Респиги и председатель парламентской комиссии сидели на диване в небольшом зале Палаццо ден Приори. У председателя был замученный вид — он устал после целого дня непрерывных встреч с представителями муниципальных и областных властей.

— Не скрою, что я долго колебался, прежде чем пригласить вас на беседу, особенно в столь трагический момент. Но у меня такое ощущение, что мы сейчас находимся перед лицом поистине ужасающей ситуации.

Респиги посмотрел на него. Его левое веко задрожало.

— Надеюсь, я смогу помочь вам. Хотя, как вы знаете, я уже несколько лет как стою в стороне от активной политической жизни.

— Знаю, знаю. Но ваш личный авторитет, ваше прошлое… И потом не последнюю роль играет и то обстоятельство, что закон, который я собираюсь предложить отменить, носит ваше имя…

Респиги похолодел.

— Вы намерены отменить закон Респиги?

Председатель комиссии подтвердил:

— Да, я хочу предложить правительству немедленно прекратить финансирование и заморозить ассигнованные фонды до тех пор, пока деятельность всех участвующих в осуществлении проекта фирм и компаний, начиная с «Сицилтекноплюса», не подвергнется самой тщательной проверке.

Респиги прервал его:

— Ни одна комиссия по расследованию никогда еще не делала ничего подобного.

Председатель казался непоколебим.

— А наша комиссия сделает!

— Неужели то, что вам удалось выяснить, в самом деле столь серьезно?

— Судите сами. В то время как государство переводило консорциуму, возглавляемому «Сицилтекноплюсом», первые двадцать тысяч миллиардов, на семейство Линори обрушились неслыханные жестокие удары. Убили даже ребенка. И только за то, что он носил эту фамилию! Не говоря уже об Аннибале Корво, которого сперва обвинили в коррупции и заставили выйти из игры в гонке за руководящими постами в «Сицилтекноплюсе», а потом отправили на тот свет!

Респиги поспешил громко выразить свое возмущение:

— Аншбале Корво был ни в чем не виновен. Он поплатился за других.

Председатель комиссии продолжал:

— Короче говоря, вокруг этих пятидесяти тысяч миллиардов разгорелась безжалостная борьба. Тут надо проявить крайнюю осторожность, необходимо все тщательно проверить, строго проконтролировать, во всем разобраться.

— И каким образом в этом смысле я могу быть вам полезен?

— Завтра же я направлю подробный доклад правительству. Мне бы хотелось, чтобы вы, когда возвратитесь в Рим, выступили с публичным заявлением в поддержку предпринятых мною шагов.

Респиги, прежде чем ответить, некоторое время помолчал.

— Вы знаете, что значит для меня этот закон. Он представляет собой вершину моей политической карьеры, кульминацию многолетней борьбы за мои идеалы…

— Да, я понимаю, что спрашиваю с вас слишком много. Но я знаю, сколь высоко в вас чувство ответственности. И обращаюсь к вам как к политику, а не как к человеку.

Респиги поник головой. Он был бледен, лицо у него осунулось.

— Ну что ж, хорошо. Поступайте так, как велит вам долг. Я вас поддержу.

Респиги находился на грани нервного срыва, ему стоило огромного труда держать себя в руках: операция с пятьюдесятью тысячами миллиардов, предусмотренными специальным законом, носящим его имя, фактически была сорвана, и со стороны Купола можно было ожидать незамедлительной реакции на провал проекта. Какова будет эта реакция, было даже страшно подумать. Он немедленно переговорил обо всем с Эспинозой. И во второй половине дня Эспиноза принял решение пойти на крайние меры.

Вечером он, без всякого предупреждения, явился в палаццо Гардано. С собой у него был «дипломат», который он крепко держал в правой руке.

Тано встретил его не слишком любезно. С подозрением спросил:

— Зачем вы сюда пожаловали?

Эспиноза положил чемоданчик на стол.

— Принес вот это.

Тано открыл «дипломат».

В нем лежали десять пластиковых взрывпакетов и очень сложный электронный таймер. Уже соединенный со взрывчаткой и готовый к действию.

Эспиноза пояснил:

— Это своего рода послание, которое нужно направить парламентской комиссии и правительству. Текст составил я. А доставку и почтовые расходы… мне хотелось бы, чтобы вы взяли на себя.

Тано не мог отвести взгляда от «дипломата». Его охватило волнение, пожалуй, впервые в жизни.

— Вы хотите устроить кровавую бойню.

Эспиноза не ответил. Но выражение лица у него было решительное. Тано пристально поглядел на него.

— Где?

— На Центральном вокзале.

— Будет много невинных жертв.

— Это война. А во время войн часто прибегают к аргументам, ничем не лучшим, чем этот.

Тано покачал головой.

— Вы же не думаете, что я смогу пойти гулять с этим «дипломатом»…

— Не вы лично. Ваша роль ограничится тем, что вы пошлете свою сестру.

В глазах Тано отразилось изумление.

Эспиноза не преминул немедленно воспользоваться замешательством, в которое Тано повергла его последняя фраза.

— Неужели вы могли думать, что вам удастся скрыть от меня подобный секрет? Да я знаю о вашей сестре уже много лет.

— Мария не сможет, ведь она…

Эспиноза попытался изобразить участие. Однако на свой манер.

— Да, я знаю. Она, бедняжка, не совсем полноценна. Но именно-то поэтому она и является идеальным исполнителем. Бойню никак не оплатишь: вряд ли удалось бы кого-нибудь найти, кто пошел бы на такое дело ради денег, не можем мы и обращаться к Куполу: они с нас слишком много за это сдерут, да и потом от них ввек не отвяжешься. А кроме того, подумайте сами: ведь кого хочешь замучает совесть после такого ужасного дела. А ваша сестра ничего не знает, не ведает. Если же вдруг что-нибудь пойдет не так, сорвется, какой может быть спрос с несчастной психически больной?

Тано с ненавистью взглянул на Эспинозу.

— Ну да, конечно, самое большее — доберутся до меня.

— Очень жаль, но на этот раз, мне кажется, у вас нет иного выбора. Ваши будущие планы, на осуществление которых мне удалось добиться согласия многих моих друзей, теперь зависят только от этого чемоданчика.