Вступление
Не хочется никого терять. Нет сил выбирать между теми, кого люблю. Это не книги и кинофильмы, а жизнь. В придуманном мире все просто — да, благородный герой приносит благородную жертву — вселенная скорбит вместе с ним, но выносит свое вселенское несокрушимое и мощное «одобрям». Герой, чувствуя поддержку за спиной эдакой мощи, стряхивает слезы с ресниц и уходит навстречу заходящему солнцу с чувством выполненного долга.
Я не герой. Никогда не хотел, не просил, не собирался им быть. Да, впрочем, так и не стал им.
Я не трус. Трус бы…короче, то что сделано, не из-за трусости. Все, что угодно, но не трусость. Я не сбежал — остался. И что… Это разве может быть оправданием?
Городские легенды. Вампиры, оборотни, призраки, проклятые дома и предметы. Этого ничего не было. Всего лишь выдумки. Но… Были реальные люди с нереальными проблемами. Боже… Вот бред — и звучит тошно. Как будто из мыльной оперы куски сценария.
Но как по-другому? Как случившееся рассказать иначе?
С самого начала? Это долгая история…И снова — штампы. Но, видно, ничего не поделаешь. Я ж точно так же напичкан этими словечками и образами, как и любой, ктo смотрит фильмы и читает книги.
Ладно. С самого начала. Наивно. Банально. Обыденно.
Главному герою не может быть 62 года. Он не может носить старые тренировочные, вытянутые на коленях, штаны и полосатый турецкий свитер, с выцветшим от времени рисунком. Главный герой — молод, привлекателен, подтянут; про пресс и призывный блеск из-под ресниц — я молчу. Профессия у него, как правило, журналист, юрист или, на худой конец, военный в отставке. Это легко. На пенсию сейчас можно выйти в сорок и замечательно заниматься расследованием непростых дел уже после службы.
Я плохой главный герой. Мне, правда еще не 62, но и не 20. Не отставник и не журналист. Самый обычный человек с дурацкой простой профессией — интернет-маркетолог.
С одной поправкой — был. Не может, по законам жанра, маркетолог мочить нежить направо и налево с помощью незарегистрированной пушки или проламывать черепа сумрачным тварям кастетом. Просто потому, что ни сумрачных тварей не существует, ни черепа ломать не умею. Я так и не смог стать главным героем даже в своей собственной истории. Но, честно сказать, никакого желания и не возникало.
Меня зовут Ян. Ян Гарда. Дед мой венгр — от него и досталась такая редкая фамилия. Мне 29. Скоро будет…(а будет ли? Как- то у нас загадывать не принято) 30.Так. Хорошо, что реально не 62 года — просто потому, что я не смог бы справиться.
Я живу…Я жил… Как же продолжить-то? Короче, обитал я в одной из высоток на севере города, в новом спальном районе, в маленькой однокомнатной квартире, которую снимал у знакомых за вполне умеренную плату. А сейчас…Знакомые, уверяю, совсем не рады прошлому знакомству и открещиваются всеми возможными способами от бывших связей. Так получилось.
Была ли точка, с которой все началось? Так, чтобы — «бамс», и все понятно. Привычный мир смят и скомкан — добро пожаловать в новый. Конечно, была. Так всегда происходит. У всего есть начало. Но не было ничего такого, благодаря чему я сделал бы мгновенный выбор и проснулся поутру супергероем. Такой себе- «чипэнддейл», спешащий на помощь.
Ничего. Я сопротивлялся изо всех сил. Цеплялся за реальность до последнего. И только когда вокруг не осталось ничего, я понял: мир изменился необратимо. Но не в одно мгновение, а много мгновений назад, и пути обратно не только нет, но и не существовало изначально, поскольку это самое «назад» вообще перестало существовать.
Началом были сны. Дурацкие, насыщенные, ярко разрисованные сны. Стоп. Они тоже ни при чем. Это не сериал — я не был провидцем. Какая же чушь в голову лезет. Просто сны. Яркие, цветные, из осколков реальности, но, понятное дело, совсем не реальные.
В начале. До первого убийства. Говорят, шизофреники видят цветные сны. Как бы я хотел быть просто шизофреником. Максимум — меня бы накачали лекарствами и держали под контролем вечным овощем. Всем бы было хорошо. Я даже сейчас за такую реальность.
Второй
Осень. Сентябрь и большая часть октября выдались чрезвычайно теплыми и сухими. Без единого дождя, с ясным почти майским небом. Я бродил по городу днями. Наматывая круги знакомым маршрутом, пытаясь успокоить расшатанные предыдущим романом и весьма болезненным расставанием нервы. По сути, и в скоротечности романа, и в болезненности расставания был виноват я один. Не удержал, не понял, вовремя не попросил прощения и в итоге остался на едине со своими мыслями и планами в пустой квартире. Но ведь не было даже банальной ссоры. Просто однажды вечером, вернувшись из очередной командировки, я не нашел ни девушки, ни вещей, ни даже обычной записки. Через два дня постоянных вызовов на мобильный от Ольги пришла смска — не доставай меня. И я отстал. Только не понял, как можно в одно мгновение, без объяснений, без шанса хоть что-то сказать и получить ответ, все бросить, вычеркнув из жизни.
В ту осень мне казалось очень важным понять это. Угу. Я же еще не знал, что есть более важные вещи — например, выбирать — кого убивать первым. Или допустить, чтоб убили тебя… Или…Иногда смерть не слишком пугает, а вот жизнь… Сделать выбор для того, кто останется, пожалуй, важнее секундной боли.
Ладно. Но тогда, той осенью, мне реально было тоскливо и больно. Даже не ожидал такого от себя. Я не сильно эмоциональный тип. Был… А тут как прорвало. Я бродил по городу, смотрел на людей, заглядывал светловолосым девушкам в глаза, устраивал, как чокнутый, тихую охоту на блондинок и просто… Просто провожал их от метро до дома, от работы в магазин — по любым выбираемым ими маршрутам. Словно жил тайной непонятной жизнью и бродил, бродил, бродил… Начались первые дожди, но я все так же проводил на улице почти все время. И именно тогда начал…короче, начал видеть не совсем обычных людей. Я не был в этом виноват. Думаю, что мой бесконечный поиск Ольги и моя жажда быть рядом, но не вместе, дали начало тому, что я стал по-другому всматриваться в людей. И я начал видеть. Вспышки, звезды, световые полосы. В тот момент казалось: все из-за усталости и вечного, ничем не снимаемого напряжения. Я же даже пить не мог. Мутило от алкоголя. Пару раз пытался напиться, но все заканчивалось банальщиной.
Что я начал видеть? Ауру. Сейчас- то все понятно. Так и происходит.
Но тогда…просто вспышки света. Иногда, как яркий бенгальский огонь, иногда, как обычный комнатный фонарик. Алые, розовые, редко багровые и темно-фиолетовые. У детей золото с серебром. Я после пытался что-то выяснить, что-то прочесть, но все, написанное было такой чушью… Я не верил ни слову. Бред.
А потом.
Потом я нашел пистолет. На улице. Тупо, сперва задев его ногой в темноте так, что он откатился в сторону, высекая искры об асфальт. И даже не понял что это. Подумал: игрушка, до тех пор, пока не откинул магазин, полный патронов. И все равно. Да, конечно же, не верилось, будто он настоящий. Я просто игрался с ним, как мальчишка с новой игрушкой.
Даже не задумавшись, положил его в простой целлофановый пакет к хлебу и пачке кефира, которые я нес из киоска домой, и — да, притащил его в квартиру. Ни единой мысли не возникло не то, чтобы отдать оружие, а даже — как оно очутилось на мостовой.
Короче. Я принес пистолет в квартиру. Достал батон, отломал хорошо зажаренный бок, зубами надорвал картонку на пачке кефира и, не разуваясь и не раздеваясь, поужинал, стоя у окна на кухне. Свет не включал, это важно. После взял в руки пистолет, снял с предохранителя и… засунул ствол себе в рот. Веселое намечалось решение осенней проблемы и депрессии.
— Только попробуй, — услышал тихий, но очень реальный голос за спиной. из-за спины.
Я дернулся. Пистолет выпал из рук. И в этот момент грохнуло… Вот уж не думал, что будет так громко. И так и не понял, чего больше испугался — выстрела или голоса.
Из комнаты выматерились. Я услышал скрип половиц и в свет коридора вышел… высокий темноволосый крутоголовый парень. Он посмотрел на меня, и вот тут-то я реально испугался, уже по-настоящему.
— Тише, — сказал он на выдохе. — Тише. Я — друг. А у тебя началась еще одна жизнь.
Берлога
Окон в Берлоге не было. «Так проще,» — сказал Второй. «Проще и безопаснее,» — добавил чуть позже.
У него все было просто и безопасно. Я смотрел и понимал: для него это самое важное. Есть такие люди, действия которых можно описать одним словом. Так вот, для Второго это слово было «Безопасность».
В квартире мы находились ровно семнадцать минут, затем он выволок меня просто за шкирку сначала в тамбур, а потом на улицу. Я, конечно, мог орать и сопротивляться — но после того, что услышал и что увидел — ни кричать, ни вырываться смысла не было.
— Отпусти, — единственное, о чем я попросил, и он без возражений разжал кулак.
Я не спрашивал, куда мы идем. Честно, вообще ни о чем не думал. Как выключился, и только после того, как он усадил меня в забрызганный грязью старый Опель и повез куда-то на восток города, я задал первый вопрос.
— Это все правда?
Он не отрывал взгляд от дороги. Молчал. Потом, даже не глядя в мою сторону, сказал:
— Да. Я все на свете отдал бы, чтоб это было ложью или выдумкой, но… Потерпи немного. До Берлоги два километра.
Я закрыл глаза и снова увидел свою квартиру, парня выходящего на свет из комнаты и услышал выстрел.
Он, подняв вверх руки, двинулся ко мне. Но, не дойдя несколько шагов, остановился.
— Не надо кричать. Ничего не бойся. Я — Второй, — сказал так, как будто я должен был сразу понять, что это означает.
У меня реально пропал дар речи. Я не мог пошевелится, не мог сказать и слова.
— Нам надо уходить. За тобой началась охота. Я успел вовремя, — продолжал он. — Отойди от окна медленно и прижмись спиной к стене. Не думаю, что они так быстро догадаются, но…
И вот на этом моменте меня и попустило. Я просто сполз на пол и захохотал. Ну, от нервов это случается. Еще бы, только что чуть с дуру не пустил себе пулю в голову. Сам, без причины, без желания. Словно заколдованный.
Раздался телефонный звонок. Парень достал из кармана трубку, выслушал новости и помрачнел.
— У нас осталось четырнадцать минут. Они будут здесь, все объяснять некогда, перепсиховал?
— Придурок, — заорал я на него, вскочил на ноги и хотел просто вмазать в челюсть.
Он слишком лениво отклонился так, что мой кулак задел лишь воздух, и, схватив меня за плечо, потянул в комнату.
— Говорю, объяснять некогда. Смотри, — он отступил в сторону и вытолкнул меня на середину.
На ковре в луже крови лежал человек. С размозженным черепом. В воздухе витал странный сладковатый запах.
— Он пришел за тобой, — произнес парень.
Я не выдержал, отвернулся и меня стошнило тут же.
— Осталось десять минут. Думай.
— Зачем ты его убил? Кто ты? Зачем я кому-то нужен? — вопросы появлялись быстрее, чем я понимал, что спрашиваю.
Он поднял меня на ноги, вытолкнул в коридор и закрыл дверь.
— Я — Второй. Он хотел убить тебя. Это раз. Все остальное — долгая история. Не веришь?
Я замотал головой, как китайский болванчик.
— Бывает. Быстро не получается, — парень словно сам с собой разговаривал.
Он огляделся по сторонам, нашел лежащий пистолет. Вытащил обойму и протянул мне.
— Наглядная агитация в действии. Держи.
Я на автомате взял оружие и снова непроизвольно, через силу, бездумно поднес его к голове и так же автоматически нажал на курок. Пять раз подряд. Я жал и жал до тех пор, пока парень не выбил пистолет у меня из рук.
— Теперь веришь? У нас четыре минуты. С собой — деньги, документы, карточки. Больше ничего не брать. Телефон оставить. Это понятно?
Но вещи собирал он сам. Я стоял в полной прострации.
— У тебя в доме соль есть? — вдруг спросил он.
Я показал жестом на кухню и понял, что более дурацкого вопроса в такой ситуации трудно было ожидать.
— Деньги есть еще где нибудь- или это все? — уточнил Второй после того, как принес из кухни початую пачку соли.
Я двинул медленно в комнату и снова взглядом уперся в лежащее на полу тело. Вот тут-то я и увидел, как резкую вспышку, что передо мной лежит не просто человек, а нечто с темной, почти черной клубящейся материей возле головы. То, что лежало на полу, не могло быть человеком. Людей с такой аурой не существует в природе. Меня качнуло, я хватанул ртом воздух, неловко развернулся, чуть не поскользнувшись в ручейке крови, вывалился в коридор. Второй как-то легко снова тряхонул меня, удержал, поставил на ноги и сказал:
— Добро пожаловать в наш мир, бродяга.
Он не закрывал квартиру. Все найденные вещи сложил в велосипедный рюкзак. Достал пачку соли, зачем-то засыпал пол в прихожей и, выпихнув меня в тамбур, точно так же густо посолил в коридоре.
— Пошли. Быстро. Полторы минуты.
Мы спустились вниз. За углом дома стоял старенький, видавший виды Опель. Второй открыл брелоком двери и бросил на заднее сиденье рюкзак с вещами.
Я забрался в машину, и первые несколько секунд думал только о том, что при свете лампы кровь мертвеца была совсем не красного, а черного, как сажа, цвета…
Берлогой оказалось старое двухэтажное заброшенное здание не то бывшего детского сада, не то школы — во дворе, обнесенном полуразвалившимся бетонным забором, кое-где еще виднелись изуродованные фигурки животных и рассыпанные детские беседки. Антураж полностью соответствовал ситуации.
Но Второй потянул меня не вверх по винтовой лестнице (сразу ассоциация пошла с больницей), а вниз. Он сразу щелкнул выключателем у входа и зажег свет. Я даже удивился. По таким местам надо пробираться в темноте, разве что с карманным фонариком. А тут… Почему-то стало совершенно не страшно.
Внизу — в полуподвальном помещении, где много лет назад находилась котельная, — разглядел и срезанные трубы, и полуразобранную плиту (печь) — была устроена та самая «берлога». За толстой, обитой железом дверью я увидел вполне обжитое помещение — кровать, электрическая плита, телевизор и даже пристроенный на столе простенький ноут. Не знаю, чему больше удивился — месту, свету или вполне домашней обстановке.
Но Второй молчал. И только когда впихнул меня в комнату и запер на тяжеленный засов дверь изнутри, он сказал:
— Сейчас переговорим, утрясем все и подождем. До утра смысла нет выходить в город. Прилипалы слишком злые…
Он снял куртку, бросил ее в угол, к лестнице. Вытащил из-за ремня пистолет — не такой, как я нашел. Другой. Больше похожий на «ТэТешник». Я такие видел и даже стрелял — друг работает опером, и когда-то мы садили из ТТ по банкам — вот придурки!
Пистолет осторожно был пристроен на столе.
А дальше было продолжение театра абсурда — вместо того, чтоб готовиться к обороне, или там проверять оружие, или узнавать секретную информацию, Второй достал электрический чайник и, набрав воды, включил кнопку подогрева.
— Чай будешь? — спросил меня Второй.
Бре-е-е-ед.
Я стоял, как дурак, посреди непонятной заброшенной людьми дыры в компании с непонятным, но явно опасным придурком, который полчаса назад у меня в доме застрелил человека, который посыпал солью мою квартиру, ничего не объяснял, а сейчас решил как ни в чем не бывало попить чайку!
— К черту — заорал я на него. — К черту. Или ты мне все рассказываешь, или я ухожу отсюда. Кто такие «они», какие «прилипалы»? Кто там лежал у меня в квартире?
Второй глянул на меня из-за плеча и добавил:
— И почему ты собирался вынести себе мозг…
А вот на этой фразе я заткнулся. Мертвый человек, темная пелена вокруг его головы и даже черная кровь — пугали, оставляя вопросы, а вот то, как я добровольно, бездумно, тупо чуть не выпустил пулю себе в голову — это не пугало, а попросту ужасало. Потому, что вопросов после не было бы.
— Да ты присаживайся. Не любишь чай — не надо. Хочешь виски? У меня есть вполне приличный бурбон. Держу для дорогих гостей. А, как ты понимаешь, их здесь совсем немного.
Я присел на диван. Деваться-то реально было некуда, по крайней мере, до получения ответов.
Звякнул мобильный телефон. Второй шикнул на меня, что-то буркнул в трубу, одним кошачьим движением встал с кресла и потянулся к пистолету.
— Сиди здесь. Я сейчас чуток постреляю. Дверь открывать только по условному стуку. «Металлист- чемпион», знаешь?
Я в ответ снова, как придурок, кивнул. Ага. Вот и нарисовалось главное слово вечера — «полный придурок».
Второй отодвинул засов, как был в футболке, так и вышел, куртку даже не брал.
— Чай завари, — услышал я напоследок. — Одна заварка, две сахара…
* * *
Он вернулся минут через пятнадцать. Не один.
Не совсем один.
Я открыл дверь рывком, услышав глухое «там-там-там там-там-там». Второй внес на плечах что-то похожее на мешок картошки и, только секунду спустя, я увидел: это не мешок и совсем не картошка.
Человек. Мертвый. С головой укутанный в собственный плащ. Эмоций у меня на сегодня уже не осталось. Я реально не психовал, не кричал от страха, а просто, показав на труп, как-то совсем глухо (и глупо) спросил:
— Настрелялся?
— Угу, — ответил Второй. Отбросил пистолет на лестницу. Дошел к рукомойке, помыл руки по локоть, брызнул водой в лицо, несколько раз глотнул прямо из-под крана.
— Настрелялся. Что ж так не везет-то. Времени мало. Что — для начала с тобой поговорить или вот этим заняться? — глаза Второго как-то слишком нехорошо блеснули, и только тут до меня дошло.
Да он просто маньяк, самый настоящий. Сумасшедший. А я, как придурок(четвертый раз за вечер), его слушаю. С маньяками спорить нельзя — почему-то вспомнилось мне. Только тихо. Спокойно и, главное, в глаза не смотреть…
Второй заметил перемену. Он подбежал ближе, несколько раз тряханул меня за плечи.
— Эй, бродяга! Стоп, стоп. Не смотри на меня так. Я — друг.
Я вырвался, бросился к двери, на глаза попался лежащий пистолет. Я схватил его, дернул предохранитель и заорал Второму.
— Не подходи. Я выстрелю. Оставь меня в покое.
Я стоял спиной к двери, в одной руке держал пистолет, а другой судорожно пытался справиться с засовом.
Второй поднял руки вверх, отошел на полшага к столу с компьютером. Смотрел на меня, но я не мог заставить себя смотреть ему в глаза. Мне бы только справится с замком.
— Меня зовут Второй, — начал говорить парень. — Я не враг, не убийца, не маньяк. Учись, Ян, скрывать свои мысли. У тебя все на морде лица написано. Я действительно — друг.
Он говорил медленно, четко произнося слова. Именно так общаются с душевнобольными или для того, чтобы усыпить бдительность, а после напасть. Знаю. Кучу фильмов пересмотрел.
— Я тебе не верю, — только и смог ответить я. Засов не открывался. Словно заело.
— А ты попробуй. Значит, так. Тебя зовут Ян Сергеевич Гарда. Ник в сети Гарда и есть. Работаешь в конторе под названием «Зи Экс», недавно вы запустили медиапроект — «вид сверху». До недавнего времени встречался с замечательной девушкой Ольгой Якименко. В городе родился, вырос и так никуда и не выезжаешь. Из родных — отец, живущий в другой семье. Почти нигде не бываешь — это касается, как клубов, так и прочих развлечений — типа кино, вино и домино. Домосед, затворник. Увлечения — книги, фильмы, музыка, интернет. Ты ведешь несколько блогов и завсегдатай на одном известном городском форуме. Не женат. Официально детей нет. Ну, не официально мы так далеко не копали. Из домашних животных- наверное, только тараканы. Ты совсем одиночка, Ян.
Так, дальше. Две недели назад ты начал видеть странные сны. И после этого начал замечать непонятные и не всегда приятные вещи. Точнее — людей. Непонятных и неприятных. Ты различаешь ауры. И до сих пор думаешь, что все это бред, а цветные пятна — лишь последствия переутомления.
Так вот, хочу огорчить — это называется Дар. И, похоже, даже после того, как ты отоспишься и отдохнешь от своих походов, он никуда не денется.
Ты видел черные ауры — правда? Припомни, что было с теми людьми с черной аурой. Как они говорили, ходили, что делали?
Я продолжал держать пистолет, но руку уже сводило от тяжести. Замок так и не поддался, и я чувствовал себя нелепо и глупо. А еще надо было понимать то, что мне говорят, и пытаться отвечать на вопросы.
Второй ни на сантиметр не двинулся. Он так же и держал руки поднятыми на уровне плеч.
Он ждал, что я скажу. Молчал и ждал. Пусть и прекрасно понимал: мой ответ требуется чисто для формальности.
— Я не видел, что с ними было, но помню, что они ходили и разговаривали, как деревянные куклы. Как люди под кайфом или под водкой, как пьяные.
— Жаль, что ты не успел понаблюдать хоть за одной «куклой». Мы их так и называем — куклы.
Ты бы увидел, что могло произойти. Ладно. Это уже не люди по сути. Это… Это другие существа. Существует вирус-прилипала, который впивается в ауру и вытаскивает из человека все жизненные силы. И когда сил не остается, тело разрушается.
Пока аура слегка коричневая или серая, еще можно убить вирус, но если аура черная, то поздно. Уже ничего не сделаешь — жди беды. Огромной — не просто гибели одного человека. Вирусам для размножения, для поиска куклы нужны особые условия. Страх, ненависть, боль. И в час полного разрушения заходит кукла, предположим, в кинотеатр, обвешанная взрывчаткой, и — бабах… Взрыв, смерти, множество народа с обнаженными эмоциями, а значит, достаточно потенциальных потенциальных новых жертв.
— Но я-то тут причем? Я вообще не понимаю ничего этого. Кроме того, что я иногда очень редко видел сияние, я ничего не знаю и не понимаю. И вообще — не в курсе событий. Я никого до сегодняшнего дня не видел.
— Правильно. А вот тебя они заметили. И как только заметили, все, Ян, извини, ты попал. Подобные тебе люди — главная помеха для них, поскольку видят их еще с самого начала появления в ауре. Такие как ты, могут найти зараженных людей, такие как ты, могут понять, когда состоится следующий посев и такие как ты — потенциальная опасность для их существования.
— А ты?
— А я — Второй. И ни черта не вижу до самой последней стадии, когда у них уже нет лица. Я вижу только темноту, как и все остальные.
Можно уже опустить руки? Если бы я хотел отобрать у тебя пистолет, то сделал бы это на первой секунде нашего диалога. И еще. Я не оставляю оружие с боевыми патронами за спиной. Как-то привык чувствовать себя в Берлоге в безопасности. Магазин с патронами у меня в кармане джинс. Ты держишь в руках бесполезную железку.
* * *
Я сам отдал ему пистолет. Он взял, передернул затвор и снова бросил в угол к лестнице.
После…после подошел к лежащему телу, отдернул полу плаща и попросил:
— Подойди ближе- я покажу.
Я двинулся, наконец, от двери — как-то особо негде было раньше трупы рассматривать, да и желанием не горел, но… после услышанного другого выхода не оставалось.
— Смотри.
И я смотрел. Второй перевернул к свету тело и… меня словно включило…я видел не только лежащего у ног человека, но и огромную черную опухоль, закрывающую всю голову, шею и часть груди.
— Смотри, — повторил Второй.
Он достал с одной из полок банку с какой-то сыпучей смесью и начал посыпать это черное шевелящееся нечто.
Я увидел, как смесь искрит, горит, будто бенгальский огонь, и плотная черная масса распадается на множество шевелящихся клубков.
— Смотри, — уже крикнул Второй, потому что гул в комнате нарастал — каждый из образовавшихся комков двигался, жужжал, жил, извивался. Второй сыпал все больше и больше смеси, и чернота с шумом и грохотом вдруг поднялась над телом и стала уязвима и невесома как пух.
— Смотри, — Второй щелкнул зажигалкой и все, что было на человеке, все в одно мгновение, вспыхнув, сгорело. Не осталось ничего.
А когда дым рассеялся, то я увидел, что и человека не осталось. На полу лежали лишь старая куртка, свитер, брюки и спортивные ботинки. Тело растворилось.
* * *
А водки у тебя нет? — спросил я у Второго.
— Есть. Будешь?
— Буду. Если я сейчас немного буду зависать- стукни меня. Мне надо подумать.
Второй пожал плечами, не вставая с дивана, достал откуда то из-под стола почти располовиненную бутылку водки.
— Стакан искать, или так — из горла, для полноты эффекта?
Я ответил, что «доставать» и, что эффектов мне и так хватает, и понял — он шутит. После того, что я видел, после того, что он сделал и что произошло двадцать минут назад, он сидит и шутит.
— Придурок! — заорал я. — Мне же так хреново, а ты надо мной издеваешься. Неужели трудно просто помочь.
— Не психуй. Это все эмоции. Выпей. Ты и так нормально держишься. В прошлый раз, когда я приволок сюда «светлячка», он заблевал мне всю комнату и до тех пор, пока не слопал упаковку снотворного, успокаиваться не собирался — то драться лез, то плакать пытался.
Я в очередной раз за вечер взял себя в руки. Вдохнул, выдохнул, минуты две подышал полной грудью.
Трясти перестало. Злость прошла.
— Наливай. Не буду отличаться от предшественника. Напьюсь и заблюю Берлогу.
Второй расхохотался.
— А мы можем сработаться, бродяга.
Сидели недолго. Собственно говоря — пил я один. Второй плеснул себе на дно стакана и цедил эти грамм двадцать, пока я не прикончил бутылку. Сперва и правдау попустило, потом я вспомнил, как Второй поджег черный пух и почему-то расхохотался, и смеялся до тех пор, пока он не залепил мне оплеуху. Дальше стало жалко и мир, и себя, и что водки осталось на пару глотков, и нет счастья в жизни, а после — проснулся от того, что меня реально мутило.
Я охнул, попытавшись встать с неудобного лежбища, вначале даже не сообразив, где нахожусь, но из темноты раздался знакомый голос: — Тазик принести — или до сортира доползешь?
И я все вспомнил. До сортира не дошел. Не успел. Снова представил, как клубится жужжащая масса вместо лица человека, и меня вырвало тут же.
Второй включил свет, принес воды, уложил на топчан, как заботливый родитель, укрыл пледом и с ворчаньем принялся за уборку.
Я смотрел в его спину и понимал, что до сих пор во все происходящее не верю. Что я просто пьян, у меня белая горячка и когда я очнусь, то снова буду спать в своей квартире, заниматься своим делом, в пятницу пойду на пивную вечеринку и единственному своему другу Пашке Захарову расскажу, какие нелепые и страшные сны снятся в алкогольном бреду. С этой мыслью и уснул.
Очнулся с тяжелой головой и жутким похмельем. Проснулся от того, что меня трясли и поливали чем-то мокрым и холодным.
В Берлоге горел свет — не как вчера тусклая лампа под потолком над входом, а полное освещение, даже слишком яркое. Второй стоял рядом с моим лежбищем и активно поливал меня из чайника. Хорошо, хоть не кипятком… Я застонал, попробовал прикрыть глаза рукой.
— Да вставай же ты, увалень. Надо определяться.
Я окончательно проснулся, но, похоже, так и не протрезвел. Зачем меня поить было, если с утра такое…
— Говорю, определяться надо. Мне тут позвонили… короче, нас ждут. Чем быстрее я тебя к Петровичу привезу, тем проще будет. Похмеляться чем будешь- пива найти или кефира хватит?
Я подумал про спиртное и опять позеленел.
Второй поставил чайник на место, глянул на меня и сказал: — Понятно. Кефир в машине.
Он не брал ни вещи, ни документы, ни деньги. Накинул куртку и помог мне влезть в ботинки.
— Пальто застегнешь или продолжать работать сестрой милосердия?
— Сам, — почти сквозь зубы протянул я.
Голова реально раскалывалась, двигаться не хотелось, но с таким сопровождающим не двигаться было не реально. Он же запросто меня в одежку упакует, на плечо вскинет и, как Cанта-Клаус, в качестве подарка куда надо доставит. Только зря напрягаться. Не… лучше своим ходом. Может, мозги хоть на место встанут. От ночного разговора остался только легкий, но какой-то слишком болезненный след. Думать над этим сейчас сил не было. Я смотрел на ситуацию тупо, как со стороны. Типа, поживем-увидим… А на заднем плане, где-то далеко в сознании, согревала мысль — на работу временно ходить не надо. И смех, и грех. Что ж тут поделаешь? Наверное, защитная реакция организма.
Старенький Опель уже прогревался. Загадка с вещами разрешилась сама собой — на заднем сиденье лежал мой рюкзак в целости и сохранности.
— А что сюда не вернусь? — спросил я у подошедшего Второго, показав на рюкзак.
— Не знаю. Все может быть. Надо быть ко всему готовым, так ведь, бродяга? — он похлопал меня по плечу. Мне показалось, даже с сожалением, открыл дверцу, усадил в кресло и защелкнул ремень безопасности. Все на автомате. Словно уже не первый раз кого-то вот так возил. Почему-то стало страшно.
Второй захлопнул дверь. Сел на место водителя.
— Не бойся. Я за тебя отвечаю. Мне, если что, за тебя реально голову снесут. Все-таки сутки почти прошли. Осталось чуть-чуть продержаться. Поехали?
И. не дожидаясь моего согласия, плавно и осторожно вывел машину из бетонного лабиринта на шоссе. Мы выехали явно за город. Берлога была, похоже, где-то на окраине заводских районов, но я плохо знал эту часть города.
Вначале ехали в полном молчании. Но минут через пятнадцать я не выдержал. Вопросов становилось все больше. и меня мучил самый главный.
— Почему я вчера в себя стрелял? — хотелось зайти как-то из далека, но с больной головой выдумать ничего не мог. И поэтому просто спросил в лоб.
Второй, чуть повернул голову, пожал плечами.
— Не догадываешься?
— Хотел покончить жизнь самоубийством?
— Угу. Ключевое слово «хотел». Знаешь, Ян, я не сильно умный по этим делам парень. Больше специалист по «стреляй- бежим».
— А мне не надо умно. Мне как для тупого. Я же вчера стрелял в себя. Но я совсем не хочу умирать, даже сейчас, с похмелья и то мыслей таких нет. А вчера… Я и не думал, что это так легко.
— Это не ты думал. Это… короче, типа уличная магия. Понимаю, что звучит слишком бредово. Но самое необычное ты уже видел.
Все просто, Ян. Ты начал видеть то, что не должен был видеть. И тебя заметили. Как ты думаешь, как в спальном районе, на протоптанной исхоженной сотнями людей за день дорожке, появился пистолет? Зачем ты его подобрал? В детстве не учили, что брать чужие вещи с улицы — это плохо?
Я на автомате качал головой в ответ на все вопросы и все-равно продолжал себя чувствовать дураком. День «придурка» продолжался.
Второй нахмурился, похлопал себя правой рукой по карману. Чертыхнулся.
— Курить бросил, но иногда, когда волнуюсь, тянет, — пояснил он. Я скосил глаза в его сторону. Волнуется, как же. Более невозмутимого человека я не видел. Ему бы железного Арни играть… в молодости.
— У меня сигареты в рюкзаке — угостить? — на всякий случай уточнил я.
— Не надо. Это я так. Старая и очень вредная привычка. Мы скоро приедем. Умные люди тебе все расскажут и решат, что делать дальше. В самом крайнем случае я тебя просто привезу домой.
Я даже закашлялся…
— Что?! Домой? Зачем же меня надо было оттуда переть в Берлогу? И как я объясню в милиции про труп в квартире?
— Трупа не будет. Вчера, после того, как мы ушли, в комнате был пожар. Твои соседи вызвали пожарных. Короче…квартиры у тебя тоже нет. — И мрачно добавил. — И соседи тебе теперь точно не твои.
Что-то нас обоих с утра на черный юмор пробило.
Не к добру как-то.
— Уличная магия — это как? — снова не утерпел я, тем более, что Второй хотя бы начал отвечать на вопросы, а не как вчера, молчал, словно покойника вез.
— Это образно. Если любую вещь посыпать спорами… ну… черным пухом и отправить в виде посылки по определенному адресу, то нашедшему эту вещь можно внушить просто убить себя. На «старичков», понятно, не действует. Я себе лучше руку отстрелю, чем подниму что-то или прикоснусь к незнакомому, непонятно как появившемуся предмету, а такие, как ты, по незнанию, в первые сутки из-за этих штук и гибнут.
— И много таких, как я? — это было, наверное, уже не совсем праздное любопытство.
— Мало. Если б было много — было бы намного проще. Ян, потерпи с вопросами. Осталось два поворота, и мы в конце дороги. Не хочу тебя грузить. Пусть это делают те, кто понимает. У каждого своя работа.
Второй говорил это все даже несколько виновато, как оправдывался. Видно, его самого напрягала ситуация. А уж как она меня напрягала, просто передать не могу. Все проблемы из-за какой-то ерунды. Аур. Я до вчерашнего дня думал: аура — это антураж для назначения заданий псевдо-реальной программе «Битва экстрасенсов».
Блин. Кому сказать. Середина рабочей недели. Мегаполис с полутора миллионами человек. Начало 21 века. Для точности — пол десятого утра (я глянул на часы на приборной панели машины). И ауры… Я еду на старой побитой колымаге с головорезом, явно задумавшим что-то совершенно недоброе, не пойми куда, после почти бессонной ночи, с жуткого бодуна. Хуже ситуация только в каком-то сериале могла быть. Научно — фантастическом.
Второй, все так же невозмутимо, следил за дорогой. Хоть то, по чему мы ехали, дорогой назвать было трудно.
— Может, это все пришельцы… — неожиданно я сказал громко и вслух то, что подумал.
— Что? — Второй резко повернулся ко мне и расхохотался. — Инопланетян только сюда не вмешивай. Какая же молодежь пошла — чуть что, сразу зеленые человечки…Мы ж вроде бы как не в фильме…
Петрович
На перекрестке двух дорог. за черно-оранжевой заправкой «ТАТ-навта» стоял старый. в потеках ржавчины строительный вагончик. На нем давным-давно была слишком неуклюже прикручена полоса рекламы с надписью «Пицца Петрович». Надпись почти выцвела, пошла разводами. Вагончик покосился, завалившись на спущенное переднее колесо.
Я вышел из машины, посмотрел на эту картинку и переместился из научно-фантастического сериала в фильм ужасов про придорожную заправку.
Опель пискнул сигнализацией. Второй, указав на вагончик, сказал:
— Это здесь.
Меня передернуло. Ну кто бы сомневался, что штаб-квартира и наисветлейшие мозги (чьи?) находятся именно в таком месте?
Отсюда до города — километров двадцать пять. В округе, кроме заправки, ничего — поля, поля и тонкие серые нити посадок.
Высоко в небе кружила стая птиц. Почему-то подумалось про воронов. Фильм ужасов набирал свои обороты. Сейчас, по всем законам жанра, дверь в вагончик должна распахнуться, и на порог выйдет человек с бензопилой.
Дверь не скрипнула, не дернулась. Второй заколотил в оцинкованные бока вагончика кулаком и заорал: — Свои приехали!
Конспирацией, я так понял, тут и не пахло.
Даже после усиленного стука дверь так и не распахнулась. Открылось окно. Оттуда высунулось дуло обреза и ткнуло в сторону Второго.
— Пароль никто не отменял. И то, что я твою рожу знаю, погоды не делает, — сказал кто-то.
Второй загоготал, погрозил кулаком.
— Мишаня, хватить в шпионов играть. Реально свои.
Но дверь по-прежнему не открывалась.
Шелохнулась розовая шторка, в сторону Второго полетел непонятный предмет. Второй поймал его на лету.
Из домика закричали:
— Шеф сказал: у всех требовать пароль. Или ты мне его говоришь, и я вас впускаю, или стойте на пороге, пока сам шеф не явится и не даст по голове за нарушение устава.
— «Металлист- чемпион»- тебя устроит? — крикнул Второй.
Я смотрел на всю эту котовасию со стороны и чуток охреневал. Тут или фанаты футбола все собрались, или из дурдома палата сбежала…
— Устроит. Хотя вчера Шахтер выиграл 3:1.
— Может, еще битами постукаемся, чей клуб круче? — продолжал дискутировать Второй.
Из домика высунулась сонная недовольная мордаха паренька лет 18–20.
— Ты себя солить будешь или как? Мне долго еще за вами наблюдать? И светлячка заодно. Ему тоже надо… Вдруг споры остались…
Только после этих слов я понял, чем во Второго запустили из окошка — белой стандартной столовской солонкой.
Обрез высунулся из окна чуть дальше — парень уперся локтем в низ форточки. Он стоял и ждал.
Второй взял солонку и щедро обсыпал себя солью. А затем — так же щедро — и меня.
— Пару картошек, и в суп… — не удержавшись, заюморил он.
А мне захотелось в очередной раз его двинуть. Но было понятно и без лишних выяснений — отдача бы меня точно замучила.
Дверь с жутким скрипом открылась — но не в строну, как предполагалось изначально, а легла на землю, как трап самолета.
— Заходите скорей, — услышал я голос белобрысого Мишани.
— Добро пожаловать на борт, — Второй жестом предложил мне подняться, а сам, обернувшись в строну машины, осмотрел с наигранным вниманием окрестности.
Я, мимо воли, проследил за ним взглядом. У горизонта наливалась чернотой тяжелая грозовая туча, разворачиваясь в полнеба.
В вагончике раньше, наверное, было все, как в вагончике, переоборудованном под мини-пекарню. Может, лет десять назад здесь и была точка по выдаче той самой пиццы. Но сейчас не осталось ничего, кроме двух топчанов, крепко сбитого самодельного стола, каких-то уж слишком уродливых колченогих стульев и еще огромной массы аппаратуры. Так, словно киношный вагончик агентов ФБР из любого сериала переместили к нам со всей начинкой.
— Мишаня, — протянул руку, здороваясь, Белобрысый и улыбнулся довольной, но какой-то слишком детской улыбкой. Может, я его возраст неправильно оценил. Длинный — под метр девяносто, худой, нескладный, в смешной лимонно-фиолетовой футболке с надписью «Не тыкай в ежа палкой.»
— Ян, — ответил я, пожимая его руку. Я видел- паренек также пытается прицениться, но он-то как раз сравнивает реальную картинку с полученной ранее информацией. Второй же сказал, что они про меня сведения собирали.
— А ты не такой рохля, как я думал, — подтвердил мои догадки Мишаня. — Твои фотки с камеры наружного наблюдения — полный отстой. Я думал, будет какой-то ботаник. У Второго вечно чудики попадаются, то старуха лет 80-ти, то- жиртрест. Мужик ни разу подтянуться мог, на третий этаж не поднимался самостоятельно, а Второму с ними мучься.
Второй, осторожно подкравшись сзади, отпустил Мишане затрещину.
— Не болтай лишнего, тебе ж шеф запретил о поводырях плохо говорить.
Мишаня обиженно засопел(нет…таки младше восемьнадцати, просто каланчой вымахал) и сел на топчан.
— Злой ты, Второй, злой и некоммуникабельный. Таких девушки не любят. Ты бы исправлялся, пока не поздно.
— Еще раз съездить? — Второй шутить, похоже, сейчас не был намерен. Он пододвинул мне стул, усадил рядом с собой (при этом оглядев вагончик, что-то оценив и попросив передвинуть стул на полметра к стене от окна).
Устав через полминуты от звенящей тишины, я не выдержал, кашлянув, напомнил о своем существовании.
— Мне так еще долго сидеть? Мы ж вроде спешили?
— Помолчи, Ян. Пара минут, и все будет ясно. Я жду звонка, — Второй достал телефон и для наглядности положил его рядом на стол.
— Просто ждем.
И хоть звонка ждали все, но я судорожно дернулся, услышав телефонный вызов. Рингтон у Второго, конечно, сменить бы не мешало, а то в тот момент был реальный шанс от разрыва сердца после очередной трели умереть.
Второй взял трубу, замер, вслушиваясь в слова. Обжег меня взглядом, сказал как- то растерянно:
— Здесь, что-ли?
И, получив ответ, отключил телефон.
Мишаня, видимо, все понял даже по этим недомолвкам, как- то отодвинулся сразу от меня в сторону, и около меня образовалось слишком много пространства.
Второй поднялся на ноги, сделал шаг в мою сторону и без предупреждения, неожиданно врезал мне в челюсть. В голове вспыхнуло, я хватанул руками воздух и, свалившись на пол, отключился.
* * *
Пришел в себя от какого-то приторно-противного запаха. Почувствовал легкое похлопывание по щекам. Приоткрыл глаза — дежавю какое-то. День сурка. Утро. По ощущениям (картинка пока не складывалась четко) я сидел в кресле, связанный по рукам и ногам, и только голова оставалась свободной, поскольку от шлепков моталась из стороны в сторону.
— Не надо, — попросил я.
— Извини, — надо мной нависал Второй, сзади него маячили еще чуть различимые силуэты людей. Белобрысого и тощего не было.
Я помотал и без того больной головой — челюсть ныла. Огляделся более тщательно. Тот же вагончик. Я таки в кресле. Причем меня опутали какими-то проводками, жгутами. Только пыток гестапо для полного счастья не хватает.
Три новые фигуры. Мощный старик — именно старик, а не пожилой человек. Ему явно за шестьдесят. И, видно, еще того воспитания и закалки. Плюс — молодой головорез- четкая ассоциация с воином арийцем. И какой-то женоподобный хмырь в очках и цыганской серьгой в ухе…
Может, все-таки сплю? Ну, не может быть в реальности подбор подобных типажей. А если еще и в ту же компанию вписать Второго- театр абсурда получается.
— Живой? Соображать можешь? — задавал мне вопросы Второй так же медленно и четко, как вчера вечером.
Я кивнул в ответ. А что еще оставалось делать?
— Егор Петрович, он готов, — это уже реплика в сторону старика.
У старика в руках замечаю палку- хромированную, легкую, но видно что крепкую. Он, опираясь на нее, бодренько хромает в мою сторону.
— Не бойтесь, Ян. После сеанса вас развяжут. Накормим и… В крайнем случае отпустим…
Но последнее слово он говорит таким тоном, что у меня почему-то перед глазами возникла картинка: как-будто я бегу по полям к ближайшей посадке, а сзади стоит Второй с обрезом и целится мне в спину. Уж он-то не промажет.
— Я не боюсь, — пытаясь унять цокот зубов, отвечаю я старику.
Тот неожиданно улыбается. Оглядывается на Второго. Подмигивает. И снова, обращаясь ко мне, говорит.
— Поймите нас правильно, Ян. Никому верить нельзя. Особенно тем, кто «видит». Мы же это никак проверить не можем в полевых условиях. И где гарантия, что вы уже дозу гадости в свою ауру не заполучили? Соль только на споры хорошо действует. А вот это, — он указал на окружающие меня измерители и датчики, — хоть какая-то, но гарантия. Тем более, что Гия сам вас осмотрит.
Морда в очках на заднем плане кивает, словно представляясь, а я на автомате киваю в ответ. Вот и познакомились.
Старик продолжал.
— Вам не будет больно. Честно. Это все просто меры предосторожности. Если в вашей ауре уже поселился зародыш- ни о каком, конечно, сотрудничестве речи быть не может. В таком случае попробуем вас от него избавить- получится, значит повезло. Не получится… никто же не знает, насколько длинна или коротка собственная дорога, правда? Можно спокойно, засыпая вечером у себя в постели, с утра просто не проснуться. Столько случайностей в обычной жизни.
Понимаете, то, что вы видите свет — это замечательно. Это радует. Но весь вопрос, как именно вы видите. У восьмидесяти процентов «светлячков» живет зародыш. Именно он и позволяет замечать прилипал. Типа — дурак дурака видит издалека. Но в таком случае, извините, Ян, вы нам не подходите. Иметь в отряде бомбу замедленного действия с постоянно включенным передатчиком я не хочу. Не спорю, конечно, на первом этапе вы бы нам пригодились. Но что делать потом? Сложно избавляться от тех людей, с кем вместе воюешь. Лучше сразу- по живому.
Но у вас очень хорошие шансы. То, как прилипалы устроили за вами охоту, говорит лишь, что вы чисто сияете, без подсадок. А значит, опасны для них. И, соответственно, полезны нам.
Вы, пожалуйста, потерпите немного. Скоро все действительно закончится, и станет понятно, что с вами делать дальше.
Я слушал, пытаясь переварить информацию, которую получал и начинал дергаться все сильнее и в прямом, и переносном смысле. Но спеленали и укутали меня крепко. Кресло стонало, но с места не двигалось, и ни одна прищепка, ни один датчик не отпали.
Второй подошел поближе, опустил руки мне на плечи и попросил:
— Ян, не усложняй нам работу. Обещаю, все быстро закончится.
Таким тоном обычно обещали в случае смертельной болезни пристрелить- дабы не мучился.
Как меня вообще угораздило попасть в такую передрягу?! Какого черта?!
Но никто на мои дерганья уже внимания не обращал, тем более Второй держал крепко.
Наступил черед, видно, в действие вступать Очкарику. Как его назвали — Гия?
Старик жестом показал на меня и рубанул ладонью воздух. Ага, типа, иди- голову с плеч долой.
— Он кричать будет? — спросил у Старика Гия. — Может, по старинке рот скотчем заклеим? Потом, если что, извинимся.
— Он не будет, — сказал Второй у меня за спиной. Сказал так, будто и вправду знал, что я не собираюсь орать посреди поля на чужой территории — это было бы не только глупо, но и стыдно. Ладно, если действительно будет боль — тут уж никуда не денешься. Но кричать, размазывая сопли по лицу, только потому, что в меня градусником потыкают и стетоскопом послушают — я ж мужик, вроде?
Старик пожал плечами и занял свободное место на топчане. И волосатый Гия приступил к… исследованию, наверно. Потому, что в первые десять минут он меня вообще не касался. Просто стоял возле приборов и измерителей, иногда постукивал длинным пальцем в стекло какого- либо реле и хмыкал про себя. И только когда он пересмотрел все, что было выставлено на столе, — начался именно осмотр. Вполне себе медицинский. Без лапанья и хватания в ненужных местах. С обычными просьбами — типа откройте рот, покажите зубы и т. д.
Потом. Потом я почему-то подумал, что он мне голову открутить хочет — так живо и бодренько он вертел ее в разные стороны, что в реальности нарисовалась опасность остаться без головы.
— По приборам- чисто, позвоночник чист. Реакции в пределах нормы. Еще помучить или хватит? На 99 % процентов пациент «девственник».
О, они все тут шутники. На девственника почему-то захотелось обидеться.
— Фотографию ауры сделай. Пусть будет — в динамике посмотрим. Недели же для карантина хватит? — предложил Второй.
Гия согласился. Взял видавший виды полароид и, отойдя на пару шагов, сфоткал. Представляю, какой я на снимке получиться должен.
Фото Гия отдал старику (хоть бы показали, что получилось, черти). Тот взял снимок, чуть обождал, пока проявится изображение, и показал арийцу. Арийца я за время осмотра из поля зрения выпустил как-то. Он сидел за стариком у самой двери и ни слова не произнес с самого начала. Я так и не понял, зачем он пришел и какую роль играет. Может, телохранитель? Хотя одного Второго в качестве телохранителя старика за глаза хватило бы. Что-то мне подсказывало, что и самого старика в качестве собственного охранника против моих поползновений тоже бы хватило. Я ж все-таки не супермен. Кроме юношеского разряда по бегу и вспомнить нечего.
Ариец взял переданное фото, долго вглядывался в отпечаток, долго смотрел на меня почти в упор (было реальное чувство, что дыру протрет), а после спрятав в нагрудный карман полуармейской куртки, сказал Гие:
— Развяжи его.
Развязывал не Гия, а Второй. Он осторожно снял клубок проводков и датчиков и только после этого достал нож и перерезал веревку и часть скотча. Затем в руку мне был вложено лезвие и предложено:
— Дальше сам- да? Нож можешь оставить себе, будет подарком. Ну, или компенсацией за неудобства.
Нож был слишком хорош. Хоть и самодельный, но видно — не массовый, заказной, а индивидуальный.
Второй увидел, как я рассматриваю клинок.
— Для себя делал, — пояснил он. — Удобный. Хорошо сбалансированный. И для броска, и для ближнего боя подходит. Может пригодиться.
Я полуразрезал, полураспутал прикрученные к ножкам кресла лодыжки.
Второй ушел из-за спины и переместился в другую плоскость, поближе к Старику. И я опять оказался один против всех. Без пут стало даже тоскливо.
Старик постучал палкой об пол, словно призывая к тишине, хотя тишина и так стояла, как в склепе — только приборы потрескивали.
— Пора объясниться, да, Ян?
Я лишь кивнул. Как будто от моего мнения что-то зависело.
* * *
Рассказ больше смахивал на хорошо подготовленный монолог. Старик говорил уверенно, четко. Отрепетированно.
— Всегда думал, с чего начать, и каждый раз начинаю одинаково для совершенно разных людей.
14 мая 1974 года в нашем городе появились Прилипалы. Да. Это точная дата- проверенная-перепроверенная. Я до сих пор не знаю, откуда они появились и почему живут только здесь. Мы ездили по соседним городам, но там пусто. И в деревнях, и поселках не густо. Кое-где, конечно, попадаются, но так… без гнезда и кокона, как исключение из правил. Уже столько раз было — живет себе на дальнем хуторе обычная семья, а оказывается, что отец с вирусом, или у матери споры, или из детей кто-то. Бомба замедленного действия. Живут так себе, живут а в один момент — пошло активное размножение и распад. И берется такой папаша за топор, и нет у него больше семьи. После сам, конечно, тоже или в петлю или хуже, — под колеса. А паразиты как раз активненько все заспоривают в округе. Они не только из ауры питаются, им для прививки к другому организму нестабильность в эмоциях нужна, с большими всплесками в ауру.
Читал, сколько в городе нераскрытых убийств? А самоубийств, а массовых исходов. Это все прилипалы. Их цель — внедриться, запустить механизм разрушения и расселиться по наибольшему количеству особей. В данном случае — людей, конечно. Ни на обезьянках, ни на коровках прилипалы не живут.
Но, с другой стороны, и нет массового заражения. Организм человека вообще неизученная материя. Он со спорами, как с обыкновенным вирусом, хорошо бороться научился. Просто иногда организм тоже дает сбой, особенно если жить в слишком зараженном секторе или сегменте.
Стоит ослабнуть иммунитету, стоит начаться депрессии и, если ты не дай бог попал в зараженное место, паразиту внедриться в ауру проще простого. И вот тогда все и начинается — сперва легкое недомогание, после постоянные боли, подавленное настроение, уход в себя. Полное безразличие, приступы немотивированной агрессии, а заканчивается полной выкачкой всей энергии, всех жизненных сил вплоть до потери жидкости. Аура становится не просто черной, а разорванной, склеенной из множества пушинок-спор, готовых разлететься дальше в поисках нового носителя, новой пищи.
Второй же тебе вчера показал, что такое последняя стадия распада. Когда от человека не остается даже тела. Он успел вовремя и предотвратил посев.
Все по инструкции. Смесь соли и соды. Обычно и просто. Споры соли не переносят — самоуничтожаются, даже просто от крупинки. Споры вообще не стабильны. Любой антисептик — мыло, порошок, спирт — все убивает споры. Но если в ауру уже внедрился зародыш, то… Слишком мало что можно сделать. Люди в большинстве случаев обречены. Это все время на пике эмоции держать надо — тут либо водка, либо наркотики, либо страсти. Когда, говорят, кровь кипит. Но… В очень и очень редких случаях. Да и непонятно, что лучше — умереть от передозировки, белой горячки или просто выстрела в затылок.
Хотя…все плохо. Поэтому выхода нет. Прилипалы — они как бешенство. Сколько лет прошло, вакцину придумали, а лечить так и не научились. Только на самых ранних стадиях.
Вот это- то и проблема. Определить, у кого в ауре сидит зародыш, определить возраст и прогнозы развития, попытаться спасти, а если не получается — не допустить «посева». Потому, что бороться придется уже не за одного, а за десятерых, что находятся рядом. Потому, что в последней стадии уже нет человека. Есть лишь кукла — оболочка без начинки, без души и без тела. Кокон для спор. И таких кукол убивать не страшно и не жалко. Даже гуманно. Человек перестает страдать. Он не корчится внутри от боли, оставаясь совершенно бесстрастным снаружи, потому что у него отобрали возможность хоть как- то реагировать на ситуацию, но у него не отобрали рецепторы чувств, он все видит, все слышит, все понимает. Сделать только ничего не может. Словно находится внутри бетонного дота и уже нет сил выбраться наружу. Он страдает от жажды и голода, от бессонницы. Но…Липучкам не нужна никакая пища, кроме жизненной внутренней энергии. На последней стадии куклы не едят, не пьют, не спят. Все силы тратятся только на активную постройку кокона. И именно тогда их можно видеть. В самый последний момент перед распадом. Я имел в виду, что видеть их могут самые обычные люди.
Знаешь, сколько сказок о черном человеке ходит в народе? Не спроста же в сказках, действительно, слишком большая часть истины заложена.
Все проблемы из-за того, что обычные люди не видят аур. А если и видят, то изредка, не стабильно и непредсказуемо. Может, раз в жизни в сильно стрессовом состоянии: или во время оргазма, или на пике любой другой страсти. Но важно то, что не всегда. Соответственно, понять, что рядом есть «кукла» практически нереально. Ровно до «выброса». Но за те 20–30 минут мало кто может сделать хоть что-нибудь нужное. Мало кто сможет, достав армейский нож, отрезать кукле голову или всадить пару пуль в сердце- последнее, кстати, не совсем эффективно. Бывает, когда сердце уже слишком иссушено и не участвует в жизни куклы. Лучше в голову. Или в живот. В район пупка. Туда, куда идет вся полученная энергия. Где преобразовывается и разрастается по организму плесенью, съедающей, как ржавчина железо, ауру.
Так-с. Вот такие новости. Сейчас ты, Ян, знаешь главное, но не все. Теперь по отдельности. Пара моментов.
Куклы все понимают. Но…Они живут не человеческим разумом. А типа как в улье — общее сознание на всех. Они чувствуют, когда умирает кокон, так и не раскрывшись. Они могут и поняли, кто несет им угрозы. Они вполне разумно пользуются всеми благами цивилизации — такими, как телевидение, телефон, спутниковая связь, компьютер. Они способны организовать травлю и охоту на тех, кто мешает их размножению. И, поверь, часто это делают. Но… куклы, все равно, не люди. Это вирусы. Просто огромные мутировавшие вирусы, которые боятся слишком простых вещей, вроде ультрафиолетовых ламп и обычной соли. Которые не жалеют «кукол». Особенно тех, на которых еще только попали споры или в которых только- только внедрился зародыш.
И тогда людям обычным, не совершившим ничего плохого в жизни, отдаются команды, не соответствующие ни морали, ни принципам, ни справедливости. Команды- убить, сжечь, найти, уничтожить. Кто-то, конечно, сопротивляется, у кого- то иммунитет убивает споры в самый первый момент, и ничего не происходит, другие успевают во время вымыть руки или принять душ. А у кого-то в доме плесень вообще не живет, потому что рядом есть сандал и мята… Но… есть и такие, кто не сопротивляется и тупо выполняет команды.
А знаешь, как страшно стрелять в ребенка, идущего на тебя с ножом, и который совсем не понимает зачем он это делает? И вина ребенка вся в том, что он нашел на улице просто игрушку, взял домой и вовремя не помыл руки. А нож оказался засеянным паразитами. С четкой программой, с конкретным приказом сразу в подсознание через ауру:- «убей!».
И стоишь ты во время ночной охоты, и не понимаешь, кто из вас охотник, кто жертва. И хорошо, если быстро сообразишь, как именно нейтрализовать действие плесени. А если не сообразил и выстрелил… А у него оказалась чистая аура… И грязным был только нож…
Поэтому, мы ищем тех кто «видит». Тех, кто может на самой первой стадии найти паразита, выявить споры и плесень, и помочь определить, в кого стоит стрелять, а кто просто жертва обстоятельств.
Но таких людей почти нет. Очень мало. Липучки хорошо разбираются в энергии и аурах. Они же все-таки, так или иначе астральные паразиты. Поэтому первым делом страдают именно те, кто видит, — «светлячки». Ты сам прочувствовал, как это. Когда ты не понимаешь что делаешь, но продолжаешь, даже помимо своей воли, выполнять чужие приказы.
Мы не всегда успеваем вовремя. Мы — обычные люди. Есть, конечно, электроника и альтернативные методы выявления людей с Даром, но… мы — еще любители в этом деле, а липучки давно профессионалы. Они хорошо понимают отчего зависит их жизнь. И кто может быть причиной неудач.
Так что в твоем случае- мы реально успели вовремя и на один шаг обошли Рой. Скажи спасибо Второму. Он тебя вел уже больше пяти дней.
Но все равно мы не были уверенны, что ты «чистый». А сейчас — с большей долей вероятности это правда.
Он замолчал. Я ждал. Потому, что он должен был ответить на еще один, но очень важный вопрос. Кто именно они такие? Не прилипалы, а они- люди — Cтарик, Гия, Второй? Ответить как в глобальном смысле, так и в строго индивидуальном.
Но Старик молчал. Держал паузу почти по Станиславскому. И, понятное дело, первым не выдержал именно я, потому что меня и так уже изнутри распирало от почти 24-часовой неизвестности. Стоп. Всего сутки прошло. А моя жизнь вся до этого, похоже, накрылась медным тазом. В одну секунду.
И мне это совсем не нравится. То есть абсолютно. Где-то там, в глубине, зрела тупая детская мысль — хочу домой.
Но, глядя на сложившуюся картинку со стороны, было понятно, что ни домой я не попаду, ни назад ничего уже не вернется.
Самое плохое, что я так и не выработал хоть какую-то линию поведения. Я не понимал вообще ничего. У меня была в голове куча новой информации и куча новых вопросов. Я то и дело снова видел то черный пух, то ручеек темной крови, то Второго, принесшего тело в берлогу. Разве за сутки можно принять и переварить такое?
А они…они ведут себя как ни в чем не бывало. Они обо всем этом рассказывают просто как о работе, как об очередном проекте. Обычная констатация фактов с легким налетом сожаления. Типа, так произошло, вот такое случается, но мы ничего исправить не можем и просто делаем свою работу.
Понятное дело- я себя накрутил. Понятно, что не вытянул паузы, понятно, что все подстроено и срежиссировано заранее. Я ж, вроде, не первый. Вот они все свои роли и играют.
Но я же простой человек. Человек, еще вчера думавший только о том, как не забыть заплатить за телефон или не опоздать на работу.
— Кто вы такие? — спросил я, наверное, слишком уж зло.
Ариец мгновенно напрягся- я видел, как заиграли желваки на лице. Но старик был совершенно бесстрастен.
Таких истерик, наверное, случалась масса. Не я первый.
— Хороший вопрос. Умный. Однозначно ответить сложно. Скажем так — мы санитары города.
— А милиция об этом знает? Власти? МЧС? Врачи? Это же, вроде, их дело бороться с вирусами, плесенью, сущностями и со всем подряд.
— Милиция не знает. Да и никто, по большому счету, не знает. Может, в правительстве. Может в Киеве. Как ты себе представляешь пожарного, охотящегося на «куклу»- с брандспойтом?
Что может сделать врач, если до самой последней минуты не видит, что человек заражен. Как лечить то, что внедрилось не в тело, а в энергетическую оболочку? Как можно заштопать изъеденную плесенью ауру?
Вся проблема в том, что проблемы не видно.
Но все равно я не понимал. Вот хоть тресните.
— Но в городе полным- полно салонов магии, центров нетрадиционной медицины (на этом месте Второй как- то странно хмыкнул, я даже отметил себе в памяти- покопаться, что к чему.)Куча всевидящих дает объявления в газете. А вы говорите, что почти никого нет. Да в /Премьере/ в любом номере с полсотни магов найти можно.
Зачем вам я? Вы что не видите, что я не провидец и прорицатель? Да, может, я эту чертову ауру так и не вижу, как следует- может у меня это галлюцинации от усталости и бессонницы. Вы же справки обо мне наводили. Должны были прочитать, что у меня обычная затяжная осенняя хандра. И все. Без вариантов.
Старик пожал плечами. Подумал. Как-то по-птичьему склонил голову.
— Конечно. И именно поэтому на тебя устроили настоящую охоту. Второй насчитал пятерых кукол только возле твоего дома. Вы успели уйти. Но…Они же даже до утра ждать не стали. Они подтянули всех, кто хоть находился поблизости от того места, где ты «светился»- светился в прямом смысле.
Они же почти готовый к распаду кокон не пожалели.
— Я светился? — я как-то совсем по-детски развел руками.
— Светился. У тебя в квартире Второй убил совсем не кокон, а человека с совершенно свежим зародышем. Понимаешь? Человека. Если бы план с пистолетом не сработал- ты бы спокойно стал жертвой маньяка, и никто особо заморачиваться не стал бы, выясняя причины, почему маньяк влез именно в твою квартиру.
Ты помнишь, что видел. Второй рассказал, как ты смотрел на тело.
— Помню. Я видел не тело, а черный — черный кокон, словно голову обмотали большим плотным тюрбаном.
— Вот именно. А Второй видел обычного человека, спрятавшегося с опасной бритвой у тебя в спальне.
В этом- то и разница.
Ладно. Вижу, ты устал. У тебя болит голова. Она не только из-за спиртного болит. Водка как нельзя кстати была, заодно и продезинфицировались. От вспышек голова еще больше болеть будет. Это правда. И в том числе поэтому — у тебя настоящий Дар. И ты нам действительно нужен.
Тем более, что идти тебе некуда. Дома точно никто не ждет. Родни особой нет. Друзей тоже. Тебе же без разницы должно быть откуда в инет ходить.
И отпустить тебя сейчас мы не можем. Не потому, что не хотим, а потому что ты даже из города не уедешь. Нас сейчас Михаил сторожит. Так вот, еще только мы приехали, как он доложил, что нездоровая активность на дороге началась. Машины ведут себя странно.
Да, Ян. Куклы и на машинах ездят, и поездами, иногда, управляют, и даже в милиции генералами работать могут. Так что в будущем что угодно быть может — и план перехвата на весь город, и проверки на дороге. Тебя или убьют, или заставят умереть самостоятельно. Ты этого хочешь?
Конечно, я не хотел. Я и так вчера перепугался не на шутку. И меня полночи трусило, как представлю и вспомню что САМ пистолет к голове подносил и почти курок нажал.
— И что теперь делать? — я реально растерялся. Я представил, как за мной начинают ходить куклы или…как меня в подворотне ждет какой- нибудь головорез с бритвой…
Старик пожал плечами.
— А это, конечно, решать тебе. Существуют два варианта. Или ты сразу принимаешь реальность такой, какая она есть, и мы работаем вместе. Или…Никто никого насильно держать и заставлять не будет. Через силу ни ты работать не сможешь, ни данные, полученные от тебя, нас не устроят- все проверять придется.
Можешь уйти. Хочешь- сейчас. В округе не так много кукол. Вдруг повезет, и ты доберешься к жилью — но… Ты видел. что будет.
Второй может отвезти к вокзалу. Высадит, купит билет и посадит в поезд. Но нет гарантии, что, во-первых, ты куда-нибудь доберешься, а во-вторых, что поезд не сойдет с пути. Прилипалы никого не жалеют. Это правда.
Вот такие перспективы.
— Что я должен буду делать?
— Смотреть. Быть поводырем. Это все. Рядом всегда будет Второй. Телохранитель. Личный. 24 часа в сутки.
Вечер
— Из Берлоги не выходить. Дверь не открывать. Условный сигнал ты знаешь, — это мне Второй перед уходом мозги промывал. — Буду через час-полтора, надо для тебя хоть какие-то вещи найти на первое время. Я поработаю сегодня в качестве доброй феи.
— Угу. А я в роли Золушки — сиди, жди до полуночи, пока моя голова не превратится в тыкву?
Второй расхохотался. С чувством юмора у него иногда перебор выходит. Дикие условия, дикие люди. У меня, похоже, тоже.
Я запер на дополнительный засов дверь, уселся в большое, явно новое кресло и включил ноут. Соскучился я по инету. Но Второй мне строго-настрого запретил выходить в эфир. — В пасьянсы можно, в сетку — ни-ни. Нарушать приказ я не собирался. Пока еще, реально, страшно было.
Мой мир перевернулся с ног на голову. И в эту голову столько всего впихнули, что новая информация просто не лезла. Я, действительно, попытался раскладывать пасьянс, потом забил на него. Побродил по содержимому рабочего стола. Попробовал копнуть чуть дальше, но у Второго на всем стояли пароли, а возиться сейчас со взломом просто не хотелось. Из легко добытых трофеев- фотка Второго с кареглазой девицей, неплохая подборка порнухи и что-то типа заметок на полях. В заметки заглянул, каюсь- не без греха. Но почти ничего не понял даже из первого блока, а посему решил пока не усложнять себе жизнь.
Походил по берлоге. Позаглядовал по шкафчикам и полкам. Такое чувство, будто жилище нахожусь, а на армейском складе — оружие, ножи, инструменты. И соль в большом количестве. Из книг — либо эзотерика- но Второй, читающий подобную литературу, у меня как- то в голове не укладывался, либо подборки Men's Health и АвтоРалли. Ну, а чем еще настоящему мужчине развлечься в таком богом забытом месте?
Я, наверное, никогда бы не приволок в свою квартиру незнакомого человека. А тем более, не оставил бы его одного. Не люблю, когда в личных вещах роются. Это как в твою голову забраться и всех тараканов пересчитать.
Но у Второго и считать-то нечего. Слишком просто и предсказуемо. И безопасно.
В Берлогу меня, конечно, Второй привез. После нерадостного разговора, непонятного договора о непонятном сотрудничестве непонятно с кем. Старик мне так и не сказал, кто именно они такие.
Честно, я вообще не понимал ни целей, ни мотивов.
Какой-то отряд, состоящий неизвестно из кого, взял на себя ответственность за судьбу человечества и пытается предотвратить угрозу заражения. Самостоятельно, не ставя никого в известность. Здорово — но совершенно не вписывается в реальность. В эту страну, в этот город, в растущую инфляцию, в ипотеку, в банковские проценты, в рутину обычной городской жизни, в планы на будущее — такие, как семья и карьерный рост.
Люди думают и живут не так. Люди не ходят с обрезами и ножами, люди не взрываются черным пухом и не кончают жизнь самоубийством просто так.
А это все… просто затянувшаяся компьютерная игра. Не моя реальность. Не мой мир. Не моя жизнь.
Я вообще себя слабо представляю идущим в ночной рейд или вместе со Вторым выслеживающим очередную жертву. Я же другой. Не из этой системы.
Вот Второй очень здорово вписывается в городские бои и спасательные операции. Он словно созданныйкем-то персонаж, прокачанный и готовый к любым неожиданностям.
Я побродил по Берлоге в другую сторону (шесть метров на двенадцать), поизучал коллекцию ножей, потрогал слой пыли на полках, оценил всю прелесть побеленного в прошлом потолка, и стало вдруг как-то слишком тоскливо. Второй, похоже, по поводу своего жилища вообще не парится — живет, как живет- просто, без особых удобств. А на меня эти стены начали давить уже минут через двадцать. Чувство, что ты сидишь в бункере и пережидаешь ядерную войну. И была очень явная перспектива остаться тут на всю жизнь.
Не хочу. Не хочу.
Возникло чувство, что меня обманули. Я пока не понял в чем, но обманули. Зря Второй ушел. Меня с такими мыслями в голове одного оставлять нельзя. Я с ума сойти могу. Сидеть на одном месте не сиделось. Шагать по Берлоге было особо некуда. Да как же он тут живет-то, этот Второй. Волком взвыть можно.
Есть хотелось невероятно — со вчерашнего вечера ни крохи во рту. Я осмотрел закоулок, отведенный под кухню, обнаружил пакет с картошкой и пару луковиц. Сковороду не нашел, но попалась на глаза объемная кастрюля, а в углу увидел сиротливую банку тушёнки. Вот и славно. Роль Золушки на сегодня мне даже нравилась.
Второй появился четко в тот момент, когда вся тушенка перемешалась со сварившимся рассыпчатым картофелем.
— Обед? — он даже удивился.
— Или ранний ужин. Или очень поздний завтрак, — ответил я ему в том же тоне.
Взял у него несколько тяжелых пакетов. В одном друг об друга призывно звякнули бутылки.
— Пиво. К обеду — хлеб, колбаса, сыр. Я не сильно специалист по готовке. Планировались просто бутерброды. Во втором пакете — все, что может тебе пригодится до тех пор, пока самостоятельно в город отпускать не начну, — нормальная «аляска», обувь, ну, и так, по мелочам — полотенце, нижнее белье, футболки, зубная щетка. Расцветка и размер — на мое усмотрение, если что-извини. Но ты вроде не девица-красавица, тебе, типа, все равно должно быть, в каких труселях по Берлоге ходить.
Я закашлялся. В определенные моменты желание двинуть Второго было просто огромным.
Пиво светлое — пара безалкогольного, пара обычного.
Накрытый стол. Накромсанные Вторым бутерброды. Кастрюля с дымящимся картофелем. Чем не идиллия? Если только забыть, где и почему я нахожусь. И вместо Второго представить какую-нибудь особо привлекательную девушку типа Памелы Андерсон или Кармен Электры. Вот тогда бы была идеальная картинка.
— Безалкогольное мое, — у меня вечером еще обход территории намечается, — сказал Второй, ставя в известность о ночном рейде.
* * *
Луны на небе не было. Темнота такая — хоть глаза выколи. Что можно в этой темноте рассмотреть — я не знал. Я даже собственных рук не видел.
— А днем обход территорий сделать нельзя? Ноги ж можно переломать…
— Ян, не зуди. Сам напросился. Я тебя в первый же вечер выдергивать на поверхность не планировал, — зашипел на меня Второй. — По сторонам смотри внимательно, увидишь вспышку — скажешь. Но тихо. И все время за спиной держись.
— Понял, шеф.
— Помолчи. Я слушаю.
Я тоже начал вслушиваться в темноту. Но ничего не слышал. Такое впечатление, что все в округе просто вымерло. Хотя…
Берлога находилась на самой окраине городского поселка, дальше только сады, огороды и кладбище.
И окружная дорога. Туда меня и вывел Второй. Я узнал развилку, посмотрел в сторону светящегося где-то далеко-далеко микрорайона.
И… и краем глаза заметил что-то явно нездоровое. Я оглянулся. Хотел рассмотреть получше. Но ничего уже не видел. Я даже не понял что именно — какой-то мутный красноватый то ли силуэт, то ли свет.
Вдруг просто показалось? Пару раз тряхонул головой и решил не обращать внимания. Может, это в темноте просто всякие мультики кажутся.
За Вторым я успевал с трудом. Он, будто кошка, видящая в темноте, хорошо ориентировался и разбирал дорогу. Я так и не понял — был ли у него какой-то план или этот обход территорий был всего-навсего обычным ритуалом, вроде сказки на ночь.
Второй мне дал пистолет. Попросил взять нож. Организовал и удобно навесил на ремень ножны. Мне это напомнило заботу старого сержанта о пацанах-новобранцах.
Тишина оглушала. Я слышал только шорох гравия у себя под ногами и какие-то слишком далекие и почему-то нереальные звуки проезжающих где-то у горизонта машин.
И тут опять заметил точно так же краем глаза светящееся пятно, именно пятно. Шагах в тридцати от нас и в метре или чуть выше над землей. Но стоило повернуться, чтоб рассмотреть подробнее, — свет исчез.
— Второй, — как можно тише позвал я. Тот обернулся. Я шептал, продолжая.
— Там какая-то чертовщина. Как лампа, красная. Гаснет, загорается и снова исчезает. Но все ближе и ближе к нам.
Второй глянул в ту сторону, что я показывал. Реально четрыхнулся.
— Я ничего не вижу. И тихо…
— Может, просто кажется? — я готов уже был отказаться от того, что видел.
Второй хмыкнул. Но даже по тому, как он ответил, я понял — он мне верит. Он напряжен и насторожен.
— Иди вперед, только медленно. Я за тобой мерах в трех. Куклы меня не видят. Я для них просто темное пятно.
Мурашки побежали по спине. Но я двинул в сторону шоссе. Второй остался за спиной, я не видел его в темноте и не слышал. Ни звука. Я шел, с трудом разбирая дорогу, к далеким огням автострады.
Возле уха неожиданно что-то свистнуло, и тут же послышался хлопок, потом шум, звук борьбы, так, словно позади меня на земле кто-то ворочался. Я не знал что делать — то ли бежать без оглядки, то ли возвращаться, то ли пытаться понять, что произошло. Хлопок, еще один, брань, крик и… тишина.
Я задергался посреди поля, порываясь бежать то в одну сторону, то в другую.
— Ян, — услышал я голос Второго. Странный такой голос.
Кинулся в ту сторону. Чуть не споткнулся о лежащих на земле.
— Фонарик в кармане, — сказал Второй. Говорил он неестественно хрипло.
Я на ощупь попытался найти карман его куртки.
— Не лапай. Выше чуть-чуть, — Второй и сейчас умудрялся шутить. А у меня руки тряслись. Мысль, — почему Второй сам свой фонарик не вытащил, даже в голову не приходила.
Щелкнул кнопкой, появился тонкий, но яркий луч света.
— Да не в глаза свети, бродяга, — крикнул Второй, закрываясь рукой. Я опустил луч чуть ниже и увидел, что он сидит на какой-то горе тряпья. И понял, что это за тряпье. Фонарик в руках затрясся.
— Ян, не паникуй. Все живы. Я его только слегка задел. И он меня тоже…
И только тут я заметил, что на сером рукаве его куртки расплывается большое темное пятно.
— Что делать?
— Что? Сижу вот, думаю. Если болевой шок сразу не наступил — значит, пока все нормально. От меня ни на шаг. Стой рядом. Фонарик погаси и смотри на все четыре стороны. Может, он не один такой…
Я выключил фонарь. На глаза снова навалилась темнота — еще плотнее и гуще, чем прежде.
В полнейшей тишине раздался стон…
Я дернулся, чуть не подпрыгнув на месте.
— Второй, это ты?
Тот сверканул белыми зубами. Ухмыляется, — понял я.
— Я, Ян, так стонать не умею. Это какой-то предсмертный хрип получается. А с учетом того, что я товарищу просто руку сломал, чтоб пистолет выбить — до смерти ему еще далеко.
Блин, какая-то глупая ситуация.
— Пистолет?
— Ну, да. Зараженные предметы в темноте красным светятся. Это тебе любой специалист по вирусам скажет. Ну, по особым вирусам. Если за тобой летало что-то красное в метре над землей, то вряд ли это кукла. Они ж все-таки не карлики.
А если ты, кроме красных отблесков, больше ничего не заметил — следом шел обычный человек. С «зараженным» предметом. Но, блин, я почему-то думал у него нож будет. Или кастет. Уж очень он хотел поближе к тебе подойти. Из пистолета бабахнул бы еще с шагов семидесяти, и поминай, как звали. Во я дурак, Ян.
— Чего это?
— Да потому, что не ждать надо было. А сразу гасить. Что бы я после Петровичу сказал? Что мне сейчас Петровичу говорить? Без него мы ж не того… Черт, черт.
Я почесал голову, попытался оценить ситуацию. Второй сидел и матерился. Он много разных слов, как оказалось, знает.
Но я тоже как-то понял, что Петровичу звонить нельзя. Во-первых, потому, что — он Второму голову открутит, а во-вторых, потому, что открутит голову мне. Хотя меня мог и пожалеть. Я ж этот…типа маг. Мне без головы нельзя.
Надо было срочно придумать хоть что-то.
— До берлоги ходу по прямой минут пятнадцать?
— Да. Я ориентиры знаю.
— Сам доберешься?
Второй попробовал схохмить. Но ограничился только почти скрипом сквозь зубы:
— Уж постараюсь…
— Значит, план такой. Я беру этого, тащу. А ты топаешь самостоятельно. Отдыхать будем часто. Я дядек такой наружности тоже особо таскать не привык.
И подал руку Второму. Помог встать. Его слегка пошатывало. Но он вроде парень крепкий. Тем более, что пока на адреналине- надо уходить. А вот как взвалить себе на плечи раненного мужика я как-то себе слабо представлял. Мужчина был полный, невысокий, но какой-то весь мягкий. Я его сначала по полю волочь попытался, но это занятие из серии: посадил дед репку — выросла репка большая. Типа, тянет-потянет, а вытащить не может. Второй смотрел на мои потуги и предлагал помощь. Ага, с его-то рукой только боровов тягать. Я послал его подальше. Но победила дружба. Он, скрипя зубами (так, что я думал без зубов останется) помог закинуть тушку мне на плечи и мы двинули в Берлогу.
* * *
Отдыхали часто. Мужик висел у меня на плечах почти недвижимо, так что было полное ощущение горы на спине. Но на землю я его не клал, так… приваливаясь к заборам и отсидевшись на парапете, хоть как-то переводил дух. В голове фраза по сотому кругу: ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота.
Второй кряхтел все сильнее. Почти не разговаривал. Иногда, когда думал, что я не слышу, стонал. Но топал.
Заметив, а скорее больше нащупав бетонное ограждение детсада, в котором разместилась Берлога, я был рад и слишком счастлив. Словно добрел до Мекки и вот-вот смогу приложится к святым мощам.
Второй открывал засовы долго, слишком долго. Я смотрел при тусклом свете в подвале на совершенно черный рукав и думал: сколько же он крови потерял. И что делать дальше?
На мне — два раненых, из которых один в шоке, а второй кровью истекает. И понимал, что без Петровича точно никак не разрулить.
Звонить — не звонить?
— Не надо, — попросил Второй. — В столе аптечка. У меня, реально, царапина. Просто больно, неприятно и… Короче, ничего серьезного. Надо перевязать, вколоть обезболивающее и транквилизатор. Сознание терять не собираюсь. Легкая слабость. Все понимаю, чувствую. Честно. А этот… С ним сложнее.
— В смысле? — я не понимал, как может быть еще сложнее. Рука у мужичка была вывернута совсем под неестественным углом, лицо синюшное, одутловатое. Как бы кони не двинул.
— В смысле — солить надо. Или мыть. Или спиртом, или еще любой хренью обеззараживать. Лампы включи. Да. Вот эти. Вспыхнули ультрафиолетовые светильники.
— Уколы делать умеешь? — он достал из аптечки шприц. Наполнил из ампулы с оранжевыми буквами.
Я покачал головой. Вообще в жизни не доводилось. Даже в детстве в больничку играться не любил.
— Жаль, — Второй закусил губу и вогнал иголку в предплечье. — Сам уколов боюсь.
Минуты через полторы ему заметно полегчало. В глазах появился блеск и даже какой-то румянец на щеках.
— Солонку тащи- это самое гуманное.
Я нагнулся к тумбочке, достал керамическую солонку — лесной грибок-боровичок — и отдал Второму. Второй очень тщательно стал засыпать солью мужичка.
В это время тот и пришел в себя.
Он сперва, ничего не видя, морщился от света, а потом, обозрев замершего над ним Второго — раму под два метра ростом в окровавленной разодранной рубахе и посыпающего солью, заорал таким благим матом, будто своими глазами демона увидел. Задергал ногами, заколотил воздух руками и снова отключился.
— Обморок, — констатировал Второй, досыпая последние крупицы четко на макушку мужичка.
— Может, его в больницу?
— В больницу? — Второй даже задумался. — А почему бы и нет? В любом случае кого-то из медиков звать надо. У меня тут станция скорой помощи под боком. Ты машину водишь?
Я покачал головой.
— И машину я тоже не вожу.
— Чему вас там только в ваших институтах учат. Это плохо. Ты — сиди здесь. Я его отвезу. И вернусь. Без меня ни шагу. Все остальное ты знаешь.
Но вот тут-то я был не согласен. На него самого смотреть было страшно. Он держался только на лекарстве. А если в дороге отключится? Да все что угодно может быть. И с такой рукой, даже если я помогу запереть борова в машину, Второй его сам не вытащит. А если его там кто — то увидит, ежу понятно, кому он про огнестрел и сколько объяснять будет.
Хорошая прогулка перед сном получалась.
— Я еду с тобой. Петрович сказал — ты мой телохранитель. Вот и охраняй мое тело. А вдруг на меня в Берлоге кто-то нападет…
— Ага. Этажерка… — Второй мрачно согласился. Реально- другого выхода нет.
Прежде, чем выйти, Второй проверил мой пистолет, перезарядил свой, в карман сунул запасной блок патрон.
— Мы ж вроде в скорую, а не на тропу войны? — я пытался как- то настроить его на реальность. — Если нас в пол-одинадцатого вечера остановят гайцы, то сложно им будет объяснить, почему ты в крови, мужик в обмороке, а у нас при себе целый арсенал.
Но Второй на мои рассуждения не повелся.
— Если нас в этой местности гайцы попытаются остановить, то я не объяснять им что-то буду, а стрелять. Не догадываешься, что гаишники с сюрпризом могут оказаться?
Не догадался. Я еще так думать, как он, не умею. Может, потом, когда напрактикуюсь хоть эту самую плесень видеть.
Короче. Операция по спасению пациента прошла удачно. И к берлоге мы добрались без проблем и хлопот. И Второй даже Опель запер и самостоятельно зашел в подвал, но вот после этого его и вырубило. Как будто щелкнул какой-то внутренний выключатель. Щелк — и человек, только что стоявший на ногах, кулем валится на пол. Я еле успел подхватить. Про то, чтобы дотянуть до дивана или топчана, даже уже мысли не возникло. Пришлось лежбище организовывать там, куда он и рухнул. Подушка под голову. Плед сверху. Попытался было снять верхнюю одежду, но, видать, задел рану — Второй застонал. Плохая из меня нянька выходила.
Я сидел на полу бетонного бункера, рядом лежал раненый в непонятно каком состоянии, а я реально не соображал, что делать. В медицине — полный ноль. Состояние оценить не могу, в лекарствах и прочих препартах — так же. Кроме анальгина и цитрамона других чудодейственных средств не знаю.
Уроки оказания первой помощи прошли вскользь — даже следа не осталось. Я никогда не думал, что мне все это пригодится. Рядом были врачи, аптеки, скорая.
А оказалось, знать хотя бы основы важно и нужно.
Выхода не было.
Я взял трубу Второго, нашел номер Петровича и нажал вызов.
Бункер
На меня никто так не кричал. Даже в детстве. Отец мог максимум подзатыльник отпустить, если решал, что ему до меня есть дело. А дед… Тот предпочитал воспитывать другими методами — типа прочитать три лишних главы или присесть сто раз подряд. Не больно и не неприятно, а скорее стыдно.
В школе и институте как-то обошлось без особой ругани. На работе я вообще псих-одиночка, разве что сам на себя орать мог. Кто на меня кричал, так это Ольга. Но когда она меня так воспитывать пыталась, я словно отключался и вообще ничего не воспринимал. И до нее тоже в конце концов дошло, что со мной проще нормально поговорить, чем выяснять отношения на повышенных тонах.
То, как выносил мне мозг Егор Петрович, — надо было и видеть, и слышать. Если убрать все нецензурные слова и оставить только то, что можно печатать в книгах для детей, получилось бы следующее: какие мы со Вторым «нехорошие» люди. Причем, ладно, Второй. Но я-то.
И о том, что «я- то…» было произнесено раз пятнадцать за три минуты монолога. Потому, что диалогом нашу беседу назвать было трудно.
Старик приехал, понятное дело, не один. С арийцем Куртом, еще с пожилой тучной женщиной, оказавшейся фельдшером, и двумя незнакомыми ранее, но очень похожими на Второго мужчинами.
Закончилось все печально. Мне приказали- именно приказали- собрать вещи и ждать в «Тойоте» старика. А вот Второго увезли куда-то на машине Курта.
Я сидел на заднем сиденьи, прижимал, как спасательный круг, рюкзак к груди и думал только о том, чтобы меня за все хорошее не высадили посреди поля.
Петрович сам сел за руль. А ко мне на сиденье и с одной, и с другой стороны от дверей подсели мордовороты.
— Бить будете? — спросил я, наконец, у Старика.
— Не помешало бы. Ты из-за дурости чуть пулю в голову не поймал. Обоих выпороть ремнем по заднице. Мальчишки.
Мне стало стыдно. Во-первых, это все действительно из-за меня. Второй мог самостоятельно проверить территорию и вернуться. Нет. Надо было упросить взять на разведку. Может, если бы меня рядом не было, ничего и не случилось? И мужик этот не начал бы стрелять, и Второй бы ему руку не сломал. И был бы Второй цел-целехонек, сидел бы на диване и сериалы смотрел. Мексиканские, про любовь. Стоп, — остановил я свою богатую фантазию на самом интересном месте…
Больше со мной не разговаривали. Попытался привлечь внимание покашливанием, но один из верзил, тот, что сидел справа, весьма ощутимо ткнул кулаком под ребро и я успокоился.
Ехали долго. За город. Сначала по хорошей шоссейной дороге, после свернули на какую-то «просеку»- узкую, почти тропинку через лес, а после, как — то неожиданно свернув два раза на право и налево, уперлись в высоченный — под три метра — кирпичный забор.
Сначала из машины вышел старик. Чем-то пискнул, звякнуло, и в сторону отошла целая секция ограждения (тайный вход, осенило меня). И только после того, как этот ход открылся полностью, весьма оперативно и быстро из машины вывели меня. То, как мы добежали до входа в… особняк (ну, или очень масштабный дом, рассмотреть по-лучше не дали) — напоминало эвакуацию американского президента после покушения. Меня прикрывали со всех сторон. А Старик, похрамывая, но достаточно быстро шел впереди готовый, типа если что, принять удар на себя.
В холле, который больше спортивный зал размерами напоминал, мы не остались. Промаршировав через все помещение, уперлись в тяжелую кованную дверь.
Старик открыл ее, остановил нашу процессию жестом и так же жестом заслал одного из телохранителей вниз по лестнице. Дверь внизу вела еще и в подпол. Охранник сбросил с плеч тяжелую кожаную куртку, достал из заплечной кобуры пистолет и, словно в американском боевике, бесшумно, почти на цыпочках, спустился по лестнице. Мы ждали. Я, похоже, даже старался не дышать. Как-то сильно нервировали подобные танцы.
— Чисто, шеф, — услышали голос из подвала.
Петрович чуть подтолкнул меня, велел спускаться первым.
Мне что, и здесь под землей жить придется?
Под землей, во-первых, оказалось намного глубже, чем я думал сначала, а во-вторых, реально можно было жить. Это — не Берлога Второго. А минимум бункер Гитлера. Ну или Сталина. Или еще какого-нибудь очень богатого чудака, помешанного на роскоши и безопасности.
Как бы так сказать — подвальным помещением, похоже, занимался какой-то знаменитый дизайнер, ибо все — начиная от кантика на потолке, рисунка на обоях и даже цвета люстр, было сделано в едином цвете и единой концепции.
Я стоял посреди этого великолепия и смотрел по сторонам, как баран на новые ворота.
Егор Петрович занял место в одном из темно-бежевых кресел с тисненым золотом рисунком на хорошо выделанной коже, отослал телохранителей проверять периметр и предложил мне присесть и чувствовать себя как дома.
Как же. Как дома. Если в Берлоге Второго стены давили серостью и унынием, то здесь меня оглушило роскошью. Я с трудом заставил себя присесть на краешек дорогого, изысканно сделанного гнутого стула. Было бы местечко попроще — присел бы там, но оставался только диван, о стоимости которого без суммы минимум с четырьмя нолями не думалось.
— Начинаю разбор полетов, — сказал Старик.
Мне, наверное, полагалось встать по стойке смирно и сказать: — «так точно». Но я продолжал с тоскою давить сиденье.
— Со Вторым более-менее все в порядке. Рану зашили, обработали. Справится. Не в первый раз. О нем — разговор окончен.
Теперь о вас, Ян. Судя по инциденту, вы еще не поняли, в какую ситуацию попали, что делать можно и нужно, а что ни в коем случае нельзя.
* * *
Старик говорил слишком устало, с раздражением, будто непутевому дитю объяснял обыденные вещи.
— Наверное, это стоило обсудить еще утром. Но, тем не мение, на наглядном примере должно подействовать моё внушение намного быстрее.
Нормальная жизнь, для Вас, Ян — закончилась. Ее не будет. Никогда. До тех, впрочем, пор пока, либо вы светиться не перестанете, либо Прилипалы не передохнут все до одного.
В качестве примера- вернемся к бешенству. Представьте- тихий городок, все жители дружат и общаются друг с другом, каждый занят любимым делом, у кого-то уже есть семья, а кто-то еще только о ней мечтает. Ярко- зеленые стриженые газоны. Белые штакетники заборов, цветы, аккуратные деревья. И тут, в таком городке на главной площади появляется бешеный пес — с налитыми кровью глазами, брызгающий ядовитой слюной, готовый к нападению на любое мирное существо. А в городе дети и беременные женщины.
Ваши действия, Ян, ну как настоящего мужчины?
Я не понимал, к чему он ведет такой пространственный диалог, и, конечно, ответил то, что он и ожидал.
— Взял бы ружье и застрелил.
— А если бы бешеный пес, увернувшись от пули, сбежал- то что бы вы делали? Пес может попасть в любой дом, на любую улицу. И каждый из ваших знакомых находится в опасности.
— Я бы собрал людей как можно больше, и мы бы устроили охоту за этим псом, нашли бы, взяли в кольцо, чтобы он не сбежал и убили бы.
— Правильно. Потому что бешеный пес — для всех вас это опасность, непредсказуемость, жестокость и страх. И пока вы не избавитесь от страха- он будет жить в вашем городе и нести угрозу существованию. И ты без раздумий о жестоком обращении с животным- уничтожил бы собаку. И ты не обвинял бы своих знакомых и друзей в том, что они слишком жестоки, — наоборот. Тот, кто помог бы победить в стычке с угрозой и страхом, стал бы в твоих глазах героем.
Представил картину, да? А теперь- на место бешеного пса впиши себя.
А я же реально все представил. И домики с красными крышами, и площадки, песочницы с играющей детворой, и жуткого сумасшедшего монстра… Меня передернуло.
Скрутило всего, стало слишком противно и тоскливо.
— Да, Ян. Да. Ты для Прилипал — бешеный пес. Ты пришел в их дом, ты видишь их жизнь, ты можешь понять кто есть кто. Отличить коконы и зародыши. И ты можешь привести беду, которая уничтожит их всех. От тебя надо избавиться, Ян. Стереть с лица земли. Так чтоб и духу твоего не осталось. И на это сгодятся любые силы и способы, просто потому что нельзя оставлять на свободе монстра в городе, полном мирных жителей. На тебя уже началась охота, но это пока все цветочки. Будет настоящая травля, будет осада. Потому что на кону стоит слишком много- у них очень хорошая мотивация.
Может, надо думать хоть иногда мозгом, прежде чем что-то делать?
Я сгорбился, ссутулился- мне реально хотелось сквозь под землю провалиться (хотя куда дальше?)
И что отвечать я не знал. Я же, действительно, так даже не думал. Мне почему-то все немного проще представлялось. Что я живу как и раньше, просто иногда выезжаю в город на задание и рассматриваю в толпе тех, кого надо найти. И это все. Я не оценивал опасность. Я не думал, что это опасность навсегда.
— Один ты не выживешь, Ян. Это даже не теорема. Это аксиома. Ты светишься. Тебя видно отовсюду, как включенный прожектор ночью. Ты им мешаешь. И они тебя будут гасить. Сначала просто- типа, как разбив лампочку, а после…вплоть до полного уничтожения местности. Что угодно, лишь бы от тебя ничего не осталось. Это понятно?
Я в ответ только кивнул. Мне стало до колик страшно. Такое было чувство, что Старик только что, лично, прочитал мне смертный приговор. И все- дороги назад нет. Впереди эшафот.
— Если бы дело касалось только тебя лично, Ян, как обычного человека, без Дара, я, наверное, даже не вмешивался в эту травлю, не выяснял причин. Неохота будить Рой. И так…ты просто не представляешь, какие они, когда рассержены или напуганы. А я представляю. Я видел и начало, и последствия активности Роя. Я бы ничего не делал, чтобы помочь тебе. Жертвы есть на любой войне.
Но… у тебя Дар. Именно так. С большой буквы. Дар- возможность видеть черных кошек в черной комнате, даже если мы уверены, что их там нет.
Именно с помощью Дара — можно не бояться или мириться с прилипалами — а бороться И только потому, что у тебя Дар, — я просто обязан попытаться сохранить тебе жизнь, даже если я растревожу рой, даже если будет большая встряска и большая война. Просто потому, что это уже не будет война вслепую. И она будет не бессмысленной бойней, а осознанным сопротивлением или даже нападением.
Я тебе говорил, Ян. Людей с Даром очень мало. А толковых людей, тем более здесь — в Семье, всего шестеро. На полуторамиллионный город. Ты седьмой. Вот и делай выводы.
Знаешь, сколько за год умерло светлячков- еще до того, как мы задумались об их свечении, — триста сорок. Почти по одному в день.
А до этого… А за 10 лет…Война давно началась. И, к глубокому твоему сожалению, в стороне отсидеться уже не получится. Подумай над этим. Может, просто попытаться уничтожить то, что несет в себе опасность, чем ждать, пока уничтожат тебя? И стоит ли просто так рисковать своей жизнью — по дурости, по глупости, если можно попытаться сделать что-то важное, чуть умерив пыл и дурь.
Наверное, так стыдно мне не было никогда в жизни. Старик настолько все ясно и четко обрисовал, что никаких иллюзий не осталось. Но почему я не понял все раньше?
Егор Петрович помолчал немного. После, прошел мимо меня к выходу- похлопал ладонью по спине.
— Останешься до утра здесь. Ужин принесут. Вещи тоже. Есть время отдохнуть и все осмыслить. И еще…Второй в любом случае должен быть всегда рядом. Он твой единственный шанс на прожить долгую и безмятежную жизнь. Его обязанность- защищать тебя. Он умеет это делать более чем хорошо. И пойдет ради сохранения твоего тела в целости и сохранности на все. У него такая работа.
У тебя работа- видеть, у него- защищать, охранять, рисковать. Не давай повода ему рисковать понапрасну…
Когда я, наконец, добрался до постели, то думал почему-то, что не смогу уснуть- после такого дня мыслей в голове был миллион. Но стоило голове коснутся подушки, и я просто провалился, как в беспамятство.
Утро началось с того, что меня снова будили. Старик особо не настаивал на раннем подъеме, но кое-что принес.
— Вот ноут, там архив. Множество собранной информации по прилипалам. Пока не приедет Второй, ты будешь сидеть здесь. Сидеть и учиться. Ученье- свет. В твоем случае- иногда и жизнь. Чем больше ты запомнишь о прилипалах, тем будет лучше. Зачем учиться на своих ошибках, если уже были те, кто умудрился их сделать раньше.
Если же вдруг за каким- то чертом тебя потянет наверх, то, во-первых — убедись, что причина слишком важна и стоит, как минимум, нескольких жизней, а во-вторых, хотя бы подумай о защите. Ни с оружием, ни с ножом не разлучаться. Даже ночью.
Я скривил козью морду в ответ:
— А ничего, что я ни с пистолетом толком обращаться не умею, ни с ножом. Максимум, хлеб отрезать и салатик настрогать.
Но Старик сегодня был совсем не в духе. Панькаться и сюсюкаться не собирался.
— Захочешь выжить — быстро научишься. Могу в качестве тренировки в лесопосадку подкинуть. Как раз парочка кукол поблизости бродит. А мы с мальчиками еще тотализатор организуем — кто кого. Хватит шутить. Итак, про защиту.
Выходить только с оружием. Стрелять во все подозрительное. Видишь- светится нездорово аура- стреляешь, заметил красноватые отблески на предмете — стреляешь. Сначала стреляешь, а после решаешь нравственный вопрос- стоило убивать или нет. Поддашься гуманизму- не простят и убьют. Они гуманизмом не страдают. У них коллективный разум.
Если тебя заметят, потом хрен оторвешься. Умей выбирать правильные места. Ты думаешь, почему у Второго Берлога у черта на куличиках, но в городе? Потому, что рядом подстанция, и над участком линия высоковольтной передачи проходит. Там Второй и ты, как в бермудском треугольнике, от Прилипал совершенно спокойно затеряться сможете.
В общем: читаешь, думаешь, задаешь вопросы. В час дня приедут люди, которые с тобой поработают. Надо оценить твой потенциал и прикинуть, как долго твоя аура «звездой по имени Солнце» гореть будет. Когда, наконец, пойдет спад, и ты станешь не таким заметным. Когда с тобой можно будет начинать работать, а не только разговоры разговаривать.
Дальше разговаривать он не стал. Ушел. Дверь захлопнулась. Даже послышалось, что стукнул еще какой-то запорный механизм.
Я встал с постели, оделся, умылся. Доел вчерашний бутерброд и запил остатками почти остывшего из термоса чая.
Включил ноут. Без особой надежды потыкал в значок интернет- эксплоэра, но, понятное дело, на такой глубине связи не было.
Из доступного на рабочем столе одна-единственная папка. Посмотрел свойства- и свиснул. Ничего себе — под два гига текстовой информации. Это целый архив.
В папке, как я понял, было упорядоченное описание всего, что связано с прилипалами. Фотографии, схемы, отсканированные документы и много-много текста.
Чувствовал я себя таки паршиво — с одной стороны, как будто в тюремной библиотеке, а с другой стороны, как перед последним экзаменом. Типа зэка-выпускника.
В голову ничего не лезло вообще. Я по-честному пытался пробраться сквозь латинские названия всех видов вирусов-прилипал, я рассматривал картинки с нарисованными от руки видами коконов и… тихо зверел. Нельзя за полдня освоить то, что люди изучают годами. Я не скажу, что мне все было не интересно. Но информация была сухая, без наглядных примеров, с какими-то слишком официальными заключениями и, в итоге, вместо просвещения в голове возникла каша из всего этого.
Захотелось взять ноут и просто грохнуть его об пол. Но сдержался- новый мне вряд ли дадут, а в подвале без хоть какой-то деятельности я с ума сойду.
А они прячут меня, как прокаженного…
* * *
Люди появились тогда, когда я уже реально думал, что рехнусь. От безделья, от вынужденного ожидания, от ощущения того, что я в тюрьме и мне нет выхода.
Но грохнул засов, и дверь распахнулась. Мне даже на секунду легче дышать стало.
Из гостей я знал только Гию. А были еще седоватый коротышка в смешном, каком-то совершенно несовременном пальто и рыжей помятой шляпе, темноволосая женщина лет 45 в тяжелых очках, со слишком ярким макияжем, парень моих лет, и кучерявый, похожий на цыгана мужичок с веселым блеском в глазах — балагур и весельчак в любой компании.
Вот уж и впрям веселье намечалось.
А вот самого Егора Петровича не было. Наговорился, наверное, за утро. Предоставил право выносить мне мозг другим.
Мне не сказали ни «здраствуй», ни «привет». Они меня будто вообще не замечали. Гия принес с собой еще один ноут, цыган держал в руках картонную коробку со спутанными клубами проводами.
Они что, опять меня, как подопытного кролика, исследовать будут?
— Э-эй! Ау! Я тут!! — я театрально замахал руками под носом у Гии. Тот поднял голову, отмахнулся, как от надоедливой мухи.
— Отвали, а? Сейчас установим оборудование, и кривляйся сколько хочешь.
Я начинал закипать.
Я смотрел на них со злостью, почти переходящей в ненависть.
— Люди, вы издеваетесь, да? — крикнул я.
Парень-ровесник- приблизился и без лишних разговоров и убалтываний просто саданул в солнечное сплетение так, что я согнулся пополам и захватал ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба.
— Утихни, — сказал он глядя темными, не выражающими ни единой эмоции глазами.
А я все никак не мог ни разогнуться, ни отдышаться. Из глаз градом посыпались слезы.
Парень рывком пододвинул ближайшее кресло.
— Сидишь тихо и не дышишь. Еще один звук — и сломаю руку. Она ж тебе «видеть» не помешает?
Пришлось присесть. Тем более, что так стало даже чуть легче.
Гия оглянулся на всю эту возню, хмыкнул. Но не вмешивался. Цыган собирал из разрозненных частей какой-то слишком мудреный прибор. Лихо разрисованная тетка устроилась на кушетке напротив и записывала что-то в большую, слегка потрепанную тетрадь. Было чувство, что она или словесный портрет составляет или особые приметы зарисовывает. Дело становилось все «страньше и страньше», — как говорила Алиса в Стране чудес.
— Внимание, — захлопал в ладоши Гия.
Все обернулись в его сторону.
— Аппаратура готова. Пишем. Итак — комиссия в составе четырех человек сегодня, 12 ноября, проводит экспертную оценку объекта с красным кодом «светлячок».
Объект- мужчина, 29 лет, шатен, цвет глаз- серый, рост, вес сейчас выясним.
— Ян, встань, пожалуйста, вот сюда — он указал мне на место возле ближней стены. Я, глядя на них, думал- слушаться или устроить маленький спектакль. Но потом… Короче, решил быть не гордым, но — целым. Что я могу один сделать?
Я встал, подошел к стене. Прислонился спиной.
— Влад, проконтролируй пациента.
В мою сторону двинулся мордоворот, угостивший меня кулаком.
Мышцы живота непроизвольно сжались.
Но он всего лишь с помощью обыкновенной рулетки измерил рост.
— Так. 182. Нормалью, пишем — выше среднего роста. Вес?
— 80 кг — сказал я. Стоять у стены с прижатыми лопатками была как-то унизительно, что-ли.
Гия ухмыльнулся, поверим на слово. Это не столь важно. Важно другое.
И уже не мне, а женщине в очках.
_ Анна Николаевна, светится?
Женщина, не отрывая взгляда от своих записей, почему-то весьма охотно согласилась.
— Да, Гия Андросович. Чересчур сильно. Я восемь пиков насчитала.
Гия заметно повеселел. Я продолжал стоять у стены. Садюга Влад присматривал краем глаза, очевидно, опасаясь, что я разнесу полубежища.
— Дальше. Показания приборов — сияние нестабильное, волны идут строго по нарастающей, скоро подопытный переключится, и можно будет рисовать спектр. Наблюдайте. Влад, пресони чуток товарища, ему еще немного осталось… Вспышка через три, две, одна…и…
И я в это время взорвался. Возникло такое ощущение, что кожа треснула и изнутри, откуда-то чуть повыше пупка, шарахнул огромный сноп искр. Мира не стало. Я не видел ни этой комнаты, ни людей, ни предметов. Я смотрел на все будто не своими глазами и различал только потоки света, словно смотрел на расплавленную лаву, текущую вокруг меня. И в это мгновение на меня навалился звук — непонятный, нарастающий, раздирающий это сияющее пространство на мелкие крупицы, капельки, рассеивающий свет. Я заорал в голос, попытался закрыть руками уши, но не мог справиться. Почувствовал, как ладони почему-то стали влажными, а по запястьям потекли липкие ручейки, и за секунду все закончилось…
Я лежал на шикарном дорогом ковре, из носа текла кровь, по щекам текла кровь. Я почти не понимал ни кто я, ни где я, ни что произошло.
— Встать можешь? — спросил меня Влад и протянул руку.
Я не знал. Но руку подал. Голос у Влада изменился радикально. Вместо жесткого с металлом — сочувствующий и слегка настороженный.
Поднялся на ноги. Шатало. Женщина приложила к носу платок, смоченный в какой-то слабо пахнущей спиртом жидкости.
Гия подошел поближе, пощелкал пальцами перед носом.
— Сколько пальцев, Ян? — спросил он, показывая указательный. Я в ответ поднял кулак, разогнул средний палец.
Гия расхохотался.
— Молодец. С чувством юмора все в порядке. Значит — о'кей. Ну, поздравляю, товарищ пациент, теперь, похоже, уже бывший.
Дар у тебя наконец-то проклюнулся окончательно. А то зрел-зрел, как нарыв. Если бы мы не стимульнули, беда была.
Все, дорогой товарищ. Можно звать Петровича. Даже тесты не понадобились.
— Что вообще происходит? — привычку задавать вопросы у меня, наверное, ничего отбить не могло.
Гия было попытался начать объяснять, но тут в действие вмешался появившийся Егор Петрович.
Он подошел поближе, протянул руку и, ничуть не смущаясь моей, перепачканной кровью, пожал.
— Ну теперь поздравляю. Вы, Ян, только что стали магом.
Понимаете, мы не хотели вас пугать. Но…по всем данным было видно что, вы слишком ярко и сильно светитесь. И это могла плохо сказаться на всех дальнейших планах. Если бы вас чуть-чуть не притушили, не выпустили всю лишнюю энергию, не оставили ровно столько, сколько надо для нормальной работы, то вы бы просто сгорели. Изнутри. Так, к сожалению, бывает. Отсюда, кстати, и эмоциональное выгорание.
Поэтому решили немного ускорить, так сказать, процесс созревания. Сначала вас разозлили, потом — обидели, после — напугали, чуть задели, так сказать, гордыню… Игра с эмоциями, понимаете, чтобы вывести из стабильного состояния и подтолкнуть. И процесс пошел. В таком состоянии, как было у вас, да и с прошлой аурой — можно сказать: успели вовремя. Теперь, я думаю, в ближайшее время у вас все будет хорошо.
А главное, вам можно появляться и на поверхности, и в городе — прилипалы не смогут вас учуять даже с расстояния в 10 метров.
И новость про то, что я могу снова свободно ходить по улицам и не сидеть, как перепуганный затравленный зверь в норе, стала самой лучшей новостью за сегодня. Отмывая лицо и руки, глядя на себя в зеркало, я в очередной раз понял, как мало надо для счастья. Просто ходить, куда хочется и делать то, что хочется. И никого не бояться.
Я даже перестал как-то в одну секунду злиться и на Петровича, и на Гию. До меня, наконец, дошло, что они делали и чего хотели. Потому что после того, как я… засиял… я понял, как сильно был напряжен, как был скован внутри, как пытался вырваться, как меня распирало и какие во мне бушевали эмоции. Не мои. Не естественные. А усиленные во много раз. И чем бы могло все это закончиться…