В 1800 году у карандашных мастеров в Германии не было ни высококачественного графита, как в Англии, ни сведений об изобретенной во Франции технологии изготовления стержней из глины и графита, ни желания использовать ее. Политические и культурные традиции препятствовали развитию международных связей и росту промышленности, поэтому изготовление карандашей оставалось преимущественно кустарным и опиралось на методы, передававшиеся от мастеров к подмастерьям. Но на рубеже XVIII и XIX веков на смену старым способам стали приходить новые технологии. Пришлось сократить количество ограничений, налагаемых гильдиями на ремесленников, и из рядов последних родилось поколение фабрикантов — производителей и владельцев фабрик. Но потребовалось еще довольно много времени, чтобы предприимчивые бизнесмены сумели преодолеть трудности, возникшие из-за длительного пренебрежения новыми технологиями.

Так, например, семейный бизнес Штадлеров был основан в 1662 году карандашным мастером Фридрихом Штадлером, а затем последовательно переходил к Иоганну Адольфу, Иоганну Вильгельму и Михелю, причем каждый из них именовался «мастером». А праправнук Фридриха, Паулюс Штадлер, уже называл себя фабрикантом — еще до того, как в 1815 году сдал экзамен на «мастера». Невзирая на традиции ремесленничества и цеховой системы, он смог перейти на новый уровень производства — отчасти благодаря амбициям и характеру, но также и потому, что ему посчастливилось возглавить производство в тот период, когда перемены стали возможными благодаря изменениям в политической, общественной и технической сферах.

После включения вольного города Нюрнберга в состав Баварии в 1806 году была распущена Городская комиссия по инспектированию ремесел. Такое послабление воодушевило молодых карандашных мастеров. Мастер Иоганн Фрошайс в том же году купил старую фабрику и основал производство, сегодня известное как карандашная фабрика «Лира». Но в целом отрасль не спешила воспользоваться новообретенной свободой из-за отсутствия хорошего английского графита и приверженности старым технологиям, которые не позволяли производить карандаши, способные конкурировать на свободном рынке. Причина заключалась не только в том, что качество французских карандашей с глиной было намного выше, чем у немецких, сделанных из смеси с серой, но и в том, что технология Конте «позволяла делать карандаши, которые писали ничуть не хуже так называемых английских». Но даже если карандаши из смеси графита с глиной и уступали лучшим английским, последние становились дефицитом, поэтому критерии совершенства неизбежно претерпевали изменения.

Иностранные товары представляли угрозу самому существованию немецкой промышленности, но, похоже, опасения изготовителей карандашей не заставили их самостоятельно предпринять хоть что-нибудь для своего спасения. В 1816 году правительство Баварии построило королевскую карандашную фабрику в Обернцелле, вблизи Пассау, в центре угледобывающего района, чтобы попытаться разработать технологию, подобную французской. Хотя инициатива в конечном итоге не привела к коммерческому успеху, она все же побудила частных производителей в окрестностях Нюрнберга пересмотреть взгляды на производство. От лица местных производителей Паулюс Штадлер принимал участие в опытах по изготовлению стержней из смеси графита и глины, и их результаты оказались столь успешными, что вскоре он внедрил новую технологию у себя на фабрике.

Одновременно со смягчением регулирующего законодательства и появлением новой технологии промышленная революция принесла в карандашную промышленность паровые машины. Новые методы способствовали повышению эффективности и производительности труда, а также увеличению сбыта — они послужили стимулом для расширения производства и подтолкнули отдельных людей к энергичным самостоятельным действиям. Иоганн Себастьян Штадлер в соответствии со старинными цеховыми традициями в 1825 году начал трудиться на фабрике отца, но уже через десять лет обратился за разрешением на развитие собственного бизнеса «во всех больших и малых городах Королевства Бавария». Он намеревался основать фабрику с мельницами для получения порошкового графита, печами для обжига стержней, машинами для изготовления деревянных оправ, которые в то время делали из привозного материала, а также местной древесины — ольхи и липы. Штадлер начал воплощать планы в год появления первой немецкой железной дороги (на участке между Нюрнбергом и Фюртом) и лишь за год до появления в этом регионе первой стационарной паровой машины. Преприятию сопутствовал успех. Помимо простых карандашей из графита и глины на фабрике делали хорошие цветные карандаши с использованием киновари и других природных красящих пигментов.

В 1840 году на Нюрнбергской промышленной выставке компания Штаддлера представила 63 вида карандашей. Компания до сих пор носит имя основателя — «И. С. Штадлер», а начиналось производство с выпуска карандашей, окрашенных красной охрой: семейство Штадлеров давно специализировалось на их изготовлении, и молодой Иоганн существенно улучшил их качество еще в пору работы у отца. По отзывам современников, новые красные карандаши «имели большое преимущество над карандашами из обычной красной охры — они легче затачивались, отличались неизменной твердостью и сохраняли один и тот же цвет». Вскоре другие производители стали закупать красные карандаши у Штадлера, и число рабочих на фабрике возросло примерно до ста человек, а в 1855 году она перешла во владение трех его старших сыновей. Один из них по примеру отца через какое-то время ушел, чтобы основать собственный бизнес «Вольфганг Штадлер энд компани». К началу 1870-х годов компания «И. С. Штадлер» выпускала около двух миллионов карандашей в год, но вскоре оба предприятия, существовавших под этой фамилией, начали испытывать трудности в связи с усилением конкуренции на мировом рынке, и внук основателя был вынужден продать компанию. С 1880 года компания «И. С. Штадлер» находилась во владении семьи Кройцер, которая в 1912 году приобрела также приходящую в упадок фабрику Вольфганга Штадлера и таким образом получила полный контроль над торговой маркой «Штадлер».

Такая семейная сага не уникальна. Каспар Фабер, в 1761 году начавший производство карандашей в собственном домике в местечке Штайн, также сумел привести маленький бизнес к успеху, но поскольку купцы-оптовики не были заинтересованы в том, чтобы рядовые покупатели знали, кто и где делает их любимые карандаши, то Фабер, как и Штадлер, не мог ставить на своей продукции имя или адрес. Вместо этого он пользовался разными не слишком информативными значками (вроде арфы, луны, звездочки или скрещенных молотков), чтобы как-то дифференцировать сорта карандашей и отличить их от других марок. Однако эти импровизированные знаки Фабера, Штадлера, Фрошайса и других способствовали увеличению спроса на продукцию. Изображение лиры, которое в 1868 году зарегистрировал Георг Андреас, сын Иоганна Фрошайса, считается старейшим логотипом карандашной промышленности, сохранившимся до наших дней.

Когда в 1784 году Антон Вильгельм Фабер унаследовал карандашное производство отца, он продолжал работать по традиционной технологии. Даже в начале XIX века Фабер делал карандаши путем плавления «испанского графита», который затем разрезали и вставляли в деревянные оправы, каждый по отдельности. Предприятие А. В. Фабера не было процветающим к моменту, когда его в 1810 году унаследовал сын владельца, Георг Леонард. Конкуренция в Нюрнберге и его окрестностях сильно возросла, а местный спрос на карандаши был не столь велик, как потенциальные возможности производства. Успех в конкурентной борьбе могли одержать только более хорошие или более дешевые карандаши. Но карандаши лучшего качества было трудно сделать, не имея английского графита или не внедрив французскую технологию, поэтому хорошие карандаши вытеснялись с рынка более дешевыми, что негативно влияло на состояние немецкой промышленности в целом. Стоя у руля компании «А. В. Фабер», Георг не внес никаких технологических улучшений, и бизнес задыхался в угнетающей и ксенофобской атмосфере.

После кончины Георга Фабера в 1839 году фабрику унаследовал Джон Лотар, его старший сын. С ранней молодости он изучал все аспекты карандашного бизнеса отца, а в 1836 году ездил в Париж для пополнения образования. В Париже Лотар Фабер увидел, что тамошние производители поддерживают тесные связи с карандашными рынками по всей стране и всему миру и осознал преимущества выхода на мировой рынок. Он также побывал в Лондоне, чтобы побольше узнать о торговле карандашами, прежде чем вернулся в Нюрнберг и принял руководство фабрикой, на которой к тому времени трудились всего лишь около двадцати человек.

Молодой Фабер осознал необходимость перемен для расширения производства, и среди них — необходимость увеличения ассортимента и выпуска более качественной продукции, которая продавалась бы по более высокой цене. Фабер внедрил французскую технологию обжига керамических стержней, что позволило ему выпустить новую линию карандашей различной степени твердости с качественным ровным следом. Благодаря разнообразию ассортимента и неизменно предсказуемому качеству эти карандаши очень нравились художникам и инженерам, но рынок в пределах Нюрнберга был недостаточно большим для продажи дорогих карандашей. Тогда Фабер лично объездил Германию, а также Францию, Англию, Италию, Австрию, Россию, Бельгию, Голландию и Швейцарию, чтобы найти каналы сбыта для продукции. Значение зарубежных рынков в последующие годы возрастало, по мере того как Фабер продолжал выпускать новые, усовершенствованные карандаши, при этом происходило увеличение зарубежного спроса не только на продукцию Фабера — их слава автоматически переносилась на карандаши других немецких марок. За вклад в увеличение присутствия немецкой промышленности на мировом рынке Фабер со временем был удостоен дворянского титула и стал бароном фон Фабером.

К середине XIX века карандаши «Фабер» приобрели такую широкую известность, что имя стало нарицательным. Но, похоже, их качество пострадало из-за нарастающего дефицита графита. Один из современников Фабера в 1861 году с удивлением обнаружил, что хорошие простые карандаши невозможно было найти: «честно перепробовав продукцию большинства известных производителей», он пришел к выводу, что это «практически невозможно». Он утверждал, что того же мнения придерживались почти все архитекторы и чертежники того времени, и далее рассуждал:

Со времени Великой выставки в 1851 году мне не удалось найти ни одного карандаша такого же качества, какими раньше были карандаши «Фабер». Тогда они были само совершенство, теперь же они ничем не лучше других. Очень плохо, что производители, некогда делавшие действительно хорошую продукцию, награжденную медалями различных выставок, теперь используют прославленные имена, предлагая покупателям товары худшего качества по той же цене, заставляя нас поверить, будто их качество равно тому, за что ранее они получали заслуженные награды.

Любой производитель, который смог бы делать карандаши, дающие тонкий, неизменно ровный темный след, и гарантировать, что все карандаши, маркированные определенной буквой, имеют одинаковые свойства, несомненно, сотворил бы доброе дело для себя и общества. <…> Сегодня же дело обстоит так, что, очинив два карандаша с одинаковой маркировкой, можно с высокой долей вероятности обнаружить, что один из них твердый, а другой мягкий; нередко грифель одного карандаша бывает твердым в начале и мягким в конце [293] .

По-видимому, в канун открытия Великой выставки технология Конте уже была довольно широко известна, но при этом еще немногие ею овладели, а из-за появившейся международной конкуренции трудно было сохранить некогда полученное преимущество. Возможно, компания «А. В. Фабер» никогда не сумела бы воспользоваться предыдущим лидерством в карандашной промышленности и отчасти восстановить утраченные позиции, если бы не новое открытие на востоке, которое дало им неоценимое преимущество. Одним из факторов, заставлявших мириться с плохим закреплением грифеля в оправе, было то, что избранные сорта фаберовских карандашей содержали графит из нового месторождения, повсеместно признанный лучшим писчим материалом среди найденных за триста лет. История покорения Фабером рынка с помощью этого нового графита началась далеко от границ Германии; начало ей положил французский купец, который жил в Сибири и слышал про калифорнийскую золотую лихорадку. В 1846 году Жан Пьер Алибер отправился в экспедицию по горам Восточной Сибири в надежде найти золото в песчаных руслах сибирских рек, впадающих в Северный Ледовитый океан. Золота он не нашел, но в одном из горных ущелий в окрестностях Иркутска обнаружил несколько кусков чистого графита — гладких, ровных и хорошо отполированных, из чего он сделал вывод, что их принесло течением. Он стал систематически обследовать русло реки и ее притоков и в 1847 году обнаружил источник графита на расстоянии 450 километров от места, где были найдены первые куски: в отрогах Саян, на вершине горы Ботогол, вблизи границы с Китаем.

Графит с вершины горы можно было вывозить только на оленях, а потом везти его сотни километров до карандашной фабрики, но это не остановило Алибера. У подножия горы он разбил ферму, и постепенно к поселению стали подтягиваться рабочие. Те триста тонн графита, которые Алибер добыл за первые семь лет, по качеству были не лучше того, что некогда считалось отходами на камберлендском руднике. Однако со временем была обнаружена богатая залежь самородного графита, из которой извлекли несколько крупных кусков весом до тридцати шести килограммов. Русское правительство поддержало эксплуатацию рудника, и Алибер доставил превосходные образцы в Академию наук в Санкт-Петербурге, где пришли к выводу, что это графит такого же качества, как и знаменитый камберлендский. Графит Алибера изучили также в Императорской академии художеств и дали заключение, что это материал «отличного качества для любых рисовальных карандашей, который не только намного превосходит то, что сейчас используется для производства всех простых карандашей, но и не уступает, нет, более того, превосходит графит, некогда добывавшийся в ныне истощенном руднике в Борроудейле, из которого делали карандаши, столь высоко ценившиеся по всей Европе».

Алибер был награжден серебряной царской медалью, а гора Ботогол в его честь была переименована в гору Алибер. Он также съездил в Англию, где убедился в том, что рудник в Борроудейле почти пуст, и предложил английским производителям карандашей оценить его находку. Они согласились с Российской академией наук в том, что сибирский графит «ничем не хуже камберлендского». Алибер понял, что нашел нечто не менее ценное, чем калифорнийское золото. Он получил орден Почетного легиона от императора Франции, а Общество содействия искусству и науке, которое не слишком верило в благоприятные перспективы получения искусственного графита, наградило его золотой медалью. Алибер оставил образцы графита в различных музеях, и их красота и ценность принесли ему множество других наград в Испании, Дании, Пруссии, Швеции, Норвегии, Италии и других странах.

Алибер считал фабрику «А. В. Фабер» самым крупным производителем карандашей того времени. По его мнению, «она распространила по всему цивилизованному миру наибольшее количество высококлассных карандашей». Он предложил ее владельцам приобрести эксклюзивное право на покупку сибирского графита для изготовления простых карандашей. Сделка была заключена в 1856 году и утверждена российским правительством, контролировавшим использование природных ресурсов. Однако иметь прекрасный графит еще не значит иметь прекрасные карандаши, и потребовалось «еще пять лет непрестанных исследований и труда, прежде чем компания [„Фабер“] смогла успешно справиться с трудностями обработки нового материала». Задача состояла не только в том, чтобы распилить графит на пластины и вклеить их в деревянные оправы, хотя при этом и получились бы хорошие карандаши. Но в таком случае невозможно было бы гарантировать их твердость и насыщенность цвета сверх тех возможностей, которые давал природный материал. Чистый сибирский графит по-настоящему раскрывал свои качества, только когда его должным образом измельчали, смешивали с глиной и прокаливали, чтобы делать широкий ассортимент карандашей различной степени твердости с неизменно устойчивыми характеристиками; именно на разработку производственных технологий и потребовалось пять лет. Но это помогло компании «Фабер» сохранить позиции на мировом рынке.

Хотя карандаши «Фабер» расходились по всему миру, рабочие карандашной фабрики продолжали трудиться в Штайне и Нюрнберге. Присутствие на мировом рынке означало, что надо было не только увеличивать объемы производства, но и расширять ассортимент, а для этого требовалось увеличивать штат. Очевидно, компании нужны постоянные, лояльные работники, чтобы свести к минимуму необходимость обучения нового персонала и минимизировать утечку производственных секретов. Для рабочих был основан банк сбережений: когда сумма накоплений достигала определенного минимума, на нее начислялся доход в размере пяти процентов, однако капитал предназначался для использования в последующие годы, и им можно было воспользоваться только в случае крайней необходимости. Существовал также фонд, из которого рабочие получали деньги в случае болезни. Строилось жилье, и тем, кто хотел обзавестись собственным домом и участком, давали ссуды. Были также свои школа, церковь, библиотека, сад со свободным доступом, стадион и другие социальные блага, включая ясли для маленьких детей, чьи матери «не хотели или не могли оставить работу на фабрике».

Фабер жертвовал деньги на нужды всего общества городка Штайн, например на строительство церкви, но в основном направлял их на социальное развитие рабочего городка. Говорят, что члены семейства Фабер принимали участие в спортивных мероприятиях и празднествах вместе с рабочими, а дома, где жили владельцы фабрики, стояли среди фабричных зданий. Лотар Фабер остался чрезвычайно почитаемым человеком в памяти сотрудников. Вот что гласит одна из историй, связанных с фабрикой:

Сам он живет рядом с рабочими, буквально среди них. Сады и парки вокруг домов его брата [Иоганна] и его собственного с трех сторон окружены фабричными зданиями, а между ними и самим городком бежит река Редниц. Жилой дом находится на некотором возвышении, и его крыша с башенками привлекает взгляд на северном берегу реки, а в южной части городка возвышается готический шпиль яркого и приветливого собора… придающего всей округе атмосферу мира, спокойствия и изобилия [302] .

Доподлинно неизвестно, как на самом деле относились рабочие в XIX веке к повсеместному присутствию фабрики и не подавляло ли это их. Однако почти не приходится сомневаться, что производство карандашей благотворно повлияло на жизнь в Штайне: когда Лотар Фабер встал у руля фабрики, в городе проживало около восьмисот человек, а к концу XIX века эта цифра возросла втрое. Но еще задолго до этого, 16 сентября 1861 года, там были устроены торжества в честь столетия производства карандашей компанией «А. В. Фабер».

Праздник начался рано утром и продолжался весь день — с играми, призами и танцами вокруг украшенного цветами столба; он ненадолго прервались в связи с прибытием поздравительного письма, собственноручно написанного королем Максимилианом, в котором отмечалось, что «репутация, которую заслужила компания в своей стране и за рубежом», делает честь всей баварской промышленности. Король также одобрительно отзывался о внимании, с которым компания относилась к «моральному и экономическому благополучию» работников, и желал ей дальнейшего процветания. В конце письма стояла подпись: «Любящий вас король Макс». Прочитав письмо, Фабер призвал присутствующих прокричать троекратное «ура» королю.

Затем он выразил признательность художникам, которые пользовались его карандашами и способствовали укреплению их репутации, прочел стихотворение, написанное по мотивам его девиза «Честность, прямота, усердие», и открыл перед собравшимися «аллегорическую картину… изображающую коммерческую деятельность фабрики и заключающую в себе аллюзию на юбилейное торжество». Ее автор, в свою очередь, напомнил «историю простого карандаша и его связь с искусством», поблагодарил Фабера за вклад в искусство и прокричал троекратное «ура» в честь карандашной фабрики. В числе сделанных Фаберу подарков было объявление об учреждении фонда для бессрочного содержания хора мальчиков, «которые отныне в честь дня его рождения будут на рассвете исполнять гимны под его окнами, пока он жив, и над его могилой после его смерти».

Празднование столетнего юбилея прошло столь успешно, что было решено отпраздновать двадцать пятую годовщину со дня вступления Лотара Фабера во владение фабрикой. Хотя фактическая дата этого серебряного юбилея приходилась на 19 августа 1864 года, в качестве праздничного дня выбрали 19 сентября. В то утро Фаберу подарили живописное полотно с изображением графитового рудника, рубки деревьев и других мотивов, связанных с производством карандашей, а также со стихотворением и подписями дарителей. Через несколько часов из церкви вышла торжественная процессия, возглавляемая «герольдом, который вместо обычного жезла держал в левой руке огромный карандаш, а сбруя его коня была изысканно украшена узорами, составленными из разных сортов карандашей», а за ним следовал ряд повозок и колесных платформ:

Первая повозка олицетворяла добычу графита, на ней ехали шахтеры в немецких и китайских костюмах — последнее намекало на графитовый рудник в Сибири, поставляющий сырье для фабрики «А. В. Фабер». На второй повозке показывали процесс промывания графита и изготовления стержней. На третьей представляли обработку древесины, на четвертой — склеивание карандашей, на пятой — придание нужной формы и отделку, на шестой — полировку поверхности и нанесение маркировки; седьмая повозка везла корабль, украшенный флагами США, Германии, Великобритании и Франции. Корабль управлялся белыми и темнокожими матросами и был нагружен карандашными деревьями. Восьмым ехал фургон для доставки продукции — в нем стоял рабочий, а рядом тележка с корзиной, чтобы показать, как раньше доставлялись карандаши. Девятая повозка была заполнена цветами, фруктами и овощами, символизируя трансформацию прежде заброшенных земель и истощенных полей, произошедшую в обширных и процветающих владениях фон Фабера. За повозками шли четверо рабочих, которые несли на плечах карандаш длиной 8 футов и соответствующей толщины, синего цвета, отполированный, заостренный с одной стороны и с белым наконечником с другой [305] .

Это был не конец процессии; далее следовали грифельная доска огромных размеров и макет церкви, но в центре внимания были повозки, представлявшие различные этапы изготовления карандаша. Ехавшие на них люди не принимали никаких нарочитых поз, так как это были «пильщики, строгальщики, плотники, выбиральшики пазов, мойщики, клейщики, отделочники, маркировщики, печатники, девушки-полировальщицы и вязальщицы — все они трудились у своих рабочих столов и машин». Там была также работающая паровая машина. Когда замечательная процессия прибыла в парк, это стало сюрпризом для владельца фабрики, которого приветствовали речами и одобрительными возгласами, а также наградили дипломами. Затем процессия медленно проехала мимо Фабера и членов его семьи, и от каждой повозки выступил «оратор, пояснивший смысл представления в стихотворной форме». Затем Фабер обратился к рабочим «с короткой речью, в которой объяснил принципы, на которых строилось его предприятие». Он с гордостью оглядывался на прошедшие двадцать пять лет: «несмотря на периоды стагнации и депрессии, которые случались за эти годы и приводили к тому, что большинство крупных немецких предприятий вынуждены были уволить большое число своих работников, на его фабрике всегда была полная занятость, без сокращения заработной платы». Он пообещал рабочим, что так будет и впредь.

Другие важные события в истории семьи Фабер хотя и не были столь публичными, но также давали повод для размышлений. В 1877 году, когда его сын Вильгельм женился и взял на себя некоторые обязанности по управлению компанией, Лотар фон Фабер подарил ему альбом с письмом на первой странице, в котором говорилось, в частности, следующее: «Дарю тебе этот альбом в ознаменование важного этапа в твоей жизни — женитьбы и вступления на путь независимой профессиональной деятельности в компании „А. В. Фабер“. <…> Управление бизнесом компании независимо от того, продаем ли мы нашу продукцию монархиям или республикам, может осуществляться только с использованием монархических принципов, которые я считаю единственно правильными».

В этом письме Лотар Фабер сосредоточился скорее на вопросах управления и ведения бизнеса, нежели на инженерных и производственных аспекты изготовления карандашей. Если под его руководством компания «А. В. Фабер» и ее карандаши получили международное признание, это еще не значит, что он заботился о внедрении технологических новшеств. Процессия экипажей, проехавшая на праздновании двадцатипятилетнего юбилея Фабера в качестве владельца фабрики, демонстрировала не новейшие машины, появившиеся в карандашной отрасли, а целую армию рабочих-специалистов. В 1870-х годах карандашное дело в Германии продолжало стоять на проверенных технологиях и старых конструктивных решениях. Карандаши все еще делали поштучно (правда, иногда тройной длины) и почти так же, как раньше в Камберленде: полоска графита вклеивалась в желобок половинки деревянной оправы, после чего сверху накрывалась второй половиной. Говорят, что сделанные таким способом немецкие карандаши на время высыхания клея связывались лишь бечевкой, вследствие чего место соединения было недостаточно прочным и, к разочарованию пользователей, часто расходилось.

Это не означает, однако, что предприятие Фабера не было механизированным. В 1830–1840-е годы немцы все-таки внедрили некоторые новшества в карандашное производство, включая машины для резки деревянных заготовок и протачивания в них канавок для укладки стержней. С помощью прессов из смеси графита и глины выдавливали длинные полоски стержней, хотя они все еще имели квадратное сечение и укладывались в канавки такой же формы. Для маркировки лучших карандашей использовали золотую и серебряную фольгу. В начале 1840-х годов на фабрике «А. В. Фабер» выпускали шестигранные карандаши. Но, несмотря на механизацию или модернизацию, карандаши продолжали делать почти так же, как во времена Каспара Фабера в его скромном жилище, — по одному. Механизация позволила увеличить объемы выпуска продукции в достаточной степени, чтобы удовлетворить потребности экспорта, но рабочая сила в Германии была недорога, и у фабрикантов не было стимула для перехода на полную автоматизацию производства.

Карандаши из сибирского графита появились на рынке только в 1861 году, через пятнадцать лет после обнаружения Алибером, в год столетнего юбилея компании «А. В. Фабер», а в Америке их увидели только в 1865 году. С этого времени на предприятии Фабера не только использовали чистый сибирский графит для изготовления превосходных карандашей, но и научились смешивать измельченный материал с мелкодисперсной баварской глиной; таким образом, компания выпускала целую линейку рисовальных карандашей непревзойденного качества неизменно одинаковой степени твердости или мягкости. Это позволило существенно расширить стандартный ассортимент карандашей для рисования, выпускавшихся на фабрике с конца 1830-х годов. Сначала делали семь видов таких карандашей и маркировали их в порядке более или менее равномерного убывания насыщенности цвета и увеличения твердости: ВВ, В, НВ, F, H, HH, HHH. Еще в середине XIX века в Лондоне можно было купить тринадцать различных видов карандашей знаменитой марки «Вулффс» («простые карандаши из очищенного графита»), но благодаря появлению сибирского графита ряд удалось увеличить до шестнадцати видов карандашей различных степеней твердости и мягкости. Они были представлены на Лондонской выставке 1862 года и получили признание как единственное достижение карандашной промышленности со времени изобретения Брокдоном технологии прессования графита, которая демонстрировалась на Великой выставке в 1851 году.

Сцены из жизни немецкой карандашной фабрики середины XIX века

Не совсем ясно происхождение буквенных обозначений, но сама по себе маркировка карандашей для указания интенсивности цвета, очевидно, возникла во Франции, когда научились контролировать твердость стержней путем изменения соотношений графита и глины. Чтобы обозначить уменьшение твердости, Конте использовал цифры (один, два, три и так далее) в порядке, противоположном современному цифровому обозначению. Буквенную маркировку предположительно впервые применил карандашный мастер Брукман в начале XIX века в Лондоне — он взял литеру В для характеристики насыщенности цвета и Н — для обозначения твердости; количество букв В или Н указывало на нарастание интенсивности цвета или степени твердости. Причиной, вызвавшей появление такой классификации, по-видимому, были различающиеся потребности художников и чертежников: первых интересовала яркость темного цвета карандаша, а вторых — степень его твердости. Позже покупатели стали выказывать разные предпочтения относительно комбинации цвета (В) и твердости (Н), и поэтому появились варианты типа НВ (твердый и темный, промежуточный между просто В и просто Н), а также F (возможно, от английского firm — твердый или fine point — заостренный; для карандаша с промежуточными характеристиками между НВ и Н). И немецкие, и французские авторы сходятся в том, что буквенные обозначения на карандашах имеют английские корни.

В Америке компания Торо также помечала буквами разные виды карандашей: S (soft — мягкий) и Н (hard — твердый), что выглядело более логично. В конце XIX века компания «Диксон» рекламировала карандаши для художников и чертежников в диапазоне от VVS (very very soft — очень-очень мягкие) до VVVH (very very very hard — очень-очень-очень твердые), а между ними в промежутке был карандаш МВ (medium black — средней интенсивности цвета). Правила маркировки карандашей были относительно унифицированы в ХХ веке, но до сих пор не существует стандартов интенсивности и твердости, поэтому разные производители имеют собственные представления о том, что должно скрываться за обозначениями типа НН или 2Н.

Система маркировки была придумана в Англии, технология изготовления стержней — во Франции, а новый источник лучшего графита был обнаружен французом в Сибири, однако образцом качества благодаря маркетинговым талантам немцев стал в конце концов немецкий карандаш. Инициативы Лотара Фабера превратили Нюрнберг в столицу карандашного производства: к концу XIX века в нем было 26 фабрик, на которых трудились пять тысяч рабочих, выпускавших 250 миллионов карандашей в год; эти карандаши делали из сибирского графита, и именно они стали эталоном.

Поскольку компании «А. В. Фабер» владела эксклюзивными правами на сырье из рудника Алибера, она не стеснялась напоминать покупателям, что только благодаря ей «сибирский графит» вошел в обиход художников, инженеров, дизайнеров и чертежников. Так, например, в каталоге компании за 1897 год представлены «карандаши экстра-класса из сибирского графита» со стержнями из цельных графитовых кусков, наподобие лучших английских карандашей. В каталоге перечислялись имена «самых выдающихся европейских художников», включая Эжена Виолле-ле-Дюка и Гюстава Доре, «свидетельствовавших о превосходном качестве карандашей». В каталог того же года, изданный для Америки, было включено послание, написанное как бы основателем компании, который к тому времени давно умер:

Хочу привлечь особое внимание к моим зарегистрированным торговым маркам, которые представляют собой фамилию и инициалы «А. В. Фабер» или же, для некоторых дешевых карандашей, только инициалы A. В. Ф. Прошу иметь в виду, что на каждой дюжине моих карандашей без исключения имеется этикетка с именем и факсимиле моей подписи… а также слова «предприятие основано в 1762 году» [316] .

Последнее напоминание повторялось вверху и внизу каждой страницы этого невероятно роскошного каталога с цветными иллюстрациями, изображающими продукцию компании. Очевидно, меры были вынужденными, потому что тогда, как и в наше время, копирование было самой чистосердечной формой лести и самым быстрым способом продвинуть бренд на рынке в условиях высокой конкуренции.

Страница из каталога XIX века компании «A. В. Фабер», на которой представлены шестигранные карандаши, коробка «английских» карандашей для рисования с канцелярскими кнопками и ластиками, а также механические карандаши «для художников»

Ввиду высокой ценности фамильного бренда с прочной репутацией для Лотара Фабера был особенно важен вопрос о наследнике, который продолжил бы семейный бизнес в Германии. Надежды на его появления казались реальными, когда Вильгельм, сын Лотара, женился на Берте, дочери американского карандашного магната из Нью-Йорка. В этом браке родилось двое сыновей, но оба умерли, не дожив до пяти лет, а Вильгельм без особого энтузиазма продолжал заниматься бизнесом вплоть до собственной внезапной смерти в 1893 году. Когда в 1896 году скончался сам Лотар фон Фабер, стоявший во главе компании более полувека, предприятием руководила его вдова, пока их внучка Отиллия не вышла замуж за графа Александера фон Кастелл-Рюденхаузена. Граф получил от короля разрешение на перемену фамилии и стал именоваться Александер фон Фабер-Кастелл. Эта ветвь продолжает семейное дело и в наши дни.

До трагедии с наследниками в семействе Фаберов был даже переизбыток мужчин. В 1876 году Иоганн Фабер, младший брат и партнер Лотара Фабера, занимавшийся инженерными и производственными вопросами на фабрике «А. В. Фабер» в Штайне, покинул семейный бизнес. Поскольку Иоганн руководил непосредственно производством, он знал все секреты изготовления отличных карандашей и в 1878 году основал собственное производство в Нюрнберге. На покинутой им фабрике «А. В. Фабер» оставалось оборудование сорокалетней давности, а он оснастил свое предприятие новейшим оборудованием и вскоре расширил дело, выйдя за пределы Германии: у компании были филиалы в Лондоне и Париже. Но даже с превосходными карандашами ему пришлось «столкнуться со многими предубеждениями при попытках вывести продукцию на рынок»:

В то время было несколько псевдо-Фаберов, которые выпускали карандаши худшего качества, пытаясь копировать знаменитый бренд «Фабер», — они незаконно наносили на карандаши фамилию, но приставляли к ней другие инициалы. Все это делалось для того, чтобы посеять в обществе недоверие к подлинной марке [318] .

Среди проблем, с которыми столкнулся Иоганн Фабер, были заявления его брата Лотара о том, что любые карандаши «Фабер» без инициалов А. В. являются «сомнительными подделками». Конфликт между братьями дошел до суда, и в 1833 году в пользу Иоганна был вынесен вердикт, согласно которому компания «А. В. Фабер» должна была признать законность изготовления карандашей Иоганна Фабера. Возможно, именно это судебное решение семейного спора вынудило компанию «А. В. Фабер» более обдуманно озвучивать претензии к имитаторам, но оно нисколько не помогло Иоганну Фаберу наладить экспорт карандашей. Новой компании, действующей на старом рынке, пришлось посылать за границу своих представителей. Вскоре руководство компанией перешло к сыновьям Иоганна, Карлу и Эрнсту; они много ездили по Европе в поисках каналов сбыта. Ко времени открытия Всемирной Колумбовской выставки в Чикаго в 1893 году карандаши Иоганна Фабера уже продавались по всему миру.

Иоганн получал сибирский графит не из рудника Алибера; компания объявила, что он «по всей вероятности, обрушился и пришел в негодность». «Великолепная чистота» нового сибирского графита подкреплялась результатами анализа, проведенного главным химическим специалистом Промышленного музея Баварии. Значки-указатели привлекали внимание к высокому процентному содержанию углерода.

Всем производителям карандашей казалось важным заявить (или хотя бы намекнуть), что их лучшие карандаши изготовлены из превосходного графита. Иоганн Фабер мог наглядно продемонстрировать результат химического анализа нового сырья, другие производители прибегали к иным средствам, чтобы подчеркнуть качество своих товаров.

Роза источает прекрасный аромат, как ее ни назови, но карандаши с неправильным названием могут и не продаваться. Выяснив это, производители начали наносить на карандаши имена и слова, ассоциирующиеся с высоким качеством. Утверждения о том, что карандаши содержат камберлендский или сибирский графит, могли быть чистой ложью, но дизайн с использованием фольги, определенных цветов и золочения был поистине гениальным ходом.

Карандаши «Фабер» остро конкурировали с продукцией компании «Эл энд Си Хардмут», которая владела фабриками в Вене и Будвайсе, и тогда Францу фон Хардмуту, внуку основателя, пришла в голову идея делать карандаши наивысшего качества и втрое дороже всех существующих в мире. После исследований и разработок новый карандаш был готов к запуску в производство. По одной из легенд, его было решено окрасить в цвета флага Австро-Венгерской империи, и поскольку графит был черным, то оправе доставался золотисто-желтый цвет; к тому же производителю хотелось намекнуть на восточное происхождение графита, и желтый отлично годился и в этом случае. Хардмуту требовалось название, говорившее о качестве и богатстве, поэтому карандаш назвали «Кохинор». Он вышел на рынок в 1890 году и имел огромный успех, особенно после демонстрации на Колумбовской выставке.

Даже спустя десятилетия после первого появления карандаша бренд «Кохинор» продолжал козырять своим названием и не стеснялся сообщать потенциальным клиентам (которые, скорее всего, не видели Великой выставки и двух замечательных соседствующих экспонатов — углерода в форме черного графита и «величайшего алмаза в истории»), что это имя «представлялось чрезвычайно подходящим для самого замечательного карандаша в истории». Был ли карандаш «Кохинор» просто «замечательным», «самым замечательным» или еще лучше, неизвестно, но в компании полагали, что инвестиции в усовершенствование оправдывают его высокую цену, а позже объясняли свою позицию так: «Экономия заключается в том, чтобы покупать товары превосходного качества».

Карандаши под маркой «Кохинор» продаются и в наше время, но покупателю не помешает знать «особый язык» этой отрасли (или свериться с ценами), чтобы понять, какой сорт купить: «Кохинор» — карандаш для письма, карандаш «Кохинор» высокого качества или же «Кохинор» — улучшенный карандаш для письма. Все они, вероятно, будут писать достаточно хорошо и ни у одного не сломается грифель, но какой-то из них, без сомнения, будет лучше остальных. Зная это, мы можем понять, почему инженеры, строившие мост Британия, хотели получить «самую-самую-самую» лучшую сталь, не обращая внимания на имя ее производителя.

Слава сибирского графита, установившего стандарт, к которому все стремились, вкупе с успехом желтых карандашей «Кохинор» (впоследствии они рекламировались как «первые карандаши с желтой отделкой») вызвала среди производителей моду на названия а-ля «Монгол» или «Микадо», отсылающие к Востоку, источнику наилучшего на тот момент графита. По этой же причине карандаши стали массово красить в желтый цвет, хотя в действительности это делали еще в середине XIX века в Кесвике (скорее всего, чтобы замаскировать недостатки древесины) — теперь, в последнем десятилетии XIX века, это стало знаком качества.

Стандартные цвета для карандашей в то время были более темными: черный, красный, темно-бордовый или фиолетовый, — если только можжевеловая оправа не покрывалась лаком или не оставлялась в естественном виде. Оправа высококачественных карандашей из лучших сортов древесины просто шлифовалась. В одном описании изготовления карандашей в 1866 году на фабрике в Камберленде автор называет лакирование ненужной и «самой неприятной частью» производства: «Так можно улучшить внешний вид карандаша, но никак невозможно улучшить его содержимое, и доказательством служит факт, что самые лучшие карандаши никогда не покрывают лаком». Однако огромный успех карандашей «Кохинор» изменил все.

В наши дни три четверти всех карандашей — желтые независимо от их качества. Про желтые карандаши часто рассказывают одну историю (ее происхождение неясно, как обычно бывает в таких случаях). Некий производитель однажды взял одинаковые карандаши и окрасил половину набора в желтый, а другую половину в зеленый цвет, а затем отправил их в один офис. Карандаши раздали сотрудникам, почле чего те начали жаловаться на более низкое качество зеленых карандашей: мол, их концы быстрее ломаются, они хуже затачиваются и пишут не так ровно, как карандаши желтого цвета. Очевидно, к середине ХХ века, когда проводился эксперимент, желтый цвет настолько укоренился в сознании пользователей как признак «настоящего» карандаша (хотя они могли ничего не знать о восточных аллюзиях или связи с легендарным алмазом), что окраска в любой другой цвет воспринималась ими как признак более низкого качества. С другой стороны, вне зависимости от влияния психологических факторов желтый цвет неизменно считается самым предпочтительным для карандашей, школьных автобусов и дорожных знаков. Благодаря окраске они становятся хорошо заметными — и на заваленном предметами рабочем столе, и на дороге с интенсивным движением.

Но еще задолго до того, как сибирский графит и желтая окраска карандашей стали эталоном, и задолго до ссоры братьев Фаберов конкуренция между производителями достигла высокого уровня. Главным новым рынком была еще молодая Америка. К середине XIX века центр местной карандашной промышленности переместился из окрестностей Бостона в Нью-Йорк и его пригороды, где оптовики брали товар непосредственно у производителей и распространяли его в розничных точках продажи; таким образом, производителям уже не надо было иметь дело с отдельными магазинами. Примерно в это же время немецкие производители карандашей искали возможности выхода на новый рынок. В 1843 году компания «А. В. Фабер» назначила эксклюзивным агентом в США нью-йоркца Дж. Лилиендаля. Это стало первой попыткой немецкого производителя обеспечить постоянное присутствие на американском карандашном рынке и положило начало эре ожесточенной конкуренции.