Понедельник, 26 августа, 21–10.

Сергей Снег сидел за своим столом и смотрел прямо перед собой невидящими глазами. Его очки лежали на газете, где было написано крупно: «ПРЕСТУПНИК УНЕС СВОЮ ТАЙНУ В МОГИЛУ НЕ БЕЗ ПОМОЩИ ИНСПЕКТОРА СНЕГА! ИНСПЕКТОР ПОД ДОМАШНИМ АРЕСТОМ. СКАЗАЛ ЛИ ЧЕРНЫЙ БУЛЬВАР СВОЕ ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО?»

Снег поморгал, потер лицо руками, тяжело вздохнул и полез под письменный стол. Выдернул из-под ножки стола край ковра, откатил его в сторону и, отсчитав от плинтуса восемь паркетин, достал нож, поддел девятую. Запустив руку в тайник, он вытащил оттуда плотно набитую мужскую ручную сумку. Выбравшись из-под стола. Снег проверил, надежно ли задернуты портьеры и хорошо ли заперта дверь. Затем принялся раскладывать содержимое сумки на столе. На газету легли: тяжелый «люгер» с глушителем в специальной кобуре для скрытого ношения, четыре обоймы к нему, советский загранпаспорт на имя Иванова Петра Сергеевича с фотографией Снега в тонированных очках, две пачки долларов США в сотенных купюрах и большой выкидной нож с перламутровой рукояткой. Снег минут пять тупо глядел на стол, потом, словно решившись, спрятал все, кроме пистолета, обратно в сумку, быстро написал на полях газеты несколько слов и, взведу затвор, зажал глушитель в зубах. В этот момент зазвонил телефон. Снег замер. Звонок повторился. Нехотя опустив оружие, инспектор медленно снял трубку: «Какого черта?…»

— Здравствуйте, это приют для одичавших собак-альбиносов? Говорят из редакции детского евангелического журнала «Ужас Черного Бульвара». Мы вот тут прочли в вечерней газете, что Бульвар унес преступника в могилу за последним словом инспектора Снега, которое он еще не сказал не без помощи домашнего ареста. Скажите, мы все правильно поняли? Ну, что ты молчишь, шакал бешеный? Протявкал бы что-нибудь!

— Где ты?! Скажи мне, где ты?!

— Еще не полнолуние, белая крыса, еще не полнолуние! Пиши пока мемуары для прокурора, колышек для тебя мы уже приготовили!..

Некоторое время Снег, сжимая трубку, слушал короткие гудки, затем бросил ее на рычаг, спрятал пистолет в сумку, а сумку положил обратно в тайник. После этого вышел из комнаты, пригладил волосы перед зеркалом в коридоре и сказал тетке, готовившей ужин на кухне: «Хрен тебе, а не квартиру, старая дура!»

Четверг, 18 сентября, 19–15.

Ян, кивнув на ходу вахтеры, вышел из подъезда Института онкологии и направился к автостоянке. Приняв ключи у пузатого охранника и презентовав ему на чай монету в пятьдесят центов, он подошел к своему черному БМВ и положил в багажник объемистый саквояж. В саквояже был объемистый термос с донорской кровью для Саши, несколько бутылок коньяка «Камю», дуэльный пистолет в раззолоченном футляре и боеприпасы к нему: шесть серебряных и двадцать свинцовых пуль, а также специально развешенный в мешочках порох. В своей квартире Ян в последнее время почти не жил. Все приготовления к охоте были закончены. Единственной его заботой был Саша, которого пришлось прятать в тщательно скрываемом от всех месте. Ян уселся за руль, завел почти бесшумный мотор и, проезжая мимо охранника, взявшего под козырек, сделал ему ручкой. Едва огни его малины скрылись за поворотом, охранник кинулся бегом к ближайшей телефонной будке и, быстро набрав номер, проговорил несколько слов. Когда Ян выезжал на Черноморское шоссе, ему в «хвост» пристроился темно-зеленый «меркюри». Слежку вел явно не профессионал, поэтому Ян обнаружил ее уже на втором повороте серпантина. Он посмотрел в зеркало заднего вида, тонко усмехнулся и проговорил: «Ах, господин верволчара! Какая трогательная забота о моей скромной персоне! Вы, положительно, не хотите, чтобы бедные вампирчики остались сегодня без свеженьких кровяных телец! Даже и не знаю, как вас благодарить!» Километрах в десяти от города, выбрав пустынный участок трассы, Ян не спеша снизил скорость и свернул в тупичок для отдыха, скрытый со всех сторон густой растительностью. БМВ остановился, мотор умолк. Ян проворно выбрался из автомобиля, оставив за рулем своего двойника, мирно закуривающего сигаретки спрятался в кустах.

Спустя минуту подкатил «меркюри» и ударил полным светом фар по БМВ и сидевшему в салоне Яну-два. Тот в притворном испуге закрыл глаза руками. Из машины выскочили двое молодых людей с обрезами артиллерийского калибра и нацелились в него с двух сторон, распахнув дверцы. Ян-два с обреченным видом заложил руки за голову. В зубах его очень правдоподобно тряслась дымящаяся «мальборина».

— Выходи, быстро! И без дурачков, в стволах — серебряные пули! Мы все о тебе знаем! Если будешь умницей, может быть, договоримся.

— Конечно, конечно! — залепетал поддельный Ян жалобным голосом, — Я буду прилежен, как первоклассница, только не стреляйте, пожалуйста в меня этими страшными серебряными пулями!

— Давай, давай!

Спотыкаясь, он выбрался из машины. От «меркюри», пылающего всеми своими световыми приборами, к нему подошла блондинка в белом кожаном плаще, держа руки в карманах.

— Д-добрый вечер, мадам! Надеюсь, у вас в карманах — не освященные облатки? Это было бы слишком для одного вечера!

Лица блондинки не было видно из-за сверкания фар, но ее смех расслышал даже настоящий Ян в кустах.

— Я ожидала увидеть такого мужчину, которого бы стоило испугаться! Однако, глядя на тебя, хочется только плюнуть. Сейчас ты покажешь дорогу к своей берлоге, где прячется твой дружок, и там мы поговорим. Ты узнаёшь меня?

— Н-нет. То есть, да! Вы — жена Влада Чистодела, специалиста по мокрым делам на заказ?

— У тебя хорошая зрительная память, жаль, что она тебе вряд ли понадобится в будущем.

— О, госпожа, пощадите! Я сделаю все, что вы потребуете! Даже, если захотите, собственными зубами перегрызу горло своему дружку! Да и зачем мне этот нахлебник и толстовец?

— Заткнись и садись с моими ребятами на заднее сиденье!

Ян-два засуетился и полез в «БМВ».

— Простите, госпожа, но если в машине ваши ребята захотят пристрелить меня, они могут продырявить друг друга, а судя по калибру…

— Заткнись, я сказала! Если будешь вести себя тихо…

— Буду сидеть тихохонько, как мышка!

Блондинка ловко впрыгнула в машину, на водительское место и, обернувшись, вытянула к нему руку с небольшим серебряным распятием.

— Будешь мне надоедать — перекрещу!

— Госпожа, пощадите, уберите эту ужасную штуку, а то я совсем лишусь сил, а ведь мне еще нужно показывать дорогу!

Блондинка усмехнулась и спрятала распятие.

— Показывай, но без лишней трепотни!

— Слушаюсь, я буду лаконичен, как автоинспектор. Сначала прямо…

Она махнула рукой водителю «меркюри» и, запустив двигатель, вывела «БМВ» на трассу. В это время толстый водитель «мерка», разворачиваясь, сдал назад и, чтобы не въехать в кусты, открыл дверцу и взглянул на заднее колесо. Ян мгновенно очутился возле него и одним ударом по шее погасил его сознание. Бормоча: «Терпеть не могу жирных — один холестерин в крови!», он вышвырнул толстяка на дорогу, быстро уселся в машину и устремился следом за «БМВ».

…Блондинка заподозрила неладное, когда сидевший между двух «горилл» Ян-два принялся тихонько напевать на спуске к большому виадуку, за которым начиналось Графское.

— Шел он, шел к своей берлоге, — гнусавил фальшивый Ян, — по проселочной дороге. И, шагая через мост, наступил мафии на хвост…

— Все, мне надоело, — неожиданно закончил он и… растаял в воздухе.

Один из парней издал звук тонущей бутылки, блондинка обернулась и ударила по тормозам так, что «БМВ» едва не налетел на дорожное ограждение. Идущий сзади «меркюри» завизжал шинами и остановился, за малым не врезавшись ему в задний бампер. Дама в белой коже и ее ребята со стволами наизготовку, выскочив из машины, беспомощно озирались вокруг. Ян, внешне очень похожий на толстяка-водителя, оставшегося в тупичке для отдыха, переваливаясь, подбежал к ним: «Что случилось?»

— Он исчез!

— Да ну? А куда?

Что-то в его голосе насторожило блондинку, она пригляделась и негромко вскрикнула: на нее, подсвеченное отраженным светом фар и красных стоп-сигналов, смотрело невероятное лицо, оскаленное в улыбке, обнажившей длинные белые клыки. Ян протянул к ним руку и сказал громко и властно: «Всем стоять! Ты, кошка крашенная, марш в машину, сиди там и не двигайся! А вы, мафии рядовые, слушай мою команду! Лицом друг к другу! Оружие наизготовку! Курки взвести! Друг в друга цельсь! Ровная мушка, плавный спуск… ОГОНЬ!». Одновременно грянули два дуплета, и окровавленные, изуродованные тела разбросало в разные стороны. Ян достал платок, что-то отряхнул со своего костюма и уселся в машину. Блондинка сидела, будто связанная по рукам и ногам невидимой смирительной рубашкой. Ян закурил и тронул машину с места, окинув свою пассажирку холодным взглядом.

— Ну что, мадам Луценко, вы хотели ко мне в гости? Окажите честь. Клянусь своими резцами, клыками и премолярами — скучать вам не придется!

Хрустя шинами по галечному покрытию дороги, БМВ подкатил к развалинам замка и въехал в навсегда распахнутые ворота. Ян вышел, открыл дверцу и с издевкой поклонился: «Как говорится в таких случаях у нас, у вампиров, войдите в мой дом по собственному желанию, без всякого принуждения и… В общем, следуйте за мной, руки за спину, шаг влево, шаг вправо — побег, вологодский конвой шутить не любит!»

Она зашагала за ним как автомат, сцепив руки за спиной.

Когда они начали спускаться в беспросветно-темный подвал, блондинка споткнулась и налетела на Яна. Тот чертыхнулся, поймав ее, вытащил из кармана фонарик-авторучку и оказал: «Да отпусти руки, иди по-человечески, за стенки придерживайся. Пошутил я — не будет никакого конвоя. Я сам тут судья, прокурор и исполнитель».

Они долго спускались в слабом свете фонарика по скользким каменным ступеням, наконец, Ян налег плечом на толстую железную дверь, которая, судя по всему, не открывалась лет сто. Дверь со скрипом повернулась на петлях, пропустив полосу желтого свечного света, который после могильного мрака графского подземелья показался ослепительным. Пока Ян, прилагая значительные усилия, возвращал дверь в прежнее положение, блондинки осмотрелась. Они стояли в начале недлинной каменной лесенки, которая, веерообразно огибая круглую каменную стену, спускалась в довольно просторный зал без окон, освещенный несколькими свечами. Трехсвечный канделябр, стоявший посреди обширного каменного стола, давал возможность рассмотреть сидевшего за ним белокурого бледного юношу со странным румянцем на щеках. Кроме пепельницы, пачки сигарет и какой-то фотографии на столе ничего не было. «Добрый вечер, Александер! Смотри, кого я привел нам на ужин!» — весело сказал Ян и подтолкнул блондинку в спину.

— Разрешите, мадам, представить вам моего друга, Сашеньку, начинающего вампира. Зубки у него, правда, еще не прорезались, он у меня искусственник, но кушает хорошо, аппетит у него отменный. Особенно, когда я ему скажу, что гомосексуалист по кличке Крошка, один из ваших подчиненных, и есть убийца его любимой девушки. Кстати, это ее фотография лежит у него на столе. Проходите, проходите, у нас без церемо…

Он не успел закончить фразу: Саша, буквально перелетев через стол, в несколько прыжков преодолел расстояние, разделявшее их, и сомкнул пальцы на шее у блондинки. С каким-то нечеловеческим стоном он принялся трясти ее, ударяя головой о каменную стену. Ян железной хваткой вцепился в его запястья и с трудом оторвал Сашины руки от ее шеи. Блондинка, царапая ногтями стену, с хрипом съехала на пол и скатилась несколькими ступенями ниже.

— Пусти-и! — выл Саша. — Убью-у-у!

— Успокойся! — рявкнул Ян голосом, какого Саша еще не слыхал.

— Успокойся! — повторил он уже тише и добавил: — Она лично не приказывала убивать тебя. Она просто предоставила своего киллера в распоряжение Снега. По старой дружбе. Наш волчок — белый бочок еще тот мафиози-полицейский! Так что, придет время — спросишь с него, я надеюсь представить тебе такую возможность. А эту мадам-мокрушницу мы, конечно, скушаем, но позволь мне, согласно моей доброй старой традиции побеседовать с нею перед ужином кое о чем. Пойди, присядь, отдохни. Пардон, мадам! Надеюсь, вы извините моего друга за этот неожиданно горячий прием? Не откажите в любезности, выпейте с нами чарочку-другую настоящего «Камю». Прошу вас.

Он приподнял ее за воротник плаща, подтащил к столу и силой усадил на грубый деревянный табурет. Пока он расставлял бутылки из своего саквояжа и наливал Саше крови в крышку термоса, блондинка пришла в себя, насколько это было возможно в данной ситуации. Саша смог разглядеть ее. Ей было на вид от тридцати до сорока, точнее сказать нельзя было из-за искусно наложенной косметики и тусклого света свечей. Черты лица казались правильными, но красивой ее назвать не хотелось — она походила на хорошо одетую и отменно ухоженную лоточную торговку с Центрального базара. Ян поставил перед ней позеленевший от времени маленький бронзовый кубок, плеснул туда коньяку, положил на бумажную тарелочку половину лимона.

— Выпейте, мадам. Это — старинный графский бокал, мы нашли его в этом потайном подвале, о котором не то что археологи и туристы, сам последний граф, видимо, не догадывался.

Он проследил за тем, как она, после секундного колебания, осушила бокал до дна, затем налил себе в другую чашу и отпил небольшой глоток.

— Ну что же, пока коньяк будет приводить вас в относительную норму, я расскажу кое-что о вас и вашем покойном муже моему другу. Перед тобой, Александр, супруга и активная помощница человека, который ведал, как бы это поизящнее выразиться, мокрушным бизнесом не только нашего города, но и практически всей Черноморской экономической зоны. Само это семейство никого не убивало, но благодаря изощренной, прекрасно замаскированной системе многоступенчатого подчинения, этой паре можно было заказать убийство любого нашего земляка. Да что там! При хорошей оплате они могли устроить марш Шопена в любом уголке нашей некогда необъятной родины, в любом из составляющих ее суверенных государств. В начале работы не отличались особой деликатностью, однако спрос был велик, гонорары росли, и «продукция» фирмы становилась все «качественней». Когда я их вычислил, им можно было заказать, в соответствии с четким прейскурантом, убийство любой уголовно наказуемой и ненаказуемой разновидности, начиная от особо удачного удара ножом в драке и заканчивая случайно выскочившей из вены иглой капельницы в отделении реанимации. Клиента могли заставить поперхнуться хлебной крошкой даже в таких старательно опекаемых местах, как следственные изоляторы и камеры предварительного заключения. Покойный Владя хвастался перед смертью, что у него уже есть «филиалы» за рубежом и валютка шла, правда, мадам? Одним из «работников на гонораре» этой фирмы был и небезызвестный тебе старший вервольф Снег. Однако действовал он настолько виртуозно и «заказы» брал настолько беспроигрышные, что припалить шерсть ему удалось только совсем недавно. И то я сомневаюсь, что его удастся напрямую привлечь к ответственности. Он мастер своего дела. Однако наша гостья так же достойна, как профессионал, самой высокой оценки. Ты бы видел, Александр, как ее бойцы браво захватили моего дубля-фантома и заставили его указывать сюда дорогу. Правда, долго я не могу раздвоиться, тебе же известна цельность моей натуры, поэтому перед мостом я попросил их оставить нас наедине, что они о удовольствием и сделали.

— Ты отпустил их?

— В общем смысле… Знаешь, как у Лермонтова: «Есть грозный судия, он ждет!..», ну и дальше. Короче, они бабахнули друг в друга серебряными пулями, правда, они были мельхиоровыми на самом деле, как я догадался, и уж не самородными ни в каком случае. А как она грозила мне распятием! Как заправский кюре! Вернее, не мне, а моему дублю-фантому, которого я соответствующим образом запрограммировал. Впрочем, я что-то заболтался, это невежливо. Надобно, как говаривали ребята из шалуньи-инквизиции, выслушать и противоположную сторону. Прошу вас, мадам, мы преисполнены внимания.

— Налейте мне еще! — голос у нее был хрипловатым, но звучал твердо, почти властно.

— Неплохое начало, не правда ли, Александр? Прощу вас, уважаемая Веселая Вдова.

— Что ты хочешь услышать, Кровник?

— Простите, как?

— Кровник. Так мы называем тебя между собой.

— «Мы» — это кто?

— Авторитеты.

— Неплохо, как ты считаешь, Александр? Ну что же, мне бы хотелось узнать, каким образом вы решили меня убрать и кто вас надоумил воспользоваться для этой цели всякой дребеденью вроде серебряных пуль и антикварных распятий?

— Отчасти я сама, когда побеседовала кое с кем из «Черного лотоса», ну а последние поправки внес Белолобый. Я имею ввиду Снега.

— Какая прекрасная кличка, я в восторге, ты слышишь, Саша? Белолобый! Чеховский герой-волчонок! Блеск! Ладно, а что конкретно говорил по этому поводу Белолобый, сиречь инспектор Снег?

— Он сказал, что ты — колдун-маньяк, очень крутой экстрасенс, у которого крыша поехала на справедливом возмездии, он сказал, что это у тебя такая псих-болезнь и от этого у тебя появились необычные качества. Что ты — ловкий и опасный тип и во всем остальном с головой у тебя полный порядок. Что ты владеешь всякими фокусами вроде японских нинзя, гипнозом, черной магией и для поддержки своих способностей и черной силы пьешь кровь у тех, кого приговорил, но что с тобой можно бороться, если использовать другую магию. Ну, а всякие детали — пули, распятия, свяченую воду посоветовал уже этот придурок из «Лотоса». Теперь я вижу, что зря потратила на него деньги: ты этих крестов боишься, как алкаш огурца. И он ни слова не сказал о том, что ты можешь раздваиваться, я бы так глупо не попалась.

— Если бы вы дали себе труд самостоятельно прочесть хоть два-три художественных произведения на эту тему. Впрочем, это я, конечно, хватил через край, насчет чтения. А для чего вы желали отыскать наше скромное убежище?

— Белолобый сказал, что там, во-первых, может быть компра на него, да и на нас, а во-вторых, можно будет кое-чем поживиться. А самое важное — нужно убрать заодно с тобой и твоего дружка, Сашу. Потому что он у тебя вроде ученика, и если мы уберем только тебя — Черным мстителем станет он.

— Хоть и не соответствует действительности, однако мысль интересная. А кто организовал самовзрывающийся автомобиль и этого гомика-мотоциклиста?

— Это все — сам Белолобый. Но у него сейчас на хвосте постоянное наблюдение, и хоть его давно пора самого выводить из игры, мы этого пока сделать не можем, а он не может добраться до вас.

— Ничего, его время еще не настало. Однако, я даю вам, мадам, слово дворянина, что Снега беру на себя лично, и такого заурядного удовольствия, как исполнение смертного приговора в казенном доме я не допущу.

Впервые она улыбнулась очень странной ледяной улыбкой, от которой у Саши похолодела спина.

— Ну, тогда, значит, я умру спокойно, если за Белолобого берешься ты, Кровник. Жаль, нам не удалось встретиться раньше — могли бы славно поработать.

— Сомневаюсь, у нас разное воспитание и несхожие вкусы. И насчет спокойной смерти, мадам Луценко, вы тоже ошибаетесь. Или вам не известно, как я убиваю?

— Слышала кое-что. Да ты за меня не переживай. Моя смерть — мое дело. Если хочешь еще о чем-то спросить — спрашивай. Нальешь, тоже не откажусь. Приятно поболтать, когда уже терять нечего. Знаешь, иногда даже жалею, что не осталась буфетчицей в том гадючнике, где с Владом познакомилась. Ешь себе, пей, крути делишки — и никакой конспирации…

— Ваша персональная судьба меня нисколько не интересует. Я не адвокат и не журналист. А вот вопрос еще есть. Кто кроме вас и Снега знает, что Кровник — это я?

— Понимаю. Последнего языка ищешь? Заманчиво было бы дать тебе наводку на пару-тройку своих должников, но люблю делать все сама, да и неохота тебя по ложному следу пускать. Один Белолобый остался, он — последнее звено. Мемуары писать я не любительница, к попу на исповедь тоже не хожу. Никто, кроме Снега, о тебе не знает. Не буду гадать, кто из вас останется в живых, но, если уж мне отсюда не выйти, пусть уж лучше ты выиграешь, Кровник. Черный мститель… Должен же кто-то и у нашего брата кровь пить, раз мы ни законов, ни Бога не боимся. Так что я тебе удачи желаю, или дружку твоему, если ты его за себя решил оставить. Девку мне его жаль, но ее крови на мне нет. Пусть с Белолобого спрашивает.

— Ладно, мадам, не надо размазывать французскую косметику по вашей южнорусской физиономии, лучше скажите мне, что думают в ваших кругах по поводу убийств на Черном Бульваре и здесь, в Графском?

— Разбираться в «мокрухе» — дело «полисов». Болтают разное. По своей части скажу — странные эти трупы, странно сделанные. Маньяк — не маньяк, зверь — не зверь (откуда в наших краях такие звери?). Одно ясно: как говорят газетчики, «убийство ради убийства». Могу только прибавить, что Снег каким-то боком ко всем этим художествам привязан, это точно.

— А в чем это проявлялось?

— Наверное не скажу. Вроде бы мелочи, в кучу не соберешь… Только напарник его, Дима, мент был крутой, пару раз моим ребятам чуть-чуть клешни не защемил, так вот, он недаром на Бульваре был на мясо распущен. Что-то он на начальничка своего имел, об этом сами «полисы» между собой трут, да и газетчики тоже намекали. А вообще, у нас считают, что Бульвар — место нечистое. Там даже из мелюзги никто не охотиться: или фарт не идет, или сам опалишься… Ладно, заболталась я тут с вами. Настохренело мне все! Будь здоров. Кровник!

И она таким быстрым движением, что ни Саша, ни Яна не успели понять, что происходит, сунула в рот небольшой кулончик, висевший на золотой цепочке у нее на шее. Когда Ян подскочил к ней и сдавил щеки, стараясь разжать челюсти, она уже была мертва.

— Саша, не подходи! Это может быть очень сильнодействующий яд!

Ян оттащил ее от стола, взял канделябр и несколько минут рассматривал тело.

— Чисто сработано! Сразу видно — профессионал. Мы сегодня познакомились с очень серьезным противником, Александр. От души желаю, тебе поменьше встречать на своем пути таких женщин. Ну что ж… Ужин безнадежно испорчен, придется опять заняться вегетарианством. Только для начала отвезу-ка я эти бренные останки туда, где валяются остатки ее слуг. Уж больно не нравится мне запах горького миндаля в закрытом помещении! И пока я вернусь, ты лучше на столе ничего не трогай: не ровен час, упала какая-нибудь крупинка, а на Распутина ты что-то не очень похож. Ступай-ка лучше к нам в келью, да руки вымыть не забудь.

— Я не буду спать. Ты пистолет привез? Хочу потренироваться здесь, в зале. Где порох и обычные пули?

— В этаком полумраке, прямо сейчас? Что за спешка, Александер?

— Не думаю, что оборотень выберет самое светлое место в этом замке, лучше приготовиться к самым неблагоприятным условиям. А насчет спешки… Послезавтра полнолуние, Ян. И как бы ты ни старался теперь, эти трупы, кровь от стрельбы на трассе… Словом, завтра об этом будут трещать все газеты и Снег, не выходя из своей квартиры, будет осведомлен о том, где нас искать. Ведь он, натравливая эту… на нас, наверняка знал, что ты их всех уберешь. Теперь Снега надо ждать со дня на день.

Суббота, 20 сентября, 5-00.

Солнце совсем близко. Еще несколько минут — и первые его лучи коснутся пляжа, крыш частных домиков, утопающих в зелени, заиграют в стеклянных стенах девятиэтажки санатория УВД и водяных каскадах «графопада». Графское еще спит, только поеживается от холодки пастух на покрытом росой лугу, да самые нетерпеливые кумушки-торговки занимают бойкие места на базарчике или стекаются к автобусной остановке в ожидании первого городского рейса, рассчитывая попасть на Главный базар к самому его открытию.

Ян и Саша, с наслаждением вдыхая ароматный утренний бриз, сидят на вчерашних газетах, постеленных на каменную полку у подножия большого зубца одной из самых высоких башен замка. Они поднялись сюда после бессонной ночи, проведенной в упражнениях с лепажем. Саша добился значительных успехов в овладении этим оружием, и Ян похвалил его, заявив, что теперь Снега можно прихлопнуть при случаю из-за угла, а можно и вызвать на дуэль по всей форме. Правда, тут же добавил, что это, конечно, шутка, потому что никаких правил в играх с вервольфами, тем более отечественного производства, не существует. Саша с молчаливой сосредоточенностью снова и снова прочищал стволы, заряжал пистолет черным порохом и обычными свинцовыми пулями, по форме и весу почти не отличавшимися от серебряных, приберегаемых для решительного боя, изобретал все новые и новые стрельбищные упражнения и виды мишеней. Ян уговорил его покинуть импровизированный тир в одном из заброшенных подземелий замка только под утро, когда из-за порохового дыма уже нечем было дышать.

— Должен кое-что тебе сказать, мой молчаливый друг, — начал Ян, машинально разминая в пальцах сигарету. Саша следил, как высыпаются крошки табака и уносятся свежим морским ветром.

— Очень скоро, возможно, даже сегодня вечером, появится наш должник, чтобы получить то, что ему давно причитается. Вряд ли он захочет уплатить по счету. Одним словом, нам сегодня или в ближайшее время предстоит серьезная драка. Как ты понимаешь, мне в этом бою, в силу моих качеств и способностей, придется вступить с ним в непосредственный контакт, чтобы дать тебе возможность выстрелить. Я буду отвлекать его, связывать свободу его действий, а оружие будет, скорее всего, находиться у тебя. В нужный момент ты либо передашь его мне, либо выстрелишь сам. Запомни, ты не имеешь права приближаться к нему, расстояние между вами должно превышать (постоянно!) длину его прыжка, а это — величина критическая, потому что примерно на такую же дистанцию бьет лепаж. Конечно, самым лучшим выходом из этой ситуации было бы, если б мне удалось покончить с ним самостоятельно. В начале я попробую так и поступить. Однако чутье подсказывает мне, что он прежде всего попытается расправиться с тобой, понимая, что ты — менее опасный противник. И тогда мне придется использовать все свои возможности, чтобы сбить его с толку и заставить ввязаться в схватку со мной, в этом случае придется выбирать удобный момент, чтобы ты мог относительно безопасно приблизиться к нему и всадить пулю в какой-нибудь наиболее открытый его бок. Признаюсь, за исключением случая на бульваре, когда я, по сути дела, сбежал от этой твари, мне не приходилось драться с вервольфами. Не исключено, что раны, которые я получу, могут оказаться, как это ни маловероятно, смертельными для меня. Смерти я, как тебе известно, не боюсь. Но твоя судьба не может меня не волновать. Я не просто привязался к тебе, как к другу и своему собрату. Ты стал частью моей души, и когда я понял, что в случае моей истинный смерти там, за барьером, меня ждет только Небытие, я решил позаботиться о той части своей души, которая… Извини, я что-то стал косноязычен. Сказывается твое влияние. Вампиру нельзя быть гуманистом, это вредно для его здоровья. Короче, я составил и оформил у нотариуса завещание, согласно которому все мое движимое и недвижимое имущество полностью отходит тебе, за вычетом предусмотренных в таких случаях налоговых отчислений. В денежном выражении это составит примерно около четырех миллионов американских долларов и около десяти миллионов новых рублей. Последняя сумма приблизительна, поскольку она обобщенно выражает имеющиеся на моих счетах накопления в денежных единицах других стран. Из недвижимости главное — моя квартира и тот самый пресловутый замок в Румынии, который завещан мне моим таинственным дядюшкой и где я так и не удосужился побывать. Кстати, если потерь с нашей стороны не будет, я в ближайшее время организую нам с тобой тур в Румынию, и мы все внимательно осмотрим, а если понравится — то поживем там. Я чувствую потребность переменить обстановку… Вот. Так что, имей это ввиду.

Саша продолжал молчать, следя за уносимыми ветром табачинками. Ян выбросил пустую сигарету, достал новую и с третьей попытки закурил ее (мешал бриз).

— Ты ничего не ответил мне, Алекс. Может быть, тебе что-то непонятно?

— Нет, мне все понятно. Но мне ничего от тебя не нужно. Хоть я и благодарен тебе за заботу, но лучше бы этого ничего не было вообще — ни нашей дружбы, ни этого завещания. Ян приподнял бровь и едва заметно усмехнулся. — За что я всегда ценил тебя, мой правдивый брат, так это за искренность в чувствах. Я понимаю тебя. Ты продолжаешь вменять мне в вину гибель Наташи. Что к, может быть, ты и прав, как говорится, по большому счету. Только позволь мне ответить откровенностью на откровенность. Виноват в ее гибели исключительно ты сам. Не согласен?

— Согласен. После того, как ты сделал меня получеловеком (или недочеловеком, что все равно) я должен был порвать с нею всякие отношения, а я, по слабости своей, этого не сделал.

— Это во-первых. А во-вторых, ты бы мог послушать меня и не приходить к ней в это опасное время. И, в-третьих, ты бы мог не удаляться от нее, а приблизить ее к нам, введя в наш круг. Ты бы мог сделать ее Вечной, а следовательно, равной нам.

— И ты смеешь это говорить мне? Мне?! Да знаешь ли ты, что по твоей милости у меня не осталось никаких целей в жизни, кроме утоления своего патологического голода и мести?! Да зачем такая Вечность мне, зачем она ей? А ты-то сам доволен? Не думаю, иначе ты бы не стал заражать меня этой неизлечимой болезнью только ради того, чтобы составить себе компанию! Если отмести этот твой романтически-вампирический вздор, то ты похож на обычного наркомана, который, сознавая свою неполноценность, силком втягивает в наркозависимость нормального здорового человека, чтобы тот разделил его мучения и было с кем поговорить!.. Впрочем, извини. У нас впереди серьезное дело и не стоит бередить старые раны. Забудь обо всем, что я сказал. Это — мое дело, и когда-нибудь я эту проблему так или иначе решу.

Ян докурил и отправил окурок в дальний полет к шумевшему внизу «графопаду».

— Да что там, ерунда. От всей души желаю тебе найти это решение, но только помни: у тебя в запасе — Вечность. И ни минутой больше. Идем вниз, мне надо забыться, укрыться и подремать. А то уже солнце восходит и эта картина мне нравится еще меньше, чем наш разговор.

Суббота, 20 сентября, 21–30.

Сергей Снег, полулежа на диване в своей комнате, листал вечерние газеты. Он только что вернулся с улицы, где и купил их в угловом киоске. Нужной ему информации в сегодняшней прессе не было, самое главное он уже знал из вчерашних выпусков: Сашу и Яна следовало искать в Графском. Наблюдение с него не сняли, последний выход из дома подтвердил это. Двое молоденьких ребят из наружной службы продолжали сидеть в сиреневых «жигулях» достаточно неприметных для неискушенного взгляда, однако для старшего инспектора это могли быть хоть одетые по всей форме полицейские в патрульном автомобиле с «мигалками», включенными на полную мощность. Собственно говоря, они особенно и не таились, провожали его пристальными взглядами, и это напоминало не скрытое наблюдение, а скорее этакий неафишируемый из деликатности конвой. Тем лучше. Значит, это, скорее всего, не специалисты и от них можно будет оторваться без проблем. Уходить следовало именно сейчас, так нужно было еще раздобыть машину, чтобы добраться до Графского ближе к полуночи. Снег знал, что окно его комнаты хорошо просматривается с улицы и это давало ему возможность сбить наблюдателей с толку несложным трюком. Инспектор вытащил из шкафа кожаного болвана, используемого в качестве тренировочной груши-макивары. У болвана было подобие головы, рук и плеч. Большего не требовалось. Снег обрядил его в свой купальный халат, набросив капюшон на головной выступ. Маскируя свои действия настольной лампой, установленной на подоконнике, и «засвечивающей» портьеру, усадил болвана в кресло спиной к окну, включил телевизор, стоящий напротив, и, передвигаясь на четвереньках, погасил лампу. Теперь единственным источником света стал экран телевизора. Кресло с сидящей имитацией человека, закутанного в купальный халат, отбрасывало на портьеру вполне правдоподобную тень, что должно было убедить наблюдателей с улицы в том, что старший инспектор продолжает находиться в квартире перед телевизором. Тетка, в последнее время откровенно избегавшая его, уехала на выходные к подруге и проблемы не представляла. Снег оделся, как человек, собирающийся на вечернюю оздоровительную пробежку: спортивный костюм с легкой курткой и кроссовки, нацепил было подмышечную кобуру с «люгером», потом усмехнулся и спрятал оружие обратно. С собой он взял только деньги и небольшой фонарик.

Из дома инспектор выбрался тем путем, которым сотни раз пользовался, будучи мальчишкой, когда убегал гулять по вечерам, обманывая теткину бдительность: через достаточно большое окно туалета, выходящее на плоские крыши, ступеньками спускающиеся к широкому каменному забору на соседней улице. Дождавшись момента, когда и без того немноголюдная улочка опустеет, Снег мягко, почти бесшумно спрыгнул на асфальт и скрылся в подворотне проходного двора, которым можно было выйти на Черный Бульвар почти в двух шагах от того места, где караулили его наблюдатели…

…Машину он заполучил неожиданно легко: когда он пил воду из автомата у небольшого кафе, проверяя по отражению в зеркальной витрине, нет ли «хвоста», у бордюра затормозила бежевая «волга» из которой с трудом выбрался полный пожилой мужчина. Мужчина хрипел и задыхался.

— Ради Бога, — сипел мужчина, — у меня приступ, вызовите «Скорую»!

— Конечно, конечно, — подхватил его под руку Снег, — давайте я усажу вас вон на ту лавочку и мигом сбегаю в кафе, там должен быть телефон.

Он увел его в непроницаемую тень лип Черного Бульвара и оттуда раздался короткий не то стон, не то хрип. Через минуту Снег вынырнул из темноты, торопливо огляделся и, засунув в карман бумажник и права толстяка, прыгнул в машину…

Суббота, 20 сентября, 23–05.

Ян убрал со стола термос, прополоскал чашки от крови из фляжки с водой. Бросил взгляд на часы.

— Дело к полуночи. Возможно, сегодня он не придет. Но вероятнее всего, что именно сегодня и состоится наша, будем надеяться, последняя встреча. Оружие готово, мы подкрепились, пить коньяк будем после. Вопрос в следующем: организуем ли мы засаду здесь или будем поджидать его снаружи? В первом случае мы сможем свести с ним счеты без лишнего шума, во втором — получим преимущества при нападении. Надеюсь, ты понимаешь, что если даже он появится в человеческом облике, мы должны будем убить его без всяческих реверансов? Предварительная беседа уже состоялась, рассусоливать с ним нечего. Единственное условие — мы должны убедиться, что перед нами он и никто другой. Для этого я сбиваю него очки (при этом он должен находиться в полосе света), а ты, увидев, что это Снег, стреляешь в него с возможно более близкого расстояния. Сможешь?

Саша кивнул и бросил взгляд на лепаж, тускло поблескивающий инкрустацией в свете свечей.

— Эх, не догадался я купить фотовспышку! Два-три разряда подряд могли бы значительно облегчить нашу задачу — у всех альбиносов очень чувствительные к свету глаза, именно поэтому он всегда носит очки. Ладно, сделаем так: я буду дежурить наверху, встречу и заманю его сюда, по возможности, не вступая с ним в схватку. Ты же разожжешь здесь как можно больше свечей, поближе к дверям, а сам спрячешься вот в этой нише, за основной линией света, чтобы оказаться в тени. Постарайся не попасть в меня до того, как разделаешься с ним. Если все проходит удачно, завтра же сматываемся в Румынию. Кстати, твой загранпаспорт и билеты на самолет — моем саквояже. Ну что, я пошел?…

— Подожди.

Саша поднялся и, обойдя стол, подошел к Яну. Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, Ян — со своей обычной полуусмешкой, Саша — с каким-то странным вниманием, будто он впервые заметил в облике своего друга что-то новое, ранее никогда не виданное. И к этому вниманию примешивалось нечто такое, что Ян, не выдержав, улыбнулся полной улыбкой, показав клыки: «Уж не хочешь ли ты, мой сентиментальный друг, сжать меня в прощальных объятиях перед последним, но решительным боем?»

Саша покачал головой и, отвернувшись, оперся ладонями а стол, глядя на пистолет. Ян погасил улыбку и пошел к двери. Уже на последней ступеньке обернулся и, проговорив задумчиво: «А жаль, я бы не протестовал», скрылся в темноте подземного коридора.

Суббота, 20 сентября, 23–45.

Снег проделал путь от города до Графского за сорок минут. Свернув под мост и оставив там машину, он прошел остаток пути пешком. Чутье, уже наполовину сделавшееся чутьем Зверя, безошибочно вело его к замку. Народу на улицах поселка почти не было, и Снег, постаравшись ни с кем не встретиться, начал легко взбираться в гору по дороге, ведущей к распахнутым воротам. Но его появление не осталось незамеченным. Тот самый полисмент, который дежурил да дискотеке, наблюдая за художествами Саши и Яна, возвращался домой в выходном расположении духа по случаю отмены дежурства на ставшем уже традиционным субботнем безобразии в санатории УВД: что-то напутал электрик и вся жизненно важная проводка сгорела к едрене фене. Вследствие чего безобразие отменили, полиция и массажисты быстренько выставили посетителей и, вознаградив себя бесплатными дринками по случаю внезапного праздника, разошлись по домам. Страж порядка жил на горе, за шоссе. И до дому оставалось всего ничего, когда внезапно заявил о себе желудок, видимо, недовольный жареной уткой, поданной в качестве пайкового ужина на кухне ресторана санатория перед службой. Ярко светила луна, и для отправления внезапно возникшей потребности пришлось угнездиться в кустах кизила, как раз в том месте, где от шоссе ответвлялась грунтовка, ведущая к замку на горе. Поэтому, когда из-под моста появился человек в спортивном костюме и быстрым шагом проследовал к развалинам, полисмент затаился, изо всех сил стараясь не произвести ни звука своим занедужившим организмом. Освещенный луной прохожий настолько удивил его, что на какое-то время он напрочь забыл о своих внутренних неприятностях: это был старший инспектор из Управления, который приезжал летом на проверку. Несмотря на темное время суток, он была черных очках. На чем он приехал, было непонятно. Зачем приехал — еще непонятнее. Это могла быть какая-нибудь внезапная проверка или секретное мероприятие. Но сельский правоохранник читал вечерние газеты. Он знал, что старший инспектор — под домашним арестом, и если он сбежал, то дело здесь нечисто. Можно получить повышение по службе, если своевременно выявить, а можно (если инспектор действительно трется с мафией, на что прозрачно намекала «желтая» пресса) и пулю в затылок заработать где-нибудь в укромном месте. Однако, кто не рискует, тот не пьет бесплатный дринк. Полицейский решил вести скрытое (насколько получится) наблюдение. Он не был специалистом в этом деле, однако он родился и вырос в этих местах и знал все тропинки и каждый камешек в Графском наизусть, как первый параграф Дисциплинарного Устава. Поэтому он сумел не потерять Снега из виду и в то же время не привлечь его внимания до того момента, пока ночной пришелец не вошел во двор замка. Через полузаваленную потайную калитку, которая служила некогда, по словам историка «для тайных сношений обитателей замка с внешним миром», полицейский увидел, как старший инспектор осмотрел оставленный в старой графской конюшне «БМВ» затем вышел с зажженным фонариком к Большому парадному крыльцу, представлявшему собой груду кирпичей, разбитых революциями, войнами и туристами; с минуту пытался что-то высмотреть в глубине зияющей черной дыры, бывшей когда-то главными парадными дверями замка. Наконец, в несколько прыжков преодолев развалины крыльца, он скрылся в темноте.

«БМВ» принадлежал худощавому чернявому чудаку-поляку, который летом гулял со своим дружком на дискотеке в санатории. Поляк сказал, что хочет покопаться в загаженных залах замка, где сохранились ценные для его коллекции образцы старинной отделочной плитки. Естественный историко-охранный патриотизм местного сержанта был моментально погашен сувениром, искусно выполненным в виде пятидесятидолларовой купюры, который при позднейшем рассмотрении оказался настоящей банкнотой. Такие же памятные безделушки получили и остальные четверо сотрудников полицейского участка «Графское» и изыскания поляка потеряли для них всякий интерес. Но теперь-то стало ясно, что никакой плиткой поляк не интересовался, а был он, по-видимому, тоже каким-то боком завязан в истории со старшим инспектором, который, нарушив положение о домашнем аресте, появился здесь в эту полуночную пору. Некоторое время в полицейском боролись чувство служебного долга, повелевавшее ему срочно найти сержанта и переложить на его плечи всю ответственность за дальнейшее и чувство страха, требовавшее срочно драпануть, как он это для себя сформулировал, «швыдким потягом до хаты». Победило не то и не другое. Верх взяло жгучее деревенское любопытство. Полицейский перекрестился по православному, достал плоский портативный фонарик и штатный револьвер. Внимательно оглядевшись, он быстро перебежал через залитый лунным светом двор и скрылся в тени под стеной замка.

Воскресенье, 21 сентября, 00–05.

Снег знал, что Ян где-то совсем рядом. Он двигался, стараясь не шуметь, однако это ему не всегда удавалось. Когда он в очередной раз наступил на кувыркнувшихся под ногой кирпич, из темноты на него налетела разъяренная летучая мышь, сбила с лица очки и когтем страшно повредила глаз. Инспектор зарычал от боли, безумно жалея, что еще не превратился в Зверя: звериная реакция не позволила бы Яну-нетопырю безнаказанно нанести такой обезоруживающий удар. Когда он, зажав ладонью кровоточащий глаз, принялся осматриваться здоровым, он увидел четырех Янов, окруживших его со всех сторон. Они засмеялись и проговорили квадрафоническим голосом: «Проше бардзо, пан инспектор, к нашему ристалищу!» После чего неторопливо разбежались во всех направлениях, унося с собой свой невозможный, отовсюду несущийся смех.

Снега сломало пополам и поставило на четвереньки. Он чувствовал, как трещит и лопается на нем костюм. Раньше он, превозмогая себя, старался в этот момент снять с себя и спрятать одежду, чтобы после обратного превращения не оказаться обнаженным на улице. Но то было раньше. Теперь же он принялся кататься по каменным осколкам, стараясь побыстрее избавиться от остатков костюма. С невыносимой болью, странно переходящей в наслаждение, начала расти шерсть. И когда все человеческие чувства исчезли (кроме боли в раненом глазу), Зверь торжествующе взревел и кинулся в погоню, уже не доверяясь ничему, кроме своего чутья, которое нельзя было обмануть никакими фантомами.

…Полицейский, услышавший этот звук, но пока не разглядевший ничего кроме битого кирпича и засохших кизяков, назойливо попадавших в луч фонарика, потушил свет, присел от страха под каким-то выступом и затаился, чувствуя, как холодный пот струится по телу. Неожиданно мимо него пронесся какой-то почти неразличимый в темноте черный зверь, и сразу за ним — тяжело дышащее белое мохнатое чудовище, с горящими красными глазами. Они скрылись за поворотом, не обратив на него ни малейшего внимания. Полицейский заорал беззвучно, помчался, не разбирая дороги и неожиданно сорвался в какой-то невидимый провал…

…Саша, как велел Ян, зажег все имевшиеся в наличии свечи, часть из них установил в нише у двери, часть расставил на ступеньках лестниц. Еще он обнаружила кладовой чудом сохранившиеся с незапамятных времен факелы. Смола, хоть и окаменевшая, не сразу, но разгорелась и древние осветительные приборы запылали на удивление ярко. Их Саша тоже пристроил в каменные лунки, неведомо когда выдолбленные в стенах.

Когда Саша услышал рев где-то очень далеко и высоко у себя над головой, он понял, что Зверь пришел и что Ян его встретил. В следующий момент он почувствовал, что у него дрожат руки, и в голову пришла очень нехорошая мысль, что он, собственно, понятия не имеет, что будет делать, если Ян погибнет, а Зверь — нет. Скорее всего, Зверь кинется искать своего второго врага. Если найдет и ворвется в подземное убежище, Сама знал, как ему поступить. Для уверенности он несколько раз вскидывал лепаж, прицеливаясь; подсыпал на полки пороху и тихо грыз в отчаянья губы, видя как плохо слушаются его трясущиеся пальцы. Наконец он решил для себя, что если Зверь не появится (в сопровождении Яна или без — неважно), то он выйдет на его рык, прихватив с собой факел и пистолет…

…Зверь и Ян, гоняясь друг за другом, по лестницам и коридорам, постепенно приближались, спускаясь все ниже и ниже, к потайной двери. Яну удалось несколько раз заманить Зверя в подготовленные заранее ловушки, где на него обрушивались полусгнившие бревна и одряхлевшие от времени части кирпичных перегородок. Теперь, кроме глаза, у Зверя была сильно ушиблена спина и раздавлено вдребезги несколько пальцев на левой передней лапе. И это лишало его основного преимущества — смертельного прыжка. Но оставалось не менее страшное оружие главного калибра — мощные челюсти, те самые, что перегрызли коровий позвоночник, как селедочный хребет. Зверь больше не атаковал, он только шел вслед за своим врагом все вниз и вниз, предчувствуя безошибочным инстинктом, что главный поединок его ждет там, в логове Врага, где ему, возможно, готовится последняя западня. Но он презирал все хитрости своих противников, он шел, чтобы победить или умереть.

Полицейский пришел в себя и несколько раз похлопал глазами, чтобы убедиться, что он не ослеп и не умер, а не видит ни черта только потому, что вокруг царит полная темнота. Болел ушибленный бок, нестерпимо ныл выбитый при падении большой палец левой руки. Крякнув от боли, полицейский дернул его, взвыл, перед глазами закружились огненные снежинки, но стало легче, рука повиновалась. Чудесным образом уцелели и фонарик и пистолет, по-пастушески предусмотрительно пристегнутые ремешками с карабинами к поясному ремню. Что-то еще время от времени погромыхивало и сыпалось в коридорах и отдаленных переходах замка, но охота к приключениям, как и любопытство, у полицейского пропали окончательно. «На хрен, на хрен!» — дал он себе психологическую установку и принялся карабкаться наверх из горы полусгнившего мусора и мягкой рухляди, спасшей ему жизнь. Однако выбраться из этой части замка, куда не то что археологи, но даже ни одно поколение местных мальчишек никогда не заглядывало, было не так-то просто…

…Саша с удовольствием выпил бы хоть какой-нибудь жидкости: спиртного или простой воды — все равно. Или хоть глоток крови, пусть соленой и противной, к которой он так и не успел привыкнуть. Горло пересохло безнадежно. Мыслей в голове не было никаких, кроме одной: «Уймитесь, да уймитесь же вы, проклятые» — бесконечно повторял он, обращаясь к своим рукам. В довершение всех бед куда-то запропастились сигареты и Саша сосредоточил все свое внимание на лепаже, без конца проверяя, не выкатились ли пули и не ссыпался ли порох с полок. Погоня, по-видимому, приближалась. Однажды она пронеслась прямо над головой (разве там есть помещение?) и что-то загрохотало, а вслед за грохотом раздался полный боли и муки вой, жутким образом похожий на чудовищно искаженный голос инспектора Снега, когда тот на допросе крикнул: «И ЧТО ВООБЩЕ ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ?!» Саша понял, что сработала одна из многочисленных ловушек Яна, которые он без устали мастерил в последнее время. Почему-то совсем не к месту вспомнилось, как они купались в струях «графопада» под набиравшей силу луной. Саша смывал пороховую пыль и гарь, а Ян — грязь и кирпичную пудру, налипшую во время «инженерных приготовлений к охоте». Ян еще шутил по поводу «пыли веков, которая кусается, как самые заурядные блохи», и добавлял к слову, что все мелкие кровососущие — тоже суть вампиры, только лишенные бессмертия, и называл их «братьями нашими меньшими».

…И вот, когда Саша меньше всего ожидал, дверь приоткрылась и в зал проскользнул весь перемазанный Ян. Он был еще бледнее обычного, на щеке зияла практически бескровная рана.

— Ты готов? Он уже близко! Присядь за столом, наблюдай оттуда, а я спрячусь в нише!

Ян одним прыжком, едва не подпалив разорванную в клочья одежду взобрался в каменное углубление над лестницей и замер. Саша схватил пистолет и, нырнув под стол, спрятался там так, чтобы видеть дверь. Свет свечей и факелов расплывался в глазах. Они ожидали мощного удара, предшествующего появлению Зверя. И просчитались. Зверь буквально вполз, прижимаясь к полу, почти не увеличив ту щель, которую оставил Ян, чтобы заманить Зверя в ловушку. Еще раз разбив все планы, Зверь не остановился, ослепленный свечами и Факелами, на площадке перед дверью, а соскользнул, минуя каменные ступеньки лестницы, прямо на пол и в один прыжок очутился посреди зала. Его глаза пылали ярче факелов, несмотря на то, что один из них был, по-видимому, ранен и белоснежная шерсть вокруг побурела от крови. Он был испачкан пылью, передняя лапа, изуродованная ударом, болезненно поджималась. Но он был еще полон сил и ярости. Потрясая древние стены, Зверь издал свой боевой клич. Пламя свечей и факелов дрогнуло. «А все-таки он прекрасен и страшен!» — подумал сам себе удивляясь Саша и, лежа прицелившись с руки, нажал курок верхнего ствола. Грянул громки на время облако порохового дыма закрыло от Саши все происходящее в зале. Но он понял, что не попал, потому что услышал, как заскрежетал по полу когтями Зверь, разворачиваясь в его сторону, как закричал нечеловеческим голосом Ян: «Ты промахнулся, стреляй еще!!!» И этот голос, перейдя уже в нечленораздельные вопли, сплелся с ревом Зверя, с шумом и грохотом чудовищной борьбы. Саша выбрался из-под стола. Сквозняка в подземном зале не было и дым рассеивался так медленно, что нельзя было разобрать ничего, кроме размытого клубка тел у лестницы, который временами накатывался на поваленные свечи и гасил их, делая картину еще более непонятной. Саша в растерянности пошарил глазами вокруг себя и вдруг принялся с непонятным хладнокровием делать то, чему он впоследствии не уставал удивляться всю свою долгую остальную жизнь: он стал совершенно спокойно прочищать и снова заряжать верхний ствол. «Стрелять сейчас все равно бесполезно, — говорил внутри него какой-то неизвестный ледяной голос, — А промахнуться второй раз ты не имеешь права». Руки, совершенно переставшие дрожать, выполняли ставшую привычной за последнее время работу быстро и точно. Времени как такового не было, но Саша сильно бы удивился, если б кто-то, наблюдавший со стороны сообщил ему, что вся операция заняла считанные мгновенья и дым еще не успел до конца рассеяться, как первый ствол снова был снаряжен к бою. Зверь взревел. И, перекрывая его рев, закричал Ян: «СА-ША! СТРЕ-ЛЯЙ! ДОЛЬШЕ Я ЕГО НЕ УДЕРЖУ!!!» И Саша, стараясь целиться в белое, поспешно нажал на один курок, а страшный, не похожий ни на рев, ни на крик звук, заставил-таки его пальцы дрогнуть, и второй выстрел он произвел уже вслепую. Раздался еще один крик, уже человеческий, за ним — тяжелый, хриплый стон, чудовищные когти несколько раз, слабея, царапнули по камню, и наступила неожиданная тишина.

Саша стоял, не в силах пошевелиться. Потом взял со стола канделябр и подошел, машинально пытаясь разогнать рукою с лепажем сизый дым, к месту схватки. Белый монстр, на глазах теряя отваливающуюся клоками шерсть, превращался в мертвого, обнаженного и окровавленного Снега о простреленной навылет головой. Рядом полулежал Ян, пытаясь зажать бледнеющем до прозрачности рукой — нет, не рану, — а огромную зияющую дыру, которая быстро, без единой кровинки разрасталась, захватывая все новые участки тела. Он улыбнулся Саше, кивнув на линяющий труп Снега: «Какой великолепный СНЕГОпад мы с тобой устроили! А я, помнится, переживал, что силы природы не хотят мне повиноваться! Ты немного перестарался, мой дорогой друг: второй раз можно было и не стрелять. Но я благодарен тебе. Я сделал тебя бессмертным, а ты сделал меня СВОБОДНЫМ. Спасибо тебе. И прости меня, если смо…» И тут он не закрыл глаза, не уронил голову, он просто исчез вместе со своей печальной улыбкой, в которой уже не было видно никаких клыков. Его изодранная одежда беззвучно улеглась на залитый кровью Снега пол.

Полицейский подошел к железной двери, из-за которой шел свет, в совершенно расстроенных чувствах. Он понял, что сам ни за что не выберется из этого чертова подземелья. И тогда он решился на отчаянный шаг: приготовил револьвер, взвел курок, протиснулся в дверь и что было силы рявкнул: «Всем стоять! Стреляя без предупреждения!» Дрожало пламя свечей, коптили факелы. Саша повернулся на крик машинально подняв разряженный лепаж. Тут уж нервы у полицейского окончательно сдали и он палил в Сашу до тех пор, пока не разрядил весь барабан. Выполнив, таким образом, свой боевой и служебный долг, полицейский странно всхлипнул, взял один из ближайших факелов и покинул место происшествия. Что-то подсказало ему, что идущая от двери полуразбитая каменная лестница непременно выведет его наверх. Так оно и случилось.

…Саша открыл глаза и сразу понял, что с ним произошло. В мозгу и в сердце воцарился Великий Лед. Не обращая внимания на разлагающихся на глазах труп Снега, он пошарил по полу и вскоре обнаружил бриллиантовый перстень Яна в почти неразличимой оправе. Он надел перстень на палец и поднялся, слегка покачнувшись. Однако мгновенно обрел равновесие и принялся собираться. Много времени это не заняло: саквояж Яна с деньгами и документами был на месте. Из своей сумки Саша взял только чистую одежду, чтобы переодеться после того, как найдет возможность искупаться. Нужно было быстрее воспользоваться машиной Яна, пока полицейский не привел сюда своих коллег. Хотя… Что ему теперь какие-то там полицейские? Спешить ему уже не было никакой надобности. Впереди у него была ВЕЧНОСТЬ.