Предисловие

Чачапойя — одна из возвышенных культур древнего Перу. Чачапойцы проживали на правом берегу реки Мараньон, в долине Уткубамба, название можно перевести как ‘земля пещер’ (утку). Область влияния Чачапойя распространялась и дальше к Гран-Пахатен (в составе Национального Парка Рио-Абисео) между реками Мараньон и Уальяга. В записях Инка Гарсиласо де ла Вега, перуанского историка, автора ‘Истории государства Инков’, упомянуты очень обширные территории Чачапойя. Самих чачапойцев летописец описывает как ‘самых белокожих, миловидных людей, каких он не встречал среди индейцев. И женщины их настолько красивые, что завоеванные инками, они были избраны, чтобы служить в храмах Инти’ (Солнца)— ‘акльяс’; ‘девы солнца’.

Примерно за семьдесят лет до того, как Бингхем добрался до Мачу-Пикчу — резиденции-святилища инков, на севере был открыт другой ‘потерянный’ город, один из самых загадочных памятников в древних Америках.

Куэлап (регион Амасонас), монументальный образец архитектуры культуры Чачапойя, был представлен миру в 1843 году. Он оставался неизвестным по причине того, что расположен в сложно доступной местности (хотя, местные селяне знали о городе). Окруженный амазонскими Андами, отдаленный район высоких пропастей, глубоких ущелий, покрытых густым тропическим лесом.

Наиболее удивительной и загадочной находкой ознаменовался для Савоя 1986 год. Еще ранее до него доходили слухи о ‘говорящих камнях’, спрятанных народом чачапойя в пещерах во время испанских вторжений. Историки не верили в эти предания, считая, что в древнем Перу не было письменности. Однажды, карабкаясь по скале над древним городом, Савой наткнулся на древнюю гробницу, скрывавшую в себе многочисленные кости и кусочки керамики.

В стены гробницы были встроены три каменные плиты с надписями. Савой и его спутники были поражены, тщательно изучив их. По мнению исследователей, первыми шли слова древнееврейского языка…

Если вы не побывали в деревне Мертвецов (Pueblo de los Muertos), то значит — вы ничего не видели в Перу. Ее жители, настоящие индейцы-иудеи, до сих пор твердо соблюдают все заветы Торы.

6 октября.

Я открыла глаза оттого, что на лицо посыпалась мелкая каменная крошка. Во рту был противный кислый вкус, да и запашок рядом стоял такой, что к горлу опять подкатила тошнота. Опять, потому, что начальная стадия этой авантюры началась с того, что вся наша компания знатно проблевалась, прежде чем потерять сознание. Пожалуй, перед тем как продолжить, надо хоть чуть-чуть рассказать предисторию.

Ещё вчера мне показалась бы странной даже такая мелочь, как желание вести дневник, а сегодня в один день вместилось такое количество событий, что просто необходимо как-то разложить всё в голове по полочкам, иначе, башка просто треснет.

Начну с того, что нас шестеро и мы студенты, только в этом году закончившие учебу.

Все мы из Хайфы, из эмигрантских семей, но, как принято говорить, из разных стран исхода. По большей части из бывших союзных республик.

Только родители Анжея-сабры, по-нашенькому, эмигранты со стажем, родом из Польши. И, в отличие от всех остальных, Анжей родился уже в Израиле. Я из Киева, Анжелка из Гомеля, Олеся москвичка, Алекс сибиряк, а Стас из Армении.

Познакомились мы все на форумах, нашли кучу совместных увлечений, одним из которых была любовь попутешествовать с экстримом. Пока учились, в основном по мелочи: лошади, каяки, любительское скалолазанье, дайвинг в Красном море. Всего понемножку и недалеко. Что-нибудь грандиозное намечалось после окончания учёбы, перед тем как окончательно разбредёмся по работам, переженимся. Тем более, что Олеська возвращалась обратно в Москву. Мы с ней закончили журналистский факультет, а для пишущего человека, мыслить на родном с детства языке всё таки гораздо легче. Но ей повезло, через знакомых нашла хорошую работу в документальной тележурналистике. У меня пока всё не так определённо.

Долгие споры закончились на Перу, где, всё что мы пробовали перед этим, можно было обьединить в кучу. Где есть возможность и понырять на побережье и сплавиться по горной речке и полазать в скалах и попутешествовать на лошадях. А потом, это Наска, инки и наконец чачапойя. Ими первым увлёкся Стасик и нас подзаразил.

Опущу дорогу и прочее, остановлюсь на позавчерашнем вечере. Мы собирались отправиться в Куэлап, посмотреть крепость облачных воинов, а после к водопаду Гокта и к скальным захоронениям в долине кондоров. Мы решили заночевать в Чачапойяс, а дальше взять местного проводника и добираться до Тинго, на ночь поставить палаточный лагерь, а утром подняться в крепость.

Ну и тут, помешаный на фольклоре Стас, припёр этого шамана, который обещал прямо в крепостном храме провести обряд, связаный с аяуаска — растением силы, или, как ещё говорят, лианой смерти (что, судя по моему теперешнему состоянию, ближе к истине). Он утверждал, что, если мы будем на месте 6 октября, то лучшего дня не найти, так как в этот день солнце проходит над отверстием храма, в который нам нужно спуститься. Только тогда обряд будет проведён по всем правилам и мы установим связь с миром духов.

Мы с девчёнками, естественно, засомневались, стоит ли глотать неизвестно какую дрянь и пошутили, что случайные связи до добра не доводят, даже, если они только с миром духов. Но, мальчишки, это же вечные эксперементаторы и, конечно, нас обаяли и уговорили.

Добрались мы без особых приключений, очевидно, что капризница фортуна оставила лучшее на потом. С утра погода была неважная, ночью мы замёрзли и поднялись очень рано. Небо было затянуто тучами, и я уже было порадовалась, что, возможно, обойдётся без несертифицированных напитков и сектантских изысков, но уже через час, когда мы свернули лагерь, облачность рассеялась и клочья тумана сползли по ущельям вниз. Всё шло настолько гладко, что неизбежна была какая-нибудь засада, по всем законам подлости.

Пока мы по очереди спускались в камеру храма, который по форме напоминал чернильницу-невыливайку из детства моих родителей, наша звезда местного шоубизнеса устроила сеанс художественного свиста. Мало того, выступление сопровождалось пристукиванием трещотки из сухих листьев.

Расселись кружком вокруг пятна света, исходившего из отверстия, в позах, которые здесь придают умершим, прежде, чем обшить тело тканью, и шаман завопил. Причём орал свои песнопения прямо в дыру так, что и нам внизу, и, наверняка, бедным духам, захотелось вставить беруши. Как только первый луч солнца должен был попасть в отверстие, которое наконец освободил доморощеный кликуша, теперь взывая к небу, нужно было выпить по глотку из фляги, которую нам выдал наш проводник. Теперь уже проводник в мир духов. Ну, мы и выпили…

Трос, которым мы пользовались, исчез, зато сверху опускалась плетёная корзина. Это из-за неё и сыпались камешки, что привели меня в чувство, когда её бока задевали стенки узкого лаза. Народ начал шевелиться и постанывать. Я ухватилась за верёвку, грубую, скрученую из волокон какого-то растения и дёрнула. Раздался душераздирающий детский визг и я с перепугу разжала руки и груз полетел на нашу кучу-малу, вызвав ещё больше переполоха и нервных возгласов. Между тем, на головы змеёй полетела верёвка, которую тоже кто-то выронил из рук. Вопли удалялись, а вскоре, уже в нашу сторону, покатилась многоголосая волна.

— Попали! — подумала я, — хорошо, если это только какие-нибудь европейские археологи, рассерженые нашим необдуманым вандализмом, а не толпа местных религиозных фанатиков. К сожалению, нам хорошо известно чем такая встреча может обернуться. Реалии ближневосточной жизни. Уж мы-то должны были учесть такую возможность. Придурки!..

— Сидите тихо, посмотрите не сломали ли чего случайно. Да присыпьте пылью наш неудачный завтрак и, верхнюю одежду, грязную, рассуйте по рюкзакам. А то ещё припишут осквернение святыни, — взволновано зашептал Стас.

Однако, оглядевшись, мы рты раскрыли от удивления. Помещение, где мы находились, совершенно изменилось. Вместо пыльного каменного мешка с острыми осколками на покорёженом полу-чистенькая округлая комнатка с глинобитным полом. Да, темновато, что и понятно, но кладка стен потеряла налёт прошедших веков и выглядела абсолютно новенькой. Сама же ритуальная камера была уставлена корзинками с цветами и продуктами. В нишах стояло множество керамических сосудов и статуэток. Ярко раскрашеных глиняных и даже из металла похожего на золото. А может и правда золотые?

Вот только вопрос: откуда всё это взялось? Куда-то пропали и, так сказать, продукты нашей жизнедеятельности. Только куртки по-прежнему пованивали.

— Стас, — Олеська толкнула его локтем в бок, — куда пропал твой долбаный шаман? И что происходит вообще?

Cтас передёрнул плечами и промолчал.

— Матка боска, — вдруг почему-то по польски сказал Анжей. И мы нервно хохотнули. Потому, что, когда дома мама говорила с ним на родном языке, Анжей непременно отвечал на иврите. В детстве, наверное, из протеста. Хотелось быть таким, как другие дети в саду, потом в школе. А после уже просто по привычке.

Гул голосов теперь раздавался со всех сторон. Потом вдруг стих, и, в этой оглушительной тишине, из горла колодца с лёгким стуком вдруг упала толстая верёвка с узлами. Нас недвусмысленно приглашали подняться.

— Мы первые, — отодвинув девчёнок, хрипло сказал Алекс. Он служил в боевых частях, занимался израильскими боевыми единоборствами и нас всех натаскал на тренировках, но, по-прежнему, ощущал себя защитником и всегда всех опекал. Он первым поднялся по верёвке и исчез из вида. Некоторое время мы с тревогой ожидали какой-то реакции, но услышали только громкий общий выдох толпы людей, как на спортивных соревнованиях. Потом в створе колодца показалось лицо Алекса. Против света выражения лица мы видеть не могли, но он махнул нам рукой, и следующим нетерпеливо ринулся Стас, после Анжей, когда же на сцене событий появилась русокосая красавица Олеся ропот толпы стал непрерывным и даже каким-то торжествующим. Я была последней.

Когда моя голова показалась над краем отверстия, солнце, опускающееся к краю высокой вершины, ослепило меня, и в глазах появились цветные пятна. Я зажмурилась и мотнула головой, но тут же ко мне протянулась рука Алекса. Я перемахнула через, стоящий у ног Олеськи, рюкзачок и с интересом огляделась.

Зрелище-мечта этнографа. Пёстрая толпа в домотканых накидках с вышитыми цветной шерстью узорами. Лица, надо сказать, очень отличались от тех, которые встречались нам среди местных жителей до этой поры. Более бледнокожие, только чуть темнее, чем наши. Цвет волос от рыжеватых шатенов до совсем светлых, по большей части у женщин, которые носили длинные косы и были похожи на выводок Олеськиных клонов. Одна другой красивее. Я почувствовала себя дурнушкой среди этого конкурса местных претенденток на всяких там мисс. Хотя тоже не уродик вообще-то. Интересно, как бомонд красоток воспримет мою стрижку и мелирование, может для моей башки выберут колышек повыше. Тут я наконец отвлеклась от женской темы и вернулась к насущному.

Куэлап уже не выглядел руиной.

Круглые островерхие дома с узорчатыми основаниями, верхняя часть оштукатурена, узоры выкрашены разными оттенками красного, оранжевого и жёлтого цветов. Крыши из связок какой-то травы, уложенной, очевидно, на деревянные стропила. Здание, на котором стояли мы, отличалось перевёрнутой конусообразной формой, по боковой стене вниз к подножию спускались узкие ступени. И человек, наконец обративший на себя моё внимание, указал нам на спуск решительным жестом.

Он был высок, ростом почти с Анжея, а у того метр восемьдесят шесть. Как для местных индейцев-вообще гигант. Рыжеватый блондин, с перехвачеными, плетёной из шерстяных нитей повязкой, прямыми длинными волосами, глазами цвета тёмного янтаря, миндалевидной формы. Он стоял в гордой позе, откинув голову и выпрямив плечи в светло-серой накидке со сложной зигзагообразной расшивкой и тунике до колен. На ногах сандалии из сыромятной кожи. Широкая грудная клетка, типичная для жителей высокогорья, создавала ощущение мощи. В ушах довольно крупные золотые серьги. Золотая бляха-застёжка похоже являлась признаком власти, поскольку повторяла формой лицо, украшавшее здание, с которого мы только что спустились. Наверное, это жрец, шаман или как ещё его могут тут называть.

Нас провели через, расступающуюся коридором, толпу. Люди вытягивали шеи, стараясь разглядеть получше. Некоторые даже поднимали на руки детей. Никакого страха или агрессии. Скорее даже радость и надежда на лицах. Введя нас в одно из больших зданий, похожих на общественное, шаман слегка поклонился и, пятясь, вышел в дверной проём. Через несколько минут потянулась процессия с горшками и корзинками. А после нас оставили в покое.

Мы ошеломлённо молчали, переваривая увиденное, и, какое-то время, уже оставшись в одиночестве, не могли собраться с мыслями. Наконец, поняв, что нас предоставили самим себе, мы заговорили все одновременно.

— Стасик, специалист ты наш, мысли есть по поводу?.. — спросила я.

— По ходу, или мы сбрендили, или каким-то образом попали в прошлое. А вот на сколько, предположить трудно. Как сговориться с ними не знаю. Слава богу, кажется, нас принимают, как важных особ, только оправдаем ли мы их ожидания. вопрос, — выпалил Стас.

— Ребята, — сказала Анжелка, — а давайте принимать проблемы по мере их поступления. Я вот потыкалась в горшочки-корзинки, есть всё, чтоб умыться и пожрать. А дальше будем посмотреть.

Пока девчата отмывались, я огляделась по сторонам. На утрамбованом земляном полу лежали шкуры, скорее всего альпака или ламы. На полках стояли фигурки из терракоты и металла. Стенны, аккуратно оштукатурены глиняным раствором, расписаны геометрическим узором. Вход занавешивал шерстяной полог с широкими яркими полосами.

Когда дошла моя очередь на водные процедуры, девчёнки уже начали накрывать расстеленую шкуру домашним покрывальцем, которое нашлось в рюкзаке Анжелки. На самом деле вещей у нас с собой было немного. Основная их часть осталась где-то в будущем, если прав Стас. И достанется тому гаду, который нам это приключение подсиропил. На самом деле, хорошо бы после провести ревизию.

В корзинке оказалась печёная тыква, кукурузные лепёшки, бобы и даже какое-то мясо, судя по виду это были мелкие грызуны, может морские свинки, завёрнутые в листья неизвестного мне растения. Суп в горшке. Вкуснющая вяленая рыба. На свинок я так и не решилась. В большом кувшине чича-кукурузная бражка. Мальчишки приложились. А меня замутило от одного запаха. Видно предыдущее питие давало о себе знать. А потом Стас сказал, что зерно для брожения жуют женщины. Тут подкатило и Анжею. Слава богу без последствий. Но кувшинчик резко отставили. Перешли на водичку.

Стало быстро темнеть, и в комнату вошли юноша и девушка и внесли жаровню на трёх ножках, с тлеющим сухим навозом. То же топливо оказалось в корзинке, оставленой рядом. Девушка покосилась на Олесю и Анжелку о чем-то шепчущихся в уголке и подошла ко мне. Тронув меня за рукав, поманила в соседнюю комнатку, где стоял накрытый крышкой горшок с двумя ручками и привязанной к ним верёвкой для переноски. Открыв крышку, девушка присела над сосудом, приподняв полы туники. Ясно, местные удобства. Чтож, почти цивилизованно, могло быть и хуже. Я кивнула. Раз обьяснили это, обьяснят и как прибраться, когда время прийдёт. Проще всего не торопить события. Меньше шансов вляпаться в неприятную ситуацию.

После еды мне и пришла эта здравая мысль, записать всё, что с нами происходит. Тем более, что в моём рюкзаке оказалась ручка и блокнот. Пишу меленько, на сколько бумаги хватит не знаю. И на сколько хватит нас, тоже. А числа буду ставить пока по-нашему. Если не удастся каким-то образом выяснить КОГДА мы.

Смешно, да?..

Чаупи-тута стоял перед вождём, опустив голову. Конечно, ему было очень интересно как живут в храме, но и менять дом, родителей, относительно вольную жизнь, на что-то неизвестное… страшно. В конце концов он всего только восьмилетний мальчик. Правда деревенский колдун занимался с ним каждый день, после того, как на празднике жертвы богине дождя, верховный шаман самолично выбрал его среди всех деревенских мальчишек и сказал, что ровно через год его заберут в храмовую школу, так как он очень способный к запоминанию и замечательно переносит состояние полусна. Это совершенно необходимо, потому что травы, из которых состоят священные отвары, по большей части, содержат небольшие количества ядов, и многие не могут их пить. Тем более, так часто, как нужно ученику шамана.

Сейчас раннее утро, и, обычно, в это время он со старшим братом шёл ловить рыбу. Но сегодня отец повезёт его в крепость, и вождь строго пояснял маленькому представителю деревни, что он не должен их опозорить. Чтоб был старательным и послушным. Тоже самое внушала ему вчера мама. Она обнимала его, неслышно плакала и ушла только в полночь. Время его рождения, в честь которого ему дали детское имя, на церемонии обрезания волос. Когда он вырастет, получит другое, но ему нравилось и это, которое дала мама. Она очень его любила. Наверное потому, что он очень похож на отца. Ради него мама оставила храм избраных женщин и ушла жить в деревню. Хотя всех своих дочерей должна была отдавать храму. А теперь ещё и сына забирают в ученики. Конечно рано или поздно все дети уходят из родного дома. Хорошо у матери есть ещё Ккапак, его старший брат. Он останется с семьёй и даже, когда найдёт жену, должен будет заботиться о родителях до их ухода в мир мёртвых. За дочерей помогать семье будут из храмовых доходов, а вот он сам сможет чем-нибудь помочь родителям, только, если наука шамана даст возможность получать собственные доходы, а пока он будет в учениках, весь зароботок будет принадлежать учителю.

Вождь приказал отцу сопровождать караван из четырёх, принадлежавших деревне, вьючных лам с товарами для обмена, чтобы он мог сам отвести сына и, заодно, отработать общественную повинность. Путешествие с сыном гораздо более лёгкая и приятная возможность отдать общественный долг, чем, например, работа камнетёса на строительстве городов мёртвых. Чаупи-тута в прошлом году ходил помогать отцу, так как старший брат глубоко повредил ногу острым камнем и мама лечила его мазью из мульи, чтоб нога не воспалилась.

В храме избраных женщин она была лекаркой и кроме того знала толк в приготовлении лекарств и ядов, и деревня испытала огромную радость, узнав о брачном союзе между родителями. Далеко не каждое селение имело такой близкий доступ к настоящей храмовой целительнице, а яды очень помогали сберечь посевы от потрав. Конечно это была и опасность, так как в случае, когда больной погибал при неясных обстоятельствах и, даже совет шаманов не мог обьяснить произошедшего, лекаря могли обвинить в отравительстве и похоронить в городе мёртвых, привязав живьём к умершему больному. Правда, за женщину мог заступиться храм, особенно, если она, как его мама, была носительницей крови богов. Избраные редко оставляли без защиты дочерей бога, только уж если преступление было кощунственным и безусловно доказанным. Тогда кровь обьявляли испорченой. Дочерей её выдворяли из храма, а осуждённой запрещали продолжать род среди чачапойя. Такую женщину могли продать в жёны в чужое племя, и это был дорогой товар, так как женщины храма были очень красивы и обладали хорошим образованием. А то, что она преступна, при продаже, обманом не считалось, ведь все остальные племена не соблюдали законов богов чачапойя, а значит тоже были преступниками. Так что, там ей самое место.

Впрочем, женщины зачастую и сами так считали и, бывали случаи, просили у сестёр “лёгкую смерть” — яд, от которого впадаешь в сладостный сон, без пробуждения. Соседние племена практиковали совсем другое отношение к своим женщинам. Дочери же преступниц, сами преступлений не совершившие, могли жить в селениях и продолжать род неизбраных.

Уже, когда солнце показалось в устье долины, между двух гор, носивших название Солнечных дверей, вереница лам с тяжёлыми шерстяными мешками, под защитой отца и ещё трёх мужчин, вооруженных палицами и пращами, в коротких туниках и плотных безрукавках из шкуры тапира, поднимались к тропе ведущей к Куэлап. Камни для пращи можно найти везде и потому она самое удобное и дешёвое оружие в горной местности. И позволяет атаковать на расстоянии.

Выходя за окрестности деревни, можно было наткнуться на грабителей из племени уари. Они иногда промышляли в приграничных областях и даже заходили в земли чачапойя довольно глубоко, если год выдавался неурожайным или войны с соседями кончались разграблением городских складов, в которых находились неприкосновенные запасы племени.

— Я стал совсем взрослым, — думал мальчик, гордо вышагивая рядом с отцом.

Прошло совсем немного времени. Путешествие же со взрослыми воинами, скрасило тоску по покинутому дому. А кипу — узелковое письмо, составленое под присмотром шамана, в котором были сочтены все товары в перемётных сумах, лежало в его собственной поклаже и заставляло малыша надуваться от гордости. Как же, ему поручено такое серьёзное дело, важное для всей деревни.

И когда-нибудь он выучится и станет большим шаманом, может главным шаманом Куэлап и тогда его семья будет жить в крепости, под охраной лучших воинов.

Но время шло и монотонная ходьба, в молчаливой компании взрослых, заставила его приподнятое настроение подзавять. Кроме того, мальчик, хоть по-детски легконогий, не обладал выносливостью воинов и отец попросил стать на ночёвку пораньше, получив неодобрительный взгляд старшего. Тот поглядел на тоненького, как тростинка, малыша и махнул рукой. В конце концов, он будет учеником шамана, а не воина.

Они зашли уже довольно высоко в горы. Чуть отойди от тропы и заросли колючей спутаной растительности послужат защитной стеной с одной стороны лагеря. Чуть дальше каменистый склон с множеством трещин, крутой и осыпающийся, к тропе сходил небольшой площадкой, на которой можно было стать лагерем.

Поев, Чаупи-тута приободрился, как-будто усталость смыло с него водой из небольшого ручейка стекающего со склона. Вода была холодной, просто ледяной.

Найдя наиболее устойчивый проход, мальчик поднялся по осыпи и заметил помёт шиншил. Хорошо бы на ночь поставить ловушки и тогда он сможет передать через отца их красивые шкурки для мамы. Он вернулся, нашёл в своей поклаже плетеные силки и взял горсть зёрен кукурузы и бобов для приманки.

Ночью он проснулся от стрекотания и писка. Воин, стоявший на страже осклабился, остальные даже не шевельнулись. Конечно, в темноте ему не влезть на ненадёжный склон, хотя поглядеть на добычу очень хотелось.

Ещё до восхода мальчишка проснулся и торопливо полез к ловушкам. На страже стоял уже другой воин и он удивлённо проводил взглядом, ползущего по камням, малыша. Светало, и возле норок он увидел две толстенькие тушки в перепутанных силках. Чаупи-тута достал свой нож и начал торопливо свежевать добычу, время от времени поглядывая вниз. Ему хотелось успеть, пока не встали старшие. Вдруг он заметил какое-то движение. Присмотревшись внимательно, увидел в разрыве утреннего тумана притаившихся воинов. Их было трое или четверо. Один вложил камень в пращу и мальчик громко вскрикнул. Нападающий дёрнулся и камень, готовый убить, только разорвал щеку стоявшему на страже односельчанину. Кровь хлынула на одежду, но опытный воин уже лежал на земле за валуном. Остальных крик тоже разбудил, но они остались за тюками и стреноженными ламами, которые тоже мешали обзору. Только, перепуганный за ребёнка, родитель вскочил на ноги. Чаупи-тута крикнул снова и, увидев, что сын в безопасности, отец бросился в укрытие, но было поздно. Стрела ударила его в плечо с такой силой, что развернула и отбросила в колючий кустарник. Воины чачапойя уже нанесли ответную атаку и один из врагов упал. Поняв, что нападение врасплох сорвалось, уари начали отползать и, уже несколько секунд спустя, улепётывали, прячась в лабиринте камней.

Врагов не преследовали. Никто не мог знать нет ли поблизости большего отряда. Решили срочно уходить. Один начал увязывать тюки. Другой, обнаружив, что уари только оглушён, связал и его. Это оказался совсем юный парнишка, лет этак семнадцати. Чаупи-тута, тем временем, достал, вложенный матерью узелок со снадобьями, наложил на чистую тряпицу мазь и передал раненному с разорваной щекой. После уже более основательно занялся раной отца. Ловко обломил наконечник стрелы, вышедший с обратной стороны плеча и приложил с двух сторон кусочки ткани с той же мазью, предварительно прощупав кость. Похоже сломана ключица. Несмотря на боль, пошли быстро. Раненный уари, бледный как мел, тоже шёл не возражая, очевидно боясь, что иначе его просто прирежут на месте.

Уже ко времени завтрака, который они сжевали на ходу, караван приблизился к крепости и вошёл в узенький проход, охраняемый воинами, стоящими стражей на высоких стенах. Пленного сдали старшему стражнику.

Караван повернул к складам. Позже на площади можно будет обменять товары, но сначала служители дома и ученики шаманов просматривали всё привезённое и меняли на лечебные отвары, изделия ткачих и ремесленников. Дом избраных женщин-это не только храмовый комплекс, но и большое объединение самых разных мастерских. В том числе оружейных, потому что женщина чачапойя — это воин, конечно, уступающей мужчине в силе, но ничем не худший в мастерстве боя.

Чаупи-тута не расстался с отцом пока целительница, похвалив его повязки, не заверила его, что о пострадавшем позаботятся. Второй воин даже не потрудился обратится к лекарям. Считал свою рану не стоящей внимания.

Мальчик знал куда нужно идти. В прошлом году, когда, достигших семи лет, детей избраных женщин представляли вождю и верховному шаману, отец приводил его к школе, а память у Чаупи-тута действительно хорошая.

В помещении было шумно. Девушки собирали корзины с цветами и едой.

Увидев серьёзного хрупкого малыша, захихикали и начали выталкивать вперёд беленькую девчушку лет девяти. Та посопротивлялась для вида, а после, скорчив мордашку не менее важную, чем у мальчика, поинтересовалась зачем он сюда явился. На его счастье, в этот момент вошёл шаман. Девчёнка метнулась к подружкам и те щебеча, как птички, выбежали, унося свои корзинки в неизвестном направлении. Хотя догадаться конечно не трудно, скорее всего это готовят подношения богине воды. Сев закончен, теперь полям нужен дождь.

— Я помню тебя, — сказал жрец, тебя зовут Чаупи-тута, ты сын ньюста Сумак.

Ньюста-так называли дочерей бога. А имя матери Сумак-означало красивая. Это действительно соответствовало истине, чем, втайне, малыш очень гордился. Его мама была самой красивой во всей деревне, а для него во всём мире.

— Ты видишь всё, — вежливо наклонил голову будущий ученик.

— Тот, кто видит всё, остался ждать, а я только храню его знания, — произнёс шаман ритуальную фразу.

— Тебя хорошо учили? Что ты узнал за этот год? — поинтересовался наставник.

— Я научился составлять кипу, правда я ещё не полностью освоил значение цветов, и список товаров, что мы привезли с отцом, проверял мой учитель. А ещё я знаю всех богов и дни посвящения, историю их пришествия и мама..

Мальчик запнулся и опустил голову.

— Ну, что ты замолчал? Что случилось?

— Я не знаю, — забормотал Чаупи-тупа. Он испугался, что наговорил лишнего.

— Ничего не бойся, мальчик, — спокойно сказал шаман, — ты можешь говорить мне всё. Ты мой ученик и теперь я во всём за тебя отвечаю, и в хорошем, и в плохом.

— Это не плохое, учитель. Мама, она учила меня наукам храма. Целительству, приготовлению травяных настоев, мазей, ядов. Но… этому ведь учат только девочек. Маму не накажут?

Его глаза наполнились слезами.

— Нет, малыш, не волнуйся. Шаманы тоже занимаются похожими вещами. А каких-то храмовых тайн твоя мама тебе бы доверить не смогла. Эта наука опасная и учат ей не девочек, а жриц, прошедших посвящение, достигших пятнадцати лет. Тогда проходит обряд, когда дают взрослое имя и девушка решает, посвятить себя храму или создать семью. Твоя мама выбрала второе, а значит во что-то секретное не посвящалась.

— А у жриц совсем нет семьи?

— У жриц есть дети. От лучших воинов. Ты был на празднике бога солнца?

— Нет, ни разу.

— Так вот, в этот день лучшие воины сражаются сначала между собой, а после с избраными, которые желают оставить кровь бога для племени в своих детях.

— Как сражаются. по настоящему?

— Конечно, но без оружия. Бой проходит у храма. Противники сходятся обнажёнными, что бы все видели, что они чисты, как их намерения. Бой продолжается пока поют песню памяти о том, кто ждёт. И всё же он носит, по большей части, ритуальный характер. Девушки учатся сражаться вместе с юношами, но природа дала женщине меньшую силу, чем у мужчины. Наши женщины в настоящем бою в состоянии помочь воинам при обороне города. Могут оберечь себя от врагов. Однако в данном случае старшие женщины просто оценивают стать, силу и ловкость претендента. И мужчина, как правило просто защищается, а не нападает. Но только главная жрица решает исход поединка. Если воин признаётся достойным, она проверяет не являются ли их предки близкими родственниками. Только после этого заключается временный союз, пока не будет зачат ребёнок.

— А воины..

— Ты хочешь узнать всё в один день? — улыбаясь перебил его шаман. Пойдём, я покажу тебе твой новый дом. Нам нужно готовиться к празднику. Уже скоро начнётся обряд. А после, если хочешь, я позволю тебе опустить дары в дом времени.

— Конечно хочу, — и парнишка засеменил за собеседником вглубь здания.

Солнце почти вошло в зенит. На площади у храма собрались на праздник жители и гости Куэлап. Сегодня были представлены семь детей избраных. Две девочки воспитаницы Дома, одна девочка, из приграничной деревни, была призвана из семьи. Четыре мальчика, все из деревень, были приняты учениками воинов.

Верховный провёл все положеные обряды на вершине Тинтеро — дома времени и шесть его учеников приняли воду с каплей ритуального напитка ауяску. Солце прошло зев колодца и ученики пролили воду из больших кувшинов вниз к толпе, сгрудившейся вокруг храма. Люди смеялись и ловили воду чашами. Хорошим знаком будет, если кто-то поймает специально выведеную лягушку. Тогда дожди будут идти вовремя и будет хороший урожай.

Те, кому не досталось освящённой воды, обливали друг дружку из принесённых с собой кувшинов. Мокрая, смеющаяся молодёжь разбегалась по городу и игры с водой продолжались у городских колодцев. Старшие начали расходиться, скоро на площади нижнего города начнётся кату-ежегодный рынок.

Шаман обратился к Чаупи-тута.

— Теперь ты можешь опустить дары. Но сначала омой руки и скажи те же слова, что говорил я. Ты запомнил?

— Да, учитель.

— Я не ошибся в тебе, — довольно сказал шаман.

Мальчик тоже был горд. Он даже не похвастал, что слова обрядовой песни запомнил ещё в прошлом году, когда был здесь впервые.

Добросовестно проделав всё что нужно, малыш привязал верёвку к первой корзинке.

7 октября.

Всю ночь накрапывал дождь, шелестел в стеблях травы на крыше. Я просыпалась и надеялась, что случившееся окажется сном. Судя по тому, что все остальные тоже ворочались на своих шкурах, их сон был не крепче.

Тем не менее, ранним утром мы решили, что нам не повредят пробежка и тренировка. В этом времени хорошие физические кондиции могут оказаться первостепенной необходимостью. Алекс заставил нас пробежаться трусцой не менее километра и, вернув к дому, который мы пометили себе двумя ориентирами: высоким деревом, на ветке которого мы развесили ветровки, отстираные в каменном жёлобе дождевой водой, и лестницей с высокими каменными ступенями, поднимающуюся из нижнего города. Возле гостевого дома росла группка небольших кустов ограничивающих полукруглую площадку, где мы провели несколько коротких спарингов, меняясь партнёрами.

— Олеська, при твоей фигуре-пресс как кисель, надо бы подкачать, — начал раздавать задания Алекс.

Наша красотка надулась, но повисла на ветке рядом с нашими куртяшками и начала демонстративно поднимать ноги углом. Алекс проигнорировал её демарш.

— Правильно, ещё и руки потренируешь. Анжела, Стас повторите блоки. Она руки ставит недостаточно жёстко.

Он повернулся к нам с Анджеем.

— Тебе ноги, — сказал Алекс ему, — с отягощением. Малявку на плечи. Потом поможешь ей с ударом ногой в корпус, она теряет центр тяжести.

Алекс наблюдал за нами, делая дыхательную гимнастику. Я краем глаза заметила какое-то движение у соседнего домика. За нами, открыв рот, подглядывал мальчик в коротенькой тунике и узорчатом пончо на острых плечиках.

— Глянь, — толкнула я партнёра, — у нас зритель.

Мальчонка понял, что его присутствие обнаружено и бочком выдвинулся в нашу сторону. Подойдя поближе, он встал в позу-одна нога чуть впереди, спина прямая и картинно поклонился одной головой. Ни дать, ни взять Чингачгук большой змей. Копья в руку не хватало. Это было так комично, что девчёнки прыснули.

Посол тут же смутился и потерял всю свою важность. Потом обвёл всех взглядом и, сосредоточившись на мне, наверное, самой подходящей по росту, обеими руками показал направление, куда, очевидно, нам надо проследовать. Я так же указала ему на камешек и скомандовала присесть языком жестов и повторила слово вслух. Авось запомнит. Малыш кивнул и как сорока закосил взглядом на заколку с блестящими камешками, которой Анжелка стянула волосы. Стас сбегал за тарой и показал малому остатки на донышке.

— Вода, — сказал он.

Мальчишка опять кивнул, как заведённый, и поманил Стасика за собой. Через пару минут они вернулись с полным кувшином.

— Класс, тут совсем близко, — обрадовано сказал он, — недалеко носить.

Пока мы обливались и переодевались, этот чудной ребёнок сидел на камешке кочечкой, поджав ноги к самому подбородку, но как только вышли, вскочил и, нетерпеливо переминаясь, снова позвал за собой.

Мы вошли в большое здание, где в полутьме сидел тот самый человек, который встретил нас на Эль-Тинтеро, когда мы вчера оказались в Куэлап.

Мальчик ткнул пальцем в сидевшего.

— Амаута, — громко и отчётливо произнёс он.

Потом указал пальцем на шкуры и уже по-русски произнёс “сядь!”

— Молодец, запомнил, — подумала я.

Мы вне учёбы и работы говорим именно по-русски. Даже Анджей понимает, правда не говорит, отвечает на иврите, но мы все и на иврите говорим вполне прилично.

В междусобойчике же каждая диаспора свой родной язык сохраняет. Я украинский знаю, но Киев в союзные времена “рiдну мову” игнорировал. А у Стаса мама армянская еврейка, отец русский, в семье двуязычье было, теперь Стасик и мама говорят ещё и на иврите, а отцу так и не дался язык. Работал в строительной бригаде, где на иврите говорил только бригадир, парень помоложе основной группы. Вообще женщины старшего возраста легче язык берут в эмиграции и вообще приспосабливаются к новой культуре быстрее. Но это так, небольшое отвлечение.

В это время шаман, или кто он там, встал и подошёл к длинной нише, где стояли кувшинчики и связки трав. Тщательно отмеряя, начал готовить какой-то раствор.

— Надеюсь нас не напоят снова этой шаманской дрянью, да ещё на голодный желудок, — шепнула я Стасу.

Тем временем мальчик принёс кувшин и чашу.

— Вода, — сказал он.

Шаман обернулся и сказал что-то по-своему.

— Вода, — опять повторил пацан.

— Это они нас учить пытаются? Ты запомнил что он сказал?

— Не-а, я профукал, — огорчился Стас, — а как бы его заставить повторить?

Малыш уселся на шкуру рядом с нами и мужик дал ему чашу со своим месивом, разведя его водой вполовину. Он выпил, поморщился и улёгся с видом невесты-девственицы в брачную ночь — перепуганный, но с ожиданием выполнения радостного долга.

— Я надеюсь это не жертва божественным пришельцам? — чернушно пошутил Алекс.

Мы с девчёнками испуганно глянули на малыша. Даже Анджей дёрнулся. Дитёнок, тем временем, с блаженной улыбкой впадал в полусон-полутранс.

Шаман взял маленькую флейту из другой ниши в стене.

— Сику, — произнёс он громко и отчётливо и жестом показал нам на инструмент.

— Флейта, — догадалась я. Мальчик повторил за мной.

— Тинья, — дотронулся шаман до маленького барабана, лежащего рядом.

— Барабан, — пояснила я.

— Курсы языка под гипнозом, — услышала я краем уха догадку Алекса.

Около часа продолжалась эта процедура. У меня в голове остались первые два слова, потом всё перемешалось.

Наконец лекарство кажется стало терять свои свойства. Шаман приподнял малышу веко. Он вздохнул, потом зевнул и задышал ровнее, кажется, просто засыпая.

Мужчина заботливо накрыл ребёнка шерстяным одеялом и позвал нас за собой. К нему подбежал мальчик постарше и шаман что-то приказал ему. Мальчик провёл нас к нашему жилищу, где уже был принесен завтрак.

До обеда нас то и дело беспокоили посетители. Приходили разные люди и приносили всякие мелочи, очевидно нужные в хозяйстве, одежду или просто цветы или безделушки. Но, видимо, им просто хотелось на нас поглазеть.

— Так скоро нас до потолка завалят, — пошутил Анджей.

Он только-только начал приходить в нормальное состояние. У остальных психика оказалась погибче.

Мы разобрали наши собственные вещи и обнаружили, что не слишком обеспечены необходимым. Кроме белья и пары футболок у каждого была запасная верхняя одежда и туалетные принадлежности. У мальчишек ножи и фонарики, впрочем все электроприборы не работали. Ребята полагали, что просто разрядились батареи.

Возможно реакция на перенос во времени. Наверное в Тинтеро упакована скрытая техника, срабатывающая при определённых условиях. Нам только предполагать и оставалось. И что делать было непонятно.

— Слава богу, нам готовят переводчика, — вздохнула я.

Основной вопрос, можно ли вернуть нас обратно. А для этого нужна помощь местных. Оно конечно прикольно, мы, судя по всему, от путешествия получим больше экстрима, чем полагали. Но жить здесь совсем в наши планы не входило. Как-то во всех книжках про попаданцев, которые я читала, им в новых условиях оказывалось комфортнее, чем дома и всё там складывалось тип-топ. И неудачники по прошлой жизни обретали желанный рай. Боюсь только нам это не светит. Хотя и принимают нас пока прекрасно, но даже, если так будет и дальше, времечко то ещё. Мне совсем не хочется участвовать ещё и в индейских военных конфликтах, этого адреналина и дома завались. Потом, своё время это своё время. Семья опять же. Мне уж пару раз захотелось покричать “мамочка”. А ещё ничего особо страшного и не происходило. За исключением самого нашего попадалова. Кстати, для любителей оного: советую эмиграцию… как прививку.

Бедная мамуля, что с ней будет, когда она узнает о том, что мы пропали где-то в чужой стране. Сколько себя помню, у неё было столько всяких “а вдруг”. Я с детства знала все съедобные и несъедобные грибы, ядовитые растения и, главное, ягоды. Была знакома в лицо со всеми змеями и насекомыми, что могут укусить ребёнка. Даже перед этой поездкой, для маминого покоя, в интернете мы нашли все сайты с местными растениями и животными, представляющими опасность. Мама сидела рядышком и контролировала процесс.

— Только маленький ребёнок, никогда не видевший дождя, не свяжет гром и молнию с необходимостью взять зонт, — поучительно вещала она, — а ты взрослый человек и обязана быть предусмотрительной. Какими нудными нам кажутся родители и как нам их не хватает, когда их нет…

Интересно, входило ли в её “а вдруги” путешествие во времени?

Новый ученик амаута спал на новом месте на удивление хорошо. Даже странно, учитывая все вчерашние события. Первый испуг после появления “посланников” сменился восторгом. Как иначе, ведь он будет постоянным свидетелем, случившегося в жизни всего племени, чуда!

Что должно было происходить с учеником?

Вечная зубрёжка священных обрядов и легенд из пришествия богов. Ну, может быть, более интересующая его, работа с лекарствами, магическими камнями, ядами.

Или изучение языка какого-нибудь из соседних племён для торговых или военных переговоров, допросов шпионов врага. Впрочем язык-то он учить будет. Только какой язык! Уникальный, никто больше не знает его. Кроме всего прочего, он всё время должен будет находиться рядом с теми, кого послал Ждущий. И первым сможет узнать всё, что его волнует: всю правду о реальной жизни во время появления богов.

Племя чачапойя было одной из ветвей родственных с уари, правда с несколько другим диалектом и культурой, но когда пришёл Ждущий, только малое число общин согласилось принять законы Бога. Уари да и другие соседние племена уважали только тех богов, которых боялись, а вновьпришедший бог был слишком мягок: осуждал человеческие жертвы, требовал верности одной жене, запрещал родственные связи, учил чистоте в быту. А сколько других неудобных правил, которые, может и подходили простому народу, но не были желательны вождям. И потом, бог попросил лучших женщин, обещая дать им детей божественной крови.

Но лучших женщин хотели иметь вожди. Потому они решили принести нового бога в жертву своим старым богам.

И вышли из пещер Утку богини мести. Шесть их было.

Они казались просто женщинами. Правда прекрасными, с кожей белой, как снег на самых высоких вершинах и глазами цвета летнего неба. Только гораздо позже чачапойя узнали, что они не были ни женщинами, ни мужчинами — созданиями людей, ставших богами. Из них был Ждущий — Инти, золотоволосый солнечный бог с серебряной бородой.

— Когда я смогу говорить с посланниками, я узнаю, боги они или создания богов. Какими были мстящие богини?..

Он мог назвать их по именам:

Мама Альпа — “женщина с множеством грудей”, богиня плодородия и целительства, насылающая болезни и родящая жизнь. Давшая женщинам кровь богов. Её ещё называют Маманчик-наша мать;

Мама Пача — “белая лама”, богиня, трясущая землю и дающая урожай;

Мама Коча — “розовая рыба”, богиня воды, приносящая засуху и дающая дождь;

Мама Кука — “жёлтая змея”, покровительница растений и животных, дающая им яды и питающая тело. Она дала людям золотые зерна и листья коки;

Мама Часка — “красная звезда”, богиня, насылающая небесный огонь и огонь любви, покровительница девствениц;

Мама Супайи — “чёрная тень”, богиня, провожающая мёртвых в ньявпа-пача — прошлое-будущее, между времён. Дающая и отбирающая душу.

А вдруг найдётся утеряное знание? Его, в главной уака племени чачапойя, хранили десять жрецов-воинов. Но они предали память бога. Используя токапу, сотканые первыми женщинами и золотые таблицы Инти, они создали из своей крови дочерей-сестёр. Пряча их в пещерах, жили с ними, как с жёнами.

Когда они достигли возраста деторождения, началась большая война с уари. Передовые отряды, которые вели шпионы врага, подошли к домам мёртвых.

Вход в пещеру находился на высоте примерно 400 локтей. В уака стояли усыпальницы первых женщин. Их и хотели захватить уари. Никто из них не знал о том, что ещё хранится в лабиринте пещер. Но, если бы и знали, не смогли бы прочесть тайные письмена токапу и воспользоваться знанием.

Воины врага попытались подняться, и жрецы, спасая своих жён, несущих потомство, бросили священное место. Бежали тайными ходами, унося лишь свои несчастные пожитки и дорогие безделушки, которые можно было продать. А дальше отправились к водам Титикака большого озера Каменной пумы.

Как только враги добрались до пещер, подошли отряды облачных воинов и началась битва за пурунмачос с мумиями святых жён. Сражение длилось три дня и три ночи. Пришёл кровавый рассвет.

В вершины огнедышащих гор били молнии. Тогда уари поняли, что проигрывают бой и решили уничтожить уака. И Мама Пача — мстящая богиня, затрясла землю. Падающие камни сминали остатки войска уари. Но пещеры тоже были уничтожены, погребая тайные знания, мумии первых женщин и врагов, осквернивших уака.

В храмах остались лишь кипу, рассказывающие о том, как была подарена чачапойя кровь бога. Всё это передавалось из уст в уста ученикам от учителей, но теперь повторить таинство, если потребуется, верховный шаман уже не сможет. Описание пропало вместе с многими вещами, которые хранили жрецы-воины.

А, когда племена уари вернулись в свои земли, ослабленые войной, беглые жрецы встретили у озера один из айлью — общинный отряд. Предатели прятались на острове со своими выродками.

Воспользовавшись знанием Ждущего, связали лодки из тростника. Они появились из вод на рассвете, когда над водой плыл густой туман и обманули глупых уари, сказавшись детьми богов. Старший жрец, Манко Капак, стал первым Сапа инкой. А его сестра-жена — койя.

Сейчас редкие общины сохранились как прежние уари. Чем дальше, тем больше племён называли себя инками. С тех пор прошли восемь Больших лет Солнца.

Но как бы не звали себя враги, они остаются врагами. Все знают, что нет вражды непримиримей, чем вражда братьев.

Если бы Чаупи-тута мог говорить с гостями уже сейчас, то рассказал бы им, что, когда Луна перейдёт из пура — своего светлого сильного лица в ванью — безжизненое тёмное, племя устроит настоящий праздник посланникам Солнца.

Сегодня утром уйдёт отряд охотников высоко в горы за шерстью викуньи.

Из неё избранные женщины соткут накидки гостям в подарок. Он только раз видел такую редкую и красивую вещь вблизи. На старшей ньюста в прошлом году. Когда избранные проверяли его сопротивляемость к ядам.

Вместе с охотниками уйдут и воины его деревни. Отец решил не волновать маму плохими известиями из чужих уст и отправился вместе с ними. Тем более, что вождь решил присоединить к маленькому каравану отряд разведчиков. Нужно же отследить сбежавших уари. Проверить, какими силами входили враги на их территорию. Не назревает ли война. И была это просто шайка грабителей или разведывательная операция. Хотя, обычно, разведчики не размениваются на мелкие нападения, но заметив маленькую группку, с грузом товаров, могли позариться и скрытным ударом и поживиться, и уничтожить несколько чужих воинов, не привлекая к своей миссии особого внимания. Не прошло.

Все эти мысли ворочались в голове и, казалось перепрыгивали с места на место, как маленькие камешки в потоке, в такт его подпрыгивающим шажкам.

Он бежал, торопился, чтобы подольше побыть в обществе этих людей, богов или существ. Он не знал как их называть. Хотя на вид они люди. Странные. непохожие… но люди. Может выучит ещё слов, конечно, не столько, сколько с напитком снопамяти. Да и надоедать гостям было строго-настрого запрещено. Если скажут уйти — должен уйти. Вот бы сказали “сядь!” Он и слово это знает и сидеть рядом, и слушать, и запоминать будет хоть до рассвета. С радостью.

Возле гостевого дома паслась лама янакуна. Янакуна — это рабы. Взятые в плен враги, преступники. Только, в отличие от других племён, этот статус не был наследственным. Даже постоянным не был. Пленные, не убитые на поле боя, могли выбрать между казнью и общественными работами в течение пяти лет.

После этого воин мог доказать свою силу на одном из праздников, посвящённым богам, в бою с воином племени. Если раб одерживал победу, он мог выбрать остаться ему с чачапойя или вернуться домой. Если проигрывал, у него был выбор между смертью или новым сроком раба.

С преступниками поступали иначе.

Прекратить рабство мог вождь или пострадавший от преступления. Например, если это было убийство, то раб трудился для семьи убитого, пока не вырастали его дети. Но обычно сроки преступникам назначал вождь. И работы из множества общественных необходимостей выбирал он же. Исходя из разных причин.

Этот раб должен был отвезти горшки за город. Их, после определённой обработки используют для удобрения полей. Вот и сейчас он пыхтел над горшком весом в патма покча, стаскивая его по лестнице.

— Ну, конечно люди, — захихикал в мыслях малыш, — раз и им горшки нужны.

С этой крамольной мыслью пришельцы стали как-то поближе.

На голове раба белела повязка. О! Да это же их пленный. Значит рана не была серьёзной. если его уже отправили на работы.

— Привет, — дружелюбно поздоровался он. Хотя отца ранили его соотечественники, но сам парнишка на тот момент уже был в отключке. Чаупи-тута вообще был мальчиком добрым и сострадательным и понимал, как тяжело оказаться в плену, в рабстве, далеко от семьи. Он чувствовал, что понимает его. Парень исподлобья посмотрел на детское искреннее личико и сказал с непривычным акцентом:”Чем я могу служить, маленькому господину?”

— Брось. Я не собираюсь никак вредить тебе, хотя мой отец и пострадал от вашего нападения. Я понимаю как тебе одиноко вдали от близких и друзей..

— Мои друзья бросили меня, — он помолчал, — это был мой первый бой. И у меня нет никаких шансов стать свободным. Даже по вашим законам, о которых мне рассказали. Я видел как тренируются ваши воины. Мне и через пять лет не победить в бою за свободу. Да и не ждёт меня никто. Я сирота.

— А я ученик верховного шамана. И знаю посланцев богов, — похвастал Чаупи-тута. Вот вырасту и помогу тебе.

Он вдруг смутился от своей похвальбы и юркнул мимо янакуна в дверной проём.

Комната имела вид небольшой ярмарки и очередной посетитель глазел на гостей, вручая им сушёную рыбину. Мальчик расстроился, что у него не было подарка. Но ничего, он ещё что-нибудь придумает.

— Амаута сказал не беспокоить гостей, — ревниво заявил он.

Несмотря на возраст и хрупкое телосложение, его слова имели вес, ведь он был учеником верховного. И посетитель удалился.

Мальчик поманил за собой девушку со странными полосатыми волосами. Она никогда не смеялась над малышом. Её голос он слышал, когда учил слова. И она была небольшого роста и казалась самой молоденькой среди всех.

Сейчас мальчик чувствовал себя не учеником, а учителем и это чувство ему нравилось. Он взял в руки камень, лежавший рядом с дверью и положил его у внутреннего края проёма. Девушка что-то сказала. Чаупи — тута расстроился. Нет, всё ещё ничего не понятно. Девушка улыбнулась.

— Дверь, — сказала она, — показала руками очертание проёма. Потом тронула рукой камень и, сложив руки крестом, спросила:”Закрыто?”

Кажется они друг друга понимали. И мальчик постарался запомнить новые слова.

8 октября.

Вчера наш мелкий переводчик уже без всяких гипнозов выучился считать до двадцати, использовав все свои маленькие пальчики. Он милый. Так смущается, если девчёнки хихикают над ним. Поэтому я стараюсь воспринимать его серьёзно, хотя это очень непросто. Но и он ко мне тянется.

Уходя, перед заходом солнца, он ещё раз пересчитал нас всех, как-будто боялся кого-то потерять до утра. А сегодня, когда мы продрали глаза и выскочили на пробежку, он уже торчал на своём камешке и на этот раз побежал рядом с нами, очевидно, решив повторять решительно всё, чем мы занимаемся. Похвальное старание. А ещё мне казалось, что у него всё время по-заячьи торчат уши, так внимательно он вслушивался во все наши разговоры.

Когда мы вернулись к дому, Алекс привычно раздал ЦУ. А потом неожиданно прихватил мальчонку, от чего тот испуганно визгнул, поставил его на приступочку и стащил с него тёплую накидку. Малый сжался и заморгал загнаной мышью. Я подбежала и погладила его по руке. А Алекс тем временем показал ему несколько упражнений и онобрадованно закивал. Вообще он так смешно кивал, как игрушечный китайский болванчик. Он даже облился вместе со всеми, оставшись в набедренной повязке.

Прийдя с нами к своему “амауте”, защебетал что-то, так захлёбываясь от восторга, что мне даже стало страшно, чтоб его учитель резко не остановил эту щенячью радость. Но у того тоже потеплели глаза и он, дослушав, позвал его за собой.

На этот раз мальчик готовил свою болтушку сам, под присмотром старшего. Я оставила наших, которые расселись и обсуждали бытовые преобразования, которые они наметили на сегодня, и подгребла поближе к месту священнодействия. К своему удивлению, в одной из травок я узнала один из видов дурмана (спасибо, мама). Ничего себе, эту ядовитую заразу дают ребёнку!

Невинное создание тёрло семена дурмана с маслом и довольно мне улыбалось. Среди других растений я узнала ещё беладонну и коку. Остальные были незнакомы. Ребёнок добавил две малюсенькие щепоточки разных сушёных трав. Выдавил каплю сока из свежего корня с желтоватой мякотью и разбавил вполовину водой.

Вчерашний ритуал повторился. Мальчик, имя которого, очевидно, было Чаупи-тупа(шаман несколько раз так к нему обращался), уже засыпал, когда в помещение вбежала раскрасневшаяся девушка. Страшно взволнованная, она, со слезами на глазах, быстро заговорила, жестикулируя нервно и страстно. Шаман быстро и коротко поклонился в нашу сторону и знаком показал на дверь.

— Я с вами, — неожиданно для себя самой вдруг выдала я, подтвердив своё желание, приложив к груди обе руки, а после, показав в сторону обоих местных.

Они переглянулись, но явного отказа я не увидела. Просто стали собираться, не отвлекаясь на меня, упрямо стоящую столбом рядом с ними.

Стас махнул рукой и в его глазах я увидела сожаление, что не он напросился. А кто ему мешал? Но, наверное, не решился отвлекать людей, которые явно торопились, ещё раз.

Тем временем в лёгкую корзинку отправился свёрток с чем-то тяжеленьким, аккуратно упакованный в тонкую хлопковую ткань. Сборы не продлились дольше нескольких минут и мы помчались в сторону самого большого строения в Куэлап. Того, которое в путеводителе называлось Эль-Костилло — замок.

Мои спутники неслись так, что я едва успевала за ними, несмотря на хорошую физическую форму. Я боялась отстать и заблудиться в незнакомых лабиринтах между домов. Ещё хуже стало, когда мы вбежали в здание. Хорошо, что не пришлось долго плутать.

В небольшой комнатке и без меня было тесно, так что я не пошла далеко от порога.

Картина была жуткой для непривычного человека. Вокруг беременной, лежащей на полу на расстеленой ткани, суетилось несколько женщин. Лицо у неё было мертвенно-бледным. Я сразу глянула на ткань. Крови было не так много. Надо сказать, что в моей медицинской семейке, где отец всю жизнь проработал в травме, а мама в родильном, акушеркой, было столько разговоров на тему всяких разных паталогий, что мне, казалось бы, прямая дорога по стопам предков. А я, вопреки их надеждам, выбрала журналистику. Но на подкорке многое записалось. И в больницах я практически выросла. Работа у родителей ненормированная, а зарплаты у медиков в Союзе могли бы быть и побольше. Не до нянь.

Вобщем, смотрела я на происходящее без истерик и со знанием дела. Судя по цвету лица — кровотечение. Если бы было больше крови, подумала бы, что отслоение плаценты. А так-то, отслоение тоже возможно, но скорее всего было предлежание и кровотечение внутреннее. Блин, кесарить надо было бы, но не тут же. Не спасут. Скорее всего и мать и ребёнок погибнут.

Но амаута знал что делать. Женщину, как видно, списали. Но беременность была на большом сроке, живот огромный. Подумала бы даже, что двойня.

Шаман не заморачиваясь особо на стерильность, развернул тот самый свёрток.

— Э, да это хирургические инструменты, — пригляделась я, — не зря видать про южноамериканскую прахирургию легенды ходят.

Умирающей поднесли к губам чашу. Она ещё с трудом дышала. Выждав некоторое время, шаман быстро вскрыл живот. Бедная мать уже даже не забилась, только в последний раз выдохнула. Женщинам на руки передали ребёнка, всего в крови и белёсой плёнке. Старшая опустилала головку пониже, другая освободила дыхательные пути и хлопнула легонько по ступням. Ребёнок закричал. Я вытянула шею — девочка.

Шаман обернулся ко мне. И я вдруг снова, повинуясь внутреннему чувству, подошла и положила руку на головку ребёнка.

— Ангел, — сказала я, — ты так тяжело пришла в этот мир. Пусть он дальше будет счастливым для тебя. И сняла свою цепочку с “ладошкой”. Благословение.

Потом стала на колено возле мёртвой матери и закрыла ей глаза. Я прочитала молитву на иврите. Наверное с ошибками. Не слишком я хорошо учила тору. Но кто здесь эти ошибки увидит. По большому счёту, было всё равно что я скажу, главное как.

Хорошо, что не попросили воскресить. Значит всё таки не принимают нас за богов. Вот и ладушки, тут больше сложностей, чем преимуществ.

Обернувшись, я наткнулась на острый взгляд шамана. В его глазах я увидела такую смесь разных чувств, что просто споткнулась, как-будто налетела на стену. Но он быстро опустил веки и никак не попытался прояснить ситуацию.

Ребёнка вынесли. Амаута собрал свой инструментарий и отправил его в кипящую в горшке воду.

— А вот и стерилизация, — констатировала я.

На этот раз просто недоумение в глазах. Я повторила и ткнула пальцем, иллюстрируя процесс. Вот и запоминай словечко. Без ста грамм. Я мысленно высунула язык.

Вернулась старшая из женщин и что-то сказала негромко. Шаман отрицательно покачал головой.

— Немое кино. Ничего не понять. А жаль.

Я уже проходила эту стадию по приезде в Израиль. Чувство глухонемого калеки.

Интересно, насколько долго нам здесь прийдётся оставаться. Я не готова на себе пробовать курсы языка на психоделиках. И нашего будущего переводчика жалко. Зачем ребёнка травить. Может остановить эти сеансы? Как-то договоримся. Конечно, может у местных меньшая чуствительнасть к ядам паслёновых. Всё таки родина картохи. Это ведь то же семейство.

А вообще, этот Чаупи-тута и так хорошо учится. Нас расслабляет. Надо бы и нам не лениться, а пытаться тоже слова запоминать. Но на сеансах гипноза всё слишком быстро. А у меня ещё и аудиозапоминание никакущее. Мне, чтоб запоминать слова, их написать надо. Визуальной памятью работаю.

Ладно, сколько можно тут торчать. Толку с меня. В это время в комнату начали заходить другие женщины и подходить к покойной.

Я тихонько отступила и вышла. Наверное, попрощаться хотят или тело приготовить к погребению. Хотя, что это я? Тут же бальзамируют, целый процесс. Мы же собирались посмотреть мумии в долине Кондоров. А сейчас возможно увидим гораздо больше, чем собирались. Дай бог, чтоб не на себе.

Вслед за шаманом женщины вынесли тело уже обёрнутое тканью. Процессия возвращалась к дому амауты. Нет, это скорее был комплекс зданий, где жили и шаман и его разновозрастные ученики, пока не уходили, как говорится, на собственные хлеба. Наверняка, там были и помещения для всяческих ритуальных занятий. И подготовке к захоронению в том числе.

Интересно, а операционная есть? Я бы глянула. Моя наследственная жилка работает. А вот Олеськина, журналистская, не проснулась что ли? Предложить ей в две руки записывать наблюдения что ли? Вот бомба была бы, если выберемся. Не-а, Олеська практичная. Она меня тут же обломает. Скажет, что меня с этой бомбой в дурку сдадут. Я и сама раньше за такую статью газету в жёлтый цвет покрасила.

По дороге я издали увидела наше приметное дерево и ушла по-английски. Наше жилище к моему приходу приобрело более жилой вид.

Камешек у порога, это для гостей. Нам пока подарков достаточно.

Как только я зашла, меня обступили с вопросами. Стас, после моего рассказа заметно обрадовался, что не увязался за мной. Девчёнки возились с Чаупи-тупа. Он уже опять был тут и обьяснял им, жестами и минимумом выученых слов, значение незнакомых предметов. Услышав мой рассказ разъахались.

Вообще, как-то неблагозвучно по-русски звучит его имя. И длинновато. Интересно, что оно значит. Может какой синоним найдётся. Что уху привычней. Хотя, что он собачка, чтоб ему на своё усмотрение клички придумывать. Ему наши имена может ещё хуже кажутся. И я решила, что хорош рассуждать, надо девчёнкам помочь, а то надуются. И так на писанину время трачу. А народ трудится.

Чаупи-тута вышел за порог. Солнце перешло за полуденную черту. Скоро должны принести еду для гостей. Он отодвинул камень. Можно входить. Кто сегодня готовит? Вождь сначала хотел назначить одну семью, вместо общественных работ. Но все хотели угостить посланцев богов. Поэтому решили соблюдать очерёдность.

Сегодня хотелось бы уйти пораньше. Во-первых он неважно себя чувствовал. Колотилось сердце и глаза болели от света. Отчасти поэтому он повернул назад в дом.

— Во-вторых, — продолжал размышлять он, — интересно узнать, что же случилось пока он спал и где была девушка, с которой он разговаривал всё время. Конечно он уже попривык и другие тоже были хорошие, никто больше над ним не смеялся, но с той, первой, ему было как-то проще. Распросить её, когда она появилась он ещё не мог. Видимо, именно этим занимались сейчас остальные. Он присел в уголке и, прикрыв глаза, вылавливал в разговоре уже знакомые слова. Всё ещё речь была безсвязной.

Да, что-то узнать он сможет только у учителя.

В это время соседка с дочерьми внесла еду. Он хотел попрощаться и уйти, но его усадили и заставили поесть. Причём пичкали, как мама, его не только девушки, но и парни. Мальчик расчувствовался, вспомнив дом. Больше всего, он боялся расплакаться, как маленький. Наконец, они, видимо, решили, что в его тощенькое тело больше еды не войдёт, и он, кланяясь и благодаря, наконец ушёл.

Амаута готовил состав для бальзамирования. Нет, Чаупи-тута этого не знал. Учитель сказал ему сам. Но, подозвав его к себе, увидел, что он болезнено щурится и начал распрашивать о его состоянии. Малыш не хотел жаловаться, но учителя обманывать не хотел тоже. Кроме того, от мамы он знал, как могут быть опасны ядовитые растения. Вывод был неутешительный. Надо на время прервать сеансы.

— Завтра будешь помогать мне готовить тело, — рассказав о сегодняшних событиях, решил шаман.

Это тоже нужный для тебя опыт. Большая часть твоей учёбы.

А сейчас приляг, я положу тебе лекарство на глаза. И выпей вот это. Шаман капнул несколько капель в чашу с водой. После я обьясню тебе что там. А пока полежи, пусть пройдёт боль. Я буду рассказывать тебе, как и что я делаю. А поглядишь в следующий раз. Через некоторое время нужно будет приготовить ещё одну порцию и повторить процесс. Сейчас старшие ученики очистят и омоют тело и до вечера уложат в соляной раствор, в который добавят ароматическую смесь, которую я готовлю.

Когда зайдёт солнце, тело вынесут в комнату слёз. Женщины хотят быть с ней восемь ночей Мама Супайи.

Шаман взял кусочек хлопковой ткани и смочил в слегка подогретом травяном чае. Потом отжал и положил на закрытые глаза мальчика.

— Тебе не пришлось никого провожать, малыш? — ласково поинтересовался амаута.

— Нет учитель. Я ещё слишком мал, чтобы рассказывать богине о жизни уходящих.

— Тогда я расскажу тебе как будет проходить обряд. Восемь ночей повелительница ньявпа-пача будет слушать. Днём мы с учениками будем заниматься возвращением четырёх стихий, данных богами при рождении.

Соль возьмёт воду. Мыло из трав — землю. Ароматическое масло дерева маракайба — огонь. А воск диких пчёл — не даст телу дышать. Тогда душа не сможет пользоваться телом, чтоб приходить к живым.

Если кто-то тревожит мёртвых, они могут вернуть себе какую-то из стихий и могут навредить живым.

Заберут воду — будет неурожай или наводнение.

Возьмут землю и сам понимаешь какая беда может случиться.

С огнём приходят пожары.

С воздухом — болезни.

На рассвете девятого дня Мама Супайи проведёт умершую к Ждущему. Но отвести её в дом мёртвых мы сможем только на сороковой день, когда Инти соберёт богинь и решит судьбу души.

Боль постепенно уходила, и Чаупи-тупа начал подрёмывать, но и слушать учителя было интересно. Он всё время подёргивал головой, как лама, отгоняющая насекомых.

— Что с тобой, тебе больно? — спросил шаман.

— Нет, просто меня так накормили, что я засыпаю, а послушать хочется.

Малыш услышал шаги и повязка перестала закрывать свет. Амаута нагнулся и осмотрел роговицу глаз.

— Ничего страшного, пройдёт. А скажи, малыш, ты бы смог по звучанию слов понять на одном языке говорят посланцы или на нескольких?

— Не знаю. Я специально не обращал внимания, мне кажется, я ещё слишком мало знаю, но, если нужно, попробую понять.

— Да это не обязательно. Вот если увидишь токапу с какими-то знаками, скажи.

— Я видел, учитель. Девушка рисовала палочкой какие-то знаки. И высокий парень рассматривал стопку белых листьев с нарисованными букашками. А потом спрятал в свой мешок.

Шаман удовлетворённо кивнул.

Взяв законченый ароматический состав, они перешли в другое здание, где ученики занимались подготовкой к похоронным церемониям.

Тело уже освободили от внутренних органов. В случае с сегодняшней покойной всё было проще, чем обычно, так как живот был вскрыт, когда доставали младенца. Ученики заканчивали очищать от мозга черепную коробку. Сердце и печень были омыты крепким вином из плодов пальмы. Его покупают на большом рынке, который проводится дважды в год по договорённости с другими племенами на пограничных территориях. На это время прекращаются даже военные действия, если в местах проведения рынка есть военный конфликт. Дальше их уложат в горшок с солью и сушёными листьями муны. Тело так же омоют и, добавив в солевой раствор состав, что принёс амаута, оставят в нём до вечера.

Конечно зрелище было страшноватым. Но шаман должен быть готовым и раненому воину помочь. А вскрыть череп, чтоб удалить кровь или вырезать у живой женщины ребёнка, как пришлось сегодня учителю, гораздо страшнее, чем помогать мёртвому предстать перед Ждущим.

— Может учитель позволит мне посмотреть на поминание избранной. Сколько интересного можно услышать от подруг по Дому, когда они будут рассказывать жизнь перед богиней. Наверное, дни ньюсты были праведны и Ждущий возьмёт её в свои небесные сады. И ей там будет хорошо. Она сохранила в чистоте кровь Инти. Вот только малышка осталась без мамы.

— Как это грустно расти без ласковых маминых рук, — подумал мальчик и глаза тут же наполнились слезами.

9 октября.

Дневник становится не только необходимостью, но и развлечением. Мы люди другого времени и привыкли к большей наполнености жизни. Существует также такая мерзкая штука как гаджетозависимость. И речь идёт не столько о бытовых удобствах, которые тоже играют большую роль, прежде всего для здоровья, но и просто привычка забивать время впитыванием различной информации. Ну, подумайте, кто в наше время из постели не тыкал в кнопку телевизора, компа.

Здесь же не было возможности даже книжку почитать. Только у Анджея в рюкзаке была карманная Тора.

Общение с местными ограничивалось языковым барьером и нашим непонятным статусом. Всё таки время серьёзное и в любой момент наше положение высоких гостей могло превратится в нечто опасное для жизни. Нарушь мы неизвестные нам правила или просто сделай неосторожный шаг, и кто знает какая последует реакция. Нет, решительно, надо самим определиться и подумать какую линию поведения выбрать.

Хорошо это или плохо, но привычка нахлёбываться информацией всё же помогла нам в, какой-то мере, с предположениями в этом направлении. Другое дело, что о самом племени чачапойя её было слишком мало. Больше о инках, в силу их “общения” с испанцами. Те чачапойя, которые мстили инкам, присоединившись к европейским завоевателям, уже были как бы вне своей племенной культуры. Приняли правила их игры.

А то, что мы видели здесь, подтверждало, по крайней мере внешними маяками, легенды о ином, по сравнению с другими племенами, положении женщин чачапойя. И это, надо сказать, было для нас с девчёнками большой удачей. Поскольку женщина в древние времена, практически во всех культурах, была на положении, мягко скажем, незавидном. Потому, первое, что мы решили, продолжать вести себя так, чтоб не ломать внешних признаков полного равенства между полами в нашей маленькой группке.

Больше разногласий вызвала тема о, так сказать, конфликте технологий. Всё таки “эффект бабочки” вещь, в принципе довольно логичная. Хотя, как бы мы не береглись, всё равно, уже одно наше здесь появление, больше напоминало появление слона, чем мелкого насекомого. Точнее шести слонов. И каждый, хочешь-не-хочешь, натопчет.

Но, чем больше мы спорили, тем больше понимали, что однозначного решения нам не добиться. Поэтому сошлись на том, что, в каждом конкретном случае прогрессорства, тема будет обсуждаться.

Потом, ворочаясь на своих шкурах в темноте, обсуждали возможности улучшения быта. Думали о том, как бы изобразить моющие средства, как уберечься от паразитов и стоит ли перегнать чичу в спиртяшку. Нам для медицинских целей пригодился бы кукурузный самогончик, да и стресс иногда снять. Только как бы не устроить здесь проблему “огненой воды”. Цивилизация уж очень здорово навредила этой зловредной штукой непривычным к таким крепким напиткам, туземным племенам.

Наконец разговор увял. Народ начал засыпать. А что ещё делать, когда здесь из-за высоты даже огонь не горит как следует. Тлеет только. Где-то ухала сова и я постепенно задремала тоже.

На рассвете я ожидала увидеть нашего малыша и даже расстроилась, когда его не оказалось на любимом камешке. Не заболел ли? Точно попытаюсь втолковать его любимому амауте, чтоб не давал ребёнку всякую дрянь.

С испорченым настроением и тренировка не шла. Нам и так было не просто из-за того, что на высоте дышать трудно. Хорошо, что со временем симптомы уменьшились. Паталогической чувствительности не оказалось ни у кого. И никто из нас не курил принципиально, что, наверняка, тоже помогало адаптации. Но всё равно поташнивало и некоторые проблемы с желудком. Еще и пища незнакомая своего добавила.

Всё со временем устаканится, но пока стресс на всех направлениях. А Алекс всё равно ругался и заставлял повторять приём, чуть ли не раз пятнадцать подряд. От шестнадцатого меня спас вышеупомянутый шаман. Он припёрся и уселся с таким хитрым видом, что у меня со злости последняя попытка удалась просто на пять баллов. Воин (а в том, что он ещё и воин, сомнений не было, стоило только глянуть на его стать) одобрительно поджал губы.

В доме было сумрачно. Солнца сегодня не было и влажная одежда тут же начала тянуть из тела тепло. Переодеться при ребятах проблем не было, а вот как бы отреагировал наш служитель культа? Мы остановились, инстинктивно держась кучкой, и выжидающе уставились на нашего то ли гостя, то ли хозяина.

— Доброе утро, рад что воины племени смогут научиться у посланников новым приёмам боя, — на хорошем иврите сказал амаута, — меня зовут Пушак, я верховный шаман чачапойя.

Сказать, что у нас челюсти отпали, мало. Точнее наше состояние можно было описать как полный ступор.

— Мы сохранили язык Ждущего среди посвящённых, — “успокоил” нас шаман, — поэтому я попросил бы не говорить на нём при простых людях.

— Когда эта девушка, — он ткнул пальцем в мою сторону, — прочла молитву, мы были в доме избраных и женщины даже не отреагировали. Ведь это не странно, что посланники бога говорят на его языке. Но, за пределами Дома, я прошу не открывать священных слов, пока вы не знаете кто вправе их слушать.

У меня чесался язык ляпнуть, что мы сами можем решить, кто может, а кто нет. Но резонно рассудив, я подумала:”А смысл. Если знают язык только посвящённые, то на кой сразу в конфронтацию вступать? Да и какое я право имею на неосторожные высказывания. Отдуваться всем, ежели чего. Так что, заткнись, дорогая.”

Однако молчанка затягивалась.

— Меня зовут Ирина, — выдала я самую невинную информацию.

И протянула шаману открытую ладонь. Насколько я знала, в некоторых племенах этот знак толковался как мирный. Типа, руки без оружия. Шаман не понял, но жест повторил, протянул мне руку в ответ, а я взяла и пожала её.

— Ну и классно, к нам, очевидно, забегали одни и те же боги. По крайней мере они были земляки, — мысленно пошутила я.

Народ принял сигнал “отомри” и начал представляться. Шок отошёл и мы даже обрадовались. Теперь по крайней мере наше положение прояснится.

Хотелось задать сразу кучу вопросов, слава богу, тему, что мы о себе расскажем, когда сможем общаться через переводчика, обсудили ещё после первого гипносеанса. Мнения, кстати, разошлись. И всё же, решили сказать всё как есть. Но дипломатично.

Ложь всегда вылезет. Особенно, когда ртов шесть. По всем вопросам заранее не договоришься. С какого-нибудь из языков сорвётся нестыковочка, а амаута дураком не выглядел.

Процедура знакомства сняла остатки напряжения и в разговор вступил Анджей. С самого начала мы решили всю дипломатию повесить на него. Может он не был таким мужественным, как Алекс и таким спокойным и уверенным, как Стас, но его будущая адвокатская профессия была подкреплена хорошо подвешенным языком и умением всегда выкрутить любой разговор в нужную ему сторону. А теперь ещё и дополнительный плюс — иврит знает лучше всех. Щекотливая ситуация, если амаута языком владеет лучше. Анджей с ивритом вырос, а мы, хоть и учились в универе, а язык знаем средненько, по приезде учили, как в фильме “В бой идут одни старики” ускоренный курс взлёт-посадка.

— Пушак, вы назвали нас посланниками божьими, — вкрадчиво начал он, — конечно, божьи планы нам не ведомы, и, возможно, в них входило наше появление здесь, но нам об этом ничего не известно.

— Этот парень таки будет хорошим адвокатом, — восхитилась я и глянула на остальных.

Стас поджал губы — не слишком доволен, Алекс, открыл было рот, но тоже смолчал, сами же поручили выкручиваться. Олеся, девушка весьма здравомыслящая, даже бровью не повела, а Анжелка, по-моему, Анджею всегда в рот смотрит. Как мы подшучивали, состояние три “в” — влюблена, восхищена, возбуждена.

Возможно я преувеличиваю и только мне способ Анджея показался немного иезуитским. Он, в отличие от нас, воспитывался в семье, из страны с религиозными традициями, а у нас в силу обстоятельств они утеряны. Росли — запрещались, вернулись-мы уехали.

Я, кроме всего из потомственых медиков. А они скорей цинично-критичны. А у некоторых хирургов вообще небольшой “комплекс бога”. Невозможно людей резать без уверенности в себе. Может поэтому меня коробило от болтовни Анджея. Но он, возможно, и сам верил в то, что говорил?

Стас и Олеська из-за отцовской родни, если во что и верили, то к христианской религии были ближе. Тору мы в школе захватили, но учились только в последних классах и воспринимали её больше как предмет необходимый для багрута.

— Как я понимаю, у племени, как и у каждого отдельного человека, есть своя миссия и, если вы ждёте посланников, значит она есть и у нас, — продолжил тем временем наш диппредставитель, входя в раж.

— Но мы не хотим нанести вреда людям, которые приняли нас с таким гостеприимством. Мы не можем неосторожно говорить о времени и месте из которого мы к вам пришли, а, если на то будет воля божья, она направит наши поступки. А пока, мы будем наблюдать, как живёт племя. Но я думаю, что нам нельзя находится здесь долго, это может изменить судьбу народа. Вы должны помочь нам отправиться назад, как шаман чачапойя помог нам прийти к вам. Вы же можете сделать это? — в первый раз голос Анджея дрогнул. Он, как мне показалось, потерял уверенность.

— Самая первая возможность наступит в месяц цветов, — спокойно сказал шаман. Он то ли вид сделал, что не заметил волнения Анджея, то ли принял его как должное.

Выдохнули все. Какое облегчение, появлялись шансы, что домой мы всё же вернёмся. Оставалось понять, когда же этот месяц цветов наступит.

— Но… — продолжил он, — это будет не просто.

— А, ну как же без интриги. Фортуна не могла своё “но” не подбросить, — тут же зашевелилась в башке ехидная мыслишка.

— Сейчас время время Мамы Супайи. Мы провожаем умершую. Её близкие постятся и помогают переходу. В течение ещё восьми дней племя будет скорбить.

Вам пока стоит познакомиться с тем как мы живём. Девушки могут увидеть Дом избранных женщин. Посвящённые, которые не были близки с покойной, познакомят вас с тем как дочери бога сохраняют его кровь и знания. Мужчины могут быть с воинами, правда там говорить с вами не смогут, но язык воина и так краток, действие ценится больше. Вы сможете многое дать друг другу. Я тоже иногда смогу бывать с вами, но у меня есть свои обязанности перед айлью.

Чаупи-тута не посвящён. Ещё не пришло его взрослое время. Поэтому продолжайте учить его своему языку. Некоторое время я не смогу давать ему напиток быстрой памяти, он переносит его чуть хуже, чем я рассчитывал.

— Нам бы хотелось, чтоб ребёнок не получал ядов, — Олеся успела снять у меня с языка эту мысль. Ну, чтож, это говорит только о том, что не одна я хорошо отношусь к пацанёнку и беспокоюсь о нём.

— Пусть всё и будет несколько медленнее, но мы тоже будем узнавать ваш язык. На случай необходимости у нас уже есть возможность общения, — резонно заметил Стас.

— Как пожелаете, хотя мальчику всё равно прийдётся приучать себя к употреблению ядовитых растений. Его путь — путь шамана, а многие составы для проведения обрядов, включают ядовитые растения. Но он из рода избраных, у него восприимчивость к ядам уменьшена кровью бога. И потом, мы специально подбираем детей для их единственного пути. В возрасте семи лет проводят церемонию представления крови. Судьба детей определяется по давно известным признакам, нужным для испытания жизнью, прежде, чем он пройдёт своей дорогой к богу.

— Мы полюбили мальчика, он славный, — мягко сказала Анжела и покраснела, взглянув на Анджея.

— Мы люди, — вдруг без всякой дипломатии вмешался Алекс. Любим, ненавидим и всё такое прочее.

— Боги когда-то тоже были людьми, — улыбнулся Пушак, — кто знает кем мы будем, пройдя между времён.

После ухода шамана, заниматься обычными делами казалось не слишком важно. Но мокрые спины и голодные желудки быстро убедили нас в обратном.

Сегодняшний день, по словам амауты, как и последний день прощания наиболее строгие в плане правил. В поселении отменяются все дела, не связанные с повседневными необходимостями. Кроме самых близких, в эти два дня к усопшей могут прийти все желающие, от заката до полуночи. В первый день будут произносить имена предков и их большие дела, совершённые на благо народа чачапойя. В последний можно принести подарки, которые положат в доме мёртвых рядом с пурунмачос и внутрь него.

— Думаю, хотя бы мне нужно прийти, — посоветовалась я с ребятами. Присутствие “посланника” может быть расценено как знак уважения и признания заслуг этой женщины в глазах других членов общины. Тем более, что я присутствовала при её смерти. И ребёнка вроде как взяла “под крылышко”.

— Конечно, — согласились все. Идти вшестером может и не стоит. Могут найтись завистники. Кто знает, как воспримут такое повышенное внимание другие, особенно из тех, кто рангом повыше. Пушак мужик адекватный, но с остальными мы пока не контачили. Все люди, пойди знай какие подводные камни могут быть в тёмной воде. Надо сначала разобраться хоть чуток в местном раскладе.

— Учитель сказал, что сегодня любой желающий может прийти в комнату слёз. Наверное, нехорошо, что меня туда тянет любопытство, — сокрушался Чаупи-тута перед собственной совестью.

Он совсем не знал ньюста Кукури, но её имя — Голубка, многое говорило о ней. Имена людям не дают просто так. Он пойдёт и почтит её память. И малышку сходит проведать. Ему кажется, что девушка со смешными волосами, обязательно пойдёт в Дом избраных к новорожденой. Пушак сказал, она подарила ей украшение в виде маленькой ладошки. Может это знак божьей руки, чтоб охраняла девочку. А вдруг ей назначена большая судьба..

Сейчас шаман пошёл в дом к гостям, а его почему-то не взял. Нетерпение и ожидание изводили малыша. Он решил занять себя тем, что повторял все слова, которые уже выучил и пытался составить из них осмысленые фразы. Некоторые неизвестные, но часто употребляемые, он выделил отдельно и сложил в своей голове на полочку. А теперь сидел и думал, как, при помощи жестов и уже знакомых понятий, узнать как они звучат на языке пришельцев. Это превращалось в занятную игру и заняло тянущееся бесконечно время.

Амаута вернулся и до заката они готовили новую порцию вчерашнего состава. Занимались подготовкой вечерней церемонии. А ещё в эти дни он познакомился с другими учениками школы и они помогли ему устроить свой уголок с наибольшим удобством. Но это были уже почти взрослые парни, а единственный мальчишка почти его возраста почему-то даже не подошёл к нему. Чаупи-тута только узнал от старших, что зовут его Тупак — знатный, богатый. Это не было его взрослым именем. Один из учеников сказал, что он сын ньюста Вилка, старшей женщины дома и верховного вождя.

Имя ньюсты Вилка было известно всем общинам племени. Она убила, во время паломничества в Мёртвый город, вождя шуар — охотников за головами, который нарушил древний договор дававший проход в разрушеный город в сельве.

Раньше там жили предсказатели и шаманы чачапойя. Сельва давала им нужные растения и минералы для пророческих ритуалов и лечения людей от болезней. Но однажды самый сильный из посвящённых предсказал приход четырёх стихий. Сначала большой воды, потом посланников воздуха — страшных эпидемий, косивших людей с такой быстротой, что шаманы не успевали их лечить. На следующий год земля затряслась и открылась широкая трещина полная огня. Городские жилища, построеные так, как учили боги, чтоб выдержать гнев земли, всё таки разрушались. Это не была обычная огненая гора. Земля открыла огнедышащую пасть на много-много тупу, далеко в леса. Пожары гнали людей и животных с насиженых мест. И шаманы, спасая древния знания уходили к горе рыдающих духов.

Спустя годы, три больших года солнца, огненный демон неожиданно умер. Сельва быстро вернула свою власть. Но на земли, раньше принадлежащие племени пришли другие. Они называли себя шуар, что на их языке означало просто люди. Боги испытывают преданных и посылают им разных соседей. Глядя на них проще увидеть, какими мудрыми были законы, данные Ждущим.

Воины облаков не любили сельву. Но, в ныне мёртвом городе, оставался храм-близнец, построеный богами. И, если в Куэлап стоял храм Ньявпа (прошлое), то в городе шаманов-Пача(будущее). Для их постройки долго искали места силы. Храм остался единственым не разрушеным зданием города. И раз в год шаманы должны были возвращаться к нему. Так прказал Инти.

Сначала народ шуар был малочислен и вожди их общин боялись чачапойя. Они заключили с ними мирный договор. Меняли нужные шаманам растения на изделия из металла, который обрабатывать не умели. А так же давали свободный допуск к храму. Но постепенно в леса приходили всё новые пришельцы. Воины облаков не знали от какой беды бежали эти малорослые злобные воины. Их обычаи казались им мерзкими. А уж этот ритуал носить на себе уменьшеные головы врагов..

Инти учил, что только самый смелый воин не побоится оставить в живых врага, который храбро сражался. А хитрые лесные карлики не выходили на честный бой, а стреляли из чащи ядовитыми стрелами. И однажды отряд шаманов был предательски расстрелян, а договор нарушен.

Ньюста Вилка тогда ещё совсем юная предсказательница и умелая воительница была ранена и, если бы не кровь бога, дающая особую защиту от ядов, погибла бы со всеми.

Шуар подошли к врагам и, бросив свои духовые трубки, направились отрезать головы убитым. Такого боя карлики не видели никогда. И больше уже не увидят. Вождь и восемь лучших воинов пали в течение нескольких мгновений. А остальные разбежались как крысы.

В этот год храм остался пуст. А женщины и дети шуар, оставшиеся без лучших воинов и охотников не пережили сезона дождей. Одна община погибла, но это ничему не научило других. С тех пор каждый поход к храму превращался в опасное предприятие.

Сын вождя не обладал благородной храбростью ньюсты. Он больше походил на отца. Сильный, красивый, но хитрый и злобный, как шуар. И если вождь чачапойя не обладал неограниченой властью(главные вопросы племени решал совет), то среди воинов в последнее время зрело недовольство из-за жестокости и завистливости их военноначальника. И скорее всего недалёк был час поединка, который сместит верховного. Но воин был силён и его подлый нрав давал ему преимущество среди честных воинов. Пока ньюста Вилка благоволила ему, как отцу своего ребёнка. Мальчик жил с отцом. В Доме могли расти только девочки и вождь пользовался желанием матери почаще видеть сына и мелким шантажом и прочими хитростями добивался от женщины желаемой поддержки. Но и она слепой не была. Конфликт зрел.

Каждый ученик шамана, свободный от дневных забот о теле умершей, должен был провести одну ночь в комнате слёз с близкими, охраняя вход от злых духов, желающих украсть душу ещё не нашедшую Путь. Сегодняшнюю ночь взял на себя амаута, чтоб научить маленького ученика видеть и охранять. Ведь когда-то он должен будет делать это сам.

Чаупи-тута стоял у курильницы с ароматной травой и голова немного кружилась. В комнате раздался женский голос:

Голос в голове становился шире, расползался и превращался в сияние из которого вдруг поползла зловещая чёрная тень.

— Ты видишь его, мальчик? — возник в его голове голос учителя.

— Да, — не в силах шевельнуться, одними губами выдохнул он.

— Запоминай..-голос учителя вырастал как дерево, разбрасывал слова-ветки и расцветал красками тонов, как цветут орхидеи:

Тёмная тень сгустилась и начала проталкиваться сквозь яркий свет, как выходит голова ребёнка из лона матери, и в этот момент шаман ударил по ней палицей из розового камня…

10 октября-18 октября.

Я смотрела с какой скоростью исчезают чистые листки в блокноте и понимала, что надо поменьше писать о нас и побольше о них. Поэтому сразу к делу.

Вчера я таки побывала на “поминках”. Народ шёл вереницей. Было понятно-женщину любили. На пороге я споткнулась в потёмках, и что-то лёгкое и мягкое скользнуло по моему лицу. Я подставила руку и в неё опустилось маленькое птичье пёрышко. Мистика. Вчера Анджей спросил у шамана как звали умершую женщину. Он хотел помолиться. Голубка. Вот уж не орнитолог, не знаю какой птице принадлежало пёрышко. Но. То ли мы становимся более религиозны, то ли жизнь так пошутила со смертью.

На пороге комнаты стояла сладкая парочка: шаман с огромной булавой в руке и его ученичок. Конечно, этот маньяк его опять чем-то обнаркошил. Глаза стеклянные, зрачки как маковое семечко. И воняет из жаровен какой-то дрянью. Любитель травки вдруг повернулся и ушарашил своей палкой с набалдашником в виде вентиля что-то, видимое только закинувшимся, под потолком. Народ уважительно обошёл обдолбаного воителя.

В комнате сидели женщины чинным рядком, глаза опущены. Но они такими нанюхавшимися не выглядели и потому я решила, что Пушак чего-то добавил орально, для пущего эффекта. Однако проверять на себе не хотелось. Из “присутствующих здесь дам”, знакомой показалась только старшая. Точно, это она присутствовала на операции. Она же произносила монотонно непонятные мне слова. Пройдя вокруг за людьми и повернувшись, чтоб выйти, я наткнулась глазами на входящую пару. Красивый мужчина с широкими плечами и неприятным взглядом, а за ним женщина с совершенно таким же лицом, какое только что осталось сзади.

— Меня тоже торкнуло? — моя голова машинально дёрнулась туда и обратно. Близняшки!..И как я сразу не поняла. У вошедшей было совсем другое выражение лица. Что-то лисье проглядывало в чуть косящих глазах. Однозначно, парочка мне не нравилась. Думаю стоит узнать кто они. В них проглядывала властность. А от тех, кто имеет возможность наследить в твоей судьбе, стоит держаться либо очень далеко, либо очень близко.

Наутро за нами пришла девочка со слегка отмороженым личиком. Такое ощущение, что она спала на ходу. Она отвела нас к Дому избраных, где ребят встретил молодой воин и позвал на площадку типа плаца, где тренировались юноши и девушки примерно от двенадцати до пятнадцати лет. А мы с девчёнками прошли в помещение, где наша провожатая передала нас с рук на руки старой, но крепкой женщине. Мы переходили из комнаты в комнату и я несколько устала от охов и ахов Олеськи и Анжелки. Почему красотки так заточены на тряпки и побрякушки? Они и так хорошенькие. У меня в глазах рябило от мастерских, где женщины работали на ручных и установленых у стены вертикальных ткацких станках, швейных, красильных, ювелирных. Потом нам показали кухни, комнату, которую я определила, как классную. Когда я уже было хотела напроситься, нас довели до детской. За младенцами присматривали несколько женщин.

Что было странно, новорожденные были примерно одного возраста, как-будто их в инкубаторе высиживали. Я поинтересовалась этим у провожатой, и обьяснение оказалось простым. Женщины Дома выбирали временных мужей после праздничного ритуального боя и поэтому дети появлялись в очень небольшом временном промежутке. Мужчинам, взятым продолжить род Инти, давали специальную пищу из корня маки, которая делает их неутомимыми любовниками и способными к быстрому зачатию, так как она повышает качество семени. Вау! Надо поглядеть, что это за мака такая.

Кто-то тронул меня за рукав. Женщина, с глазами лучистыми, как драгоценные камешки, подвела меня к маленькой сиротке. Малышка ворочалась в подвешеном гамачке из тёплого шерстяного куска ткани и сосала кулачок. Я взяла её на руки и присела на низенькую скамеечку. Она раскрыла ротик и быстро-быстро заворочала головёнкой — искала грудь. Поняв, что кормить не станут тут же скуксилась и заскрипела. Я погладила мягонькую щёчку пальцем и вздохнула:”А мне-то доведётся своих кормить? Не плачь, птенчик, при таком количестве мамаш тебя голодной не оставят.”

Эти дни траура прошли быстро. Каждый нашёл себе занятие по вкусу. Олеська толклась в швейной мастерской. Она всегда любила что-то этакое сконструировать и в один из вечеров вплыла в шерстяном платье-тунике до косточек, затканом затейливым узором с вплетёнными золотыми нитями. Непрошитые до конца боковые швы оставляли открытыми стройные Олеськины ножки в сандалиях с золотыми бляшками. На плечах сколотая булавками накидка, тоже из тонкой шерсти с узорной каймой. Анжелка позеленела от зависти. Парни пустили слюни. На следующий день обе щеголяли в шикарных тряпках.

А мне в брюках было удобнее. Мы с Чаупи-тута излазили весь город и окрестности. Он наконец-то отдыхал от наркоты и с удовольствием носился везде со мной, и уже даже мог составить простенькие фразы из выученых слов. Надо сказать, у него был подход, как у грамотного преподавателя. Этот малявка выделил наиболее употребимые слова и устроил мне целую угадайку, пробуя изучить глаголы.

Однажды я увидела в городе того человека, который заинтересовал меня на поминках. Жестом указав на него, спросила:” Кто это?”

— Большой, — рукой подкрепив слово, а потом даже вспрыгнул на камень и повторил жест, — большой воин.

— Вождь? — догадалась я.

— Вождь..-Чаупи-тута пожал плечами и словно попробовав слово на язык повторил его.

Мне стало любопытно, куда направляется отряд во главе с вождём и почему в его рядах так много совсем молоденьких парней. Вышли через узкие ворота за территорию крепости. Мой спутник, судя по всему тоже был не в курсе. Мы не хотели нарваться на недовольство вождя, поэтому следовали на отдалении.

Группа остановилась, старшие воины начали выстраивать молодёжь и давать им указания. Часть взрослых отделилась и устанавливала полосу препятствий. А, когда воины полезли в гору и стали выставлять на вершине в ряд что-то издали напоминающее светло-серые камешки Чаупи-тута очевидно додумался до того, что пришло в голову и мне — затевалось какое-то состязание. Мы устроились на камнях и решили понаблюдать. Обожаю всяческие спортивные соревнования. Только как же траур? Нет, очевидно, это экзамен, а не просто развлечение.

Ясно, что малявка не обьяснит мне что происходит. Ничего, что не дотумкаю, у шамана выпытаю. Заодно и свои ощущения о характере вождя проверю. Вообще, было довольно странно, что он не пришёл и не поинтересовался “божьими посланничками”, тогда как у нас перебывало уже полгорода. Борьба за сферы влияния? Наше появление подкрепило положение Пушака и нарушило как-то планы вождя? Тогда нам могут накидать по-тихому.

Тем временем всё было готово к началу. У символической черты застыли четырнадцать мальчишек. У-у-у! А девчёнки где же? Тренировки вроде как вместе проводили, а экзамен в воины, видать, только для ребят. Девушки прошли курс самообороны. Да. ну, собственно, в израильской армии женщин в боевых частях тоже не так много. Как по мне и правильно. Война в принципе дело мерзкое, а женщина с оружием, идущая убивать, вообще нонсенс.

Вождь что-то гаркнул и махнул рукой. Мальчишки рванули. Добежав до высокого дерева засуетились, поднимая что-то с земли. Приглядевшись, я поняла, что они мастерят луки. Ага, вот для чего, слева между деревьев, натянули верёвку с сухими тыквами-горлянками. Полетели первые стрелы. Многоборье. Класс! Тут уже группа развалилась. Пятеро уже бежали дальше кучкой. Дальше трое по одному, пара, ещё пара. Двое возились дольше всех. Следующее испытание — пращи. И тоже собственного изготовления. Ну, правильно, оружие такого рода каждый должен уметь сделать сам. Только почему-то сразу они стрелять не стали. Навесили на пояс, ищут подходящие камни. О! На вершинку-то не пошли по тропе. Часть горки была двухъярусная. И до уступа нужно подняться по отвесной стене. Как интересно! Они используют для подъёма ножи. По два у каждого. Дальше тропка серпантин. Ничуть не проще. Мелкие камешки сыпятся из-под ног.

Над горой кружит кондор. Бдит. Суд высшей инстанции. Небо синющее. Боже, какая красота…

Последнее испытание. Те самые камешки на вершине. Их надо сбить? Тогда почему двое целятся в один и тот же? Второй. второй сбил! Помчался назад. Первый тут же поменял цель. Стали подбегать другие. Прибежавший первым гордо вскинул руку вверх. В ней была фигурка орла.

Мне надоело называть странную девушку, странной девушкой. Но сколько я не слушал её всё время называли по-разному. Ир, Ирчик, Иришка, Ирка… Когда в очередной раз она назвала меня по имени, я приложил руку к груди и сказал: “Чаупи-тута” и протянув руку к ней спросил: “Ирка?” Она засмеялась и погрозила пальчиком:”Ирина..”

Сегодня последний день траура и я остался в школе. А вчера мы забрели к гончарам и долго наблюдали как из полос вылепливали большие горшки для зерна. Ирина развеселилась, с удовольствием мяла глину и в конце концов вылепила птичку, потом проделала в ней две дырочки под углом, что выминая внутри и аккуратно прочищая отверстия. Потом дунула в одно и птичка свиснула. Она показала гончару, что это для меня и оставила, чтоб высушить и обжечь. Обязательно забегу забрать этот удивительный подарок, когда церемония закончится. Интересно какой подарок есть у неё для уходящей. Сегодня все несут ей небольшие вещицы, церемониальную еду, цветы…

В этот день нет стражи. Мама Супайи сама хранит Кукури от демонов. Они уйдут в полночь. Но мы с учителем всё равно находимся здесь. Женщины, которые поминали подругу оставили дары и ушли, давая место другим, желающим проводить её. А вот и Ирина. Прошла мимо, глянула тёплыми серыми глазами и положила на место для приношений маленькое зеркальце. У мамы было зеркало из серебра, но оно не показывало отражение так чётко. Я успел заглянуть краем глаза. И обомлел. Я никогда так ясно не видел своего лица. Оно показалось мне незнакомым.

Перед наступлением полночи Пушак открыл отверстие в потолке, куда должна была улететь душа Кукури. Свет луны вдруг проник в комнату слёз и шаман запел:

19 октября.

Два часа мы шли по узкой долине, заросшей лесом, вдоль склона горы. Девчёнки несли факелы в начале процессии, а я тащилась сзади. Пушак вёл нас в пещеру тысячи криков. Днём нас предупредила та самая пожилая дама, что знакомила нашу компанию с Домом избраных женщин, чтоб мы не ложились спать, так как отправляемся в небольшой поход. По традиции уходящие должны покинуть город до рассвета. Поэтому, сразу после полуночи, тело плотно обёрнутое тканью, уложили на носилки и четыре старших помощника шамана вынесли их из города через южный выход. Весь вечер Алекс и Стас делали факелы. Технология была Стасова. Он где-то вычитал, что такие факелы горят несколько часов. Накололи длинной щепы ножом. Между ней проложили куски сухого мха и плотно стянули пучки верёвкой до середины, обернули корой и связали снова. Получились толстые длинные полешки. Горели они мрачновато-кровавым цветом, но хватило их действительно до того момента как начало сереть. Но к этому времени мы подошли к глубокому оврагу по дну которого тёк мелкий быстрый ручей. Между деревьями на разных концах тянулись толстые лианы. Один из наших спутников крикнул совой. И на той стороне в ветвях дерева показалась фигура. Вдоль одной из лиан, на тонкой верёвке перетянули и закрепили канат. Сначала переправили носилки, закрепив с четырёх концов верёвки и подвесив их на крюк, перетянули через препятствие. Нас по очереди усаживали в корзину и перевозили по-одному. Слава всем святым, девчёнки истерик не устраивали. То ли слишком устали для кокетства, то ли серьёзность обстановки обязывала. После нас переправу опять надёжно замаскировали от посторонних взглядов.

Кстати заметила за собой, что пишу о девчёнках так, как-будто я к ним не отношусь. Ничего такого, я вполне традиционно сексуально ориентирована. Просто пацанка по характеру.

У входа в пещеру и пришлось брать новые факелы и снова окунаться в надоевшую темноту. Ноги гудели, глаза пекло от недосыпа и напряжения. Процессия разделилась. Носилки унесли в коридор уходящий вниз. А мы с шаманом остались наедине в просторном зале. Стены его были обработаны и выровнены. Пушак сказал, что мы можем здесь отдохнуть. За нами прийдут когда закончат все процедуры с телом. Мы едва разобрали свои походные принадлежности и свалились на шкуры. Сон был крепким и без сновидений.

Лично я проснулась от голода. Какая-то мерзкая зверушка наставила засосов в моём желудке. Я покопалась в рюкзаке и нашла спинку вяленой рыбки и картоху, которую мы вечером от скуки пекли в жаровне, чтоб чем-то занять время. Когда я ушла отнести подарок Голубке, мою долю засунули в рюкзак, а вернувшись, я о ней забыла. Теперь заначка оказалась кстати. Высунув голову в темноту, я прислушалась. До ушей доносился далёкий фоновый шум. То ли ветер бродил по длинным узким проходам, то ли где-то внизу выли адские псы. У-у-у! Пошутила я сама с собой. Счас Бабайка прийдёт, у Ирки рыбку отберёт.

Вдруг вдали показался приближающийся свет факелов. А вот и он. Вышеупомянутый Бабай Барабашкович. Я попинала Анджея. Не то чтоб конкретно его попинать хотелось, просто лежал ближе всех.

— Народ, подъём. За нами идут, вроде. Девчёнки поспешили встать и начали спешно прихорашиваться. Анджей сел и потёр спину, очевидно пинок оттирал или ещё на один напрашивался, для массажа затёкших мышц. Алекс потянулся и толкнул Стаса, который снова было пристроился подремать ещё чуток.

Вошёл Пушак. Два незнакомых мужика принесли пожрать. Мой сосун съеденым не удовлетворился и я присела докармливать. Шаман некоторое время сидел молча, ожидая пока мы удовлетворим первый голод. И как-будто собирался с мыслями.

— Я хотел поговорить с вами без лишних свидетелей. Для всех вы отправились сначала пещеру тысячи криков, чтоб пообщаться с мудрыми. Здесь живут самые старшие шаманы, которые не хотят брать на себя бремя ответственности за дела живых и занимаются подготовкой мёртвых к их другой жизни. На самом деле я хочу рассказать вам о тех проблемах, которые мешают племени и могут навредить вам. Когда мы вернёмся, луна вступит в фазу подходящую для большого праздника. На нём племя будет чествовать вас, как посланников Инти. Ваше появление, как вы понимаете, укрепляет положение шаманов, как хранителей учения золотоволосого бога. А наш вождь рвётся к единоличной власти. И его жена ему под стать.

— Что-то в этом духе и предполагалось, — заметила я.

— Конечно, вы заметили, что вождь не почтил вас своим присутствием. На совете он обьяснил это тем, что ждёт большого праздника, когда дети богов покажут свои божественные силы. Он готовит какую-то пакость. В учении Инти ничего не говорится о повторном посещении самих богов, а только о их посланниках. И я понимаю, что вы просто люди и, действительно, не нам судить о планах богов. Но и мы просто люди. И люди очень разные. То, чему нас учил Отец, помогает племени выжить, но вождь хочет только власти. Ему жжёт душу зависть к жизни отступника Инки. К его богатству и, главное, всевластию.

— Расскажите нам побольше о нём самом. Для того, чтоб противостоять человеку, нужно знать его слабые и сильные стороны, — попросил Алекс.

— Именно этого я и хотел, — Пушак помолчал, решая с чего начать. Вы должны понимать, что скорее всего его зависть имеет под собой длинные корни. Его отец был большим воином. Вождём. Но не чачапойя, а уари. Он попал в плен, когда во время войны наши воины полностью уничтожили отряд уари. Их глава дрался и попал в плен будучи тяжело раненым. А чачапойя чтят сильных и храбрых врагов. Его лечила целительница дома и полюбила его. Побеждённым вождям не прощают погибших, а его место очень быстро перестаёт быть свободным. Возвращаться ему было некуда. А остаться живым, в племени победителей он мог только по законам чачапойя. Пройдя весь путь янакуна. Наш тогдашний вождь был человеком мудрым и понимал, что племя может приобрести замечательного воина, если не ущемить чести пленного. И он отправил его, после выздоровления, на добычу камня. Где он не был униженным на глазах горожан, а был первым среди равных, среди таких же янакуна, как он. Через пять лет, после ритуального боя, Лука, а так его звали, потому, что он был левшой, стал полноправным представителем племени. И посвящённая — Хава, родила ему сына. Но женщина Дома может выбрать жизнь в семье только до посвящения. А встретились влюблённые уже будучи взрослыми людьми. И целительница-это вся жизнь, в ней мало места для остального.

Мужчина избранной недолго остаётся свободным, он желанен для любой женщины племени. Но Лука не захотел другой женщины. Память и тоска вызывали в нём только ярость, и не было рядом любимой, чтоб погасить её. Сыновья обычно воспитываются в семьях отцов, но, поскольку семьи так и не вышло, мальчик рос между Домом и казармами. Рос, поражая всех красотой и статью. Отец учил его тому, что было его ремеслом. Науке быть воином. Хорошо учил. Мальчик побеждал сверстников и даже старших. А зависть побеждённого не укорачивает злого языка. И дети, зачастую, бывают очень жестоки. Особенно к сыну чужого, бывшего раба, врага, рука которого оставила много сирот. Когда отца унесла болезнь, пришедшая с ветром насланым шаманами врагов, и целителям не удалось спасти всех, мальчик был достаточно взрослым, чтоб жить с воинами, но недостаточно мудрым, чтоб победить обиду. На богов, что не сохранили отца и на мать, за то, что не отдала им всю себя. Детская любовь сильна, но эгоистична. Впрочем, на мать долго злится не пришлось. Она заразилась одной из последних и была измотана долгой борьбой с поветрием, от которого спасала других.

Парень прошёл последний экзамен через три луны после её смерти и получил имя Вакралла — сильный, как бык. Но кто знал, что он был ещё и хитрый, ядовитый, как змея, потому, что мало кого он допускал к себе.

Пушак поднялся и заходил из угла в угол. А мы выдохнули, потому что слушали его рассказ, как дети сказку, срашную, но увлекательную, забыв соотнести её с собственной судьбой.

Вошёл давешний мужичок-кормилец.

— Мудрые ждут, — доложил он шаману.

— Прервёмся, — сказал Пушак. Продолжим позднее. Сейчас вы должны встретиться с нашими старшими. Не скрывайте от них ничего. Всё, что будет сказано здесь, здесь и останется. Возможно, что ваши слова принесут пользу племени и ваша миссия станет явной.

Мы спускались по узким штольням. Становилось всё холоднее и звуки, которые слышались нам наверху как фон, обретали новую форму. Нас ввели в огромную пещеру.

Посредине находилась возвышенность, высеченная из основной породы в форме большой квадратной ёмкости с невысокими бортами. Она была полностью засыпана крупной каменной солью, смешанной с древесной стружкой какого-то очень пахучего дерева.

— Там в течение 30 дней будет находиться тело Кукури, — пояснил Пушак. Потом его наполнят смесью ароматных трав, высушеных прошлым летом и обернут хлопковыми полосами, пропитанными горячим воском. Зашьют тканью и нанесут ритуальный рисунок. В Доме Мёртвых уже готовят глиняный саркофаг, который будет запечатан после того, как девочка найдёт в нём свой покой.

Зал не просто был необычным. Он был уникальным. Множество дыр разного диаметра делали его похожим на огромную головку сыра. Отверстия, очевидно имели продолжения в виде ходов и коридоров, соединённых с выходами наружу. Поэтому ветры гуляли внутри и создавали какофонию странных звуков. Как будто все, кого готовили здесь к уходу в мир иной, оставили здесь свои голоса. Сухой, очень холодный воздух пробирал до костей и мы поспешили покинуть это негостеприимное чудо природы. Одна из сырных дыр, большущая, как-будто её выгрызла гигантская каменная мышь, вывела нас в коридор поднимающийся уже наверх, уходящий ещё дальше в толщу горы. Наверное он был тупиковым, потому что стало несколько теплее. Начали попадаться закрытые пологами проёмы, за которыми скорее всего находились жилые помещения. Проход, сохранявший первоначальный размер вывел в зал, много меньшего размера. Посредине в выдолбленном углублении горел огонь, возле которого сидели несколько седых старцев с длинными бородами.

— Нет, наверное, существует какой-то выход для воздуха. потому что запаха дыма не чувствовалось, — подумалось мне.

До вечера старички нас выжали насухо. Сказать, что люди в возрасте любят поговорить, ничего не сказать. Из нас выняли сведений, как в Мосаде перед предполагаемым терактом. Не рискну тратить дефицитную бумагу на повторение. Нам было предложено оставаться гостями, пока мудрые головы будут переваривать полученую информацию.

Пушак, присутствовавший при экзекуции, решил дать нам отдохнуть.

Чаупи-тута был страшно расстроен тем, что учитель отказался брать его с собой. Сказал только, что поход слишком тяжёл для него.

Утром его разбудили пинком в бок. Он открыл глаза и увидел того чванливого мальчишку, от которого инстинктивно старался держаться подальше. Сына вождя. До сих пор ему это удавалось. Он вообще проводил в общей спальне не больше времени, чем требовалось для сна.

— Вставай, шаманский любимчик, — ядовито прошипел обидчик. Давай-ка, приберись в комнате, нечего отлынивать от работы, сегодня твой черёд. И шевелись. Все твои защитнички далеко.

Малыш не боялся тяжёлой работы, хотя родители любили его и непосильно не нагружали. Он не стал возражать, молча поднялся и взялся за дело. У него не было никакого желания ссориться. Особенно по пустякам. Да ещё с сыном вождя. Старательно выметая мусор, он тихонько подглядывал за, развалившимся на своём спальном месте, соучеником. От таких как он всегда можно ждать какой-то подлости. Но тот пока валялся и посвистывал. Чаупи-тута расслабился и не заметил как маленький негодяй подкрался и с силой толкнул его в спину. Ничего подобного не ждавший, малыш растянулся на весь проход и больно сбил колено. Закусив губу он начал подниматься и уткнулся в колени одного из старших учеников.

— Тупак, ты закончишь уборку, — твёрдо сказал тот. А ты, — обратился он к морщившемуся от боли новичку, — пойдёшь со мной.

Нашкодивший хулиган недовольно заворчал, но, увидев сверкнувшие яростью глаза старшего, замолчал.

— Наверное его тоже обижали поначалу, — решил для себя мальчик.

Он получил одновременно и врага и нового покровителя.

20 октября.

Утром, шаман решил порадовать дорогих гостей экскурсией к водопаду. Прям, представитель местного турагентства. Когда он по дороге начал рассказывать легенду-ужастик о беловолосой сирене, пояснив, что эти слухи распространялись, чтоб скрыть, находившуюся неподалёку пещеру старцев от любопытных глаз, мы поняли, что Гокту мы всё таки увидим. Легенда с небольшими купюрами сохранилась до наших дней.

Предполагалось, что эта сирена заманивает своим голосом путников. А тех, кого очарует прекрасная дева, съедает громадная змея. В наши дни откуда-то вылез неизменный горшок с золотом, как-будто самой девушки для наших современников уже не достаточно.

Пушак рассказал, что, когда ветер дует в сторону водопада, дырявая гора издаёт звуки, слышимые наверху. Что и должно изображать чарующий голос сирены, а на самом деле — банальный сквозняк.

Он таинственно намекнул, что есть ещё кое-какие штучки, в случае необходимости, поддерживающие вымысел. Не успели мы уточнить какие именно, как густая растительность вдруг открыла перед нами место, где властвовал ВОДОПАД. Именно так. СО ВСЕХ ЗАГЛАВНЫХ БУКВ. В воздухе стояла густая водяная завеса. Шум воды мы слышали издали. Здесь он ревел. Верхняя часть скрывалась высоко, была затянута густыми облаками тумана и рассмотреть её снизу не представлялось возможным. Вдоволь налюбовавшись мы прошли по течению небольшой речки вдоль скального хребта и наткнулись на очаровательное озерко-запруду.

— Здесь живёт сирена? — cпросила Олеська, стрельнув глазками в живописно-мужественного гида.

Надо сказать, Пушак мужчина привлекательный. Ничего странного, что Олеська заигрывает. Иногда и у меня щекотало в животе от одного взгляда на этот разворот плеч и чуть раскосые умные глаза с длинными ресницами.

Шаман неожиданно смутился.

— Может искупаемся? — гнула своё соблазнительница, увидев, что таки нашла благодарного зрителя.

— Вода холодная, — буркнула я, — неожиданно разозлившись и на Олеську и на Пушака.

Но парни поддержали.

— Когда ещё отмоемся? Погодка-то, шепчет..

И действительно денёк был тёплый, солнышко расходилось во всю.

Тем не менее, сама заводила уступила первенство парням. Пока они купались и отстирывались, мы перебрасывались шуточками на тему заморозки материала, для оплодотворения будущих поколений. Парни долго не плескались. Вода с гор и правда холоднющая. Но всё равно ощущение чистого тела безумно приятное. Это я ощутила на себе, поменявшись с ребятами местами. Пушак задумчиво сидевший на бережке, пока хлюпались мальчишки, скромненько повёл их к соседней полянке, когда Олеська демонстративно размахивая курткой над головой, подпевая себе тарам-тарам-тарам, танцующей походочкой пошла к воде. Анжелка, не будучи против покрасоваться перед Анджеем, тоже начала скидывать вещички поглядывая через плечо.

— Увидите змея, орите, — хохотнул Алекс, уходя.

Мерзлячка Анжела выдержала в леледяной воде только необходимый минимум. Мне тоже простудиться не улыбалось, только Олеська из вредности ещё полоскалась, распустив длинные косы, когда мы, дрожа, кутались в полотенца. Хорошо хоть они в рюкзаках остались вместе с причиндалами для мытья. Вещи, котрые шаман потрогал, обнюхал и чуть на язык не попробовал. Олеська двинулась к берегу и мы, без задней мысли пошли к своим. Оглянувшись я увидела сквозь заросли, что она возится с волосами. Ну, это теперь у неё займёт много времени. Зря распускала. Мокрые косы расчёсывать — та ещё радость.

И правда, мы уже довольно долго с мужичками сидели на полянке. Шаман, к удивлению, от наших полуголых тушек, смущённым не выглядел. Очевидно вгонять его в краску была прерогатива нашей красотки. Конечно, она и местным фору даст.

Вдруг со стороны озерца послышался такой визг, как-будто там жила не сирена, а баньши. Или, если сирена, то, как минимум автомобильная. Парни подорвались, как на ёжиках под задом и, не сговариваясь рванули за, летевшим пулей, шаманом. Мы тоже дёрнули было, путаясь в полотенцах, но нас вдруг тормознул другой звук доносящийся с той стороны. Это было ОЧЕНЬ громкое шипение…

Мы стояли в столбняке и не знали что нам делать, то ли бежать за ними, то ли прятаться. Тут за нашей спиной возник рослый воин и приложив палец к губам, показал знаком пригнуться и следовать за ним. Откуда он взялся?

На полусогнутых, мы влезли в густую растительность у скалы и попали прямо в замаскированную длинную пещеру. Тут находился ещё один воин.

В самом дальнем конце горел огонь, на котором нагревался громадный горшок, накрытый тяжёлой, плотно пригнаной крышкой. Сбоку отходил сужающийся носик, как у чайника, закрытый пробкой с дыркой для верёвочки. Верёвка накрепко привязана вокруг валика на конце носика. Чтоб пробка не улетела? Конструкция напоминала примитивный паровой котёл. Вода внутри нагревалась и когда давление пара поднималось пробку должно было выбивать и пар с шипением выходил в двухкорпусную трубу с раструбом. Второй корпус скорее всего был резонатором, чтоб звук усилить. А раструб действовал как мегафон. Это я так всё красиво расписала, не потому, что сама такая грамотная. Анжелочка наша — инженер и раскрасила терминами мою писанину. Мы быстро допёрли, что шипело и зачем. А вот что там с Олеськой? Но мужички в пещерке вели себя спокойно, даже о чём-то перешёптывались с улыбочками.

Кусты зашелестели и все наши по одному забрались внутрь. Мокрую, задубевшую пострадавшую отправили греться к огню. Воины покинули помещение по каким-то своим воинским делам.

— Ну вы нам подогрели легенду! На много лет вперёд, — вдруг восторжено заржал Пушак.

Мы такой бурной реакции за ним прежде не замечали. Поэтому уставились на него с некоторым удивлением.

— Я должен извиниться перед вами. Мне докладывали, что уже несколько раз в окрестностях видели охотников за головами. Раньше они никогда не выходили из сельвы так далеко на наши земли. Не нужно было вести вас сюда, не будучи совершенно уверенным в безопасности похода, — и Пушак снова покраснел.

— Ну, конечно, экий хитрец! — вдруг дошло до меня. Стратег… Извиняется он. Да он же специально Олеську провоцировал! Вон сейчас он, и, прежде воины, никакого повышеного внимания, а тем паче смущения при виде наших апетитных задиков не проявляли. Нет совесть-то у него присутствует, но Олеськой он банально воспользовался. Для поддержания сказочки про сирену. Могу даже представить что там произошло. На бережок каким-то хитрым способом вывели тех охотников. За нами небось всё время наблюдали. Охраняли. Могли конечно попасться все трое. Но какая большая разница: одна сирена или три? Ну шипением они скорее всего и раньше баловались. Стоят секреты, окрестности горы охраняют. Есть пещерка, где отдохнуть-погреться можно. Водичка даже тёпленькая есть. Все условия. И змей пошипит время от времени и ночью не мёрзнем.

Шаман глянул на мой осуждающий взгляд, допёр, что его спецслужбовская идея раскрыта и совсем втянул голову в плечи. Но, почему-то Олеськино унижение удовлетворило мою внутреннюю жабу и я вдруг заговорщицки подмигнула амауте. Потом прыснула.

— Наверно чешут сейчас страшные людоеды со скоростью курьерского поезда, — я закрыла рот руками, чтоб не шуметь. Потом подумала, что теперь чего бояться? Наверное на километр вокруг больше никого и нет.

Вернулись уходившие воины. Что-то нашептали шаману на ушко.

Он позвал нас наружу. Наши вещички так и лежали сиротливой кучкой. Недосмотр! А если бы увидели? Хотя, если шипело отсюда, то уж в эту сторону никто бы точно не бежал. Мокрое шмотки бельишко повесили сушить. Оделись на голое тело. Пушак растянул свой мешок. О! Классный тормозок. Пережитое волнение и купание аппетиту только помощь.

Под неспешную трапезу вернулись к вчерашнему разговору.

— Я не всё успел рассказать вчера. Хочу дополнить. Мудрые люди говорят, что мужчину делает его женщина. Может быть у Вакралла был шанс. Но он не искал любви и привязанности. Ему нужно было высокое положение. Самое почётное для воина — продолжить кровь бога с избранной женщиной. Но будущему властителю нужно было имя. Тот год был чёрным для чачапойя. Сорвался поход в Мёртвый город, погибли шаманы, и юная предсказательница, совершавшая своё первое паломничество перед посвящением Дому, едва выжила. Правда убила врагов и их вождя и получила славное имя Вилка — великая. На эту девушку и нацелился Вакралла. Одногодки, только принятые во взрослую жизнь, молодые, красивые, сильные. Почему нет?

Но у Вилки есть сестра-близнец. Близнецы — это вечное соперничество. На празднике должны были дать имена обеим, но одна получила славу, а вторая зависть и прозаичное имя Авак-ткачиха. Правду сказать, она действительно отменная мастерица, и Дом рад был бы её присутствию, но, не снискав почёта, она пожелала получить богатство и мужа-воина. И отказалась оставаться среди избраных. Свою работу она продаст на любом кату, за золото и украшения. Самый красивый мужчина будет её мужем, вот тогда сестра изойдёт жёлчью от зависти.

На самом деле всё вышло наоборот. Красавец-воин дрался за право быть с её сестрой. А она без памяти влюбилась именно в него. Ревность толкнула её на преступление. Перед первой ночью она, якобы, пришла пожелать сестре продлить кровь здоровым ребёнком. На самом деле, подлила в питьё парню настой трав, который должен был лишить его на время мужской силы. Старшая Дома обнаружила подмену. Вся пища и питьё будущего отца для крови бога тщательно проверялась. И помогли только слёзные просьбы Вилки-не наказывать сестру, скрыть случившееся, потому что причиной была любовь. Я тогда только стал верховным и считал, что наказание не принесёт ничего кроме злобы, не разглядел за любовью зависти и мы замяли происшедшее. Конечно, с Авак мы были строги, и она отработала два месяца в пользу Дома, получая только самую простую пищу. Но мы не стали позорить её сроком янакуны. Кроме нас и сестёр никто об этой истории до сих пор не знал. Но вы сейчас должны понимать с кем имеете дело.

После того, как Вилка зачала, Авак стала добиваться Вакралла. Все женские ухищрения шли в ход, но хитрец уже сам видел все выгоды этого брака и специально мучал будущую супругу, чтоб крепче привязать её. И, получив наконец долгожданный обмен сандалиями, она была в полной зависимости от благоволения мужа. Всё это ничуть не было похоже на гордую и свободную любовь женщины чачапойя.

Чаупи-тута страдал. Ему не хватало общения со сверстниками. В родной деревне он с братом хоть и должен был помогать родителям в хозяйственных делах, но иногда они были веселы и приятны. Как здорово было ловить рыбу, гонять птиц с полей. Все его знали и он был дружен со всеми. А этот чужой город как-то сразу сделал его взрослым. Ладно ещё, когда здесь была Ирина. Она весёлая, любопытная, с ней можно было целыми днями заниматься чем-то интересным.

Сейчас, когда учителя и посланников не было в городе работа и учёба казались ему скучными и бессмыслеными. Вечерами он лежал в общей спальне и думал, что опять сегодня не зайдёт тихонько мама, не погладит по голове, не шепнёт что-то ласковое.

Он решил для себя, что если в следующий раз будет планироваться поход, он обязательно убедит учителя взять его с собой. Пусть это будет трудно, лишь бы не оставаться тут одному, рядом с этим противным мальчишкой.

Тупак исподтишка всё время старался нагадить ему. Конечно старшие ученики, если были рядом не позволили бы этого. Но не могут же они сидеть возле него как пришитые.

Сегодня ему повезло. Узнав, что мать учила его готовить лекарства, старший помощник амауты разрешил ему обновить некоторые простые составы, которыми ежедневно пользовались в городе для лечения недомоганий.

Он толок сухие листья табака, для порошка от насморка и вспоминал слова языка пришельцев. Когда же была готова мазь со смолой мульи для лечения ран, тут же смазал ей свою разбитую коленку. До вечера он сделал ещё рвотное из ипекакуаны. А вот для глазной мази у него не нашлось свежих корней мак-телью и он пошёл сказать об этом старшему.

Тот был занят, проверяя знания Тупака в чтении кипу. Чаупи — тута видел, что это были записи урожаев кукурузы по годам. Деревенский шаман обьяснял ему, что знать это было важно. Шаманы исследуют это в связи с кипу рассказывающими о погоде в годы неурожаев и наоборот очень сытных годов и делают прогнозы-предсказания.

Тупак путался, мямлил и злился от того, что его неудачи видит соперник. Хотя почему он так ненавидит его, Чаупи тута не понимал. Он не сделал ему ничего плохого. Более того, мальчик никак не мог понять, зачем его отдали в ученики шамана. Ему самое место среди воинов.

Есть конечно шаманы-воины. Но это самая низкая ступень обучения. Это те, кто ходит с войском в походы, лечит раненых и самые простые недомогания, которые могут случиться в войске. Они учат язык, только для того, чтобы допросить пленного, не зная всех его тонкостей, а только самый примитивный набор слов соседних племён.

Нет, конечно, любой шаман может знать воинское искусство. Вот, например, Пушак. Невооружённым взглядом видно его воинскую стать. Но учитель кроме того знал в совершенстве несколько языков. Сколько, Чаупи-тута даже не догадывался. Он слышал его разговор со старшей ньюста о лечении мужской немощи мастера оружейника и амаута говорил о способах колеуалья-племени врачевателей, на их языке. На уроке о Мёртвом городе рассказывал о лесных диких шуар и пересказывал договор составленый о паломничестве на двух языках — шуар и чачапойя. А когда на поминки Кукури приходила Ирина, прямо перед походом, в который его коварно отказались брать, он подслушал, что они говорили друг с другом и совсем не так, как говорили посланцы между собой.

Вообще, на этом уроке, он развеял свои последние сомнения по поводу подвига ньюсты Вилки. Да, она победила вождя и убила ещё нескольких шуар, но девушек Дома учат сражаться, отравленые дротики не наносят больших ран и уж конечно, чачапойская женщина в силах справиться с несколькими трусливыми карликами. И пусть она была ослаблена ядом, но на её стороне была неожиданность, никто не ждал, что она жива. Почему же имя Великая? Но оказывается всё совсем не так просто. В чём смысл самого паломничества? Молодые предсказатели, шаманы и видящие Дома в своё пятнадцатилетие проходят посвящение в Мёртвом городе. Под центральным зданием, где когда-то был Храм, есть тайный ход, расходящийся в середине на два разных коридора. В конце каждого есть дверь, открывает которую твоя кровь. Женщины получают от бога свою часть знания, мужчины свою. Только союз равных может сохранить справедливость и мир племени.

Поэтому же, по первому закону богов, шаман не может быть вождём. Управляет народом Совет трёх — Вождь, Верховный шаман(предсказатель) и Старшая ньюста(видящая).

Так вот, ньюста Вилка, потеряв спутников, будучи отравленой и больной от яда, одна прошла через сельву к Храму и получила благословение Инти. Оказывается, если что-то мешает пройти желающему посвящение и он не делает этого с первого раза, второго шанса у него нет. Такова воля богов, говорят старшие. Значит его или её судьба другая.

А, по поводу Тупака, Чаупи-тута рассуждал так: “Дети вождей тоже хотят большую судьбу. А, судя по его способностям, предсказателем, а, тем паче, Верховным шаманом, ему не стать. А быть обычным шаманом-воином, да ещё и не имея права стать вождём. какая же это жизнь для выходца из семьи, привычной к власти.

Вот и сейчас Тупак мучался с этим кипу, не понимая: только дурак думает, что выпив воду Прозрения, ты тут же начнёшь выдавать предсказания, которые тебе нашепчут духи. Ещё деревенский шаман говорил ему, что напиток этот открывает сознание, а достать оттуда ты сможешь только то, что туда положил. Ну и конечно то, что вложили тебе боги в момент посвящения. А этот болван, который справедливо заметив, с проблемой урожайности знаком только по овощам в тарелке, связи между количеством зерна и выпавшими дождями искать не станет.

Он улыбнулся, невольно вызвав этой улыбкой злобный оскал Тупака. Его наставник наконец обратил внимание на стоящего в дверях малыша, и выяснив проблему, послал его в нижний город к складам, куда доставляли так же и свежее сырьё для изготовления лекарств.

21 октября.

Обратно шли ходко. Вышли ещё до рассвета. Хотелось успеть в город как можно раньше. Всё дело было в том, что предсказатель-погодник увидел знаки позднего заморозка. Климат тут и так серьёзный. Днём жарко, ночью холодно. Из-за мороза могли погибнуть всходы. А это голод. Пушак заволновался:” Для простого человека, зачастую, мелкие неприятности — знаки немилости богов. А тут такое несчастье. Вождь может захотеть воспользоваться моментом. Надо поспешить, правильно подготовить людей, пока беда ещё не случилась. Мой первый помощник наверняка уже знает, он тоже хороший погодник и знаки обязательно истолковал. Но что он сделает без меня? Если поспешит предупредить Вакралла, то какую пакость он измыслит, чтоб мне навредить, неизвестно.”

И тут я вспомнила. Когда-то в детстве, в наших книжных залежах, я откопала мамину ещё детскую книжку с рассказами. Там узбекские пионерки на опытных участках пытались вырастить цветной хлопок. И, как раз, ситуация случилась такая же. Могли погибнуть всходы этих самых редких семян. И дед одной из девочек рассказал, как накрыть посевы густым дымом костров. Вот эту историю я и пересказала шаману. Поистине убеждаюсь, что никакое знание в жизни лишним не бывает.

Мы успели ещё до полудня. Пушак поднял на ноги весь город. К счастью, помощник амауты оказался перестраховщиком и так долго выбирал варианты, что мы поспели, пока его решение ещё не созрело. Нужно было собрать как можно больше топлива и нарезать сырых веток, чтоб костры посильнее дымили. Переполох в городе выгнал на люди и вождя, естественно. Он недовольно заметил шаману, что не дело воинов заниматься полями, и, что тот должен был обратится за разрешением к нему. Но, понимая важность происходящего, скандалить не стал, хотя досада на лице проглядывала. Он явно просчитывал в голове, как он повернёт ситуацию в свою сторону, когда затея провалится. А в том, что она провалится, он не сомневался. Как можно кострами посевы согреть? Только глупый шаман может надеятся на своих божьих посланцев. Были б они божьи, заморозка вообще не было бы. Вот эту идейку он и использует. Только пусть весь город побегает, утомится, а посевы погибнут — злее будут.

Можно ещё и военную операцию под это дело спланировать. Уари по их землям бегают. Надо их за это наказать. Вот пусть запасами и поделятся.

Когда солнце начало садиться женщины повели детишек, которые тоже помогали вовсю, домой. Ещё подвозили на ламах хворост и сухие лепёшки навоза с пастбищ, янакуны. В ближайшие деревни ушли скороходы, ещё тогда, когда мы только вернулись в город. Конечно их шаманы не сидели без дела и о заморозке знали, но о том, как ему противостоять, нет. И уже первые из них вернулись и сообщили, что работа и там пошла.

Мы оставались всю ночь с мужчинами чачапойя и следили, чтоб топливо использовали равномерно, чтоб костры были с подветреной стороны и дым рвным слоем покрывал те поля, на которых уже показались нежные зелёные росточки.

Солнце поднималось и начало согревать землю. Амаута с надеждой проверял приметы. Ещё одной такой ночи полям не пережить. Топлива брать негде. И так ближайшие дни женщинам прийдётся кормить мужей всухомятку. К счастью, ничто не говорило о том, что ночной заморозок повторится. Поля весело зеленели. Конечно, кое-где, попадались маленькие скукоженые потемневшие уродцы, очевидно в тех местах, где ветер менял направление и костровые не успевали перенести огонь. Кстати, Стасик добавил усовершенствование, которое спасало именно в таких случаях. Из дому нанесли жаровен, в которых легко было, при необходимости, быстро перетащить огонь, за ветром.

Ура! Мы спасли урожай! Подкакали вождю. А никому не запрещено свою жизнь спасать. Он бы голубчик нас быстро в демоны определил. А наш малютка так за нами соскучился, что всю ночь от нас не отходил. Как его спать не гнали. И толковый же мальчишка оказался. Ну, он-то в деревне вырос. Ему слово неурожай хорошо понятно. Вон какой тощенький. Умаялся, свернулся клубочком и спит на солнышке, как котёнок. Головёнкой на моём рюкзаке. Мы их так до дому и не донесли.

Утром вернулись охотники. Они были довольны, как никогда. Удалось несколько раз окружить группы викуний и снять шерсть с животных не убивая их. Только в предпоследнем загоне одна из молодых самок попала копытом в трещину между камней и сломала ногу. Пришлось её прирезать. Но и это неплохо. На празднике мясо лишним не будет. Её освежевали просолили и доставили домой вместе с отличной добытой шерстью.

Чаупи-тута ждал, что учитель появится сегодня. Ещё вчера вечером помощник амауты взял его с Тупаком на наблюдения за погодными приметами. Деревенский шаман тоже делал это утром и вечером. Ведь за такими вещами стоит большой опыт предыдущих поколений предков. Это помогает узнавать о переменах, которые влияют на благосостояние племени. А на рассвете они снова вышли наблюдать и поняли, что опасения подтверждаются. Ветер стих совершенно и не было признаков, что к вечеру он усилится. Небо чистое-чистое, а мы не привыкли к отсутствию облаков. А ещё огонь в жаровне был красным. А после наблюдений он сбегал к рыбакам, которые приносили утренний улов и они сказали, что клёва не было. Значит рыба ушла на глубину. Всё говорило на мороз. Неужели никак нельзя спасти посевы? Его деревня находилась пониже и в седловинке между двумя грядами, которые как раз и заканчиваются Солнечными Дверями. Обычно заморозки меньше затрагивают их поля, очень уж место удачное.

Возвращаясь из Нижнего города столкнулся с Тупаком. Обойти его не успел, он вывернулся из-за общественного дома, видно догадался, что я, по дороге в школу, пройду мимо. А вдруг пропустил их возвращение… Я не боялся, просто не хотелось наживать врагов. А защищаться меня мама учила. Она храмовую школу прошла. А, при моём маленьком росте и худобе, приёмы женской борьбы в противостоянии с более крупным противником, как раз очень подходили. Ведь на самом деле искусство борьбы состоит не в том, чтоб молотить кулачищами, а в том, чтоб, не попадая под удар, измотать врага и попасть в нужные точки, не обязательно сильным, главное, точным ударом. Так можно парализовать, прервать дыхание, задействовать болевой шок. Даже убить. Женщины в бою берут ловкостью, гибкостью и хитростью. Поэтому, когда сын вождя, надеясь на свою силу, тупо попёр вперёд, резко отклонился влево-назад, захватил запястье и детским приёмом развернул локтевой сустав так, что, спасаясь от боли, Тупак согнулся и сунулся носом в землю, после маленького резкого доворота.

Чаупи-тута оглянулся. Хорошо, никто не видел его унижения. Иначе вражда может стать смертельной. Я пошёл к школе. Неудачливый агрессор сидел на земле потирая локоть.

— Ничего, отец ещё разберётся и с твоим шаманом и с его чужаками, — злобно крикнул он вслед.

Малыш улыбнулся в несуществующие усы. Не доходя до школы, столкнулся с помошником амауты.

— От ворот послали за нами всеми. Учитель вернулся. Посланники нашли способ спасти всходы, — прокричал он мальчику. За ним уже торопились все ученики школы, неся в корзинах запасы школьного топлива. В руках у каждого был топорик. Чаупи-тута схватил вторую ручку тяжёлой корзины, которую едва тащил один из учеников, ростом пониже. Всё равно руку приходилось поднимать и малыш остановил парня и привязал к его ручке кусок веревки, который всегда на всякий случай носил вместо пояска.

22 октября-24 октября.

Дни до праздника прошли более или менее спокойно. Если бы не одно происшествие. Мои друзья вернулись к своим занятиям. Правда своих ежедневных тренировок мы не оставляли. Алекс держал нас в полной боевой готовности. А дальше каждый искал работу по душе. Что-то, чем можно было занять длинный день без телевизора, компьютера и прочих благ цивилизации.

Пушак разрешал нам с Чаупи-тута слоняться там, где нам вздумается. Мальчик учил язык, тоесть был занят делом, а что до моих занятий, то он на их направленность влиять не старался. Мне вообще стало казаться, что, после нашего похода, он стал меня избегать. Я не понимала что происходит, мне-то он с каждым днём нравился всё больше.

— Вот засада, — ругала я себя, — не хватало мне влюбиться в древнего шамана. Что я за дура такая. Все объекты моих увлечений, до сей поры, ничего кроме неприятностей и разочарований мне не доставляли. Но это уже даже для моей планиды перебор. Так, всё, выбрасываем из головы эти медовые раскосые глазелки, которые смотрят сквозь кожу прямо в солнечное сплетение и сладкой патокой растекаются внутри живота, так что от желания начинает просто подташнивать. Б-р-р, это я себя так успокаиваю? Лучше б не пыталась.

Малявка прибежал и принёс снасти. Я давно просила повести меня на рыбалку. Поскольку реки здесь он не знал, а напрашиваться с рыболовами, которые занимаются делом, я не хотела, то лучшим выходом было приставать к ребёнку со своими мега-желаниями. Я разглядела, у мальчишки был серьёзный набор. Что-то похожее на донку, с медными или бронзовыми крючками. Вот в чём, в чём, а в металлах я не разбираюсь. Закидушка и даже острога. Вот рыбалку я люблю. Хотя острога это для меня экзотика. Вообще, реки, насколько я помню из путеводителей, в этих местах быстрые и с водоворотами. Но, возможно есть заводи, где можно порыбачить и даже эту тыркалку попробовать. Только вот до реки далековато. Ладно спускаться, а вот лезть потом в гору..

Недалеко от берега стояло несколько домов на возвышениях с огородами вокруг. Рыбаки жили у воды, только улов носили в город. Шесть или семь мужчин занимались рыболовством. Женщины и дети возились на земле. А самые младшие, в большой заводи, которую, судя по всему, подправили и увеличили вручную, били острогой небольшую рыбёшку. Я не хотела отбивать хлеб у тех, для кого он необходимость, а не развлечение. И мы пошли ниже по течению, поискать ещё какой-то естественный заливчик.

Вдоль реки на полях виднелись полусогнутые фигуры женщин, полющих сорняки на грядках.

Удобное местечко оказалось как раз неподалёку от одного из таких участков, которые смотрелись как большое лоскутное одеяло, когда мы спускались к реке от крепости. Я с удовольствием закатала штанины повыше. Раздеться я не решилась. Кто знает как на это посмотрят люди со стороны. А Чаупи-тута сбросил свою тунику и возился в воде в набедренной повязке, устанавливая донки с маленькими медными колокольчиками. Концы он намотал на деревца, росшие у берега и пропустил шнур через рогатку, а уж после подцепил звоночки. Наживкой служили кусочки моллюсков, которые он тут же ловко выковырял из мутноватой воды, пошарив по дну растопыренными пальчиками ноги. Мы шли к вечерней зорьке, но ещё было рано и забросил он для проформы. А сам стал показывать мне как охотиться с острогой, когда самой рыбы не видно, а только бурунчики, когда она всплёскивает хвостом или пузырьки воздуха, где роется в иле. Потыкавшись наугад, я поняла, что эта наука мне вряд-ли покорится с первого раза. Прилегла в теньке и чуть было не задремала.

Вдруг в воздухе разошёлся звук, напоминающий гул, стон и вздох замешаный вкучу. И земля заколебалась подо мной. Толчок был не сильный и короткий, но сразу вслед за ним послышался звук падающих в воду камней и отчаяный женский крик. Мы бросили всё и побежали на этот горестный вопль, ясно дающий понять, что несчастье уже произошло. Пронесшись по берегу метров пятдесят, я поняла что случилось. Женщина, возившаяся со своей картофельной грядкой, поставила в тени прибрежных деревцев колыбель с младенцем. Землетрясение обрушило часть берега, то ли подмытую водой, то ли растрескавшуюся изнутри от разницы дневных и ночных температур. Люлька оказалась в воде и какое-то время продержалась на воде, но когда мы подбежали к месту трагедии, увидели только воронку. Ребёнок, плотно спелёнутый, в отличие от детей Дома, ушёл камешком на дно. Я, не раздумывая долго, сиганула в воду. Мать не переставала орать. От домов в нашу сторону уже тоже бежали люди. А Чаупи-тута, ну, умница какая, не полез в воду, хотя замечательно плавал, не суетился, не кричал. Он уставился на место, где затонула колыбелька и, едва я доплыла до него, пронзительно крикнул, переорав даже несчастную мамашу. Я глянула на него и он махнул мне рукой, ныряй, мол! И я нырнула, течение здесь было, но к счастью, дав возможность ему протянуть себя немного, я наткнулась на кроватку, застрявшую в осыпавшихся камнях.

Нащупав маленький неподвижный свёрток, я резко вынырнула, благо было не глубоко и перевернув ребёнка посиневшим личиком кверху, как могла быстро, поплыла к берегу.

Младенец не дышал. Быстро развернув запелёнутый комочек, я встала на одно колено и положила малыша лицом вниз на согнутую ногу, чтоб вышло как можно больше воды из трахеи и уголком пелёнки очистила ротик. Потом свернула ткань валиком, положила ребёнка на траву и сунула валик под шею

.

— Так, не суетись, — командовала я себе, — ты всё это знаешь, на пять баллов. Руку на лобик, головку запрокинуть — вдох, четыре аккуратных толчка, двумя пальцами, чтоб не сломать грудничку косточки и снова вдох. Прошло совсем немного времени, как ребёнок попал в воду, и я надеялась, что быстрая реанимация вернёт его к жизни.

И правда, малютка закашлял, отхаркивая воду и громко закричал. Я подняла голову и увидела, что вокруг меня, пораженно молча, стоит толпа местных.

— А что, — смутилась я, — нормальная работа божьего засланца.

Тупая шуточка, которую, впрочем, никто, кроме меня не заценил, немного сняла напряжение. Я подняла орущего мальчишку на руки и сунула в руки очумевшей от счастья мамаше, которая, на тот момент, слава богу заткнулась. Хлопнув по плечу невозмутимого переводчика, который от любимой подружки ожидал любых чудес, а потому, гордо молчал в тряпочку, я повернулась и пошла к оставленым снастям.

Наверное рыбаки послали кого-то в город, потому что вечерняя зорька, принесшая нам улов из нескольких панцирных сомиков и двух жирных пираний, из которых я приготовила на костре слабое подобие ухи, принесла так же и гостюшку. Пушак. Собственной персоной. Пришёл с инспекцией чудес от своих и божьих протеже. Он, видимо, побывал в посёлке и был в курсе происшедшего. Присел молча, ждал, пока ещё ворочающийся малыш крепко заснёт. Ночь была полна незнакомыми мне звуками, но ситуация казалась вполне романтичной.

Несколько дней назад мне пришла в голову свежая мысль вырезать из дерева крючок или спицы. Вязать я умела и тем, и другим. Мне не нравились безрукавые здешние хламиды. А из шерстяных ниток вполне можно связать свитер. Себе. И малявке. Вот Пушаку бы связала. Только сначала с удовольствием бы обмерила. Какой там у него объём груди?

Я из-под ресниц бросила взгляд на сидящего у костра мужчину и меня тряхануло. Он смотрел на меня такими глазами, что заныло всё тело. Все мысли вытряхнуло из головы, вроде кто-то зарядил по затылку. Мы одновременно потянулись друг к другу, и его руки как-будто обожгли кожу на моей груди.

Малыш сопел у огня, а мы не могли остановиться. Каждая клеточка просто праздновала этот странный ночной союз между веками. Где-то между нашими телами потерялся бог. Я плакала, потому что всё, что сейчас происходило, просто не помещалось у меня внутри, а выходило со слезами, оставляя солёную кожу на щеках, для его поцелуев.

Чаупи-тута знал, что когда-нибудь увидит чудо. С тех самых пор, как в его жизнь вошли посланцы Инти. Он проснулся так рано, что предрассветный туман ещё клубился над водой. Ему хотелось сделать что-то для Ирины, пока она ещё спит. Поймать рыбу, нарвать цветов. Но она не спала. Сидела, задумчиво ковыряя веточкой в костре. Глаза у неё были покрасневшие. Не спала? А может плакала? А вдруг и она тоскует за семьёй. Ведь не может быть, чтоб у неё никого не было. Вот посмотрела на него, улыбнулась, а глаза грустные. Мальчик засуетился, подбросил хвороста в костёр. Побежал, проверил донку. Наживка съедена, а колокольчик не звенел. А вот и он, сиротливо лежит на камешке. Зачем Ирина сняла его? Не хочет ловить больше?

Когда он вернулся к костру, девушка спала, на щеке застыла слезинка. Мальчик сел, внутри защемило. Пушак говорил, что на праздник посвящения, в Храме Мёртвого города, во время солнечного бога, пришельцы вернутся рассказать ему о детях его крови. Он точно знал, детей не берут с собой. Ещё не его время, только в пятнадцать прийдёт его шанс посвятить себя служению, стать настоящим шаманом. Только тогда ему разрешат отправиться в Храм.

А может Инти оставит пришельцев здесь? Скажет им жить в племени, помогать чачапойя, учить их таким мудрым вещам… Ведь они спасли урожай, оживили ребёнка.

Солнце поднималось над горами так медленно, как-будто хотело дать поспать усталой девушке.

— Наверное, она боялась хищников, а я заснул и не кому было беречь её сон, — корил себя Чаупи-тута. Хотя ему казалось, что он слышал как к костру подошёл мужчина. Ему даже померещилось, что он видел учителя. Возможно, именно поэтому он успокоился и так крепко заснул. Сзади послышалось осторожное покашливание. Он быстро обернулся и увидел стайку ребятишек разных возрастов, которые робко переминались с ного на ногу поодаль и одну девчёночку лет семи в двух шагах от себя. И как подкрались-то так незаметно..

— Мама сказала. велела… — запинаясь зашептала она, — не беспокоить. только поесть отнести. А посмотреть можно? Девочка совсем сбилась и замолчала.

— Это что вам праздничный танец? — сердито и ревниво буркнул мальчик. Что тут смотреть. спит человек..

— Мама… и я… и все. спасибо за братика, — снова замямлила девчушка.

— Ну что ты словно кашу жуёшь, слова все позабыла? Говори подробно, что с ребёнком, как себя чувствует? Не надо ли осмотреть? — речь Чаупи-тута старался вести обстоятельно, как их старый деревенский шаман.

— Малыш в порядке и Пушак же его осмотрел. И вчера вечером. и сегодня. Тут еда для вас, — девочка выставила вперёд на вытянутых руках довольно тяжёленькую корзинку.

— Спасибо, поставь здесь, — он вежливо, но отстранённо протянул руку к тени деревцев на берегу, — забери рыбу, пусть мать приготовит. Нам еды хватит, протухнет ведь.

Он отдал ребятишкам весь свой утренний улов. Солнце уже поднялось. Становилось даже жарковато. Мальчик разделся, с удовольствием побарахтался в воде. Когда ещё прийдётся. На самом деле он старался отогнать странные мысли.

— Если учитель и правда был здесь, то что случилось между ним и Ириной? Почему она не спала всю ночь? Почему плакала? Учитель не мог обидеть её, значит что-то случилось в городе. Тогда почему они остались здесь, не вернулись в крепость вместе?

Девушка проспала пока тень от деревьев не перестала прикрывать её. И то, её охранник старался повесить свою накидку так, чтоб на какое-то время продлить ей сон.

Проснувшись, отослала Чаупи-тута в кустики и тоже выкупалась в реке. Мальчик не понимал, почему она прячется. У неё красивое тело, он посмотрел. И, если бы она захотела иметь ребёнка от воина, вполне могла бы выйти обнажённой в круг для ритуального сражения. Женщины дома не усмотрели бы в ней никаких недостатков. Ростом она поменьше, чем её подруги, но рядом с женщинами чачапойя, малышкой не выглядела бы. У неё крепкие красивые бёдра, высокая полная грудь, вполне годится, чтоб выносить здорового ребёнка. Может она всё же захочет остаться. И, если не найдёт достойного её мужа, а решит быть в Доме, он вырастет и будет драться за неё, за право оставить ей свою кровь. Это ничего, что она старше. Она красивая, умная и добрая. И пусть её подруги красивее, а одна вообще прекраснее всех женщин Дома, он бы Ирину не променял ни на какую другую красавицу.

Жалко, что шаманы не заводят семью. Нет, не потому что нельзя. Потому, что со временем, от применения ядов они теряют возможность зачать. После пятнадцатилетнего посвящения, в зависимости от того, чем шаман занимается, при худшем варианте, у них есть возможность два-три раза выйти в круг. А если так как он, стараться выбиться в предсказатели или замахнуться на то, чтоб быть верховным и проходить все учебные обряды, то может и один ребёнок за счастье будет. Какая уж тут семья. Да и с женщиной дома не со всякой можно. Если тебя взяли в ученики шамана, значит в тебе точно есть кровь дома, а там только Старшая будет смотреть с какой из дочерей Инти тебе можно зачать. Чтоб не было близких корней, чтоб ребёнок был здоров. А вот с Ириной точно можно. Нет у неё здесь родни. Только захотят ли они остаться? Да и такую как она любой воин за себя возьмёт. Станет она меня дожидаться..

Про учителя он спросить почему-то не решился. И она промолчала. Вообще задумчиво жевала принесённую еду и даже не пыталась учить его новым словам. Мальчик не теребил её. Молча плёлся за ней в город неся корзинку в которой ещё на десятерых еды хватило бы. Рыбацкая семья щедро отблагодарила за сына.

Возле самого города девушка встрепенулась, как птица. С каким-то преувеличеным весельем она начала говорить с Чаупи-тута, даже пыталась его обнять и потискать. Он не возмущался, на самом деле ему это нравилось, но. было такое ощущение, что все эти обьятья относятся не к нему.

Завтра праздник. На посланников наденут накидки из шерсти викуньи и символически примут в племя. Это ни к чему не обяжет пришельцев. Просто таким образом люди чачапойя дадут понять, что они чтят Инти и тех, кого он посылает узнать, верны ли дети Солнца его учению.

25 октября.

Кто не видел праздника чачапойя — настоящего праздника не видел. Уже два дня из деревень и городов, в которые выслали скороходов, когда появились посланники бога Солнца, приходили делегации. Готовилось что-то потрясающее. Как сказал Чаупи-тута — копак райми — Великий праздник.

С самого утра город подняли звуки труб-потото. Большие раковины, которые покупались у прибрежных племён на Большом кату — ежегодном рынке, звучали торжественно и чуть заунывно.

Мы чувствовали себя, как обычно чувствуют себя виновники торжества — волнительно и мучительно одновременно. Девчёнки наряжались, как на выданье. Мне тоже принесли наряд, в участии которого явно поучаствовала Олеська. Столько в нём было блеска и богатства. Я крутилась и всё время спотыкалась в длинной тунике. Сандалии, с украшениями из раковин и серебряных колокольчиков раздражали меня своим звоном.

— Мы будем похожи на караван верблюдов арабского шаха, — язвила я.

Нет, мне ужасно хотелось выглядеть красивой, ведь праздником будет руководить Совет трёх. Там будет и Пушак. О нашем неловком расставании на исходе ночи, когда я прогнала его, чтоб не увидел Чаупи-тута, не дав сказать и двух слов, думать не хотелось. Хотя я думала, мучительно думала, что мы такое сотворили этой безумной ночью. Не могло быть и речи, чтоб остаться, но что мне делать без него там? И где мне взять в той жизни такие сильные и одновременно нежные руки, от которых дрожала каждая жилочка в моём теле. Одно малюсенькое воспоминание о которых, вызывает волну жара в теле и удушья в горле. Всё заткнись, заткнись, заткнись!.. Прекрати думать об этом! Надо как-то отстранится от чувств, раздирающих меня на кусочки, иначе мне просто не пережить этого праздника. Напиться что ли? Только не чичей. Эту гадость я в рот не возьму, даже если в процессии прийдётся идти голой, только с этими проклятыми рабскими колокольчиками на всех конечностях.

— Так, барышни, цаки вставили и на подиум, — жёлчно пошутила я. В дверях уже нарисовался наш сопровождающий и недопереводчик.

— Господи, что ж я на ребёнка то злюсь? — подумала я и решила смотреть на праздник, как самая типичная журналюга — внимательно и чуток цинично.

В городе не было видно ни одного человека. Нас провели к Тинтеро — месту нашего “пришествия” по безлюдным улицам. На время замолчали даже, воющие с рассвета, трубы. Мы взошли на вершину Храма. Пушак стоял на верху и смотрел на меня глазами в которых просто клубилась боль. Даже цвет у них стал не мягким медовым, как обычно, а желтым, как огонь, который жёг изнутри. Я потупилась и споткнулась на верхней ступеньке. Чаупи-тута, который шёл за мной, как приклееный, подхватил мой локоть.

— Джентельмен. Моя поддержка и опора, — включила я свой злобный юморок, чтоб хоть как-то держать себя в руках.

И тут завыли трубы, потом к ним присоединились барабаны и наконец, на самой высокой ноте, вой и гром резко оборвались, как в цирке, перед опасным трюком и послышались звуки множества тамбуринов и флейт, создающих нежную, чуть тоскливую мелодию, под которую на площадь длинной змеёй стала втягиваться процессия женщин Дома — дочерей Солнца, шедших к подножию храма этаким хороводом, закручиваясь вокруг него спиралью и останавливаясь вокруг концентрическими кольцами.

Когда все жрицы, продолжая играть, поместились вокруг Тинтеро, на площадь, во главе рядов воинов, вышел вождь. На нём было такое количество золота, что, казалось, у него подгибаются ноги при каждом шаге. Скромная белая туника с голубой каймой и маленькое золотое солнце на груди Пушака, блекли на его фоне в глазах толпы. Так, наверное, казалось ему, строящему свои карьерные планы.

Дальше, за супругой вождя, одетой в той же стилистике, площадь почтили гости, за ними остальной народ, который размещался уже везде, где мог, включая возвышеные места вокруг площади и даже некоторые подходящие деревья.

Официальные лица — Вождь, Старшая Дома, представители городов, поднялись на вершину Храма. Сразу стало тесно.

Пушак вышел вперёд и начал речь, в которой я то и дело слышала имя Инти. Я смотрела поверх голов и слушала его голос, совсем непохожий на жаркий шквал страстных слов, которые пьянили глупые женские уши ТОЙ ночью.

Потом по очереди говорили все официальные лица. Правда это политбюро длинных речей не разводило. Торжественная часть закончилась быстрее, чем я ожидала. И, слава богу, без скандала. Очевидно вождь определился, что в данный момент, когда наши “подвиги” на устах у народа, влезать в интригу не выгодно. Но судя по его взглядам в моменты, когда он считал, что их никто не видит, он подгадит нам в первый удобный момент.

Пушак подал сигнал и мы, следуя за Советом трёх, спустились вниз, толпа расступилась и парад: Совет, мы, гости, Девы, воины, народ, попёрли к Дому, где на плацах были приготовлены еда, питьё и местечко для зрелищ.

Из всего, что происходило больше всего меня порадовало, во-первых: что для “начальства” и его гостей существует каменный стол с длинной скамьёй и мне не прийдётся в этой длинной рубахе с разрезами “по самое не могу” лопать сидя на коленках; во-вторых, что, для тех же, на столе была не только чича, а ещё какие-то напитки, названия которых я не знала, так как малявку к нам не пустили, а Пушака я, конечно, спрашивать не стала. Если бы вождь предпринял какую-то гадость, мы держали знание языка Инти, как козырную карту. Но поскольку козыри в нашем раскладе уже присутствовали, этот решили приберечь.

Началась культурная программа. Избранные исполняли танцы и баллады, подыгрывая друг дружке на различных музыкальных инструментах. По большей части это были костяные или тростниковые флейты, свирели и, конечно, тамбурины, за сегодняшний день порядком мне надоевшие. Олеська с Анжелкой и тут удивили. Пока я шлялась по горам, девчёнки подготовили, очевидно, по советам женщин Дома, выставочный номерок. Что, надо сказать им было не сложно. Олеська занимается, ныне очень модными, танцами “живота”, а Анжела у нас просто талант. Играет на всём, что издаёт звуки, имеет абсолютный слух, но при этом карьеры музыканта не желает с детства и играет только для себя. Хотя музыкальную школу, под нажимом родителей, закончила на отлично.

Олеська превзошла сама себя. Вообще этот вид танцев не мой, по мне он грубовато-сексуален, но наша пава сумела смягчить его и даже сделать по-своему нежным. Мальчишки скатали ей восковые свечи округлые, как приплюснутые яблочки. И она так миленько исполнила свою партию с горящими свечами на ладошках под барабанчики Анжелы, да позвякивая своими колокольчиками на тоненьких щиколотках, что мужское либидо устроило наводнение. Я невольно покосилась на “своего”, но напоролась на ответный взгляд и, облегчённо вздохнув, быстро отвела глаза. И вот тут перепугалась. Такого животного желания, как во взгляде вождя, мне ещё видеть не доводилось. А так же такой чёрной ревности, как в буркалках его супруги.

— Олеська! Дура! Тебя же бабы отравят, ей богу, — мелькнуло в моей голове.

Наконец танец кончился и под одобрительный рёв толпы, девули пошли на место. И тут вождь что-то спросил у Пушака, указывая на меня. Лёгкая паника. А потом я кивнула головой на вопросительный взгляд шамана. Понятно, от меня тоже ждали художественной самодеятельности. Никто, правда, не потрудился сказать, что это будет в обязалово. Но нас “божьих засланцев” ежом у зада не напугать. У меня хороший голос, я пишу стихи и пою авторскую песню. Хоть гитары нет, но Анжелка всё моё знает. “Арфы нет-возьмите бубен!”

Я решила спеть что-то нейтральное, мелодичное, хотя слов всё равно никто не поймёт, всё равно своё.

— Блюз дождя, — бросила я Анжелке. Вот уж никогда не пела блюзы под свирель. И начала:

Чаупи-тута вошёл в школу, поглядывая по сторонам, чтоб не натолкнуться неожиданно на Тупака. Он хотел найти учителя и распросить его о том, что случилось с сыном рыбака. И может ли он оживить мёртвого, как сделала это Ирина. А если нет, то научит ли его этому Инти, если попросить на посвящении. Почему-то спрашивать о таком таинстве саму девушку, ему казалось неправильным. Может это то умение, которое бог даёт каким-то особым людям. Хотя всё, что она делала, повторить мог с закрытыми глазами, но как такие простые движения, без лекарственных настоев, заговоров или чудесных внутренних способностей, данных в Храме, могут привести к такому результату?

Он заглянул в комнату, где жил амаута. Там было пусто. Пошёл в класс. И там никого. Выйдя он увидел помощника шамана и побежал спросить, где все.

— Глупенький, завтра же праздник, все готовятся, каждый получил задание, — мягко пояснил тот.

— А учитель. он тоже с ними? — робко поинтересовался Чаупи-тута, чувствуя себя и правда неловко. любимчиком и бездельником.

— Нет, учителя я там не видел, — покачал головой парень, — что и странно. Я вообще не видел его со вчерашнего полудня. После того, как прибежал мальчик из рыбацкой деревни. Хотя нет, я искал его сегодня утром, и мне сказали, что он был в комнате, где готовят лекарства, но я его там уже не застал.

Чаупи-тута решил всё же посмотреть и направился в сторону упомянутой комнаты, когда увидел вдруг спину заглядывающего в неё Тупака. Тот осторожно и тихо, как показалось мальчику, высматривал есть ли кто в комнате. Он насторожился. Что ещё задумал этот паршивец? Сын вождя скользнул в комнату и Чаупи-тута тихонько подобрался и отодвинул полог одним пальчиком. Маленький негодяй рылся в ёмкостях с составляющими для ядов. Что он задумал? Там находится то, что может привести в состояние сумеречного сна, вызвать рвоту или понос. Ну ещё, может, мужское бессилие или судороги. Хочет подсыпать мне слабительных? Так знает же, дурак, что на меня яды действуют плохо. Хотя что он может знать, интересуется только собственной персоной. Хотя к ядам у него интерес был. Учитель вскользь упомянул об этом на уроке. Когда ругал его за нерадивость в составлении лекарства от болезни, что носит название акапана-аякча — облака с красной каймой. Она вызывает страшные язвы и уродует лица заболевших. Тогда Пушак и упомянул, что тот выказывает любопытство только на уроках о ядах.

Чаупи-тута решил спугнуть воришку и неожиданно зашёл в комнату. Тупак явно испугался. Глазки у него забегали.

— Учитель послал меня найти воурали, а я не знаю как она выглядит, — брякнул он первое, что пришло ему в голову.

Мальчик решил, Тупак либо считает что, он ничего не знает о ядах, либо, если знает, то поможет ему найти вожделенную лиану. Дважды дурак. Если ничего не знаю, то могу у учителя спросить, если знаю, то и для чего нужна догадаюсь. Ну-ка пошевели ещё мозгами..

— А зачем учителю воурали, он что на охоту собрался? — хитренько спросил Чаупи-тута.

— Не знаю, может хочет дать кому-то из охотников, что ходили на викуний? — нёс уже полную околесицу незадачливый похититель.

— Но чачапойя берут яд против хищников и шуар, только когда идут в храм. Да и то с недавних пор, после нападения на отряд Вилки. А охотники им вообще не пользуются, — обличающе заявил мальчик.

— Не знаешь, так и скажи, корчишь из себя умника, — грубо рыкнул Тупак.

— Так чтож учитель не обьяснил тебе где взять, как выглядит, если послал тебя сам? — давил своё Чаупи-тута. Он уже откровенно издевался.

— А я забыл, — вызверился его противник, — вот пойду и спрошу ещё раз.

Мальчик хотел предложить сходить вдвоём или ещё как-то прижучить глупого негодника, но в голову ему пришла мысль, которая его остановила.

— Да, ладно, не будем больше ссориться, — примирительно сказал он, — вот то, что ты ищешь.

И он взял яркий кувшинчик, в котором находилась другая лиана — кошачий коготь, помогающая от отравлений и укрепляющая во время болезней. Чаупи-тута знал всё что здесь лежало, так как, при приготовлении лекарств по заданию помощника амауты, осмотрел, что есть в запасах школы. Глупец даже не знал, что сильные средства находятся у учителя в комнате, в углублении под постелью, тщательно укрытые. Но ему учитель доверял с самого первого дня и доставал при нём, перед обрядом на проводах Кукари.

Чаупи-тута знал почему Пушак так относится к нему. Его мама была подругой девушки, которую любил учитель в юности. Он не мог стать её мужем. По той же причине, по какой у него самого не будет семьи. Но характер мамин знал хорошо. И догадывался, какими она вырастит своих детей.

Тем временем у удовлетворённого интригана наступил очередной приступ “хитрости”.

— Ну, раз мы с тобой друзья, — льстиво заюлил он, — не говори учителю, что я не мог найти нужного растения.

— Конечно, — заверил его Чаупи-тута. Если этот гадёныш чего задумал, так всё равно нашёл бы способ исполнить. А так, планы он ему сломал. А учителя всё равно предупредить стоит. Зачем же ему воурари?.. Яд кровяной. Если стрелять в кого, так сразу все поймут откуда растут ноги. Хотя, конечно, достаточно маленькой царапины, чтоб занести его в кровь, но как при этом уберечь себя. Учитель подумает. Только где же он?

26 октября.

Праздник закончился неважнецки. Всё было хорошо до тех пор, пока не начались показательные бои. Сначала под бой барабанов воины длинной цепью, потрясая булавами, исполнили такой себе агрессивненький танчик. А после разбились на пары и стали демонстрировать короткие бескровные схватки. Без оружия, конечно. Последним номером должно было стать вручение церемониальных накидок и народ мог расслабляться под чичу до ночи. Но вождь пожелал сразиться с Алексом. Пушак стал возражать. Вождь гаденько заулыбался. И тут психанул Алекс.

Любой поединок с воином, привыкшим убивать, опасен. Это не киношная схватка, где железобетонные противники принимают на себя сотню ударов и продолжают скакать храбрым перцем. Настоящий бой — до первого пропущеного чистого удара. Который, при такой комплекции как у вождя, а, главное, при желании навредить, может стать смертельным.

А то, что вождь что-то задумал — несомненно. И тут уж Алексу прийдётся включить все свои умения. Показательный бой идет до тех пор, пока противник не окажется на земле. И правил боя Вакралла нарушать не посмеет. Хотя бы потому, что ему нужна чистая интрига, а, если уж что оказалось не так, и посланник бога погиб от случайного удара, так значит такая воля богов. Но на глазок всё должно быть чисто.

Алекс был более худощавым, но и более подвижным, чем вождь. Знал больше приёмов атаки и защиты. Методы воина чачапойя более просты, практичны и прямолинейны. Вакралла имел опыт настоящего воинского сражения. Алекс, хоть и служил в боевых частях, дрался лишь в спортивных поединках. Да и многие ли сейчас имеют опыт рукопашной боевой схватки? Слишком много оружия. Только спецвойска. Хорошо хотя бы то, что вождь демонстративно игнорировал занятия с воинами, которые вёл будущий противник. Однако, кое что ему судя по всему передали и один из воинов подал Алексу кожаные ленты, которыми он обматывал кулаки на тренировках, чтоб защитить руки и смягчить удары. Вакралла стал вязать такие же и себе. Типа, тоже в равных условиях.

Воины осторожно прошли несколько кругов, ступая мягко, по кошачьи и приноравливаясь к ритму друг друга. Первый пробный удар нанёс вождь. Алекс довольно легко нырнул под удар и выбросил левую в корпус. Вождь успел прикрыть печень локтем. Его манера боя была более статичной, он покачивался, как змея перед укусом и перетекал из позиции в позицию, работая на высокой ступне. Алекс, более привычно для нас, передвигался легким и пружинистым подскоком.

Удары прошли серией, тот и другой блокировали и уклонялись, но сначала Вакрала чиркнул кулаком по скуле Алекса и задёргался, будто выжидая, но в этот момент, ударом ноги, наш боец вывел из строя икроножную мышцу вождя и тот потерял подвижность, начав припадать на повреждённую конечность. Вождь, вёл себя так, как-будто тянул время. Мы все понимаем рисунок схватки, но подумали, что из-за потери маневренности он хочет выбрать момент для одного точного удара, но вождь стремительно терял уверенность. Его удары стали сумбурнее, а блоки отчаянее. Алекс ещё раз саданул в ту же ногу, а когда противник потерял балланс пытаясь убрать её с линии удара, провёл серию правой в челюсть, левой в печень. Выносите тушку.

У нашего победителя единственным повреждением была разорванная скользящим скула. По щеке сползла тоненькая струйка крови. А вождь прихрамывая и корчась от боли в печени, пытался “сохранить лицо”.

Надо сказать он довольно быстро “собрался в кучку” и, не подходя к праздничному столу, завёл торжественную речь, в которой я поняла слова “великий воин” и “сын Инти”. Потом слегка помятый оратор вылез на каменный круг у края плаца на котором горел огромный костёр и размотав наконец окровавленые полосы с рук, швырнул их в костёр, упоминая слова “кровь бога” и “жертва”.

Притащили белого телёнка ламы. Вождь принял из рук жрицы кинжал с золотой рукоятью и полоснул по горлу жертвенное животное. Хорошо, что у него была возможность кого-нибудь зарезать, иначе он бы просто лопнул от злости. Ведь с такой дурью саданул ножичком, что голова осталась в руке, а тело упало на горящий огонь и брызнуло в него струёй крови.

Когда женщины дома обернули наши плечи чудными, мягчайшими накидками, я уже не видела Вакраллу. И он и его супруга без дальнейших церемоний покинули сцену. Нам пришлось ещё обойти площадь по кругу, а дальше, я так поняла мы могли быть свободны в своих желаниях. Веселиться с народом или идти отдыхать, мы уже выбирали самостоятельно. Олеся с Анжелой решили ещё побыть с женщинами Дома, они в отличие от моей гулящей персоны завели себе множество подруг, поскольку поболтать проблем у избранных не было. Избраные женщины все посвящены и язык бога получили в Храме. Конечно это не был современный иврит, но договориться было можно.

Кроме всего у Анжелы и Анджея наконец, кажется сдвинулось с мёртвой точки. Может стресс подействовал, а может разрезы на платье, чуть не до признаков пола.

А, поскольку мальчишки слегка приложились за столом от волнения за Алекса, то решили, что такую победу стоит отметить, раз уж повезло с асортиментом горячительного. Я тоже хлебнула кружку и поняла, что выпивка гораздо крепче, чем я рассчитывала. Повертев головой и обнаружив, что Пушак и Старшая избранных тоже за столом отсутствуют, решила, что не хрен напиваться, раз уж раздражитель отсутствует. Тем более, что завтра в дорогу. Мы должны были с делегациями посетить все города чачапойя, оставляя по дороге прибывших представителей.

Чаупи-тута должен был отправиться с нами, а так же помощник шамана и отряд воинов. Верхушка же оставалась в крепости, заниматься делами племени. Пушак не мог оставить всё и идти с нами в длительный поход. И, если отсутствие вождя можно определить, как явление позитивное, то с амаутой я разобраться не могла. Я хотела видеть его каждую минуту и понимала, что лучше, чем эта разлука, ничего быть не может. Потому, что наши отношения обречены изначально. Никто из нас не сможет естественно вписаться в чужое время и не чувствовать себя несчастным.

Но попрощаться. хоть на секундочку прижаться к груди и вдохнуть запах его кожи, запах незнакомых терпких трав и крепкого мужского тела. Я шепнула Олеське пару ласковых по поводу интереса вождя и прочих возможных неприятностей и выскользнула из толпы. Слава богу, увидела, как изменилось и посерело её лицо. Хорошо. значит угрозу поняла и приняла всерьёз. Расслабляться не станет.

Я не взяла огня и теперь только отблески высокого пламени костра какое-то время освещали мне дорогу, а после постепенно темнота окутала меня со всех сторон и я остановилась. Вот идиотка, привыкла, что всегда вокруг какое-то освещение присутствует. А нет цивилизации, дурочка. Возвращаться… не хотелось, но и блуждать в темноте в поисках собственного дома. Хоть и выстелены камнем дорожки, но не гладкий асфальт. Ногу ещё сломаешь..

Стоя в темноте и пытаясь привыкнуть, чтоб разглядеть что-то в темноте, я вдруг услышала движение за собой и, вскрикнув, ну, девица всё же, попыталась отмахнуться резким ударом локтем. Моё запястье очутилось как в капкане в крупной мужской руке. Одно движение и я сунулась носом прямо в твёрдую, как деревянная доска грудь. Не заорала. Остановил знакомый шёпот.

— Одна. Без огня. Вот глупенькая..

— А сам-то, — упёрлась я обеими руками в эту такую желанную защитную стену.

— А я вижу в темноте, как ягуар, — мурлыкнул мне на ухо амаута. Вижу какая ты красивая. Его дыхание щекотало кожу возле уха и тело отозвалось ноющим зовом внизу живота. Нас обоих колотило от желания. Но не посреди города же… Я с трудом отодвинулась от него и стуча зубами попросила проводить до дома.

Он понял, сгрёб мою ладоху своей ручищей, которая тоже ходила ходуном, и медленно, осторожно пошёл со мной в темноте. Как-будто за этой теменью был какой-то свет…

— Я хочу увидеть родителей перед праздником и пожелать отцу удачи, во славу богов, — торопливо пояснял Тупак, — кроме того, мои праздничные сандалии оказались мне не впору, нога выросла с последнего праздника. А сегодня ходить целый день.

— Ну, беги, только быстрее возвращайся, сегодня шаману понадобятся все его ученики.

Чаупи-тута юркнул обратно в спальню. И так ясно, Тупак пошёл к отцу. И “яд” понёс ему же. Всё, как они с учителем и предполагали. Но ему-то важно узнать их планы, Если бы не луна Чаупи-тута не нашёл бы Пушака. Весь этот предпраздничный вечер он носился по городу, пытаясь передать учителю всё, что случилось в школе. Уже почти стемнело, когда он в очередной раз вернулся к месту проведения торжества, к Дому избранных. Пробежав вокруг плаца, где обычно собирался народ, он обнаружил, что все приготовления закончены. Возле кострища собрана громадная куча дров. Воины несут стражу около, снесенных со всех городских складов, припасов, которые перед рассветом, в руках опытных женщин превратятся во вкусную еду. Он выспрашивал у всех не видел ли кто шамана и ото всех получал ответ, что был, но только ушёл. Мальчик устал от этой игры в кошки-мышки и совсем уж решил идти спать. Ведь ему так хотелось увидеть праздник. И он пошёл к школе вдоль городской стены. Взошла огромная круглая Луна. Одно из лиц богини Супайи. Лунный свет выхватил фигуру одиноко сидящую на каменном бордюре.

— Учитель! — обрадованно вскрикнул малыш. И бросился к амауте с новостями.

По просьбе Пушака Чаупи-тута не спускал глаз с Тупака. Наблюдать за вождём взялся сам шаман. Он предположил для чего мог понадобиться кровяной яд. Рано утром, когда ещё все спали, Тупак встал и оделся, нашарил под подушкой глиняную круглую коробочку с плотно притёртой крыщкой и выскользнул из спальни. Откинулось одеяло, и с соседней постели за ним тут же двинулась маленькая фигурка.

Чаупи-тута уже хотел шагнуть за порог школы, когда услышал голос помошника Пушака. Он остановил сына вождя и поинтересовался куда тот направляется.

когда они поймут, что не добились желаемого.

Во время праздника пришлось тяжелее всего. Толпа всякий раз старалась унести от него Тупака. Это всё, конечно уже после того, как окончилась церемония у храма. Там всё было расписано, как по нотам и у учеников шамана было своё место в процессии. А вот уже у Дома всё перемешалось. Найдя точку, с которой можно было видеть и место, где проходили основные события и наблюдающий за ними Тупак, Чаупи-тута застыл в ожидании.

Его заворожил танец со свечами. А песня Ирины тронула, хоть он и не понимал многих слов и почти не улавливал смысла. Но голос девушки проникал в его сердце, как маленькая стрелка шуар, вызывая сладкую истому.

Он видел бой и представил себе что могло случиться. Как спрятать следы отравления, вождь продемонстрировал через минуту после, бросив в огонь “cлучайно пролитую священную кровь бога”. Вождь, получивший взбучку на глазах племени, распинался, что только великий воин, с силой от самого Инти, мог победить такого как он. Зализывал место, куда укусил ягуар. Глупое занятие и бесполезное. Все сами всё видели.

Но, после пламенной речи и жертвы белой ламы, вождь, под шумок, смылся. За ним последовал его отпрыск и, уж совсем осторожно, Чаупи-тута.

Он нагнал их довольно быстро. Остановившись недалеко от места торжества, заговорщики уже вели разговор. Причём довольно громко. Праздновали чачапойя шумно, поэтому и шагов преследователя тоже слышно не было.

— Причин тому, что случилось может быть несколько, — выговаривал отец сыну. Или тебя обманул маленький подлипала, или ты сам напутал, когда делал яд. В этих двух случаях вывод один — ты болван и бездарь. Если ты не научишься у шамана хотя бы правильно готовить яды и предугадывать события, то вообще не понимаю, зачем отправил тебя учиться к шаману. Ты мне все задумки ломаешь. Может быть, конечно, что эти пришлые тоже малочувствительны к ядам. Но тогда я должен поверить, что они и правда дети Инти. Ничего, это можно будет проверить ещё раз. Каким-то другим ядом. Который можно добавить в еду. Как же жаль, что мне не удалось сунуть тебя к ним в отряд. Шаман сказал, что одного мальчишки на шее воинов вполне достаточно. Он хоть деревенский и к трудностям привык. А ты, мол, в походе ещё большей обузой будешь. Ленив и избалован, видишь ли. Ладно вождь Атумпукру мой должник. Поручу тебя ему, как гостя семьи. Пойдёшь с ним до его города и уж постарайся по дороге подсыпать им чего-нибудь в еду. Только смотри, чтоб женщины не пострадали. У меня на них другие планы.

Он узнал, всё, что хотел и обязательно должен был найти учителя до отъезда. На плацу его уже не было. И Ирина во-о-н уходит. Смотри-ка, факел взять не подумала. Чаупи-тута давно заметил, что у посланников ночное зрение слабее, чем у его народа. Ещё и города как следует не знает. Мальчик ориентировался в любом поселении лучше. Очевидно, что логика постройки ему была ближе и понятнее. Надо догнать, упадёт, побьётся. Пока он оббегал толпу, Ирина скрылась в темноте. Оставалось надеяться, что она направлялась к дому.

В пару-тройку минут он пробежал то расстояние, на которое девушке понадобилось гораздо больше времени. Он уже видит вдалеке… Она! Нет. Они. Учитель. Ещё никогда он не слышал у него такого голоса. Воркующего, как у самца горлицы. И держал он Ирину в своих руках, как-будто хотел укрыть от всего мира. Запечатать, как тукан в гнезде.

Вот она отодвинула его, и они пошли, держась за руки. У лестницы дома остановились, голова её запрокинулась и оказалась на большой ладони амауты. Он держал её, как подобраного котёнка, осторожно и бережно. Потом потёрся щекой о её щёку и застонал. Рука скользнула к бедру в разрез туники, и у девушки подогнулись ноги. Пушак жадно подхватил её на руки и взлетел по ступеням.

Чаупи-тута ждал уже довольно долго. Он прекрасно понимал, что происходит. В маленьких деревенских домах мальчики рано учились быть мужчинами. И не то, чтоб происходило что-то плохое. Учитель не имел семьи, а Ирина тоже не была связана словом. Слова муж и жена они проходили. И мальчик уже был в состоянии задать волнующий его вопрос. Ну, конечно, ему ещё расти и расти, а Пушак шаман и сильный, храбрый воин.

— Ладно, пусть, а вдруг Ирина тогда решит остаться, — рассуждал мальчик. Шаман станет старым и уйдёт к мудрым. Семьи им создать не позволят. Без детей — не по закону. Да и любая женщина захочет ребёнка.

Он покачал головой и передёрнул плечами.

— Холодно… А может тогда она уйдёт в Храм. Она дочь бога и посвящение, наверное, ей не нужно, — продолжал фантазировать малыш со своей детской влюблённостью в диалоге. И тогда я смогу за неё драться. И у нас родится сын. А я буду его ростить и стану его учителем.

Где-то далеко-далеко он увидел свет факелов.

— Плохо. Нет, если увидят, их не накажут. Наказывают неверных супругов и насильников. Вешают за волосы над обрывом. И всё же, он был уверен, они не хотели, чтоб их застали вдвоём. Он поймёт почему. Потом. Он разберётся. А пока..

Он схватил большой камень и изо всех сил ударил им в стену.

27 октября-30 октября.

Первый день пути вымотал нас настолько, что писать не было ни желания, ни возможности. Я устала так, что даже есть не хотелось. Даже малыш не выглядел таким вымотаным, а нам ещё надо было хоть как-то вид сохранять. Отряд шёл по левому берегу реки Уткубамба и должен был заходить в поселения для демонстрации нас “чудесных”. Небольшие деревни удостаивались кратких визитов, во время которых помощник шамана вёл просветительскую работу и профилактику правонарушений, пугая нашей “божественной инспекцией”. Если вы думаете, что я вдруг стала понимать суть религиозных текстов, то вы ошибаетесь. Просто каждый дурак догадается, как опиум подаётся потребителю. Мы не собирались вмешиваться в политику партии. И, хотя ниточки между нами и чачапойя перепутывались всё больше, никто из нас, даже я сама, пока не могли даже в ум вложить, что мы можем здесь остаться. Для меня это было тяжелее всех. Я билась в паутине, в которую влезла добровольно. Когда паучок был рядышком, я не могла сделать с собой ничего, кроме как расслабиться и наслаждаться. Но, чем дальше я от него удалялась, тем больше рвалась в собственных сетях, без уверенности в том, что и правда желаю обрести свободу.

А в остальном наше путешествие радовало нас такими возможностями, каких не предоставит ни одно турбюро. Для любителей природы места благодатные. А, если бы мне захотелось описывать флору и фауну, то моему блокнотику понадобился бы Гарри Поттер с волшебной палочкой. Но, всё же, это не была настоящая дикая сельва. Шли по протоптаным тропам в довольно густонаселённой местности и только временной сдвиг позволял нам насладиться естественной красотой этих мест.

Мой паж повис на шлейфе окончательно. Если бы ему дали, он пробовал бы еду из наших тарелок, как в королевском дворце. Впрочем, поскольку вокруг всё время крутился и сын вождя, что называется “без мыла лез”, то обязательный приём противоядий, прописанный помощником амауты, мы не отвергали. Тем более, что от него же, подробности покушения на Алекса нам стали известны. Что привело ребят в бешенство. Ну, а меня не удивило. Чего-то подобного я вполне ожидала.

Но трогательная забота мальчика меня слегка пугала. Это так напоминало мои детские влюблённости и их болезненные последствия, что я уже не знала как мне с ним себя вести. Тем более, что неожиданно прерваное свидание, по догадке Пушака, было делом его маленьких ручек. Конечно, намерения у него были правильные. Но как же неловко я себя чувствовала. И чем больше он меня опекал, тем нелепее становилась ситуация.

— Блин горелый! Я устала себя истязать. Почему бы папочке Инти не взять на себя заботу о проблемах дочурки. Всё, я сошла с ума, какая досада! А ведь классно, Анджей впихивал себя в ситуацию дольше всех. А теперь, складывает ручки и на всё твердит “как бог даст”. И Анжелка счастливая! Скачет вокруг него клушечкой. Олеська, со всей своей практичностью, живёт одним днём и принимает события как есть, решая вопросы по мере поступления. Трезвый подход. Алекс кайфует от погружения в природу. А Стас занят изучением культуры. Уж он то точно получил больше всех. Да нет, я не права, мы все кажется имеем именно то, чего хотели. Как будто там сверху прочитали наши тайные желания.

Сегодня мы остановились в первом большом городе и получили долгожданный отдых. Экскурсия — это уже завтра. Причём мы настояли, чтоб без официального сопровождения. Ну разве только малявка. Всё равно не отстанет. Хотим просто походить посмотреть, как обычные люди по незнакомому городу. Всё равно слухи разошлись. Приставать к нам вряд ли станут. А выкрутиться из мелочей малыш поможет.

Я забыла сказать, что сегодня была первая ночь с нашего появления здесь, когда мы улеглись спать не в одной комнате с парнями. Общественный дом города был переполнен. Весь наш отряд не уместился в нём. Поэтому ребят забрали переночевать в казармы. Чаупи-тута остался с помощником шамана в местной храмовой школе. Сын вождя гостил со своим покровителем в доме местного главы города. А мы спали в гостевой Дома избраных.

У меня была такая шикарная возможность наконец выспаться. Но я вертелась на своих шкурах, как на кострище. Как только я закрыла глаза, сразу пришло воспоминание о нём. Тело тут же отозвалось, затрепетало. Стала горячей грудь и судорога свела бёдра. Я прикусила кулак, чтоб не закричать, он был весь тут, внутри меня, я чувствала на себе тяжесть его тела. С трудом поднявшись на колени, я вышла из комнаты и побрела сама не зная куда. В горле стоял ком, меня трясло, как в лихорадке. Чем же ты отравил меня, амаута?

В тишине коридора мои неуверенные шаги отзывались шаркающим эхом. Я чувствовала себя больной, я и была больна любовью. Можно ли сказать, что почти умирала от неё?

— Неужели ты так зовёшь меня к себе? — прошептала я в полутёмный коридор и навстречу мне откинулся полог. Женщина стояла на пороге и протягивала мне открытую ладонь. Не думая, я вложила свою пылающую ладошку в её руку и волна покоя затопила меня. Я вошла в комнату. Посреди слабо тлела жаровня. Над ней поднимался ароматный дымок. Женщина помогла мне опуститься на красное одеяло с каймой из странных загогулин жёлтого цвета и бросила в огонь щепотку терпко пахнущих трав.

— Меня зовут ньюста Аари — Светлая. Я лучшая предсказательница здешнего дома, а может быть даже всего народа чачапойя. на сегодняшний день. Я почувствовала тебя и того кто был с тобой и позвала.

Того, что я скажу тебе, не должен знать никто. Ни твои друзья, ни тот, кем полно твоё сердце, ни любящий мальчик, в котором я слышу большой талант предсказателя. Он будет самым сильным шаманом со времён прихода бога Солнца.

Предсказательница смешала в золотой чаше пальмовое вино и тёмную, почти чёрную жидкость.

— Ты знаешь, мы верим, что прошлое и будущее существуют одновременно, и есть множество путей между ними. Но, когда люди ходят этими путями, нити в ткани времени образуют другой рисунок и ты можешь не найти своего узора. Поэтому, когда мама Супайи уводит умерших между времён, они почти никогда не возвращаются, — женщина присела на колени и протянула мне кубок.

— Почти? — с удивлением спросила я.

— Выпей, — Аари первая отпила большой глоток и продолжила, — почти… Иногда мёртвые приходят в другие тела, рождаются заново. У бога есть для них другой план. Люди, зачастую, уходят не поняв чего-то главного, не доделав того, что должны.

Ткани мира, сотканой богами, нет конца, но линии на ней чертят люди. Ты должна помнить, что жизни, изменённые тобой, могут оборвать твой путь назад или начертить на нём новый поворот.

Этот напиток поможет мне проследить изменения в твоём будущем, на этот момент, но, если ты решишь возвращаться домой со своими друзьями, мы должны будем встретится с тобой и с ними ещё раз. Особенно, если произойдут события, схожие со спасением ребёнка в рыбацкой семье. Понимаешь, маленькие люди редко меняют судьбы народа, чаще они принимают его судьбу. Но вы, в силу своего положения, попадаете в круг общения людей определяющих. И это опасно. Я прошу сохранять тайну, потому что мы не должны знать своей жизни наперёд. И ты о своей не узнаешь. Но, помочь вам, направить, моя забота.

Спасённый тобой, только маленький узелок на полотне, ну сделает он ткань гуще, а в другом месте порвётся.

Мальчик. Вы все только делаете его дорогу прямее. Но ваша задача беречь его, потому что, не будь вас, его опасности были бы другими и беречь его было бы назначением других людей.

Пушак… Тут всё много сложнее. Он очень сильный шаман. И над его судьбой линия Храма. Она всегда может вмешаться, и я не в силах предсказать его судьбу точно. Знаю одно. Его жизнь — хинное дерево. Сама горькая, а другим пользу приносит. Что бы с ним не случилось, даже, если ты оставишь его, нить своей жизни он не оборвёт.

Я облегчённо выдохнула. Моя несовершённая вина стала чуточку меньше.

— Знаешь, — улыбнулась Аари, — он уже терял одну любовь. Когда он был молод, то полюбил девушку, избранную, подругу ньюста Сумак, матери Чаупи-тута. Она погибла на пути к храму. Пушак был готов ради неё изменить всю свою жизнь, но она не хотела обычной судьбы, пожелала посвящения, но боги не увели её между времён. Шуар убили тогда многих. Только ньюста Вилка до сих пор жива. Остальные остались в Мёртвом городе. Их тела не подготовили, согласно ритуалу. Девушка не смогла им ничем помочь. Их души навсегда привязаны к месту и времени гибели. Теперь только боги, если захотят, могут изменить их судьбу. Может быть его любовь была её предназначением?

Я вздрогнула. Не мне ли сейчас она это говорила?

— А как можно это узнать? — попыталась неловко схитрить я.

— Слушай своё сердце, вот и вся хитрость. Если это любовь, будешь думать о нём, если нет — о себе.

Ньюста Аари рассмеялась. Потом замолчала и отошла к полкам в стене, где можно было голову сломать среди множества лечебных или, может, магических снадобий. Что-то я стремительно теряю способность трезво мыслить. Эта волшебная сказка затягивает меня всё глубже и глубже.

Предсказательница выбрала маленькую золотую бутылочку, откупорила капнула на гладкий камень всего одну каплю. Потом взяла мою руку и проколола остроконечной пробкой палец, выдавила каплю крови и смешала со снадобьем из пузырька. Смесь стала ярко-синей. Она покачала головой, добавила в жидкость ровно три капли сока, который выдавила из листа агавы, встряхнула и, плотно закрыв, протянула мне.

— Теперь твой желудок легче примет это, — задумчиво сказала она.

— А что это? — я недоуменно вытаращилась на красивую безделушку.

— Ах, да, — женщина, как-будто была где-то не здесь. Твоё тело. то, что происходит с тобой, это ещё не любовь. Это страсть. Болезнь. Так оно отвечает на силу, данную Храмом Пушаку. Ты не посвящённая. Хотя я чувствую в тебе кровь Инти.

— Да ладно, — вдруг рассердилась я, — никакая я не дочь бога. Я обыкновенная.

— Ты глупышка, — Аари опустила руку на моё плечо и гнев пропал, как не бывало. Любовь шамана, особенно такая сильная, какую я слышу в нём, может выпить тебя до дна. В тебе любовь ещё только рождается и она уже добавляет мощи амауте. Он возвращает её тебе своей страстью, но твоё тело не в силах принять столько. Ты можешь уменьшить своё желание, самым обычным способом, но он не всегда доступен девушке. Особенно в пути, когда она спит рядом с парой десятков воинов.

Моё лицо вспыхнуло, как-будто в него плеснули кипятком, когда до меня дошло, какой способ мне предлагают использовать. Не то чтоб я была святошей и ханжой. Я выросла среди медиков, во вполне сексуально свободном обществе и такие физиологические подробности меня не смущали. Просто я представила себе этот вариант в нынешних условиях.

— Поэтому я даю тебе это, — Аари сделала вид, что не заметила перемен в цвете моего лица, — только не перебарщивай, все средства связанные с мужской и женской силой, влияют на сердце.

— Удовольствия не получишь, но и мучаться так не будешь, — женщина хитро улыбнулась, — а, если будет возможность попробовать. любовь. на расстоянии, если сможешь научиться, почувствовать его..

Она замолчала, как-будто снова ушла далеко-далеко.

— Спасибо, — попыталась быть вежливой я, но меня уже не видели.

Я тихонько вышла. Добрела до постели. Покрутила в руках пузырёк и сунула на дно рюкзака. Лягла и провалилась в сон.

Когда в дверном проёме показалась фигура шамана, Чаупи-тута не стал прятаться или убегать. Он молча пошёл навстречу учителю и, не тревожа его разговором, пошёл рядом в сторону школы. Мальчик не ожидал, что взрослый мужчина станет обсуждать с ним свои чувства. Просто знал, что поступил как надо. Спустя некоторое время, он почувствовал, что учитель готов его выслушать и тихонько кашлянул. Амаута повернулся к нему.

Пушак выслушал всё о заговоре, легонько похлопал парнишку по плечу.

— Береги её. всех их. Я скажу Ахау что делать. И противоядия дам. А сейчас беги, отдыхай. Мне нужно всё подготовить.

Чаупи-тута пошёл в комнату. Тупак уже сопел. Было видно, что он хотел дождаться его прихода, потому положил под голову камень, чтоб не заснуть. Ага! Дудит в две дырочки, а камешек ухо давит.

Мальчик улёгся с чувством выполненного долга. Пушак знает что делает. Всё будет хорошо. Достать яд было трудно. Травы собирали жрецы. Женщины Дома получали нужные ингридиенты на складах шаманов. Никто из посвящённых не совершит преступления. Храм накажет.

Конечно вождь или его жена могли достать некоторые распостранённые растения у бродячих шарлатанов-прорицателей из других племён, на кату. Если бы их на этом поймали, бросили бы в камеру со змеями. Путь янакуны таким заказан. Но золото делает страх маленьким, а глупость большой. Яды таких горе профессионалов не отличались ни разнообразием, ни, зачастую, действенностью. Но амаута приготовит лекарство, которое обезвредит любую их бурду. И всё же учитель просил сделать всё так, чтоб сын вождя потрудился, прежде чем яд (всего только раз!) сможет попасть в пищу посланников. Он должен был поверить, что они приняли его и с ними ничего не произошло. Для убедительности, остатки пищи он должен был, на глазах Тупака, вылить так, чтоб их проглотило какое-то животное и погибло. Чтоб маленький злодей думал, что Инти даёт своим детям защиту от ядов. Иначе рано или поздно не уследим.

В пути всё прошло по плану. Чаупи-тута серьёзно относился к заданию и перед приездом в город Тупак наконец добрался до вожделенной цели. Теперь от этой опасности пришельцы были освобождены. Предпринимать что-нибудь до встречи с отцом мальчишка вряд ли решится. Хотя кто его знает. Нужно быть готовым ко всему. Чаупи-тута ощущал беспокойство. В последнее время после занятий Ахау, помощником шамана, а тот продолжал заниматься с ним на привалах по вечерам, мальчик чувствовал что его интуиция становится обострённее. И верил ей. Ему хотелось думать, что в городе, после исполнения задуманного, лентяй, которому поход был в тягость, скажется больным и, через некоторое время, с провожатыми отправится назад к отцу. Но хотеть это одно, а получить другое..

Сегодня вечером Ахау ввёл его в состояние транса и дал программу, попытаться просмотреть события завтрашнего дня. Он честно старался, но ничего не увидел. Но ощущение беды усилилось. Мальчик сказал об этом. И старший товарищ заволновался. Очень тёплый, добрый парень, о чём говорило и его имя-Солнечный луч, полюбил Чаупи-тута, как младшего братишку. Он приказал ему глядеть в оба завтра в городе.

1 ноября.

Мы с девицами спали как дома. Нас не тревожили. Выспались за все предыдущие дни. Я проснулась с чувством выходного дня. Так и хотелось побежать на кухню, посмотреть что там у мамы на завтрак. Но, открыв глаза, я попала в нынешний реал.

И как же захотелось домой!

Девчёнки уже плескались в воде, принесённой с вечера. Я вздохнула и пошла пихаться за остаток. Зубную пасту тратили по чуточке. Чем её заменить, когда кончится, ещё не думали. А надо бы. Прибежали мальчишки. Ненакормленые. Потом Чаупи-тута. И тут же был отправлен позаботится о хлебе насущном. Ребятёнок подсуетился и мы наконец заправились, чем бог послал. Хотелось бы конечно списочек из Двенадцати стульев.

“В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.” — мысленно процитировала я любимое произведение.

С нами он не так постарался, но тоже пожевали вполне сносно. Еда не самоцель, конечно. Но нам больше всего не хватало молочного. Израильтяне вообще очень много едят продуктов из молока. И у нас их такое разнообразие. А тут его нет вовсе. Даже, если б нам вздумалось подоить ламу, то удоям не обрадовались бы. Ей бедняжке хватает только телёнка выкормить. Ну, не рекордистки они!

Ладно, животики ублажили. После хлеба, дети богов желают зрелищ. Поскольку наша толпа всё равно, на взгляд местных, будет выделяться как пятно помады на воротнике неверного мужа, мы решили в одёжках не изгаляться и, для удобства в путешествии, таскали свои спортивные костюмы. Всё равно все пялится будут. Бродили мы городу, как заправские туристы, только фоткать, жалко, было нечем. Нет, была видеокамера, только батареи-то разряжены. А зарядка лежит себе где-то в далёком будущем. А и осталась бы. Куда её воткнёшь. Вобщем все впечатления только в собственный чердачок.

Если говорить об архитектуре чачапойя, то большим разнообразием она не отличается.

Из-за особенностей рельефа, города ступенями поднимаются вверх. Большие поселения ставят невдалеке от рек, но не на самом берегу, а выше. К берегу террасами сходят поля. Первая ступень, окружённая стеной, является местом поселения тех, кто обрабатывает землю, занимается всеми видами деятельности, связанной с загородной территорией. Охотники, ремесленники, работающие с металлом, гончары, пастухи, сборщики топлива, корзинщики, каменщики-строители, золотари и янакуны. У узких городских ворот помещения стражи.

Вторая ступень: ткачи, ювелиры, скорняки и прочие, прочие, прочие

.

Жилые здания, по большей части, округлые с остроконечными крышами, рассмотреть их мы успели ещё в Куэлап. Камни кладки чуть скошены внутрь, это даёт устойчивость при подземных толчках, что в Перуанских Андах актуально.

Верхний город — это общественные здания и жилища правящей верхушки.

Большие прямоугольные строения — это городские склады, оружейные, некоторые храмовые здания. Дом избраных женщин, как правило, располагается как продолжение ограды верхней ступени города, по типу крепостного бастиона и имеет форму полукруга с глухой стеной бойницами наружу. Женщины дома в случае нападения обороняют часть городской стены, противоположную воротам, стреляя из луков и, навесом, из пращей с крыши из-за низкого ограждения.

Рядом располагаются казармы, а плацы служат местами городских празднеств. Склады, водо-и зернохранилища строятся недалеко от казарм. Очевидно, что доставка сюда затруднена, зато стратегический запас находится на верхнем ярусе и под хорошей охраной.

Защитники города имеют возможность подниматься вверх, в случае большого перевеса в количестве нападающих, отступая шаг за шагом между небольших зданий, используя их как защиту, и давая возможность женщинам и детям собраться в самой защищённой верхней части, где есть всевозможные запасы для осады.

Утром мы начали осмотр с самого низа. Хотя день был обьявлен праздничным, но обеда никто не отменял. Женщины в больших каменных ступках толкли кукурузу. Старухи сидели на солнышке с прялками. Дети играли в камешки. Игра была чем-то похожа на “пристенок”. Отец как-то рассказывал, что в детстве так играли монетками. У корзинщиков Олеся заявила, что надо бы попробовать заказать плетёные стулья. Осточертело сидеть на полу. Когда вернёмся “домой” оговорилась она. Оговорка меня смутила. Неужели только меня так тянет вернуться, хотя мне так повезло найти здесь человека, который меня любит и, которого люблю я. А может и правда это не любовь. А просто бешенная энергетика шамана свела меня с ума. Первый же кивочек в сторону амауты в моих больных мозгах отозвался знакомой волной. Я психанула. И послала любимого со всей страстью. Отлегло.

— Ну, вот же. А то придумал, среди бела дня меня заводить.

Не знаю уж, почувствовал мою злость Пушак, или сама я от этой злости успокоилась, но “приступа” не случилось.

Чаупи-тута, как мог, путая окончания, пытался обьяснить нам хоть что-то. Могу привести пример нашего разговора. Возле дома женщина выбивала шкуры, потом стала макать в горшок с каким-то варевом метёлку из травы и брызгать на них.

— Что это? — спросила я. Этот вопрос он уже знал хорошо. Мальчишка завертелся, поднял с земли маленького жучка.

— Что это? — повторил он вопрос.

— Кто это? — исправила я его. Ткнула пальцем и сказала: “живой”, потом сказала отчётливо: “это жук”.

Он показал на шкуру.

— Жук. Ест. Кровь. Болезнь, — повернул пальчик на горшок с коричневой жижей. Жук мёртвый. Что это?

Мы заржали, как подорваные. Ребёнок надулся. Мы его затискали. В общем было весело. И главное всё понятно. Нас ещё дома пугали этими клопами, от экскрементов которых можно подхватить неслабую болячку.

— Жук титира, — пояснил малолетний целитель, лечить “уайра-уайра”.

— Ладно, если заболеем, вылечишь, — подбодрила я его.

— Вылечишь, — согласился он.

За такими разговорами мы пришли в “средний” город. И столкнулись с процессией, в которой увидели, довольного собой, сыночка вождя. Кроме него, там был глава города, местный шаман, покровитель Тупака, наш Ахау и молодая очень красивая девушка. Они остановились у довольно большого дома и говорили с маленьким человечком с искривлённой спиной. Среди чачапойя очень редко встречались врождённые уродства, но это был один из таких редких случаев. Кстати, Анжелка говорила, что узнала в Доме — здесь в супы добавляют сушёные морские водоросли, которыми запасаются на рынке на год вперёд. Как она поняла из обьяснений женщин, скорее всего, это восполнение недостающего в питании йода. Тоже своего рода профилактика.

Чаупи-тута старался вовсю, пытаясь обьяснить ситуацию. Как мы поняли, девушка то ли жена, то ли невеста местного вождя и её хотят обрадовать подарком от лучшего городского ювелира. Ну, насчёт лучшего, это уже был художественный домысел, который, впрочем, позже подтвердил Ахау.

Хотя, через минут пятнадцать, нам надолго стало “не до того”.

Со всем полагающимся почётом, гостей ввели в дом, точнее в ту часть, которая являлась и мастерской и своеобразным магазином.

Хотя воровство у чачапойя было не меньшей редкостью, чем уродство, но когда есть соблазн, могут быть и соблазнённые. А у ювелира в работе находились не только свои материалы, но и полученные от заказчиков. Потому золото и камни на ночь оставляли в плетёной клетке со змеями. Утром змей подманивали едой и перекрывали часть клетки перегородкой. Доставалось всё, что требовалось для работы. А перегородку можно было поднять одним лёгким движением, если бы в дом зашёл нежеланный гость. Ну, может быть система охраны спорна, по части совершенства, и в ней имелись изьяны, зато камера, как мы поняли, предназначалась так же для наказания пойманого грабителя. Его закрывали там вместе со змеями на двое суток. Если змеи его не кусали, значит он искренне раскаялся и боги его простили. Значит и хозяин должен был простить. Но, если нет, маме Супайи доставался подпорченый товар.

Хозяин разложил перед нами всё, что имелось для продажи. Конечно, нам покупать драгоценности было не за что, но какие девчёнки откажуться покопаться в камешках. Золотые украшения в основном были с бирюзой и изумрудами. Но ювелир показал нам очень чистые желтовато-зеленоватые камни, названия которых не угадал из наших никто. Как мы поняли они черезвычайно редкие.

Мы скромно стояли в сторонке, в то время как “счастливая молодая” выбирала свои подарки. Куча впечатлений ослабила нашу бдительность, и я не сразу заметила, что маленький паскудник Тупак что-то шепчет на ухо ювелиру и тихонько показывает то на Чаупи-тута, то на корзинку с нашим “тормозком” в его руке. Я очень быстро связала всё в голове, однако вступить не успела. Ювелир что-то бурно заговорил, обращаясь к правителю. Мы увидели как вспыхнули лица мальчика и Ахау. Тупак бросился к корзинке, но Алекс, молодец, тоже всё понял. Очевидно, что гадёныш вовремя потёрся у наших вещичек и подбросил камешек покрупнее, чтоб обвинить нашего переводчика в воровстве. Сильная рука нашего главного защитника поймала за шиворот интригана и он заболтался в воздухе, как обгадившийся котенок. Обоих мальчиков вывели из помещения и оставили за загородкой, где работали два ученика ювелира, крепкие парни лет семнадцати. Чаупи-тута чуть не плакал. Никогда и никто ещё не обвинял его так несправедливо.

Между тем я отвела в сторонку помощника амауты и обьяснила ему на ушко, что я хочу сделать.

— Сейчас я вам устрою криминалистический урок божественной справедливости!

Я не столько разглядывала камешки, как украшения, но, из чисто познавательных целей. Например, заметила, что камни ещё не гранились, их просто отшлифовывали и выравнивали по мере возможности. Каждый камешек ювелир любовно протирал, двумя пальчиками осторожно выкладывая на место. А значит, мы сейчас займёмся дактилоскопией. На такой поверхности торопливый воришка должен был оставить чёткие отпечатки. И я уже знала что мне делать.

— Косметичку, — бросила я Олеське. Я даже не стала спрашивать есть ли она у неё. Наша Олеся косметичку взяла бы даже в преисподнюю. Красотка глазки имела очень красивого серого цвета и обожала подчёркивать это всеми оттенками серых теней. Я достала самые тёмные, кисточку для пудры и, под удивлёнными взглядами местной публики, и горестный стон хозяйки, расковыряла её драгоценную косметику до состояния пыли. Аккуратно выкладывая по одной вещи из нашей корзинки, обнаружила на дне изумруд размером с крупный боб. Ювелир радостно взвыл. Кончиками ногтей я подцепила камешек и жестами киношного криминалиста из моей любимой серии CSI начала обрабатывать его лёгкими движениями кисточки с тёмно серой пылью. На гладкой поверхности отчётливо прорисовался отпечаток пальца. Я торжествующе ухмыльнулась и подала Алексу, почти до конца использованное, колечко прозрачного скотча. Надо же! Только вчера обнаружила в кармашке ветровки. Выбросить хотела. А потом подумала, кто знает что из наших вещей здесь не пригодится? И оставила. Алекс отрезал ножом небольшой кусочек и (тоже детективы смотрит) аккуратненько перенёс отпечаток на скотч. Я тут же подсунула ему свой драгоценный блокнот. Он наклеил кусочек на лист. Получилось. Видно и довольно чётко. Согласна пожертвовать целый лист на спасение нашего мальчика. Теперь осталось дактилоскопировать подозреваемых. Ну красочку какую-нибудь найдём.

Сравнивали отпечатки все заинтересованные лица по очереди. Первым сунулся многострадальный ювелир, но вождь властно отодвинул его в сторону и сам поиграл в игру “найди десять отличий”. У чачапойя отличное зрение и, слава богу, лупа не понадобилась. Хотя, в казарме, в рюкзаке у Стаса, лежал отличный армейский бинокль. Для такого случая сбегал бы. Но не понадобилось. Пацана мы реабилитировали.

Чаупи-тута не было страшно. Он знал, что не виновен. И, даже если его посадят в клетку со змеями, как грозил этот безобразный человечек, боги защитят его. Иначе и быть не может. Но ему было стыдно, что какие-то, пусть даже не знающие его, люди, хоть на минуту поверили, что он может взять чужое.

Он доверчиво и терпеливо выдержал всю процедуру, когда Ирина измазала его руки краской, а потом начала оставлять на белых листочках аккуратные оттиски его маленьких пальчиков. С Тупаком всё было с точностью до наоборот. Он извивался и кричал, что его хотят извести колдовством, но заткнулся, когда Ахау сказал, что так себя ведут только виновные.

Когда его подлость была полностью изобличена, оставалось решить, как наказать преступника.

Ирина и Ахау во время проверки ушли из комнаты, чтоб нельзя было обвинить их в каком-нибудь колдовстве, как пытался до этого сын вождя. Теперь они вернулись.

— Пуна, — обратился мой друг к вождю, — и вы все, присутствующие здесь, высокие и мудрые люди. По закону чачапойя, до десяти лет ответстственность за проступки детей несут родители. Но родители этого мальчика ньюста Вилка и вождь Вакралла ничем не запятнали своей чести. Мой учитель, который взял на себя ответственность за этого ребёнка, тоже.

Он говорит, что в этом возрасте дети уже перестают смотреть взрослым в рот. Они их ещё слушают, но уже не слышат. Жестоко судить честных людей за преступление, которого в конце-концов не случилось. Но этот мальчик ленив и избалован, и вряд ли надолго остался бы учеником шамана. Ему нужна строгость и дисциплина, которой ему не дали прежние воспитатели. Я хочу просить друга Вакраллы, вождя и воина, который должен жизнь отцу этого мальчика, восстановить честь друга. Пусть он возьмёт его от семьи, в казармы своего города, чтоб его воспитанию не помешала излишняя мягкость родителей.

Пусть сделает из него настоящего воина и вернёт долг.

Чаупи-тута понимал, что Ахау нашёл, быть может, самый мудрый выход из положения. Поняли это и остальные.

— Мы сохраним тайну произошедшего, до пятнадцатилетия мальчика, до праздника посвящения и, если за это время он выправится и больше ничем не запятнает себя, тайна останется тайной. В другом случае вождь Пуна, которого мы просим стать независимым наблюдателем, — продолжал Ахау, — обьявит его янакуна своего города.

Тупак, всё это время недоверчиво и злобно глядевший на присутствующих, ахнул.

Чаупи-тута тоже вздрогнул. Он, только что, был готов, несправедливо осуждённым, отбыть наказание в страшной клетке, но пожалел глупого мальчишку, только представив его в положении янакуна.

2ноября-12ноября.

Наш вечер в городе закончился представлением для гостей и застольем. Но дневное происшествие накладывало на празднество отпечаток тревоги. Должник Вакраллы, Алли (имена чачапойя всё говорят о людях), был именно таким как его имя — добрый, порядочный, здоровый, весёлый. Но ещё и очень наивный. Хотя нет, это слово вряд ли подходит вождю, скорее бесхитростный. Замечательный воин, но справится ли он с, уже вложенными Вакраллой, в мозги Тупака, гадкими наклонностиями? Ну, может, жёсткое мужское общество поможет. А ведь Вакралле не помогло. Только развило его интриганство.

Но Ахау решил правильно. Из-за поступка мальчишки могли пострадать и хорошие люди, да и он ещё малыш, тоже должен получить свой шанс.

Алли уехал ещё днём, забрав мальчика с собой. Он должен был вернуться и рассказать вождю о будущей судьбе его сына и дать мальчику проститься с родителями. Он нагонит нас до нашего прихода в свой город. До него ещё было далеко, а мы шли медленно, заходя в деревни и останавливаясь на день в каждом большом поселении.

Деревня Чаупи-тута оставалась в стороне от нашего пути, но мы пообещали мальчику, что на обратной дороге, обязательно, заедем проведать его семью.

В конце концов, чтоб объехать все посёлки и махонькие деревушки прийдётся год потратить. А с нами ехали вожди больших городов, и их долгое отсутствие составляло неудобство и, даже, в некоторых случаях, опасность для их людей. Именно потому, города приграничные прислали не вождей, а старых уважаемых воинов, которые были привычны к длинным переходам и передали бы в своих городах всё, что они узнали о посланниках Инти. Мы тоже не собирались идти по приграничью, так как там всегда можно наткнуться на отряды соседних племён, далеко не все из которых были мирными. А так же могут встретиться небольшие банды отверженых, бежавших от своих племён, из-за совершённого преступления, трусости в бою. Воинам городских дружин бесперспективно гоняться за ними по горам, где можно найти сотни укромных мест. Только уж если сильно докучать начинают, выходят ловцы со следопытами-охотниками. Такие группки, обычно, действуют в приграничье, схватил-удрал на соседнюю территорию, затаился.

Описывать каждое поселение, где мы останавливались проездом, особенно не сближаясь с людьми, а, скорее, отбывая официальный визит, мне не очень охота.

Напишу только о некоторых интересных моментах. К посёлку Альпаманта Юаки, что означало родник или источник, мы попали в день покаяния. Такие дни раз в году назначались шаманами поселений, и постоянной даты не имели. Причём, в разных местах этот день мог быть в разное время. Сама церемония покаяния проходила следующим образом: люди селения приходили к источнику с проточной водой, где шаман принимал всех желающих. Никто не заставлял их приходить, обязательным процесс не считался, но говорили, что тем, кто до праздника Инти, не расскажет о совершённых проступках и дурных мыслях и не примет добровольного наказания, боги могут послать несчастья и болезни. Всё рассказанное, оставалось тайной, если человек соглашался с назначеным покаянием.

Шаман принимал кукурузную лепёшку и отрывал от неё кусочки, бросая их в воду, пока пришедший говорил о содеянном. Если лепёшки не хватало, кающийся мог стать янакуна на весь следующий год. Ну, а, если оставался кусок, его отдавали белой ламе, предназначеной в жертву Инти на этот год. Чем упитанней было животное, тем больше удачи полагали получить жители в следующем году.

Мы приняли участие в церемонии, что бы люди убедились во всеобщем равенстве перед богами. Ахау был совершенно счастлив, что мы согласились. Очевидно, для задуманного Пушаком, это было очень важно.

Я не стала рассказывать о вожде, это был не мой грех, но о своей страсти рассказала, как и о своих сомнениях. Не назвала только имени. Шаман прекратил щипать лепёшку.

— Это весь твой проступок? — спросил он с улыбкой. Любовь должна быть свободной. Неизменным должно быть слово. Если бы ты дала слово быть с любимым всю жизнь и изменила ему, это был бы твой грех. Если бы бог дал вам ребёнка, а отец отказался принять данное богом, это был бы его и твой грех, потому что мужчина видит телом, а женщина душой, и, если она не признаётся себе, что выбрала не того человека, то бог наказывает её одинокой жизнью в позоре, а ребёнка бедностью и несчастьем матери.

У чачапойя очень простое отношение к браку. Без излишних ритуалов. Мужчина, желающий иметь жену, должен позаботиться о крыше над головой. Женщина с детства собирает своеобразное приданое. Всё, чем этот дом может быть наполнен. Кухонную утварь, одеяла и ткани, одежду, украшения. Если родители девушки хотели и были в состоянии, они могли подарить молодым животных: лам, морских свинок. Семья юноши могла дать то, что помогало позаботиться о зароботке, в зависимости от того, чему мальчик был обучен. Только оружие и сандалии мужчина должен был сделать сам. В своём оружии человек должен быть уверен, потому, что от него зависит его жизнь. А сандалии каждый делает сам, потому что по ним, считали чачапойя, можно было узнать о человеке всё. Именно обмен сандалиями подтверждал слово, данное друг другу молодыми.

Брак — дело абсолютно добровольное, но, если парень или девушка до двадцати лет не находили пары, они могли обратиться в Дом избранных к старшей, к вождю или шаману, с просьбой. Девушки — о поиске подходящего мужчины, часто из тех, кто потерял жену. Потому, что мужчины погибали чаще и женщин было больше, чем свободных партнёров. Парни иногда просились в соседние альйю, чтоб поискать жену в других селениях или городах. Но всегда подобраные пары сходидись по согласию. Перед свадьбой будущие муж и жена приходили в Дом избранных, к предсказательнице, которая просматривала род до богов и проверяла здоровье и возможность произвести детей у пары.

Вообще, я была во многом согласна со старым шаманом. Только чего-то про позор не врубилась. Как по мне, то позор мужику, который за своего отпрыска не хочет взять на себя ответственность, а не женщине, которая её на себя берёт. И заметьте, очень часто от этого только счастлива. Я, конечно, рассуждаю с позиции своего времени, но “что-то не так в Датском королевстве”.

В последние дни наша влюблённая парочка, я имею в виду Анжелку с Анджеем, повадилась на вечерние прогулки с одеялком. Чем веселила отдыхающих воинов и раздражала стоящих на страже. С точки зрения физиологии, я их понимала, но с точки зрения безопасности. В конце концов можно и на пуму нарваться или ещё в какую глупость влететь.

Ахау не хотел становиться лагерем около маленьких деревень, чтоб не вводить их жителей в лишние расходы. Они посчитали бы честью угостить отряд, в котором путешествуют посланники богов. А ведь их жизнь итак нелегка. Но иногда такие остановки диктовала сама жизнь. То требовалась помощь целителя, которые были далеко не в каждой деревне, то девушки, ищущие возлюбленных, устраивали для воинов “хоровод”. Сейчас я поясню что это такое.

Как я уже говорила свободных мужчин всегда меньше, чем свободных женщин. Кроме того, мужчины, в силу определённых обстоятельств, в своих поисках мобильнее. Вожди и деревенские шаманы обращались с просьбой показать своих невест. И тогда нам приходилось оставаться на то, что Стасик назвал “сегодня в клубе танцы”. Деревенские девицы, под тихую дробь маленьких барабанов и тягучие звуки тростниковых флейт, исполняли перед воинами танец с нитью. Одной рукой держась за толстую шерстяную нить, цепочкой, притопывая босыми ножками, в браслетках, с позванивающими бубенчиками, они двигались: то по кругу, то свивая спираль и прочие-разные фигуры. Впереди шла самая красивая, а дальше по своеобразному деревенскому рейтингу. Первая вела узор и старалась сбить подружек с рисунка танца неожиданными поворотами и па. Девушкам приходилось изворачиваться, показывая всю свою ловкость и гибкость, чтоб не запутать или, того хуже, не порвать нить. Самых неловких по очереди выводили из танца. К концу хоровода, мужчины успевали рассмотреть все достоинства претенденток. Деревенские туники это два полотна ткани схваченые на плечах, чаще всего медными, реже серебряными, заколками и подвязаные по талии крученым пояском, с вплетёнными бусинами и раковинами. Бока не зашивались. На “клубных танцах ” и набедреные повязки были лишней деталью.

Чачапойя со спокойной уважительностью относятся к обнажённому телу, но ко второй части “марлезонского балета” градус у парней повышался. Здоровая мужская реакция. Далее, те из мужчин, которые считали себя свободными для отношений, устраивали догонялки с девушками. Они выходили за деревню (туники летели прочь) и бежали наперегонки. Обнажёнными. Кого-то догоняли. Конечно, если девушка позволяла себя догнать.

Эти забавы я позволила себе посетить только раз. Ещё не зная, что они из себя представляют. Той ночью пошла в ход золотая бутылочка.

А, в целом, походная жизнь нам стала даже нравиться. В том самом злополучном городе, мы организовали себе несколько полотен домотканого хлопка и, на привалах, вручную, сшили себе палатки. И от насекомых кое-какая защита, и, так недостающее нам, к этому непривычным, малюсенькое личное пространство.

Таким образом, наконец, решилась и проблема “походов в ночь”. Влюблённые нашли относительное уединение.

И я провела эксперимент с любовью на расстоянии. Во время следующего “хоровода”, мы остались в лагере вместе с Чаупи-тута. Мальчик с удовольствием занимался языком и делал большие успехи. Поход, хорошее питание и регулярные занятия по заданиям Алекса, добавили ему мышечной массы. Парнишка не выглядел уже таким заморышем худосочным, как в нашу первую встречу. Повторив правильное употребление местоимений и обнаружив, что ученик начинает позёвывать, отправила его отдыхать к костру, поближе к стоящему на страже воину. Сама забралась в свою палатку. Мы ставили их на краю лагеря, чтоб не дёргаться ночью от богатырского храпа одного из старых вояк.

Я поворочалась на кучке срезаной травы, прикрытой одеялом и услышала весёлый визг девчёнок за селом. Там сейчас самая забава. Полезла было в рюкзак за своим пузырьком, а потом вспомнила слова прорицательницы Аари. Попробовать почувствовать его… Позвала одними губами: “Иди ко мне. иди..” Запах травы с горчинкой, тёплые губы на соске. Тело изогнуло желанием. Я опустила руку между бёдер…

Чаупи-тута прилёг у костра. Луна была на середине пути между пура и ванья. Всего один полный круг, один алеспакехе, с тех пор как он покинул дом, а ему кажется, что прошёл целый год. Мари Аху — год Броненосца. Нет… этому году ещё длится и длится. Дневное светило ещё много раз пройдёт под дном небесной реки Майю, пока не наступит День Великого Праздника Солнца.

Когда дома он долго не засыпал, мама говорила ему, что прийдёт Ачикай — злая старуха, поедающая непослушных детей. Тогда он её боялся. Сейчас мальчик казался себе взрослым и мудрым. Его альма — душа открывалась лунному свету и, по мере того, как он засыпал, говорила со звёздами. Рождался новый предсказатель. Сегодняшней ночью к нему прийдёт чудо-сон, значение которого он поймёт не скоро, а может быть никогда, если так решат боги.

Между высоких деревьев тянутся длинные лианы. Сквозь верхушки едва пробивается свет полной луны. Слышатся крики незнакомых животных. Он ступает по мягкому ковру листьев, стараясь не шуметь. Деревья раздвигаются, и, в ярком свете луны, возникает город. Не такой, какие он видел до этого. Этот город не был окружён стеной. Дома, такие же круглые, как всегда строили чачапойя, стояли треугольными секторами, между которыми прямые, как стрела проходы поднимались к Храму. Он царил над городом. До высоты самого высокого дерева его стены были абсолютно ровными. Казалось в нём нет не только оконных, но даже дверных проёмов. Но нет. Часть стены сдвинулась с места, открывая узкие высокие ворота. Оттуда, навстречу ему, шли, держась за руки, мужчина и женщина. Вот, сейчас они подойдут поближе, никак не разглядишь их лица. Он обязательно должен их узнать, потому что их фигуры кажутся ему удивительно знакомыми. Но вдруг на глаза наползает розовый туман, в котором танцуют золотые искры. Он летит куда-то в глубину этого тумана, в горле застряёт крик. Чувство сорвавшегося со скалы… он ждёт удара… и просыпается.

В лагере уже перекриваются воины, собираясь отправиться в путь, а над ним стоит Ахау и трясёт его за плечо.

— Вставай, соня. Беги к ручью, я приберёг для тебя лепёшку и печёную рыбину, — он улыбался, — так ты проспишь и своё предназначение. Ты же знаешь Маманчик приходит до восхода Солнца и, просыпаясь поздно, можно так и не узнать, к чему готовят тебя боги.

Чаупи-тута потянулся. Сон убегал от него. И ноги перестали дрожать от испуга.

— Я видел странный сон, — задумчиво сказал он Ахау.

— Не рассказывай, — покачал головой парень, — странные сны могут быть вещими, они предназначены только тому, кому приснились. Говоря о них другим, можно изменить судьбу. А к лучшему или нет, никто не знает.

13 ноября.

Атумпукро. Город окружён высокой, почти трёхметровой стеной. Около полутора сотен домов, привычной формы. Только основания-возвышения, на которых стояли дома, несколько большего размера и в орнаментах больше цветов.

Алекс, который на местности ориентируется лучше нас всех, говорит, что где-то недалеко отсюда должен находиться Чачапойяс, городок нашего времени.

Дважды попали под короткий, но сильный дождь. Наши куртки нас бы не спасли. Но перед самым отъездом в Перу, я всё таки получила посылочку от тётушки из Штатов. Я просила и получила, слава богу, два десятка дождевичков из тонюсенького полиэтилена. Как в магазинных кульках. Такие выдают на Ниагаре, во время экскурсий, от водяной пыли. Когда я была у неё в гостях, мне показалось удобным иметь такой плащик. Его, конечно, надолго не хватит, но зато, свёрнутым, в кулачке спрячется.

Кроссовки намокли и весили по пуду, на уставших ногах. И запасной обуви нет. Надо будет попробовать хотя бы какие-то мокасины изобразить. Чаупи-тута получил плащик тоже. Хорошо, они кучкой так и лежали в моём рюкзаке, благо места занимают чуть. Он удивлялся и радовался, как ребёнок. Хотя, что я говорю — он и есть ребёнок. В городе надо будет озаботить Ахау и достать масла или жира и воска. Попробовать пропитать палатки. Полностью не спасёт, но хоть что-то. Начинается сезон дождей. Что-то мокрой спать мне не улыбается. Может будем останавливаться там, где есть жильё? И сколько ещё будет продолжаться эта рекламная акция?

— Пушак, я соскучилась… Тому, кому прийдётся читать мой дневник, точно прийдёт в голову: озабоченая девица и человека толком не знает, а туда же — неземная любовь!

Да я и сама удивляюсь. За собой такого раньше не замечала. Ну, я не девственица, конечно. У меня были парни. С одним я даже жила полгода, думала серьёзно, но не сложилось. Но и так, чтоб скакать по постелям, так нет. И такого бешенного желания, как с амаутой, я в жизни не испытывала. Действительно, сколько я его знала?

Но, после разговора с Аари, я начала догадываться, что как минимум половина этого влечения, не совсем моя. Эх! Далеко ты, моя телевышка, а добивает, как надо. Может он правда умеет любить сильнее меня, а может его мужское тело так стосковалось, что теперь из меня жгуты крутит. После моёго “дальнобойного секси”, я как-будто чуток успокоилась. По крайней мере пропало постоянное напряжение натянутой струны. И скучать за амаутой я стала по другому. Сердцем. Хотелось просто посидеть рядышком где-нибудь на берегу реки, глядя на бегущую воду, прижавшись к его сильному плечу. Распросить о его жизни, о том, что он думает, чем хочет жить. Насколько ему нужно, чтобы я была рядом.

Город был молодым. Скорее даже сильно разросшийся посёлок. Здесь селились земледельцы и пастухи. Дома избраных здесь не было. Небольшой анклав молодых воинов, нашедших здесь женщин и ставшие первым ядром защитников и городских стражников. К моей огромной радости в городе было несколько скорняков, у одного из которых нашёлся подходящий материал и деловая хватка. Я поменялась с ним простой выкройкой мокасин в обмен на большой кусок кожи тапира, и уже готовые кожаные полосы, для сандалий. Ими я собралась свою будущую обувку сшить. Я уверена, что мастер отдал бы мне кожу и так. Влияние статуса. Только мне не хотелось этим пользоваться. Вместе мы углём вычертили выкройки мокасин на всю нашу компашку, включая нашего малыша и даже Ахау. Парень был такая лапочка! Подождите, я ещё свою идею со свитерками не оставила. Наши чуть не лопнули от смеха, когда я стала рисовать на куске ткани ступни всех вышеупомянутых, а Чаупи-тута сказал, что сандалии к свадьбе каждый шьёт сам.

— А когда это ты невесту нашёл? — даже я не удержалась от хохота, хотя с ним стараюсь этого не делать. Очень потешно обижается.

— Нашёл, — конечно же надулся он, — только она, глупая, об этом ещё не знает.

— Скорее, ещё не родилась, — показала ему язык я. И умчалась в город, на этот раз взяв с собой Ахау, для лучшей коммуникабельности. Отчего малыш собрался накукситься ещё больше, если бы Алекс не сказал, что у ему тоже нужна помощь, чтоб достать масло и воск.

— Это есть у шамана, — сказал Чаупи-тута, — для мёртвых.

Шамана мы решили пограбить. Это для их престижа мы вояж проводим. Вот пусть и выделят средство, чтоб божьи засланцы народ соплями не нервировали.

Первую пару для малыша мы сделали втроём. Если налажаем, меньше кожи испортим.

Я положила маленькую выкроечку ступни на кожу, очертила слегка сгладив изгибы и больше закруглив носочную часть. Вот я ему ещё шерстяной носочек свяжу, как раз место будет. И запасик чуть дала. У него ножка-то растёт. Правда сколько такой мокасин в горах продержится, это ещё проверить надо. Может и вырости ножка не успеет. Да ладно! По натоптаному, дальше на раз наделаем. Выкройки только сохранить. Ступню вдоль пополам разделила. По наружной стороне ноги отмерила высоту боковушки. От точки мизинца до верхней линии мокасина провела по косой линию. Всю длинну очертания ступни промерила кожаным шнурком и отчертила линию верха. А в самом конце пририсовала на глазок язычок. Потом прорезали дырочки для ремешка и собрали в два счёта. Скорняк был в восторге. Так он себе на невесту за год заработает. На дом, камнетёсом в общественных каменоломнях три месяца, вместо положенной недели, отработал. Зато теперь, он похлопал по крепкой стене, есть куда жену вести. Долги только отдать за постройку. Вот уж теперь недолго его Ачупа ждать будет.

— Ачупа, что это? — cпросила я Ахау.

— Ананас, — засмеялся парень. Снаружи колючий, внутри сладкий.

Ребёнок принял свою обувку с опаской.

— Может ему портянки мотать научиться? — задумчиво сказал Алекс. Меня батя научил.

— Мне бы шерсть и спицы, — попросила я, — хоть деревянные. Только дерево твёрдое надо и не сучковатое.

— Ну, да, ты б ещё отковать предложила, — хохотнул Стасик.

— Надо было у ювелира серебряные спросить, — Олеся ковырялась в миске, — творожку бы.

— Кого бы тут подоить, — опять подал голос Стас и завистливо посмотрел на тискающихся “голубков”.

Последний “хоровод” cделал парней ядовитыми. И шутки приобрели определённую направленость. Того и гляди с вояками за село побегут.

Алекс тихонько помешивал в горшке масло инчи и вливал в него тонкой струйкой растопленый воск. Мазали все вместе. Чаупи-тута наделал нам метелочек из какой-то жёсткой травы, которая слегка пованивала.

Нам выделили один дом из двух общественных, во втором были все остальные, кроме воинов. Те спали в стражницких. Заодно и местным помогли. Менялись чаще. Все были рады тому, что получили. Опять зарядил дождь. Из-за него церемония представления нас любимых, не сильно затянулась. Палатки сушились внутри. Чем дальше, тем сильнее они воняли.

— Ничего, на воздухе выветрятся, но с таким дождём, как сегодня, боюсь наша пропитка нам не сильно поможет, — посетовал Алекс морщась.

— А представляешь сколько весит мокрое пончо? — съязвила Олеська, — не хочешь?

— Не-а, — спокойно ответил Алекс, — спите уже, если завтра дождя не будет, двинем дальше. Хочется уже побыстрее эту эпопею завершить. Пользуются нами шаманы, как хотят. Но что делать. Мы, в данный момент, ими пользуемся тоже. Сами вляпались в эту историю. Нам ещё с Пушаком повезло. С мозгами мужик оказался.

А, если б какой тупой оказался, поди знай, что бы в его мозгах сложилось. Могли нас выставить демонами или богами. Ещё не знаешь, что хуже. Сразу на стрелы насадили бы или ещё помучили в лице демонов или, за неумение чудеса творить, с Олимпа скинули в то же дерьмо. А амаута философ, понимает, что мы люди, понимает, что из другого времени и к вопросу нашего здесь появления подходит с такой житейской мудростью, что слов нет. Он, по ходу, ещё нас жить научит.

Я лежала, слушала Алекса, и его слова вызывали у меня чувство гордости за своего мужчину.

Чаупи-тута был расстроен. Его воспринимают, только как глупого ребёнка. Да, заботятся, да, любят. Но в серьёз не воспринимают совершенно. Ирина говорила, что их дети не взрослеют так быстро. Хотя думают хорошо. Только у них нет необходимости рано становиться взрослыми. А он уже не был ребёнком. Учился, не только со слов амауты и Ахау. Жизнь стала шире, поступки людей приобретали смысл, когда он понимал их истоки. Речка тоже начинается с маленького родничка и всё, что вливается в неё по пути делает её большой рекой, озером, даже, большой-большой водой. Когда он учил слова, Ирина назвала её — океан. Он никогда не видел даже большого озера, хотя ещё деревенский шаман, уча его именам богов и истории чачапойя, рассказывал о озере Титикака. Но, если он не видел его, это не значит, что его нет. И, если он сейчас не достаточно большой, то он не станет великим, как Океан. И тогда им будут гордится. И мама, и учитель, и … Ирина.

Вот она, рядом. Слушает, что говорят про амауту, а на лице выражение, точно как у отца, когда он передавал для матери шкурки шиншил на прощанье. Гордился даже таким маленьким и естественным поступком сына, как забота о матери. Он догадывался о чём она думает. Вернее о ком.

Дождь заколотил сильнее по крыше. Вода, сливающаяся в сток, собиралась в углублении в полу. Поверх травы, плотно уложенной для покрытия кровли, спиралью укладывали, скрученые жгутом, связки из длинных стеблей. Вдоль них, как по руслу, дождь стекал к краю крыши и в специальное отверстие. По стене в желобок, а дальше к дыре в полу. Её обмазывали глиной и дождевая вода, особенно в годы засухи, когда пересыхали колодцы в городе и приходилось доставлять воду из рек, быстро наполнялась с первым дождём. Да и в обычное время вода в доме лишней не бывает.

Под шум дождя Чаупи-тута не заметил как заснул. На этот раз сон был совсем другим. Их отряд продвигался вдоль гор, шёл ливень, склон горы был скользким. Кое-где ручейки воды стекали, становясь всё полноводнее, скручиваясь в тугие струи, вспрыгивая бурунчиками, обрывая и унося с собой комья земли с травой и мелкие камешки. Они поднимались выше по склону, он не понимал зачем, но видел, как Ахау махал рукой и показывал вверх. Сон был совершенно беззвучным. Перекрикивались воины, лица были тревожны, но криков их не было слышно. Пелена дождя закрывала обзор, и те, кто отходил дальше чем на 20–30 шагов, пропадали за водяной стеной. Его нога вдруг поехала по скользкой траве и ремешок сандалии разорвался, он бы покатился вниз, но его подхватил кто-то из воинов. Чаупи-тута ударился спиной о камень, торчащий из травяных кочек и вдруг отчётливо увидел, что там у подножия горы стоит несколько малюсеньких домиков, сложеных даже не из камня, а из квадратных глиняных кирпичей и рубленых кукурузных стеблей. Он не мог видеть их из-за дождя, но видел. И вдруг его сон разорвался далёким, но грозным гулом. Мальчик вскинулся со сна, но это был только гром. Буря шумела за стенами дома.

— Страшный сон, — подумал Чаупи-тута, — наверное из-за грозы. Он заснул снова и на этот раз проспал до утра, без сновидений.

14ноября-15ноября.

Утреннее небо, отмытое дождём, было высоким и синим, покрытым мелкими круглыми облачками. Как будто стадо овечек паслось на голубой траве. За городской стеной росли высокие деревья. Вверху на горных склонах паслись стада лам. Вниз опускались террасы с посадками картофеля и оки, на которых работали мужчины, женщины и даже дети. Они рыхлили землю спрессованную дождём, мотыгами, которые Чаупи-тута назвал лампа. Ниже виднелись поля киноа.

Мы поднимались вверх и пошли по узкой горной тропе. На самом деле мы ушли совсем недалеко от Куэлап. Просто все эти заходы в посёлки, остановки в них и городах, заняли довольно много времени. Если бы мы захотели вернуться, это вряд ли заняло больше двух-трёх дней. Кроме того, мы старались пополнить свои запасы рыбной ловлей и охотой на водоплавающую птицу, мелких грызунов и изредко на диких гуанако.

Семьи животных в несколько голов встречались довольно часто. Правда подойти к ним не очень легко. Если добычу замечали раньше, чем она замечала нас, то воины, по возможности, прятались за камнями с подветреной стороны и ждали, пока какое-то из животных окажется на расстоянии выстрела. Иногда они сами подходили к камням, чтоб почесать бока, если их уж очень донимали паразиты.

Но, случалось, ветер менял направление, и самец, только что мирно пощипывавший травку, высоко поднимал свою голову, так как-будто колышек проглотил. Почуяв чужой запах, опускал уши и спугивал самок и детёнышей резким ударом копыта и пронзительным свистом. Тогда стадо уносилось, если в последний момент, дожидавшийся лучшего положения воин, всё же не запускал из пращи камень в убегающих животных.

Вымороженный картофель уже надоел до чёртиков, а кукурузы было мало, тут она росла плохо и её сеяли ниже и привозили сюда понемногу. До нового урожая было ещё далеко и небогатые посёлки больше употребляли оку и картошку. Её тут было множество всяких сортов. Только метод заготовки нам не слишком импонировал. Его хранили в виде ч’унью. Это что-то типа крохмала. Картоху морозили, потом выминали ногами сок и снова морозили. Пока она не превращался в лепёшку, которую досушивали и тёрли в порошок. А потом загущали супец. Кукуруза — лакомство и мы не хотели его отбирать. На складах следующего города пополним.

Киноа тоже неплохо, но опять таки приелось. Мы привыкли к разнообразию в пище, о каком бедным индейцам даже и помечтать не прийдётся. Не выдумать им такого. В Атумпукро нас угостили арахисом. Земляной орех не любит холодов. Его привозят из более тёплых мест и продают на кату. Он замечательно хранится. И масло, которым мы пропитывали палатки, делают из какой-то разновидности орешков, похожих на арахис.

К вечеру небо нахмурилось и мы снова попали в дождь. На этот раз нам повезло и он был сильным, но недолгим. Нам попалась скала с небольшим углублением и, сбившись в кучу, дождь мы переждали под ней.

Поскольку ночевать всё равно где-то было нужно, мы сдесь же и остались. Лагерь разложили рядом, но уж если непогода разыграется снова, хоть какое, а укрытие есть.

Ночью гроза порывалась залить нас дважды. Приходилось вставать и теснится под каменным козырьком. С утра всё началось сначала. Непогода только усиливалась и мы решили сняться и попытаться добраться до ближайшего посёлка. Если поторопиться, то часа за три-четыре дойдём.

В горах, в такую погоду, и неприятно, и опасно. Есть возмоность схода селей. Потому Ахау предложил нам не обходить гору вокруг подножия, а перевалить через вершинку. Заодно и путь сократим и опасность попасть под сель меньше.

Когда мы стали подниматься, я заметила, что Чаупи-тута всё вертит головой и оглядывается. В это время ливануло. По всем складкам и выемкам потекли потоки воды. Сначала ручейки были небольшими, потом, сливаясь друг с другом, образовывали потоки, которые приходилось перепрыгивать или переходить по щиколотку в воде. Ахау торопил подняться повыше. Мы увидели седловинку на вершине горы, где можно было пройти не поднимаясь так высоко. Я обернулась, чтоб посмотреть, где мальчик. Ливень просто стал стеной. Я увидела, что малыш закричал, потом его нога поехала, и воин ухватил его за шкирку. Но он всё кричал и кричал, хотя не было похоже, что он пострадал. Я тоже крикнула Ахау, что поднимался впереди, но голосов наших не было слышно. И тут гул перекрыл шум дождя. Земля у места, где гора разделялась поползла вниз. Очевидно там было углубление, где собралась вода. Тонкую земляную перемычку размыло и вся скопившаяся жидкость с землёй, клочьями вырваной травы, камнями, сначала мелкими, потом всё более крупными, ринулась вниз. Если бы мы подошли поближе, нас, безусловно, смыло бы вниз. Помощник шамана был к селю ближе всех. В паре метрах под седловиной был карниз шириной около двух метров. Вода, вырвавшаяся из импровизированной запруды, всем весом шлёпнулась на выступ горы, снёсла его и обдала парня волной грязи и сбила с ног. Ахау сорвался и заскользил, цепляясь за травяные кочки. Алекс, шедший метрах в пяти ниже, бросился вперёд, чтоб остановить падение, но не успел. Парень врезался в камень, правда по скользящей. Падение остановилось. Но и Ахау лежал в неестественной позе, с явно искривлённой костью ноги.

Зато чёртов дождь вдруг стал стихать, как-будто он своё уже сделал. Мы собрались вокруг раненого. От боли парень потерял сознание. Хуже всего было то, что оба человека, которые в нашем отряде знали что делать в таких ситуациях, из игры выбыли. Сам раненый и наш маленький целитель. Чаупи-тута, обычно такой рассудительный, бормотал, что он во всём виноват, что там внизу ещё люди и они могут погибнуть. О каких людях он говорил никто понять не мог. Пришлось нам пробовать что-то сделать. Нет, я в состоянии наложить шину, соорудить носилки и добраться до ближайшей возможной помощи, надо только собраться. Как назло склон порос низким ползучим кустарником и травой. Не было даже маленьких деревцев. Слава богу перелом закрытый, но ссадина на ноге здоровенная и всё покрыто грязью. В голове крутилось: столбняк. заражение крови. болевой шок..

Кость на место я точно не поставлю.

Ахау зашевелился и застонал. Я достала флягу с чистой водой и промыла ссадину от грязи, стараясь не трогать ногу без нужды. Закрыла чистой тканью. сложила одеяло, чтоб получилась полоса шириной сантиметров 10. Попросила Стасика чуть согнуть ногу в колене и ступню под 90 градусов. Проложила полосу но задней поверхности ноги и зафиксировала ремешками. Слава богу, ещё не все выкройки для мокасин сшили. Потом, для стабильности, привязала к здоровой ноге. Всё.

— Ребята, что с носилками делать будем? — я растеряно смотрела на Алекса.

— Не вопрос, рюкзаки.

— Ёлки, тупая, там же жёсткая рама. Правильно, даже разбирать не будем. Просто соединим два, перевернём шмотками вниз и сверху палатки.

— А если ремни отстегнуть снизу и приспособить упряжкой, — вклинился Анджей. Нести легче будет.

Чаупи-тута подёргал меня за рукав.

— Надо половина и половина, — он как будто приходил в себя понемногу. Но выражение лица было страдальческое.

— Не поняла, — у меня не было настроения на грамматические загадки.

— Там, — мальчик протянул руку к подножию горы, — люди. Вода. Камни. Люди мёртвый будет.

— Боже, да откуда ты знаешь? — я изо всех сил пыталась разглядеть внизу хоть что-то.

— Сон. Вчера видел, что сегодня. Не верил. Ахау болеть. Там люди, — он вдруг заплакал.

— Хорошо. Пусть старшие и половина воинов несут раненого в город. Половина воинов и кто-то, чтоб дорогу знал с нами.

— И я пойду, — Чаупи-тута решительно выдвинулся ко мне.

У меня не было ни сил, ни желания спорить. Отряд разделился.

— Почему я не поверил своему сну, — сокрушался Чаупи-тута, стоя над страшными следами схода селя.

Действительно, у подножия горы, притулились саманные домишки. Четыре, кажется, или больше? Сейчас этого даже понять невозможно. Весь верхний слой земли с камнями вперемешку съехал на поселение крохотульку. Только один домик остался нетронутым и один задело краем потока. Возле домика плакала женщина, раскачиваясь из стороны в сторону. Она была не ранена, только руки по локоть в грязи. Видно было, что она пыталась помочь кому-то из тех, что попали под поток.

У её ног лежали два маленьких тельца покрытые коркой уже подсыхающей грязи.

Чаупи-тута подошёл к ней и молча положил руку ей на плечо. Женщина обернулась, увидела незнакомых людей и зарыдала ещё горше.

Место для жилья видимо было выбрано потому, что рядом тёк ручей, по руслу которого и сошёл сель. Глину для самана тоже брали рядом, весь склон горы был глинистым и на нём мало что росло, кроме травы и низкого кустарника. Наверное поэтому верхний слой почвы сошёл как растаявший кусок масла.

История семьи была необычной. Жили они в деревушке неподалёку отсюда. Ещё совсем молоденькой, эта женщина полюбила сына сестры своей матери. Парень был очень красивым, и многие деревенские девицы заглядывались на него. Их семьи были бедны, так как рано остались без отцов. За заботой о пище для тела, матери упустили их души. Запретная близкокровная любовь принесла плоды. Девушка ждала ребёнка, а согласия на брак получить не могла. Так и жили в безбрачьи. Как назло ребёнок родился больным, слабоумным.

Чтоб хоть как-то заработать, парень пас общественное стадо. Вторым пастухом был их склочный, недалёкий сосед. Когда он украл телёнка и сказал, что его задрал волк, парень пытался уговорить его признаться. Наивный… Тот побежал к шаману и обвинил беднягу в скотоложстве.

— Сам видел, — лгал негодяй шаману, — в ламу вселилась женщина демон, а он ей обладал. Он и с сестрой своей в беззаконии живёт. А демоница та, видать его жене своего урода подбросила.

По деревне поползли слухи. Шаман был слаб — и как шаман, и как человек. Не смог людских страхов и злобы унять. Знал он, что не зря у каждой семьи хранится кипу со всеми ветвями рода. Чтоб не было таких детей от близких по крови. Но побоялся, что убьют их всех, чтоб беды на село не навели. Как же — колдовство. демоны… А тут и второй ребёнок родился. И опять урод.

Шаман взял в общественное владение дома обеих семей. Старые матери своих детей оставить не захотели. Дал им, в счёт оплаты, полтора десятка лам, да кукурузы пятдесят снопов и выставил за деревню.

— Страху мы натерпелись, пока отстроились, — рассказывала бедняжка. — Волк к ламам повадился. А топлива мало вокруг. Все ночи с трещётками, сменяясь, сидели. Вот и решили здесь у ручья домики поставить, для себя, для скотины. Вода и глина рядом. Мешали с травой да кукурузной сечкой. Думали выживем, а оно вон как вышло.

Матери и муж под землёй и камнями лежат. Их даже воинам вашим не достать. А сыночков вытащила, только забрали их жизни боги себе. Теперь и мне лечь с ними рядом. Всё погибло, и все погибли.

Ирина, конечно, воинам наказала и мать, и детишек с собой забрать. Только Чаупи-тута себя простить не мог. Предупредили его боги, а он, глупый, не поверил. Жизни не спас, а мог. И Ахау пострадал. Что ещё с ним будет?

15 ноября-16 ноября.

Деревня открылась внезапно. Только что один из воинов, знавших эти места, вёл нас по узкому горлу между двух невысоких гряд, как вдруг оно резко раскрылось видом на несколько десятков домиков в округлой долинке. Воин что-то сказал.

— Дырявый горшок, — перевёл Чаупи-тута.

Я бы скорей назвала этот горшок бездонным, но, пожалуй, для этой деревеньки, было бы слишком претенциозно.

Когда мы проходили узкий вход, то было понятно, что когда-то давным-давно, осыпь, возможно, после землятрясения, засыпала его, как пробкой. Но люди пришедшие со стороны “донышка”, начали строиться, сначала выбирая камни поменьше, потом разбивая крупные, и, в конце концов, остался один огромный валун, оставляющий две неширокие дорожки для прохода, с обеих сторон каменюки. Он был огромен, для того чтоб десяток деревенских могли его расколоть.

Кроме того, перекрывал проход северному ветру и микроклимат в долине был от этого ещё лучше. Ручьи и дождевые потоки стекали в пруд у южного конца села, так как к концу долина понижалась. Но уклон был небольшим, зато позволял видеть всё поселение, как на ладони.

— Не знаю сможет ли помочь деревенский шаман, — сомневалась я, — вправит кость неправильно и останется парень хромым на всю жизнь. Слушай, — спросила я Алекса, — как думаешь, а гипс они знают?

— Да, у малого не спросишь, фиг ты ему обьяснишь, что такое гипс.

— Я и пытаться не буду, лучше добраться до Ахау и с ним всё обсудить, — махнула я рукой, — вообще, проще, наверное, сразу до ближайшего города махнуть, только отмыть его здесь, шину сделать понадёжнее и обезболить.

— Я думаю, — вмешалась Олеся, — если он в себя пришёл, уж что-нибудь из своих запасов сам достанет. Он, я уверена, грамотней любого деревенского целителя.

— Ну из того, что нам тут эта демоническая мать порассказала, — съехидничала Анжелка, — ничего больших надежд не вызывает.

У самой деревни нас встретил один из наших, отрядных и прямым путём повёл в дом шамана. Наша изгвазданая компания мало напоминала божьих посланников и, скорее, повредила бы имиджу, задуманому Пушаком. Хорошо деревенские были трусоваты и, если и поглядывали откуда, то из окошек своих домов.

Шаман егозил под взглядами больших людей, когда ему перевели наши слова. Мы явно выразили своё недовольство тем, как поступили с пострадавшей женщиной.

Однако с Ахау всё было в порядке. Он и вправду воспользовался своими запасами, чтоб снять жуткую боль. И даже покомандовал по мере сил и возможностей и ногу ему вправили. Для сельских жителей, травмы, дело знакомое и частораспространённое. Об этом мы и не подумали. Вот только шина из длинных щепок, казалась нам какой-то ненадёжной. Я попыталась поговорить с Ахау насчёт гипса, но для него этот способ был незнаком. Мы пофантазировали на тему глиняной формы. Будь мы в городе, рядом с Домом избраных, и более компетентными целителями, скорее всего попробовали бы фантазии претворить в жизнь. Сейчас же мы хотели одного — побыстрей туда добраться. Осталось решить, что делать со спасённой.

Женщина, привыкшая стойко переносить удары судьбы (уж сколько ей досталось), знала, чтоб горе не победило тебя, надо попытаться победить его. Она сама обмыла и очистила тела детишек. Конечно, никакие не демоны, но ярко выраженый кретинизм видно было и по костным изменениям, и по лицам. Имбридинг, в худшем проявлении. Интересно, если бы знала наперёд, что дети так пострадают, что бы со своей любовью делала?

Шаман о чём-то заискивающе говорил с Ахау. Рядом стоял со строгим и печальным лицом наш маленький провидец.

— Взять с нами, — попросил он меня, показывая на женщину, которая на руках донесла детей до носилок. Воины связали их ещё там из деревянных обломков порушеного хозяйства.

— Да… кому она здесь нужна, — подумала я, — нам бы этого гада наказать, что всю эту сплетню распустил, только хорошо бы и Ахау побыстрей в город доставить.

Всё же народу отмыться и перекусить перед дорогой надо.

Солнце опускалось, и всё равно через час-другой искали бы место для лагеря. Поэтому решение пришло само собой. Остаться до утра здесь, привести себя в порядок. Соорудить нормальные носилки для Ахау. Дождь вроде больше не намечался. Жилище шамана находилось у края деревни, у самого озера. На ночь больного устроили там. У шамана, несмотря на его очевидную малокомпетентность было два ученика. Один из мальчиков возраста Чаупи-тута, а другой молчаливый парень, который в этом году должен был идти к месту сбора всех, кто хочет пройти посвящение.

Группа собиралась за месяц перед праздником цветов, недалеко от границы земель чачапойя и шуар. Поселение круглый год охраняли воины. Это была группа ветеранов и молодые, “последнего года выпуска”. Таких обычно ставили на год в приграничных областях, в маленьких крепостях. Оттуда ежедневно выходили разведотряды, наблюдатели, которые следили за военной активностью соседей. Эта крепость была побольше, она имела ритуальное значение. Шуар не слишком стремились расширить свои владения. Их привычным местом обитания была сельва. И весь их образ жизни отталкивался именно от этого. Но рейды небольших групп случались. Скоро и мы отправимся в эту крепость. К Храму. Только оттуда для нас существует обратный путь.

И сегодняшние события опять вернули меня к мысли о том, чем стоит жертвовать ради любви. Была ли так счастлива эта женщина со своим погибшим мужем, чтобы стоило перенести то, что перенесла она. И смогу ли я во имя своей любви отказаться от привычной мне жизни. Как говорила целительница, если думаешь о себе… значит это не любовь? А моё чувство должно быть по-настоящему большим, потому, что и требует от меня немало.

Пока весь отряд устраивался у озера, я решила поговорить с Ахау. Без него наше дальнейшее путешествие становилось затруднительным. Я вообще не видела в нём большого смысла, но я не чачапойка. Да и себя, со товарищи, посланцами богов не воспринимаю. Наш больной лежал и жевал листья коки. Вообще, то что я читала раньше о местных индейцах, предоставляло их образ, вечно жующих эту гадость, как коровы жвачку. К чачапойя это не относится. Они употребляют коку, как лекарство и для религиозных обрядов. Насчёт дальнейшего похода Ахау сказал, что всё решит в ближайшем городе.

Я вышла из дома шамана и хотела было отправиться наконец отдохнуть и перекусить чего-нибудь. Сегодняшний день был достаточно наполнен событиями. Как по мне, даже переполнен. Но не срослось..

У дома шатался мерзейшего вида человечишка. Какой-то выродок среди крепких светловолосых людей, по большей части, довольно приятной внешности. Этот был рыж, с серым лицом, выгоревшими блеклоголубыми глазками, раскосыми и глубокопосажеными. Двигался он как-то боком, будто старался забежать вперёд тебя, или боялся к кому-то спиной оказаться. Почему-то я была больше, чем уверена, что это тип, оговоривший изгнанников. Выглядел он больным, его мучал кашель. Пробормотав что-то невнятное, мужичонка своей кривенькой походочкой подобрался к входу в дом. Но войти не решался. Я решила посмотреть, чем же закончится история. Зашла, рассказала о посетителе Ахау. Тот позвал шамана. Какое-то время переговоры шли мимо меня. В конце концов Ахау перевёл мне переговорный процесс.

Я не ошиблась, гость действительно оказался тем, о ком я и подумала. Благо, если на всю деревню оказывается одна гнида. Но как говорила моя мамуля-медработник, если одну гниду в волосах оставить, скоро вся башка завшивленой будет. Я с ней согласна. Поскольку шаман, как все посвящённые, языком владел, решили подключить его к воспитательному процессу.

— Ввести подсудимого, — пошутила я с нашим хромоножкой.

Ввели. Шаман осуществлял синхронный перевод.

— О чём ты пришёл просить? — строго сказал Ахау.

— Я болен, — хныкающим голосом загундосил проситель. — А наш шаман сказал, что не в силах помочь. Я слышал прибыли посланники богов..

Он недоверчиво покосился в мою сторону.

— Да, дорогой, сама в шоке, — мысленно отпустила я очередную шуточку.

— И что ты хочешь от посланников богов? — деланно нахмурился Ахау.

— Пять баллов от Станиславского, — продолжала я внутренний диалог.

— Милости, помощи, лечения..

— А не слишком ли много просьб? Скажи, когда ты заболел?

— Уже год мучаюсь, господин.

— Год, — шепнула я на ухо Ахау, — это как раз после того, как изгнали тех несчастных. Ну, есть таки справедливость.

— Что говорит госпожа? Можно ли излечить болезнь? — засуетился мужичонка.

— Госпожа спрашивает, давно ли ты был на покаянии? — Ахау заглянул в глаза посетителя. Глазки забегали.

— Осмотри его, нужно точно знать какая у него болезнь, — попросила я.

Шаман вмешался.

— Я смотрел, — черви в нём, жрут изнутри. Были бы в желудке, я бы вывел, корни знаю, хорошие. А у него в лёгких, в бронхах. Кашляет. Пастух он. От лам небось.

— А вот я думаю, — жёстко сказала я, — что, кто такую гадость про скотоложство измыслил, не на пустом месте это сделал. Наверняка свой грешок парню приписал. У нормального человека этакая мерзость разьве в голове появиться может?

— Что? Что такое она сказала? — пастух юлил и трясся. Наверное, по моему тону понял, что ничего хорошего его не ждёт.

— А ты ему скажи, что болезнь от демона, который в ламу вселился, — посоветовала я.

Пусть он ламу эту приведёт. Мы из неё демона выгоним. А как увидим его, убьём. Болезнь и уйдёт. А, если он солгал, и демона там нет, значит болезнь — его наказание за ложь и подлость.

Шаман послушался. По мере того, как он говорил, лицо у лгуна менялось. Все эмоции от страха до злобы пробежали по его физиономии. Он понял, что ложь его раскрыта и от болезни ему не избавиться. Он зашипел, как змея и вылетел из дома.

— Я бы выгнала его из деревни, а его дом отдала бедной женщине. Только не уверена я, что у вас, — обратилась я к старому целителю, хватит сил и ума убедить деревенских в его лжи. Пусть подыхает от своей мерзости. Скажите деревенским, что болезнь наслал демон. Они ему сами абструкцию устроят.

— Он не семейный? — Ахау заволновался, — Заразу хоть не разнёс?

— Нет, женой не обзавёлся. Всё он на девушку ту засматривался, что с братом жила, — ответил старик, — только гадкий он, девки от него шарахаются. Сейчас понимаю, что надеялся, наверное, что мужа её за скотский грех убьют, а детишек, как демонят изведут, вот она, никому не нужная, ему и достанется.

— И где только такие разумные мысли раньше были? — с горечью произнёс Ахау.

Старик потупился и склонил голову.

— Старость не делает нас ни мудрее, ни храбрее, — грустно сказал он. За жизнь свою спокойную испугался, когда речь идёт о демонах…

— Ну вот пусть от него теперь народ побегает. Карантин по религиозным показаниям.

Всё. Зло наказано, справедливость восторжествовала. Кушать хочу.

— Что-то долго Ирины нет, — беспокоился Чаупи-тута. Он вертелся, как на иголках и, наконец, кинулся в сторону села. За ним побежал один из воинов, которые очень близко к сердцу приняли, вновь открывшуюся, способность малыша к предсказаниям.

Они успели вовремя. Хотя Ирина смогла перехватить руку с предательским ножом, но удар дубинкой по голове нападавшего, оказался не лишним. Пастушок-то ещё той змеюкой оказался. Понял кого ему за “справедливый суд” поблагодарить. И попытался — ножом из засады.

Чаупи-тута приклеился к руке Ирины, ему до сих пор было страшно отпустить её..

— Гадину эту, не хоронить, здесь обложить хворостом и сжечь, — от злости на свою неосторожность, я и впрямь вошла в роль посланницы богов, — обьявить одержимым демоном, напавшим на кровь Инти.

У воина что-то изменилось во взгляде. Он кивнул, с улыбкой в уголках глаз, и лёгкой трусцой побежал к дому шамана.

Чаупи-тута думал, что бы сказал учитель, если бы он не уберёг её. Пусть Ирина будет женой любого, но только пусть она будет..

Ночью к ней пришли слёзы. Она горько плакала, как плакал бы он сам. Когда проходит время, после того, как чуть не погиб, страх забирается в тело. Он помнил это ощущение после боя по дороге в Куэлап.

Полежав ещё немного, понял, что так долго от страха не плачут. Есть другая боль в её сердце.

Жизнь большая, как гора, тяжело развернуть гору в сторону солнца. Но иногда нужно просто потерпеть, подождать, и солнце само осветит её склон.

Он стал бояться видеть сны. Знание налагает ответственность. Не слишком ли он, для такой ответственности, мал? Совсем недавно ему хотелось казаться взрослым, а теперь он уже скучал за своей детской беззаботностью.

Как хорошо. Сегодня он не видел снов.

17 ноября.

— Почему в моей жизни всё так глупо получается? Может я сама просто дурочка? Вот прорыдала полночи, а спроси меня почему, так и ответить не смогу точно. Рядом со мной спит женщина, которая потеряла всю свою семью. А плачу почему-то я, а не она. Хотя она, бедная, просто провалилась в сон. Организм, иногда, так спасается от полного истощения. Ну, а что я вчера творила? Устроила судилище, да ещё под хиханьки-хаханьки. А чем всё это кончилось? Человек лишился жизни. И меня чуть на тот свет не отправил. А и поделом бы мне было. Что-то заигрываться я стала в случайно доставшейся роли. Всё мне не настоящим каким-то кажется, как-будто смотрю со стороны свой собственный сон. Рядом с Пушаком я себя живой чувствовала. А сейчас все события кажутся рутиной. Даже Чаупи-тута, маленький мальчик, которого я полюбила, стал немножко чужим и невзаправдашним.

Чужой и невзаправдашний в это время топал рядышком. Маленькие ножки всё таки обули в подареные мокасины. Сандалию он разорвал, а чинить времени не было. И то, что он принял обувь из рук женщины, на него явно налагало обязательства, о которых я не догадывалась. Ну, правда, не может же он всерьёз связывать это с брачным обрядом?

Мальчик в последнее время стал и так сам не свой. Эта его провидческая способность, открывшаяся слишком рано, как сказал Ахау, черезчур тяжела для такого малыша.

Узкая каменистая тропа мешала нести носилки. Да ещё три. И, если двое малышей не были слишком тяжёлым грузом, да и в случае чего, как ни цинично это звучит, мертвее они уже не станут, то носилки с раненым создавали кучу неудобств и даже опасностей. Поэтому двигались медленней, чем нам хотелось бы. Воины менялись, но это не сильно добавляло скорости. Судя по некоторым приметам, город вот-вот должен был показаться, когда из-за поворота тропы выбежал нам навстречу высокий парень. У него был ровный, натренированный бег. Скорее всего это скороход, спешащий с поручением. Во главе отряда ехал старый воин из этого города, который представлял его на торжестве.

— Пуриспа! — Крикнул ему воин.

— Идущий, — тут же перевёл Ахау. Он знал, как я интересуюсь тем, что означают имена людей.

Бегун остановился и стал что-то быстро нашёптывать знакомому на ухо. Потом махнул рукой на прощанье и снова включился в свой равномерный бег. Лицо воина было встревоженым. Он передал слова посланца Ахау и уставился на него выжидающе. Парень несколько неловко повернулся к нам и скривился от боли. Жестом приказал отряду остановиться. Потом махнул, чтоб носилки опустили на землю и отослал всех, кроме нашей компании.

— К городу идёт армия чанка. Раньше они мирно соседствовали с нами. Непонятно, что побудило их начать войну. Вам нельзя идти в город. Вы попадёте в осаду. Скороходы будут, сменяясь, передавать весть и скоро на помощь прийдёт войско, но до этих пор в городе может произойти что угодно.

— Да, и как это будет выглядеть для вашей политики? Посланники Инти обделались при одном известии о войне и сбежали? — зло сказал Алекс и повернулся в нашу сторону. Мы молчали, было страшно. Это не наше время и не наша война. Так, возможно, подумал бы любой и, не скрою, эти мысли были и у нас. Но, сбеги мы, и это выглядело бы так гадко, что мне бы, например, было стыдно находиться с самой собой в одной комнате. В конце концов, войны мы что ли не видели? Ракеты, они пострашней стрел будут.

— Так, мы идём в город. Во-первых Ахау пристроить надо, во-вторых, против большой армии всегда выручает преимущество в технологиях. Вот хочешь-не хочешь, а теперь ограниченное прогрессорство неизбежно. На что-то серьёзное у нас ни времени, ни возможностей не будет, но даже какая-то мелкая нежданная фигня, может предоставить преимущество в бою.

Алекс уже начал планировать по ходу. Он не спросил нас ни о чём, а мы ничего не возразили. Просто предоставили ему свободу действий, как самому опытному.

— Ахау, — продолжил он, — первым делом надо обезопасить от засады армию, которая будет идти на подмогу. Здесь горы, противник может вызвать обвал и расстрелять отряд из засады. А нам надо сделать засаду для засадников. Нужны воины, хорошо знающие окрестности, чтоб такие вещи организовать и грамотные разведчики, чтоб следить за действиями врага, не высовываясь. Связники для встречи и передачи информации нашим.

— Вот теперь всё действительно просто, — обрадовалась я. Есть “наши” и “их”. Всё наконец определилось. Пушак, ты за этим отправил меня от себя подальше? Чтоб твоё стало нашим?

Анджей и Анжелка прижались друг к дружке. Её рука была крепко зажата в его ладони.

— Я завистливая, — поругала я себя, — и обзавидовалась снова. Да моей ладошке было бы не так боязно, будь она в таком же положении.

— Олеся и Стас в кучку не сбились, но тоже как-то подобрались. Я и правда гордилась своими друзьями. Кто-то скажет: вся эта история вообще неправдоподобна. Ребята попали в такую задницу, а ведут себя, как в турпоходе. Пробежки-зарядочки, ни слёз, ни истерик. А теперь сами лезут в войнушку, в которой на раз замочат и фамилии не спросят, чёрт знает где, чёрт знает за что…

А скажите, где в наше время себя можно чувствовать спокойно? Где рванёт себя на всю голову религиозный фанатик? И даже проще. в авиаперелёте… в автомобиле… да просто вечерком у клуба, где тусят ребятки со стеклянными глазами. Я фаталистка. Кому суждено быть повешенным, не утонет. Истина старая, но какая же справедливая.

Мы снова поднялись. Двое самых быстроногих помчались вперёд, чтоб как можно быстрее передать вождю предложения Алекса. У нас ещё было время, чтоб подготовиться. Разведчики, из приграничной крепости, выслали скороходов ещё до вступления армии на территорию чачапойя. Для этого и стоят они, эти крепостцы. Для разведки, для отвлечения на себя части вражеских солдат. Они будут драться на расстоянии, за стенами, сколько будет возможно. А потом уйдут, для этого предусматривается замаскированный тайный ход в горы. В таких крепостях старые солдаты, порой, ведут свой последний бой, а молодые — доказывают право быть воинами. И получают боевое имя как награду. Или как наказание, которое им носить, всю оставшуюся жизнь.

Путь до города проделали лёгкой рысцой. Узкая тропа за поворотом пошла на спуск, и город уже был в поле зрения. Нас ждали.

Мы, ещё по дороге, прикинули все возможности. Максимум, что могли успеть — это сделать что-то типа подкидных цирковых досок. Чтоб забрасывать противника большими камнями. Настоящие баллисты не потянули бы. А с досками даже детишки управятся. К одному концу корзину привязать, а на другой прыгнуть. Для детей, так даже развлечение, только укрытие организовать. А каменная глыба, в скоплении врага, шороху наделает. Если найдём все нужные составляющие, можно горючие смеси сделать. В глиняных горшках. И тем же путём в нападающих отправить. Ночью очень классно смотреться будет. Даже, если на отдых станут, среди ночи, в спящих, такую плюху запустить, вот где паники будет.

С досками проблема одна — досок нет. Прийдётся вязать из стволиков деревьев, по типу плотиков. Два брёвнышка — стойки, в землю вкопать, для устойчивости. Под поперечную ось из медных полос проушины. К одному краю корзину, с низким краем, для снарядов, присобачить. Второй край тканью обмотать или тросом, чтоб прыгающие ноги не поломали, да аккуратно подушку подсыпать земляную, чтоб край доски не обломался. И пуляй себе. Народ работой озадачили. И пошли к Ахау.

Парень наш, обихоженый, лежал у своих, в храмовом доме. Стас вспоминал, исторически известные, составы “греческого огня”. Самым доступным признали: нефть, сера, смола и масло. Все составляющие использовались как лекарства и бальзамирующие средства. А вот с фитилями, в какой-то мере, повезло. У нас всех в рюкзаках лежали плотно завёрнутые туристские спички. Лучше не придумаешь. Нет, конечно что-то измыслили бы, но время поджимало, а нам ещё нужно было состав опробовать. Найти горшки, с узким горлом, отослали Чаупи-тута. Да и запечатать чем, найдём.

Как воевали чанки, Стас не знал. Насчёт инков читал, что они психические атаки любили. Только, как мы поняли, когда пытались, хоть приблизительно, вычислить время нашего местонахождения, империя Инков ещё империей не стала. Находилась в зачаточном состоянии. Эта информация, на тот момент, нас, вполне, порадовала. А вот теперь бы знать побольше. Заранее решили попробовать начать с переговоров. Послов в город не пускать, чтоб не давать возможностей разведки. Говорить на нейтральной территории. А чтоб сделать видимость дружелюбного приёма, и заодно укрыть говорящих от стрелков, разбить у входа в город шатёр с накрытыми столами. Если переговоры не удасться закончить положительно, время на них уйдёт, а нам это важно.

Город, тем временем, готовился к осаде. Всё наиболее ценное, а так же запасы пищи и воды, направлялись в Верхний город. Все, кто не сможет участвовать в сражении, отправяться туда же при первых признаках приближения войска. Вокруг города собирались камни. Для пращей и наших примитивных метательных сооружений.

Нападения часто планируются в момент, когда заканчивается урожай старого года, а новый ещё только в проекте. Меньше запасов у осажденных. Правда и нападающим отовариться негде. Всё равно, война — это хреново. Всходы могут уничтожить. Их за городские стены не спрячешь.

Наступал вечер. Разведчики доносили, что, пока, войск не видно. Людям надо было отдохнуть. Когда это удастся в следующий раз, никто знать не мог. Анджей и Анжелка, что-то с таинственным видом мастерили, когда я вернулась, в последний раз поговорив с Ахау. Увидев творение их рук, я расплылась в широкой улыбке. Анджей в своём репертуаре. Его любимое развлечение — воздушный змей. Точнее на этот раз дракон с чудовищной рожей и всем богатством фантазии двух голубков.

Тело сделали из конусов обтянутых самой тонкой тканью, что нашли в городе. Вовнутрь вставили камышовые свирельки, для звукового оформления. Хвост и крылышки отделали самыми большими перьями попугаев ара, связав их яркими пучками. Последним штрихом Анджей прорисовал основные детали рожи светящейся краской. Нашёл ещё в Лиме нужный цвет для своих змеев. Чтож, утром запустим. Пусть встречает армию чанкай. Интересно, как им понравится? По задумке, он их и ночью должен в нужном тонусе поддерживать. Где-то я читала, что на них воинов поднимали, чтоб врагов забрасывать горящими бомбочками. Только я бы не решилась живого человека на этой ненадёжной, на мой взгляд, штуковине, такому риску подвергать.

Чаупи-тута весь день мотался по городу. Да, вобщем-то, суетились все. Но, зато, к вечеру, всё задуманое, выполнили. Десятка два этих странных штуковин, для метания камней построили на наиболее вероятных направлениях атаки. Возле них лежали аккуратные пирамиды, собраных за городской чертой камней. Маленькие камешки, для пращей, дети собирали в корзины и выставляли на городских стенах. Тут же лежали связки стрел. Горшки с зажигательной смесью были спрятаны до поры в сухом, закрытом месте, во избежание неприятностей. Много сделать их не смогли. Поздно подобрали состав, который и хорошо горел, и прилипал. Деревянных палочек, которые называли смешным словом “спички”, было не очень много. А их хотели приберечь ещё и для похода в сельву. Там ведь тоже могут быть всякие малоприятные сюрпризы.

К вечеру он так устал, что даже не знал, чего ему хочется больше: спать, Спать или СПАТЬ. Но, войдя в комнату посланников, он забыл про сон. На него таращилось чудище, занимающее полкомнаты. Всё в перьях и ярких лоскутах, оно извивалось на полу, а Анджей привязывал к нему верёвки, как-будто боялся, что оно уползёт за дверь. Он подошёл и осторожно тронул его пальцем.

— Р-р-р. Ам! — из за спины прорычала Ирина.

Чаупи-тута вздрогнул. Потом, увидев её улыбающееся лицо, подумал: “Кровь, война. для чего всё это? Если в мире есть смеющиеся девушки, облака среди горных вершин..

Он сел у огня и Олеся подсунула ему миску с бобами. Он ел машинально, глаза у него слипались и в последний момент он почувствовал, что еду успели подхватить из его разжавшихся ладошек.

— Ухайдакали ребёнка, — было последнее, что он услышал.

Но спасительный отдых не шёл к нему. Он видел болото в лесной чаще. Маслянистый проблеск змеиной кожи в воде. Крадущиеся фигуры между толстых стволов деревьев и перепутаного буйства зелёного подроста. Слышал резкие крики птиц. Высоко в небе бесшумно проскользнула гарпия. Раздался визг пойманой обезьяны и треск мелких веток. Он нагнулся и разглядел во влажной грязи следы рифлёных подошв. Тут прошли посланники. Но из чащи уже выбирались низкорослые воины. Он побежал. В спину раздался издевательский хохот. На бегу, он всё же старался не упускать с таким трудом найденых следов. Его не преследовали. Может быть не считали достойным опасения, а может думали, что всё равно рано или поздно настигнут его в лесу, напуганного и измученого.

Ему хотелось знать, чем же закончится этот страшный сон. Иначе в его душе навсегда останется сомнение, но он уже видел другую картину.

Храм. Он узнал его. Хотя, в этом сне, его высокие стены были изъедены временем и лесом. Тот город, что он видел в своём первом видении, ухоженым и полным жизни, был мёртвым и безлюдным. Остовы домов без крыш проросли зелёной порослью. Непуганые птицы орали громкими голосами. И только, прорубленая мачете, просека показывала, что здесь прошли люди. В чаще раздался треск. Крупное животное ломилось сквозь заросли. На открытое место выбежал крупный пекари. И тут же, с низким гортанным взрыком, на него навалился крупный самец ягуара.

Глядя зверю в глаза, он отступал медленно и осторожно, пока, бьющий хвостом, хищник не ухватил добычу за холку и, коротко, отрывисто порыкивая, потащил её в чащу. Ещё долго сердце, бьющимся комом, перекрывало дыхание. Наконец, часто оглядываясь, и стараясь унять дрожь в ногах, он всё быстрее и быстрее пошёл к стенам, за которыми его ждало что-то важное, чего так жаждала душа.

18ноября.

Город расположился на одинокой горе, со срезанной вершиной. Он спускался вниз четырьмя терассами. Верхняя была самой узкой. На ней выстроили только Дом Избраных. Он тоже представлял собой половинку ступенчатой пирамиды, со срезом заподлицо со склоном, по которому вилась узкая тропка, так измучившая на подходе наш отряд. Вход видно, если стать у подножья, лицом к городским воротам, которые и не ворота вовсе, а узкая расщелина. В самом широком месте, вначале, в ней мог стоять взрослый мучина, раскинувший руки в полный размах. Дальше всё уже. В конце, могла пройти лама со снятыми перемётными сумами. Весь проход охранялся лучниками, стреляющими с высоких стен. Ещё три таких щели ограничивали подъём на каждую последующую террасу, а так же в дом избраных.

Дом был последним прибежищем и перекрывался ещё и решёткой из медных полос, где каждое сочленение связывалось иксобразно более тонкими полосками металла. Решётка опускалась мгновенно по каменным пазам, стоило лишь одним ударом выбить, держащий её, стопор. Поднимали её, при помощи тросов, четыре сильных воина и, в мирное время, она была всегда открыта.

Вершина пирамиды — площадка, где-то, тридцать на тридцать метров, с трёх сторон огороженая стеной до пояса. Ограждение, над отвесной частью горы, поднималось к середине и заканчивалось золотым диском солнца. Его нижние лучи, вмурованные в камень, создавали ощущение, что солнце восходит из-за горы.

Предрассветный туман глушил звуки барабанов, подходящего к городу войска, но всё равно, его услышали издалека. Сделанные из кожи побеждённых вождей, они рокотали гулко. Пронзительно визжали костяные дудки… Да-да, кости тоже были человеческими. Армия выглядела огромной, да и было там не меньше тысячи воинов. Так, во всяком случае, показалось мне. Но, может быть, это только видимая часть чего-то большего? Впрочем, у страха глаза велики. Солдаты выстраивались клином. Завыли раковины-трубы. Ни дать-ни взять киношная постановка. Но сейчас и мы добавим своего декора. Туман рассеивался и клочьями вился только у вершины горы. Потом первый луч восходящего солнца ударил в золотой диск, и над горой начал подниматься чудовищный дракон. Трубы резко смолкли, над полем раздался громкий общий вздох. Дракон поднимался выше и выше и уже пел-высвистывал множеством голосов странную какофонию звуков разных тонов. На фоне золотого солнца стояли две маленькие фигурки в ослепительно-белом, как-будто удерживая чудовище на длинной привязи, чтоб он не сорвался и не спикировал с высоты на подходящее войско.

Некоторое время мы не видели никаких признаков активности. Потом от головного отряда отделилась группа и направилась в сторону города. Впереди шёл высокий воин. В руках у него была чаша в виде полной человеческой фигуры с двумя ладошками вместо ручек.

Мы заранее оговорили процесс приёма послов, если таковые появятся, связав с обычными правилами кое-какие примочки от “засланцев”. Когда группа подошла к шатру, который перекрывал вход в город, полы его распахнулись послам навстречу. Парламентёром от наших отправили Стаса. Алекс возражал, что у него больший боевой опыт, но мы решили, что именно поэтому он долен остаться. Его знания пригодятся для боевых действий. Со Стасом находился шаман, говоривший на пукина — языке чанкай. Кроме того, десяток опытных воинов. На случай взрывоопасной ситуации, у нашего парня имелся козырь в рукаве. Мы сделали два маленьких глиняных шарика с горючей смесью, размером поменьше кулака. Посреди шатра стояла жаровня на высоких ноках. Процесс переговоров предусматривал, что шаманы, которые присутствовали с обеих сторон, бросали в огонь определённые сборы трав, очищающие намеренья и отгоняющие злых духов. Зажечь запал было делом секунды, а, вырывающийся из руки, “файербол”, который можно бросить в нападающего врага, должен произвести впечатление.

Стас, как мы все, был одет в белоснежную тунику, со знаком солнца на груди. Такие, шаманы надевали на Празднике Инти. Ну, а у нас, они стали отличительным знаком. Шаманы сделали шаг к жаровне. В огонь полетели сухие букетики, и поднялся ароматный дым. Воин поставил сосуд на землю, опустился на одно колено и достал маленький золотой серп. Наружной стороной чиркнул по руке и уронил в сосуд несколько капель крови. Стас повторил процедуру. Они сцепились кончиками пальцев и на их ладони был вылит кубок крепкого вина, смешиваясь с кровью в чаше. Каждый облизал ладонь в знак того, что вино не было отравлено. Сосуд поставили в центр импровизированного “стола”, а попросту, расстеленой на земле, скатерти, и переговорщики опустились на колени вокруг.

Стас говорил, наш шаман переводил. Воин противника вёл разговор, а его шаман советовал ему, наклонясь к уху. Наши тоже имели право “советоваться”. Дурным тоном это не считалось. Переговоры начал “сын Солнца”.

— Приветствую посланника Чанкай. Моё имя Станислав — что означает “станет славным”. Позволь узнать твоё имя.

Индейцы придавали большое значение именам. Они давались людьми племени за определённые заслуги и особенности характера.

— Моё имя Джайна — тайный. Меня нашли у дома нашего правителя и он усыновил меня. Тайна моего рождения скрыта.

— Позволь узнать, сын вождя, что привело армию Чанкай под стены города чачапойя. У нас не было вражды.

— Мой отец в большом горе. Его дочь заболела. “Малая смерть” забрала её и не желает отпускать. Во время сватовства, — губы воина дрогнули и он непроизвольно скрипнул зубами, — она задрожала, покрылась холодным потом и впала в “мёртвый” сон. Тело её не поддаётся тлению. Когда шаман сделал ритуальный надрез на лбу, она вздрогнула. Отец отказался хоронить её. Наши, — он поколебался, — … люди (очевидно, не желая произносить слово “шпионы”) узнали, что у чачапойя гостят посланники богов. И среди них есть девушка, оживляющая мёртвых. Отец хочет вернуть свою дочь. Любыми способами. Лучше, конечно мирными. Но империя Чанкай сильна.

— Остановись! — голос Стаса поднялся на тон. Ты и так сказал много лишнего. Чачапойя не трусливые шиншилы, а храбрые воины. И на их стороне боги и посланники Солнца.

Всё это время, я слушала, находясь на другой стороне шатра. Моё журналистское любопытство не позволило мне пропустить такое событие и, со скандалом, я отпросилась послушать, с условием, при первой опасности, со всех ног нестись в городские ворота. Сейчас я с упоением слушала Стасика и удовлетворённо кивала головой. Все книги по любимым темам, прочитанные с детства, дали ему прекрасный шанс вести разговор в нужном тоне. Конечно, шаман вставлял свои пять копеек. Слушать было тяжело. Я тоже нуждалась в синхронном переводе. Поэтому второй городской шаман нашёптывал мне в ухо содержание беседы.

Когда речь зашла обо мне любимой, я удивилась, насколько быстро история оживления дошла до Чанкайских шпионов. В моей голове зашевелились дурные мысли. Надо поинтересоваться из “каких” был янакуна — папочка нашего вождя. Или это уже паранойя?

А за стенкой шатра разговор продолжался в несколько более дружелюбном тоне.

— Я был против того, чтобы послать войско. Но у отца, видимо, другие резоны. Он был абсолютно уверен, что ему откажут. И я не управляю войском. Мне доверены только переговоры.

Я, тем временем, думала о состоянии “принцессы”. Почему-то у меня в голове вся эта ситуация выстраивалась, как детская сказка про спящую красавицу. Надо бы мне посерьёзнее. Вся эта орава мужиков с оружием, по мою душу. Иди вот теперь и оживляй. Но, вообще, ситуация эта была похожа на истерическую летаргию. У меня в детстве тоже была эта, одна из распространённых, фобий. Боялась быть заживо похороненной. Это уже после мама меня убедила, что, при теперешнем уровне медицины, такое случиться просто не может. А, если это так, надо прежде всего найти причину желания организма выключиться из жизни.

— Так… парень сказал, что случилось это во время сватовства. Так, может, самое простое? Девочка влюблена в другого, а у папы политические виды на брак. Ну, ладно. Но, ведь, вывести из комы или летаргического сна, насколько я знаю, принудительно, не получалось. Какие-то наработки о положительном стрессе, разговорах с коматозниками его близких. Всё это есть. Но так чтоб кто пришёл и вытащил, такого я не слышала. Вот, если бы с Пушаком посоветоваться. В древней медицине были, неизвестные современной, способы. То, что называют колдовством и шаманством. А кто у нас шаман?.. Надо с Ахау поговорить. За неимением моего любимого амауты. Может и помог бы по психосоматике достучаться до девушки. Только возлюбленого вычислить надо. И тут я решила на арапа взять.

— Почему ты ничего не сказал о том, что дочь вождя влюблена в другого, — неожиданно вышагнула я из-за полога шатра. Шаман, переводивший мне, ввалился следом просто от неожиданности. Но моя профессиональная интуиция меня не подвела. Когда Джайне перевели мой вопрос, он отшатнулся и, в его глазах, я увидела страх.

— Вы, та самая… — он запнулся.

И чего это он так испугался? Не у него ли, подкидыша безродного, тайная любовь с названой сестрой. И папик, вряд ли был бы в восторге. Да, имечко у мальчика себя по всем статьям оправдывает. Но я должна убедиться точно.

— Я приглашаю тебя… одного… — уточнила я, — на совет посланников Инти. Ваше войско будет ждать до вечера (заодно и время потянем). Когда сядет солнце, ты выйдешь и сообщишь наше решение. Твои спутники отправятся обратно и будут ждать. Надеюсь, на это твоих полномочий хватит.

Я посмотрела в глаза Джайны и улыбнулась. Потом протянула ему руку. Шаман дёрнулся за ним, но наш жест был одновременен. Две ладони, в останавливающем движении, протянулись ему навстречу.

— Я согласен, — быстро сказал Джайна. И я подумала, что это говорит в подтверждение моей версии.

Шатёр открылся и выпустил в обе стороны по группе договорщиков. В узком входе гостю завязали глаза. На случай неблагоприятного исхода переговоров, он не должен был видеть городских укреплений и расположения здания, где будет находится. Джайна спокойно воспринял такой приём. Я всё больше убеждалась, что он, не меньше отца, желает возвращения к жизни дочери правителя и готов ради этого терпеть многое. И настроен значительно более мирно. Скорее всего, именно из-за этого приёмный отец доверил управление войска другому. Военноначальник должен быть уверен в правильности своих действий, иначе ему не убедить в ней своих воинов.

Сам парень, судя по внешнему виду, был отличным воином. Мне бы не хотелось встретиться с таким в бою. Мне вообще не хотелось бы встречаться с кем бы то ни было на поле боя. Простите, не кровожадна по натуре. Предпочитаю решать всё мирным путём.

— Пока все соберутся, ты побудешь здесь, — сказала я Джайне, снимая с его глаз повязку. Мы находились в комнате для занятий в Доме избраных. Это было одно из самых больших и нейтральных по наполнению помещений. В нишах находились только свёрнутые коврики для сидения. Всё остальное, нужное для конкретного занятия, вносилось перед уроком. А так, ничто не должно было отвлекать девочек от получения знаний. Комната находилась на одном из верхних ярусов пирамиды и освещалась из узких окон, выходящих на обрыв. Вдали, кроме гор и неба, не было видно ничего. Я достала два коврика, развернула. Предложила присесть гостю и сама уселась напротив, как можно ближе. Я должна была видеть его глаза и всё решить для себя, перед тем, как предложить ребятам своё решение проблемы. В комнату вошёл переводчик и скромненько присел у моего плеча.

— К сожалению, я не могу предложить тебе разговора с глазу на глаз, поскольку не владею твоим языком. Меня называют дочерью бога, но, чтобы ты понял правильно все мои резоны, мы должны быть полностью откровенны друг с другом.

Я и мои товарищи не боги. Шаманы говорят в нас есть их кровь. Иногда богам нужна помощь людей для выполнения их планов на земле. Может быть, мы и есть эти люди. Лично с Инти я не встречалась и заданий от него не получала. Но, зачем-то мы оказались здесь, прийдя из будущих времён, что само по себе говорит о исключительности нашего появления. Много ли ты видел людей пришедших из прошлого или будущего?

— Я понимаю о чём ты говоришь. И в твоих словах есть смысл, — задумчиво покачал головой Джайна, — но как же то… о чём нам говорили люди… ты ведь оживила ребёнка?

В его глазах была такая боль и надежда, что я перестала сомневаться.

— У людей, пришедших из других времён и знания другие. Возможно, я смогу тебе чем-то помочь, но ты должен рассказать мне всё о дочери вождя… и о себе, — я пошла ва-банк. Если моя теория была ошибочна, и не он является причиной припадка, моё “божественное предназначение” могло быть подвергнуто сомнению. Чем ближе мои догадки к истине, тем больше веры к непогрешимости моих суждений. А это нужно для моей безопасности. Так как для защиты города, для того, чтоб не погибли люди с обеих сторон, нужно чтоб я поехала к Чанкай. Скажете сумасшедшая? Я тоже так думаю. но что-то говорит мне, что мне тяжело будет простить себя, если кто-то из ребят погибнет здесь в этой войне. А так, есть шанс, что сейчас, с этим парнем, мне удастся выстроить ниточку взаимной симпатии и доверия. Чтоб оставить себе запасной аэродром, если роль богини не налезет на мои телеса.

Джайна потупил глаза. Было явно видно, что в голове его бродят ещё сомнения.

— Хорошо, я расскажу тебе, — решился он наконец. — Дочь правителя и я… мы полюбили друг друга, наверное с самого детства. Она родилась и выросла на моих глазах. Я знаю её, как самого себя. И люблю в ней всё. Но с тех пор, как она стала молодой девушкой, и я понял, что моя любовь к ней не братская, мы знали, что отец не одобрит нашего брака. Он давно говорил, что империя должна прирастать не только путём военных завоеваний, но и путём родственных связей. Для этого бог даёт правителям дочерей. Сын и наследник у него есть, а дочь и приёмный сын, могут стать залогом долгосрочного мира, по крайней мере с двумя соседними племенами, заключив браки с детьми вождей-соседей. Моей Юнке предназначалось породниться с Чимор. Их правитель набирает силу и разрозненые племена уари присоединяются к его народу, где силой, где убеждением. Уари потеряли единство, когда часть из них обрела нового правителя — Инку. Остальные посчитали их предателями и рознь эта кое-где даже приобрела кровавый характер.

Властитель Чиму готов обьединиться с Сикан и предлагает двойной брак. Я должен взять в жёны дочь вождя Сикан — Онёк, а Юнка стать женой Виру. Он деспотичен и в его Доме змей — столице царства Луны — приносят в жертву пятилетних детей, чтоб помочь Луне победить Солнце во время затмений. Моя нежная девочка боится и ненавидит его.

Джайна замолчал и погрузился в грустные мысли.

— Чиму строят огромную стену на своей границе и отец не хочет иметь таких сильных врагов. Вот, если бы убедить Виру разорвать помолвку по собственной воле, он с очередной надеждой посмотрел мне в глаза.

— Но твой отец просит помощи у детей Солнца и, если он получит её, то станет врагом Чиму по определению, — возразила я.

— Шаманы Луны не смогли помочь и отец обратился к вам.

— Поэтому он был уверен, что мы откажем ему? — осторожно задала я вопрос.

— Не знаю, мне кажется, эту мысль внушил ему кто-то из ваших. Тот человек, который сообщил отцу обо всём, что касается вашего появления в Куэлап.

— Есть! — я мысленно вскинула руку в победном жесте, — моя интуиция и тут, по-моему, меня не подвела. Скорее всего это очередная интрига Вакраллы. Значит, возможно, с подмогой здесь появится именно он. С очередной подставой. Пушак! Чем ты там занят? Где твоя хвалёная умная голова? Вот останешься без своей Юри.

Интересно, он так произносит моё имя Ира или это что-то значит? Надо спросить у Ахау. Так, я что-то отвлеклась. Нельзя терять кончик ниточки.

Джайне моя задумчивость не показалась странной. Он и сам погрузился в собственные мысли.

— Останься тут, — попросила я парня, — мне нужно поговорить со своими.

— Хорошо, — спокойно согласился он, прислонился к стене и прикрыл глаза. У влюблённых всегда есть место, куда они с радостью могут уйти..

— Я не согласен! — Чаупи-тута почти кричал. Ирина не должна идти в Чанкай! Она может там погибнуть.

— Она может погибнуть и тут, — возразил Ахау, — и, между прочим, не она одна. Если хорошо продумать стратегию, мы можем продлить мирное соседство с чанка ещё на многие годы. И тебе не сложно должно быть понять, что такое мирные соседи.

— Если бы здесь был учитель, — в глазах мальчика стояли слёзы..

— Что было бы, если бы я был здесь? — раздался из двери спокойный голос Пушака.

На секунду компания ошеломлённо застыла. Потом все, кроме вынужденно немобильного Ахау, бросились к амауте. Первым вцепился в его тунику Чаупи-тута и отступил на полшага только, когда я уткнулась головой в его грудь. Пока все радостно тискали шамана, я успела надышаться родным запахом, к которому примешивался горьковатый привкус дымка.

— Откуда ты здесь взялся? — шутливо толкнула я его. Пушак нахмурился.

— Я же просил, при мальчике не говорить на языке богов. Он не прошёл посвящение. Язык даётся только в Храме. Это закон!

— А вот и нет, — Чаупи-тута так комично скопировал рожицу Ирины с высунутым языком, что все, включая Пушака, рассмеялись. Вот и нет, — повторил мальчик с гордостью. Я стал видеть сны. Пророческие сны. И Храм видел тоже. Уже после первого, я заметил, что некоторые слова, которые, иногда… случайно… я слышал… Шаман укоризнено покачал головой, но не сказал ни слова. Ну, да, случайно. так вот. я их понимал. Но никому, ничего не говорил, я ведь не догадывался что происходит. А, сегодня утром, после очередного видения, я пришёл к Ахау и рассказал ему про то, что мне привиделось. И описал место, где был во сне.

“Байт мэкадэш ба ир а-мэта” сказал он и я понял — Храм в Мёртвом городе.

— Такого я ещё не встречал, — задумчиво сказал Пушак, — очевидно, твоё предназначение и твоя связь с Храмом так сильны, что ты получил посвящение на расстоянии. И таким юным… Не зря мне сразу показалось, что ваше, практически, одновременное появление в Куэлап не случайно. Ну, чтож, в таком разе всё значительно упрощается.

— У тебя есть информация о которой мы не знаем? — спросил Алекс.

— Во-первых я не знаю, о чём известно вам, я всё таки не всевидящий, — развёл руками шаман.

Все посмотрели на Ирину, и она пересказала всё с самого начала, включая свои предположения и, несколько поколебавшись, снова озвучила своё решение идти в Чанкай.

Чаупи-тута казалось, что Пушак с места отметёт эту опасную мысль. И Ирина похоже, с появлением амауты, утратила самоуверенность и, как-будто внутренне, переложила ответственность на своего мужчину. Мальчик ощущал такие движения чувств, о которых раньше не подумал бы и, самое странное, как-то по взрослому, понимал их истоки. Между этими двумя существовала живая трепещущая нить. Он не чувствовал себя её частью и страдал, понимая как это правильно.

Наконец Пушак заговорил.

— Я встречал в старых кипу упоминания о “Малой смерти”. Кое в чём ты права, Юри. мягко сказал он. Я взглянул на Ахау. Тот тоже всё понял. Амаута перестал скрывать свою любовь и нежность к Ирине. У Чаупи-тута на глаза опять навернулись слёзы. Он назвал её Юри — Рассвет, Возвращающая к жизни, так можно было перевести данное им имя. Её собственное, значившее “мир”, “покой”, мало соответствовало действительности. Она, как раз, была деятельна и любопытна. Но это имя должно было быть между ними и, наверное, только расставание и тоска по ней, были причиной того, что он назвал её так при всех.

Хотя для Чаупи-тута тайна давно уже не была тайной, но то, что теперь об этом известно и Ахау, говорило о доверии и близости учителя со своим старшим учеником и помощником.

— До человека, находящегося в состоянии малой смерти, достучаться можно. Очень часто, в зависимости от того, насколько далеко их увело между времён, они слышат, о чём говорят окружающие. Но, чтобы показать обратный путь, нужно, как ты правильно предположила, дать девочке повод для возвращения. И тот, кто выведет её.

— Ты можешь? — спросила Ирина.

— Я могу только охранять выход, — покачал головой амаута, — я и делаю это, во время поминальных дней, когда вход между временами открыт и ждёт умершего. Войти я не пробовал ни разу, да и не думаю, что на это хватит моих талантов. Может быть круг, не меньше троих, поможет сильному провидцу пройти и вернуться. Мальчик мог бы… с моей помощью, конечно, у него самого опыта не хватит. У меня хватит сил его удержать, но мне нужны ещё как минимум двое. Тот, кто удержит меня и тот, кто позовёт её. А значит Джайна и Юри.

— Так вот почему он открылся, — понял Чаупи-тута. Ему бы всё равно пришлось. Иначе он не убедил бы всех, каким должен быть состав экспедиции в Чанкай.

— Мы должны пойти, — этого требуют обстоятельства. Есть ещё кое-что, о чём я вам не сказал.

— Вождь! — выпалила Ирина и Пушак удивлённо взглянул на неё.

Остальные удивились меньше. Ирина высказала свои подозрения по его поводу. Удивление вызвало только то, что Пушак, кивком головы, очень быстро их подтвердил.

— Я давно подозревал, что Вакралла любым путём рвётся к единоличной власти. Он хочет изменить все законы чачапойя и стать единственным правителем всего народа. Он не считает женщин достойными власти вообще, для него они только средство для удовлетворения мужских желаний. Шаманов же он хочет сделать союзниками. Он не понимает, что сила их исходит из Храма, как и сила Избраных женщин. Поэтому ни те, ни другие не станут помогать ему. То, что вожди, это просто военноначальники, для него ничего не значит. Он не видит наших истоков. Его отец не научил его, а мать умерла, когда он был совсем мал. Отец, очевидно, рассказывал ему о том, что он был вождём и о том, какая власть у него была среди уари. Их вождь — это царь. Единоличный властитель. Шаманы у них не играют такой роли в управлении племенем, они просто проводят церемонии, связанные с их верой.

Вакралле не даёт покоя страсть к вседозволенности. Такой, как когда-то была у отца. Его мать Хава не была прорицательницей, в ней не было большой силы, её отец был деревенским старостой, а мать из избраных непосвящённых. Девочка с детства была старательной, наблюдательной, заботливой. И выбрала путь целительницы. Своей нежностью она взяла за сердце пленённого вождя, но надолго укротить его не могла. Он был властитель, хоть и бывший и не привык, чтоб женщина предпочитала мужчине, своё предназначение. Ему, чужому, было не понять, что Храм, приняв наш выбор единыжды, больше не отпускает нас.

Шаман, с которым он пытался договориться, рассказал об этом мне. И с тех пор, мы следили за ним. Вообще, по большей части воины тоже не любят его, но среди них хватает таких, которые хотят править, а не защищать. Из них он выбирал своих приспешников. У него были связи со шпионами всех соседних племён. В среде воинов, нам шаманам, труднее находить сочувствующих. Клан, есть клан. Но, всё же мы, почти всегда, успевали предупредить его интриги.

История с сыном подстегнула его. Он почувствовал, что, если о ней узнают, то его планы могут расстроиться и он поспешил с действиями.

Беда правителя Чанкай сыграла ему на руку. Мы не успели узнать о его планах заранее, но сразу, как узнали, предприняли ответный ход. В принципе, вашему знакомому скороходу далеко идти не пришлось. Наша армия уже рядом в горах и готова начать битву. Только Чанкай, столько лет бывшие, если не друзьями, то нейтральными соседями, не должны стать нашими врагами. Чиму, другое дело. Чиму наши враги по вере. Точнее для них Солнце — враг. Для чачапойя Солнце и Луна равнозначны. Они сохраняют равновесие дня и ночи.

Мы не смогли задержать шпиона, который ушёл в Чанкай и подстрекал правителя к войне, обещая поддержку Вакраллы, в доставке Ирины. Он рассчитывал подойти во главе воинов Куэлап на помощь городу, убить здешнего вождя, подстроив его смерть в бою, и выдать Ирину, якобы, чтоб спасти город. Вы, все, должны были возмутиться и, по его задумке, мужчин должны были признать трусами, которые не заботятся о жизнях людей чачапойя. И, после этого, казнить. А женщин, кроме тебя Юри, ты всегда казалась ему слишком самостоятельной, он хотел взять своими жёнами. Одной ему мало. Хотя, зная его супругу, я уверен, долго бы они не зажились.

У нас уже было достаточно сведений, для того, чтоб арестовать Вакраллу. Но он почувствовал что петля затягивается и бежал. Возможно в Чанкай, возможно к Чимор. А может он ждёт где-то рядом, чем закончится конфликт. В зависимости от этого, принять решение будет проще. Его ищут и он торопится. Но, если мы уйдём с армией правителя чанков, вы должны быть осторожны. Он может захотеть отомстить или похитить женщин. Правда, если он знает о вас, — Пушак ласково посмотрел на, держащихся за руки, Анжелу и Анджея, — то, скорее всего, только Олесю. Кроме того, у него своеобразная одержимость, желание подчинить и обладать ей. Об этом говорил шаман, который под моим присмотром, держал с ним связь. Вакралла даже просил дать ему какое-то колдовское средство, чтоб помочь в этом. Он совершенно не понимает чем именно мы, шаманы, занимаемся. Для него наши знания — колдовство, фокусы.

19 ноября.

Мы уходили от города затемно, а в небе висела, провожая, ехидная драконья рожа. Теперь нас трое в стане чуой армии. Я, Пушак и Чаупи-тута. Почти семья. Мальчишка, чуткий к чувствам, как-будто происходящее между нами, видит глазами а не сердцем, увязался за Джайной, даже ночевать остался в его шатре. Нам, как важным людям, тоже выделили шатёр. Выходить планировали очень рано, поэтому, как и обещали во время переговоров, решение своё объявили до захода солнца и даже на ночь остались среди чанка. Прощались тяжело. Девчёнки разревелись. Я тоже. Или вы думаете, что я железная и ничего не боюсь? Ребята тоже больше молчали. Чувствовали себя виноватыми или, просто, не у дел. Страх, никогда не вернуться, стал ближе и ощутимее. У них, наверное, было ощущение потери одной из связей с нашим общим прошлым. Вот уж не знаю о чём я думала, когда решила идти вообще одна, если, даже сейчас, рядом с мужчиной и защитником, боялась до чёртиков.

Но к моему личному страху, конечно теперь добавился страх за любимого человека, за маленького мальчика, который, хоть и хотел казаться взрослым, но таким не был. Мы отвечали за него. И ещё я боялась оказаться, ну, как бы, недостойной в их глазах. Боялась струсить, если что-то пойдёт не так. Смерти боялась тоже. Но боли больше.

А сейчас, как подарок, нам дана была эта ночь. Наконец рядом, совсем одни. Мы перестали скрывать свою связь. Наплевали на всё и всех. Как-будто жили последние дни. Мы лежали совершенно обнажённые и разгорячённые любовью. Я водила кончиком пальца по его влажной груди. Целовала плечи, шею, уголок губ, пока он не наклонился надо мной снова и не прижался бёдрами к моим бёдрам. Сейчас всё произошло быстро и ярко. Наслаждение накатывало волнами и я почти сходила с ума, когда всё завершилось и у него. Ночь длилась и длилась, а мы не хотели останавливаться, не могли спать. Наши тела стремились друг к другу, не уставая и не испытывая пресыщения. Даже когда он был рядом, я продолжала чувствовать его в себе, и это было такое пронзительное чувство..

До рассвета оставалось ещё часа три. Лагерь спокойно спал. Конфликт был разрешён мирно и редкие часовые дежурили только для порядка. Маленькие группки нападающих не стали бы приближаться к огромной армии. Даже ивотные, чьи крики обычно слышны по ночам в этой местности, убрались подальше от такого скопления людей.

Пушак протянул руку к своей сброшеной в стороне одежде и взял пояс с серебряным кинжалом, который он не снимал никогда. Это был ритуальный кинжал шамана, но им мог прекрасно воспользоваться и воин в минуту опасности. Ручка его, с головой кондора, вырезанная из куска бирюзы, оказалась сосудом. Голова — плотно пригнаной пробкой. По лезвию шёл тонкий желобок. Я лежала, закинув руки за голову, тело требовало небольшой передышки. Шаман провёл пальцем по моим губам.

— Сожми крепко зубы, Юри, — прошептал он.

Я шутливо оскалилась и показала два ряда крепких ровных зубок, которыми вполне можно гордится. Пушак приставил к верхним резцам кончик кижала и слегка надавил. По выемке в лезвии скатилась маслянистая терпкая капля.

— Это поддержит твои силы, нам ещё идти целый день. Сам он тоже слизнул тонкую струйку жидкости. Её количество было значительно больше.

— Ты очень устал? — спросила я.

— А можно устать любить тебя? — ответил он вопросом на вопрос.

— А что это? — я облизнула губы, вкус поменялся, губы чуть щипало.

— Яд, — шаман хмыкнул, — не бойся, это кровяной яд. Там в пробке застывший сок гевеи, при ударе лезвие чуть смещается внутрь и открывает выход яду. Я и взял больше потому, что на меня яды действуют слабее. А этот мы даём больным, в маленьких дозах, чтоб восстановить силы. Знаешь, когда боги учили первых целителей, Инти сказал, что для того, чтоб убить болезнь, можно взять нож, можно взять яд и можно применить слово. Любая из этих трёх вещей годится, чтоб убивать и чтоб лечить. Дело в дозе.

— И ты хочешь вылечить меня от любви, — пококетничала я.

— Нет, — засмеялся шаман, хочу добавить тебе желания.

— Тебе мало, — я пихнула его кулачком и мы завозились в шутливом единоборстве. Он нарочито грубо развёл мне колени и повис надо мной, щекоча лицо своей густющей гривой. Наклонился и я почувствовала его губы на виске, на веках, на шее. Потом амаута нашёл мои губы и долго-долго целовал, пока знакомая волна не начала подниматься по телу. Я потянула его к себе, но он опустился, коснулся губами ложбинки между грудей, потом живота. Я нетерпеливо подалась к нему, и, вдруг, он застыл, зажал мне рот ладонью. Мгновение и шаман мягким бесшумным движением оказался на ногах, ещё одно и в руке его уже оказался нож.

В шатре густая тьма не давала разглядеть даже его фигуру в шаге от меня. Жаровня давно прогорела и последние искорки огня уснули под пушистым пеплом. Снаружи костры горели, но тоже едва-едва. И, всё таки, силуэт на фоне сдвинутого полога обрисовался чётко.

— Может кто-то из наших? — испугано подумала я. — А Пушак его сейчас ножичком. Прерваная любовная игра и испуг, сковали мои мышцы судорогой. Я даже пошевелиться не могла. Но, когда рука убийцы поднялась для удара, тело машинально ответило блоком.

— Спасибо, Алекс. Ты сейчас спас мне жизнь.

А нож амауты уже с тупым звуком вошёл в спину убийцы. Тот ещё отпрыгнул и пробежал пару шажков к выходу, как петух с отрезаной головой. Потом свалился головой за порог. Пушак двинулся за ним, но я вцепилась в его руку.

— Не уходи! — меня била крупная дрожь и я всем телом прижалась к нему.

Шаман оттолкнул ногой за порог неудачливого убийцу и задвинул полог.

— Вот ещё, — нервно засмеялся он, — стану я голым по лагерю бегать с кинжалом в руке.

Я ещё с ума не сошёл.

— Чего ты ждал, чтоб он убил меня? — рассержено спросила я.

— У тебя прекрасные реакции, я видел тебя в бою, — удивился Пушак. — И, потом, ты же видела его.

Он гладил меня по волосам, как маленького ребёнка, пока мышцы не расслабились и не подогнулись колени. Амаута уложил меня на своё плечо, обнял и покачивая начал нашёптывать:

Я задремала, а когда проснулась, увидела Пушака, полностью одетого для дороги. На нём была короткая туника. Безрукавка из толстой кожи. Неизменный пояс с ядовитым кинжалом. Сандалии с высоко перевязанными ремешками и плотная полосатая накидка. Я приподнялась и потянулась за рюкзаком, в котором были мои дорожные вещи. Вчера я так и пришла в стан врага, в белоснежной тунике с кожанным пояском в золотых бляхах и солнцем на груди. Прямо скажем не совсем подходящий прикид. Все женские праздничные туники по бокам не сшивались. Я уже тогда видела жадные взгляды солдат чанка, шарящие по моей полуголой попе.

— Не надо, — остановил меня шаман. Ты поедешь на носилках. Джайна настоял. Женщины высокого положения, у чанка, передвигаются только на плечах воинов.

— Фу! — сказала я, — какая пошлость.

— Ничего, отдохнёшь, нам потребуется много сил, когда мы прибудем, а такие ночи, — он с удовольствием вздохнул, — замечательны, но забирают весь огонь для красной звезды. Мама Часка вернёт его тебе, когда отдохнёшь.

— А ты? — мне бы хотелось чувствовать его рядом, когда я буду болтаться на высоте мужского плеча и сверкать обнажёнными бёдрами.

— Я другое дело. — Мой рюкзак шаман ещё вчера всунул в перемётную суму. Он подал мне тунику, а потом достал из своих вещей тоненький шерстяной плащ, тоже белый, с фигурками золотых птиц. Он застегнул его на мне заколкой из бирюзы, с такой же фигуркой кондора со сложеными крыльями, как на кинжале. — Это мой знак. Носи его всегда, на всякий случай. Любой шаман чачапойя поможет тебе в беде, если увидит её.

Я вспомнила о трупе, валяющемся на пороге шатра.

— А… он. там? — я показала пальцем на полог. — Это Вакралла?

— Я не смотрел, но не думаю, этот был маленький и щуплый, а Вакралла крупный воин. Сделай вид, что падаль под твоими ногами, ты не заметила. Чанкай не слишком церемонятся с женщинами. Ты должна показать им силу. Ты не такая как простые женщины, помни это, иначе рискуешь попасть на идиота, которому захочется завалить тебя в кусты.

Я судорожно кинулась искать в рюкзаке глиняный шар с зажигалкой. Мальчишки всунули их мне, на всякий пожарный.

— Только, что, держать их в руке всё время? — думала я, — Почему у них нет карманов?

Я взяла, стоящую в шатре, шкатулку и сложила туда свои боевые запасы.

Пушак смотрел на мои сборы непонимающим взглядом. С нашими прогрессивными идеями его знакомить было некогда.

Шатёр распахнулся. На пороге стоял военноначальник Чанкай с лицом напоминающим о существовании потомственных маньяков. Он что-то грозно прорычал, указывая на труп. Шаман открыл было рот для обьяснений, но я прервала его показав пальчиком на шкатулку и сказала холодно и ехидно:

— Поставишь мне под ноги на носилках, любимый, а то буду спать с тобой каждую ночь, пока не свалишься от усталости. — Какая разница что говорить, если окружающие тебя не понимают.

Подняв свои сияющие одежды я переступила через труп и пошла в сторону, уже ожидающего меня, средства передвижения. Шаман, что называется, улыбнулся в усы, перебросил сумы через плечо и торжественно понёс за мной шкатулку… Я расселась, как королева. Носилки тоже закрывались тонким импровизированным шатром.

— Какая прелесть! — с облегчением вздохнула я и закрыла свой “светлый лик” от взглядов окружающих.

Шкатулка стояла у моих ног, а Пушак переговаривался с недовольным начальством, по поводу непредвиденного “мяса” у нашего порога. Перед тем, как носилки подняли, он подошёл к ним и сказал, не открывая полога:

— Это шаман-убийца Чимор из храма Луны. Послы прекратили сватовство, когда узнали о том, что Чанкай обратились к дочери Солнца. Они покинули столицу чанка. Теперь у нас есть ещё враги.

Джайна и Чаупи-тута прибежали к шатру, когда носилки с Ириной уже покачивались в середине войска. Раб собирал шатёр, а отряды один за другим пристраивались к колонне.

Тело, лежащее на земле, принадлежало неестественно бледнокожему, щуплому человеку. Несмотря на небольшой рост, чувствовалось, что он ловок и силён. Был..

Тело вздулось и почернело вокруг раны. Кожа лопалась, и, из рвущихся пузырей, вытекала мутная жижа. Казалось тело разлагается на глазах. Раб плюнул, сделал отворотный знак и пошёл, пошатываясь под весом шатра, за уходящим войском.

Ещё не начинало светать. Чаупи-тута обернулся к городу и внутренним зрением увидел на стене пять фигурок. Они не махали руками, не говорили друг с другом. Просто стояли, выпрямившись, и пытались рассмотреть что-нибудь в темноте.

Джайна взял его за руку и повёл за солдатами.

— Нам надо догнать Ирину, — вдруг вырвалось у мальчика, — мы должны находиться рядом с ней.

Догнать, мерно плывущие, носилки оказалось несложно. Ирина вошла во вкус королевских привилегий и сопела за тканой занавеской. Пушак шёл рядом. Когда Чаупи-тута, по-привычке, захотел обратиться с чем-то к Ирине, шаман хлопнул его по руке и погрозил пальцем. Солдаты поняли это по-своему и заржали.

Чаупи-тута, которого Джайна наставлял всю ночь, скуксился. Он забыл, что Ирина не может больше быть простой и открытой девушкой, с которой можно обо всём поговорить. К ней теперь надо обращаться “госпожа Юри”. Рассвет, какое имя больше подходит дочери Солнца.

Когда сын вождя проводил переговоры, он должен был скрывать, что знает язык чачапойя и говорил через переводчика. Знание языка тайный козырь и шаман Чанкай довольно потирал руки, отправляя того в осадённый город. Он там мог услышать что-то важное, притворяясь не понимающим. Но события сложились иначе, и теперь Чаупи-тута оживлённо болтал с Джайной, который, в роли старшего брата, заменил ему Ахау.

— Расскажи мне про чимуанского жреца, — попросил он. Пушак шёл рядом с гружёной ламой и, держась за перемётную суму, засыпал на ходу. Джайна посмотрел на него с завистью. О чём могли говорить эти два, ровно дышащих во сне, голубка. О бурной ночи. Джайна знал женщин. Мальчиков высокого положения обучают искусству любви. Но своей любимой он не касался.

Чиму, — вздохнув начал он, — строят храмы Луны в своих глиняных городах. Они поклоняются небесной владычице и устраивают пышные празднества в дни солнечных затмений. Когда тьма наползает на солнце, они убивают ребёнка, которому исполнилось полных пять лет в месяце апреле, который считается месяцем рождения Лунной богини. Перерезают ему горло над священным водоёмом, где в свой день рождения всегда появляется луна. Кровь стекает в воду и её относят в храм. Там, с самого рождения живут мальчики, посвященные Луне. Они никогда не выходят днём. Только ночью, в храмовом дворике, их учат сражаться и тайно убивать, взрослые шаманы-убийцы. Поэтому кожа у них бледная. Их поят кровью священных змей каждый день, когда луна исчезает с неба и не может поддерживать в них жизнь. Шаманы убийцы никогда не спорят, они всегда выполняют всё, что говорит им правитель.

Пушак приоткрыл один глаз.

— Ты не слышал, что сказал ваш военноначальник? Послы Чиму не будут продолжать переговоров, — он нагнулся и прошептал Джайне в самое ухо, чтоб не слышали солдаты-носильщики, — у тебя появился шанс.

Во время перехода несколько раз останавливались передохнуть. Ирина выходила “размяться”. Не так просто женщине среди солдат, да ещё в такой роли. Пушак следовал за ней, куда бы она не направлялась. Если сначала, в первую ночь, когда они остались вдвоём в шатре, солдаты отпускали солёные шуточки, то, после появления трупа убийцы, его восприняли как телохранителя. Чиму-шаманы всегда работают парой.

Воины чанкай большого доверия тоже не вызывали. И всё таки не уберёг шаман Ирину. Одно спасло от несчастья, что её, как женщину в серьёз не приняли.

Отбежала она всего на пару-тройку десятков шагов, за кустики. Там её и ожидал второй убийца. Он пошёл на неё открыто, расчитывая застать в неловком положении.

Ирина, испуганая первым покушением, постоянно таскала с собой глиняный шар. В носилках шкатулка стояла в ногах, а выходя она брала гранату и зажигалку с собой. Увидев чиму, со змеиной улыбочкой идущего на неё, чиркнула зажигалкой и подожгла запал.

Если бы она закричала, убийца бросился бы к ней, но огонь внезапно вспыхнувший в её руке, на мгновение отвлёк внимание и удивил его. А дальше, ему под ноги полетел огненый заряд. Ирине повезло. Шар мог попасть на траву или куст, но ударился о каменистую поверхность и вспыхнул, обрызгав липкими огнеными брызгами нападающего. В одно мгновение он превратился в вопящий огненный факел.

Солдаты, сбежавшиеся на вопли и шаман, потрясённый не меньше других, столбами стояли, глядя на мечущегося по склону чиму. Наконец он упал и покатился вниз, оставляя на сухой траве огненую дорожку. За всем этим про Ирину забыли. Когда она, держа голову гордо, как самка викуньи, прошествовала к своим носилкам и, усевшись, задёрнула занавеску, ошеломлённые воины, шёпотом переговариваясь, осторожно подняли носилки и пошли, стараясь держать шаг поровней, чтоб даже не раскачивать сильно, сидящую там дочь Солнца.

Чаупи-тута, знавший происхождение “волшебного пламени”, развлекался передавая через Джайну, что дочь Инти может сжечь огнём любого, кто не выскажет ей достаточного почтения. Пушак недоверчиво поглядывал на расшалившегося ученика, но, естественно, молчал, так как его легенда приобрела реальную основу. Пусть боятся, это только на руку. Обьяснения от Ирины он получит вечером.

На ночь стали раньше, должен был подойти отряд, осаждавший приграничную крепость. Никакая армия не оставляет позади тех. кто может ударить в спину. Поэтому, идя к городу, в котором должны были, по сведеньям разведки, остановиться посланники богов, часть воинов оставили в тылу, присматривать за крепостным гарнизоном. Теперь, скороход отправленый сообщить о примирении, должен был привести отряд к месту ночёвки для соединения. В отличие от вчерашнего вечера, когда небо было закрыто тучами, сегодня вышла полная луна.

Солдаты у костров рассказывали страшные байки, что шаманы-убийцы при полной луне превращаются в призраков и пьют кровь. А, самые сильные из них, могут вселиться в чужое тело и управлять им как тряпичной куклой, которых делают для колдовских обрядов насылания болезней в Храмах Тёмной Луны.

Чаупи-тута и Джайна в эту ночь попросили разбить их шатёр поближе к Ирининому. Все только рады были оказаться от него подальше. И место уступили охотно.

Мальчик заснул быстро. Следующие убийцы, даже, если и появятся, то не так скоро. Вряд ли, посылая боевую пару, в Чимор думали о неудаче. Шаманы всегда доводят дело до конца. Пока их хватятся и поймут, что задуманное не исполнено, армия будет уже в Чанкай.

Он уже начал привыкать к своим снам. Жемчужный туман. Яркие искры: зелёные, жёлтые, лиловые… Его ноги, как-будто сделаные из этого же тумана, не чувствуют опоры. Он шарит руками и открывает рот. Но звуки не рождаются здесь. Они клочьями вырываются из горла и запутываются, не пролетев и двух шагов. Он знает, ему надо отыскать что-то или кого-то, но туман отнимает память. Мучительно пытаясь вспомнить, он продолжает упорно разгребать мягкое податливое облако и, уже совсем отчаявшись, чувствует рядом тепло…

20ноября-22ноября.

Утром ещё, до рассвета, я опять загрузилась в ненавистные носилки. Ночью мы выспались как два школьника, знающих о сексе только пару слов, написанных на заборе. Я забралась под крылышко Пушаку и сказала ему “хранить тело”, раз уж он подвизался в телохранители и отсыпаться. Потому, что от его состояния будет зависеть наша жизнь в Чанкай. Если “спящую красавицу” разбудить не удастся, правитель может засомневаться в моём божественом происхождении и казнить под плохое настроение.

С отрядом, из крепости на границе, пришёл шаман. Пошептался о чём-то с амаутой и засобирался назад. Я увидела у него такой же кинжал, как у Пушака, только с головой ламы. И нахально выпросила в дорогу. Чачапойские шаманы мне не могут отказать.

Я сидела и умирала от скуки в дурацком паланкине. Как назло дорога была пустынна и однообразна. От постоянного покачивания меня даже начало поташнивать. Тут я вспомнила о полученом оружии и вытребовала свой рюкзак.

Через пару часов, я смастерила классные ножны. Причём на ногу, чтоб не светить и не снимать.

К обеду, вдали показалась живописная долина у речушки, разительно отличающаяся от мест, которыми мы проходили с утра. Мы остановились на отдых. Пейзаж был великолепным. Растительность прикрывала тихую заводь. Я сообщила шаману, что, если мне не дадут выкупаться, я сожгу ещё кого-нибудь.

Амаута, который вечером, наконец, прояснил своё неведенье по поводу моей внезапной способности метать молнии, пошёл пугать воинов, чтоб не лезли, чего доброго, подглядывать. На самом деле шаров у меня было всего-ничего и тратить я их по мелочам не намеревалась. Но шкатулочку на берег с собой взяла. Вдруг какая любопытная Варвара нос сунет.

С каким удовольствием я сбросила вещички и выкупалась всласть! Пушак не собирался больше оставлять меня без присмотра и, всё время пока я плескалась, стоял на берегу, как часовой у Мавзолея и оглядывал кусты. Но я была настроена и мужчину своего получить чистым. В игривом настроении, я проплыла вдоль берега, тихонько вылезла из воды, не долго думая, подкралась к нему сзади и спихнула в воду. В прибрежных кустах раздался тихий вскрик и кто-то с шумом ринулся в сторону стана.

— Ну, как это называется? — с невинным видом заявила я, пока шаман, отфыркиваясь, как рассерженый кот, вылезал на берег. — Это как же ты тут наблюдал, что в кустах какая-то зараза разглядывала Дочь Солнца, отмывающую пятна?

— Ничего, на самом Солнце тоже пятна бывают, — подхватил мой шутливый тон шаман. — Зато наблюдатель пойдёт разносить весть, что ты его сквозь кусты разглядела и, в гневе, утопила своего телохранителя. Он снял тунику, отжал её и с удовольствием ещё раз окунул своё мускулистое тело в прохладную воду. Я одеваться не спешила и сохла на солнышке поддразнивая амауту, поворачиваясь то одной, то другой стороной. Он вздохнул и погрозил мне пальцем. Пришлось упаковать свои прелести, иначе мы бы занялись друг другом и дождались очередных любопытных гостей.

Ну, уж сегодня ночью я этот пирожок, если не съем, то надкушу точно. С нахальным и недовольным видом, я проследовала к своим носилкам и обед заказала “в номера”. На самом деле я боялась разоржаться, как дурочка, под перепуганными взглядами воинов на мокрого амауту. Тот наклонился, ставя мне в ноги шкатулку и, стараясь сказать это нужным тоном, пробормотал: “Не заигрывайся, ящерка, хвост потеряешь.”

Чёртова дорога мотала мне нервы до самого вечера. Целый день я не видела малыша. Хорошо, что в таких условиях, Джайна взял над ним шефство. Но я скучала за его живым любопытством и трогательной заботливостью. Рабов выслали вперёд готовить стоянки и разбивать шатры, под охраной небольшого отряда воинов. А основная колонна двигалась медленнее. Приблизительно каждый час делали остановки, чтоб я могла ножки размять. Так ещё привыкну быть королевишной. Понравится, отвыкать не захочется.

На ужин нам принесли плоды черемойи. Я давно не ела фруктов и кайфовала. В Израиле они тоже продаются, только там я попробовала и мне не очень понравилось. Я вообще не любитель экзотики. Даже забыла, честно, как мне их обозвали. А тут, в удовольствие пошло. Очевидно, заслали “провизоров” в деревушку, мимо которой мы прошли около часа назад. Поскольку мы с гор спускаемся, есть шанс, что я ещё чем-нибудь дополню поднадоевший рацион.

После ужина пришёл Джайна с Чаупи-тута. Их шатёр теперь ставили возле нашего и мы могли наконец обсудить план действий.

— Нам на руку, что чиму сами оставили идею сватовства, — пояснял Пушак Джайне. — Тем легче будет убедить правителя, что ты для Юнки лучшая партия. Сикан, союзники чиму, а значит ты тоже не должен женится на Онёк. А, чтоб у твоего приёмного отца не было сомнений, я проведу определённый ритуал. Я скажу правителю, что для того, чтоб его дочь ожила, нужен кто-то, готовый умереть вместо неё. Ты скажешь, что пожертвовать жизнью ради принцессы, твоё право. Я не думаю, что там соберётся очередь из желающих. И, если он захочет найти какого-то раба, то вступишь ты, — он повернулся ко мне. Ты скажешь, что преданность юноши тебя тронула и ты попробуешь спасти обоих, но, если это удастся жизни Джайны и Юнки будут навечно связаны и ты обязан будешь на ней ениться иначе она снова вернётся в вечный сон. Для ритуала потребуем закрытый храм. Любое место, где шаманы проводили мноество обрядов, неважно каким богам, имеет большую силу. Нам будет легче там справиться с задуманным. И мешать никто не будет. Пуганём на всякий случай, что и обряд может сорваться и тот, кто увидит его, может умереть.

Мы составим круг, Чаупи-тута, с моей помощью, уйдёт за душой Юнки. Когда я почувствую, что он рядом и служит связью между нами, я громко выкрикну: “Джайна, умри!”. Если она любит тебя, угроза твоей жизни выведет её из Малой смерти, если нет, умрёшь не только ты, но, скорее всего, мы все.

Джайна ушёл наполненый надеждами. Я видела, что Чаупи-тута хотел о чём-то спросить учителя, но он помялся и ушёл, а я не придала этому значения.

Ночь выдалась лунной и холодной. Шатры отбрасывали длинные тени, и костры разожгли скорее, чтоб греться. Даже внутри было довольно светло. Я сидела возле амауты. Он лежал на животе и отдыхал. Я всё таки не удержалась и соблазнила его, как говорила моя племяшка, на один малюсенький разочек. Скопировать тон хитрющей малявки мне удалось замечательно, и Пушак сдался, причём возражал он только для вида. Дразнился. Сделав обиженый вид, я полезла в рюкзак и достала пузырёк, который мне дала прорицательница.

— Прийдётся опять эту отраву глотать, — с деланой грустью заявила я. Меня заводила эта игра в уговаривания.

Пушак тут же посерьёзнел и потянулся к бутылочке. Я спрятала её за спину. Ну, и, в процессе доставания, всё повернулось по моему сценарию. Теперь я рассказывала как получила снадобье и для чего.

— А я думал, что схожу с ума в ту ночь, когда ты последовала совету ньюсты Аари. Ты была рядом, я чувствовал твоё тело и думал, что так не может быть. Да, у избранных женщин другая магия. Те способности, что Храм даёт им, мучинам недоступны.

Я гладила его спину. От плеча, через лопатку до самой почки у него тянулись три параллельных шрама, как от большой звериной лапы.

— Откуда это? — дотронувшись пальцем до розового валика, спросила я.

Шаман перевернулся на спину и я тут же уютно устроилась у него на плече. Он прижал меня к себе так, что косточки хруснули.

— Не только у ньюсты Вилки есть страшные истории, связанные с дорогой к Храму. Я замечал, что часто испытания, которые даются идущему и то, как он их преодолевает, как-будто оцениваются богами и претендент получает возможности соответственно поступкам.

Людьми управляют боги. Боги есть старшие и младшие. Каждый из них имеет свой час в круге времён. Цикл каждого старшего бога и его шести младших 72 года. Старший бог управляет всем циклом, но каждые 12 лет ему помогает другой младший. Каждый год у индейцев посвящён какому-то животному. Причём, насколько я знаю, во всех знакомых мне племенах, различий в названиях нет. Даже те, кто никогда этого животного не видел, года называют одинаково. Наверное, когда-то все мы были одним народом.

Год моего посвящения, семнадцать лет назад, был годом Ягуара. Сельва скрывает много тайн, и много самых разных племён живут там. Все знают легенду, что глубоко в лесах и болотах живёт племя людей-ягуаров. Обычно мужчины-ягуары охотятся и живут в одиночку, а женщины, где-то в скрытой в лесах деревне растят детей. Мужчины приходят к ним, приносят еду, спят с ними и оберегают это место от случайных взглядов и от нападений врагов. В год посвящённый своему зверю-покровителю, женщины-ягуары оставляют деревню и ищут мужчин других племён, чтоб внести новую кровь в своих детей. Самки, а это не женщины, а именно самки, пользуются ядом, который наносят на когти специальных перчаток, имитирующих лапы животного. Этот яд не смертелен, но вызывает дикое желание, попадая в кровь. Женщины и сами наносят себе порезы этими когтями, возбуждая себя, и, встречая мужчину, подкрадываются и наносят ему удар лапой.

Самка держит его, пока действие яда не начинает ослабевать. Всё это время мужчина жаден, как животное, но когда действие яда проходит, он уже настолько измотан, что она, чаще всего, легко убивает его.

Я встретился с женщиной-ягуаром в переходе от Мёртвого города, когда пошёл к ручью за водой. Она оставила мне свой след, но она не могла знать о моей сопротивляемости к ядам. Мой кинжал выпил там свою первую кровь. Я даже своим не сказал об этом. Ягуары мстительны и терпеливы и лишний рот, который может разнести эту историю, мне не нужен. А чачапойя открыты, как дети, тут же сделали бы из этого подвиг и дали мне имя, которое указало бы мстителю дорогу ко мне. Я не знаю, есть ли у этих женщин постоянная пара. Их жизнь скрыта от других людей. Есть только легенды. Возможно вокруг Мёртвого города ходит злопамятный самец-ягуар, который запомнил запах моих следов и только и ждёт моего появления в сельве.

— Б-р-р-р, не пугай меня, — я вытянулась и прижалась к нему всем телом, забросив коленку на живот.

Он подтянул мою ножку ещё поближе.

— Может мне тебя тоже немножечко царапнуть, — мурлыкнула я.

— Один малюсенький разочек? — вопросительно шепнул он.

Я протянула руку и решила, что жестоко оставлять мужчину в таком состоянии. В одно мгновение я оказалась сверху и впустила его в себя с таким желанием, что он едва сдержал крик. Я быстро нагнулась и закрыла ему рот поцелуем.

— Вот ещё, нечего всему лагерю слушать как мы занимаемся любовью.

Весь следующий день, до вечера, мы шли по довольно пустынным сухим, местам.

Каждый источник воды был похож на оазис, возле каждого разрасталось поселение, тем большее, чем больше в нём было водяного ресурса. Я ничего не могла бы сказать о жизни поселений чанка. Армия не заходила в посёлки, а останавливалась в стороне, высылая туда рабов для закупки продовольствия. Солдатам запрещено было подходить к деревням, чтоб избежать воровства или насилия над женщинами на собственной территории. Я подозреваю, что голодные до развлечений солдаты не вели себя так же на чужой земле. Я видела взгляды, которые они бросали на женщин, работающих вдалеке на полях. Слава богу, при моём появлении они теперь опускали глаза и больше не пялились нахально на любую часть тела, которая случайно показывалась из-под плаща. Я тоже старалась их не провоцировать и куталась в него, как мумия.

Завтра утром мы будем на месте. Скоро решатся судьбы многих людей.

Чаупи-тута захотел сходить в деревню вместе с рабами. Он всё таки маленький деревенский мальчик, который, хотя и узнал в последнее время множество нового и интересного, но, всё ещё, так мало видевший в жизни. Тем более, имея такой любознательный и живой характер, как не воспользоваться возможностью?

Каждый новый сон из “странных”, как он дал им определение, как будто включал в нём новые способности и совершенствовал старые. Память у него ещё улучшилась, он уже спокойно мог говорить с Ириной по русски и на языке богов, отлично понимал солдат чанкай, правда говорил только с Джайной. Иначе его могли признать шпионом или демоном. Откуда же восьмилетка чачапойя может знать язык чанкай? Он запоминал слово, один раз услышав. Возможно, когда общение пойдёт не в среде безграмотных солдат, его необычные способности сыграют им на руку. Люди, пришедшие с дочерью Солнца, и должны быть необычными.

Деревня выглядела богатой. Джайна, из-за желания Чаупи-тута, сменил офицера, который должен был идти с рабами в деревню в роли надсмотрщика. Кто же доверит рабам деньги хозяев? Они только тягловая сила. Джайна зашёл в один из богатых домов. Навстречу поднялся хозяин. Он трапезничал на ковре с красивыми узорами охристых оттенков. Несколько женщин сидели спиной к нему, уставившись в стену, готовые по первому зову обслужить хозяина дома. По возрасту, это были, скорее всего, жена и дочери. Они, судя по всему, ждали окончания трапезы, чтоб поесть то, что останется.

— Я закончил, — небрежно бросил он женщинам.

Джайна кивнул хозяину и вышел из комнаты. Он-то знал, что женщинам запрещено принимать пищу при чужих и не хотел мешать.

Рабы стояли кучкой у дома. Мальчик осмотрелся. Вокруг дома был разбит сад. Таких деревьев он ещё не видел. Рядом был амбар и другие хозяйственные постройки. По всему было видно, что здесь всё построено на единоличном хозяйствовании.

Уклад чачапойя был более общественным. Все земли очищались, удобрялись и орошались совместными усилиями. Не так просто одной семье сделать террасу в горах, так, чтоб первым сильным ливнем не смыло всю плодородную землю. Её, кстати тоже нужно было заготовить и подсыпать, внести удобрения и обустроить систему полива, так, чтоб можно было сохранить излишки воды, не дав им залить посадки, и пустить воду, когда есть нужда.

Готовые общественные земли могли быть выделены семье (если она желала сама обрабатывать участок) в зависимости от количества едоков. Но, чем бы не занималась семья или одиночка, определённое количество времени отдавалось общественным работам. Ремесленники могли обменивать или продавать свои изделия сами или сдавать в общественные кладовые и получать плату продуктами или другими товарами.

Среди чачапойя были люди высокого достатка. Это были те, кто обладал определёнными знаниями и умениями. Но бедных, которые умирали бы от голода, среди них не было. Любой человек получал работу от общественного распределителя исходя из своих сил и возможностей. И от него же получал кипу, на котором ежедневно отмечалось количество проделаных работ. Из общественного урожая такой работник получал питание, а так же одежду по потребности.

Общество чанка о слабых заботилось мало. Нет, конечно, подброшеного в богатый дом ребёнка, если он был здоров, могли подобрать и вырастить работника в семью.

Но больные, калеки, одинокие старики, никого не интересовали.

Хозяин был круглолиц и важен, но, услышав, что его дом посетил не простой офицер, а приёмный сын правителя, сменил тон на заискивающий. Продал нам три мешка фасоли, за вполне приемлемую цену. Раб, с деревянной лопатой, влез в яму присыпанную песком, в которой хранились мешки. Подарил так же фруктов из своего сада для господина. По поводу же кукурузы, сказал, что ей занимается другой хозяин, у него огромные поля, но он вздорный и жестокий человек. Тиранит детей, бьёт жену и дочерей. Каждый вечер в доме крики. Всё время кого-то наказывают. Он в ссоре со всем селом и идти к нему он боится, чтоб под руку не попасть.

— Ничего, — сказал Джайна, — скажите только где он живёт.

— В конце деревни, — махнул рукой трусливый сосед, — его дом с большими окнами. На ночь он закрывает их медными щитами. Они стоят вдоль стен снаружи, и по ним легко узнать дом.

Мы с Джайной прошли по деревне и действительно увидели крепкий дом, с большими окнами. У стен блестели на солнце щиты, чистка которых, очевидно, не давала скучать тем, кто поторопился закончить работу. Сейчас во дворе не было видно ни души. Ещё издали мы услышали отчаяный детский крик и звуки пощёчин. Джайна и Чаупи-тута бросились к дому. Ещё шагов с двадцати пяти в широкие оконные проёмы увидели жуткую картину.

— Я купил тебя, мерзавка, — орал приземистый ширококостый здоровяк, охаживая оплеухами худенькую девочку лет двенадцати.

— Рабыня, — с огорчением подумал Джайна. Хозяин был вправе даже убить своего раба и никто, кроме правителя не был вправе его остановить. Он даже приостановился. Чаупи-тута оглянулся, и взгляд его был полон недоумения. Но тут он увидел как мотнулась тонкая шейка, на которой не было ошейника раба. Он снова бросился вперёд.

Тем временем, верзила разорвал на девочке рубаху и изо всех сил швырнул её головой в огромную ступу для дробления кукурузы. Девочка, потеряв сознание от удара, повисла животом на каменном бортике, головой вниз.

Для Чаупи-тута, всё, что происходило дальше, казалось замедлеными картинами в пролетающих мимо оконных проёмах. Они уже ничего не успевали, дверь находилась ещё далеко. Вот здоровяк задрал верхнюю и нижнюю рубахи..

Вот толстое колено раздвинуло ноги ребёнка… Вот он грубо вошёл в неё и девочка закричала, прийдя в себя от боли. По ноге поползла струйка крови, а боров задвигал волосатыми бёдрами…

Джайна вцепился в подоконник и одним рывком перебросил тело внутрь. Мужик насиловал ребёнка громко сопя и всхрапывая. Девочка уже перестала биться и моталась под ним, как тряпичная кукла. Парень, не доставая оружия, рванул мерзавца, отдирая от девочки. Рука насильника, вцепившаяся в волосы ребёнка, не разжалась сразу и вытащила маленькое, буквально раздавленое тельце из ступы и оно с тихим стуком упало на пол.

Мужик, с остекленевшим взглядом, ещё возбуждённый, с толстыми ляжками в кровавых разводах, никак не мог поверить, что ему, в его доме, кто-то посмел помешать.

— Ты..-зарычал он, — кто ты такой?

— Голос правителя, — ровно-мертвенным тоном сказал Джайна, хотя ноздри его ещё раздувались от сдерживаемого гнева.

Хозяин, всё ещё плохо соображавший, сделал шаг в сторону парня.

— Ещё шаг и я прикажу рабам связать тебя, — угрожающе сказал Джайна, не двигаясь с места, — и к твоим обвинениям добавится ещё и нападение на приёмного сына правителя, облечённого правом говорить его слово.

— Подумаешь, чей-то ублюдок, — нагло сказал мужик.

Джайна спокойно выложил на рубаху золотую бляху и кивнул Чаупи-тута. Тот выскочил на улицу и подозвал рабов. Когда те появились в комнате, Джайна уже скрутил здоровяка, который привык выбивать дух из деревенских и колотить беззащитных женщин. Иметь дело с обученым воином армии правителя ему не приходилось. Он поплатился за самонадеяность. Ему стянули локти за спиной поясом одного из рабов. Для пущего унижения связали ещё и щиколотки, да так туго, что он едва удерживал равновесие. Мужик орал и ругался всё время пока Джайне это не надоело и он не размазал ему губы по роже кулаком. Мужик выплюнул зуб и наконец заткнулся. Чаупи-тута занялся бедной девочкой. Трое рабов понесли купленую фасоль в стан. Заодно они должны были сообщить о случившемся. Ещё одного раба отправили к соседям, для того, чтоб люди собрались на суд.

Люди пришли даже с полей. Блиайшие соседи отправили туда посыльного. Явился сотник, правая рука военноначальника, хитрец не захотел брать на себя ответственность за происходящее. Бляха Джайне давалась для переговоров, а не для суда на территории правителя. Как знать, не воспримет ли он это как покушение на его власть.

Человеческий круг плотно сомкнулся вокруг двора их ненавистного соседа. Чуть в стороне стояла семья. Забитые, они и сейчас жались в уголке двора, опустив головы, только один из сыновей с яростью и вызовом смотрел на отца, которого, ослабив путы на ногах, втолкнули в круг. Так он и стоял под взглядами людей с заткнутыми за пояс рубахами. Все следы преступления налицо.

Девочка находилась в таком состоянии, что ей занимался уже не только Чаупи-тута, но и прибежавший Пушак. Ирина отослала его, сказав, что раз уж ей самой нельзя пойти, то в центре тысячной армии, среди бела дня, ей вряд ли понадобится ещё один телохранитель. По крайней мере сейчас, когда она правителю нужна больше, чем он ей.

— Я, Джайна, приёмный сын правителя, облечённый временным правом говорить его голосом, — начал воин, высоко подняв над головой золотую бляху на цепочке из золотых же бусин, — должен озвучить законы чанка. И, если они были нарушены, преступник или преступники будут доставлены к правителю для решения их судьбы. Ибо только один человек в Чанкай имеет власть над жизнями других.

— Право! — выкрикнули люди выбросив вверх сжатые кулаки.

— Есть ли закон, по которому мужчина может надругаться над свободной девушкой?

Есть ли закон, который даёт право спать с ненадевшей верхней рубахи? — Джайна обернулся к подсудимому, — что ты можешь сказать в своё оправдание?

— Я купил эту девчёнку, она моя рабыня, — не слишком уверено сказал мужик.

— На каком рынке? Какой чиновник зарегистрировал покупку? Где ошейник с официальной бляхой правителя? — спокойно перечислял нарушения Джайна.

— Мне продала её мачеха, у неё такого товара полный дом, — всё ещё не понимая своих ошибок заявил глупец.

— Кто мачеха девочки? — звонким от злости голосом выкрикнул Джайна.

Из толпы вытолкнули женщину с бегающими глазками, одетую в нижнюю жёлтую и верхнюю коричневую рубахи с новеньким ожерельем из серебряных бусин.

— Кто дал тебе право продавать свободных чанка? Закон гласит: Свободный чанка становится рабом, совершив преступление и будучи осуждён словом правителя. Если осуждённый решит заменить рабство смертью, ему не смеют в этом отказать.

Свободный считается рабом, только добровольно приняв рабство из рук повелителя Чанкай, и только им могут быть освобождены. Остальные рабы — люди других племён, купленые с получением регистрационной бляхи у местного чиновника или взятые в бою и зарегистрированные военноначальником, свободными стать не могут и жизни их принадлежат купившему их хозяину.

— Я не знала, — забормотала женщина, — девчёнка худая, хромая, плохо работала. Мой муж умер, оставил семерых девок. Мне их всех не выходить. Вот и продала одну, чтоб других накормить.

Джайна подозвал её движением указательного пальца и, когда она подошла, им же подцепил её новое украшение.

— Этим? — язвительно спросил он, — этим ты хотела их накормить? Где её дети?

Вперёд вышла девушка лет шестнадцати, крепкая и статная, за ней девочки от десяти до пяти, погодки.

— Я работала в поле, господин, — плача сказала она и не знала, что мачеха сделала такое с сестрой. Наш отец недавно умер, а мама, когда рожала младшенькую. Отец взял эту в дом, — с ненавистью сказала она, — чтоб было кому помочь мне с сестрами. Я сама ухаживала за ними, когда они были малышками. А после работала в поле, чтоб их накормить. При отце она молчала. Он не был жестоким, но строгим был. А когда умер, она только и делала, что перед соседскими парнями крутилась. Перед молодыми, стыд какой! Но такого я даже от неё не ожидала. Тала, самая слабенькая среди нас, она заболела в детстве и ножки у неё повредились. Потом стало получше, но хромота осталась. Господин, что с моей сестричкой? — заплакала она в голос. За ней заревели все остальные детишки.

Джайна встал, подошёл к девушке и положил руку ей на плечо.

— Она в доме. С ней целитель и его помошник. Это очень хороший шаман. Он сопровождает к правителю Дочь Солнца и едет лечить саму принцессу. Но я думаю, что нам лучше будет забрать девочку с собой. Она подверглась насилию. Ей тяжело будет находится здесь. Ты же знаешь, что с таким природным недостатком ей достаточно трудно было бы найти мужа, а теперь тем более. А там, в городе, когда она прийдёт в себя, я найду ей место около принцессы. Я очень надеюсь, что её вылечит Дитя богов. Она добрая и не обидит твою сестричку.

Джайна вернулся на своё место.

— Все, кто находился здесь, засвидетельствуют перед правителем, что его законы, озвучены и были нарушены этими двумя людьми, — протянув руку в сторону хозяина подворья и мачехи пострадавшей девочки, торжественно провозгласил он.

— Право! — снова выбросили кулаки люди.

— Джайна кивнул. Этих двоих мы забираем на суд правителя.

Женщина взвизгнула и кинулась в толпу. Люди молча сомкнулись перед ней. Она заметалась.

— В путы! — выкрикнул воин и двое из десятка солдат пришедших с сотником, заломили руки, дрожащей от ужаса, женщине. По подолу её рубахи расплывалось мокрое пятно. Джайна брезгливо сморщился. Потом посмотрел на семью насильника.

— Ваша семья не виновна в прегрешениях отца, но, поскольку ты, — он ткнул пальцем в парня с непокорным взглядом, остаёшься хозяином и наследником и отвечаешь имуществом перед семьёй пострадавшей, я хочу услышать твоё предложение как возместить вред.

— Я готов взять в жены её старшую сестру, — громко сказал парень, — если она захочет, конечно, — оговорился он, глядя девушке прямо в глаза. И взять на себя заботу о её сёстрах.

— Ты согласна? — Джайна, улыбаясь, глядел на покрасневшую невесту.

Та молча кивнула головой и потупилась. Вобщем, повела себя так, как ведут себя все невесты в мире.

— Хорошо, — задумался импровизированный судья. Я думал не взять ли с вас штраф в пользу армии правителя зерном. Но, так как ты берёшь на себя заботы о всей семье, зерно для армии я у тебя покупаю. Четыре мешка. Скажи цену и выдай рабам.

За всей этой сценой Чаупи-тута наблюдал из окна дома. Девушка, вымытая, в чистой детской рубахе одной из хозяйских дочерей, найденой в доме, спала под действием лекарств шамана. Проснувшись, она, конечно, будет помнить произошедшее. И вряд ли скоро прийдёт в себя. Но, будем надеяться, жизнь больше не обойдётся с ней так жестоко.

Её унесли на носилках, всё ещё спящую, когда народ разошёлся, громко обсуждая молодого воина и его справедливый суд. Сёстры Талы перецеловали её на прощанье, а маленькая даже положила на носилки свою маленькую тряпичную игрушку, сшитую из лоскутков старшей сестрой. Трогательное расставание прошло во дворе. Невеста, по чанкайским законам, не должна до обряда вступать в дом жениха. Осуждённых отправили раньше. Шаман и Джайна сами несли носилки с девочкой. Чаупи-тута шёл рядом и смотрел как солнце освещает её бледное лицо со страшными следами ударов. Жуткая картина насилия время от времени возникала в его голове. Ему тоже не так просто будет от этого оправиться.

23 ноября.

Сегодня мы прибыли в столицу Чанкай. Но, прежде чем рассказать о самом прибытии, хочу закончить вчерашнюю историю. Когда я услышала, что Джайна собирается проводить в деревне суд и, что Пушак нужен, как целитель для пострадавшей, я понятия не имела что произошло в деревне.

Возвращение солдат со связанным мужиком, с оголёнными причиндалами, и, обделавшейся, зарёванной бабой, так же со спутанными за спиной руками, навело меня на мысли, которые были близки к теме, но оказались гораздо менее страшными, чем реально случившееся. Солдатня, сквозь строй которой прогнали арестованных, получила свою долю простой походной радости. Стоял гогот и сыпались перчёные шуточки. Предлагали попользоваться обоими, пока они ещё живы. Но солдаты народ простой, непритязательный и дисциплинированный. Когда начальство скомандовало разойтись, они разошлись, оставив сладкую парочку валяться в пыли, под охраной. Все готовились выступить, как только вернуться остальные.

Пока ожидали, солдаты и сотник, присутствовавшие на суде, рассказали истинную историю и отношение к арестованным резко изменилось. Я уверена, что среди воинов были такие, которые, в побеждённых деревнях, не задумываясь, совершали тоже самое. Но такие, на людях, осуждают себе подобных даже проще, чем те, у которых мозги устроены иначе. Но, всё же, многие молодые воины имели сестёр, а пожилые дочерей и, примеряв случившееся на них, бросали в сторону связанных пленников злобные взгляды. Смаковались предположения, как правитель покарает осуждённых. Каждый погромче старался высказать свою версию.

В лагерь пришли Джайна и Пушак с носилками. Девочка лежала укрытая по подбородок. Но её выпавшая из-под покрывала тонкая ручка и избитое лицо, вызвали ещё больше сочуствия. Хотя ей было двенадцать, ростом она была чуть больше, чем Чаупи-тута. Лицо у мальчика, кстати, было совершенно потрясённое.

Я подозвала мужчин к носилкам. Мне, на тот момент, история была ещё не известна. Я-то чанкайцев не понимала. А, когда узнала, ужаснулась и разозлилась.

— Джайна, Пушак, о чём вы думали, когда принесли её сюда? Что будет, когда ребёнок, испытавший насилие от мужчины, очнётся в толпе незнакомых мужиков?

— Не расстраивайся зря, Юри. Девочка будет спать сутки. За это время мы будем в городе. А там Джайна устроит её, так чтоб мы могли проследить как и где она прийдёт в себя. В крайнем случае, я дам ей ещё лекарства. Хотя не хотелось бы. Уж очень она слабенькая. Но сам сон для неё сейчас лучшее лечение. И для тела, и для души. А в деревне её и правда оставлять не стоило. Там бы ей всё напоминало о произошедшем. А так старая жизнь со всем плохим останется в прошлом. Всё начнётся сначала, как будто случившееся ей приснилось в плохом сне.

Дорога до вечернего привала прошла спокойно, не считая того, что солдаты развлекались всю дорогу играя в камешки, кто самый меткий. Догадайтесь с одного раза кто был мишенью.

Девочку оставили в моей палатке. Пушак поднимался ночью, как заботливая мамаша, и проверял состояние девчушки. Я поила её аккуратно по капельке, положив голову на грудь, чтоб не захлебнулась. И старалась не причинить боли маленьким разбитым губам. Господи, какой же надо быть скотиной, чтоб такое сделать с ребёнком. Чаупи-тута помогал учителю готовить примочки на синяки, пока сам не свалился тут же рядом. Джайна хотел унести его, но я попросила не трогать мальчика. Он был в таком скрытом истерическом состоянии, что я посидела и рядом с ним, погладила его по голове. Мне хотелось, чтоб ему приснилась мама. Слишком быстро он взрослел. Как бы не надломился. Я боялась, чтоб у него, как у будущего мужчины, тоже не случилось психологической травмы.

Несмотря на все ночные треволнения, мы встали на рассвете без особых трудов. Как-то втянулись в эту походную жизнь. А мне так, вообще, молчать бы в тряпочку. Самая большая проблема — справиться со скукой. Но тут я тоже нашла выход. Плетёная шкатулка, которую я забрала для своих шаров, не просто так в моём шатре стояла. В ней, оказывается, были швейные принадлежности для чанкайских женщин. Вот мне, для моих нужд. создали все условия. Я рассмотрела всё, от безделья, уже попозже, когда начала делать ножны для кинжала и искала чем я могу для этой работы воспользоваться. Вспомнила, что видела какие-то прибамбасы в шкатулке и уж тогда разобралась с чем дело имею. Не без помощи Джайны. Ну одну из костяных штуковин (не знаю для чего она была раньше) я превратила таки в крючок для вязания. А шерсть я уже некоторое время как таскала в рюкзаке. Идея давно зрела. Мне хватило на симпатичную жилеточку для Чаупи-тута. Правда на рукава уже не осталось. Зато дурью не маялась по дороге.

“Дворец” правителя, видимо, строился не чанкайскими строителями. Все здания вокруг дворцового комплекса, который занимал треть территории города, были построены из дерева и обмазаны глиной. Скорее всего, храбрые чанкайские воины отвоевали его у предыдущих хозяев. В этой части города жил сам правитель, чиновники, здесь же были воинские казармы элитных частей, которые обеспечивали охрану всей этой махины, а так же ремесленники из лучших, работающие на верхушку. Здесь делались самые лучшие ткани и украшения. Здесь продавалась знаменитая чёрная керамика. Из сотканых тканей, лучшие мастерицы шили одежду для дворцовых женщин, самого правителя и окружения.

К повелителю нас доставили прямо с дороги. Очевидно, что он был в нетерпении. Гонец-скороход, высланый военноначальником, сообщил обо всех основных событиях, так что отчитываться Джайне не пришлось. Я, конечно, предпочла бы с дороги вымыться и сменить, изрядно подзапылившиеся, белые одежды. Хоть путешествие на плечах других и позволило сохранить наряд относительно чистым, но для человека из другого времени, который привык, раз вспотев, бросить вещи в стиральную машинку и встать под душ с кучей косметики под рукой, ощущение немытого пару-тройку дней тела, поверьте, малоприятно. Особенно для женщины.

Но, пришлось стать в позу, навязанную ролью дочери Солнца, и засветить, в глаз присутствующим, мнимым величием.

— Я, Юри, — уже привычно произнося прилипшее имя, провозгласила я, — дочь божественного Инти, приветствую тебя, повелитель Чанкай, в твоих владениях.

Переводил мою речь Чаупи-тута, что вызвало удивление и громкие перешёптывания среди “придворных”. В зале собралось довольно много народа. Все желали поглядеть на прибывших, и это только играло нам на руку. Чем больше необычного, тем лучше. Мы были вынуждены балаганить. Но не для того, чтоб, как ярмарочные фокусники, обмануть доверчивого зрителя. Мы и сами хотели спасти любимую девушку Джайны. Нам нужно было полное доверие и послушание правителя, если что пойдёт не по плану. А так же, чтоб соединить влюблённых.

Маленький мальчик, из чужого народа, говорящий на чанка и на языке богов, (в зале присутсвовали, знакомые с языком чачапойя) это ли не чудо!

— Правитель Чанкай приветствует и благодарит дочь Солнца, за то, что она откликнулась на его беду. Надеюсь, сила богов поможет скорбящему отцу вернуть своё дитя.

— Дочь Солнца, всегда готова совершить благородный поступок. Для этого достаточно было одного посла, но правитель прислал для охраны целую армию, великая честь для меня, — решила слукавить я.

Но правитель не первый день имел дело с подобным лукавством и, на удивление, честно ответил.

— Я понимаю твою попытку вежливо указать мне на мою ошибку. Народ чачапойя никогда не был нашим врагом, и моя армия на его территории выглядела угрозой и попыткой вынудить дитя Инти служить моим целям. Надеюсь, что моё горе послужит мне оправданием.

— Я рада правителю, который не боится признать своих ошибок. Это говорит о силе правящего и прекрасных человеческих качествах. Чачапойя по-прежнему считают себя друзьями чанка, — не знаю уж как переводил малыш мои витиеватые речи, но с Джайной он щебетал вполне свободно.

— Когда же вы приступите к спасению моей дочери? — нетерпеливо спросил правитель.

— Вы сами понимаете, что это дело не простое. Я и мои люди обсудили способы вернуть вашу дочь уже по дороге. Нам нужно осмотреть вашу дочь. Нам нужен храм, здание, где говорили с богами шаманы. Силы богов стекаются в него, и нам легче будет призвать туда помощь Инти. А ещё нужен человек, который не побоится пожертвовать своей жизнью за жизнь вашей дочери. И жертва должна быть добровольной!

Правитель с надеждой осмотрел собравшихся и Джайна поспешил выйти вперёд. Я бы ещё подержала паузу, но юноша влюблён и порывист. Ему наплевать на мой театр.

— Отец! Это моё право отдать свою жизнь за сестру. Ты владеешь жизнью всех чанка, а моей жизнью вдвойне.

Парень, хоть и заготовил речь заранее говорил искренне и я кивала головой слушая перевод в котором не нуждалась, так как спектакль был расписан заранее. Только моя роль стала больше. Мы решили оставить Пушака теневой фигурой, когда поняли, что Чаупи-тута в несколько дней заговорил по чанкски. Так вся сцена выглядела эффектнее.

— Я благодарен тебе… сын. но как же..

Наверное, правитель всё же любил приёмного сына. Но и дочь любил не меньше.

— Правитель! — обратила я внимание на свою персону, — мне нужно было найти среди ваших людей искренно любящего и верного человека, который как ниточка привяжет сердце вашей дочери и поможет ей вернуться из небытия. Обряд, который мы собираемся провести опасен для всех нас, и всё может пойти по разным путям, особенно, если чужой взгляд или присутствие помешают нам. Поэтому Храм во время обряда должен быть окружён солдатами и ни одна живая душа не должна его видеть. Это грозит любопытному смертью. А сына вашего, как и вашу дочь мы постараемся вам вернуть живыми. Но вы должны знать, что жизни их будут держаться на двух концах одной нити. Если эту нить разорвать, умрут оба. Если обряд пройдёт удачно, вам прийдётся соединить их браком. Как я знаю, Джайна не кровный брат принцессы и кровосмешением это не будет.

— Я согласен, — задумчиво сказал правитель, глядя на Джайну, возможно ошибку я совершил ещё раньше.

— Да, — подумала я, правитель ещё и умён. Политика не позволила ему увидеть очевидного. Тогда и мы были бы здесь ни к чему. Сидел бы и внуков нянчил. Боюсь только, чтоб это очевидное наш спектакль не подпортило. И я решила завязвать с мизансценой. Хорош давать информацию человеку, который может ей воспользоваться.

— Нам нужно отдохнуть и прийти в себя с дороги. Церемония потребует много сил. Но мои помощники прежде должны увидеть в каком состоянии находится ваша дочь. Кроме того есть ещё одно дело, которое я прошу вас решить. Вам, наверное доложили о происшествии в одном из ваших селений. Пострадавшая девочка требует заботы, а мой целитель в эти дни будет занят другим. Я прошу, чтоб вы дали женщин, которые возьмут над ней опеку, снадобья мой целитель им оставит. И лучше, чтоб какое-то время её держали подальше от мужчин. Не в моём праве брать на себя ответственность за жизнь вашей подданой, но я могу просить о вашем к ней расположении. А, по поводу виновников, о справедливом суде.

— Ну, тут никаких возражений не будет. И сын мой с честью воспользовался правом слова. А длительный суд не нужен. Мужика оскопить и сделать пожизненым рабом, в рудниках. Если не пожелает смерти. А бабу в солдатские шлюхи. С ошейником. За девочкой рабыни присмотрят. Я распорядился, ваши комнаты рядом. Ваш телохранитель, а так же шаман Куэлап, — лукаво усмехнулся он, очевидно желая поразить нас осведомлённостью, — а так же этот необычный мальчик будут рядом с вами.

Ни один из нас и бровью не повёл, его стрела пролетела мимо. Я улыбнулась и вежливо поблагодарив, удалилась “со свитой”, следуя за слугой, указывающим путь.

Принцессу мы нашли в хорошем состоянии. Наверное, в современной больнице не поддержали бы тело в лучшем виде. Единственное, что без внутривенного питания, долго бы она всё равно не протянула. Конечно все процессы в теле замедляются, но… я не медик, чтоб судить сколько бы она ещё продержалась. Мы вошли, когда рабыня массировала тело с ароматическим маслом. Слуга остался за дверью, не смея входить в комнату. Рабыня прикрыла её покрывалом, но Чаупи-тута сказал, что пришёл целитель и он, его помощник, и им повелитель позволил осмотреть дочь. Рабыня вышла и мы, наконец вздохнули свободно.

Пушак не стал тратить время на пролежни, и так было ясно — за девушкой был хороший уход. Приложив к губам серебряный поднос, стоявший на столике рядом, определил, что это не глубокая летаргия, а истерическая кома, так как присутствовало редкое (несколько вдохов в минуту) дыхание. Решили приступить как только подготовят подходящее помещение. Девушка и так была в таком состоянии уже двенадцать дней. Рабыне велели закончить её работу и ждать пока тело не перенесут в Храм. Пушак велел перед этим смазать виски и затылок девушки составом, который он оставит, не касаясь его руками.

Все наши вещи оставили в моей комнате, и я раздала их своим мужичкам, тут же озадачив всех желанием срочно вымыться. Но дворцовый этикет, слава богу, мытьё в приличных условиях, предусматривал. С каким неземным счастьем я доставала свой дорожный несессер из рюкзака. В последний раз я пользовалась им в полной мере, ещё, так сказать, в прошлой жизни.

Девушки рабыни пережили необычную, голубую в цветочек, матерчатую коробочку в моих руках и розовое махровое полотенце. Дочь богов, всё таки. Но все последующие предметы и действия ввели их в серию последовательных “обмороков”. Поскольку прикоснуться к бутылке шампуни, или губке их всё равно не заставили бы под страхом смерти, я позволила девушкам стоять столбами и наблюдать представление. Пусть разносят по “дворцу”. Первые робкие писки вызвало открытие молнии на несессере. Не знаю чем им показались зубная щётка и массажная, для волос, но такие штуки как станок, тёрка для ступней и щипчики для ногтей, они, по реакции, восприняли не иначе, как орудия пыток. Они дёргались от ужаса, когда я стригла ногти и отдраивала загрубевшие ступни. Кстати, никогда не видела, как тут стригут ногти? Бритьё их шокировало уже поменьше. Наверное, не выглядело так страшно. Новую истерику вызвала чистка зубов. Может решили, что меня отравили и пена изо рта пошла, или, что я их самих сожрать решила?

Решив помокнуть в “купальне” — мелком каменном корытце с (о счастье!) тёплой водой, я расщедрилась на мыльную пену, для божественой тушки, на что извела целый колпачок драгоценной шампуньки. Кое-кто ещё жался к стенкам, но одна любопытная голышка в ошейничке подлезла на коленках и потрогала пахучую пенку ладошкой. Я макнула мочалку, провела по рукам и протянула храброй девчёнке, показав, чтоб потёрла спинку. Девулька, крепенькая смугляночка с масляно-карими глазками, уже смелее потрогала губку пальчиком, потом взяла в руку и, расплылась в улыбке. Она тёрла мне спину с таким видом, как-будто ей доверили управлять самолётом. Интересно, что бы случилось, увидь она самолёт?

Вобщем, все получили удовольствие от процесса. Девочки от приятной дозы адреналина, я от наблюдения за ними, и, естественно!!! процесса мытья. Кто не побыл в моей шкуре, не поймёт кайфа, с которым я описываю каждое купание.

Отдельный финишный балдёж — массаж. Куколки, наконец, приступили к знакомому с детства процессу. Малявку, что меня тёрла, оттёрли саму, ещё в тот момент, когда я мыла волосы. Меня по очереди обливали из кувшинов. Моих рук, ног и остальных попок и спинок, едва хватило на всех желающих. Если б возле меня толпилось поменьше голых девчёнок, а появился один, вполне конкретный голый мужчинка, кайф был бы полным. Но, меня, к сожалению, ожидало другое.

Я не успела заметить как унесли мои тряпки и уже думала, что переться мне в комнату в полотенце или кружочке из обнажённых рабынь. Но вошла храбрая малявка, уже одетая и, с презентованной правителем, новой одёжкой. Свою всё равно хочу назад! Это мой третий местный костюмчик. Олеська, дорогая, (как я скучаю за вами за всеми!) ты была бы более внимательна к чанкайским рубахам “от кутюр”. Я же просто натянула чистую! хлопковую, светло-песочного цвета с бахромой по краю и верхнюю шерстяную, золотисто-жёлтую с какими-то птице-зверушками по подолу и рукавам. Мой кинжальчик вернулся на прежнее место. Я приткнула бирюзовую птичку Пушака вместо брошки, чтоб не посеять случайно. Пояс — узорная плетёная верёвка с кистями. Такой же шнур для волос. Моё самостоятельное одевание девиц огорчило, и я разрешила им приспособить на голову, казавшийся мне лишним, шнурок. Девчёнки ловко нашли ему нужное место.

Мой драгоценный скарб вернулся на место. А теперь верните на место меня! Я повертелась по сторонам, не имея возможности попросить меня проводить, но девицы уже сами всей кучей пошли со мной, отобрав у меня все вещи, надеясь устроить это же столпотворение в моей комнате. Когда они все успели вскочить в свои рубашонки, я не заметила.

Нам предоставили смежные комнаты. Одну для меня, одну для шамана и Чаупи-тута. Когда в мою ввалилась толпа моих сопровождающих, мужички во главе с Джайной слегка опешили. Тот быстро навёл порядок среди рабынь. Им было приказано принести обед, забрать и выстирать вещи. Они тоже отмылись, правда без весёленького девичника, а в более спокойной компании Джайны. Их купальня была поблизости, а меня, оказывается, обслужили у принцессы.

Джайна принёс одежду для Пушака и его маленького помощника. Они тоже получили подарок от правителя. Амаута в чанкайских рубахах выглядел непривычно, но ему наряд шёл. А пояс с кинжалом подчёркивал узкие бёдра и делал его ещё больше похожим на воина. Плетёные шнуры с кистями, спускающимися от висков до ключиц выгодно выделяли высокие скулы и гордую посадку головы. Но мальчик в детской рубахе с узором по подолу, напоминал, не то крепостного пастушка, не то мою племяшку в ночнушке, после ванны. Он потерял всю свою значительность и чувствовал себя неловко. Надо было срочно спасать положение. Верхняя рубаха, по чанкайским законам ему не полагалась, но я достала, связанную в дороге, безрукавку из выбеленой шерсти и надела на мальчишку. Он сразу перестал выглядеть недоодетым. Свой шнурок с головы приспособила ему вместо пояска. А себе, вдруг, впервые за всё время, собрала отросшие волосья в высокий хвост. Благо валялся среди шмоток в рюкзаке тонкий крепдешиновый шарфик. Переколола на него свою заколку с птицей, а концы оставила для эффекта. Таких тонких тканей здесь не было. Должна же быть деталь, которая отличала бы меня от обычных женщин. Парни остались мной довольны. И Чаупи-тута приобрёл свой привычный трогательно-уверенный вид.

За обедом я решила поговорить о своих сомнениях.

— Послушай, Пушак, а тебе не кажется, что наша первоначальная стратегия ошибочна. Твоё, вот это, драматическое “Умри, Джайна!”, мало подходит для женщины чанка. Чачапойка, по жизни, ринулась бы защищать свою любовь, но чачапойка не оказалась бы в истерической коме. Да и по рабыням, которые копируют хозяек, как дети родителей, можно увидеть, что женщины здесь другие. И, мне кажется, что ты, Джайна, лоджен был первым подсказать нам это. А не глотать наше “авторитетное мнение” без возражений. По характеру местных девиц, она так помрёт, чего доброго, вместо того, чтоб из комы выйти. Зачем возвращаться в страшный мир, где любимого не только отобрали, а уже просто убивают?

— Юри, эти мысли тебе в голову вложили боги! — выпалил Джайна.

— В мою голову вложили мозги мои папа с мамой, — по привычке показала я язык Джайне. Он малознакомый с таким способом общения, кроме прочего, вынужденый ждать перевода, мой странный жест понял не сразу.

— Скажи, а можно без всей этой патетики? Пусть он зовёт её, говорит с ней: что он рядом, что отец разрешил им быть вместе, а мальчик дотянется до неё и поможет ей выйти. Джайна даст любовь и надежду, а я дам уверенность и силу. Скажу, что я дочь Инти и подарю ей поддержку богов, чтоб помочь вернуться.

В этот момент вошёл посыльный от правителя, с известием, что Храм готов, принцесса доставлена, а солдаты, как приказано не пропустят ни души.

Чаупи-тута чувствовал себя защищённым, идя в серединке маленького отряда. Ирина шла первой и казалась спокойной и полной сил. Он видел, что она на некоторое время ушла в себя, как-будто собиралась, после того, как поняла, что обсуждения закончились, и теперь предстоит само дело. Сжимала кулаки, чтоб не видно было дрожи в пальцах. Но, он уже хорошо узнал её. Несколько минут… она подпрыгнет, как оленёнок и, с азартом, возьмётся решать трудную задачу.

Пушак держал его за плечо и говорил с ним о предстоящем.

— Ты не должен бояться, — убеждал он. Я не знаю, что ты там увидишь. Не в моих силах пройти между слоями времени. Надеюсь, тебе не прийдётся идти далеко. Я провожу тебя к самому краю и ты должен знать, что можешь рассчитывать на все мои силы. Если почувствуешь слабость, бери. От тебя зависит самое важное. Ты видел демонов забвения, ты знаешь как они выглядят. Это не твой мир, но и не их мир. Вы там в гостях, только из разных времён. Они двигаются там медленно. Я дам тебе ритуальный жезл, он существует в обоих мирах и может убить демона. Я не знаю, встретишь ты его рядом с принцессой или нет. Возможно они стремятся только к мёртвым, но Юнка на пути к смерти. И, возможно, демон ждёт где-то рядом. Они питаются смертью, но страх делает их сильнее. Будь осторожен, кто знает, что ты там увидишь..

— Я знаю, — с улыбкой сказал Чаупи-тута, — туман и тяжело вспоминать…

Пушак потрясённо замолчал.

— Твои сны? — через несколько секунд спросил он.

Чаупи-тута кивнул.

— Тогда ты знаешь больше меня. Ты слушай нас. Я оставил состав для принцессы, чтоб обострить её чувства. Но я не знаю, что будет, если дать его тебе. Возможно, звуки для тебя будут слишком громкими, а уж как изменится зрение, предугадать вообще трудно. Этот состав используют предсказатели, когда идут за знанием к границе времён. Чтоб услышать у края. Но ты и так такой восприимчивый… Не могу решить…

— За нас всё решат боги. Я чувствую мне просто надо идти, куда меня ведут.

— Да, мальчик. Ты родился шаманом. Это Храм зовёт тебя. Дай ему войти, ты всё делаешь правильно.

Здание — приземистое, из крупных глыб, выглядело монументальным. А молчаливые воины, стоящие плечом к плечу, добавляли ощущение тревожного ожидания. Солдаты разомкнули цепь и впустили нас вовнутрь. Чаупи-тута сосредоточено ожидал пока Пушак ещё раз проверил самочуствие Юнки. Джайна, держал её за руку с того момента, как увидел. Они были какое-то время разлучены, но и до разлуки, ему не часто удавалось дотронуться до любимой. Сейчас он имел эту возможность и это право.

— Я пришёл, девочка моя, — шептал он ей, стоя на коленях, — пришёл, чтоб вернуть тебя из той дали, куда ты ушла от меня. Я привёл к тебе дочь богов, великого целителя и маленького мудреца, который выведет тебя из тьмы. Моя любовь тронула твоего отца. Он отдаёт тебя мне, а я отдаю себя тебе на всю оставшуюся жизнь. Тебе только надо захотеть вернуться. Не оставляй меня, Юнка, и я никогда не покину тебя.

— Какие слова находит настоящая любовь, — тихонько сказал амаута Ирине, — смотри, малышка, не сломай этой искрености, поверь сама, что ты дочь Инти, что его сила с тобой. Не важно, какие слова ты говоришь, важно веришь ли ты в их правду. Иди, — он подтолкнул её к другой стороне жертвенника, на который уложили девушку.

— Юнка, я Юри, Дающая надежду. Боги помогают тем, кто хочет помочь себе сам. Я протяну тебе руку, возьми её, а с ней всю силу, какую я могу тебе дать. Вернись, ради себя и своего любимого, — Ирина крепко и уверенно взяла вторую руку девушки.

Пушак вложил маленькую вздрагивающую руку мальчика в сильную ладонь Джайны, вторую ручку положил на лоб Юнки и накрыл своей. Секунду они постояли так, потом он сжал его кулачок вокруг знакомого жезла-булавы. Вторая рука, с длинными чуткими пальцами, коснулась руки Ирины и мы замкнули круг.

Холод пополз по телу. Чаупи-тута закрыл глаза и покрепче вцепился в ритуальное оружие. Он и учитель выпили напиток, который уже использовали когда-то для похоронного обряда. Так что ощущения были заранее ожидаемы, хоть и малоприятны. Помогал и терпкий запах курений в жаровне. А вот и жемчужный туман начинает подползать к ногам и опутывать колени. Яркие искорки вспыхивали вокруг тела. Чаупи-тута становился временем, но, каким-то образом, продолжал оставаться собой. Он услышал внутри голоса учителя, Ирины, Джайны. Они напоминали ему о его миссии, толкали его в перламутровые облака. Он воин облаков и не должен их боятся. Он должен найти принцессу. И мальчик сделал первый трудный шаг, раздвигая вязкие клубы, выбрасывающие снопы искр — золотых, зелёных, лиловых. Совсем как тогда, во сне. Где же тепло? Но пока вокруг был только холод. Он уже начинал пронизывать его насквозь. И вдруг слабый ответ на голоса из мира “… я жду… я здесь… ” Мальчик толкнул своё ватное тело на звук. Сделал несколько шагов и слои тумана начали раздвигаться, выпуская ему навстречу маслянистую тёмную каплю.

— Демон! — понял мальчик. Он не испугался, даже обрадовался, значит уже близко его заветная цель. В его сторону потянулся чёрно-лиловый плевок, как язык древесной ящерицы. И Чаупи-тута ударил. Едва розоватый шипастый конец булавы прикоснулся к черноте она начала втягиваться в него, а вокруг вспыхивало и вспыхивало множество искр. Мальчик даже подумал, что бояться нечего, это же так красиво и тут страшная ледяная боль пронизала руку.

— Учитель! — закричал Чаупи-тута и почувствовал мягкий тёплый толчок изнутри.

Он, наполненый этой силой, почти пробежал в сторону голоса, который звал всё сильнее и, наконец, почувствовал тепло. Он узнал это ощущение сразу, как-будто встретил старую знакомую.

— Юнка, — позвал он.

— Ты? — удивлённо зазвенело в его голове, — я тебя знаю, ты уже приходил ко мне…

почему ты не взял меня отсюда? Я так просила тебя!

— Я был далеко, телом далеко отсюда и не слышал тебя, только чувствовал. Тогда я спал и был совсем один в своём сне, а теперь со мной те, кто поможет нам. Пойдём, Юнка, твой Джайна ждёт тебя.

Мальчик прислонился к бесплотному теплу и туман стал сгущаться в фигуру девушки. Но, чем плотнее становилась фигура, тем меньше сил становилось в нём самом. Он потянулся к амауте и как будто сделал глоток из сосуда с тёплой чичей. Хмельная сила ударила ему в голову, хотелось пить и пить её и он испугался, что может, одним своим желанием, забрать у Пушака жизнь. Чаупи-тута оттолкнул дарёную силу, оставив себе только малую часть.

— Никогда… никогда больше он не позволит этому жадному желанию овладеть его волей… Мальчик повёл за собой девушку по уже хоженому пути. Их дорога была видна молочно-белым следом. За ними тянулся шлейф разноцветных искр, которые, смешиваясь с белым облаком, снова делали его перламутровым.

24 ноября.

Сегодня праздник в семье правителя и в столице Чанкай. Как вы понимаете из этих слов, нам удалось вернуть Юнку. Хотя, когда Пушак побледнел до синевы и начал оседать на пол, а я, вцепившись в его руку, боялась разомкнуть круг и кричала как ненормальная “бери же эти чёртовы силы, я не знаю как их тебе дать”, всё выглядело неоднозначно.

Принцесса вернулась неожиданно. Глубоко вздохнула и открыла глаза. Джайна вскрикнул и осторожно сжал её руку. Пошатываясь, очнулся Чаупи-тута. Дольше всех приходил в себя Пушак. Бледность всё ещё покрывала его лицо. Глаза как будто ввалились. Но, пока он не очнулся, мы не могли разомкнуть рук. Наконец краски начали возвращаться на его лицо и ресницы амауты задрожали. Чаупи-тута схватил приготовленую бутылочку с поддерживающим силы снадобьем и напоил шамана. Потом дал принцессе и выпил сам.

— Юри, — спросил он, как ты себя чувствуешь? Тебе нужно поддержать силы?

— Я, нормально. Ты шамана приведи в порядок.

— Ты Юри? Дочь богов? Ты же просто девушка. А голос был такой громкий, — вдруг сказала Юнка на иврите.

Я “села на попу”.

— Это что, тут каждый второй на иврите разговаривает? — спросила я.

— Она была вне времён, — предположил шаман, — может у неё, как у Чаупи-тута способность к пониманию языков прорезалась. Или это Храм на неё через нас воздействовал…

Он постепенно приходил в себя, а вот Юнка, попробовав подняться на локте, снова упала на руки взволнованного Джайны.

— Постарайся пока не двигаться. Ты ослабла за это время, тебе нужно подниматься постепенно. Сейчас мы обьявим, что нам удалось тебя вернуть, и солдаты отнесут тебя в свои покои. Скажешь, что я разрешил тебе сегодня только лёгкий суп и к вечеру пюре из тыквы. Всё пока жидкое и мягкое. И лекарство вот это принимать с водой по две капельки. А завтра будем пробовать встать. Девушки пусть продолжают лёгкий массаж. А нам самим надо прийти в себя.

— Джайна, проследи за всем, — обернулся он к юноше.

— Уж я не оставлю её ни на секунду, — возбуждённо ответил тот.

— Ну, да, доведи себя до истощения. Дай ей отдыхать и отдохни сам. Рабыни прекрасно со всем справятся. Иди, зови солдат.

— Принцесса Юнка вернулась! — услышали мы его торжествующий голос снаружи. И гул голосов солдат.

Носилки понесли в сторону покоев девушки, а мы повернули к себе. У нас не было сил на дальнейшие разговоры. Как только доползли до постелей, провалились в глубокий сон.

К счастью нас не беспокоили до самого утра. А утром шаман первым делом забрал мальчика на “осмотр”. А я продолжала валяться, пока моя храбрая служаночка, не всунула носик в дверь. Увидев, что я проснулась, позвала весь вчерашний хоровод.

Меня умывали, растирая кожу мешочками с распареными травами. Я решила оставить свою химию в рюкзаке и посмотреть как ухаживают за настоящими принцессами. Единственное, что я не рискнула — это вычистить зубы золой с сушёными травами. Хотя, рано или поздно, прийдётся. Все девчёнки перещупали давешний шарфик, цокая языками. Сегодня я придумала себе новую причёску, связав волосы высоким узлом на макушке и спрятав их в тонкую ткань, оставив что-то типа бабочки из концов. Это присутствие обслуживающего персонала делает из меня кокетку или желание нравиться амауте?

— Я бы пожевала чего, — ткнув пальцем в раскрытый рот пожелала я.

Девчёнки закивали и замелькали туда-обратно, пока я не получила маленькую самобраночку. В комнату сунулся Чаупи-тута, служанки замахали на него руками и закрыли меня от его взгляда. Это что же, нельзя смотреть как я кушаю?

Но мальчик спокойно вышел, он, очевидно, эту местную фишку знал. Вот почему, в дороге, еду мне давали в носилки или в шатёр. Ну, тогда, буду надеяться, что мужичков тоже покормят.

После завтрака нас позвали к правителю. Приём пищи на мероприятиях, очевидно, если и присутствовал, то по каким-то определённым правилам. Вот не думала, что у соседних племён такие разные традиции.

Правитель сидел в том же большом помещении, в котором принимал нас в первый раз. Он выглядел по-настоящему счастливым и не скрывал своей радости. Чаупи-тута беседовал с ним, с выражением лица Пушака, когда он проводит очередной урок. Мальчик так явно копировал его интонации, что, хотя он говорил на чанка, мне казалось, что я понимаю его. Принцесса Юнка полулежала на ковре, опираясь на валики набитые сухими кукурузными рыльцами. У меня в комнате был такой же и мой любопытный нос, конечно же, туда сунулся. Сверху была такая же ковровая ткань с очень яркими чёрно-бело-оранжевыми узорами. Джайна стоял в головах с видом таким глуповато-счастливым, что, глядя на него хотелось непрерывно улыбаться. Что все и делали с разной степенью интенсивности.

Правитель позвал нас, чтоб, по обыкновению правителей, “раздать слонов”.

Пушак, как целитель, получил редкие для гор ингридиенты лекарств, доставляемые издалека на рынки Чанкай. Тут, скорее всего, помог местный знаток-лекарь. Шаман был приятно удивлён целесообразностью подарка. Мальчик получил взрослую рубаху и пояс с маленьким кинжалом, как признание его взрослости, несмотря на недостаточный возраст. А так же обоим надели бляхи целителей Чанкай, с которыми они имели как право пожизненного лечения на территории государства, так и простого присутствия без сопровождения. Это был знак большого доверия, так как правитель прекрасно знал, что получением информации на чужой территории, шаманы занимаются больше, чем воины.

Наконец дошла очередь до меня. Принцесса позвала меня подойти, так как сама не могла ещё встать.

— Я сама хотела вручить тебе подарок. Хотя ты дочь богов, но ты так же и женщина. Я слышала от отца, что из-за моей болезни и храброго желания помочь, ты приобрела страшных врагов — шаманов чиму.

— Спасибо, что напомнила, — с досадой подумала я, а то, что-то я, и впрямь, расслабилась.

— Я слышала, что ты даже убила одного из них волшебной силой Солнца, продолжила она. И, может быть, это послужит им предупреждением и остановит их. Но, тем не менее, ты остаёшься прекрасной женщиной и нуждаешься в предметах, подчёркивающих женскую красоту. Она подала мне корбочку, искусно сплетённую из тонкой коры. Открыв её, я ошарашено смотрела на ожерелье из крупных парных изумрудных бусин. Не слишком правильной формы, едва обработаные, только чтоб снять верхний слой с природными трещинками и открыть чистоту камней, нанизаные на толстую серебряную нить, для современного человека они имели совсем другую ценность. Если бы, в моей прежней жизни, я продала такое, то могла бы, наверное, до конца своих лет писать книжки о путешествии в Перу, не заботясь о хлебе насущном. Только в той жизни, кто бы дал мне вывезти из Перу мою коллекцию драгоценных прибамбасов. Скорее я оказалась бы в тюрьме, обогатив каких-то местных воротил.

— Оно замечательное, — вздохнув сказала я, — благодарю тебя, Юнка, и тебя, правитель. И с трепетом настоящей женщины, надела ожерелье на грудь. Как бы красиво оно смотрелось на коже, — огорчилась я, глядя на грубоватую ткань рубахи под камнями, которая заглушала их глубокий зелёный цвет.

— Мы пробудем в гостях недолго, пока Юнка не встанет на ноги. У нас есть обязательства в других местах, — шаман поклонился правителю. А пока, я просил бы не утруждать принцессу и не держать её среди большого количества людей. Она ещё слаба и подвержена болезням и дурному глазу. Пусть с ней находятся только близкие люди и, по выздоровлению, обязательно проведите обряд соединения молодых людей. Чем короче станет нить между ними, тем больше сил сможет дать сильный воин ослабевшей принцессе. Когда же у них родится ребёнок, связь между их душами станет необратимой.

Мы пошли проводить принцессу до покоев.

— Мой жених, — Юнка радостно вспыхивала, всякий раз, с удовольствием, произнося эти слова, — рассказал мне про девочку, которую вы привезли. Я выслушала рабыню, что ухаживает за ней. Побои заживают. О самом процессе насилия, она к счастью, помнит мало. Только боль. Но, она достаточно взрослая, чтоб понять, что с ней произошло. Рабыня осторожно распросила её. Из-за одиночества, в незнакомом месте, она разговорилась. Природная болезненая хромота, в родной деревне, давно дала ей понять нереальность мечтаний о семейном счастьи. Там, от женщины, требуется прежде всего здоровье, для тяжёлого труда. Я подумала, что, когда заживут явные следы происшествия, можно отдать малышку в учение к моей лучшей швее. Хорошая профессия, доступная по её физическим способностям, даст ей возможность хорошо обеспечить свою жизнь. Кто знает, может и счастье её найдётся. Она хорошенькая, а в городе для женщин другие приоритеты. Она вас не помнит, целитель ей не очень нужен, так что не стоит вам волновать её. Я сама поговорю с ней попозже.

Джайна остался с невестой, а мы вернулись в свои комнаты.

— Сколько мы пробудем здесь? Наши небось от волнения с ума сходят, — меня уже тянуло обратно, хотя, побыть ещё немного принцеской, тоже хотелось.

— Я ещё вчера попросил Джайну отправить гонца в приграничную крепость. Так что отдыхай перед обратной дорогой. Я правда уверен, что тебе не позволят путешествовать пешком и без охраны, но дорога есть дорога. Хочешь, пойдём посмотрим город?

— Без носилок? — с надеждой спросила я.

— Ну, даже, если ты переоденешься мальчиком, внешность у нас слишком приметная. Разве что по территории дворца пешком можно.

— Так, наверное, всё самое красивое здесь. Глиняные домики предместий, я из носилок уже посмотрела.

В комнату вошла рабыня и принесла наши выстираные вещи. Мы не стали обижать хозяев и остались в дарёном.

Шаман, воспользовавшись бляхой правителя на целительство, приготовил десятка два снадобий, которые в городе можно выгодно обменять на понравившиеся вещи. Амаута хотел иметь возможность чуствовать себя мужчиной.

Прежде, чем выйти в город, шаман зашёл к дворцовому целителю, чтоб узнать, где он может сбыть свои изделия. Тот, не долго думая, забрал их у него сам. Слава о лекаре, вернувшем к жизни принцессу, позволит ему ещё и подзаработать на бренде. Я хихикала, что Пушак продешевил, но, после использования, к нему выстроится очередь местных истеричек. Только, если ему понравится, я обеспечу ему бесперебойное лечение травм. Вобщем, перспектива прогулки, меня привела в обычное, озорное состояние.

Древняя часть города, с приземистыми грубыми постройками из тяжеленных валунов, непонятным способом водружёнными друг на друга, создавала настроение сказочности. Напоминала легенды о богах и титанах. Пушак сказал, что этот город был даже до первых Уари, на руинах древнего царства которых, стоит город. Те уари, что живут сейчас, кочуя по пограничью чачапойя, их жалкие потомки. Чанкай, захватили те города, которые покинули сами Уари, их почти не пришлось отвоёвывать.

Центральная часть с, собственно, дворцом и, соседствующим с ним храмом, выделялась только чуть большей монументальностью. Вообще здания мало отличались друг от друга внешне. Если в кругленьких домиках чачапойя, архитектура оживлялась множеством различных орнаментов, то тут можно было бы заблудиться среди однообразных каменных строений, если бы между ними, не было лавок торговцев. Причём многие из них существовали совместно с мастерскими высококлассных ремесленников, продающими собственный товар.

Но были и лавки, торгующие наилучшими образцами товаров других племён. Чачапойская лавка, с накидками из альпака и викуньи, чимуанская с маслянисто-чёрной керамикой (в том числе с неоднозначными сексуальными сюжетами), инкские золотые фигурки, сиканские кубки и фигурки богов, ювелирные изделия, прекрасные ткани и готовая одежда. А так же различная еда…

Глаза у нас разбегались, но мы только смотрели. Я не считала нужным покупать что-то, так как, если возвращаться домой, то, как я уже говорила, излишки материальных ценностей, привлекают их почитателей. А я жизнь люблю больше финтифлюшек. Изумруды я на прогулке тоже не стала светить. Воры есть в любом месте и времени. Вот уж древнейшая профессия. Но меня узнали бы и в мешке на голове. Но подбегать и, там, дёргать за руки, по поводу сбычи сокровенных мечт, такое, если б и пришло кому в голову, так в этой голове и осталось бы. На каменной мостовой. Дворцовая стража передала по цепочке и, чтоб не лишиться собственных драгоценных членов, наши тела усиленно блюли, с некоторого расстояния. А потому я спокойно изображала трудолюбивого туриста и глазела, открыв рот во все стороны. Мне повезло, что это не случилось с шаманом. Он не только поймал дротик, летящий мне прямо в лицо, но и успел отправить его в спину убегающего. Через мгновение нас окружила стража.

— Ищите второго, — крикнул Пушак. Двое стражников остались возле нас, а мы сами отступили за выступ стены.

— Тёмная луна? — спросила я. Тело колотила предательская дрожь.

— Да, я следил за ними от самой чимуанской лавки и ждал. У жрецов-убийц особый кошачий шаг. Я изучал их технику. Кроме того на фоне крепышей чанка, чимуанцы сухощавы. Но, пока бы они не напали, что я мог им предъявить. Купцы вышли из лавки, привозили товар. Скорее всего таким и было их прикрытие. Вот я и был начеку. Только второй ушёл. Снова где-то будет караулить. Не хотелось бы, чтоб сейчас покрошили всех чимуанских купцов под горячую руку.

— Вам лучше вернуться во дворец, — посоветовал стражник.

— Лучше, — согласился Пушак, — только где-то в толпе сейчас второй, и я не готов к нападению, как в прошлый раз. Мы подождём пока вернутся остальные. Они вряд ли найдут его.

Стражник вздохнул. Его непременно накажут, если с гостями случится что-нибудь по дороге.

Как и ожидал шаман стражники вернулись ни с чем. Окружив нас плотным кольцом, довели до места.

— Что с тем, в которого я попал? — Пушак стоял у входа и оглядывал площадь.

— Мёртв, — коротко ответил стражник. Дротик отравлен.

Всю дорогу я и Чаупи-тута потрясённо молчали. Я, потому что до сих пор видела руку Пушака схватившего дротик, на ней была кровь.

Когда мы вошли, я схватила его за руку. Короткая царапина посинела, и кожа вздулась багровым пузырём. Пушак спокойно отнял руку.

— Сядь, Юри и не мешай… пожалуйста, — добавил он, увидев как мои глаза наполняются слезами, — ну, не волнуйся, девочка, мы сейчас будем лечиться.

Я села и тихонько размазывала слёзы по лицу.

— Почему мне это не приснилось, — причитал Чаупи-тута, выворачивая на ковры всю аптеку шамана.

Пушак методично командовал, какие составляющие нужно смешать в противоядии, а кожу на его лбу начала покрывать испарина. Он лёг и выпил смесь составленую учеником с особой тщательностью.

— Теперь ты должен вскрыть место ранения, осторожно очистить и приложить ткань с остатком раствора.

У Чаупи-тута задрожали руки.

Я отодвинула его. Тщательно вымыла руки и даже спиртовый гель нашла в кармашке. Мамочка вложила.

— Держи руку крепко, — жёстко сказала я мальчику, — изо всех сил, слышишь!

Он кивнул. И придавил пальцы амауты к полу. Я взяла из инструментов шамана штуковину, похожую на ланцет, и вскрыла пузырь с багровой жидкостью. Папа всегда говорил, что у меня рука хирурга. Чистой тканью я очистила место разреза и вылила немного оставшегося раствора на руку, а после пристроила влажную повязку. Примотала всё сверху длинной хлопковой лентой. Родители бы гордились. Правда очередной раз ругались бы, что я не продлила династию.

Амаута, всё время моих медицинских экзекуций, стоически терпел, только побелел, как мел, и покрылся холодным потом. Когда я закончила, потянул меня к себе и уткнулся головой в грудь. Чаупи-тута тактично вышел в мою комнату. Вот и хорошо. Если появится мой курятник, он их задержит.

Пушак целовал мои солёные щёки, а я всё боялась, что его хвалёная невосприимчивость к яду подведёт. Наконец, пот, который я стирала с его лба, перестал появляться и шаман попросил пить. Я выскочила в комнату, где оставались вода и фрукты с завтрака и застала потешную картину. Чаупи-тута стоял на пороге, а весь бомонд моих девиц возбуждённо галдел напротив. Увидев меня девчёнки на секунду затихли а потом заквохтали снова.

— Цыц, куры! — прикрикнула я, — Чаупи-тута, быстро переведи им пусть тащат горячий суп для амауты, ну, и нам, чего прийдётся. А то ноги вырву (на секунду я задумалась, чего бы им вставить, про спички они знать не знают) — палки вставлю, наконец нашла я первое попавшееся. И, схватив кувшин с водой и чашу, вылетела обратно. Пушак лежал на ковре и хохотал.

— Ты не представляешь, что сейчас будет, — только и успел сказать он, как из комнаты послышался визг и топот.

— А, что? — не поняла я.

— Радость моя, ну, они же всё понимают буквально. Такого наказания им ещё видеть не доводилось.

Зато суп и всё остальное появились быстрей не придумаешь. Слово “кыш!” они уже знали. Мы, наконец, спокойно поели, в почти семейной обстановке.

Через час Чаупи-тута смешал свежее противоядие и я заставила мальчика сменить повязки. Это он проделал спокойно и уверенно. Только вот резать не мог. Раны шамана выглядели прилично.

— Рановато тебе кинжал подарили, — поддела его я.

Чаупи-тута вспыхнул и потупился.

— Ладно, да шучу я, — успокоила я обидчивого мальчишку. — Хорошо, что вы у меня такие устойчивые. Я бы так легко не отделалась.

— Не переживай, Юри. Я тебе давно уже каждый день в еду понемножку яда добавляю. Скоро сможешь не боятся, что с едой отравят, по крайней мере. Вот с кровью я ничего не сделаю. Это врождённое. Ещё Храм может дать. Только никогда не знаешь, что он даст, если прийдёшь на посвящение.

Прибежал взволнованый Джайна.

— Я слышал в городе переполох. На тебя снова напали, Юри? А что с рукой? — повернулся он к шаману.

Меня так и подмывало на фразочку “… шёл… упал… закрытый перелом… очнулся — гипс… ” Так не поймёт же. Как там наши?

Чаупи-тута корил свой дар до самого вечера.

— Как же так? Почему мне не приснилось нападение шаманов, ни сейчас, ни в прошлый раз? Может их защищает их богиня? Неужели Солнце и Луна действительно враждуют между собой? Да, нет же, это глупости какие-то. Наверное в этих снах есть другая закономерность. Мне бы только понять.

Шаман быстро оправился от действия яда и даже ушёл позаниматься с принцессой. Джайна поплёлся за ним. Он, вообще, старался отходить от своей невесты на самое непродолжительное время. Мальчик думал о том, почему один человек выбирает другого. Почему, мама в своё время, выбрала именно его отца и ушла к трудной жизни в деревне, а не осталась в доме избраных, почему принцесса предпочла уйти между времён, а не остаться с царём чиму? И, наконец, выберет ли Ирина чужие времена, ради любви к учителю? Ведь они же любят друг друга, это видно. Что есть там в её мире, что заменит эту любовь? В последнее время его детское обожание изменилось на другое чувство, более спокойное, дружеское и даже покровительственное. Временами, ему казалось, что он старше её. И, потом, он принял её как чужую женщину. Не в смысле чужую. А не свою..

Ирине в соседней комнате девчёнки делали массаж. От нечего делать, она наслаждалась преимуществами дворцовой жизни. Чаупи-тута решил побродить по дворцовым коридорам. Тоже от нечего делать. В одном из закутков он увидел смешную вазу. Чанкайские вазы напоминали пузатеньких человечков с пухлыми ладошками. Да на них и нарисованы были фигурки, одетые как чанка. Мальчику стало интересно, а с другой стороны на кувшине нарисован человечек сзади? Он, худенький, протиснулся между стеной и кувшином и увидел проход. Боковые стенки ниши не доходили до стены сзади и по бокам тянулись узенькие коридоры в разные стороны. Из любопытства, он пошёл по одному из них параллельно основному коридору. Он видел несколько поворотов и ответвлений, но побоялся заблудится в лабиринтах и уже думал выскользнуть у первой попавшейся вазы, но, недоходя до неё, услышал тихие голоса.

— Ты чимуанка, — говорил мужской вкрадчивый голос на чанка, — хоть и выросла во дворце с детства. Но ты — купленая рабыня и вечно рабыней будешь. Ты сможешь спать с мужчиной или родить ребёнка, только по приказу хозяев. И никогда не выберешь того, кого полюбишь, как свободная женщина. Если ты случайно уронишь в питьё дочери Солнца эти маленькие зёрнышки, никто и ничего даже не заметит. Она даже не умрёт во дворце, только по дороге обратно. Это медленый яд, она даже не поймёт, что умирает, просто однажды, во сне, перестанет дышать. А я выкуплю тебя и заберу на родину. Может даже уже сегодня. Правитель обещал принять наше посольство вечером.

— Я не знаю… Я не могу, господин..-запинаясь бормотала рабыня.

— Ты же понимаешь, надеюсь, что после того, как я открылся тебе, у тебя нет другого пути. Чимуанские шаманы всегда добиваются чего хотят. Если ты скажешь кому-то обо мне, тебе, рабыне никто не поверит. Никто не видел нас вдвоём. А может ты сама хотела убить гостью. Ты же чимуанка. Или придумала эту историю, чтоб доказать свою верность и стать рабыней принцессы, а потом убить её. Я могу выдумать много причин. Но, стань ты вредить мне, и достать тебя будет гораздо легче, чем дочь Солнца. Яд, кинжал, укус змеи? Что выбираешь ты? Бери, я сказал! И молчи, если жизнь тебе дорога!

Девушка заплакала.

— А вечером, — сладко продолжил голос, — ты уже будешь ехать домой, в Чимор.

Послышались удаляющиеся шаги. Чаупи-тута осторожно выглянул из-за вазы, двойняшки предыдущей, и увидел, как в одном конце коридора мелькнул оранжевый плащ и высокая шапка чимуанского чиновника, а в другом удаляющуюся сгорбленую спину девушки в синей рубахе. Он выбрался из-за керамического укрытия и бросился следом за рабыней. Мальчик ворвался в комнату в тот самый момент, когда девушка в синем, трясясь и поглядывая в сторону занятых массажем подружек, колебалась над кувшином с водой, не решаясь на страшный поступок.

— Остановись, глупая, — крикнул он.

Девушка, так и не бросившая яда в кувшин, вздрогнула и зарыдала в голос.

— Скорей, положи на пол то, что держишь в кулаке. Девчёнка, в ужасе, хотела стряхнуть на пол с ладошки два охристых зёрнышка, но они прилепились к потной от страха руке. Чаупи-тута схватил её за запястье и сковырнул приставшие шарики краем пустой чаши. На донышке была капелька воды и одна из крупинок зашипела и расползлась в ней, став совершенно обычной прозрачной каплей. Вторая осталась на сухом месте и сиротливо лежала в чаше.

Мальчик потащил девчёнку и смыл водой из кувшина ладонь девушки над жаровней с огнём.

— Бегите, позовите шамана, может ещё не поздно, — крикнул он ничего не понимающим рабыням.

Ирина, начиная о чём-то догадываться подтолкнула одну из них в спину. Та послушалась мальчика и побежала в покои Юнки. Вторая таращилась на происходящее. Мальчик сунул ей кувшин.

— Набери новой воды и возвращайся, — приказал он.

— А теперь обьясни мне что происходит, — Ирина выжидающе смотрела на него, — я уже поняла, что это яд.

Она указала на чашу. И поднялась одется. Только тут до Чаупи-тута дошло, что Ирина стоит совершенно обнажённая. От испуга, он даже не придал этому значения. Он отвернулся и, слушая, как шелестит ткань, начал рассказывать историю от начала и до конца.

— Мама мне рассказывала про этот яд. Глупая девочка уже мертва, если учитель не сможет помочь ей. Учительница мамы только упоминала о нём на уроке. Состав и противоядия, если они есть, учат только посвящённые. Моя мама знала только бытовые яды, от вредителей. И самые простые, которые входят в составы лекарств, в маленьких дозах. Частицы яда через кожу с потом уже попали ей в кровь. Если бы она ещё чуть помедлила, то крупинки растаяли прямо у неё в ладони.

Всё время пока он говорил девочка плакала не переставая. В комнату вбежал Пушак. Он понял из сбивчивых слов девушки-рабыни только то, что здесь что-то случилось. Чаупи тута быстро повторил основное, продолжая крепко сжимать запястье ревущей чимуанки. Пушак глянул в чашку и зашипел от злости, как рассерженый кот.

— Яд двойного действия. Парализует мышцы постепенно, попадая через любые поры тела. У меня нет нужных ингридиентов для противоядия, но время ещё есть. Он действует медленно и, если у дворцового целителя есть всё, что надо, мы эту дурочку спасём.

Он выбежал с такой же поспешностью и Ирина попросила узнать у девушки кто был этот чимуанец.

— Да я и сам знаю. Я слышал, что вечером правитель принимает посольство от бывшего жениха. Он один из чиновников.

— Да, но кто? Ты видел его?

— Только со спины. В оранжевом плаще и высокой шапке. Остальной одежды не видел и лица тоже. Но так одеваются чиновники Чимор.

— А, если он переоденется, как ты его узнаешь. Нам надо спасти девочку. Я так поняла ловкач запутал её, не оставил ей выбора. И, всё же она колебалась, не бросила яд сразу. Потом, только она может узнать его.

Шаман вернулся быстро. И привёл дворцового целителя.

— У него есть готовые противоядия от всех известных ему ядов. Правитель или приближённые должны немедленно получить противоядие в случае опасности. Опытный целитель может определить наличие яда в организме довольно быстро, если, конечно, обратит на это внимание.

Он уложил девчёнку на пол. Целитель бросил в чашу с водой две такие же крупинки, только тёмно-коричневого цвета и заставил рабыню выпить. Та всё ещё всхлипывала и при виде чаши забилась в испуге.

— Вот посмотрите, — показал он Ирине и Чаупи-тута, — белки глаз стали чуть желтоватыми и вокруг губ синева. А так же, — он вывернул руку девушки и показал её ладонь. Места, где зёрнышки яда соприкасались с кожей, были похожи на две точки змеиного укуса, покрасневшие и с припухлостью вокруг.

Девочка с ужасом смотрела на свою ладонь. Только сейчас она начала понимать, что все эти люди, говорящие на чужом непонятном языке, проделывают с ней эти манипуляции, не для того, чтоб убить её за то, что она собиралась сделать с дочерью Солнца, а для того, чтоб спасти её. Соотечественник обманул, он совсем не собирался выкупать и увозить её в Чимор. Она сама умерла бы так же, как он рассказывал. Но может лучше бы так. Теперь жрецы-убийцы найдут её и всё равно убьют.

— Не бойся, глупая, — сказал Чаупи-тута, понимая какие мысли крутятся у неё в голове. Мы расскажем повелителю и поймаем убийцу. Вряд ли он делился с кем-то из посольства своими планами. Шаманы даже своих соотечественников используют втёмную. Он получил задание от своего царя и как он его выполнит, знает только его парник. А он убит в городе. Царь не станет посылать новую пару из-за рабыни. Вот только не сбежал бы. Ведь он считает тебя уже мёртвой.

— Не сбежит, — вмешался Пушак. Он должен увидеть на лице Юри следы действия яда, чтоб быть увереным, что он достиг цели.

25 ноября.

Вчерашний вечер закончился большим скандалом. Задержали чимуанского жреца.

Посольство прибыло, якобы, поздравить правителя с излечением дочери и заверениями о том, что, несмотря на прервавшееся сватовство, и приверженцев Солнца во дворце, они всё ещё могут остаться друзьями, если гости, как можно быстрее, покинут его столицу и хлопоты о свадьбе возобновятся.

Правитель выслушал послов.

— Благодарю, — сказал он церемонно, — за труд передать слова царя Чимор мне, правителю Чанкай. Но..-тон его стал жёстким и холодным, — с каких пор послы чужого государства указывают мне кого и сколько времени принимать в качестве гостей? Мало того, наёмные убийцы нападают на них в моём городе и даже…

Стражники, переодетыми стоявшие в толпе придворных, неожиданно схватили и заломили руки одному из чиму, вытаскивая его на центр зала.

— … в моём дворце, — закончил фразу повелитель. — Этот человек обвиняется, видевшим его свидетелем, в попытке сговора с целью отравить мою гостью. Дочь бога Солнца, которая вернула мне мою дочь. Передайте вашему царю, что добрые соседи не ведут себя подобным образом. Поэтому, отношения между нашими странами могут остаться мирными только в том случае, если мне самому позволят управлять своим государством, без указок со стороны. Женихом же моей дочери станет мой приёмный сын Джайна, согласившийся подвергнуть опасности свою жизнь, ради жизни моей дочери и связаный с ней обрядом возвращения. Этот же человек, будет подвергнут пытке и казнён, как наёмный убийца.

— Всё равно она уже мертва, — холодно сказал шаман чиму.

— Да, не зря Пушак красил мне белки глаз какой то дрянью и рисовал синеву вокруг губ, — подумала я. — Поверил, что рабыня успела напоить меня ядом.

— Вы слышали, он признался, — протянул руку в сторону послов повелитель.

Только на это и рассчитывали, что потрясённый поимкой, жрец Тёмной луны не соотнесёт сразу свидетеля со временем и подумает, что, пока он бегал на доклад к правителю, меня уже успели отравить.

— Не беспокойся, — соврала я, — на меня яды не действуют. Боги берегут меня.

Вот в это я действительно поверила. Кто-то же вывел мальчишку гулять по дворцовым коридорам и сунул его любопытный нос, именно туда, куда надо.

Мне уже пора на щит девиз — “ни дня, без срання”. Когда же уже кончатся эти бесконечные приключения. Я бы, вот, как-то, походила на работу, купила продукты в супере, приготовила ужин и завалилась в постель с любимым мужчиной, не ожидая, что к тебе ворвётся толпа рабынь или, того больше, наёмный убийца. Только, вот, любимый мужчина у меня шаман, а возле супера стреляют дротиками. А супернавязчивый сервис из шести девиц выгнал амауту из моей постели до рассвета. Ну, не хотел он, чтоб его в ней застали.

Но до этого я всё таки устроила ночь любви по-ближневосточному. Конечно, станцевать танец живота, как Олеська, в одном шарфике на лице, мне оказалось слабо, но я показала как классно выглядят изумруды на обнажённом теле. И укатала шамана, похлеще, чем арабского жеребца. На этот раз, без интимных подробностей. Сами воображайте.

Поэтому наутро, после визита к принцессе, которая, слава богу, поправлялась очень быстро, мы решили, что пора и честь знать. Отбыть мы желали побыстрее и без помпы. Пока за нами новых охотничков не отправили. Я убедила правителя, что у дочери Солнца есть ноги, и носилки пусть поберегут для чанкайских нежных дам. А мы без них будем двигаться быстрей и не привлекать слишком много внимания. Выйти решили как стемнеет. По тем же причинам. За городом нас встретит отряд воинов, который проводит до границы. На этом правитель настоял. Ну, может он и прав. Издали, по крайней мере, мы будем просто казаться отрядом воинов, спешащим по своим делам.

Волосы у меня отросли и я отчикала без жалости всё своё мелирование, до первоначального каштанового цвета. Хорошо хоть своими ножницами, а не ножом, как обрезают здесь. Больше всех от этого расстроился даже не Пушак, а Чаупи-тута. Когда он увидел меня остриженую, в мужских рубахах, с кинжалом, который я перевесила на мужской пояс, он даже охнул от расстройства. Он, кстати, тоже одел дарёную верхнюю рубаху, с гордостью, признаного взрослым, ребёнка. Светиться необычными вещами никчему, всё правильно. Стоя рядом, мы выглядели как два мальчишки-ученика, при взрослых солдатах. Только один постарше, а другой помладше. Конечно, на взрослую рубаху Чаупи-тута не тянул, но в детской он выглядел так жалко, что мы с шаманом возражать не стали.

Нам дали несколько лам для груза. Так идти будем более ходко. Мы планировали двигаться всю ночь, с факелами, как торопящийся к границе воинский отряд, чтоб к следующему утру быть как можно дальше от столицы. Да и идти, останавливаясь как можно меньше. На территории чачапойя, чимуанская убийственная парочка будет смотреться дико, как двойная бородавка на носу. Там нет лавок с чужими купцами, а кату бывают несколько раз в год и в строго отведённых местах. И, вообще, чужие там не ходят. А, если ходят, то оглядываются, как бы им дорогу между времён не показали.

Ирина решила отоспаться до вечера. А Пушак куда-то пропал. Тогда она заставила Чаупи-тута улечься, потому что идти прийдётся ночью. И сама устроилась. Судя по тишине, она заснула быстро. Ещё бы, шаман пришёл только под утро. Куда же он сам запропастился? Мальчик извертелся, а заснуть не мог. Тогда, он задумал всё же пройти сколько-то по тайным ходам и посмотреть для чего же они сделаны. Он нашёл кувшин, в нише поближе к их комнатам, и, сунулся было туда, но потом подумал, что там может быть темно, а факела у него не было. Тогда он сказал себе, что пройдёт совсем немножко, а если будет темно, вернётся. Он решил всё время поворачивать направо, чтоб не заблудится.

Протиснувшись за кувшин, он прошёл до первого поворота и углубился в лабиринт. Длинный прямой коридор шёл без ответвлений на протяжении 123 шагов, потом был поворот налево, но мальчик идти туда не стал, а прошёл ещё 45 и, уже тут, нашёл поворот направо, но, сразу же, за ним была лестница вниз. Он спустился на один пролёт, ступени повернули и снова пошли вниз и ещё раз вниз. Они вывели его в длинный коридор. На лестнице было темно, и спускался он наощупь, подумав, что, если так же будет внизу — вернётся. В коридоре, свет, хоть и слабо, но пробивался из широких ниш откуда-то сверху. Он сунул голову в одну такую нишу, для чего ему пришлось изогнуться, и увидел вверху квадратное светлое пятно с решёткой. Чаупи-тута вспомнил, что вокруг дворца и храма он видел квадратные зарешёченые колодцы. Он подумал сначала, что это водосток, но понял, что они на локоть выше мостовой, как же вода попадёт туда? Потом его что-то отвлекло, и он об этом забыл. Теперь юный исследователь понял, что это вентиляционные колодцы для подземного лабиринта, а днём они ещё и дают немного света.

— Да, те, кому здесь ходить положено, наверное, имеют при себе факелы. Ой, а, если меня тут застукают, ох и неудобно же будет! Надо вернуться, пока не попал в неприятности.

Чаупи-тута повозился в неудобном отверстии и вывалился обратно в коридор. Он совсем было хотел уйти, но вдруг услышал вдали страшный крик. Это был вопль такой боли, что его чуть не вырвало от страха. Он пробежал несколько шагов в обратную сторону и остановился. Потом услышал шаги людей, спускающихся по лестнице. Он бросился вперёд, заметался, пробежал до первого разветвления, снова услышал этот жуткий вой нечеловеческой боли и нырнул в направлении обратном этому крику. Там было темно, он сделал несколько шагов и остановился, боясь заплутать в полной темноте. Мальчик надеялся на удачу. Что люди, спускавшиеся следом, повернут в другую сторону. Зачем-то же они сюда идут. Может туда, где кричали?

Топот приближался. Красноватый свет факела выхватил кусочек коридора, где он стоял, ещё больше сгустив тьму вокруг него самого и, слабея, двинулся в коридор напротив. Чаупи-тута сглотнул слюну. Крик больше не повторялся. Он потихоньку выглянул в коридор. Там было пусто. Сначала был порыв броситься обратно и навсегда забыть про страшное подземелье. Но крохотный демон, копошился в животе, то царапая коготками страха, то щекоча язычком любопытства. И Чаупи-тута, на цыпочках, пошёл следом за удаляющимся светом факела, отметив всё таки, что этот поворот тоже был направо.

Факел остановился в, освещённой огромной жаровней, комнате. Вдоль стен этого коридора было несколько зарешёченых комнат-камер. Они были пусты. Видно теперешнему правителю редко нужна была тюрьма для заключённых. Но он-то не был здесь первым. Самая ближайшая к освещённой комнате, камера была открыта. Очевидно, пленник, находившийся там, сейчас подвергался допросу. И очень болезненной пытке. Крик, раздался так близко, что превратил ноги Чаупи-тута в кисель. Он сполз по стене. Встал на четвереньки и, хотел было убраться от греха, но услышал голос чимуанского шпиона. Он был хриплым, сорванным от крика, но узнаваемым.

— Я скажу, — он захаркал и сплюнул, — только не повторяйте больше ЭТО!

Что было то самое “ЭТО”, Чаупи-тута даже знать не хотел. Он приподнялся на слабых ногах и шагнул осторожно обратно.

— Храм в Мёртвом городе, — прохрипел чиму и мальчик застыл, как вкопаный. — Их вождь, Вакралла, сбежал к нам, когда на его след вышли. Тогда, между прочим, он шпионил на вас.

Чаупи-тута думал, что услышит голос правителя, но это был жрец Храма Четырёхликого бога, в котором они проводили ритуал возвращения Юнки. Бог Чанкай смотрел во все стороны света, но мало что видел вокруг. Этот бог, доставшийся вместе с Храмом от предшественников, ещё не приобрёл много почитателей среди народа, который чтил как богов: Солнце, Луну, звезду Уальпа и богиню смерти Чичим. А ещё маленьких богов из кувшина, которых и рисовали на них, тех самых, что так заинтересовали Чаупи-тута в первый раз. Это были домашние боги-предки. Которых кормили в праздники, наливая в кувшины напитки и бросая еду. Над ними принимали клятвы, как тогда, на переговорах с Джайной, даря им свою кровь, в знак правдивой речи.

Жрец хотел обьединить народ вокруг одного бога, как он обьединён вокруг одного правителя. А для этого ему самому требовались тайные знания, которые привлекут приверженцев. Он должен был обрести вес и значимость на фоне шаманов других богов. И вот, в его руки пришла удача, он мог узнать тайны Богини Тёмной луны и (оказывается!) корни могущества жрецов Солнца.

Чаупи-тута услышал только последнюю часть разговора. Шаман-убийца отказывался говорить о тайнах своего Храма, так как богиня убивает тех, кто хочет раскрыть их, прежде, чем они смогут это сделать, но он согласился открыть тайны Храма Солнца, потому что это ему ничем не угрожает. А чтоб спасти свою жизнь, он согласен показать путь в Храм, который открыл им Вакралла… перед тем как умереть. Жрец был согласен выслушать эту тайну. У него ещё будет время распросить о других.

Чаупи-тута понял главное, жрец Четырёхликого ищет знаний для власти. Но не это пугало его. Храм сам избирает достойных. Его пугало, что о Храме знают жрецы Тёмной Луны. Они вполне могут просто разрушить его, чтоб досадить детям Инти.

А ещё он понял, что Вакралла мёртв. Только откуда он знает дорогу в Храм? Ведь воины туда не ходят. Желающие посвящения должны сами пройти этот путь.

Но он не должен задержаться здесь ни минуты больше. Вряд ли правитель знает чем занимается жрец. И, если его застанут здесь, он может просто исчезнуть. Очень осторожно Чаупи-тута отступил. Он внимательно глядел под ноги, потому, что факел остался позади, а впереди тускло отсвечивал прямоугольник выхода в центральный коридор. Вся обратная дорога отняла у него, наверное, год жизни.

Выбравшись из-за кувшина живым и невредимым, только с трясущимися поджилками, мальчик был рад несказанно. Его любознательность принесла плоды, но, так же легко, могла стоить ему жизни.

В комнате он обнаружил шамана, Джайну, принцессу и Ирину. Все напустились на него, где, мол, он ходит, когда надо собираться в дорогу.

— Мы же волнуемся, — выговаривала Ирина, — пропал, слова не сказал.

— А я, между прочим, такое видел..-заговорщицким тоном сказал он.

— Неужели ещё одного чимуанского заговорщика? — спросила принцесса.

— Да во дворце больше ни одного чиму не осталось. Только та рабыня..-Джайна поскрёб в затылке.

Ирина просто, молча, ждала пока мальчишка насладится моментом собственной значительности. Выдержав театральную паузу, Чаупи-тута драматично поведал всю подвальную эпопею. Чем больше он рассказывал, тем больше все хмурились. Мальчик доверял и принцессе, и Джайне, да и сам правитель был человеком вполне достойным.

— Мы с этим разберёмся, — сказал Джайна. Ничего в этом дворце не должно делаться за спиной моего приёмного отца.

— А Храм может остановить чиму, если они захотят его разрушить? — испуганно спросил Чаупи-тута.

— А чей-то любопытный носишка может быть поосторожнее? — ласково сказала Ирина. Крепко обняла мальчика и прижала к себе. Он тихонько стоял, боясь пошевельнуться и нарушить очарование этой неожиданной ласки.

Когда солнце опустилось за горизонт, небольшой отряд двинулся в сторону границы.

26ноября-28ноября.

Дорога не доставляла хлопот. Только неожиданное простое удовольствие движения по новым местам, в компании прямых, чуть по-солдатски грубоватых, мужчин. Мы не раскладывали шатров, я не тряслась в носилках на плечах им подобных. С сострижеными волосами и в мужской одежде, спящая рядом с ними у одного костра, я, пусть и перестала вызывать благоговейный ужас, но, как бы, стала их товарищем. Все солёные шуточки, которые переводил мне Чаупи-тута, доставались мне наравне с другими и не носили никакого сексуального подтекста.

Мы с Пушаком тоже не провоцировали их особым отношением друг к другу. Я скорей вела себя, как брат Чаупи-тута. Причём не всегда старший. И ко мне относились не как к женщине, а как к мальчишке. По крайней мере, так мне казалось. Неприятности начались, как обычно, с моей любви к чистоте. Мы вышли к той самой речушке, в которой я купалась по дороге в столицу. И, естественно, мне захотелось удовольствие повторить.

Пушак был занят Чаупи-тута. Тот сбил палец о камень в самом начале пути и, никому не сказав, перемотал тихонько на привале. Туда попала грязь и рана воспалилась. Самому очистить рану нереально. Просто очумеешь от боли. Поэтому мальчик получил горсть листьев коки, для лёгкого обезболивания, и Пушак занялся его ногой.

Я, не желая наблюдать неприятное зрелище, решила, наоборот, сделать кое-что очень приятное. А именно поплавать. На всякий случай, если кто-то из мужчин выйдет на берег, я оставила на себе нижнюю рубаху.

Вода, конечно, далеко не как в дворцовой купальне. Но смыть с себя запах дороги и пота, и просто расслабить уставшие мышцы и полежать на воде, разьве это не удовольствие? Я раскинула руки и смотрела на синее-синее небо, в котором высоко-превысоко описывала круги большая хищная птица. Кричала акака в кустах и трещали какие-то насекомые. Я чуть было не заснула. Вода колыхнулась и плеснула мне на губы. Я испугалась, может кайман. Но они же водятся только на Амазонке. Но в воду явно нырнули, и я поплыла к противоположному берегу хорошим техничным кролем. Если это балуется Пушак, пусть попробует догнать. Кто-то за спиной вынырнул, схватил воздух и снова нырнул. Стоя у самого берега, но не выбираясь из воды, я почувствовала движение и отступила. Всё же лучше видеть врага и защищаться на твёрдой земле.

Это был воин из нашего отряда. Я знала, что он пришёл в столицу из приморской деревни и плавал, как рыба. Он мог бы догнать меня в воде. Ростом парень был ненамного выше меня. Чанка вообще невысокие. Но крепкие. Он стоял по колено в воде обнажённый и шарил глазами по моей прилипшей к телу рубахе, которая ничего не скрывала, наоборот делала женское тело ещё более притягательным. Он что-то сказал и нехорошо улыбнулся. Я медленно отступила к кустам. Не знаю что он подумал, но улыбка стала ещё шире. Я поняла, что бы я не говорила, а драться прийдётся. Мокрая рубаха только помешает двигаться. Я заприметила возле куста круглый камень, как раз нужного размера. Удобно ляжет в руку. Подошла поближе. Парень не спешил. Я была в его власти. К моему сожалению, он не был среди тех солдат, которые видели сожжённого чиму. Его вообще не было в том походе. Поэтому и направили. На свежачка. Но и я не была вооружена. Не чувствовала в них врагов. А этот красавчик, приятный парень, никогда бы не подумала. Но и он, очевидно не думал, что делает что-то плохое.

— Уходи, — без большой надежды сказала я и протянула руку на тот берег. Солдат покачал головой и облизнул губы. Тогда я сделала вещь, неожиданную для него. Медленно сняла через голову рубаху. Глаза у воина вспыхнули, он застыл на мгновение. Я присела на корточки, опершись рукой о примеченый камень. Парень шагнул ко мне, я вскочила, изо всех сил хлеснула по глазам мокрой тканью и ударила камнем по голове. Он упал, как куль. Я переплыла речку. Как следует выкрутила рубаху. Надела верхнюю. Подошла к стоянке и молча села у костра. Пушак заканчивал перевязку. Чаупи-тута кривился от боли. Тут амаута увидел моё лицо и окаменел. У него заходили желваки. Кусты зашевелились и из них вывалился голый солдат с разбитой в кровь головой. Солдаты у костра заржали.

А я показала шаману кулак из под полы.

Чаупи-тута ругал себя почём зря.

— Как же так, а ещё будущий целитель, за простейшей раной на ноге не уследил. Сбить-то палец всякий может, обычное дело. Только вот за раной проследить, он сам должен был. Ну, что уж говорить.

Появление солдата, одетого только в дырку на голове, его позабавило мало. Даже он догадался, что Ирина к этому наряду руку приложила. Сейчас, в сутках от границы чачапойя, нехватало, чтоб Пушак взбесился. Он видел как его заколотило.

Но общий приступ весёлости разрядил обстановку. Хотя из десятка, сопровождающих нас солдат, только трое были в предыдущем походе, но разговоры между ними не могли не ходить. И как бы Ирина не переодевалась и не притворялась шаловливым мальчишкой, для мужчин она продолжала оставаться красивой женщиной.

Может и ещё кто-то попробовал бы завалить её в кустики, но каждый из них, по своим причинам не стал этого делать, хотя и был не против. Но, в таком случае неудача, да ещё такая явная, вызывает только смех над неудачником, да ещё внутренний вздох — хорошо не я вляпался.

Молодой солдат, кроме того, ещё не вошёл в братство тех, кто был вместе в разных серьёзных заварушках. Он только недавно нанялся в армию правителя. Раззява деревенская. С женщиной не справился.

У шамана хватило выдержки не накалить обстановку ещё больше. Только глянул на Ирину. Вот сидит, травку жуёт. Исподтишка кулак показывает. Не лезь!

— Ударился? — только и спросил он у, мотающего башкой, горе-воина. — Головку перевязать?

Солдаты заржали ещё громче.

— Одеться забыл! — крикнул один из них, вставая. Он взял за локоть товарища и повёл обратно к реке. Это был старый воин, который руководил десятком.

Вернулись они вдвоём. Одетыми. В обе рубахи. К ране на голове добавился фингал под глазом. Пушак глянул на ссадину и плеснул на неё из бутылочки, которой только что пользовался для моей раны.

— Были б мозги, голова болела б, — сказала Ирина и потянулась за картофелиной в костёр.

Солдаты её не поняли, а Пушаку шутка настроение подняла мало.

Вечером решили отдохнуть. У Чаупи-тута нога сильно болела. Ирина улеглась между ним и шаманом и быстро засопела. Мальчик не мог заснуть, ранку на пальце дёргало.

Постепенно сон всё же сморил его. И на этот раз один из его “необычных”.

Высокие терракотовые стены. Старик чиму достаёт из огромной печи, с чёрной от копоти внутренней поверхностью, статуэтки, чаши и кувшины маслянисто-чёрного цвета. Ни одного простого и гладкого предмета обихода. На каждом, какая-то жанровая сценка из жизни. Изображения людей, гораздо реже животных. На многих мужские пары занимающиеся любовью. Все эти вещи на носилках несут в храм рабы. От продажи части из этого товара, прийдут средства на еду и одежду для учеников. Храмовая стена похожа на желтое осиное гнездо своим ромбовидным узором. Внутренние дворики засажены деревьями, и, под сросшимися кронами, густая тень. Здесь темно даже в солнечный полдень. Так и должно быть в храме Тёмной луны.

Шаман, в высоком колпаке на совершенно лысой голове, выбирает предметы с любовными сценами и несёт в квадратный двор с водоёмом. Вечер. Луна отражается в воде. На стенах здания, в нишах, появляются новые ритуальные сосуды. Каждый из них мальчики могут использовать как пример. Пары жрецов-убийц должны быть связаны не только смертью, но и любовью. Каждая из них тщательно подобрана и с младенчества растёт вместе. А занятия сексом — очень нужная эмоциональная замена несуществующей семье. Если мальчики недостаточно усердны в занятиях, их разлучают на время.

Ночь — час упражнений и учебных боёв. Под звёздным небом и внимательным оком Матери-Луны, грациозно сражаются пары мальчиков и взрослых мужчин. Они дерутся обнажёнными. Их вещи, пара сандалий и сосуды с ритуальным напитком: кровь смешаная с пальмовым вином, ровным рядком разложены у стены. Закончив занятие, они входят в водоём по пояс и поют песнь Луне. Воющие звуки напоминают песни горного волка в зимнюю ночь. Он тоже поёт луне свою песню.

Только в отличие от животных в песне человека всё же можно услышать осмысленую речь.

Пять пар, зрелых сильных мужчин, готовы к дальнему пути. Шаман даёт им последние наставления. Цепочкой, действительно похожей на волчью стаю, преследующую гуанако, они выходят в ночь.

29ноября.

Отряд приграничной крепости возвращался из ежедневного рейда вдоль своего участка границы чачапойя. Мы встретились у подножия холма, на котором, как на самой возвышеной стратегической точке здесь, построена крепость Акангау. Она была названа так из-за, селившихся в окрестностях, чёрных соколов, носивших это имя.

Нас передали, что называется, из рук в руки. Крепостной шаман, тот самый у которого я выцыганила кинжальчик, обрадовал меня подарком. Кинжал с моим собственным знаком. Представляете, теперь у меня есть свой знак среди шаманов чачапойя. Конечно без настоящего посвящения это скорее комплимент, но форма, полая ручка для яда, всё как у настоящего. Тот к которому я так привыкла, пришлось вернуть. Старый шаман и так нарушил правила, отдав кинжал посвящённого в чужие руки.

Все отличительные знаки, на ритуальном оружии и заколках для одежды, делали из бирюзы разных оттенков. Заколки, как знаки дружбы и взаимопомощи, шаман мог отдать, кому посчитает нужным. Их и понаделать можно сколько захочешь. А кинжал у каждого свой. Даётся после похода в Храм, вместе с новым именем. У знаков своя иерархия. Хищные животные и птицы — знаки высших. Вот у Пушака кондор. На моём новом кинжальчике был знак вне категорий — фигурка девушки из светло-голубой бирюзы на фоне золотого солнечного диска, с короткой бахромой острых лучей.

Совсем юные воины, под командованием ветерана, были похожи на птенцов при страусе. Деловые желторотики вокруг высокого широкоплечего воина, взгляд которого ни на секунду не теряет цепкости. Они подражали ему в манере разворота корпуса с легким сгибом колен. Как-будто, в любой момент, готов выстрелить тугой пружиной. Сегодняшнюю ночь мы проведём в Акангау. Здесь собрался совет старших шаманов. Хотели “послушать отчёт” Пушака о путешествиив Чанкай. И у амауты таки было, что им порассказать.

Нам дали поесть и передохнуть с дороги. Но недолго. Сведенья долны попадать куда нужно и в нужное время. Мы все трое были во время самого “отчёта”, но совещание большие головы проводили без нас.

— Ну и ладно, не очень-то и хотелось, — обижено думала я. — Как моя вывеска нужна, так попользуемся, а, как в большую политику, нос не дорос. Чаупи-тута тое маялся от любопытства.

— Вот бы подслушать, — толкнул он меня в бок. Манеры братишек, принятые в походе, всё ещё оставались в ходу между нами.

— А как? — тут же отозвалась я шёпотом, вроде нас кто-то мог услышать.

— А там тропочка такая за домом и кусты. И окошко туда выходит. Мы пробрались в заросли под окном, осторожно раздвигая ветки и устроились под самым окном, присев на корточки у стены.

Голоса слышались глухо. Говорили на языке Храма, что, меня лично, очень даже устраивало. Воины, конечно не поняли бы, но для нас с Чаупи-тута — самое оно.

Большинство присутствующих жрецов было мне не знакомо. Кого-то я видела на празднике в Куэлап, кого-то по дороге в городах, которые мы посетили, но по голосам я могла узнать только двоих-троих. Кроме Пушака конечно. Как раз он и говорил сейчас.

— Меня не пугает что чиму могут добраться до Храма. Все мы знаем, что он не пропустит вовнутрь чужую кровь. А о стены чиму могут биться хоть головой. Я не думаю, что они идут в Храм. Но сам город… он может указать путь к сердцу Звезды.

Я вопросительно подняла брови, глядя на Чаупи-тута. Мальчик недоуменно пожал плечами.

— Вакралла, как и другие воины никогда не были на территории Мёртвого города. Но он мог выдать чиму место, до которого воины провожают отряд Ждущих посвящения. Чиму могли бы узнать местоположение города от шуар. Если бы попробовали с ними договориться. Но чиму не знают языка шуар, да и говорить с ними они не станут, — шаман Атумпукро был одним из тех, с кем я успела пообщаться и голос его узнала.

— Скорее всего их просто сожрёт сельва. Жрецы-убийцы тренированы охотится на людей в городах, максимум в окрестностях, но дикая сельва опасна даже для наших людей, у которых всё же есть опыт путешествия в таких условиях, — незнакомый голос принадлежал старику. Впрочем Пушак, среди высших, был, едва ли, не самым молодым. Ещё один незнакомый жрец казался мне либо младше, либо одних лет с ним.

— Какие бы опасности не грозили нам: чиму, шуар, сама сельва или другие люди леса, нам всё равно прийдётся искать Сердце. Город-исток, где наши предки оставили Камень-ключ, можно найти по указаниям карты Мёртвого города. Но есть только один шанс изменить судьбу народа — в год Звезды Магов, — старый шаман маленькой крепости даже не был высшим, судя по его тотему. Почему же он так властно взял инициативу разговора? Похоже старичок не так прост, как мне казался.

— Я думаю, — сказал Пушак, нам прийдётся взять с собой детей богов. Возможно, на время поисков Сердца, прийдётся оставить их в Мёртвом городе, с юными Ждущими и кем-нибудь из высших. У нас может не хватить времени возвращаться за ними или вести вторую группу и рисковать жизнями ещё нескольких Ведущих.

Мы дойдём до города, сверимся с картой и на месте будем решать, кто пойдёт за ключом. Я только не понимаю, знают ли чиму о времени Звезды и о ключе. И, если знают, откуда?

— У Храма тёмной Луны, есть свои кипу со знаниями богини. В прошлом круге Храм Солнца и Луны был общим. Потом шаманы Луны захотели изменить существующий порядок, отделились и свой ключ забрали с собой. И в прошлый час Звезды воспользовались им. Но сделали всё не совсем правильно. Судьба приверженцев Луны изменилась, но ключ они потеряли. Поворот разрушил его. Они знают о нашем ключе, но, очевидно, думают, что он в Храме и хотят до него добраться раньше нужного часа. Воспользоваться им они не смогут, даже, если и найдут. Но и мы потеряем такую возможность. По словам Аари, час звезды наступит как раз в месяц цветов, когда дети богов смогут вернуться обратно, в своё время. Ты понимаешь, что их должно быть шесть, ровно столько, сколько пришло, иначе может случиться страшная катастрофа для нашего племени, — крепостной шаман говорил с Пушаком мягко, как бы убеждая, но понимая его боль.

Ну, вот, для нас всё и решилось. И не надо мучаться сомнениями. Любовь-не любовь, а я должна буду уйти. У меня в груди застрял ком.

— А если кто-нибудь из них погибнет по дороге? — голос самого молодого шамана я узнала без труда.

— Я не дам этому случиться, — Пушак говорил отстранённо и холодно. — Есть моя жизнь и жизни Ведущих. И каждый юный, желающий посвящения, примет судьбу данную Храмом. На самый крайний случай, если всё же произойдёт что-то подобное, один из нас заменит погибшего и уйдёт между времён.

— Что сказала Аари, если нам не удасться изменить судьбу племени в этом круге, у нас есть ещё один? — молодой хотел расставить все точки над i.

— Нет, — носитель ламы покачал головой, — только, не спрашивай что будет. Ты же знаешь, предсказатели только говорят, что и когда нужно сделать, если требуются перемены. Говоря о том, что случится, мы закрепляем судьбу. Мы же могли обратиться к детям богов и узнать, что ждёт племя в их будущем. Но тогда судьба чачапойя не сможет быть гибкой и предсказатели потеряют точки, где смогут её изменить.

— Скажи, Верховный, — я зажала рот руками, оказывается он не просто высший, а Верховный! — а поворот ключа изменит судьбу всего мира? Пушак старался говорить спокойно, но был явно взволнован.

— Обряд поворота ключа, данного нам Инти, касается в основном судьбы чачапойя. Может быть волна, коснётся наших соседей, но, чем дальше от места Храма, тем меньше будет изменений, волна быстро угаснет. Она не коснётся того народа откуда пришли посланники. Я ведь правильно понимаю, тебя это волнует? Ты высший и должен понимать, что любовь к женщине тоже зачем-то даётся нам богами. Прими судьбу, данную Храмом, и он решит, суждено ли вам быть вместе.

— Ну, вот, теперь наши отношения обсуждаются на Совете старикакашек, а меня оттуда просто вышвырнули. Сиди на попе, жди, что Храм решит, — злость меня просто распирала. Из глаз текли слёзы, я даже забыла, что Чаупи-тута рядом. Но он тряс меня за плечо, показывая на примятую дорожку в кустах. Я опомнилась. Старики зашевелились. Очевидно, “разбор полётов” закончен.

Мы тихонько выползли из укрытия. Чаупи-тута вытер мои злые слёзы и потащил в другой конец крепости. Ну, да, типа, гуляем.

Я уселась на край стены, которая служила продолжением холма. Под ногами метров 80 до подножия. Настроению соответствовало. Мне хотелось побыть одной. Но мальчишка упрямо уселся рядом и тоже свесил ноги над краем, как-будто показывал, что разделит любое моё решение. Да нет, бог с вами, не подумайте, что я собралась сверзиться со стены. Мне было больно. Гораздо больнее, чем тогда, когда у меня был выбор. Но жизнь: счастливая, несчастная, какая угодно — это жизнь и прервать её величайшая глупость и неблагодарность. Два качества, которые я считаю наихудшими. Кто-то станет со мной спорить и выискивать другие. Это его право. Я же считаю, что глупый друг, может навредить тебе, хуже умного врага. А неблагодарность — лишает нас желания совершать добрые поступки. Вот и все мои аргументы.

Впрочем, думала я, в тот момент, совсем не об этом. И даже не о ребёнке. Пушак сказал мне, что, скорее всего, никогда не сможет иметь детей. Женщина, теряя мужчину, часто, хочет оставить себе, хотя бы, его ребёнка. Я считаю это неправильным. Эгоизмом. Мы рожаем детей, чтоб они были счастливыми. А не для того, чтоб делать счастливыми нас. Это приходит само собой, если наши дети счастливы. Для родителя, отпустить ребёнка — самое большое испытание на зрелость. А женщине, которая подменила любовью к ребёнку, любовь к мужчине, отпустить выросшее чадо вдвойне тяжело. Я такого не хотела.

Мои мысли были о том, что, если нам отведено такое малое время для счастья, я должна побороть эту глупую злость на Пушака, которая разрывала меня сейчас. Он тоже страдает. Может быть, даже больше меня. Печаль уходящего, всегда меньше, чем печаль остающегося. Проверено. Ни он, ни я, не умрём, расставшись. Но и счастливы, беспорно, будем намного меньше. Тогда, пусть столько времени, сколько дал нам бог, мы будем добрыми и чуткими друг к другу. Я вздохнула. Чаупи-тута накрыл мою руку, своей маленькой ладошкой. Господи! Пусть когда-нибудь у меня будет такой сыночек. Но, только при отце, который нужен ему не меньше матери для счастья.

Я, преувеличено аккуратно, повернулась и опустила ноги на дорожку. Подала руку мальчику и мы пошли вдоль стены, любуясь на горы в облаках и солнце, садящееся за эти горы. Пусть прийдёт ночь. Хотя бы кусочек, каждой из них, оставшихся, достанется моему любимому мужчине.

Я ничем не показала шаману, что слышала весь разговор. Но в этой нашей близости, не было обычной игривости. Я была дерзкой и жадной в желаниях. Он же, сегодня, был, наоборот, преувеличено нежен. Его пальцы едва дотрагивались до моей кожи. Он принимал мои жаркие страсти, с покорностью юной невесты. И отзывался на каждое движение моего тела. Мы одновременно дошли до самой высокой точки и я тихонько заплакала, опустив голову на его плечо.

Чаупи-тута ждал чего-то необычного от подслушанного разговора. И он это получил. Горе Ирины было ожидаемо, и он изо всех сил сочуствовал и ей, и учителю. Но, когда они занялись обычными делами, делая вид, что ничего не произошло, его мысли повернули совсем в другую сторону.

— Почему я ещё такой маленький? Меня в этот поход не возьмут точно. До времени посвящения ещё почти столько, сколько я успел в этой жизни прожить. Целая вечность! Такое событие! Год Звезды магов… Он слышал, от своего первого учителя, что год Звезды завершает Круг Богов, который составляет 252 полных года. До следующего мне не дожить. Хотя некоторые шаманы доживают до девяноста, даже ста лет, но чтоб столько… А я хочу всё увидеть. Я должен уговорить учителя взять меня с собой. В, конце-концов, даже правитель подарил мне взрослую рубаху. И Храм пришёл ко мне во сне. Я получил язык богов. Значит, можно сказать, что прошёл посвящение. И, если меня с собой не возьмут, я всё равно убегу и пойду за ними. Один. Как во сне, который мне снился. Только, вот… эти дикари, там. во сне. гнались за мной. Это было так страшно! Знаю! Я расскажу амауте свой сон и он возьмёт меня. Или запрёт. Несправедливо, когда жизнь взрослая, а тело детское, — топнул, в досаде, ногой мальчик.

На площадке у ворот молодые солдаты занимались со старшим воином. Чаупи-тута пристроился в сторонке и стал повторять упражнения за юношами. Занятия с Алексом помогли ему не выглядеть полным неумехой. Когда ему представлялась возмоность, он старался делать те упражнения, которые, для его развития, подобрал тот ещё в Куэлап. Но в последние дни, в длинном походе в Чанкай, было как-то не до этого. Сейчас ему хотелось почувствовать силу и ловкость своего юного тела. Молодёжь улыбалась, но никто не поддевал и не насмехался над ним. А, когда в перерыве он показал несколько приёмов, которым он выучился, тренируясь рядом с нами, даже удостоился одобрительного кивка старшего. Тот заставил его показать приёмы ещё раз в паре с самым щупленьким из парней и поблагодарил, сказав, что научиться чему-нибудь новому можно даже у муравья.

Для маленького мальчика, комплимент был сомнительным, но Чаупи-тута пообещал себе во всём выглядеть взрослым.

— Учитель может быть маленьким, но знания всё равно всегда больше учителя, — важно сказал он.

Воин улыбнулся и потрепал его по щеке.

К ним подошёл молодой шаман. Чаупи-тута глянул на его кинжал. Ого! Голова волка! Надо будет распросить учителя, чем отличился этот совсем молодой мужчина, чтоб получить в таком возрасте знак высшего.

— Ты тот самый мальчик, который ходил в Чанкай? — спросил он удивлённо. — Да ты совсем крошка.

— Большими нас делают большие дела, — повторил мальчик фразу, которой мама успокаивала его, когда он жаловался ей на свою худобу и недорослость.

— Справедливо, — заметил шаман. — И о делах твоих я наслышан. Они и вправду больше тебя.

— Но могут стать ещё больше.

— Могут. По крайней мере, Аари… — он вдруг замолчал. — Ты должен много учиться, малыш. Тебе достался очень хороший учитель. Он внезапно отошёл. У Чаупи-тута осталось ощущение недосказанного, сродни червячку голода в желудке.

Он хотел было попроситься в поход, о чём намекнул своей фразой, но вовремя вспомнил, что слышать-то о походе он не должен был. Чтож, подождём более подходящего момента.

Совсем стемнело. Ветеран с седыми висками и звёздочкой шрама на щеке раздавал у костра похлёбку молодым солдатам. Он позвал мальчика и подал ему глубокую глиняную миску с загущённым киноа картофельным супом и круглой маисовой лепёшкой. Муку для них растирали тут же на дворе. Сначала на большом плоском камне крошили зерно тяжёлым булыжником в форме полумесяца. Потом камнем, похожим на длинное яйцо, растирали в мелкую пыль и сбрасывали на мездровую сторону ламьей шкуры. Тут же юноша замешивал тесто в круглом горшке и пёк лепёшке на глиняной полукруглой печке с маленькой дверцей-дырой, в которую совали пучки жёсткой высушеной травы и ламий сухой навоз. Здесь было уже гораздо холоднее, чем на чанкайских просторах и мальчик подумал, что не отказался бы от коротких по колено штанов, которые носили воины. Его пробирал ветерок и он пошёл искать место для ночлега.

Им выделили отдельный домик на территории крепости, но он не хотел мешать учителю и Ирине и пощёл в казарму к молодым солдатам.

Перед сном, он рассказывал им про убийц-шаманов, тайные подземелья дворца правителя и историю любви приёмного сына правителя и принцессы Юнки. Конечно, он говорил не всё. Где-то приукрашая, где-то пряча секреты, которые не положено знать воинам, он всё равно давал им почувствовать атмосферу сказочного приключения, которых, в силу молодого возраста, им пройти не довелось. Юноши слушали со смешаными ощущениями интереса и зависти. Чаупи-тута закончил рассказ, полежал в темноте и, незаметно для себя, заснул.

30ноября.

В городе, который мы покидали с чанкайской армией, я рассчитывала увидеться со своими. Но только Ахау, со сломанной ногой, оставался здесь из всего нашего отряда. Шаманы уговорили ребят продолжить поход, по городам чачапойя, детей Солнца, дав им другого провожатого. Так что, встретиться с ними мы должны будем только в крепости на границе сельвы. Мы же вернёмся прежним путём, правда, с заходом только к родителям Чаупи-тута и, возможно, Пушак ещё не решил окончательно, к предсказательнице Аари. В Куэлап у него ещё были дела, да и подготовиться, как следует, к путешествию в сельву, он был обязан. Нужен был новый запас всяких лекарственных средств. Оружие. Средства защиты от людей, зверей и насекомых.

Мы ненадолго задержались в городе. Поскольку пришли туда только во второй половине дня, остались заночевать и поговорить с Ахау, за которым соскучились и я, и Чаупи-тута, и Пушак, который всегда с ним был очень близок. После рассказа о том времени, которое ребята провели после нашего ухода, мы оставили давних друзей вдвоём. Потом, наверное, они хотели поговорить о своих клановых проблемах. Всё, что нам было нужно знать, мы с Чаупи-тута уже узнали, поэтому пошли просто погулять по городу.

Наши примитивные подкидные доски-катапульты дети превратили в качели, думаю, не без подачи моих друзей. Глиняные горшки, с нашим вариантом “греческого огня”, так и не покинули запасников. Но состав, я уверена, был взят шаманами на заметку. Может быть оттуда следы огня в современной крепости? Я не вполне уверена в последовательности событий. В нашем случае, что было раньше, курица или яйцо, вполне актуальное сомнение.

Пушак отдал нам мешочек с раковинами, которые чанкай использовали, для оплаты. Тогда в столице, мы не успели потратить их. Здесь, в местах, где объединения ремесленников выставляли свой товар, на них тоже можно было купить какие-то вещи. Чанкайские “деньги” свободно менялись на кату на чанкайские же товары. И тут, в городе, близком к границам их государства, на рынке часто появлялись люди правителя со своими изделиями и продуктами питания. В более тёплом климате, чанка выращивали томаты, перец, кабачки и авокадо. Все эти продукты были редкостью у чачапойя. Но из-за трудности перевозки, продавались только на приграничных кату. И то, нечасто. Мы сменяли вкусняшек, для больного друга и купили ещё одну, хорошо выделаную, шкуру для мокасин. Мальчишка, после сбитого в сандалиях пальца, решил попробовать новую обувь. Поэтому долго искали подходящую шерсть для носок. А среди швейных принадлежностей рабынь во дворце, я таки выискала толстые костяные иглы, которые слегка затупила и превратила в пятёрку спиц. Чуть кривоватых и не особенно удобных. Но на безрыбье и кукуруза — колбаса.

Вернувшись, я учила Чаупи-тута вязать. Мальчик так старательно относился к любой учёбе и так смешно расстраивался, если у него не получалось, что я с трудом сохраняла серьёзность, чтоб не отбить у него охоту к дальнейшим пробам. При этом сама так увлеклась, что связала половину носка для мальчишки прежде, чем стало совсем темно. А, в темноте, я могла бы вязать ровную часть, но можно сделать ошибку на пятке. Переделывать я терпеть не могла. Поэтому оставила работу на другое свободное время.

Ахау смотрел на нашу возню с удовольствием. Наше “братание” продолжалось. Бросив клубки в корзину, мы начали разминать, уставшие с непривычки, спины в шуточном сражении. Чуть не опрокинули жаровню. Потом я взяла для Пушака по одному прикупленому овощу и пошла в нашу комнату. В конце-концов, он тоже имел право на процент с опустошённого нами кошелька. Будет что сказать, если спросит, что я себе купила. Скажу — вкусняшек. А зачем мне себе что-то покупать?

Всё равно не пригодится..

Пушак пришёл, когда я уже задремала. Всё свои дела решал. Мужчина везде мужчина. Сначала дела. Любовь потом. Захотелось подуться немножко. Сделала вид, что сплю. Не поверил. Прижался горячим телом. Все мысли вон. Потянулась к нему губами и голова кругом. Никогда не надоест его привычка сначала целовать уголок рта, а потом ловить губы так, как-будто черешню с веточки. Наше время, любовь моя. До самой Звезды Магов. Провалиться ей в чёрную дыру.

Чаупи-тута есть что показать маме. Сегодня Пушак сказал ему, что на обратном пути зайдём туда, непременно. Может даже с Ириной для неё в подарок носки свяжем. Слово какое смешное. У чачапойя носок нет. И слова нет тоже. Жалко, что при свете жаровни он ещё немножко повязать не сможжет. У него уже начало получаться. Правда Ирина сама в основном всё делала. Спицы-то одни. Надо ещё сделать.

Ахау ещё не спал. Надоело ему. Когда их не было, только Вайта всё время ухаживала за ним. Оказывается у нашей спасённой такое красивое имя — цветок. О малышах её позаботились шаманы. Время прощания прошло и теперь её детей похоронят в городе предков. Они сблизились. Ахау и Вайта. Хотя время для чего-то большего ещё не пришло, но ей нужна была привычная работа. Готовить еду, стирать, даже умывать, ей, вечно ходившей за больными детишками, было не в тягость. И парень, ещё не знавший женщины, принимал заботливые руки на своём теле и привычно подавлял желания. Она, хоть и несколько старше его, всё ещё была молода и красива.

— Скажи, — спросил Чаупи-тута, а почему у высших шаманов знаки хищных зверей и птиц, а у Верховного всего лишь лама.

— А откуда это ты знаешь кто у нас Верховный? — удивился Ахау.

Чаупи-тута понял, что проболтался.

— Случайно услышал, — слукавил он. — А что это разьве тайна?

— Ну, раз уж случайно услышал, то не болтай. Верховному доверено слишком многое, чтоб подвергать его опасности.

— А почему же тогда он живёт в крепостишке, на самой границе?

— В крепости находятся только воины. Чужого сразу видно. Это не город, где куча людей, приходят из сёл, других городов, даже государств. В крепостях есть тайные ходы, через которые могут уйти те, кто не должен сражаться, или воины, в совсем безвыходных ситуациях. Легче отстроить крепость, чем вырастить хорошего воина.

У мальчика была ещё куча вопросов, но задать их так, чтоб не выдать себя не получалось. И он перевёл тему.

— Ахау, тебе нравится Вайта? — он смутился. — Это ничего, что я спросил?

— Ничего… Ты не сказал ничего плохого. Наверное нравится. Но ей ещё не пришло время полюбить другого. Она занимает руки, чтоб освободить голову. Ещё жива память о потеряном. Да и я не уверен. она потеряла детей. ей так нужно заполнить это место в сердце любовью. Я молод, может быть сумел бы дать ей одного ребёнка. Но моё время уходит. А я, до этого, не встречал девушки, с которой хотел бы просыпаться по утрам.

— А с ней хотел бы? — Чаупи-тута наклонил голову. — Я помню, как мама по утрам вставала, смотрела в окно, как восходит солнце, а отец подходил к ней сзади, клал подбородок на плечо и обнимал так мягко и нежно, как-будто боялся сломать.

— Твои родители любят друг друга, — с лёгкой завистью в голосе сказал Ахау. Ты нарисовал картинку, которую, я хотел бы дать своему сыну поутру. Вот откуда ты такой чувствительный и чуткий. Дети рождённые от любви — талантливы.

Чаупи-тута вздохнул.

— А как же учитель и Ирина? Что будет с ними и с их любовью?

— Наши чувства любят задавать нам вопросы, но не любят давать ответов. Я не знаю, мальчик. В любовь между двумя может вмешаться только бог. Укладывайся, завтра вам рано вставать.

Чаупи-тута лёг, натянул одеяло до подбородка и начал звать сон. Ему хотелось научиться видеть сны, когда пожелает. Он вспоминал город в сельве, и высокие стены Храма. Он не заметил, как заснул. Ему приснились крылья. Он смотрел, сквозь жёлтые глаза гарпии. Мёртвый город, оказывается, построен семилучевой звездой, с Храмом в центре. Один из лучей, направленый на юго-восток рассекала пополам каменная дорога, упирающаяся в глухой лес. Это была та самая дорога, на которой он видел ягуара. Это так необычно — видеть глазами птицы. Кроны деревьев с огромной скоростью промелькнули под ним и он ещё раз увидел кусочек дороги, мелькнувший внизу. Дальше деревья росли так густо, что только река или широкий ручей давали возможность увидеть что-то на уровне земли. Река несла кучку людей жавшихся на нескольких связаных брёвнах. Казавшихся чужими на, сотканом богом, зелёном лоскуте с тонкой коричневой ниткой реки.

С возвращением в горы вернулись дожди. Правда погода была достаточно тёплая, а дожди частые и короткие. Пушак торопил, но идти целый день в мокрой одежде малоприятно, и при первых признаках непогоды, мы, всё же, старались найти укрытие. В первый день ливень припускал четырежды. А ближе к вечеру насупилось в пятый раз. Мы как раз были недалеко от пастбища, где пастухи построили длинные навесы, под которыми и спали и готовили еду.

Дальше пойти всё равно не удалось, там решили и заночевать.

А причина остановки, простая и житейская, дала мне возможность увидеть самую удивительную операцию в своей жизни. Впрочем опыт у меня небольшой и чисто визуальный.

Один из пастухов, во время стрижки поранил палец и занёс инфекцию. Палец почернел до первого сустава и заражение грозило отвратительными последствиями. Пушак дал больному шарик, приготовленый из коки и золы киноа, которую он назвал лъипта, для обезболивания. Инструменты прокипятили, рану промыли крепким вином, настояным с перуанской мятой, и шаман очень ловко удалил палец до самой ладони. Края раны стянул и поднёс к коже крупного муравья. Тот прокусил своими жвалами оба края кожи. Вцепился, что твой бультерьер. После чего головку ему аккуратно отщипнули. Таким экзотическим швом он “зашил” рану до конца. Понадобилось с десяток насекомых. Сверху шов залили живицей дерева молье.

В качестве благодарности, пастухи зарезали для нас годовалого телёнка ламы. Тут тоже всё оказалось не просто так. Ритуал присутствовал в самых простых действиях. Пастух уложил телёнка на бок, поймав за хвост и заднюю ногу. Спутал конечности верёвкой и повернул голову на восток. В сторону солнца. Туда же плеснул первую миску крови. И ещё три, по другим сторонам света. Жертва богам.

Взрезав брюхо, пастухи съели по кусочку сырых потрохов. Чтоб быть здоровыми, как лама. Ламы и вправду болеют мало. Мы от сырого мяса отказались. Зато варёного поели с удовольствием. А то, что не пошло в котёл, досталось тёмно-серым короткошёрстым собачкам, с дико смешным желтоватым ирокезом от лба до загривка. Пастухи называли их виринго. Никогда таких не видела.

До города, где я встретила предсказательницу, ещё три дня пути. А деревня Чаупи-тута в двух часах от него. Этот город был родным не только для Аари. Пушак родился в том же доме избраных. Мало того, в тот же год. Тогда я ещё не знала этого. Пушак рассказал мне, когда планировали дорогу назад. Мать Чаупи-тута и её подруга, первая любовь шамана, родились там же, но шестью годами позже.

Несложные рассчёты подсказали мне, что, если Пушаку тридцать два, то матери нашего малыша поти двадцать семь. Она всего-то на четыре года старше меня. Его отец, на год моложе шамана. Молодые встретились, когда ей ещё пятнадцати не было. А после обряда совершеннолетия, сразу же поженились. Старший братишка Чаупи-тута, родился к её шестнадцатилетию. Кормят ребятишек здесь до полутора-двух лет и следующим она забеременела сразу, как перестала кормить. Чаупи-тута рассказывал мне историю своей семьи, пока я, время от времени меняясь с ним, чтоб мальчик тоже учился, вязала на привалах, начатые в городе носочки. Мальчик уговорил меня, чтоб они были связаны для мамы. Эта забота умилила меня, и я согласилась, без возражений. Ну сделаем чуть побольше. Мама у мальчика миниатюрная, как я поняла из его попыток показать на мне разницу в росте. А, поскольку я тоже не выше среднего… Он видно статью пошёл в мать. А вот брат его, по его словам, был в отца — крепкий и ширококостный.

Мы подумали, что мальчик был бы рад побыть наедине с семьёй, хотя бы сутки. Поэтому решили сначала отвести его в деревню. Рассказать о успехах сына (это всем родителям приятно) и вернуться в город. Заночевать там и поговорить с предсказательницей. У каждого, из нас двоих, были к ней свои вопросы. Но до города нужно было ещё дойти.

Вечером на стойбище забежала лиса. Пастухи страшно забеспокоились. Собак отозвали подальше. Лису тут же убили и, не дотрагиваясь, палкой запихали в огонь. Оказалось, они заподозрили, что лиса бешенная. Эти осторожные животные вряд ли зашли бы в стойбище, полное людей и собак, в нормальном состоянии. А бешенные лисы теряют осторожность. Пушак велел им привязать собак и утром осмотреть окрестности. У лисы могла быть пара.

Ночью дождь шёл ещё дважды. Даже гремело. Так что спали не слишком спокойно. Зато хоть не вымокли.

После следующего перехода и ещё одного мокрого дня, на ночёвку стали пораньше. Уж очень удачное местечко нашли. Пещера не пещера, но большое углубление в горе. Только топлива не было совсем. Одна трава. И редкий-редкий кустарник. Когда мы уходили с пастбища, пастухи подарили нам палку с несколькими надутыми высушеными пузырями от диких гуанако. Они громко трещали на ветру и пастухи пользовались ими, чтоб отогнать пуму. Они хорошо знали, что есть места, где с топливом напряг, а без огня ночью опасно.

Мы устали, но заснуть при этом треске было нелегко. Спали вполглаза. Для следующей ночёвки нужно поискать жильё. Ещё одна такая ночка, и мы свалимся от усталости.

Слава богу Инти, деревушка нашлась. И прехорошенькая. Небольшая, новенькая с иголочки, на берегу реки. Той же, которая в дне пути отсюда, проходит рядом с деревней Чаупи-тута. Шаман в деревне был. А значит нам создали все удобства. На пути туда, мы в неё не заходили, оставили в стороне. Не могли мы, на самом деле, обойти все посёлочки чачапойя.

Шаман, совсем молоденький, лет двадцати, не больше, совершенствовал полученые знания, на нескольких семьях. Молодых и, хвала богам, здоровых, которые, благодаря этим качествам, не так давно выстроили эту деревню в удобном месте, где нужны были только сильные руки, чтобы его благоустроить. В семьях, ещё даже не было детей. Очень уж тяжел был первый год, когда река и охота были огромным подспорьем, пока получили первый урожай. Огороды устроили на высоком берегу у реки, но насыпали уже и первую терассу.

Чаупи-тута, увидевший, с детства знакомую, реку, загорелся мыслью порыбачить. Я ушла за ним и, совершенно расслабившись, посидела на береку, как настоящая женщина чачапойя, с рукодельем в руках. Это я свои носочки имею в виду.

Пушак остался с юным последователем, который воспользовался удачей задать вопросы, что, даже при здоровых потенциальных пациентах, могут возникнуть. У него в перспективе были беременности, роды и детские болезни. Хотя, по большей части, индейские женщины рожают легко, часто сами, там, где застанут их роды. Но всякое может быть, и пример тому, уже и мне здесь пришлось увидеть.

Вечерняя зорька добавила мальчику пойманых рыбёшек. Мы возвращались в деревню, дождя, как такового, не было, но в воздухе вдруг возник влажный туман из мелкой водяной пыли, и в несколько минут наша одежда вымокла до последней нитки. Пришлось переодется. Рыбу отдали молодым гостеприимным хозяйкам, которые готовили на всех в большом глиняном горшке. Сегодня ночью они в первый раз воспользуются новым уака — жертвенником, который поставили у будущих террасных полей. Готовилось подношение Луне. По лунным циклам делают посадки. Луна помогает росту растений. Жертвенник использовался так же для приношений другим богам. Солнцу. Земле. Воде. Он представлял из себя большой плоский камень, который мужчины установили на ровной площадке у первой террасы.

Если река была нижней точкой долины, то её высокий берег полого поднимался до деревни. Домики ставили по тому же террасному принципу, выравнивая для них ниши-площадки. Дальше склон становился круче. На нём и начали строить лесенку террас. Ещё выше собирались выкопать водоём для полива и отвести туда ручей, что стекал в реку.

Для жертвы луне, выбрали ночь полнолуния. Так уж нам повезло здесь появиться. На камне уже стояла широкая чаша с водой. Ждали только часа, когда луна отразится в ней. Женщины стояли вокруг и пели, чтоб призвать богиню. Мужчины отбивали ритм, постукивая сухими кукурузными початками и их же использовали как трещотки. Просто тёрли друг об дружку и сухие зёрна тихонько трещали. Когда диск луны появился на воде, женщины пошли по кругу, зачёрпывая маленькими плошками еду из котла и “кормили” отражение похлёбкой. Потом мужчины взяли чашу и полили этой водой новое поле. Остальной похлёбкой угостили всех присутствующих. Женщины и мужчины сели спиной к спине и ели густой суп, где зерно, бобы и картофель варились целиком, закладываясь строго по очереди. Ни мяса, ни рыбы, в такой суп не клали. Их обмазывали глиной и запекали в углях.

Пили чичу. Все, кроме нас. Я, в принципе, не могла заставить себя пить эту гадость, Пушак просто не любил алкоголь, а употреблял только тогда, когда этого требовал ритуал. Тут все бразды правления были у молодого собрата, и шаман мог радостно пофилонить. Мальчишке я не разрешала наливать, принципиально. С крепкой поддержкой со стороны учителя. А, вобщем, празднование, в кругу весёлой молодёжи, удалось. Мне перевода не требовалось. Вполне хватило настроения. Впрочем, кое-какие слова, мне были знакомы. Да, не сравниться мне с нашим маленьким полиглотом. Да и стараться особо не хотелось. Каждая мысль об этом, напоминала мне о месяце цветов и нашем расставании.

В последние дни Чаупи-тута не видел снов. Да и спать удавалось урывками. Но сегодня, после чудесного вечернего праздника, с предвкушением завтрашней встречи с семьёй, он заснул глубоко и спокойно. Во сне он увидел светловолосую девочку. Её лицо показалось ему знакомым, но где он её видел, вспомнить никак не удавалось. Девочка стояла на пороге его дома и махала ему рукой. Поляны на горе вокруг его деревни были разноцветными.

— Месяц цветов, — подумал Чаупи-тута. — Я в это время надеюсь быть вместе со всеми, в Мёртвом городе. Чего бы мне это не стоило. Где же он видел эту девочку? Может это мама Альпа — богиня, покровительствующая нам, целителям, только такая же маленькая, как я. Богини неподвластны времени и могут быть старыми и юными, в зависимости от своей нужды. Может так она хочет показать, что люди растут тогда, когда не боятся становиться взрослыми. Как мало он ещё знает..

От Солнечных дверей, до своей деревни, он почти бежал. Пушак и Ирина остались далеко позади. Они вышли с рассветом и добрались гораздо быстрее, чем рассчитывали. Погода стояла чудесная. Был час обеда и семья должна была собраться за едой в доме. Мама вышла на порог и Чаупи-тута понял на кого была похожа девочка из сна. Мама ждала ребёнка. Он подбежал к ней, уткнулся головой в округлившийся животик. Она крепко прижала его обеими руками.

— Здравствуй, Танитани — горный цветок, — сказал он приложив ухо к животу матери. — Моя сестра родится в месяц цветов, мама.

На глазах матери показались слёзы.

— Как ты вырос, — только и сказала она.

Пушак и Ирина издали видели сцену трогательной встречи. Но слышать, о чём говорил мальчик они не могли. На порог выбежали брат и отец, которых позвала счастливая мать.

— Это учитель и Ирина — дочь Инти, — сказал мальчик, когда они подошли к дому. Вся семья приложила руки к сердцу, здороваясь и выражая признательность и уважение.

— Вы воспитали хорошего сына, — Пушак потрепал мальчика по волосам. — Лучшего ученика у меня ещё не было.

В доме Чаупи-тута достал из мешка наше общее рукоделье и похвастал матери, что это я научила его, как сделать такую необычную вещь. Он сам надел носки на ноги матери, встав перед ней на колени.

— Жаль, что у меня не хватило времени сделать такие же для всех. Столько всего случилось! Я расскажу вам. Учитель разрешает мне остаться до завтра.

— Надо же устроить наших гостей, — засуетилась хозяйка, но Пушак остановил её.

— Гораздо приятнее вам будет побыть вместе, без гостей. У нас есть очень важные дела в городе, мы вернёмся за ним завтра. Точнее, встретим его у Солнечных дверей. Проводите его туда к такому же часу.

Я не могла ничего сказать матери мальчика. Но обняла и поцеловала в щёку, прощаясь. Она вытерла слёзы и ясным взглядом посмотрела нам вслед.

Чаупи-тута был на седьмом небе от счастья. Вся семья слушала его, самого маленького, не выказывая ни малейшего недоверия к его сказочной истории. Даже старший брат, частенько поддевавший его раньше, не бросал недоверчивых фразочек.

В полночь, мама, как прежде сидела у его постели.

— Скоро тебе дадут другое имя, — шептала она. — Ты уже видел больше, чем все мы вместе. Я знаю, ты совершишь великие дела. И получишь замечательное имя.

— Мне нравится то, которое дала ты, — мальчик поцеловал мамины пальцы. — Полночь — время подходящее магам и предсказателям.

— Скажи, откуда ты знаешь про сестру? Я обязательно дам ей имя, которое назвал ты. — Мама склонилась и поцеловала его лоб.

— Я вижу сны. И разные вещи, которые должны произойти. Однажды я даже был во сне птицей. А Танитани приснилась мне вчера. Я не сразу понял. Даже думал, что она богиня. Такая же красивая, как ты. И горы вокруг цвели.

1 декабря-2 декабря.

По дороге в город, я вспомнила момент, когда мы заговорили о родине шамана. Тогда я подумала, что мы, вообще, почему-то, не говорили о нашей родне.

— Боже! — с ужасом подумала я. — А вдруг мне предстоят банальные смотрины. Или, наоборот, Пушак не хочет показывать меня никому, зная о нашем скором расставании. И то, и другое не добавляло оптимизма.

Амаута, как рентген, как-будто точно срисовал мои мысли.

— У меня нет никого, — неожиданно сказал он. Я промолчала. Он продолжил.

— Моя мама родила меня в пятдесят. Её уже нет в живых. Она родилась очень красивой. А потом заболела. Ута изуродовала её лицо. Она всю жизнь прожила в Доме избраных. Ухаживала за самыми тяжёлыми больными. Наверное, хотела умереть. Ни один мужчина не выходил за неё сразиться. Она думала, что боги так и не дадут ей детей. Но однажды пришёл воин, который потерял в сражении глаза. Ветеран. У него всей жизнью была война. Теперь у него не было шанса погибнуть в бою. Он сказал Старшей дома, что ему не нужно лицо, а нужен сын, которого он научит сражаться.

Старшая не стала устраивать боя. Просто пришла к моей матери и сказала, что у неё есть возможность родить ребёнка. Мать не думала ни секунды. Она не проходила посвящения. Женщина из избраных, не имеющая семьи, может жить при Доме до конца дней, но и уйти может в любой момент.

Они заключили серен-накуй. Испытательный брак. Он действителен до определённого срока. Иногда, чтоб убедится, что молодые подходят друг другу. Иногда, если есть сомнение в способности женщины родить. Сроки и причины могли быть разными. Они заключили договор до рождения ребёнка. Так и вышло. Мать умерла родами. А я выжил. И остался со слепым отцом. Пока был совсем мал, рос в Доме. Мать Аари выкормила меня. Потом отец забрал меня и упорно делал воином. Характер у него был нелёгким. И, страшные головные боли, после ранения. Он умер, когда мне было столько, сколько Чаупи-тута. Меня вернули в Дом. Старшая — Видящая — дала посмотреть меня Верховному. И я стал учеником шамана. Но навыки воина отец вбил крепко.

Я дала Пушаку первым поговорить с Аари. Они почти родня. Молочные брат и сестра. Им было о чём побеседовать и кроме политики и государственных дел. Когда он ушёл, Аари сама позвала меня. В городе у шамана были и дела, и приятели.

Прорицательница ждала меня в знакомой комнате. Как-будто и не выходила из неё с тех пор. Тот же антураж. Так же курится ароматный дымок над жаровней.

— Здравствуй, Юри. Хорошее имя дал тебе Пушак. — Аари, казалось, обо всём говорила с улыбкой. Что-то такое было в её голосе. Надо было назвать её не Аари, а Асири — смеющаяся.

— Мне тоже нравится. — Я грустно улыбнулась в ответ.

— Я вижу, твоя любовь не стала меньше. Скорее наоборот. Глубже. Уже не только тело, но и душа отвечает чувству шамана.

— От этого только хуже. Мне не надо говорить тебе, что всё это скоро закончится. И решать мне уже ничего не надо.

— Это почему же? — лукаво усмехнулась Видящая.

— Да потому, что я всё подслушала. Уйти долно столько же, сколько пришло.

— А ты не хочешь уходить? — лукавства в голосе ещё добавилось.

— Я не… Не хочу! — вдруг, удивляясь самой себе, крикнула ей в лицо. Её усмешка, почему-то, злила.

— Тогда верь. Чудеса случаются. Ты дочь богов и они благоволят тебе.

— Да, никакая я не дочь! — злые слёзы потекли из глаз. — Я хочу, чтоб мы были вдвоём, всегда!

— Только вдвоём? — она уже откровенно смеялась. — Поостороней в желаниях. Надоест ведь.

Тут, сквозь слёзы, засмеялась и я.

— Ты из моего папочки дурачка-то не делай, — в тон ей пошутила я, — разберётся уж как-то в моих желаниях.

Мы пили вино и я напилась. Откровенно, как давно не напивалась.

— Бедный Пушак, — пошатываясь тащилась я по коридору, — его нелюбовь к алкоголю и пьяная женщина — несовместимы.

Шаман поймал меня на пороге. Почти в полёте. Причём летела я. Башкой в пол.

Юри, — хохотал он, — такой тебя я ещё не видел. Он раздевал меня, чтоб уложить.

— А я разнообразная и непредсказуемая, — запинаясь на длинных словах, вещала я.

Оставшись в костюме Евы, я потянулась к шаману.

— Так нечестно, — заявила я, — мы не равно… — запнулась, забыв конец слова.

Почесала в затылке.

— Ты тоже должен быть голенький..

— Дурочка, — засмеялся шаман, — но потянул с себя одежду.

— Зачем пить, у меня от него и так голова кружится? — думала я, глядя на его стройные ноги с высокими икрами, узкие бёдра и плоский мускулистый живот.

Пушак стал на колено и, нагнувшись знакомо поцеловал в уголок рта.

Утром у моей головы стояла чаша с горячим бульоном. Я поморщилась. Но стала пить малюсенькими глоточками. Лучшее лекарство с перепоя на все времена. Интересно чья инициатива? Пушак или Аари? Вода для умывания тоже стояла в комнате. Все тридцать три удовольствия.

— Прости, дорогой. Наверное, такой ты меня тоже должен был увидеть. Для полноты ощущений.

Ньюста Аари проводила нас до двери.

— Я посмотрела в ваше будущее, Юри, — шёпотом сказала она.

— И что скажешь?

— Ничего… не скажу, — загадочно улыбнулась Видящая.

Мне оставалось только вздохнуть.

— Ну, да-ну, да, — чего-то подобного я от неё и ожидала. — Удиви меня. Фигушки я куплюсь на твои фокусы.

— Сколько бы раз не уходил из дому, это всегда одинаково тяжело, — думал Чаупи-тута обнимая маму. Отец с братом провожали его до Солнечных дверей. А маму он попросил остаться дома. Очень уж боялся заплакать, как маленький, при учителе и Ирине. А тут он вдоволь наплакался и позволил маме поцеловать его сто раз, наверное.

Брат, видя его слёзы, почти смирился со вчерашним триумфом младшего. Он весело болтал об общих друзьях. Хвастал, что на него засматривается соседская девчёнка. Отец шёл молча, изредка поглядывая на младшенького, с которого, с каждым последующим шагом, сползала пелена детства. Что-то незнакомое и недоступное появлялось в глазах. Когда он увидел две фигуры, идущие навстречу, он обнял отца и брата.

— Только твоя любовь даёт её жизни смысл, отец, — сказал он так, чтоб брат не мог услышать его. И отцу вдруг показалось, что через этого маленького мальчика, его сына, с ним заговорили боги.

А через минуту, когда, подпрыгивая, побежал навстречу своим друзьям, он снова стал весёлым озорным мальчишкой. Хотя малыш здорово подрос и стал заметно покрепче, всего-то за два, пролетевших незаметно, месяца.

Да, теперь его мешок не везли ламы, но ноги, попривыкшие к долгим переходам, несли его по тропинкам гораздо быстрее. Они прошли стоянку, где на них напали уари, задолго до захода солнца. Очень хотелось до темноты попасть в Куэлап. Но они пришли всё же затемно.

Ирине очень не хотелось идти одной в пустой гостевой дом. Они вместе дошли до школы. Конечно там не было Ахау. С остальными учениками он как-то не успел сойтись близко. Но зато там не было и Тупака. Он тихонько вошёл в спальню. Ложились в Храмовой школе рано. А Ирина ушла в маленький домик шамана, стоящий здесь же рядышком.

Чаупи-тута растянулся на постели. Пусть это приключение подошло к концу. Но его точно ждёт следующее. Уже совсем скоро.

3 декабря-5 декабря.

Время пролетело незаметно. Мы вместе готовились к походу. Чаупи-тута уговорил шамана взять его с собой до крепости. Говорил, что хочет побыть со мной побольше и, что ребят увидеть хочет тоже.

Вообще-то он просился и в Мёртвый город, но тут Пушак заупрямился. Дорога опасная, а он ещё совсем малыш. Те, кто хотят посвящения, идут к храму один раз в жизни. Если не становятся Ведущими. Их выбирают по жребию, среди молодых сильных мужчин шаманов. Они не только указывают дорогу, но и, как воины, оберегают молодёжь. Обычные воины идут до границы с шуар. По договору, если на их землю вступят воины, начнётся война. И тогда будет вообще невозможно водить отряды к Храму. Тогда, вождь, напавший на группу ньюсты Вилки, нарушил договор. И его поселение было наказано. Другие, чтоб не начинать войну, не вступились за них. Но шуар, всякий раз, когда ждущие идут к городу, рядом. И никогда не знаешь, не найдётся ли снова кто-то, желающий нарушить договор. Поэтому отрядам нужна охрана старших. Ведь маршрут и время, обычно, неизменны.

Но в этом году всё будет иначе. Шаманы, посовещавшись тогда в крепости, решили в этом году отправить отряд раньше, чтоб у Пушака и тех, кто отправится с ним, было время найти Камень-ключ. Как поведут себя шуар, остаётся неясным.

Из Куэлап пойдёт совсем небольшая группка. Две девушки из дома избраных и один из учеников Пушака. Ну и нас трое.

Не каждый из достигших пятнадцатилетия желал посвящения Храма. Мальчики попадали в обучение к шаманам путём Чаупи-тута. И очень редко судьба их менялась. Как, например, произошло с Тупаком. Дети избраных женщин из деревень возвращались в город на обучение. Но девушки в своём выборе были свободны. В пятнадцать они чаще всего выбирали семью. Как ни крути, а любовь в жизни человека важнее всего. Каким бы делом он не занимался, всё равно, душа счастья требует.

Поэтому наши сборы надолго не затянулись. В Куэлап задержались только из-за того, что всё равно бы пришлось в крепости ждать, пока соберутся группы из всех городов.

Заодно пытались выяснить ещё одну, интересующую нас вещь. История с Вакраллой закончилась неожиданно. Мы опасались более страшных последствий. Может быть, когда Чанкай заключил соглашение с нами, он решил, что Чимор станет его естественным союзником. Но просчитался. У чиму были свои планы. Да и силы за Вакраллой уже не стало. Но сестру ньюсты Вилки, жену Вакраллы, никто трогать не стал. У чачапойя, за свои проступки, каждый взрослый человек отвечал сам. Никто не стал бы перекладывать грехи вождя на его жену. Тем не менее, через несколько дней после его побега она исчезла из города. Шаман распрашивал у людей, но тайна пока не прояснилась. А характер у ньюсты Авак был не сахар. Любимый муж был для неё всем. Боги наказали её за зависть и своих детей она так и не родила. Сына сестры, вместе с мужем, пыталась использовать в своих целях. И ждать, от злопамятной женщины, можно не меньше бед, чем от самого Вакраллы.

Между мной и Пушаком, как я не сдерживалась, напряжение всё равно росло. Мы не говорили о предстоящем расставании. Просто радость от наших чувств постепенно уходила, как вода в песок. Нет, мы были очень нежны друг к другу. Может, даже преувеличено. И это вносило маленькую неискренность в чувства. Но как исправить это, не знали ни я, ни он. Наши ночи радовали тело и убивали душу.

Днём мы старались отвлечься на работу. Продумали весь наш поход до малейшей детали. Только я замечала, что мальчишка что-то темнит. Уже, немножко зная его неуёмный характер, я подозревала, что он ещё откозырится в этой игре.

Кто-нибудь, когда-нибудь, читая эти строчки, скажет, что она несёт, какая любовь.

Человек, привыкший жить в современных условиях, где только пальцем в кнопку ткнуть, бельё стирается, тесто месится. А кто-то и тестом не заморачивается, пойдёт в магазин, готовый тортик прикупит. Так вот такая женщина, от большой любви, станет тут на камнях кукурузу тереть. Это правда, бытовухой я тут, пока ещё, не заморачивалась. Кое-как бельишко перестирнуть, разьве что. В основном, как-то так получалось, что я тут на всём готовеньком. Скажете, каждый ищет, где жизнь полегче и побогаче. Вы в свой Израиль тоже за хорошей жизнью укатили. Есть и в этом правда. Только не вся. Родители наши ехали за лучшей жизнью для своих детей. У меня своих нет, я об этом и не думаю, пока.

А вот передача “играй гормон” в моём возрасте весьма актуальна. Для меня проснуться утром и хотеть мужчину, который лежит рядом, приятнее, чем выдумывать в каком месте у меня болит, чтоб ему отказать. В каждое время свои приоритеты.

А бытовуха, это да, может приклинить, только мы, со своим багажом знаний, всегда придумаем, как поленится. Размечталась… Домой, к повседневным проблемам. Но вот ведь и там, со своей ракетой в заду, я профессию выбрала с приключением. В журналистике, на вот то самое реактивное место, найти их не вопрос. Так что, может мне здесь самое место.

А, пока я рассуждала о бытовухе и тёрла очередную сушёную пакость для лекарств шамана, из дома избраных в Храмовую школу принесли обед. Так что, кукурузу за меня опять кто-то другой наготовил.

У шаманов и их учеников вполне достаточно занятий, чтоб ещё и обедами заниматься. А я примазавшаяся.

Мы обедали, не выходя из комнаты, где занимались заготовкой необходимых лекарств в дорогу. В помещение зашёл парнишка, ученик амауты, как раз тот, который должен был идти в Храм. Он подталкивал впереди себя юношу янакуна. Тот жался, не хотел идти, но, когда увидел, сидящего за обедом с нами, Чаупи-тута, как-будто даже обрадовался. Мальчик тоже узнал его.

— Привет, — вскочил он и замялся не зная, как представить нам своего знакомого. — Послушай, — наконец нашёлся он, — мы с тобой говорили, но ты так и не сказал мне тогда своё имя.

— Руми. Мама родила меня в дороге, на камнях, вот и назвали Камень. Но это моё детское имя. Настоящее мне долны были дать после первого боя. Теперь я просто янакуна.

— А я Чаупи-тута. Меня мама родила в полночь. И тоже назвали так, именно, из-за этого. Руми… Хорошее имя, ведь тебе его дала мама.

— Я сирота, — насупился парень.

— Я помню, ты говорил мне об этом. — Чаупи-тута повернулся к шаману.

— Ты слышал, учитель. Это Руми. Он уари. Из тех, что напали на нас в дороге. — Мальчик снова обратился к уари. — Наверное, ты хотел что-то сказать?

— Я искал тебя. Слышал, что ты вернулся. После того, как ты говорил со мной, мне интересно было узнавать о тебе. — Он потупился. — Ты сказал, что поможешь мне. Не верилось, ты такой ещё маленький. Но. Всё, что о тебе рассказывали, давало мне надежду. Когда вы ушли из города, я видел как женщина, жена вождя, бросила на крышу дома, где жили посланники богов, мешочек. Я достал его, хотел отдать, когда ты вернёшься. Но вас не было так долго, что. мне стало интересно. я посмотрел.

Он протянул грубосотканый из жёсткой травы мешочек. Не маленький, надо сказать. В нём было восемь фигурок. Куклы. Сшитые из полотна, примитивно раскрашеные лица, нитяные волосы, одежда из тряпочек. И всё же вполне узнаваемые. Это была наша шестёрка. Пушак в белой тунике с нарисованым золотым солнышком на груди. И маленькая фигурка Чаупи-Тута. Рядом с куклами завязаные чёрной ниткой лежали иголки от кактуса пейот.

— Ты так и нашёл их? — Пушак недоуменно глядел на связанные колючки.

— Нет, — парень покраснел. — Колючки были в куклах. Я выдернул их палочками, не касаясь, и связал чёрной ниткой. Наш деревенский колдун делал такое заклятие для врагов. Я искал для него кактус с четырьмя рёбрами. Он сказал, что такой — самый сильный. Я понравился ему, он сказал, зря я пошёл в воины, он мог бы сделать из меня хорошего колдуна. Тогда он напился отвара из пейот, говорил странные вещи. Что его голова ночью ходила кусать врагов. Я попросил его, и он рассказал мне как от колдовства избавиться.

— Это правда, есть такое колдовство. Только нас в доме уже не было. Может на возвращение надеялись? Только ты им всё испортил. Спасибо тебе, Руми.

— Я слышал, что вы идёте к Храму. Может быть я могу пойти с вами? Здесь, я навсегда останусь рабом. Ты главный шаман и многое решаешь, может быть есть способ искупить мою вину иначе? Я хотел бы стать, если не твоим учеником, то хотя бы служить тебе, добровольно.

— Возьми его, учитель, — попросил Чаупи-тута. Я чувствую, что он не предаст.

— Я подумаю, Руми. Есть закон, но завтра мы избираем нового вождя Куэлап. Ждали только моего возвращения. После того, как он будет избран, я поговорю на Совете Трёх о твоём деле. А пока иди. И хорошо исполняй порученую работу. Чтоб мне не стыдно было просить за тебя.

— Спасибо! — Руми приложил руки к груди. — Даже, если не получится, всё равно спасибо. Я вижу, ты правдивый человек. И всё, что я слышал о тебе до этого, говорит о том же.

Он вышел из комнаты. А мы вчетвером, включая молодого ждущего, наклонились над оставленым мешком.

— Пушак, — спросила я, — кто заказал, понятно. Но кто сделал? Скажи, это можно как-то узнать?

— Есть один способ, — шаман поморщился, — но на это нужно время. Ты же слышала, завтра выбираем вождя.

— Не стоит оставлять врага за спиной, — сказал ученик амауты.

— Умный мальчик, — поддержала я. Тебя как зовут? Идти будем вместе, а до сих пор не познакомились.

— Шулка — младший сын — извини, Юри, другого имени ещё не заработал.

— Какие твои годы, — сказала я дежурную фразочку.

— Уже и здесь, имя данное Пушаком, приклеилось ко мне намертво. Может ли имя привязать меня к здешнему миру? — я думала о том, что рационализм нашего времени, постепенно, сползает меня, как позолота с дешёвого колечка. — Если бы осталась тут, может и вправду поверила бы, что я дочь Инти. А, папуля?…

Я на выборы не пошла бы. Пушак попросил. Наш поход в Чанкай добавил мне уважения воинов. История разошлась и обросла подробностями. Как обычно и бывает. Но шаман, лицо политическое, и пользоваться выигрышной ситуацией и должен, и умеет. Если я популярна, то поддержка, даже молчаливая, должна быть использована. Политика. А, поскольку я рот открыть могу только среди посвящённых, то и мой переводчик — Чаупи-тута, тоже оказался рядышком.

Реально, мы никак не могли повлиять на решение. Ни я, ни мальчик, поскольку в городе были недавно, оценить качества кандидатов не могли. Мы просто никого из них не знали. Из-за этого я и идти не хотела. Не люблю быть вывеской. Но сам процесс мне был небезинтересен.

Воины предложили нескольких, наиболее уважаемых, представителей. Чаупи-тута переводил мне рассказы, о каждом из них, их друзей и соратников. Я, насколько мне была известна система управления чачапойя, понимала, что Пушак хотел бы видеть на этом месте человека волевого и инициативного, но, тем не менее, командного игрока. Постепенно я увлеклась тем, что, по его выражению лица, пыталась понять насколько он доволен тем или иным кандидатом. Сами рассказы были похожи один на другой. Воины прямолинейны и ценят физическую силу, воинские умения и храбрость. Разбираться в подковёрных играх они умеют слабо. Поэтому и профукали хитреца Вакраллу. Тот, в бою, старался находиться в самых опасных местах. Там же, как правило, старались сражаться все лучшие и уважаемые воины, словом которых он и постарался заручиться на момент своих выборов. Сам умелый и сильный воин, он многим из них помог сохранить жизнь.

Шаман, ещё до выборов, склонялся к кандидатуре одного из сотников, который был соперником Вакраллы на прошлых выборах и предупреждал, что сомневается в благородных качествах противника, говоря о нарушениях в ритуальном поединке, который нам ещё предстояло увидеть. Но, когда побеждённый говорит такое о победителе, как правило, его слова делят на десять. И редко воспринимают всерьёз.

Я уже начинала скучать, когда воины перешли к основному процессу выборов. Кандидаты выстроились у стены. Все присутствующие, проходя мимо, ложили камень к ногам того, кого считали лучшим. Кипукамайок, один из старых шаманов, вёл счёт, отражая результаты в кипу, для истории.

Те двое, что набрали наибольшее число голосов, должны были драться в бою без оружия, до первой крови. Теперь, после боя с Алексом, шаман подозревал, как Вакралла добился крови в том бою.

Насколько я научилась понимать что-нибудь в поединках, то кровь легче всего получить ударом в голову, ещё точнее, в лицо. Рассечь бровь, открыть носовые сосуды, разбить губу. Драчка-то без кап. Работать, если хорошо знаешь противника и его слабые стороны, первым номером. Тоесть раздёргать левыми джебами и прямым правым вложиться всем телом в дырку обороны. Или, если вторым, обозначить глухую защиту, например, показать удар левой в корпус и, проваливая противника, отойти с ударом правой в лицо.

Бой пошёл по первому сценарию и закончился, как любой непоказушный, практически, не успев начаться. Наши победили. Я о том, что Пушак, кажется получил нужного кандидата.

Шаман ушёл на Совет Трёх, а мы ждали решения судьбы Руми, сидя на террасе возле школы.

— Ты что-то задумал, мальчик, так что колись, я добрая не выдам, — я решила, что Чаупи-тута может наделать глупостей, если учитель не пойдёт у него на поводу. Поскольку подслушивали мы вместе, то мне с ним и поговорить легче будет. Должен же кто-то выслушать его доводы.

— Мне нужно идти с вами, Юри. Я чувствую, Храм зовёт меня. В моих снах сельва. Ты же знаешь, что я прав, — Чаупи-тута упрямо старался убедить меня.

— Послушай, я не стану спорить, твоих снов мне не увидеть. Но откуда ты знаешь, что снится тебе именно этот поход? Ты ещё мал. Тебе нужно учиться. И в том числе, разбираться в собственных снах. Дорога к Храму опасна даже для взрослых. А мы любим тебя и, если тебе будет грозить опасность, будем рисковать своей жизнью, чтоб тебе помочь. Ты можешь поставить под удар цель похода и сам будешь винить себя в этом. Если останешься жив. Давай так… если ты увидишь сон, который чётко укажет тебе какой-нибудь знак… Я сама буду просить шамана.

Мальчик набычился. Он явно был со мной не согласен.

— Хорошо, — буркнул он, — до крепости ещё есть время.

Я подумала, что вряд ли убедила его, но давить сильно не хотела. Только хуже будет, по себе знаю. Свои резоны я высказала совершенно искренне. Нельзя относиться к детям несерьёзно. Нельзя им лгать. Лучше всего говорить, убеждая, совершенно искренне и, взывая к его лучшим качествам.

В ребёнке природой заложено требовать внимания к себе. Он слишком медленно растёт, по сравнению с потомством животных. И иначе ему не выжить. Пока он младенец, то просто кричит. Потом старается привлечь к себе посредством поступков. Разных. Плохих и хороших. Если научиться обращаться к хорошему в нём, замечать его и хвалить, то плохие поступки будут просто не нужны. Потому, что каждый человек, большой или маленький, хочет быть хорошим. Хочет, чтоб его любили.

На дорожке показался Пушак. Следом за ним, с улыбкой во все наличествующиеся зубы, топал Руми.

Чаупи-тута забыл про свои сны и планы. Он сорвался навстречу учителю и, судя по всему, новому другу. Странно, что мальчишка так привязался к тому, кто угрожал его жизни. Не знаю, что там с его даром предвиденья, но в людях он ещё ни разу не ошибался.

Чаупи-тута нашёл нового друга. Это не значило, что они вместе бегали играть, парень всё же постарше и обязанности по работе никто не отменял. Но по вечерам они шептались о каких-то своих делах, иногда исчезали куда-то. Может потому, что всё свободное время, я пыталась проводить с амаутой.

Но сегодня мальчик был занят ответственным делом. Предстояло найти колдуна, который помог сделать заговоренные куклы. Чаупи-тута был в недоумении. Всех шаманов в городе они знали. Даже те, кто работал не при Храме, как-будто, не давали повода думать о нарушении закона, о занятии чёрной магией.

Мальчик сушил свежесобраные листья коки на подогретых камнях. Нужно было, чтоб листочки остались целыми, но хорошо просушенными. Надо было сделать много. Готовую порцию он складывал в корзину. До ночи надо было закончить. Считалось, что ночью, когда колдун спит, его голова уходит делать свои чёрные дела и, если помешать, не дать ей вернуться до рассвета, колдун умрёт. С помощью листьев коки мы должны найти место силы. Потом взять изделия колдуна и заклинанием позвать туда его голову.

Ночь на убывающей луне подходила для этого, как нельзя лучше. Колдовские обряды черпают силу у Луны. Наша четвёрка встала у Храма. Пушак обратился к богине.

Чаупи-тута аккуратно взял несколько листочков и подбросил их в воздух. Ирину, ещё днём, когда не рассказывал ей про обряд, смущало, что листья будут просто лететь по ветру. Она никак не могла понять, как же мы узнаем где остановится.

Листья вывели нас за город и ветер поменял направление. Теперь он вёл нас к невысокому холму. На вершине, где, казалось бы, ему самый простор, листья закружились маленьким смерчиком и упали.

— Тут, — шаман указал на упавшие листья. — Клади!

Руми положил на коку мешочек, развязал его, не касаясь кукол и отошёл к шаману.

Чаупи-тута рассыпал вокруг мешка оставшиеся сухие листья коки.

— Встаньте на камень, на земле не стойте, — Пушак раздал всем плетёные из шерсти браслеты, — когда прийдёт колдун, быстро образуем круг. Нужно держаться за руки до восхода солнца.

Мы повязали на обе руки по браслету.

— Привязывай крепко, на узел, — Руми помог Ирине с левой рукой, — а то прирастёт голова колдуна и жизнь выпьет.

Ирина недоверчиво хмыкнула, но возражать не стала. Она вообще любопытная.

Чаупи-тута стоял рядом с учителем и его била мелкая дрожь. От волнения больше, чем от холода. Шаман накрыл его своей накидкой. Ночные звуки: крик совы, трески и стрекотания каких-то насекомых, шелест ветра в листве соседних деревьев разносились далеко. Только сухие листья коки не шевелились от довольно свежего ветерка. Долго, очень долго ничего не происходило. У мальчика глаза начали слипаться. Он пригрелся под накидкой шамана и, если бы не стоял, давно заснул бы.

Вдруг вдалеке послышалось тихое клацанье, как-будто кто-то щёлкал челюстью. Амаута толкнул ученика и он вздрогнул. Звуки приближались. У Ирины глаза стали круглыми, как у совёнка. Она не верила, как сама говорила, во всю эту галиматью. У неё культурно-антропологический интерес. После этих слов, как обычно, на общее обозрение высунулся кончик розового язычка. Теперь же она застыла, как и все остальные.

Зашелестели листья коки, клацанье стихло. Пушак жестом показал: “Вперёд!”

Мы спрыгнули с камня, мгновенно замкнув круг. Листочки взметнулись. Вокруг мешка, по кругу, как-будто кто-то махнул метлой. Что-то невидимое каталось под нашими ногами и выло, визжало, щёлкало!..Шаман изо всех сил держал его ладошку, а он в свою очередь сжал руку Ирины. Руми держался спокойно, по его виду, уничтожение злобных колдунов, было его обычным и любимым занятием. О чём говорила его торжествующая улыбочка.

Додержаться до рассвета было непросто. Чаупи-тута не хотел спать. Только глухой мог бы заснуть под такие вопли. Нет, колдун, загнаный в ловушку, все силы вкладывал в то, чтоб нагнать ужас. Мальчик, чувствительный от природы, сначала различил туманный силуэт, потом всё более чётко искажённое злобой и страхом старческое лицо. Ему оно было совершенно незнакомо. Жуткая рожа шлёпала губами, гримасничала, рычала. Визг становился всё тише, но гримасы только страшнее. Лицо синело, становясь с каждым часом всё темнее и ужаснее.

— Вы видите, ну, вы же видите? — мальчик захлёбывался от страха, тогда как мы все наблюдали только взлетающие листья коки.

— Юри, держи его крепко, ему тяжелее всех нас. Он, похоже видит колдуна, — шаман скривился, как от боли. — Я должен был подумать об этом, нужно было дать ему успокоительное.

Первый луч солнца — последний вой колдуна. Потом только хрип и, наконец тишина. Чаупи-тута осел на землю. Какое-то время мы боялись разомкнуть руки. Свет солнца подкрасил утренний туман и шаман поднял малыша, такого тоненького и обессиленого на камень. Он достал свой кинал, раздвинул губы ребёнка и осторожно надавил на, судорожно сжатые зубы остриём. Странно звучит — мальчик сглотнул слюну со спасительной капелькой яда.

6 декабря-7 декабря.

Утром мы ушли в приграничную крепость. Мы не стали дожидаться и выискивать колдуна. Он умер. Этого было достаточно. Когда-нибудь всё откроется. Только меня здесь уже не будет.

Небольшой караван лам нёс необходимый груз. В сельву их не возьмёшь. Всё прийдётся тащить на себе. Запасы продовольствия — обязательны. Во-первых, охота на чужой территории приравнивается к враждебным действиям. Во-вторых, добыча еды лишняя задержка на землях шуар.

К Мёртвому городу они не подходят. Там, те кто останется в Храме, смогут добыть еду. В самом городе растут одичавшие плодовые деревья, маниок. И охотиться можно. Только в пределах той незримой черты, что шуар не переходят. Много раз, ведя ждущих шаманы видели, как останавливаются и уходят, провожавшие их, лесные воины. Дикари ходят бесшумно, одежда не стесняет их. Собственно, всей одежды, три полоски древесной коры, отбитой колотушками до мягкости и выкрашеные плодами ачота. Одна поддерживает волосы, вторая прижимает к животу крайнюю плоть, а третья чуть выше талии, для красоты, наверное. Потому, что другого рационального обьяснения просто не находилось.

Всеми этими историями Пушак развлекал нас по дороге. Меня сельва пугала. Сколько всяких жутиков про анаконду я смотрела, но и реально: пиявки, насекомые, ядовитые пауки и змеи. А тут ещё и непредсказуемые голые мужики с дротиками вымазанными кураре. Б-р-р-р. А мальчишки слушали, открыв рот. Поменьше бы амаута их завлекал. Чаупи-тута и так Храмом бредит.

Я с шаманом осторожненько поговорила. После истории с колдуном, я засомневалась в собственных познаниях о нематериальном мире. Пусть Пушак сам в его снах разбирается. Может и правда в такой необычный год, этой их магической звезды, появился необычный мальчик, которому Видящая прочила судьбу великого провидца. И Храм, что во сне научил его языку, действительно зачем-то зовёт его. А больше всего я боялась, что он поступит, как обыкновенно поступают, все подобные ему, мальчишки — сбежит следом за нами в сельву. Один. Или с новым дружочком. Которого Пушак тоже, пока, брать с собой не собирался. А намерен был оставить с малышом в крепости, ожидать его возвращения. Чтоб подсластить пилюлю.

В двух часах пути от Куэлап, в деревушке творилось что-то невообразимое. Вместо обычного пасторального зрелища, работающих на полях людей, ещё издали была видна бурлящая толпа. Слышались крики, возгласы. Что-то произошло и Пушак быстро повернул в ту сторону.

Люди настолько были заняты происходящим внутри, что не заметили нашего приближения. Только, протолкавшись вовнутрь круга людей, мы увидели женщину лежащую на земле. Она была избита и, немного не в себе. Это была жена Вакраллы.

Несколько человек, наиболее рьяно кричавших, тоже носили на себе следы драки. Пушака здесь знали. Жители частенько бывали в Куэлап. Особенно во время больших праздников.

— Что здесь случилось? — шаман строго посмотрел на окружающих его людей. — В чём виновна ньюста, что она находится в таком соостоянии.

Вперёд выступил мучина средних лет, вождь поселения. Пушак был знаком с ним несколько лет, с тех пор, как сам занял место высшего в Куэлап.

— Она убила нашего шамана, — сказал он со спокойным достоинством, — и я едва успокоил людей, чтоб не допустить расправы без суда. Сегодня на рассвете село разбудил жуткий вопль, а когда соседи вбежали в дом, откуда он донёсся, увидели эту женщину над безголовым телом. Причём голову до сих пор не нашли.

Мы переглянулись.

— А когда в деревне появилась ньюста Авак? — амаута почти с жалостью смотрел на побитую женщину, которая бессмыслено вращала глазами, сидя на земле.

— Она появилась в деревне около двух недель назад, может больше, мы не запомнили точно, потому что никто не видел как она уехала. Оказалось, что она всё время жила в доме шамана. И никто не знает, что она там делала.

— Отведите её в Куэлап и передайте ньюсте Вилке. Эта женщина не убивала шамана. Но она виновна в сговоре с ним, для совершения чёрного колдовства. Вчера мы проводили обряд поиска колдуна, который хотел навредить нам, и убили его. Только не знали где он находится. Теперь всё раскрылось. Расскажите обо всём в Доме. Всё равно она ничего пояснить не сможет. А шаман вашей деревни не должен быть погребён. Чёрная магия — преступление. Найдите гору подальше от деревни и отдайте тело падальщикам.

Мы уходили из деревни со смешаными чувствами. Сестры-близнецы, такие похожие и такие разные. Что связывало шамана этой деревни с ньюстой Авак? Может давняя романтическая история? Или это только в моей голове, заполненой любовью, всё сводится к нежным чувствам. Только то, что жена любила Вакраллу, это точно. Может шаман когда-то был влюблён в неё саму или дело в чём-то другом?

День до вечера прошёл спокойно. Мальчики быстро поправили настроение. Дорога была не тяжёлой. Нет ничего красивей гор. Облака, высокое синее небо. Мы спускались, с каждым шагом приближаясь к новым приключениям. Ещё один день и я встречу ребят. Всё это время, без единого человека из нашего мира, я как-будто попробовала на вкус жизнь, которая ждала бы меня здесь, имей я возможность остаться. В ней есть монотонность рутины, а нет ли её в моё время. Здесь, при всех опасностях, больше покоя и целесообразности, чем в нашей бесконечной суете. И настоящие душевные качества ценнее и важнее. Идеальных миров не существует.

Руми подстрелил птицу, похожую на куропатку. Мы разожгли костёр и я впервые за всё это время решила поиграть в женщину. Правда ощипывать птицу я не стала, просто сняла кожу. Сварила бульон. Заправила местными приправами, перцем, ахи и маньи. Возле деревни, с разрешения старейшины, я выкопала пару кустов молодых клубней и нарвала зелёных фасолевых стручков. Картошка в виде чуньо мне не очень нравилась. Куда вкусней, для нас, в свежем состоянии. Я нарезала ещё сушёной тыквы тоненькой соломкой и то, что получилось, уже почти напомнило наш привычный овощной супешник. Пушак смотрел как я вожусь с едой и, на минуту, мне показалось, что сейчас он заплачет. Мальчишки искали что-то в траве и, в конце концов, нашли кладку убитой куропатки. По времени, птицы только начали гнездиться и яйца были свежими. Мы сварили и их в бульоне. За ужином нас пробило беспричинное веселье. Мне захотелось рассказать анекдот, но сколько я не вспоминала, не было ничего, что рассмешило бы присутствующих или хотя бы было им понятно. Тогда я решила спеть. Помнится на празднике им понравилось. Я вспомнила ещё одну свою старенькую. Может не поймут, но так захотелось:

Чаупи-тута думал об ангелах. Конечно же он не мог не спросить. Ирина обьяснила, как могла и теперь ему очень хотелось увидеть их во сне. Он представлял их со светлыми лицами и большими белыми крыльями. Только про падших ангелов он не понял. Но, кажется Ирина и сама не очень ясно представляла кто они. Наверное, им просто не повезло. И в их жизни было мало любви и много боли.

Пушак и Ирина ушли к ручью. Он журчал по камешкам совсем недалеко от стоянки и вода в нём была вкусная и очень холодная. Они сделали вид, что хотят принести воды на утро, но, скорее всего, им просто хотелось побыть вдвоём.

А ещё Чаупи-тута думал о нерождённой сестре. Она в его сне и правда была похожа на ангела. И ещё что-то важное в этом сне он не видел, но ощущал. Когда он станет лучше понимать свои видения, то поймёт и это.

В мягком свете костра, на самой границе с ночной тьмой, мелькнула летучая мышь. Чаупи-тута растянулся на подстилке у огня. Руми уже посапывал. Он оказался человеком со счастливой способностью радоваться тогда, когда хорошо, не задумываясь о том, что может или даже должно случиться впереди. Но ему самому было тревожно. Что если за эти дни до отъезда он не увидит никакого знака, который убедит учителя взять его с собой? Должен ли он, вопреки мнению амауты, идти за отрядом, подвергая опасности и себя, и цель ждущих? Нет, он ясно чувствовал, что должен быть в Храме.

Вдалеке раздался смех Ирины. Чаупи-тута обрадовался. Сегодня вечером Юри была весела. В последнее время это случается всё реже. И учитель горюет. Если бы он мог попросить Инти… Но о своей любви у богов нужно просить самим.

Шелест травы говорил о том, что Пушак и Юри возвращаются. Он закрыл глаза, чтоб не отрывать их друг от друга и мгновенно провалился в сон.

Дерево возвышалось над зелёным ковром крон. В одну из его ветвей, очевидно, угодила молния. Она обломилась и обгорела. Листья на тонких ответвлениях высохли и теперь она, как палец с острым чёрным ногтем, указывала на юго-восток. Красное восходящее солнце окрасило розовым белые перья хохолка на голове гарпии. Красивая мощная птица расправила крылья, несколько раз во всю амплитуду ударила ими по воздуху и полетела, всё больше выравнивая и освобождая тело, давая воздуху принять его.

Чаупи-тута, уже привычно глядя её глазами, увидел вдали верхушку здания, едва поднимающуюся над лесом. Пролетая над ней, на площадке огороженной низким бортиком, заметил мелькнувший рисунок. Семиконечная звезда. В середине, схваченый семью длинными, как паучьи лапы, креплениями золотой оправы, светился, под лучами восходящего солнца, жёлто-зеленый камень. Камень магов. Теперь он точно знал это. Когда впервые, у ювелира, где Тупак подбросил ему изумруд, он увидел несколько небольших подобных камешков, то не знал их истинной цены. В этом камне можно хранить силу шаманов, собраную многими людьми и за долгое время. Тело человека не выдержало бы такой мощи. Только камень, с его медленной жизнью, мог собрать её без вреда.

Сон раздвоился, птица продолжала скользить над лесом, а мальчик, как-будто выпал из неё на каменную площадку. Конечно, удара он не почувствовал, но увидел всё вблизи: рисунок, глубоко выбитый в полу; гладкую округлую поверхность камня, сочащуюся силой; постамент, в центре которого, в углубление, был вставлен кинжал шамана, с ручкой в виде желтоглазой гарпии. Чаупи-тута вытащил кинжал и прижал его к груди. Он знал — тотем, птица с круглыми внимательными глазами, которыми так здорово смотреть сверху на сельву, теперь навсегда его.

Утром, он проснулся оттого, что ему было неудобно спать. Мальчик встал, открыл глаза, увидел красное восходящее солнце, окрашивающее розоватым цветом льняной хохолок, встрёпаных со сна волос. Он пощупал складки сбитой подстилки и, с изумлением, достал кинжал шамана. Гарпия смотрела на него золотистыми глазами.

— Знак! — закричал мальчик.

Шаман вскочил, как подпрыгивает на месте испуганый кот. Руми, уже шевеливший угли в костре, но не видевший триумфального пробуждения Чаупи-тута, едва не свалился в костёр. Ирина, реагировавшая на крик, со спокойствием городского жителя, практически, как на звонок будильника, сонно хлопала глазами. Мальчик стоял, высоко подняв над головой кинжал — свой пропуск в вожделенную сельву.

7 декабря-8 декабря.

К полудню вдали мы увидели очертания крепости на холме. Идти до неё оставалось ещё часа два, а то и больше. Я ещё не умею определять расстояние на глаз.

То, что случилось сегодня утром, для меня, очередной культурный шок. В смысле, что в нашей культуре отношение к колдунам, магии, соответственно, как к чему-то не слишком серьёзному, обьяснимому с научной точки зрения. Только как, научно, обьяснить появление у мальчика щаманского кинжала, сделаного по всем правилам клана и именно с гарпией, о участии которой в снах, он говорил и прежде? О том, что он врёт, никто даже не думал. Я не говорю, что он не может солгать. Может, как все мы, но это не та ложь.

Для него сны — это призвание, благодаря которому, осуществится его предназначение, как человека. Данное ему богами. В этом лгать, для чачапойя, как богохульствовать.

Шаман проявил к кинжалу интерес больший, чем все мы.

— Может зря я сопротивлялся тому, что и так казалось мне неизбежным, — сказал он так, чтоб Чаупи-тута не слышал. — Это ты подала мысль о знаке?

— Я только хотела, чтоб эта парочка заговорщиков не потащилась в сельву по нашим следам. Поэтому рассчитывала убедить мальчика, что у него должны быть серьёзные основания подвергаться риску такого путешествия и подвергать своей детской слабостью риску других. Откуда мне было знать, что произойдёт такое?

— Да я не виню тебя, Юри, — Пушак с такой нежностью коснулся моих волос, что у меня защемило в груди, — ты помогла мальчику раскрыть ещё одну грань его таланта.

У меня кщё и правда не было такого ученика. По возможностям, он изначально сильнее меня. Но он такой маленький и хрупкий, что мне не хотелось, чтоб он так быстро рос. Я имею в виду его возможности. Каждый талант налагает на человека ответственность. Только боги, как видно, рассудили иначе.

Вот так наша будущая экспедиция выросла ещё на два человека.

Но, ещё не доходя до крепости мы наткнулись в зарослях на небольшое озерцо. Туда залетели на гнездование несколько пар крупных уток. На голове у них, как у индюков, такие красные наросты и пахнут они мускусом. Всё это я успела рассмотреть, после того, как Пушак и Руми сбили парочку. Хорошо, что они ещё только начали устраивать гнёзда. Мне стало жалко, в такое время бить птицу, но жизненая необходимость в пище, диктует свои условия. Чтож, по крайней мере, тут нет промышленой добычи. Я первобытная женщина, мой мужчина застрелил утку, теперь мне её готовить.

— Б-э-э, — показала я сама себе язык, — что-то я развеселилась. Как говорил капитан Зелёный, это не к добру..

Но к моему небольшому, надо сказать, разочарованию, готовить мы не стали. Крепость была на виду, и всем хотелось добраться туда побыстрее. А утки будут подарком к торжественной встрече. Я и сама тот ещё подарочек. Соскучились за мной?

Да соскучились, конечно. Увидали нас стражники на воротах, видно передали нашим. Вся весёлая компашка радостно бежала нам навстречу. Обнимашки!!!

Вечером за ужином, мы с девчёнками галдели как сороки. Все слушали в основном нас, потому, что у ребят их конец пути прошёл буднично и спокойно. Как-будто все, отпущеные на нашу долю, приключения я носила в своём рюкзаке. А сколько восторженых ахов вызвало у девиц моё изумрудное ожерелье! И с какой завистью разглядывали парни наши с Чаупи-тута кинжалы! Что только мы не вывалили им на голову. И историю с Вакраллой, и история его жены и колдуна, и наши приключения в Чанкай, и где-то ещё ждущие нас шаманы-убийцы чиму. Поэтому, когда Анжелка потащила меня в уголок, сказать что-то по секрету, я подумала, что ей тоже хочется чем-то меня удивить.

Мужички сидели у костра, обсуждали будущий поход. В крепости было тихо, у молодых солдат свой распорядок дня, а нам спешить было некуда. Ещё несколько дней из разных мест должны будут приходить новые Ждущие, с каждой группой один старший Ведущий. Сколько соберётся в этом году, заранее угадать было трудно. Мы своих не хотели заставлять ждать, поэтому группа из Куэлап, прийдёт в крепость через пару дней. Тут совсем недалеко, кроме того, пятнадцатилетние претенденты считали себя достаточно взрослыми, для такого небольшого перехода. Ещё несколько дней с родными или бесполезное сидение в крепости?

Я выскочила к костру с дурацкой улыбкой на лице.

— Где Пушак? — спросила я у Чаупи-тута.

Тот, продолжая о чём-то беседовать с Руми, махнул рукой в сторону отведённых нам спален. Я рванула так, что мне вслед полетели вопросы типа: “… Что-то съела?..” или “… шило в попе?..” Короче, интересовались куда это я помелась.

Только мне было не до ответов. В попе у меня было не шило, а отбойный молоток, по меньшей мере.

Пушак стоял у окна и смотрел на звёздное небо. Когда я влетела (комета Галлея на каникулах) и вскочила на него, обхватив шею руками так, как будто задушить его было делом первостепенной важности, он слегка опешил. Таких проявлений чувств я ещё ни разу не демонстрировала. Я зарылась в его гриву, целовала во все места, что попадались под мои нетерпеливые губы.

— Я тебя люблю! — двадцатый раз повторила я, когда он, наконец, смог меня отлепить и аккуратненько поставить к стенке.

Потом поцеловал, приподняв подбородок указательным пальцем.

— Я тебя тоже люблю, моя Юри, только обьясни какой ураган в тебя вселился.

Я постучала его пальцем по лбу и отчётливо произнесла: “Анжелка беременна… ”

Сначала он не понял, что вызвало такую радость.

— Обратно должны вернуться шестеро, — процитировала я Верховного.

В его глазах загорелся такой свет, что он даже не понял, что я произнесла фразу, слышать которую не должна была. А, впрочем, какая глупость, теперь я остаюсь здесь. Мы будем вместе… Мы уже вместе. Вокруг нас закружилась сумасшедшая ночь. Мой спокойный и уравновешеный амаута оказывается тоже умеет быть безумным. Господи, если твой мужчина не доставляет тебе счастья, лучше застрелится.

— Поцелуй меня ешё, — капризно просила я, хотя мы оба едва дышали. Пушак приподнялся на локте и коснулся губами моего плеча.

— Теперь ты можешь не идти в сельву, — осторожно сказал он.

— Фигушки! — быстро ответила я, — вот теперь я с тобой буду всегда и везде. Ты не думай, что бог наградил тебя покорной и послушной жёнушкой. Ты получил карманное стихийное бедствие. И попробуй только разлюбить меня! Папочке пожалуюсь… А, если серьёзно, не думаю, что кто-то должен знать, что я остаюсь. Всё может случиться. Знаешь, я сглазить боюсь. С ребятами мне будет расстаться нелегко. Но как обьяснить это маме с папой?..

— Юри, я боялся думать, что мы можем быть вместе. А теперь я буду бояться потерять тебя. — Пушак потёрся щекой о мою щёку.

— Ни разу не видела, чтоб он брился, — подумала я и глупо хихикнула, — слушай, а как ты избавляешься от волос на лице?

— У нас почти не растут волосы на лице, да и на теле тоже, а что тебе хочется, чтоб я был таким как твои друзья?

Мальчишки и правда пообрастали бородками и усами. Первое время брились, а после бритвы подзатупились и парни, особенно за время нашего отсутствия, несколько одичали.

— Ме-а, — покачала головой я, — мне нравится такой гладенький… И моя ладошка снова взялась за шалости.

А в Храм я пойду, как бы меня не уговаривали. Аари, может ты и Видящая, и теперь я догадываюсь, что значила твоя хитрая улыбочка при расставании, но ты не знаешь, теперь у меня есть о чём попросить богов.

Чаупи-тута и Руми встали вместе с молодыми солдатами, хотя улеглись довольно поздно. Но место для сна им было выделено в общей с ними комнате, поэтому, когда шумная молодёжь поднялась, готовясь к ежедневной тренировке, мальчик со своим другом, что был только чуть постарше юношей чачапойя, с радостной энергией молодости, выбежали вместе со всеми сначала на пробежку, а потом и на площадку для тренировок.

Через некоторое время к ним присоединились все остальные, включая шамана, который за одну ночь как-будто помолодел лет на десять. Его движения в тренинге с Алексом смотрелись по-юношески ловкими и даже несколько озорными. Ирина хохотала при каждой мало-мальски смешной ситуации. Что-то явно изменилось, но что, Чаупи-тута понять не мог. Естественно, любопытство червячком вертелось в его маленьком носишке, который он страшно любил совать куда попало.

Но, в отличие от других, он имел дополнительные возможности, недоступные окружающим, которые его интерес дополнительно стимулировал. Если ему чего-то очень хотелось, то его способности включались, как-будто, скрытой внутри него, кнопочкой.

Сейчас он смотрел взглядом, похожим на взгляд Видящих Дома, сам того не осознавая. Он вдруг увидел вокруг каждого свечение разных оттенков. Понял, что у старого ветерана, который их тренировал, болят почки, и, хотя он молчит, как любой солдат, привыкший терпеть боль, но ему нужно дать отвар из цветков огненого куста. А вот одна из подруг Ирины, с именем созвучным тем самым, заинтересовавшим его, ангелам, кажется… ждёт ребёнка. Девочку… Так вот в чём дело! Чаупи-тута тоже слышал разговор на совете и сложить два и два ему было не трудно.

Он широко улыбнулся и решил молчать, раз молчат они, облегчённо вздохнул и сморгнул. Цвета пропали. Но, как только он захотел вернуть их, из чистого интереса, у него очень легко это получилось. Кажется он приобрёл ещё одну способность. Мальчик чуть в ладоши не захлопал. Безудержное веселье вдруг овладело им. И он, не сказав никому ни слова, выбежал из крепости, поискать цветущий огненый куст.

На пару полётов стрелы от стен крупные растения были специально вырублены, для хорошего обзора окрестностей. Легконогий мальчишка, вприпрыжку, быстро добежал до ближайших кустов и вошёл в заросли. Когда довольно густая стена растений окружила его, он вдруг почувствовал лёгкую тревогу. Почему-то стали тяжелее ноги и сдавило сердце. Он сделал пару шагов и увидел, нужный ему, огненый куст, совсем близко, буквально в нескольких шагах. Но спину сверлил чужой взгляд. Его скрытые способности уже включились. Он не видел того, кто, судя по всему, видел его, но понимал, что стоит ему показать тревогу, как в спину полетит нож, стрела или камень из пращи. Судя по близости врага, скорее всего нож. Поэтому мальчик, как можно более спокойно, подошёл к невысокому кусту и стал оббирать красно-оранжевые цветы.

Он почувствовал сзади движение и резко присел, кинжал оказался в его руке так быстро, как-будто сам вскочил в неё. Над головой мелькнул небольшой топорик в смуглой руке и мальчик вслепую воткнул кинжал в тело врага. Шаман-убийца отскочил в сторону, но на бедре осталась небольшая колотая ранка. Кровь небольшой струйкой стекла по ноге, но мальчик уже тоже оставил между собой и нападающим ствол старого хинного дерева. Шаман не вскрикнул, а издал звук похожий на змеиное шипение.

Это был зрелый мужчина, опытный воин, и то, что ребёнок обманул и, тем более, достал его ножом, разозлило его. Он не чувствовал большой опасности со стороны малыша и, оскалившись, чтоб напугать его и заставить побежать, медленно и уверено стал приближаться к Чаупи-тута. Но, через три-четыре шага, ноги его как-будто прилипли к земле. Видно было как окаменели мышцы и по лицу пробежала судорога. Она сковала челюсть уже раскрытую для крика и, с таким жутко искажённым лицом, в корчах, жрец чиму оказался на мягком ковре перепревших листьев. Почти беззвучно… Только шуршание, похожее на возню в листве животного, ищущего личинок или опавшие плоды. Звуки естественные для леса.

А Чаупи-тута, подхватив топорик и, не забыв о, рассыпаных в драке, цветах для лекарства, уже нёсся к крепости, с ужасом ожидая, не прилетит ли в спину вражеская стрела.

Когда, задыхаясь, он влетел в крепость, стражники на стене, смеясь, закричали ему вслед: “Эй! Какая птичка так испугала тебя в лесу?”

Однако Пушак, издали увидев его напуганное лицо, побежал ему навстречу и, обхватил руками дрожащего от волнения ребёнка.

— Там чиму, — слегка стуча зубами и тяжело дыша, Чаупи-тута протянул учителю топорик шамана. Другой рукой он судорожно сжимал горсть оранжево-красных цветков.

8 декабря-9 декабря.

Опытный ветеран запретил молодым солдатам наобум соваться в заросли. Убийцы чиму из засады могли ранить или убить не одного горячего юношу. Но и оставлять врага около крепости тоже было неосторожно.

Хотя, судя по всему, чиму не планировали убивать кого-нибудь и открывать своё присутствие, потому что, позднее обнаруженный лагерь, был хорошо укрыт и только один наблюдатель постоянно следил за крепостью. Но видно, то ли Чаупи-тута не слишком достоверно разыграл спокойствие, то ли убийцы, по крайней мере зрелые и с опытом, хорошие эмпаты, воин понял, что раскрыт. А, совершив самую большую ошибку: недооценив противника (мальчишка восьмилетка и впрямь страха не внушал), потерял самое дорогое — жизнь.

Та же эмпатия, практически легендарная между близнецами, очевидно, дала возможность брату-любовнику, почувствовать смерть своей пары. Потому что, когда отряд, экипированный для лесной операции, оказался на месте гибели жреца, он нашли почерневший, гниющий от яда, труп и ни одного следа других чиму возле него. Лагерь, следы которого отыскали только припомощи крепостных собак, был пуст и следы уходили в сторону сельвы.

Я хотела бы отдельно остановится на экипировке, поскольку такая же используется и в сельве. Безрукавка из толстой кожи тапира, такие же наручные щитки и поножи, защищающие, пусть не стопроцентно, от дротика с ядом, дальней стрелы, скользящего удара ножа, но дающая свободу движения суставам, при этом не создающая, как металл, шума, что важно в лесу. Конечно жара сельвы изматывала в таких “латах”, но они же, в некоторых случаях, защищали так же от пиявок, укусов пауков и даже змеиных зубов. Конечно в местах, где кожа была прикрыта. Но ведь часть, всё равно больше, чем ничего. Во время боя, старались надеть такой же кожаный “шлем” или что-то на него похожее. Он тоже полностью не мог защитить от удара топора или дубинки, но значительно смягчал удар. А шаманы, преуспевшие в хирургии, даже трепанацией черепа не брезговали. И, если случайная инфекция не убивала раненого, то выживали воины и после такого.

Нужно заметить, что жрецы чиму уже могли бы попенять на злой рок. До нынешнего момента, с завидной регулярностью, убийцы профи погибали от рук и мужчины, и женщины, и даже ребёнка. Чем ещё, кроме заступничества богов, они могли бы это себе обьяснить? Но я, по теории вероятности, не переставала бояться, что, если провидение, сельва или шуар со товарищи, не возьмут остальных на себя, то рано или поздно, кому-то из нас не поздоровится. В богов я то верила, то не верила. Со всей непоследовательностью моих современников в этом вопросе.

На обратном пути нас догнала сильнейшая гроза. Слава богам, мы были уже почти у крепости, так что только вымокли до нитки. Причём кожаные доспехи, пропитанные маслом и тут прекрасно сработали. Надо подобрать и нам такие же. Только вот как быть с Чаупи-тута? Таких мелких уж точно не подберёшь. Боюсь и с девчёнками проблемы будут. Но тут уж подогнать можно будет, а мальчишка совсем кроха. Для чего таким боевые доспехи сельвы?

По приходу в крепость, я с этим вопросом насела на Пушака, и он со мной согласился. Причём с девичьими доспехами проблем не было. В крепости сохранялась амуниция предыдущих групп, о чём я не подумала. Вечно самой умной хочется казаться? А, для малыша, он попросил сделать “одёжку” крепостного оружейника. Самый важный человек в любом из форпостов. Им оказался старый солдат со страшно изуродованной ногой. Оказывается кость голени была перебита вражеским солдатом, которого посчитали убитым в бою. После удара топором из лежачего положения, он таким и стал. Но воину, с тяжелейшей раной и перебитой костью, это уже не помогло. Он перенёс очень долгий прцесс выздоровления, но, хоть и сильно хромал, был уже счастлив сохранённой ноге.

По поводу репелентов, я задолбала шамана ещё во время нашей подготовки в Куэлап. Те, что мы привезли с собой, действовали едва полчаса и, ещё в самом начале, меня раздражали укусы гнуса. Чаупи-тута давал мне кашку из растёртой мяты, чтоб облегчить зуд, но в сельве меня разорвут на кусочки-на тряпочки. О чём я сообщила амауте. Он со смехом заявил мне, что это те враги, с которыми он собирается всё таки справиться. Пушак сказал, что растительная краска, которую наносят на кожу индейцы сельвы, защищает от укусов москитов и малярийных комаров у лесных болот. Ведь это не только мучительно, но и может привести к опасным болезням. А ещё он обещал приготовить состав для питья, после которого, если кто-то из летающих кровососов и захочет мной подзакусить, то тут же выплюнет, а то и подавится. На что я пошутила: “Пусть то же самое приготовит от ягуаров и иже с ними”.

Ребята с воинами на чиму ходили. Они всё ещё обижались, что на мою задницу приключений досталось больше. Я за Пушаком, как и обещала, совалась во все дыры. Чаупи-тута, с вновьобретённым дружочком, пошёл показать “место встречи”.

А вот Анжелка с Олеськой остались. Анжела по понятным причинам. А Олеська вообще была любительницей хорошо организованного спортивного туризма и на Перуанскую эпопею пошла исключительно из чувства товарищества. Но, при всей своей подчёркнутой женственности, девушка она была железная. Никогда не хныкала, не жаловалась на неудобства или страх. Просто, по возможности, опасных или, доставляющих неприятные ощущения, ситуаций, старалась избегать. Теперь у неё была отмазка. Компания для подружки. Впрочем, от нас никто ничего и не требовал. Все плюхи, исключительно, по собственному желанию. Только моя ситуация с Чанкай составляла некоторое исключение. Да и то, моей инициативе активно возражали, даже, когда альтернативой была война.

Меня с моего приподнятого настроения не могли сбить никакие чиму. Пушак, судя по его спонтанному поведению, чувствовал себя тоже как семнадцатилетний влюблённый. Мы не пропустили ни одного тёмного уголка в крепости, где бы азартно не целовались. Хотя прятаться от всех со своим счастьем не забывали. Или нам так казалось. Пушак первым заметил, как смотрит на нас Чаупи-тута. Как любящая мамаша на счастливых ребятишек. Потом мы оба, случайно, наткнулись на этот взгляд и, одновременно, чуть губы не пооткусывали от беспричинного смеха. Еле добежали до места, где могли оторжаться спокойно.

Когда я вечером влезла к нему под одеяло и всем телом прижалась к нему, он повернулся ко мне и зашептал на ухо: “Если я не возьму себя в руки до похода, то мне нельзя будет его вести. Я должен быть спокойным, сосредоточеным и внимательным, а у меня получается думать только о тебе. Я весь в тебе, Юри..

— Пока ещё нет, — шепнула я в ответ и потянула его к себе. — Пользуйся пока можешь.

Я, конечно получила всё что только желала. Губы горели от поцелуев, но нам это не надоедало. Я с таким желанием исследовала его тело, что отдых не продлился долго. Мы были больны своей страстью и желанием любить друг друга. Тело просто стонало, так хотелось чувствовать его руки, его губы, прижимать его к себе и чувствовать ответное желание. Может ли бог не наградить ребёнком такую любовь?

Чаупи-тута завернул в тёплую ткань кувшинчик с отваром. Он не хотел ставить в неудобное положение пожилого солдата перед его юными подопечными. Он подошёл к маленькой комнатке рядом с мальчишескими спальнями.

— Можно войти? — спросил он из-за опущеного полога.

— Входи, — тут же ответил воин.

Чаупи-тута вошёл. Старый вояка сидел на постели. Скорее всего он лежал и резкое движение от вставания причинило ему боль. С лица не успела сойти гримаса. Мальчик поставил кувшинчик в выемку на стене. Развернул. Сложил ткань вчетверо и накрыл лекарство.

— Пейте это после еды, — сказал он тоном, не допускающим возражений.

Солдат поморщился.

— Сядь, ученик шамана, — он показал рукой на кусок ошкуренного ствола, который он, очевидно, использовал для гостей. — Кто тебе сказал, что я болен?

— Целитель должен сам определять болезнь. Я мал, но моя мама целительница и учит меня с четырёх лет. Кроме того, у меня способности прорицателя и Видяшего.

— Так ты почувствовал чиму? — воин почесал затылок, — хотел бы я, чтоб мои ученики обладали такими же талантами.

— Таланты дают боги, когда пишут судьбы людей. Чем больше они тебя одарили, тем больше от тебя ждут, — Чаупи-тута не по-детски вздохнул, — мне уже самому кажется, что я расту слишком быстро.

Увидев ещё одну, тщательно скрываемую, гримасу на лице старика, мальчик встал и, ополоснув чашку из кувшина с водой, налил до половины отваром.

— Выпей и отдохни, — он подал воину лекарство, тот выпил ещё тёплый напиток и поблагодарил.

— Ложись, — сказал он своему пациенту. — Постарайся до вечера выпить всё. Я постараюсь вылечить тебя до похода. Завтра принесу ешё.

— Только сам уж больше не ходи, — улыбнулся солдат, — скажи мне, я пошлю с тобой кого-то.

— Я возьму Руми, и вправду глупо, что я пошёл один. Мне страшно повезло, что я остался жив.

Пока Чаупи-тута не вышел, воин всё равно не лёг. Только, закрыв полог, он услышал как тот устраивается на постели, покряхтывая от боли. На тренировочной площадке на его лице не было заметно ни следа слабости или боли. Мальчик уважительно кивнул.

— Сильный человек, только зря не обратился к учителю сразу. Хорошо, что он увидел болезнь. Амаута слишком занят сейчас Ириной и своей любовью. Он мог и не обратить внимание на старика.

Мальчик прошёл мимо спален и вышел на воздух. Пока он кипятил воду под кухонным навесом, поглощал нехитрый солдатский ужин, потом ждал, пока настоится лекарство и носил его старику, все в крепости разошлись по комнатам. Только часовые вышагивали по стене, чтоб не клонило в сон. Воздух, сырой и прохладный, после сегодняшней грозы, пробрал его дрожью. Но он смотрел на небо. Семь звёзд созвездия Колька — дома богов, ярко светили в чёрной глубине. В год Звезды магов прийдут ли они, чтоб изменить к лучшему судьбу его народа? Он знает, где камень-Ключ и постарается привести к нему учителя. Вот какую большую цель поставил перед ним Инти. И кто знает самая ли она большая. Но к любой большой цели приведут даже самые маленькие шаги, главное идти не останавливаясь.

Сегодня они с Ириной сидели и ждали пока учитель ходил к оружейнику. Она спросила, почему мне так нужно идти к Храму. Я сказал, что вопросы богу лучше задавать в его доме. Тогда она прочитала мне стихи, которые писала ещё до того, как попала сюда. Я запомнил.

10 декабря-11 декабря.

Ну, что ж, нашего полку прибыло. Пришло несколько отрядов из разных городов. Конечно, имена двадцати четырёх девчёнок и мальчишек я и не пыталась запомнить. Ничего, по дороге раззнакомимся. Я изнывала от нетерпения. И не то чтобы мне так хотелось в эту чёртову сельву, просто терпеть не могу ожидание.

Если что-то должно случиться, то у пусть уж побыстрее пожалует, и будем с ним разбираться.

Юные воины, по уши в гормонах, уже полгода, примерно, находящиеся на испытательном сроке в крепости, пускали слюнки на дико хорошеньких девушек из Домов избраных. Парни же, ученики шаманов, пришедшие с ними, своей серьёзной собраностью походили на Пушака, конечно, не в его теперешнем состоянии. Сейчас эталоном серьёзности был скорее Чаупи-тута. Утром я не встретила его на тренировочной площадке, как и Руми. Эти двое ходили теперь друг с другом, как рукавички на верёвочке.

Я уже было стала волноваться, не попал ли наш мальчик в какую-то очередную заварушку, из-за своего любопытства. Но, почти сразу же, увидела, как он, с корзинкой, полной каких-то травок, шествует к кухне, с видом крайне деловым и озабоченым. Нужно сказать, что я любопытна ничуть не меньше его и, конечно же, манкировала продолжением физических нагрузок, из желания всунуть свой нос в чужой вопрос.

Чаупи-тута я обнаружила под кухонным навесом. Теперь я вспомнила, что он и вчера, после ужина, колдовал с чем-то на кухне.

— Чем это ты тут занимаешься? — сладеньким голоском лисы-Алисы поинтересовалась я, усаживаясь рядом с ним на камешек.

— Сильные мужчины очень не любят показывать свои слабости, — загадочно, как всегда, ответил мальчик.

— Будь попроще, к тебе люди потянутся, — выдала я очередной штамп. Но мальчишка, кажется, воспринял его как свои любимые мудрые изречения.

Он поднял бровки домиком и задумался над моей дежурной фразочкой. Настроение у меня по-прежнему было шаловливое и я поцеловала его в розовую щёчку.

— Перестань строить из себя великого шамана, скажи попросту, с чем это ты возишься с утра пораньше?

Он открыл было рот, чтоб сказать очередную заумь, а я положила туда зёрнышко арахиса. Одна из девчёнок передала мне посылочку от Ахау. Мальчишка понял, что я решила веселиться и, махнув рукой, стал сыпать в закипевшую воду оранжевые цветки настурции.

— Ой, а у нас в садике дома такие же росли! — я вдруг почувствовала маленький болезненый укол в сердце и веселье как-то пошло на убыль. — Это от чего?

— Почки, — односложно ответил Чаупи-тута.

— Кто-то из наших болен? Может с Анжелой что? — вдруг заволновалась я.

Чаупи-тута повернулся и посмотрел на меня своими взрослыми глазами, а потом вдруг озорно улыбнулся.

— С Анжелой всё в порядке и с её дочкой тоже..

Сказать, что у меня отвисла челюсть мало, она ещё и по полу клацнула.

— Откуда… — я зависла, а потом уперев руки в бока, спросила, — и давно ты об этом знаешь, маленький пройдоха?

— Cо вчерашнего утра, — ничуть не смутившись заявил этот нахалёнок.

Он укутал кувшин с горячим отваром и, оставив меня с моими вопросами, пошёл в сторону солдатских спален, где они с Руми ночевали. Кто заболел я так и не поняла. Может у шаманов тоже есть врачебная тайна? Я побежала следом за ним. До меня наконец дошло, что я так и не отдала ему его часть гостинцев. И увидела, что он вошёл в комнату “старшины”, как я его называла. Я поняла о чём говорил мальчик и не стала смущать старого солдата, а вышла, уселась на каменный парапет и задумалась, дожидаясь Чаупи-тута. Нет, я не жалела о принятом решении остаться, но поняла, что таких болезненых воспоминаний будет много. Как сделать, чтоб они превратились в мягкую грусть, а не в, грызущую сердце, память. Которая может запросто сожрать наше счастье. Я вспомнила слова об Анжеле.

— Девочка, — завистливо вздохнула я, — вот, если бы у нас мог быть ребёнок, это наверное примирило меня с этим местом навсегда. А может, наоборот, перепугало бы до смерти. Всю жизнь бы мучилась, где ему было бы лучше. А так сама за себя отвечаю и привет!

Моя отчаяная весёлость стала возвращаться, когда я увидела как Пушак ищет меня. Как курица, потерявшая цыплёнка. В глазах растеряность.

— Вот она я! — крикнула я ему сверху и помахала рукой.

Он подошёл ко мне, и я похлопала по камешку рядом с собой. Шаман присел, и я раскрыла ладошку с арахисом перед его лицом. Он тихонько сдул шелуху, двумя пальцами взял орешек и протянул к моим губам. Я поймала его пальцы и поцеловала. Потом дала орешек ему. Он засмеялся и поддержал игру. Когда ладошка опустела, я, с деланой укоризной, покачала головой.

— Пока мы тут в голубков играем, твой ученик показывает какой у него “хороший учитель”.

Пушак вопросительно поднял брови.

— Старшину лечит, — уточнила я.

Чаупи-тута, ещё не вышел. Амаута задумался.

— Он не обращался ко мне с просьбой..

— Я очень сомневаюсь, что он обращался за помощью к малышу. А ещё он сказал мне, что Анжела ждёт девочку.

— Такое я наблюдал только у лучших Видящих женщин Дома. Какими ещё способностями нас удивит этот ребёнок?

— Прежде всего, он делает твою работу. Ты был прав, любовь моя, мы слишком заняты собой. А эти мальчики и девочки, которые пришли сюда сегодня и ещё прийдут в ближайшие дни, рассчитывают на тебя. И мои друзья, и малышка Анжелы. И наше собственное счастье тоже будет зависеть от тебя. Ты должен понять, что я всё решила. Ты тот, с кем я хочу жить и умереть. Я никуда не денусь от тебя.

Пушак сжал мою руку. Из двери вышел Чаупи-тута.

— Я видел из окна Верховного, — он сказал это таким тоном, как-будто слышал каждое моё слово.

Мы вышли к воротам. Старый шаман пришёл с нашими ребятками из Куэлап. Пушак взял его за локоть, и они отправились в крепость, о чём-то беседуя по дороге. Подозреваю, нас всех скоро ждёт аудиенция. А, пока, мы выслушивали новости о жене Вакраллы.

Девочки рассказали, что, когда её привели в Дом, к ньюсте Вилке, она была как умалишённая. Всё разговаривала с головой колдуна. Сестра дала ей снотворных трав и обработала раны. Она спала больше суток. А, когда проснулась, всё ещё выглядела блаженной. Правда, она уже говорила более или менее связно. Из того, что ньюста смогла понять и передала Пушаку, было ясно, что колдун, который раньше жил в Куэлап, сговорился не с Авак, а с самим Вакраллой. Действовал он из затаённой обиды. Когда Совет высших шаманов выбрал для крепости не его, что он считал практически решённым, а Пушака — шамана из другого города. И ему было не важно, что Совет всегда выбирает, исходя из указаний Видящих и Прорицателей, которые просматривают линии претендентов в связи с интересами всего народа.

Он ушёл из Куэлап и стал шаманом в соседней ближайшей деревне. Следил за действиями Пушака, надеясь найти промахи и искал его врагов, чтоб иметь союзника, так же желающего ему навредить. Когда Вакралла начал поиски предателей среди шаманов, колдун, а он тогда активно изучал именно чёрные заклинания, предложил ему свои услуги. Для Вакраллы он был не слишком полезен, тому нужно было влияние среди высших и доступ к их планам, чего у деревенского шамана не было. А вот его жена, знающая об их сговоре, явилась к нему именно за местью.

Ньюста Вилка говорит, что сейчас её судить нельзя. Она как-будто потеряла себя в ту ночь, когда мы убивали колдуна. А может ещё и раньше. Почему иначе колдун скрывал её у себя? Ведь она могла бы спокойно вернуться в город и ждать последствий заказанного колдовства. Но она, забросив кукол, сделаных шаманом, очевидно, вернулась, чтоб наблюдать за обрядом наговора и, возможно, ещё тогда увиделась с путеществующей головой колдуна. Если ньюста Вилка сможет вернуть ей рассудок полностью, может, по возвращении, мы услышим весь рассказ целиком. А, пока, она не хочет задавать ей вопросов о голове, чтоб не усугублять её состояние.

Чачапойя не часто встречаются с чёрной магией. У них самих, в обучении шаманов, причём не учеников, а только посвящённых, есть способы борьбы с ней, а сами эти обряды есть у чиму, уари и некоторых других соседних народов.

Конечно, при желании, шаман может узнать о них из древних кипу. Такая возможность у нашего колдуна была, когда он был старшим помощником у прежнего высшего шамана Куэлап. В Храме крепости есть очень старые кипу.

А вскоре моё предсказание тоже исполнилось. Нас позвали к Верховному. Пушак до нашего прихода ознакомил его с ситуацией, поэтому тот сразу приступил к делу.

— Подойди, мальчик, — он протянул руку и Чаупи-тута оказался под его внимательным пристальным взглядом, — я, как оказалось, плохо выслушал Аари и не обратил на тебя достаточного внимания. Ты очень необычный ребёнок и то, что ты был взят в обучение именно в этот год…

— В год Звезды Магов?

— Ну, конечно, этот умник не мог не вставить свои пять копеек, — с досадой подумала я, — теперь прийдётся признаваться, что мы подслушивали.

— Я так понимаю, что теперь Совет шаманов должен охраняться от любопытных ушей даже в стенах крепости? — спросил старик у Пушака.

— Конечно, он не дурак, два и два сложить может, — ещё раз пожалела я о несдержаности мальчишки.

— Я хотел послушать, Верховный, о Храме, — Чаупи-тута зыркнул на меня.

— Мы хотели, — добавила я, опустив голову, как нашкодившая ученица, и тут же бросилась в атаку, — а, что, как вам надо, так дочь Инти, а как послушать на совете, так за дверь.

Я чуть по-привычке не показала язык верховному.

— Тьфу, ты, веду себя, как маленькая и ещё удивляюсь..

Но Верховный мой невысунутый язык всё равно прочувствовал, а потому ухмыльнулся и оставил мой демарш без ответа. Почти.

— Я рад за Пушака, его будущая жена активно интересуется делами племени, — ласково, но с непрекрытым ехидствам сказал он.

Я покраснела как рак и язык всё таки выставила. Теперь захохотали все, включая Чаупи-тута. Хотелось обидеться, но я прыснула тоже. Когда веселье пошло на убыль, старик стал очень серьёзен.

— Сначала, расскажи мне всё о своих снах, очень подробно, — попросил он Чаупи-тута, — и какие способности ты получил после каждого из них.

— А ты, поскольку всё это знаешь, и пропустить ничего не можешь, — глядя на меня, поторопился аргументировать он, — принеси старику попить с дороги.

Я побежала за водой, ругая себя за длинный язык, высунутый и нет, и думая о том, что Пушак первым делом доложил Верховному о нас. И никак не могла решить для себя, хорошо это или плохо. Вернулась я очень скоро и не пожалела, потому что сон про сестру мальчика остался для нас с шаманом тайной. Да и все остальные мы знали далеко не в подробностях.

— Да, твои таланты — хороший знак для чачапойя, в связи с годом Поворота, Ключа или Звезды Магов. У нас его называют по разному. Я знал, что карта пути к городу Истоку находится где-то в Храме. Теперь думаю на вершине, куда ждущие посвящения не поднимаются. Так же как жертвенник камня Ключа. И дороги из твоего сна мы не помним. Давно всё засыпано листвой и проросло дикими растениями. Но, если ты прав, и дорога к Истоку на юго-восток от города Мёртвых, то мы можем попробовать обмануть чиму. Они ушли от крепости, но вряд ли оставят попытки проследить за отрядом до города Мёртвых. Теперь они могут ждать только у места, где воины оставляют группу ждущих и возвращаются в крепость. У самой сельвы. Дороги во влажном лесу тяжелы, реки и болота перекрывают удобные пути. Худо-бедно, но каждый год группа проходящая к Храму, расчищает тропы от растений, там у нас налаженые переправы, да и шуар привыкли считать знаком мира, если мы даём им возмоность наблюдать как мы проходим по их территории. Хотя мы всегда настороже, но, после нападения на группу ньюсты Вилки, больше такого не случалось. А чиму для шуар, могут оказаться лишними.

— А что, если мы, — вдруг встряла я, — сразу пойдём к Истоку? А чиму пусть ждут отряд.

— Мы? — задал вопрос Верховный.

— Ну да, мы втроём, я Пушак и Чаупи-тута, — затараторила я, пока меня не остановили. — Выйдем перед рассветом, потемну. А лучше бы даже каким-то тайным ходом. Пушак говорил, в крепостях есть. Чтоб уж точно никто не знал. А отряд поведёт кто-то из шаманов Ведущих.

— Ладно, возможно, я бы и согласился. Понятно Пушак, понятно мальчик, а почему ты? — явно напрашиваясь на очередной высунутый язык, съязвил старик. Он явно смеялся в душе.

— А потому что я дочь Инти, — нахально заявила я, — и меня в год Звезды сюда боги, тоже не зря засунули. Сами говорили, может у них на меня свои планы.

— А Руми? — обижено сказал Чаупи-тута. — Пусть он тоже пойдёт с нами. Мы друзья, он поможет нам.

— Мальчик, даже воины нашего племени никогда не допускались в Храм, а этот парень, он уари, совсем чужой. Почему ты так уверен в нём? — старый шаман ждал ответа с большим интересом. Как учёный, который запустил какую-то опытную реакцию и надеется на неожиданный результат.

Чаупи-тута почувствовал головокружение. Ему показалось, что он перестал дышать. Мальчик пробирался сквозь перламутровый туман. Как он оказался между времён? Может умер? Один раз он видел такое. В своей деревне. Сосед ссорился с женой. Вдруг кожа у него стала синюшно-серой, он упал. И через минуту был мёртв.

Что он ищет здесь и куда идёт? Ему нужно было понять что-то, нужно вспомнить, учитель говорил, что здесь можно забыть обо всём, потерять путь назад. В прошлый раз он был тут не один, учитель держал его.

— Нужно вспомнить… учитель… Верховный… Руми… — Чаупи-тута обрадовался. Он хотел узнать у богов о Руми. Старый шаман спросил почему он так верит ему, и мальчик вспомнил их недавний разговор.

Когда они встретились впервые у гостевого дома, парень сказал, что он сирота и Чаупи-тута хотел узнать, что стало с его родителями. Он болезнено воспринимал потерю родственных связей. И Руми рассказал, что знал сам. Он был захвачен во время воинского рейда уари, совсем малышом. Воином, жена которого не могла родить ребёнка. А он очень любил её и не хотел брать другую. Они растили его до десяти лет. Потом приёмный отец погиб в военной вылазке. А мать умерла от болезни, которая мучила её долгие годы и не давала возмоности выносить собственное дитя. Воины уари забрали его, как умели, пытались сделать из малыша солдата. Но у того не лежала душа к убийству. Как сказал колдун-уари, у него скорее была душа шамана.

Чаупи-тута подумал, он хотел пройти назад по линии времён, увидеть откуда был взят Руми. Что так подкупает его в нём. А, если ему чего-то очень хочется… Вот как он оказался здесь. Он идёт в прошлое. Ищет след Руми. Только как потом вернуться назад? Его тотем здесь не поможет. Птицы не живут между времён. Тогда кто? Тот кто ещё не пришёл в мир?

— Тамитами, — позвал он, — помоги мне.

Девочка так легко двигалась в тумане. Её резвые ножки оставляли дорожку из светящихся искр. Она как-будто только и ждала, когда он позовёт её, так быстро возникла рядом с ним.

— Идём со мной братик, — она взяла его за руку, и он ясно почувствовал её тёплую ладошку. — Ты не должен долго быть здесь. Я знаю что ты ищешь.

Чаупи-тута удивился. Потом подумал, что он совсем не знает законов этого места и пошёл за маленькой сестрой. Двигаться с ней стало намного легче.

Тамитами подвела его к месту, где туман вертелся воронкой, как небольшой смерчик и наклонила его голову внутрь.

Горели кровли домов. Воины уари, с нанесёнными углём на лица неровными полосами, в ночной тишине напали на деревню. Чаупи-тута с ужасом смотрел, как разбуженые внезапным нападением, из домов выскакивают люди и погибают поодиночке, сражаясь за свои семьи. Темноволосый мужчина, головой вниз на лестнице у входа. Женщина с разрубленым лицом и воин, отрывающий от её груди кричащего малыша. Ночной ветер шевелит волосы на её голове. Белокурые волосы. И дома… округлые, на платформах с зигзагом родового рисунка.

Рука сестры выдернула его обратно. Она дёрнула резко и нетерпеливо.

— Бежим, тебе нельзя больше.

В этот раз, он и сам шёл гораздо легче и отчётливо видел свой след. Но дойдя до места, где встретил сестру, увидел, что след начинает таять. Он побежал, сестра смотрела ему вслед с тревогой. И тогда он потянулся к знакомой энергии учителя. Он уже знал этот жёлто золотистый ореол со вспышками цвета индиго. Чаупи-тута всем сердцем потянулся к нему. И вдохнул судорожно и глубоко.

12 декабря.

Низкий каменный свод подземного коридора давил на затылок и на плечи. Иногда холодная капля срывалась сверху и попадала на открытую кожу. Ледяная, она колола, как остриё кинжала. Я вздрагивала. Меня и так пробирал холод. Мы спали едва пару часов. Пришлось собираться быстро. Быстрее, чем мы предполагали. Наскоро прощались с ребятами. А ведь встретились всего пару дней назад и даже не успели пообщаться как следует.

Вчера, когда, после вопроса Верховного, Чаупи-тута вдруг окаменел, как статуя и практически перестал дышать, испугались все. Даже провокатор Верховный побледнел. Пушак бросился было к ученику, но старый шаман жестом остановил его.

— Не трогай, — сказал он быстро, — ты только помешаешь ему. Лучше иди навстречу.

— Ты думаешь он ушёл между времён? Один, без помощи? Но я не смогу без снадобья даже дойти до границы.

— Тут есть всё, что нужно, — старик поднял свою суму, — я всё ещё Прорицатель.

Пушак, дрожащими руками, перебрал снадобья и быстро отмерил нужную дозу. Верховный, тем временем, разжигал огонь в жаровне, приготовленой на вечер, в его комнате. Он растёр в порошок между ладоней несколько сухих листьев и бросил в огонь. Амаута осторожно взял в свои руки ледяные ручонки мальчика. Его глаза уже приобретали отрешённый остекленевший взгляд. Теперь оба стали похожи на застывшие фигуры.

— Надеюсь это не надолго, — прошептал старик, иначе обоим сил не хватит.

Но Чаупи-тута вдруг глубоко вздохнул и, если бы Верховный не подхватил Пушака, а я мальчика, оба свалились бы на пол. Потому, что ноги у них подогнулись от слабости.

Почти час шаман отходил от снадобья, а Чаупи-тута сидел у стены полусонный. Меня Верховный отослал достать побольше еды и горячего питья. Он сказал, что это поможет восстановить силы.

Под кухонным навесом как раз наблюдалась предобеденная суета. Горячий суп — это было как раз то, что надо. Верховный предупредил, что у меня есть ещё как минимум полчаса и я, относительно спокойно, дождалась, когда обед полностью сварился. Руми, что маялся в ожидании друга, переминался нетерпеливо, но без меня бежать в комнату Верховного не решался. Когда в его руках оказалась корзинка с едой, мы оба облегчённо вздохнули.

Руми ухаживал за Чаупи-тута, как за собственным ребёнком. Даже странно было, какая близкая связь образовалась между ними. Шаман, мило смущаясь перед старым учителем, принимал мои заботы. Тот, очевидно был из тех людей, которые, в момент волнения, должны что-то съесть. И, с очевидным удовольствием, тоже хлебал из своей миски.

Рассказ Чаупи-тута вызвал изумление у всех и слёзы у Руми.

— Я помню это нападение уари, — заявил старик. — Это случилось совсем недалеко от приграничной крепости. Часовые увидели пожар в деревне, отряд подняли по тревоге, была ночь всё таки, и дорога заняла время, но, когда солдаты ворвались в поселение, уже было поздно. Уари налетели неожиданно и нагло. Молодые солдаты просмотрели засаду. Враги подошли вечером, когда стемнело, а днём прятались в горах. Они забрали всё ценное, что попалось под руки и ушли очень быстро на свою территорию. В темноте идти за ними с неопытными мальчишками, было неоправданым риском. Это был маленький посёлок и не осталось никого из живых, кто мог бы обнаружить исчезновение ребёнка.

Верховный посидел в задумчивости.

— Мальчик хорошо описал родовой орнамент на доме. Я сверю кипу. Мать была светловолосой, а значит это была женщина Дома, — старик взял Руми за плечи и крепко сжал. — Я узнаю кто были твои родители.

Он присел возле нас с Пушаком.

— Он может пойти с вами. Скорее всего он сын ньюсты и, возле Храма, вы это поймёте. Если он примет его, значит в нём есть кровь богов. А даст ли ему что-то Храм, не нам решать. Когда вы вернётесь, многое определится само собой. Ещё пара-тройка человек в вашей группе, не решит ничего в плане силы, а маленький отряд привлечёт меньше внимания. Собирайтесь. Все остальные вопросы: с ждущими и с чиму, я беру на себя.

Выход из подземного хода выводил в пещерку, из которой выползать нужно было на четвереньках. Причём в довольно густые заросли. Мы старались не ломать без нужды веток, чтоб сохранить естественную маскировку этого места. Факел погасили и оставили ещё внутри пещеры, чтоб запах гари отпугивал животных. Совсем не к месту там был бы какой-то постоялец.

Мы начали путь из рощи на склоне горы. Несколько часов дороги, и отдельные кучки деревьев стали смыкаться в настоящий большой лес. Уже давно не видно было следов пребывания жилья. Не радовали глаз цветущие поля вдали. Да и дали уже не стало. Деревья сомкнулись вокруг. Звуки стали резче и насыщеней. Под ногами слежавшаяся листва, а не осыпи камней. Ещё не навалилась вязкая духота сельвы. Горы ещё дышали нам вслед. Но уже на высоких стволах, как яркие птицы расселись цветки бромелий. Движение замедлилось. Солнце можно было увидеть только по лучам, пробивающимся сквозь кроны. Подрост начинал создавать глухие стены. Пушак уже давно не выпускал из рук некоторое подобие мачете, которым прорубал нам тропинку в зарослях.

Шаман помог нам выкраситься обещаной краской от насекомых и сейчас видок у нас был тот ещё. Кожа охристо-красного цвета, тонкие дорожные туники под кожаной сбруей все в таких же красных разводах. Кожа потела и краска переносилась на полотно. Обещаный состав я начала принимать ещё вечером, перед походом. Мерзость, конечно, но он даже пот заставляет изменить запах так, что насекомые намного меньше интересовались нашей группой крови. Это примиряло меня с необходимостью каждый вечер глотать горько-едкий напиток.

Я жутко боялась змей. Но впереди шли либо Пушак, либо Руми. Нам с Чаупи-тута не под силу было бы махать мачете. Мы и так оказались приличным тормозом. А самая трудная часть пути ещё не начиналась.

В течение дня, даже на отдыхе, костра мы не разводили. А к вечеру, ещё задолго до темноты, мы остановились оборудовать стоянку на ночь. Нужно было найти сухое, хотя бы относительно, топливо. Я настояла, чтобы мы ещё в Куэлап сделали палатки для нас. Это было гораздо удобнее, чем всякий раз сооружать какое-то укрытие. А сейчас пригодилось вдвойне, так как позволяло оставлять меньше следов. Костёр развели в металлическом щите, который Руми нёс на спине, как черепаха панцирь. Такими щитами пользовались в ближнем бою, прикрываясь от ударов палиц с каменными набалдашниками. Утром угли сбросили в ручей и следов кострища не осталось.

А ночь в лесу это отдельное состояние. Девственный лес охватывает тебя как младенца амнеотический мешок. Чувствуешь себя нерождённой. У Чаупи-тута, очевидно, родилась совершенно такая же ассоциация, а может почувствовал мои мысли. Я уже не знаю каких чудес от него ждать, потому, что он сказал: “Как в животе у мамы Альпы”. Причём сказал это шёпотом.

Теперь мы должны были дежурить у костра. Я настояла, чтобы мы с малышом взяли на себя вечерние и предутрение часы, чтобы дать мужчинам, которые и так намахались за день, побольше отдыха. Их сила нам понадобится в течение всего пути и загонять их худшая из идей.

Из меня, к сожалению, наблюдатель был самый плохой, зато я жаворонок и люблю просыпаться на рассвете. В это время я наиболее энергична, да и хищники к этому моменту уже переваривают пойманое в начале ночи. А их появление заметить мне было бы тяжелее всего. Туземцы, даже появись они поблизости, в такие часы тоже предпочитают находится у огня, а не бродить в темноте, рискуя наступить на змею или попасть на зуб пуме или ягуару.

Мужчины улеглись сразу после ужина. А я ещё посидела с Чаупи-тута до темноты, а потом улеглась тоже. Всё таки первый день такой тяжёлой нагрузки давал о себе знать.

Чаупи-тута остался один в вязкой темноте. Она сжималась вокруг слабого пламени костра, пульсируя от его вспышек, когда он подбрасывал топлива в костёр. Его чувства обострились. Но глаза гарпии бесполезны ночью. Если бы шаман мог иметь два тотема, он бы хотел иметь ягуара для ночи, как гарпию для дня. Чачапойя называют его унга. А ещё — убивающий одним прыжком. Интересно, смогли бы птица и зверь подружиться в нём?

Тот красивый и сильный самец, которого он видел во сне, сильно испугал его. Но не напал. Может быть, когда-нибудь, ягуар станет его собратом. Не хруснула ни одна веточка, ни зашелестела листва, только среди тонких ветвей кустов блеснули, отразив пламя ГЛАЗА. Чаупи-тута не вскрикнул, скорее всхлипнул от страха. Присутствие поблизости огромной мощной кошки вызывает у человека не просто страх, а первобытный ужас…

В сельве ходит легенда, что когда-то люди-ягуары были самым слабым племенем. Их гнали с мест, где они жили столетиями, новые сильные племена и, когда их осталось всего несколько десятков, они пришли к шаману. Тот жил в сельве отшельником, и жилище его охранял ягуар. Вождь племени просил шамана о защите его людей. И покровительства его зверя. Шаман сказал вождю: “В джунглях есть только одна тварь, что не боится ягуара. Ядовитая лягушка сапо. Когда она видит его, то раздувается, как шар и покрывается каплями яда. Я возьму угли из своего костра и выжгу на твоей коже пятна зверя, потом сорву ожог и внесу яд, и ягуар прийдёт к тебе. Победищь страх от этой встречи, и он станет твоим братом и покровителем. И шаман, поглаживая скалящуююся кошку, показал на своих плечах чёрные раны.

Вождь был настоящим мужчиной и отцом своему народу. Так появились люди-ягуары.

Чаупи-тута взял из костра ветку и осветил густые заросли. Ни силуэта, ни тени… Неужели ему привиделось? Да, страх рождает фантазии. Ирина думает, что ягуар охотится только в начале ночи. Но, иногда, в утренних сумерках он так же ищет добычу. Надо рассказать ей об этом. Только не пугая понапрасну. Унга не любит огня, нужно только поддерживать пламя в костре.

Хуже, если зарядят дожди. Декабрь. Самое время. Ещё неделя-другая и реки начнут разливаться. Не зря он видел плот во сне. От крепости, до города Мёртвых неделя хода. Если не случится ничего непредвиденного. Оттуда, насколько можно судить по сну, дня четыре до Истока. Но они идут напрямик. Значит весь путь дней восемь-десять. Здесь нет налаженых переправ и торных путей. Но, если часть дороги им поможет река… Трудно гадать. На реке есть свои опасности. Кайманы, анаконды. Правда отсюда до большой реки ещё очень далеко. Зато здесь сотни других болот, рек и речушек. Сельва принимает тающий снег с вершин гор и дожди, льющиеся со штормовых небес. Им ещё повезло. Впрочем, не накликать бы.

Время летело незаметно. Но он почувствовал, что его начало клонить ко сну. Он решил разбудить Руми, не хватало заснуть на страже в первый же день похода. Он встал и услышал вдалеке зовущий крик самца “А-а, а-а, а-а”, тоскливо разносилось со стороны ручья. Не показалось…

13 декабря.

Меня разбудили обезьны. Их крики раздавались совсем близко. Кроме того гремело. Чёрная туча наползала от края неба. Пушак, увидев, что я проснулась, махнул мне, чтоб помогла. Он сворачивал лагерь. Мальчишки, после моего лёгкого пинка, тоже зашевелились. Мы успели увязать всё в тюки и подвесить на сучья дерева с густой раскидистой кроной. Предварительно посбрасывав с себя всё до последней тряпочки. Вымокнуть и чесать целый день в мокром, верный способ стереть тело до крови. А так ещё и водные процедуры. Обнажённое тело у чачапойя не вызывает непристойных ассоциаций. Во всех ритуальных поединках, сражающиеся обнажены. У меня тоже не было в крови тупого пуританства. Обнажённость, иногда красива, иногда не очень, но всегда естественна.

Хлынуло так, как-будто перевернули бездонную бочку. Но дождь прошёл так же скоро, как и начался. Туча уползла и сквозь кроны зарозовело. Рассвет… Пушак отсидел и мою вахту. Мы наскоро перекусили лепёшками чёрного чуньо с диким чесноком и плодами акаи. Шаман вчера по дороге искал для демонстрации нам, как новичкам сельвы, всё что можно съесть.

— То что едят, окрашено неброско и прячется, а что слишком кричаще выглядит, предупреждает “не тронь, яд!”,-он ткнул пальцем в яркие плоды, которые я бы с удовольствием попробовала. Это касается и цветов, — он шлёпнул меня по ладошке, которая уже тянулась к удивительно красивому цветку. И на всякий случай добавил, — а так же бабочек, насекомых и лягушек. Лучше вообще без меня ничего не троньте.

Перед дождём, шаман освободил от углей щит и выставил его, чтоб набрать воды. Из рек лучше не пить. Вчера мы нашли водяную лиану и нацедили около двух стаканов.

У ручья нашли следы ягуара и Чаупи-тута рассказал о своей ночной встрече. Шаман сказал не шуметь. Ягуар может отдыхать рядом с ночной добычей. А они любят охотиться у речек и ручьёв. Ловят рыбу, небольших кайманов, капибар. Могут сцепиться и с анакондой. Но тут, кто кого, неизвестно.

За ручьём недалеко от места стоянки набрали диких бананов. От мест охоты ягуара лучше уйти подальше. Мы шли по берегу, иногда по руслу, ручей был мелкий и пока вёл в нужном нам направлении, но вскоре всё же пришлось оставить его и углубиться в лес. Через какое-то время мы снова увидели воду. Поскольку, к моему огорчению, ручьи не подписаны, догадаться была это петля предыдущего или новый приток реки, которая уже виднелась среди ветвей, я не могла.

Мы вышли на небольшую круглую поляну. Слишком круглую, чтоб иметь природное происхождение. Вся центральная часть была занята очень большой круглой хижиной. Крыша, островерхая, как у домов чачапояйя, была сделана так же, только трава, покрывавшая её, была другая. Уложена очень плотно, даже такой сильный ливень, как сегодняшний утренний, не намочил ничего внутри.

— Это не похоже на дома шуар, у тех каждая семья живёт отдельно и женская половина отделена, — Пушак осмотрелся, — тут уже давно никого не было. В такой хижине есть места для нескольких семейных очагов. Вдоль стен брёвна для сидения. Возможно, это дом бродячих охотников. У них территория, как у хищных кошек. Они переходят с места на место и, вероятно, имеют несколько таких домов.

Обойдя вокруг, мы увидели несколько деревьев с незрелыми плодами. И ягоды для окраски юбок из коры. Дожидаться хозяев или трогать что-то в хижине было неосторожно. Но мы хотели связать плот и использовать реку, хоть какую-то часть пути. На реке можно ловить рыбу и маленьких кайманов. Не тащить на плечах груз. Не переходить, кишащие пиявками топи. Мы рискнём.

Отойдя по течению подальше от дома, срубили пару десятков не слишком толстых деревьев. Сантиметров пятнадцать в диаметре. Большие нам было бы тяжело срубить, да и носить тоже. Два мужчины, женщина и мальчик. Не слишком работоспособная команда. Мы с Чаупи-тута вязали, а Пушак и Руми рубили и сносили к реке. Мы сделали две неширокие остроносые платформы и соединили как катамаран, оставив в середине просвет. Двумя поперечинами отгородили место для щита, в котором можно разводить огонь прямо на воде.

Шаман нашёл смоляное дерево, всё покрытое странными когтистыми лианами. Этой смолой обмазали нарубленые дрова и сделали несколько вязанок. На растопку. С такой пропиткой можно развести огонь даже под дождём. Это точно везение.

Чачапойя не мастера вязания плотов, зато я, хоть и по книжкам, имела о них больше представления. Я придумала сделать на каждой платформе по две стойки, как мачты. Наша “палатка” всего промасленный кусок ткани. Довольно большой. Я сама сшивала его из трёх узких полотен. Имея четыре опоры, можно делать из неё и навес, и подобие паруса. Даже руль, похожий на весло закрепили на корме. Провозились до вечера. Было бы глупо не заночевать в хижине.

— Нужно придумать что оставить хозяевам в благодарность за гостеприимство, — я смотрела на шамана, чтоб он дал какой-то совет, — что ценно для этих людей, но не вызовет у них страха?

Амаута подумал.

— У нас не так много ценных вещей с собой. Тем более тех, с которыми мы могли бы безболезнено расстаться. Мы не можем отдать ни крючки, ни запасной нож.

— Отдай нож. У нас есть кинжалы. Есть мачете. Это должно быть что-то действительно ценное. Тогда мы, может быть, оставим позади друзей.

Я вытащила свой шифоновый шарф.

— Как думаешь, за колдовство не примут? — почему-то мне всё чаще хотелось расстаться с вещами из моего времени, — Что бы ещё придумать?

Мой походный рюкзак, который и тут успел попутешествовать, хранил кучу всякой мелочёвки. Даже обрезки кожи от мокасин и полоски кожи для прошивки я не выбрасывала. В голову пришла смешная мысль. Я достала самое ценное, что было в моём рюкзаке — ножницы. И стала вырезать из кусочка кожи что-то вроде резного, как новогодняя снежинка медальона. Получилось не слишком аккуратно, не сложишь ведь как бумагу, но тоже миленько. Подвесила на кожаный шнурок, получилось украшение. Показала мужчинам. Одобрили. Сняла с косметички смешную кисточку из биссера и подвесила внизу медальона. Чаупи-тута улыбнулся.

— Теперь совсем здорово, — сказал он.

Хотя ночью хозяева вряд ли могли вернуться, но стражу оставили всё равно. Теперь я вызвалась дежурить первой, а то Пушак опять спать не станет. В хижине было не так страшно. Даже уютно в какой-то мере. От реки послышался плеск, потом тихое ворчание. Я вздрогнула и подбросила ветку в костёр. Плеск повторился. Кто-то переплывал реку. Кажется от нас. Плеск становился тише, дальше. Я успокоилась. Нервная дрожь в ногах сменилась болезненым оцепенением. И вдруг громко и тоскливо “А-а, а-а, а-а”. Я сразу узнала этот вой. Точно как говорил Чаупи-тута. Ягуар был поблизости, он шёл за нами.

Руми разбудил друга в тот самый час, когда спится слаще всего. Малыш получил утреннее дежурство. Ирина передала по цепочке, что слышала голос ягуара. Потому, как не хотелось выйти к реке ополоснуть сонные глаза, мальчик благоразумно остался под защитой стен и огня. Он походил по хижине, чтоб размяться и проснуться. Подбросил хвороста в огонь. Было не холодно, но со сна зябко.

Вчера Руми сам нашёл дикий батат. Сначала засомневался, но Пушак дал добро. Чаупи-тута почистил клубни. На огне уже закипала вода и мальчик, бросив несколько тонких полосок сушёного мяса, добавил пару горстей киноа и кубики нарезанного батата. Щедро приправил и бросил стручок перца. Будет остро, но зато животом маяться никто не будет.

— Надо ещё лапачо заварить, — подумал хозяйственный малыш, — достал мешочек сушёной коры. Вчера после дождя в больших ворончатых листьях скопилось много воды. Ирина процедила всё, что удалось собрать сквозь ткань, хватило и для супа, и для чая. Он был вполне доволен собой. И время до рассвета прошло незаметно. Вчера они задержались из-за постройки плота. Теперь ему удалось ускорить время до отплытия.

Уходя, Ирина разложила на ярком шифоне нож, украшение и маленький мешочек соли. Вязанка дров у очага тоже не будет лишней. Пробираясь по берегу к плоту Ирина спугнула большую змею. Чучупе — ядовит, но убивает редко. Избегает людей, но мы пришли к реке как раз во время его охоты. Она так побледнела, что Пушак испугался за неё больше, чем сама Юри испугалась змеи. Всю последующую дорогу, он шёл впереди и для её спокойствия стучал по кустам палкой.

Чаупи-тута не очень боялся змей. Но они менее чувствительны к ядам и ему был понятен ужас девушки.

Оттолкнув плот от берега, мальчик услышал резкий пронзительный крик. Большая птица кружила над ними, высоко в небе, но он легко заглянул в её глаза. Лента реки, плот. Всё это он уже видел. Во сне. Ветви деревьев свешивались над водой. Кое-где кроны смыкались и нельзя было разглядеть, что происходит под ними. Но на другом берегу, на полукруглую отмель тихо вышла большая пятнистая кошка, внимательным взглядом желтовато-зелёных глаз провожая уплывающий плот.

Чаупи-тута на мгновение вспомнил алтарь храма и камень Ключ, цвета глаз зверя. В его голове всплыли слова “навиунга — взгляд ягуара”. Такие же глаза были у его друга. Цвета мёда цветков киа-тон-то. А ведь Руми означает — камень.

14 декабря.

Управлять плотом оказалось гораздо сложнее, чем я думала. Мы занимались сплавом. Но там плоты были хорошо оборудованы. А из подручного материала и при нашей слабой оснащённости инструментом, конструкция получилась корявая и при первой же остановке требовала доработок. У нас было мало верёвок для вязки.

Плот довольно сильно оседал под нами и, если бы не спокойная, не слишком глубокая вода, я бы, пожалуй не рискнула передвигаться на этом шатком сооружении. Управляли мы при помощи шестов. На вёсла нас не хватило. Слишком сложно с нашим инструментом. Стойки тоже держались плохо. И если бы натянули на них полотно, завалились бы точно. Да и плыть ночью по реке мы не собирались. Это было бы слишком опасно.

Скорость реки я определила очень приблизительно. При всех обстоятельствах, мы не пройдём за день больше пятидесяти километров. Это ещё замечательный прогноз. Но, даже если тридцать, всё равно это физически легче, чем пешком.

На первой же остановке, я скомандовала стойки положить как дополнительные поперечины. У нас было два шеста. Я попросила срубить ещё два, если вдруг потеряем посреди реки. Под водой то и дело натыкались на притопленые стволы и сплав продвигался довольно медленно. Глубина правда нигде пока не превышала полутора метров. Мы старались держаться центра, где топляка было значительно меньше.

Чаупи-тута, который шестом работать, конечно, не мог, ухитрился зато натягать рыбы. Её тут было такое количество, что иногда она сама запрыгивала на плот. Наверное в азарте собственной охоты.

В одном месте берег подмыло и деревья так низко склонились над водой, что пришлось лечь на настил и буквально протискиваться под ними. Хорошо, что стойки сняли. Попробовали и костёрчик в щите развести. Тут как раз всё очень здорово удалось. Рыбу я почистила, после того как Пушак прибил топориком эти зубастые и шипастые чудовища. С одной сразу содрав ядовитые шипы. Он назвал это чудище мота. Но после того, как мы запекли это безобразие над углями, всё оказалось куда как оптимистичнее. Вкусно, пальчики оближешь. Всё время после обеда мы искали место, где можно было бы “выйти” на берег. Река пока нам шанса не давала. Берега, хоть и не высокие, были очень сильно заросшие. Прямо стена. Прыгать в воду и прорубаться сквозь неё, было глупо, но и оставаться на плоту, на воде ночью, когда охотятся кайманы, ещё глупее.

Когда из-за поворота реки вывернулась узенькая лодочка с двумя малорослыми сухенькими мужичками, мы не знали радоваться или огорчаться этой встрече. Мы положили шесты и подняли руки пустыми ладонями в сторону встречной хлипкой посудинки. Мне казалось, она перевернётся, если кто-то из сидящих захочет плюнуть за борт. Местные повторили миролюбивый жест и так ловко развернули судёнышко в обратную сторону, что мы, со своей корявиной, им могли только позавидовать.

А за поворотом оказалась отмель с бродом на другую сторону реки. От воды шла расчищеная тропинка вглубь леса. Лодочка пристала к берегу. Один из индейцев остался ждать нас, а другой быстрым шагом направился по тропинке. Пушак знал только язык шуар, и то не слишком хорошо. Общение с ними было довольно ограничено. Но где кончалась территория шуар, и какой народ обитал здесь, было для нас тайной. Маленький индеец ростом был на голову выше Чаупи-тута, но пониже меня. Пушак и довольно рослый Руми, рядом с ним, казались великанами. Тем не менее он держался спокойно и с достоинством. Может чувствовал за собой право собственной земли и поддержку племени, а может у него были другие, не известные нам причины.

Шаман спрыгнул в воду и подтянул плот к берегу. Мы сошли и присели на корточки в стороне, демонстрируя миролюбивые намерения. Руми помог вытянуть нос плота на берег. Пушак взял из поклажи маленький мешочек соли. Это самое ценное, что мы брали для обмена, на случай таких встреч. Амаута открыл мешочек, обмакнул палец в соль и слизнул налипшие кристалы. Потом протянул индейцу. Тот посмотрел внутрь и произвёл ту же процедуру. Улыбнулся широко и редкозубо.

Тем временем со стороны тропинки послышались голоса. Шаман прислушивался очень внимательно. Зачастую, диалекты соседних племён похожи. К берегу реки подошли несколько мужчин. Тот, кто оставался с нами, показал одному из них соль. Индейцы закивали.

— Мы просим вождя разрешить нам переночевать в деревне, — сказал он на шуар, потом повторил на чачапойя.

Оказалось вождь племени говорил на шуар. Он рассказал нам, что за рекой, через брод — их земли. Они соседи и по соседски общаются. Даже роднятся. Раз в году устраивают общий праздник, на котором молодые знакомятся и иногда создают пару в чужом племени. Бывает по соседски и ссорятся, но они дополняют друг друга. Шуар люди леса. Они люди реки.

Вождь остался доволен подарком и позволил остаться на ночь. Пушак спросил не их ли хижину они посетили прошлой ночью. И по какой причине она оставлена.

Вождь замялся, потом сказал, что уже с месяц как там поселился охотник за душами — одноглазый ягуар. Они боятся, что разгневали его, потому, что он убил мальчика, пришедшего утром к реке. Он сожрал тело, оставил только голову и ту сильно изгрыз. Родным не смогли даже провести обряд над погибшим. Зверь забрал его душу. В тот же вечер они откочевали в эту хижину.

— Ягуар очень стар, — сказал вождь, — если это не заколдованный зверь, мы надеемся, он не проживёт долго.

Когда Пушак перевёл нам этот рассказ, Чаупи-тута вдруг сказал, что скоро они смогут вернуться, пусть будут только осторожны в эту ночь и зверь уйдёт за нами.

Шаман только покачал головой и не стал сразу выяснять, откуда у мальчика такие сведенья. Он просто передал его слова вождю. А так же поблагодарил его за ночлег в хижине племени и сказал, что их ждут там ещё подарки.

Скорее всего, вождь все же задумался, не станет ли ягуар мстить племени, за предоставленый чужеземцам ночлег. Потому, что в общую хижину нас не допустили. Но на поляне возле неё разрешили разбить свой лагерь. Один крючок всё же перекочевал к предприимчивому вождю, так как за разговорами почти стемнело, а нам нужны были запасы дров на всю ночь. Стеречь сегодня решили парами. Мы всё же устали не так сильно, как в пешем переходе. Сначала мы с шаманом, а потом Руми и Чаупи-тута.

Мальчики поужинали оставшейся рыбой и лягли спать. А мы остались у костра. За стеной хижины, индианка, очевидно, вышедшая замуж за здешнего парня, но сама из племени шуар, укладывала спать ребёнка. Малыш капризничал, и мать стала рассказывать ему сказку. Пушак тихонько переводил мне. Сказка была страшная.

— Один чунчи-охотник искал в лесу добычу. Он увидел возле огромного дерева лупуны обезьяну, по крайней мере он так думал. Приготовил свою пукуну — трубку для стрельбы и достал дротик с кураре. Но, когда он захотел прицелиться, то его добыча пропала. Охотник осторожно подобрался к тому месту и нашёл в стволе дупло. Он подумал, что обезьяна спряталась там и заглянул вовнутрь. Ствол дерева показался ему пустым. Только огоньки светляков айяньяу, что значит глаз мертвеца, освещали его слабым зеленоватым светом. Он всунул голову поглубже, и грубые лапы схватили его и втащили вовнутрь, ободрав всю кожу с боков. Возле выхода из дупла стоял Чулья-чаки — страшный, волосатый карлик с красным длинным носом и лицом. Его ноги, одна как у взрослого мужчины, другая как у годовалого ребёнка, были развёрнуты ступнями в противоположные стороны. Что не помешало ему прыгнуть и задушить охотника своми длинными лапами. Последнее, что тот увидел, качающийся гамак из шкурок ящериц, который вместо верёвок держали зубами ядовитые змеи. В гамаке сидел маленький мальчик и ел черного паука. Если ты не будешь слушать маму, Чулья-чаки поймает тебя в лесу и утащит в дупло.

— Представляю себе, — прошипела я Пушаку на ухо, — что приснится этому малышу. Я бы в его возрасте вообще не уснула.

Отрывисто “залаял” козодой. Шаман обнял меня. От напитка, которым он поил нас, кожа горьковато пахла сандалом. Всё страньше и страньше. Мы где-то на краю земли, в чужом для меня времени, вокруг столько страхов, что перечислять замаешься, а я почти перестала бояться. Нет, конечно, любая неожиданная опасность, типа давешней змеи, может вывести из равновесия. Но нет того глобального стресса, который превратил депрессию в чуму двадцать первого века.

Мы ползем со скоростью черепахи, в город, который видел во сне восьмилетний пацан. По его же словам, за нами идёт ягуар — пожиратель душ. А найти нам надо камень Ключ, который изменит ход истории. Три раза бред. По всем меркам моего времени. А я сижу и обнимаюсь с шаманом, отчего чувствую себя абсолютно счастливой.

Свет костра не достаёт до края поляны. Было ещё светло, когда мы пришли сюда и я успела хорошо рассмотреть поселение. Как и предыдущая хижина, эта тоже построена на возвышености. Метрах в ста пятидесяти от реки. Площадь вокруг дома расчищена и девочки ежедневно убирают её от веток и листьев. Всё лишнее сжигается в кострах. Постоянная потребность в топливе заставляет очищать от валежника и подроста все окрестности. Кроме того выжигаются поляны для посадки маниока. Человек любит упорядочивать жизнь вокруг себя. А я, наверное просто авантюристка. И дело по жизни выбирала, что запросто с этим рифмуется. Журналистка-авантюристка.

Пушак устроил мою голову у себя на коленях и пошевелил костёр. Вспыхнули непрогоревшие дрова и он подбросил в костёр новые. От кромки до кромки поляны ночное небо просто набито звёздными кристалами, как шкатулка с чёрным бархатом внутри. Если долго смотреть, начинаешь падать в звёзды.

Руми проснулся сам. Шаман сидел у огня, и Юри спала у него на коленях. Он встал и подошёл к амауте.

— Ложись, поспи. Я сейчас разбужу Чаупи-тута. Но тот уже тоже проснулся. Со вчерашнего дня он был весь в себе. Что-то обдумывал. Даже когда колотил удочкой по воде, чтоб поймать пираний, вид имел какой-то отрешённый. Парень никак не мог понять, как в этой маленькой головке помещается такое количество грандиозных мыслей. Иногда он удивлялся, высказанным им конечным результатом этих размышлений, но, если мальчик начинал выстраивать перед ним всю цепочку своих умозаключений, Руми просто терялся.

Сейчас, когда шаман осторожно уложил голову Ирины на скатку и улёгся рядом, Чаупи-тута, как-будто прийдя к финалу своих раздумий, присел около друга с решительным видом.

— Помнишь, — начал он, — ты рассказывал, что тебя назвали Руми потому, что ты родился в горах, на камне. Мы ведь знаем теперь, что это не так. Что женщина, которую ты считал мамой, тебе не родная. Мне сейчас кажется, что это не она дала тебе имя. Я назову это чувством предсказателя, но я думаю, что твой похититель услышал его от твоих настоящих родителей.

— Не знаю, — пожал плечами парень, — а почему это так важно для тебя?

— Скажи, — остановил его Чаупи-тута, — после смерти приёмных родителей у тебя ничего не осталось? Дело в том, что когда у женщины Дома рождается ребёнок, его обязательно показывают шаману-предсказателю или Видящей. Они просматривают его судьбу. Если в ней видно особенное предназначение, то, в обычный детский оберег, добавляют знаки, указывающие на это. Взяв тебя из семьи, оберег, наверняка, сняли и спрятали, чтоб он их не выдал, но ты мог найти его после.

— Я был ещё маленький, когда умерла… мама, — Руми запнулся, но всё же назвал мамой ту, что растила его с любовью. — Перед смертью она дала мне это.

Он достал из мешка, завёрнутую в тряпицу, глиняную статуэтку.

— Домашний бог, — сказал он с лёгкой улыбкой. — На счастье. Мама сказала, если будет тяжело, разбей его.

Он долго смотрел на фигурку, поставив на ладонь, против огня.

— Разбить? — спросил он у мальчика.

— Не надо, — Чаупи-тута покачал головой, — твоя приёмная мать любила тебя, наверняка, на ней какой-то шаманский наговор, чтоб помочь любимому малышу, который остаётся совсем один. Люди близкую смерть чувствуют.

Руми поднялся, статуэтка, зажатая в ладони, грела руку. Он ещё раз поднял её и посмотрел на фоне огня. Тоненькие стенки просвечивались. На просвет казалось, что внутри человечка маленькое сердце.

Чаупи-тута поднял на друга глаза и замер. Руми увидел как расширяются от страха его глаза и резко обернулся. За его спиной присел для прыжка большой зверь. Весь сжатый, как пружина. Через его левый глаз протянулся страшный шрам. Глаз вытек и глазница стянулась. Оскаленая пасть и отблески костра в бешеных глазах. Всё это в один миг отпечаталось в его мозгу. Инстинктивно Руми швырнул в зверя то, что держал в руке и отпрыгнул в сторону. Фигурка бога ударилась в закрытую глазницу и зверь от неожиданности прыгнул вперёд и угодил лапами в край металлического щита. Щит перевернулся, загремел и горячие угли полетели прямо в морду ягуара.

Тот взвыл и, взрыв задними лапами землю, бросился в лес.

Пушак и Ирина вскочили, но ни один из индейцев не вышел из хижины. А Руми, схватив горящее полено, наклонился и стал искать статуэтку. Шаман и Ирина собирали разорённый костёр и подбрасывали всё новые дрова. пока огонь не разгорелся. Наконец Парень радостно воскликнул и поднял с земли домашнего бога. Кусочек глиняной стенки откололся и в неровном отверстии что-то сверкнуло. Руми поднёс фигурку к глазам и тут же протянул Чаупи-тута. Мальчик взглянул и ахнул. Жёлто-зелёный “навиунга” в семи паучьих лапках оправы. Маленькая копия ключ-Камня.

15 декабря.

Светало. Конечно, после нападения заснуть уже было невозможно. Мы стали собирать лагерь. Нас торопила необходимость как можно быстрее уйти от деревни, так как жители могли решить, что появление ягуара не только наша вина, но и прямая для них угроза. Пушак и Руми понесли вещи к плоту, я убрала следы нашего пребывания на хорошо ухоженой поляне, чтоб не утруждать жителей, которые и так пострадали и, если верить Чаупи-тута, по нашей вине. И тоже пошла по тропе.

Сам мальчик остался собрать дрова, оставшиеся с ночи. Мы с вождём расплатились за них такой ценной вещью, как крючок. А дрова пригодятся. Войдя в заросли, отделяющие деревню от реки, он услышал шорох за спиной. Обернувшись, увидел деревенских, вооружённых и, кажется, настроеных не слишком дружелюбно. Язык знал только Пушак, и мальчик решил, что не стоит даже пытаться завязать в обьяснениях на пальцах. Он ускорил шаг, а отойдя за кусты, побежал. До реки совсем рядом. Чаупи-тута услышал за спиной издевательский смех. И вспомнил один из своих снов. Мальчик думал тогда, что видел шуар. Но что он знал о них в то время? Он и сейчас не отличил бы их от другого племени сельвы. Тогда сон оборвался неожиданно. Заросли поредели. Уже виднелась река. И Пушак, помогающий Ирине зайти на плот. И Руми, стоящий опершись о шест. Что-то почувствовав, Чаупи-тута прыгнул в сторону и дротик только царапнул его плечо.

Он уже бежал по берегу. Действие яда начинало сковывать ноги. Ещё один, более точный выстрел и он мёртв. А скорее всего и все остальные. Толпа индейцев высыпала на берег. Один из деревенских снова поднял пукуну. И тут на него с пронзительным криком упала гарпия. Разорвав когтистой лапой его щеку, ударила двухметровыми крыльями ещё двоих. И снова взмыла вверх.

Чаупи-тута уже сидел на плоту, тяжело дыша. Ступни и ладони пронизывала ледяная тяжесть. Плот выплыл на середину реки и медленно пошёл по течению. Пушак тяжёлым взглядом посмотрел на вождя. Над плотом, громко крича, кружила чёрно-белая птица. Деревенские в ужасе смотрели то на окровавленое лицо стрелявшего, то на плот со страшными чужаками. Все видели, дротик задел мальчишку. Тот, который должен был умереть на месте, не только добежал до плота, но и до сих пор был жив.

Новый поворот реки скрыл плот от глаз индейцев. Только тогда Пушак бросился к своим вещам.

— Не бойся, ты справишься, — казалось он уговаривает не его, а себя. — Постарайся проглотить хоть чуть-чуть.

Шаман почти с усилием разжал зубы мальчика и каплями вливал в него тёмно-красную жидкость.

— Это снимет паралич, расслабит мышцы, не даст тебе задохнуться, а дальше, твой организм должен сам перебороть яд.

Мы уложили малыша и тепло умотали его, чтоб пропотел. Руми разводил огонь, нужен был тёплый настой, чтоб очистить тело от яда. Мальчику нужно много пить и потеть. Я сидела рядом и обтирала крупные капли с его посеревшей кожи. По моим щекам текли слёзы.

— Мы не должны потерять его, такого беззащитного и в то же время сильного, маленького мудреца, самого особенного ребёнка, которого я видела в жизни. Для каждого из нас его жизнь имела свою ценность, но все мы бесконечно любили его.

День тянулся бесконечно. Чаупи-тута умирал. Пушак поднимал и поил его через силу. Он глотал с трудом и кожа на лице стала тонкой, как бумага. На висках пульсировали голубые жилочки. К вечеру мы проплыли довольно много, но никто из нас теперь не знал куда мы плывём. Река вынесла нас к небольшому плоскому и голому языку берега, который в метрах трёх от воды начинал подниматься круче и круче до самых лесных зарослей. Мы причалили и увидели в воде выводок маленьких кайманчиков.

— Какие хорошенькие, — показала я на них Пушаку, который, занятый малышом, ничего вокруг не видел.

Он поднял глаза и схватился за голову.

— Отчаливай, немедленно, — крикнул он Руми, — тут где-то и мамаша рядом.

Мы едва успели. Почти четырёхметровая самка показалась на береговом склоне, сопровождая вылупившихся детёнышей к воде. Руми и Пушак в два шеста толкали лодку подальше от гнезда, здесь могла быть и не одна такая “мадонна с младенцами”.

Но искать место для ночлега всё равно было необходимо. Мы все не ели ни крошки. Никакого настроения не было. Близко от мест гнездования оставаться мы не могли, пришлось пройти ещё около километра. Берег здесь был высокий. Но небольшие “пляжи” давали возможность пристать и вытащить плот. Мы привязали его к торчащим из обрывистого берега подмытым корням. До более или менее приемлемого места, где можно было подняться, пришлось брести по щиколотку в воде. Тут она подходила к самому склону, зато сам берег был менее крутой. Пушак нёс малыша на руках. Руми и я нагрузили на себя все вещи. Мы еле выбрались наверх. Шаман положил обмякшее тельце себе на колени, ожидая пока Руми расстелит подстилку.

Чтоб устроить стоянку пришлось срубить несколько кустов и молодых деревьев. Их тут же превратили в дрова. Слава богам, погода нас миловала. Этот год, по сравнению с другими, был намного суше. Правда это ещё не был тот низинный лес, который на километры заливала вода. Руми продолжал с остервенением рубить дрова, стараясь этим отвлечь себя от мыслей о Чаупи-тута. Я спустилась вниз и попыталась поймать немного рыбы. Делая всё так, как учил меня наш малыш, я не переставала думать о нём. Солнце садилось и я поднялась к костру. У реки становилось небезопасно. Тот километр, что мы отплыли от гнёзд, для взрослого каймана не расстояние. Я принесла несколько рыбёшек, которые успела поймать до темноты. Почистила и решила сварить жидкий супчик. Малыш сильный, он справится. А тогда ему нужна будет горячая еда.

Пушак готовил снадобье для себя. Он собирался помочь мальчику выкарабкаться. Выпив из чаши, он сдвинул часть углей в сторону и бросил на них пучок сушёных трав. Пополз знакомый тошнотворно-приторный запах. Руми качался из стороны в сторону, кажется, шептал какую-то молитву, ритмично постукивая ладонью по перевёрнутой миске. Я осталась единственным охранником нашего лагеря. Не слишком хорошим, может быть, но в свете вчерашних событий, хоть что-то. Я как китайская принцесса из дурацкого боевика стояла с мачете в руке и ожидала неизвестно чего.

Чаупи-тута уже больше часа не приходил в сознание. Он, как их привязаный плот, качался на грани перламутрового тумана и зеленовато-золотистые искорки сначала облепляли его безвольные руки, потом вспархивали и светляками разлетались по сторонам. Мальчик понимал, что он на грани времён. Не правда, что ему не хотелось бороться, просто силы оставляли его.

Сначала он услышал звук. Голова болела и ритмичный непрекращающийся стук раздражал его. Потом появился глаз. Жёлто-зелёный с маленьким как зерно киноа зрачком. Зрачок вырастал и превращался в чёрную воронку, в которой вращались струйки перламутрового тумана. Глаз нашёл его и уставился своим вертящимся смерчем.

Стук завораживал, звал. А над мальчиком, в расслаивающийся туман, стал протискиваться тёмнофиолетовый сгусток. Зрачок повернулся в его сторону и воронка потянула в себя демона смерти. Чаупи-тута уже видел таких, только сегодня рядом нет учителя, чтоб защитить его. Впрочем, почему нет? Вот же он, гудящий индигово-синий шар с золотисто жёлтым бьющимся пламенем внутри.

Он притягивал к себе почти прозрачную голубоватую капельку, наполнял жизнью.

Чаупи-тута потянулся и слился с синим шаром. Глаз моргнул и исчез. Стук прекратился, и мальчик с трудом разлепил опухшие глаза.

— Ты как? — я гладила его по голове. Влажные от пота волосы прилипли ко лбу. — Хочешь чего-нибудь? Может попить?

Чаупи-тута кивнул головой. Пересохшие губы потрескались. Я налила ему чашку тёплого бульона. Глотал он намного легче и с видимым удовольствием выпил немного.

Шаман, пошатываясь, присел на корточки и заглянул мальчику в глаза. Кивнул. И устало опустился на подстилку. Посмотрел на Руми.

— Что это было? — голос его звучал хрипло, как после ангины.

— Что? — не понял Руми.

— Ну, там, на границе времён? — Пушак смотрел в непонимающие глаза парня.

— Потом, — Чаупи-тута взял учителя за руку. — Он не понимает. Я расскажу тебе всё потом. Мы все должны отдохнуть.

— Я подежурю, — мне не слишком хотелось продолжать свою вахту, но я понимала, что Пушак на грани. Целый день он возился с малышом и сейчас, вытаскивая его, потратил много сил. После таких сеансов ему всегда нужно было довольно долго приходить в себя.

По его реплике я поняла, что с Руми связано что-то необычное, происшедшее там, куда он отправлялся за Чаупи-тута. Но почему тогда парень не выглядел таким измотаным как шаман? И наш мальчишка опять шифруется. Что-то он знает. Может просто все эти события не дали ему времени, чтоб сообщить нам это. А сейчас ему больше всех нужен просто отдых. Я напоила его ещё и он устало откинулся на подстилку и сразу заснул. Дышал он уже гораздо ровнее.

Амауту я тоже буквально заставила поесть. Он отдал столько сил, а сам целый день на пустой желудок. Мы с Руми тоже выпили по чашке бульона.

— Ложись, — подтолкнула я его к подстилке. Сменишь меня после полуночи.

Я боялась лечь. Чаупи-тута посапывал. Я укрыла его и внимательно прислушалась к звукам ночного леса. Днём, когда ты занят делом, звуки не кажутся такими громкими. Пересвисты птиц и даже оглушительные крики ревунов, постепенно становятся привычным фоном. А ночью остро наваливается одиночество. Мне хотелось бросить эту тупую железку и влезть под одеяло к Пушаку, прижаться к его сильному телу, только, чтоб не чувствовать этого болезненого, пронзительного одиночества.

Ночные звуки, целый оркестр, отличались разнообразием и необычностью. Они были не похожи ни на что ранее знакомое и одновременно похожи на всё сразу. На смех, плач, бормотание. В реке что-то плескалось и булькало. В зарослях костёр играл в театр теней. Всё время мерещилась оскаленая пасть ягуара и рваный шрам через всю морду. Я вчера со сна чуть не обмочилась со страха. Грохот, рёв зверя, искры и языки пламени.

Я снова наклонилась над мальчиком и прислушалась к его дыханию. Смогла бы я отпустить такого маленького от себя в жизнь полную опасностей? Его мама явно очень любит его, но приэтом она не выглядела убитой горем от расставания с сыном. Чаупи-тута говорил, что дочка уйдёт в Дом ещё раньше. В семь. Наверное, они просто привыкли к такому укладу и это не кажется им таким ужасным, как мне, человеку другого времени. Тучи то выпускали из своих обьятий луну, то прятали её обратно. Когда луна светила на ветви свисающие над водой, было видно, как большая птица срывается за добычей, а потом снова возвращается на ту же ветку и застывает странным столбиком.

— Опять козодой, — поняла я, услышав странный лающий крик “у-у-кха-кха-кха”.

16 декабря.

Ночь, для разнообразия, закончилась без приключений. Я даже выспалась. Руми сменил меня ещё до полуночи. А до рассвета Пушак поднялся посмотреть как Чаупи-тута. Руми наловил рыбы, даже не спускаясь к реке, прямо с обрыва, там, где он нависал прямо над водой. Швырнул несколько комьев земли в воду, чтоб пираний подманить. Они бросаются на звук потенциальной добычи. А уха из них очень вкусная.

Чаупи-тута ещё выглядел нездорово, но чувствовал себя намного лучше. Нам нужно было решить, сколько ещё можно плыть по реке, потому что идти мальчик был ещё не в состоянии. Река петляла, но общее направление, нужное нам, пока, сохранялось.

Я всё пыталась понять, как наш маленький проводник узнаёт дорогу. Не побывав в сельве ни разу. Он пожимал плечами.

— Вижу. У меня теперь две пары глаз.

Гарпия следовала за нами до вчерашнего вечера. После ночи она ещё не появлялась. Я спросила о ней у Чаупи-тута.

— Она знает, что со мной теперь всё в порядке. У неё есть и своя жизнь, — он сидел и растирал икры ног смесью ароматических масел. Пушак сказал, что это снимет спазмы и восстановит силы.

Я готовила завтрак, а Пушак отошёл в лес вырубить новые шесты. Концы старых размочалились. Нужно было ещё поискать ровных лесинок. Мы хотели добавить ещё один настил. Дерево намокало и стало оседать ещё больше. Я слышала, как он сбрасывал их с берега прямо к плоту.

На самом деле, я стала понимать, что сельва очень опасна только для чужака. Если ты знаешь чего от неё ждать, то существовать в ней можно относительно комфортно. Человек не входит в запланированную пищевую цепочку её обитателей. Нечастая добыча для хищника. Скорее хищник-конкурент. Зверь скорее уйдёт с дороги. Нападёт только в случаях неосторожного поведения или, если сам не в состоянии охотиться на привычную добычу.

Если бы я не стала более доверчива к вопросам, непознаных моими современниками, колдовских и шаманских возможностей, то нападение ягуара приписала бы, скорее, его ранению и потере глаза. Это ведь могло мешать эффективной охоте?

Мы все хотели поговорить с Чаупи-тута, но собраться и просто посидеть, из-за насущно необходимых дел, возможности не было. С восходом солнца Руми спустился к воде и стал сооружать настил из заготовленого дерева. Шамана уже давно не было слышно, и я стала волноваться. Идти за ним в лес, значит, наверняка, заблудиться. Из нас всех, только он позволял себе уходить в заросли один. Я стала стучать в щит палкой. Звук по реке разносился далеко, но в чаще как-будто запутывался. Когда у меня уже начиналась тихая паника, Пушак вернулся. Сначала ниже по течению с писком выпорхнула из зарослей стайка изумрудных пиуичу. Потом я услышала, как шаман позвал Руми. Оказалось он вышел к реке чуть ниже по течению и поймал большую ящерицу.

Мы погрузились на плот, который, к тому времени, уже подправил Руми.

Однако, уже пятый день нашего похода. Если сроки шаман определил правильно, то мы на полпути к Истоку. Работа шестом не мешала работе языком. Всех интересовало, что же такое узнал Чаупи-тута.

— Понимаете, — начал он неуверенно, — я стал иначе видеть людей. Не могу обьяснить как. Наверное, так видят предсказатели. Когда я впервые встретил Руми, я просто почувствовал, что меня тянет к нему. Что есть в нашей жизни общая линия. А ещё я вижу, если в человеке есть предназначение, метка судьбы. Это случилось после того, как я узнал прошлое Руми.

— И ты стал искать? — шаман был явно заинтересован. Сейчас он смотрел на Чаупи-тута, так, как Верховный, когда спровоцировал видение, о котором мальчик только что упомянул.

— Да нет, всё вышло случайно. Я думал о дороге к Истоку и смотрел глазами птицы. Тогда и заметил ягуара. Он следил за нами. Птица летела высоко, и я не заметил его увечья. Подумал только, что цвет ключ-камня такой, как глаза ягуара. А ещё как глаза Руми. И само собой пришло название — навиунга.

— Я слышал об этих камнях, — Пушак вспоминал с некоторым удивлением. — Я даже видел небольшие у ювелиров. Они очень редкие. Учитель говорил, что в них можно собирать силы шаманов. А ещё заключать духов смерти. И выпускать их на врагов. Только нужно правильно настроить камень на владельца. А, если чужой попробует воспользоваться камнем, то дух, если он там есть, сожрёт его самого.

— Так вот что произошло на границе времён… — пробормотал мальчик.

— Что? — Амаута настолько увлёкся разговором, что чуть не свалился в реку. Шест попал в ловушку.

Наверное, это была развилка притопленого дерева. Потому что шест так и остался торчать посреди реки. Если бы шаман не отпустил его, то торчал бы сейчас над водой, наподобие чучела из страны Оз. Или плескался с гостеприимными пираньями. Плот уже отплыл на несколько метров. Пушак вспомнил какого-то нелюбимого бога или демона и потянулся за запасным шестом.

Разговор, тем не менее, никому прерывать не хотелось. Всё кудреватее закручивался сюжет. А потому Пушак, стараясь, говоря по нашему, не щёлкать клювом, продолжил.

— Так о чём ты? — задал он вопрос Чаупи-тута, который сидел, что-то в своей головёнке перекладывая с полочки на полочку.

— Покажи камень, — обратился мальчик к Руми.

Тот приподнял шест, чтоб не повторить ошибки Пушака и достал привязанного на ремешок домашнего бога. Амаута тоже перестал толкать плот и сейчас он тихонько плыл по течению. Относительно ровный участок реки позволял такую вольность, и Пушак рассмотрел фигурку с, плотно сидящим внутри, камнем.

— Он точно такой как камень-Ключ. Только маленький. Я думаю, это предназначение Руми, связанное с моим. Только я ещё не знаю как.

Камень был в детском амулете Руми. Наверное, шаман после рождения, увидел знак в его судьбе.

— Верховный мог бы всё прояснить, если бы мы дождались, когда он определит чьим сыном был Руми. Если его предназначение связано с Ключом, то, возможно, предшественник Верховного знал о дубликате камня в его детском амулете. Шаман, вложивший навиунгу, не мог не доложить о таком событии, как рождение ребёнка настроеного на Ключ. Только, я уверен, что это держали в тайне. А предшественник Верховного пропал в горах. И тело не нашли. Это ещё одна тайна.

— Руми, я должен поблагодарить тебя, — мальчик вернул фигурку другу, — ты спас меня от демона.

— Что? — Парень вытаращился на Чаупи-тута. — Я ничего такого не делал. Я демонов в жизни не видел.

— Значит это сделал твой камень, — Чаупи-тута быстро рассказал о том, что видел между времён.

— Я просто просил богов спасти тебя, — Руми недоумевал, — если что-то и получилось, то я не знаю как. Значит в камне теперь демон?

Парень с опаской уставился на фигурку, раздумывая, вешать ли теперь её на шею.

— А, если твоя навиунга это глаз ягуара, который на тебя напал? — мне очень понравилась моя версия. Дико литературная.

— Вполне разумное предположение, — огорошил меня своим согласием шаман. Я-то просто от балды ляпнула, почувствовала себя в сказке.

— И что теперь? — Руми ждал совета амауты, продолжая таращиться на, одержимого демоном, домашнего бога.

— Теперь… тебе нужно провести обряд подчинения зверя, — Пушак задумался надолго. — Надо искать лягушку сапо.

— Так это не легенда?! — Чаупи-тута даже затрясся. — И я хочу.

— Сиди уж, — шаман погрозил пальцем мальчишке, — только от одного яда очухался и туда же. Кроме того, у тебя уже есть тотем. Я ещё не видел, чтоб у кого-то было два.

— Сам говорил, что я особенный, — надулся Чаупи-тута.

— Да хоть трижды особенный, тебе сейчас и поноса не пережить. Не то что… Яд сапо и здорового убить может.

Он ещё что-то прикинул.

— Остановимся сегодня не вечером, а в обед. Я подготовлю всё, что нужно. А на ночь проведём обряд. Ты не ешь ничего и не пей, — предупредил он Руми. — И постарайся освободить желудок.

Обстоятельства нам благоприятствовали. Мы нашли хорошее место для лагеря. Пушак взял мачете и пошёл в лес.

Мы подготовили на ночь побольше дров. Готовку оставили на вечер, чтоб не дразнить Руми запахом пищи. Я дала Чаупи-тута горсть арахиса, чтоб поддержать силы. И мы пошли рыбачить. На противоположном берегу грелись на солнце кайманы. На нас они не реагировали, но что будет ночью? Берег пологий по обе стороны реки.

Я вспомнила детскую приключенческую книжку, где на крокодила охотились, закапывая на его пути нож остриём вверх. Не знаю насколько это эффективно, но я предложила Руми нарезать колышков, заострить и вкопать по берегу, где прорубили проход сквозь прибрежные заросли к лагерю. Парень сказал, что если и не поможет, то уж хуже не будет. Самим бы только не напороться.

Пушак пришёл часа через два. В тряпке кислотно-зелёная лягуха, с пупырчатым серо-жёлтым пузиком.

Он развёл ещё один костёр у кромки леса и отослал нас. Чаупи-тута завозмущался.

— Хочешь, оставайся, — пожал плечами шаман, — но предупреждаю, зрелище малоапетитное. От яда мышцы расслабляются, начинается недержание мочи и кала. Страшная тошнота и рвота.

— Слушай, ты уйди, — попросил Руми, — мне тоже радости мало, если ты за всем этим наблюдать будешь. Я тебе потом расскажу, что запомню.

— Ладно, — нехотя согласился мальчик, — когда учитель начнёт, мы уйдём.

Руми разделся. Пушак привязал парня за руки и за ноги к стволам двух деревьев. Напротив растянул за четыре лапки лягушку. На её коже начали появляться ядовитые росинки. Шаман взял уголёк из костра и прижёг оба плеча парня, сорвал появившиеся волдыри и палочкой нанёс яд.

Мы пожелали Руми удачи и ушли в лагерь.

Чаупи-тута сидел у костра и заворачивал чищеную рыбу в банановые листья. Из ящерицы, что утром поймал Пушак, Ирина сварила суп с бобами. Похлебала и устроилась спать. Мальчик же не мог заснуть. Ему было жутко интересно, что происходит с Руми. Наступила полночь.

Костёр у леса погас, и Чаупи-тута услышал голоса. Пушак шёл позади. Руми изменился даже внешне. Кроме того, что он был возбуждён и активен, такое у яда последующее действие, его лицо потеряло все черты мягкости и неуверенности. Он выглядел … как ЯГУАР. В нём была сила и спокойная грация. Мальчик даже рот открыл от удивления. Даже он почувствовал его мужскую привлекательность. За спиной закашлялась Ирина. Чаупи-тута обернулся. Она сидела у костра и смотрела на него одобрительно. Как женщина.

Пушак поднял бровь. Ирина рассмеялась.

— Ого! А мальчик-то вырос! — похоже, это была её очередная фразочка из прошлой жизни.

Руми опрокинул на себя щит с водой, которую зачерпнули из реки, чтоб он мог вымыться. Неспешно оделся. Чаупи-тута заметил, что учитель, кажется, испытал укол ревности.

— Я отдохну, — сказал он Руми. — У тебя сейчас прилив сил после яда. Ты ещё сутки не будешь чувствовать ни голода, ни усталости, но лучше всё же поешь, чтоб потом не было сильного спада.

— А ты? — Ирина понимающе улыбалась. Кажется, её заводила эта неожиданная ревность.

— Я не голоден, — шаман, пытался скрыть свои чувства, но только ещё больше показывал их.

— Не выдумывай, ты не ел целый день.

Ирина насыпала полную миску супа, развернула банановый лист с рыбиной. Разложила всё перед ним, как заботливая жена. Опустилась на колени и, не скрываясь, обняла и долго-долго целовала в губы. Чаупи-тута и Руми отвернулись. Мальчик стал ухаживать за другом, делая вид, что этот поцелуй их никак не касается. Ночной ужин не затянулся. Пушак лёг обняв Ирину. Скоро они спали, как два голубка.

Чаупи-тута едва дождался пока Руми доест.

— Ну, — нетерпеливо пихнул он друга, — хватит уже, расскажи, что помнишь. Я сейчас взорвусь от любопытства.

Парень улыбнулся. Постепенно ягуар в нём засыпал, и он снова становился прежним славным Руми.

— Я плохо помню начало. Меня жутко рвало. Прямо кишки выпадали. Потом темнота. И тишина, прямо до звона. А после пришёл зверь. Он попытался напасть. Но я показал ему камень. Теперь и я видел черноту демона внутри. Но я не боялся его не только из-за демона. Он уже нападал наяву, и я не струсил. А тут, хотя страх был внутри, я боролся с ним, понимая, что должен. Что для этого я встретился с ним. А, в конце, сказал то, что пришло ко мне так, как, наверное, приходят знания к тебе. Что мой предок когда-то отобрал его глаз, а теперь в моих силах отобрать его жизнь. Или мы станем равными, или я убью его в бою.

— И что будет дальше? — Чаупи-тута с восторгом уставился на него.

— Он прийдёт и будет со мной. Завтра мы уйдём от реки. Ягуар поведёт нас в Исток, к жертвеннику. Он сказал — три дня пути.

— А когда? — мальчик оглянулся.

— Утром. Ложись спать. Проснёшься, он будет тут.

17 декабря.

Мне сладко спалось под крылышком у Пушака. Так спокойно и безмятежно. Мы проснулись, когда солнце уже давно встало. У меня вообще было чувство выходного дня. Я потянулась и чмокнула спящего шамана. Тот открыл глаза с таким чувством изумления, как-будто удивился, что проснулся не ребёнком.

Чаупи-тута тоже спал. Ну просто сонное царство. Только Руми сидел на бревне и поглаживал между ушей здоровенную голову со шрамом. От этой идилии у меня засосало под ложечкой.

— Ох, ни хрена себе! — вырвалось у меня.

Руми поднял на меня глаза. Он возвращался откуда-то, куда мне хода не было. Шаман молча стоял рядом со мной и инстинктивно прикрывал меня плечом.

Мой эмоциональный всплеск разбудил мальчишку. Я поняла чего не хватало, что дало нам возможность поспать в удовольствие. Обезьяны. Их не было слышно поблизости.

Кошка зевнула во весь рот, показав зубы размером с палец и шершавый розовый язык. Следующее выражение на морде было похоже на ехидную улыбку. Может из-за прикрытого глаза?

Напряжённое молчание прервал Чаупи-тута.

— А я… можно я его поглажу? — мальчик бочком сделал пару робких шажков к ягуару. Тот сморщил нос и чихнул.

Чаупи-тута подпрыгнул. С ветки высоченного кумару на другом берегу слетела гарпия. Она пронеслась над нашими головами, как-будто тоже хотела рассмотреть нового члена команды. Птица была так близко, что я поняла — размером она мальчишке чуть выше пояса. Возмущённый скрипучий крик и она снова взмыла вверх.

— Тише девочка! — гордо крикнул мальчишка.

Ягуар поднялся на ноги и поглядывая через плечо отошёл к лесу. Руми кивнул. Кошка скрылась в зарослях.

Мы завтракали, ещё чувствуя присутствие зверя. Когда он уходил, Руми становился заметно мягче. Как-будто ягуар отделялся от тела парня.

Свернув лагерь, мы с Пушаком посмотрели на друзей, которые стояли рядом, погрузившись в души своих тотемов. Оба, не сговариваясь, двинулись в лес. Ни животное, ни птица, больше не показывались. Руми легко находил тропу, не требующую работы мачете. Проходя мимо дерева уиту мы набрали плодов. У нас кончалась противокомариная краска. А эти плоды прекрасно годились для этой же цели. Мы натёрли тело и лица и начали хохотать от вида наших чёрных рож.

К полудню небо начало темнеть. Вдали гремело и вспыхивали зарницы. Мы думали, что вымокнем наверняка, но гроза прошла далеко стороной. Уходя от реки, мы потеряли источник лёгкой добычи. Поэтому перекусили лепёшками и плодами бирибы. Лёгонький Чаупи-тута, которого Пушак подсадил на четырёхметровое дерево, сорвал несколько пупырчатых фруктов. Перейдя вброд неглубокий ручей, мы услышали крик каракары.

Руми оживился. Ягуар возвращался. Мы двинулись за парнем в ту сторону, откуда доносился птичий сигнал. Ягуар рыл когтями землю. Короткими мощными толчками он отбрасывал слежавшийся слой перегнивших листьев. Руми подошёл, по-хозяйски оттолкнул зверя и похлопал его по загривку. Чаупи-тута нагнулся и потрогал светлую каменную плиту дороги.

Под вечер, где-то под листвой укрывающаяся дорога, вывела нас к разрушеной деревне. Резонно. Если в сельве есть разрушеные города, почему не может быть и деревень. Ручей, который мы за день переходили трижды, опять какой-то из своих немыслимых петель, вышел к дальнему концу бывшего поселения чачапойя. То, что это было так, говорила конструкция платформ и изгрызеных временем стен, округлых и мало чем отличающихся от строений Куэлап. Я только не могла понять откуда в сельве брали камень для строительства. Может везли по этой самой дороге?

Переночевать под укрытием стен казалось удачной идеей. Люди стремятся к жилью. Даже разрушеному. Я хотела войти в один из домов, но Пушак резко остановил меня.

— Не тебе одной могли приглянуться эти стены, — предостерёг он меня и был прав.

Камень выпавший из кладки громко стукнул в стену. И в дверной проём практически выпрыгнула толстенная, с руку мужчины, трёхметровая змея. Пушак махнул мачете.

— Шушупи! — крикнул он, — я так и думал. Она любит высокие места, где не заливает водой в дожди.

Больше змей не оказалось, но зато и грызунов не оказалось тоже. Мы быстро вырубили всё, что успело зацепиться за не слишком толстый слой образовавшегося перегноя. Сгребли и сожгли всё, что можно было сжечь. Даже прошлись горящим факелом по стенам, чтоб выгнать возможных ядовитых или просто докучливых насекомых из всех щелей. Натянули тентперебросили срубленый ствол дерева и, оставшуюся часть прикрыли листьями пальмы. Вдали снова грохотало и где-то вспыхивали молнии, всё более заметные в сумерках. Вокруг домов было множество одичавших плодовых деревьев и мы вдовольнабрали фруктов. Нашлись и кое-какие коренья и клубни батата.

Мы так уютно устроились, что все спешили улечься у костра. А бродящий поблизости ягуар, огонь и стены, настроили нас легкомыслено и охрану выставлять не стали.

Пушак повернулся во сне и я проснулась. Услышала шорох и чуть приоткрыла глаза.

У входа стоял совершенно обнажённый Руми. Его вещи были беспорядочно разбросаны. Он запрокинул голову и, казалось, принюхивается, как зверь к ночным запахам леса. Постояв секунду, парень выскользнул в темноту текучим звериным движением. Зачем-то я поднялась и осторожно пошла за ним. Вдали до сих пор сверкало, а над нами сияла луна. Я увидела, как Руми уходит в заросли и поспешила за ним. Но, через пару десятков шагов, потеряла его. Оглянулась. В свете луны всё ещё в просветы деревьев виднелся наш, освещённый изнутри светом костра дом.

Вдруг совсем недалеко за деревьями раздался тоскливый и одновременно страстный зов ягуара “А-а, а-а, а-а-уу”. Вздрогнув, я тихонько раздвинула ветви. На маленькой полянке стоял Руми. Запрокинув голову к луне он повторил свой призыв так убедительно, что меня не удивила, вышедшая с другой стороны поляны, девушка.

Она была смуглокожей, почти чёрной в резких лунных тенях. Волосы. тугим узлом стянутые на макушке и дикой прядью свисавшие на плечо, делали её глаза ещё более раскосыми. На ней не было никакой одежды, только огромные когтистые лапы ягуара, надетые вроде перчаток. Её маленькая острая грудь с торчащими сосками, казалось оцарапает парню кожу, когда она кошчьими движениями начала тереться об него всем телом. Кожа юноши заблестела от выступившего пота. Он повёл напряженными плечами и зарычал, оскалив крепкие ровные зубы. Девушка продолжала свой танец вокруг нервно вздрагивающего парня. Он стоял не шевелясь, только мышцы буграми ходили под кожей. Куда делся угловатый янакуна!

Девушка каплей стекла на землю и, одним влекущим движением, перевернувшись на живот, по-кошачьеи изогнула спину, приподняв круглые ягодицы.

Руми наклонился над ней и прижал её голову к земле ладонью. Сильный, красивый, готовый доставить наслаждение зовущему телу.

Я услышала тихое ворчание за спиной. Резко обернулась и наткнулась на укоризненый взгляд огромного кота.

— Извини, — шепнула я на полном серьёзе, — конечно мне нечего делать на, первом в жизни Руми, таинстве любви.

Отступив на несколько шагов, я, под внимательным наблюдением ягуара, пошла в сторону света. Я была настолько возбуждена этой сценой, что, войдя в дом, потянула с себя тунику. Пушак снова повернулся во сне и протянув руку ощупал место, где должна была спать я. Не найдя желаемого, тревожно поднял голову. Я стояла в свете костра, обнажённая, как лесная нимфа. Встав на колени возле шамана я повела плечами и так же по-кошачьи изогнула тело. Пушак прерывисто вздохнул и повёл рукой по ямочке позвоночника до вызывающе приподнятых ягодиц.

Чаупи-тута не узнавал друга. Он сильно изменился, как-будто даже повзрослел. У них стало меньше доверительных разговоров. Только, когда ягуар отправлялся далеко в лес, по своим звериным делам, Руми терял отрешённость, теперь частенько присутствующую в его взгляде.

Только день назад они провели обряд, но даже тело его стало рельефнее и ловчее. Он неутомимо шёл целый день, а ночью, похоже, не спал ни минуты. Вокруг глаз его залегли голубые тени. Движения и взгляды, напряжённые и чувственные, нервировали шамана.

Когда утром ягуар ушёл в лес, Чаупи-тута пошёл к другу, чтоб урвать минутку и поговорить с ним о своих сомнениях.

— Руми, — положил он руку на его плечо, — как думаешь, а может тотемный зверь взять над человеком верх, так, что тот этого даже не заметит?

Жёлто-зелёные глаза парня сверкнули. Чаупи-тута даже испугался. И тут же вдали закричала гарпия. Руми вздрогнул и взял себя в руки.

— Мальчик прав, — шаман подошёл и стал рядом с Чаупи-тута, — зверь пытается подчинить тебя. Ягуар хитёр и независим. Ты думаешь ему нравится подчиняться тебе?

— Я не понимаю… — с юноши сползала его звериная ипостась, — он же подчинился во время обряда.

— Правильно, — шаман старался говорить осторожно и убедительно, — но он будет пытаться вернуть себе свободу через власть над твоими чувствами.

Шаман нагнулся и что-то пршептал на ухо парню. Тот вспыхнул и оскалился. Чаупи-тута вскрикнул. Руми быстро взял себя в руки.

— Я понимаю. я подумаю… — тихо пробормотал он.

Шаман отошёл, а мальчик подёргал, уже совсем успокоившегося друга за полу.

— Что учитель тебе сказал? — торопливо зашептал он.

Руми усмехнулся и тихонько щёлкнул малыша по носу. Было не больно, нр жутко обидно. Чаупи-тута насупился и стал собирать свои вещи.

— Подумаешь, — бормотал он, — какие мы таинственные. А ещё друг называется.

Ему было невдомёк, что парень просто не знает как и зачем говорить маленькому мальчику о той горячей боли желания, которую он испытал впервые в жизни. О пронзительно-сладких ощущениях от тела женщины. О бьющей изнутри мужской силе. При одной мысли об этом внизу живота заныло и он отошёл в сторону, чтоб успокоить взорвавшееся желанием тело.

— Да, я стал мужчиной, — думал он, — но это не значит, что я не могу держать в руках собственные чувства. Тебя ждёт сюрприз, мой хитроумный дружок, на мягких лапках.

Два дня пути до Истока. Если боги будут благосклонны к ним.

18 декабря-19 декабря.

Я дурачилась. Мои гормоны получили выход. После очередного откапывания каменных плит дороги, чтоб убедится в правильности пути, я подпрыгивая, как ровестница Чаупи-тута, запела песенку из мультика.

Я вдруг погрустнела и подумала, что песенка и впрямь по ситуации. Чаупи-тута, конечно, сразу начал приставать с вопросами, и сказка, которой вполне можно было скоротать путь по приевшейся лесной чаще, заинтересовала даже взрослых, но в сущности, чистых и открытых, как дети, мужчин. Но я погрустнела ещё больше, потому, что мне, похоже, никогда не прийдётся баловать сказками своих детей.

Все проявления моего здорового организма говорили мне об этом. Причём с самого утра.

— М-м-да, — подумала я, — первое проявление прогрессорства с моей стороны, понадобится по окончанию последней коробочки с тампонами.

Мои записи превращаются в карту дорог. Сколько я здесь, я всё время куда-то иду.

Но мы торопимся, нам и так пока несказанно везёт с погодой. Дожди обходят нас стороной. После того, как мы вышли на дорогу, идти стало значительно легче. Плотно уложеные плиты, даже засыпаные листвой, превратившейся за долгие годы в почву, всё таки не давали возможности дороге превратится в заросли.

Ягуар показывался редко, но к ночи неизменно возвращался к лагерю и давал нам возможность спать спокойно. Он почувствовал молчаливое сопротивление Руми и подчинился. Или сделал вид.

Ночь перед последним переходом оказалась тревожной. Стояла страшная жара. И к вечеру не стало прохладней.

— Будет дождь, — Пушак всё больше волновался, — возможно даже буря.

Мы шли дольше, чем обычно, пытаясь найти удобное место. Если разразится буря, нас не спасёт наш хлипкий тент. Пушак почти уже решил идти всю ночь. Даже факелы начали делать. Разошлись по сторонам, чтоб найти сухой мох. На храм наткнулся Чаупи-тута. Он стоял в стороне от бывшей дороги. Но, в отличие от разрушеных строений деревни, это было вполне ухоженым. Видно было, что тут бывают люди. Это можно было понять даже не входя вовнутрь. Мелкая поросль вокруг была расчищена. Храм имел такую же круглую форму, как жилища чачапойя, только площадка, на которой он стоял, была прямоугольной. Ко входу поднималась крутая лестница. Крыша, была покрыта листьями пальмы так плотно, что когда мы вошли, сквозь неё не проникало ни лучика света.

Впрочем уже темнело. К храму подошёл Руми. Пока мы топтались вокруг найденого дома, он нашёл сухой мох, нарубил веток и связал отличные факелы. Одним из них мы тут же и воспользовались. На стене напротив входа красовалась знакомая морда со шрамом, нарисованая со всеми подробностями. Возле неё были разложены вывареные черепа жертвеных животных. Старужи раздалось рычание. На лестнице у входа стоял ягуар. Могу поклястся, морда у него была довольной.

Руми ступил навстречу ему. Лицо у него было упрямым и сосредоточеным. Он смотрел, не отрываясь, в единственный сверкающий глаз зверя. Было видно, что между ними идёт внутренняя борьба. Оскаленая морда ягуара и лицо юноши со сжатыми зубами. Чаупи-тута неожиданно сделал шаг к парню и положил руку ему на запястье, с другой стороны плечом к плечу встал Пушак. Ягуар припал на передние лапы. Потом прыгнул. Только не на стоящих стеной людей, а в ночную тьму.

— Это может быть храм людей-ягуаров, — Пушак задумчиво покачал головой. Никто не знает где живёт их народ. Но, если здесь построен храм, то и люди должны жить неподалёку.

— Но сейчас ночь. Сюда же никто не прийдёт ночью? — Чаупи-тута вопросительно уставился на учителя.

— Ягуар животное ночное. — Пушак уже стоял на пороге. — Нам надо уходить отсюда.

— Да… — в моей голове возникла ночная картинка с девушкой-ягуаром, — ночью поклонники нашего Одноглазого вполне активны.

Первый сильный порыв ветра швырнул, поднятые с земли, сухие листья и мелкие ветви прямо шаману в спину. Второй, чуть не сбил его с ног. Молния сверкнула где-то очень близко и, почти сразу же, раздался оглушительный удар грома. Ливануло сразу так, что в стену дождя можно было смотреть, как в зеркало.

— Куда мы сейчас пойдём? Темень, буря, не думаю, что в такую погоду кто-то сможет добраться сюда. Однако, ребята, спать не стоит. Как только пройдёт гроза, уйдём.

Я с выжидающим выражением лица уселась к стене, рядом с нарисованой мордой. Оглянулась и погрозила ей кулаком.

— Не могу понять, почему ягуар сопротивляется обряду. Он должен был покориться, — Пушак ходил из стороны в сторону и сам был похож на зверя мечущегося по клетке.

— Наверное я был слишком слаб, — сказал Руми, опустив голову.

— Постой, — возразила я, показывая на стену храма, — посмотри на всё это. Вы же видите, что это не обычный зверь, против которого обряд должен был подействовать правильно. Во всём этом есть какая-то тайна.

— Скажи, — обратилась я к шаману, — и, ради бога, перестань метаться, сядь. Я вот всё думаю, хорошо, допустим, мы доберёмся до Истока. Найдём ключ. Но, как я понимаю, ты говорил, что навиунга настраивается на определённого человека. Маленький камень настроен на Руми, но ты уверен, что он сможет взять и большой? И, потом, отправляя нас за камнем, Верховный ничего не знал о Руми. Он же должен был рассказать тебе как взять камень. Я очень сомневаюсь, что любой, кому приспичит повернуть ход истории, вот так, спокойно, подойдёт, положит такую мощную штуковину в карман и отправится с ним куда пожелает. У нас, если кто-то, что-то ценное сохранить хочет, предусматривает хоть какую-то охрану.

— Ты права, — шаман поёжился, — тайну ключа передавали от Верховного Верховному. Поэтому преемник всегда выбирался при жизни. Всегда было двое. Как только умирал находящийся у власти, вступал следующий и тут же брал продолжателя, из высших, которому передавались все тайные знания. Я преемник Верховного. Когда учитель выбрал меня, я был против. И ещё не был высшим тогда. Но Аари указала учителю на меня. И было сделано исключение на Совете. Мне подняли статус и, через некоторое время, назначили высшим в Куэлап. Верховный тогда пропал неожиданно. Эта тёмная история до сих пор не раскрыта.

— Хорошо, значит ты знаешь, что делать с ключом? — настаивала я.

— Последние знания претендент получает в Храме истока, — замялся шаман, — так же как проходят посвящение в Мёртвом городе. И…

— Ну, говори уже до конца, что ты мнешься, — неожиданно разозлилась я. Просто почувствовала, что от меня скрыли что-то действительно важное.

— Я должен был сказать тебе ещё тогда, до похода, но Верховный запретил… Последнего претендента Храм не принял.

— И что? — я злобно упёрлась в него взглядом.

— Он погиб, — шаман виновато опустил глаза.

Я отвернулась и уставилась в стену. Окон в храме не предусматривалось. Я бы высунулась в окно, чтоб было на что списать мокрую от слёз рожу. Все молчали. Только за окном шумело, грохотало, шлёпало.

Пушак подошёл ко мне. Встал за спиной на колени и обнял за плечи. Я рыдала, не всхлипывая и не шлёпая носом, как плачут обычно женщины. Из глаз просто текло ручьём, безостановочно, как ливень снаружи.

— Это мой народ, — сказал он тихо.

— Так может мне отправиться к своему народу? — так же тихо ответила я.

Пушак отшатнулся. Я почувствовала, что ударила ниже пояса. Но мне самой был нанесён такой же удар. Я повернулась к нему и увидела сразу все три пары глаз.

— Ты должен был решить это со мной, — закричала я, — это был бы и мой выбор! И, если я решила остаться с тобой, то этот народ стал теперь и моим тоже!

— Верховный был не прав, — шаман поднял глаза.

— Ты был не прав! — моя злость ещё не прошла, дыхание перехватывало, — вы… мужчины. везде одинаковые..

Чаупи-тута подошёл ко мне. Его маленькая прохладная рука лягла мне на лоб и я потеряла сознание.

— Ты не прав, — повторил Чаупи-тута, укладывая голову Ирины на рюкзак, — мой отец всегда был счастлив с мамой. Несмотря ни на какие трудности. Он всегда говорил мне: “Сынок, мужчина выбирает между любовью и чувством долга. И женщина выбирает между любовью и чувством долга. Только долг женщины — это любовь. Поэтому у неё нет выбора. И ей тяжелее, чем мужчине. Когда женщина перестанет делать выбор в пользу любви, наступит конец света.”

— Маленький мудрый человечек, если я всё же стану Верховным, выберу преемником тебя, — шаман, то ли грустно шутил, то ли язвил сквозь слёзы. — Что ты сделал с ней? Ведь это твоя работа?

Чаупи-тута пожал плечами. Он отошёл к двери и посмотрел в ночь. Ливень не стал меньше. Если так пойдёт дальше, добираться до Истока будет нелегко. Он не боялся потерять дорогу. Гарпия поможет. Но что с ягуаром? Сдерживает его обряд или что-то другое? Кто должен стать претендентом для Ключа? Учитель? Но прошлого высшего камень не принял. Он должен быть на него настроен?.. Руми? Он настроен на маленький камень, но настроен ли на большой?.. Он сам? Не даром же он смог взять кинжал у алтаря с камнем-Ключом. И вообще, выдержит ли один человек энергию камня, в котором собрана силамногих шаманов, а, может, даже богов? Может для этого они собирали нас всех вместе?

Снова вспыхнула молния. На ступенях храмовой лестницы он увидел лежащего мужчину. Ливень кромсал его обнажённую спину. Чаупи-тута вскрикнул. Пушак и Руми бросились к нему. В одну секунду бесчувственное тело оказалось внутри.

Мужчина, широкоплечий, крупный, с гривой чёрных с проседью волос, мокрыми прядями облепивших его лицо, открыл единственный глаз. Второй пересекал уродливый шрам.

Через минуту он сел, подобрав ноги, и уставился на морду ягуара на стене. Он попробовал что-то сказать, но из его рта вырвалось только ворчание.

Чаупи-тута сделал шаг к незнакомцу. Тот не двинулся с места, но внимательно следил за каждым их движением.

— Ты что-нибудь понимаешь? — обратился он к шаману.

— Для совпадения малореально, — Пушак посмотрел на две одинаково обезображеные рожи. Если бы он мог что-то обьяснить, то, не знаю, поняли бы мы его или нет. Но он, похоже, пока с языком совладать не в состоянии.

— У-у-нга, — вдруг с усилием выдавил из себя мужчина.

— Это мы уже поняли, — вдруг вставил Руми, — трудно не догадаться. А этот храм?

— Место, где я могу становиться человеком, — мужчина говорил на их языке с лёгким гортанным акцентом. С полуночи до рассвета.

— Тогда расскажи нам… о себе, о том, зачем ты шёл за нами, о храме… Может быть мы всё же сможем… — Руми замолчал. Он не знал каким словом мог бы определить их намерения.

— Я скажу, — говорил Унга всё ещё с трудом, — у меня не много времени, а рассказ может стать долгим. Это началось очень давно. В Истоке тогда ещё жили ваши предки. Я был вождём племени людей-ягуаров. Первым вождём. Это мне шаман подсказал как овладеть покровительством зверя. До этого наше племя было слабым, гонимым. Более сильные соседи напали на нас и прогнали с земель, где мы жили. Новые места, куда мы бежали от захватчиков, были незнакомыми, чужими. Нам пришлось заново учиться добывать пищу в новых условиях. Мы столкнулись и с новыми людьми. И не везде они были приветливы. Наше племя вымирало. Тогда мы пришли к Истоку. Ваш город был невелик. Но в нём жили Боги. Они предложили взять наших женщин и дать им новую кровь. Мы испугались. Кто будет рожать нам детей, кто будет готовить еду и согревать наши постели? Мы в срахе бежали и от города, и от его непонятных богов. Тогда, в лесу, я и встретил шамана. Почти десять лет мы жили в довольстве. Наши женщины начали рожать сильных детей. Раз в году ягуар звал их искать новую кровь. Так племя должно было стать только сильнее. Но, когда наши женщины уходили на поиск других мужчин, нам тоже хотелось найти других женщин. Кровь и страсть ягуара бурлила в нас. А женщины чачапойя прекрасны.

В тот год мы узнали, что ваши боги ушли между времён, и наша гордыня подбила нас на глупость. Мы захотели отнять ваши богатые жилища и ваших красивых жён. Но, когда я во главе своих собратьев, ворвался в город, то увидел только пустые дома. Распалённые воины бросились искать добычу и женщин. А я увидел открытые двери Храма. Где-то наверху слышалось пение и удары в барабан. Я поднялся по ступеням на самую вершину и увидел шамана. Он стоял у алтаря, а рядом в центре семиконечной звезды высеченной в камне пола, сиял огромный камень. Шаман поднял кинжал и я испугался и разозлился. Испугался, что колдун применит свою магию. Разозлился, потому, что слышал недовольные крики своих людей, так и не нашедших вожделенных женщин. И я бросился на него. Но он только хотел закончить своё колдовство. Вогнал в камень жертвенника кинжал, и я увидел как он вошёл в тело, лежащей на нём, девочки лет двенадцати. Но мой удар тоже достал его. Он упал на пол и кровь потекла по линиям звезды под камнем. А девочка превратилась в гарпию и вцепилась в мой левый глаз.

Когда я пришёл в себя, моё лицо было залито кровью. Воины несли меня в деревню. Тогда на месте этого храма стоял мой дом. Я лишился глаза, меня перевязали и оставили на ночь одного. У меня началась сильная лихорадка. Я впал в беспамятство и оказался на границе времён. Там и встретил меня убитый шаман. Странно, но я знал до этого незнакомый мне язык вашего племени и мог говорить с ним. Он сказал что однажды, в год звезды Магов, мой глаз позовёт меня. А до этих пор я в шкуре зверя буду хранить Храм камня, а моё племя — город, который хотели отобрать. И только в своём доме, с полуночи до рассвета, я смогу снова становиться человеком. Утром мои люди вернулись и нашли меня в шкуре зверя. Они боялись и боготворили меня. Потому, что много поколений я оставался таким же как был и иногда возвращался в свой дом. Деревню перенесли. А здесь построили храм для бога-леопарда. Для меня…

Унга замолчал. А Чаупи-тута толкнул Пушака.

— Как думаешь, — спросил он шёпотом, — моя гарпия тоже может стать девочкой?

19 декабря-20 декабря.

Мой обморок плавно перешёл в сон, и, когда я проснулась, за стенами хижины привычно орало, пищало и свиристело. Хорошо хоть уже не хлюпало. Дождь прошёл, но от земли парило. Руми и Чаупи-тута в доме не было. Пушак сидел надо мной с глазами больными от бессонницы. Мне не снилось ничего. По крайней мере, я ничего не помнила. Но боль от обиды стала меньше.

— Как это мальчишка меня так вырубил? — некоторая злость и ёрничество пёрли из меня даже в мыслях.

Я посмотрела на несчастное лицо шамана и мне вдруг стало так жаль его.

— Корова, — ругнула я себя, — выспалась, тебе полегчало, а он всю ночь пережёвывал мои слова.

Но просто улыбнуться и обнять, не получалось.

— Прости меня, — одними губами сказал он, — я без тебя умру.

Вот теперь получилось. Причём вылетело со скоростью испуганной птицы. Я быстро-быстро целовала его щёки, лоб, губы. Он сжимал мои плечи до боли, как-будто боялся, что я ускользну из его рук и немедленно куда-то исчезну.

Остальная команда, видимо, решила дать нам примириться. Но, не желая внезапным появлением испортить дело, сигналила снаружи громкими переговариваниями друг между дружкой, чтоб предупредить о своём появлении.

— Ишь ты, деликатные, — внутренне улыбнулась я и боднула Пушака в плечо, — нам знаки подают, слышишь?

Пушак кивнул и, с неохотой, отпустил меня. Мы вышли на храмовую лестницу. Руми стоял рядом с наглой ягуарской рожей, а Чаупи-тута таращился на меня, угадывая, чем кончился разговор с его обожаемым учителем. Кажется, выражение моего лица успокоило его и он широко улыбнулся.

— А что здесь делает этот котяра? — с неудовольствием поинтересовалась я. — Когда у него в следующий раз прийдёт блажь сожрать нас?

— Никогда, — Пушак подтолкнул меня к вещам, — надо двигаться. Сегодня ночью произошло кое-что, что тебе нужно знать. Я расскажу по дороге.

— Ещё кое-что? — не смогла не съехидничать я.

Чаупи-тута пихнул меня в спину. Лица шамана я не видела, но благоразумно заткнулась.

Земля влажно пружинила под ногами, кое-где в низинках стояли большие лужи. Мы шли цепочкой, выбирая наиболее сухие места. Я раздумывала над рассказом шамана и уже не понимала, нахожусь я в мире реального прошлого или в какой-то полусказочной его версии. Превращение ягуара в человека и, принесённой в жертву девочки, в гарпию, меня добило. Что будет дальше? Папа Инти прийдёт с анализом ДНК доказывать отцовство? Ой… у меня в голове полная каша. Одного только я не хотела точно, чтоб этот проклятый камень забрал у меня шамана. Я мысленно скрутила смачную фигу в сторону предполагаемого Истока.

— Не отдам, — злобно думала я, — не для этого я нашла его у чёрта на куличках. А ты, Верховная морда, у меня ещё получишь! Не встревай между мужем и женой со своей долбаной политикой!

Исток в корне отличался от Мёртвого города. Сельва не вошла в него. Дома были пусты, но не разрушены. Но, кроме звуков окружающего его леса, мы не слышали ничего. Городок и впрямь был небольшим. Его и городом назвать можно было только из-за возвышающегося над ним Храма. Все здания как-будто стремились к нему, стоящему на высоком холме. Как мне показалось искуственном. К воротам Храма шла только одна дорога. На границе сельвы, там, где она начиналась, плотной группой стояли воины-ягуары. Их одноглазый бог вёл нас прямо на них. Я искала глазами женщин, но только мужчины, очевидно, получили проклятие погибшего шамана. Чтож, они выполнили свою часть, город сберегли. Теперь их вождь, хранитель камня поведёт нас к нашей цели.

Храм встретил нас звенящей тишиной. Высокие ворота беззвучно открылись перед нами и так же закрылись после того, как мы вошли. Сумрак исчез, как только Пушак положил руку на круглую золотую пластину, слева от входа, с вдавленым отпечатком ладони. Все линии его были так естественны и округлы, что создавалось ощущение, будто, опущеная в расплавленый металл, ладонь остудила его мгновенно и оставила в нём свой след. Мягкий рассеяный свет прогнал мрак в дальние концы пирамидального Храма, где не было ни одного оконного проёма.

— Ну, — тихо сказала я шаману, — что дальше-то?

— Мы должны остаться тут. Занимайтесь обычными делами. Поедим, отдохнём. Нужно ждать. Храм сам укажет, что делать.

Я искала какие-нибудь изображения на стенах. Так ведь должно быть в Храмах? Истории народа, изображения богов, что-то о Ключе. Она не могла потерять его. И не собиралась пускать всё на самотёк. Ждать пока Храм подскажет? Что-то он не сильно подсказал предыдущему искателю Ключа. Нет, возможно, время было не подходящим для перемен или человек не тот. Но как же ей узнать, а её любимый тот ли? Для неё тот. Единственный.

А он почувствовал. Встал за спиной. Обнял и положил щеку на макушку. Потёрся как котёнок. Повернул к себе и потянулся к губам. А мне вдруг почудился взгляд. отовсюду… Только отказаться от этого поцелуя у меня не было ни сил, ни желания. Я обняла его за шею и перед нами открылась дверь.

Руми смотрел в глаза зверю, когда он начал меняться. Зрелище было страшным, но завораживающим. Превращение в человека, похоже, отнимало много сил и было очень болезненым. Но Унга не издал ни звука, только к моменту полного изменения на несколько мгновений лишился чувств. Боль сковала судорогой его изогнутую спину.

— Я привёл вас, — были его первые слова, — верни мне мой глаз.

— В нём сейчас есть постоялец, — возразил ему Руми. — Что ты будешь делать с духом смерти в глазу?

— Может ключ освободит его? — Унга задумался. — Если бы я умел ходить к грани, то спросил бы шамана, проклявшего меня.

— А я бы увидел своих настоящих родителей, — Руми смотрел на фигурку домашнего бога. Внутри камня клубился фиолетовый сгусток. Можно ли в Храме просить помощи от других богов?

Он прижал глиняного человечка ко лбу и к сердцу и ударил о стену. И перед ними открылась дверь.

Чаупи-тута больше всего хотел увидеть ключ. Он искал лестницу наверх. Когда они вошли, ему показалось, что в Храме нет не только окон, но и дверей. Одни ворота. Но, пройдя по периметру, он увидел на стене гарпию с распростёртыми крыльями. Напротив сердца птицы зияла щель, как раз по размеру кинжала. Мальчик заколебался. Кощунством казалось проткнуть даже её изображение. Но ему вдруг привиделось, что жёлтый глаз птицы озорно подмигнул. Он достал ритуальное оружие из ножен и так осторожно вставил его в отверстие, будто боялся причинить боль. И перед ним открылась дверь.

Мальчик поднимался по крутой лестнице, и квадрат света над головой создавал впечатление, что она ведёт прямо на небо. Алтарь казался красным от света предзакатного солнца. Чаупи-тута прижимал к груди кинжал, открывший ему дверь. Когда он, со вздохом облегчения, вынул нож из груди нарисованной гарпии, дверь пропустила его и закрылась следом. Но теперь на алтаре лежало тело девочки. Тоненькое и стройное с только начавшей формироваться грудью и нежной розовой кожей. А может это солнце даёт цвет жизни мёртвому телу? Мальчик неосознанно прикоснулся к её руке и почувствовал тепло. Светлые волосы слегка шевелились от ветра. Обнажённое тело притягивало его и вызывало внутри лёгкую дрожь. Ему захотелось прикоснуться к животу, груди, и он даже отступил на шаг и спрятал руки за спину, чтоб справиться с этим желанием.

Последний луч солнца скрылся за горизонтом, и девочка вдруг глубоко вздохнула и открыла глаза. Он никогда не видел таких глаз. Цвета светлого мёда. Девочка легко поднялась и села на алтаре, обняв колени. Это выглядело ещё более беззащитно и притягательно.

— Кто ты? — Чаупи-тута не мог оторвать глаз от её длинных ног и дрожь в голосе выдавала его волнение.

— Анка, — просто сказала она и протянула ему руку.

Он поспешно помог ей сойти с каменного алтаря, потому что мысль о жертве вызывала в нём ужас.

Девочка стояла напротив, не отпуская его руки, и Чаупи-тута молился чтоб так продолжалось и дальше. Она была старше его и выше ростом, но разьве это что-то значило, когда внутри него всё изменилось.

— Я очень долго тебя ждала, — она смотрела ему в глаза, — ты ведь чувствуешь, что мы предназначены друг другу.

— Но ведь ты совсем меня не знаешь, — какой-то сиюминутный протест мешал ему открыться ей навстречу.

— Почему? — девочка удивилась так искренне, — я знаю о тебе всё. Пока моими глазами ты смотрел наружу, я, твоими, смотрела вовнутрь. На самом деле, ты тоже знаешь меня, хотя не старался увидеть специально. Поэтому тебя так влечёт ко мне.

— А ты не станешь снова птицей, — вдруг испугался Чаупи-тута.

— Нет, — покачала головой Анка. Срок вышел. Я нашла тебя. Когда мы повернём Ключ, я стану обычной девочкой и проживу обычную жизнь.

— Но я ведь шаман. У меня может не быть детей. Яды…

— Глупости, — перебила она его, — тебе не нужны специальные средства, чтоб видеть. Ты совсем другой. Такой, какими нас задумывали боги. Просто получилось не сразу. Люди не верили таланту в себе. А ты веришь. Не боишься искать то, чего не может быть. И видишь в людях суть.

Они стояли на вершине Храма, и камень в темноте стал прозрачным. Звёзды отразились в нём как в воде.

— Анка, — спросил Чаупи-тута, — ты знаешь как повернуть Ключ? Шаман, который пытался сделать это в прошлый раз, погиб. А сейчас это хочет сделать мой учитель. Он не может умереть. Ему есть ради кого жить.

— Дедушка знал точно. Он был таким как ты. Это он нашёл тебя среди времён. Только не мог провести обряд раньше, когда мне было столько же лет, как тебе. Ждал подходящего часа. Нужных звёзд. И Хранителя для Ключа.

— А… Унга… Твой дед видел всё наперёд? Так почему же он не рассказал тебе?

— А зачем? — удивилась Анка. — Всё равно седьмым должен быть он.

— Седьмым? — Чаупи-тута непонимающе смотрел на неё.

— Ну, да. Когда наступит час Звезды, у каждого луча должен стоять посвящённый.

Я посвящена тебе. Хранитель посвящён твоему другу. А Юри, она Рассвет и посвящена Солнцу и его жрецу. А седьмым, тем, кто проведёт обряд, должен быть дед.

— Но ведь Хранитель убил его, — Чаупи-тута, в отчаяньи, смотрел на Анку.

— Я знаю. Он был между времён. Вы привели его с собой. Твой друг. Руми.

— Когда?.. — Мальчик вдруг запнулся.. — Тот мёртвый дух, твой дед? А как же выпустить его из камня?

— Это может сделать только тот, кто настроен на камень. А как я не знаю.

Чаупи-тута не хотелось уходить. Но девочка стояла совсем без одежды, глупо было бы предлагать ей свою тунику. Он просто подал ей руку и повёл вниз по лестнице. Дверь за ними осталась открытой.

20 декабря-21 декабря.

Если это было волшебным замком, то там было всё, что я любила больше всего. Начиная с прекрасного принца. Даже аленький цветочек. Ну, может не совсем аленький. И. если ещё повспоминать сказки, то, наверное, это было ощущение более близкое к иллюзорной волшебной стране из старого фильма о Золушке. Мы находились там, где нам было комфортно. Я ожидала каких-то испытаний. А тут маленький чистый водоём с цветущими растениями вокруг. Пушак посмотрел и улыбнулся. Может он подумал, что весь этот антураж моя внутренняя потребность, но тогда это значило, что ему было достаточно одной меня. И я поняла в чём испытание. Если бы мы не были действительно нужны друг другу, то не остались бы здесь вдвоём. Наверное Храм разделил бы нас. Или убил. Как того прошлого шамана.

Но мне уже было всё равно. чем испытывали предыдущих. Мы здесь. И я намерена воспользоваться неожиданным подарком. Прохладная вода приняла наши тела. Но не остудила. Мы ласкали и любили друг друга с такой радостной нежностью. Нам не хотелось, чтоб это заканчивалось.

Но наше время заканчивалось. Когда мы вошли, небо над нами пвлало закатной зарёй. Теперь в воде отразились звёзды. Мы знали — пора.

Дверь за ними осталась открытой.

Руми повесил на запястье, выпавший из разбитой статуэтки камень на толстой золотой нитке. За дверью клубился перламутровый туман. Юноша опустил руку с камнем на плечо Унги и они вместе сделали шаг в неизвестность. Пропали все звуки. В Храме не слышны были звуки снаружи, но шаги, создававшие эхо под высокими сводами, слова и дыхание, здесь всё это пропало. Движения были трудными, туман, цепким, как болото.

— Я помню это место, — голос Унги появился прямо в голове Руми, — оно было таким же, когда убитый шаман проклял меня.

— Если Храм отправил нас сюда, значит наши желания были услышаны. По крайней мере твоё. Знаешь, я не помню, чтоб как-то особенно управлял камнем. И этого места не помню. Чаупи-тута был в беде, он уходил за грань, я молился о помощи для него. По его рассказу, он видел только камень и духа возле себя, как тёмную каплю. А потом духа или демона, не знаю уж кто там был, просто втянуло в камень.

Пушак говорит, что провожая мёртвых, шаманы всегда охраняют наш мир от тех духов, которые хотят вернуться. Мёртвые не должны приходить в мир живых. Они прогоняют их обратно, но в сущности ничего не знают о них.

— Но шаман приходил ко мне в собственном обличьи. А не какой-то там капли. — Унга задумался, — Я не знаю, как можно позвать его.

— Да уж, в этом мире мы как слепые котята. А Чаупи-тута говорил, что когда он смотрел в моё прошлое, ему помогала нерождённая сестра. Она ведь не была мёртвой, просто ещё не пришла в мир. И он тоже видел её девочкой, а не бесформенной массой. Может мы видим их такими, какими они хотят показаться, — Руми поднял камень и заглянул вовнутрь, — Эй! Ты там внутри, покажись какой есть.

Парень дурашливо встряхнул подвешеный на нитку медальон, особенно не ожидая результата. Но, к их удивлению, клубящаяся масса внутри него маслянистой каплей выскользнула в туман и начала приобретать форму.

— Это ты? — с досадой спросил Унга. — Шаман! Я должен был догадаться! Так ты всё это время был с нами?

— Тот самый шаман, — полувопросительно, полуутвердительно констатировал Руми. — Ну, чтож логично. Но раз уж ты появился здесь, значит во всём этом есть какая-то твоя задумка. Вся эта история с камнями связана с моей судьбой напрямую, так может ты позволишь мне, наконец, узнать обо всём.

— Ты прав, юноша, — шаман смотрел на него с некоторым сочуствием. — Правда, твоя судьба получилась не совсем такой, какой я её задумал. Ты прошёл испытания, которым я не намеревался тебя подвергать. Но, раз ты их прошёл, то достоин выслушать всю историю с самого начала.

Я передам её вам, как когда-то передали её мне. Не знаю, что здесь правда, что легенда. Ведь рассказывалась она столько раз, что могла измениться до неузнаваемости. Вы ведь знаете, каждый рассказчик к любой истории добавляет что-то от самого себя. И чья вина, если в конце она не такая, как вначале.

Никто не знает, когда появился первый мир. Только люди на нём в конце-концов стали богами. Мир этот освещала одна звезда. Звезда Магов. Но богам тоже бывает одиноко. И они стали создавать новые миры. И новые звёзды, чтоб освещать их и поддерживать на них жизнь. Иногда боги посещали созданые ими миры. В годы Звезды магов. Она появляется в каждом из созданых миров и находится там всего одно мгновение. В нашем мире это происходит раз в двести пятдесят два года. О других мирах я не знаю. Боги не всегда приходят со звездой. Но тем народам, у которых они побывали, остаётся камень-Ключ. Если им смогут воспользоваться правильно, он всегда меняет судьбу этого народа к лучшему. Многие люди стремятся сделать добро для своего племени, но не знают как. Поэтому камень не принимает их. Иногда они погибают. По разным причинам. Когда-то я тоже хотел сделать это. Я изучил все старинные кипу и токапу, где было малейшее упоминание о камне и понял, что одному с этим не справится. Для обряда нужны семеро. По одному на каждый луч Звезды. Шесть живых и один мёртвый. А поскольку мёртвый в мире живых может находиться только в навиунге, мне нужен был этот камень. Я всегда был хорошим Видящим. И знал, что этот год может собрать семерых. Мне оставалось только чуточку помочь.

Про сам обряд и его последствия вам прийдётся рассказать своим друзьям самим. Я смогу частично выйти из камня только находясь на острие луча. Поэтому слушайте внимательно.

Луч, направленый на восток — Солнце, Пушак, жрец Инти, целитель тела и души.

Рука его сердца, следующий луч — Юри, рассвет, утренняя звезда, дарящая любовь.

Дальше Чаупи-тута — человек сокровенных знаний, связи с Гранью междувременья.

Анка, посвящённая ему, парящая, её душа — эмоции, поэзия.

Мой луч — Мир мёртвых.

Луч Руми — под покровительством звезды королей. Его качества — стойкость, стабильность.

Луч Унги-путь воина и вождя воинов.

Но, прежде чем проводить обряд, вы должны решить хотите ли вы этого. Как только он будет завершён, вы исчезнете из этого мира вместе с камнем-Ключом. И память о вас исчезнет тоже. Ваши друзья и родные не вспомнят о вас. Никто не узнает, что вы сделали для людей. И в какой мир уведут вас боги, мне неизвестно тоже. Я могу отправиться с вами только в камне. Если Унга откажется от своего глаза. Если решитесь, ждите. Время обряда подскажет храм. Как только Ключ позовёт, идите немедленно. Когда подниметесь на башню, положите на мой луч камень и расположитесь лицом к ключу так, как я сказал. Каждый должен дать немного своей крови, чтоб оживить линии звезды.

Руми, ты хотел увидеть своих родителей. Я могу показать тебе их. Но поговорить с ними ты не сможешь. Что ты хочешь увидеть, прошлое или настоящее?

— Не понимаю, — парень смотрел на шамана с удивлением, — что значит настоящее? Они ушли между времён..

— Конечно… ушли. Ты можешь увидеть их там, куда увели их боги. А можешь увидеть такими, какими они были с тобой. Молодыми счастливыми родителями.

— В прошлом, — Руми покачал головой, — те, кто они сейчас, уже не мои мама и папа. А увидеть себя в счастливой семье, это именно то, чего мне хотелось всегда.

Чаупи-тута отдал Анке запасную тунику. Она была ей чуть коротковата. Зато мокасины оказались в самый раз. Эти он сшил сам и, когда, стоя на коленях у ног девочки, одевал их на её босые ножки, испытал трепет, как во время настоящей свадебной церемонии обмена сандалиями.

— Может быть, когда-нибудь она тоже наденет мне обувь, сшитую своими ручками. — мечтал мальчик, — и мама, непременно порадуется за меня.

Звук открывающейся двери отвлёк его от радостных мыслей. Юри и учитель, светящиеся от счастья, вышли из маленького садика с водоёмом. Чаупи-тута вскочил с колен и порозовел от смущения.

— Познакомь нас со своей спутницей, — мягко попросил Пушак, стараясь не акцентировать внимания на его неловкости.

— Это Анка, она была… моя. была на..-мальчик запинался, не находя нужных слов.

— Я гарпия, — девочка просто и открыто улыбнулась. — Мой дедушка, последний шаман Истока, превратил меня в птицу, чтоб я дождалась того, кто мне предназначен. Я как и вы из семерых избраных Ключом.

— Из семерых? Судя по всему тебе известно больше нас. А где же остальные… избранные? — Ирина, в своей обычной манере, несколько шутливо поглядела по сторонам.

Стена за её спиной растаяла и открывшийся, хорошо знакомый мальчику, перламутровый туман буквально вытолкнул в Храм Унгу и Руми. Чаупи-тута побледнел, но стена уже приобрела свой естественный цвет и, среагировавшие на его испуг, Пушак и Ирина увидели только своих спутников. Настроение у них было различным. Руми в тихой счастливой задумчивости. А Унга… на его лице явно было написано сомнение и борьба.

Всё прояснилось, когда Руми передал рассказ шамана. Мы сидели кружком, погружённые каждый в свои мысли. Чаупи-тута видел их все. Пушак не сомневался, он пришёл сюда за благом для чачапойя, но по-человечески, самое важное для него, было рядом с ним. Поэтому он смотрел только на Ирину. А для неё тоже всё было понятно. Она уже один раз выбрала. Руми тоже нечего было терять. А вот Унга… Хотя он тоже уже давно потерял связь со своим племенем, но не повлияет ли на него наказание шамана?

— Если в жизни есть шанс сделать что-нибудь по-настоящему большое, — осторожно сказал он, глядя в его глаза.

— Не старайся убеждать меня, малыш, — перебил его Унга. — тебе не надо знать о моих сомнениях. А вы сейчас единственные с кем меня хоть что-то обьединяет. Я готов отправиться в новый мир. А вот ты сам? У тебя есть семья. Мама, папа… Не жаль расставаться?

— Не просто жаль, Унга. Страшно. Но я ведь и для них это сделаю тоже. Я никогда не спрашивал у Ирины, что будет с моим народом. Боялся. Но теперь, если мы всё равно собираемся изменить его судьбу, расскажи, Юри.

Глаза Ирины изменились.

— Он исчезнет почти полностью. Мы попали к вам, прийдя посмотреть на, раскопаные учёными, руины Куэлап.

Ирина долго рассказывала о империи инков, испанских завоевателях и то немногое, что знала о чачапойя.

— Вот видишь, как не трудно мне выбрать, — сказал мальчик, когда она закончила. — Руины городов это не то, о чём хочешь слышать при упоминании о своём народе.

Чаупи-тута мог бы дотянуться до мамы, в последний раз поговорить с ней, но мама ждала ребёнка и он не хотел причинить вред ей и сестре. Скрыть грусть и боль разлуки не вышло бы. Мама почувствует.

Я перестала писать ежедневно. Дни ожидания были похожи один на другой. Ведь нам оставалось только ждать. Известен год звезды, но не точное время. Только Храм знает о её приближении. Нам нельзя было покидать его ни на минуту. Мы все смирились с мыслью о том, что нас, наверное, уже похоронили в сельве наши друзья. Чтож, всё равно о нас забудут.

Каждое утро открывались ворота. Люди-ягуары приносили нам пищу и воду. Никто из них не пытался заговорить с нами. В их глазах читалось ожидание. Может они тоже чувствовали, что с нашим уходом прийдёт освобождение от проклятия для их народа. Или знали.

Проходили дни за днями. А Храм всё молчал. В один из дней Пушак сказал мне, что наступил месяц цветов. По нашему счёту март. Значит скоро мои друзья должны вернуться домой. Зачем он сказал об этом? Может хотел дать мне возможность ещё раз подумать. От Истока до города Мёртвых четыре дня пути. Я вспомнила, что писали о Тинтеро. Есть два дня, когда солнце проходит над колодцем. Мы попали сюда 6 октября. Второй такой день 13 марта. Наверное, так же сориентирован Храм Мёртвого города. А я всё думала, как же вернутся домой наши, если звезда прийдёт раньше?

Я совсем запуталась в причинах и следствиях. Но день их ухода успокоил и меня, и моего бедного амауту. Мне кажется, при всей нашей близости и, всё увеличивающейся, привязанности, он до последней секунды не верил, что я навсегда останусь с ним.

А ещё в этот день родилась сестра Чаупи-тута. Точнее в эту ночь. Наш мальчик проснулся и плакал от счастья. Нас разбудила Анка. Она первой почувствовала его волнение. Ещё одно нежданное счастье для всех нас. Малыш сказал, что видел во сне всех. И маму, и отца, и брата, державшего на руках новорождённую сестру. Родители были счастливы и вспоминали его. И эта общая радость обьединила их и помогла ему увидеть.

То, чего долго ждёшь, всё равно приходит неожиданно. Храм разбудил нас на рассвете. Мы подхватили свои вещи и поднялись к алтарю. Куда теперь забросит нас судьба? Но мы смотрели друг на друга с радостным ожиданием.

Первые капли крови упали на линии рисунка звезды.

Луч Пушака стал ярко-жёлтым, как Солнце и зазвенел яркой нотой “ми”..

Мой луч оказался зелёным и звучал как весёлое “фа”..

Луч Чаупи-тута — перламутрово-голубым, как туман междувременья и звучал мягким “соль”..

Луч Анки — синий, как летнее небо, пел лёгкое “ля”..

Фиолетовый луч мёртвого шамана протянул печальное “си”..

Луч Руми пылал королевским кармином и торжественное “до” подходило ему как нельзя лучше..

Оранжевым пламенем огня и рычащим “ре” звезда отметила луч Унги..

Над медальоном Руми стал сгущаться тёмно-лиловый силуэт шамана. Он протянул руки и мы замкнули круг.

Во время реставрации Храма города Истока, колыбели народа чачапойя, были найдены записи на древнем языке богов. Экспертиза датировала их концом тринадцатого века. Записи сильно повреждены, но уже понятно, что это дневники. Поскольку никаких упоминаний о письменности в эту эпоху существования цивилизации чачапойцев не известно, находка признана важным открытием.

Мир голубой звезды встретил нас настороженно. А нам хотелось полюбить его с первого взгляда. Когда ты ничего не просишь у богов, их подарки становятся для тебя приятным бонусом.

Если приходишь в мир магии, нужно хоть немного ему соответствовать. Так посчитал папочка Инти.

Он подарил Пушаку дар целителя. Возможность видеть душу растений и их целебные свойства.

Чаупи-тута Прорицатель и Видящий, только усилил свой дар видеть будущее и говорить с людьми на расстоянии.

Анка и Унга теперь могли становиться птицей и зверем по собственному желанию, а так же понимать язык любых живых существ.

Руми получил знание души камня и управления навиунгой.

Шаман Истока обрёл свободу и возможность перемещения в обоих мирах. Мире живых и мире мёртвых.

А я получила способность дарить жизнь. И начну с себя и амауты. Теперь у меня будет всё, что мне нужно. У меня будет ребёнок.