, ее изумление достигло предела.

— Успокойтесь, судья, — проговорил Амидеи. — Вопрос этот согласован в самых высоких сферах, вплоть до Совета министров. Ваш начальник — генеральный прокурор — в курсе дела. Вы должны понять, что дело это очень щекотливое… Нам удалось выловить эту крупную рыбу в Африке…

— Так это ты его привез? — обратясь к Ликате, спросила Сильвия.

— Угу, — кивнул Давиде.

— Как вам удалось склонить его к сотрудничеству? Что вы ему обещали? — задала вопрос Сильвия.

— Немного снизить срок наказания, — отвечал генерал.

— Я хочу поговорить с ним, — заявила Сильвия.

— Вы должны понять, судья, — начал генерал, — ситуация весьма деликатная… можно все испортить…

— Не бойтесь, не съем я вашего Тано, — резко ответила Сильвия и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж, где в одной из комнат Тано ожидал, когда его отвезут на виллу.

— Я пойду с тобой, — предложил, поднимаясь, Ликата.

— Нет, я пойду одна. Прошу никого со мной не ходить, — тоном, не терпящим возражения отвечала Сильвия.

Тано уже начинал нервничать. Он очень утомился и вызывал по внутренней связи Феде или Браччо, торопя их отвезти его к Марии.

— Я хочу скорее вернуться домой! Слышите? — кричал он.

Увидев на пороге Сильвию, Тано устало и отстраненно проговорил:

— Я знал, что мы еще встретимся…

— А я надеялась никогда в жизни тебя больше не увидеть, — сказала Сильвия.

— Я вам очень благодарен за все, что вы сделали для Марии, — произнес Тано.

— Избавь меня, пожалуйста, от своей благодарности. Ты тут не при чем. Я делала это лишь ради нее самой.

— Что вы от меня хотите? — спросил Тано. — Арестовать меня? Доставить в суд? Пожалуйста, сделайте милость. — И он протянул руки как бы для того, чтобы на него надели наручники.

— Ну, не тяните, говорите скорее.

За их разговором из соседней комнаты следил по монитору Ликата, готовый каждую минуту вмешаться.

— Ты мне не нужен, — сказала Сильвия, — меня заботит только Мария. Она и так уже дважды за тебя поплатилась. Во всем, что с ней произошло, виноват ты — ведь хотели нанести удар по тебе. Постепенно Мария начала входить в нормальную жизнь. Но только она нашла достойную работу, завела друзей, начала обретать покой, как опять появился ты. Ты — главная для нее опасность. Ты как ядовитое растение — все, к чему ты прикасаешься, гибнет…

— Да, вы правы, судья, — спокойно проговорил Тано. — Но на этот раз я не палач, а жертва.

 

«Ты прав, Давиде»

В тот день Сильвия осталась ночевать у Давиде в гостинице. Но прежде, чем лечь спать, между Сильвией и Давиде произошел долгий и мучительный разговор.

Сильвия стояла у окна и смотрела на улицу, отвернувшись от Давиде.

Наконец она задумчиво проговорила, словно разговаривая сама с собой:

— Как бы мне хотелось тут немножко задержаться… Пожить в гостинице, рано вставать, завтракать вон на той веранде внизу, потом гулять по улицам, затерявшись в толпе других гуляющих… Ни о чем не думать…

Давиде спросил:

— Что с тобой? Почему ты не хочешь даже смотреть на меня? Сердишься из-за этой истории с Тано?

Сильвия обернулась и заговорила, все больше горячась:

— Знаешь, ты такой же, как Тано, как те, против кого ты, как говоришь, борешься. Когда тебе связывает руки закон, мешают какие-то ограничения, правила, ты отбрасываешь их, предпочитаешь о них забыть!

— А тебе известны другие способы остановить таких людей, как Салимбени? — тоже начиная горячиться, спросил Ликата.

— Нет, других способов я не знаю. Но если для того, чтобы спасти Марию, освободить из тюрьмы Нину, надо платить ценой жизни ребенка, то лучше отступить, отказаться от борьбы.

— Сдаться? — спросил Давиде.

— Да. Потому что если мы действуем теми же методами, что и они, то, значит, они одержали победу. Разве ты не видишь, что превращаешься в одного из них?

— Да ты понимаешь, кому ты это говоришь? Понимаешь, кто перед тобой? — взорвался Ликата. — Ты хочешь, чтобы я вышел из игры, отказался от борьбы!.. У меня сидит в голове их пуля, мой сын живет за шесть тысяч километров, чтобы из-за меня его не убили. Я двадцать лет прятался, как крыса в канализационном люке, спасаясь от их мести. А ты мне предлагаешь отступиться! Я чувствую, как с каждым днем слабеют вот эти руки, которыми я хочу свернуть шею спруту, задушить зло, очистить жизнь от скверны… Я не могу ждать, не могу отступить. И не боюсь в этой беспощадной борьбе запачкать свои руки…

Задыхаясь от волнения, Давиде умолк.

— Нет, так больше жить невозможно, — бессильно произнесла Сильвия. — Я не могу больше. Неужели у нас нет, как у всех остальных людей, права остановиться?..

Давиде подошел к Сильвии и крепко обнял ее.

— Жизнь идет не по прямой, — сказал он. — То подъем, то спад… Но у каждого своя судьба — мне суждено идти только вперед…

— А ты какой хотел бы для себя жизни? — спросила Сильвия.

— Я? — И в ответ Давиде, нежно целуя Сильвию, повторил ее слова: — Я хотел бы вставать рано утром, завтракать на веранде и идти гулять, ни о чем не думая, кроме как о тебе… или еще лучше — вместе с тобой…

Они легли в постель, не разжимая объятий. Усталость и пережитые волнения трудного дня не помешали им быть в ту ночь счастливыми, как всегда, когда они бывали вместе.

На рассвете Сильвия проснулась и долго смотрела на спящего Давиде. Бесшумно встала, оделась и села к столу написать записку. Потом, также стараясь не шуметь, взяла свою дорожную сумку, сняла с вешалки пальто и вышла из номера. В брюках и тесно облегающем спортивном свитере у судьи Конти был совсем неофициальный вид, и она казалась много моложе. Она направилась прямо на вокзал и первым же поездом выехала в Милан. Погруженная в свои мысли, Сильвия невидящим взглядом смотрела в широкое окно вагона, даже не замечая ни пролетавших мимо покрытых лесом живописных горных склонов, ни словно сошедших с глянцевой открытки чистеньких деревушек.

Так же рано, как Сильвия, в то утро на вилле, где он жил, проснулся и Тано. Его разбудили жалобные стоны и всхлипывания Марии. Он вошел в ее комнату и сел напротив постели. Мария плакала, резко вздрагивала и что-то бормотала. Видно, ее мучил кошмар.

Сквозь всхлипывания Тано разбирал слова: «Пустите меня! Мерзавцы! Мне больно! Помогите! Тано, на помощь!». Нет сомнения, что в мучающем ее кошмарном сне Мария в который раз переживает боль и позор надругательства, которому она подверглась, отбивается от насильников. Тано не знал, как помочь сестре, как прояснить ее затуманенное сознание. Может, и вправду ей лучше умереть, как она все время повторяет, чем жить в кошмаре, который не отпускает ее ни днем, ни ночью? Кроме того, кто знает, какие еще испытания ждут Марию, если она останется с ним… А без него она жить не может и все равно погибнет… Да, судья Конти права: он загубил жизнь сестры, и все ее несчастия из-за него. Но теперь она заставляет его страдать еще больше, чем страдает сама, глядя, как она мучается. Эту муку не вынести ни Марии, ни ему. Пока он с Марией, он беззащитен перед врагами, они уже знают его ахиллесову пяту. А во всем другом он неуязвим, никто ему не страшен, ибо жизнью он уже не дорожит… У Тано самого туманилось сознание, он был как во сне. Лицо его перекосилось от глубокого страдания.

Он так крепко задумался, что не будил Марию, хотя пробуждение, кто знает, может быть хоть ненадолго избавило бы ее от страшных видений. А, возможно, в помутившемся рассудке у него зрела и другая мысль…

Мария бормотала: «Тано, дай мне яду! Хочу отравиться… Мне холодно…».

Тано поднялся со стула, подошел к постели и долго смотрел на стонущую и корчащуюся сестру неподвижным взглядом. Потом, все с таким же застывшим лицом и пустыми глазами, приблизился к столу, вынул из ящика большой пистолет и вновь подошел к кровати…

Проснувшись, Давиде не обнаружил рядом Сильвии, хотя час был еще ранний. У лампы на письменном столике он нашел оставленную ему записку.

«Да, ты прав, Давиде, — писала Сильвия. — Отступать нельзя. Надо продолжать наше дело, идти вперед ради тех, кто будет жить после нас. Ради будущего. Я просто устала. Когда доведу до конца это следствие, подам в отставку. И буду ждать тебя. Так хочется жить такой же жизнью, как все остальные люди — без ненависти, без злобы, с тобой, мой любимый…»

Ликата сунул записку в карман, быстро собрал вещи, вызвал машину и покинул гостиницу.

По дороге, в машине, Давиде еще раз перечитал записку.

«Мы будем с тобою вместе, и все у нас будет хорошо. Так же хорошо, как было сегодня ночью. Целую тебя. Сильвия», — кончалось письмо.

Спрятав записку, Ликата сказал сидевшему за рулем Браччо:

— Сначала заедем на минутку на виллу к Тано, а потом махнем домой — в Италию!

Тано в его комнате, несмотря на ранний час, не было. Войдя в соседнюю комнату — к Марии, Ликата и Браччо увидели Тано у постели сестры. Большой подушкой он накрыл ее голову. В руке у него был пистолет. Он собирался выстрелить в сестру через подушку.

— Стой! Не делай этого! Опомнись, Тано! — крикнул Давиде, кидаясь к нему.

Тано с неожиданной злобой прошипел:

— Не подходите! Еще один шаг — и пристрелю обоих.

Не обращая внимания на устремленный на него пистолет, Давиде подошел вплотную к Тано и решительно потребовал:

— Отдай оружие!

— Ты что — смерти не боишься? Почему? — удивленно спросил Тано.

— Оставь Марию жить!

— Как я могу оставить вот так ее страдать всю жизнь? Послушайте сами, — проговорил Тано.

Мария продолжала стонать. Сквозь жалобное всхлипывание она продолжала бормотать:

— Тано, помоги! Останови их!

— Вы слышите? — спросил Тано.

— Не решай за нее, — сурово произнес Ликата. — Что ты о ней знаешь? Она совсем не похожа на тебя, не твоя копия, да и не такая, как я. Она совсем другой человек, потому-то так жестоко и страдает. Мы с тобой даже представить себе не можем ее страданий. Ты же хочешь заставить ее жить так, как желаешь ты… Ну же, отдай пистолет, — повторил Давиде уже мягче и взял оружие из разжавшихся пальцев Тано.

Бренно сидел в столовой у себя в усадьбе, за обеденным столом — это было его любимое место. У ног его лежал, злобно скаля зубы, черный мастино. Двое лощеных молодых людей — его бухгалтеры — привезли показать целую пачку финансовых документов — отчеты о банковской деятельности, счета, квитанции. Бренно с недовольным видом просматривал бумаги и ворчал:

— Мне это все ни к чему. Всегда терпеть не мог арифметику — все эти цифры, даты, номера… Я даже был не в состоянии проверить счетовода своей первой скотобойни… А вы теперь от меня хотите, чтоб я разбирался во всех этих документах на миллиарды лир… Во всех этих суммах, что вы перечисляете туда-сюда… Милан, Лондон, Франкфурт… К чему вас проверять… Я и так прекрасно знаю, что вы меня не обкрадываете… Но вовсе не потому, что вы такие честные — крадут все, и образованные тоже — и бухгалтеры, и адвокаты… Вы не крадете потому, что меня боитесь — и правильно делаете! Да нет, какое там боитесь — вы трепещете передо мной от ужаса…

Дверь приоткрылась и в комнату заглянул Марко. По его лицу Бренно понял, что сын хочет сообщить ему нечто важное.

— Забирайте свои бумажки. Потом дадите их посмотреть ему, — проговорил Бренно, указывая головой на Марко. — А сейчас идите, идите, — выпроводил он посетителей.

— Отец, я нашел человека, который убил дочь Эспинозы, — сказал Марко.

— Значит, ты, наконец, повзрослел, начинаешь разбираться в людях, — отозвался Бренно. — И где же он?

— Здесь, в хлеву.

— Идем, — сказал, поднимаясь из-за стола Бренно.

В хлеву, на земле, лежал связанный человек. Его сторожил один из телохранителей Бренно. Лицо его было в кровь разбито. Это был Стинко — тот водитель, которого прислал Сантино с фургоном в Бергамо. И этого парня Бренно считал одним из самых преданных!

— Говори, предатель, кто тебя нанял замочить дочь Эспинозы? — спросил Бренно.

— Карта, — еле слышно прошептал парень.

— Громче! Повтори! Да ты отдаешь себе отчет, что говоришь?! — заорал Бренно и изо всех сил пнул его ногой.

— Клянусь! — повторил парень. — Джакомо Карта. Он дал мне тридцать миллионов.

— Значит, Карта работает на Рибейру, на Тано, выходит, и Салимбени с ними заодно. Все против меня! Вот иуды, ядовитые змеи! — воскликнул Бренно, обращаясь к сыну. — С Салимбени мы разберемся после, и Карта от нас не уйдет. А пока что кончим с этим гадом, с этим педиком. Гляди, у него, как у бабы, серьга в ухе. Тьфу! Ты мне противен, — крикнул Бренно в сердцах и плюнул на валявшегося на земле пленника. — Сделай это ты, — приказал он Марко.

— Клянусь, я буду служить вам верой и правдой! Хотите, я сам прикончу Карту? Только не убивайте меня! — молил Стинко.

Но Бренно, не слушая его, повернулся и вышел из хлева.

— Развяжи ему перед смертью руки, — велел Марко охраннику.

Коровы в хлеву шарахнулись от громкого выстрела.

Потом Бренно с сыном и телохранителем сели в машину и поехали в город. Остановились у подъезда гостиницы, где, приезжая в Милан, жил Салимбени. Швейцар распахнул перед ними дверь и сказал, чтобы они не беспокоились о парковке: он сам поставит машину на стоянку.

Салимбени не было дома: они сами открыли дверь номера, все трое вошли и расположились ждать хозяина. На столе в номере стояла открытая коробка шоколадных конфет.

У возвратившегося вскоре Салимбени от изумления полезли на лоб глаза.

— Вы что, не в своем уме? Что вы здесь делаете? — спросил он. — Разве можно вот так открыто сюда приходить?

Бренно, улыбаясь во весь рот, спросил:

— А кто это подарил конфеты, кто тебя так любит? Женщина, а, может, мужчина? На, съешь конфетку!

И протянув конфету Салимбени, с ухмылкой добавил:

— Я только что ее отравил!

Салимбени испуганно отшатнулся.

— Да нет, я еще даже руки помыть не успел!..

— Ну не хочешь — как хочешь, — усмехнулся Бренно…

— Я кое-кого тут жду… — промямлил Салимбени. — И к чему нам здесь встречаться?

— Да ты не волнуйся, мы заскочили к тебе всего на минутку, — успокоил его Бренно. — Сейчас уйдем. Я только хотел поставить тебя в известность об одном своем решении: ты должен взять его, — он указал на Марко, — к себе и заместители, назначить вице-президентом твоей компании.

— Зачем это? — опешил Салимбени. — Вы же и так все контролируете. Кроме того, это опасно, нам надо соблюдать осторожность, взвешивать каждое слово, каждый поступок… Как только услышат фамилию, пойдут разговоры…

— Да не бойся, Марко будет вести себя осмотрительно. Хватит парню держаться за папины штаны, пора посмотреть на людей, начать жить самостоятельно. А насчет фамилии — все в порядке, у него другая. Мы с его мамашей законным браком не сочетались — она единственный человек, который осмелился сказать мне «нет» и после этого оставшийся в живых.

— Да, но это будет не так-то легко сделать… Право, не знаю…

— Смотри, Салимбени, — согнав с лица ухмылку, угрожающе проговорил Бренно, — ты ведь сам сказал, что надо хорошенько взвешивать каждое слово и каждый поступок… Значит, жду от тебя через два дня все необходимые бумаги о назначении Марко. Мы сами приедем и все подпишем.

— Так быстро? Боюсь, я не успею… Не забывай, Бренно, что я для тебя провернул дельце на тысячу миллиардов…

Бренно вновь протянул конфету:

— На, съешь же!

Глаза у Салимбени округлились от страха, он крепко сжал губы и отрицательно замотал головой. Тогда Бренно с усмешкой отправил конфету себе в рот. Продолжая ухмыляться, он с силой похлопал Салимбени по щеке и проговорил:

— Ну и говнюк же ты! Ну и мерзавец!

И, подав знак сыну и телохранителю, вышел из номера, оставив остолбеневшего Салимбени размышлять о том, что это все означает.

Идя по длинному гостиничному коридору, Бренно уже без всякой улыбки деловито сказал своим спутникам:

— Первым делом надо пришить Карту, а потом разберемся и с этим гадом! Иуды, предатели! — и грязно выругался.

 

Ловушка для Сильвии

Лоренцо Рибейра продолжал настойчиво ухаживать за Мартиной. Воскресным утром ее разбудил звонок в дверь — это шофер Рибейры передал ей от него плетеную корзину. Еще не совсем проснувшись, девушка приняла посылку, а когда хотела спросить шофера, что это такое, того уже и след простыл. Сбежав по лестнице, он сел в машину и уехал.

В корзине оказались очаровательный породистый щенок и записка с приглашением на обед.

В час дня Мартина села в машину, захватив с собой щенка — такого маленького, что он еще еле держался на дрожащих ножках — и отправилась в палаццо Рибейры.

Лоренцо был любезен, но несколько рассеян. В начале обеда он как бы между прочим сказал:

— Ну теперь вы не сможете говорить, что загружены срочной работой: я прочел в газетах, что вашу подзащитную выпустили из тюрьмы. Почему ее так неожиданно освободили?

Мартина была польщена вниманием Лоренцо к ее адвокатской деятельности и бездумно выболтала, что Нину шантажировали, так как искали какие-то компрометирующие фотографии. Теперь выяснилось, что убили Беллини именно из-за этих фото, и Нину освободили. Следы и этом деле ведут в Прагу — у убитого фотографа нашли телефон какого-то таинственного Ячека или Яцека, жившего в одном из пражских отелей…

Лоренцо не показал вида, насколько его встревожило то, что выболтала Мартина, и он перевел разговор на другую тему.

— Ну так, что же вы все-таки решили насчет предложения у меня поработать? — спросил он.

— Боюсь, что придется отказаться. У вас слишком много денег, — решительно ответила Мартина.

— Это заслуга моего отца, — с извиняющимся видом произнес Лоренцо.

Потом он стал рассказывать о своем детстве. Трудно сказать, был ли это расчет — растрогать простодушную гостью, то ли ему действительно захотелось предаться воспоминаниям. Он рассказал, как однажды в Канаде отец решил пышно отпраздновать день рождения своего любимого сына. На детский праздник отец пригласил четыреста детей — всю школу, были наняты актеры для маскарада, большой оркестр. Позвали известного футболиста, чтобы он раздавал гостям автографы. Ему отец подарил пони. Было испечено десять гигантских тортов… Но на день рождения к маленькому Лоренцо не пришел ни один человек…

— Почему? — спросила Мартина.

— Да потому, что в Канаде все газеты только и писали что о Кармине Рибейре, — отвечал Лоренцо.

— Значит, правда, что ваш отец был мафиозо? — не то констатировала, не то задала вопрос Мартина.

— Нет, — односложно ответил Лоренцо.

— Причина, по которой я пришла к вам, наверно покажется вам глупой. Хочу спросить, понравится ли вам, если я назову вашего щенка Альберто? — проговорила, улыбаясь, девушка.

— Что ж, прекрасное имя, — одобрил Рибейра.

Мартина поблагодарила за подарок и за обед и, подхватив Альберто, съела в машину и возвратилась домой.

После ухода Мартины Лоренцо долго не мог успокоиться, пошел в превращенную в спортзал одну из комнат палаццо и до седьмого пота работал на тренажере. Мысль о том, что судья Конти представляет для него большую опасность, что она вплотную подошла к его наиболее тщательно скрываемой тайне, не покидала Лоренцо.

Умывшись и еще даже не скинув спортивной майки, Лоренцо сел к телефону. Он набрал номер Карты.

— Я на несколько дней собираюсь уехать. Ты тоже можешь взять себе на это время отпуск. Но прежде должен выполнить одно важное поручение: необходимо убрать судью Сильвию Конти.

Даже Карта был поражен этим неожиданным решением Рибейры.

— Синьор Лоренцо, эта женщина — государственная служащая. Она только делает свое дело, — возразил «старший». — Таких вещей лучше избегать. Убийство судьи наделает слишком много шума. Это опасно. Нельзя ли обойтись без этого?

— Она напала на след, стала для меня смертельно опасна — ее надо остановить, — сказал Рибейра.

— Остановить можно коня, а человек не взнуздан, он свободен, его не остановишь… Человека можно только убить… — проговорил Карта.

— Вот именно. Ты совершенно правильно меня понял, — закончил разговор Рибейра. — Делай, как тебе говорят.

Нина покупала в игрушечном магазине игрушки для детей, когда вдруг почувствовала, что сзади кто-то вплотную к ней приблизился и положил руки на плечи. Испуганно обернувшись, она увидела пожилого усатого мужчину с суровым лицом.

— Слушай меня внимательно, — тихо проговорил он. — Я от Сантино. Твоя дочка Франческа жива. Если хочешь получить ее, делай то, что я тебе говорю. Позвони судье Конти и скажи, что нашла фотографии, что они у тебя в кармане. Пусть сейчас же приезжает за ними к тебе в фотоателье.

Нина не знала, что ей делать, в ее душе боролись страх и надежда. Карта подвел ее к уличному автомату, и она сказала Сильвии слово в слово то, что ей велел стоявший рядом Карта:

— Сильвия, приезжай скорее… Надо поговорить… Я нашла фото…

После звонка Нины Сильвия, не раздумывая, помчалась в фотоателье. Неразлучный с ней сержант Джуньи вел машину.

Только они отъехали от Прокуратуры, Сильвию из своей машины вызвал Ликата. Ему ответил дежурный, что она с Джуньи отправилась в фотоателье.

— Зачем? — спросил Давиде.

— Ей позвонили, что найдены какие-то фотографии.

Сразу заподозрив неладное, Ликата на бешеной скорости, не обращая внимания на светофоры и встречные машины, помчался туда же. Он резко остановил машину, так что взвизгнули тормоза, у подъезда дома, где находилось фотоателье, когда Сильвия и Джуньи только поднялись по лестнице.

— Ну, где же Сантино? Почему он не везет Франческу? — со слезами спрашивала Нина у сидящего с мрачным видом в углу ателье незнакомца. — Скоро ли он приедет? Ведь ты обещал! Франческа жива? Почему ты не отвечаешь?

Но тот молчал и только посматривал на входную дверь.

Сильвия стремительно подошла к двери ателье. Еле поспевавший за ней Джуньи едва успел крикнуть ей: «Осторожно!».

Сильвия вошла первой, Джуньи с пистолетом в руках тоже шагнул внутрь помещения вслед за ней.

Карта уже стоял против двери со своей огромной «пушкой». Только тут Нина поняла: ее обманули, что она сама заманила Сильвию в ловушку.

— Не входите! Стойте! — крикнула она изо всех сил.

Но было уже поздно. Карта несколько раз нажал на курок, и Джуньи, истекая кровью, рухнул, как подкошенный. Подняв пистолет, Карта приблизился к Сильвии, прижал к стене, навис над ней, как огромный коршун.

— Судья, — глухо проговорил он, — мне, правда, очень жаль… — и вновь поднял пистолет.

— Карта, остановись! Ни с места! Не то продырявлю башку! — раздалось у него за спиной, и одновременно прогремел выстрел.

Карта грохнулся на пол у ног окаменевшей Сильвии.

Увидев Давиде, она сразу пришла в себя. Бросилась к смертельно раненому несколькими пулями Джуньи.

— Ничего, держись, сейчас отправим в больницу, — шептала она старому сержанту, гладя его по лицу, вытирая кровь.

— Неважно, судья, — попытался пошутить он, — все равно мне через месяц на пенсию… Представляете, какая скучища…

— Я ведь уже подала рапорт, чтобы тебя оставили на службе, — сквозь слезы сказала Сильвия.

— Не оставляй ее, — слабеющим голосом произнес Джуньи, смотря на Ликату, — ты для нее самая надежная охрана…

Врачи разрешили допросить Карту — ранение оказалось не очень опасным. Он лежал, высоко приподнявшись на подушках, и был в полном сознании. В больничном коридоре у его палаты толпились полицейские, фотографы, репортеры.

Сильвия начала допрос:

— У тебя дома на озере Комо нашли несколько пронумерованных обойм для твоего пистолета. Одной обоймы нет. Такой пулей был убит Антонио Эспиноза. Это твоих рук дело?

— Да, — спокойно ответил Карта.

— И хотел убить меня? Почему? Ведь ты нам помогал, и я относилась к тебе по-хорошему, без обмана… Ладно, спросим по-другому. Кто поручил тебе отправиться на встречу в Вене вместе с Салимбени?

— Один мой друг.

— Его фамилия?

— Имен друзей не называют.

— Тогда скажи, кто же наши враги?

— Неужели ты до сих пор сама не догадалась?

— Те, кто вставляет нам палки в колеса, пытаясь помешать борьбе с мафией?

— Молодец! Умница! Но всегда найдется кто-нибудь еще умнее, и тогда прости-прощай наша красотка-судья! — усмехнулся «старший».

— Эй, ты! Думай, что говоришь, скотина! — прикрикнул на него Давиде.

— Позовите Нину, — распорядилась Сильвия.

— Ты знаешь этого человека? Видела его когда-нибудь раньше? — спросила ее Сильвия.

— Нет, никогда не видела.

— Уведите Нину. У тебя дома в Комо нашли также записанный твоей рукой номер телефона некоего Ячека в пражском отеле «Амбассадор». Тот же номер обнаружили в записной книжке убитого фотографа Беллини. Кто этот Ячек?

— Не помню.

— Это он поручил тебе меня убить? — спросила Сильвия.

— Не помню, — опять ответил «старший».

— Ладно. На сегодня хватит, — проговорила Сильвия, собираясь уйти.

— Подождите! — с порога палаты крикнула Нина. — Позвольте мне спросить его.

— Хорошо, спрашивай, — разрешила Сильвия.

— Где моя Франческа? Жива она или нет? Ты ведь мне обещал…

— Я все это сочинил, — жестко проговорил «старший». — Мне только было нужно одно: заманить к тебе судью.

— Скоты! Вы не люди, вы дикие звери! — разрыдалась Нина.