Павильон находился в конце 125-й улицы, на самом берегу Гудзона.
Картины, керамика, статуи, драгоценности были выставлены у последней из ржавых решетчатых опор, на которых держалась железная крыша этого павильона-ангара. Стулья для немногочисленных приглашенных были расставлены подле горы ящиков, отгораживавшей пространство для торгов. Ведущий аукцион внимательно следил за предложениями. За спиной у него на мольберте красовалось полотно «Усекновение главы Святого Павла» предположительно кисти Караваджо.
Калоджеро Барретта словно нехотя поднял руку. Движение к тому же затруднял синий блейзер из блестящей ткани, с трудом вмещавший его широкие плечи и толстый живот.
Аукционист заметил вытянутую руку и кивнул:
— Триста пятьдесят.
Пожилая дама с маленькой сумочкой на коленях посмотрела на Барретту и тоже подняла руку. Аукционист указал на нее:
— Четыреста тысяч, господа.
В глубине ангара показался Мазино. Пробравшись между стульями, он подошел к Барретте. Сел рядом и наклонился к старику:
— Желаю доброго здоровья, дон Калоджеро. Барретта узнал его и улыбнулся, расцеловал Мазино в обе щеки, как сына.
— Мазино, мне тебя очень не хватало. Как прошла поездка? Расскажи-ка.
Мазино снял очки и принялся протирать стекла платочком.
— Я встретил нашего общего знакомого. Передал ему привет от семьи.
— И что он сказал?
— А что он мог сказать? Так обрадовался, что у него дух перехватило.
Барретта легонько похлопал его по колену.
— Молодец, Мазино, молодец. На Сицилии будут довольны.
Аукционист окинул взглядом зал и помахал в воздухе молоточком.
— Семьсот тысяч долларов… Раз… и два… и три… Продано!
Потом налил себе воды промочить горло и увидел мужчину атлетического сложения, в пиджаке и при галстуке, приближающегося к нему решительным шагом.
Подойдя, незнакомец что-то шепнул ему на ухо. Аукционист отошел в сторону. Мужчина взял микрофон.
— А теперь, господа, после «Усекновения» Караваджо еще одно произведение искусства, представляющее большой интерес, хотя и очень маленькое по размеру.
И достав из кармана значок, высоко поднял над собой, показывая присутствующим.
— Видите эту изящную миниатюру конца двадцатого века? Это произведение работы Отдела по борьбе с наркотиками, а я капитан Барт. Всем оставаться на своих местах, это полицейская облава!
В ангар стремительно вбежали десятка два полицейских с автоматами. Барретта вскочил со стула, лицо его исказилось от ярости.
— Вонючки, мерзавцы! А ордер у вас есть? И какому только идиоту пришла в голову такая замечательная идея?
Двое полицейских заставили его сесть. Симон взглянул ему в лицо.
— Мне! И эту сцену я приготовил для тебя, Калоджеро Барретта! Ведь тут у нас ты самая главная «звезда»!
Буксир стоял на якоре у дальнего пустынного причала Бруклина. Назывался он «Простодушный». Его рубка и труба, окрашенные в черные и желтые полосы, закрывали вид на город на той стороне реки, но не могли заслонить небоскребы Уолл-стрит. Оранжевые отблески солнца играли на стеклах Твин-Тауэрс — «Башен-Близнецов».
Симон заложил руки в карманы и молча прохаживался по причалу. Дон Калоджеро примостился на одном из железных битенгов, к которым были привязаны швартовы «Простодушного», и говорил, высоко задрав голову:
— Насчет гибели Каттани мне ничего неизвестно. Это был один из тех чудаков, которые сами ищут смерти. Вы же знаете, сколько он нажил себе врагов, как долго стоял у всех на пути, вставляя всем палки в колеса.
Перед ним стояла Сильвия. Она была в темных очках, на шее тонкая ниточка жемчуга, губы едва тронуты помадой.
— Да, знаю. И вы были одним из той братии.
Она сдернула очки и быстро взглянула ему прямо в лицо.
— Я хочу знать, кто отдал приказ убить его! Хочу знать, было ли это решением Купола или приказ исходил от кого-то еще выше. От какого-нибудь еще не раскрытого нами органа власти.
Дон Калоджеро повернулся к Симону с улыбкой, будто его позабавил вопрос.
— Да разве могу я ответить этой женщине, если даже не знаю, о чем она говорит? И что за слова она употребляет! Купол, тайный орган власти… Что все это значит? Говорите со мной, прошу вас, ясно и понятно, чтоб до меня доходило.
Симон перестал расхаживать и остановился против Барретты. Он схватил его за руку и с силой дернул вверх.
— Вот сейчас попробуем освежить тебе память!
Когда дона Калоджеро Барретту привели на палубу, «Простодушный» уже безмятежно плыл между Бруклином и Манхэттеном. Глава «семьи», по прозвищу Пупаро, окинул его равнодушным взглядом и не изменил позы — остался стоять, прислонившись левым боком к поручню носовой палубы, а правой рукой опираясь на трость, Рядом, не спуская с него глаз, стояли агенты Куадри и Треви.
Барретта обратился к Симону:
— А это что за старик?
Сильвия взглянула на Пупаро.
— Вы подтверждаете данные вами во время следствия показания против Калоджеро Барретты?
Пупаро сделал гримасу и концом трости указал на дона Калоджеро. Потом заговорил своим глухим голосом:
— Он вошел в состав Купола в 1980 году. Тогда он принадлежал к «семье» Санте Аккардо. Потом перебрался в Америку. Убийства в Соединенных Штатах Бонфанти, Фанали и Чентеллы организовал он.
Дон Калоджеро рванулся вперед, чтобы наброситься на него, но Симон схватил его сзади за плечи.
— Ах ты, старая крыса, предатель! Всех хочешь потопить вместе с собой! Всех до одного! Да какой он Пупаро, его надо звать Пупаццо! Марионетка в ваших руках, уважаемая синьора. Потому что, когда вы хотите, чтоб он танцевал, он танцует. А захотите, чтобы пел, он запоет. Ведь это так, мерзавец, не правда ли? Превратился в придворного шута и ждешь от них награды!
Симон прервал его:
— Послушай, Барретта, неужели ты до сих пор не понял, что попал в неприятности. И очень серьезные. В Майами арестовали твоего сына.
Барретта побледнел.
— Фредди…
— Да, Фредди. С тремя кило товара.
Сильвия перебила его:
— Об этом у него будут разговоры с американскими судьями. А я хочу знать, кто приказал убить Каттани!
Барретта опустил голову.
— В ту ночь 20 марта меня заботило лишь одно: как унести ноги. Подумайте сами, было ли мне тогда до Каттани? Для меня Каттани вообще ничего не значил: пешка, колесико. Также и другие члены Купола думали только о собственном спасении…
— Так кто же в таком случае отдал приказ?
Барретта взглянул на нее. И назвал на одном выдохе имя:
— Барон Джованни Линори.
Уважаемый общественный деятель, один из самых крупных сицилийских предпринимателей и финансистов. Барон Джованни Линори — незапятнанное имя! Оно никогда не фигурировало ни в одном из расследований, что вела Сильвия. Но вот дон Калоджеро наконец выложил ей это имечко.
А теперь также и Пупаро будет вынужден сказать все, что ему известно.
Холодный ветер гулял по палубе «Простодушного». Сильвия попросила Симона увести Барретту. Потом поплотнее запахнулась в плащ и приготовилась выслушать Пупаро.
— У нас с вами речь шла только о мафии. А Линори — это не мафия. Он один из тех, чьи имена я никогда не хотел называть — они в самой середине карточной колоды, глубоко запрятаны, Видите ли, синьора, мафия могущественна, и ей известно много секретов. Но не надо думать, что она в состоянии проникнуть повсюду. Есть другие — люди, которым открыт вход куда угодно. Такие, как Эспиноза. Я вам о нем выложил все, что знал, но на процессе его оправдали…
— Против Эспинозы были только ваши показания. А что вы, что он, один стоит другого. Так сказать, абсолютное равновесие. Оба невинные ангелы.
— Да, конечно. Но я боюсь таких типов, как этот Эспиноза, Ведь если они захотят, то не остановятся перед тем, чтобы убить мою дочь. Поэтому если вы положите передо мной на стол протокол с показаниями против Джованни Линори, я не подпишу его! А если сейчас я вам что-то сболтнул, то уж прошу меня извинить. Я сам не знал, что говорю.