своем «Филобиблоне» Ричард де Бери писал об «изящных, благоуханных книжных полках» Парижа. Пятью столетиями позже в кругах книголюбов по-прежнему восхищались французами, этими «учителями Европы»: так их называли в одном викторианском сборнике полезных советов. В тот сборник вошли, в частности, и советы «коллекционеру-любителю» о том, как ухаживать за книгами:

Был один библиофил, говоривший, что мужчина может любить лишь одну книгу — ту, что читает сейчас. Каждую свою новую пассию он носил в чудесном кожаном чехле. Иные, у кого книг мало, хранят их в длинных ящиках со стеклянными дверьми, которые можно переносить с места на место так же просто, как идолов Лавана {52} . Но любителю, который не только боготворит свои книги, но и читает их, нужны вместилища большего размера: мы полагаем, что и открытые дубовые шкафы для современных авторов и книг в современных переплетах, и закрытый armoire {53} для книг редких и дорогих будут наилучшим образом хранить его сокровища. Его полки будут уменьшаться в высоте — от самых нижних, где легко можно поместить большие тома ин-фолио, до верхних, где на уровне глаз стоят эльзевиры. Хорошо, когда верхняя полка защищена от пыли кожаной бахромчатой полосою [404] .

«Длинные ящики со стеклянными дверями» — это, конечно же, собранные из нескольких отдельных полок книжные шкафы адвокатов и барристеров, которые стали популярны в Викторианскую эпоху, благодаря чему век спустя они стоят очень дорого. (Нам с женой посчастливилось приобрести прекрасный набор таких шкафов, отделанных шпоном из тигрового дуба, с ножками в виде лап с когтями, до того, как они вновь вошли в моду; я действительно переносил полку за полкой с места на место вместе с книгами. К сожалению, большинство этих полок рассчитаны на книги малых форматов, популярные в XIX веке, а не на формат ин-октаво, составляющий большую часть книжной продукции конца XX века. В наши дни такие шкафы снова выпускают, но уже осовремененные, с прямыми линиями, листовым стеклом, на плоских ножках; хранят в них что угодно — от книжек в мягких обложках до компакт-дисков и видеокассет.)

Книги «редкие и дорогие» были чаще всего старинными, так что викторианский совет хранить их в закрытых армариях казался весьма уместным. Что до эльзевиров, то это были малоформатные тома, которые можно было «легко уместить в карман» и таким образом «пронести» в дом, где не все домочадцы одобряли растрату семейного бюджета на заполнение шкафов книгами. Эльзевиры — фамилия голландской династии печатников, работавших с конца XVI века; они прославились своими «пиратскими» изданиями в формате дуодецимо. Особенно хорошо у них шла торговля переводами с французского: копирайт в то время пребывал в зачаточном состоянии. Об этих маленьких книгах, получивших свое название в честь публикаторов, говорили: «прелестные, но набраны слишком мелко». Наконец, «кожаная бахромчатая полоса», предохранявшая книги от пыли, также служила для того, чтобы скрывать ломаную линию верхушек книг: такая линия получалась, когда книги разных форматов ставили в один ряд с одинаковыми эльзевирами. Даже сегодня этот «эффект небоскребов» раздражает многих книголюбов.

Хотя пыль на книгах и полках — это действительно неприятно, вредить книгам могут и сами полки, потому что книги портятся от неблагоприятного освещения, климата, воздействия насекомых. Любой человек, у которого книги по много лет стояли в комнатах, ярко освещенных солнцем, знает, что корешки и суперобложки от этого сильно выцветают. Если на полках стоят книги разной высоты, то у более высокой книги потускнеет верхняя часть переплета. Такая двухцветная книга будет напоминать старый автомобиль. От этой напасти, разумеется, могут спасти шторы, но некоторые люди разрываются между желанием иметь ярко освещенную комнату и яркие переплеты книг. Сам я поднимаю жалюзи в зимнее время года, чтобы в комнату, обычно темную, проникало как можно больше света. Но тогда свет от низкого южного солнца, совершающего путь по небу, все-таки падает на мои книги. Один книголюб решил проблему, закрыв шторами не окна, а сами шкафы. Другой «не разрешает жене поднимать жалюзи до заката, а то выцветут корешки». Этот же самый книголюб, днем ведущий жизнь инвестиционного аналитика, «покупает свои любимые книги по меньшей мере в двух экземплярах, чтобы только один из них приходилось портить, переворачивая страницы».

Другие независимые богатые коллекционеры, например Пол Гетти из английского Оксфордшира, вообще стараются не подвергать свои книги воздействию солнечных лучей и не ставить их на окрашенные или мореные полки. В экстравагантном «библиотечном дворце» Гетти слуховые окна покрыты пленкой, блокирующей ультрафиолетовое излучение; даже на электрических светильниках стоят затемнители. Полки «обиты бильярдным сукном, чтобы книга, когда ее снимают, не пачкалась». Гетти поистине проявил чудеса предусмотрительности: сзади у шкафов он просверлил отверстия, «чтобы вокруг книг циркулировал прохладный воздух, а основная часть комнаты оставалась теплой, для комфорта посетителей». Управляющий библиотекой — а библиотеке, размещенной во дворце, пусть даже ненастоящем, не обойтись без управляющего — подчеркнул, что центральное отопление с книгами не дружит, так что чем прохладнее, тем лучше. Более того, «книги, как вино, нужно хранить при неизменной температуре, без каких-либо колебаний». Библиотека Гетти оснащена разбрызгивателями на случай пожара, но они подключены не к трубам с водой, как во многих публичных и научных библиотеках, а к источнику фреона — газа, который лишит огонь кислорода, а книги останутся сухими. В библиотеках поскромнее попросту уповают на то, что пожара не будет.

Берн Дибнер, электротехник, изобретатель и самый известный в ХХ веке коллекционер книг по истории науки и техники, хранил свои сокровища в деревянных шкафах со стеклянными дверцами, размещенных в офисе его компании «Бернди инжиниринг». Поскольку фабрика Бернди, производящая электрические разъемы, была оснащена разбрызгивателями, редкие книги в случае срабатывания системы пожаротушения могли пострадать от воды. Чтобы обезопасить свою коллекцию, Дибнер накрыл шкафы металлическими тентами: вода стекала бы с них, как с треугольной крыши.

Полки Гетти и предосторожности Дибнера — это, конечно, крайности. Как правило, книжные шкафы в домашних библиотеках не так совершенны, как у Пола Гетти, и уж точно уступают книгохранилищам и компактным системам хранения в ведомственных библиотеках. Дело в том, что домашняя библиотека обычно насчитывает гораздо меньше книг и требует куда меньших затрат. Если научная библиотека хороша именно тем, что она хранит практически все, кроме разве что дубликатов, то владелец домашней библиотеки может выборочно избавяться от старых книг, с тем, чтобы освободить место для новых. Этот процесс называется «просеивание», или редактирование коллекции; и чаще всего к нему прибегают, потому что не хватает места на полках, а не для создания идеальной коллекции книг. Впрочем, в каждой домашней библиотеке обычно бывает основная коллекция, от которой владелец никогда не откажется.

Конечно, есть исключения: я знавал даже молодых коллекционеров, которые вели себя так, будто устроились на работу в Библиотеку Конгресса. Кажется, они ни разу не выбросили ни одной книги: по мере того как их собрания растут, они устанавливают новые шкафы. И, как для многих библиофилов с ограниченным бюджетом, книги для них важнее, чем внешний вид шкафов. Например, один мой знакомый, подрабатывавший кузнецом и возивший в своем пикапе уголь и железо, собрал столько книг, что они занимали целиком все пространство стен в комнате, которая когда-то была жилой. Полки у него были такие, какие обычно делают в подвале или гараже. Заставив стены, он поставил шкафы и посреди комнаты, так что приходилось пробираться через них как через лабиринт. Они с женой жили в скромном доме — очевидно, все лишние деньги у них уходили на книги и книжные полки. Кажется, подковывать лошадей он начал именно затем, чтобы у него были деньги на книги и шкафы. Однажды я спросил у него, как он пришел к своему ремеслу, — он отвечал, что прочел о нем в книге. К сожалению, утомительный физический труд почти не оставлял ему времени и сил на то, чтобы читать книги, и на то, чтобы писать свои, которые он надеялся когда-нибудь тоже поставить на полки.

Случаи, когда книги занимают все жизненное пространство человека, а то и просто всю его жизнь, не так уж редки. В этом убеждает восхитительное и причудливое подарочное издание под названием «Дома с книгами», которое позволяет взглянуть, как живут книголюбы из всех слоев общества. Например, нью-йоркская квартира поэта и переводчика Ричарда Говарда больше похожа на книжный магазин, чем на дом. Говард говорит, что «на самом деле хотел сделаться читателем, а не писателем», и его квартира, в которой книги стоят от пола до потолка, от двери до двери, не оставляет в этом никакого сомнения. Еще один нью-йоркский писатель — Роджер Розенблатт, сочинивший пьесу для одного актера под названием «Библиомания», «нашел место для книг во всех комнатах своего дома», в том числе в столовой.

Интересно, что, в отличие от массивных книжных полок Розенблатта, толщина которых — 3,8 сантиметра, из-за чего по сравнению с изящными стульями в столовой они выглядят тяжеловато, длинные и тонкие полки Говарда в толщину, кажется, не превышают 2,5 сантиметра и под тяжестью груза прогибаются. Полки Розенблатта, может быть, и слишком толстые, но они не прогибаются, и не прогнулись бы, даже будь они длиннее. А полки Говарда явно не справляются со своей работой. Они невероятно длинные и прогибались бы еще ниже, а то и слетали бы с колышков, если бы снизу их не поддерживали другие книги. Бороться с небольшими прогибами или нет — дело вкуса, но слишком большой прогиб — это уж точно некрасиво; кажется, что полки вот-вот обрушатся, и от этого довольно тревожно. Впрочем, обычно мы не обращаем внимания на параметры полок, потому что нам интереснее, как полки используются, или сами книги.

Как-то раз я был на вечеринке в одном из немногих высотных жилых домов в Хьюстоне — такое здание могло бы с тем же успехом быть построено в Нью-Йорке или любом другом крупном городе. Гостиная и столовая в квартире хозяев были объединены в одно большое пространство; квартира была угловая, и окна выходили на парк и невысокие здания, окружающие его. Одна из внешних стен квартиры, без окон, была целиком занята конструкцией из книжных полок — от пола до потолка, от окна до окна; естественно, они были забиты книгами. Обеденный стол стоял прямо перед полками, на которых я увидел яркие, знакомые корешки: например, желто-черный «Великий Гэтсби» в мягкой обложке, вышедший в издательстве «Скрибнер», и бордовые «Поминки по Финнегану» издательства «Винтедж». По всему этому можно было догадаться, что в 60-е годы владельцы этих книг были студентами и по крайней мере один из них в колледже изучал английскую литературу. Полки были необычайно высокими: хозяева, любители искусства, держали на них много крупноформатных альбомов по искусству.

Был накрыт «шведский стол», и гости садились с тарелками за обеденный стол, сервированный изысканными серебряными приборами и хрустальной посудой. Есть жареную курицу по-техасски в такой элегантной обстановке было странно, но еще больше гостей удивили подставки под тарелки. Это были не обычные прямоугольные салфетки из ткани или соломки, а альбомы по искусству, раскрытые на цветных разворотах. Мне достался Моне — один из его холстов с кувшинками. Альбомы были вроде тех, что распространяет книжный клуб «Тайм-Лайф»: снобы могут считать, что таким книгам место на помойке, но перспектива подкладывать книги под тарелку испортила настроение многим гостям. Все хотели вести себя вежливо, так что никто не устроил сцены и не отказался после некоторого показного раздумья поставить тарелку на стол. Не знаю, смели ли хозяева после обеда жирные крошки, поставили ли книги обратно на полки. Может быть, они просто вырвали запачканные страницы, как сэр Гемфри Дэви поступал со страницами своих книг по мере прочтения.

Конечно, чаще всего книжные шкафы стоят не в столовой и хозяева не разрешают трогать их грязными руками, а тем более на них есть. Не нужно открывать «Филобиблон», чтобы узнать, что «часто книгам причиняют большой ущерб, касаясь их нечистыми руками». Пожалуй, самое красноречивое описание читателей-грязнуль дал один сотрудник читального зала Британского музея. В первый день его работы «инспектор читального зала в ужасе показал ему след кофейного цвета, протянувшийся через всю страницу, — его оставил палец какого-то читателя». Впрочем, тот же сотрудник мог с радостью принять участие в завтраке, который сервировали прямо на стойках с каталогами в день открытия читального зала. Книги можно испачкать не только руками и едой; де Бери полагал, что «весь школярский народ, как правило, дурно воспитан»:

Быть может, вам случится увидеть своенравного юнца, который задремал над своим учением; в зимние холода у него течет из носа, но он и не подумает вытереть нос платком, покуда не измарает книгу своей непотребною влагой. Будь бы перед ним не книга, а фартук уличного сапожника! Под ногтями у него зловонная грязь, черная как ночь, которой он помечает любую фразу, удостоившуюся его одобрения…

Он не постесняется есть над раскрытой книгой плоды или сыр, подносить ко рту чашу; а поскольку у него не случилось при себе сумы, он кидает объедки прямо в книгу. Говорит он без умолку, споры с товарищами ему никогда не наскучат. Громоздя гору бессмысленных аргументов, он измочит всю книгу, полураскрытой лежащую у него на коленях, своей слюною. Поспешно сложив затем руки, он ложится на книгу, потому что ученые занятия навеяли на него сон. Проснувшись, он, чтобы разгладить морщины на страницах, загибает их края, чем причиняет книге немалый вред [421] .

В средневековом романе-мистерии Умберто Эко «Имя розы» рассказчик Адсон также был оскорблен тем, как читатели портили книги. Он сравнивал книги с «драгоценнейшим платьем, которое треплется и от носки, и от показа»:

Разве и сама по себе книга, разве книжные страницы не истираются, а чернила и золотые краски не тускнеют, если к ним прикасается много посторонних рук? Неподалеку от меня сидел Пацифик Тиволийский. Он перелистывал старинную рукопись, страницы которой разбухли и слепились между собой. Чтобы их разлепить, он постоянно смачивал во рту указательный и большой пальцы, и от его мокрых прикосновений страница всякий раз уминалась, теряла свою упругость, и отделить ее можно было только загибая, подвергая лист за листом беспощадному воздействию воздуха и пыли, которая отныне все глубже будет вгрызаться в тонюсенькие морщинки, возникающие от малейшего нажима. Затем новообразовавшаяся плесень поселится там, где слюна, перешедшая с пальцев, умягчила, но вместе с тем и занесла заразу на угол листа [423] .

Если книжные полки стоят там, где едят или шумно спорят, то гости могут это неправильно понять, вне зависимости от того, загибают ли они уголки страниц, слюнявят ли пальцы или аккуратно пользуются салфеткой. Меня давно смущают неясные правила относительно еды в библиотеках некоторых учреждений. Возможно, на табличках написано, что в здание нельзя приносить еду и напитки, но ничего не говорится о том, что же проносить туда можно. Может быть, у библиотекарей притупилась бдительность из-за рамок-металлодетекторов, которые пищат, если через них пытаются пронести помеченную книгу, и не выпускают такого забывчивого читателя. Как бы то ни было, в библиотечных хранилищах и кабинах постоянно обнаруживается еда и напитки, а в проходах между полками пахнет не библиотекой, а задворками ресторана.

Когда в мусорные корзины, которые есть возле каждой открытой и внутри каждой закрытой кабины, начали заправлять пластиковые мешки, читатели тут же принялись кидать туда банановую кожуру, банки с недопитыми напитками и прочие, еще более экзотические объедки. Вероятно, мешки появились потому, что не всем нравилось, когда мусорную корзину от измазанного горчицей мяса отделял только слой оберточной бумаги. А может быть, просто уборщики решили, что удобнее вынуть мешок с мусором из корзины и вынести в коридор, где его уже ожидает тележка, чем вынести корзину, вытряхнуть ее и потом вернуть обратно. Но как ни крути, с появлением мешков все изменилось. Читателям понравилось разводить грязь. Раз уж такое происходит в книгохранилищах, то неудивительно, что и студенты не обращают внимания на таблички «С едой и напитками вход воспрещен» у входа в университетские библиотеки.

Однажды мне довелось работать в кабинке в восхитительно тихом библиотечном углу. Тишину нарушали лишь фоновый шум кондиционера да иногда щелканье замков в дверях соседних кабинок и звук отодвигаемого или придвигаемого к столу кресла. Большинство читателей в кабинках вели себя очень тихо, но ближе к обеденному времени нарастал хруст пакетов со снедью; через какое-то время стало слышно, как открывают пластиковые контейнеры. Запахи из этих кабин были моим ноздрям незнакомы, но немного напоминали запах салата с большим количеством уксуса, который один мой сослуживец ел каждый день, пользуясь в качестве подстилки номером «Уолл-стрит джорнал». Видимо, его не волновало, что он испачкает страницы: за утро он прочитывал эту газету вдоль и поперек, так что едва ли к обеду там оставалось что-то, чего он еще не переварил.

Как правило, к книжным полкам не прикрепляют мусорных корзин, пакетов и тому подобного. Читатели, которым бросать мусор на пол все-таки не позволяет совесть, слишком часто оставляют на полках обертки от конфет и жевательной резинки, а иногда вкладывают их в книги вместо закладок. Такое поведение, разумеется, возмутило бы Ричарда де Бери пятьсот лет назад, но ничуть бы его не удивило. Ничто не ново под луной, особенно безобразия.

Конечно, помимо еды книжные шкафы (которые тоже можно читать, как книгу) дают и другие поводы для беспокойства. Многим книголюбам полка, на которую книги напиханы до отказа, кажется похожей на автобус, вагон метро или лифт, в котором не протолкнуться от народу. Такая полка выглядит не очень-то приятно; если бы эта проблема существовала во времена Ричарда де Бери, он вполне мог написать о ней так же, как писал о грязных ногтях и сопливом носе. Другое нарушение книжного этикета — пытаться засунуть на полку слишком большую книгу. Пуристы могут добавить даже, что и класть книги горизонтально поверх стоящих вертикально, то есть превращать полку в подобие Стоунхенджа, тоже непозволительно. Однако очень хочется использовать пространство, которое пропадает впустую. Чтобы свести ущерб к минимуму, некоторые стараются класть книги поверх других книг так, чтобы они лежали строго горизонтально на книгах примерно одинаковой высоты, распределяя вес равномерно по нескольким книгам (чем больше, тем лучше). Вне зависимости от аккуратности или небрежности владельца практика горизонтального хранения одних книг поверх стоящих вертикально также позволяет выиграть время, но в итоге владельцу все равно придется избавиться от некоторых книг или по-другому расположить полки (а чаще всего — купить новые).

Вертящийся книжный шкаф Даннера

Шкаф, предназначенный в основном для словарей и справочников, был изобретен в конце Викторианской эпохи. Этот шкаф можно было не только вращать, но и катать на колесиках, легко передвигая его по библиотеке или кабинету

Книг на полках неизбежно становится все больше и больше, а и искать место для них можно бесконечно. Если в доме слишком много книг, их, как правило, потом станет еще больше. Когда моя дочь только переехала в новую квартиру, ее котенок мог запрыгнуть на какую-нибудь полку и там уютно поспать. Но это больше невозможно не только потому, что котенок вырос в здоровенного кота, но и потому, что книги не оставили на полках никаких просветов.

Со временем наверху книжных шкафов вместо пыли начинают скапливаться книги. Чем больше мы устанавливаем полок, тем меньше становятся комнаты, коридоры, лестницы. Вдова одного нью-йоркского коллекционера рассказывала, что их восемнадцатикомнатная квартира «была так забита книгами, что ее приемным детям приходилось проходить по коридору боком, чтобы попасть в свои спальни (тоже забитые книгами)». Когда кончается место в коридорах и спальнях, книги начинают скапливаться под столами; ножки столов нередко служат книгодержателями. Некоторые собиратели, часто называющие себя коллекционерами, складывают стопки книг посреди комнаты, а сверху кладут деревянную или стеклянную столешницу: получается столик из книг, на который можно класть новые книги.

Когда дома и квартиры — неважно, роскошные или обычные — приходится освобождать, мы снимаем книги с полок и отправляем на полки получше (по крайней мере, в это хочется верить). Оставшиеся в старой квартире пустые полки выглядят, на вкус многих книголюбов, жутковато: так много пустого места на полках просто не может быть, это неестественно. Если природа не терпит пустоты, большинство книголюбов, если судить по их склонности покупать все новые книги, не терпят пустых книжных полок и даже малейшего пустого пространства на заполненных. Впрочем, жена одного собирателя книг старается смотреть на это позитивно: пустая полка — это неплохо, потому что на ней есть место для новых книг.

Некоторые владельцы книг (особенно той инвестиционной собственности, которую называют «редкими книгами»), похоже, считают, что книги на полках — это то же самое, что картины на стенах музея: их можно созерцать, но нельзя трогать. Говорят, один коллекционер закричал с другого конца комнаты: «Ты что делаешь?!» — когда приятель его ребенка попытался достать с полки какой-то том. Такое отношение совсем не ново: эссеист XIX века Чарльз Лэмб называл тех, кто берет книги почитать, «истязателями коллекций, нарушителями симметрии на полках, творцами разрозненных собраний сочинений». Некоторым книголюбам «любая дыра на полке кажется кратером».

Когда эти кратеры заполняются, полем битвы за место для книг становятся кухни и кладовые. Это может серьезно повлиять на обеденные привычки семьи. Если семья уже перешла с фарфора на бумажные тарелки, то почему бы не поставить книги в посудомойку? Пустой холодильник — отличное хранилище для самых ценных книг, потому что книгам комфортно при низких температурах. Если не подведет электричество, то книги не покроются плесенью, в них не заведутся насекомые. Но без одежды обойтись не так легко, как без свежих продуктов. (Книголюбы предпочитают есть не дома и за обедом разговаривать о книгах.) Даже в самом забитом гардеробе обязательно найдется место для книг: например, можно отдать кому-нибудь вещи, которые не надевались больше недели, а остальные утрамбовать. Короче говоря, даже в домах, которые переполнены вещами, всегда есть куда поставить еще немного книг, и не обязательно на традиционные полки.

Хотя библиотекари и собиратели книг очень изобретательны и могут забить книгами любые щели и уголки, до сих пор для хранения книг лучше всего по-прежнему подходят обычные полки. Но, невзирая на всю простоту и недвусмысленность их назначения, существуют технические принципы, которым нужно следовать, чтобы полки функционировали правильно. Они должны быть достаточно глубокими, чтобы самые большие книги не торчали, как длинные доски в кузове грузовика, на которые нужно вешать красный или желтый флаг, чтобы мы поняли, где они заканчиваются. В книжном шкафу полки тоже нужно разместить на подходящей высоте, иначе на них не поместятся самые высокие книги. Исходя из таких соображений, самые лучшие шкафы имеют примерно одинаковую глубину, а полки в них можно переставлять. Впрочем, иногда, желая сэкономить или выразить свою индивидуальность, мы хотим, чтобы наши стеллажи отличались от других.

Будь то в частном доме, квартире или публичной библиотеке, если стеллажи идут вдоль двух перпендикулярных стен, всегда возникает проблема, что делать с внутренним углом, где они сходятся. Здесь есть несколько возможностей: например, можно оставить позади стыка потаенное неиспользуемое пространство. Иногда, особенно если речь идет о готовых шкафах, которые нельзя укоротить, край одного шкафа закрывает край другого. Если стеллажи не занимают всю стену целиком, то один может стоять на расстоянии одной книги от другого, который упирается в стену. Таким образом, читателю приходится запускать руку в темный «карман» и доставать оттуда книги — это не очень удобно. Дизайнеры библиотек предлагают превратить этот неудобный угол в хранилище для одежды или принадлежностей для уборки, но на практике это делается редко. Когда полки сходятся на внешнем углу, трудностей не возникает, и такую геометрию с успехом используют некоторые вращающиеся книжные шкафы.

Гораздо чаще, чем это необходимо, встречается особенно нелепая конструкция: угловая полка в форме прямоугольного треугольника, катеты которого упираются в стены. Если на такую полку поставить книги вдоль переднего края, то есть гипотенузы треугольника, то у них не будет поддержки в глубине полки, если только нет специальных книгодержателей. Конечно, и такое решение возможно, но наверняка некоторым книголюбам не по душе, что на площади треугольника пропадает столько места. Если ставить книги вдоль катетов, то они будут точно так же мешать друг другу, как и в случае сходящихся на углу шкафов. Можно заключить, что на угловых полках невозможно как следует хранить книги, однако же их продолжают производить, продавать, покупать и устанавливать. Дополнительная проблема возникает, если передний край угловой полки вогнут или еще как-то искривлен, но в итоге всегда побеждает стремление использовать все свободное место по максимуму, так что прямоугольным книгам приходится втискиваться в пространство треугольной или еще какой-нибудь странной формы. В конце концов в проигрыше оказываются книги, которые стоят где попало. (У эссеиста Монтеня вообще не было такой проблемы, поскольку всю свою библиотеку из тысячи томов он разместил в круглой башне.)

Но чаще всего книги стоят на обыкновенных прямоугольных полках, и обычно люди, которые уделяют внимание полкам, хорошо заботятся и о книгах (хотя есть исключения). Особенно болезненная тема для некоторых библиофилов — закладки. Там, где на портретах ученых эпохи Средневековья и Возрождения изображаются и книги на полках, порой можно увидеть полоски бумаги, которые вкладывались в книги, чтобы отметить нужное место. На переднем плане гравюры Дюрера «Святой Иероним в келье» мы видим закрытую книгу, в которую вложена закладка, причем она лежит ближе к переднему обрезу, а не у корешка, куда кладет закладки большинство современных читателей. На гравюре Дюрера «Портрет Эразма Роттердамского» (1526) видно, что не все ученые эпохи Возрождения поступали, как Иероним: из книг, расположенных на переднем плане, торчат закладки, вложенные у корешка.

Закладки могли располагаться, как на дюреровском изображении Иеронима, потому что книги туго стягивались застежками, и плотно прижатая закладка вряд ли могла сдвинуться или выпасть. В наши дни, именно потому что закладки то и дело выпадали из молитвенника, инженер Арт Фрай изобрел закладки «Пост-ит». Эти клейкие, но легко отделяемые от бумаги закладки стали незаменимыми для многих читателей и ученых, которые, как и Фрай, помечали ими отдельные абзацы в книгах. К сожалению, от страниц старых книг и журналов клейкие закладки не всегда отлепляются легко. Порой они отрывают клочок страницы или уносят с собой типографскую краску.

Впрочем, закладки начали портить книги гораздо раньше. Неудивительно, что Ричарда де Бери расстраивала манера некоторых читателей оставлять между страницами вместо закладок соломинки, листья и травинки. О том самом «своенравном юнце, который задремал над своим учением», де Бери писал:

Он оставляет в книгах множество соломинок, которые вставляет в разные места, чтобы они оттуда торчали: этот стебелек поможет ему вспомнить то, чего не в состоянии удержать его память. Затем что у книги нет желудка, дабы переваривать эти соломинки, а никто их не вынимает, книга от них сначала разбухает и не может больше закрываться как привычно; впоследствии же, забытые в книге, соломинки истлевают. <…>

Прошло время дождей, и в нашей земле распустились цветы. Тут наш школяр, скорее мучитель книг, нежели их служитель, набьет полный том фиалок, первоцветов, роз и четырехлистников. Потом своими мокрыми и потными руками он станет переворачивать тома; дальше он осквернит белый велень перчатками, покрытыми всевозможной пылью, а палец его, облаченный в изношенную кожу, будет следовать по странице строка за строкой; затем, стоит блохе укусить его, он отшвырнет драгоценную книгу; едва ли кто закроет ее за весь последующий месяц, а к той поре все ее страницы покроются пылью, после чего ее уж будет и вовсе не закрыть [432] .

Но люди начали беспокоиться о сохранности книг задолго до XIV века. Вот цитата из Витрувия, который сокрушается о неудачно расположенных библиотеках: «В библиотеках, выходящих на юг и на запад, в книгах заводятся черви и сырость, так как их порождают доносящиеся сюда сырые ветры и, наполняя свитки сырым дуновением, покрывают их плесенью». Но в «Имени розы» Адсон задается справедливым вопросом: «Какой же выход был возможен? Не читать книги, а только хранить их?»

Хранение книг — достойная задача, и многие библиотеки участвуют в серьезных проектах по предотвращению порчи книг, напечатанных на кислотной бумаге, которая с годами становится ломкой и крошится. Но если бы речь шла только о консервации, библиотеки не отличались бы от музеев. Как одна книжная полка еще не является библиотекой, так и книги, стоящие в ряд, — это еще не книжная полка. Сколько раз мы видели в мебельных магазинах шкафы, набитые книгами, как будто это банки сгущенного молока, или товары на витрине, или подушки, накиданные на диван, чтобы покупатель размяк и решился что-то купить? Но хотя книги сами по себе и не составляют полку, они порождают новые книги.

Как говорил Джордж Оруэлл, «люди пишут те книги, которые не могут найти в библиотеке». Но чтобы написать книгу и поставить ее на полку, нужно сначала снять с полки другие книги, написанные для того, чтобы мы их читали. Время от времени их нужно открывать, и тогда из окон на них летит пыль и грязь; на них капают пот и слезы, которые проливаются, когда мы с трудом вспахиваем словесные поля. Иногда, когда уже не хватает пальцев, нам приходится закладывать страницы травинками, цветками, ручками и карандашами. Книги нужно листать, страницу за страницей, вперед и назад, иногда неистово, — чтобы разыскать информацию о том, как обстояли, обстоят и будут обстоять дела в мире. Несмотря на все свое благонравие, де Бери понимал — и счастье, что понимают и нынешние библиотекари, — что книга, в конце концов, создана для того, чтобы ее читали. Подозреваю, что если бы де Бери пришлось выбирать, он предпочел бы, чтобы книгу пачкали, чем чтобы ее никогда не снимали с полки. Ведь он, помимо прочего, написал и такое:

Подобно тому как авторы исторических анналов, работавшие позднее, учитывают труд своих предшественников, без коих они не могли бы пересказать события прежних времен, так и авторы сочинений научных не могут без этого обойтись. Ибо ни один муж одними своими усилиями не родил целой науки, затем что между учеными древнейшими и новейшими мы обнаружим посредников, кои в сравнении с нашим веком сами покажутся древними, но, стоит сопоставить их с началом ученья, выйдут современными, а ведь родоначальников наук мы почитаем за людей самых образованных [436] .

Чего достиг бы Вергилий, первый поэт среди латинян, когда бы он не обобрал Феокрита, Лукреция и Гомера, когда бы не пахал он на их волах? Чего достиг бы он, когда бы не читал вновь и вновь творений Парфения и Пиндара, чьего красноречия никак не мог превзойти? И что бы делали Саллюстий, Туллий, Боэций, Макробий, Лактанций, Марциан, словом, вся братия латинских писателей, не знай они трудов афинян и томов греков?

Действительно, что бы делал святой Иероним без тех греческих и еврейских свитков, которые он кидал на свои книжные полки, или без раннехристианских кодексов, которые валялись у его ног, словно корм для льва и ягненка? Как заметил Босуэлл в своей «Жизни Сэмюэла Джонсона», «чтобы написать одну книгу, приходится иногда перерыть половину библиотеки».

В наше время это так же верно, как и во времена Иеронима или доктора Джонсона. Когда я писал свою первую книгу, то пользовался множеством чужих трудов: я стимулировал свое воображение, отыскивал исторические анекдоты, искал подтверждения фактов и своей гипотезы о том, что в основе всякого удачного дизайна лежит какой-то недостаток. Шкафы в том кабинете, где я трудился над рукописью, были уже забиты книгами; те, что я приносил домой из библиотеки, приходилось ставить в другое место. Сначала они просто накапливались стопками у меня на столе — книга на книге, во всевозможных положениях, кроме вертикального, но вскоре эти стопки стали слишком высокими, и стало трудно доставать книгу из-под других, потому что они падали. Поэтому я переместил их со стола на пол — так иногда вынуждены поступать в ведомственных библиотеках, если на полках уже никак не разместить новых книг.

Но вместо того чтобы вновь складывать книги в стопки, я инстинктивно (в то время я еще не знал, как в библиотеках справляются с такими ситуациями) начал ставить книги вертикально перед шкафом, как будто пол был еще одной полкой. При этом я старался не закрыть вентиляционное отверстие. Книги стояли более или менее вертикально и справа, и слева от него. Левая их часть опиралась на низкий плинтус у стены, а правая — прямо на резное основание книжного шкафа. Так мне было их удобно доставать, и они стояли в относительном порядке, как на полке.

Но читать надписи на корешках мне было трудно. Впрочем, к тому моменту, как книги оказались на полу, я был прекрасно знаком не только с их содержанием, но и с их внешнем видом и мог найти нужную мне книгу по цвету переплета, текстуре верхнего обреза, толщине, как будто передо мной стоял средневековый книжный шкаф, из которого на меня смотрели пустые обрезы.

Конечно, я никогда не думал, что пол перед книжным шкафом может надолго стать дополнительной полкой, и как только я дописал свою книгу, я убрал книги с пола. Это снова был просто пол, которому однажды довелось послужить пристанищем для неровного ряда книг. Я и по сей день ставлю на пол только библиотечные книги, которые не хочу смешивать со своими, иначе я могу позабыть вернуть какую-нибудь книгу в библиотеку. Сейчас, когда я пишу эти слова, весь пол у меня в книгах. На этот раз они стоят корешками вверх, чтобы мне было проще разглядеть их заглавия, хотя, опять же, я редко это делаю, потому что все эти книги мне уже хорошо знакомы.

Теперь у меня новый кабинет, и в нем больше настоящих полок, но и они уже заполнены. Похоже, это закон природы: полки, пустые или полные, притягивают книги. Они могут притягиваться с больших расстояний — из букинистического магазина в соседнем городе, а то и из другой страны, из-за океана. Сила притяжения между полками и книгами действует через человека, который принадлежит этим полкам, или, если собиратель предпочитает деловой стиль, через телефонные звонки и факсы продавцам книг. В путешествиях я всегда так или иначе оказываюсь в книжных магазинах; меня тянет к книгам, которые я едва ли увижу снова. Конечно, многие из них приходится купить, иначе я не смогу ими обладать, так что я проволок по аэропортам несметное количество томов и втиснул в слишком тесные багажные отсеки (своего рода книжные полки неправильной формы) множество набитых книгами сумок.

В последнее время у книжных полок появилась новая сила притяжения, которая действует через эзернет, интернет, всемирную паутину: «Амазон» и другие виртуальные книжные магазины. Сегодня можно купить книги дистанционно, и их доставят на другой день; владелец книги не прикоснется к ней и даже не увидит, пока не раскроет упаковку. Но полки у каждого дома — не виртуальные, и они заполняются гораздо быстрее, чем жесткий диск компьютера. Конечно, книжные полки тоже можно опустошить — такое бывает, когда книголюбы собираются вместе и говорят о своих увлечениях. Вечера, когда мы с друзьями снимаем с полок книгу за книгой, чтобы найти любимое место, проверить забытый факт, подразнить память, составляют мои самые приятные воспоминания.

И так же, как после ухода гостей мы моем бокалы и тарелки, мы убираем и книги: возвращаем их на полки, чтобы они ждали следующих гостей или новый проект. Нам нужно, чтобы книги были у нас под рукой, потому что часто у нас в памяти куда меньше порядка, чем на книжных полках. Как писал шотландский поэт Эндрю Лэнг в «Балладе о его книгах»,

Мы часто работаем в одиночестве, и нас окружают только терпеливые друзья — полки и книги. Мы снимаем книги с полок, знакомим друг с другом, ищем схожие мысли, разделенные веками и поколениями, добродушно указываем им на противоречия. Написать книгу означает нарушить спокойствие книжной полки.

Мой труд подходит к концу, и я вижу, что книги на моих полках уже не стоят ровными рядами. Беспорядок в моем кабинете напоминает о келье Иеронима, и я думаю, что, как бы ни любил книги Ричард де Бери, в его кабинете, когда он дописывал «Филобиблон», тоже царил кавардак. Хотя считается, что после Средних веков стало появляться все больше совершенно новых текстов, даже сегодня трудно найти книгу, которая не была бы многим обязана другим книгам, уже стоящим на полке. Поставив последнюю точку в моей работе, я вновь приведу мои разрозненные тома в относительный порядок и буду при этом помнить, что вскоре к ним прибавится еще одна книга. Вот только куда — и как — ее поставить?

#i_111.jpg