37

— О-о…

— О-о-д-д…

— О-о-д-д-ы-ы…

— Воды! Скорее дайте чистой воды!

Глаза ничего не видят, однако сознание затоплено половодьем звуков. Неожиданно Зодчий понимает, что он может слышать весь звукоряд одновременно, с лёгкостью вычленяя из бурного потока любую деталь. При этом — удивительное дело! — различные информационные потоки не смешиваются. Особое удовольствие доставляет способность пальцев царапать песок и без усилий слышать тихий, неуловимый для остальных сухой шорох кварцевых песчинок.

Слабое шуршание умиротворяет, но ненадолго…

— Что с его глазами?

— Трудно сказать. Возможно, вещество, вызвавшее каталепсию, не позволило векам закрыться.

— И что?..

— Субстанция попала на хрусталик…

— Я понял это. Меня интересует, сможет он видеть или нет?

— Не знаю…

Голоса искажаются и уносятся прочь. На смену им приходят видения. Зодчему кажется, это Арина расшалилась и забрасывает его сознание «почтовыми открытками», смысл которых, неуловимым образом ускользает. Зодчий пытается разобраться в потоке видений, но неожиданно натыкается на стену. Он топчется перед ней, не в силах понять, откуда взялась неожиданная преграда.

Постепенно в нём закипает раздражение. Зодчий с удивлением обнаруживает в себе силу, способную разрушить досадное препятствие. Он оглядывается вокруг в поисках орудия. На глаза попадается массивный узловатый корень. Зодчий наклоняется, чтобы поднять его, но корень начинает вздрагивать, извиваться, вырываясь из скользких рук. Зодчий с трудом ловит его. Скоро глухие монотонные удары разносятся по округе. Стена не выдерживает и падает…

Сразу становится тихо…

— Мне показалось, его веки дрогнули.

— Не торопись. Полей ещё воды…

Звуки вновь окружают Зодчего, и он с упоением купается в них…

— Кажется, зрачки начинают реагировать на свет.

— Ещё воды?

— Нет, теперь всё будет хорошо…

Зодчий с восторгом осознаёт, что может сквозь полуприкрытые веки видеть небо — узкую полоску далёкого горизонта…

— Зодчий, ты меня узнаёшь?..

Тишина.

— Он уже оттаял?..

— Сейчас проверим.

Зодчий чувствует боль во всём теле, но она быстро проходит. Он открывает глаза, долго моргает, счищая мутную плёнку, и видит перед собой улыбающееся лицо Гоблина.

«Всегда — Гоблин…» — удивляется Зодчий, делая попытку подняться.

— Ожил, родной!

Чьи-то руки осторожно трясут его.

— Тише… — слабым голосом просит Зодчий, — а то голову… оторвёте…

Заботливые пальцы начинают массировать грудь и спину. Зодчий осознанно смотрит вокруг. Сил для удивления нет, хотя находится он на своей заставе. Рядом суетятся поселенцы. О Гнилом Озере напоминает только боль в слезящихся глазах…

* * *

— Значит, ты его не видел?

Разговор происходил вечером, когда Зодчий пришёл в себя настолько, что оказался в состоянии вспомнить утреннее происшествие, и осознанно отвечать на вопросы.

Расспрашивал в основном Агути.

— Нет, — ответил Зодчий. — Единственная деталь, которую я заметил — чёрные штаны.

— А голос?.. Ты слышал его голос?

— Он не разговаривал. Правда, когда я стал погружаться в воду, мне показалось… — Зодчий вдруг запнулся.

— Говори, — настойчиво потребовал Агути.

— Мне показалось, будто залаяли собаки… — неуверенно проговорил Зодчий. — Чушь, конечно, откуда им взяться? — Секунду он помолчал, а потом закончил: — Но почти сразу после этого я услышал стон того, кто тащил меня.

— Только стон?

— Только стон. Да и то… — Зодчий замялся. — Сомневаюсь, что это происходило на самом деле. Всё-таки — собаки, лай…

Агути выпрямил напряжённую спину.

— Собаки тебе не привиделись… — проговорил он.

Зодчий насторожился.

— Ты хочешь сказать…

— Из Озера тебя вытащили именно они.

— Но как?!

— Как они тебя тащили я не знаю, — Агути развёл руками, — нас в тот момент у Озера ещё не было. Но каким образом собаки оказались рядом с тобой, ответить могу.

— Не тяни!

— Арина…

Зодчий начал припоминать неясные образы…

— Как она узнала? — спросил Зодчий.

— Все вопросы к нему, — Агути указал на Енора.

Юноша под пристальным взглядом Зодчего немного смутился, но заговорил уверенно:

— Арина нас встретила у ворот поселения и сообщила, где ты находишься. Мы отправили одну повозку на заставу, а сами поехали к Гнилому Озеру.

— И не расспросили её?

Енор пожал плечами.

— Зачем? Арина никогда не ошибается. К тому же, она всё время нас торопила. Когда мы приехали на Озеро, собаки — их было две — уже вытащили тебя на берег и облизывали лицо — ты задыхался. Недалеко мы нашли родник с чистой водой и стали промывать глаза, потому что вещество озера загустело — ты мог ослепнуть…

— Никого поблизости не видели? — спросил Зодчий.

— Собаки убежали почти сразу, остались только мы. Это всё… — Енор говорил виновато, будто в чём-то оправдывался.

Зодчий перевёл взгляд на Агути.

— Если бы мы прочесали местность сразу, то обязательно нашли бы твоего похитителя. Но эта мысль нам в голову не пришла — мы же не знали, по какой причине ты оказался возле Озера…

 

38

Неделя началась с печального известия: на Третьей погиб Седой. Новость ошеломила всех, потому что Переход ожидался «заставный» и недолгий. Никто не предполагал, что могут произойти спонтанные фазовые изменения и неожиданно сместится вектор начального выброса, а зародыш Перехода возникнет там, где его никто не ожидал — за спинами заставников. Всё произошло так быстро, что охранный трок, в котором находился в это время Седой со своей командой, захлопнуться не успел, и весь первичный фонтан Перехода пришёлся по защитникам.

Ювенальный Переход фонтанировал в основном камнегрязевым потоком, но с обильными включениями отходов человеческой деятельности: куски труб, арматура, проволока и прочий строительный мусор, в обилии зарываемый на многочисленных свалках. К тому моменту, когда «лепестки» трока захлопнулись, отрезав смертоносный дождь, трое поселенцев получили сильные ушибы, один — контузию, а в голову Седому вонзился короткий обрезок ржавой арматуры…

Выслушав сообщение, Зодчий с Агути сразу отправились на Третью заставу. Прибыли к концу первичного фонтанирования. Постояв несколько минут около тела Седого, отправились к зоне конфликта, чтобы своими глазами увидеть происходящее. Глоток и Кучум понуро шли следом. Поселенцы держались в отдалении.

— Сколько продолжается Переход? — спросил Агути у Кучума.

— Часов пятнадцать.

— А по первоначальной оценке?

— Не больше пяти.

— Выходит, рост продолжительности почти триста процентов… — нерадостно подытожил Зодчий.

— И что с того? — не понял Глоток.

Зодчий быстро нарисовал носком ботинка на песке простую диаграмму.

— В течение последних шести месяцев продолжительность активной фазы Перехода всё время возрастала, но никогда не превышала двукратного увеличения. Теперь ясно?

— Не очень… — замялся Глоток.

— Произошёл качественный скачёк, — пояснил Зодчий. — Если судить по остаточной активности, ювенальный Переход ещё не менее трёх часов будет находиться в фазе затухания, а это уже двукратное превышение максимального увеличения длительности Перехода за последние шесть месяцев!

— Это опасно? — поинтересовался Кучум.

— Как посмотреть, — развёл руками Зодчий. — Само по себе увеличение продолжительности ещё ничего не означает. Но есть два неприятных момента. Первое — мы можем утратить прежнюю достоверность прогнозов, и второе — изменение продолжительности может затронуть качественную составляющую Перехода, а это…

Впрочем, Зодчий мог свою мысль не развивать. Все поняли, о какой «качественной составляющей» он говорил — теперь все предварительные прогнозы и предсказания летели в тартарары, и любой «холостой» Переход мог открыть дорогу в Зокон и «тиграм», и «зывунам».

…Ювенальный Переход фонтанировал ещё пять часов, а потом тихо прекратился, оставив после себя горы камней и грязи.

Зодчий вместе с Агути задержались на Третьей до следующего дня — проводить товарища в последний путь.

Возвращались домой поздно ночью, отказавшись от предложения Глотка переночевать. Агути почти всё время молчал, тяжело переживая потерю ещё одного заставника.

— Ты заметил, — сказал он вдруг, — к нам больше не попадают выходцы?

— Заметил, — невесело откликнулся Зодчий. — Думаю, этому есть причины.

— Какие?

— В Зоконе начались глобальные перемены. Масштаб грядущих изменений нас не обрадует.

— А выходцы? — напомнил Агути.

— Зокону они больше не нужны…

— Ты говоришь о Зоконе, как о живом существе. — Негромко произнёс Агути.

— Разве это не так?..

— Не знаю… — голос Агути понизился до шёпота, — теперь я ни в чём не уверен…

ТРЕТИЙ ИНФОРМАЦИОННЫЙ СРЕЗ ИНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Вертолёт опустился на большой поляне, которую специально расчистили ещё два месяца назад. Вальтман появился в сопровождении Олега Рашнова и двух молчаливых мужчин, время от времени бросавших вокруг себя удивлённые взгляды.

Вальтман быстрым шагом подошёл к Ловсину. Заметив недоумение по поводу незнакомцев, неохотно пояснил:

— Сооружение кордона изоляции обошлось в полмиллиона долларов. Я был вынужден взять с собой двух членов из совета директоров. А что у вас?

— Идёмте, — обронил Ловсин, быстро шагая по широкой тропинке, засыпанной и основательно утрамбованной мелкой галькой.

Шагов через сорок они оказались возле Мэда Олдина и Амика Карасяна, склонившихся над распластанным телом.

Едва Вальтман взглянул на него, как гримаса отвращения скользнула по лицу, тут же уступив место испугу.

— Это… Денис?.. — хрипло спросил Вальтман.

— Нет, — быстро ответил Ловсин. — По возрасту он значительно старше Дениса. К тому же это не человек…

— Как?! — Вальтману показалось, что он ослышался. — Не человек?.. А кто же?!

— Мы пытаемся это выяснить.

Ловсин присел на корточки рядом с телом, подождал, пока Вальтман, переселив себя, приблизится, после чего заговорил:

— Тело появилось сегодня в пять сорок утра. Его заметил дежурный оператор, и немедленно разбудил нас. Сразу приблизиться мы не рискнули, опасаясь повторения событий месячной давности, когда, бросившись изучать странный бирюзовый туман, неожиданно окутавший полусферу, мы едва не задохнулись, испытав приступ удушья. За телом долго следили с помощью видеокамер, параллельно прощупывая его биосканером. В первые минуты после проникновения он ещё подавал признаки жизни, а потом затих, сдувшись, точно воздушный шарик. Уже больше пяти часов он мёртв.

Вальтман на миг выглянул из-за плеча Ловсина, но тут же отшатнулся, успев заметить, что тело, распластанное на траве, действительно, совсем не напоминает человеческое.

— А… почему он в таком состоянии?.. Его словно вывернули наизнанку!

— Так и есть, — поднимаясь, сказал Ловсин.

— Но кто это сделал?!

— Деном…

Вальтман тряхнул головой, словно прогоняя наваждение. Медленно, с расстановкой проговорил:

— Я допускаю, что таинственная полусфера может заставить человека левитировать, я также могу допустить, что она в состоянии вывернуть тело наизнанку, но ведь вы сказали, что это не человек!.. Кто он?!

— Продукт перехода…

Олдин лезвием ножа отрезал окровавленную полоску ткани, медленно поднял её на вытянутой руке. Скоро все увидели, как съёжилась, скрутилась полоска, через миг превратившись в невесомые грязно-белые хлопья.

Глядя куда-то вверх, Ловсин задумчиво проговорил:

— Деном предельно близок к необратимым изменениям. Вероятную точку бифуркации мы установили с погрешностью в три процента…

Вальтман заглянул в глаза Ловсину.

— Так ли я понял, что вы готовы к силовому проникновению внутрь?

Валерка взгляда не отвёл.

— Необходимые приготовления мы закончим через две недели…

* * *

— Зодчий! — кто-то осторожно тронул его за руку.

— Ты чего?.. — выходец открыл глаза и вопросительно посмотрел на Завора, ночью дежурившего на вершине сторожевой башни.

— Тебе стоит на это взглянуть… — Голос юноши дрогнул.

Волнение поселенца мгновенно прогнало сон. Через минуту Зодчий уже следовал за ним, попутно поздоровавшись с Агути, молча присоединившимся к их группе. На вершине сторожевой башни Зодчий сразу прильнул к окуляру самодельной подзорной трубы. Агути остановился у деревянного парапета. Зодчему не потребовалось долго искать причину волнения Завора. Повернув трубу в нужную сторону, он увидел невероятную картину: вся громада Зокона за одну ночь покрылась растениями.

— Как всё началось? — спросил Зодчий, на минуту оторвавшись от окуляра.

— Сейчас ночи самые тёмные в году, — принялся объяснять Завор. — Я заступил в двенадцать — видимость была минимальная. Где-то около трёх-четырёх часов я первый раз услышал шум: в той стороне что-то тихо-тихо потрескивало. Сначала подумал — это металл остывает, но шум становился всё громче. Я посмотрел в сторону Зокона через трубу, однако ничего разглядеть не смог. Ближе к утру, когда немного рассвело, по всей поверхности Зокона медленно поползла зелёная масса. Я не решился сразу будить тебя. Думал, может, туман такой необычный. Но через полчаса стало достаточно светло, чтобы разглядеть — это не туман, это — растения, и они невероятно быстро покрывают собой весь периметр Зокона.

Завор замолчал. Зодчий спросил:

— А что за растения?

Юноша покачал головой.

— Я не знаю…

Через минуту на башню поднялись Фархад и Гоблин. Все по очереди рассматривали через оптику необычное растение, но сказать, что это такое, не решился никто. Фархад тут же развернул альбом и принялся торопливо зарисовывать панораму. Зодчий смотрел то в оптику, то на рождающийся рисунок, по ходу делая небольшие замечания:

— Вид у него необычный. От земли поднимаются толстые лохматые ростки бело-розового и бледно-сиреневого цветов. Похоже, они не содержат хлорофилла. На стебле видны интересные прицветные листочки, в виде широких розоватых чешуек. Настоящих зелёных листьев нет. И…

— Что?.. — вытянул шею Фархад.

— Странное дело, — продолжил Зодчий, — прямо на глазах появляются цветки — яркие малиновые кисточки! Они так быстро растут!

Зодчий оторвался от трубы и попросил Завора взять с собой двоих поселенцев, чтобы выкопать растение.

— Только будьте осторожны! — крикнул он вдогонку юноше, торопливо сбегающему по ступенькам.

Через полчаса в гостиной собрались все заставники — Завор принёс два экземпляра таинственного растения. Зодчий расстелил на столе целлофан, Завор положил на него свой трофей. Все принялись изучать «гостя».

— Странные у него корни, — сказал Фархад, заканчивая рисунок, — посмотрите, как необычно они разветвляются — почти под прямым углом. Это походит на стилизованный крест…

Неожиданно что-то толкнуло Зодчего изнутри. Он ещё раз вгляделся в необычное растение, ощутив повторный внутренний толчок. Сосредоточившись, не без труда увидел «посылку» Арины. Но — странное дело — девочка передавала ему точную копию того растения, которое сейчас лежало перед ним на столе!

Неприятное и тревожное чувство поселилось в душе Зодчего. Никто из заставников необычное растение никогда раньше не встречал, а вот слепая девочка, почему-то, знала о нём всё, включая детали, которых Зодчий при первом осмотре не заметил — например, того, что корневища растения покрыты наростами в виде мясистых сочных ковшичков.

Ближе к обеду, неожиданно для заставников, из поселения прибыла целая делегация — Легонт и с ним три старика. Ещё больше удивился Зодчий, когда Легонт после обычных слов приветствия, торопливо проговорил:

— Где она?

— Кто? — не понял Зодчий.

— Царь-трава?..

Зодчий не сразу понял, о чём идёт речь.

— Вы о том растении, которое мы выкопали утром? — спросил он.

— Именно о нём! — Легонт находился в состоянии несвойственного ему возбуждения.

— Пойдёмте… — позвал гостей удивлённый Зодчий.

Когда все вошли в комнату, первым к растению подошёл старец, поразивший Зодчего своими преклонными летами. Старик изучал растение всего несколько секунд, потом его голова затряслась, не то от плача, не то от смеха. Зодчий с тревогой следил за происходящим. Старик повернулся.

Он действительно плакал…

— Петров крест! — выдохнул он скорбно. — Потаённица, будь она проклята!..

Зодчий ничего не понял. Легонт тяжело вздохнул и стал объяснять:

— В первый же год, когда наши предки оказались в этом мире, в поселении появилась Эркатога. Никто не знал, откуда она взялась: все думали, что старуха жила в этом месте уже тогда, когда пришли мы. Старуха была странной — она никогда ни с кем, ни о чём не говорила. Все решили — она немая. Ей много раз предлагали и кров, и пищу, но Эркатога каждый раз отказывалась. Она приходила, когда хотела, а потом, так же незаметно и таинственно покидала селение. Никто не знал, где живёт старуха. Да и знать не хотели — боялись её все, потому что взгляда Эркатоги выдержать не мог никто, даже первый глава рода. А потом она надолго пропала. Может год, может больше о ней не было ни слуху, ни духу. Все решили — преставилась. Но старуха появилась в поселении снова. Седая, молчаливая, страшная она прошла прямо к главе рода и говорила с ним в течение нескольких часов. Потом ушла. Теперь уже — навсегда. Глава рода с того времени сильно изменился — стал чахнуть на глазах и буквально за полгода истаял, как восковая свеча. Умирая, он передал своему старшему сыну пророчество, поведанное ему старухой Эркатогой перед тем, как она навсегда ушла в лесную чащу. С тех пор пророчество передаётся от главы рода к старшему сыну. А суть пророчества такова: когда придёт в этот мир царь-трава по прозвищу Петров крест и ночью, тайно оплетёт Дорогу Разрушения, останется у обитателей времени не больше, чем остаётся времени у путника, идущего на зов предков…

Теперь Зодчий понял, почему Легонт попросил всех заставников выйти на улицу, оставив в комнате только стариков и самого Зодчего.

— Что означает фраза: «…останется у обитателей времени не больше, чем остаётся времени у путника, идущего на зов предков…»? — спросил выходец.

— Это срок, который Зокон отпустил для всех нас…

— И каков он — этот срок?

— Я не знаю… — вздохнул Легонт.

Повисла тишина, которую отважился нарушить только древний старец.

Он с печалью в голосе произнёс:

— Думаю, это время, понадобившееся Эркатоге, чтобы обрести успокоение…

— И в чём оно измеряется? — повернулся Зодчий к старику. — В годах, в месяцах, в сутках?..

Старик горестно покачал головой.

— Это только мы, люди, пытаемся измерить время. ТАМ это не нужно… Обо всём скажет душа. Если она готова — избавление наступит быстро, если нет — нам дадут возможность подумать. А сколько дадут — неведомо никому…

 

39

Зодчий ничего не сказал ни выходцам, ни поселенцам, однако к вечеру все на заставе уже знали о пророчестве. Известие произвело разное впечатление. Поселенцы выглядели откровенно подавленными, чего нельзя было сказать о выходцах. Для них жизнь на заставе воспринималась как долгая служебная командировка, к которой ты настолько привык, что свыкся и даже смирился с ней, но которая когда-нибудь обязательно закончится, и тогда ты вернёшься если не домой, то под одну из берёзок, в изобилии росших на небольшом погосте…

Внешне всё выглядело как обычно: тренировки, работа, совместная трапеза, дежурства, непринуждённые разговоры по вечерам, однако в воздухе физически ощущалось напряжение, становившееся с каждой минутой всё явственнее. Все чего-то ждали. Не важно — плохого или хорошего, но всем хотелось развязки…

На следующее утро их разбудил вой сирены. Заставники, давно готовые к чему-либо подобному, собрались быстро. Они выбежали из дома и стремительно понеслись к трокам, удивлённые тем, что никто из них не почувствовал начала Перехода.

Но Перехода и не было…

Царь-трава больше не главенствовала в первобытном хаосе Зокона. Сейчас там происходило что-то ещё более поразительное. В абсолютной тишине по всей ширине зоны конфликта в сторону заставы, шевелясь и извиваясь, ползла сплошная зелёная масса…

Заставники заняли места, продолжая с тревогой следить за приближением малахитовой волны. Это было что-то новое, и никто не знал, как с ним бороться.

Зодчий напряжённо думал, вспоминая всё, что когда-либо слышал о растениях, попадавших в Зокон. Между тем, вал, переливающийся всеми оттенками зелёного, замер словно мяч, свободно катившийся по полю и неожиданно наткнувшийся на преграду.

Минуты текли, а впереди ничего не менялось.

Только через полчаса стало заметно: сплошной изумрудный ковёр кое-где начал рваться и вспучиваться. Заставники по-прежнему не покидали своих троков, ожидая завершения растительной феерии. Ещё через полчаса пришли к выводу, что сидеть под защитой троков смысла нет. Там, впереди, действительно, что-то происходило, но настолько медленно, что изменения становились заметны лишь после десятков минут напряжённого наблюдения.

Зодчий и Рабус оставили в каждом троке по два заставника, а с остальными отправились заниматься обычным делом — изготовлением новых стрел на собранном Фархадом станке.

Дежурившие в троках менялись каждые два часа. Вновь прибывшим на смену сразу же бросалась в глаза невероятная скорость роста того, что лежало впереди и что манило и пугало одновременно. К вечеру всем стало ясно: Зокон претерпевает кардинальные изменения, потому что от прежних ажурных переплетений ферм, эстакад, пролётов мостов, искорёженных виадуков, почти ничего не осталось. Теперь зона конфликта выглядела как сплошное малахитовое море, лишь при детальном рассмотрении распадавшееся на отдельные элементы.

На следующее утро картина несколько прояснилась, и заставники смогли позволить себе радость гадания, в попытках найти название странному феномену. К этому времени зелёный ковёр заметно приподнялся над землёй, открыв для обозрения нечто новое: вся многокилометровая площадь зелёного шатра не просто парила в воздухе, нарушая закон всемирного тяготения, а вполне прозаически опиралась на сотни и тысячи тонких корней, медленно превращавшихся в настоящие стволы.

По всему выходило — впереди росло одно-единственное дерево! И только одно дерево могло иметь столь необычную форму — баньян. Однако найденное подходящее название ещё не давало ответа на главный вопрос: каким образом дерево-роща смогло проникнуть в Зокон, не будучи транспортировано сюда Переходом? Если только… Мысль обожгла Зодчего. «А что если «баньян» — это новая форма Перехода?!»

Своей догадкой он поделился с Агути и Гоблином, вызвав ожесточённый спор между ними. Гоблин с присущей ему легкомысленностью заявил, что лично ему абсолютно всё равно, что произрастает впереди: «бадан», «баньян» или «бурьян», лишь бы эта треклятая сельва не касалась его лично. На что Агути горячо возразил:

— Нельзя быть таким инертным! Если предположение Зодчего верно, то мы лишаемся единственного преимущества перед вторгающимися в Зокон животными формами. Мы не сможем заранее узнать время и место их появления, и всё наше прогнозирование Переходов теперь яйца выеденного не стоит!

Гоблин глянул на Агути неожиданно погрустневшими глазами и спросил:

— От нас в данной ситуации что-нибудь зависит?

Агути не нашёлся, что ответить.

— Тогда к чему столько эмоций?..

Фархад присоединился к разговору в последнюю минуту, но суть спора уловил.

— Уважаемые участники диспута, есть возможность вас примирить, — заявил он, указав рукой в сторону Зокона. — Там что-то назревает…

Последняя реплика быстро успокоила спорщиков. Прошла минута и каждый почувствовал и з м е н е н и я: все запахи трансмутировались, обретя сладковато-приторный вкус, видоизменились звуки, словно сколлапсировавшиеся в самих себя, поменялось освещение, на миг разорвав многолетнюю пелену облаков и одарив изумлённых поселенцев слабым подобием прямого солнечного света. А потом пришёл звук. Новый, томительный, тягучий, он струился по общей кроне «баньяна» и выплёскивался на заставников режущими осколками нечеловеческих эмоций. В происходящем было нечто мистическое, нечто запредельное, и оно намеревалось подчинить себе и поселенцев, и выходцев.

Зодчий ощутил внутри себя нарастающую сосущую пустоту, источник которой таился где-то под километровой кроной дерева-рощи. Пустота начала расползаться по всему телу, стремительно завоёвывая один орган за другим. Но Зодчего происходящее почему-то не пугало, наоборот, ему даже нравилось, что его многострадальное «Я» наконец-то избавится от невыносимо тяжёлого бремени ежесекундно решать за десятки чужих судеб… Он без колебаний отдался в ласковые объятия чужой воли, и воля эта тут же овладела его телом, незаметно подбираясь к беззащитному сознанию…

А потом налетел ветер. Подобного ветра Зодчий в Зоконе никогда не видел, потому что он принёс с собой тончайшие эманации давнего, навсегда утраченного прежнего мира. Сразу всё вокруг вернулось на круги своя: запахи вновь стали прежними, звуки приобрели привычное звучание, свет вернулся к привычной рассеянной тусклости. Всё стало на свои места кроме одного — ветра!

Он продолжал лить на заставников мелодию, затрагивавшую в душе каждого самое потаённое, самое сокровенное — то, что в течение всей жизни лежало где-то под спудом, ожидая благословенного мига освобождения. Это не было наваждением, но и реальностью быть не могло — в настоящей жизни человек не в состоянии испытать подобное непередаваемое чувство абсолютного космического блаженства…

Ветер резко изменил тональность. Новые обертоны отрезвили Зодчего, заставив торопливо оглядеться по сторонам — его товарищи буквально приросли к земле и раскачивались, точно сомнамбулы. Зодчий метнулся в трок, рванул из ящика механический ревун, названный Гоблином «сепаратором смерти», ухватился за эбонитовую рукоятку и принялся крутить её с такой силой, что едва не оторвал. Усилия не пропали даром. Звук, исторгнутый разваливающимся «сепаратором», оказался что надо — он выворачивал наизнанку окостеневшее тело, заставлял вибрировать зубы и слезиться глаза…

Минуту заставники приходили в себя, а потом на них обрушился голос Зодчего:

— Группам занять места в троках!

Долгая минута истекла. Все стояли по заранее расписанным местам, с чувством неловкости поглядывая друг на друга и беззвучно спрашивая: «Что с нами было?..»

Ветер вновь изменился. Но теперь он не завораживал, не околдовывал. Сейчас он откровенно пугал людей, жутко завывая в натянутых тросовых растяжках и сильно раскачивая поднятые «лепестки» троков. Прошло несколько долгих минут, и ветер неожиданно стих. В наступившей неестественной тишине все услышали нежный мелодичный напев, доносившийся со стороны покрытого деревом-рощей Зокона. Голос ошеломил выходцев, никогда не слышавших его на своей заставе, потому что он мог принадлежать только женщине…

 

40

Зодчий поймал испуганный взгляд Агути. Справа стоял Енор. Вытянув шею, он пытался рассмотреть источник чарующего пения. Остальные заставники тоже, словно под действием гипноза, принялись выглядывать из-за укрытия. Зодчий собрался одёрнуть их, но не сделал этого — он и сам был поражён не меньше их.

Сладкозвучный напев медленно приближался. Скоро между стволами «баньяна» стали различимы плавные движения тел — одного, второго, третьего…

— Да сколько их!.. — выдохнул потрясённый Енор.

Ему никто не ответил. Все изумлённо смотрели на то, как из-под дерева-рощи выходят девушки. Их было много: может быть, двадцать, а может, пятьдесят. По всей площади «баньяна» отмечалось ритмичное движение; отследить появление каждой новой незнакомки стало трудно.

Когда одна из новоявленных «амазонок» приблизилась на расстояние, с которого любой мог разглядеть гостью без помощи оптики, все оцепенели — она оказалась обнажённой… При дальнейшем пристальном изучении точёного женского тела стало заметно некое подобие одежды — что-то отдалённо напоминающее металлические стринги. Отливающие холодным металлом бикини в глаза не бросались, поэтому заставники воспринимали незваных наяд так, как им подсказывало их собственное воображение.

Девушек становилось всё больше. Они ломаной линией медленно приближались; расстояние между заставниками и «амазонками» незаметно сократилось до ста метров.

В соседнем троке произошло непонятное движение, после которого один из молодых поселенцев неожиданно рванулся навстречу «амазонкам». Кто-то попытался удержать юношу, но тот вырывался, страшно выпучив глаза и издавая неестественные звуки — он икал, выл, плакал, кричал, брызгая слюной на того, кто не хотел отпускать безумца.

Сцена продолжалась не больше десяти секунд, а когда взгляд Зодчего вернулся к незнакомкам, он вскрикнул от удивления — «амазонки» непостижимым образом оказались в непосредственной близости от трока соседей. При их грациозно-царственной поступи это казалось совершенно невозможным!

Зодчий подал команду на схлопывание троков, но понял, что опоздал.

Мужчина, пытавшийся удержать разбушевавшегося юношу, тоже заметил опасность и потащил поселенца обратно, что-то прокричав на ходу в сторону своего трока. Боковые лепестки дрогнули и невероятно медленно поползли вверх. Мужчина — Зодчий узнал в нём Рабуса — поспешил к схлопывающемуся троку, но бьющийся в истерике юнец сдерживал его. Всем наблюдавшим стало ясно: Рабус не успеет вовремя добежать до укрытия.

Не раздумывая, Зодчий спрыгнул с платформы и помчался к Рабусу, оказавшемуся в одиночестве против массы стремительно приближавшихся красавиц.

Совершая немыслимые прыжки, Зодчий с радостью заметил, как быстро поднимаются боковые лепестки второго трока, стремясь соединиться в верхней точке специальным замком и изолировать находившихся внутри заставников.

В десяти шагах от Рабуса в воздух взвились две смертоносные тени. Они смазанной чертой мелькнули по гладкому телу трока и оказались на его вершине за мгновение до того, как механизм замка намертво сцепил лепестки. Одна тень скользнула внутрь, вторая последовала за ней, но мощные противовесы уже заканчивали работу, и тонкое девичье тело застряло в замке. Через мгновение Зодчий услышал жуткий хруст — совершенное женское тело безжалостно раздирали острые закраины пластинчатого замка. Зодчий приготовился услышать вопль, крик, рёв невероятной силы и боли, но ничего не произошло — тело осталось висеть вверху, словно нераскрывшийся бутон чудовищного по своему содержанию цветка. В абсолютной тишине, хрустя поломанными костями и скрепя разорванными мышцами, верхняя часть тела «амазонки» пыталась освободиться из мёртвого захвата…

Сюрреализм происходящего лишь скользнул по сознанию Зодчего и, не задержавшись, растворился в загустевшем от напряжённого ожидания воздухе. Зодчий почти добежал до двух поселенцев, когда внутри трока раздался вопль ужаса и боли. Принадлежал он, к сожалению, ни женщине…

Крик подхлестнул Зодчего. Через секунду он оказался рядом с Рабусом, а ещё через миг перед замершими воинами возникли сразу три незнакомки. Они уже не пели чарующими голосами, завлекая в сладкие тенёта губительного очарования, да и выглядели они вблизи далеко не «афродитами».

«Амазонки» молча окружили поселенцев, медленно, шаг за шагом, сжимая смертельное кольцо. Зодчий лихорадочно соображал, как им вырваться из круга. В этот момент одна из незнакомок сделала волнообразное движение осиной талией, и что-то длинное и невероятно подвижное со свистом рассекло воздух.

Послышался неприятный хруст, от которого дрожь пробежала по телу, а юноша-поселенец, так и не успевший до конца освободиться от временного безумия, стал заваливаться на спину. В его груди торчало нечто, похожее одновременно на змею (подрагивая, оно плавно извивалось) и на остро отточенное копьё (только оно могло в долю секунды насквозь пробить грудную клетку).

Зодчий ногами сбил одну незнакомку, успев удивиться, что юноша оказался без нагрудного панциря. Потом выходцу стало не до анализа — за их спинами внутри трока происходила непонятная возня, а прямо перед ними появились ещё две «амазонки». Когда одна из них повернулась боком, чтобы обойти заставников, Зодчий увидел то, что секунду назад молниеносно расправилось с молодым поселенцем.

Там, где девичье тело плавно перетекало из спины в тугие ягодицы, на позвоночном столбе имелся массивный нарост, дробящийся на несколько отростков разной длины. Непонятные рудименты больше всего походили на сросшиеся в пучок длинные хвосты, но Зодчий назвал их для себя иначе — «сюрприз павлина». Отростки, действительно, чем-то напоминали раскрытые веером и поставленные почти вертикально перья надхвостья, которые часто путают, называя хвостом. Зодчий склонился к Рабусу, шепнув ему, что любоваться аномалиями женского тела смертельно опасно — «сюрприз павлина» невероятно быстр…

Возня в троке стихла. Хотелось верить, что причина наступившей тишины одна — незнакомку постигла та же участь, что и её подругу наверху. Скоро внутри зашевелились, а секунду спустя в узкие амбразуры полетели дротики. Но отчего-то стрельба велась вяло и неточно.

Второй трок времени даром не терял. Заставники привели в действие механизм движения, и лавина стрел с близкого расстояния за минуту выкосила добрую треть «амазонок». В другое время это обрадовало бы выходца, но не сейчас, потому что оставшиеся незнакомки, распушив «сюрприз павлина», словно безумные гарпии обрушились на Рабуса и Зодчего.

Отразив с десяток молниеносных выпадов и получив в грудь несколько чувствительных ударов, Зодчий прокричал Рабусу:

— Нам не продержаться! Они продырявят нас, как дуршлаг!

— Што предлагаеш-шь? — Рабус «слегка» шепелявил — «павлиний сюрприз» вскользь прошёлся по его лицу, «отшлифовав» неровности и выбив два зуба.

— Будем уходить по очереди в аварийный люк под днищем!

— Не полущитша… — ответил Рабус. — Одному и тридшати шекунд не выштоять!

— Ничего, — ответил Зодчий, — управлюсь. Иди первым!

— Пошему я?

— Потому что если тебя здесь оставить, ты последние зубы потеряешь… — Видя, что поселенец застыл в нерешительности, Зодчий рявкнул: — Давай!

Рабус пригнулся. Перед тем, как ужом скользнуть под днище, он дважды постучал по металлическому корпусу, давая специальный сигнал. Внутри догадались (Зодчий услышал негромкий скрип открываемого люка). Вслед ускользающему телу Рабуса метнулось сразу несколько живых стрел, но Зодчий был начеку и в два приёма отсёк три из пяти. Это взбесило «амазонок». Они с такой яростью атаковали выходца, что уже через минуту всё тело под панцирем болело от страшных ударов в грудную клетку.

Зодчий работал на пределе возможностей, но и такие сверхусилия позволяли лишь сдерживать незнакомок на расстоянии вытянутой с мечом руки. Чтобы нырнуть под днище и забраться в трок, заставнику были нужны всего несколько коротких секунд. Однако нападавшие не собирались дарить их ему.

Положение становилось отчаянным.

В этот момент за стенами трока послышались гортанные крики Рабуса, после которых Зодчий увидел быстро редеющую толпу перед собой. Потом в дело пошли «фархадовские» стрелы, и Зодчий стал молиться, чтобы какая-нибудь из них случайно не задела его.

В толпе незнакомок произошло замешательство. Зодчий не стал упускать своего шанса. Он скользнул вниз, послав на прощание воздушный поцелуй одной из наиболее воинственных «амазонок», и едва не поплатился за глупую шалость — длинное, изящно-тонкое тело «павлиньего сюрприза» ударила в то место, где мгновение назад находилась его голова. Зодчий ящерицей пополз вперёд. Оказавшись у люка, поднял голову. Тут же чьи-то сильные руки рванули его вверх, ободрав локти о шершавые стенки. Зодчий без сил рухнул на металлический пол, дрожащей рукой захлопнув люк, тут же загремевший под натиском непрошеных гостей.

 

41

— Отвести трок на двадцать метров! — крикнул Зодчий, первым устремляясь к механизму передвижения.

Трок закачался на неровностях. Рядом возник Рабус. Он успел выплюнуть изо рта кашу из крови и остатков зубов и теперь говорил почти нормально.

— Хитрые бестии! — ощерился поселенец. — Они поняли, что мы не можем достать их под днищем!

— Как бы не так! — осклабился Зодчий. — Мы выставим трок на три домкрата, втянем шасси, а потом сделаем один большой блин из их плоти!

— Но мы потеряем мобильность! — возразил Рабус.

— Не беда! — отозвался Зодчий. — Второй трок поливает их стрелами, как вода редиску на грядке! Зови помощника…

Под несмолкающий аккомпанемент ударов в люк и днище, Зодчий, Рабус и третий поселенец — им оказался Сиф — в течение двух минут установили трок на домкраты, потом втянули шасси внутрь. Зодчий подал команду:

— Давай!

Трок вздрогнул, заваливаясь на правый бок (что-то у Рабуса с гидравликой не заладилось), потом резко опустился на землю. Но не до конца — под днищем что-то захрипело, захрустело, заскрежетало; никому не хотелось думать об истинной причине тошнотворных звуков.

Зодчий бросился к свободной амбразуре и принялся выпускать стрелу за стрелой, пока кто-то не тронул его за руку. Зодчий оторвался от прицела массивного арбалета и уставился на Гоблина, с тревогой смотревшего на выходца.

До Зодчего не сразу дошёл смысл его слов:

— Там никого нет!..

— А… где они?..

— Сейчас узнаем… — Фархад взвалил на плечо нечто массивное, с раструбом на конце и медленно пошёл в сторону сегмента с опускающимися лепестками.

Зодчий огляделся по сторонам. Сознание яркими пятнами выхватывало детали недавнего боя: кровь на полу, кровь на стенах, два тела возле тыльных лепестков — незнакомка и кто-то из поселенцев (из-за страшного оскала лица, Зодчий не смог узнать верца).

Лепестки уже лежали на стопорных укосах. Заставники, держа оружие наготове, осторожно спускались на землю. Зодчий последовал за ними. Чувствовал он себя скверно. Пройдя мимо располовиненного тела «амазонки», продолжавшего висеть на одном из раскрывшихся лепестков, Зодчий старался на него не смотреть. Но глаза сами, непроизвольным образом, во всех подробностях зафиксировали картину раздавленных органов. Выходец испытал лёгкое головокружение.

Подбежал Агути, принялся торопливо осматривать Зодчего.

— Живой! — голос его звенел.

Зодчий ответить не смог.

Продолжая глядеть по сторонам, он отворачивался, если видел на земле распластанные тела незнакомок. И только на юношу-поселенца, которого спасти не удалось, глядел долго, не отрываясь.

Подошёл Фархад. Сняв с плеча тяжёлую бандуру, устало произнёс:

— Плохие новости — тела девиц не распадаются.

Зодчий медленно поднял на Фархада взгляд, успев поймать в тёмных зрачках товарища мелкую пульсацию страха.

— Не распадаются?..

— Совсем!

Мимо прошли двое поселенцев — они несли тело первой жертвы сегодняшнего боя. Зодчий проводил их взглядом.

В сердце змеёй втекала пустота…

— Что будем с ними делать?.. — подошедший Рабус головой кивнул в сторону многочисленных женских тел.

Зодчий отвернулся.

— Да что с тобой?! — вспылил Фархад. — Ты эти сопли брось! Если бы мы поддались чарам красоток и полезли к ним в объятья, то не мы, а они решали бы сейчас вопрос, куда складировать наши тела!

Зодчий провёл кончиками пальцев по измочаленному панцирю и тихо ответил:

— Если они не распадаются, их нужно сжечь… Костёр устроим прямо здесь. Ещё вопросы будут?

— А погибшие поселенцы?

— Готовьте повозку. Я повезу их сам…

* * *

Через три дня на Вторую заставу приехал Лунь, в прошлом известный в своём круге учёный, доктор биологических наук. Сопровождал его молоденький поселенец, по поводу которого Лунь пошутил:

— Эрад у меня и лаборант, и ассистент, и ученик в одном лице. Прошу любить и жаловать!

Молодой поселенец серьёзно, без тени смущения поклонился.

— Ну-с, милостивые государи, показывайте священное дерево Будды! — Лунь с нетерпением потёр сухие сморщенные ручки.

— Священное дерево? — тут же встрял в разговор весёлый Гоблин. — У нас ничего такого нет. Только странная штуковина, у которой одна крона и тысяча стволов!

Лунь, продолжая улыбаться, укоризненно покачал головой:

— Похоже, молодой человек был нерадивым учеником в школе?

Не ответив, Гоблин мгновенно исчез из поля зрения профессора, а Зодчий повёл старика в сторону Зокона. За прошедшие дни дерево-роща разрослось ещё больше, поглотив и «фильтрационное» поле, на котором выходцы «тестировали» продукцию Перехода, и нулевую отметку, дальше которой, в целях безопасности, нельзя было пускать недовыходцев.

Лунь осторожно ступал по траве, внимательно оглядываясь по сторонам. Скоро достигли «предлесья» — места, где «баньян» только-только пытался отвоевать новую порцию земли. Многочисленные ветки-корни тянулись к влажной земле в неистребимом желании жить. Лунь терять времени не стал, немедленно приступив к их изучению.

Минут через двадцать он подошёл к Зодчему и, понизив голос, сообщил:

— Должен вас разочаровать. Это не баньян, хотя все признаки указывают именно на фикус бенгальский — таково его второе название. И дело не в том, что настоящий баньян растёт в предгорьях Гималаев и почти повсеместно на территории Индии, а в том, что это вовсе не дерево…

Зодчему показалось, он ослышался.

— Не дерево? — переспросил он. — А что же?..

Лунь долго думал, прежде чем ответить. Наконец, вытерев вспотевший лоб, заговорил:

— Представьте себе, что вы работаете автомехаником, и к вам на ремонт доставили оригинальное авто, собранное из десятков разных машин. Как будет называться его марка?

Зодчий в затруднении пожал плечами:

— Я бы назвал его собирательным словом «автомобиль»…

— Ну так вот, я могу назвать это, — Лунь похлопал ладонью по ближайшему стволу, — собирательным словом «флора»!

— Вы хотите сказать…

— Именно! Это ни дерево, ни кустарник, ни трава, это просто — «флора». С точки зрения биологии, я могу найти признаки, связывающие все три категории в единое целое. Отличительное свойство дерева — это многолетний, в различной степени одревесневающий, разветвлённый или неветвящийся главный стебель — ствол, сохраняющийся в течение всей жизни растения, а также его крона. Кустарник тоже многолетнее древесное растение, но, в отличие от дерева, дающее наиболее мощные боковые побеги у самой поверхности почвы. Считается, что в ходе эволюции кустарники возникли из деревьев в результате приспособления к неблагоприятным условиям: засуха, низкие температуры и прочее. И те, и другие — фанерофиты. Что же касается травы, то часто основным её признаком считают мягкий или сочный надземный стебель, либо некоторые черты его внутреннего строения, а с другой, стороны, именно по внутренним признакам границу между травой и мягкоствольными деревьями и кустарниками провести довольно трудно. Вероятно, большинство трав сезонного климата возникло от деревьев, кустарников или лиан. Ваш феномен содержит все перечисленные признаки. Но это не всё, — Лунь загадочно подмигнул Зодчему, — сей колоссальный мегафанерофит не только «флора», — он является одновременно и «фауной»!

Зодчий с сомнением посмотрел на выходца.

Лунь спокойно продолжал:

— Вы что-нибудь слышали о кордицепсе? Нет? Очень жаль! Это настоящее биологическое чудо, потому что кордицепс китайский можно отнести как к группе флоры, так и к группе фауны, он — двуединое существо! Одну часть своего биологического цикла существует как растение, другую — как насекомое!

— Вы меня извините, доктор, но причём здесь насекомые?!

— Выходит, вы меня слушали, но не слышали! — обиженно проговорил Лунь. — Парадокс этого биологического образования, которое вы окрестили «баньяном», в том, что его не может быть на Земле!

Зодчий вздохнул.

— После ваших слов мне стало значительно легче…

Лунь шутки не принял и обиженно замолчал.

…К вечеру старик оттаял.

Перед отъездом он отозвал Зодчего в сторону от гомонящей толпы заставников.

— Скажите… — негромко заговорил Лунь, — в первый день появления дерева-рощи вы не обратили внимания на высоту новообразований, называемых стволами?

— Обратили. Их высота не превышала роста взрослого волка. — Зодчий внимательно смотрел на Луня, ожидая продолжения.

— Я так и думал… — коротко вздохнул выходец.

— О чём вы? — не понял Зодчий.

— Видите ли, некоторые признаки говорят о том, что дерево-роща это не только «баньян», как вы справедливо назвали его, это ещё и секвойядендрон! Вам что-нибудь говорит такое название?

— По-моему это что-то древнее и очень-очень высокое?

— Совершенно верно. Другое название секвойядендрона — мамонтово дерево. Если завтра у вас найдётся свободное время, посмотрите, пожалуйста, на свисающие ветви, напоминающие бивни мамонта. И ещё: на коре стволов я не нашёл ни одного грибка-паразита или вредного насекомого.

— Что это значит?

— Секвойя в т о м мире ценится не только за красоту древесины, имеющую приятный красноватый тон и не только за необычайную лёгкость, но ещё за то, что она не гниёт, потому что вырабатывает особые вещества, отпугивающие вредителей.

Зодчий смущённо проговорил:

— Извините, я не совсем понимаю…

Лунь потёр воспалённые глаза, погладил короткую бородку клинышком и ответил:

— Настоящая секвойя живёт до пяти тысяч лет и достигает высоты ста двадцати метров. Если я не ошибаюсь насчёт вашего «баньяна», то здесь он растёт в тысячу раз быстрее…

Повозка давно скрылась из виду, а Зодчий продолжал стоять на дороге, обдумывая слова Луня. Если доктор биологии прав, то дерево-роща скоро поглотит весь Зокон, накрыв его сплошной вечнозелёной кроной, сквозь которую к земле сможет пробиться ничтожное количества света. Тогда весь этот мир, и без того не знающий прямых солнечных лучей, погрузится в сырой туман тропического леса. И кто знает, какую форму примут мутирующие биологические формы?..

 

42

Перед сном к Зодчему заглянул Гоблин.

— Какие успехи на ниве биологических исследований? — спросил он.

— Похоже, Лунь за нашу рощу может получить Нобелевскую премию.

— А кто её будет вручать: Амвросий или Легонт?

— Как ты думаешь, какая рука выкинет тебя отсюда: левая или правая?

— Некорректная постановка вопроса — я сам уйду!

Зодчий лёг на кровать не раздеваясь. Не спалось. Полежав несколько минут с открытыми глазами, он встал, достал тетрадь и, добавив в лампе света, стал читать. Открыв главу «Переход и его составляющие», он уже на второй странице наткнулся на текст, которого раньше не было, и быть не могло по той простой причине, что его содержание совершенно выпадало из контекста главы…

«…следует отметить тот факт, что древесина, являясь, по сути своей, слепком биоструктуры, практически не подвержена метаморфозу при Переходе. Это подводит меня к мысли о возможности использования оболочки типа «саркофаг» для переброски биологического объекта, используя приливные силы зоны контакта. Кажущаяся простота подобной транспортировки складывается из точных расчётов, а также неоднократных опытов, проведённых не нами, но нами изученных в достаточной степени. В первую очередь это касается так называемого «феномена оцилиндрованного бревна», когда древоточцы и жуки-короеды пройдя сквозь активную фазу Перехода, не претерпевают никаких изменений. Длительное изучение жуков позволяет утверждать: они не только не изменились внешне, но и не получили сколько-нибудь заметных внутренних трансформаций. Более того, я готов утверждать, что случайные «зайцы» активности Перехода даже не заметили…»

Зодчий долго вглядывался в страницу, нисколько не сомневаясь, что ровные, бисерной величины буквы, писал именно он. На миг ему показалось, что он вспомнил момент написания этих строк, весь антураж того события: запахи, звуки, освещённость и даже настроение, с каким он водил карандашом по листу разлинованной бумаги. Одно оставалось загадкой: когда он успел это сделать?..

Часа два Зодчий потратил на то, чтобы пронумеровать страницы тетради и составить краткое оглавление (что-то подсказывало — сегодняшняя запись далеко не последняя в череде непонятных событий).

Уснул он поздно и спал плохо.

На следующее утро вместе с Агути отправился в дерево-рощу замерять высоту стволов и попутно осмотреть ветки, названные Лунем «бивнями мамонта». «Бивни» впечатления не произвели, замеры — напротив… Агути пришлось трижды карабкаться по корявому стволу, потому что цифра каждый раз оказывалась другой. После очередного замера Зодчему пришла сумасшедшая мысль. Он торопливо записал цифры в хронологическом порядке и позвал товарища.

Агути долго изучал каракули, потом с лёгкой дрожью в голосе спросил:

— Это то, что я думаю?..

— Это то, о чём даже подумать страшно…

Возвращались молча.

— Расскажем? — спросил Агути на подходе к дому.

— Скоро они сами обо всём узнают. Пусть оставшиеся дни поживут спокойно…

Свою тетрадь Зодчий открывал с замиранием сердца…

«…не важно, сколько они находились в состоянии латентной мезопаузы, важно, что их врождённые способности остались на прежнем уровне, хотя в отдельных случаях наблюдалось бурное развитие новообразований. Статистика позволяет утверждать: Переход является катализатором не только биологических функций организма, но и усиливает процессы так называемого «околобиологического» состояния, характеризующегося подавлением первоосновы объекта или жизненной доминанты. Именно благодаря ослаблению данной доминанты, мы имеем возможность изучать новые биоформы не только в постпереходный период, но и во время активной фазы, что свидетельствует об интенсификации процессов, протекающих…»

Зодчий осторожно закрыл тетрадь, словно внутри неё на одной из страниц увидел ядовитого скорпиона. Посидел некоторое время, бездумно глядя перед собой. Потом раскрыл тетрадь на странице с оглавлением и долго вглядывался в чернила, пытаясь визуально отличить одну запись от другой. Попытка оказалась тщетной — всё оглавление было написано одним цветом, и ручка с этим стержнем лежала сейчас в нагрудном кармане его куртки. Дела-а…

Зодчий раскрыл тетрадь на прежней странице, но продолжать чтение не стал — всё равно он почти ничего не понимал в написанном. Его интересовали дата и заголовок. То и другое привело в недоумение. Дата стояла сегодняшняя, а заголовок: «Доклад на международную конференцию по вопросу глобального метастазирования поверхности Земли». Уж в чём и был Зодчий специалистом, но только не в вопросах «глобального метастазирования»! Ситуация складывалась анекдотичная: находясь с Агути в дереве-роще, он, в то же самое время, умудрился «состряпать» недурную статейку на международную конференцию…

…На следующее утро Зодчий снова решил отправиться под сень «баньяна», чтобы измерить вчерашний ствол в течение более продолжительного срока (нужно было максимально точно установить скорость роста «мегафанерофита»).

Агути пойти не смог, Гоблина поблизости не оказалось, тогда Зодчий взял с собой Сифа. Опасаясь новой встречи с «амазонками», экипировались по полной программе. Сразу после завтрака двинулись в сторону Зокона, который за истекшую ночь приобрёл ещё более странную форму. Зодчий сразу погрузился в размышления, с интересом поглядывая на приближающийся «баньян».

Сами собой в памяти всплыли слова Луня. Зодчий без труда смог вычленить в единой массе зелёного покрова отдельные элементы, свидетельствовавшие о невероятно сложном строении всего комплекса: водозапасающие камеры «бутылочного» ствола, розеточные веера пальм, суккулентно-стебельные тела кактусов. Чёткого деления на ярусы заметно не было; «баньян» позаимствовал у Зокона его главную отличительную черту — невероятное смешение и переплетение абсолютно несовместимых друг с другом элементов.

Идти пришлось недалеко, потому что дерево-роща за ночь «съела» ещё несколько десятков метров и, судя по словам Луня, это было только начало.

Вчерашнее дерево нашли не сразу (метаморфозы с «баньяном» происходили прямо на глазах). Лишь по круговым зарубкам на стволах, сделанным Агути у самой почвы, и жирным стрелам, процарапанным Зодчим прямо на грунте, удалось отыскать нужный ствол с чередой глубоких засечек.

Уверенно шагая по указателям на земле, они быстро продвигались вперёд ощущая присутствие скрытой угрозы, исходящей, казалось, одновременно со всех сторон. Внимательно огладываясь по сторонам, Зодчий ничего подозрительного не увидел. Повсюду теснились голые шершавые стволы, выглядевшие неестественно на фоне ровной, гладкой, без единого кустика и травинки, земли. Лишь где-то высоко-высоко начиналось сплошное полотно сросшегося зелёного свода.

В немногочисленные разрывы, по непонятной причине не заполненные безумствующей флорой, вливались удивительно правильные конусы света, словно некий великан просверлил в зелёной шапке геометрически ровные круги. Это походило одновременно и на следящие объективы камер, и на вентиляционные отверстия. Правда, светлых пятен на земле было немного, к тому же располагались они довольно далеко друг от друга, поэтому вокруг стоял полумрак, делавший ощущение возможной опасности почти физически осязаемым.

Добравшись до знакомого ствола, решили немного отдохнуть. Говорить было особенно не о чем, поэтому сидели молча, продолжая оглядывать пространство за спинами друг друга. Зодчий сразу обратил внимание, что под сенью странного леса нет ни червей, ни насекомых, ни земноводных (в этом он мог полностью положиться на авторитет Луня), но вокруг не оказалось даже птиц!

Лес выглядел застывшим, безжизненным. На фоне мертвенной тишины вызывающая сочность изумрудной зелени казалась особенно ненатуральной. Немой, но вычурно-яркий «мегафанерофит» напоминал громадное, чудовищное по своим размерам растение-хищника, пытающегося броской окраской привлечь к себе… нет, не насекомых (их в лесу не было), — похоже, «баньян» искал совсем другие жертвы…

Неожиданная аналогия успокоения не принесла. Словно в подтверждение коварных замыслов растительного колосса недалеко от двух заставников (в стороне погребённого зелёным океаном Зокона) раздались тягучие звуки. Они медленно плыли, словно туман над уснувшим ночным лугом, бесшумно поглощая встречающиеся на пути немногочисленные предметы.

Зодчий заметил торопливое движение Сифа, достающего оружие.

— Не волнуйся, — спокойно сказал он, — сегодня с нами ничего не случится.

— Сегодня? — переспросил поселенец.

Зодчий пожал плечами. Сиф пробормотал что-то и, сдвинув перевязь меча, стал карабкаться по стволу. Минуты через три сверху раздался его голос:

— Как долго мы здесь пробудем?

— Десять замеров с интервалом в тридцать минут, — ответил Зодчий.

— Значит, пять часов… — невесело подытожил Сиф.

— Может, чуть меньше, — после недолгого раздумья проговорил выходец.

— Послушай, Зодчий, — на голову выходца посыпалась кора — поселенец удобно устраивался в ветвях, — а что если скорость роста увеличится скачком! Я так и останусь здесь сидеть?..

— Разве ты не взял с собой верёвки? — притворно изумился Зодчий.

— Н-нет!.. — голос Сифа дрогнул.

— Напрасно… — Зодчий умышленно затягивал паузу. — Тогда будешь сидеть, пока мы не соорудим лестницу.

Сиф несколько секунд думал над ответом, а потом громко гоготнул и спросил:

— Мерить будем?

— Кидай ленту.

Что-то зашуршало, и к ногам Зодчего упала металлическая змейка.

— Нулевое деление ставь на Агутину отметку, — крикнул Зодчий.

Мерная лента зазвенела, зашевелилась и замерла.

— Есть!

— Хорошо. Первая отметка готова.

Зодчий развернул блокнот, записал время и цифру. По сравнению со вчерашними значениями сегодняшний замер выглядел внушительно — полтора метра за ночь!

— Ничего не хочешь сказать? — донеслось сверху.

— Тебя интересует прирост?

— Разумеется!

— Тогда реши простую задачку: если ты просидишь там как добрый кочет на насесте недельки три, то высота ствола увеличится в пять раз. Спрашивается, как ты спустишься на землю?

— Да иди ты!

— Уйти не могу — следующий замер через двадцать три минуты. Ты готов?

— Готов, готов…

— Вот и славно. — Зодчий привалился спиной стволу и задумался.

 

43

…Прогнозировать Переходы становится всё труднее. Вчера, например, приезжал Карачун с Первой заставы. У них ситуация аналогичная. Только вместо «амазонок» Зокон одарил их созданиями неизмеримо меньших размеров, но не уступающих «амазонкам» в ярости — на заставу обрушились мириады комаров. Да не просто комаров, а каких-то монстров комариного царства — одного укуса такого насекомого хватало, чтобы рука в течение получаса опухла до состояния выдолбленной под скворечник колодины!

Обратились за разъяснениями к Луню. Биолог исследовал несколько экземпляров и пришёл к выводу, что они имеют дело с хирономидами — комарами-звонцами, правда, не совсем обычными. Классические хирономиды имеют тело не более шести миллиметров и относятся к семейству двукрылых; в пику им незваные гости имели по несколько пар крыльев и обладали тельцем до двух сантиметров!

Но особенно поразил Луня орган чувств у насекомых — так называемый Джонстонов орган, — выполняющий функцию восприятия направления воздуха, а в качестве механорецептора — контакт с твёрдым субстратом. Внимательно изучив комара под самодельным микроскопом, он пришёл к неутешительному выводу: видоизменился не только жгутик антенны, превратившись в микрогарпун китобоя, трансформировались обе сенсиллы, что качественно изменило комара.

Лунь посоветовал отсидеться внутри заставы, пока хирономиды не погибнут естественной смертью, а живут они «недолго» — от нескольких часов, до семи суток. Естественно, никто из заставников не собирался целую неделю бродить в четырёх стенах. Лунь на долгой изоляции настаивать не стал, предположив, что комары больше суток не проживут, потому что имаго хирономид не питаются — ротовой аппарат редуцирован, а появиться новому поколению неоткуда: водные личинки предпочитают стоячие и медленно текучие воды, которых поблизости, к счастью, нет. Биологу поверили не все, но безропотно просидели внутри заставы почти двадцать часов. А потом комары-звонцы пропали также неожиданно, как и появились.

На Третьей заставе события развивались иначе. Но и здесь выходцам и поселенцам пришлось поволноваться: Зокон больше недели продолжал бомбардировать их странными энергетическим капсулами, которые при соприкосновении с землёй взрывались фонтаном спор. Споры оказались необычайно активны и были готовы к интенсивному росту уже в первые часы.

Обратились к Луню. Старый профессор немедленно примчался на «праздник жизни» — именно так он охарактеризовал происходящее на заставе. Вместе с ним приехал Эрад. Таская повсюду за биологом вместительную корзину с множеством мелких склянок, папок с гербариями и малопонятных приборов, он торопливо записывал пространные монологи учёного в пухлый фолиант и был, по-видимому, единственным, кто радовался обилию малопонятных слов в речи Луня.

Зодчий виделся с биологом один раз, но хорошо запомнил тот недолгий разговор. Больше всего Лунь переживал, что у него нет возможности увидеть образцы в электронный сканирующий микроскоп, потому что споры, даже самые крупные — нитевидные — слишком малы, чтобы изучить их при помощи подручных средств. Самодельный микроскоп позволил узнать немного.

Оказалось, энергетические капсулы содержали споры строго определённых видов: одни «фонтанировали» спорами низших растений, обитающих в воде, другие — спорами грибов, третьи — спорами бактерий. Больше всего биолога огорчил невероятно быстрый финал всех выбросов: в течение суток, не успев оформиться в самостоятельное растение, они погибли по непонятным причинам.

Разочарование Луня для всех остальных явилось спасением, иначе за неделю Третья застава могла оказаться погребённой под многометровым слоем сотен видов растений и грибов…

— Время не подошло? — Голос Сифа вывел Зодчего из задумчивости.

— Через три минуты, — отозвался выходец.

— Ноги совсем затекли… — пожаловался Сиф.

— После замера можешь спуститься.

— Буду я лазить каждый раз… — недовольно пробурчал Сиф.

Зодчий зашевелился.

— Ладно, — сказал он, — держи ленту. Да не тяни сильно!

— Я не специально, нога запуталась…

Зодчий сделал очередную запись.

— Что нового? — Сиф изнывал от безделья.

— Тебе голые цифры или вместе с математическими выкладками?

— А что понятнее?

— Рост за двадцать восемь минут составил пять сантиметров…

— Ничего себе!

Помолчали.

— Скажи, а четырёх замеров нам не хватит? — снова подал голос Сиф. — И вообще, разве не всё равно, с какой скоростью роща стремится в небо?

— Лунь сделал предварительные расчёты, — отозвался Зодчий. — Я должен их проверить.

— Жаль, что Лунь уехал. Он бы на этом дереве не скучал!

Зодчий не ответил. Поменяв позу, он продолжил невесёлые раздумья… Наверное, он задремал, потому что появившееся внутри ощущение лёгкости никак не вязалось с холодной угрюмостью «баньяна». В какой-то момент томная слабость сменилась настоящим гнётом. Неприятное чувство тяжести во всём теле заставило Зодчего открыть глаза.

Вокруг всё было по-прежнему: стволы, стволы, стволы… и совсем мало света. Однако его хватило, чтобы рассмотреть недалеко от себя необычной формы грибы. Их было много, очень много… Это показалось странным, потому что ещё несколько минут назад их здесь не было.

Тяжесть в теле становилась невыносимой.

Зодчий попробовал поднять руку, но не смог пошевелить даже пальцем. Он попытался крикнуть, однако звук, не родившись, острым камнем запечатал горло.

Грибы, между тем, вели себя забавно. Белой округлой шляпкой (не более десяти сантиметров в диаметре) они с тихим, едва уловимым шорохом плавно поднимали конус серо-коричневого грунта, одновременно совершая толстой ножкой сложное спиралевидное движение; подобное происходило со всеми «грибами» одновременно.

Зодчий скосил глаза, в попытке обнаружить мерную ленту, но ничего не увидел — предметы ближе метра расплывались, дробились, смазывались. Он подумал, что виной всему грибы — они могли отравить его. Некстати вспомнил Луня, с восторгом рассказывавшего о невероятной живучести грибов и их удивительном умении приспосабливаться к изменяющимся условиям: споры отдельных видов могут сохраняться живыми до четверти века, притом, что суточная продуцируемость некоторых достигает многих миллиардов специализированных клеток!..

С непонятным безразличием Зодчий подумал о бледной поганке, способной токсичными веществами возбуждающе действовать на нервную систему, вызывая галлюцинации и даже смерть. Мысль о смерти тоже оставила заставника абсолютно равнодушным. Зодчий хотел удивиться, но не смог. Он мысленно разбил слово на фонемы: «у-див-ле-ни-е», но и к ним остался безучастным, не в состоянии понять смысла, скрывающегося за набором букв.

— Ир тар бобо? Ри ка туко?

Зодчий глупо захихикал, пытаясь представить физиономию создания, способного задавать столь глупые вопросы. Он покрутил головой и неожиданно увидел перед собой нахмуренные брови Сифа. Глухой голос поселенца, искажённый до неузнаваемости, снова пробасил:

— Ир тар бобо? Ри ка туко?!

Зодчий не сдержался, расхохотавшись прямо в распахнутые от удивления глаза поселенца.

Дальше события развивались не менее забавно. Сиф, высоко задирая ноги, прыгал вокруг ствола и с непонятным ожесточением топтал землю, издавая при этом звуки, заставлявшие Зодчего надрываться в хохоте.

— Си мися ко то я ко!

Зодчий уже не мог смеяться. Уткнувшись носом в землю, он надрывно хрюкал, вздрагивая всем телом. Потом повернул голову, чтобы впустить в измученные лёгкие несколько глотков воздуха. Открыв глаза, увидел, что Сиф скакать перестал. Как в замедленной съёмке Зодчий проследил движение руки поселенца, опустившейся на ножны. Рука неспешно достала меч, неторопливо взмахнула им над головой, и с грациозной плавностью принялась срубать многочисленные шляпки, покрывшие, казалось, уже всю землю вокруг.

…Тяжесть медленно вытекал из тела. Наклонившись головой вперёд, Зодчий со страхом следил, как невидимый пресс гнёта всё выше подступает к голове, через нос, глаза, уши выплёскивая на землю крохотные порции невыносимого душевного бремени. На смену им в голове тут же начинали бить крошечные фонтанчики боли, порция за порцией заполняя сознание выходца. Когда боль немного утихла, он понял, что полностью утратил контроль над телом. Хотел найти глазами Сифа, но любое движение век вновь возвращало его в кратер боли, концентрация которой могла растворить его «Я» без остатка…

— Си мо ти?

Зодчему давно было не до смеха. Голова продолжала наливаться болью. Понимать происходящее становилось всё труднее.

— Си можо ти?

Фраза никак не желала расшифровываться, но Сиф продолжал настаивать:

— Тыа можаа иттыы?

Наконец, Зодчему удалось сложить абракадабру в нечто осмысленное:

— Ты можешь идти?..

— Мо-мо-гу-гу-у… — Собственный голос звучал странно и неестественно. Ни смеха, ни радости это открытие не вызвало. — Мо-могу…

Он попытался встать. Ноги слушаться не хотели, и вели себя как строптивые вассалы — левая пыталась заступить правую, а правой было не до ходьбы…

Сиф грубо встряхнул Зодчего.

— Как голова? — спросил он.

— Чья?.. — Зодчий преданно смотрел в глаза поселенцу.

Сиф неопределённо хмыкнул, собрал вещи Зодчего, разбросанные у подножья ствола и, обхватив его за талию, торопливо потащил в сторону далёкого просвета.

— А мы… куда мы?.. — не сразу поинтересовался Зодчий.

Ноги по-прежнему шли в разные стороны: одна навстречу Зокону, другая — в направлении заставы; усреднял странную поступь Сиф, локомотивом тащивший выходца за собой. Когда ноги обрели некоторую уверенность, Зодчий отцепился от рукава Сифа.

Поселенец остановился, с интересом поглядывая на выходца.

— А про какие нарывы ты бормотал? — вдруг спросил он.

— Нарывы?..

— Сидя под деревом, ты всё время повторял три слова: «Угорь, фурункул, чирей… угорь, фурункул, чирей…»

Зодчий попытался изобразить на своём лице напряжённую работу мысли. Видимо, изобразил настолько жалко, что Сиф махнул рукой:

— Ладно, пойдём. Может, потом что-нибудь вспомнишь…

Зодчий поплёлся следом.

Оказавшись за пределами «баньяна», он с удивлением заметил, что монотонно, будто заклинание, повторяет одни и те же слова: «Угорь, фурункул, чирей…» Зодчий попытался думать о чём-нибудь другом, но мысль с непонятной и пугающей настойчивостью возвращалась к злополучной фразе. Когда она вернулась в очередной раз, Зодчий не стал её прогонять.

Возможно, под действием алкалоидов загадочных грибов, ему приоткрылась некая информация, закодированная тремя «нарывными» словами? В этом не было ничего странного, потому что состояние эйфории, в которое он ненадолго впал, могло отворить запечатанные шлюзы в его сознании, чтобы выпустить на свободу мысль, долго томившуюся в заточении.

В том, что непонятная фраза не случайно выплыла из глубин подсознания, Зодчий ни минуты не сомневался, ибо успел убедиться: в Зоконе ничего «просто так» не происходит.

Дело оставалось за малым — связать три слова с последними событиями…

 

44

«Так недолго и параноиком стать!..» — с возмущением подумал Зодчий в тот момент, когда, открывая заветную тетрадь, заметил дрожание своих пальцев.

Тетрадь с хрустом раскрылась. Зодчий принялся торопливо её перелистывать, отыскивая главу, относящуюся к «амазонкам». По логике эта информация должна была находиться в разделе «Переход и его составляющие», но там нужных сведений не оказалось. Зодчий заглянул в оглавление. К своему изумлению обнаружил новый раздел: «Возможные последствия интенсивного роста структуры типа «Баньян» в приграничном районе «мира Амвросия». Длинное название обещало не менее интригующее содержание. Зодчий хмыкнул про себя и стал искать нужную страницу…

«…Считаю закономерным, что на смену обычному Переходу, с его жёсткой временной градацией, пришёл Переход-максима с неограниченным действием активной фазы. Данный факт позволяет утверждать: «мир Амвросия» находится на грани качественного изменения, потому что действие Перехода-максимы должно затронуть все стороны жизни в гомеостазе. Насколько серьёзными окажутся эти изменения, судить трудно. Но не вызывает сомнения то, что все они носят не разрушительный, а созидательный характер, как бы парадоксально это не звучало.

В связи с этим хочу упомянуть так называемый «эффект материализации чувственных идей», нашедший реализацию во время последнего Перехода-максимы (не стоит забывать о том, что под словосочетанием «время Перехода», я имею в виду наиболее активную его фазу, в продолжение которой наблюдается пробой континуума). Во время данного Перехода произошло событие, которое я не могу назвать иначе, как «галлюцинирующее фонтанирование», приведшее к тому, что отдельные биотоки мозга коренных обитателей «мира Амвросия» оказались наложенными на матрицу стандартного пробоя континуума, вследствие чего произошло спонтанное генерирование псевдоматериальных структур, кодируемых термином «амазонки».

В силу несовместимости статичной матрицы и дискретных импульсов биотоков мозга отдельных поселенцев наблюдалось хаотическое развитие псевдоматериальных структур, стремящихся доминировать в новом мире в стандартном для них ключе, — то есть с помощью агрессии. Это не является чем-то необычным, потому что в основе выживания любого вида лежит принцип захвата территории для нормального развития популяции. То, что «амазонки» оказались агрессивны выше обычного уровня, может объясняться наличием у кого-либо из «трансляторов» патологии мозговой деятельности…»

Вот даже как! Выходит, из-за опухоли в голове какого-то поселенца, они потеряли двоих товарищей?..

Однако, к своему удивлению, Зодчий с предложенной трактовкой недавних событий согласился на удивление быстро. Человек — природный телепат и психокинетик. Он, сам того не сознавая, ежеминутно, ежесекундно творит новый мир — собственную Вселенную. Базируясь на спорной гипотезе о суперсильном принципе антропности, можно перефразировать формулу греческих философов «ничего нельзя измыслить сверх сущего» в новое предположение: измысленное может стать сущим. Крайнее напряжение устремлённого, системно мыслящего, верящего в измысленное ума способно породить физическую картину Вселенной, в которой найдётся место для любого образа.

Конечно, продолжая невероятное путешествие вглубь подобного мира можно дойти до утверждения, что физика и строение окружающего мира могли действительно меняться в соответствии с образовательным уровнем «транслятора». Но ничего подобного вокруг не наблюдается, значит, практическая реализация всех мыслимых конструкций каким-то образом ограничивается системой физических законов, определяющих стабильность отдельной модели. Скорее всего, объяснение феномену следует искать в интуитивном знании — логика пасует, когда ограниченными средствами пытается постичь Мироздание…

Зодчий долго ходил по комнате, потирая виски и кусая от волнения ногти. Если согласиться с той частью написанного, где речь идёт о созидательном характере всех изменений в Зоконе, то возникает предположение, что сохранение окружающего мира в стабильно-равновесном состоянии должно обеспечиваться поступлением информации извне, и эта информация может проявляться исключительно дискурсивным способом — в виде спонтанных вспышек озарения, похожих на ту, что произошла под сенью «баньяна». В этом случае три непонятных слова должны явиться своеобразным паролем, ключом, способным открыть потаённую калитку в его сознании, за которой…

А что, собственно, Зодчий собирается там увидеть? Истину во всём её великолепии и совершенстве? Книгу ответов на все мыслимые и немыслимые вопросы? Что?.. К сожалению, характер объективных физических законов таков, что процессы организации требуют значительно больших затрат, чем процессы деструкции. Выходит, всегда легче и проще разрушать, чем кропотливо трудиться над созиданием идеального храма истины…

Зодчий выбежал из комнаты, не в силах найти выход из лабиринта гипотез и предположений. Чтобы немного развеяться, он решил съездить в поселение. Охотников отправиться вместе с ним набралось немало.

Спустя три часа повозка с семью седоками въехала в ворота поселения.

Зодчий сразу отправился к Амвросию (за последнюю неделю здоровье патриарха заметно ухудшилось).

В своей комнате старик находился один. Ни Легонта, ни Арины рядом с ним не было. Неожиданному гостю старец обрадовался.

— С какими новостями пожаловал? — спросил он после приветствия.

— Новости?.. — не сразу отозвался Зодчий, и некоторое время молчал, изучая лицо Амвросия.

Старец, в свою очередь, спокойно глядел на выходца, неспешно поглаживая осанистую бороду.

Заговорил первым:

— Вижу вопросы в твоих глазах.

— Без них теперь нельзя… — попытался улыбнуться Зодчий. — Утром просыпаешься, подходишь к зеркалу и гадаешь: там, в зазеркалье — это ты сегодняшний или ты вчерашний?..

— Вопросы… — задумчиво произнёс Амвросий. — Они и боль и благо — смотря какой ответ ты получаешь… Так что ты хотел узнать?

Зодчий на секунду замялся.

— Легонт рассказал о пророчестве Эркатоги… — медленно заговорил он.

Амвросий поднял руку, Зодчий остановился.

— Об этом пророчестве знают немногие, — произнёс старец неприятным трескучим голосом.

— Легонт говорил. Но я готов дать слово…

— Что ты хочешь знать?

— Есть письменные свидетельства того времени?

— Есть.

— Я могу с ними ознакомиться?

Амвросий нервно зашевелился в массивном кресле. Долго гладил бороду, сморщенными узловатыми пальцами перебирая седые волоски, словно горошины на чётках.

Зодчий решил, что старик откажет.

— Зачем тебе пророчество?

— Ещё не знаю… — признался Зодчий.

Амвросий вздохнул и сказал:

— Когда прочитаешь, я хотел бы узнать твои мысли…

Зодчий поспешно кивнул головой.

* * *

Лекарий встретил Зодчего как самого дорогого гостя. Он суетливо усадил его за собственный стол, для чего пришлось в спешном порядке уносить на стеллажи целые горы книг. Очистив столешницу, Лекарий ненадолго исчез и появился с толстой книгой в руках. Судя по выделки кожи, конгревному тиснению, а также по знакам, которые оставило на переплёте неумолимое время, фолиант был значительно старше библиотекаря.

— Последний раз мы открывали эту книгу, — заговорил Лекарий с благоговением в голосе, — когда Легонту исполнилось десять лет. А для чужаков её страницы не раскрывались никогда!

Зодчего неприятно задела последняя фраза старика.

— Выходцы не чужаки!

— Может быть… — поспешно согласился Лекарий и развернул книгу примерно на середине. — Ты прочтёшь только эти страницы.

— А остальное? — Зодчий покосился на внушительную толщину закрытых листов.

— Об этом Амвросий ничего не говорил. Да и не к чему они тебе… — добавил он после недолгого молчания.

Зодчий возражать не стал.

— Текст заново переписан всего несколько лет назад. Тебе будет несложно понять содержание…

Зодчий снизу вверх глянул на Лекария.

— А почему его переписали? — спросил он.

Библиотекарь похлопал седыми ресницами, скорбно вздохнул и отвернулся. Установив по одной керосиновой лампе справа и слева от массивного фолианта, он незаметно исчез. Зодчий огляделся. Полумрак большой комнаты, наполненной особой атмосферой запечатлённой на бумаге вечности, принёс ощущение покоя и долгожданного умиротворения для мятущейся в поисках ответов души.

Секунду Зодчий вслушивался в слабые, едва уловимые звуки, доносившиеся с залитой рассеянным светом улицы, потом опустил взор на раскрытую книгу и прочитал заголовок: «Написано по воспоминаниям Церапа в память о благословенной Эркатоге». Кончиками пальцев Зодчий погладил страницу, в которой сразу заметил несоответствие: страницы были почти новыми, а слог письма говорил о противоположном…

«…Зачем люди говорят неправду?..

С самого детства я слышал одно и то же — Эркатога ведьма и чёрная колдунья. С чего они это взяли? Только потому, что одна старуха, плюнувшая вслед Эркатоге, на следующий день сломала ногу? Или потому, что Рэкьяр — сын главы рода — отказался поклониться старушке, и через неделю его заломал медведь? Но неужели все забыли о том, что именно Эркатога за неделю поставила вредную старуху на ноги, и почти два месяца выхаживала строптивого Рэкьяра! Сын главы рода навсегда остался хромым и слепым на один глаз, но с тех пор никогда не позволял своей гордыне неуважительно относиться к старости, в каком бы обличии эта старость перед ним не предстала.

Эркатогу я помню столько же, сколько себя. Потому что, едва осознав себя Божьим творением, я слышал это имя, и в начале воспринимал его, как нечто потустороннее, ибо приход Эркатоги в поселение всегда обставлялся, словно приход страшного Морока — повсюду закрывались ставни, матери прятали детей по погребам, опасаясь, что даже бревенчатые стены не смогут уберечь их дитяток от страшного сглаза.

Вначале я так же, как и все, боялся Эркатоги до спазмов в груди и онемения в ногах. Не один раз, после того как Эркатога проходила мимо нашего дома, я замечал, что стою в луже. Сейчас мне стыдно об этом говорить, но правда такова, какова она есть. И, собравшись написать о последних минутах жизни благословенной Эркатоги, я поклялся говорить только правду, какой бы постыдной, горькой или страшной она не казалась.

До восьми лет я воспринимал Эркатогу как все, — то есть посланцем Люцифера на нашу погибель. Но однажды на меня снизошло прозрение.

Случилось это следующим образом.

В тот раз о приходе Эркатоги никто не знал, потому что пришла она не от главных ворот, а со стороны северной охранной стены, где плотники меняли сгнившие брёвна. Неожиданное появление старухи на улице как громом поразило всех: дети с визгом бросились по домам. Выбежавшие на крики матери торопливо подгоняли детей. Даже степенные старики не захотели оставаться на улице, когда по ней шла в своём обычном тёмном облачении Эркатога.

Суматоха, крики, визг взбудоражили лошадей, привязанных недалеко от моего дома. Лошади встали на дыбы, и двум из них удалось оборвать уздечки. Стремглав кони понеслись вдоль пыльной улицы. Но не в сторону открытых главных ворот, а в направлении невозмутимо шагавшей Эркатоги. Приблизившись к ней на расстояние десяти саженей, лошади словно обезумели — они страшно вытаращили глаза, захрипели, пена появилась на их влажных, вздрагивающих губах. В этот миг Эркатога заметила меня.

Я не стал убегать как все дети, а — не знаю, почему так вышло — остался стоять посреди улицы как вкопанный. В тот миг я был уверен, что обязательно погибну под копытами беснующихся лошадей…»

 

45

…Зодчий вздрогнул — кто-то коснулся его плеча. Он торопливо обернулся — Арина стояла возле стола.

— Ты читаешь о пророчестве Эркатоги? — спросила она, склонив голову набок.

— Откуда ты знаешь? — удивился Зодчий.

Девочка улыбнулась.

— Твои мысленные образы нельзя спутать с другими.

— Всё так плохо?

— Совсем нет. — Девочка подошла к столу, нащупала лежащую книгу, словно играя, провела по ней тонким пальчиком. — Ты представляешь написанное по особенному.

— Хуже или лучше?

— В твоём восприятии Эркатога не выглядит злобной страшной колдуньей.

— Я ещё не всё прочитал… — напомнил Зодчий.

— Знаю, — махнула рукой девочка и неожиданно спросила: — Можно я посижу рядом?

— А ты не будешь мешать?

Арина покачала головой и, шагнув за спинку стула, растворилась в голубоватом сумраке большой комнаты.

Зодчий вернулся к прерванному чтению.

Едва он опустил глаза, из темноты раздался задорный голос:

— Я больше не буду тебя отвлекать.

— Это хорошо, — кивнул головой Зодчий.

— Я больше не буду тебя отвлекать, потому что… — девочка неожиданно замолчала.

Удивлённый Зодчий быстро обернулся.

— Продолжай… — попросил он.

В полумраке что-то шевельнулось. Арина, понизив голос до шёпота, сказала:

— Нельзя прерываться, читая пророчество Эркатоги!

— Почему? — не понял Зодчий.

— Потому что… Ой! Да читай скорее, а то ничего не поймёшь!..

Зодчий пожал плечами и вновь склонился над рукописью.

Попытавшись отыскать место, на котором остановился несколько минут назад, он долго водил взглядом по раскрытой странице, но нужного абзаца не нашёл! Он решил заново перечитать текст, надеясь в процессе неторопливого последовательного чтения обнаружить потерянные строчки.

Зодчий испытал настоящее потрясение, когда понял, что читает совсем другую историю! Нет, смысл повествования, фабула, герои оставались прежними, но слова, стиль, атмосфера письма оказались совершенно другими…

«…я не мог об этом знать, потому что глаза перестали воспринимать мир в обычной плоскости. Это было тем более странно, что боли я не чувствовал. В теле росло ощущение тепла, струившегося от раскалённой головы к ледяным ступням. Подсознательно я был готов к своему уходу. Но очень скоро пришла радостная уверенность — я жив! Вслед за этим мир вновь распахнулся передо мной, и я увидел…

Обезумевшие от страха лошади сбили меня с ног, но ни одно копыто не коснулось моей головы. Лишь немного помяло грудь и раздавило три пальца на левой руке. Боли не было. Вместо неё в меня вошло бесконечное удивление при виде Эркатоги, замершей в двух шагах от меня.

Только теперь я до конца сознаю, что произошло в тот день. Тогда же я видел перед собой только немощную старуху и двух беснующихся жеребцов, которых она удерживала вытянутыми вперёд руками. Я видел, как бешено хрипели кони, как вздымались и опадали их взмыленные бока. Не было сомнения в том, что необузданная первобытная сила рвётся из них наружу, и что сила эта вот-вот выплеснется, сея вокруг смерть и разрушение.

Но произошло невероятное! Кони вдруг перестали биться, затихли, а потом медленно повалились на землю, закатив глаза. Эркатога величественно прошагала между телами лошадей и приблизилась ко мне. Я помню только её глаза — огромные, пронзительно-зелёные. Раньше мне доводилось заглядывать в глаза наших стариков, и я видел в них лишь усталость и мутную пелену, подёрнувшую далёкую-далёкую юность. Глаза Эркатоги были другими. Она не просто смотрела — она ВИДЕЛА! Для моего несмышлёного разума её взгляд показался сказочным…

— Тебе больно? — спросила она, и меня поразил её голос: тёплый, ласковый, он мгновенно усыпил и убаюкал тупую давящую боль в груди.

В ответ я с трудом сказал одно слово:

— Нет…

Эркатога медленно кивнула головой. В этот момент к нам подбежали люди. Они кричали, шумели, суетились, а я видел перед собой только изумрудную зелень глаз Эркатоги, и ни на что больше смотреть не мог.

Прибежала моя мать. Она стала громко причитать, обвиняя Эркатогу в случившемся. Я пытался сказать, что старушка не только не виновата, а что именно она спасла меня от смерти. Но слов моих никто слушать не захотел. Скоро меня унесли в дом.

Эркатога, не сказав в своё оправдание ни слова, величественной походкой удалилась через главные ворота.

Болел я долго — около года. Ведун Антип — мой дедушка — перепробовал все средства, но поставить меня на ноги не мог. Я слабел с каждым днём…

Из этой тяжёлой поры мне запомнился один разговор.

Отца дома не было. Разговаривали дед Антип и моя мать.

— Это всё колдунья проклятая, Эркатога, виновата! — мать прижимала маленькие кулачки к груди и с тоской смотрела на меня. Слёзы катились по её ввалившимся от горя щекам.

— Пустое говоришь! — укоризненно покачал головой Антип. — Эркатога так же виновата в болезни Церапа как я или ты!

— Ты защищаешь колдунью?! — от удивления мать перестала плакать.

Дед Антип пожал плечами.

— Раздавленные пальцы давным-давно зажили, — сказал он. — Ушибы тоже. Но болезнь осталась внутри…

— Ну, так сделай же что-нибудь! Ведь ты ведун — знахарь!..

— Ведун от слова «ведать», то есть знать, — скорбно покачал головой старик, — а я не знаю, что с нашим мальчиком. Вот если бы Эркатога…

— Нет! — мать вскинулась и заметалась по комнате точно птица. — Только не она!.. Только не она!..

Дед Антип ушёл, не сказав ни слова.

С каждым днём мне становилось всё хуже. Тело во многих местах покрылось язвами и гнойниками. Я уже не вставал и внутренне приготовился к встрече со своим старшим братом, погибшим год назад на Южной заставе.

Однажды ко мне подошла мать. Она встала на колени и, уткнувшись в подушку, зарыдала. Потом подняла на меня глаза, полные слёз и обречённо проговорила:

— Я не хочу, чтобы ты умер, но, позволив Эркатоге прийти, я навсегда потеряю тебя!..

Тогда я не понимал, о чём она говорит.

На следующий день я увидел у своей кровати Эркатогу. Мне до сих пор не понятно, каким образом она узнала о решении матери, ведь никто в поселении не знал, где живёт старуха…

Эркатога разглядывала меня очень долго. Уже начали слезиться глаза, но я не мог моргнуть, пока она что-то искала на дне моих глаз. А потом я услышал её голос. Он звучал иначе, чем при нашей первой встрече: сейчас в нём чувствовались и боль и душевная надорванность.

— Я вылечу вашего сына, — заговорила она, не глядя на мою мать. — Но я должна его взять с собой.

— Я знаю… — голос матери сделался тусклым и мёртвым.

— Он пробудет у меня долго.

— Я знаю…

— Но потом он вернётся к вам.

— Я знаю…

Больше я ничего не запомнил из того далёкого дня.

Следующее моё яркое воспоминание — это необычное коническое строение со свисающими со стропил пучками сухой травы; стены, сложенные из толстых жердей и сплошь завешанные неизвестными мне предметами; открытый очаг, горящий ярким фиолетовым пламенем. Возле очага фигура Эркатоги, склонившейся над закопчённым котлом. Она стоит ко мне спиной и не может видеть, что я очнулся. Но едва мои веки дрогнули, она спросила:

— Жжение в груди есть?

Я прислушался к себе — никаких болей!

— Я уже здоров?..

Мой голос вырвался из горла и зримой бабочкой затрепетал над пламенем очага. Мне стало не по себе.

— Ты можешь ходить, но до выздоровления ещё далеко. Встань и отведай моего отвара.

Она перестала помешивать содержимое котла. Медленно повернулась ко мне. Я не узнал её! Быть может, если бы я проспал лет двадцать или тридцать, то за этот срок Эркатога могла состариться и выглядеть именно таким образом. Но едва ли я спал больше двух дней!

Эркатога заметила моё изумление и сказала:

— Не смотри на то, к а к я выглажу, смотри на то, что в н у т р и меня!..

Её слова были для меня загадкой, но я послушно поднялся и пошёл к костру.

— Сядь здесь. — Эркатога указала на место возле очага. — Пусть огонь познакомится с тобой.

Я послушно сел на округлый камень. В тот же миг пламя костра, словно услышав слова Эркатоги, потянулось ко мне. Я вздрогнул и попытался вскочить.

— Не бойся огня… — голос Эркатоги остановил меня, заставив послушно вернуться на место.

Огонь осторожно лизнул мой живот, и… я ничего не почувствовал! Было немного щекотно и необыкновенно приятно. Я протянул руки навстречу огню — он принялся осторожно лизать их, словно маленький ласковый щенок.

Мне показалось, что я задремал. Когда вновь открыл глаза, то увидел ужасную, отвратительную картину: всё моё тело сочилось гнойной кровью. Я раскрыл рот, чтобы закричать, но захлебнулся не родившимся криком, потому что Эркатога, поливая моё тело пахучей бурой жидкостью из котла, медленно нараспев произносила одну-единственную фразу:

— Угорь — на угорье, фурункул — до фурии, чирей — к чиркам очарованным!..»

 

46

Зодчий неожиданно для себя захлопнул книгу.

— Зачем!.. — Вопрос девочки взорвал тишину библиотеки. — Зачем ты это сделал?!

Зодчий в растерянности молчал, с удивлением посматривая на свои руки, только что совершившие непоправимое. Закрыв книгу — сейчас это стало совершенно ясно — он уже не мог вернуться к недочитанным страницам!

Зодчий продолжал глядеть перед собой, чувствуя спиной приближение девочки.

— Теперь ты никогда не узнаешь, что случилось с Эркатогой… — Немым укором Арина замерла рядом с ним.

Зодчий дёрнул плечом, неуверенно произнёс:

— Но ведь я могу снова раскрыть книгу и прочитать…

Девочка печально вздохнула.

Зодчий долго ждал её слов, но вместо них услышал скрипучий голос Лекария.

— Ты внимательный человек, — сказал старик громко. — Разве ты не заметил, что первая половина книги имеет более истёртые страницы?

— Заметил, — ответил Зодчий, ещё не понимая, куда клонит библиотекарь.

— Истёрты они по той причине, что их чаще открывали.

— Этот факт в пояснении не нуждается, — пожал плечами Зодчий.

Лекарий подошёл к столу, остановился.

— В пояснении нуждается другое, — сказал он с горечью. — На этих страницах когда-то была написана исповедь Церапа.

— Как понимать фразу «когда-то была написана»?

— Так и понимай — теперь её там нет…

— Что же, по-вашему, я читал?!

— Сегодня исповедь называлась: «Написано по воспоминаниям Церапа в память о благословенной Эркатоге»…

Зодчий с трудом владел собой.

— Простите, — пробормотал он, — я не совсем понимаю…

Лекарий взял со стола книгу, бережно завернул её в тряпицу, пахнущую не то ладаном, не то горьковатым ароматом коммифоры, потом с лёгкой горечью проговорил:

— Откровение Эркатоги, записанное Церапом, нельзя прочитать более двух раз…

— Почему?!

— Со дня его написания никто из людей нашего мира не смог понять причины, по который текст откровения меняется каждый раз, когда его кто-нибудь читает. Откровение позволяет лишь дважды прервать себя, а потом навсегда исчезает со страниц книги, и мы не знаем, каким оно явится к нам в следующий раз.

— Почему вы не сказали об этом раньше?! — с негодованием воскликнул Зодчий.

— Это ничего бы не изменило… — скорбно произнёс старик.

— Но как же так?..

— Предупреждённому человеку откровение не является вовсе!

Зодчий не нашёлся, что сказать. Он долго смотрел на застывшую фигуру библиотекаря.

— Я вам не верю. Вы разыгрываете меня! — сказал он с обидой в голосе.

Лекарий молча вернул книгу на стол и развернул тряпицу.

— Можешь убедиться сам.

Легко сказать — «убедиться»! Непостижимая книга оба раза, когда он её касался, обжигала кончики пальцев, заставляя Зодчего теряться в догадках: тактильные рецепторы на поверхности кожи представлены свободными нервными окончаниями вокруг волосяных фолликулов, которые являются быстро адаптирующимися рецепторами и возбуждаются при прикосновении и вибрации, однако Зодчий испытывал воздействие книги до того, как прикасался к ней!..

Лекарий спокойно ждал. Где-то за его спиной стояла Арина. Зодчий отчётливо слышал её немой крик: «Попробуй! У тебя получится!»

— На какой странице я должен открыть книгу? — спросил Зодчий.

— Книга раскроется сама…

Зодчий задержал дыхание, как перед прыжком в воду, затем открыл книгу.

Он ждал чуда. Но чуда не произошло — страницы остались девственно чисты. Зодчий торопливо пролистал несколько страниц, потом, с коротким вздохом разочарования, закрыл книгу.

Лекарий завернул фолиант в тряпицу и молча унёс его в темноту.

Тёплая мягкая ладонь легла на плечо Зодчему.

— Не переживай, — сказала Арина. — Никому ещё не удавалось прочитать откровение так далеко!

— Слабое утешение… — покачал головой Зодчий. — Что я скажу Амвросию?

— А ты его спроси, до какого места он сам дочитал?

Зодчий уловил в совете девочки скрытую иронию и решил с огнём не играть.

— Пошли, — вздохнул он, — по дороге что-нибудь придумаем…

* * *

Амвросий по растерянному виду Зодчего сразу определил «глубину погружения» в текст, поэтому спокойно ждал слов выходца. По собственному опыту он знал, что книга Церапа способна развязать язык даже немому. Оттого и не торопил заставника.

— Знаете, — вздохнул Зодчий после продолжительного молчания, — я ожидал совсем не этого…

— Разумеется! — с ироничной улыбкой на губах произнёс Амвросий. — До мгновения соприкосновения с книгой ничего нельзя знать заранее.

— И всё же… — Зодчий с трудом подбирал слова. — Легонт говорил об откровении несколько иначе.

— Это устное предание. Мы его никогда не записывали.

— Почему?

— Долгая история. Корни её уходят ко времени написания книги Церапа. К сожалению, письменных подтверждений у нас нет.

— А… — Зодчий на секунду замялся. — Вы сами… сколько смогли прочитать?

Амвросий сделал вид, что не заметил смущения выходца.

— Ты, действительно, хочешь узнать?

— Вообще-то…

— Я отвечу: у меня была всего одна попытка. Дальше взбесившихся коней я ничего не узнал.

— Вы не пробовали записать собственное прочтение книги, а потом сравнить его с другими?

— Пробовали.

— И что?

— В книге Церапа каждый раз появлялись новые пустые страницы…

* * *

Едва он вышел от Амвросия, как столкнулся с взволнованным Легонтом. Поселенец ничего объяснять не стал, попросив заставника следовать за собой. Зодчий покорно побрёл по извилистым переходам, стараясь не отставать. Оказавшись на месте, Зодчий сразу узнал помещение — вольер для собак-почтальонов. Не понимая, для чего потребовалось его присутствие в этой комнате, он спокойно ждал разъяснений.

Легонт явно находился в затруднительном положении. Поселенец несколько раз подходил к столу, на котором были разложены последние «трофеи» собак, но каждый раз отходил в сторону, нервно потирая ладони.

Наконец, справившись с волнением, он заговорил:

— Мы никогда не спрашивали выходцев ни о чём подобном. Но сегодняшние события вынуждают меня сделать это, потому что ты последний, кто попал в наш мир…

— Что ты хочешь узнать? — мягко спросил Зодчий, удивлённый не столько вопросом, сколько необычным поведением всегда выдержанного поселенца.

— Из какого года ты попал к нам?

Вопрос странным не казался. Зодчий ответил сразу:

— Сентябрь двухтысячного.

— Ух, ты!.. — Легонт присел на скамью и как-то странно посмотрел на Зодчего.

— Твоё удивление относится ко мне или ко всему этому? — Зодчий указал рукой на заваленный книгами стол.

Легонт наморщил лоб, потом встал, протянул Зодчему одну книгу из числа тех, что были аккуратной стопкой сдвинуты на самый край. Зодчий принял том, повертел в руках, недоумённо пожал плечами — книга как книга, таких тысячи у Лекария.

— Чему я должен удивляться?

— Посмотри год издания… — тихо попросил Легонт.

Зодчий раскрыл книгу на первой странице и громко прочитал:

— Москва. Издательство «Эдельвейс». 2063 год.

Не сразу до него дошёл смысл прочитанного. Пришлось дважды вслух повторить три коротенькие строчки, прежде чем он осознал цифру «2063»!

Книга с исчезающими страницами сразу отошла на второй план, заставив Зодчего искать объяснение тому, чему объяснения не было… Вот он, Зодчий, из 2000 года, вот Легонт из «мира Амвросия», а вот книга, которую только издадут через 63 года, но которая сейчас лежит в руках заставника и словно насмехается над ним всеми красками яркой обложки и каждой буковкой многостраничного тома…

Теперь Зодчий понял взволнованность Легонта.

— Откуда?.. — выдохнул Зодчий.

Легонт развёл руками, указав на спящих в вольере собак.

— А это не ошибка?.. — со слабой надеждой в голосе спросил Зодчий.

— Здесь ещё несколько книг, только год издания другой. — Легонт похлопал рукой по разложенным томам.

— Раньше подобное случалось? — спросил Зодчий.

— Иногда случались опережения на год или два. Но не больше.

— Год или два… — задумчиво повторил Зодчий, продолжая с интересом вертеть в руках книгу, будто в ней мог заключаться ответ.

 

47

Возвращаясь в свою комнату, Зодчий случайно столкнулся с Наитой. Девушка не ожидала встречи, поэтому не успела скрыться за ближайшей дверью. Зодчий попросил её остаться. Девушка покорно замерла возле стены.

— Наита, что происходит?.. — спросил Зодчий, пытаясь заглянуть девушке в глаза.

Наита блеснула в полумраке влажными очами и сказала с обидой в голосе:

— Ты… — Возможно, девушка хотела добавить слово, имеющее негативную эмоциональную окраску, но что-то её удержало. — Ты теперь не тот, кого я когда-то встретила…

— С чего ты взяла? — удивился выходец.

— Прошу тебя, не надо лжи… — Голос Наиты блёк и выцветал на глазах. — Я видела…

— Что ты видела?! — вспылил Зодчий.

События сегодняшнего дня достаточно взвинтили заставника, поэтому любая новая тайна или даже намёк на неё, воспринимался им как личное оскорбление.

— Что ты видела? — повторил он злым голосом.

— Я видела… — тихо повторила девушка. — Твоя рука!..

Зодчий стал догадываться. Он рванул рукав рубахи, одним движением оголив руку до локтя.

— Ты про это? — спросил он, поднимая ладонь вверх.

В свете керосиновой лампы металлом блеснуло запястье. Девушка в ужасе подняла на него глаза и выдохнула одними губами:

— Да…

— И что с того?! — почти крикнул Зодчий.

Наита отшатнулась.

— Ты… ты не понимаешь?!

— Я в этом сумасшедшем мире ничего не понимаю! — грубо крикнул он.

Прошла секунда. Девушка продолжала смотреть на Зодчего полными ужаса глазами; слёзы тихо ползли по её бледным щекам.

— Ты не выходец… — Голос, с трудом родившийся в трепетно бьющейся груди, умирал на её дрожащих губах.

— А кто же я?!

— Меченый…

Лёгкие расширились, заняв весь объём грудной клетки, однако воздуха всё равно не хватало. Зодчий смотрел перед собой — потолок… стены… пол… но ничего этого не видел.

Он очнулся, когда низкая дверь уже захлопнулась, и в полной тишине торопливой дробью простучали шаги Наиты. Каждый звонкий удар её каблучков по лиственничным плахам острыми иглами впивался в незащищённое сердце…

Зодчий остался в коридоре один.

Да разве только в коридоре?..

* * *

О сне оставалось лишь мечтать.

Зодчий уткнулся горячим лбом в прохладное стекло и бездумно глядел перед собой. Мыслей в голове не было. Она была пуста, как коридор на цокольном этаже, когда в нём затихли стремительные шаги девушки. Чего она испугалась? Почему убежала с такой поспешностью?.. Слово… Одно-единственное слово, произнесённое трепетными губами Наиты, свирепым ураганом разметало всё, что он кропотливо, шаг за шагом, строил в своей душе все эти долгие месяцы… Слово прозвучало, вызвав реакцию самоуничтожения, самоликвидации того мира, в который Зодчий с таким трудом заставил себя поверить… Слово горело в его сердце раскалённым шаром, и на этот всё уничтожающий пламень, словно бабочки на свет костра, слетались мысли. Подобно всё тем же бабочками, они окунались в пылающие языки и сгорали, так и не поняв, что надежда увидеть свет привела их прямо к гибели…

Мысли в агонии умирали — они не хотели жить в этом жестоком мире…

Зодчий смотрел в ночной сумрак ничего не видя, не слыша, с нетерпением ожидая прихода утра, чтобы вернуться на заставу, где всё кажется таким простым и понятным: впереди Зокон — потенциальный враг, позади поселение — потенциальные друзья, а посередине они — выходцы, которых заносчивые поселенцы между собой зачастую называют «выродками»…

В комнату кто-то тихо вошёл.

Зодчий не хотел оборачиваться. Он привык к тому, что все события в поселении так или иначе всегда несут ему только боль и страдание. Шаги за спиной замерли. Зодчий заставил себя обернуться.

Арина стояла перед ним и взволнованно теребила оборки сарафана.

— Ты принесла мне много хороших новостей? — попытался пошутить Зодчий.

— Если бы… — вздохнула девочка.

— Тогда отбросим глупые условности. Что случилось?

— Я не уверена, но на Третьей заставе что-то происходит…

— Ночью?

— Это у нас — ночь, а с той стороны может быть любое время.

— Наверное, ты права… Так что на Третьей?

— Мои ощущения странные. На Переход не похоже… Это что-то другое.

— Опасное?

— Сейчас всё опасно…

Зодчий раздумывал недолго.

— Поеду один, — решительно сказал он. — Утром моим заставникам скажешь, пусть отправляются обратно, а я осмотрюсь на Третьей и к вечеру вернусь.

— К нам не заедешь? — в голосе девочки слышались просительные нотки.

— Не знаю…

* * *

— Зодчий, ты видел, какие ловушки наш профессор для недовыходцев придумал? — Глоток всё время забегал вперёд и мешал идти.

— Не видел! — попытался отмахнуться Зодчий.

Но Глоток так просто сдаваться не собирался. Он катился рядом с шагавшими в ногу Зодчим и Кучумом и продолжал тараторить:

— Мне кажется, Лунь специально всё это изобрёл. Он рассказывал, что очень любил устраивать всякие фокусы, когда был студентом!

Зодчий резко остановился. Глоток вопросительно посмотрел на него.

— Чего ты?..

Зодчий придвинулся к самому лицу Глотка и негромко проговорил:

— Я попрошу Луня специально для тебя изготовить парочку этих ловушек.

— Зачем? — не понял Глоток.

— Чтобы снизить твою болтливость до безопасного для окружающих уровня!

Глоток обиженно фыркнул и отстал. Дальше шли молча. Через несколько десятков метров они увидели то, что ещё сегодня утром было Третьей заставой, а теперь лежало в руинах.

Кучум неторопливо стал объяснять:

— В последнюю неделю мы ведём наблюдения за зоной конфликта круглосуточно. Первые три дня Зокон бомбардировал нас энергетическими капсулами. Лопались они с жутким грохотом, но особых волнений не доставляли. Споры сами по себе безобидны, потому что в полноценные растения развиться не успевают. Но три дня назад всё кардинально изменилось: капсул стало намного меньше, зато содержимое в них начало беспокоить. Самостоятельно определить структуру новообразований мы не смогли, поэтому послали за Лунем — надеялись с его помощью разгадать этот ребус. Но Лунь, простояв полдня с биноклем (подойти ближе было нельзя из-за мелкой энергетической «шрапнели»), заявил: «Я биолог, а не физик!» Потом добавил, что процессы, происходящие вокруг лопнувших капсул, никакого отношения к растениям не имеют. И уехал.

— Узнаю старину Луня! — с теплотой в голосе сказал Зодчий.

— А со вчерашнего утра, — продолжал Кучум, — бомбардировки полностью прекратились. Мы обрадовались — похоже, осадное положение позади и можно немного расслабиться. Но после двухчасового затишья Зокон неожиданно активизировался по всей ширине. Такого мы ещё не видели! Обычно при «громовом» Переходе в Зокон попадали достаточно крупные объекты. Однако подобное случалось довольно редко и носило единичный характер. Теперь же вся масса Зокона — все эти миллионы тонн металла, дерева, песка, камней — устремились вперёд, словно салазки по обледенелой горке. В начале скорость движения была небольшой и составляла метры или даже сантиметры. Но постепенно скорость увеличивалась. Вчера вечером мы поняли — заставе конец. Пришлось в спешном порядке вывозить самое необходимое.

— Почему в поселение за помощью не послали? — спросил Зодчий.

— У нас пятеро на «побывке», поэтому каждая пара рук на вес золота.

— А сейчас как?

— Сам посмотри… — Кучум указал в сторону развалин заставы.

Утро давно наступило. Света оказалось достаточно, чтобы рассмотреть удручающую картину тотального разрушения. Зокон всей своей невообразимой массой наполз на постройки заставы, местами подмяв их под себя, а местами перемешав чудовищным миксером с собственными мелкими деталями, плывущими по его гребню словно пена. Теперь уже невозможно было понять, где, собственно, сам Зокон, а где фрагменты разгромленной застава…

— Скорость движения отслеживаете?

— Отслеживаем. Да только и без замеров видно — Зокон ускоряется.

— Прогнозы не делали?

— Предварительные… — развёл руками Кучум. — Мы же не знаем, как изменится его скорость, если местность станет понижаться. Дело в том, что едва ли не от самой заставы в сторону поселения идёт многокилометровый уклон.

— Уклон здесь ни при чём, — задумчиво проговорил Зодчий. — Судя по всему, Зокон и в гору с такой же скоростью полезет…

Некоторое время они молча стояли перед напиравшей на них громадой.

— Надо что-то решать… — подал голос Глоток. — Заставы теперь нет, а на дворе не лето…

Вопрос оказался непростым. Без заставы жить невозможно, но и уходить отсюда нельзя: обстановка меняется каждый день, и никто не возьмётся предугадать, чем завтра «осчастливит» их Зокон.

Зодчий предложил собрать всех заставников — пусть решают сами.

Говорили долго. Высказали множество идей от нереально-фантастических, до откровенно абсурдных, однако все они содержали одну мысль: Зокон должен круглосуточно находиться под наблюдением. В итоге пришли к общему мнению, которое звучало следующим образом: учитывая непредсказуемость поведения Зокона, необходимо постоянно находиться в непосредственной близости от него, для чего в срочном порядке переоборудовать оба трока в «дома на колёсах», обладающих достаточной мобильностью, чтобы успеть вовремя уйти от опасности. Помимо этого, решили по всей длине дороги, ведущей в поселение, устроить лабазы для хранения продовольствия, оружия, одежды. Всё это предполагалось на тот экстренный случай, если с защитными троками что-либо случится.

 

48

Зодчий пробыл на Третьей заставе до следующего утра. Вместе с вернувшимися из поселения заставниками он занимался переброской на безопасное расстояние спасённого имущества и как мог помогал в переоборудовании троков. Задача эта оказалась настолько сложной и трудновыполнимой, что Зодчий решил для дальнейших работ откомандировать Фархада.

Отправившись за ним на свою заставу, он по дороге заехал в поселение. (Где-то глубоко в душе заставник надеялся, что сказанное Наитой обжигающее слово не сыграет роковой роли при их новой встрече.)

Первой, кого он увидел в доме Легонта, оказалась Арина. Она выглядела возбуждённой, и Зодчий сразу насторожился, предчувствуя новые неприятности. Он спросил девочку, что случилось, но Арина только загадочно улыбалась. Зодчий не настаивал, позволив девочке играть в «молчанку».

Терпения непоседливой поселянки надолго не хватило. Не прошло и минуты, как она выпалила:

— Пойдём! Тебя Лекарий ждёт! Уже истомился весь.

Зодчий позволил маленькой детской ручке увлечь себя в темноту переходов.

— Что случилось?.. — спрашивал он на ходу.

Но девочка в ответ лишь загадочно улыбалась.

Скоро они оказались в библиотеке. Зодчий сразу обратил внимание на обилие горящих ламп — так светло здесь никогда не было.

— В честь какого события праздничная иллюминация? — спросил он Лекария, стоявшего у стола.

Библиотекарь шагнул навстречу Зодчему — выходец увидел за спиной старика на просторном столе знакомую книгу.

— Небывалый случай! — с волнением в голосе заговорил Лекарий. — В книге снова появился текст!

— И что?

Лекарий поперхнулся, поразившись недогадливости выходца.

— До сегодняшнего дня новый текст появлялся не раньше, чем через год или два! — торжественно произнёс он.

— Мир меняется…

Стоявшая рядом Арина тихо сказала:

— Теперь ты сможешь дочитать пророчество!

Зодчий недоверчиво посмотрел на Лекария.

— Разве не вы говорили, что больше двух раз прерывать чтение нельзя?

Библиотекарь к вопросу оказался готов.

— Я не берусь судить о вещах, которых не понимаю, — сказал он, — но книга захотела продолжить разговор только с тобой.

— Почему вы решили, что именно со мной?

Вместо ответа Лекарий развернул книгу и Зодчий, подойдя к столу, увидел в центре разворота своё имя, которое он так давно не произносил даже мысленно! Он уже готов был окончательно поверить, но что-то мешало, удерживая от простого, казалось бы, движения наклониться и перевернуть нужную страницу.

— Ну? Чего ты ждёшь! — взволнованно спросила Арина.

— Я боюсь, что мне опять помешают…

— Я буду стоять у дверей, пока ты не закончишь, — сказал Лекарий и направился к выходу.

Прошло несколько секунд — Зодчий услышал звук запираемого замка.

Выходец перевёл взгляд на Арину. Девочка каким-то образом угадала, что Зодчий смотрит на неё, и торопливо сказала:

— Я не помешаю. Клянусь!

Зодчий, повинуясь внезапному порыву, шагнул к девочке и сжал её горячие ладони. Потом вернулся к столу, сел.

Сердце забилось тревожно, словно выходец собирался открыть дверь, за которой пряталось нечто таинственное, нечто непостижимое…

Глубоко вдохнув, он опустил голову и осторожно перевернул страницу со своим именем.

«… — Угорь — на угорье, фурункул — до фурии, чирей — к чиркам очарованным!..

Монотонный речитатив усыплял. Я перестал обращать внимание на жуткие вещи, происходящие с моим телом, потому что, безоговорочно доверял Эркатоге.

Старуха, закончив поливать кровоточащее тело, легко подняла меня на руки и понесла куда-то вон из хижины. Я увидел странные деревья, тянувшиеся ко мне длинными ветками-руками; опустив глаза, увидел зайцев, мирно лежащих рядом с огромным волком; склонив голову набок, смог заметить свирепого изюбра, рвущего копытами упругий мох. А потом стало необыкновенно тепло, и зрение ненадолго оставило меня.

Обратившись в слух, я смог услышать недалёкое пение, проливавшееся на мои многочисленные язвы целительным бальзамом. Пение становилось всё ближе и ближе. В какой-то момент я понял — это звук льющейся воды. Прошло ещё несколько секунд, и моё тело испытало нежнейшее прикосновение субстанции, не похожей на обыкновенную воду.

В этот момент до моего слуха долетели слова Эркатоги:

— Вода-водица, в ворожбе мастерица, возьми хвори страшные и ни о чем не спрашивай!..

Мне показалось, будто моё тело взорвалось. Боль была ужасной. Я не смог сдержать себя и закричал.

Когда боль утихла, вновь услышал голос Эркатоги:

— Огня напьёшься — в небо взовьёшься! Болям, недугам не быть тебе другом!..

Старуха ещё что-то говорила, но я уже ничего не слышал: боль вытекала из тела через голову, унося с собой все мысли…

…Пришёл в себя дома в поселении. Эркатоги рядом не оказалось — только мать и дед Антип, смотревшие на меня, как на приведение. Тогда я был ещё слишком слаб, чтобы осмыслить их немое изумление.

Понять их взгляды я смог много позже, когда окреп настолько, что начал самостоятельно ходить. Всё дело было в волосах — мои брови, ресницы, волосы стали необыкновенного бело-голубого цвета. Нет, это не было сединой, как сначала предположил мой дед. Это было что-то совсем другое. Помимо странного цвета волос во мне неожиданно обнаружилась необыкновенная сила.

Когда на строительстве дома я оказался свидетелем того, как огромный кряж столетней лиственницы съехал с верхнего венца и по направляющим заскользил вниз на замерших от неожиданности плотников, я рванулся вперёд и сумел удерживать огромное бревно до того момента, пока опомнившиеся работники не отбежали в сторону. Случались и другие примеры моей необычности. Всё это привело к тому, что я остался один. Меня даже собственная мать и дед начали сторониться.

И тогда я понял — моё время пришло…

Я ушёл из поселения в зиму. Неведомым мне образом я по звериной тропке отыскал хижину Эркатоги. Хижина оказалась пустой. Но по тому, что на столе лежали грубые лепёшки, а в котле булькала похлёбка, я понял: Эркатога меня ждала. Я остался. Дни проходили за днями. Я привык к одиночеству и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Я научился доить коз, искать диких пчёл и брать у них мёд, ловить в реке рыбу, вести нехитрое хозяйство Эркатоги.

Долгими вечерами я сидел у открытого очага и любовался огнём. Пламя всегда выглядело по-разному. Можно было часами наблюдать за его завораживающей пляской и ни разу не поймать игривое пламя на самоповторении. Я научился понимать язык огня. И он научил меня многому.

Когда в хижину вернулась Эркатога, ей ничему не потребовалось учить меня. Да она бы и не смогла. Годы, которые протекли через её душу и изрубцевали её настолько, что она кровоточила так же, как моё тело много месяцев назад, просили её об успокоении. Мудрая Эркатога понимала всё и желала этого. Но она не могла пойти навстречу своей измученной плоти: ветер-стригунок, роса-умывальница, земля-кормилица просили её ещё од одном одолжении. И хотя Эркатога ни словом, ни взглядом не упоминала о последнем деле в мире живых людей, я знал, чего от неё хотят.

Время летело стремительно. Когда осень-подружка попрощалась с летом-красной-девицей, я стал замечать, что Эркатога сторонится меня. Я не испугался, а только удивился. В один из холодных осенних дней, когда на улице стало зябко, неуютно, промозгло и бесконечно одиноко, Эркатога заговорила со мной. Я никогда не видел её в таком подавленном состоянии. Я думал, что всему виной предчувствие скорой смерти, но ошибался. Разговор пошёл о другом.

Мы проговорили до рассвета, а потом она встала и молча вышла из хижины. Я знал, куда она отправляется…»

Продолжая читать, Зодчий уловил далёкий шум. Источником звука могло быть что угодно: стук топора, бряцанье коровьего ботала или просто громкие крики поселенцев, но Зодчий сразу понял — это за ним. Осознав ничтожность отрезка времени, отпущенного ему, он поторопился закончить чтение…

«…Эркатога вернулась через сутки. Она выглядела измождённой, словно ей пришлось многие и многие километров пробираться по непроходимой тайге. От пищи и воды она отказалась. Я приготовил для неё любимый малиновый чай, но она даже не взглянула на него…»

Непонятный шум всё ближе. Зодчий с замиранием сердца понимает, что не успеет дочитать. Однако пока есть время, от книги его не оторвать!

«…Я сидел рядом с ней и смотрел на то, как яркая изумрудность ласковых глаз бледнеет, уступая место тусклости мутного взора. Она попросила меня о последнем одолжении: она хотела проститься с огнём. Я положил в жаровню несколько ярко горевших головней и поднёс жаровню к её кровати. Такого я никогда раньше не видел и не увижу впредь — головни вдруг вспыхнули ярким фиолетовым пламенем и потянулись к Эркатоге. Онемев от восхищения, я зачарованно наблюдал за тем, как тонкие огненные ручки обняли тело старухи, и я услышал радостный счастливый смех Эркатоги. Её глаза на миг прояснились, она посмотрела на меня…»

Шум всё ближе. Зодчий ясно уловил торопливый разговор за дверью, и даже смог вычленить недовольный голос Лекария.

За спиной тяжело дышала Арина.

Времени у Зодчего почти не осталось…

«…Это были глаза прежней Эркатоги — сильной, властной, неукротимой. Она долго смотрела на меня, стараясь запечатлеть мой образ в своей памяти. Потом заговорила:

— Я счастлива, что смогла дожить до сегодняшнего дня! Дыхание Долгого Пути витает вокруг меня, и я хочу успеть сказать тебе самое главное. Ты готов слушать?

— Готов!

— Мои слова содержат страшную правду, с которой тебе придётся жить. Это нелегко. Знание такого плана смертельнее любого недуга. Ты готов к этому?

— Готов!

— Тогда слушай…»

Дверь в библиотеку с грохотом распахнулась.

Строчки скачком истаяли — перед Зодчим лежала немая девственно-чистая страница.

«Не успел!..» — горько вздохнул он и обернулся.

В раскрытых настежь дверях стоял Глоток.

Оборванный и окровавленный, спёкшимися от жара губами он выдохнул единственное обжигающее слово:

— Беда!!!

 

49

Во время бешеной скачки по просёлочной дороге, Зодчий успел узнать от Глотка самое главное: в какой-то момент поступательное движение громады Зокона прекратилось. Заставники посчитали это хорошим знаком, но потом началось непрерывное фонтанирование Переходов. Они возникали спонтанно по всему периметру Зокона, и было невозможно уследить за всеми. Пока результатом активности Переходов оставались систематические выбросы воды и грязи, заставники не особенно волновались. Но по мере увеличения числа Переходов «начинка» приобретала всё более угрожающий характер: «мыши», «лисы», «тигры», а также флора во всех своих ужасных проявлениях.

Заставников спасало то, что активная непрекращающаяся фаза, исторгая из своего чрева одни формы, тут же погребала их под слоем последующих. В итоге за несколько часов пришлось отвести троки почти на полкилометра. К этому времени число и активность Переходов заметно упали. Заставники собирались устраиваться на ночлег, когда случилось самое страшное: в Зокон проникло нечто, никогда ранее не встречавшееся.

Глоток, с трудом подбирая слова, охарактеризовал его как «танк» невероятных размеров. После минутной акклиматизации к условиям Зокона внутри «танка» что-то с громким хлопком взорвалось — оттуда повалил густой чёрный дым.

Дальше Глоток не мог рассказывать без дрожи в голосе:

— Мы посчитали это хорошим знаком. Ты же знаешь, если у системы, проникшей в Зокон, не наступает стабилизации в первые минуты, начинается ступенчатый процесс распада — явление безобидное и довольно банальное. Но на этот раз случилось по-другому. Дым прекратился на удивление быстро. Поселенец Клим (он у нас лучший слухач) сообщил о многочисленных шумах внутри «танка». Это было необычно, ведь сразу за процессом распада следует фаза «мыльного эффекта», а на такой стадии ни одна система эффективно функционировать уже не может. Тем более, так энергично, чтобы это заметил слухач с расстояния в две-три сотни метров! Ещё Клим-слухач сообщил о монотонных металлических стуках, раздающихся внутри. Потом он услышал голос. После этого сообщения мы решили отвести троки на пару сотен метров назад, потому что не представляли, чего следует ожидать от неожиданно замолчавшего «танка». Первый трок мы отвели достаточно быстро и вернулись за вторым. В этот момент началось… Я не могу себе вообразить, чтобы наземный объект, пусть даже и больших размеров, мог обладать такой огневой мощью! За минуту он превратил трок в решето! Огонь оказался таким плотным, что двое поселенцев погибли мгновенно — пули рвали трёхслойную сталь трока, словно бумагу! Остальных спасло то, что несколько очередей угодило в уложенные в ящики «фархадовские» стрелы. Взрывом перевернуло трок и его нижняя часть, собранная из бронелистов, спасла всех нас. Но ещё полчаса мы не могли выбраться из-под обломков, потому что ураганный огонь буквально вспахивал пространство вокруг нашего убежища. А потом всё стихло. Минут десять мы продолжали лежать в укрытии, опасаясь, что молчание — всего лишь хитрость со стороны обитателей «танка». Но минуты шли, а «танк» молчал. Тогда самый отважный из нас решился выглянуть. Он сообщил, что «танк» молчит, но странным образом фосфоресцирует. Теперь уже и остальные позволили себе рассмотреть страшного противника. Пока мы приходили в себя, подошли заставники, оставшиеся в первом троке. Пули достали и их. Но не столь серьёзно как нас — всего два лёгких ранения. Кучум сразу отправил меня за тобой, наказав привезти даже в том случае, если ты уже успел вернуться на Вторую заставу. Отъезжая, я слышал усиливающийся грохот. Опасаясь новой выходки Зокона, я гнал коня, что было сил…

К тому времени, когда Глоток всё подробно рассказал, они оказались рядом с уцелевшим троком. Непрерывное громыхание, водопадом катившееся со стороны Зокона, мешало разговаривать. Приходилось кричать в самое ухо собеседнику, чтобы он мог что-то слышать. Зодчий обратил внимание, что большинство заставников закупорили уши подручными средствами; некоторым это не помогло, либо они опоздали с мерой защиты — у двоих из ушей текла кровь.

Для разговора с Кучумом пришлось отойти метров на двести в противоположную от Зокона сторону. Кучум выглядел изрядно потрёпанным. Он, как и Глоток, в момент первой атаки взбесившегося «танка», оказался во втором троке и видел, как кинжальный огонь крупнокалиберных пулемётов буквально разрезал пополам тела двух поселенцев, стоявших рядом с ним у механизма передвижения. Веер пуль не дошёл до тела Кучума всего несколько сантиметров. А потом был взрыв и глухие удары в бронелисты, за которые нужно в ноги поклониться Фархаду.

Едва заговорили, Зодчий понял, что Кучум контужен — слова он произносил неуверенно, растягивая их на гласных звуках.

— Уровень шума не измеряли? — спросил Зодчий.

Кучум покачал головой.

— За-ачем?

— Если грохот не стихнет — мы все оглохнем!

— Что-о предлага-аешь?

— Оставить здесь двух выходцев, а всех остальных — вглубь!

— Не-е пойдут…

— Да что мы, будем их спрашивать, что ли?! — взвился Зодчий. — Кто у них старший?

— Был Ста-ас… Те-еперь не зна-аю…

— А слухач этот, Клим? Он жив?

— Жи-ив…

— Давай его сюда!

— По-ошли вместе… Ка-ажется немно-ого сти-ихло…

Они поспешили к изувеченному троку, удивляясь внезапно наступившей тишине. В ушах тихо звенело, отвлекая сознание от невиданного зрелища, распахнувшегося перед ними.

Зокон величественно возлежал на истерзанной им земле, блаженно купаясь в прямых лучах солнечного света. Зодчий зажмурился. Он уже столько месяцев прожил в мире, который почти не отбрасывал теней, что позабыл, как выглядит настоящее солнце. Зодчий с восторгом вглядывался в калейдоскоп солнечных зайчиков, неожиданно заигравших по всему телу Зокона. Любой осколок стекла, стальная полоска или покрытая отражающим слоем пластмасса спешили напомнить о своём существовании краткими вспышками многоцветных бликов…

Зодчий подумал о поселенцах, и ему стало стыдно: пока он любовался позабытым зрелищем, верцы сбились в плотную группу и тихо обсуждали небывалое явление. Они озирались по сторонам, испуганно поглядывая на непривычное для них небо.

Кто-то тихо произнёс страшную фразу:

— Настал конец света…

Зодчий хотел возразить, но не отважился нарушить звуком своего голоса пугающей тишины, залитой ярким солнечным светом, не виденным «миром Амвросия» много-много лет…

* * *

— Поселенцы бо-оятся… — обронил Кучум, когда они вдвоём с Зодчим пошли осмотреть место недавней трагедии.

— А ты? — Зодчий внимательно посмотрел на выходца.

— Я?.. Я тоже мно-ого лет не видел со-олнца и мне… не по-о себе.

Тела убитых поселенцев успели унести, однако внутри и вокруг разрушенного трока стояла тяжёлая эманация горя. Пахло сгоревшим порохом, разогретым металлом, свежей кровью. Зодчий долго всматривался в том направлении, где должен был находиться «танк-убийца», но смог разглядеть только оплывшую белёсую копну — «мыльный эффект» похоронил под собой виновника трагедии.

Обходя глубокие ямы, Зодчий прошёл вдоль продавленного бока с оторванными у основания «лепестками»; дно трока оказалось смято, исцарапано, обожжено, до такой степени, что в общем месиве исковерканного металла стало невозможно выделить отдельные элементы конструкции — трансмиссию, шасси, аварийный люк.

— Поселенцы боятся… — повторил Кучум, чётче выговаривая слова. — Ду-умаю, они не захотят о-остаться…

— Что их так напугало? «Танк»?

— О-они никогда не сталкивались с огнестрельным о-оружием, во всяком случае, насколько я мо-огу судить об этом. А здесь ещё со-олнце… В общем, может так о-обернуться, что от Третьей заставы останется один-единственный тро-ок и трое его защитников, один из которых хро-омой (он покосился на свою ногу), другой совсем мальчишка, а третий только сло-овесно может уничтожить с десяток таких «танков»!

— Не волнуйся, одни вы не останетесь… — пообещал выходец.

Зодчий знал, что говорил. Как бы ни были напуганы поселенцы, они не смогут вернуться под защиту надёжных стен и сделать вид, будто ничего не происходит, потому что понимают: с каждой минутой, с каждой секундой Зокон всё ближе подбирается к их поселению. Рано или поздно наступит минута, когда…

Зодчий вздрогнул. В его сознание ворвалось видение возможного конца «мира Амвросия». Оно выглядело настолько реалистичным, что Зодчий почувствовал на губах брызги воды, летящей с высоты колоссального вала, и запах смерти, исходящий от торжествующей громады Зокона. Усилием воли выходец постарался прогнать наваждение, хотя понимал: однажды возникнув в его сознании, видение уже не отпустит его…

Кучум заметил перемену в лице собеседника.

— Что-о, и тебя за-адело за живо-ое?

— Это совсем другое…

— Да нет, — печально возразил Кучум, — всё-о взаимосвязано… Если со-олнце выглянуло через столько лет, это зна-ачит…

 

50

Узнав о случившемся на Третьей заставе, Фархад торопливо собрал необходимые инструменты. Перед отъездом он в течение нескольких часов с упрямой настойчивостью обучал остающихся выходцев умению управлять «зенитно-арбалетным» комплексом, в результате чего услышал множество нелестных эпитетов, касающихся его личных качеств. В ответ Фархад только хитро щурился и требовал в сотый раз повторить последовательность операций.

Лучше всех управлять установкой получалось у Гоблина. Его-то Фархад, в конце концов, и оставил за «стреломётчика».

— А как же мы? — обиженно спросил Зодчий.

— Вам ещё рано такую технику доверять. Недоросли, отцы-командиры! — безапелляционно заявил Фархад, после чего добавил специально для Зодчего: — Это тебе не бездумно двумя мечами махать. Здесь особое искусство требуется!

Как только Фархад уехал с двумя поселенцами, Зодчий отправился в «баньян». За его отсутствие с деревом-рощей произошли поразительные изменения. Продолжая с потрясающей скоростью расти ввысь, «баньян» по периметру своего тела, в непосредственной близости от заставы, вдруг уменьшил величину стволов таким образом, что крона сомкнулась с землёй.

Попасть внутрь растительного комплекса теперь стало невозможно — пришлось довольствоваться визуальными наблюдениями со значительного расстояния. (Подходить ближе оказалось рискованно из-за зыбкого муарового тумана, вытекающего изнутри и делающего очертания предметов колеблющимися и самопроизвольно распадающимися на полоски-фрагменты.)

За «баньяном» велось пристальное наблюдение со сторожевой башни. Результаты наблюдений тщательно записывались в особый блокнот. Имелось в нём и несколько торопливых зарисовок, сделанных рукой Фархада. На них были изображены наиболее интересные моменты развития «баньяна». Зодчий их все внимательно изучил и пришёл к выводу, что Зокон замер ненадолго. Он готовится к качественному скачку с новыми трансформациями, которые могут иметь такие же катастрофические последствия, как на Третьей заставе.

Пригласили для консультации Луня.

Биолог в сопровождении двух поселенцев и верного «лаборанта» Эрада несколько раз приближался к «баньяну» (насколько позволяла бдительная «охрана»). Профессор собрал множество образцов флоры, по неизвестной пока причине отторгнутой «мегафанерофитом», при этом долго сокрушался, что не раздобыл ни одного образца фауны — млекопитающие, птицы, насекомые, черви пропали не только из самого «баньяна», их биолог не обнаружил даже вблизи заставы…

Несмотря на скудный материал, биолог сумел сделать предположение, поставившее Зодчего в тупик. Лунь долго и туманно говорил о гиперметаморфозе, на секунду представив Зокон в виде чудовищной по размерам куколки. При подобном способе развития её строение и образ жизни разных возрастов резко меняются. В первом из них личинка активно передвигается, расселяется, но не питается (и первое, и второе, и третье для «баньяна» верно: ещё несколько дней назад, он энергично наступал на заставу (передвижение), занимая всё больше места (расселение), при этом вёл себя на удивление неагрессивно (отсутствие питания), случай с галлюциногенными грибами можно не учитывать). Питающаяся личинка старшего возраста обитает в специфической среде (в теле насекомого-хозяина при паразитизме), и стремительно потребляют имеющиеся запасы пищи. Иногда переход от одной активной формы существования к следующей требует перестройки, при которой личинка не питается и неподвижна. С этим предположением профессора было трудно не согласиться: «личинка»-«баньян», «окуклившись» по периметру зоны конфликта слиянием растительности с грунтом, продолжает активно питаться (шапка в центре «баньяна» растёт с невероятной быстротой!), что может происходить лишь при подпитывании из запасов родительского тела (Зокона), и, наконец, последнее: неподвижность на периметре «баньяна» может означать только одно — он готовится к новой активной фазе.

Но Лунь не остановился на одной гипотезе, выдвинув ещё одну, предложив рассматривать изменения в структуре «баньяна» как сверхспециализацию или гиперморфоз — путь исторического развития организмов, связанный с нарушением их отношений со средой обитания вследствие быстрого её изменения, и переразвития самого организма в каком-то одном направлении.

Конечно, подобное утверждение биолога имело немало уязвимых мест, хотя в целом походило на правду: когда-то давным-давно из-за быстрого изменения среды обитания в «мире Амвросия» появились три Зокона (вполне вероятно, число их в разные годы варьировалось); по внутреннему содержанию являясь природным явлением (гейзер, наводнение, ураган…), они, в то же время, содержали в себе биологическую основу (выходцы, «ходульники», «тигры»…).

Закончил Лунь на весьма оптимистической ноте, заявив, что гиперморфоз является следствием крайней специализации организма к весьма узким условиям существования, при этом самое незначительное изменение среды может привести к вымиранию данного организма.

Оптимизма учёного Зодчий не разделял. Даже если жизнерадостный старик прав, и все происходящие изменения ведут Зокон к неминуемой гибели, то положение выходцев и поселенцев от этого не улучшается. Ведь очевидно, что Зокон связан с «миром Амвросия» тысячами невидимых нитей. По большому счёту «мир Амвросия» — это и есть Зокон…

Поделившись своими соображениями с Рабусом и Агути, Зодчий предложил сегодня же, не теряя ни минуты, приготовиться к возможной эвакуации.

Работы продолжались без перерыва трое суток. За это время из обширных подвалов заставы (и когда только они успели всё это построить?!) при помощи поселенцев удалось вывезти основную массу оборудования. Промежуточных лабазов ставить не стали, а везли всё прямо в поселение и там, на месте, вернувшийся с Третьей заставы Фархад развернул новое производство. Упор делался на его знаменитые стрелы. Только теперь Зодчий, помня о трагедии на Третьей, заказал ему специальные стрелы с кумулятивным зарядом.

Мир вокруг сжимался, словно шагреневая кожа. Но ни выходцы, ни поселенцы не собирались отдавать его без боя, в то же время понимая, что никакие сверхчеловеческие усилия не смогут остановить всесокрушающей поступи Зокона.

За истекшие дни «баньян» претерпел ряд изменений. Теперь цвет кроны утратил радующую глаз изумрудность, став тусклым и невзрачным.

— Гнойник вот-вот лопнет… — невесело сказал по этому поводу Агути.

Зодчий не ответил.

Прошло ещё два дня. Теперь комнаты их общего дома, на постройку которого ушло столько сил, выглядели пустыми, почти брошенными.

Троки в спешном порядке оборудовали дополнительными приводами. Наиболее уязвимые места усилили бронелистами, сделавшими охранный комплекс значительно тяжелее, но одновременно придавшими троку дополнительную устойчивость. «Фархадовские» стрелы, классифицируемые по трём категориям, поместили в специальные разноцветные ящики. (В случае детонации такой «пороховой погреб» мог отнести трок едва ли не до поселения!)

Для арбалетной установки изготовили минитрок с узкими высокими лепестками. Разыгравшаяся фантазия позволила Фархаду оборудовать поднимающиеся лепестки дополнительной системой защиты в виде форсунок для распыления напалма. (Воссоздать знаменитый «греческий огонь» не удалось; обладая всеми необходимыми ингредиентами: сера, сосновая смола, селитра, Фархад не смог узнать нужной составляющей из ряда нефтепродуктов, а без последнего компонента вся смесь лишь слабо горела, нещадно источая чёрный дым, закрывавший всю панораму боя.)

На следующее утро приехал Легонт. Выглядел он уставшим и сильно постаревшим.

— На Третьей и Первой наблюдается повышенная активность, — сказал он. — Мы думаем, и у вас она скоро наступит.

— Судя по поведению «баньяна», ждать осталось недолго, — согласился Зодчий.

— Мы сравнили текущие изменения со старыми картами нашего мира. Выводы неутешительные.

— Вы судите только по изменениям ландшафта на Третьей и Первой заставах?

— Нет. Мы посылали знающих людей в разные стороны. Из пятидесяти реперов, служивших нам пограничными столбами, не удалось найти ни одного! По многим направлениям утрачены реперы второй и даже третьей линии! А это уже потери, сопоставимые с первым глобальным изменением…

Легонт замолчал.

— Поселенцы, которых вы отправляли, заметили что-нибудь необычное? — спросил Зодчий.

— На границе всё стало необычным… — вздохнул Легонт.

— То есть подобные инциденты были?

— Трое подверглись нападению белых медведей! Откуда они здесь?!

Зодчий сделал мысленную пометку.

— Ещё двое, — продолжал Легонт, — случайно наткнулись на зародыши Гнилых Озёр.

— В какой стороне? — быстро спросил Зодчий.

— Километров пять к югу от вашей заставы и на севере, километрах в трёх.

— Обкладывают, значит… — едва слышно проговорил Зодчий.

— Что ты сказал? — не расслышал Легонт.

— Это я так, рассуждаю, — торопливо произнёс Зодчий.

— Ещё один поселенец случайно попал в болото, кишащее какими-то мелкими, но невероятно злобными созданиями. По виду они напоминают кузнечиков, потому что могут далеко и высоко прыгать, но если позволить такому «кузнечику» сесть на тело, он мгновенно впивается в мягкие ткани своим хоботком с такой силой, что приходится делать надрез, чтобы извлечь его. — Легонт ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Потом продолжил: — Потеря на сегодня составляет больше десяти процентов всей площади. Это первое. Второе ещё печальнее: если принять во внимание события на Третьей заставе, необычную активизацию на Первой, и то, что наблюдается у вас в последние дни, происходит одновременное выравнивание формы Зокона с превращением его в идеально круглое тело.

— Что вы об этом думаете?

— Трудно сказать… — устало произнёс Легонт. — Расчёты показывают — Зокон очерчивает окружность, в центре которой находится точка, совпадающая с местоположением нынешнего поселения…

— Ошибки быть не может?

— Я бы хотел на это надеяться…

— Значит, начало активизации на Третьей и Первой автоматически повлечёт за собой подвижки и нашего Зокона?

— Без сомнения, — согласился Легонт. — Мы составили прогноз и можем заранее сказать, в каком месте будет находиться очередная граница нашего мира в тот или иной конкретный день.

— Если вы провели такие расчёты, то, видимо, узнали и… нулевой день?

— Узнали… — глухо произнёс Легонт.

— И сколько нам осталось?..

— Всё здесь! — ответил Легонт, кладя перед Зодчим исписанные листки. — Будет время, можешь проверить. — Он раздумывал несколько секунд, внимательно разглядывая осунувшееся лицо Зодчего, потом добавил: — А если не будет — поверь на слово…

Ещё один день прошёл в тревожном ожидании.

От соседей приходили неутешительные сообщения: Зокон за два часа поглотил все постройки на Первой заставе, а Третью завалил метровым слоем рыхлого пемзообразного «снега». Снова приехал Легонт. На этот раз с грустными вестями — слёг Амвросий. Легонт больше ничего не сказал, но Зодчий правильно понял его молчание.

— Я поеду с тобой, — сказал он и пошёл собираться.

— А если Переход?

— Переходов много, а жизнь у Амвросия одна…

* * *

— Спасибо, что приехал, — Амвросий возлежал на широкой дубовой кровати, опираясь головой и предплечьями на высоко взбитые подушки. В комнате было светло от многочисленных свечей. Поймав взгляд Зодчего, с удивлением оглядывавшего такое изобилие светильников, старец пояснил: — Это всё Арина. Боится дедушку потерять. Вот и выдумала, что чем больше света, тем труднее смерти отыскать меня! Глупышка!..

— Не так уж она не права… — задумчиво проговорил Зодчий.

— Дети… — с теплотой в голосе произнёс Амвросий, — они видят мир не так как мы… Всё воспринимают иначе. Они даже любят по-другому. Я стал понимать это только сейчас, прожив едва ли не в десять раз больше Арины…

Зодчий молчал. Амвросий не выглядел ни измождённым внутренним недугом, ни морально уставшим от жизни, тем не менее, заставник понимал: Амвросий очень плох. Трудно сказать, что именно подорвало здоровье несгибаемого главы рода — трагедия его внучки или события последних месяцев. При этом Зодчего поразили глаза Амвросия. В них он видел непоколебимый дух мудрого старца. Болезнь могла в дугу согнуть его большое сильное тело, могла разбить параличом его члены, могла сжечь органы лихорадкой, но она была бессильна сломить дух этого человека, его несокрушимую волю. На лице, состарившемся в бесконечной борьбе за выживание немногочисленного рода, огнём горели живые глаза свидетеля целой эпохи.

— Что приуныл? — вдруг спросил Амвросий. — Или меня пожалел немощного?..

— В жалости нет ничего оскорбительного, — сказал Зодчий. — Но думал я о другом.

— О том, что не дочитал книгу Церапа?

— И об этом тоже…

— А ты не спрашивал себя, почему тебе не удалось дочитать книгу до конца?

— Обстоятельства… — пожал плечами Зодчий.

— Обстоятельства мы создаём сами! — резко возразил Амвросий.

— Если отбросить обстоятельства, — медленно заговорил Зодчий, о чём-то напряжённо думая, — то получается, что я и не должен был дочитать её до конца!

— А почему не должен?

— Наверное, я ещё не готов…

— Такое хорошее начало и такой скверный конец! — Глаза Амвросия таинственно улыбались.

Зодчий не понял его слов.

Тихо скрипнула дверь. Амвросий поднял глаза.

— Входи, Арина, — сказал старик, — с нами посидишь, послушаешь умные речи.

Девочка не ответила. Амвросий, нахмурившись, спросил:

— Переход?

— Да.

— Где?

Девочка не ответила. Зодчий правильно истолковал её грустное молчание.

— Жаль, — вставая сказал он, — мы опять не успели договорить…

— Уж не хоронишь ли ты меня раньше времени?! — воскликнул старик.

— Да я… — смутился Зодчий.

— Иди! Слово даю: не умру, не повидавшись с тобой!

Зодчий поклонился и вышел.

Торопливо шагая по коридору, с волнением уловил знакомый запах. Быстро обернулся, но взгляд успел поймать только край бирюзового сарафана…

 

51

На смотровой башне их было трое: Зодчий, Агути и Рабус. Зодчий рассматривал сильно выцветшую за последние дни крону «баньяна», Рабус молчал, Агути давал пояснения:

— Видишь малиновые образования слева от торчащей фермы?

— Вижу, — Зодчий подкрутил резкость.

— Теперь в течение минуты внимательно следить за ним.

— Зачем?

— Ты следи, а не спрашивай!

Зодчий недовольно хмыкнул, но к окуляру приник. Последовав совету Агути, он внимательно всмотрелся в малиновую полусферу. Через секунду поспешно отшатнулся от объектива, когда прямо на него из лопнувшей полусферы что-то выпрыгнуло.

— Что это?! — воскликнул Зодчий. Сам он рассмотреть метнувшееся вниз тело не успел.

— Гоблин назвал их — т л и к и.

— И как он аргументировал своё предложение? — поинтересовался Зодчий.

— А никак. Что ты, Гоблина не знаешь? Назвал, хохотнул и всё!

— Тлики, так тлики, — с безразличным видом проговорил Зодчий. — А можно их получше рассмотреть?

— Ты у Рабуса спроси, он за ними несколько часов наблюдал.

Зодчий вопросительно посмотрел на поселенца. Рабус заговорил не сразу:

— Малиновая полусфера выпускает за один раз не больше пяти таких особей. Они мгновенно исчезают в листве, поэтому рассмотреть их подробно мне не удалось. Следующие по времени появления тлики ведут себя не столь быстро, но тоже весьма проворны. Последние появляются очень вялыми. Некоторые из них не успевают выбраться наружу… Я видел, как полусфера пошла трещинами, потом во все стороны брызнула жидкость.

— Как они выглядят? — Зодчий повторил свой вопрос.

— Я с оказией отправил Луню зарисовки и краткое описание. Ответ доставили часа полтора назад, — Рабус стал шарить по карманам в поисках записки, потом с виноватым видом развёл руками: — Подевалась куда-то!..

Зодчий терпеливо ждал.

— Ты её прочитал? — спокойно спросил он.

— Конечно!.. — почему-то смутился поселенец.

— Тогда говори…

— Профессор писал — это либо многоножки, либо сколопендры. Хотя я с ним не согласен. Кто такая сколопендра я не знаю, но многоножки в наших местах водятся, — мы их мизгрями называем. Так вот, то, что выползает из полусфер, на мизгрей не похоже. Скорее они напоминают метровых варанов с очень тонким подвижным телом…

— А как часто они появляются?

— За сорок минут я насчитал несколько сотен полусфер. Умножьте это число на десять…

— Впечатляет! — произнёс Зодчий. — С агрессивной стороны они как-нибудь себя проявили?

— Пока случая проверить не представилось, — сказал Агути. — Но скорость размножения тликов настораживает.

— Наших старых знакомых: «арлекинов», «ходульников» кто-нибудь видел?

— Ты уже соскучился по ним? — Агути без иронии посмотрел на Зодчего.

— Вовсе нет. Но хотелось бы знать, что они задумали.

Агути после недолгой паузы ответил:

— Уже часов пять по всей кроне проходят ритмичные волны — словно ветер невероятной силы поднимает её, как простыню на кровати. Иногда оттуда доносится гул. Сказать что это, мы не можем. Как не можем утверждать, что имеем дело с совершенно новой формой Перехода. Одно не вызывает сомнений — Зокон балансирует на грани равновесия, медленно приближаясь к критической точке. Думаю, он в ближайшее время продемонстрирует нам свой гнев…

— На каком удалении стоят троки? — спросил Зодчий у Рабуса.

— Около полукилометра.

— Не мало?

— Смотря для чего. Если «баньян» выплюнет стандартный набор: фауна, флора, недовыходцы, то этого расстояния более чем достаточно, а если случится что-то похожее на Третью заставу, — сказать не берусь. Я в огнестрельном оружии ничего не смыслю.

— Будем надеяться, всё пойдёт как обычно. Хотя не стоит забывать о тликах — мы ещё не сталкивались с ними.

Спустившись с башни, Зодчий и Агути встретили Гоблина.

— Ты не поделишься этимологией «смачного» термина? — спросил Зодчий.

— Запросто! — охотно откликнулся Гоблин. — Тлик — это что-то тонкое, скользкое, вертлявое и невероятно мерзкое одновременно.

— Знаешь, — глубокомысленно изрёк Агути, — а ведь ты только что нарисовал свой собственный словесный портрет!

— Да ну вас… — обиделся Гоблин.

Фархада они нашли в арбалетной установке. Выходец попросил себе в помощники двух поселенцев для управления механизмом передвижения и теперь обучал их всем хитростям сложного устройства. Судя по довольному лицу выходца, обучение шло успешно, обещая хорошие плоды в ближайшем будущем. О своём детище Фархад готов был говорить часами, поэтому, едва завидев Зодчего с товарищами, пустился в пространные объяснения:

— Я несколько видоизменил схему подачи стрел на выпускной механизм, чем увеличил скорострельность на двенадцать процентов! Хотел заменить оптический прицел на лазерный, но деталей не хватает, да и времени тоже. Мне бы ещё месяца два-три — я бы такую конфетку сделал!

— А ты в Зокон прошение отправь, — встрял Гоблин, — может, они его там и рассмотрят!

Фархад пропустил шпильку мимо ушей, продолжая расписывать достоинства установки:

— Кассеты со стрелами теперь имеют специальное покрытие, устраняющее заедание в люнете, а сами стрелы снабжены внутренним упрочняющим стержнем. Вынесенные за пределы установки кассеты с тремя видами стрел позволяют за сорок секунд менять один тип на другой.

— Не боишься, что при подобной расточительности тебе не хватит никакого «боекомплекта»? — поинтересовался Агути.

— Нисколько! — уверенно заявил Фархад. — Под полом уложено сорок кассет по четыреста стрел, а специальная повозка стоит в километре отсюда, — там ещё столько же!

Гоблин и здесь нашёлся что сказать:

— Тогда мы все в поселение на пикник отправляемся, потому как здесь осталась работа для тебя одного!

Фархад задумался, потом с серьёзным видом произнёс:

— Если у меня кончится смазка для кассет, я обязательно попрошу тебя поработать языком — хоть какая-то польза!

Гоблин не растерялся и приготовил в ответ достойную тираду, однако обрушить её на Фархада не успел — в уши ударил ревун и пронзительный голос Агути резанул по ушам:

— Во-о-оздух!

Зодчий оглядел горизонт: со стороны «баньяна» приближалось несколько тёмных точек.

— Что это? — обратился он к Фархаду.

Выходец посмотрел в оптический прицел и спокойно доложил:

— Драконы.

— Фархад, брось свои шутки! — поморщился Зодчий.

— Я не шучу… — пожал плечами Фархад. — Эти твари имеют узкое тело, длинный хвост, совсем не птичий, и крылья как у «кукурузника»!

— Расстояние до них?

— Метров пятьсот…

— Сможешь «снять» одного?

— А то!

Фархад принялся неторопливо вращать штурвал горизонтального перемещения. Прильнув к окуляру, замер. Потом что-то тихо-тихо тренькнуло, и наступила странная тишина.

— Ты собрался одной-единственной стрелой завалить летающего монстра? — Гоблин не скрывал разочарования.

— Помолчи… — сжатыми губами обронил Фархад. — Стрела имеет титановый стержень и снабжена кумулятивным зарядом. Такой стрелой БТР пробить можно!

Гоблин не успел излить остатки скепсиса на замершего у прицела Фархада, как в небе распустился красочный огненный цветок. Через несколько мгновений до заставников долетел гортанный крик умирающей твари.

— Вот это да!.. — восхищённо выдохнул Гоблин.

Фархад к восторгам товарищей остался равнодушен, продолжая следить за оставшимися особями небольшой стаи «драконов». Снова тренькнула тетива. Потом ещё раз. И ещё. А дальше считать количество выпущенных стрел стало бессмысленно — всё небо расцветилось фейерверком одинаковых багровых шаров, и в неясный гул отдалённых взрывов вплелись многочисленные пронзительные крики…

До заставников долетели немногие из оставшихся в живых, но лишь потому, что Фархад сам позволил им это сделать, продолжая внимательно следить за особо ретивыми особями. Одного «дракона» он подпустил совсем близко. Об этом Фархада попросили сами выходцы — им хотелось взглянуть на «новичка». «Новичок» нездорового интереса собравшихся внизу к собственной персоне не одобрил, с высоты пятнадцати метров резко спикировав на головы заставников. Паники неожиданный манёвр «дракона» не вызвал, потому что вблизи он выглядел совсем нестрашно — этакий худосочный крокодильчик с перепончатыми крыльями и вечно улыбающейся физиономией дельфина.

Фархад продолжал внимательно следить за гостем через прицел. Выпустить стрелу с такого расстояния он не решался — «дракон» планировал над самыми головами заставников. Непрошеный гость сделал несколько кругов, после чего спокойно повернул в обратную сторону. Все посчитали это дурным знаком: Зокон никогда не позволял себе заигрывать с выходцами…

— Надо было и остальных угробить!.. — с недовольством в голосе обронил Гоблин.

Зодчий вспомнил короткую строку «…настанет день, настанет час — Судьба придёт, чтоб выбрать нас…» и стал рефреном повторять её, пытаясь отогнать неприятные мысли. Уходят, навсегда уходят последние спокойные минуты, обрекая и выходцев и поселенцев на бесконечную борьбу, в которой победителей не будет… Всё просто: победа человека над природой — это всегда стопроцентное его поражение, а победа природы над человеком — это нарушение законов космической гармонии, допускающей только поступательное движение снизу вверх, от простого к сложному, от хаоса к порядку…

Победителей не будет…

Но человек, понимая это, не собирался позволить раздавить себя, словно муху на лабораторном стекле истории…

 

52

— Дистанция сто метров! Расстояние до Зокона пятисот метров! Командирам троков действовать самостоятельно, рассчитывать только на себя! — таков был последний приказ, который отдал Зодчий Рабусу и Фархаду незадолго до того, как началось светопреставление.

Зокон не стал раскачиваться, оплёвывая заставников всякой мелочью, типа «мышей» или «лис». Нет, он сразу обрушил на троки всю мощь, которой обладал в эту минуту. «Баньян» вдруг распахнулся по всей ширине, выпуская из-под своей сени целые толпы недовыходцев. Судя по их количеству, сегодня Зокон не намерен был давать заставникам ни единого шанса на спасение.

В троке Зодчего все находились на своих местах. Лепестки подняты, стопоры из-под шасси убраны, механизм движения смазан. Справа от Зодчего — малышок-минитрок Фархада, обладающий мощью пограничного корабля, за ним — трок Рабуса. Позади, в километре — с десяток подвод со всем необходимым и десятью поселенцами разного возраста в качестве ополченцев. А впереди…

— Вижу «арлекинов»! — взволнованный голос молодого поселенца, впервые участвующего в стычке.

— Слева десятка три «скачков». Здоровые, черти! — густой бас Сифа.

— «Ходульники» идут вместе с «зывунами»! — спокойный голос Агути.

— А что это за черное месиво перед ними шевелится? — Взволнованный голос Енора. (Он стоит справа от Зодчего, горящими глазами глядя в амбразуру.)

— Это тлики, — медленно произносит Зодчий.

— Да сколько же их там?!

— Сколько бы ни было — все наши! — улыбается Сиф, с хрустом разминая мышцы спины.

Зодчий внимательно следит за первой линией «арлекинов», которых быстро настигают «ходульники». «Скачки» почему-то не торопятся, позволяя «зывунам» выходить на оперативный простор.

— До линии атаки три десятка метров! — громко говорит Зодчий, дрожащими пальцами поглаживая измятый панцирь.

На ум неожиданно приходят слова из прочитанного недавно старинного манускрипта: «…не бойся, друже, смертушки, ибо она есть избавительница великая, а не собирательница тел мёртвых…»

— До линии атаки два десятка метров!

«Кто из нас навеки успокоится, не дожив до нового рассвета?..»

— Первый «ходульник» на линии! Фронт триста метров! Ого-о-онь!!!

Суеты не было — в троке единственный новичок, все остальные уже успели «понюхать пороху»; многочасовые тренировки в течение последнего времени тоже не прошли даром. Трок функционировал как хорошо отлаженный механизм. Без спешки заставники находили цель, в зависимости от того, какая стрела наложена на тетиву, и методично, как на учениях, «выбивали» недовыходцев, пересекших линию терминатора.

Зодчий, не забывая поглядывать на минитрок Фархада, отстреливал исключительно «зывунов», оставляя «арлекинов» естественным путём распадаться. В какой-то момент Зодчий отметил, что расстояние между троками и Зоконом сократилось.

Он сказал об этом Агути. Выходец подтвердил его предположение:

— «Баньян» движется на нас…

Зодчий подал ревуном короткий сигнал, означающий: «Отойти на сто метров», и первым оказался у механизма передвижения. Помогал ему Агути. Третьим присоединился Сиф.

Несколько минут напряжённой работы, и трок оказался на новом месте. Зодчий вернулся к своей бойнице. Сиф спросил:

— Здесь мы ещё можем отходить широким фронтом, а как быть на просёлочной дороге?

— Пойдём в затылок друг другу…

Договорить Зодчий не успел — десятка два «ходульников» приблизились на расстояние в полсотни метров. Пришлось спешно ими заняться.

Через пару минут внимание всех привлекло громкое восклицание Енора:

— Посмотрите на тликов!

Увлёкшись недовыходцами, Зодчий упустил из виду последний сюрприз Зокона — тлики успели окружить его трок. Через бойницу они выглядели совсем безобидными — пухлые, неповоротливые, добродушные ящерицы. Однако стоило одному из них приблизиться вплотную к стене трока, как он мгновенно преобразился: бесследно исчезли вальяжность и показная леность в каждом движении, заставив истончившееся до состояния живого веретена тело действовать со скоростью метеора. Тлик поднялся на короткие задние лапки, напружинился и буквально выстрелил вперёд собственным телом. Зодчий едва успел отшатнуться от бойницы, как в ней возникла конусовидная головка. Вращая маленькими бусинками-глазками, тлик широко раскрыл пасть и…

Зодчий ожидал увидеть длинный змееподобный язык, жалящий всё живое. Но вместо него из раскрытой пасти брызнула тонкая струя жидкости ярко-жёлтого цвета. Что-то внутри подсказало — это не парфюм и не прохладительный душ. Зодчий рванулся в сторону, но, видимо, недостаточно быстро — струя задела левое плечо, закрытое надкрыльями панциря. Послышалось шипение, потом сухой треск и дикая боль пронзила сустав.

— Чёрт! — ругнулся Зодчий, дважды рубанув мечом по раскрытой пасти.

Тлик вывалился наружу.

Превозмогая пляшущие перед глазами огни, Зодчий крикнул, чтобы слышали все:

— В первую очередь бейте тликов — они плюются кислотой!

Когда боль в плече ослабла, Зодчий смог охватить картину боя. В его троке больше никто нападению не подвергся. Что происходило у соседей, сказать было сложно. Но, судя по многочисленным микровспышкам вокруг установки Фархада, выходец раскусил коварных тликов и не позволял им приблизиться к своему малышу. У Рабуса дела тоже шли неплохо — там кто-то додумался угостить тликов несколькими струями из огнемёта.

Тревогу Зодчего вызывало другое: Зокон продолжал ломиться вперёд, миллионотонным катком сметая всё на своём пути. Гадать, что остаётся позади него было бессмысленно — кто сможет это увидеть?..

Неожиданное появление «зывунов» перед бойницей Зодчего, заставило его позабыть обо всём, кроме врагов. Хотя «зывуны» не плевались как тлики, они продолжали оставаться самыми страшными и свирепыми врагами. Сосредоточившись исключительно на них, Зодчий обратил внимание, что число «зывунов» заметно уменьшилось: Фархад, вычистив перед собой пространство, кишащее тликами, переключился на правый фланг.

Пока всё складывалось удачно. Если бы не стремительное продвижение Зокона, сегодняшний бой можно смело считать самым успешным за последние месяцы. Но радости почему-то не было. Особенно, когда пришлось с болью и горечью наблюдать за тем, как в течение всего нескольких минут многочисленные постройки Второй заставы превратились в ничто, завёрнутые в колоссальный рулет Зоконом-катком…

— Быстро нас лишили прописки… — невесело пошутил Агути, вглядываясь в пыльную муть.

* * *

До вечера прошли больше трёх километров. Вымотались ужасно.

Пропустив оба трока по дороге, Зодчий со своей группой замыкал печальное шествие. Активность Зокона упала почти до нуля. Вылазки немногочисленных недовыходцев носили редкий и хаотичный характер. Основную угрозу по-прежнему представлял Зокон, ни на минуту не прекращавший своего поступательного движения.

Все девять заставников по очереди управляли механизмом движения. Остальные в это время шагали по дороге рядом с троком, вдыхая холодный воздух, со страхом прислушиваясь к шуму за спиной; поломка шасси в подобный обстановке почти наверняка повлекла бы за собой потерю трока. Понимая это, Зодчий распорядился, чтобы оставшиеся на повозках поселенцы по возможности очистили дорогу от камней и срубили выступающие корневища деревьев.

К утру у Зодчего появилось ощущение, что его отправили на галеры — десять километров перевозки защитного комплекса отняли все силы. Он с тревогой думал о предстоящем дне: заставники устали и едва ли способны ещё на одни сутки каторжной работы. Зодчий внимательно прислушивался к монотонному хрусту Зокона, пытаясь по изменению тональности определить, уменьшилась его скорость или нет.

Хорошая новость пришла только к обеду. Её принёс неугомонный Гоблин, у которого нашлись силы после своей «смены» сбегать за поворот и проверить предположение Зодчего (шум почти полностью прекратился, но висящая в воздухе пыльная взвесь мешала что-либо рассмотреть).

— Остановился! — прокричал он издалека. — И хрюкает от удовольствия!

— Кто хрюкает? — не понял Зодчий.

— Да Зокон! Кто же ещё! — Гоблин приблизился и стал с азартом рассказывать: — Пылища там ужасная, но движения никакого нет. Только вздохи раздаются, больше похожие на поросячье хрюканье.

— А почему мы ничего не слышим? — спросил подошедший Рабус.

— Звуки глухие и приходят оттуда, — Гоблин рукой показал в ту сторону, где ещё вчера стояла их застава.

— Сделаем так, — сказал Зодчий, — отведём троки ещё метров на пятьсот и встанем на отдых. А ты, Гоблин, возьми ещё кого-нибудь и на двух лошадях верхами сторожить Зокон. Только смотри! Без твоего любимого сумасбродства!

— Обижаешь, начальник! — воскликнул Гоблин и вприпрыжку побежал вперёд.

— Доверил мужик лисе кур сторожить! — усмехнулся Агути.

— Справится, — уверенно заявил Зодчий. — А если накуролесит, то будет бессменным дневальным в своём троке!

Пятьсот метров прошли на удивление быстро. Все знали: впереди их ждёт долгожданный отдых, поэтому каждый старался изо всех сил.

С Гоблином к Зокону отправился Енор. Зодчий в этот момент был занят делами, и удержать поселенца не успел. А когда освободился, то молодых уже и след простыл…

 

53

Ночью посменно дежурили шесть заставников: четверо у Зокона и двое в самом лагере. Спать легли в повозках, полных свежего душистого сена (ночевать в троке было и холодно и жёстко).

Утром приехал посыльный. Вести привёз невесёлые: Первая застава потеряла около трёх километров земли и один трок. Из заставников никто не пострадал — трок пришлось бросить из-за поломки. На Третьей результаты ещё хуже — девять километров!

— И как им только сил хватило на девять километров?.. — удивился кто-то из поселенцев.

— Их двенадцать на один трок…

— При атаке «зывунов» такой массой в троке не отсидишься…

— То-то и оно…

Зодчий был задумчив и участия в разговоре не принимал.

— Ты чего? — поинтересовался Агути.

— Наша тактика себя не оправдывает, — заговорил Зодчий. — Мы бессмысленно растрачиваем силы, пытаясь убежать от Зокона.

— Что предлагаешь?

— Нужно стянуть все троки к поселению, пока у нас есть такая возможность. Вспомни вчерашний день. Если скорость Зокона возрастёт всего на несколько сот метров — мы обречены!

— А если Зокон больше не двинется? — спросил Рабус.

— Тогда мы вернёмся.

— Как быть с недовыходцами?

— Оставим здесь мобильную группу с минитроком Фархада.

— Что оставят вместо прикрытия Первая и Третья?

— Надо подумать…

Больше часа Зодчий, Фархад, Агути, Рабус и поселенец-посыльный пытались найти выход из затруднительного положения. Решили поступить следующим образом: ровно половину из имеющихся у них заставников вместе с троком Рабуса сейчас же отправить в поселение; посыльному вернуться на Первую и Третью с предложением так же отправить в крепость половину своего состава, а оставшимся продолжать медленно двигаться в сторону от Зокона, выставив арьергард в виде мобильной конной группы из пяти-шести воинов.

К выполнению плана приступили немедленно. Посыльный умчался по дороге, подняв облако пыли. Рабус спешно собрал свою команду. Через полчаса его трок уже скрылся из виду.

— Не поторопились ли мы? — с сомнением в голосе спросил Агути, глядя на рассеивающийся пыльный шлейф.

— Время покажет… — неопределённо ответил Зодчий.

Гоблин, относившийся к команде Рабуса, покинуть выходцев наотрез отказался. Зодчий «из благодарности» определил его к механизму передвижения. Гоблин в ответ пожаловался на вопиющую дискриминацию, взывая к общественному мнению. Всё кончилось тем, что Фархад взял его к себе в качестве второго «стреломётчика»…

Вторую ночь пришлось спать в троке (повозок на всех не хватило). К утру все так замёрзли, что вылезли к костру задолго до назначенного для побудки часа. Сидели у ярко полыхающего костра, пили обжигающий чай и думали. Молча. Сосредоточенно.

Зодчий вглядывался в знакомые лица, посеревшие и похудевшие, и с болью думал о том, что для кого-то из них сегодняшний рассвет может оказаться последним, а кому-то придётся испить чашу страданий до дна, чтобы, осушив её, подавиться болью и обидой оттого, что Судьба выбрала именно его в качестве последнего наблюдателя ужасной драмы…

Кажется, Зодчий задремал, потому что звук ревуна подбросил его на месте. Вскочив на ноги и опрокинув на себя кипяток из алюминиевой кружки, он в первое мгновение ничего не понял: земля дрожала и вибрировала под ногами, произвольным образом фонтанируя молочно-белой жидкостью. Стволы деревьев в непосредственной близости от дороги выглядели смазанными — вокруг что-то происходило…

— По местам! — собственный звонкий голос Зодчий воспринял, как чужой приказ и стремглав кинулся к троку.

Оказавшись внутри защитного комплекса, он первым делом оглядел ту часть дороги, которая вела к Зокону. Там было удивительно тихо. Вся суматоха происходила тут, вокруг него.

По настилу торопливо застучали ноги бегущих. Зодчий подгонял:

— Быстрее! Быстрее!..

Рядом промелькнул Агути. Зодчий поймал его за рукав.

— Как дела у Фархада?

— Все уже внутри!

— Что с дозором?

— Не знаю…

— А кто использовал ревун?

— Наверное, дозорные…

Трок качнулся — это правые лепестки начали закрываться. Зодчий быстро оглядел находящихся внутри заставников — двоих не хватало.

— Кто был в дозоре? — спросил он у Агути.

Выходец пожал плечами. И тут Зодчий заметил, что бойница Енора пуста.

— Вот, Гоблин, бестия! — в сердцах воскликнул он.

Правая половина захлопнулась, дрогнула левая.

— Приподнимите лепестки и ждите меня! — крикнул Зодчий, прыгая с края платформы.

Через мгновение за его спиной что-то брякнуло. Недовольный голос пробурчал:

— Опять в героя-одиночку решил сыграть?

Зодчий, не оборачиваясь, хлопнул Агути по бедру и побежал по дороге навстречу Зокону. Земля, словно живая шевелилась под ногами, мешая правильно рассчитывать свой бег. Дважды Зодчий едва не упал — вздыбившиеся травяные горбы больно били в стопу.

— За изгибом дороги удобное место для засады! — прокричал за спиной Агути.

— Засады на кого?.. — не понял Зодчий.

— На нас!

Обогнув поворот, Зодчий понял — Агути прав.

Прямо перед ними, на протяжении пятнадцати метров вся дорога оказалась изрыта, словно здесь проводились соревнования на самого продуктивного крота! В центре разрытого круга, на холме из свежей земли, разворачивалось главное действо: прикрывшись телами двух мёртвых лошадей, Гоблин и Енор отбивались от наседавших на них…

Таких безобразных существ Зодчий в «мире Амвросия» ещё не видел! Высокие, невероятно худые, они походили одновременно и на «скачка» и на «ходульника». Но орудовали в отличие от своих собратьев не столько руками, издалека казавшимися короткими как у кенгуру и явно недоразвитыми, сколько длинными ногами, способными сгибаться в самых неожиданных местах. Каждый взмах ноги сопровождался неприятным сухим щелчком. Зодчий тут же окрестил их «щелкунами».

Приблизившись настолько, что их заметили не только Гоблин с Енором, издавшие радостный крик, но и «щелкуны», Зодчий обратил внимание на массивные костные наросты на пальцах безобразных созданий. Ещё через секунду эти пальцы так проскрипели по его нагрудному панцирю, что выходец едва удержался на ногах. Располовинив двух ближайших «щелкунов» и встретив грудью удар третьего, Зодчий крикнул укрывшимся за конскими телами заставникам:

— Бегом за нами!

Но заставники не только не отозвались на его призыв, они почему-то поползли в противоположную сторону!

— Гоблин, ты что делаешь?! — заревел Зодчий с такой силой, что запершило в горле.

Он шагнул вперёд, как бык прокладывая себе дорогу не столько мечом, сколько телом-тараном. Оказавшись на полуметровом гребне, он собрался шагнуть в изрытый круг, но замер, остановленный диким воплем Гоблина:

— Не-е-ет!

Вслед за этим ближайший к Гоблину «щелкун» получил от выходца удар такой силы, что, взмахнув в воздухе нелепыми конечностями, упал у ног Зодчего. Мгновенно земля забурлила, выдавливая из себя жидкость, похожую на гной, и тело бьющегося в агонии «щелкуна» исчезло в глубине.

Зодчий в страхе отступил назад, продолжая ощущать ногами неприятную пугающую дрожь. Он лихорадочно думал, как помочь Гоблину и Енору? Молодые воины сами нашли выход из положения. Сначала один, а потом другой с разбега перепрыгнули через кипящую землю, оказавшись рядом с Зодчим.

Гоблин дико ощерился. Отсвечивая голой ягодицей в разорванной штанине, хрипло выдохнул:

— Хор-р-рошо!..

Зодчий покосился на товарища, не забывая время от времени наносить удары — кольцо «щелкунов» вокруг них начинало сжиматься.

— Надо уходить! — крикнул Агути, поддерживая Енора, получившего удар в грудь и согнувшегося пополам.

— Хватай Енора под руки! — сказал Зодчий Гоблину. — И вперёд! Я прикрою!..

Гоблин крутанулся, вновь показав лоскут белой кожи. Подхватив хрипевшего Енора под руки и, припадая на левую ногу, по которой струилась кровь, побежал по дороге вперёд. Зодчий пятился вслед за ним, без труда отсекая ноги особенно агрессивных «щелкунов», при этом с тревогой прислушиваясь к нарастающему гулу под ногами.

Вынырнув из-за поворота, Зодчий услышал громкие радостные крики. Но звучали они недолго. Скоро Зодчий понял, почему: до спасительного трока оставалось всего метров пятнадцать, когда почва перед ними вдруг вспучилась, выдавливая из себя густую маслянистую жидкость отвратительного жёлто-белого цвета.

Агути, Гоблин и Енор, висящий у них на руках, замерли перед неожиданной преградой. Зодчий услышал торопливый сухой стук за спиной — «щелкуны» торопились не опоздать на праздник обезумевшей плоти. Зодчий заскрипел зубами, обрушиваясь на противника со всей накопившей злобой. И хотя количество «щелкунов» вокруг стремительно увеличивалось, Зодчий понял, что ряды врагов тают удивительно быстро. Оказалось, Фархад вывел свою установку из-за трока и принялся методично выбивать опасное окружение Зодчего.

Постепенно гора тел перед ним, слева и справа, стала расти. Это навело Зодчего на мысль…

— Валите их в разжиженную землю! — крикнул Зодчий. — Пройдём по ним как по мосту!..

Гоблин с Агути сразу же поспешили выполнять приказ. А сам Зодчий, ощущая нарастающую тяжесть в руках и теле, думал об одном: лишь бы Фархад не промахнулся (дважды его стрелы едва не коснулись тела выходца).

В какой-то момент он почувствовал сокрушительный удар в голову, успев удивиться: «А где же шлём?..» Далее память выхватывала из потока реальности лишь отдельные фрагменты, не всегда понятные, а порой откровенно противоречивые.

…Длинный, загибающийся внутрь коготь мелькает перед глазами и уплывает вбок, оставив радостное ощущение не прерванной смертельным касанием жизни…

…Оскаленное лицо Гоблина медленно отодвигается в бирюзовый туман, уступая место чьей-то мерзкой физиономии; Зодчий тычет в эту гадкую физиономию мечом и получает в лицо струю жидкости, от запаха которой внутренности выворачивает наизнанку, а глаза ничего не видят от слёз…

…Кто-то помогает ему подняться, поддерживая под руки, потому что ноги дрожат как после продолжительной и изнурительной болезни…

…Громкий крик бьётся в мозгу словно сердечный пульс:

— Скорей!

— Скоре-ей!

— Скоре-е-е-ей!

 

54

— Вроде очнулся…

Зодчий оглядывается по сторонам. Он лежит на меховой подстилке, вокруг — улыбающиеся лица заставников. Трок шевелится и поскрипывает — они едут.

Зодчий с трудом поднимается с пола.

— Да полежи ты, неугомонный! — голос Агути больно ударяет по ушам.

— Как… всё… прошло?.. — хрипит Зодчий, оглядывая присутствующих.

— Всё прошло замечательно! — словесная скорострельность Гоблина заставляет Зодчего поморщиться, но она же вызывает в нём тёплые чувства: «Жив, курилка!»

Несколько минут Зодчий приходит в себя, потом осмысленно начинает задавать вопросы. Очень болит горло. Зодчий не может понять, почему.

— Давно я здесь? — он кивнул на подстилку.

— Около часа… — Агути выглядит изрядно потрёпанным, но довольным.

— А что произошло?.. Я ничего не помню…

— Дай я скажу! — Гоблин не может спокойно сидеть на месте.

У Зодчего нет сил бороться с бурлящей энергией выходца. Он согласно кивает головой:

— Говори…

— Ха! Ну и дали мы прикурить всем этим выродкам!

— А если по существу? — Зодчий видит улыбающуюся физиономию Агути и понимает, что поправлять Гоблина бессмысленно.

— Здрасьте! — восклицает Гоблин. — Я и говорю по существу! Как только мы десятка три вонючих созданий в болотину сбросили, с другой стороны из земли полезло тако-о-ое!.. В общем, пока Фархад заливал всю эту нечисть напалмом, мы смогли перетащить Енора к троку. Вернулись за тобой, а у тебя под ногами земля кипит как вода в котле! Мы тебя тащим из неё, а ты продолжаешь махать мечом как одержимый! Едва и нам вместо головы одни кочерыжки не оставил!

Зодчий вопросительно смотрит на Агути.

— Приврал?

— Конечно! Хотя выглядел ты в тот миг, действительно, как настоящий демон! Мы уж думали, ты совсем обезумел.

— А потом… Что было потом?..

— Фархад минут десять «стерилизовал» землю напалмом, чтобы поджарить этих тварей, устраивающих на дороге ловушки. Только через полчаса смогли тронуться в путь.

— Никто не пострадал?

— Нет.

— А Енор?..

— Не знаю, чем его так ударило, только три ребра у него сломаны и боль внутри. Сейчас он спит. Дал я ему кое-что из медицинских запасов…

…Пройдя четыре километра, решили остановиться на ночёвку.

Чтобы не рисковать людьми и обезопасить себя от неожиданного появления неведомых созданий подземных глубин, Фархад предложил расставить на дороге и по бокам сигнальные вешки с десятком-другим «погремушек», которые тут же сам и изготовил из повреждённой алюминиевой кассеты.

Выставив обязательное охранение, Зодчий вызвался дежурить первым — хотелось в тишине и одиночестве о многом подумать. Гоблин пожелал составить ему компанию. Поворчав для видимости, Зодчий согласился: нравился ему Гоблин своей бесшабашностью и лёгким отношением к жизни. Казалось, Гоблин раз и навсегда решил для себя непростой философский вопрос: «Для чего я живу?..» Всё поведение Гоблина говорило, что живёт он ради удовольствия, ради веселья. Всегда. Даже — когда страшно. Потому что в этом случае должно быть страшно весело! А ещё из Гоблина так и выпирало смачное словечко «кураж». Только Гоблин ухитрялся обставлять свои поступки так, что все вокруг только удивлялись: каким образом этот выходец умудряется привлечь на свою голову все несчастья «мира Амвросия»?! Но хитрый Гоблин своего секрета не выдавал. Поэтому с ним было хорошо. Тревожно, но хорошо!

Прислушиваясь к сонному шуршанию за стеной трока, Зодчий спросил:

— А почему вы оказались в конном разъезде? Очередь-то была не ваша?..

Гоблин только плечом дёрнул — дескать, пустяки. Зодчий настаивать не стал. Помешивая длинной палкой рубиновые угли, он вдруг вспомнил историю прорицательницы. Как там было написано у Церапа: «…головни вдруг вспыхнули ярким фиолетовым пламенем и потянулись к Эркатоге. Онемев от происходящего, я зачарованно наблюдал за тем, как тонкие огненные ручки обняли тело старухи, и я услышал радостный счастливый смех Эркатоги…»

«Огонь обладает магической, завораживающей силой… Я бы тоже не отказался искупаться в его пламенной купели…» — мечтательно подумал Зодчий.

Гоблин, услышав тяжкий вздох товарища, принял его на свой счёт.

— Зодчий, ты не сердись! — виновато проговорил он. — Я, конечно, понимаю, что веду себя порой довольно глупо. Но рассудительность и в прежней жизни никогда не была лучшей чертой моего характера, а уж здесь…

— Я не сержусь, — отозвался Зодчий, продолжая купать свой взор в околдовывающей игре муарового пламени. — Я даже рад, что ты такой… К сожалению, зачастую мы излишне серьёзны и видим жизнь не в радужном свете, как ты, а через закопчённую на огне стекляшку, сквозь которую в далёком детстве смотрели на солнце. Помнишь?..

— Помню… — вздохнул Гоблин. И вдруг со смущённой улыбкой добавил: — В школе говорили о каких-то пятнах на солнце. Мне безумно захотелось на них посмотреть. Поэтому я закоптил своё стекло совсем чуть-чуть…

— И что?..

— Едва без глаза не остался!

— Значит, ты уже тогда был таким…

— Горбатого могила исправит! — хохотнул Гоблин и пошёл в сторону от дороги, чтобы принести хворост для костра.

Зодчий проводил его взглядом, прислушиваясь к тонкому мелодичному звону — это лёгкие порывы ветра шевелили самодельные колокольчики, заставляя их «разговаривать». Вернулся Гоблин, бросил в костёр целую охапку сухих веток. Пламя рванулось вверх, осветив его лицо. Было оно совсем не таким беззаботным, каким казалось ещё минуту назад.

— Я всё хотел спросить… — голос Гоблина резко контрастировал с его всегда весёлыми глазами; сейчас он был растерянным и грустным. — Что нас ждёт там?.. — он махнул сухой веткой в сторону невидимой громады Зокона.

— Ты имеешь в виду уменьшение площади «мира Амвросия»?

— Нет… Что нас ждёт после того, как всё здесь окажется под пятой Зокона?..

Зодчий ответил не сразу. Его удивило, что такой вопрос задал именно Гоблин — всегда весёлый, неунывающий, жизнерадостный Гоблин. Сам Зодчий старался об этом не думать, как любой человек пытается не думать о смерти, в то же время осознавая внутри себя неизбежность данного печального события, но в тщетных попытках отсрочить его, избегающий даже случайных мыслей на эту пугающую тему…

— Надеюсь, когда-нибудь потом, — с трудом проговорил Зодчий, — в новом мире и в новой реальности мы обязательно встретимся с тобой… Тогда я смогу вспомнить и этот вечер, и этот костёр, и то, что твоя бесшабашность сегодня спасла мне жизнь!..

Хрустнула ветка. Тихий голос Гоблина мотыльком вспорхнул над костром:

— Спасибо, Зодчий…

ЧЕТВЁРТЫЙ ИНФОРМАЦИОННЫЙ СРЕЗ ИНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Вальтман прилететь не смог, однако при первой же возможности связался с Ловсиным с помощью веб-камеры. Выглядел Вальтман на экране бледным, хотя в глазах время от времени вспыхивал задорный огонёк.

— Видеоотчёт о неудачных попытках проникнуть внутрь, я получил. Хочу вас успокоить — на чудо я и не надеялся.

Ловсин изогнул бровь.

— Между прочим, при подготовке эксперимента мы тоже не рассчитывали на чудо, потому что подобное понятие довольно трудно вплести в канву научной парадигмы…

— Ну-ну! — улыбнулся Вальтман. — Я вовсе не хотел вас обидеть. Тем более что присланные видеоматериалы могут шокировать кого угодно! Кстати, а где сейчас находятся те объекты, которые удалось доставить с той стороны?

— Мы поместили их в магнитную ловушку.

— Не могли бы вы несколько образцов отправить в Москву? В научных кругах столицы у меня есть обширные связи…

— Мы это сделаем сразу же, как только установим причину, по которой одни живые объекты при извлечении выворачивает наизнанку, словно чулок, а другие подобного «путешествия» даже не замечают.

— Что ж, вам виднее. Так о чём вы хотели со мной поговорить?

— Деном стремительно уменьшается…

— Что вы сказали? — встрепенулся Вальтман.

— Полусфера за пять дней потеряла тридцать процентов своего объёма.

— Как?! Но это же…

— Да… Деном медленно стягивается в точку…

— Разве ничего нельзя сделать?..

— Мы пытаемся. К сожалению, времени почти не осталось…

* * *

Рано утром всех разбудила многоголосая трель колокольчиков. Заставники вскакивали в ожидании самого худшего. Но причина перезвона заключалась в другом. Зодчий приложил руку к металлическому корпусу и ощутил лёгкую дрожь — Зокон-каток продолжал утюжить «мир Амвросия». Ещё через несколько минут стала понятна громкая переливчатость многочисленных «погремушек»: звери и птицы старались побыстрее покинуть страшные для них места и сплошной массой текли в сторону поселения, сбивая по дороге сторожевые вешки Фархада.

— Похоже, с нашего корабля бегут не только крысы…

Тихая фраза Агути повисла в воздухе.

Собрав оставшиеся «погремушки» и удостоверившись, что Зокон не далее, чем в километре, троки, вздрагивая на ухабах и поскрипывая сегментными корпусами, поползли по дороге.

Несколько часов, сменяя друг друга, заставники трудились у механизма передвижения, с тревогой прислушиваясь к отдалённому грохоту.

— Сердится старик! — воскликнул Гоблин, указав в сторону Зокона.

— Ещё бы! — сощурился Агути. — Вчера ты в течение целого часа отсвечивал ему в лицо своими ягодицами. Кто же выдержит такое оскорбление?!

Заставники дружно загоготали. Гоблин не растерялся, с достоинством ответив:

— Мои прелести теперь в музее выставлять можно! А ты чем похвастаешься?

— Боже упаси меня похваляться подобными частями тела! — Агути поднял руки и засмеялся громче всех.

Гоблин обиженно нахмурился, но связываться с Агути не стал.

Енор, с туго перетянутой грудью тоже засмеялся, но тут же сморщился от боли.

Постепенно смех стих — все напряжённо прислушивались к приближающемуся рокоту.

— А ну, ребята, навались! — крикнул Зодчий, сменяя уставших заставников. — Похоже, нас догоняют…

По нарастающему дрожанию пола и стен все поняли: Зокон приготовил для них новую гадость.

Справляться с механизмом движения становилось всё сложнее. Шасси надрывно скрипели, грозя вот-вот рассыпаться от невообразимых нагрузок. К тому же плавное покачивание земли мешало правильно рассчитывать свои усилия, однако заставники продолжали упираться, вынуждая трок двигаться всё быстрее и быстрее.

В какой-то момент показалось — всё! — они оторвались от преследования, но именно в этот миг под днищем трока прогремел взрыв. Защитный комплекс подбросило в воздух, а потом с удвоенной силой ударило о вспучившуюся землю. Раздался пронзительный вой лопнувшей трансмиссии, несколько лепестков с хрустом отломились в шарнирном основании и с противным обречённым скрежетом вывалились наружу, открыв за стеной кипящий ад…

 

55

…Где верх, а где низ?..

Зодчий отшвырнул от себя кусок изломанного лепестка и тут же оказался нос к носу с удлинённой мордой «зывуна». Инстинкт самосохранения сработал прежде, чем мозг отдал команду рукам на действие — меч со змеиным шипением вошёл в птичью грудь недовыходца. Глаза Зодчего в эту минуту продолжали бегать по троку, выискивая новых гостей.

Один из них оказался слева над телом поселенца, которому уже ничто не могло помочь — «зывун» пробил ему грудную клетку и теперь никак не мог освободить хватательную конечность. Зодчий помог ему — голова с вытянутыми по вертикали глазами покатилась под ноги погибшему поселенцу.

Справа послышался стон. Зодчий метнулся в ту сторону, по дороге вонзив меч в спину «ходульнуку», пытавшемуся выпрыгнуть наружу. Отбросив опрокинутую стойку с ячейками для стрел, Зодчий поднял Агути, а в следующую секунду, издав жуткий гортанный звук, снизу вверх ударил летящего по воздуху «скачка». Оболочка недовыходца брызнула во все стороны розоватой пульпой, оглушив сухим треском взрыва. Агути поднял выпавший при падении меч, нырнул куда-то за спину Зодчему — послышался звук падающего тела.

Удивительно спокойный голос Енора нараспев продекламировал:

— Не ходите дети в Африку гулять…

Зодчий обернулся: Енор, лёжа на полу, перезаряжал арбалет. Агути рыскал по всему троку, отыскивая спрятавшихся недовыходцев.

— Сверху! — крикнул Енор.

Зодчий, не меняя положения тела, рывком поднял меч вертикально вверх, почувствовав толчок, затем — визг, затем — неприятно пахнущая жидкость оросила его лицо. Выходец улыбнулся Енору правой половиной рта и шагнул к проёму. Агути, обежав трок по кругу, оказался рядом.

— Двое убитых. Остальные в порядке, — доложил он.

Зодчий хотел спросить о судьбе фархадовского минитрока, но в этот момент что-то с грохотом вонзилось в целые лепестки справа от выходцев.

— Ничего себе! — сказал Агути. — У них там что, тяжёла артиллерия завелась?

От удара лепестки прогнулись, но выдержали.

Стоя у самого края изуродованной платформы, Зодчий не видел, что творится даже в метре от трока — повсюду клубился непонятный розоватый туман.

Тренькнула тетива. Быстро обернувшийся Зодчий заметил «скачка» со стрелой во лбу — Енор с улыбкой пожал плечами, указав на огромную дыру наверху.

Где-то недалеко раздался тоскливый звук ревуна.

— Это Фархад даёт нам знать, что у него всё в порядке! — предположил Агути.

Рядом с собой Зодчий заметил двух поселенцев. Они настороженно выглядывали из укрытия.

— Пока туман не рассеется, за стены никто не выйдет! — приказал он.

Повторно завыл ревун.

— У нас есть, чем ответить? — спросил Зодчий у Агути.

— Сейчас найдём. — Агути шагнул вглубь, торопливо загремел железками. Через минуту вернулся, держа в руках ревуна. Спросил: — Один сигнал?

— Один. Короткий.

Агути крутанул ручку. Зодчий с удовлетворением сказал:

— Теперь порядок…

В туманной глуби что-то ухнуло, трок качнулся, едва не сбив заставников с ног. По металлу громко процокали звериные когти. Справа и слева жутко завыли недовыходцы. Зодчий отодвинул поселенцев вглубь и спросил у Агути:

— Как у нас с игрушками Фархада?

— Ты про фосфорные гранаты?

— Про них.

— С ящик наберётся…

— Тащи их. Устроим для местных пакостников маленький фейерверк!

Агути с одним поселенцем ненадолго отлучился. Вернулся обвешанный удлинёнными пакетами, словно новогодняя ёлка — игрушками.

— Помнишь, как Фархад нас учил? — спросил Зодчий. — Снимаешь колпачок, выдёргиваешь запальник, размахиваешься и…

— Вы направление броска не перепутайте! — подал голос Енор.

— Да уж как-нибудь… — пообещал Агути.

Две зажженные гранаты улетели в туман как в пустоту. После падения третьей раздался ужасный рёв, вслед за которым на разрушенных лепестках оказалось около дюжины недовыходцев. Они вели себя непонятно: две особи сцепились друг с другом, дико заревели, подпрыгнули и упали в розовое молоко тумана, сбив по дороге ещё троих. Зодчий их разнимать, разумеется, не стал, а «жалостливый» Агути бросил им вслед ещё две гранаты, чем окончательно деморализовал оставшихся недовыходцев. Троих прикончили стрелы поселенцев. Остальные просто разбежались.

— Странно они себя ведут, ты не находишь? — спросил Агути, пересчитывая гранаты.

— Надо осмотреть трок, — обронил Зодчий. — Туман, кажется, поредел…

Осмотр обескуражил выходцев — восстановить трок не было никакой возможности. Но даже если бы они и справились с этой непосильной задачей, защитный комплекс не смог бы проехать и ничтожного расстояния, потому что земля на десятки метров вокруг оказалась перепахана, изрыта, вспенена до такой степени, что ноги заставников проваливалась в неё едва ли не по колено! Чтобы вытащить трок на ровный участок дороги потребовался бы грузовой вертолёт.

Минитроку Фархада повезло больше. Его лишь опрокинуло, не причинив серьёзных повреждений. Но самым главным было то, что дорога перед ним оказалась пригодной для движения.

Совместными усилиями заставники поставили установку на колёса. После чего погрузили тела погибших поселенцев на повозку, собрали в разрушенном троке всё, что могло пригодиться и, подгоняемые нарастающим шумом Зокона, заторопились в сторону поселения.

Никто не сказал ни слова. Никто не обернулся. Никто не бросил последний взгляд на место недавнего боя, потому что впереди лежала полная неизвестность: она манила и притягивала гораздо сильнее, чем недавнее прошлое…

* * *

Ожидая очередной пакости подземных обитателей, Зодчий выслал вперёд четверых поселенцев, приказав любой подозрительный бугор на дороге «проверять» фосфорной гранатой или бутылкой с зажжённой сырой нефтью. Эта предосторожность позволила заставникам пройти без происшествий ещё около семи километров.

Монотонный устрашающий гул за спиной постепенно стих. Наступило тревожное затишье. Шагавшие рядом Зодчий и Агути физически ощущали вокруг себя присутствие злобного до самопожирания врага.

— Чего они ждут? — спросил Агути, указывая на скрывающие опасность заросли по обеим сторонам дороги.

— Если бы я знал…

Первым неладное заподозрил Гоблин. Отработав в троке получасовую «вахту», он успевал оглядеть ближайшие окрестности, со всеми поговорить, дать совет, пошутить, позлословить и вернуться к троку, когда подходило его время.

На этот раз он ёрничать не стал, подошёл к Зодчему и указал пальцем вперёд:

— Видишь вон те высокие кусты, подступившие к самой дороге?

— Справа? — спросил Зодчий.

— Они и справа и слева, — пояснил Гоблин. — Только справа они находятся у самой бровки, а слева ещё осталась двухметровая полоса.

— Ну и что? — не понял Зодчий.

— Полчаса назад их там не было!

Зодчий недоверчиво посмотрел на выходца.

— Кусты, как кусты. Ты не ошибся?

— Я болтал с возницей на первой повозке. На примере деревьев он объяснял мне, как правильно определять стороны горизонта. Деревья, на которые он показывал, стояли именно за теми кустами. Но кустов тогда там не было…

Зодчий колебался всего секунду, потом громко постучал по металлическому боку минитрока, медленно поскрипывающему в двух шагах перед ним. Трок остановился, из него выглянул Фархад.

— Что случилось? — спросил он.

— Спускайся, поговорить нужно.

К этому времени Гоблин добежал до первой повозки и остановил её. В течение нескольких минут заставники изменили схему движения, поставив трок впереди, а за ним — четыре повозки. Колонну замыкали Зодчий, Агути и Гоблин, отказавшийся, как он образно выразился, «отсиживаться за крепостными стенами».

Заминка в движении оказалась короткой и не должна была насторожить потенциального противника (если, конечно, он был, и Гоблин не переусердствовал со своей наблюдательностью).

Колонна медленно продвигалась вперёд. Казалось, всё предусмотрено, но Зодчего не отпускало чувство неудовлетворённости. Оно росло, ширилось, заставляя мозг напрягаться в поисках источника тревоги. Когда до подозрительных кустов оставалось не больше двадцати метров, он понял, что именно не давало ему покоя: они построили колонну из расчёта скрывающихся за кустами недовыходцев, а что если это не так, и кусты — всего лишь кусты из печально известной группы «флора»? Тогда их колонна по-прежнему остаётся весьма и весьма уязвимой.

Зодчий торопливо сказал Гоблину несколько слов — тот вновь побежал вперёд. Повозки замерли. Трок, напротив, значительно увеличил скорость.

Через пять минут на придорожные кусты обрушилась лавина стрел.

Все, кто в этот миг смотрел в ту сторону, увидели невероятную метаморфозу, произошедшую с обыкновенными, казалось бы, растениями…

 

56

Озаряемый непрерывными вспышками микровзрывов кустарник, в котором угадывался боярышник, вдруг скачком изменил свою форму: ветки стали толстыми и ощетинились множеством иглоподобных наростов, объём листвы увеличился многократно. Через секунду на минитрок Фархада хлынул настоящий поток двадцатисантиметровых игл, обладавших невероятной прочностью — некоторые из иголок смогли оставить в корпусе трока глубокие отметины!

Зодчий с содроганием представил, что произошло бы с их колонной, если бы не последняя задержка. Мало того, что иглы несли в себе вещество, парализующее нервную систему, они обладали немыслимой пробивной способностью. Едва ли нагрудный панцирь мог спасти заставника от прямого попадания с расстояния в десять-двадцать шагов.

Фархад прекратил поливать кусты стрелами, сочтя их малоэффективными против такого «разряжённого» противника. Он использовал напалм, превратив злобствующую флору в большой факел.

Всё это время заставники оставались в крайнем напряжении — не верилось, что их подстерегал только кустарник-иглострел.

Боярышник догорал… Теперь он снова превратился в знакомое с детства растение, у которого не титановые стрелы-убийцы, а обыкновенные пятисантиметровые колючки; на обглоданных огнём ветках во множестве висели яркие оранжево-жёлтые плоды…

Вокруг всё оставалось спокойным. Выждав ещё несколько минут, Зодчий отдал команду продолжить движение. Проходя мимо съёжившихся и скрученных в пламени побегов, Зодчий подобрал иглу, валявшуюся на земле. Долго рассматривал её зазубренный конец, потом достал носовой платок, аккуратно обернул сочившийся клейким веществом наконечник и обрывком бечёвки примотал иглу к ножнам.

Агути, внимательно наблюдавший за манипуляциями, спросил:

— Зачем она тебе?

— Последний патрон…

— Ну и дурак!

Зодчий в ответ только улыбнулся:

— Патрон-то не для меня!..

Шли без остановок всю ночь. На ходу жевали галеты, дремали, повесив голову на грудь и вздрагивая каждый раз, как только ноги пытались унести тело с накатанной дороги на заросшую репейником обочину.

Останавливаться на ночлег не стали. После напряжённого дня никому не хотелось оказаться в новой хитроумной западне. Короткую передышку позволили себе единственный раз, когда вдалеке, в просвете деревьев, показался форпост верцев.

Чем ближе подходили заставники к поселению, тем меньше его узнавали. Теперь оно выглядело как укреплённый замок: ворота наглухо закрыты, перед ними, ощерившись многочисленными выступами, замер трок Рабуса; по всему периметру стоящих по эллипсу домов на крышах видны многочисленные следы торопливой плотницкой работы — там строят башни и дополнительную охранную стену из двойного ряда брёвен. Несмотря на ранний час по всему поселению снуют люди.

— Вот мы и дома… — с грустью сказал Гоблин.

Агути медленно повернул к нему голову.

— Наш дом там… — он указал рукой в сторону Зокона.

Зодчий лишь тяжело вздохнул…

* * *

На следующий день в доме Легонта состоялось большое собрание. Присутствовало до восьмидесяти человек — выходцев и поселенцев. Вопрос обсуждался один: как выстоять? Амвросий по причине усилившейся болезни не присутствовал, поэтому вёл собрание Легонт.

— На сегодняшний день положение следующее, — заговорил он, подождав пока уляжется гомон возбуждённых голосов. — Зокон остановился в шести километрах на севере, в четырёх на востоке, в семи на юге и в шести на западе. Таким образом, наше поселение оказалось в центре эллипса, вытянутого по линии север — юг. Размышляя стратегически, мы ничего кроме площади нашего мира не утратили. Пастбища для скота, поля льна, гороха и гречихи целы. Водоём, питающий пресной водой поселение, оказался нетронутым. Правда, мы потеряли немалую часть охотничьих угодий, а также больше половины рыбных промыслов, однако это не может серьёзно сказаться на продовольственном положении. Но есть один особенно тревожный момент: Зокон остановился в непосредственной близости от самого большого Гнилого Озера на юге и трёх новообразованных озёр в других сторонах соответственно. Следопыты, принёсшие эти вести склонны считать, что географическое положение всех четырёх озёр и определило момент и место остановки Зокона.

По звенящей тишине Легонт понял, что его сообщение затронуло каждого из присутствующих. Выдержав долгую паузу, чтобы усилить эффект от своих слов, он продолжил:

— За последнюю неделю мы потеряли двенадцать заставников и три трока. Оставшиеся охранные комплексы позволяют не опасаться за судьбу тех, кто по разным причинам должен покидать стены убежища. Однако слухачи и следопыты сообщают о постоянных передвижениях недовыходцев на километровом расстоянии от поселения. Пока нам не понятно, почему они ведут себя таким образом. И это настораживает. К тому же эксперт по Переходам — Зодчий, высказал ряд соображений, которыми он сейчас поделится со всеми.

Легонт опустился на своё место у дальней стены. Зодчий вышел на середину комнаты, чтобы его было слышно одинаково хорошо со всех сторон.

Глухим от усталости голосом заговорил:

— Много месяцев я скрупулёзно изучал все виды Переходов и процессы им сопутствующие. Полученные знания позволяют мне с известной долей уверенности утверждать: события последних трёх недель можно отнести к совершенно новому типу Перехода. Я объясню почему. До недавнего времени любой Переход мог генерировать биологические объекты с ограниченным сроком существования. Срок этот был индивидуальным для каждого вида, но никогда не превышал нескольких суток. Теперь картина поменялась радикально. Недавно я встретился с «ходульником», которого семь дней назад «пометил» мой меч! Получается, недовыходцы обрели способность эффективно функционировать в нашем мире достаточно продолжительный срок. Это не просто предположение, а факт, потому что некоторые из здесь присутствующих сами лицом к лицу встречались с особями, которые давным-давно должны были распасться с образованием «мыльного эффекта». Всё это позволяет мне высказать весьма тревожное догадку: недовыходцы получили право жить в этом мире, также как и мы с вами!

Последняя фраза Зодчего шокировала всех. Поселенцы считали своим единственным противником неумолимый Зокон, и его остановка вселила в них надежду на скорый мир. Недовыходцев они вообще в расчёт не брали, считая их достаточной серьёзной, но быстропроходящей помехой. Слова Зодчего перевернули их представления с ног на голову.

Гулкая тишина весела в комнате целую минуту, а потом мгновенно взорвалась десятками взбудораженных голосов:

— Сообщения о недовыходцах-долгожителях нужно ещё проверить!..

— Лично я ни с чем таким не встречался!..

— Да всё это бредни выходцев!..

— Вот увидите, через неделю ни одной твари вокруг поселения не останется!..

— А кто-нибудь из поселенцев может подтвердить слова Зодчего?..

В общем бестолковом гвалте раздался зычный голос Рабуса:

— Тише!

Постепенно гомон прекратился. Лишь самые горячие продолжали что-то недовольно выкрикивать.

— Я хочу обратиться к присутствующим здесь коренным поселенцам, — Рабус сделал ударение на слове «коренным». — Я для вас достаточно авторитетный человек?

— Конечно, Рабус!..

— Мы доверяем тебе!..

— Твоему слову можно верить!..

Рабус поднял руку, чтобы успокоить говоривших и произнёс:

— Тогда послушайте, что я скажу. Я дольше кого бы то ни было из вас находился в рядах Второй, теперь уже бывшей, заставы, и я говорю вам: ни один поселенец не смог бы сделать для своего ближнего то, что сделали выходцы для всех нас за последние дни. Поэтому не нужно оскорблять недоверием наших боевых товарищей! Это первое. Второе: «ходульник», про которого упомянул Зодчий, носил не только его отметину от меча, но и наконечник моей стрелы в брюшине. Я смог убедиться в этом сегодня утром, когда на вылазке к Гнилому Озеру мы с Зодчим натолкнулись на него и ещё некоторых его собратьев. Разумеется, третьей встречи с ним у меня уже не будет. Это так же верно, как и то, что он успел оставить мне на память вот эту отметину! — Рабус отодвинул нагрудную пластину, демонстрируя всем иссиня-чёрное пятно.

После спокойной речи Рабуса разговор пошёл в ином направлении. Теперь поселенцы не бросали на выходцев косых, а подчас и откровенно-недружелюбных взглядов, безмолвно обвиняя их во всех своих бедах. Выступления стали коротким и по существу.

Расходились поздно вечером.

Зодчего, собиравшегося отправиться в трок Фархада, остановил Легонт.

— Отец просил тебя зайти, как только здесь всё закончится.

Зодчий кивнул головой, после чего знакомой дорогой поспешил к главе рода.

Амвросию за последние дни стало хуже. Щёки ввалились, обрисовав острые скулы, дыхание сделалось частым, прерывистым. И только глаза продолжали сверкать на угасающем лице.

Зодчий поздоровался, вежливо поинтересовался здоровьем старца. Амвросий ответил с вымученной улыбкой на обмётанных от внутреннего жара губах:

— О здоровье нужно у девушек молодых спрашивать — им ещё только предстоит подарить миру новую жизнь, а у стариков надо о душе интересоваться: готов ли он к дороге дальней, успел ли собороваться как положено.

Зодчий молчал, с грустью наблюдая трагические перемены в теле Амвросия.

— Но я позвал тебя не для того, чтобы причаститься — ты ведь даже не верующий! — хриплый голос Амвросия в продолжение короткой речи несколько раз прерывался.

— Верить можно по-разному… — тихо возразил Зодчий.

— Верно, — согласился Амвросий. — Но всегда на первом месте стоит вопрос — в кого верить. И уже потом — как.

— Я верю в человека.

— Разве можно верить в абстрактного человека?

— Абстрактный человек не существует сам по себе. Он складывается из многих отдельных личностей. Для меня это, прежде всего, моё окружение.

— И поселенцы?

— Поселенцы в первую очередь.

— Даже после сегодняшних обвинений?

— Именно по этой причине.

— Странный ты, Зодчий. Теперь я понимаю, почему Арина к тебе так привязалась…

 

57

Прошло несколько дней.

Однажды на сторожевую башню, возвышавшуюся справа от трока Рабуса, и где сегодня дежурил Зодчий в паре с Гоблином, поднялась Наита. Хитрый Гоблин срочно обнаружил массу дел, которые отчего-то ждали его именно внизу. Не смотря на протестующие жесты Зодчего, он поспешно удалился.

Наита облокотилась о массивный парапет, окаймляющий навершие башни, молча протянула Зодчему книгу в яркой малиновой обложке.

— Из последних? — поинтересовался Зодчий.

— Собаки не могут долго сидеть в вольере. Пришлось выпустить… — пояснила девушка.

Зодчий взял книгу.

— Почему именно эта? — спросил он.

— Она из твоего года… — задумчиво сказала Наита. — Из двухтысячного…

— А почему стихи? — не понял Зодчий.

— Арина сказала, иногда ты стихами думаешь…

— Вот уж не замечал! — удивился Зодчий, раскрывая книгу.

Страницы замелькали перед глазами, пока сознание спонтанно не выхватило несколько строчек:

Зодчий оторвался от книги, посмотрел на девушку. Наита за ним не следила, устремив взор в сторону невидимого отсюда Зокона. Выходец перелистнул ещё несколько страниц, пытаясь отыскать строки, созвучные с его душевными переживаниями.

Зодчий аккуратно закрыл книгу. Сейчас бы что-нибудь из Омара Хайяма, но и великий узбек любил поиграть с темой смерти…

— Не понравилась? — оборачиваясь, спросила Наита.

— Отчего же! — возразил Зодчий. — Но здесь слишком много…

— Грусти?

— Какая же это грусть? Это даже не печаль, а полная безысходность!

— Найди что-нибудь лирическое, — посоветовала Наита, — с налётом лёгкой-лёгкой грусти. — И добавила прежде, чем Зодчий успел что-либо сказать: — Печаль должна быть светлой…

Зодчий наугад развернул книгу, тихо прочитал:

— Я, конечно, дико извиняюсь! — В люке появилась смущённая физиономия Гоблина. — Но литературный вечер придётся прервать — у нас гости!

* * *

— Оказывается, слизняки успели изрыть всё пространство вокруг поселения! — с возмущением говорил Гоблин. — Если бы лошадь случайно не провалилась в прорытый ход, мы бы так ничего и не узнали…

Они прошли в противоположный от центральных ворот конец поселения. Здесь тоже имелись небольшие ворота, рассчитанные только на одного всадника. Ворота были раскрыты настежь. Возле них стояло несколько поселенцев. Пройдя мимо них, Зодчий вышел за стену, где сразу же столкнулся с Легонтом.

— Плохие новости, — мрачно сказал он. — Огромные полупрозрачные твари, Гоблин назвал их слизняками, за последнюю неделю успели основательно изрыть подземными ходами всё пространство вокруг поселения. Мы-то надеялись, что недовыходцы успокоились, но оказалось, всё это время они весьма изощрённо подбирались к внешней охранной стене!

— Я не совсем понимаю, — подал голос Гоблин, — к чему такая сложность: тайные ходы и прочая мишура?

— Они стали жить дольше, значит, и времени на адаптацию у них прибавилось, — сказал Зодчий. — В отличие от тебя, Гоблин, они учатся на своих ошибках.

— А почему сразу я?! — обиделся Гоблин.

— И всё же, мне непонятно, для чего им понадобились эти ходы… — проговорил Легонт.

Зодчий произнёс всего одно слово:

— Тлики.

Легонт не понял — с этими «новинками» он ещё не был знаком.

Зодчий в двух словах объяснил, сказав в заключении:

— Тлики имеют железы, вырабатывающие кислоту. Если связать их воедино со слизняками, вырисовывается следующая картинка: слизняки роют ходы для того, чтобы тлики незаметно смогли подобраться к охранному частоколу.

— Но для чего? — не понял Гоблин.

— Тлики кислотой разрушат основания брёвен, частокол рухнет, после чего недовыходцы морским приливом хлынут на штурм поселения.

— Думаю, картина ещё более удручающая, — тихо сказал Легонт, вплотную приблизившись к Зодчему. — Слизняки роют ходы для того, что бы пропустить недовыходцев внутрь поселения…

* * *

Уже через полчаса после разговора Легонта и Зодчего не менее полусотни поселенцев высыпали за стены, сантиметр за сантиметром исследуя пространство вокруг частокола. Обнаруженные ходы тут же поступали в распоряжение Фархада, устраивавшего в них хитроумные ловушки.

За двенадцать часов удалось обнаружить более тридцати ходов. Некоторые оказались прорыты глубоко внутрь поселения, о чём сообщили храбрецы, отважившиеся исследовать тоннели изнутри.

Три раза поисковые группы натыкались на «копателей» прямо во время их работы. В этих случаях на слизняков просто выливали канистру керосина, бросали зажжённый факел и отправлялись дальше.

Работы закончили глубоко заполночь. А ранним утром зазвучали первые взрывы — методика Фархада начала работать. Однако взрывов прогремело всего шесть, и это обескуражило Фархада, который вместе со всеми членами бывшей Второй заставы, подсчитывал «пиротехническую статистику», сидя в троке Рабуса.

Так и не дождавшись седьмого взрыва, Зодчий с грустью констатировал:

— Они быстро учатся. Даже слишком быстро…

Гоблин начал горячо возражать:

— Неужели ты вправду думаешь, что недовыходцы так умны?!

— А ты сходи, спроси у них! — Фархад даже не улыбнулся.

— Потерпев фиаско сегодня, они обязательно придумают что-нибудь новенькое. — Агути в задумчивости поскрёб заросший подбородок (в последние дни всем было не до бритья).

— Новенькое — это хорошо забытое старенькое! — неожиданно громко произнёс Зодчий, и не понятно было, что он имел в виду…

* * *

Во второй половине дня Зодчего пригласил к себе Легонт.

Выходец думал, что речь пойдёт о слизняках, но ошибся.

— Арина третий день наблюдает в районе Гнилого Озера непонятную активность, — торопливо заговорил Легонт. — Как она ни старалась, но ясной картинки получить не смогла. — Поселенец на секунду замер. — Мы её интуиции доверяем, поэтому я хотел попросить тебя…

— Наведаться к Озеру?

— Да…

— Хорошо. Я пойду сегодня же.

— Одному нельзя. Возьми кого-нибудь из своих. И Донго.

— Кто это — Донго?

Легонт тихо свистнул. Тут же скрипнула дверь, и в комнату ворвалась копна шерсти, в которой Зодчий не сразу узнал одну из поисковых собак Наиты. Донго свою громкую кличку оправдывал полностью. Когда он подскочил к Зодчему и от избытка чувств лизнул его в подбородок, Зодчий смог оценить размеры пса: стоя на четырёх лапах Донго доставал поселенцу до пояса! Если бы собака решила подурачиться и встала на задние лапы — её рост намного превысил бы рост Зодчего!

— Зачем нам собака? — не понял заставник.

— Это не собака — это лучший следопыт в поселении. Старше его поисковых собак у нас нет. К тому же Донго никогда не ошибается.

Зодчий потрепал пса за ушами — Донго сомлел и задрожал правой лапой.

— Мне бы такую непогрешимую репутацию как у тебя! — вздохнул Зодчий и добавил, глядя в хитрые глаза Донго: — Ну, пошли!

Донго скосил голову в сторону Легонта, как бы спрашивая его разрешения.

— Иди… — сказал поселенец. — Теперь твой хозяин — он.

Зодчий был уже в дверях, когда Легонт спросил:

— Кого возьмёшь с собой?

Зодчий ответил не задумываясь:

— Агути.

— Возьми Фархада, — настойчиво посоветовал Легонт.

— Почему? — не понял Зодчий.

— Возьми. — Твёрдо сказал Легонт и, не проронив больше ни слова, вышел в другую дверь.

«Странный был голос у Легонта, когда он давал совет, — подумал Зодчий. — Но с другой стороны, Легонт не тот человек, чтобы тень на плетень наводить! Ладно, поступим, как он советует…»

* * *

— Зодчий, возьми меня! — взмолился Гоблин, когда выходец сообщил товарищам о своём намерении идти к Гнилому Озеру с Фархадом.

— Извини, распоряжение начальства — сомнительные элементы не брать!

— Это я-то сомнительный?! — взвился Гоблин. — Эх, вы…

— Не сердись, — примирительным тоном сказал Зодчий, — Легонт, действительно, направил нас двоих. — Через секунду добавил: — Вернёмся к утру! Чтобы к этому времени нас ждал горячий завтрак!

— Вот завтра завтрак и получите!.. — пробурчал Гоблин недовольным голосом и с обиженным видом оставил выходцев.

Зодчий, не торопясь, упаковал походный рюкзак: стрелы трёх видов, арбалет конструкции Фархада, тёплый свитер, сухой паёк — так, на всякий случай. С мечом — подарком Наиты — он никогда не расставался, второй меч вместе с ножнами прикрепил сбоку. Фархад при сборах отдавал предпочтение всяким хитроумные штучки из своего богатого арсенала. В итоге его рюкзак стал весить вдвое больше, чем у Зодчего.

Агути с недовольством заметил:

— Собираетесь, как в месячную экспедицию…

— Бережёного — Бог бережёт, — нравоучительно произнёс Фархад, — а не бережёного…

— Да знаю я твою конвойную шуточку! — поморщился Агути.

— И поспешил с выводами, — покачал головой выходец. — Я хотел сказать совсем другое: «…а не бережёного — Фархад сбережёт!».

— Однако и самомнение у тебя!

— Что есть, то есть!

 

58

Выпуская их за ворота, Агути сказал Зодчему:

— Тульчи с Третьей заставы помнишь?

— Конечно.

— Предчувствие у меня нехорошее…

Зодчий внимательно посмотрел в глаза Агути. Что-то мелькнуло в них, — там глубоко-глубоко…

— Мы вернёмся. — Твёрдым голосом пообещал Зодчий. — Завтра утром.

— Я знаю…

— Тогда — до встречи!

— До встречи…

…Шли быстро — подгоняла и холодная погода, и ощущение постоянного присутствия неведомого наблюдателя за спиной.

Легонт вкратце обрисовал Зодчему схему поведения Донго в случае обнаружения недовыходцев, заставнику оставалось лишь внимательно следить за своим лохматым другом, чтобы вовремя заметить опасность.

В первый раз Донго забеспокоился, когда заставники отошли от поселения не более чем на километр. Чем-то встревоженный пёс стал оглядываться по сторонам, а потом лёг на землю, вытянув морду в одном направлении. Фархад и Зодчий присели рядом, полностью доверяя чутью своего четвероногого друга. На корточках они просидели около пяти минут. Потом Донго тихо фыркнул, мягко поднялся на массивные лапы и осторожно двинулся вперёд. Заставники не отставали.

Ещё через несколько минут Донго повёл себя игриво и раскованно, словно они находились не в «мире Амвросия» возле осаждённого недовыходцами поселения, а где-нибудь на зелёной лужайке мегаполиса. Зодчий сделал вывод, что они вырвались из кольца, и теперь дорога будет более или менее спокойной.

Шли в общей сложности около трёх часов, постоянно петляя и выискивая менее открытые места.

К Гнилому Озеру подошли заполночь.

Зодчий ожидал встречи с чем-нибудь неожиданным (что именно видела Арина своим особым зрением?..), но Донго вёл себя совершенно спокойно, не выказывая и тени беспокойства. Именно это обстоятельство настораживало больше всего.

Когда Гнилое Озеро оказалось в прямой видимости, Зодчий предложил остановиться и понаблюдать. Фархад согласился. Он сам почувствовал во всём происходящем что-то ненатуральное, поддельное, а оттого — особенно тревожное.

Они следили за Озером около получаса. Безрезультатно.

Небо постепенно светлело, предвещая наступление утра. Донго лежал у ног заставников, чутко прислушиваясь к редким звукам, видимо, тревожное ожидание выходцев передалось и ему.

Наконец, Фархад не выдержал:

— Да нет там никого! — сказал он шёпотом.

Зодчий не ответил. Он ещё раз осмотрел окрестности Озера, отмечая его необычную серебристость, отсвечивающую словно рыбья чешуя. Выходец сделал знак Фархаду, и они двинулись вперёд с такой осторожностью, что ни лист опавший не зашуршал под их ногами, ни сухая ветка, сорванная с дерева порывом ветра, не хрустнула. Огромный Донго шёл так, словно вовсе не касался лапами земли — плывет гора шерсти к озеру водицы испить, ну, и пусть себе плывёт…

Пройдя по песку и вплотную приблизившись к воде, Зодчий понял, что именно смущало его всё время: вода (точнее субстанция, наполнявшая Озеро) не была спокойной и идеально-гладкой, как привык её видеть выходец. Сейчас она кипела и бурлила, однако процесс этот протекал почти незаметно для глаза. Создавалось впечатление, будто неведомые глубины Озера до краёв наполнены не то рыбами, не то ящерами, ленивыми бурунами бороздящими поверхность в разных направлениях.

Фархад поднял гальку и собрался бросить её в Озеро.

Зодчий резко схватил его за руку.

— Ты что?! — удивился Фархад.

— А ты представляешь себе, что там внутри?..

Фархад замялся.

— Вообще-то нет…

Зодчий сделал несколько шагов назад, выдернул из песка узловатую палку и вернулся к Фархаду. Потом наклонился, положил палку на песок и стал миллиметр за миллиметром продвигать её навстречу маслянистой жидкости. Фархад стоял рядом, молча наблюдая за происходящим. Даже Донго перестал бегать по песку, поглядывая на выходца большими умными глазами.

Когда до границы жидкости оставалось не больше двух сантиметров, Зодчий остановил поступательное движение палки, встал, негромко произнёс:

— Смотри!

Несколько секунд ничего не происходило. Потом жидкость напротив палки шевельнулась, вспучилась и, нарушая закон гравитации, потекла вверх. Через минуту она коснулась палки и стала стремительно обволакивать её до тех пор, пока вся древесина не покрылась тягучей, липкой на вид субстанцией. После чего палка шевельнулась и медленно поплыла вглубь Озера.

— Что… что это?! — Фархад смотрел на Зодчего испуганными глазами.

— То, о чём предупреждала Арина…

— А ты… — Фархад на секунду замялся, — ты знал об этом? — Он указал на Озеро.

— Нет. Но догадывался.

Зодчий быстро огляделся по сторонам.

— Пошли.

— Уже уходим?

— Мы узнали всё, что нужно.

Зодчий поднимался вверх по склону, когда Фархад неуверенно предложил:

— Может, всё-таки бултыхнем один камешек?.. Да побольше!

Зодчий покачал головой.

— Нам ещё возвращаться, — напомнил он.

Фархад громко вздохнул, потрогал руками свой увесистый рюкзак, сказал с явным сожалением:

— Выходит, я напрасно тащил на себе всё это добро?

— Почему напрасно? — Зодчий оглянулся. — На обратном пути мы обязательно устроим небольшой фейерверк. Ты готов?

— Спрашиваешь!

* * *

Груз в рюкзаках не уменьшился ни на грамм, но обратная дорога почему-то показалась намного легче. Наверное, свою роль сыграло Гнилое Озеро, обладавшее сильнейшей негативной энергетикой, концентрация которой была настолько велика, что долго находиться рядом с ним было выше человеческих возможностей. Поэтому каждый шаг в сторону поселения облегчал увесистую ношу, прибавляя заставникам сил. Даже Донго испытал на себе тяжёлое воздействие озёрной субстанции. Если на пустынном берегу он вёл себя вяло, апатично, не проявляя своей обычной игривой активности, то, отойдя от него километра на два, пёс ожил, с радостным повизгиванием бросаясь то на Фархада, то на Зодчего.

Они преодолели две трети расстояния, когда Зодчий остановился.

Фархад, не спрашивая, замер рядом с ним.

— Слышишь? — шёпотом спросил Зодчий.

Фархад прислушался и кивнул головой.

— Шум… — Сказал он. — Со стороны поселения.

— Слишком громкий для такого раннего часа, — согласился Зодчий. — Что бы это могло быть?..

— Может, слизняки по ошибке полезли в тоннели с ловушками? — предположил Фархад.

— Нет, шум монотонный, без всплесков. Это похоже…

Он не договорил, но Фархад понял: такой шум возможен только при штурме поселения!

— Ч-чёрт! — ругнулся Зодчий и понёсся вперёд со скоростью лани.

Фархад отставал от него не больше, чем на три-четыре шага. Резкий старт заставников Донго воспринял как новую игру, однако тревога выходцев быстро передалась и ему. Пёс уже не требовал к себе внимания, понимая своим особым звериным чутьём, что с их общим домом случилось что-то страшное…

…Подобраться к самому поселению они не смогли: всё обширное пространство перед охранным частоколом кипело тысячами «арлекинов», «скачков», «ходульников», «зывунов», «щелкунов», тликов, слизняков и прочей мерзости, до срока хоронившейся в густых лесах вокруг поселения.

Фархад и Зодчий замерли на краю леса, поражённые открывшейся панорамой битвы. Всюду, куда только мог упасть их взгляд, были недовыходцы. Всё пространство перед поселением они покрыли сплошным ковром — вздрагивающим, шевелящимся, траурно-угрюмо-чёрным. Судя по тому, сколько взрывов вспыхивало в разных частях этого живого ковра, — поселенцы были на стенах и успешно отражали атаки. Наиболее часто фонтаны взрывов вскипали в стороне главных ворот — это минитрок Фархада буквально засыпал первые ряды нападавших кумулятивными стрелами.

— Молодец, Гоблин! — обрадовано вскрикнул Фархад, но осёкся, увидев свирепый взгляд Зодчего.

— Будь я проклят! — воскликнул Зодчий с гневом в голосе. Потом зашипел будто змея: — Легонт знал о возможном штурме, когда отправлял нас на Озеро!..

 

59

Фархад едва поспевал за взбешённым Зодчим. Наконец, не выдержал и схватил выходца за руку.

— Куда ты так несёшься?!

Зодчий вырвал руку, обернулся, чтобы ответить Фархаду. Вместо выходца увидел перед собой гротескную фигуру «арлекина». Был он высок ростом, необыкновенно худ и говорил тонким писклявым голосом:

— Куда ты так несёшься?!

Зодчий почувствовал, как волосы на голове зашевелились, потому что Фархада нигде не было, а голос «арлекина» был точь-в-точь фархадовский! Зодчий огрел «арлекина» рукоятью меча и, переступив через костлявое тело, облачённое в блузу ядовито-зелёного цвета, шагнул назад, озираясь по сторонам: он не мог понять, куда подевался его товарищ. Секунд двадцать напряжённо прислушивался и, наконец, уловил приглушённые звуки, идущие… из-под земли!

Внимательно глядя под ноги, начал мелкими шажками продвигаться вперёд. В какой-то момент опора ушла из-под ног, и он оказался в воронке, стенки которой блестели в утреннем свете множеством серебристых волокон. Фархад был здесь же в трёх шагах перед ним. Он только что управился с огромной тушей слизняка и теперь пытался выбраться из потоков слизи, вытекавшей из распахнутой пасти подземного монстра.

— Чем ты его? — спросил Зодчий равнодушно, точно речь шла о прихлопнутой мухе.

— Пусть не лезет! — буркнул Фархад, с отвращением вытирая испачканные руки о землю.

Помогая друг другу, они выбрались на поверхность, где сразу оказались в лохматых «объятьях» радостно повизгивающего Донго. Огромный пёс ликовал недолго. Громко зарычав, он вдруг присел на задние лапы. В эту минуту Зодчий увидел перед собой «ходульников». Выглядели они жалко, особенно — их неестественно изломанные колени. Зодчий быстро огляделся, заметив ещё трёх «скачков» недалеко от Фархада. Донго сидел на прежнем месте, нервно подрагивая хвостом. Сейчас он больше напоминал излишне заросшего льва, готовившегося отобедать глупой ланью.

Зодчий шагнул к Донго и замер, через секунду почувствовав, как его спины коснулся рюкзак Фархада.

— Нас трое, — тихо сказал тот, — а их всего семеро. У них нет шансов!

«Интересно, — отвлечённо подумал Зодчий, — поселенцы натаскивали своих собак на недовыходцев?..»

Что-то подсказало — натаскивали.

— Фас! — выдохнул он и первым ударил в хламиду, укрывавшую худое тело ближайшего «ходульника».

В тот же миг Донго бросился вперёд, с хрустом вонзившись зубами в колено другого. Фархад в это время уже рубил третьего.

Ощущение тяжести рюкзака Фархада пропало — выходец сражался сразу с двумя «скачками». Зодчий достал четвёртого «ходульника», пытавшегося спастись бегством. После чего поспешил на помощь Фархаду, но не успел — с ним уже «разобрался» Донго.

— Хорошая собачка! — проговорил Зодчий, поглаживая тяжело дышащего пса, в то время как глаза внимательно бегали по кругу.

Врагов поблизости не оказалось.

Они присели за невысокий земельный холм. Глядя в глаза друг другу, заговорили:

— Что будем делать?

— Надо пробраться в поселение…

— Как? По воздуху!

— Зачем по воздуху? Можно под землёй.

Фархад на мгновение о чём-то задумался.

— Мысль неплохая, но вот Донго…

— А что «Донго»?

— От слизняков исходит такое зловоние… Собака с её обонянием вряд ли полезет в эту клоаку!

— Полезет! — уверенно заявил Зодчий. — Не забывай, Донго не просто пёс — он лучший следопыт поселения!

Донго взвизгнул, сообразив, что речь идёт о нём.

— По какому тоннелю пойдём? — спросил Зодчий, выпрямляясь во весь рост.

Фархад тоже поднялся, оглядывая широкое поле.

— Ближе нам не подойти — могут заметить, — с сомнением сказал он. — Нужно попытаться прямо здесь.

Зодчий возражать не стал.

Подозвав к себе Донго, он указал на конусное углубление в земле и приказал:

— Донго, домой! Это дорога домой! Надо!

Фархад за спиной хмыкнул.

— Кинолог из тебя никудышный!

Зодчий не ответил. Он шагнул к воронке, спрыгнул вниз, призывно протянул руки навстречу повизгивающему от нерешительности псу. Просительно позвал:

— Прыгай! Донго! Домой!

Не известно, сколько бы ещё собаке пришлось топтаться на краю воронки, если бы Фархад не решил проблему кардинально — он ногой столкнул опешившего от подобный наглости пса вниз и прыгнул следом.

Пройдя метров пятьдесят в кромешной тьме, Зодчий забеспокоился.

— Фархад!.. — шёпотом позвал он.

— Да здесь я… Ты по моим ногам топчешься!

— Слушай, а мы не поспешили с ходом? Вдруг он ведёт совсем в другую сторону?

— Едва ли. Слизняки такие ленивые, что лишний метр тоннеля для них — роскошь непозволительная! Я уверен — ход прямой, как полёт стрелы. Вопрос в другом: насколько далеко слизняк успел его прокопать.

Где-то впереди залаял Донго.

— Пошли, — позвал Фархад, — наш поводырь начал беспокоиться… И как только он в такой темени дорогу находит?!

— Носом, Фархад, носом!

— Ещё бы! Если бы у меня был такой обонятельный аппарат, я бы наверняка знал, что сегодня в поселении на обед!

— Если бы у тебя был такой нос, ты был бы ленивым коалой!

— Шагай, зоолог-недоучка! И вовсе коалы не ленивые, они — степенные…

…Донго громко зарычал в тот миг, когда земляной свод над головой неожиданно рухнул. Глаза на миг ослепли от пыли и грязи, а уши оглохли от визга, криков, воплей, стенаний, одновременно несущихся со всех сторон.

Зодчий торопливо протирал глаза, ежесекундно ожидая нападения. Но упругое тело Донго преданно тёрлось о его ногу, успокаивая и вселяя уверенность. Проморгавшись, Зодчий увидел перед собой Фархада, молча делавшего ему какие-то знаки. Зодчий присел, обняв Донго за шею. По краю ямы, в глубине которой они сидели, с костяным стуком пронеслось несколько «ходульников».

— Странно, — негромко произнёс Зодчий, — они нас не заметили! Почему?

— Мы провоняли слизью так, что они теперь и собаку недовыходцем считают!

— Ты не заметил, где мы находимся?

— Метров в двухстах от охранного частокола. Только…

— Что?

— Боюсь, нам это ничего не даёт. Слизь быстро высыхает, и рано или поздно твари догадаются, кто мы на самом деле. Даже если мы добежим до частокола, то каким образом перелезем через него? Едва ли у поселенцев хватит фантазии предположить, что со стороны врага в толпе с «зывунами» к ним пробираются два ненормальных выходца!

Над головой просвистело, раздался громкий взрыв. Мгновение спустя в яму скатилась нижняя часть тела «арлекина». Зодчий с гримасой отвращения пнул измочаленные конечности.

— Пожалуй, нам стоит поторопиться, — пробормотал Фархад. Посмотрев на Зодчего, спросил: — Есть мысли?

— Одна, но совершенно безумная!

— Выкладывай! Для нас сейчас чем хуже — тем лучше!

— Как я сам-то не догадался! — воскликнул Фархад после того, как Зодчий изложил ему своё предложение стремительным броском преодолеть расстояние до охранного частокола, а затем нырнуть в тоннель с «нереализованной» ловушкой.

— Главное, чтобы нас по дороге свои же не угробили! — вздохнул Зодчий, рывком выбрасывая тело из ямы. — Эхма!..

Следом выпрыгнул Донго. За ним — Фархад.

Зодчий смутно запомнил, что происходило вокруг него в тот момент, потому что всё смешалось в один исступлённый, дико-несуразный ком событий.

Наиболее отчётливо в памяти запечатлелось несколько эпизодов:

…прямо перед ним, взмахнув узловатыми руками, падает «скачёк» — в его шее торчит стрела, которая через миг взрывается, осыпав Зодчего кровавыми ошмётками и опалив лицо нестерпимым жаром…

…«зывун-бого» раскрывает третий глаз, занявший всю лобную часть, и с удивлением смотрит на выходца, несущегося на него со скоростью локомотива; Зодчий несокрушимым тараном сбивает его с ног, успев услышать за спиной жуткий хруст — Донго не любит не оплаченных долгов…

…Зодчего настигает матерная брань Фархада; выходец разворачивается, разметав каблуками землю и видит, как три «зывуна» наседают на заставника (с четвёртым «беседует» Донго, оскалив пасть с чудовищными клыками); Зодчий врубается в спины противников, рывком выдёргивает Фархада из увеличивающегося круга «зывунов» и, пронзительно свистнув Донго, устремляется вперёд…

Спасительная оранжевая вешка уже близко, но в этот миг земля встаёт на дыбы и больно бьёт в лицо. Во рту горьковатый вкус крови (чьей?..) и искалеченная мысль: «…не успели…» Краем глаза Зодчий видит хромающего Фархада, а кошмарная пасть Донго почему-то раскрывается прямо над ним.

«Наверное, в шальной круговерти боя несчастный пёс окончательно обезумел, если перестал отличать своих от чужих…» — отрешённо думает Зодчий.

Но со звериными мозгами у Донго всё в порядке — пёс, рыча от натуги, тащит Зодчего в спасительное нутро «засюрпризенного» тоннеля. Фархад помогает ему, подволакивая раненую ногу.

Вот и овальная чернота входа в нору слизняка…

Дзрынь!

Чмяк!

Бултых! — и страшный шёпот Фархада испуганной летучей мышью бьётся под сводами тоннеля:

— Не шевелись! Она где-то здесь!..

Размазывая по лицу кровь вперемешку с липкой грязью, Зодчий дрожащими пальцами гладит тело меча, пытаясь понять, о чём или о ком говорит Фархад.

Секунды текут долго, словно каждая из них возомнила себя вечностью…

Скоро раздаётся едва слышный шёпот Фархада:

— Пролезай. Только осторожно!

Зодчий ползком пробирается вперёд, прижимая к себе дрожащего пса.

— Осторожнее!.. — голос Фархада лезвием царапает по сердцу.

Зодчий почти замирает, чувствуя на спине пальцы товарища.

— Давай! — приказывает Фархад и легонько подталкивает выходца в мягкое место.

Зодчий лезет дальше. Донго начинает поскуливать — видимо что-то почуял…

Скоро их догоняет Фархад.

— Кажется, добрались! Погони можно не опасаться — я там кое-что из своего заплечного арсенала к старенькой ловушке присовокупил!..

Неожиданно Донго вырывается из рук Зодчего, с громким радостным лаем устремляясь в темноту тоннеля…

 

60

— Куда?! — закричал Зодчий, но собаки и след простыл.

— Не волнуйся, догоним, — сказал Фархад, подталкивая Зодчего в спину. — Пошли…

В тоннеле посветлело. Зодчему это не понравилось: поселенцы все прорытые внутрь укрепления ходы завалили землёй и камнями. Через полсотни шагов стало настолько светло, что Зодчий без труда разглядел в конце полутёмного хода чью-то тень, рельефно обрисовавшуюся на фоне светлого круга.

— Донго! — негромко позвал Зодчий, хотя фигура, лучившаяся ярким ореолом по контуру тела, мало напоминала поисковую собаку.

Несколько мгновений протекли в томительном ожидании, а потом раздался звук выпущенной стрелы. Прежде чем Зодчий успел что-либо предпринять, стрела тараном ударила его в грудь. Нагрудный панцирь выдержал, но сильный толчок опрокинул выходца на спину. Падая, Зодчий увидел поднимающуюся фигуру Фархада с усиленным арбалетом в руках.

— Не-е-ет! — закричал Зодчий, опасаясь, что какой-то поселенец принял их за пробравшихся в крепость недовыходцев.

Звука выстрела он не услышал, однако шорох упавшего тела набатом ударил по ушам. Зодчий торопливо вскочил на ноги и кинулся к поверженному. Он бежал и молился…

Добежав, в нерешительности замер…

Этого не может быть!

В конусе света, раскидав многосуставчатые руки, лежал «зывун-бого». Зодчий смотрел на него и никак не мог оцепеневшим сознанием связать два факта: недовыходца и арбалет повышенной дальности, зажатый в его гротескных, узловатых пальцах!

Подошёл Фархад, пнул «зывуна» носком ботинка в тощий бок.

— Эти твари эволюционируют слишком быстро, — сказал он. — Видишь, даже серого пепла вокруг раны нет!

Зодчий ответить не смог. В голове билась единственная мысль: «Зывуны внутри поселения… зывуны внутри поселения…»

Когда заставники выбрались из обрушившегося тоннеля, то увидели удручающую картину — недовыходцам удалось занять значительную часть поселения. Это был северный участок с узкими воротами для одного всадника. Теперь этих ворот, как и самого частокола, не было. Обугленные брёвна были разбросаны на большом расстоянии. Судя по отсутствию дыма, брёвна испепелили вовсе не огнём.

«Тлики!..» — мелькнула мысль, но она показалась настолько неправдоподобной, что Зодчий поспешил её отбросить.

Большая часть укрепления по-прежнему находилась в руках поселенцев. Перегородив внутренний двор пятью троками, верцы разобрали стены, за которыми уже хозяйничали недовыходцы, продолжая методично осыпать их стрелами, копьями, бутылками с сырой нефтью…

По иронии судьбы Фархад и Зодчий вновь оказались на территории врага!

— Не понятно, как они смогли пробраться внутрь? — вслух размышлял Фархад, внимательно поглядывая по сторонам.

Они сидели недалеко от главного колодца. Обилие растительности в этом месте скрывало их от недовыходцев, занятых безуспешными атаками на оборонительные троки.

— Гоблина среди них нет… — сказал Фархад, в очередной раз выглянув из кустов. — Наверное, он остался у главных ворот.

Зодчий промолчал. Он был занят тем, что пытался воскресить в памяти схему расположения многочисленных переходов, надеясь отыскать способ попасть внутрь сохранившегося укрепления. Но коридоры были так извилисты, а Зодчий так невнимателен в тот миг, когда проходил по ним, что едва ли мог сейчас вспомнить необходимую информацию.

— И Донго как назло убежал… — вздохнул Зодчий.

— Донго не пропадёт, — ухмыльнулся Фархад. — С его-то чутьём!..

— Эх! Нам бы сейчас ревун! — мечтательно произнёс Зодчий.

Фархад хлопнул себя по колену.

— У нас есть средство получше ревуна! — он потряс своим рюкзаком.

Секунду они смотрели в глаза друг другу. Потом Зодчий воскликнул:

— А почему бы не попробовать!

Следующие несколько минут они посвятили детальной проработке стремительного броска к трокам. Спор возник из-за направления.

— Надо идти влево, — предлагал Фархад, — там плотность «зывунов» меньше.

— С «зывунами» нам вдвоём не справиться, — возражал Зодчий. — Предлагаю прорываться прямо — там почти сплошь «арлекины» и «скачки». Да и в троке Рабуса нас быстрее признают, чем в других!

В конце концов, Зодчий убедил Фархада.

Последний раз уточнив детали, они стали выжидать удобного момента.

— Ты вот что, Зодчий… — осипшим голосом проговорил Фархад, — если что-то пойдёт не так…

— О чём ты? — встрепенулся выходец.

— Хромаю я… Так вот, если что — ты из-за меня не тормози! Лети вперед, словно тебе петарду в одно интересное место вставили! Понял?..

— Понял! — Зодчий ткнул Фархада в бок. — Поэтому ты пойдёшь первым. Давай! — И он вытолкнул изумлённого товарища из укрытия.

Расчёт заставников был следующим: привлечь внимание поселенцев множественными разрывами гранат в тылу недовыходцев, и с помощью этих же гранат прорубить небольшой «коридорчик» в массе «скачков» и «арлекинов». Если всё пойдёт гладко, и судьба окажется к ним благосклонна, то они смогут пробиться к охранным трокам. А там… А там как кривая вывезет…

Фархад, подволакивая ногу и скрипя зубами не то от боли, не то от ярости, поспешал навстречу троку Рабуса. Обвешанный гранатами как игрушками новогодняя ёлка, он больше походил на отчаянного камикадзе, чем на добропорядочного выходца, с многолетним стажем жизни в «мире Амвросия». Зодчий бежал за ним след в след, стреляя глазами по сторонам. Недовыходцы, занятые атакой на троки, ещё не успели их заметить. Но это ненадолго — ровно до тех пор, пока Фархад не начнёт свой безумный фейерверк!

Первого взрыва Зодчий не увидел — его заслонило тело Фархада. Потом прогремел второй… третий… четвёртый. После пятого заставников обнаружили. Узнали их не только в поселении, откуда долетели одобрительные крики, но — а это было страшнее всего — их заметили «зывуны». Сориентировавшись много быстрее заторможенных «арлекинов» и флегматичных «скачков», они начали продвигаться вдоль линии троков, намереваясь отрезать выходцев-наглецов от спасительного прикрытия охранного комплекса.

Всё это Зодчий понял не сразу, ибо в данную минуту его интересовало другое: граната, которую нужно успеть бросить в группу из трёх «ходульников», галопирующих в их направлении; «скачёк», которого пришлось походя ткнуть остриём меча в перекошенное лицо с дрожащим во рту раздвоенным языком; Фархад, всё больше припадающий на раненую ногу, но не прекращающий сеять вокруг себя огненные султаны взрывов…

Потом неожиданно пришло горькое понимание: они не успевают! Они отчаянно, катастрофически не успевают!

До трока Рабуса остаётся не более пятидесяти метров, но пройти эти метры так же тяжело, как преодолеть Каракумы без воды в самое жаркое время года. А всё потому, что с десяток «зывунов-бого» уже поравнялись с выходцами и теперь медленно берут их в кольцо, стягивающееся вокруг заставников так же неумолимо, как петля на шее приговорённого к повешенью.

Меткие стрелы из трока кладут трёх «зывунов» и десяток «арлекинов», но на их место приходят новые, и кольцо продолжает неумолимо сжиматься.

У Фархада остаётся всего несколько гранат. Он бросает их вперёд и почти падает. Боковым зрением Зодчий видит, как из разорванной штанины Фархада фонтаном бьёт кровь.

А «зывуны» уже близко…

Пытаясь поднять товарища, Зодчий успевает срубить двух «арлекинов» и одного «зывуна», а потом уши закладывает «четырехэтажный» мат Фархада, настолько витиевато закрученный, что выбраться из него без душевных потерь не представляется возможным…

Орудуя мечом, Зодчий подставляет Фархаду свою спину и, приняв на себя тяжесть тела друга, успевает вонзить меч прямо в раззявленную пасть «ходульника». Слышится хрип, затем стон. Зодчий уже занят другим противником, по частому вздрагиванию спину с радостью понимая: Фархад жив, и у них ещё есть шанс — маленький, как песчинка в сравнении с Гималаями и одинокий, как молекула кислорода в межзвёздном пространстве. Но он есть! И пока Надежда окончательно и бесповоротно не оставила двух одиноких выходцев, Зодчий будет зубами цепляться за её благословенный подол!

…Мир вокруг окончательно сошёл с ума, потому что прямо перед собой сквозь туман боли и отчаяния Зодчий видит фигуру Амвросия с огромным двуручным мечом в руках. Он идёт во главе клина из десятка поселенцев, и каждый взмах жуткого меча выкашивает свободное пространство вокруг него. Звуков Зодчий почему-то не слышит: в какой-то момент когтистая лапа «зывуна-бого» достаёт Зодчего, и за миг до того, как выходец отсекает безобразную голову, «зывун» успевает срезать когтями правое ухо заставника.

Боль, не появившись, куда-то сразу ушла…

Она оставила Зодчего вместе с последней надеждой в тот миг, когда его спина вдруг стала необыкновенно легкой, и он понял — Фархада с ним больше нет…

Поняв это, Зодчий успокоился, пожелав товарищу быстрой и лёгкой дороги туда, откуда уже никто и никогда не возвращается, чтобы сказать самые святые в этой жизни слова: «Спасибо друг! И да хранит тебя Бог!..»

Медленно спадает пелена с затопленных горем глаз…

Теперь Зодчий больше не видит впереди фигуры Амвросия в багряном развевающемся плаще. Это окончательно убеждает его в том, что виденное им было всего лишь фата-морганой, галлюцинацией, сладкой грёзой осчастливившей гаснущее сознание в момент наибольшего душевного переживания.

Сейчас Зодчий видит вокруг себя только «арлекинов», «ходульников», «зывунов» и, с ожесточением перемалывая воздух вместе с костями и мышцами недовыходцев, и ждёт того заветного мига, когда вся жизнь промелькнёт перед его глазами в скоротечном видеоролике, на миллиардную долю секунды вернув его в ту далёкую, невообразимо далёкую жизнь, когда…

Но заветный миг не наступает. Значит, не готов Зодчий к встрече с Фархадом, Тульчи, Седым и многими другими знакомыми и не знакомыми поселенцами. Значит, Зодчий сделал не всё, что должен был сделать в этой жизни. А раз так…

* * *

Заставники потом рассказывали поразительные вещи: Зодчий разметал с десяток недовыходцев и прорвался к троку Рабуса, вытащив на себе с поля боя тело главы рода верцев — Амвросия. (Выходит, видение карающего вселенское зло удивительного старца, оказалось вовсе не видением?..)

 

61

…Беспамятство продолжалось недолго. Сердобольный Енор не успел перевязать ужасную рану на голове Зодчего, а выходец уже поднялся на ноги, мгновенно впитал картину боя, одновременно успевая отдавать приказы и выпускать по противнику массу стрел.

Недовыходцы не дали заставникам ни минуты передышки. Озверевшие оттого, что не смогли удержать одного-единственного заставника, они волна за волной обрушивались на троки, теряя убитыми десятки и даже сотни, но, продолжая изматывать поселенцев и методично разрушать защитные комплексы.

Через полчаса поселенцы потеряли два трока, рухнувших в огромные полости в земле, незаметно прорытые слизняками. Оставшиеся троки пришлось спешно отводить, оставив на растерзание недовыходцам ещё одну треть укрепления.

После этого положение поселенцев стало почти безнадёжным. И хотя количество активных «зывунов» и «ходульников» снизилось более чем наполовину, «арлекинов» и «скачков» меньше не становилось.

В итоге к вечеру в руках выходцев и поселенцев осталась только пятая часть всего укрепления. В эту часть входили главные ворота, сторожевые башни справа и слева от них и несколько двухэтажных строений, основное назначение которых — хранение фуража и продовольствия.

Количество уцелевших защитников во время нашествия недовыходцев исчислению не поддавалось, потому что многие жители продолжали отсиживаться в погребах, подклетях, тайных переходах.

Троков осталось всего три: Рабуса со Второй заставы, Эразма с Первой и минитрок Гоблина, который все эти долгие часы сдерживал натиск «зывунов» на главные ворота.

Обо всём этом Зодчий узнал во время небольших пауз между атаками. Узнал Зодчий и том, что ни Глотка, ни Кучума, ни Луня с ними больше нет. Подозревая, что Енор, сообщивший выходцу печальные новости, что-то скрывает, Зодчий поднял на него тяжелый, словно молот Ёзерхельда взгляд и сказал:

— Говори, мне уже ничего не страшно…

Енор замялся, но подгоняемый суровым взглядом Зодчего заговорил:

— Агути погиб во время первого штурма. Он с Легонтом у северной стены находился — слухачи сообщили, что там хорошо прослушивается подземная возня. Трёх слизняков они нашли быстро, а потом… Что-то пошло не так — взрывом разнесло всю стену. Мы даже не успели понять, в чём дело. Пока подвели троки, развернули цепь… В общем, спасти никого не смогли. А «зывуны» к этому времени уже по домам хозяйничали, поэтому пришлось спешно разбирать стены, чтобы они по внутренним переходам всем поселением не овладели…

— Кроме Гоблина кто-нибудь ещё из выходцев остался? — Зодчий задавал вопрос, а сам никак не мог поверить: что? Агути больше нет!.. Славного, доброго Агути, который вчера вечером едва смог выдавить из себя пророческую фразу: «Тульчи с Третьей заставы помнишь?.. Предчувствие у меня нехорошее…»

Выходит, не обмануло предчувствие…

«А меня? — вдруг спросил Зодчий самого себя. — Почему моё предчувствие промолчало?.. Легонт… Ведь он не случайно послал меня на Гнилое Озеро именно с Фархадом? Потому что знал — без него я бы погиб ещё там, за стенами… А теперь я здесь один и мне непонятно, ради чего погиб Фархад? Только лишь для того, чтобы я сидел в троке Рабуса и пускал слюни!.. Едва ли. Так в чём моё назначение? Зачем Легонт отправил меня на Озеро именно в канун штурма? Что он хотел этим сказать?..»

Что-то мягкое ткнулось в ногу Зодчего.

Выходец опустил глаза. Донго, дрожащий, покрытый кровью, слизью и засохшей грязью тихо скулил на полу трока. Зодчий нагнулся, погладил пса за ушами. Донго закрыл глаза, выронив на пол что-то, что бережно держал в разбитой окровавленной пасти. Зодчий поднял предмет, рассмотрел его. Это был ошейник — точно такой же, как на самом Донго.

Зодчий вопросительно посмотрел на Енора.

Юноша сглотнул ком в горле и пояснил:

— Это ошейник Тильды — подружки Донго…

Зодчий погладил собачий бок, развороченный когтями «зывуна-бого» и тихо сказал, наклонившись к самому уху пса:

— Так вот куда ты сбежал от нас, глупыш!..

Донго заскулил, словно извинялся.

Зодчий успокоил его:

— Прости, дружище, что подумал о тебе плохо. Видно и твои быстрые ноги не успели донести клыки вовремя…

Передышка кончилась.

Зодчий встал к бойнице и в течение двух часов стрелу за стрелой выпускал в орущую, ревущую, плачущую, стенающую совершенно невозможными голосами толпу недовыходцев. Руки работали, глаза работали, а мысли были не здесь. Зодчему не давал покоя вопрос: «Для чего Легонт отправил меня на Озеро?..» Легонт уже ничего не скажет. Вот если только Арина!

Зодчий решил во время ближайшего затишья найти девочку и расспросить о её видениях, касающихся Гнилого Озера. Но искать Арину не пришлось. Она сама пришла на трок вместе с Наитой — поселянки принесли ужин. Зодчий случайно поймал взор Наиты, полный слёз и боли. Она что-то тихо сказала, но Зодчий отрицательно покачал головой — он почти ничего не слышал. Правая половина лица онемела, а в левом ухе появился нудный, всё усиливающийся шум. Наита погладила его слипшиеся от пота и крови волосы. Зодчий, словно телок-переросток ткнулся лбом в мягкую ладошку, пахнущую хлебом. Медленно подошла Арина. Присела рядом с Зодчим.

Сказала, опалив ухо горячим дыханием:

— Дедушка… я не успела с ним проститься…

Зодчий молчал.

— И дяди Легонта больше нет…

Зодчий молчал.

— Агути… он перед смертью послал мне эту картинку. Забери её…

Девочка спроецировала в мозг выходца последнюю весточку Агути: море — синее-синее, небо — голубое-голубое и солнце — его так много, что в нём можно купаться, как в океане…

Зодчий, заскрежетав зубами, промолчал.

— И ты… ты тоже уйдёшь?.. — едва слышно спросила Арина.

Зодчий промолчать не смог.

— Я уйду… — хрипло выдавил он из себя, — но только для того, чтобы вернуться!

Девочка не поняла его. Сжав на прощанье горячую ладонь Зодчего, она поднялась и медленно побрела за Наитой.

День, глядя на защитников поселения, умирал в муках и страданиях…

* * *

— Зодчий, к тебе Лекарий! — Енор осторожно коснулся плеча выходца.

Зодчий встрепенулся, поднял голову.

Библиотекарь стоял перед ним в развевающейся хламиде: старый, как египетские пирамиды и кроткий, как агнец перед закланием. В руках Лекария — Зодчий сразу узнал её — была книга Церапа. Старик открывал и закрывал рот, но Зодчий ничего не слышал — кровь, прихлынув к голове, унесла все звуки. Пришлось заставить тело встать и наклониться к самым губам Лекария.

— …книга опять заговорила… — дрожащим голосом произнёс библиотекарь. — Но там… там всего одно слово!

— Я знаю…

Лекарий отшатнулся.

— Откуда ты можешь знать пророчество Эркатоги?! — воскликнул он.

— Потому что она беседовала со мной!..

Старик смотрел на Зодчего как на безумного.

— Если не веришь, я могу назвать тебе это слово! — проговорил Зодчий, глядя прямо в глаза библиотекарю.

Лекарий колебался. Не верить Зодчему он не мог, потому что сам был свидетелем тому, как выходец прошёл сквозь живую толпу «зывунов», и тело Амвросия смог на себе вынести. Но с другой стороны — никто не может знать текста тайной книги, кроме Эркатоги и того, кто её написал!..

— Тебе назвать это слово? — Глаза выходца сквозь зрачки старика заглянули в его душу.

— Да… — выдохнул Лекарий и закачался — силы окончательно оставили его.

Зодчий набрал полную грудь воздуха и сказал:

— Это слово…

— …«Зывуны» прорвались!

Зодчий оттолкнул старика, крикнув в его расширенные от ужаса глаза:

— Кто ранен и слаб — в погреб под башню! Прощай, старик, через пять минут здесь будет ад!

Потом наклонился, перевернул контейнер с оружием, достал второй меч. Вставая, заметил остекленевшие глаза Донго.

Метеором скользнула мысль: «Будет, кому составить мне компанию, когда…»

Рядом выросла фигура Рабуса:

— Мне было легко с тобой, брат!..

Енор, отбросив бесполезный арбалет, вздохнул:

— Жаль, не погуляю на вашей свадьбе!..

Сиф захрустел мышцами спины и глухо произнёс:

— Если можешь, — прости меня за Гнилое Озеро…

С рёвом взвилось над воротами яркое пламя — это Гоблин отсалютовал Зодчему прежде, чем с головой окунуться в последнюю в своей недолгой, но весёлой жизни авантюру.

Метр за метром, шаг за шагом отступали заставники, оставляя за собой горы тел. Сначала заставников было девять. Но три «зывуна-бого» неожиданно вынырнули за их спинами, и защитников осталось шестеро. Потом перевернулся трок Эразма, впустив новую волну скрюченных, сегментированных тел, и защитников осталось пятеро. Потом «ходульники» пронеслись мимо как саранча, и заставников осталось всего трое: Зодчий, Енор и Рабус. А потом было открытое пространство перед входом в правую сторожевую башню, в которой продолжали обороняться около десятка поселенцев. Пространство они преодолели. И даже смогли пробиться в саму башню. Но на последних метрах Рабус вдруг сник. Зодчий, рыча и ругаясь, сумел втащить безвольное тело заставника внутрь башни прежде, чем дубовый засов отделил их от беснующейся толпы за стеной.

…Рабус уже не дышал — трудно дышать, оставив ещё бьющееся сердце в узловатой когтистой лапе «зывуна-бого»…

 

62

Зодчий, понимая, что засыпает, а спать ему сейчас никак нельзя, с силой надавил на забинтованное ухо. Дикая боль пронеслась по телу, едва не погасив сознание.

Енор со страхом наблюдал за выходцем.

— Как там… Гоблин? — тусклым голосом спросил Зодчий.

— Держится пока… — перегнувшись через парапет, доложил юноша. — «Ходульники» у минитрока все шасси отгрызли, так он их теперь напалмом поливает!

— Что со второй башней?

— Тлики пытались подобраться к стене, но Гоблин их в клочки разнёс.

— А сам-то ты как?..

— Да что мне будет! — воскликнул юноша, но внимательный взгляд Зодчего отметил и лихорадочный нездоровый блеск в глазах и мертвенную бледность лица — сломанные рёбра и три глубоких рваных раны на левом боку не прошли для поселенца бесследно.

— Сколько нас осталось?..

— Мы с тобой наверху, трое — на среднем горизонте и четверо — внизу.

— Не густо… — вздохнул Зодчий.

— Наита приходила, — сказал Енор после секундного колебания.

— Разве я… спал?

— Ты сидел с открытыми глазами, но… как мёртвый. Наита попросила не тревожить тебя.

— Она не сказала, сколько поселенцев в подвалах и погребах?

— Около сорока…

Пронзительно завыл ревун.

Зодчий, морщась от боли во всем теле, рванулся к парапету. Выглянул.

Минитрок Гоблина медленно погружался в пучину клокочущей земли. Зодчий застыл, молясь всем богам, чтобы случилось чудо. И оно случилось — трок замер, слегка накренившись на правый бок. Сразу же вокруг него загудело пламя — Гоблин не жалел «боекомплекта» понимая, что фортуне рано или поздно надоест помогать такому задире как он.

— Молодец, Гоблин! — восхищённо воскликнул Зодчий, и в этот миг его словно током ударило — он понял, зачем Легонт отправил его на Гнилое Озеро…

«Он хотел, что бы я вызвал Г л о б а л ь н о е И з м е н е н и е!»

Оглушённый этим открытием, Зодчий опустился на бревенчатый пол. Мысли неслись в голове, словно кони на скачках — вперёд и всё быстрее и быстрее…

Несколько секунд он сидел без движений, позволяя бредовой мысли овладеть сознанием. Через минуту открыл глаза, но теперь это был уже не прежний Зодчий — теперь он знал, что должен делать…

— Енор!

— Да.

— Ты не помнишь, катапульта Фархада установлена в нашей башне или у соседей?

— В нашей. На среднем ярусе. А тебе зачем?

— Есть идея…

Полчаса Зодчий потратил на то, чтобы уговорить молодого поселенца. Сначала, услышав о затее выходца, юноша наотрез отказался. Но Зодчий был настойчив, а его слова убедительны. В конце концов, Енор сдался.

— Наита меня убьёт! — бормотал он, помогая Зодчему экипироваться в последний путь.

— «Зывуны» это сделают много быстрее, если ты не будешь мне помогать!

Енор только вздыхал, безропотно выполняя все указания Зодчего. Время от времени юноша бросал быстрые тревожные взгляды на выходца, опасаясь за его рассудок. Зодчий косых взглядов не замечал, хотя в его душе тоже бродили сомнения, но совсем по другому поводу: Фархад сконструировал свою катапульту вовсе не для того, чтобы из неё выстреливали безумных выходцев!

Минут через двадцать всё было готово.

Зодчий последний раз осмотрел себя, уселся в приёмную чашу и торопливо скомандовал:

— Давай!

Широко раскрыв от ужаса глаза, одним ударом массивной кувалды Енор выбил стопорный клин, отправляя Зодчего в свободный полёт.

Оказавшись в воздухе, выходец услышал тонкий печальный женский крик:

— Куда-а-а…

Или ему показалось?..

* * *

Зодчий рассчитывал упасть на огромный стог сена, находившийся метрах в сорока от сторожевой башни, однако уже в полёте понял: то ли Фархад не успел пристрелять катапульту, то ли они с Енором что-то напутали, только в стог он не попал. Чиркнув по самой макушке высокой копны, и этим немного погасив скорость, выходец угодил в заросли ивняка.

За миг до столкновения, Зодчий раскинул руки и выпустил оба меча, чтобы самому не стать жертвой собственного оружия.

Кустарник принял выходца в свои объятья равнодушно: десяток раз хлестнул по телу, порвал одежду, исцарапал лицо и лишь потом упокоил избитое тело на длинных пружинистых ветках.

Едва почувствовав под ногами твердь, Зодчий вскочил, метнулся назад за оружием. Глаза помогли отыскать не только мечи, спокойно лежащие на отаве, но и обнаружить нечто другое: его недолгий полёт, пусть и не такой впечатляющий, как хотелось бы, не остался для недовыходцев незамеченным. Самые скоростные из них — «скачки» — уже находились на полдороги от сторожевой башни к стогу сена.

Зодчему следовало торопиться. Подняв оружие, он бросил последний взгляд на поселение, в надежде увидеть Енора. Однако близость врагов не дала ему такой возможности. Выходец что есть мочи бросился в лес — впереди лежал самый трудный и непредсказуемый марафон в его жизни…

Петляя по лесу словно заяц, Зодчий в душе надеялся, что недовыходцы не станут его преследовать. Но он ошибся — «скачки» уже наступали ему на пятки, и отставать уж точно не собирались.

Зодчему пришла в голову безумная мысль дождаться преследователей и из засады накинуться на них. Но, бросив всего один взгляд назад, от затеи отказался: по его следу шло не менее дюжины «скачков» и «ходульников». А нарастающий шум далеко за спиной говорил, что это — лишь передовая часть недовыходцев, жаждущих личной встречи с Зодчим.

Затея с катапультой теперь показалась не просто авантюрной, а по-настоящему безумной. Сознавая, что он не сможет бежать три часа с такой же скоростью, Зодчий принялся искать выход. Но чем больше он его искал, тем очевиднее для него становился факт полного проигрыша при любом раскладе.

Зодчий смог на упорстве продержаться ещё полчаса, после чего понял: если он немедленно не остановится, то сердце в его груди просто разорвётся…

Он перешёл на быстрый шаг, а потом остановился совсем. До цели — Гнилого Озера — оставалось около часа пути. Но это уже не имело никакого значения — Зодчий оказался на пределе.

Он раздумывал недолго и сделал свой выбор…

Целую минуту Зодчий вдыхал полной грудью живительный воздух, наслаждаясь ароматом сосновой хвои, потом внимательно огляделся по сторонам, запоминая краски ликующего мира…

Зодчий обернулся.

Широко расставил ноги.

Приготовил оружие.

И стал ждать.

В эти последние минуты время изменило скорость своего полёта, позволив выходцу во всех подробностях рассмотреть происходящее вокруг. Неожиданно для себя Зодчий оказался втянут в напряжённую жизнь леса, не менее драматичную, чем события, происходившие со всем «миром Амвросия».

Словно не своим зрением он увидел…

…лесной паук, быстро перебирая лапками по колеблющейся паутине, подбирается к своей жертве — маленькой мушке с зелёными крылышками; мушка умирать не хочет, поэтому изо всех своих крошечных сил пытается освободиться, однако закон леса против неё…

…стрекоза с поломанным крылом ещё пытается взлететь, но множество коричневых муравьёв уже считают её своей добычей, и сколько бы стрекоза ни билась в агонии, давя противников десятками — участь её решена…

…длинный дождевой червь, набравшись жизненной энергии в жирной, пропитанной влагой земле тоже не рисовал себе печальной участи, но едва его остроконечное тельце показалось из земли, как сильный клюв синицы навсегда изменил его дальнейшую судьбу…

Время вернулось к своему нормальному течению.

В десяти шагах от себя Зодчий увидел длинную шеренгу «скачков». Их было много — гораздо больше, чем требуется для того, чтобы одолеть одинокого заставника, в течение бесконечных сорока часов пытавшегося спасти себя и тех, кто ему доверился. Но теперь это уже не имело никакого значения. Теперь он был похож на муху, стрекозу и дождевого червя в одном лице. С той лишь разницей, что все они погибли во славу эволюции. А во славу чего должен умереть он — Зодчий?..

Восемь шагов до молчаливой шеренги недовыходцев.

У Зодчего ещё есть время хотя бы для самого себя найти разумное объяснение своей смерти. Но, похоже, придётся это сделать в другой жизни…

Пять шагов.

Пальцы сжимают рукояти мечей и…

 

63

…и Зодчий понимает — «скачки» больше не двигаются!

Второй линией выстраиваются «ходульники». Они, как и первая линия, замирают на месте. Недовыходцы стоят так близко, что Зодчий без труда может рассмотреть сине-зелёные, вытянутые по вертикали глаза «скачков», их широкие носы с огромными ноздрями, рты, которых почти не видно на лицах, мало напоминающих человеческие. Зодчий может почувствовать даже терпкий, горьковатый запах, исходящий от изломанных многими суставами тел «ходульников». Одно остаётся за гранью понимания: почему они остановились?..

Зодчий сделал шаг назад — шеренги сделали шаг вперёд. Выходец подумал секунду и шагнул вперёд. Недовыходцы не шевельнулись.

«Что это может значить?..»

Зодчий сделал два шага назад — «скачки» сделали два шага вперёд. Зодчий сделал три шага назад — «скачки» сделали три шага вперёд! Тогда Зодчий повернулся к недовыходцам спиной и безмятежно зашагал в направлении Гнилого Озера.

Теперь он всё понял — они тоже хотят Изменения!

Поразительная по своей сути мысль не ошеломила. Наверное, подсознательно Зодчий давно был к ней готов. Он спокойно шагал по узкой звериной тропинке, спиной ощущая десятки настороженных глаз. Глядя под ноги, чтобы не запнуться о многочисленные корни, Зодчий не сразу обратил внимание, что листья, корни, ветки, обрывки мха, мелькавшие перед глазами, постепенно складываются во что-то определённое, упорядоченное, осмысленное…

Зодчий смотрел, смотрел…

И увидел!

«…Глаза Эркатоги увлажнились. Она спросила:

— Ты дрожишь? Тебе страшно?..

— Нет. Мне обидно за людей. За тех, кто столько лет живёт в этом мире и за тех, кто ещё не родился, но кому уже предначертано жить и умереть здесь!..

— Я тебя предупреждала — правда будет жестокой…

— Но неужели ничего нельзя сделать?!

— Можно… — Эркатога тяжело вздохнула и внимательно посмотрела в мои глаза. — Но ни тебе, ни мне это не дано…

— А кому дано?! Кто он — этот избранный?..

Эркатога как-то мягко и даже нежно улыбнулась:

— Не бывает избранных, мой мальчик! Любой человек, родившись, уже избран провидением для того, чтобы сделать свою жизнь такой, какой он хочет её видеть. Всё зависит только от самого человека…

— Могу я это записать в своей книге?

— Пиши, только помни: читая, человек видит лишь то, что хочет увидеть его сердце…»

…И вновь на тропе лежали только листья, мох, корни.

Зодчий бросил взгляд через плечо — страшный в своей молчаливости эскорт не отставал.

Что гнилое Озеро совсем близко, Зодчий определил не только по приметам, навсегда запавшим в память, но и по изменившемуся поведению недовыходцев. «Скачки» и «ходульники» по-прежнему безмолвно следовали за ним, позабыв о своём вечном антагонизме к обитателям «мира Амвросия». И всё-таки что-то в них переменилось. Они выглядели встревоженными, взволнованными, нетерпеливо поглядывая на Зодчего своими звериными глазами, за которыми стоял совсем не звериный разум…

…На берег Озера Зодчий ступил с противоречивыми чувствами. С одной стороны он был бесконечно рад, что дошёл до цели, и у него появился шанс вызвать Изменение. А с другой — он уже сталкивался с обрывками изменённого мира, некоторые фрагменты которого были не намного лучше тревожной действительности. Но сомнения прожили в его сердце недолго. Едва он вспомнил оставленное за спиной разрушенное поселение, как ноги понесли его к воде…

У самой кромки Зодчий остановился. Неожиданно в память ворвались слова из прошлой, невероятно далёкой жизни: «…существует три степени достоверности: высшая, данная божественным откровением, вторая, доказанная наукой, и третья, низшая, полученная из личного опыта…» Выходец печально вздохнул. Всё так. Сначала он смотрел, трогал, нюхал, пробовал, что называется «мир Амвросия» на вкус. Потом появилось знание. Разобщённое и раздробленное на тысячи осколков, оно отовсюду приходило крохотными порциями, постепенно складываясь в целостную картину. Но в многоцветной панораме не хватало главного — высшей степени достоверности, то есть ключа к пониманию сути происходящего. А ключ, по-видимому, покоится здесь — в глубине странной, пугающей, но невероятно притягательной субстанции…

…Озеро лежало в низине. По краям естественного амфитеатра толпились десятки, сотни «скачков», «ходульников», «арлекинов», «зывунов»… Все они чего-то с нетерпением ждали.

Зодчий посмотрел на свои руки, по-прежнему сжимавшие рукояти мечей. Усмехнулся половиной лица, и с силой вонзил оба клинка в песок. Мгновенно по песку пробежала дрожь, передавшаяся не только Зодчему, но и всем недовыходцам, внимательно наблюдавшим за ним. Дрожь, больше похожая на судороги земли, быстро распространялась всё дальше и дальше, стремительно перекинувшись с высокого берега на траву, кустарники, деревья…

Тогда Зодчий понял — его время пришло.

Он быстро повернулся и почти бегом кинулся в глянцевые воды Гнилого Озера. Озёрная субстанция сопротивлялась, не желая принимать его. Тогда Зодчий напряг все мускулы, приложил все оставшиеся силы, чтобы прорваться, пробиться, протолкнуться внутрь неведомого мира.

Озеро нехотя подчинилось…

…Он погружался всё глубже и глубже, с каждым новым взмахом рук отмечая усиливающееся впереди свечение. И в этом ярком, почти живом кипении света, он сумел разглядеть знакомую фигуру… потом ещё одну… А потом вокруг него закружился настоящий хоровод дорогих сердцу лиц, и Зодчий уже не мог из него выбраться. Да и не хотел…

ПЯТЫЙ ИНФОРМАЦИОННЫЙ СРЕЗ ИНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Вокруг творилось что-то невероятное!

Ловсин соскочил с кровати, сунул ноги в кроссовки. На бегу схватил шорты и в тамбуре столкнулся с таким же ошалевшим от неожиданности Олдином.

— Что происходит? — спросил тот.

Ловсин ответить не успел — сильный удар сбил его с ног.

За спиной посыпалась посуда, с улицы долетали встревоженные крики.

— Землетрясение?.. — одними губами выдохнул Мэд.

— Здесь?! — Валерка отрицательно помотал головой, надел шорты и торопливо сбежал по ступенькам.

Очутившись на земле, замер, глядя вперёд и не веря своим глазам.

Там, где в течение долгих месяцев колебалось подсвеченное лампами дневного света муаровое полотнище — видимая часть таинственного денома — теперь всеми цветами радуги переливалось изумительной красоты северное сияние, закапсулированное двухсотметровым куполом.

Валерка огляделся по сторонам.

Ни один прожектор не горел. Повсюду валялись смятые и искорёженные стойки для дистанционного мониторинга, под ногами хрустели стёкла, ноги путались в петлях разноцветных проводов.

Неожиданно кто-то схватил его за руку.

Ловсин оглянулся, с трудом разглядев лицо Мэда с огромными — в пол лица — глазами. Олдин, не отрываясь, глядел на что-то, находившееся за спиной Валерки. Ловсин обернулся, и увидел странный продолговатый предмет, вылетевший из клубящегося серебристого тумана. Предмет этот с сумасшедшей скоростью нёсся прямо на него — Валерку!

— Ложись! — заорал Олдин, толкая Ловсина в правый бок и вместе с ним падая на траву…

* * *

…Зодчий, понимая, что засыпает, а спать ему сейчас никак нельзя, с силой надавил на забинтованное ухо. Дикая боль пронеслась по телу, едва не погасив сознание.

С изумлением огляделся по сторонам, устало подумал: «Дежавю…»

Енора нигде не было видно. Попытался позвать поселенца, но из горла вырвался только хрип. Предчувствуя недоброе, заставил себя подняться и шагнуть к парапету. Ожидал увидеть что угодно, однако реальность оказалась в тысячу раз горше — впереди, всего в полукилометре, высилась громада Зокона. Она широким полукольцом охватывала то, что осталось от поселения после многочасового боя. Не понимая, как такое может быть, и почему он ничего не услышал, Зодчий посмотрел на минитрок Гоблина, ушедший в землю до шарнирных соединений лепестков. Сам Гоблин вместе с помощником — молодым верцем — с трудом тащил по разжиженной земле единственный рабочий ствол для скорострельной арбалетной установки. Зодчий собрался закричать и обозвать безрассудного заставника последними словами, но не сделал этого, потому что в этот миг до его сознания достучались первые робкие звуки: отдалённые голоса людей, разноголосица брошенной на произвол судьбы живности, монотонный шум чудовищного катка Зокона…

Только теперь Зодчий понял: перед воротами недовыходцев нет! Все они — и «ходульники», и «скачки», и «арлекины», и «зывуны», — кто ещё был в состоянии двигаться после обрушенной на них Гоблином настоящей огненной лавины, — отошли в глубину поселения и там, в полной тишине, группировались. Наверное, — для последнего броска. Было их немного — не более полутысячи. Однако и защитников поселения почти не осталось. Зодчий поискал глазами вокруг, но никого кроме Гоблина и прихрамывающего на левую ногу верца не увидел.

Ещё раз взглянув на чудовищную волну Зокона, буквально на глазах приближающегося к единственной уцелевшей башне, Зодчий решил спуститься на средний ярус.

Не дойдя двух ступенек до настила из широких сосновых плах, неожиданно столкнулся с Ариной. Девочка не отшатнулась в испуге, не ушла с дороги, она протянула свою горячую ладонь, нашла руку Зодчего и настойчиво потянула влево.

— Куда мы? — спросил удивлённый заставник.

— Сейчас увидишь…

Девочка толкнула низкую дверь, и они оказались в странном помещении, больше похожем на двухметровой ширины коридор, вкруговую тянувшийся вдоль всей высокой постройки. Зодчий напряг память и сумел вспомнить, что неоднократно замечал на главной башне подобный пояс, но почему-то так и не спросил у Легонта о его назначении.

— Зачем мы пришли сюда?.. — Зодчий погладил худые лопатки девочки, чувствуя, как под его пальцами дрожит её тело. — Ты боишься?

— Зокон скоро будет здесь… Я вижу, как чёрные спирали закручиваются над башней…

Зодчий прижал девочку к себе.

— Прости… Я, правда, думал, что сумею спасти вас. Не вышло…

— Разве не ты говорил, что бороться нужно до последней секунды, потому что поражение выбирает именно того, кто за миг до победы усомнился в своих силах?

Зодчий удивлённо посмотрел на девочку.

— И разве не ты говорил, что из любой ситуации можно найти выход, если очень-очень захотеть?

— Да. Но…

— Тогда я побегу за остальными!

Не дав Зодчему опомниться, девочка поспешила обратно. Зодчий собирался окликнуть её, остановить, объяснить, что незачем проводить последние минуты в бесплодных метаниях в поисках выхода там, где его попросту не может быть. Но не окликнул, не остановил, потому что его взгляд случайно упал на то, что в первую минуту пребывания в необычном коридоре он принял за хорошо обработанную поверхность горбыля. Что-то заставило его сделать шаг вперёд и дрожащими от волнения пальцами коснуться блестевшего в свете вечерней зари дерева. Микросекундный тактильный контакт вызвал в мозгу яркую вспышку озарения…

Зодчий смотрел прямо перед собой и не верил. Возможно ли такое?..

Не приложив особых усилий, заставник потянул сладко пахнущий сосновой смолой овальный сегмент на себя, уже зная, что он должен увидеть. Понимание пришло в тот миг, когда заскорузлые пальцы тронули полированную поверхность живого дерева, вызвав из небытия небольшой абзац в многостраничных записках о «мире Амвросия»…

«…следует отметить тот факт, что древесина, являясь, по сути своей, слепком биоструктуры, практически не подвержена метаморфозу при Переходе. Это подводит меня к мысли о возможности использования оболочки типа «саркофаг» для переброски биологического объекта, используя приливные силы зоны контакта. Кажущаяся простота подобной транспортировки складывается из точных расчётов, а также неоднократных опытов, проведённых не нами, но нами изученных в достаточной степени. В первую очередь это касается так называемого «феномена оцилиндрованного бревна», когда древоточцы и жуки-короеды пройдя сквозь активную фазу Перехода, не претерпевают никаких изменений. Длительное изучение жуков позволяет утверждать, что они не только не изменились внешне, но и не получили сколько-нибудь заметных внутренних трансформаций. Более того, я готов утверждать, что случайные «зайцы» активности Перехода даже не заметили…»

— Саркофаг… — одними губами повторил Зодчий, осторожно вынимая изящное изделие из ниши. — Так вот для чего понадобился дополнительный пояс на главной башне! Оказывается, это вовсе не архитектурное украшение — это хранилище деревянных саркофагов!..

Зодчий спиной прижался к брёвнам наружной обвязки. Медленно обвёл изумлённым взглядом вереницу одинаковых торпедообразных предметов. Впрочем, одинаковыми они не были. При более детальном рассмотрении выяснилось, что они отличаются друг от друга не только по ширине, но и по высоте. Примерив на себя тот, что он сейчас держал в руках, Зодчий понял — он будет ему мал. «Вот если только Наите…»

Бесконечно долгую минуту Зодчий глядел перед собой, но ничего не видел. Сознание отстранилось от рушащегося на глазах мира, протягивая в разветвлённое прошлое ниточку за ниточкой, пытаясь воедино связать множество реальностей, оставивших неисчезающие следы в душе…

Ещё несколько минут назад (до встречи с Ариной) Зодчий готов был поклясться, что картина погружения в бездонную пропасть Гнилого Озера — всего лишь безумная фантазия, однако сейчас он не был так уверен, потому что не сумел найти воспоминаний о том, кто именно и для какой цели изготовил девятнадцать саркофагов.

— Девятнадцать… — шёпотом повторил цифру Зодчий и почему-то нисколько не удивился, хотя, не обойдя всего коридора, он не мог знать точного количества «спасательных капсул».

На ступеньках послышались торопливые шаги.

Зодчий поставил саркофаг на место и медленно оглянулся. Он знал, кого сейчас увидит…