20

Они успели вовремя.

Когда повозка подлетела к заставе, там приготовления шли полным ходом. Над землёй плыл заунывный вой сирены. Фархад, Агути и Гоблин находились на «стартовой площадке» — месте, наиболее удобном для Перехода. Зодчий впервые наблюдал момент «инициации» — пробного извержения из тела Зокона, поэтому смутно представлял себе, чем придётся заниматься ему и его товарищам в ближайшее время.

За суетой и тревогой не обратил внимания, что его тело бьёт слабая дрожь. Спросил об этом у Гоблина. Тот по своей привычке усмехнулся, но ответил обстоятельно:

— Это своеобразная реакция организма на повышение энергонасыщенности Зокона. Только не забывай почаще прислушиваться к своим ощущениям, потому что каждый воспринимает Переход сугубо индивидуально, и сказать заранее, каким будет именно твоё поведение, никто не возьмётся. Да ты не волнуйся — мы за тобой присмотрим!

Енор крутился рядом.

Гоблин, понизив голос, спросил:

— А он что здесь делает?

Зодчий посмотрел на юношу, глаза которого горели возбуждением и восторгом.

— Мне Легонт на его счёт ничего не сказал, — пожал плечами Зодчий. — Пусть пока здесь постоит. Он тоже Переход видит впервые.

— Здесь цирк что ли… — пробурчал Гоблин недовольным тоном, но сказал это так тихо, чтобы Енор не услышал. — Хорошо, пусть стоит…

— Я ему передам, — пообещал Зодчий, похлопав Гоблина по плечу.

Подошёл Агути. С интересом посмотрел на Енора и понимающе улыбнулся.

— Нашего полку прибыло? — спросил он, внимательно оглядывая Зодчего. — Ты как?

— Трясёт немного…

— Сегодня твоя задача простая — смотреть и запоминать. Переход ожидается «громовой», но не продолжительный. А это что у тебя? — спросил он, показывая на инкрустированные медью ножны.

Зодчий сконфузился.

— Да это…

— Началось! — крикнул Фархад, и Зодчий вздохнул с облегчением — не пришлось объяснять, каким образом у него оказалось оружие.

Все торопливо заняли места. Агути с массивным арбалетом в руках встал перед небольшим окном, прорубленным в массиве из цельных брёвен. Рядом с ним, на широкой полке лежала целая гора стрел. Гоблин стоял слева от него, почти у самого края пятиметрового щита. В руках он держал странной формы лук, охапка стрел гигантским ежом топорщилась у самых ног. Фархад застыл у левого края, вооружившись луком, стрелы которого пробивали тонкие стальные пластины насквозь. Зодчий выбрал место у небольшого окна между Агути и Фархадом. Енор остался стоять за их спинами.

Зодчий приподнялся и посмотрел сквозь бойницу. Видимая часть Зокона утратила глубину и контрастность, затянувшись лёгкой белёсой дымкой. Откуда-то издалека, словно из-под земли, послышался слабый гул. Он медленно нарастал, постепенно и неотвратимо захватывая сознание, бесцеремонно внедряясь в каждую клеточку тела. Ощутимо росла вибрация. Зодчий продолжал всматриваться в клубы мутного тумана, пенными валами наползающего на «стартовую площадку». Скоро низкий гул превратился в грохот и начал ощутимо давить на голову, словно гигантская ладонь разбушевавшегося исполина.

Зодчий посмотрел на Агути. Выходец стоял с безмятежным видом, спокойно облокотясь о массивную полку, совершенно не обращая внимания на непрекращающийся грохот. Фархад вёл себя также. Гоблина видно не было. Неожиданно раздался хлопок такой силы, что массивный щит задрожал, затрясся, приняв на себя всю силу ударной волны. Зодчий от неожиданности присел.

— Пошё-ё-ёл! — громко завопил Гоблин.

Зодчий глянул в бойницу, пытаясь определить, кто и куда «пошёл».

Далеко впереди с трудом разглядел что-то чёрное и массивное, выдавливающее самоё себя из туманного хаоса, в который превратилась вся зона конфликта. На границе непроницаемо-чёрного антрацитового тела, возникающего словно из ниоткуда, клокотали вихри. Непрерывно срываясь с многометровой высоты, они яростно ударялись о землю и рассыпались во все стороны, словно горошины из лопнувшего пакета.

— Сейчас начнётся!.. — предупредил Агути.

Голос выходца звучал без искажений — грохот первичного извержения почти угас.

Зодчий прильнул к бойнице, приготовившись впервые увидеть тех, о ком исписал не один десяток страниц…

Угольный колосс продолжал разбрызгивать вокруг себя бушующие фонтанчики, с всё возрастающей скоростью ударяя их о землю. Зодчий напрягся. И не напрасно: из лопающихся, словно скорлупки орехов вихрей стали появляться «недовыходцы». Зодчий без особого труда определил двух «арлекинов» и нескольких «ходульников». Потом всё завертелось с такой бешеной скоростью, что стало некогда рассматривать и классифицировать порождения «громового» Перехода — нужно было давать отпор всей этой орде, срок акклиматизации которой в местных условиях не превышал нескольких минут.

Фархад, Агути и Гоблин уже выпустили по несколько стрел, «набивая» руку.

Внезапно со стороны Зокона послышались свист и шипение.

— Возьми! — крикнул Агути и бросил Зодчему полутораметровый лук. — Стрелы на полу.

Зодчий поймал лук, примерился. Оружие показалось ему великовато, да и владел он им на уровне… В общем, ни на каком уровне!

Енор неожиданно оказался рядом и неназойливо оттёр Зодчего от бойницы, коротко обронив:

— Готовь стрелы!

Зодчий хмыкнул про себя и стал послушно подавать стрелы молодому поселенцу. Когда в следующий раз он посмотрел в сторону Зокона, то обратил внимание, что группа «ходульников» из десятка особей приблизилась к черте, за которую их пускать не стоило: с такого расстояния они могли в два прыжка оказаться возле защитного барьера, либо — что ещё хуже — с его внутренней стороны между выходцами.

За особенно ретивыми «ходульниками» следил Фархад. Его стрелы с голубовато-сиреневыми наконечниками каждый раз находили свою жертву. Момент попадания стрелы в любую точку тела «ходульника» сопровождался пронзительным визгом последнего. Потом слышался хлопок, и на том месте, где только что стояло воющее, стенающее создание, быстро оседало облако пыли, тонким слоем покрывая останки того, кто ещё минуту назад так яростно рвался к заставе.

«Арлекины» вели себя иначе. Они стояли на безопасном расстоянии, раскачиваясь из стороны в сторону, при этом они настолько жалостно и печально скулили, что их было невыносимо слушать. Отдельные особи мелкими шажками передвигались из стороны в сторону, искоса поглядывая на заставников. «Скачки» действовали почти разумно: группировались в стороне от «арлекинов» и явно замышляли что-то серьёзное.

— Зодчий, следи за «скачками»! — крикнул Агути, не отрываясь от своей бойницы.

В течение получаса ничего нового не происходило. Большинство «ходульников» так и остались за чертой, навсегда успокоенные стрелами Фархада. Остальные отошли вглубь, угрожая оттуда не только нелепо-длинными руками, но и произнося вполне осмысленные фразы. Некоторые из фраз выглядели довольно реалистичными и настолько соответствовали сегодняшнему бою, что их невозможно было слушать без внутреннего содрогания:

— Дайте нам пройти, и мы никого не тронем…

— Что вы делаете?.. Мы — такие же, как вы…

— Каждый из вас мог оказаться на нашем месте…

Зодчий заметил, как сильно побледнел Енор.

Придвинувшись к Агути, выходец тихо проговорил:

— Я не думал, что это выглядит так… натурально!

— Не бери в голову! — Агути специально говорил громко, чтобы его мог слышать молодой поселенец. — Это не люди и не выходцы, это…

Тонкий детский голосок прервал речь Агути:

— Мама, мама! Почему они такие злые?..

Зодчий выглянул из бойницы — к ним приближалось несколько «арлекинов». Шли они плотной стаей, держась за руки, словно испуганные дети. Весь их вид казался настолько мирным и безобидным, что Зодчий, позабыв все страхи и опасения, почти по пояс высунулся из бойницы, с трепетным волнением наблюдая необычную процессию.

— Куда?! — во всё горло заорал Агути и бросился к Зодчему, чтобы оттащить его.

Но он опоздал…

…Что-то с хрустом врезалось в брёвна рядом с Зодчим, а мгновение спустя он почувствовал удар в лицо. Удар оказался такой силы, что вытолкнул тело Зодчего из бойницы, словно пробку из бутылки с шампанским.

Отлетев метра на три и пару раз перевернувшись в воздухе, Зодчий нашёл успокоение па вытоптанной траве, успев заметить, что в бойницу, которую он только что освободил, тянутся членистые, словно у паука, отвратительно-тонкие руки «ходульника».

Енор сделал два шага назад и выпустил стрелу прямо в лоб назойливому гостю.

Потом в памяти Зодчего образовался провал…

Осознал он себя некоторое время спустя стоящим рядом с Агути, с мечом в правой руке и остатками боли в раскалывающейся на части голове. Агути что-то пытался ему объяснить, но Зодчий ничего не понимал — нудный звон в ушах глушил все звуки. Зато краски, напротив, приобрели необыкновенную яркость и насыщенность.

Зодчий пытался понять, что говорит ему Агути, но видел перед собой лишь красноречивые жесты — заставник показывал в сторону Гоблина. Зодчий проследил направление руки и вздрогнул: в том месте, где минуту назад стоял выходец-весельчак, теперь зияла огромная дыра, а сам Гоблин лежал в стороне в неестественной позе.

Зодчий, пошатываясь, побрёл к нему, по ходу пытаясь понять причину образования кошмарной дыры. Добравшись до отверстия в щите, перевёл дух и посмотрел в сторону Зокона. Переход прекратился. Оставшиеся недовыходцы утратили активность, продолжая вяло передвигаться в непосредственной близости от «стартовой площадки».

— Следи за «скачками», иначе нам полдня придётся их ловить! — крикнул Агути Енору, а сам побежал к Гоблину.

Зодчий с радостью обнаружил, что может слышать. Он прислонился к тёплой деревянной стене, с удивлением рассматривая десятисантиметровые брёвна, срезанные словно ножом.

Кто-то тронул его за плечо. Зодчий поднял глаза и прямо перед собой увидел лицо Фархада.

— Ну, ты даёшь! — воскликнул тот. — Исписал про Зокон толстенную тетрадь, а так и не усвоил, что «ходульники» лягаются лучше любой лошади!

— Лягаются?.. — переспросил Зодчий. — Я ничего об этом не знал…

— Однако он тебя славно приложил, если ты даже собственные записи позабыл!

— Как… Гоблин?.. — спросил Зодчий, с трудом ворочая распухшим языком.

— А что ему будет? — воскликнул Фархад. — Он у нас акробат — успел отскочить за мгновение до того, как Переход выплюнул последнюю посылку!

— Какую посылку?.. — Зодчему казалось, что к его языку привязали двухпудовую гирю — так тяжело давалось каждое слово.

— Э-э, да ты совсем расклеился. Ну-ка, вставай! — Фархад сгрёб Зодчего и потащил в сторону дома.

Потом остановился и крикнул Енору:

— Покарауль здесь немного! Я скоро тебя сменю…

 

21

Часа через два Зодчий почувствовал себя настолько хорошо, что присоединился к Фархаду и Енору, караулившим последних «арлекинов». Недовыходцы вели себя спокойно. Они нетвёрдой походкой передвигались в непосредственной близости от Зокона, словно подпитываясь его истощавшейся на глазах энергией.

Время от времени то один, то другой вдруг замирал на месте, издавал громкий тоскливый стон, слышимый за десятки метров, затем падал на землю, совершив перед этим множество ломаных телодвижений, совсем не похожих на пластику человеческого тела. Минуту-другую распадающийся организм били судороги, заставлявшие несчастное создание корчиться не всем телом, а отдельными, не успевшими разложиться частями.

Продолжалась агония недолго. Очень скоро биологический объект, кодируемый термином «арлекин», и который в своей прежней жизни мог быть кем угодно, трансформировавшись в процессе Перехода в жалкого недовыходца, превращался в аморфную массу, не имеющую ничего общего с совершенным сосудом человеческого тела…

Зрелище было неприятным. Зодчий отвернулся. Енор тоже не горел желанием наблюдать процесс распада недовыходцев, поэтому сидел к Зокону спиной, делая вид, будто внимательно изучает что-то далеко впереди. Фархад без иронии посмотрел сначала на одного, потом на другого, продолжая следить за двумя «арлекинами». На лице заставника лежала печать сосредоточенности. Ему, как и всем, хотелось как можно быстрее покончить с неприятными обязанностями и вернуться домой. Мысль о прохладном душе и незатейливом ужине показалась настолько приятной, что Фархад закрыл глаза, позволив счастливой улыбке скользнуть по губам.

Мечтал он не больше минуты, а когда открыл глаза…

Прямо перед ним стоял последний «арлекин»! Его взгляд горел такой уничтожающей ненавистью, что даже Зодчий, сидевший спиной к Зокону, почувствовал этот убивающий взор и стал поворачиваться. Медленного движения своего товарища Фархад не видел. Обнаружив перед собой «арлекина», заставник плотно зажмурился, на ощупь пытаясь наложить стрелу, чтобы выпустить её в недовыходца. Как назло стрела попалась с обломанным оперением. Пока Фархад нащупывал следующую, Зодчий испытал на себе всёсокрушающую мощь взгляда «арлекина».

Взгляд оказался неимоверно-тяжёлым и невыносимо-болезненным, на долю секунды парализовав Зодчего. Понимая, что пропасть без дна уже раскрыла свои ледяные объятья, неумолимо втягивая его в непроницаемо-чёрное лоно, Зодчий с неожиданной радостью обнаружил в призывно распахнувшейся пустоте слабенькую опору, позволившую прекратить молчаливое падение в никуда.

Пересилив себя, он сумел опустить глаза…

Пугаясь стремительно разрастающейся головной боли, Зодчий выхватил меч и в прыжке рубанул «арлекина» сверху вниз, успев почувствовать сквозь закрытые веки яркую вспышку. Мгновение спустя по воздуху прокатился слабый, едва уловимый хрип умирающего тела…

Услышав странный звук, Енор вскочил на ноги, сжимая в руках оружие. Фархад, наконец-то, нашёл нужную стрелу, но надобность в ней отпала: последний «арлекин» покрылся беловатым налётом разложения — «мыльный эффект», как его называли заставники, полностью разрушил биологическую оболочку недовыходца.

Полминуты висело молчание, потом Фархад тяжело проговорил:

— Пошли. На сегодня представление окончено…

Енора упрашивать не пришлось. Он сразу рванулся к дому, словно что-то жуткое и омерзительное одновременно гнало его с этого места. Зодчий ненадолго задержался. Он с печалью в глазах посмотрел на останки «арлекина», чувствуя в душе нарастающее тревожное томление.

Фархад внимательно посмотрел на товарища.

— С тобой всё в порядке?.. — с участием спросил он.

— Вполне! — нарочито бодро ответил Зодчий.

В глазах Фархада застыли льдинки недоверия.

Когда они, умывшись на улице, вошли в дом, в гостиной их ждал роскошный ужин. У стола суетился Гоблин. О случившемся у щита напоминали перебинтованная кисть руки и множество ссадин на лице, но выглядел он при этом весёлым и беззаботным.

— По какому поводу пир? — спросил Зодчий, оглядывая множество тарелок.

— Как же! — удивился Гоблин. — В один день два боевых крещения. Такое у нас редко бывает!

— Если так… — согласился Зодчий, усаживаясь за стол.

Енор пристроился рядом.

Вошли Агути и Фархад. Агути сразу бросил на Зодчего внимательный изучающий взгляд.

«Фархад догадался и рассказал обо всём Агути…» — с непонятной неприязнью подумал Зодчий.

Ужин прошёл в приподнятой обстановке. Сказалось и нервное напряжение (за последние месяцы выходцы успели отвыкнуть от треволнений, связанных с Переходом), и присутствие гостя-поселенца за их столом.

Расходились поздно. Енор согласился спать в гостиной, поэтому сразу же после ужина Зодчий отправился в свою комнату — в голове творилось что-то невообразимое. Едва он лёг, в комнату вошёл Агути. Он молча поставил на стол высокий медный кувшин, рядом положил чепчик странной формы. Потом сел на кровать и принялся методично смачивать чепчик жидкостью из кувшина.

Зодчий непонимающе следил за его руками.

— Чем занимаешься?.. — спросил он хриплым голосом.

Агути странно посмотрел на Зодчего и вдруг резко заговорил:

— Ты что себе позволяешь! Словил взгляд «арлекина» и закрылся в себя, как улитка в раковине! Если бы не Фархад, ты к утру с головой как у головастика ходил! Понял, дурья твоя башка?!

— П-п-понял… — выдохнул Зодчий, озадаченный не столько перспективой превратиться в мегацефала, сколько непривычной для Агути резкостью и раздражительностью.

Однако сил, чтобы возмутиться грубости Агути или обидеться на его справедливые слова, у Зодчего не осталось — с его головой, действительно, происходили странные и непонятные вещи. Он безропотно позволил Агути заняться лечением распадающегося на части мозга, попутно улавливая отдельные слова и фразы:

— …пишешь-пишешь, а для кого? Тебе же говорили, что взгляд «арлекина» — это как десятисантиметровое пчелиное жало, которое загоняют прямо в мозг! Если вовремя не принять нужных мер, загнёшься от интоксикации или, что ещё страшнее, — «съедет» крыша! Где другую-то искать будешь?..

Зодчий смотрел слезящимися глазами в потолок. Ничего не говорил, только мысленно изумлялся: «Зачем Гоблин сделал волосатые стены?.. Это же так не эстетично!.. И почему окна в комнате треугольные, а кровать круглая?..».

Он не услышал, как в комнату тихо вошли Фархад и Гоблин.

— Как он? — спросил Фархад.

— Плохо… — печально произнёс Агути. — Мне ещё не приходилось сталкивался с подобной реакцией организма на вещественную структуру взгляда «арлекина».

— Знаешь, а ведь «арлекин» был какой-то странный… — задумчиво проговорил Фархад. — Я следил за ним до самого распада. В нём и жизни-то никакой уже не было… Не мог он так быстро пройти расстояние до нас и при этом сохранить всю силу в умирающем взгляде!

— Будем надеяться, Зодчему к утру станет лучше, — вздохнул Агути. — Если нет — придётся везти его в поселение…

Ничего из сказанного Зодчий не слышал. Взгляд давно рассыпавшегося в прах «арлекина» продолжал в его мозгу разрушительную работу, которой молодой организм выходца мог противопоставить только сон: долгий, исцеляющий, благотворный…

Зодчий проспал тридцать пять часов, а когда проснулся, то почувствовал себя почти здоровым… «Почти», потому что где-то глубоко-глубоко внутри него продолжал жить «арлекин», успевший по каналу горящего ненавистью взора передать выходцу частичку собственного «Я».

Едва проснувшись, Зодчий ощутил в себе его присутствие в виде неприятного дискомфорт. А ещё через некоторое время ему стало казаться, что за ним всё время кто-то пристально наблюдает. Но не со стороны. Этот «кто-то» находился внутри: он смотрел глазами Зодчего, слушал его ушами, дышал его грудью, чутко осязал окружающий мир эпидермисом его тонких чутких пальцев…

* * *

Легонт встретил повозку у ворот. Выглядел он встревоженным.

— Что случилось? — спросил поселенец. — Арина предупреждала, что Переход будет кипучим, но недолгим…

Зодчий соскочил на землю, подмигнул Енору и сказал:

— Это точно — короткий, но бурный…

В последнее слово он вложил скрытый, только ему понятный смысл.

Легонт терпеливо ждал продолжения.

Зодчий с неохотой добавил:

— Один из «арлекинов» оказался очень проворным. Прежде, чем испустить дух, он обменялся со мной взглядом…

Легонт некоторое время всматривался в лицо выходца, видимо решая, пускать его в поселение или нет. Зодчий терпеливо ждал. Вдруг за бревенчатыми стенами пронзительно завизжала свинья. Неожиданный звук разрядил обстановку. Легонт приобнял Зодчего за плечи, увлекая за собой. Повозка не спеша поскрипывала сзади.

— К отцу не пойдём, — сказал Легонт, — недомогает он. Но наказал, как только появишься, сразу дать тебе все книги о нашем прошлом.

Зодчий остановился.

— Я благодарен Амвросию, однако, я не историк. Едва ли мои прежние знания помогут вам.

— Не знаю, почему он выбрал именно тебя… — признался Легонт. — Отец доверяет Арине, а девочка увидела в тебе… Впрочем, я не могу об этом говорить. Если хочешь, сам спроси у Амвросия, когда он пригласит тебя. А сейчас, если ты не слишком устал с дороги, идём со мной в кузницу. Возникли некоторые вопросы…

Зодчий не успел ничего ответить, а Легонт уже бесцеремонно тянул его в распахнутые ворота кузни. Пришлось подчиниться. Скоро выяснилось, что волновался Зодчий напрасно. Легонт не стал расспрашивать выходца о новых добавках и ингредиентах для приготовления сплава, о которых он не имел ни малейшего предтсавления. Он пригласил его исключительно для демонстрации чудесных возможностей нового оружия.

Зодчий слушал невнимательно. Стоя в полутёмном углу, он всё время спиной ощущал холодный ненавидящий взгляд. Взор этот казался ощутимым, почти осязаемым. От него по спине пробегали мурашки, а где-то под левой лопаткой возникла и стала стремительно разрастаться боль, будто не взгляд, а холодная сталь вонзилась в незащищённую спину…

Заставник с большим трудом сдерживался, чтобы не обернуться, потому что Легонт во время импровизированной лекции смотрел ему прямо в глаза, ища в них поддержку и согласие. Когда поселенец ненадолго отвернулся, извлекая из горна очередной образец, Зодчий улучил короткий миг и оглянулся.

За спиной было пусто…

 

22

Библиотекарь проводил Зодчего на прежнее место, с благоговением положив перед ним три рукописные книги.

— Вот эта книга повествует о начальных временах Первого Изгнания, — принялся пояснять старик. — Некоторые страницы сохранились в подлиннике, ты уже читал их. Вторая книга рассказывает о нашей жизни до Второго Изгнания. Ну а третья… — Лекарий замер на полуслове. — Даже не знаю, почему Амвросий именно тебе разрешил прочитать её… — Старик целую минуту молчал, потом закончил свою мысль: — Большинство людей в поселении даже не подозревают о её существовании…

Последние слова Лекария заинтриговали Зодчего. У него возникло непреодолимое желание начать сразу с третьей книги. Но старик продолжал стоять рядом, поэтому Зодчему пришлось напустить на себя вид знатного историографа и заняться первой книгой.

Текст сразу захватил его. Когда Зодчий оторвался от рукописи и поднял глаза, библиотекаря рядом не оказалось. Старик сидел в углу за своим столом и, казалось, дремал над раскрытой страницей. Зодчий с удовольствием вернулся к прерванному чтению.

Через два часа подошла очередь второй книги, а потом и третьей…

Едва начав читать третью рукопись, Зодчий испытал странное чувство раздвоенности. Казалось, события, описанные в книге, каким-то мистическим образом связаны с его, Зодчего, судьбой!

Он прочитал первую главу и остановился. Но не потому, что ему стало не интересно, а потому, что всё прочитанное казалось настолько ошеломляюще-нереальным, что требовалось некоторое время на осмысление.

В тексте всё было ново и непривычно: литературный стиль, завуалировано скрывавший истинную суть описываемого в хитросплетении обычных, казалось бы, слов; множество мельчайших подробностей, знать которые мог только участник тех событий; и, наконец, шокирующее по своей реалистичности ощущение собственного присутствия на месте гибели множества людей. К тому же кустод, помещённый в правом нижнем углу каждой страницы своим багровым вензелем повторял один и тот же слог, настойчиво акцентируя внимание читателя на чём-то очень-очень важном.

Зодчий вновь потянулся к рукописи, чтобы перечитать поразившую его главу…

Отрывок из первой главы книги «Второе Изгнание».

(автор неизвестен).

Название главы: «Ночная волна».

«…Баба Марфа не стала спорить с молодыми на Совете.

— Я знаю, что это случится! — упрямо твердила она.

Молодые позволили себе шутливые замечания, но глава рода одёрнул их:

— То, что ты говоришь, Марфа, не может быть правдой, потому что означает конец Света. Мне трудно с этим согласиться, но и не верить тебе я не могу. Поэтому сделаем так…

Почти десять часов Совет думал, как им следует поступить. Решили ждать рассвета. Но до утра ещё нужно дожить, а суждено это было далеко не всем из тех, кто поздним вечером возвращался к своим семьям.

В эту ночь в домах, гудящих словно потревоженные ульи, долго не гасли лучины. Когда усталость сморила самых говорливых и беспокойных, пришли ОНИ… Было ИХ много. Значительно больше, чем самих поселенцев.

…Первыми загорелись крайние избы. На крики прибежали соседи, готовые потушить пожар. Но ОНИ встретили поселенцев ровным молчаливым строем и не пропускали к мятущимся в пламени людям. Когда пришли воины, врагов было уже так много, что за мечи пришлось браться всем. Глава рода возглавил атаку, ещё не зная, что за противник находится перед ним. Это стоило жизни многим молодым воинам, потому что такого врага они никогда не видели. У НЕГО можно было отрубить руку, но рука эта продолжала царапать землю и ползти, цепляясь за траву длинным скрученными ногтями. У НЕГО можно было отсечь ногу, но она самостоятельно продолжала двигаться, облитая багровым светом пожарища. У НЕГО можно было отсечь голову, но и без неё ОН продолжал теснить поселенцев, пиная собственную голову длинными ногами… Глава рода приказал женщинам разводить костры, и в эти бушующие жаром горнила трое кузнецов большими щипцами бросали отрубленные части тел.

…Бой продолжался больше двух часов. Поселенцы стали уставать, и не заметили, как ОНИ обошли воинов с тыла. Пришлось делить рать на две части, чтобы не позволить ИМ добраться до женщин и детей, собравшихся в центре поселения. Ночь на удивление выдалась пасмурной, поэтому глава рода приказал поджечь несколько домов, чтобы осветить поле боя. При свете яркого пламени всем стало ясно, что ИХ слишком много. Тогда за оружие взялись старики и подростки, а на долю женщин выпала страшная обязанность собирать разрубленные тела и бросать их в гигантские костры, в которые превратились дома поселенцев.

…Перед рассветом пошёл дождь. Это оказалось благом, ибо от нестерпимого жара, в кольце которого оказались поселенцы, у многих на лицах лопалась кожа, скручивались волосы, вспыхивала одежда. Но и на НИХ огонь действовал столь же уничтожающе…

Когда рассвело, люди с ужасом осознали, что потеряли третью часть воинов, нескольких женщин, двух стариков. Четыре семьи сгорели в своих домах. Но самое страшное было то, что от поселения остались лишь головни. Из всего множества построек уцелело пять домов, в которых разместили детей и женщин.

В течение всего дня люди добивали ИХ, так до конца и не разобравшись, кто ОНИ, откуда пришли и почему так озверело напали на поселение?.. Многие потом утверждали, будто во время ночного боя слышали голоса своих родных и близких, в разное время нашедших последний приют на погосте за рекой. Страшным рассказам не верили, но очевидцев оказалось так много, что пренебрегать ими стало невозможно.

Тогда Совет постановил извлечь из земли все трупы и сжечь их на погребальном костре. Старики были против кощунства и наотрез отказывались принимать участие в святотатстве, однако дальнейшие события повлияли и на них. При вскрытии одной из могил пострадали двое молодых воинов: они получили рваные раны в тот момент, когда, не вскрывая гроба, поместили его на горящие брёвна.

…Несколько дней горел погребальный костёр, а потом все стали замечать, что земля под избами начала проседать. Совет посчитал это место проклятым и решил искать для поселения новое. Баба Марфа две недели бродила по окрестностям и нашла…»

Зодчий оторвался от чтения. «Не удивительно, что своим детям они об этом ничего не говорят…» — подумал он.

Старик библиотекарь по-прежнему сидел, склонившись над книгой, и издали казался огромной нахохлившейся птицей. Зодчий потёр глаза — на улице наступал вечер, становилось трудно разбирать мелкий ажурный текст. Зодчий слегка пошевелился. Старик тут же расправил согнутую спину, вопросительно взглянув на заставника.

— Лампу можно? — попросил Зодчий. Ему хотелось закончить книгу сегодня. Что-то внутри подсказывало: читай сейчас, другого раза может и не быть…

Библиотекарь принёс зажжённую керосиновую лампу. Немного постоял рядом, через плечо заглядывая в рукопись. Но Зодчий не видел старика — он читал…

Отрывок из главы «Новые люди?»

«…Его принесли под вечер. Говорить он не мог, только смотрел на всех безумным взглядом и тряс головой.

— Сильно его во время Перехода помяло, — сказал Клим. — Наверное, умрёт…

Повитуха баба Аноха не согласилась:

— Пустое говоришь! В глазах ещё не потух огонь жизни. Выживет. Обещаю…

А потом за один месяц в поселение принесли сразу пятерых и н о м и р я н. Один умер через неделю — его не смогли освободить от странной вещи, росшей прямо из груди. Остальные четверо скоро поправились и были приняты Советом, как члены рода…

К концу года в поселении проживало уже девять иномирян. Именно тогда открылась страшная правда: потомство, на которое так рассчитывал род после Второго Изгнания, оказалось ущербным. Дети от брака с пришлыми рождались уродцами, и повитуха Аноха наотрез отказывалась давать им имена. Иномирянам запретили иметь детей. Но запрет оказался нарушен, и тогда Совет изгнал иномирян из поселения. Отныне они должны были жить отдельно — на границе мира. И называли их теперь иначе — в ы х о д ц ы…

Две женщины, связавшие свою судьбу с иномирянами, захотели уйти вместе с мужьями. Род разрешил. Так образовались Первая и Вторая заставы. Но Совет не мог оставить своих женщин без поддержки и стал один раз в месяц отправлять им продукты.

Первая женщина прожила со своим мужем 17 лет и вернулась в поселение, после того, как мужчина погиб во время «громового» Перехода. Вторая женщина погибла вместе со всеми обитателями заставы, когда в мир впервые пришли зывуны…»

Зодчий закрыл глаза, с хрустом потянулся. «Пожалуй, на сегодня хватит…», — подумал он и встал. Старика на прежнем месте не оказалось. Выходец решил воспользоваться его отсутствием. Подойдя к ближайшему стеллажу, он осторожно провёл кончиками пальцев по разноцветным корешкам. С шумом втянул в себя воздух, насыщенный запахами пыли, кожи, дерева и ещё чего-то неуловимого, но приятно-знакомого. Так может пахнуть только здесь — в библиотеке. Только здесь — в каждом томе, в каждой странице квинтэссенция мысли, способная одной фразой, одним словом перевернуть душу пытливого читателя.

Чего стоят одни лишь имена: Декарт, Сенека, Дидро, Шопенгауэр… Зодчий прошёл к следующему стеллажу. Снова удивился — никакой систематизации. Рядом с гностиками стоят книги по медицине, сонеты Шекспира мирно соседствуют с письмами Луциана, а раритетное издание Карамзина тихо пылится в обществе нескольких книг, судя по переплёту, изданным не позднее двух десятков лет назад…

Была во всём этом какая-то загадка, интригующая, почти завораживающая: каким образом столь разные книги оказались в одном месте? Что свело их? Что соединило?..

За спиной послышались тихие шаги.

Зодчий обернулся…

 

23

К нему приближалась Арина — внучка Амвросия. Девочка шла спокойно, твердо ступая маленькими ножками по деревянному полу. Было трудно, почти невозможно поверить в то, что она совершенно ничего не видит.

В голове Зодчего промелькнуло предположение: Амвросий говорил (как бы парадоксально это не звучало), что Арина крайне восприимчива к солнечному свету, хотя является слепой от рождения. Наверное, причина в том, что природа, лишив девочку глаз, наделила её другим органом восприятия. Возможно, этих органов несколько. Если допустить, что за кожной плёнкой на месте глаз находится именно такой орган, то становится понятна её гиперчувствительность: человеку тоже не дано, имея глаза, видеть в других спектрах электромагнитного излучения. Возможно, я тоже испытывал бы дискомфорт, если бы мне прямо в лицо направили гамма-излучатель или эмиттер рентгеновских лучей…

— Здравствуй, Арина… — сказал Зодчий, испытав неловкость оттого, что позволил себе рассматривать несчастную девочку в качестве источника гипотез-однодневок.

— Я не несчастная! — Забавно растягивая слова на гласных, произнесла Арина.

Зодчий вздрогнул, потом смутился — в словах девочки прозвучала откровенная насмешка.

— Ты… читаешь мысли?!

— Я не читаю. Я их в и ж у.

Зодчий вторично испытал неловкость. Но сейчас причина было в другом — он не знал о чём говорить. Опасаясь пугающего дара Арины и того, что она легко, без напряжения видит всё, что он думает, подобрать тему для беседы оказалось невероятно трудно.

— Не волнуйтесь! — открыто улыбнулась девочка. — Мысли — они как картинки. У одних — цветные и яркие, у других — блёклые и серые. А третьи вообще думают обрывками, густо забрызганными грязными пятнами. — Арина ненадолго замолчала. Подошла к столу, села на место Зодчего и задумчиво продолжила: — С некоторыми мне легко и приятно, потому что их мысли светлые и чистые — от них пахнет лесной свежестью. Вы не подумайте, будто я специально разглядываю чужие мысли… Это происходит само собой. Но иногда я всё же… подглядываю, потому что мне очень-очень хочется увидеть настоящий живой мир…

— Наверное, это трудно?.. — после недолгой паузы произнёс Зодчий. — Ведь каждый человек воспринимает мир по-своему. Ты не боишься заблудиться в таких несоответствиях?

— Не боюсь! — ответила Арина. — В поселении все видят мир одинаково. А вот заставники…

— Но ты никогда не была на заставах! Откуда ты можешь знать наши мысли?..

На губах девочки появилась улыбка.

— Иногда вы, взрослые, такие наивные! Я же сказала, мысли — это картинки, нарисованные разными цветами. Они разлетаются во все стороны далеко-далеко. А чем ярче картинка, тем дальше она может улететь… Так я узнала о вас!

Поражённый Зодчий молчал.

— Я знаю всех выходцев! — неожиданно похвасталась Арина. — Например, на вашей заставе есть такой смешной парень — Гоблин.

— Почему смешной? — не понял Зодчий.

— Потому что его мысли забавные. Иногда я подолгу разглядываю их, и мне становится очень весело. Они у него яркие и всё время меняются, будто стёкла в калейдоскопе!

— Скажи, а как ты узнаёшь о приближении Перехода?

Улыбка сразу исчезла с губ девочки. На лице появилась гримаса отвращения.

— Видеть мысли хорошо, но иногда можно узнать такое… — Арина несколько секунд молчала. Зодчий пожалел, что задал неприятный вопрос. Он собирался извиниться, но девочка заговорила: — Это похоже на тёмное облако… Оно приближается издалека, по пути втягивая в себя всякий хлам и мусор. Когда оно проникает к нам, то больше походит на огромный гнойник, готовый вот-вот лопнуть… Это очень неприятно…

— Хорошо, не будем больше говорить об этом. Лучше расскажи о своих увлечениях.

— Зачем?

— Ну, не знаю… Может, я тоже хочу научиться видеть мысли как ты!

— У вас не получится.

— Почему?

— Вы уже большой!

— Вообще-то, не такой я большой… — сказал Зодчий, имея в виду свой рост.

В комнате неслышно появился Лекарий. Он молча завернул все три книги в холстину и отнёс их в темноту. Вернулся, подволакивая ногу. С уважением проговорил:

— Амвросий просит вас отужинать. Разговор состоится после трапезы.

Арина спрыгнула со стула и схватила Зодчего за руку.

— Пойдём! — сказала она требовательно.

Зодчий с удовольствием подчинился.

* * *

Амвросий сидел в той же комнате. Зодчему даже показалось, будто старик так и не поменял позы со времени их последнего разговора. Арина в комнату не вошла.

— Садись, — негромко произнёс Амвросий.

Зодчий сел.

— В прошлый раз нас прервали. У тебя остались ещё вопросы, на которые ты хотел бы получить ответ?

Зодчий неопределённо хмыкнул.

— Понимаю… — В голосе старика слышалась ирония. — После общения с Ариной непросто задавать вопросы. Но ты попробуй.

— Я хотел бы понять, что случилось на Гнилом Озере… — Тщательно подбирая слова, заговорил Зодчий.

— Ты уже думал об этом?

— Думал. Но…

— Но тебе страшно поверить в своё предположение?

— У меня ещё нет предположения… — неуверенно возразил Зодчий.

— Так ли? — усомнился Амвросий.

Зодчий промолчал.

— Хорошо, — задумчиво проговорил старик. — Я скажу тебе то, чего нет ни в одной книге. Истинной причиной Второго Изгнания послужило случайное падение поселенца в Гнилое Озеро.

Зодчий недоверчиво посмотрел на Амвросия.

— Но ведь Озеро образовалось на месте первого поселения?! — воскликнул он.

— Так все думают, — ответил старик. — На самом деле Гнилое Озеро существовало в этом мире задолго до прихода наших предков. Но! — Амвросий сделал паузу. — Тогда оно было мало и не могло поглотить человека. Однако со временем, особенно с увеличением числа Переходов, Озеро стало расти. Перед Вторым Изгнанием, оно оказалось достаточным, чтобы поглотить человека с лошадью. С этого всё началось…

— Что началось? — Зодчий уже догадывался, чем закончатся откровения Амвросия. — Началось что? — настойчиво повторил он.

— И з м е н е н и е…

Страшное слово прозвучало.

— Значит, это правда… — тусклым голосом сказал Зодчий. — А я надеялся, что всё случившееся — только моя фантазия…

— Отчасти так оно и есть, — негромко сказал Амвросий.

Зодчий молчал.

— И всё же в это трудно поверить… — наконец заговорил он. — Получается, стоит кому-то окунуться в озеро, уйти, так сказать, с горизонта событий этой действительности, чтобы, вынырнув, оказаться в новой?

— А разве Переход не то же самое? — спросил Амвросий. — Подумай сам: ты стоишь на той стороны, потом вокруг что-то меняется, тебя накрывает с головой, и ты оказываешься здесь…

Зодчий не ответил. Амвросий тоже молчал, откинувшись на спинку кресла.

Где-то далеко-далеко замычала корова.

— В поселении знают об Изменении? — спросил Зодчий, когда молчать стало невыносимо.

— Немногие.

— И как вы восприняли последнее Изменение?

— Как часть закономерной деградации нашего мира…

Подобная терминология никак не вязалась с образом убелённого сединами старца.

Зодчий спросил об этом, но Амвросий заговорил о другом:

— Думаю, для тебя не секрет, что ежесекундно любой из нас понемногу умирает. Это происходит из-за необратимых изменений в организме. Мы меняемся, и это изменение неизбежно ведёт к смерти. Примерно то же самое происходит со всем окружающим миром, только в неизмеримо больших масштабах. Используя вашу научную терминологию можно сказать, что в природе возникает «бионекротическая» цепочка: мы меняемся — меняется мир — мир медленно умирает…

— Вы имеете в виду уменьшение площади Зокона?

— Не только… — Зодчему показалось, что голос старика дрогнул. — Мы слишком долго жили обособленно. Понадеявшись на иномирян, мы верили, что выходцы вольют новую кровь в чахнущее родовое дерево. К сожалению, мы ошиблись. Мы изгнали их на окраины, но это не решило проблемы. Скорее — наоборот…

Старик замолчал. Зодчий не торопил его.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Амвросий продолжил:

— За последние два года в поселении не родился ни один ребёнок…

Он опять замолчал. Молчал и Зодчий, прекрасно понимая, что это могло значить для рода Амвросия — через три четверти века последние поселенцы оставят мир, так и не родив нового поколения…

— И что вы намерены делать? — осторожно спросил Зодчий.

— Может быть, Изменение даст хоть какой-то шанс выжить нашему роду…

— А если нет?

— А что мы теряем?..

Возразить было нечего.

— Тогда другой вопрос, — сказал Зодчий. — Вы сами, то есть поселенцы, пытались вызвать Изменение?

— Нет.

— Почему?

— Наши предки пришли на эти земли до того, как мир стал Зоконом. Мы не можем вызвать Изменение.

— Вы хотите сказать, что Второе Изгнание спровоцировал иномирянин?

— Да.

— И вы хотите, чтобы я снова…

— Нет! — резко перебил Зодчего Амвросий. — Последнее Изменение подарило нам надежду. Мы хотим, чтобы всё оставалось, как есть. Во всяком случае, — пока…

— Это следует понимать таким образом, что я могу возвращаться на заставу и заниматься своим делом?

— Разумеется. Ты волен в своём выборе.

Фраза старца прозвучала двусмысленно. Зодчему показалось, что Амвросий хотел сказать больше, чем сказал.

Заставник поднялся, попрощался и направился к выходу.

Когда он был у самой двери, его догнал вопрос:

— Что у тебя с Наитой?..

Зодчий насторожился. Несколько секунд обдумывал ответ, а когда обернулся, чтобы сказать правду, Амвросия в кресле уже не было…

 

24

Ночь выдалась ужасная. За мощными бревенчатыми стенами, способными выдержать любой напор стихии, свирепствовала редкая в этих местах буря. В душе Зодчего бушевал ураган не меньшей силы. Выходец стонал, метался, вздрагивал во сне, конвульсивно выгибаясь на смятой постели, но не просыпался. Какая-то незримая неведомая сила продолжала филигранно удерживать его на грани сна и яви, не выпуская из паутины сновидений. Молчаливая борьба двух извечных начал продолжалась до того мгновения, пока, повинуясь внезапному порыву, выходец окончательно не проснулся и рывком сел на кровати.

В комнате кто-то находился…

Зодчий не видел его, но знал — он здесь. Секунду продолжался немой диалог с ночным гостем, а потом Зодчий увидел тень. Она метнулась к нему от двери, и полёт её оказался стремительным, словно молния. В голове пронеслась короткая мысль, что ему ни за что не суметь перехватить эту коварную тень в её исчезающе-быстром полёте.

Однако пока разум сомневался, руки уже выполняли привычную работу. Они встретили тень на лету и с лёгкостью, будто это был не взрослый человек, а котёнок, отшвырнули его к стене. Послышался чавкающий глухой звук. Вслед за этим тень невероятно быстро вскочила на ноги, и Зодчий увидел блеснувшую полоску стали. И опять, прежде чем мозг успел испугаться, руки сумели выбить нож, а нападавшего швырнуть с такой силой, что, врезавшись в окно, ночной визитёр вместе с рамой вывалился под стенающие от непогоды небеса.

Через минуту в комнату вбежал встревоженный Легонт. Он внимательно осмотрел беспорядок в комнате: смятую постель, перевёрнутые табуреты, сломанное окно. Потом поднял короткий нож, валявшийся на полу в разноцветном крошеве битого стекла.

— Знакомая, штучка, — сказал он, подбрасывая нож на ладони. — А куда его владелец подевался?

Зодчий указал на окно. Легонт понимающе хмыкнул.

— Странные у тебя гости… — сказал он с улыбкой.

— Какие есть, — развёл руками заставник.

— Ладно, пошли в мою комнату.

— Нет, мне с открытой «форточкой» будет приятнее думать…

— Как знаешь… — проговорил Легонт, зябко поёживаясь под порывами холодного ветра.

Оставшись один, Зодчий присел на кровати, привыкая к пугающей лёгкости внутри. Он ещё раз попытался прокрутить в памяти последние минуты, и был немало удивлён тому, что может с хронологической последовательностью восстановить каждую секунду этого отрезка времени. Ему не пришлось напрягать память, в тщетных усилиях морща лоб и чесать голову, в надежде, что раздражение височной доли «подстегнёт» «застрявшие» мысли, и они резвее побегут по извилинам. Достаточно было подумать, как перед мысленным взором встала ясная картина нужного события с полной сенсорикой — смотри кино внутри себя и детально анализируй отдельные фрагменты ночной схватки.

Явление это оказалось для Зодчего новым. Конечно, он всегда хотел иметь память, похожую на идеальный каталог: потянул ящичек с нужным названием и окунайся в мир, который навсегда исчез с арены истории. Чтобы приблизиться к подобному эталону, Зодчий в своё время изучил массу литературы и опробовал на себе множество методик.

Метод «возвращения» покорил его своей доступностью: ум любого человека обладает нормальной функцией вспоминания, то есть может «посылать» часть сознания в определённый период прошлого на умственной либо одновременно на умственной и физической основах. Однако данная методика так и осталась для Зодчего недосягаемой мечтой — он попал в Зокон…

И вот теперь, проведя несколько часов в непрестанном борении с ночными кошмарами, он просыпается в полной уверенности, что для него не осталось «тёмных пятен» в прошлом… Его прошлом. Теперь он может легко «возвратить» часть сознания в минувшее и пережить во всех деталях любые события. При этом его память способна заставить органы вновь почувствовать раздражители, воздействие которых было испытано в далёком прошлом. Для включения механизма нужен лишь стимул, стрекало, и этим стимулом является запах. Всё просто: запах — обонятельные нервы — таламус — образная картинка из прошлого…

«Прокрутив» в памяти скоротечную схватку, Зодчий принялся с придирчивостью строгого судьи разбирать поведение собственного тела. И оказался им недоволен: «…захват следовало провести иначе, тогда ночной визитёр не выпал бы из окна, а врезался в дубовый шкаф, откуда едва ли смог выбраться…» Зодчий тут же осёкся, поймав себя на мысли, что его волнует вовсе не главный вопрос: где и когда тело приобрело смертоносные навыки, а всего лишь какие-то мелкие несущественные просчёты в короткой стычке.

Он прислушался к себе и понял — в нём что-то изменилось. Это было трудно объяснить словами, однако тяжёлый, оценивающий взгляд, который жил в нём с момента встречи с «арлекином», теперь не следил за ним изнутри — он смотрел на мир глазами самого Зодчего…

ВТОРОЙ ИНФОРМАЦИОННЫЙ СРЕЗ ИНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

На этот раз Вальтман пригласил их в вагончик для ИТР-овцев, потому что разговор предстоял долгий и непростой. Демонстрировать своё высокое положение Вальтман не стал, сев рядом с Олегом Рашновым. Напротив разместились Валерка Ловсин и Мэд Олдин. Амик Карасян не успел вернуться из Верхоянска из-за нелётной погоды, поэтому отсутствовал.

Первым заговорил Ловсин, раскрывая ноутбук и раскладывая на длинном столе испещрённые непонятной вязью цифр и букв таблицы.

— На сегодняшний день нам удалось с точностью до одного-двух метров локализовать область, которою мы назвали «деномом». Пространственно она представляет собой идеальную полусферу диаметром в два и высотой — в один километр с вкраплениями странных деформационных участков, общим числом — три. По периметру, на удалении сорока-пятидесяти метров мы установили детекторы движения и камеры круглосуточного слежения. На расстоянии десяти метров от границы полусферы сапёры из соседней воинской части проложили МЗП — малозаметное препятствие, чтобы больше никто из людей или животных не смог подойти к границе.

Вальтман слегка наклонил голову.

— Это дало свои результаты, — сказал он. — За месяц — ни одного нового исчезновения.

— Мониторинг за объектом ведётся двадцать четыре часа в сутки, что позволило выявить некоторые закономерности в его поведении.

— Вы имеете в виду увеличение количества домашних животных, по непонятной причине стремящихся к… как вы сказали, «деному»?

— Аномалию с поведением животных мы считаем флуктуацией — случайным отклонением, хотя и не отбрасываем полностью её связи с деномом. Однако я хотел сказать о другом.

Ловсин бросил короткий взгляд на Мэда Олдина. Тот развернул экран компьютера к Вальтману, и стал объяснять, время от времени показывая ручкой-указкой на многочисленные разноцветные линии диаграмм, вдоль и поперёк изрезавших голубоватый прямоугольник монитора.

— Заранее прошу извинить, если в моём объяснении вам не всё покажется понятным. Дело в том, что теория относительности, изучающая универсальные физические закономерности во Вселенной, и квантовая механика, раскрывающая законы микромира, нелегки для понимания даже профессионалам, и, тем не менее, они имеют дело всего лишь с системами, которые, с точки зрения современного естествознания, считаются простыми в том смысле, что в них входит ограниченное число переменных. Только поэтому взаимоотношения между ними поддаются математической обработке и подчиняются универсальным физическим законам. Однако, кроме простых, существуют и сложные системы, которые состоят из значительного числа переменных и, соответственно, большего количества связей между ними. Чем оно больше, тем труднее исследование объекта. Невероятная трудность изучения таких систем заключается в том, что чем сложнее система, тем больше у неё так называемых эмерджентных свойств, то есть свойств, которых нет у её частей, и которые являются следствием эффекта целостности системы…

— Простите… — перебил Олдина Вальтман, — я, действительно, совершенно ничего не понимаю. Не могли бы вы объяснить всё это более… приземленным, что ли, языком?

— Собственно, сложности уже закончились! — улыбнулся Олдин. — Чем глубже мы изучаем деном, тем больше вышеупомянутых эмерджентных свойств он нам демонстрирует. Объясню на конкретном примере. Возьмём гравитационный градиент, который в районе денома ставит нас, порой, в тупик. Само по себе колебание гравитационного фона ещё ничего не значит, тем более что встречается оно повсеместно, однако применительно к деному приобретает совершенное иные свойства.

— Что вы имеете в виду? — заинтересованно спросил Вальтман.

— Спонтанное левитирование биологических объектов, оказавшихся в непосредственной близости от границы полусферы.

— И как вы можете прокомментировать данный феномен?

— Пока никак, — развёл руками Олдин. — Сейчас мы всё ещё находимся на стадии статистического накопления материала.

Вальтман покачал головой.

— Не хочу давить на вас, но не кажется ли вам, что уже хватит статистики? — Он быстро посмотрел на Ловсина. — Не пора ли перейти к делу?

— Вы говорите о силовом проникновении в деном? — Ловсин задержал взгляд на нервных пальцах Вальтмана.

— Именно.

— Пока что подобный вариант мы не рассматривали.

— Почему?

Ловсин ответил не сразу.

— Потому что мы не знаем, к каким последствиям это может привести… — задумчиво проговорил он.

— Но вы не исключаете подобного развития событий?

— С некоторых пор — нет…

* * *

Сразу после завтрака его пригласил к себе Амвросий.

В комнате вместе с главой рода находилось ещё несколько человек, которых Зодчий не знал. Был здесь и Легонт. Он в двух словах рассказал Амвросию о ночном инциденте, после чего старик вопросительно посмотрел на заставника.

— Кто это был?

Голос старца не предвещал ничего хорошего тому, кто окажется виновником ночного события.

— Я его не видел, — ответил Зодчий. — Но найти его будет несложно — разбившееся стекло оставило на теле следы…

— Мы найдём его, — пообещал Амвросий. — А теперь, — он сделал быстрый жест, по которому двое поселенцев неожиданно набросились на Зодчего сзади.

Бездействовал заставник ничтожно короткий миг — время, потребовавшееся ему, чтобы справиться с удивлением (за что?!), после чего ответил на агрессию единственно верным способом, при этом разум участия в бое не принимал. Руки сами делали то, что умели, тело — то, что могло.

Один из поселенцев отлетел в сторону, свалив по дороге ещё двоих, второй оказался проворнее и успел вывернуться из захвата, но руки Зодчего нашли его в тот миг, когда верец выхватил короткий меч и… меч оказался в руках Зодчего, которым он тут же придавил бьющееся молодое тело, слегка проколов ткань одежды.

— Остановись! — загремел голос Амвросия, и старик вскочил с кресла.

Зодчий ослабил нажим, продолжая осматриваться по сторонам — нет ли где постороннего движения, которое могло угрожать его жизни. Но поселенцы стояли в немом изумлении, не делая попыток прийти своему сородичу на выручку. Теперь и сам Зодчий испытал чувство безмерного удивления.

Он посмотрел на меч, которым продолжал прижимать молодого воина к полу и который совершенно непостижимым образом оказался у него в руке. Зодчий нашёл глазами Легонта — тот был бледен.

«Похоже, я немного перестарался…» — невесело подумал Зодчий, вставая. Помог подняться поселенцу, и с извинениями протягивая ему оружие. Лишь после этого медленно повернулся к Амвросию.

С трудом подавив растущее раздражение, спросил:

— Что всё это значит?..

Амвросий уже сидел в кресле и выглядел спокойным. Он сделал движение рукой — в комнате остались трое: он, Зодчий и Легонт.

— Как ты сумел пробудить в себе родовую память?.. — Вместо ответа спросил Амвросий.

Несколько секунд Зодчий раздумывал, потом сказал:

— Я не совсем понимаю, о чём идёт речь…

Амвросий изогнул правую бровь и сказал:

— Каким-то образом тебе удалось всколыхнуть родовую память и вернуть навыки одного из твоих далёких предков. Некоторая неуверенность в движениях тела говорит о том, что в этой жизни ты не занимался ни русбоем, ни рубкой, ни боевой акробатикой. Это так?

— Так. Ничем подобным я не занимался…

— Но как тебе удалось активизировать родовую память?

— Да не знаю я! — начал горячиться Зодчий. — Какой-то молодчик забрался ко мне ночью явно не с целью дружеской беседы, а потом… Руки работали сами, мозг только следил за происходящим… — Зодчий прервал запальчивую тираду, чтобы спросить: — А что произошло в этой комнате несколько минут назад?

Амвросий ответил не сразу.

— Небольшая проверка.

— Проверка, значит… — В звонком голосе заставника слышался сарказм. — Вашему гостеприимству можно позавидовать!

— Мы готовы извиниться… — произнёс Амвросий суровым тоном.

— Я не девушка, — холодно ответил Зодчий. — Как-нибудь переживу!

Он резко повернулся и направился к выходу.

— Ты хочешь уехать? — спросил Амвросий.

— Да.

— Енор отвезёт тебя.

Зодчий не ответил. Он был уже за дверью.

— Не стоило устраивать это испытание… — вздохнул Легонт, когда они остались одни.

— Воин не должен быть таким впечатлительным, — возразил Амвросий.

— Он не воин. Он инженер, не по своей воле оказавшийся в нашем мире!

— Мы не можем ждать, когда он почувствует в себе силу многих поколений. Мы должны подтолкнуть его.

— Кажется, мы слишком сильно толкнули — он едва не упал…

— Но не упал же!

— К сожалению, это не наша заслуга…

* * *

— Ты уезжаешь? — Арина поймала Зодчего за руку в тот момент, когда он выбегал на крыльцо.

— Да вот… — Зодчий не нашёлся, что ответить.

— А когда снова приедешь?

— Наверное, нескоро… — Он неопределённо пожал плечами.

Арина погладила его руку и сказала:

— Ты не обижайся на деда, хорошо?

— Я не обижаюсь…

— Если хочешь, я могу назвать того, кто приходил к тебе ночью… — девочка опустила голову, словно ей было невыносимо стыдно за своего сородича.

— Не нужно… — торопливо проговорил заставник. — Это касается только меня!

— Но ты приедешь?

— Конечно. Обещаю…

* * *

Енор уехал сразу, как только высадил Зодчего у заставы.

В доме оказался один Агути.

— Что-то не очень весёлым ты вернулся из гостей, — обронил он, внимательно присмотревшись к товарищу.

— В гостях хорошо, а дома лучше… — попытался отшутиться Зодчий.

Агути настаивать не стал.

— Захочешь — расскажешь, — философски заявил он, отправляясь по своим делам.

 

25

Неделя пролетела как один день — на заставе накопилось множество дел, требующих безотлагательного решения. Последний Переход показал, что заставники, мягко говоря, слабо подготовлены к массированному проникновению в Зокон недовыходцев. По этому поводу вся четвёрка собиралась по вечерам на «мозговой штурм». Предлагались самые невероятные и даже абсурдные способы борьбы с «фильтратами» (любил весёлый Гоблин ввернуть при случае что-нибудь этакое!).

В результате долгих обсуждений родилась идея изготовить своеобразный «многострелный» лук, способный выпускать в единицу времени от нескольких штук, до нескольких десятков стрел. Идея настолько увлекла всегда хмурого и молчаливого Фархада, что он всё свободное время посвящал разработке специальной съёмной кассеты, в которую можно было вставлять различные виды стрел: от специализированных, с утяжелённым наконечником и микрозарядом (для возможного отпора «зывунов»), до простеньких деревянных, основное назначение которых — не дать «скачкам» и «арлекинам» покинуть «место высадки».

Зодчий в подобные хитрости не вникал, позволив Фархаду самому искать решение проблемы. Для себя он нашёл другое занятие — изготовление нового оборонительного щита. На созидательной ниве у Зодчего разыгралось творческое воображение, и он решил взять за основу иную конструкцию, нежели та, которой они пользовались до сегодняшнего дня, изменив сам статус щита, как пассивного убежища.

Теперь он должен стать достаточно мобильным для быстрого передвижения в условиях скоротечного боя. Естественно, на какой-либо привод от двигателя рассчитывать не приходилось (если только не на паровой котёл!). Поэтому конструкция должна быть максимально прочной и по возможности лёгкой. Мысли на этот счёт у Зодчего имелись, а присоединившийся к нему неугомонный Гоблин, сразу привнёс атмосферу творческого азарта.

Агути тихо трудился в подвале, занимаясь чем-то «секретным». В общем, работы хватало всем, скучать не приходилось. Да и когда скучать, если с раннего утра все расходились по своим укромным местам и творили, творили, творили. А вечером, после короткого отчёта каждого о проделанном за день, наступало время расслабленного мечтания, в результате которого Зодчий к концу второй недели смог установить ментальный контакт с Ариной.

Произошло это неожиданно. Однажды он лежал в гостиной на широком диване и о чём-то думал. Вдруг в голове возникли образы, не имеющие никакого отношения к предмету его раздумий. Зодчий с интересом принялся следить за тем, как играют и меняются картинки, несмотря на всю кажущуюся цветовую сложность и разнообразие неестественных форм, объединённые неким внутренним единством. Внезапно он понял: «Арина!» Только её мозг в состоянии генерировать фигуры, краски и образы, которых не было и не могло быть в реальной жизни… В тот вечер Зодчий долго любовался необычными панорамами, с поразительной лёгкостью создаваемыми детским воображением.

Его настолько увлекла «игра в образы», что на следующий день он сам попробовал «проецировать» собственные полотна. Сначала это было трудно: не столько из-за самого процесса необычного «диалога», сколько от неприятной мысли, что принимаемые изображения могут оказаться инородным продуктом — инграммой «арлекина». Но сомнения быстро рассеялись, и однажды он каким-то шестым чувством догадался: «посылка» до адресата дошла. А потом канал образной связи настолько окреп, что Зодчий стал получать по несколько «писем» в день, не забывая «писать» ответ.

Однажды пришло изображение плачущей Наиты. Оно выглядело необыкновенно реалистичным. Зодчий увидел не только мельчайшие оттенки длинного трёхцветного платья, но сумел почувствовать запах, источаемый ароматной свечкой, и услышать слабое блеянье коз за стенами комнаты… Зодчий решил немедленно отправиться в поселение, но его задержала просьба Фархада принять участие в испытаниях новой установки. Зодчему пришлось отложить встречу с девушкой ещё на одни сутки.

На следующий день испытание провести не удалось — рано утром прискакал Енор с сообщением, что на Первой начинается «громовой» Переход, и в Зокон должны проникнуть «зывуны». Известие встревожило всех. До сегодняшнего дня заставники считали «зывунов» едва ли не фольклорными персонажами, придуманными поселенцами специально для острастки непослушных детей. И вдруг самые опасные и безжалостные недовыходцы объявляются на соседней заставе…

Времени на обсуждение не было. Все принялись торопливо грузить в телегу самое необходимое — оружие, исправно послужившее прошлый раз, а также кое-что из новинок. На заставе решили оставить наиболее опытного — Фархада, а сами умчались в предутреннюю серость, подгоняемые волнением за судьбу Первой.

В дороге у Зодчего появилась возможность расспросить Енора подробнее.

— Когда начался Переход?

— Арина предупредила нас часа за четыре.

— А почему мы ничего не почувствовали? — спросил Зодчий.

Вместо Енора ответил Агути.

— У выходцев нет чувствительности Арины. Мы можем предугадывать Переход только на своей заставе.

— А девочка не могла ошибиться по поводу «зывунов»?

— Не могла.

— Дрянь дело! — вздохнул Гоблин. — Мы можем не успеть — «зывуны» сомнут заставу…

— Не сомнут! — уверенно заявил Енор и пояснил: — Когда я отправился к вам, в сторону Первой выехало больше тридцати воинов.

Гоблин с сомнением покачал головой. Зодчий тоже не питал иллюзий, вспомнив, что написано в его тетради об этой разновидности недовыходцев…

* * *

Застава горела.

Это было видно издалека: черный дым стелился по верхушкам деревьев, заставляя чертыхаться и кашлять.

— Нефть горит… — принюхавшись, сказал Агути.

— Опоздаем!.. — стонал Гоблин, не находя себе места.

— Сядь! — одёрнул его Агути. — Лучше проверь оружие и приготовься. Будет жарко…

Зодчий увидел, как жилистая рука Агути сдавила пучок стрел — мягко зашелестело оперение, побелели костяшки пальцев. Зодчий ещё раз осмотрел себя, чувствуя, как уходят волнение и страх. Гоблин тоже успокоился — только ноздри продолжали широко раздуваться, словно ему не хватало воздуха.

Скоро услышали звуки. Не было ни криков, ни свиста пуль, ни разрывов снарядов. Бой здесь протекал иначе — над землёй струился гул, меняя силу и тональность. Он давил на мозг с такой силой, что непроизвольно хотелось отгородиться от него, спрятать голову в солому, обхватить её руками, заткнуть уши пальцами — всё что угодно, лишь бы не слышать этот жуткий звук, буравящий воздух, проникающий в уши, втекающий в глаза, постепенно обволакивающий мозг ватной оболочкой, делая его неспособным к сопротивлению. Казалось, от него не было спасения…

Когда повозка миновала полуразрушенное здание заставы, стало ясно — гул всего лишь детский лепет по сравнению с тем, что ожидало их впереди.

Всё пространство обширного поля оказалось завалено обломками разной величины: от маленьких картонных коробок, до огромных металлических контейнеров. В этом хаосе отдельными группами стояли воины из поселения и выходцы с Первой.

Переход начался не больше часа назад, успев проэволюционировать до «фазы извержения», когда спонтанное фонтанирование обломков сменяется фазой «посева», предшествующего появлению бионтов-недовыходцев. Обычно эта фаза непродолжительна — не более двух часов. Но сегодня случай особый: никто из выходцев не помнит Перехода с «зывунами», поэтому, сколько продлится фонтанирование, не мог сказать никто.

Зодчий нашёл Карачуна и Луня недалеко от того места, где буквально за минуту до их появления Переход «выплюнул» странный объект, похожий на металлоконструкцию недостроенного дома.

— Вовремя прибыли, — приветствовал Зодчего Карачун. — Выбросы почти прекратились. Скоро гости пожалуют…

— А ты чего такой радостный? — спросил подошедший Гоблин.

— Я не радостный, — осклабился Карачун, — я — окрылённый. В кои-то веки к нам «зывуны» пожаловали!

— Такие гости хороши на погосте… — неодобрительно пробурчал Лунь.

— Брось ворчать, старый Лунь, на печали свои плюнь! — пропел неугомонный Карачун, за что тут же получил от старика подзатыльник.

— А где Торол? — поинтересовался Зодчий, не видя рядом третьего выходца.

— Там, — Карачун махнул рукой в сторону ближайшей группы поселенцев.

— Кто у них за старшего? — спросил Зодчий.

— Иктим, ты его не знаешь. — Карачун рукой указал на мужчину, стоящего рядом с Торолом.

Зодчий присмотрелся и узнал в Иктиме того поселенца, которого он на глазах у его сородичей едва не пригвоздил к плахам пола. «Свиделись!» — вздохнул Зодчий и отправил Гоблина к повозке за оружием.

Над полем повисла неожиданная давящая тишина. Появление недовыходцев ожидалось в ближайшие минуты. Это понял не только Зодчий, но и все, кто стояли за импровизированными баррикадами. Повсюду слышались громкие крики. Кто не успел выбрать удобную позицию, стремился побыстрее занять её. Некоторые поспешно сооружали из ящиков удобные укрытия. Кто-то торопливо проверял оружие.

Зодчий, Гоблин, Агути и Енор заняли место за нагромождением разноцветных пластиковых ящиков. Енор последний раз отлучился к повозке, чтобы принести ещё одну охапку стрел. Гоблин вызвался ему помочь.

Зодчий, осмотрев неровный строй поселенцев, сказал:

— Я на минутку подскочу к Иктиму.

— Зачем? — поинтересовался Агути.

— Надо узнать, каким арсеналом они располагают.

Агути ухмыльнулся и махнул рукой — делай, как знаешь.

Зодчий короткими перебежками преодолел расстояние до баррикады Иктима, спокойно встал рядом с ним. Иктим сделал вид, будто не заметил выходца. Зодчий спрятал улыбку в уголках губ, чтобы напрасно не дразнить вспыльчивого поселенца, после чего осторожно тронул его за плечо. Иктим повернулся, кивком головы поприветствовал Зодчего:

— Быстро вы добрались.

— Енор помог, — ответил Зодчий и спросил: — Какие планы на вечер?

Иктим шутки не принял, только холодно посмотрел на выходца.

— До вечера ещё надо дожить…

— А есть сомнения на этот счёт?

Вместо ответа Иктим демонстративно отвернулся.

Зодчий не обиделся. Похлопав поселенца по плечу, он стремительным броском вернулся к своей тройке.

— Побеседовали? — с улыбкой поинтересовался Агути.

— Ага.

— И?..

— Договорились вечером продолжить…

Агути понимающе кивнул и отвернулся, однако Зодчий успел заметить на его губах усмешку. «Сейчас я ему отвечу!» — с азартом подумал Зодчий, но осёкся, увидев, что в Зокон проникли первые «зывуны»…

 

26

Зодчий следил за полем внимательно, но зафиксировать момент появления «зывунов» не смог. Секунду назад перед ним клубился только туман, расцвеченный изнутри радужными сполохами, а через миг, в том месте, где металлический многометровый хаос резко понижался, перетекая в захламлённую землю, появились они…

Трудно было понять, чего в «зывунах» больше: рук, ног или заунывного, непередаваемого словами воя, от которого организм выворачивало наизнанку, а в голову впивались сотни раскалённых игл.

Зодчий продолжал наблюдать, пытаясь запечатлеть образ «зывуна» во всех подробностях, мысленно препарируя его для обнаружения наиболее незащищённых и уязвимых мест. Но скоро стало невозможно о чём-либо думать, потому что в теле начала стремительно нарастать вибрация. Зодчий с удивлением обнаружил, что его зубы дрожат с частотой и амплитудой, способными лишить его языка!

Поискав глазами вокруг, он увидел связанные в небольшие пучки стрелы. Торопливо схватив один из них, разорвал бечёвку и сунул в рот столько стрел, сколько смог запихнуть. Плотно сжал их зубами, отрешённо подумав: «Будут неприкосновенным запасом…»

Рядом стонал Гоблин. Зодчий посмотрел в его сторону и резко толкнул локтём, потом дико зыркнул глазами, изуродовав лицо страшным оскалом и промычав что-то нечленораздельное. Гоблин сразу понял, чего добивается Зодчий. Он, в свою очередь, ткнул Агути в бок и показал на Зодчего. Затем очередь дошла до Енора, сползшего к самой земле и успевшего до крови искусать руки.

Скоро все они, «вооружившись» подобно Зодчему, стали походить на помесь пирата с обладателем самых невероятных усов. За соседней баррикадой успели заметить чудные лица выходцев со Второй, и задумка Зодчего быстро распространилась по всей цепочке.

Нападать «зывуны» не торопились. Поведение их напоминало знакомую всем картину: незнакомец входит в дом, в котором ни разу до этого не был, и начинает внимательно оглядываться, составляя первое впечатление о жилище… Вели себя «зывуны» на удивление разумно. Они не толпились как «скачки» и не стенали жалобными голосами как «арлекины». Появляясь словно из ниоткуда они молча занимали места перед линией баррикад, повинуясь командам неведомого руководителя. В неподвижном воздухе стала физически ощущаться ненависть, волнами исходящая от них.

— Пора! — громко крикнул Агути.

Зодчий ощутил в теле приятное спокойствие и поднял лук — подарок изобретательного Фархада. Лук лежал в руке, будто влитой. Зодчий испытал непривычное чувство единения с оружием, от которого сейчас зависела не только его собственная жизнь, но и жизни его товарищей. Стрела легла в руку, передав телу уверенность, а сердцу надежду, что сегодняшний день будет не последним в череде восходов и заходов.

Стрела оказалась «фархадовская» — с утяжелённым наконечником и микрозарядом (других стрел они с собой не привезли). Зодчий целился спокойно, словно в тире. Неожиданно ему стала доступна информация другого плана. Он абсолютно точно знал, в каком направлении и с какой силой дует ветер, или в какую сторону шагнёт «зывун», нечеловеческая жизнь которого зависела от слабого движения пальцев. А ещё Зодчий знал, что сегодня всем придётся тяжело… очень тяжело…

Стрела ушла в цель.

Протекли томительные мгновения, и привычный мир разлетелся на куски — стрела Зодчего, пробив уродливое тело «зывуна», детонировала внутри него. С расстояния в сотню шагов взрыв выглядел эффектно и даже красиво — тонкие иглы яркого света пробили сегментированное тело, потом окутали всю фигуру лёгкой искрящейся дымкой, через миг превратившейся в сферу ревущего пламени, сквозь призрачные границы которого во все стороны полетели немногие уцелевшие части жуткой фигуры… Ещё через секунду все «зывуны» как по команде бросились на баррикады.

Посылая стрелу за стрелой, Зодчий не забывал анализировать происходящее. Он с радостью обнаружил, что «зывуны» не обладают такими длинными и крепкими ногами как «ходульники». При ином раскладе сдержать лавину недовыходцев заставники ни за что бы ни смогли. «Зывуны» шли медленно, и в их показной неторопливости скрывалась полная уверенность в том, что всё пространство вокруг очень скоро будет безраздельно принадлежать им одним…

Продолжая методичную работу по шаблону: одна стрела — один «зывун», Зодчий обратил внимание, что на левом фланге количество недовыходцев быстро растёт. Там поселенцы оборонялись обыкновенными деревянными стрелами с длинным зазубренным наконечником, которые почти не причиняли нападавшим вреда. Именно на этом участке «зывуны» резво перегруппировались, ближе всего подобравшись к линии баррикад.

Зодчий бросил взгляд в сторону Иктима — видит ли он, что его левый фланг вот-вот сомнут? Но Иктим был занят. С лихорадочной скоростью посылая стрелу за стрелой, он видел перед собой только узкий участок поляны, позабыв, что он не простой лучник, а старший в группе поселенцев.

«Начальничек…» — вздохнул Зодчий и, схватив Енора за плечо, потянул за собой. Юноша всё понял без слов.

Они понеслись вдоль баррикад как два ягуара, жаждущих долгожданной добычи.

Подоспели вовремя. «Зывуны» приблизились настолько, что можно было без труда рассмотреть их мутные глаза, прячущиеся под массивными надбровными дугами. По стечению обстоятельств за баррикадой оказались трое юнцов, старший из которых был одногодком Енором. Не теряя ни минуты, Зодчий «фархадовским» стрелами расчистил пространство перед баррикадой, всё время поглядывая направо, — туда, где недовыходцы успели опасно приблизиться к поселенцам. Потом Зодчий принялся за дальние подступы, но в этот момент специальные стрелы закончились. Достал изо рта «неприкосновенный запас», однако и его хватило ненадолго. Пришлось за новыми посылать Енора.

Поселенец тут же умчался, а Зодчему пришлось вести отстрел особо наглых «зывунов» тем арсеналом, который имелся в наличии. Но стрелы верцев оказались малоэффективными. Зодчий с тревогой следил за тем, как всё ближе подходят недовыходцы к двум баррикадам справа. Зодчий вздохнул с облегчением лишь, когда вернулся Енор с целой охапкой стрел.

— Живём! — весело крикнул юноша.

Воодушевлённый Зодчий в течение двух минут выбил наиболее наглых недовыходцев, приблизившихся на критическое расстояние. Неожиданно в бое произошла заминка, причину которой заставник понял не сразу. Оказалось, «зывуны» разом, точно по команде, остановились. А потом и вовсе попятились назад! Это показалось странным — так не должно быть… Насколько мог судить Зодчий по своим записям, «зывуны» никогда не уходили с поля боя! То, что он сейчас видел, никак не вязалось с представлением о «зывунах», как о живых машинах смерти.

Поселенцы справа восприняли отход «зывунов» как победу, и над баррикадами раздались радостные крики. Но Зодчий не разделял их оптимизма, с тревогой ожидая коварного подвоха.

Долго ждать не пришлось…

Когда самые беспечные поселенцы стали выходить из-за укрытий, воинственно потрясая в воздухе оружием, Зодчий обратил внимание на опалесцирующее свечение слева от себя. Неживое холодное сияние исходило от светлячков чудовищного размера.

Некоторое время Зодчий не мог оторвать глаз от завораживающего круговорота цветов, оттенков, красок, поэтому не сразу заметил «лис». А когда обнаружил их внезапное появление, то едва успел прокричать ближайшим баррикадам, предупреждая поселенцев о новой опасности. Лишь после этого с лихорадочной поспешностью принялся посылать стрелу за стрелой в ту сторону, откуда лавиной шли «лисы».

«Лисами» сегодня оказались гиены, по внешнему виду отдалённо напоминающие обыкновенного серого волка. Животные большими скачками приближались к баррикадам, плавно обтекая изуродованные остовы металлических конструкций.

Боковым зрением Зодчий отметил, что не все поселенцы увидели стремительно надвигающуюся волну метаморфизованной плоти.

Огромные, до двух метров в длину, с неестественно длинными передними конечностями, отчего в холке они казались выше, гиены уже находились у критической черты. При желании можно было рассмотреть их толстую шею, массивную голову и даже угрожающе-крупные зубы.

В памяти неожиданно всплыла информация, что гиены способны разгрызать кости, недоступные другим хищникам! Досадный факт радости не принёс, зато заставил действовать, потому что гиены в эту минуту стали для людей намного опаснее «зывунов», замерших на безопасном расстоянии и ожидающих, по-видимому, итога атаки «лис».

Зодчий работал как машина. Енор тоже неплохо управлялся со своим луком. А вот поселенцы в стрельбы оказались слабоваты. В какой-то момент Зодчий заметил, что их стало больше — подошли выходцы с Третьей заставы. Зодчий успел приветственно кивнуть Кучуму и Глотку, с которыми был хорошо знаком, а потом стало некогда отвлекаться на мелочи — «лисы» пересекли критический рубеж, и все поняли: смертельной рубки не избежать…

Мысль работала чётко и ясно. Зодчий образно представил, как через минуту гиены захлестнут их баррикаду, и начнётся настоящее месиво, в котором луки окажутся бесполезной обузой. Едва ли в подобной обстановке несмышлёные юнцы смогут существенно помочь выходцам. Зодчий принял решение: он приказал поселенцам отходить к соседней баррикаде, продолжая стрелять из луков. Юнцы заспорили, но Зодчий так зыркнул на них, что они бегом покинули укрепление.

Сразу сделалось просторнее, и Зодчий смог всё внимание переключить на гиен, самые ретивые из которых подошли так близко, что можно было без труда увидеть грубую бурую шерсть на шее и спине, похожую на гриву пони (при этом их длинные лохматые хвосты развивались как бунчуки татарских кочевников). Стрелы продолжали выкашивать передние ряды, но число «лис» не уменьшалось. Откуда-то появились Агути с Гоблином. Зодчий, с замиранием сердца, понял — сейчас начнётся!..

Прежде, чем первые гиены смогли вплотную приблизиться к их укрытию, Зодчий успел положить с десяток хищников. Почти каждый из выходцев сумел сделать то же самое. А потом совсем некстати пришла мысль: «Сколько живут «лисы»?..»

Услужливая память мгновенно принесла ответ, окативший мозг крутым кипятком — от одного часа до суток!..

 

27

Их оказалось всего семеро против лавины из живых тел, алчущих одного: убить, растерзать, загрызть, изувечить, разодрать и снова убить…

Зодчий успел заметить, что «зывуны» вновь двинулись на баррикады, видимо, рассчитывая, что «лисы» без труда сомнут слабый заслон из горстки человеческих тел. Это означало одно: выходцы не могли, не имели права пропустить гиен в тыл поселенцев, приготовившихся отразить новую атаку «зывунов».

Волна гиен разбилась о нагромождение, за которым укрылись выходцы, затем принялась стремительным потоком обтекать его с двух сторон. Выпустив несколько стрел, Зодчий отбросил бесполезный теперь лук и выхватил меч — подарок Легонта. Кто-то продолжал стрелять (наверное, юнцы-поселенцы), кто-то уже звенел сталью, с хрустом разрубая летящие тела.

Первую гиену Зодчий встретил во время её длинного прыжка и так рубанул слева направо, что на землю вернулись две половинки вместо единого тела. Вторая хищница хотела избежать столкновения, попытавшись резко свернуть в сторону. Зодчий достал её в прыжке, успев по ходу срубить голову ещё одной. А потом стало невозможно вычленить какой-либо отдельный эпизод из кровавого месива, в которое превратилась безумная рубка.

…Кто-то громко и пронзительно закричал, но Зодчий не мог отвлечься ни на секунду — гиены ломились вперёд неостановимым потоком, и нужно было контролировать всё пространство вокруг, стараясь не подпустить смертельно-опасного хищника на расстояние захвата огромных клыков. Зодчий работал автоматически, сожалея лишь о том, что нет на нём самых простеньких защитных доспехов (одна из гиен успела прокусить мякоть правой ноги, а другая когтями порвала бок).

Слева опять раздался душераздирающий вопль. Зодчий метнулся туда, по дороге прорубая широкий коридор в копошащемся гиеновом клубке. Через несколько шагов наткнулся на тело Кучума. Выходец катался по траве, намертво сцепившись с гиеной громадных размеров. Зодчий как на шампур надел тело хищника, затем отшвырнул его в сторону.

— Жив? — хрипло спросил он.

— Жи-жи-жив!.. — заикаясь, ответил Кучум и попытался встать. Ноги подломились. Зодчий посмотрел вниз и увидел вместо щиколотки правой ноги кровавое месиво с вкраплениями осколков белоснежных костей.

— Ч-чёрт! — ругнулся он и закричал: — Енор!

Не дождавшись ответа, потащил Кучума мимо Агути и Гоблина, работавших мечами, словно одержимые. Скоро Зодчий заметил юнцов-поселенцев, продолжавших дождём из стрел поливать гиен. Он помахал им, показывая рукой на Кучума, затем огромными прыжками кинулся обратно, на бегу услышав матерную скорострельность Агути. Встав рядом с товарищами, почувствовал под ногой обронённый Кучумом меч. В голове что-то щёлкнуло…

Анализировать ощущения было некогда, Зодчий просто поднял массивный клинок, повинуясь неосознанному внутреннему порыву. Едва второй меч оказался в его левой руке, Зодчий словно преобразился. Он испытал невиданный прилив сил, требующий немедленного выброса. Не задумываясь, он бросился в самую гущу гиен, успев услышать гневный окрик Агути:

— Куда-а-а?!

Зодчий не обратил на него внимания, продолжая с остервенением перемалывать всё, что попадалось под руку, всё, что оказывалось в радиусе досягаемости двух мечей, совершенно не замечая резкого, тошнотворного запаха, продуцируемого кожными анальными железами гиен.

Если бы перед ним находились противники-люди, они бы не стали сопротивляться безумной напористости и бесшабашной храбрости бойца-одиночки, посчитав его сумасшедшим, однако гиенам подобные чувства были чужды, и они продолжали идти вперёд, умирая десятками.

Яростный бросок Зодчего подействовал на всех словно вид целого отряда, пришедшего на помощь. Поселенцы, ещё минуту назад едва сдерживавшие натиск «лис» и медленно отходившие к соседним баррикадам, с неожиданным воодушевлением ринулись вперёд.

Стремительная атака гиен превратилась в бессмысленное топтание на месте, а потом — в паническое бегство под защиту тумана, продолжавшего опалесцировать вдалеке. Скоро заставники оказались под прикрытием баррикады. В ход опять пошли луки. Но теперь выходцев было не семеро, а трое: Зодчий, Енор и Агути. Где остальные Зодчий не знал, а думать об этом было некогда. Сейчас нужно было окончательно деморализовать «лис» и браться за «зывунов», сумевших прорваться на левом фланге.

Подошли юнцы-поселенцы, успевшие оттащить Кучума на безопасное расстояние. Зодчий приказал им отстреливать оставшихся гиен. Сам же, взяв Агути и Енора, поспешил к соседям. Дела там складывались неважно…

Прорвавшихся «зывунов» оказалось немного, может, пять или шесть, однако дел они успели натворить немало… Зодчий похолодел, увидев двух поселенцев, лежащих у подножия баррикады со страшными ранами на груди и спине. Оставшиеся трое, сомкнувшись, едва сдерживали беснующихся недовыходцев. Было ясно, что продержатся они недолго.

Зодчий, Енор и Агути навалились на «зывунов» сзади и, прежде чем недовыходцы смогли что-либо предпринять, изрубили троих из шести. Остальных прикончили поселенцы…

Зодчий окинул взглядом поле боя, отметив множество деталей одновременно. Юнцы добивали последних гиен, не успевших исчезнуть в спасительном тумане. На левом крыле всё шло неплохо («зывуны» не смогли преодолеть критический рубеж и теперь с воем и пронзительными воплями умирали от стрел и дротиков). Лишь на самом краю правого фланга дела обстояли неважно. Там активно действовал всего один защитник, продолжая с остервенением выпускать стрелы в приближающихся недовыходцев.

Зодчий оглянулся, чтобы оценить своё «войско». За спиной стоял один Агути. Выглядел он скорее истерзанной жертвой хищников, чем неустрашимым ратником. Зодчий махнул рукой в сторону правого фланга, Агути согласно кивнул головой, и они побежали.

Но добраться до баррикады не удалось.

Прямо перед ними, словно из-под земли, поднялись стебли колючего растения и стали стремительно оплетать ноги, тело, руки… Зодчий исхитрился отсечь стебли у земли до того, как они обездвижили руки. Агути не успел. Его правая рука, оказалась плотно прижата к телу, и выбраться самостоятельно он уже не мог. Зодчий потратил несколько драгоценных минут, чтобы освободить товарища и вернуть ему оружие. Только убедившись, что тот в безопасности, Зодчий продолжил спринтерский забег.

Прибежал заставник вовремя — единственный защитник баррикады был так увлечён стрельбой из лука, что не заметил двух «зывунов», обошедших его укрытие с левой стороны. Он бы, наверное, так и умер с луком в руках и стрелой, прижатой к правой щеке, если бы Зодчий не срубил недовыходцев, приготовившихся прыгнуть на спину ничего не подозревавшей жертве.

Поселенец оглянулся на шум падающих тел. Зодчий узнал Иктима.

«Как он здесь оказался?..» — с недоумением подумал заставник, но тут же позабыл о нём — впереди вновь показались «зывуны». Ещё через секунду Иктима с силой отшвырнуло назад. Подбежавший Зодчий увидел в его левом плече толстую ершистую стрелу.

— «Арбалетный одуванчик»… — простонал Иктим и, запрокинув голову, откинулся на спину.

Зодчий действовал быстро, но без суеты. Рванул стрелу на себя с такой силой, что Иктима подбросило на земле, и он потерял сознание. Потом схватил «фархадовскую» стрелу, отломил наконечник, разжал тонкие металлические усики и высыпал содержимое в рваную рану на плече поселенца. После чего поджёг зажигалкой серый порошок и рывком убрал голову, чтобы не опалило лицо.

Иктим издал вопль, открыл глаза и очумело уставился на Зодчего.

— Лежи! — приказал выходец. — Теперь заражения не будет!

Затем вскочил, подбежал к завалу. Выглянул. «Зывунов» поблизости не было.

Зодчий внимательно осмотрел пространство перед собой, оценивая возможности оставшихся недовыходцев. Шансов у них не было. Поселенцы и заставники, кто оказался в состоянии стоять на ногах и вести прицельную стрельбу, вышли из-за баррикад и нестройной цепочкой продвигались вперёд, отстреливая по пути любое шевелящееся порождение Зокона. Зодчий присоединился к общей цепи.

Через полчаса всё было кончено…

Оставив нескольких верцев для наблюдения, остальные подсчитывали погибших. Поселенцы потеряли троих убитыми и шестеро получили серьёзные ранения. У выходцев статистика оказалось иной — погиб Тульчи с Третьей заставы (Зодчий так и не успел записать его историю), трое — ранены.

Когда раненых отнесли под навес дома и оказали первую помощь, все расположились на широком дворе заставы, оставив в охранении у Зокона пятерых молодых поселенцев.

Зодчий, устало прикрыв глаза, привалился спиной к нагретой древесине дома. По его внутренним биологическим часам бой длился не более двух часов, но вымотал невероятно…

Кто-то опустился на траву у самых его ног. Зодчий открыл глаза. Енор располагался рядом с ним, с гримасой боли поглаживая левую щёку, залитую иссиня-чёрной гематомой.

— Где это тебя так? — вяло поинтересовался Зодчий.

— Бежал за тобой, — принялся торопливо объяснять Енор, — а потом что-то мелькнуло перед глазами и — бац! — лежу на земле и ничего не помню…

— Может, это лошадь, которую ты забыл привязать? — подал голос Гоблин, распластавшийся на траве.

«Неужели у него остались силы, чтобы шутить…» — удивился Зодчий.

Енор ничего не сказал, продолжая баюкать распухшую щеку.

Пришёл Агути, помогавший Глотку с Третьей заставы упаковать тело погибшего Тульчи в прочную холстину, найденную в прихожей дома. За ним приковылял Кучум, опираясь на самодельные костыли. Весь лоб Кучума был покрыт испариной, в глазах стояли слёзы. Но вовсе не от боли…

Кучум с кряхтеньем опустился на скамью и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Тульчи вчера баню с утра затопил. Мы ему говорим, с чего это вдруг — сегодня же только вторник. А он ничего не ответил, только посмотрел как-то грустно… Разве могли мы подумать…

Зодчий почувствовал, как защипало в горле, и предательски затрепетали ресницы. Он поспешил закрыть глаза, чтобы никто не успел увидеть в них боли с солёным привкусом слёз…

 

28

На заставу вернулись поздним вечером. В поселение заезжать не стали: своей боли хватало, а у них — три савана…

Фархад встретил их молча, определив по хмурым лицам, что новости печальные. Енор порывался сразу же повернуть домой, но Зодчий его не отпустил. Юноша выглядел усталым, а щёку разнесло так, что левый глаз почти заплыл. Проводив его в свою комнату и напоив напитком, который неунывающий Гоблин назвал «двойным ершом с тройным винтом», Зодчий вернулся в гостиную.

Фархад уже убрал посуду и теперь сидел за столом, сложив руки и посматривая то на Агути, то на Гоблина, засыпавших на ходу от усталости. Зодчий сел рядом с ним. Говорить не хотелось, но и молчать было невыносимо.

— Тульчи жалко… — сказал Фархад, глядя перед собой.

— Всех жалко! — немного резко бросил Зодчий. — По глупости, считай, погибли!

— Так уж и по глупости?! — встрепенулся задремавший было Гоблин.

— Конечно, по глупости! — продолжал настаивать Зодчий. — Поселенцы выставили против «зывунов» юнцов несмышлёных, у которых ни навыка боя на мечах, ни силы, чтобы бить недовыходцев на большом расстоянии. А взрослые воины от долгого бездействия вели себя не намного лучше!

— Кто же знал, что Переход будет таким? — не сдавался Гоблин.

— В том-то и дело — никто не знал! А следовало… — Зодчий ненадолго замолчал. — Если бы не предупреждение Арины, от Первой заставы одни руины остались, а «зывуны» сейчас шагали бы победным маршем в сторону поселения! Не факт, что срок их биологического существования менее суток. И за это время можно многое натворить…

— Что предлагаешь? — тусклым голосом спросил Агути.

— Соображения такие, — подался вперёд Зодчий. — Первое: сегодняшний бой показал, что заставники своими силами с Переходом типа «громовой» уже не справляются, значит, на каждой из трёх застав должны круглосуточно дежурить от пяти до десяти поселенцев. Это полезно обеим сторонам — можно на месте отработать слаженность сводной команды. К тому же шансов уцелеть в составе такой группы намного больше. Второе: необходимо в самое ближайшее время изготовить специальное защитное облачение для каждого воина. Третье: твои стрелы, Фархад, спасли сегодня нас всех, поэтому следует приложить максимум усилий, чтобы вооружить ими и поселенцев, и выходцев. Четвёртое: нужно изменить стандартную схему обороны заставы. Сегодняшний случай показал, что обыкновенные баррикады и укрытия малоэффективны при подобном Переходе.

Зодчий оглядел товарищей, пытаясь угадать их реакцию.

— Соображения дельные, — первым заговорил Агути. — Одно смущает: ты взял на себя смелость решать за поселенцев. Согласятся ли они?

— Не знаю… — откровенно признался Зодчий.

— То-то и оно… — грустно произнёс Фархад.

Но Зодчий сдаваться не собирался.

— Я завтра же поеду к Амвросию и постараюсь его убедить! — горячо заговорил он. — Если патриарх верцев не согласится, мы проведём небольшую военную реформу в одностороннем порядке.

— И подключим к ней Первую и Третью! — с энтузиазмом добавил Гоблин.

Агути развёл руками.

— Попробуем… — задумчиво сказал он.

* * *

Амвросий принял Зодчего в обстановке привычной тишины и загадочного полумрака. В комнате они находились одни, и это обстоятельство значительно облегчало стоящую перед заставником задачу (неизвестно, как воспримут поселенцы известие о предложенной Зодчим «обязательной воинской повинности»).

Амвросий слушал молча. Зодчего это расстроило. Исчерпав все аргументы, он вопросительно посмотрел на старика. Амвросий ответил не сразу.

— Хорошее дело предлагаешь. Жаль, что раньше этого не случилось, могли бы уберечь много жизней… За поселенцев не волнуйся. Теперь всем стало ясно — мир изменился. Если не устоим на границе, то погибнем все. Возвращайся на заставу и готовься принять постояльцев. — Заметив нерешительность Зодчего, требовательно сказал: — Говори, мне с родичами проститься нужно.

— У меня появились вопросы. Могу я с Легонтом или Лекарием побеседовать?

— Нам нечего скрывать. Спрашивай, они ответят на любой вопрос. Это всё?

— Да.

— Тогда мне пора. Не хочешь присоединиться ко мне?

— Нет. Думаю, моё появление будет неприятно родным погибших…

— Наверное, ты прав…

Старец поднялся и мелкими шажками засеменил к двери. Только теперь Зодчий понял: Амвросий стар, невероятно стар…

Легонта он нашёл на улице, но поговорить с ним не смог, потому что все печальные обязанности по организации похорон легли на его плечи.

Лекария Зодчий встретил в библиотеке. Однако старик, почему-то, беседовать не захотел.

— Не ко времени ты… — пробурчал он с явным недовольством в голосе.

Обескураженный холодностью старика, Зодчий побрёл на улицу. В длинном переходе наткнулся на Арину. Девочке заставник искренне обрадовался.

— Только не смотри мои мысли, — попросил он. — В них нет ничего весёлого…

— Я знаю… — грустно произнесла девочка.

— Лучше помоги мне в одном деле, — попросил Зодчий. — Не откажешь?

— Не откажу! — сразу согласилась девочка и добавила, понизив голос до шёпота: — Я лучше с тобой побуду, потому что… я очень боюсь покойников… Вам, зрячим, это трудно понять, но… — Девочка замолчала. Прижавшись к заставнику, она свистящим шёпотом проговорила: — Они уже не живые, а картинки мыслей всё ещё кружатся вокруг них…

Зодчий погладил дрожащую девочку по голове.

— Не думай об этом… Лучше расскажи мне про вашу библиотеку.

— Это всё Лекарий! — охотно принялась объяснять Арина. — Ты же знаешь, сама я видеть не могу, но его глазами много книг прочитала. Лекарий читает совсем не так, как остальные. Он неторопливо водит по строчкам пальцем, после чего долго-долго сидит с закрытыми глазами, превращая слова в картинки и образы. Потом опять думает, складывая из множества разных картинок большую мозаику… С ним очень интересно!

— Но откуда берутся книги? — спросил Зодчий.

— Разве ты не знаешь?! — искренне удивилась девочка.

— Стал бы я спрашивать…

— Тогда пошли!

Арина решительно взяла заставника за руку и повела за собой. Шли долго. По мнению Зодчего, они спустились значительно ниже уровня земли. Здесь было прохладно, остро пахло пряностями. «Наверное, погреба…» — подумал Зодчий.

Девочка уверенно шла по полутёмному ходу, освещённому редкими тусклыми лампами. Длинный прямой коридор кончился. Арина свернула в сторону, и они неожиданно оказались в просторном зале, слабо освещённом бледным светом, льющимся откуда-то сверху. Едва ступив на вымощенный каменными плитками пол, Зодчий почувствовал — здесь кто-то есть.

Он непроизвольно напрягся, но Арина успокоила:

— Не волнуйся! Они только на вид страшные, а в душе — добрые-добрые, как котята. Идём!

Она подбежала к дальней стене, жестом приглашая следовать за собой. Зодчий повиновался. Приблизившись, он смог подробно рассмотреть обитателей полутёмного подвала.

В длинном вольере, собранном из прочных жердей, сидели огромные собаки. Было их не больше пяти, но места они занимали много. Приглядевшись, Зодчий охарактеризовал их как невероятную помесь кавказской овчарки, московской сторожевой, и водолаза (из-за чёрных подпалин по бокам). Большие живые кучи рыже-коричневой шерсти вызывали уважение.

— Интересные собачки… — сказал он, не понимая, зачем Арина привела его сюда.

— Они очень умные, — улыбнулась девочка, протягивая руку сквозь жерди. — Я их всех люблю!

Одна из собак встала, подошла к прутьям и ткнулась головой в руку девочки.

— Они обожают, когда я чешу им за ушами. Они тогда начинают подрагивать всем телом и поскуливать от удовольствия!

— Знаешь, я бы, наверное, тоже скулил от удовольствия, если б меня чесали за ухом! — серьёзным тоном проговорил Зодчий.

Девочка засмеялась, продолжая ерошить маленькой ладошкой огромный собачий лоб. Зодчий отважился напомнить Арине, зачем они спустились в подвал. Девочка не ответила. Молча открыла вольер, выпуская одну из затворниц, потом достала откуда-то сбоку кожаную сумку и повесила её на шею собаке. Теперь огромная обитательница вольера стала похожа на сенбернара, отправляющегося в горы на поиски людей, попавших под лавину.

— И как это понимать?.. — не понял Зодчий.

— Мага — собака-почтальон, — пояснила девочка. — На следующий день после Перехода мы отправляем её на нужную заставу, и она приносит книги.

— Сама?!

— Сама.

— И ей не нужен инструктор?

— Ей никто не нужен. Она по запаху находит книгу, не разрушенную «мыльным эффектом», зубами кладёт её в сумку и ищет следующую. И так, пока не наберёт штук восемь-десять. После этого возвращается домой.

Зодчий не нашёлся что сказать.

— Странно… — пробормотал он, — никто из выходцев о ваших собаках не говорил ни слова.

— Конечно, мы же посылаем собак только ночью! Днём выходцы могут принять их за порождение Перехода и тогда…

Зодчий понял, что она имела в виду, и всё же не до конца поверил девочке. Арина догадалась о мыслях заставника, но не обиделась. Она подвела его к столу, на котором было разложено несколько книг.

— Вчерашние… — сказала она и грустно вздохнула.

Зодчий потрогал одну из них, даже понюхал повреждённый влагой ледериновый переплёт. Сомнений не осталось — книги действительно были с Первой заставы, потому что пахли лесом, горящей нефтью и ещё чем-то трудноуловимым, но мгновенно ассоциировавшимся с последним Переходом…

— Невероятно!.. — пробормотал Зодчий. — Знаешь, расскажи ещё что-нибудь про своих собак!

— Нет.

— Почему? — удивился Зодчий.

— Переход на вашей заставе. Часов через пять.

— Какой?

Девочка ответила почти сразу:

— «Холостой». И очень короткий…

 

29

Фархад с удовольствием демонстрировал возможности нового изобретения, с лёгкой иронией поглядывая на удивлённые глаза заставников. Установка представляла собой нечто отдалённо напоминающее крупнокалиберный пулемёт, способный вращаться с удивительной быстротой и лёгкостью как в вертикальной так и в горизонтальной плоскости. Своеобразная лента-кассета змеилась в специальном углублении. На отдельных подставках, вынесенных за габариты поворотного круга, располагались дополнительные ярко-красные кассеты со стрелами «специального» назначения.

— В красных коробках стрелы особые, — пояснил Фархад, — на тот случай, если недовыходцы повалят сплошной массой. В подобной ситуации отстреливать их поодиночке — только время терять, а с моими стрелами всё просто: выпускаешь её в центр небольшой группы и — готово!

— Послушай, Кулибин, — съязвил Гоблин. — А твои штучки не ахнут раньше времени?

— Не ахнут, — успокоил Фархад. — Для детонации нужны определённые условия.

— А если я на них случайно камень уроню? — не унимался Гоблин.

— Всё равно ничего не случится: микрозаряд покрыт специальной плёнкой, разрушающейся только при движении в воздушной среде с определённой скоростью.

— Не знаю, не знаю… — скептически пробормотал Гоблин. — Всё это выглядит ненадёжно…

— А ты-то чего страдаешь? — возмутился Фархад недоверчивости Гоблина. — Я не заставляю тебя управлять установкой.

— Вот ещё! Я лучше по старинке — луком.

Фархад усмехнулся:

— Стрелы у тебя тоже «по старинке»?

— Эти стрелы уже проверены. А новые…

— Да хватит вам! — не вытерпел Агути. — Установка и в самом деле впечатляет. Посмотрим, как она покажет себя в деле.

— Отлично покажет! — уверенно заявил Фархад и полез что-то подкручивать на механизме горизонтального вращения.

Агути, Гоблин и Зодчий отошли к старому, изрядно потрёпанному многочисленными схватками щиту. Лёгкое покалывание в затылке подсказывало: Переход вот-вот начнётся. Зодчий удобно расположился напротив огромной пробоины, разложив рядом с собой всё, что могло понадобиться. Агути и Гоблин тоже выбрали себе местечко и теперь скучали, томно поглядывая сквозь бойницы.

— Как на курорте! — подал голос Гоблин, оглядывая спокойное небо.

— Ничего, вот пожалуют «курортники»… — недовольным голосом пообещал Агути.

— Видали мы эти «холостые» Переходы, — беззаботно произнёс Гоблин, — одна грязная вода и мелкая живность. Скукота!

Агути подмигнул Зодчему и сказал:

— Если тебе скучно, иди к Фархаду. И товарищу поможешь, а заодно и установку освоишь.

— Как-нибудь в другой раз, — отмахнулся Гоблин. — Переход начинается…

Зодчий выглянул из пробоины и увидел, как далеко впереди начала фонтанировать исковерканная металлическая конструкция. Первые толчки густой бурой жидкости были слабыми, с длинными промежутками между пульсациями. Но прошло всего несколько минут, и тоненькая струйка превратилась в мощнейший гейзер, выплёвывавший в воздух не только воду…

— А вода там горячая или холодная? — вдруг спросил Зодчий.

— Не знаю, — пожал плечами Гоблин. — Я руку в фонтан не совал!

Постепенно над зоной конфликта стал густеть туман.

— Сейчас поползут! — уверенно заявил Гоблин.

— Почему именно сейчас? — спросил Зодчий.

— Туман делается плотным. Они всегда в это время выползают… А вот и первый гость. — Гоблин указал рукой куда-то влево.

Зодчий присмотрелся. Действительно, там, где потоки воды с шумом устремились в сторону естественного оврага, появились «мыши». С большого расстояния было непросто определить, кого сегодня дарит выходцам Переход. Это могли быть любые грызуны или даже мелкие хищники. Главное, ни те, ни другие опасности для заставников не представляли.

— Я же говорил — курорт! — подал голос Гоблин. — Из-за своих небольших размеров, «мыши» не могут стабилизировать тело в новых условиях. Они разрушаются в первые минуты существования. Обычно, большинство из них даже до контрольной черты не доходит. А для самых неугомонных у Фархада припасён новоиспечённый сюрприз!

Свой монолог Гоблин произнёс, сидя спиной к Зокону, чем выражал полное пренебрежение происходящим. Зодчий беззаботности своего товарища не разделял, потому что именно в этот момент из поредевшего тумана прямо на заставников густым облаком повалили летучие мыши. Их были сотни или даже тысячи. Шелест крыльев покрыл собой все остальные звуки. Неслышно стало ни свиста вырывающейся под большим давлением воды, ни хруста металла, раздираемого неведомыми силами, — и то и другое поглотил неприятный сухой звук вспарывающих воздух крыльев.

Очень быстро небольшое серое облако превратилось в огромную веретенообразную тучу, остриё которой оказалось направлено на охранный щит. Через минуту в однородной плотной массе стали различимы не только отдельные части тел невероятно крупных летучих мышей: большой бугор плечевой кости, крупные ушные раковины с незамкнутым снизу краем, кожистый выступ — козелок — перед слуховым проходом, но и другие рукокрылые — крыланы. Летучие собаки и лисицы, выглядели менее устрашающе, хотя отдельные экземпляры имели размах крыльев до одного метра.

— Тебе стоит на это взглянуть… — посоветовал Зодчий Гоблину.

— Да что я там не видел! — отмахнулся Гоблин, продолжая смотреть в другую сторону.

В этот момент стаю атаковал Фархад. Его установка начала вращаться, принимая наиболее удобное для стрельбы положение. Затем одна за другой в сторону стаи ушли десять «специальных» стрел. Прошло несколько томительных секунд, и начавший надоедать шелест раскололся чередой громкий взрывов. Гоблин вскочил на ноги, с тревогой озираясь по сторонам, но быстро успокоился, вместе со всеми продолжая следить за происходящим.

Мыши летели плотным облаком, и все стрелы, выпущенные Фархадом, нашли своих жертв. Сами взрывы проделали в стае большие бреши, после чего на землю пролился настоящий дождь из отдельных фрагментов: когти, фаланги пальцев, хвосты, жёсткие перепончатые крылья… Оставшиеся рукокрылы оказались дезорганизованы, словно в результате одного из взрывов потеряли вожака. Летучие мыши хаотично заметались из стороны в сторону, сбивая друг друга. Их совершенная эхолокация либо не помогала, либо животные, по какой-то причине, больше не могли генерировать ультразвуковые сигналы.

В результате до щита долетело всего несколько десятков мышей, да тройка ночных крыланов. Все они оказались настолько истощены недолгим перелётом, что подвергались распаду прямо в воздухе, опадая на землю грязными мыльными хлопьями.

— Все бы они так! — мечтательно изрёк Гоблин, разглядывая белёсые хлопья.

— Странный в Зоконе снег… — неожиданно сказал Агути.

Гоблин удивлённо посмотрел на него.

— Чего это тебя на лирику потянуло? — спросил он.

— Да так… — отмахнулся Агути. И почти сразу добавил: — Пошли к Фархаду.

Они нашли его копающимся в поворотном механизме.

— Вот тебе и техника! — скривился Гоблин. — Сбил трёх мышат и уже ремонтом занялся!

— Отстань… — огрызнулся Фархад и обратился к Агути: — Ну, как?

— Впечатляет! — ответил он. — Эх! Нам бы вчера твою машинку!..

— Ничего, — уверенно пообещал Фархад, — мы на ней и на «тигров» успеем поохотиться, и на «зывунов»!

— Лично я могу и без охоты обойтись, — философски изрёк Гоблин.

— Теперь это едва ли получится… — задумчиво произнёс Агути.

Все посмотрели в сторону успокоившегося Зокона. Фонтаны, истощив свои ресурсы, исчезли. Туман почти рассеялся. Последние грязные струи торопились присоединиться к обильному потоку на дне оврага.

«Холостой» Переход закончился…

* * *

— Нет, такой вариант не пойдёт! — горячился Зодчий, когда они вчетвером сели обдумывать новую модель охранного щита. — Опасность «громового» Перехода заключается в том, что ограниченное число заставников — допустим, пятнадцать — не смогут сдержать одновременно и «зывунов», и «лис», и «тигров».

— Что ты предлагаешь? — спросил Фархад, продолжая рисовать что-то на листе ватмана, лежащего перед ним.

— У заставников должна быть возможность отсидеться в укрытии, пока силы не уравняются.

— Ну, ты даешь! — воскликнул импульсивный Гоблин. — Значит, заставники храбро отсиживаются, пока «зывуны» в поселение поспешают! Так что ли?!

— Не так, — спокойно ответил Зодчий. — Какая польза в том, что лавина зверья сомнёт нас и спокойно потечёт дальше? Наша главная задача в любом случае, понимаете — в любом! — сохранить заставников. Для этого нам необходимо мобильное укрытие, способное в критическую минуту защитить всех. При этом, находясь в укрытии, мы должны иметь возможность активно атаковать.

— Кажется, я понимаю, о чём ты говоришь, — сказал Фархад. — Нам нужен своеобразный «троянский конь»?

— В некотором роде… — согласился Зодчий.

— Тогда посмотри на этот рисунок.

Фархад повернул к Зодчему альбомный лист, и все принялись внимательно изучать торопливый набросок.

— Гениально! — выдохнул Гоблин.

— Есть немного… — скромно потупил взор Фархад.

— Интересное решение, — медленно произнёс Агути.

— Ничего особенного, — притворно равнодушно вздохнул Зодчий, — но… с хреном пойдёт!

Все громко расхохотались.

 

30

Через пять дней на заставу прибыл отряд из десяти поселенцев. Троих Зодчий знал (юнцы, которым он помог при последнем Переходе). Ещё с двумя сталкивался, когда бывал в поселении. Оставшихся пятерых видел впервые, хотя взгляд одного из них — рослого зеленоглазого юноши — показался знакомым. Зодчий покопался в памяти, но вспомнить юношу не смог, зато его имя сразу врезалось в память — Сиф.

Старшего над поселенцами звали Рабус. Словно оправдывая звучное имя, Рабус носил густые рыжие усы, скрывавшие и губы, и редкую улыбку, отчего десятник казался не в меру строгим и даже хмурым. Рабуса Зодчий знал хорошо, поэтому не волновался по поводу возможных трений, которые неизбежно могли возникнуть при постоянном проживании бок о бок столь разных социальных групп.

Весь первый день занимались бытовыми проблемами: где устроить поселенцев, как накормить, каким образом распределить дежурство и так далее. Каптенармусом пришлось выступить самому Зодчему, и он с этим нелёгким делом справился на удивление быстро.

К вечеру всё было закончено. В гостиной, спешно переоборудованной из-за многочисленности новых постояльцев, собрались все четырнадцать заставников. Зодчий предложил разделить отряд на две равные части — по семь в каждой: пять поселенцев и два выходца. Предложение понравилось всем, за исключением Сифа, требовавшего, чтобы поселенцы держались своей группой, а выходцы — своей. Он так разошёлся, что Рабусу пришлось повысить голос и поставить юношу на место. После недолгих споров бросили жребий, в результате которого в одной из групп оказались Агути, Зодчий, Сиф и ещё четверо поселенцев (из них двое юнцов), а во второй — все остальные.

Естественно встал вопрос о главенстве в группах. Одну возглавил Рабус (Гоблин и Фархад не возражали), второй группой Рабус предложил руководить Зодчему. Сиф и на этот раз высказался против, но его мнение не играло теперь никакой роли.

Спать разошлись поздно с грандиозными планами на завтра.

* * *

В течение недели по эскизу Фархада строили «ТРОянского Коня» — ТРОКа. Уже в самом начале работ стало ясно, что трок на четырнадцать человек, это слишком громоздкое и неуклюжее сооружение, поэтому остановились на новом варианте, при котором каждая группа будет иметь свой собственный форпост защиты.

Занимаясь созданием трока, Зодчий не забывал о главном — о боевой подготовке небольшого гарнизона. Здесь десятник Рабус полностью положился на опыт Зодчего (успел в нём убедиться и в поселении, и во время последнего Перехода), выполняя все упражнения в общем строю.

Ещё через неделю первый трок был готов. По этому случаю все собрались на большом поле перед домом, чтобы поучаствовать в «игрищах». Одна группа должна была изображать заставников, засевших в троке, а второй пришлось на время стать недовыходцами, жаждущими, во что бы то ни стало прорваться на заставу.

Быть «заставниками» выпало группе Зодчего. По сигналу рефери, в роли которого выступил Агути, специально забравшийся на вершину огромной сосны, росшей недалеко от дома, «недовыходцы» со страшными криками (и где они слышали, чтобы «зывуны» так кричали?..) бросились на штурм.

«Недовыходцы» стремительно понеслись вперёд, стараясь как можно быстрее достичь заветной черты, но опоздали: «заставники» успели закрыть «бутон» — такое состояние трока, при котором боковые «лепестки», с которых ещё минуту назад вёлся интенсивный «обстрел», вдруг поднялись вверх, захлопнув внутри себя семерых смельчаков.

Однако и в «захлопнутом» состоянии трок продолжал осыпать «противника» стрелами с тупым концом, оставляя на теле многих нападавших болезненные синяки. Даже прорвавшись к самым стенам трока «недовыходцы» ничего не смогли сделать — «лепестки» открывались только изнутри. Мнимому противнику так и пришлось отступить, иначе «заставники» грозились основательно отделать их палками — имитацией копий и дротиков.

Победа оказалась полной, заставив даже самых закоренелых скептиков поверить в то, что с подобной системой защиты они могут полутора десятками воинов противостоять целой лавине недовыходцев.

Работу над вторым троком максимально ускорили, параллельно пригласив на Вторую заставу представителей с Первой и Третьей. Когда обширная делегация собралась (прибыли и поселенцы во главе с Легонтом), второй трок был уже готов, и гостеприимные хозяева предложили гостям поучаствовать в коллективном штурме. Многие с энтузиазмом согласились. Даже Легонт вызвался изобразить из себя ярого человеконенавистника, за что в итоге и поплатился, получив два синяка и лёгкую контузию, когда с обречённой отчаянностью настоящего «скачка» пытался проникнуть внутрь защитного сооружения.

Трок конструкции Фархада получил высшую оценку всех «нападавших», после чего было решено организовать их производство на каждой заставе. Легонт, в свою очередь, попросил изготовить несколько защитных сооружений для поселения. На недоумённый взгляд Зодчего коротко пояснил: «Бережёного — Бог бережёт!» Зодчий возражать не стал, потому что изготовить новые троки должны были кузнецы-верцы, а на заставника возлагалось лишь общее управление всем процессом.

После отъезда делегации, работы на Второй заставе только прибавилось. Пришлось срочно соорудить рядом с домом небольшую временную пристройку — для вновь прибывших поселенцев.

* * *

Дни текли незаметно…

К концу четвёртого месяца все заказы были готовы, и троки разошлись по местам. Транспортировка их до пункта назначения заняла ещё несколько дней. А потом наступило долгожданное спокойствие. Никуда не нужно было торопиться, планируя на день по десять мероприятий и отводя на сон не более пяти часов.

К этому времени искусные кузнецы-поселенцы изготовили специальное облачение для каждого заставника, поместив на внутренней стороне грудной пластины имя владельца: при полной похожести всех элементов облачения, перепутать их стало невозможно.

Подытожив количество работ, проделанных за четыре месяца, Зодчий пришёл к выводу, что они успели всё… Почти всё, потому что за созидательной лихорадкой позабыли о самом главном. Главным же для всех трёх застав были профессиональные защитники, а их-то, из общего числа вновь прибывших, оказалось менее половины.

Когда Зодчий заговорил об этом с Агути, тот его не понял. Только сам Зодчий, с пробудившимся тысячелетним опытом бесконечных родовых войн мог знать потенциал того или иного заставника, и нередко результат этого знания оказывался прямо противоположным тому, что видели перед собой все остальные.

Например, один из юнцов в его группе — Завор — физически выглядел слабее и тщедушнее любого заставника не только у них, но и во всём Зоконе. Однако Зодчий разглядел в нём такой потенциал, такую несгибаемую волю, что даже многоопытный Рабус, при всей его физической силе и накопленных знаниях, проигрывал по всем пунктам. В Заворе был стержень, сломать или согнуть который было невозможно. Зодчий иногда ловил себя на мысли, что завидует юному Завору, потому что в себе самом он такого стержня не чувствовал…

Имелся и другой пример — прямо противоположный — Сиф. Второго такого гиганта не было ни в поселении, ни среди выходцев. При этом Сиф производил впечатление не столько негативное, сколько отталкивающее. Ему всё время что-то не нравилось: еда на заставе, койка в общей комнате, команды Зодчего (это многим не нравилось). Он постоянно участвовал во всех мелких конфликтах и неурядицах, неизбежно возникавших в подобной среде, при этом, каждый раз ухитряясь оставаться в стороне, не понеся заслуженного наказания от Рабуса. Однако главным в предубеждённости Зодчего было другое: при всей видимой физической силе, Сиф казался ущербным, скорее даже — убогим, словно в тело молодого красавца-полубога по ошибке поместили душу злобного, ожесточённого на весь мир карлика…

Однажды Зодчий выбрал удобный момент и решил поговорить с Сифом, пытаясь найти причину его непонятной озлобленности. Но разговора не получилось. Сиф наговорил Зодчему кучу гадостей. Зодчий сдержался, прекрасно понимая, что многие из поселенцев относятся к выходцам с предубеждением. Сиф расценил спокойную сдержанность Зодчего по-своему — он назвал его трусом.

В другое время Зодчий обязательно полез бы в драку, даже в заранее проигрышном варианте (Сиф был в полтора раза тяжелее выходца). Но Зодчий сдержался, решив наказать его другим способом: он предложил самонадеянному юноше спарринг на учебных мечах.

Посмотреть на тренировочный бой собралась почти вся застава, криками поддерживая Зодчего и Сифа. Зодчий несколько минут играл со своим соперником, позволив ему пару раз коснуться себя деревянным мечом. Потом, заметив в глазах Сифа блеск физического превосходства, перешёл в яростную и стремительную атаку, за несколько секунд излупил ошеломлённого здоровяка плоской частью меча. После чего наклонился к поверженному противнику и сказал тихо, чтобы никто кроме них не слышал:

— Я запомнил все оскорбления. Теперь ты ответишь за каждое!

Протянув руку, он, словно ничего не произошло, помог Сифу подняться.

За боем, который больше походил на завуалированное избиение, наблюдал Агути.

Когда Зодчий проходил мимо него, направляясь в душ, Агути строгим голосом спросил:

— Что это было?..

Сделав изумлённые глаза, Зодчий спокойно ответил:

— Тренировочный бой.

— А мне показалось — это примитивное сведение счётов.

— Каких счётов?! — искренне удивился Зодчий.

Агути игры не принял.

— Смотри, — сказал он, с осуждением качая головой, — не я один внимательно следил за поединком…

Зодчий оглянулся по сторонам.

— О ком ты говоришь? — спросил он, поворачиваясь к товарищу.

Агути рядом не оказалось…

 

31

В поселение Зодчий ехал со смешанными чувствами. Уже который раз Арина передавала ему образ Наиты, молча тоскующей в небольшой комнате, интерьер которой показался Зодчему смутно знакомым. Печальные трансляции особенно участились в последнюю неделю. Игнорировать их Зодчий уже не мог. Как только выдался свободный день, он собрал половину поселенцев, и вместе с ними на повозке Енора отправился во владения Амвросия.

Всю дорогу Зодчий тщательно анализировал свои чувства и пришёл к выводу, что Наита интересует его не больше, чем все остальные девушки в поселении. Хотя нет, отчасти он всё же лукавил перед самим собой, — Наита ему нравилась. Но лишь тем, что глаза её казались ярче, чем у других, одухотворённее, а стройное гибкое тело притягивало взгляд, заставляя непроизвольным образом трепетать что-то в его душе.

В то же время Зодчий сознавал, что волшебный внутренний трепет может вызвать в нём любая другая девушка или женщина, непроизвольным образом затронувшая своим запахом, взглядом, движением, голосом невидимую струнку, колебания которой всколыхнут гормоны, и они заиграют великую сонату любви… Во всяком случае, именно так было в той, прошлой жизни. В этой он мало, что понимал.

До контакта с Гнилым Озером, Зодчий почти не выделял Наиту из общей массы девушек, но, попав в поселение после Изменения, оказался непостижимым образом связан с ней. Чем?.. На этот вопрос ответа не было. Прояснить ситуацию мог тот, другой Зодчий, оставшийся в прошлой реальности, но не было в мире силы, способной свести их вместе…

Зодчий попал в сложное положение. С одной стороны у него (точнее — у прежнего Зодчего) что-то было с Наитой, и это «что-то» распространилось и на Зодчего нынешнего, вернувшегося из озёрной субстанции. С другой стороны его чувства к Наите нельзя охарактеризовать любовным томлением или каким-либо другим чувственным пожаром, а обманывать девушки ему не хотелось.

Но была ещё одна причина, которую Зодчий гнал от себя каждый раз, едва она назойливо проникала в сознание — он не мог забыть слов Амвросия о том, какие дети рождаются от брака выходца и поселянки… Всё вместе завязывалось в тугой клубок противоречий, грозивших сковать Зодчего по рукам и ногам, если он не сумеет найти достойного выхода из непростой ситуации.

Пока что ему с большим трудом удавалось балансировать на тонкой грани, умудряясь и отношения не развивать, и избегать неприятных объяснений. А объяснения предстояли непростые. Наита о произошедшем Изменении могла ничего не знать. В этом случае становились нелепыми будущие аргументы Зодчего в свою защиту. Но кроме спорных доводов, была ещё чудовищная правда слов Амвросия о запретной связи поселянок с выходцами, и недвусмысленное требование голоса в кузнице оставить Наиту в покое.

Выходит, отказавшись от благосклонности девушки, он будет выглядеть как трус и слюнтяй, испугавшийся голоса анонима и визита ночного гостя, а, ответив на них, станет для всех новоявленным Казановой, «положившим глаз» на внучку главы рода. Зодчий понял, что попал в ту редкую ситуацию, когда слово правды может принести страданий и боли много больше, чем целый год изощрённой лжи.

…Повозка уже въехала в распахнутые ворота поселения, а погружённый в глубокую задумчивость Зодчий так и не пришёл к окончательному выводу, каким образом ему следует поступить.

Помог случай.

Их встретил Легонт, немедленно пригласивший гостя к себе. Разговор растянулся на весь вечер и половину ночи. Речь шла о троках. В поселении их стояло пять — новеньких, холодно мерцавших в свете неполной луны, пахнущих нагретым металлом и смазкой. Все они находились в полной боевой готовности. Не хватало главного — научить поселенцев правильно пользоваться защитными сооружениями.

На следующий день Зодчий с головой окунулся в привычный для него процесс обучения. Он отобрал пятьдесят поселенцев, половина из которых были женщины, а половина мужчины и, разбив их на пять групп по десять человек (пять мужчин и пять женщин в каждой), принялся обучать их искусству управления троком.

В одной из групп оказалась Наита. Опять Зодчий балансировал на бритвенно-тонкой грани: вроде бы и день провели вместе, и, в то же время, не успели сказать друг другу более десяти слов.

Тренировки продолжались до тех пор, пока защитники каждого трока не научились «схлопывать» охранные лепестки за время, необходимое Зодчему, чтобы пробежать стометровку с максимальной скоростью. К тому времени, когда поселенцы стали укладываться в установленный заставником «норматив», Зодчий так вымотался, что мог думать только об одном: как бы поскорее дотащить свои многострадальные ноги до любой постели и уложить их в горизонтальное положение.

Поздно вечером он так и сделал. Оказавшись в небольшой комнате, он торопливо разделся и упал на мягкую постель, успев заснуть до того, как голова коснулась подушки. Когда в комнату вошла Наита, чтобы пожелать Зодчему спокойной ночи, он уже спал. Спал так крепко и безмятежно, словно неумолимое время неожиданно сжалилось над ним и, повинуясь своим внутренним, непостижимым человеческому разуму законам, перенесло Зодчего в пору далёкого безмятежно-счастливого детства.

Наита долго сидела на кровати, разглядывая спящего выходца. Потом её взгляд случайно упал на правую руку Зодчего. Девушка поднесла свечу, и мягкие черты лица исказились болью, а в наполнившихся слезами глазах поплыл, дробясь, рубиновый огонёк свечи. Она стремительно вскочила и бросилась вон из комнаты, забыв закрыть за собой дверь…

* * *

…Ему показалось, он знает этого человека. Приглядевшись, Зодчий убедился: определённо, он с ним где-то встречался. Человек — мужчина средних лет — сидел напротив, вальяжно положив ногу на ногу, и делал вид, будто внимательно слушает. Зодчий с удивлением поймал себя на мысли, что волнуется перед незнакомцем, как много лет назад, в пору сдачи вступительных экзаменов в университет. Неожиданное открытие обескуражило, но гораздо сильнее его задели апломб и ирония в словах смутно-знакомого собеседника.

— Я правильно вас понял, — сказал тот тихим вкрадчивым голосом, — Гнилое Озеро, по сути, являясь квинтэссенцией всех возможных изменений в Зоконе, послужило инициатором данных процессов?

— Нет. Я бы сформулировал иначе. — Зодчий с трудом узнавал свой голос… — Субстанция Озера, не имеющая ничего общего с молекулами воды, действительно является средоточием всего спектра изменений, затронувшего «мир Амвросия». Но она никоим образом не может послужить толчком к глобальному Изменению, потому что является всего лишь следствием. Причина происходящего лежит вне пределов «мира Амвросия».

— Мне непонятна ваша логика. — В голосе незнакомца появились обертоны раздражения. — Вы сами несколько минут назад рассказали о следующей логической цепочке: касание рукой Барьера — недолгая дорога к Гнилому Озеру — «лис» — падение в Озеро — Изменение. Разве не так?

— Так. Но выводы, сделанные вами, неверны. Всё происходящее внутри «мира Амвросия» берёт начало за его пределами.

— Поясните.

— Попытаюсь. Гомеостаз закрытой экзосоматической системы, типа «мир Амвросия» оказался нарушен именно вследствие проникновения в него посредством Перехода неких материальных объектов из реальности, именуемой для простоты «наша». Эти материальные объекты, являющиеся в нашем мире тривиальностью, под воздействием непонятных пока причин, попадают в такие условия, когда становится возможным Переход, который в данном случае можно рассматривать, как перепрограммирование объекта для того, чтобы он мог функционировать в условиях «мира Амвросия» более или менее длительное время.

— Звучит неубедительно, но… продолжайте.

— В процессе перепрограммирования происходит подгонка структуры объекта для максимального уменьшения периода постпереходной стабилизации. Дело в том, что на границе двух сред — в данном случае, двух миров — наиболее ярко проявляются негативные аспекты как «нашего» мира, так и «мира Амвросия». Если материальный объект оказывается достаточно стабильным, и его структура успешно выдержала перепрограммирование, он может функционировать сколь угодно долго. Ограничением в сроках биологического существования могут быть исключительно его внутренние противоречия, не позволяющие объекту выбирать степени свободы, а также невозможность самой системы к быстрой адаптации в новых условиях.

— Знаете, милейший, краткость уж точно не является вашим достоинством, потому что последние сто слов монолога ни на йоту не приблизили меня к пониманию причин возникновения Перехода! — с неприкрытым сарказмом заметил мужчина.

— Разумеется, ведь мы говорили о другом! Разве вы этого не заметили?..

* * *

Ошеломлённый Зодчий сел на кровати.

«Что это было?…» — спрашивал он себя, с изумлением оглядываясь по сторонам…

В открытую дверь неслышно вошла Арина. Она легко преодолела расстояние от двери до кровати и села рядом с Зодчим. Едва ли в мире нашёлся бы другой человек, которому Зодчий оказался в эту минуту так рад.

— Ты заболел? — тихо спросила девочка.

— Почему… С чего ты взяла?.. — Зодчий осторожно отодвинул руку, блестевшую крупными бусинками пота.

— Мысли вокруг тебя — они не твои…

— Не мои?!

— Ты никогда не рисовал в своём сознании таких страшных картин: жуткой глубины пропасти, бездонные чёрные озёра, пустые бесконечные переходы…

— А сейчас?.. — Кажется, голос не дрожал, когда Зодчий задавал вопрос.

— Сейчас? — девочка задумалась. — Сейчас ты такой, как всегда. Только…

— Только?..

— Почему ты мысленно называешь меня Арина. Ведь меня зовут АРИАНА!

Зодчему показалось, что его сердце остановилось…

Надолго…

Может быть, — навсегда…

 

32

— Бледный ты сегодня, — сказал Легонт за завтраком.

— Лёгкое переутомление… — неохотно отозвался Зодчий. — Не обращайте внимания.

— А где Наита? — спросил Легонт через минуту.

Зодчий поднял удивлённые глаза.

— Я сегодня её не видел.

Теперь брови Легонта полезли вверх — настал его черёд удивляться.

— Как не видел?!

Ложка в руке Зодчего застыла в воздухе.

— Вот так и не видел! — Раздражение поползло из всех щелей, заставив собрать всю волю в кулак. — Как вчера вечером мы с ней у трока расстались, так я её и не видел!

Легонт с открытым ртом уставился на него.

«Что-то сейчас будет…» — без энтузиазма подумал Зодчий.

— Какой трок?! — слова застыли на губах Легонта. — Вчера была ваша свадьба!..

Дальше в памяти Зодчего образовался провал…

Сколько он продолжался, Зодчий не помнил. Первая целостная и вполне осознанная картина запечатлелась во всех мельчайших подробностях: он опрокидывает стол с яствами на глазах у остолбеневших поселенцев… Дальше изображение смазывается и… Трое крепких воинов пытаются удержать Зодчего, но это не так-то просто сделать, потому что в одном из них Зодчий узнаёт Рабуса, которого он оставлял за старшего на Второй заставе.

Зодчий смотрит на него бешеными глазами и хрипит, булькая словами-выдохами:

— Ты!.. Почему ты здесь?!

Рабус оглядывается вокруг, словно ищет ответа на нелепый вопрос, а Зодчий продолжает бесноваться осипшим от гнева голосом:

— Ты почему бросил заставу?! А если Переход?..

Дальше опять провал… мутные пятна вместо изображений… новые тревожные запахи… громкие голоса…

Один из них, с трудом пробившись к исковерканному сознанию, оказывается необыкновенно приятным. Мускулы, секунду назад скованные оцепенением и парализованные душевными судорогами, мгновенно расслабляются. Зодчий открывает глаза.

Перед ним на коленях стоит Наита, в её глазах — слёзы. В горле Зодчего режущий бритвами ком. Он не может ни говорить, ни дышать. Он смотрит на Наиту и понимает, что уже умер, потому что только в мире теней любые грёзы становятся реальностью, а реальность оборачивается сладкими грёзами…

Откуда-то издалека приходят голоса. Все они Зодчему хорошо знакомы. От их слабого гула на душе становится легко и приятно. Зодчий с радостью понимает: он может говорить, дышать, слышать…

— Уже второй приступ за неделю… — Встревоженный голос Легонта лёгкой бабочкой кружит над ухом, не попадая в сознание.

— В прошлый раз у него был лёгкий обморок. Откуда теперь в нём столько ярости? — Громкий рокочущий голос Рабуса заставляет Зодчего собраться.

— Он мне показался таким чужим!.. — Этот голос может принадлежать только одной женщине в мире, и она почему-то плачет.

Зодчий открыл глаза…

Он лежал в той же комнате, где совсем недавно беседовал с Ариной (или Арианой?). Кровать, на которую его положили, оказалась двуспальной… Зодчий опустил ноги на пол. Перед ним у двери стояли трое: Легонт, Рабус и Наита. За окном вызвенился новый день: чистый, светлый, но по-осеннему печально-тоскливо-грустный.

В душе Зодчего, не переставая, хлестал ледяной дождь…

Он встал. Ноги держали уверенно.

Твёрдо шагнул к троице у порога.

— Извини, Рабус!

И сжал запястье десятника.

— Мне уже легче.

И похлопал Легонта по плечу.

— Всё пройдёт, милая…

И поцеловал Наиту в горячий висок.

Потом вышел в коридор. Обернувшись, спросил:

— Я хочу поговорить с Амвросием. Он у себя?

«Опять попал пальцем в небо…» — невесело подумал Зодчий, заметив в глазах поселенцев не удивление, а тревогу.

Ответ Легонта всё объяснил:

— Отец умер два месяца назад…

— Да-да, конечно… — торопливо проговорил Зодчий. — Это у меня всё от приступа. Пройдёт… Всё пройдёт…

В глазах Легонта такой уверенности не было.

* * *

Увидев Зодчего, Агути развёл руками:

— Опять приступ?

— Откуда такая проницательность? — попытался отмахнуться Зодчий.

— Ты на свою физиономию посмотри! — отозвался Агути. — Когда мы тебя из Гнилого Озера выловили, ты выглядел намного лучше… Или тебя молодая жена довела?!

— Иди ты!.. — обиделся Зодчий, направляясь в свою комнату, по дороге отмечая «нестыковки» ЭТОГО и ТОГО дома. Тот выглядел не таким роскошным, но казался самым милым жилищем на свете.

Первым делом, Зодчий направился к полке, на которой… и когда он успел столько написать?! Вместо одной-единственной заветной тетрадки, на полке их теснилось больше десятка!

Зодчий достал одну. Открыл наугад, стал торопливо просматривать:

«…Орчил люминофорный — разновидность зывуна стерильного; наказан Зоконом за то, что позволил первой доминанте биотела вступить в запретную связь с псевдобионтом — ильписсой объёмной. Связь носила продолжительный характер и закончилась распадом второй доминанты биотела. В результате распада псевдобионт ильписса объёмная по кличке «Тренога» принесла помёт из шести зверёнышей. Трёх удалось обнаружить сразу, на одного вывела охотников сама ильписса, вступившая в фазу спонтанного деления, двоих продолжают искать Свободные Охотники…»

Зодчий аккуратно закрыл тетрадь. Подумал, что его специально посадили в этот театр абсурда для имбецилов, чтобы выяснить, на каком этапе Изменения его мозг не выдержит и лопнет словно грецкий орех, разметав в пространстве вещество, некогда составлявшее его «Я»…

Остаток дня он провёл в своей комнате, отказавшись от ужина и продолжая читать строки, записанные в тетради его собственной рукой (в этом Зодчий нисколько не сомневался).

Поздно вечером пришёл Агути. Он молча сел напротив Зодчего, продолжавшего со скоростью машины поглощать страницу за страницей. Долго молчал. Первым не выдержал Зодчий. Он с выражением отчаяния на лице отшвырнул от себя недочитанную тетрадь и зло посмотрел на товарища.

— Что с тобой?.. — мягко спросил Агути.

Голос его показался настолько близким и дорогим, в нём звучало столько заботы и участия, что Зодчий, секунду назад готовый с криками выставить заставника за дверь, сразу сник. Равнодушно, без боли и сожаления отметил: внутри него что-то перегорело… Наверное, стержень — основа и каркас его жизни — вдруг вспыхнул ярким пламенем и, подобно бенгальскому огню, сгорел до неприглядного обугленного столбика, оставив в пространстве лишь горьковатый запах полного разочарования…

— Мне кажется, я схожу с ума… — тихо сказал Зодчий, с трудом ворочая непослушным языком.

Зодчий глядел прямо на Агути, но не видел его. В том месте, где сидел заставник, мелькали картины первой реальности, потом второй. На третью Зодчий смотреть уже не мог…

— Твоё состояние как-то связано с тем, в каком виде тебя нашли Свободные Охотники? — с участием поинтересовался Агути.

Зодчий поднял глаза. Они казались безумными.

— Агути! — выдохнул Зодчий. — А ведь я даже не знаю, кто они — Свободные Охотники!..

Агути нисколько не удивился.

— И что с того? — спокойно спросил он. — Открой тетрадь и прочитай.

— Я… прочитаю… — медленно выговаривая слова, произнёс Зодчий. — Я обязательно прочитаю…

Агути ещё некоторое время сидел за столом, потом встал.

— Я лягу в коридоре на кушетке возле твоей двери, — выходя, сказал он.

— Зачем? — спросил Зодчий, не поворачивая головы.

— В этом крыле думается лучше…

— Ду-ма-ет-ся… — по слогам повторил Зодчий и потянулся к новой тетради.

Часа через три в комнату без стука вошёл Агути и молча поставил перед Зодчим большой фужер из голубого стекла, наполненный рубиново поблёскивающей жидкостью.

— Выпей!

Зодчий, оторвавшись от чтения, пристально посмотрел на Агути, почему-то обратив внимание на некоторые, казалось бы, несущественные детали. В глаза бросился необычный комбинезон, будто светившийся изнутри холодным матовым светом. Зодчий с удивлением потрогал ткань.

— Откуда это у нас?

Агути вопросу не удивился.

— Полгода назад ты открыл способ синтеза люминофорной одежды. Мы его потом симбионтам предложили.

— Да-да, помню… как же… — Зодчий повертел в пальцах стакан. — Что это?

— Биотоник. Разработан в лаборатории алийцев.

Зодчий одним глотком выпил содержимое, затем торопливо вернул стакан Агути.

— Спасибо. Я ещё немного почитаю…

Агути вышел, блеснув висевшим на поясе пистолетом необычной формы. Зодчий сглотнул ком в горле и продолжил чтение, иногда отрываясь для того, чтобы прислушаться к непонятным звукам под ногами. Закрыв глаза, он начинал ощущать вибрацию пола, которая затем быстро гасла, а ей на смену приходило далёкое глухое уханье — словно филин-колосс, пролетая над заставой, решил размять своё циклопическое горло.

Течения времени Зодчий не замечал. Когда в следующий раз невозмутимый Агути поставил перед ним знакомый стакан, Зодчий поинтересовался:

— Который час?

— Шестой. Раннее утро. Скоро сивцы петь начнут: у них брачный период совпадает со второй фазой дуплицирования…

Зодчий бросил взгляд в окно, пытаясь представить себе неведомых сивцев, но тут же отогнал от себя ненужные мысли.

— У меня в тетрадях мало сведений об охотниках, — обратился он к Агути. — Где ещё можно получить информацию?

Агути подошёл к стенному шкафу и раскрыл дверцы. Внутри Зодчий увидел просторную нишу, заполненную разнообразным оборудованием. В центре блестело хромированными деталями высокое кресло, напоминающее ложемент космонавта.

Зодчий вопросительно посмотрел на Агути.

— Подарок из лаборатории алийцев, — пояснил Агути. — Исключительное средство в случае частичной или полной амнезии.

— А поможет?.. — с сомнением спросил Зодчий.

— Когда Гоблина прямо в темечко клюнул кайорот, он даже имя своё позабыл. А полежал в этом кресле пару часов и вспомнил такие подробности своей жизни, которые с удовольствием позабыл бы снова!

— Ну, если так… — Зодчий храбро шагнул вперёд…

 

33

…- Знаете, последние сто слов вашей речи ни на йоту не приблизили меня к пониманию причин возникновения Перехода.

— Разумеется, ведь мы говорили о другом! Разве вы этого не заметили?..

— Отчего же! Мне даже понятна ваша ирония. — Незнакомец позволил себе улыбнуться. — Вы думаете, что являетесь исключительным человеком только потому, что смогли дважды осуществить Изменение в «мире Амвросия»?

— Почему дважды? — удивился Зодчий. — Я только один раз оказался в Гнилом Озере?

— Странно, неужели вы так и не поняли, что каждый «Громовой» Переход — это уже изменение! Право, вы меня удивляете: не заметить такой очевидной вещи!

— Что вы имеете в виду? — спросил Зодчий.

— Любой Переход возникает только в том случае, если в «мире Амвросия» есть предпосылки к нему.

— Вы хотите сказать…

— Разумеется! Система «наш» мир — «мир Амвросия» связаны друг с другом настолько тесно, что их взаимопроникновение достигло стадии, при которой они начинают влиять друг на друга!

— Я не согласен с вами, — начал горячиться Зодчий. — Я убеждён — «мир Амвросия» является следствием нарушений, постигших «наш» мир. И я настаиваю именно на слове «нарушения», а не «изменения», которым вы пытаетесь прикрываться!

— Наивный юноша, меня трогает ваша горячность, но мне искренне жаль вас. Ваши мысли ведут в никуда.

— Нет! — крикнул Зодчий. — Это ваши мысли ведут всех нас к пропасти! Слышите!

…лышите…

…ышите…

* * *

— Дышите!..

Кто-то с силой надавил на грудь Зодчему, и он зашёлся в судорожном кашле, выворачивающем тело наизнанку.

— Кажется, оклемался!

Глаза ничего не видят, но Зодчий уверен — рядом с ним друзья. Он пытается приподнять веки, но они слиплись от слизи, в которую превратилась субстанция Гнилого Озера. Кто-то торопливо промывает ему глаза чистой родниковой водой — муть растворяется, бледнеет…

Зодчий начинает различать контуры человеческих тел, а потом — размытые пятна лиц. Зодчий приветливо улыбается этим лицам, со многими из которых он хорошо знаком. Рядом стоящий юноша, рот которого никогда не закрывается, — Тольтег из лаборатории алийцев. А вон тот крепыш в зелёном комбинезоне — Свинг из одиннадцатого бункера. У них на прошлой неделе оползень завалил главный вход, пришлось откапывать бедолаг всем миром. А вот это крепыш, с фляжкой в руках — Розовый Дюк — самый добрый и безобидный во всём порубежьи.

— Ребята, — торопливо бормочет Зодчий, — я чертовски рад вас видеть!..

В горле булькает противная слизь, нос тоже заполнен ею до самых пазух, но можно говорить, а значит, можно жить… Ему помогают отойти подальше от зеркальной глади Озера. Кто-то заботливо суёт в руки ароматическую пластинку.

— Пожуй! Синдром внутренней дрожи, как рукой снимет!

Зодчий бездумно начинает жевать, ощущая во рту фруктовый аромат. Откуда-то слева раздаются несколько торопливых выстрелов. Зодчий узнаёт хлёсткий звук снайперской винтовки. Голоса справа объясняют причину пальбы:

— Третья ильписса за неделю!

— Что-то расплодились они в последнее время!

— Ничего, период деления закончился. Они теперь в спячку впадут лет на пять…

Кажется, он задремал. Проснулся от осторожного прикосновения чьих-то рук, пытавшихся бережно поднять его тело. Зодчий открывает глаза. Прямо перед ним знакомая до последнего прыщика счастливая физиономия. Гоблин! Его губы растянуты счастливой улыбкой до самых ушей, а глаза лучатся восторгом, интенсивность которого делает Гоблина небезопасным для окружающих, — а вдруг он вспыхнет как факел!.. Гоблин стискивает Зодчего в объятьях — хрустит позвоночник, громко взывая к милосердию. Зодчий морщится, но Гоблин страданий друга не замечает.

— Ты чего надумал?! — вопит он во всё горло, продолжая нещадно тормошить Зодчего. — Уйти захотел! А мы как же?! Ты, значит, в ящик, а мы — целоваться с последним выводком рогульника! Ну, уж нет!

От лавины новой информации у Зодчего голова идёт кругом, но он всё равно невероятно рад видеть старого товарища, потому что это тот самый Гоблин! И не важно, что под его крепкими пальцами рёбра Зодчего претерпели конструктивные изменения, а позвоночник давно готов высыпаться в трусы, главное — Зодчий среди своих!

Хватка Гоблина слабеет, но фонтан радости продолжает обильно поливать всех вокруг положительными эмоциями. Брызги неуёмной радости постепенно переплавляются в слова, слова складываются в предложения, а предложения составляют рассказа о том, как угораздило Зодчего оказаться в Гнилом Озере.

— …ты больше свои рейды в одиночку не проводи! — нравоучительным тоном вещает Гоблин. — Если тебе захочется выследить одного-другого зверёныша, дай нам знать. Мы в такой забаве вместе поучаствуем. А то некрасиво получается: отправился без снаряжения, без подстраховки, один, да ещё на тэгу-шатуна нарвался!

— Тэгу?.. — Зодчий с трудом узнаёт свой голос.

— А ты удивлённое лицо не делай! — продолжает хохотать Гоблин. — У нас тоже глаза не на затылке и уши не к пятке приросли! Мы по предсмертному рёву тэгу на тебя и вышли. Ума не приложу, как ты умудрился в одиночку завалить такого монстра?.. В нём весу, наверное, больше тонны!

— Так уж получилось… — разводит руками Зодчий, пытаясь отыскать в затопленном сознании какие-нибудь обрывки информации о том, кто такой «тэгу». В памяти подобных сведений нет. Тут неугомонный Гоблин вдруг выхватывает из-за спины джэт-карабин и начинает палить куда-то над головой Зодчего. Зодчий падает на землю и слышит пронзительный визг. Глухо звучат ещё два выстрела. Затем наступает тишина.

Зодчий поднимет голову. Гоблина рядом нет. Через мгновение его весёлый голос льётся откуда-то сверху. Зодчий поворачивается на звук и видит Гоблина с чем-то змееподобным в вытянутой руке. Гоблин улыбается во все тридцать два зуба и тычет шевелящимся трофеем прямо в нос Зодчему:

— Чёрт! Метаморфозы затронули даже струйного тью. Чудеса, да и только!

Зодчий смотрит на трофей Гоблина. В его памяти неожиданно всплывают слова…

«…струйный тью обладает фантастической способностью заживлять раны, особенно — ожоги. Вырабатывая с помощью желез внутренней секреции вещество, имеющее тождественную с хитозаном структуру, он почти мгновенно строит прочнейшие хитозановые нити, которыми и оплетает тело жертвы. Хитозан не отторгается чужой плотью, а срастается с ней с поразительной скоростью, что приводит к появлению так называемого «эффекта натёчного малахита», когда одна особь в течение короткого времени срастается с другой, образуя биоконгломерат, способный к функционированию в совершенно невозможных с точки зрения отдельного биообъекта условиях…»

Зодчий трясёт головой, пытаясь избавиться от наваждения. Струйный тью по-прежнему висит перед его носом. Зодчий с уважением говорит:

— У этого экземпляра отличный репродуктивный орган. Посмотри, Гоблин, какую хитозановую нить он генерировал…

Потом туман заволакивает всё вокруг. Звуки становятся глуше, пока совсем не умирают во влажном бледно-молочном тумане. Зодчий осторожно шарит вокруг мгновенно вспотевшей от волнения рукой, иногда посылая в пространство одинокий вопль:

— Гоблин, ты где-е?..

Слова, едва сорвавшись с губ, холодными каплями падают под ноги и там, внизу, тихо умирают. Зодчий повторяет попытку — эффект тот же. Тогда он встаёт, неуверенно шагает вперёд и натыкается на что-то твёрдое. Рука опускается в туманное молоко — Зодчий видит джэт-карабин Гоблина. Он поднимает ствол вверх и нажимает на курок…

— Ты что, ошалел?!

Резкий окрик бьёт по ушам. Зодчий морщится, но оружия не отпускает. Гоблину приходится применить силу, чтобы отцепить побелевшие пальцы Зодчего от гладкого цевья… Потом наступает короткая передышка в массированной звуковой атаке, и участливый голос Гоблина мягко втекает в уши:

— Не сердись, Зодчий, но мне придётся тебя связать…

— За… за… за… — Губы свело холодом, горло забито колючими иглами тупой боли. С трудом Зодчий выдыхает одно слово: — Зачем?..

Ответ товарища ласкает слух мягкими интонациями:

— Непредсказуемый ты сегодня… Как бы чего не натворил…

Зодчий не согласен. Он недовольно мычит, но это не помогает — сильные руки поднимают его в воздух, и он оказывается лежащим на мягкой подстилке.

— Потерпи, — говорит Гоблин, — через полчаса будем на месте. Там тебе Фархад мозги быстро вправит!

Зодчий глубоко вдыхает насыщенный новыми запахами воздух, пытаясь уловить сладковатый аромат свежего сена. Но сырой воздух остро пахнет нагретой соляркой и горелой резиной.

— А где повозка?.. — повернув голову к Гоблину, спрашивает Зодчий.

Гоблин оглядывается.

— Какая повозка?! — изумляется он. — Мы за тобой на БТРе приехали…

С грохотом заводится двигатель, запах солярки кулаком бьёт в широко раскрытые ноздри. Зодчий начинает задыхаться. Двигатель ревёт всё сильнее. Зодчему плохо. Ему кажется, что дизель затолкали прямо в мозг, и в голове теперь хозяйничает выворачивающий тело и душу дьявольский грохот. Зодчего начинает немилосердно трясти.

Голос Гоблина не сразу проникает в сознание:

— Синдром внутренней дрожи не мог поразить его так быстро! Ребята, гоните на всю катушку, иначе мы его потеряем!..

Зодчий с удивлением замечает, что его тело приобрело способность вибрировать с частотой и амплитудой, делающими мягкую подстилку на броне не нужной, потому что заполненное непрерывным грохотом тело почти перестаёт её касаться… Понимая, что сознание вот-вот навсегда оторвётся от истерзанного вибрацией тела, он успевает задать вопрос, мучивший его с первой минуты пробуждения:

— С-ск-ка-а-жи, Г-о-об-ли-н, А-ам-мв-р-ро-ос-ий е-ещ-щё ж-ж-ив?..

Гоблин с удивлением смотрит на Зодчего:

— А кто это?..

 

34

— Ну, как?.. — Агути склонился к самому лицу Зодчего. — Вспомнил?..

Зодчий, в глазах которого ещё стояла удивлённая физиономия Гоблина, а на уши ураганом давил рёв двигателя, спросил:

— Ты знаешь Тольтега из лаборатории алийцев или Свинга из одиннадцатого бункера?

Агути заморгал золотистыми ресницами и отрицательно покачал головой.

— А Розового Дюка? — умоляюще простонал Зодчий.

— Пожалуй, стоит взглянуть на твои воспоминания поближе… — скороговоркой проговорил Агути и принялся с поспешностью крутить многочисленные верньеры в изголовье ложемента.

— Агути, — подал голос Зодчий, — могу я выбраться из этого жуткого кресла?

— Пока нет, — отрывисто бросил заставник. — Система всё ещё настроена на тебя. Процесс не закончен.

— Какой процесс?

— Восстановления памяти.

— Но мне обязательно нужно отлучиться на пару минут!

— Зачем? — Агути продолжал лихорадочно работать пальцами.

— Зачем, зачем, — огрызнулся Зодчий. — Надо!

— Глупости, — безапелляционно заявил Агути. — Сейчас ты должен хотеть только одного — ликвидировать провалы в памяти.

— Но я должен!.. — простонал Зодчий.

— Потом объяснишь…

— А вдруг…

…в друг…

* * *

— В другой раз я тебе обязательно отстрелю хвост! — пообещал Зодчий вслед гигантскому варану, едва не подмявшему заставника своим многокилограммовым неуклюжим телом. — Слышишь?

Варан не слышал. Вильнув длинным хвостом, он неторопливо проследовал в направлении просвета в густых зарослях и плюхнулся в какую-то зловонную лужу. Брызги долетели до ног Зодчего. В воздухе резко запахло аммиаком.

«Пора выбираться из этих дебрей», — подумал Зодчий, направляясь в сторону, противоположную «купальни» варана.

Пройдя полсотни шагов, он услышал тонкий, на пределе слышимости звук. Едва-едва уловимый, он казался почти нереальным, но Зодчий не стал игнорировать даже саму мысль о нём. Застыв на полушаге, Зодчий настроил все активные рецепторы на распознавание направления, с которого мог прийти повторный звук.

Прошла секунда. Истекла другая…

Нога всё ещё находилась в воздухе. Это спасло его. Что-то яркое блеснуло перед глазами, и из-под ног вырвался столб ржавой воды. Зодчего отшвырнуло назад, сильно ударив о берёзу. Продолжая ощущать в груди давящую боль, Зодчий рванул из-за спины арбалет и, расставив ноги, замер.

Сейчас…

Сейчас о н а покажется!

За спиной росло несколько берёз с подлеском из молодой поросли проломника и толокнянки с подушками белых цветов купыря. Справа густые заросли дикой малины, а о н а обладает очень чувствительной кожей и никогда не полезет в эти дебри. Значит, — спереди или слева.

Спереди или слева?

Спереди?

Или слева?..

Короткий миг атаки он всё-таки проморгал. Слева направо скользнул веер игл, три из которых застряли в бедре. Чувствуя рвущую тело боль, Зодчий успел послать в сторону мутного контура две стрелы — одна за другой. Боль стала затапливать сознание, но Зодчий крепился — он должен услышать звук, иначе о н а вернётся и тогда…

— У-й-д-и-и-и-и…

Каждый раз, когда слух одаривал Зодчего невообразимо-жалостливым стоном, душа переворачивалась, и он начинал плакать как ребёнок, потерявший любимого ванька-встаньку. Слёзы текли из глаз и мешали видеть то, чем в эту минуту занимались дрожащие от возбуждения пальцы. А пальцы дело знали: из широкого кожаного пояса уже извлечена аптечка, и три стеклянные капсулы с ярко-красными навершиями лежат в потной ладони.

Пульсирующее сознание деревенеющими губами продолжает отсчёт вытекающей из тела жизни:

— Девятнадцать… восемнадцать…

Одна ампула разбита и её содержимое — двуединое существо (и животное и растение) церрис — помещено в первую рану.

— Тринадцать… двенадцать…

Вторая ампула выпускает церриса вглубь кровоточащей раны.

— Семь… шесть…

Третья ампула уже раздавлена, но зрение изменяет — свет меркнет. Зодчий ощупью находит третью зияющую рану и отправляет содержимое ампулы в неё.

— Два… один… ноль…

Вслед за чертой-зеро приходит холодная, как вечный лёд мысль: «Успел или не успел?..»

…Успел или не успел?..

…успел…

…спел…

* * *

— Спел бы ты что-нибудь, — просит Агути. — А то лежишь как бревно, и глаза в потолок пялишь!

Зодчий трясущимися пальцами ощупывает левое бедро.

Агути внимательно следит за его неуверенными движениями и спрашивает:

— Почему у тебя руки трясутся?

Зодчий, не моргая, смотрит на Агути. Конвульсивно сглотнув, интересуется:

— Здесь вараны поблизости не водятся?..

Агути с ответом не торопится, он чешет затылок и задумчиво произносит:

— Насчёт варанов не знаю, но с этой машиной, определённо что-то не так… А ну-ка, вылезай!

— Зачем? — Зодчий немного заторможен, и не успевает реагировать на стремительно меняющуюся обстановку.

— Позвоним в лабораторию, пусть алийцы сами со своей заумной техникой разбираются!

— Подожди… — поднимает руку Зодчий.

— Ты чего?

— Давай ещё разок попробуем? Последний…

Агути с сомнением качает головой.

— Смотри! Можешь совсем без воспоминаний остаться!

«В моей ситуации это было бы самое лучшее…»

Мысль гаснет, словно выключенная экономным хозяином электрическая лампочка.

* * *

— Наивный юноша, меня трогает ваша горячность, но мне искренне жаль вас. Ваши мысли ведут в никуда.

— Нет! — крикнул Зодчий. — Это ваши мысли ведут всех нас к пропасти! Слышите!

— Боже! К чему такая экспрессия! — поморщился незнакомец. — Мы с вами беседуем, и в процессе дружеской, заметьте — дружеской! — беседы пытаемся докопаться до истины. Разве не так?

Голос незнакомца бархатисто-ласковыми интонациями обволакивал Зодчего, нейтрализуя его горячность. Зодчий быстро успокоился.

— Извините, я погорячился… — хмуро признался он. — Излишняя импульсивность, конечно, не добродетель, но я не могу сдержаться, видя, как все свои дурные поступки человек пытается свалить на кого угодно, лишь бы не нести ответственности.

— Вы обо мне?

— Нет. Я имел в виду всех людей. И себя в том числе.

— И в чём же вы обвиняете всё человечество, — после короткой паузы мужчина с сарказмом добавил: — и себя в том числе?

— В том, что люди переполнили чашу терпения природы!

— Даже так?

— Именно! Согласитесь, в сосуд невозможно налить жидкости больше, чем позволяет его объём. Любя капля сверх этого объёма обязательно прольётся. И куда она упадёт?

— Не знаю, — развёл руками незнакомец, — мне ваша метафора не совсем понятна.

— Всё, что переполняет чашу терпения, бумерангом возвращается к тому, кто уронил в чашу последнюю каплю.

— И кто это сказал? Сократ? Платон? Или Вася Пупкин?

— Знаете, ваша язвительность в данном случае неуместна. — Холодно ответил Зодчий. — К сожалению, никто подобных слов не говорил, потому что исключительное право заявлять об этом, принадлежит природе…

* * *

Странные ощущения испытал Зодчий, неожиданно открыв глаза. Ноющая боль в ногах (наверное, потянул связки, пока бегал от одного трока к другому?) не могла быть причиной внезапного пробуждения. Подобное недомогание ничто по сравнению со странным чувством тоскливой обречённости, проникшим в его сознание в тот миг, когда он открыл глаза. Тоска — невыносимая, словно вопль «зывуна» и холодная, будто ледяная могила — напомнила об утрате чего-то очень-очень близкого и дорогого. Томительное чувство пришло и осталось. Зодчий понял: теперь не уснуть…

Лёжа в сумраке льющейся из окна белёсой мути, он смотрел прямо перед собой, мысленно «отматывая» время назад. Он увидел, как в комнату, где он спал, вошла Наита. Девушка долго с любовью смотрела на него, потом её взгляд упал на правую руку, девушка поднесла свечу, и лицо её исказилось болью, она вскочила и бросилась вон из комнаты, забыв закрыть дверь…

Зодчий рывком сел на кровати. Долго не решался опустить взгляд, чтобы посмотреть на свою руку. А когда смог себя пересилить, ему стало страшно…

 

35

Возвращаясь на заставу, Зодчий был молчалив и даже угрюм. Время от времени Енор пытался завести разговор, но каждый раз натыкался на молчаливую неприступную холодность заставника. В конце концов, юноша отказался от своих попыток, лишь иногда с тревогой посматривая на выходца.

Зодчий всё это видел, но нарушать добровольно наложенный на себя «обет молчания» не хотел. За последние часы он успел настолько запутаться и в себе и в окружающей реальности, что боялся любого действия своего тела и даже любого случайного слова, сорвавшегося с искусанных от волнения губ…

Сегодня утром, из-за многочисленных наслоений ночных «воспоминаний», он оказался в неприятной ситуации. Случилось это, когда он и Легонт стояли возле широкого крыльца. Непринуждённо поддерживая беседу, Зодчий натренированным слухом уловил характерное, едва слышное пение крыльев цеза-стервятника — самого свирепого летающего хищника в одном из ночных видений. Зодчий сработал на уровне рефлексов. Ни мысль, ни его воля не участвовали в процессе мгновенного извлечения у ближайшего поселенца тяжёлого арбалета и наложении «фархадовской» стрелы.

…Он осознал себя в тот момент, когда напуганные его поведением поселенцы расступились, оставив в центре пустого круга его одинокую фигуру. Именно в этот миг в голове Зодчего прозвучало рвуще-терзающее слово — изгой… Выдавив на лицо вымученную улыбку, которая больше походила на оскал умирающего зверя, Зодчий вернул арбалет остолбеневшему поселенцу, пожал плечами и поспешил к повозке Енора, к счастью, не заметившего его странной выходки.

Зодчий усилием воли заставил себя не думать о сегодняшней ночи, её неожиданных и неприятных последствиях. Выходец понимал, что отправившись в нелёгкое плавание на утлом челне психоанализа, он может не выдержать очередного шквала информационных наслоений, и тогда непременно произойдёт срыв.

В собственном рассудке он не сомневался. Что с ним случится за непробиваемой бронёй знаний учёного-материалиста? Боялся за веру… Несколько месяцев назад он уже испытал её на прочность и опасался, что повторного экзамена она не выдержит. А без веры в Зоконе делать нечего. Без веры ты здесь — никто…

Оглядевшись по сторонам, Зодчий с наслаждением втянул лесной воздух. Неожиданно пришла мысль: они живут в таком чудесном, благодатном месте, каждый день видят перед собой красоту, от совершенства которой захватывает дух, и сердце стремится вырваться из груди, чтобы продолжить счастливую жизнь на воле, но при этом все они остаются совершенно глухи к любым её проявлениям… Новый день приносит новые тревоги, волнения, заботы, и мир, который, по сути, должен составлять основу бытия любого живого существа (разумного или нет — второстепенно), остаётся где-то там, в стороне. И уходит человек от самого себя, потому что природа — это не просто слово из семи букв, это то, чем живёт человек, это то, что наполняет его, это то, что делает его человеком. Можно, конечно, плюнуть на подобные рассуждения, но кто хоть раз из чувства внутреннего противоречия смачно плевал против ветра, может представить себе последствия такого «героического» поступка…

* * *

— Тебя в поселение хоть не отпускай… — недовольно пробурчал Агути, встретив Зодчего у порога дома.

— Почему? — хмуро поинтересовался он.

— Ты оттуда всегда потерянным возвращаешься… Тебя там что, на дыбу сажают или пеньковые верёвки из тебя вьют?

— Пока, нет…

— А откуда такой вид?

— Это у меня переходный возраст, — развёл руками Зодчий.

— И куда переходишь?

Зодчий ничего не сказал, но внимательный Агути заметил короткий взгляд, брошенный в сторону далёкого погоста.

Агути рывком остановил Зодчего.

— Ты это брось! — грубо сказал он. — Таким образом даже зверь дикий свои проблемы не решает!

— О чём ты?.. — не понял Зодчий.

— Всё ты прекрасно понял… — продолжал напирать Агути. — Только запомни: если что — я к тебе на могилку не приду, и слёз ты моих не увидишь!

Зодчий отшатнулся, с тревогой посмотрев на Агути.

— Ты в самом деле поверил, что я способен на такое?! — Зодчий указал на кладбище.

Агути ничего не ответил. Он был зол — глаза сверкали, ноздри с шумом рвали воздух.

Зодчий неожиданно улыбнулся, обнял товарища за плечи и сказал:

— Не-е-ет, для меня это слишком просто. Я привык проблему наизнанку выворачивать, чтобы не я, а она меня боялась! Что же касается хождения на могилку, то… возможно потом, когда-нибудь, я и позволю своим косточкам остановить там свой бег, но случится это нескоро. Обещаю!

Агути с недоверием посмотрел на Зодчего, сомневаясь, стоит ли полагаться на его слова. Их взгляды встретились. Агути первым не выдержал повисшего в воздухе напряжения и хлопнул Зодчего по плечу с такой силой, что еда не сбросил с крыльца.

Енор с удивлением наблюдал за происходящим издалека.

Зодчий приветственно помахал ему и весело крикнул:

— Пойдём, перекусим чего-нибудь. Заодно бездельников проверим: чем они без нас всё это время занимались!

* * *

Ночью Зодчего разбудил необычный звук. Полежав минуту в уверенности, что происходящее является продолжением сна, он с тревогой осознал — в доме чужак. В ближайшие часы Переход не предвиделся, поэтому дежурных в доме или около него не было. Все заставники спали, и Зодчий, находясь в своей комнате, мог слышать дыхание многих из них. На фоне спокойного безмятежного сна, присутствие чужака в доме выглядело неправдоподобным.

Зодчий опустил ноги на холодный пол. Прислушался. Тревожное ожидание усилилась. Тихо сняв со стены меч, не одеваясь, в одних плавках, он с приятной тяжестью клинка в руке, осторожно выглянул в коридор.

На дворе стояла осень. В это время ночной рассеянный свет становится тусклым и бледным, не столько освещая предметы, сколько искажая их. Зодчий сделал несколько шагов по коридору, погружённому в густой сумрак. Везде было тихо, лишь редкий скрип кроватей и невнятное сонное бормотание говорило о присутствии в доме десятка мужчин. Зодчий вошёл в гостиную.

За окном мелькнула тень. Зодчий торопливо подбежал к входной двери, с удивлением отметив, что массивный засов отодвинут. Это было странно — застава есть застава, и беспечность здесь не в почёте. Зодчий без скрипа открыл дверь, выглянул. Прохладный ночной воздух окутал тело леденящим саваном. Зодчий мгновенно покрылся гусиной кожей и пожалел, что второпях ничего не надел. Однако возвращаться не стал, услышав за углом слабый звон железа.

Зодчий задумался, не позвать ли кого из заставников, но тут же отбросил эту мысль: за углом мог резвиться грызун, дверь могли не запереть по ошибке, а тень могла принадлежать любой ночной птице (недалеко есть болото — там пернатых обитателей, как в заповеднике).

Вдохнув бодрящий ночной воздух, Зодчий осторожно повернул за угол. Зверьков-шалунов не обнаружил, зато нашёл кое-что другое: на примятой траве лежало несколько стрел с микрокумулятивным зарядом к самым тяжёлым арбалетам последней модели. Удивление переросло в тревогу: такие стрелы хранились в специальном шкафу в подвале, и распоряжался ими один Фархад. Если стрелы валяются на улице, как мусор, значит, в подвале кто-то побывал. И этот «кто-то» прекрасно разбирается в том, что и где лежит у заставников. А это мог быть только…

Что-то зашуршало за спиной.

Зодчий стремительно обернулся, каждый миг ожидая предательского удара в спину. Но перед ним никого не было. Шагнул вперёд, уверенный, что виновник шума где-то рядом. Ночной ветер уже не казался пронзительно-холодным. Нервное напряжение разогрело молодое сильное тело, и Зодчий крался вдоль стены, не замечая ни обильной росы на траве, ни обжигающего ветра, ни шершавых, занозистых стен дома. В лесу закричала сойка, через секунду ей ответила другая. Лес просыпался…

Зодчий вернулся к тому месту, откуда начал обход дома. Возникла неприятная мысль, что его последовательно завлекают в западню. Чувство досады усилилось, когда он приблизился к сторожевой башне. Внутри отчётливо слышались шаги, но Зодчий знал, что с улицы в башню попасть нельзя — только через общую гостиную или из подвала. Выходит, кто-то специально заманивает его внутрь?..

«Ладно, — подумал Зодчий, — сыграем по вашим правилам…»

Он устремился к подвалу, однако негромкий скрип двери за углом заставил его резко повернуть в сторону террасы. Преодолев небольшое расстояние в два длинных прыжка, Зодчий рванул приоткрытую дверь на себя, готовый к возможному нападению. Беда пришла с другой стороны — что-то острое глубоко вонзилось в шею. Падая на землю, Зодчий смог рукой дотянуться до инородного тела и выдернуть его прежде, чем судороги скрутили тело, а сознание соскользнуло глубоко-глубоко, торопливо спасаясь от неведомого преследователя…

 

36

Гоблин появился за общим столом позже всех. Демонстрируя мускулистый безволосый торс, он незаметным движением обрызгал нескольких поселенцев. На Агути брызги не попали, но чтобы направить беспокойную энергию Гоблина в нужное русло, строго сказал:

— Позови Зодчего. Все уже собрались.

Гоблин с живость понёсся выполнять поручение, по дороге незаметно вытерев лицо и руки о чью-то одежду. Вернулся почти сразу, удивлённо разводя руками:

— Комната пуста…

— А где Зодчий?

Гоблин пожал плечами:

— Кровать холодная — он проснулся раньше всех…

Агути замер, внимательно оглядывая присутствующих.

Поймав встревоженный взгляд Фархада, спросил:

— А его одежда?

— Всё на месте. Только меча на стене нет…

Агути нашёл глазами Рабуса. Поселенец всё понял и без слов поднялся из-за стола. Остальные молча последовали за ним.

Через полчаса усиленных поисков ситуация не прояснилась, поставив перед заставниками массу новых вопросов. У входа в подвал они обнаружили несколько поломанных «фархадовских» стрел. Недалеко от них нашли брошенный меч.

Последняя находка огорчила больше всего. Всем стало ясно, что Зодчий зачем-то проснулся ночью или перед рассветом и отправился на улицу почти голый, захватив только меч; теперь оружие одиноко лежит на траве и ничего не может сказать о том, куда подевался его хозяин.

Рабус долго ползал на коленях по траве и нашёл шип, длиной более десяти сантиметров и очень тонкий на конце. Поселенец осторожно зажал его в пальцах, показывая присутствующим.

— Что это? — поинтересовался Агути.

Рабус пожал плечами, продолжая разглядывать находку.

— Напоминает иглу дикобраза… — задумчиво проговорил он.

— Откуда они здесь! — удивился Гоблин.

— Вот именно, откуда?.. — задумчиво произнёс Агути.

Ещё через час, обойдя все постройки, навесы, погреба и даже приблизившись к зоне конфликта, поняли: Зодчего на заставе нет. Сразу отправили Енора с двумя верцами в поселение. Агути наказал Енору, если Зодчего там не окажется, поднимать воинов на его поиски. Медлить нельзя, потому что исчезновение выходца в Зоконе не в момент Перехода — вещь абсолютно невозможная.

Повозка умчалась. Агути спешно организовал из оставшихся заставников три поисковых команды и отправил их в разные стороны. Сам же в одиночестве остался дома, с тревогой ожидая первых новостей.

* * *

…Глаза не открывались, руки не шевелились. Сердце работало аритмично, будто после каждого удара долго раздумывало, стоит ли пульсировать дальше… Но постепенно ритм выровнялся, и липкое чувство страха отступило. Ненадолго. Почти сразу Зодчий почувствовал холод. Появился он не вдруг. Сначала захватил ступни ног, сделав их нечувствительными ко всем попыткам воскресить былую подвижность. Потом проник в голени и бёдра, медленно замораживая лениво текущую кровь. Когда волна нечувствительности поднялась до уровня живота, Зодчий бояться перестал…

Некоторое время лежал, готовясь к самому худшему. Мыслей в голове не было. Только предчувствие — слабенькое, едва-едва уловимое, но оттого ещё более дорогое и желанное. Предчувствие обещало скорую свободу. Зодчий поверил. Он снова попытался открыть глаза, но веки приоткрылись ровно настолько, чтобы бросить на хрусталик узенькую полоску света, а потом мгновенно захлопнулись. Повторять попытку не стал, решив активировать память, чтобы в недавнем прошлом отыскать объяснение ледяному оцепенению тела.

К изумлению Зодчего, хорошо отработанная схема «возвращения» на этот раз не сработала. Вместо чётких и ясных картин минувшего, он увидел смазанные обрывки, плохо сочетающиеся друг с другом. Они грязными лоскутами мелькали перед мысленным взором, складываясь в многослойный непроницаемый занавес. Но сдаваться Зодчий не собирался. Предчувствие скорого освобождения росло и требовало немедленных действий.

Шевелиться или двигаться Зодчий не мог, поэтому все оставшиеся силы бросил на то, чтобы мысленной рукой дотянуться до грязного полотнища и сорвать его, обнажив сверкающее живыми красками прошлое… Удалось это не сразу. Когда холод подступил к самому сердцу, а кровь уже не могла его согреть, Зодчий вспомнил…

…Дверь скрипнула, он рванулся на звук, в надежде схватить шутника и… почувствовал укол в шею. Всё. Больше никаких воспоминаний за грязным занавесом не было. Попытался припомнить что-либо ещё, но в сознании царила пустота, готовившая его… К чему? Зодчий постарался отогнать неприятную мысль, с удивлением обнаружив слабое подобие мышечной активности в пальцах рук.

Маленькая победа мгновенно воодушевило, и он попробовал приоткрыть веки. Узенькая полоска света дольше, чем в первый раз играла в зрачках, но быстро потухла, не успев оставить отпечаток окружающего мира. Зодчий не стал отчаиваться, переключив внимание на слух…

Монотонный рокот, отдалённо напоминающий шум прибоя, доминировал в сознании и не желал впускать иные звуки… Тогда заставник вспомнил про обоняние. Зодчий представил, как он широко-широко раскрывает ноздри и вдыхает, вдыхает, вдыхает густой влажный воздух. Акцентировав внимание на рецепторах запаха, он приготовился к долгожданному прорыву, но обонятельный мозг молчал. Лимбическая система оказалась также глуха к беззвучным мольбам Зодчего, как и височная доля конечного мозга, отвечающая за восприятие слуховых ощущений.

Тактильность проверять не стал, дав неподвижному телу непродолжительный отдых, после которого вновь вернулся к пальцам рук, одновременно пытаясь удержать веки в открытом положении. Раз за разом повторяя почти безуспешные попытки, ему удалось впустить в мозг небольшой фрагмент действительности. Победа над собой принесла больше тревоги, чем радости, ибо он понял, что лежит на берегу Гнилого Озера!

Зодчий рванулся изо всех сил, с восторгом осознав — в руках появилась чувствительность! Он постарался закрепить неожиданный успех, неимоверными усилиями пытаясь заставить пальцы шевелиться, а веки трепетать. Скоро вернулся слух. Откуда-то издалека прилетел первый, настоящий, живой звук — под чьей-то тяжёлой ногой захрустел валежник.

Зодчий задумался. Виновником долгожданного звука с одинаковой вероятностью мог быть как лесной зверь, так и тот, кто доставил его сюда. И в том и в другом случае, Зодчий в опасности. Нужно немедленно что-то предпринять, пока шаги не приблизились вплотную… Но тело, по-прежнему, не слушалось, рассчитывать приходилось только на слух. Слух не подвёл, с невозмутимостью стороннего наблюдателя информируя уставший мозг: шаги хорошо слышны… шаги приближаются… шаги совсем близко…

Ни человеческого голоса. Ни птичьего клёкота. Ни звериного рыка…

Шаги замерли.

Зодчий напряжённо ждал. У самого уха пронзительно захрустел песок. Через секунду возникло почти забытое телом ощущение движения — его поднимают. Удивления не было. Рваная цепочка догадок мгновенно превратилась в уверенность: боль в шее — пустота — «Гнилое Озеро»…

Зодчий принялся лихорадочно дёргать руками, ногами, телом в надежде, что хаотичные, конвульсивные движения помогут. Скоро он сумел увидеть размытую полоску берега, почему-то становившуюся всё уже и уже — его неторопливо несли к воде…

У Зодчего оставалось всего несколько минут, а потом…

Не желая думать об очередном Изменении, он всё внимание сосредоточил на собственном оцепеневшем теле. Полоска песка медленно уменьшалась, пока не исчезла совсем — они оказались в воде. Слух уловил слабый плеск, глаза различили медленно бредущие ноги. В этот миг Зодчий с ужасом понял: он уже ничего не успеет сделать…

В сознании назойливо звенел колокольчик смертельной опасности, требуя незамедлительных действий. Зодчий слушал его равнодушно, пока в уши не ворвался новый звук — громкое рычание. Скоро звук повторился, а потом заполнил собой всё пространство: зверь был большой и невероятно злобный…

Зодчий успел подумать, что умереть от клыков хищника ему будет легче, чем от человеческой руки. Потом на уши надавил близкий победный рёв, неожиданно прервавшийся глухим человеческим стоном.

Протекла секунда-вечность, и то, чего Зодчий хотел избежать больше всего на свете, случилось — Озеро приняло его. Оно равнодушно раскрыло глянцевое пугающее нутро, и позволило Зодчему скользить вниз, вниз, вниз…