Солнце клонилось к закату, в его мягком свете немного поблескивали снежные вершины дальних гор к северо-востоку от нашего лагеря. Зелена листва шуршащих от легкого ветра берез и тополей золотилась в вечерних лучах нашего земного светила, а в воздухе разливался аромат полевых цветов и каких-то сельскохозяйственных культур, выращиваемых жителями Айхала. Этот запах я распознать не могла, так как в жизни не видела огорода или пашни.

Голубой комбинезон уже стал родным и близким, всё вокруг придавало моему присутствию здесь какую-то важность или даже высший смысл, так что можно было на время забыть, что я всего-навсего нескладный подросток, который ещё стесняется смотреть на себя в зеркало. Я знала, что скоро всё будет иначе, что каждый человек проходит через этот путь взросления, и уже года через три я более-менее сформируюсь в девушку и не останусь этим «гадким утенком» навечно. Нужно лишь немного подождать. Всему своё время: время учиться, время дружить и время любить.

Возле ангара было совершенно пусто, я остановилась около двери и стала смотреть на дорожку в ожидании Атона. Так неудобно перед ним за мои неудачи, даже перед родителями не чувствую такого. Он меня принял в лагерь и теперь вот решил помочь. Если подумать, то он единственный человек, который вообще мне когда-либо в чем-то помогал за исключением моей семьи. Да и у родителей это скорее обязанность, а различия между родительскими обязательствами и искренним желанием помочь ребенку практически отсутствуют. Как и для меня нет особой разницы между подчинением родительскому запрету и принятием этого запрета глубоко внутри. Отношения между родителями и детьми достаточно строго регламентированы, и я несу такую же ответственность, как и они, и полностью осознаю это.

Вдруг дверь сзади открылась и показался Стингрей. Это было так неожиданно, что я неловко отшатнулась в сторону и стукнулась рукой об информационный стенд.

Атон хмыкнул и коротко приказал, стоял в проеме:

— Заходи.

Потирая ушибленную руку, я последовала его приказанию и зашла в холл ангара. Курсант, не останавливаясь, широким шагом уверенно двинулся вперед, проходя мимо множества дверей. Остановившись у одной в западной части помещения, он позволил системе безопасности считать его данные и пропустил меня вперед.

Я оказалась в сером помещении, формой похожем на правильный шестиугольник. Я и раньше подозревала, что отдельные отделения ангара, примыкающие к круглому холлу, не повторяют его форму, так как весь ангар тоже был странной формы. Теперь же стало совершенно ясно, что он построен по принципу сот. Наверное, где-то за холлом есть главный зал, самый большой прямоугольник. Когда мы в учебное время отправлялись на тренировку за пределы лагеря, то просто поднимались вверх на лифте, а многоместный флаер уже стоял там, и было непонятно, каким образом он там оказывался.

Флаер, к которому привел меня Атон, казался совершенно стандартным, но не таким, какие находятся в распоряжении центра. Было видно, что он изготовлен в одной из стран Азиатской конфедерации, Японии, скорее всего, об этом говорила серебристая эмблема известного бренда-производителя софта для флаеров чуть ниже огромного лобового стекла. Сам он тоже был стального цвета, а внутри кабины всё было отделано в теплой серой гамме. Я села рядом с Атоном на передних местах, а сзади было ещё два места по прототипу автомобилей самого начала второго тысячелетия. Сейчас наиболее популярны просто двухместные флаеры.

Стингрей провел пальцем по сенсорной панели, активируя её и выбирая ручной режим. Там же он задал параметры взлета и взялся за штурвал. Шлюз над головой разъехался в стороны, открывая вид на чистое голубое вечернее небо. Мы легко взмыли вверх, движимые уверенными руками Атона на штурвале. Внутренняя гравитационная система флаера работала прекрасно, так что никаких перегрузок не чувствовалось, и мысль о том, чтобы пристегнуться по правилам, появилась лишь на миг и мгновенно пропала.

Флаер направился на северо-запад. Мы перелетели через синюю ленту реки, поблескивающую бело-желтыми переливами в лучах солнца. Я не говорила ни слова, любуясь окружающим пейзажем. В некоторых направлениях мы уже летали на тренировках, и я знала, что скрывается в той цепочке гор на севере или в лесу чуть восточнее. Каждый раз наш тренер был за штурвалом, и только сейчас я обратила внимание, с какой легкостью и непринужденностью он управляет этим транспортным средством. С губ его не сходила улыбка, а в глазах появился какой-то незнакомый блеск. Было видно невооруженным взглядом, что полет ему доставляет немалое удовольствие, даже несмотря на то, что это лишь обычный планетарный флаер.

Пролетев километров восемьдесят в нужном направлении, Атон завел флаер на посадку. Мы очутились на более-менее равнинной местности, покрытой редкой растительностью с небольшими ползучими кустарниками. Здесь уже не действовали климатические вышки, так что природа была в её естественном состоянии, полностью соответствующем понятию «вечной мерзлоты».

— Ну всё, приехали, — Атон с озорной улыбкой повернулся ко мне. — Теперь меняемся!

Он посмотрел на моё испуганное лицо и засмеялся, а затем потянулся всем телом до ручки двери с моей стороны флаера и открыл её, дескать, вылезай. Затем одним плавным движением спрыгнул на траву через свою боковую дверь.

Я вылезла, чувствуя, как меня охватывает самый настоящий ужас. Всё-таки одно дело тренироваться в игровом пространстве с муляжом, а совсем другое — пытаться управлять самым настоящим флаером. Как это делается теоретически, я знала, а вот на практике выходило не очень.

Атон подхватил застывшую столбом меня под мышки и запихнул в кабину, а затем быстро переместился к противоположной двери и занял моё место.

— Эй, не вешай нос, тут нет ничего страшного, — с этими словами он взял мои занемевшие руки и положил на штурвал.

— А если я его разобью? — этот вопрос волновал меня больше всего. То, что могу разбиться я сама, казалось полнейшей ерундой по сравнению с порчей чужого имущества.

— Не разобьешь. Тьфу, не разобьете, — он замялся. — Нет, так странно звучит. У нас ведь не такая большая разница в возрасте, и сейчас я не твой тренер, а…  скажем, друг. Ты ведь не боишься друзей?

Я с удивлением посмотрела на него. Никто никогда не назывался моим другом. Но если кто и мог им стать, то только он. Его теплая улыбка всегда придавала мне сил и уверенности. А разве не для этого ли нужны друзья — поддерживать и помогать?

— Вас…  тебя…  не боюсь, — вымолвила я. Было очень странно не обращаться к нему на «вы».

— Вот и славно, — он легким движением взлохматил мои волосы. Как щенка пожалел, ей-богу. — Пока ты со мной, не разобьешь. Об этом даже не думай. Я буду за всем следить.

— А это…  чей флаер?

— Мой, — он кивнул головой то ли утвердительно, то ли своим мыслям, и задорно посмотрел на меня. — Так что если разобьешь, из лагеря тебя не отчислят.

— Ну у тебя и шуточки, — выдохнула я. Слабое утешение. А ему как я в глаза смотреть буду?

— Так, успокойся, — он слегка сжал левой рукой мои руки на штурвале. — Теперь всё будет хорошо. Это реальность. И ты знаешь, что делать.

Я и правда знала. Его мягкое прикосновение, такое дружелюбное и даже чуть ласковое, смыло острую напряженность внутри. Натянутая струна разгладилась, и я вспомнила, что это всего лишь флаер. Он полуавтоматический. Им управлять элементарно. Я выбрала ручной режим, словно делала это сотню раз, и скоростной режим для подъема вверх. Мотор тихонько загудел. От этого звука в машине легко избавиться, но в транспорте вроде флаеров и шаттлов его не убирают, так как он помогает пилоту ориентироваться в ситуации. Я потянула штурвал на себя, поднимая вверх под углом семьдесят градусов. Атон снова протянул левую руку и положил поверх моих, слегка подкорректировав этим траекторию.

Я поднималась вверх до тех пор, пока не замигал экран, показывая, что мы в четвертом секторе. Я выбрала скоростной режим этого сектора и после команды Атона «на запад» двинулась в указанном направлении. Штурвал под моими руками был немного шершавый и приятно пах мятой. Это был запах Атона. Я знала, что в стандартный ванный мужской набор в лагере входит мыльная основа с ароматом мяты или древесная на выбор. Девушки тоже, конечно, могли это выбрать, но большинство пользовалось установками по умолчанию. У меня вот, например, был яблочный мыльный набор, и он вполне меня устраивал. Но несмотря на то, что половина лагеря тоже пахла мятой, этот запах у меня ассоциировался лишь с Атоном. Он постоянно пах чем-то мятным и иногда цитрусовым. И солнцем. Если можно им вообще пахнуть, но я уверена, что можно.

В полете не было абсолютно ничего страшного. Совершенно непонятно, как я не могла справиться с этим раньше. Я виляла между гор, проносилась над верхушками деревьев, подбадриваемая Атоном, и моя точность помогала мне в управлении. Ощущение свободы и бесконечного открытого пространства затопило всё моё существо, и я уже вместе с Атоном смеялась на наиболее крутых виражах, шутила про пробегающих внизу испуганных животных и, казалось, была впервые в жизни искренне счастлива. Именно в этот момент больше всего верилось, что впереди меня ждет прекрасное будущее, и нет вообще ничего невозможного в этом невероятном мире.

Где-то спустя час, вдоволь налетавшись, я, последовав указаниям друга, приземлилась на поле в контролируемой климатической зоне. Оно выглядело очень странно, и я была особенно рада предложению Атона поразмяться, очень уж хотелось посмотреть на него вблизи.

Выпрыгнув из флаера, я мгновенно очутилась в странной высокой траве. Память услужливо начала подкидывать мне названия подобных растений, но я не находила соответствия с этими стебельками. Присев на корточки, я взяла в руки золотистый колос и стала его разглядывать. Этот запах я постоянно чувствовала в лагере, и он мне неуловимо что-то напоминал.

— Ты никогда не видела пшеницы? — Атон подошел сбоку, проводя рукой по вершинам колосьев. Они колыхались, как море от ветра, и издавали тихий шелест. — Из нее местные делают настоящий хлеб.

— Правда? — я удивилась и ещё раз принюхалась. Затем разворошила колосок и попробовала на вкус пару маленьких зернышек. Дурная привычка — всё пробовать, но от своей сущности никуда не убежишь, как ни старайся. Теперь понятно, что напоминал мне это запах — хлеб и разные мучные изделия, только в них он был искусственным, и я ясно это чувствовала, поэтому и не сразу распознала.

Атон снял мундир и расстелил его на земле, погнув стебельки. Он остался в одной только белой футболке, но здесь совсем не было холодно. В это время года пшеница не должна быть ещё такой золотой, если она растет в привычной среде, но эти климатические вышки перевернули всё с ног на голову.

Я на мгновение замерла с колоском в руках. В свете заходящего солнца волосы Атона золотились так же, как и пшеница, и это казалось мне самым прекрасным зрелищем, которое я когда-либо видела. Казалось, он был рожден здесь, в это самое время, в свете нашего светила и сам являлся продолжением природы, наиболее органичной её частью. Он блуждающим взглядом смотрел на колыхающееся вокруг желтое море, а потом перевел глаза на меня, и в них было небо. Не было ничего прекрасней этих небесных голубых глаз и волос из золота. Как жаль, что моим умением никогда не было рисование, это мгновение следовало бы увековечить в чем-то более долговременном, чем человеческая память.

Атон похлопал рукой по месту рядом с собой, приглашая присесть. Я подошла и устроилась рядышком, вновь чувствуя себя неуютно и не веря, что это прекрасное божество назвалось моим другом.

— Красиво, правда? — он задумчиво посмотрел вдаль, сливаясь с пейзажем. Ветер играл с его волосами так же, как и с колосьями, а солнце игриво перемигивалось и с его макушкой, и с этой бесконечной золотой гладью.

— Угу, — только и смогла вымолвить на всё это я.

Друг жестом фокусника достал неизвестно откуда термобутылку с двумя пластиковыми кружками и стал наливать в них чай. Суда по запаху, чабрецово-мятный. И как он догадался, что именно чая мне сейчас хочется больше всего?

Я взяла у него кружку и сделала глоток. Приятная свежесть и одновременно тепло разлились по горлу. Хотелось нажать на стоп, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Зачем мне звезды, если тут, на Земле, можно сидеть в пшеничном поле под его тихий шепот и пить самый вкусный чай на свете?

Лицо Атона источало умиротворение. Мне всегда казалось, что он каждую секунду получает от жизни максимум удовольствия, что он счастлив каждый прожитый день. Даже проводя с нами эти ежедневные тренировки и пробегая по десятку километров по утрам, он ни на миг не выглядел расстроенным или пессимистичным. Он любил свою жизнь настолько сильно, насколько это вообще возможно, и у него всё получалось. Про таких говорят: «Он родился под счастливой звездой». Все обстоятельства сложились удачно, это было его время.

И то, что он потратил это время на меня, было приятно и одновременно заставляло испытывать недоумение.

Атон, видимо каким-то седьмым чувством ощутив мой пристальный взгляд, обратился ко мне:

— Ты что-то хочешь спросить?

Я поставила кружку на теплую черную землю и дотронулась до колоска, не в силах сорвать такое чудо. Шершавая твердость в руках успокаивала.

— Да…  Нет…  Почти. Я хотела сказать спасибо. За всё, — я повела рукой в сторону поля и флаера. — За то, что научил меня летать. И за то, что показал такую красоту. И…  да, я хотела кое-что спросить.

— Что же? — улыбнулся Атон.

— Тебе не скучно проводить со мной время? Я уверена, у тебя есть занятия поинтереснее. Наверное, я вообще по сравнению с твоими курсантами ещё ребенок.

— А я люблю детей, — он сорвал колосок и пощекотал им мой нос. Я замахала руками, отбиваясь от длинных ворсинок, от которых так и хотелось чихнуть. — Хотя ты уже скорее подросток, а не ребенок. А вообще мне нравится общаться с малышами. Они порой такие вещи забавные выдают. И ещё с ними весело играть, взрослые так играть не умеют.

— Так тебе нравится нас тренировать?

— Конечно, нравится. Наверное, если бы я не был пилотом, учил бы детей чему-нибудь веселому, музыке там или футболу. Или на гравискейтах кататься, в этом я мастер! — сказал это и сам себе засмеялся. Я не удержалась и рассмеялась вслед за ним.

— Ты умеешь кататься на скейте? И почему я не удивлена? — сквозь смех выдавила я.

— Ты меня обижаешь, гравискейт — крутая штука! И ничего смешного в нем нет. Эх, было время, с утра до ночи рассекал на нем по первом сектору. Иногда мы даже цеплялись к грузовым флаерам и так и летали. А ещё я умею кататься на велосипеде. Вот. Это даже поэкзотичней космолета будет, — Атон явно гордился этим фактом.

— И где ты его откопал?

— У деда в гараже, он любитель собирать всякие допотопные транспортные средства. Всю жизнь механиком проработал, а сейчас на пенсии гоняет на велике по селу вроде этого Айхала, — он протянул руку к термобутыли и подлил нам чаю.

— А ты всегда хотел быть пилотом? — проблема выбора жизненного пути для меня была актуальна как никогда. Наверное, и лет в семнадцать девочки будут секретничать о том, со сколькими мальчиками успели поцеловалаться, а я буду спрашивать, почему человек решил стать тем, на кого он учится. Невеселая перспектива. Ждет меня путь зануды, а не ксенобиолога.

— Да, наверное, всегда. Родители мне, конечно, помогли при рождении, так что выбор был большой, но ничто не сравнится с ощущением парения в воздухе, и не так важно, прицеплен ли ты к грузовику в нижнем секторе или мчишься со скоростью света в вакууме. Чувство скорости и полета полностью захватывает. Не знаю, как бы я смог без него жить, — он поднял глаза к вечереющему небу, которое постепенно теряло голубые краски и становилось розовато-оранжевым. Ветер стал немногоо тише, и теперь колосья практически бесшумно переговаривались, словно не хотели мешать нам рассуждать о небе.

— То есть тебя не влекут неизведанные миры или там неведомые зверушки, как меня, например? Или встреча с кем-то разумным? — даже интересно, зачем другие выбирают схожую с моей дорогу.

Атон засмеялся, словно я сказала что-то смешное. Знаю, многие не верят, что мы в итоге найдем братьев по разуму, слишком много надежд было у землян в начале покорения космоса и слишком много разочарований, когда найденная жизнь была крайне скудна и не проявляла ни малейших признаков разумности.

— Не то чтобы не влекут. Момент обнаружения каждой теоретически пригодной для жизни планеты волнующ, что уж говорить о высадке на такую планету! Но Млечный путь исследован практически полностью, и хотя мы ещё мало где высадились, всем понятно, что в нашей галактике вероятность найти себе подобных стремится к нулю. А вот в других галактиках…

— Но мы туда долететь не можем, — прервала его я.

— Да, пока не можем, — Атон немного нахмурился. — И повторять тот же путь, каким мы осваивали нашу галактику, не имеет смысла. Люди так стремились к познанию, так хотели бежать впереди своего времени, что просто не дождались нужного момента. Вот и отлавливаем до сих пор в самых забытых уголках Млечного пути эти медленные корабли и стариков на них, а иногда эти старики — уже второе-третье поколение космонавтов. Наверное, и для мечты тоже нужно правильное время, иначе так и проведешь всю жизнь запертым на корабле, где книга на планшете — самое лучшее развлечение.

— И что же делать? — наверное, в моем голосе прорезались нотки отчаяния, ибо Атон повернул ко мне голову и хитро улыбнулся.

— Но мы-то везучие. До других галактик мы не долетим…  пока. Слышала про гипердвигатели?

— Сказку фантастов ещё начала тысячелетия? — удивилась такому повороту событий я.

— В каждой сказке есть доля правды. Такие испытания проводятся, хоть и не особо успешно пока. Но шанс есть. Корабль, на котором я буду стажироваться, прикреплен к базе в системе Альфа Центавра, вроде и недалеко от нас, но на всякий случай не в нашей Солнечной системе, всё-таки надо уменьшить опасность для Земли, когда играешь с дырами в пространстве. Там проводят испытания двигателя нового поколения и разные расчеты, чтобы когда-нибудь мы смогли долететь хотя бы до соседней туманности Андромеды, — тут он наконец-то отвел глаза от заката и посмотрел на моё ошарашенное лицо. Другим оно никак не могло быть при подобном потоке информации. — Чему ты удивляешься? Неужели никогда об этих опытах не слышала? Это ведь не секретная информация.

— Я… ммм…  слышала, конечно, но относила это к разряду путешествий во времени, — информация была совершенно невероятной, тем более что исходила от друга, которому я верила. Если он думает, что это возможно, то почему бы и нет?

— Забавно слышать это от человека, который хочет быть ксенобиологом, хотя пока неуглеродная жизнь толком и не обнаружена, — он ухмыльнулся и снова стал мучить мой нос колоском.

— Подловил так подловил, — засмеялась я. — Мечтать не запрещено.

— Это да. Какой же ты исследователь, если никогда не мечтал о безумном? — Атон весело усмехнулся и ждал, пока я отсмеюсь, улыбаясь. Затем он поднялся с земли и протянул мне руку, помогая встать на ноги. И правда, давно уже пора.

Я медленно пошла к фраеру, позволяя колосьям оказывать сопротивление и не давать мне возвращаться в наш мир. Это поле словно было вырвано из другого времени, настолько оно было прекрасным. Пшеница больше не горела красновато-оранжевым светом в лучах уходящего солнца. Как только оно скрылось за верхушками гор, краски словно приглушили. Но красоту не испортили, просто сделали более мягкой и спокойной.

За мной шел Атон, шурша стеблями. Его поле тоже не хотело отпускать. Я в последний раз оглянулась и полюбовалась на золото волос друга и золото кругом. Хотелось верить, что я ещё вернусь сюда, в это невероятное место, которое стало таким только из-за присутствия здесь двоих: бескрайнего пшеничного поля и моего друга. Одно без другого было уже не так прекрасно.