Тайны советского хоккея

Петров Александр Дмитриевич

Книга «Тайны советского хоккея» приоткроет читателю внутренний мир едва ли не самой популярной игры в СССР – хоккея с шайбой. Игры по происхождению чисто канадской, но по духу-то – исключительно русской!

Привилегированный, «партийный», как повелось в Советском Союзе, вид спорта имел в плане информативности бронетанковую закрытость. Все его страшные тайны и удивительные секреты мы по-настоящему узнали лишь спустя многие годы. Масса конфликтных ситуаций с переходами хоккеистов из клуба в клуб; трагические судьбы игроков; международные турне советских хоккеистов – как вернейший способ «левого» дохода; скандальные увольнения тренеров и смертельные разногласия функционеров – все эти многолетние тайны и секреты станут известны читателю.

 

Внутренний мир игры

Наверное, никто не станет спорить с тем, что хоккей весьма привлекательный и популярный вид спорта. Всегда успешный для Советского Союза, он в свое время рассматривался как национальное достояние. Может быть, слишком громко сказано. Но именно так считали многие знаменитые хоккеисты. И было бы наивно обвинять их в преувеличении. На самом деле, все было близко к истине, о чем свидетельствуют выдающиеся результаты. Они имели колоссальное значение, на их фоне соответствующим образом формировалось общественное мнение. Победное, как нельзя лучше характеризующее все преимущества социалистической системы.

Советский хоккей, скоростной, основанный на разнообразных тактических действиях, коллективизме, действительно был отмечен прекрасным игровым мышлением и содержанием. И, конечно, он был на редкость красивым и зрелищным. Страна, можно сказать, жила этой замечательной игрой, которая мастерски раскручивалась профессионалами СМИ во главе с легендарным Николаем Озеровым. Простые люди искренне верили, что в хоккее происходят исключительно положительные процессы, позволяющие развиваться, совершенствоваться и сохранять лидерские позиции на международной арене. А как может быть иначе, когда одни поколения победителей сменяли новые герои мировых ледовых арен. Проблем с подбором хоккеистов в сборной СССР, считайте, не было.

И происходило все не по счастливому стечению обстоятельств. Надо признать, что на самом деле система развития хоккея была разработана самым тщательным образом. Существовала вертикаль, в основание которой была заложена подготовка резерва, а вершиной была национальная сборная СССР, как ее называли – главная команда страны.

Однако был и скрытый от глаз болельщиков советский хоккей, довольно сложный и совсем не безоблачный, не мягкий и не пушистый. Найти свое место в нем, выжить, закрепиться на определенных позициях было далеко не просто. Как и в любом деле, в хоккее всегда существовал внутренний мир – достаточно тяжелый, жесткий. В нем имелись на одни и те же вопросы самые разные ответы, как говорят, в одном флаконе соседствовали справедливость и несправедливость, порядочность и лицемерие. И, безусловно, были трения, перекрестки мнений, склоки, неприязнь, несправедливость.

В общем, все то, что у нас привыкли называть рабочими моментами. Относились к этому многие люди хоккея, если хотите, с пониманием, практически все знали, что им на сегодня, завтра и послезавтра отпущено сверху. Народ, прямо скажу, был в основном выдержанным, в СССР выходить за рамки общепринятых норм было, мягко выражаясь, неприлично. При таком раскладе можно было нажить массу неприятностей. Человеку в какой-то житейской ситуации в глаза могли говорить – ты откровенный, смелый, молодец! А за спиной тыкать в тебя пальцем и называть конфликтным, неуживчивым. Ну, естественно, еще и «постукивали». Ярлыки навешивались легко, а отмыться было крайне сложно, поскольку всегда главные решения принимались наверху, где жутко не любили людей, имеющих точку зрения пусть не крамольную, но не вполне соответствующую советским стандартам и установленным правилам сосуществования. Безусловно, инакомыслие не носило массовый характер. И относились к нему на хоккейном уровне достаточно лояльно, ибо речь шла о спортивных делах. Но никому не было дозволено нарушать правила игры.

 

Часть первая

География по-советски

Пожалуй, одним из самых животрепещущих вопросов в спорте десятилетиями считалось формирование команд мастеров. Естественно, приглашались в них не только воспитанники местных клубов и школ, но и игроки, так сказать, со стороны. Естественно, возможности в этом смысле у всех были разные. И были клубы, терявшие сильных хоккеистов. Как таковой, обираловки не было, поскольку существовал лимит на переходы, больше двух игроков из одной команды забрать было нельзя, но клубы первого дивизиона чистили по полной программе, невзирая на ситуацию.

Существует точка зрения, что на клубном уровне было два недружественных лагеря – московский и периферийный. Каждый громкий переход откуда-то в столицу вызывал серьезный резонанс и обострение взаимоотношений. Куда ни кинь – конфликт, но каких-то секретов здесь не было, все лежало на поверхности – ведущие столичные клубы действовали с позиции силы. Они не желали периферийным коллегам зла, а просто пользовались тем, что им предоставляли хоккейный закон и власть.

Однако если посмотреть на вещи более внимательно, то не сложно понять, что диапазон действий, связанных с перемещением игроков, был гораздо больше. И не было здесь никаких противоборствующих сторон, поскольку одна из них – московская – имела определенные преимущества. Нельзя отрицать и значение географического принципа – поголовное большинство людей манила работа в столице, более комфортная жизнь. Ну, никто в советские времена от такого счастья не отказывался.

Поэтому точнее говорить не о противостоянии, а чисто клубном превосходстве москвичей. Была четко выстроена табель о рангах, касающаяся формирования команд. Так что, вернее всего судить о вертикали взаимоотношений и логичнее всего строить их не на двух уровнях, а на трех: 1. «Москва – Москва», 2. «Москва – периферия», 3. «Периферия – периферия».

При этом совсем нелишне подчеркнуть, что об этом ни раньше, ни, тем более, теперь толком не говорили, даже в кругах специалистов. В основном обсуждалось то, как столичные клубы отбирают лучших игроков у всех остальных. Но никто не отрицает, что был этот первый уровень. И, между прочим, о нем, как и втором и третьем, можно вести речь с первых же дней появления в стране канадского хоккея. Достаточно посмотреть на составы столичных команд. И можно легко убедиться, что играли в них не только коренные москвичи, да и столичные пионеры «шайбы» периодически меняли команды, причем не всегда по собственному желанию. Игроки с периферии попадали в главный город страны по-разному. И было их немного, но все – замечательные мастера.

Московские клубы в советское время были в стране сильнейшими. Но почему именно ЦДКА сразу заявил о себе как о единоличном лидере? Были же динамовцы, выигравшие первый чемпионат СССР, спартаковцы? На мой взгляд, в выходе на передовые позиции, например, армейцев определенное значение имела война. ЦДКА любили миллионы болельщиков не в последнюю очередь потому, что была какая-то особая ниточка, связывающая этот клуб, представлявший Красную Армию, с Великой Победой. И болельщикам были чрезвычайно дороги победы армейцев. И они были первыми до тех пор, пока Василий Сталин, считайте, в приказном порядке не начал собирать под знаменами ВВС всех сильнейших. Больше всех пострадал «Спартак» – к летчикам ушли нападающие Зденек Зикмунд, Иван Новиков, Юрий Тарасов (родной брат Анатолия Тарасова), вратарь Николай Исаев. Понадобилось более десяти лет для того, чтобы спартаковцы вернули себе высокие позиции. Клуб пережил сложные времена, в том числе и расформирование на год команды мастеров. Но кто мог вслух делать критические замечания? ВВС – это Военно-Воздушные Силы плюс имя сына вождя, полюс классные игроки, кумиры публики.

Еще осенью 1943 года, когда еще никто о «шайбе» ничего толком не знал, по указу правительства стали отправлять домой с фронта талантливых спортсменов. Решение было разумным и дальновидным. Людям после суровых военных будней нужно было зрелище. И ряд тех, кто вернулся с фронта или оставался в тылу, составили спортивные коллективы по хоккею с мячом и футболу.

Вполне естественно, что у армейцев были совсем неплохие по тем временам условия для подготовки. Хоккеисты жили в гостинице ЦДКА на площади Коммуны, в самом центре Москвы, в нескольких минутах ходьбы от Садового кольца и Цветного бульвара. У всех игроков были собственные благоустроенные номера, в которых можно было проживать женам и детям армейцев. Играли и тренировались они в двух шагах от гостиницы – в парке, где соорудили площадку. Была и загородная база – на Воробьевых горах, двухэтажный зеленый домик, со столовой, бильярдной, спальными комнатами на несколько человек. Тут же имелся каток, который обслуживал заливщик. Достаточно высокой была зарплата, все хоккеисты получали офицерские пайки. По тем временам – только играй! Потом армейцы считались перспективной командой, многие с особым вниманием присматривались к работе играющего тренера Анатолия Тарасова, который вместе с Всеволодом Бобровым, Александром Виноградовым, Евгением Бабичем, Михаилом Ореховым, Дмитрием Петровым, Павлом Коротковым, Владимиром Никаноровым играл в русский хоккей за ЦДКА, который дважды подряд выиграл Кубок СССР. Но в первом сезоне Тарасова в ЦСКА не было, он выступал за ВВС, но там не задержался. И уже со второго чемпионата СССР возглавил ЦДКА. У армейцев тогда была наиболее крепкая команда. И было вполне логично, что она заняла лидирующую позицию.

В течение нескольких сезонов в московские клубы пришло немало талантов, причем не только доморощенных. Это, например, Всеволод Бобров, начинавший в Сестрорецке и Ленинграде, Николай Сологубов и Иван Трегубов прибыли в столицу с Дальнего Востока. Мы привыкли говорить о широчайших возможностях ЦСКА советского периода. Но, наверное, нельзя забывать, что в истории армейского клуба были не самые радужные дни. Еще в ту пору начали строиться трансфертные клубные отношения, о которых мы выше упомянули. В том числе и «Москва – Москва».

Еще раз вспомним Василия Сталина. Кроме спартаковцев, он без особых усилий забрал из ЦДКА Боброва, Александра Виноградова, взял из Челябинска Виктора Шувалова. В общем, собрал лучших мастеров. Но произошло несчастье – команда хоккеистов ВВС 5 января 1950 года погибла в авиакатастрофе. Остались в живых лишь трое, названные чуть выше, они не полетели на Урал по разным причинам. Бобров на аэродром опоздал, Виноградов был дисквалифицирован, а Шувалова не повезли на Урал потому, что не хотели раздражать местных болельщиков, поскольку его брали в ВВС из Челябинска.

Положение клуба было на редкость сложным. И любая другая команда вряд ли смогла бы продолжить играть в первенстве. Но в ВВС быстро сформировали новый состав. И какой! Уже со следующего сезона летчики вышли на передовые позиции и трижды подряд выиграли золотые медали чемпионата СССР.

Любопытно, что при непосредственном участии Василия Сталина попал в ВВС Виктор Тихонов. История его «приглашения» такова. Виктор Васильевич хорошо играл в футбол, выступал за московский клуб «Буревестник» и сборную Москвы. И на него положили глаз динамовцы. Дело, в общем, было почти решенным. Но буквально за считаные часы перед тем, как отправиться в стан команды, которую курировал Лаврентий Берия, в коммунальную квартиру, где жил Тихонов, пришли два офицера со знаками различия ВВС и сказали, что ему необходимо быть вечером в раздевалке футбольной команды летчиков на Центральном стадионе «Динамо». Как вспоминал Виктор Васильевич, просьба была настоятельной. Он пришел, его провели в раздевалку, где готовились к игре летчики во главе с Всеволодом Бобровым. Тут же состоялась и встреча с Василием Сталиным. Он посмотрел на Тихонова и сказал всего три слова – хороший молодой человек. Это значило, что Виктор был принят в ВВС. А в «шайбу» его затем пригласил Бобров, увидевший Тихонова в игре.

Когда команду летчиков после смерти Иосифа Сталина расформировали, все плавно перешли в ЦДСА, так некоторое время именовался главный армейский клуб. Он не выиграл чемпионат СССР 1953–1954 года, но не потому, что был слабее чемпионов – московских динамовцев. Просто Анатолий Тарасов, получив в собственное распоряжение огромное количество звезд того времени, не смог в короткий срок сделать команду. Но быстро учел недостатки. И со следующего сезона армейцы стали лидерами советского хоккея. В послевоенную пору их любили, уважали. Может быть, на периферии и горевали, что тот или иной игрок потерян, но открыто об этом никто не говорил.

Взаимоотношения между тренерами в советские времена были достаточно дипломатичными. Ярлыков друг на друга, во всяком случае, прилюдно, никто не навешивал. Тем не менее о доброжелательности и взаимопонимании в полном смысле слова говорить сложно. Контактировали между собой более плотно чаще всего тренеры скромных клубов, у которых были общие невзгоды. Есть примеры просто дружеских отношений. Например, Дмитрий Богинов, работавший в горьковском «Торпедо», киевском «Динамо» и московском «Локомотиве», встречался в неформальной обстановке с Николаем Эпштейном, возглавлявшим «Химик», и наставником саратовского «Кристалла», московского «Спартака» и «Ижстали» Робертом Черенковым.

Николай Николаевич Озеров с телевизионного экрана всегда с энтузиазмом говорил о единой хоккейной семье, о принципиальных матчах, о бескомпромиссной борьбе. Да, все это имело место, но только на льду, где хоккеисты бились, уважали друг друга. Хоккей вообще потрясающая игра. В нем никогда не было договорных игр, и судьи если и помогали иногда хозяевам, то аккуратно. В то же время вокруг льда происходили вещи далеко не безобидные, не джентльменские. Какие именно? На первых порах имелись трудности с приобретением инвентаря, – и это была не мелочь. Главным же образом периферии действовал на нервы диктат из Москвы и отток игроков.

Безусловно, особняком стоял ЦСКА, который начиная с середины пятидесятых годов получил максимальные привилегии. Проще сказать, лучших игроков призывали в армию. По-разному действовали. Одним направляли повестки в военкоматы. И после призыва и курса «молодого бойца» парней отправляли в спортивные роты, клубы низших дивизионов. Немало хоккеистов, начинавших в высшей лиге, оказывались в армейских клубах Калинина, Куйбышева, Новосибирска, Чебаркуля, Свердловска.

С другими, наиболее талантливыми, вели переговоры, объясняли хоккеистам, что армия выгодна во всех отношениях – звезды на погонах и зарплата, а затем и пенсия, возможность играть в сборной СССР. А за третьими приходили прямо домой и отправляли, так сказать, под конвоем, на лед. Естественно, многие соглашались и, как говорится, от армии не прятались. Отказываться не было смысла, все равно бы призвали. Но были игроки мирового уровня, которые, отработав в ЦСКА по необходимости, от дальнейшей службы и «звездочек» отказывались и после демобилизации клуб покидали. Например, рижанин Хелмут Балдерис и Сергей Капустин, которого призвали из «Крыльев». Первый после службы вернулся в Ригу, а второй ушел в «Спартак» к своему тренеру Борису Кулагину. К слову, если бы не было призыва в Вооруженные Силы и в динамовские войска со всеми вытекающими отсюда последствиями, то самые лучшие условия были бы у московских спартаковцев, которые находились под покровительством МГК КПСС, получали квартиры, машины, и «Крыльев Советов», находившихся на орбите состоятельных предприятий оборонной промышленности.

Если сравнивать призывы Тарасова и Тихонова, то Виктор Васильевич, конечно, получил в свой адрес больше нелестных слов. Анатолий Владимирович периферии как бы «враг» меньший, поскольку приглашал или призывал игроков в основном из столичных клубов. Например, Эдуарда Иванова взял из «Крыльев Советов», которые его перед этим вырвали из «Химика», но московского. Ну, а Александр Рагулин был призван из «Химика» подмосковного города Воскресенск, куда тренер Николай Эпштейн перевез всех игроков после того, как было принято решение сменить московское местожительство на областное. Спартаковец Константин Локтев оказался в ЦСКА после демобилизации, после того, как попал в армию и отыграл пару сезонов за ленинградский СКА.

Его одноклубник Анатолий Фирсов в ЦСКА не рвался. Когда его должны были призвать, несколько дней находился в квартире тренера Александра Новокрещенова с надеждой, что руководство хоть чем-то поможет. Но дело кончилось тем, что Анатолий забежал домой, где его терпеливо ожидали представители военкомата и милиции. Взяли, как говорится, под белы рученьки и быстро переправили в ЦСКА, за который он начал играть чуть не на следующий день. Вот так складывалась судьба у звезд первой величины.

Были и другие прекрасные мастера. Под крыло к Анатолию Владимировичу попали начинавший в 18 лет в московском «Химике» и служивший затем в СКА МВО (Калинин) Владимир Брежнев и Александр Черепанов, воспитанник свердловского хоккея, из Горького в ЦСКА призвали Леонида Волкова. Все они играли в сборной СССР. Также через калининский клуб в ЦСКА проследовал дебютировавший в «Крыльях Советов» Олег Зайцев, впоследствии чемпион мира. Из «Локомотива» взяли в армию Евгения Мишакова и Бориса Михайлова. Причем с последним Тарасов лично беседовал в салоне собственного автомобиля, куда его вызвал на переговоры второй тренер армейцев Борис Кулагин. Игоря Ромишевского из подмосковного Жуковского взяли сначала в СКА (Куйбышев), а потом перевели в ЦСКА.

Конечно, известным командам мастеров не хотелось расставаться с лучшими игроками. Но были случаи, когда «пострадавших» не было. Вряд ли были в обиде на Тарасова в городе Ванино (Амурская область), где родился Геннадий Цыганков, который попал к Тарасову из клуба СКА (Хабаровск).

В Новокузнецке и Электростали были разгневаны тем, что армейцы взяли соответственно из «Металлурга» и «Кристалла» Юрия Моисеева и Анатолия Ионова. Однако Тарасов создал свою знаменитую «систему», звено Мишаков – Ионов – Моисеев, которое умело нейтрализовать любого соперника, да и забивало немало. Анатолий Владимирович работал на два фронта – ЦСКА и сборную СССР. И за счет главной команды страны решал клубные проблемы.

Больше внимания уделял периферии, не исключая и столицу, Тихонов. Возьмем, например, Ленинград, откуда перевели в ЦСКА Алексея Касатонова, Алексея Гусарова, Николая Дроздецкого, Евгения Белошейкина, или Челябинск, отдавший в армию Сергея Макарова, Сергея Старикова, Вячеслава Быкова. Уфа потеряла Ирека Гимаева и Игоря Кравчука. Спартаковцам пришлось отдать Владимира Малахова и Владимира Зубкова. «Крылья Советов» на время теряли Сергея Немчинова. И список этот можно продолжить.

Ну, а что же «Химик» и претензии к Тарасову и Тихонову со стороны Николая Семеновича Эпштейна? Вне всякого сомнения, это серьезный и длительный конфликт. Многие считают, что возник он в силу известных обстоятельств, связанных с переходами хоккеистов. Примерно так и было. Все же помнят воспитанников «Химика» Александра Рагулина, Игоря Ларионова, Валерия Каменского, призванных в ЦСКА. Действительно, Николай Семенович мог обижаться, негодовать. Мы с ним были в добрых отношениях, много разговаривали о хоккее. И он не раз поминал нехорошими словами Тарасова и Тихонова. Но если говорить о том, что именно переполнило чашу терпения Семеныча в отношении ЦСКА, то речь надо вести об одном игроке, который официально в «Химике» не числился. Но об этом мы поговорим позже.

Если же анализировать положение дел в целом, то нельзя не обратить внимания на одну весьма существенную деталь, оправдывающую в определенной степени поступки Тарасова и Тихонова. Мы имеем в виду конечный результат. Все названные выше игроки, выступая за ЦСКА, выходили на уровень сборной, выигрывали чемпионаты мира и Олимпиады. Но отношение к ним со стороны соперников было разным. Анатолия Владимировича явно недолюбливали столичные тренеры, Виктора Васильевича – в основном периферийные. Безусловно, тому есть объяснение.

Во времена Тарасова Москва по подготовке молодежи периферию явно опережала. Было немало случаев, когда воспитанники различных хоккейных клубов столицы выступали в командах других городов. В Ленинграде и Свердловске, Воскресенске и Саратове, Ижевске и Киеве, Ярославле и Казани, Минске и Риге. Здесь как раз проблем с переходами вообще не было. Уезжали те, кто в ЦСКА, «Динамо», «Спартак» и так далее не подходил. Молодые люди хотели играть и, надо сказать, пользу приносили, становились заметными фигурами на всесоюзном уровне.

В пору Тихонова ситуация начала меняться. Не то чтобы москвичи резко сдали позиции, например, армейская и спартаковская школы работали здорово, но заметно прибавили в подготовке молодежи на периферии. При этом задачи ЦСКА и сборной СССР не менялись. А поскольку хоккей – партийный вид спорта, и находился он под пристальным контролем ЦК КПСС, то несложно понять, что Тихонов ходил по проволоке без страховки. Поражения сборной воспринимались болезненно, и реакция могла быть самой жесткой. Но сборная, в пору руководства Виктора Васильевича, ни разу не проигрывала в двух сезонах подряд.

Что же касается Тарасова, о котором в последние годы говорят как о человеке, сделавшем советский хоккей лучшим в мире, так с этим никто и не спорит. Но есть одна, на наш взгляд, немаловажная деталь – главным тренером сборной СССР с 1961-го по 1972 год был Аркадий Иванович Чернышев. И как-то некрасиво о нем забывать. Пожалуй, честнее будет, если вклад этих великих хоккейных маэстро в результаты сборной оценить как фифти-фифти. Что же касается идеологии, прогрессивных взглядов на хоккей, на его развитие, то здесь Тарасов стоит выше. И с ним в этом смысле можно в один ряд поставить только Виктора Тихонова, не деля этих великих тренеров на первого и второго. И нельзя забывать, что готовили игроков для сборной в своих клубах в шестидесятые и семидесятые годы Александр Новокрещенов, Всеволод Бобров, Николай Карпов, Николай Эпштейн, Анатолий Кострюков, Дмитрий Богинов, Борис Кулагин, Владимир Юрзинов и другие известные тренеры.

Армейцы всегда подчеркивали, что не попади тот или иной хоккеист в их клуб, то ничего бы из него не вышло. Можно с такой точкой зрения спорить или соглашаться, но в любом случае до истины не докопаться. Никто, например, не знает, как бы играл тот же Сергей Макаров, оставаясь в Челябинске, откуда, кстати, в сборную СССР попал, а потом уже после чемпионата мира – к Виктору Тихонову. Таланту ведь никто не давал развиваться в его родном клубе, его мгновенно перехватывали. Если не ЦСКА, то «Динамо», «Спартак», «Крылья Советов», «Локомотив». Собственно, таким и был принцип отношений «Москва – периферия».

Конечно, и московские команды никогда не были близкими родственниками. ЦСКА, как вы уже поняли, всегда мог «вырвать» нужного игрока. Но подобным образом поступали и динамовцы, спартаковцы. Правда, делали это редко. А вот по периферии москвичи «прохаживались» капитально. Например, в конце восьмидесятых годов московское «Динамо» процентов на восемьдесят-девяносто состояло из игроков, приглашенных из других городов. И на периферии были клубы, имевшие возможность подбирать хоккеистов, которые по тем или иным причинам в Москве никому не приглянулись. В общем, все решали свои задачи.

Такую точку зрения разделяют многие функционеры, тренеры и ветераны. В частности, и патриарх отечественного хоккея, заслуженный тренер СССР Анатолий Михайлович Кострюков, который работал с московским «Локомотивом», челябинским «Трактором», возглавлял управление хоккея Спорткомитета СССР. Он достаточно много времени не только периодически находился, так сказать, по разные стороны баррикад, но и контролировал ситуацию, досконально знал ее изнутри.

«Московский «Локомотив», – вспоминает Кострюков, – вполне мог бы стать как минимум второй или третьей командой страны. Нам это было по силам. Мы имели прекрасное первое звено Валентин Козин – Виктор Якушев – Виктор Цыплаков. Я, естественно, понимал, что для решения максимальных задач нужна была вторая тройка, которая, как говорится, могла бы вести игру. И мы в этом направлении серьезно работали. Но, извините, нас грабили.

Еще в «Локомотиве» Евгений Мишаков рассматривался как кандидат в сборную. И у него была отсрочка от армии. Приходит он однажды ко мне и говорит – Анатолий Михайлович, мне повестка пришла из военкомата. Я, как нормальный человек, знающий, что с ним все в порядке, говорю – иди, Женя. Увы, больше в «Локомотиве» его не видели. Он позвонил мне прямо из военкомата и спросил – что делать, в армию забирают. Ну, чем я ему мог помочь? Потом поступили в Спорткомитет СССР все необходимые документы, и Мишакову, как военнослужащему, разрешили играть в ЦСКА. Спрашиваю чуть позднее Анатолия Тарасова – как же могло так случиться. А он, как ни в чем не бывало, с честными глазами отвечает с выражением – Толя, я ничего не знал. Артист был великий, врал без всякого стеснения. На его стороне сила была и власть. Делал все, что хотел.

Затем такая же история приключилась с Борисом Михайловым. Я сам его пригласил из клуба второй лиги «Авангард» (Саратов), но, думаю, серьезных претензий ко мне со стороны тренера Роберта Черенкова быть не могло. Во-первых, Боря воспитанник московского хоккея, и уезжал он в Саратов не в последнюю очередь в связи со сложным семейным положением, чтобы помочь матери. Во-вторых, он приходил в клуб высшей лиги из команды класса «Б», это процесс естественный, связанный с ростом мастерства. Когда он ушел в ЦСКА, Тарасов вновь ничего не сообщил. И я на этот раз вопросов ему не задавал, поскольку все и так было ясно. Кстати, Бориса вообще не имели права призывать в армию, у него были достаточно серьезные проблемы со зрением. Но, если надо было ЦСКА, закон значения не имел. Борис Кулагин, помощник Тарасова, как мне известно, поехал в военкомат на медицинскую комиссию и буквально уговорил врачей признать Михайлова годным для прохождения службы.

К сожалению, так поступали не только люди из ЦСКА. Аркадий Иванович Чернышев взял у нас нападающего Юрия Волкова, позднее Евгений Зимин оказался в «Спартаке» у Всеволода Михайловича Боброва. Ни тот, ни другой не то что спасибо не сказали за подготовку этих игроков сборной, не соизволили и позвонить. Если говорить о каких-то компенсациях, то у нас в «Локо» выступали, например, выросшие в ЦСКА Владимир Богомолов и Владимир Каменев, но лично Тарасов их в наш клуб не направлял.

И позднее, когда я в Челябинске работал с «Трактором», москвичи нашими хоккеистами живо интересовались. Брали – до меня, при мне, после меня. Тех же Сергея Бабинова, Петра Природина, Сергея Макарова, Валерия Евстифеева, Сергея Старикова, Вячеслава Быкова. С Бабиновым вообще вышла детективная история. Прилетаем в Москву. Получаем багаж и всей командой ждем автобус, который должен отвезти «Трактор» в гостиницу. Автобус приехал, баулы погрузили, сели, смотрим – на асфальте сумка стоит. Спрашиваю – чья? Ребята говорят – Сергея Бабинова. А сам он исчез. Оказывается, это была заранее спланированная акция ЦСКА. За парнем следили военные. Подойти к команде они, конечно, не могли, их бы точно отлупили. И они выбрали момент, когда он куда-то отошел. И быстренько сгребли его, как говорится, тепленького.

Если же говорить в целом о переходах, в стране такая практика была – приезжали домой к игрокам, вежливо разговаривали с родителями, с женами, обещали, кто что мог – зарплату, квартиры, поездки за рубеж, где все прилично отоваривались. Так было по всей хоккейной вертикали, от низшей лиги до высшего дивизиона. Лишь в редких случаях обращались непосредственно к тренерам».

Правда, бывало, что и «Локомотиву» везло. Так, Тарасов несколько раз настойчиво зазывал в ЦСКА нападающего Виктора Цыплакова, но тот отказывался, поскольку был патриотом железнодорожников. Призвать его было невозможно, поскольку он по совету Валентина Козина своевременно перевелся в МИИТ, где была военная кафедра, из Института народного хозяйства имени Плеханова.

– Так и сказал Козин, иди скорее, не то загребут, – вспоминал Цыплаков.

Не загребли, но Тарасов в сборную Цыплакова упорно не привлекал, и пожаловаться было некому. Лишь в 1961 году, когда сборной СССР руководили Аркадий Чернышев, Анатолий Кострюков и Александр Виноградов, Цыплакову удалось сыграть в главной команде страны на чемпионате мира.

Надо сказать, что кардинальных перемен клубы в советские времена осуществить не могли. В межсезонье они могли пригласить к себе не более двух новых игроков со стороны. И поэтому немало внимания обращалось на подготовку молодежи. А ЦСКА и другие ведущие команды если и брали, то самых перспективных хоккеистов.

– Я начинал играть в московском «Локомотиве», – вспоминает заслуженный мастер спорта Евгений Зимин. – Получалось неплохо. И я имел информацию, что меня хотели бы взять ЦСКА, «Спартак» и «Динамо». Тогда, перед окончанием каждого сезона, в стране проводились соревнования молодых хоккеистов с целью просмотра, кто на что способен. Меня пригласили в сборную Москвы, которую тренировали Всеволод Бобров, Анатолий Тарасов и Аркадий Чернышев. Как раз наставники клубов, на меня претендующих. На этом турнире в Новосибирске я и дал согласие на переход в «Спартак». С одной стороны, я болел за эту команду, с другой – мне больше всех нравился Всеволод Михайлович Бобров, человек добрый, отзывчивый и тренер классный. Предвижу вопрос – почему я не попал в армию? Тогда для игроков высшей лиги предусматривались отсрочки.

А вот позднее, где-то в 1973–1974 годах, появился приказ о призыве всех без исключения, кому не стукнуло 27 лет и кто в свое время имел отсрочку или не служил по каким-то иным причинам. И загремели очень многие. И я в том числе. Был разговор с Константином Локтевым, который вроде бы собирался привлечь меня в основной состав ЦСКА, но из каких-то тактических соображений этого не сделал. Думаю, он представлял, как остро это будет воспринято общественностью, и рисковать не стал. Потом, ему и своих игроков хватало.

Играл я в первой лиге за команду СКА (Калинин) вместе с многими хоккеистами, выступавшими ранее в высшей лиге. Например, с вратарем Толстиковым из ЦСКА, горьковскими торпедовцами Свистухиным и Шигонцевым. В общем, команда процентов на восемьдесят была составлена из игроков высшей лиги. И тренировал ее заслуженный мастер спорта Олег Зайцев. К концу декабря СКА уверенно лидировал, нам вообще не представляло сложности кого-то обыграть. Но потом начались весьма странные вещи. Под Новый год собирает нас Зайцев и говорит, что все свободны до 12 декабря. Сначала я поразился, но потом понял, к чему дело идет. Перед СКА не ставилась задача выхода в высшую лигу. Команду держали для того, чтобы иметь на всякий случай возможность пополнить ЦСКА, если там кто-то «сломается». Тренер не просил нас самостоятельно тренироваться. Сказал лишь, чтобы вели себя аккуратнее, чтобы не попали в милицию. Тут все было ясно – солдаты же, а без формы по Москве или Горькому разгуливают.

После отпуска у нас был выезд на спаренные матчи в Усть-Каменогорск и Алма-Ату. Туда поехали только наиболее известные игроки, молодых оставили дома. Выяснилось все быстро. Хозяева предлагали поделить очки. Мы, естественно, этот вопрос не решали, но намек поняли. Какая тут высшая лига? Отыграл я в Калинине два сезона, а потом еще провел некоторое время в Липецке.

Можно ли было каким-то образом не попасть в армию? Можно, но только на время исчезнув из поля зрения армейцев. Например, вратарь Александр Сидельников месяца два на даче отсиживался. И появился на людях, когда ему исполнилось 27 лет. Повезло и одному моему знаменитому партнеру по «Спартаку». К нему пришли двое военных, но жена не впустила их в квартиру, подчеркнув, что те находятся в нетрезвом виде и она позвонит в милицию. Как только они ушли, этот хоккеист уехал на базу сборной, потом улетел за границу и вернулся после своего 27-летия. Александр Мартынюк не попал в армию по случайности – его документы потеряли в военкомате. Ну, а так брали, повторюсь, всех подряд. Причем не только спортсменов. Кому-то в ЦК КПСС показалось, что у нас народа в армии не хватает. И был издан специальный приказ.

Конечно, брать игроков из клубов высшей лиги было непросто. Существовал определенный лимит. Тот же Евгений Зимин рассказал, что, став старшим тренером «Спартака», договорился с группой хоккеистов, пришел в МГК КПСС к куратору спорта Альберту Роганову и положил на стол восемь заявлений от тех, кто согласился прийти в его команду. Но тот даже разговаривать на эту тему не стал, подчеркнув, что больше двух хоккеистов по закону «Спартак» не возьмет.

Если говорить о клубах низших лиг, то взять игроков у кого-то из них было проще. Да и сами хоккеисты хотели перейти, поиграть на более высоком уровне. Это вполне естественный процесс. Игрок писал заявление в Спорткомитет СССР, где обычно вопрос решался в его пользу. Были варианты, когда решение принимались на уровне Центральных Советов добровольных спортивных обществ. Ну, а кого и в армию призывали.

В качестве примера можно привести пензенский «Дизелист». На протяжении нескольких поколений этот клуб терял лучших игроков. Здесь начинали играть армеец Юрий Моисеев и спартаковец Александр Кожевников, Александр Герасимов (ЦСКА) и Юрий Шундров («Сокол», Киев). Но самый крупный урожай собрали динамовцы столицы – это братья Александр и Владимир Голиковы, правда, взяли их уже из «Химика», Василий Первухин, Сергей Яшин, Сергей Светлов. Двух последних еще в молодежном возрасте.

Динамовцы, вообще, ближе к распаду СССР смогли привлечь к себе немало перспективных хоккеистов. Они внимательно отнеслись к селекции, которой занимались в высшей степени профессиональные люди, сумели опередить ЦСКА. И, как результат, выиграли чемпионат страны, после того как уехали за океан Фетисов, Макаров, Ларионов, Крутов. Да, у динамовцев не было игроков уровня, скажем, Сергея Федорова, Александра Могильного. Но селекционеры бело-голубых работали с полной отдачей по всей стране. Из «Сокола» (Киев) взяли Михаила Татаринова, из «Салавата Юлаева» – Александра Семака и Равиля Хайдарова. «Динамо» (Минск) «делегировало» одноклубникам Андрея Ковалева. «Лада» со скрипом отдала двух ярких звезд – Алексея Ковалева и Виктора Козлова, «Торпедо» (Ярославль) – Дмитрия Юшкевича, из Екатеринбурга привезли Алексея Яшина. И это далеко не весь список. Немаловажно, что многие из этих хоккеистов затем уезжали в НХЛ, и за них динамовцы Москвы получали компенсацию, а вот клубы, где они выросли, остались, похоже, в стороне.

Безусловно, клубы, отдававшие игроков, при малейшей возможности таким же способом компенсировали потери. В середине шестидесятых защитник московского «Динамо» Роберт Черенков в 27 лет стал самым молодым в истории СССР главным тренером команды мастеров – саратовского «Авангарда» из второй лиги.

«Я мечтал попасть в высшую лигу с саратовским клубом, – вспоминает Роберт Дмитриевич. – Дважды удавалось, но закрепиться не смогли. И такие вещи происходили не только с нами. Одна из главных причин неудач заключалась в том, что было много потерь. Уходили от нас, как правило, способные хоккеисты – Владимир Крикунов, Виктор Верижников, Владимир Голубович, Анатолий Емельяненко, Владимир Мышкин. Был случай: когда я улетал в командировку в Москву из Саратова, то все мои игроки были, что называется, на месте. А после приезда в столицу мне позвонил из Спорткомитета СССР Григорий Никитович Мкртычан и сказал: «Роберт, у меня семь заявлений на переходы от твоих хоккеистов». И я ничего об этом не знал! Один случай вообще уникальный. Мы сумели договориться с армейским руководством о призыве в нашей области Владимира Семенова. Он был замечательным игроком, и мы, естественно, хотели его сохранить. Тихо бы взяли в армию, а играл бы за наш клуб. Но он неожиданно уехал в московское «Динамо». И затем оттуда за подписью одного из первых лиц КГБ пришло письмо, что лейтенант Семенов находится по месту службы. Вот так, обычный рядовой в мгновение ока стал офицером».

Что оставалось Черенкову и его коллегам с периферии делать в такой ситуации? Конечно, искать замену ушедшим в других клубах рангом пониже, чем тренеры весьма усердно занимались. Например, работая позднее в «Ижстали», Черенков отправился в Новокузнецк и привез оттуда хорошую тройку: Сергей Абрамов – Александр Корниченко – Сергей Лантратов. Правда, в Ижевске игра у них не сложилась. Но сам факт перехода имел место. При этом я бы хотел подчеркнуть, что вообще хоккеисты шли в саратовский «Кристалл» и «Ижсталь», которые возглавлял Черенков, весьма охотно, поскольку Роберт Дмитриевич, наверное, был одним из самых заботливых тренеров и делал для игроков все возможное.

Что такое «все возможное»? Безусловно, это не только зарплата хоккеистов, тренерского состава и обслуживающего персонала, которая регулярно выплачивалась в соответствии с советским законодательством. Она, между прочим, в шестидесятые или семидесятые годы могла быть разной. Например, на периферии, в городе, где была всего одна хоккейная команда мастеров, игрока могли устроить на высокооплачиваемую рабочую должность, могли подыскать ему работу по совместительству. Поэтому, как говорят, «на круг» игрок получал больше, чем могли предложить в Москве.

И позднее, когда Спорткомитет СССР определил нормативы зарплат для всех клубов и были созданы штаты, ситуация не изменилась. На периферии находили возможность игрокам доплачивать, ибо способов было достаточно. Это материальная помощь, премия, совместительство. Игрок, оформленный где-то в цехе крупного предприятия, мог получать больше, чем его коллега, например, из московского «Спартака». Кроме того, в приличных клубах на периферии вопросы социального порядка имели большое значение. Например, один из известных российских тренеров, в прошлом игрок свердловского «Автомобилиста» Владимир Игошин, подчеркивает, что именно решение различных бытовых проблем помогало сохранять в командах истинно рабочую атмосферу.

Регулярно для хоккеистов и их семей устраивались распродажи одежды, бытовой техники. Лучшим игрокам выделялись машины, квартиры, загородные участки, малышей устраивали в детские сады. Кроме того, хоккеисты на сборах где-то по 280 дней в году сидели. И поэтому какие-то деньги скапливались. Плюс – премии. Имели немалое значение и зарубежные поездки, из которых можно было привезти что-то для дома и семьи и что-то на продажу. Конечно, скажем, в шестидесятые и семидесятые годы выплаты за границей были скромными, но существенно помогала реализация водки и черной икры. Так и жили, в общем, неплохо. Однако в Москву, если выдавалась возможность, редко кто отказывался перебраться.

Потеря приличного игрока – это всегда неприятность. Ему, как правило, не просто подыскать замену. Примеров здесь великое множество. Мне приходилось на эту тему десятки раз говорить с периферийными тренерами. И каждый из них, что называется за кулисами, поливал Москву и москвичей по полной программе. Помню, как переживал по поводу ухода в «Динамо» наставник «Северстали» Владимир Голев: «Ну, что, судиться, что ли, с этим московским «Динамо»?

И наставник тольяттинской «Лады», одного из сильнейших российских клубов 90-х годов, Геннадий Цыгуров высказывался резко: «Передо мной в Тольятти большие задачи ставят, условия создают. Нам удалось создать хорошую команду. Но она могла бы выиграть не раз, если бы игроков не крали. И не просто крадут, а потом их в НХЛ отправляют. И компенсации получают». Он не назвал тогда, на нашей встрече в Магнитогорске на турнире памяти Ромазана, ни одной фамилии. Но я-то прекрасно знал, что речь шла о двух замечательных нападающих, воспитанниках тольяттинского хоккея Алексее Ковалеве и Викторе Козлове, которые оказались в московском «Динамо», откуда отправились за океан.

И вполне естественно, что тренеры пытались компенсировать потери. Та же «Лада» сумела выйти на передовые позиции, не прикасаясь к игрокам из столицы. То же можно сказать о ярославском «Локомотиве». В нем с подачи президента Юрия Яковлева создали отличную школу. За счет грамотного формирования и создания прекрасной материально-технической базы поднялся магнитогорский «Металлург». Но это произошло после распада СССР, когда в Москве плюнули на ЦСКА, на «Крылья Советов», когда шатался «Спартак». Мне не раз приходилось разговаривать со старшим тренером «Крылышек» Игорем Дмитриевым. И всякий раз он подчеркивал, что руководство ВИЛСа (Всероссийского института легких сплавов) к команде относится прохладно. А потом дело дошло до того, что у хоккеистов хотели отобрать ледовый дворец в Сетуни, построенный, между прочим, не одним ВИЛСом.

Потеря есть потеря, и справедливости ради надо сказать, что и в случае, когда брешь прикрыта, неприятный осадок на душе тренеров и болельщиков оставался. Что поделаешь? Руководители, тренеры иногородних клубов советского периода могли лишь роптать на судьбу, да и то – в полголоса. Очевидно, давление со стороны Москвы не было секретом для болельщиков. И потому они всегда с прохладцей смотрели на столичные клубы, а кто и вообще на всех москвичей с осуждением и неприязнью. Приедет, бывало, столичный клуб на периферию, и болеют против него отчаянно, освистывают, орут – «объелись там колбасы» и так далее – далее вплоть до ненормативной лексики. И нечему было удивляться, возмущаться, поскольку в глубинке простой народ действительно жил скромно. Один мой знакомый хоккеист, игравший в первой лиге, так и говорил – платят хорошие деньги, а истратить их не на что. Разве что пропить.

Как известно, одним из наиболее ярких представителей оппозиции был наставник «Химика» (Воскресенск) заслуженный тренер СССР Николай Семенович Эпштейн. И упрекнуть его в этом невозможно. Эпштейн создал эту подмосковную команду и, можно сказать, вложил в нее душу. Начинал в 1953 году практически на пустом месте, но спустя несколько лет «Химик» вышел в высшую лигу. И стал вполне конкурентоспособным клубом, отличавшимся умелой игрой от обороны, позволявшей периодически обыгрывать и лидеров.

Николай Семенович тонко чувствовал игру, людей. Он никогда не срывался на грубость. А если и ругал кого-то, то делал это как-то по-отечески. Бывало, в сложных ситуациях он разбирался с помощью хорошего чувства юмора.

Однажды он рассказал мне такую историю. Как-то один из игроков вернулся на базу под хмельком. Эпштейн, встречавший его у входа, посмотрел внимательно и так с юморком спросил: а ты, случаем, не выпил ли? Тот сразу – да нет, Николай Семенович. Проходит пара дней, и ситуация повторяется. Эпштейн смотрит – идет парень и чуть пошатывается. Ага, думает, попался. Уверенно говорит – ну, сегодня ты точно выпил. А игрок сразу изменил походку и радостно выпалил – а вот сегодня я точно не пил! Разыграл он тренера, но Эпштейн не обиделся, хитро поглядывая на ребят, как умел только он, смеялся со всеми. Будь на его месте Тарасов – сгноил бы. А Эпштейн – нет. И все его любили и старались не подводить.

В тренировочном процессе он отличался точностью выбора заданий. Он знал, когда, что и как мы должны делать, чтобы находиться в оптимальном состоянии. В общем, элитный тренер.

Эпштейн умел работать, находил молодых, доводил их до ума, как и его преемник – Владимир Васильев. Но создать коллектив, способный конкурировать с ЦСКА, с московскими «Спартаком» и «Динамо» Николай Семенович не мог. На протяжении многих лет из этого подмосковного клуба вырывали игроков в московские клубы. Александр Рагулин, вратарь Виктор Толмачев, Валерий Каменский, Игорь Ларионов, Вячеслав Козлов, Александр Черных были призваны в ЦСКА. В «Динамо» взяли братьев Александра и Владимира Голиковых, Юрия Чичурина, Андрея Ломакина, в «Спартак» – Юрия Ляпкина и Сергея Николаева, в «Крылья Советов» Эдуарда Иванова (он затем был призван в ЦСКА). И это далеко не весь список. Но и при оттоке игроков «Химик» накануне распада СССР не просто приблизился к лидерам, но и стал одним из ведущих клубов.

При этом надо сказать, что сам Эпштейн на месте не сидел, внимательно следил за клубами, откуда он мог игрока взять. Например, из Челябинска он сумел вытащить защитника Сергея Николаева, которого у него затем увел московский «Спартак». Из Пензы легко взяли братьев Голиковых. То есть «Химик» искал и находил возможности для усиления состава с помощью легионеров. И делали это практически все периферийные клубы высшей лиги. Бывало, друг у друга игроков перехватывали, но чаще обращались к командам первой и второй лиг.

Николай Семенович, встречаясь с журналистами, когда речь заходила о комплектовании, всегда откровенно говорил о проблемах, жаловался на ЦСКА, на Тарасова и Тихонова – мол, вот, они игроков взяли. Но сам-то дыры прикрывал за счет других. И не надо здесь кого-то критиковать, потому что иначе жить было нельзя.

Надо сказать, в восьмидесятые годы ХХ века взаимоотношения Эпштейна с Тихоновым всегда были на слуху, многие жалели Семеныча, считали его пострадавшим. Но, во-первых, «Химик» – не ЦСКА. А во-вторых, мало кто знает, из-за чего именно по-настоящему серьезно обиделся Эпштейн на Тихонова.

Одна из легенд гласит: Николай Семенович присмотрел в Кирово-Чепецке Сашу Мальцева и собрался его взять в «Химик». Но, как говорят, буквально с трапа самолета юного форварда сняли московские динамовцы. Действительно, произошло это с участием Виктора Васильевича.

Однако, что весьма любопытно, специально ездить куда-то и смотреть молодого нападающего Тихонов не собирался. История эта, прямо скажем, занимательная, по ней можно лишний раз сказать о том, что очень и очень многое происходит в жизни по воле случая, которым водит какая-то невидимая рука. Однажды я попросил Виктора Васильевича, чтобы он рассказал, как именно пригласили Мальцева в «Динамо».

«Не знаю, должен был играть Мальцев в «Химике» или нет, но точно Николай Эпштейн в сезоне 1966–1967 годов где-то его увидел. И взял с «Химиком» в поездку на товарищеские матчи в Финляндии, чтобы посмотреть в деле. Не знаю, о чем они договорились. Потом молодой хоккеист вернулся в Кирово-Чепецк, где родился, вырос и играл к тому времени во второй лиге. И я о нем тогда вообще ничего не знал.

Слухов, касающихся перехода Мальцева в «Динамо», было много. Например, говорили, какой-то болельщик Мальцева нашел и Чернышеву рассказал, а тот за ним меня послал. Но все это выдумки. Дело было так.

Завершается сезон. Я работаю вторым тренером в московском «Динамо». Чернышев уезжает со сборной СССР на чемпионат мира 1967 года. Перед поездкой, как и положено, мы с ним обсудили, чем мне заниматься. Говорю, Аркадий Иванович, у нас проблемы с защитниками. В Орске проходит турнир второй лиги. Поеду, может, кого найду. Он отвечает – Виктор, какие там команды, какие игроки? Отдохни лучше, и так дома не бываешь. Но я все-таки решил съездить. Приезжаю, встречаюсь с ответственным за проведение турнира Григорием Никитовичем Мкртычаном. Понятно, взаимоотношения у нас хорошие, мы вместе с ВВС играли. Никитич, спрашиваю, есть ли приличные защитники? Он отвечает – нет, но есть два неплохих нападающих. Один – крепкий парень монгольского типа, лет 20–22, он выглядел сильнее, чем Мальцев. И я спросил его: как ты смотришь на то, чтобы попробовать себя в московском «Динамо»? Но он отказался, сказав, что у себя в городе оформлен на шахте и получает огромную зарплату.

Мальцева посмотрел в полуфинале. И он, откровенно говоря, особого впечатления не произвел. Тем не менее я подошел к тренеру кировочепецкого клуба и попросил, чтобы он привел паренька. Тот говорит – знаете, рано ему в высшую лигу, пусть еще год поиграет. Но я считал иначе – если брать, то именно в это время. Пришел Саша, я сказал ему, что посмотрел игру и не все мне понравилось. Он, как мне показалось, расстроился, но спросил: а вы завтра на финал придете?

На следующий день отыграл блестяще, по-моему, пять или шесть шайб забросил. Он вообще рано раскрылся, это Божий дар. Вскоре я приехал в Кирово-Чепецк, пришел к Мальцевым домой, кто-то побежал за его отцом, который трудился на заводе. Встретились, поговорили – прекрасная рабочая семья. Помню, через некоторое время приехал Саша в Москву ко мне домой на Ленинградский проспект, мы пообедали. Потом на стадион поехали. Наши опытные хоккеисты смеются, вот, Виктор Васильевич опять, как у нас говорили, «молодого» привез. Затем отправились на тренировку в Лужники – на каток «Кристалл». И Мальцев на первом же занятии так защитников «раздевал», что команда сразу его приняла.

Меня позднее спрашивали: как же ЦСКА Мальцева прозевал? Сложно сказать, не исключаю, они в то время нападающих не смотрели, у них были Владимир Петров, Валерий Харламов, Борис Михайлов, с Анатолием Фирсовым начали играть Владимир Викулов и Виктор Полупанов. А вообще, в ЦСКА следили за игроками, любую информацию проверяли. Помню, армейцы увели у меня, когда я еще в Риге работал, Бориса Александрова. Мы играли еще в первой лиге. Перед игрой в Усть-Каменогорске ко мне подошел его папа и поинтересовался: как, на ваш взгляд, мой сын играет? Я сказал – парень перспективный, и мы договорились, что он приедет в Ригу. Но вскоре в Усть-Каменогорск прилетела на коммерческие матчи какая-то ветеранская команда, в которой были бывшие армейцы. Они посмотрели на Александрова, а потом в Москве о нем, кому следует, рассказали. Естественно, соперничать рижанам с ЦСКА было невозможно».

Безусловно, этот и другие подобные случаи имели позитивное значение – перевод игроков из низшей лиги в сильнейший дивизион был оправдан в полной мере. Очевидно, что большинству молодых раскрыться в глубинке было крайне сложно. Если говорить откровенно, то там куда проще было спиться, чем заиграть.

Мы говорили на эту тему с заслуженным мастером спорта Владимиром Мышкиным, он также начинал играть в Кирово-Чепецке. Его позиция точно такая же, как и у Тихонова. «Да, мне нравилось играть в Саратове, – вспоминает Мышкин. – Нравился тренер Роберт Черенков. Но выйти на максимальный уровень и реализовать себя хотя бы процентов на восемьдесят можно только в мощном клубе. И, если уж говорить откровенно, меня никто не спрашивал, где я хочу играть. Сначала ведь ко мне домой приехали люди из Москвы и забрали меня в «Крылья Советов». Потом тренеры «Крыльев Советов» решили, что запускать меня в большой хоккей рано. И обменяли на голкипера саратовского «Кристалла» Александра Куликова. Я заиграл в Саратове в основном составе, видимо, неплохо. «Крылышки» меня тут же перевели обратно. А впоследствии я оказался в московском «Динамо». Дело шло к тому, что мне скоро было должно исполниться 27 лет, и динамовцы просто призвали меня в армию. Безусловно, мне грех жаловаться на свою игровую карьеру. Я прекрасно понимаю всех тренеров низших лиг и периферийных команд поры СССР. Сочувствую им, но, как игрок, могу твердо сказать – если бы я не играл в Москве, то вряд ли попал бы в сборную СССР. Спросите любого хоккеиста – Александра Мальцева, братьев Голиковых, Александра Кожевникова. Они ответят точно так же».

Действительно, много талантов появилось в Москве из глубинки. Например, Сергей Капустин был приглашен в «Крылья Советов» из Ухты, Александр Могильный начинал на Дальнем Востоке, Сергей Федоров в Пскове, Владимир Константинов – в Мурманске, его в 16 лет в школу ЦСКА привезли. Бывало, все происходило случайно. Так, Виктор Жлуктов из Инты приехал в Москву поступать в МАИ, проучился полтора года, он любил хоккей, занимался им дома. Сам пришел в ЦСКА, попросил, чтобы его посмотрели.

Безусловно, нельзя сказать, что московские и периферийные клубы разительно отличались друг от друга в профессиональных хоккейных вопросах. Существовала советская школа, канонов которой строго придерживались все без исключения. Но клубы были во многом разными по содержанию, менталитету, формам деятельности. Заслуженный мастер спорта Борис Майоров, всегда резкий и категоричный в высказываниях, вот что говорит об этом:

«Периферийные клубы в мое время не вполне были озабочены проблемами развития советского хоккея. У них были собственные интересы, ограничивающиеся личными благами, – как говорится, лишь бы у меня все было в порядке. Руководители некоторых клубов на меня обижаются, но это «свое» для них было первостепенным. Безусловно, когда речь шла о национальной сборной, здесь по советским временам претензий ни к кому не было. Страна в целом была патриотично настроена. Тем не менее на периферии, подчеркивая свою причастность к тому или иному высокому собственному достижению, замечали, что, если бы «не теряли мы игроков», их команда была бы сильнее.

Я в подобных случаях задавал вопрос: а кого москвичи у вас взяли? Например, до середины семидесятых годов XX века в «Спартаке» в основном играли москвичи. Лишь в редких случаях спартаковцы приглашали хоккеистов из других городов. Но вряд ли кто станет спорить с тем, что в Омске Виктор Блинов никогда бы не вырос до уровня сборной. То же самое можно сказать о другом защитнике – Евгении Паладьеве из Усть-Каменогорска. Вообще, довольно долго московские школы готовили молодых гораздо лучше. Например, в мое время, кроме горьковчанина Виктора Коноваленко, в национальной команде были сплошь московские хоккеисты. Не просто игроки столичных клубов, а коренные москвичи».

Точка зрения Бориса Майорова, безусловно, субъективна, но вряд ли может быть подвергнута сомнению. Во всяком случае, если говорить о 60-х и первой половине 70-х годов ХХ века. Достаточно взглянуть на составы московских клубов, чтобы убедиться в его правоте. А если кого-то столичные тренеры брали, то эти игроки никогда не оставались на вторых ролях, более того, многие прогрессировали и играли за сборную СССР.

Нельзя назвать теплыми взаимоотношения на уровне периферия – периферия. Здесь также имели место конфликтные ситуации. Собственно, удивляться не приходится, ибо человек всегда ищет там, где лучше. И, как сказал один мой знакомый, после московских клубов по полной программе остальные команды высшей лиги окучивали всех, кого могли. То же самое происходило во втором и первом дивизионах. Просто это не обсуждалось на всесоюзном уровне, поскольку интересовало терявших и приобретавших. И здесь решающее значение имели условия. Например, тот же свердловский «Автомобилист», стоявший на ногах достаточно прочно, игроков, естественно, терял. Еще при Тарасове был призван в армию и оказался в ЦСКА талантливый форвард Александр Черепанов, можно вспомнить Илью Бякина, который перешел в «Спартак» (Москва), Виктора Кутергина, взятого в ЦСКА, защитника Виктора Кузнецова, ушедшего в «Крылья Советов».

«Свердловский клуб, – отмечает бывший форвард уральцев Владимир Игошин, – не мог приобрести опытных мастеров, которые могли бы обеспечить ему спор за медали. И не мог строить работу на перспективу только за счет молодежи. Да, мы брали немало способных ребят из разных команд, но удержать их было невозможно. В качестве примера приведу прекрасного нападающего Аркадия Рудакова. Его нашли в Серове, довели в Свердловске до приличного уровня. А играл он на этом самом уровне в столичном «Спартаке». Ничего нельзя было поделать. «Автомобилист» находился под началом Средне-Уральского Управления автомобильного транспорта, это так называемая спартаковская организация. И вопрос о переходе решался на уровне ЦС «Спартак». Понятно, в первую очередь учитывались интересы московских спартаковцев, боровшихся за медали.

Но и в Москве никого насильно не держали. Если игрок не подходил, то его отпускали куда угодно. Вот здесь важно было своевременно получить информацию и успеть договориться с кем-то о переходе раньше других. В период, когда «Автомобилистом» руководил известный московский тренер Сергей Митин, в Свердловске появились воспитанники столичного «Спартака» Валерий Чекалкин, Рэм Мендубаев, Виктор Елистратов. Они, кстати, прилично играли в одном звене».

С чисто человеческой точки зрения тренерам, терявшим игроков, можно посочувствовать, поскольку им за этих парней не всегда и «спасибо» говорили. Если же обратиться к вопросу профессионального характера, например обсудить тему – мог ли тот или иной клуб войти в списки лучших в стране, не теряя хоккеистов, то здесь нет однозначного ответа. Наверное, это было возможно в случае, если бы имелся командный прогресс. Тогда прочная хоккейная бригада при двух-трех лидерах, как «Трактор» с Сергеем Макаровым, Сергеем Стариковым, Валерием Евстифеевым и Вячеславом Быковым, возможно, стала бы серьезным соперником для всех вплоть до ЦСКА, ибо в нем тех же мастеров недоставало бы. Но не исключено, что эти игроки в Челябинске могли и не выйти на международный уровень.

Конечно, надо рассматривать каждый случай в отдельности. Представим себе, что мог тот же «Трактор» соперничать с москвичами, но это было бы все-таки исключением из правил. Ибо многие специалисты считают, что на местах большинство хоккеистов полностью бы не раскрылось. Эта позиция ближе к истине, поскольку в том же ЦСКА мотивация была несоизмеримо выше, и, конечно, более высоким был уровень учебно-тренировочного процесса. Собственно, с этим хоккейным гигантом работали-то всего два выдающихся тренера – Анатолий Тарасов и Виктор Тихонов. Правда, в 1960 году, когда Тарасов переключился на сборную, ЦСКА возглавлял замечательный человек, хоккеист и тренер Александр Виноградов, и он выиграл чемпионат СССР. Но Анатолий Владимирович быстро вернулся из сборной СССР, и Виноградову пришлось уйти в «Крылья Советов». После сенсационной «командировки» Анатолия Владимировича в футбольный армейский клуб ЦСКА успешно отработал с армейскими хоккеистами три сезона Константин Локтев. Но его, как известно, по решению Леонида Брежнева сменил Виктор Тихонов. Он вообще до того момента, пока армейцев не покинули ведущие хоккеисты, отправившиеся в НХЛ, никому не проигрывал двенадцать сезонов.

В целом же потеря одного-двух талантливых хоккеистов, которая была ощутимой, кардинально ситуации не меняла. Согласиться здесь надо лишь с тем, что клубу без них приходилось с еще большим напряжением бороться, скажем, за выживание в высшей лиге или за позицию крепкого середняка. К тому же брали в основном молодых игроков, которые к моменту ухода погоды не делали. Так что тема «заиграл бы дома или не заиграл» – вечная. Кого в московские клубы взяли, почти все стали известными мастерами. А вот, теряя хоккеистов, выбраться из второго дивизиона в первый, затем – высший, многим командам было сложно.

Правда, был, так сказать, исключительный случай. Я бы назвал его «украинский феномен». В начале 60-х годов по указанию сверху появилась хоккейная команда «Динамо» (Киев), которую возглавил опытный тренер Дмитрий Николаевич Богинов, который до этого привел горьковское «Торпедо» к серебряным медалям. Это был первый в истории чемпионатов СССР случай, когда москвичи уступили место на пьедестале.

Так вот, в столицу Украины приехали играть сразу 25 хоккеистов, в основном из Москвы и Горького. Это были уже имевшие опыт выступлений в большом хоккее мастера. Например, горьковчанин Игорь Шичков, москвичи Валентин Уткин, Юрий Быстров, Валерий Павлушкин, Эдуард Дьяков из Новосибирска, перспективный рижанин Андриес Ансвериньш… Киевлянам понадобился год, чтобы пройти обкатку в первом эшелоне, а затем они вышли в высшую лигу, где выступали несколько сезонов. Любопытно, что первый воспитанник украинского хоккея появился в «Динамо» только в 1968 году – это был 21-летний Юрий Павлов. Вообще же киевский резерв «на-гора» игроков выдавал немного. Из наиболее известных мастеров это защитник Алексей Житник.

А вот к варягам киевляне обращались постоянно. И укрепляться им никто не мешал. Например, в команде из Киева («Сокол»), занявшей в сезоне 1984–1985 годов третье место на чемпионате СССР, не было ни одного своего воспитанника. География была широчайшей: Ангарск, Прокопьевск, Свердловск, Омск, Пенза, Курган, Новокузнецк, Усть-Каменогорск. Тренеры, между прочим, воспитанники московского хоккея и игроки саратовского «Кристалла», Анатолий Богданов и Александр Фадеев просеяли практически всю первую лигу. И собрали, надо сказать, все лучшее, о чем свидетельствует высокий результат.

В принципе, сами перемещения хоккеистов нельзя назвать отрицательным явлением. Вообще, это обычное дело в мировом хоккее. В НХЛ, например, все в этом направлении заложено в Уставе лиги и делается по закону. Можно, конечно, игрока перекупить, и к этому относятся нормально. В НХЛ вообще нет «отдающих» клубов, там все построено на коммерческой основе. И продажа с экономической точки зрения выгодна всегда. Прописаны практически все трансфертные нюансы, вплоть до оплаты труда юношеского тренера, а россиянам до этого далеко. Надо сказать, что за океаном нет периферии и центра, там везде равные условия, да и возможности не слишком уж разнятся. В России же до сих пор есть богатые и бедные клубы.

Безусловно, селекционный процесс в хоккейном СССР строился с учетом возможностей клубов, в соответствии с табелью о рангах. В одном лишь все были равны: спрашивали с каждого клуба по полной программе. Вообще, существовала система развития хоккея страны, в которую должны были вписываться все без исключения. Болельщики, за редким исключением, не представляли себе, что происходит на орбите советского хоккея в промежутках между матчами. Они справедливо считали, что все усердно тренируются. Однако это коротенькое слово «тренировка» имело колоссальное по размерам внутреннее содержание. Все игроки находились под пристальным контролем на протяжение всего года, за исключением отпуска. Определить, в каком состоянии находится хоккеист, можно было за пять минут с помощью специальных программ, созданных медиками совместно с тренерами. В команды в течение сезона с целью проверки учебно-тренировочного процесса всегда наведывались специалисты Спорткомитета СССР. Естественно, ничего не делалось «на глазок», существовала отработанная методика, которой следовало придерживаться. То есть тренеры находились под контролем. Их, если специалистов что-то не устраивало, могли покритиковать и обязать исправлять недостатки. Такая же картина наблюдалась почти во всем, что касалось хоккея, в том числе и юношеского. За исключением, пожалуй, детских клубов и коллективов, куда, наоборот, старались не ездить, поскольку и спрашивать-то было неудобно. И не хотелось отвечать на вопросы, когда наконец Федерация хоккея СССР начнет помогать в подготовке резерва на местах.

«Каждый год сразу после чемпионата мира, – вспоминает один из известных советских специалистов хоккея, заслуженный тренер России Юрий Васильевич Королев, многие годы отработавший в Федерации хоккея СССР, – в Москве – в мае – собирались все лучшие хоккейные силы страны. Время выбиралось не случайно. Как правило, на чемпионатах мира определяли сроки проведения следующего первенства и других международных соревнований. И в соответствии с этим международным календарем верстался наш календарный план на предстоящий сезон, который был построен, как говорили, «под сборную». По нему весь год и работали».

Кроме того, на Всесоюзной конференции шел серьезный разговор о прошедшем сезоне. Выступали с отчетами тренеры всех сборных, делались выводы, давались оценки выступлениям команд. Мне не раз приходилось бывать на этих собраниях. Проходили они весьма живо, бывали перепалки между маститыми наставниками. Например, Анатолий Тарасов при малейшей возможности старался «зацепить» Виктора Тихонова, который, естественно, в долгу не оставался. Могли, если какая-то сборная выступила неудачно, «всем миром» обрушиться на ее наставника. Компания была профессиональная, у каждого тренера, специалиста имелись свои взгляды на тот или иной момент. Было немало споров профессионального характера, которые останавливали самые видные специалисты хоккея. Тот же Юрий Королев мог сказать – хватит пререкаться, лучше скажите, как вы свои планы выполняли. Ну, а потом, летом, когда простой народ полагал, что все загорают на пляжах, шла самая что ни на есть кропотливая работа. Тренеры, засучив рукава, составляли план работы на весь сезон. По общему мнению, это было на редкость сложным и трудоемким делом. Надо ведь было подготовить не несколько листов бумаги.

«Да ну эти планы, – как-то поделился своими заботами тренер «Химика» Владимир Васильев. – Они отнимали немало времени, требовали внимательного отношения, даже к мелочам. В итоге получался труд на пару сотен страниц, да к нему еще прилагались графики работ, расчерченные на больших листах бумаги. В этом плане заключалась практически вся жизнь команды – начиная от первого медицинского обследования и заканчивая последними днями сезона. Приходилось подробно расписывать графики и планы каждой тренировки на земле и на льду, в зале и в бассейне по времени, объему нагрузок, по подбору упражнений и так далее, показывать содержание теоретических занятий. Каждый был обязан свой план защитить на тренерском совете Федерации хоккея СССР. Спрашивали по полной программе. Люди же разбирались в хоккее и легко могли понять – серьезно план подготовлен или спустя рукава. Бывали случаи, когда защитить план не удавалось. И кому-то приходилось приходить на тренерский совет еще раз. В целом же тренерский состав в стране был квалифицированным и профессиональным. Нас основательно готовили. Мне пришлось учиться в первом наборе ВШТ, занятия, бывало, проводил сам Анатолий Тарасов. Сейчас, как говорится, с высоты прожитых лет я вспоминаю то время и прихожу к выводу, что всем слушателям ВШТ, а это были в основном известные и опытные хоккеисты, обучение принесло огромную пользу».

Безусловно, система развития хоккея в СССР была скроена крепко. Даже канадцы понимали, что у нас есть чему поучиться. Но работать «на дядю» люди не хотели. И ближе к распаду страны на местах уже из последних сил терпели московские клубы, которые забирали лучших хоккеистов. Как мы уже отмечали, в восьмидесятые годы в нескольких городах появились прекрасные хоккейные центры – в Челябинске, в Уфе, в Свердловске. Начали выдавать таланты в Тольятти: чего стоят Виктор Козлов и Алексей Ковалев. И мне было странно слышать, что в одном из репортажей ТВ упомянули, что в Тольятти выросла такая яркая звезда, как Илья Брызгалов. Может, и звезда. Но тогда Алексей Ковалев – планета!

Естественно, росли способные парни в Горьком, в Воскресенске, в Электростали и других городах. Понятно, никто не хотел их терять. Полагаю, и поэтому, когда СССР распался, большинство периферийных руководителей с удовольствием пошли на создание Межнациональной хоккейной лиги, гарантировавшей всем равные права. Наверное, не стоит много говорить об этом сегодня. Но важно отметить, что научились работать профессионально и грамотно в разных городах. На моих глазах поднимался магнитогорский «Металлург», в становление которого колоссальный вклад внес нынешний председатель Совета директоров ММК Виктор Рашников. С командой прекрасно работали старший тренер Валерий Постников и генеральный директор Геннадий Величкин. Уральцы с первых же дней пребывания в стане сильнейших работали исключительно профессионально. В декабре 1992 года мы разговорились о делах «Металлурга» с его капитаном Андреем Мартемьяновым, который приехал в Москву как участник традиционного международного турнира.

«Я впервые в жизни столкнулся с таким отношением, – сказал он. – Обещают наши руководители много, а делают еще больше. И не было случая, чтобы обещания не были выполнены».

Да, руководители клуба и ММК сделали хоккей любимым видом спорта в городе. Я не раз бывал на замечательном турнире памяти директора ММК Ивана Харитоновича Ромазана. И могу сказать, что по организации этого турнира Магнитогорск по всем позициям превосходит все остальные европейские состязания.

Вообще, если говорить об устойчивости, то сейчас картина в России вполне благополучная. Создана Континентальная хоккейная лига, есть группа твердо стоящих на ногах клубов. Но нет ярко выраженного лидера, и мы не можем заранее предсказать исход первенства. Это, безусловно, подогревает интерес к первенству. И если кто-то хочет присоединиться к ведущим командам, так никто не возражает. Сегодня для этого нужны две вещи – серьезные деньги, которыми надо уметь распоряжаться, и тренер, который сумеет сделать команду. Теперь нет понятия «Москва – периферия». Никто не возмущается, что в межсезонье переходят из клуба в клуб десятки хоккеистов. Хоккейный центр сегодня там, где есть высокий результат.

 

Часть вторая

Крутые виражи Виктора Тихонова

Для миллионов болельщиков, привыкших к победам ЦСКА и сборной СССР, проблемы армейского клуба, образовавшиеся к концу восьмидесятых годов ХХ века, неожиданностью не были. Любители хоккея имели достаточно негативной информации для того, чтобы прийти к выводу – ситуация в знаменитом клубе и национальной команде, если хотите, реальность, продиктованная смутным временем.

Ближе к распаду СССР в течение нескольких лет общественное мнение формировалось группой людей таким образом, что и без хоккейного монстра ЦСКА сборная страны играла бы, как минимум, не хуже. Обсуждались авторитарные методы правления, палочная дисциплина, имперские амбиции Виктора Тихонова. Ходили среди некоторых периферийных тренеров и специалистов разговоры, что любой другой на его месте «сыграл» бы не хуже.

В принципе, чего-то оригинального здесь не было. Во все времена людей, идущих впереди, недолюбливали. Достаточно вспомнить Анатолия Тарасова. И критику в адрес Тихонова по логике вещей никак нельзя было назвать конструктивной. Тем более что весьма слабенькой была доказательная база, поскольку сборная СССР и ЦСКА были лучшими по игре и результатам. Что руководило оппозиционерами, догадаться несложно. Есть такое человеческое чувство, как зависть, совсем не белая. Она, естественно, не имеет национальности, но если бы существовал рейтинг, то СССР бы занимал в нем первое место. Были и так называемые непризнанные гении, утверждавшие, что «белое» – это «черное». Мол, гегемония ЦСКА нам всем боком выйдет. Теперь мы знаем, что это не так, после 1992 года армейцы резко сдали, а после 1993-го скатилась вниз и сборная России. Естественно, распад СССР здесь ни при чем, поскольку абсолютное большинство элитных хоккеистов имели российские паспорта.

Кроме того, к концу восьмидесятых успехи Тихонова многим надоели. Оппозиция возмущалась – ну нельзя же столько времени выигрывать. В принципе, конечно, не очень интересно уже в начале любого первенства знать процентов на 90, кто именно победит. Но кто помешал, например, московскому «Динамо», «Крыльям Советов» превзойти армейцев? В общем, обычная история, имеющая простой ответ – в любой ситуации не кивать на кого-то надо, а спрашивать с себя. Был однажды решающий матч чемпионата СССР 1984–1985 года между московским «Динамо» и ЦСКА, выиграв который первыми почти наверняка становились бы динамовцы, ведомые Юрием Моисеевым. Но они «перегорели» и уступили 1:11. В итоге первенствовали армейцы, набравшие 68 очков, а динамовцы набрали – 77! Была и на редкость напряженная серия в полуфинале чемпионата СССР между «Крыльями Советов» и ЦСКА, абсолютно равная. Три матча завершались буллитами, в исполнении которых преуспели армейцы – 2:1. И был в заключительном поединке кульминационный момент, когда нападающий «Крылышек» Сергей Немчинов при счете 4:4 под самый занавес выкатился один к воротам армейца Алексея Червякова. Если бы форвард забил, ЦСКА остался бы за бортом финала, но он промахнулся.

Вот вам два примера, дающие возможность говорить о том, что армейцев можно было потеснить с первого места в чемпионатах страны. Понятно, ЦСКА был сильнее, но и другие клубы работали здорово. В общем, были сезоны, когда интерес к состязаниям был немалый.

Потом, если команда сильная, то это должно нервировать болельщиков ее соперников, но никак не СМИ, специалистов. Их оценки могли бы быть объективными. Но у нас этого делать не принято. И неконструктивная критика росла, как снежный ком. Что там ЦСКА и сборная СССР, в горбачевские времена многим оппозиционерам перестал нравиться вообще советский хоккей. Они поливали его без особого шума, видимо, опасаясь навлечь на себя неприятности. Все происходило на кулуарном уровне. Потом, ближе к лихим девяностым годам, когда распустилась «гласность», к делу подключилась пресса. По правде сказать, сама по себе открытость, как сейчас модно говорить, перекресток мнений, вреда не несет. Но, как образно выразился легендарный советский специалист и спортивный организатор Андрей Петрович Старостин, «демократия хороша лишь до тех пор, пока она не принимает угрожающие размеры».

Сама ситуация складывалась так, что чемпионат страны казался не столь привлекательным. И, как не раз отмечал создатель Межнациональной хоккейной лиги, заслуженный тренер СССР Роберт Черенков, для развития хоккея нужна самостоятельная организация с равными правами для ее членов. Но в СССР это было невозможно. Да и сейчас не так уж все просто в Континентальной хоккейной лиге – права вроде бы у всех равные, но возможности у клубов разные. Успех, чего греха таить, решают деньги, вернее – их количество.

В общем, с начала второй половины восьмидесятых годов отношение к сборной СССР со стороны ряда журналистов и специалистов стало меняться в худшую сторону. Причем оппозиционеры вели себя довольно странно. Однажды, на чемпионате мира 1987 года в Вене, Виктор Тихонов сказал мне перед последним матчем сборной СССР с командой Чехословакии: «Шведы наверняка обыграют канадцев, и если мы победим чехов, то у нас с ними будет поровну очков, но шведы играют после нас и наверняка забьют канадцам, сколько нужно, и займут первое место». Канадцы тогда вышли на матч со шведами после бурно проведенной ночи и проиграли 0:9.

Но на это никто не обратит внимания, скажут, что сборная СССР под руководством Тихонова играет плохо. А год назад, когда советские хоккеисты были первыми, находились специалисты, заявлявшие, что выиграли потому, что соперники у сборной СССР были слабые. В любом случае, получается, Тихонов недорабатывает.

И ладно бы толк какой-то был, но все равно стремились уколоть по мелочам. Фамилии людей, относившихся к тренеру с ненавистью, никакой не секрет. Достаточно просмотреть подшивку ряда изданий и найти публикации с критикой Тихонова. К распаду СССР смысла маскироваться уже не было, наоборот, чтобы оказаться на виду, надо было показать свою демократичность, смелость, умение вскрыть недостатки и изобличить виновника. Не думаю, что эти люди уж совсем были настроены против советского хоккея. Но тормоза у них периодически отказывали.

Например, после матча со сборной Канады на чемпионате мира 1989 года, выиграв который советская команда досрочно стала чемпионом мира, в пресс-центре можно было увидеть угрюмые лица ряда хоккейных обозревателей из СССР. Они полагали, что канадцы с их блестящим составом наших хоккеистов «разорвут» и можно будет смело писать о провале Тихонова. Но решающий матч наши хоккеисты провели блестяще.

А через два года, на мировом первенстве в Турку, один известный журналист без всякого стеснения сказал мне – тогда редактору еженедельника «Хоккей» и члену президиума Федерации хоккея СССР – такую фразу: проиграли бы наши, а то писать не о чем. Потом посмотрел на меня, понял, что раскрылся, и превратил все в шутку.

Масса разговоров до сих пор ходит по поводу Анатолия Владимировича Тарасова, все верно – великий тренер. Однако не он один советскую школу хоккея создал. Безусловно, огромен вклад и Виктора Тихонова. Борис Майоров, говоря об этих тренерах, назвал их идеологами, подчеркнул, что у обоих была концепция работы не только с национальной командой, но и концепция развития хоккея в СССР в целом. У нас была потрясающая группа классных тренеров – Александр Игумнов, Анатолий Кострюков, Борис Кулагин, Владимир Егоров, Николай Эпштейн, Николай Пучков, Дмитрий Богинов, Всеволод Бобров, Николай Карпов – дважды ЦСКА обыгрывавший, более молодые Владимир Юрзинов, Игорь Дмитриев, Борис Майоров, Юрий Моисеев. Наконец, мэтр советского хоккея – Аркадий Чернышев, старший тренер сборной СССР в 1961–1972 годах. Каждого из них можно назвать Личностью.

Вспоминаю, какое прекрасное впечатление они производили во время работы на скамейке запасных, в общении с журналистами, на льду в ходе тренировок. Не сомневаюсь, что именно их интеллект, профессиональный уровень сыграли огромную роль в становлении отечественной хоккейной школы. Увы, нет у нас теперь такого тренерского цеха.

Почему крайне редко обсуждаются человеческие и профессиональные качества Тихонова, хотя тренерский путь Виктора Васильевича был, безусловно, сложнее, чем представлялось обыкновенным болельщикам? Они видели только вершину айсберга, белую и ослепляющую. Поэтому, безусловно, нелишне узнать о нем больше. В частности и то, что начиналась самостоятельная работа Виктора Тихонова не с ЦСКА.

Рижский период

Вторым тренером московского «Динамо» Виктор Тихонов стал после окончания сезона 1962 года. Заканчивать играть не собирался, но Аркадий Чернышев настоял. Прямо так и сказал – заканчивай. У него были на Тихонова свои планы. Аркадий Иванович и раньше, уезжая в сборную, оставлял команду на опытного защитника. И пришел к выводу, что Тихонов расположен к тренерской деятельности.

«Это было по тем временам царское предложение, – вспоминает Тихонов. – Тренерские составы в то время не тасовали. И редко кому удавалось после завершения карьеры остаться в своей команде мастеров и занять пост второго тренера».

Работать начал, как говорят, на следующий день, но переходный период оказался длинным, он затянулся на пару сезонов. Было сложно строить взаимоотношения с хоккеистами. Виктор Васильевич ведь с ними играл, теперь же все изменилось. Ему приходилось требовать. А делал Тихонов все добросовестно, особенно строг был по части дисциплины, тренировочной работы. И случалось, когда его товарищи обращались с жалобами к Чернышеву, который говорил Тихонову: «Виктор, ты уж слишком строг, какие-то у тебя тарасовские методы». Однако сдерживать помощника не было смысла, ибо Тихонов спрашивал по полной программе в основном с тех, кто ленился, и с нарушителей режима. Чего греха таить, выпить любили в советские времена многие игроки. И сами по этому поводу шутили. Помню такую байку. Задает динамовец вопрос армейцу – скажи, чем отличается «Динамо» от ЦСКА? И сам же отвечает – а тем, что мы выпиваем вместе, а вы отдельными компаниями. Но это, так сказать, детали.

Что касается работы, то со временем все встало на места. В принципе, быть вторым у Чернышева было не только престижным, но и перспективным, во всяком случае, существовал шанс когда-то занять его место. Однако в 1967 году Тихоновым заинтересовалось сразу три динамовских клуба – из Горького, в котором в 1967 году играл впоследствии знаменитый защитник Валерий Васильев, Ленинграда и Риги. В принципе, это было нормально, поскольку Тихонов был офицером и при соответствующем решении его легко могли перевести к любому месту службы.

– Мне хотелось работать самостоятельно, и отказываться от предложений я не собирался, – подчеркивает Виктор Васильевич. – Почему выбрал Ригу? Горьковчане и ленинградцы обращались непосредственно к Аркадию Ивановичу. А от рижан приехала ко мне домой целая делегация – заместитель председателя республиканского совета «Динамо», второй тренер, начальник команды – знаменитый латышский футболист и хоккеист Альфонс Фрицевич Егерс. Мы смогли обсудить все детально. Я решил, что если супруга – Татьяна Васильевна – не будет возражать, то поедем в Ригу. И она меня поддержала.

Таким образом, первым на пути Виктора Тихонова, как старшего тренера, стал скромный клуб второй лиги рижское «Динамо». Откровенно говоря, надо было умудриться уехать из московского «Динамо», откуда, как считали почти все, его не гнали практически в неизвестность, в команду, которая во второй лиге находилась на одном из последних мест. Первые впечатления оптимизма не добавили. Тихонов успел увидеть рижан в игре в самом конце сезона, и они ему, мягко говоря, не понравились. Он по этому поводу как-то сказал, что у него в Москве молодежная команда «Динамо» была сильнее. Но был опыт работы на высшем уровне, поэтому с самого начала все пошло по строго намеченному плану.

Работа Тихонова начала давать неплохие результаты, привлекла внимание и получила потрясающую прессу, его считали, пожалуй, самым прогрессивным и талантливым тренером. Оппозиции у него практически не было. Само решение перейти из московского «Динамо», с места второго тренера, самого теплого и престижного, во вторую лигу, в последнюю команду, расценивали как смелый и самоотверженный поступок. И ему практически все дали достойную оценку. Но, прежде чем начали писать о феномене латышей и таланте тренера, был далеко не простой отрезок работы, ибо многое складывалось у Тихонова в столице Латвии совсем не просто.

Вообще, внутренний мир тренера – это такие дебри, в которые ни журналисты, ни, тем более, болельщики, пожалуй, никогда и не забирались. Принято было считать, что тренерская работа престижная, хорошо оплачиваемая. В принципе, это верная точка зрения. Однако практическую работу высшей категории сложности плюс спартанские условия, характерные для Советского Союза, и психологическую нагрузку можно без малейшего риска назвать «вредной для здоровья». Тренерский труд на самом деле тяжелый, не дающий и секунды передышки. Не всякий справится. Это слова самого Тихонова.

– Наверное, почти никто не знает, что я в Риге менял первого в истории СССР иностранного тренера, это был чех Мотл. И он мне с горечью говорил: Виктор, ты себе не представляешь, как здесь трудно работать, это кошмар. Здесь каждый учит, как надо играть: и администратор, и водитель, и врач, не говоря уж о руководителях. Я к этому моменту знал, что был в Риге десятым тренером за какой-то совсем не длительный период. Из этого короткого разговора легко понял, что чеха достали. И подумал, а что же ждет меня?

Но встретили меня, можно сказать, очень хорошо, познакомили с руководством. И сразу предложили отправиться в отпуск. В Москве мы с Татьяной Васильевной решили так – я еду в Ригу один. Мой сын Василий учился тогда в третьем классе. Я ведь на момент отъезда не знал, получится у меня с «Динамо» или нет. И срывать семью с места не было смысла. Поначалу жил в гостиницах. И меня это устраивало. Квартиру мы получили потом, когда я понял, что остаюсь и буду вытаскивать рижан в высшую лигу, о чем, правда, никому не говорил. Вот тогда жена и сын приехали.

Первостепенная задача Тихонова состояла в том, чтобы со своим помощником определить состояние каждого хоккеиста. Почти сразу стало ясно, что игроки физически слабые, кроме того, в технике и тактике имелись значительные проблемы. Собственно, ничего иного ожидать не приходилось, команда находилась на пятнадцатом месте во второй лиге. И был еще довольно важный момент. Этих хоккеистов нельзя было назвать единым коллективом, сложным был психологический климат. Команда как бы делилась на четыре группы игроков – местные опытные хоккеисты, местная молодежь, приезжие взрослые игроки, молодые, взятые из других городов. Открытых конфликтов, каких-то разборок, конечно, не было, отношения были достаточно ровными, но жили, так сказать, сами по себе.

Если говорить о составе, подборе игроков, то здесь ситуация не представлялась катастрофической. Тихонов привез из Москвы Вячеслава Назарова, Александра Клиншова, были способные местные игроки – Валерий Одинцов, Андрис Хенделис, Юрис Либертс, Михаил Василенок, 24-летний Андриес Ансвериньш, который к тому времени поиграл и в высшей лиге за киевское «Динамо». Ну, а потом дело пошло. В команде под руководством Тихонова играли многие замечательные парни – Хелмут Балдерис, Петр Воробьев, Валерий Гущин, Харольд и Эдмунд Васильевы, Владимир Крикунов, Михаил Бескашнов, Игорь Кобзев, Валерий Серняев, Владимир Верижников, Борис Пономарев, Анатолий Емельяненко, Тийт Ламбин и другие.

Тихонов внимательно занимался селекционной работой. Но только, как говорят, на «готовых игроках со стороны» команду не строил. Он привлекал к работе перспективных ребят и доводил их до ума. Многие стали тренерами, Крикунов возглавлял сборную России на чемпионатах мира и Олимпиаде в Турине, Воробьев один из лучших в России, Александр Клиншов, он так и остался жить в Риге, еще недавно работал с юниорской сборной Латвии.

Способы работы нового тренера многих хоккеистов поначалу испугали. Они опасались высоких нагрузок. Хотя на самом деле Тихонов предлагал разумные вещи. Просто до него физической подготовкой толком в Риге и не занимались.

– После того, как меня представили команде, я сразу поделился с ребятами своими планами, взглядами на хоккей. Сказал, что меня не устраивает их состояние. Подготовительный период для команд второй лиги в ту пору был длительным. Мы могли заниматься три месяца. И я составил серьезную программу, предусматривающую на определенных отрезках ежедневные тренировки по 5–6 часов.

Безусловно, разобраться со способами подготовки Тихонову не было сложно. У него за плечами был пятилетний опыт работы в московском «Динамо». А вот с тренировочной базой были проблемы. Уважение, доброе отношение – все это замечательно. Но «прислуг» у Виктора Васильевича в Риге не было, да и дворцов ему никто не предлагал. Ему самому пришлось искать базу. В МВД Латвии выделили машину, и Тихонов объездил сначала окрестности Риги, но ничего подходящего не нашел. Затем радиус поисков расширился до ста километров.

В одном месте было неплохое футбольное поле, но жить было негде, в другом – наоборот. В общем, чего-то не хватало. Наконец, Егерс предложил отправиться в одну загородную школу, где молодежь на тракторах учили ездить. Он считал, что это не так далеко – километров 90. Комплекс оказался приемлемым – приличное футбольное поле, две баскетбольные площадки, пруд, было помещение для проживания, зал. И, главное, кругом лес, тишина. Для хоккеистов в 5-этажном здании сначала выделили последний этаж.

– Все вроде ничего – считал я. Но условия?! Комнатки маленькие, вмещается всего две койки и стол, все разбито, на весь этаж два туалета, душ на первом этаже. Ну, и до столовой, правда, с хорошим питанием, полтора километра. Это было лучшее, что удалось найти.

Первые занятия команда провела в Риге, две недели работали в зале – это были атлетизм и техника. Тихонов попросил администратора команды: найди мне такие шайбы, чтобы не скакали и не кололись. Изготовили их из красного дерева, оно как железное, расставили в зале стулья и вокруг них с клюшками перемещались – таким способом работали над совершенствованием обводки, играли в баскетбол. Вскоре Виктор Васильевич техничных ребят от этой обводки освободил, но была так называемая экспериментальная группа – человек 12, они над техникой каждый день работали. И не только подтянулись, но и стали вполне техничными игроками. Может быть, эта беготня в зале не всем нравилась, но тренер приучал подопечных терпеть, и эта работа воспитывала характер.

А за городом тем временем постепенно привели все в порядок. На базе пошли тренировки по графику. Подъем в 7.15, зарядка, завтрак и занятия. О комфорте не задумывались. Игроки за день так набегаются-напрыгаются, что почти все свободное время спали. На лед ездили в Ригу, на Даугаве был открытый каток. Один раз в неделю отдыхали дома.

– У меня лет пять была самая молодая команда в Советском Союзе. Бывало, руководство встречает и спрашивает, не слишком ли высокие нагрузки, как бы молодежь не запороть. В этом ничего особенного не было – просто слухи пошли. Кто-то просто с интересом относился, кто-то искренне опасался за здоровье ребят, кто-то меня хотел «зацепить». Приходилось отвечать – для чего вы пригласили Тихонова? Полтора часа тренировки – это для ЦСКА, где высокое мастерство, но и там, знаете, как Тарасов нагружает! А здесь с нулевого цикла только сдвинулись. Команда во второй лиге на 15-м месте. Вы хотите в первую, в высшую лигу, для этого и занимаюсь. И через пару лет эти же самые люди – персоны весьма важные, говорили мне с удовлетворением, что их сомнения оказались напрасными. И это, безусловно, делает им честь.

Первый сезон складывался поначалу сложно. Матчи были спаренные, играли на открытом катке два дня подряд. Один выигрывали, второй проигрывали. Болельщики кричали – Тихонова в Москву. Вообще, вторая лига тогда в жутком состоянии находилась.

Помню, приезжаем в Ульяновск, нас селят в доме престарелых, условия страшные, действовало это угнетающе. В другом месте предлагают жить всем в одной комнате, ставят 22 железные кровати с пружинными матрасами, холод в помещении жуткий, на ночь надевали на себя все, что можно. В Ижевске на стадионе жили, ужинать негде, ходили пирожки покупали, а завтракали и обедали в городе. В общем, чего только не было. Случалось, в мороз играли градусов в 30. Одна пятерка на льду, вторая готовится, третья ноги отогревает. Мерзнем, а местные хоккеисты ничего, играют, они привычные. Команда прошла через сложнейшие испытания.

Результаты в первое время были не слишком стабильными. Тренер в тот момент считал своей главной задачей выравнять игру. Когда хоккеисты вошли в сезон полностью, дома начали чаще выигрывать, руководство поставило задачу в первый год занять место не ниже восьмого. Но рижане по ходу турнира поднялись на шестую позицию. Тихонов тогда переговорил с ребятами, настроил их на более высокий результат. Они по-хорошему завелись, и динамовцы в итоге заняли третье место, это был резкий скачок вперед.

Перед началом следующего сезона рижане проводили сборы в Минске, и уже тренеры других команд приходили смотреть, как рижское «Динамо» готовится. По-разному на работу Тихонова реагировали. Были и те, кто относился к нему критически. Были тренеры высшей лиги, которые так и говорили: что этот Тихонов делает, все запорет. Прошло время, и на Всесоюзной конференции Виктор Васильевич напомнил этим наставникам – вы же считали, что я не прав, а сейчас имеете иную точку зрения. Нагрузить, как говорится, может каждый. Важно правильную нагрузку определить – для атлетизма выбрать веса, в легкой атлетике объемы для работы в скорости и выносливости. Немалые нагрузки, но это подготовка к серьезному делу. Чтобы добиться в нем успеха, надо уметь не только выполнять какие-то технико-тактические действия, но и уметь терпеть.

Кстати, в Минске жили на стадионе – все 30 человек в зале гимнастики. Лед в семь утра и почти в полночь. Команд же было много, «Динамо» из низшей лиги, поэтому и время для тренировок такое выделяли. Сейчас, наверное, это диким покажется нашим звездам. Они в ужас приходят, когда носки не те или полотенца. Ну а что касается жилья, то подавай пятизвездочное. Тогда же, в конце шестидесятых, хоккейный народ был проще, не жаловался. И днем никто друг другу спать в этом зале не мешал.

Дело должно быть поставлено так, чтобы во всех компонентах игрок мог улучшать показатели. Был случай, когда одному игроку на отпуск выдали специально сделанную утяжеленную шайбу и сказали – бросай. Он сделал 1300 бросков, как он сам рассказывал, весь сарай разбил, и потом, уже на льду, всем стало ясно, что броски у этого хоккеиста стали лучше.

Потом под руководством Тихонова построили атлетический городок. Придумали различные упражнения – ускорения, отжимания, кувырки и так далее. Все в этом комплексе. Один заход – это игровое время смены. Данные принимали врачи, все контролировалось, записывалось, анализировалось. Работала вся команда как бы в игровом режиме. На дистанции одна пятерка, а остальные отдыхают. По хоккейным правилам играли на футбольном поле, сделав специальную разметку, как в «шайбе», на гандбольной площадке, опять-таки в игровом режиме и с силовыми приемами. Со второго сезона больше внимания обратили на тактику, и основы закладывали в работе именно на земле, тогда многое удалось решить. Шло совершенствование всех качеств.

– Позднее, когда я приехал в ЦСКА, армейские хоккеисты поначалу считали, что я излишне изобретателен, мол, зачем столько разных упражнений? Для выработки самых различных хоккейных навыков. Те же кувырки нужны для концентрации, умения правильно упасть и быстро подняться и в мгновение сориентироваться по ситуации.

Содержание учебно-тренировочных занятий строилось не спонтанно. У меня были прекрасные учителя, на знания и опыт которых я опирался. В ВВС физической подготовкой занимался многократный чемпион СССР по легкой атлетике Демин. В «Динамо» – заслуженный мастер спорта Лев Соломонович Либкинд. И в Риге я работу в этом направлении совершенствовал. Мы каждый вечер вместе с помощником, врачом, специалистами из научной бригады собирались и обсуждали, как и что прошло. Делали выводы, устраняли недостатки. Вот, смотрят люди хоккей и не знают, через какие испытания, нагрузки приходится проходить игрокам, причем постоянно.

Это сложнейший процесс, надо ведь еще все правильно довести до ребят, чтобы они понимали не только смысл задания, но и отдавали себе отчет в том, что оно приносит пользу. Не было случая, чтобы я детально, все до мелочей не объяснил. Неслучайно все наработанное в Риге перешло в ЦСКА. Почему я должен вести работу так, как Тарасов или Локтев? Если меня пригласили, я свой опыт должен был применять на практике.

И что важно. Каждый сезон приносил все более высокие результаты. Рижскому «Динамо» удалось за пять лет выйти в высшую лигу. Причем последний сезон в первом эшелоне команда провела на редкость уверенно, опередив преследователей где-то очков на 15. И отношение к Тихонову и команде менялось. После первого сезона на встречу с тренером и игроками пришло всего с сотню человек. А после выхода в высшую лигу – полный дворец любителей хоккея набился. «Динамо» могло оказаться в высшей лиге и на год раньше, но Виктор Васильевич не форсировал события. Он имел представление о других дебютантах, знал, почему именно они в стане сильнейших не задерживались. Правильно говорят, одно дело попасть в высшую лигу, и совсем другое, куда более сложное, в ней закрепиться. Тихонов понимал, что нужен прочный фундамент, чтобы не вылетать сразу, как это часто бывало с другими клубами.

Жизнь показала, что команда шла правильным путем. Рижское «Динамо» уже в первом сезоне в высшей лиге, в турнире в четыре круга сумело выиграть у ЦСКА (8:5, 4:0), у «Динамо» (5:0, 3:2), у «Спартака» (5:3, 7:5, 2:1), занявших соответственно второе, третье и четвертое места. Но проиграло все матчи «Крыльям Советов», ставшим чемпионами. А вот с клубами, оказавшимися в итоге ниже, дела шли хуже. Три раза рижане уступили «Химику», теряли очки в поединках с «Трактором». Команда набрала вместе с горьковским «Торпедо» по 28 очков, имела лучшую разницу заброшенных и пропущенных шайб, но осталась на шестом месте, поскольку проиграла волжанам три встречи из четырех. Этот результат можно было признать высоким, ибо впервые в истории новичок высшей лиги выглядел не хуже как минимум половины участников первенства.

В группу сильнейших клубов пришла подготовленная команда. И что, на мой взгляд, показательно, рижане в высшей лиге несколько лет подряд имели лучшие результаты по игре в большинстве и меньшинстве. Почему? Виктор Васильевич специально наигрывал по два звена – для реализации лишнего и для игры в меньшинстве.

Рижанам сразу удалось не просто закрепиться в высшей лиге, но и стать конкурентоспособными. Безусловно, помогала колоссальная поддержка Латвии на всех уровнях. Популярность хоккея в республике постоянно росла. Были случаи, когда передовики производства просили вместо премий билеты на матчи.

– Проблемы, безусловно, были. Но мы сузили их круг. За счет чего? Конечно, за счет работы и системы в работе. Этого ничем не заменишь. Позднее, когда я был в сборной СССР, за рубежом мне задавали вопросы, как удается выигрывать каждый год и управлять звездами. Только дилетант может сказать: вышли звезды и обыграли всех на одном коньке. Нет, для победы нужен труд. Вот мы выиграли чемпионат мира, соперники с нас «мерку сняли», значит, надо думать, как надо работать, чтобы их озадачить.

С Ригой у меня связаны самые лучшие воспоминания. Ко мне с первого и до последнего дня относились с вниманием и заботой, помогали во всем. Меня часто спрашивают: а что происходило внутри команд, которые я тренировал. Понимаю. Хочется людям получить какую-то информацию конфликтного или скандального плана, что-нибудь негативное. Естественно, хоккеисты на виду, они популярны, и всех интересует частная жизнь звезд. Скажу откровенно, я не любитель подобных разговоров. У меня и времени на них никогда не было.

Я попросил руководителей РС «Динамо», чтобы нам выделили квартиру неподалеку от катка, там и школа рядом была. Обычная квартира из двух смежных комнат. Однажды пригласили в гости министра МВД республики, он всегда бывал на матчах, после них домой меня провожал. Посмотрел он и говорит – так дело не пойдет, не должен так жить тренер. Посмотрит кто, и скажет, что в Риге к Тихонову плохо относятся. На следующий день звонок из приемной Верховного Совета Латвии: приходите за «смотровой» на квартиру. Поехали с супругой, оказалось, что это просто огромная квартира. Посоветовались и отказались, как-то неудобно было въезжать в такие хоромы. Потом снова вызвали. В общем, получили квартиру в новом доме на 2-м этаже, соседом нашим был известный композитор Раймонд Паулс, мы при встречах с ним всегда раскланивались, с командой не раз ходили на его концерты. Эта квартира сохранилась и по сей день. Потому что дом был новый. После распада СССР многие здания вернули бывшим хозяевам, многих выселили, а нас некому было.

Я стал тренером именно в Риге. Это был прекрасный полигон для работы, становления. Совершенствования. Мне удалось проверить себя и понять, что смогу трудиться на этом поприще. Там же в Риге удалось внедрить практику игры в четыре звена. На первых порах меня критиковали за это все, кому не лень. В высшей лиге практически все были против нововведения. Откровенно говорили: что ты придумал? Ведущие игроки должны проводить на льду как можно больше времени. Даже Аркадий Иванович Чернышев смотрел на меня скептически. Но я отвечал, что время не стоит на месте. Задача состояла в том, чтобы хоккеисты звена в 40 секунд выполняли такой объем действий, как раньше за минуту с лишним. И тем самым заставляли соперника спешить, ошибаться. Многие тогда сразу не разобрались. А потом весь мир перешел на игру в четыре тройки.

Тренер должен каждый день учиться у всех. Я смотрел, как проводит репетиции ансамбль Моисеева, он мне разрешил. Потрясающее впечатление, настолько все блестяще отлажено, поставлено. В «Современнике» с Галиной Волчек после спектакля беседовали, затрагивая тему талантов. Что такое талант – игрок или актер? Это необычный, сложный человек, личность. Надо найти к нему подходы, доказать, что твоя точка зрения, прочтение того или иного текста или задание на тренировку дает наиболее полный результат.

Армейская эпопея

В первый раз на высшем уровне Виктор Тихонов окунулся в холодную воду еще в 1976 году. Главный тренер сборной СССР Борис Кулагин сам решил не ехать на первый розыгрыш Кубка Канады и попросил спортивное руководство страны, чтобы ведущие хоккеисты там не выступали. Тихонов не вдавался в подробности, почему Кулагин не захотел руководить сборной и не рекомендовал включать в нее первую тройку Михайлов – Петров – Харламов. Он и в эту команду был назначен в ситуации весьма необычной.

– Помню, тогда провели специальное совещание в ЦК КПСС, на котором присутствовали все ведущие тренеры, даже наставники команд низших лиг. Многим задавали один и тот же вопрос: какое место сможет занять сборная СССР в экспериментальном составе. Отвечали по-разному – четвертое, пятое, шестое. Когда дело дошло до меня, я сказал – если Третьяк будет играть, то займем место не ниже третьего. Ну, меня и назначили. Причем, думаю, сыграл роль и тот факт, что я, работая в Риге, был тренером второй сборной.

Готовиться было сложно. Борис Павлович контактировал с некоторыми игроками, выяснял, что и как, и периодически взрывался: что, мол, там Тихонов делает? В Свердловске, где мы готовились, неизменно смотрел занятия с амбарной книгой, в которую записывал все тренировки. Там же, в Свердловске, я встретил Михайлова и спросил, хотят ли они сыграть в Канаде. Он ответил – прикажут, и поедем. А совсем недавно, в разговоре с Александром Якушевым, я узнал, что не захотел брать его и Владимира Шадрина в Канаду в 1976 году. Так в свое время им Кулагин сказал. Но на самом деле я был не против, просто не дали взять.

Сборная СССР заняла третье место на первом розыгрыше Кубка Канады. Это был высокий результат. Однако в СССР тогда любое место, кроме первого, не воспринимали как успех. И широкого обсуждения не последовало. После возвращения домой Тихонов продолжил работу в рижском «Динамо». Перед командой ставили задачу войти в тройку призеров, рижане были близки к этому, в турнире, который проходил в четыре круга, дважды нанесли поражения ЦСКА, но неудачно выступили против челябинского «Трактора», и в итоге остались четвертыми. Какой при таком раскладе мог быть разговор о привлечении Виктора Васильевича в национальную команду и ЦСКА? Такой темы, если хотите, в природе не было, но ЦК КПСС – не природа…

О появлении Виктора Тихонова на посту главного тренера сборной СССР и ЦСКА говорили немало. Тем не менее есть детали, которые мало кому известны, а они и нюансы, между прочим, наиболее точно характеризуют человека.

– Виктор Васильевич, – спросил я как-то Тихонова, – вы планировали принимать ЦСКА? Или хотя бы предполагали, что вас в этот клуб пригласят?

– Ничего подобного. В СССР не было принято разглашать такую информацию до тех пор, пока она на всех уровнях не согласована.

– Следовательно, это приглашение стало неожиданностью.

– Я бы сказал, что неожиданностей было две. Во-первых, меня пригласил председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов, он сказал, что есть мнение назначить меня главным тренером сборной, и этот вопрос согласован наверху, то есть в ЦК КПСС. Что касается деталей, об этом разговора не было. И все. Я вернулся в Ригу, где состоялся торжественный вечер, посвященный окончанию сезона. Наш знаменитый комментатор Николай Озеров официально объявил, что я назначен главным в сборную. Новость, конечно, была сенсационная, и рижане приняли ее восторженно, поскольку в тот момент все думали, что я параллельно буду работать и в Риге. Честно говоря, и я так думал. И даже начал планы строить. Но позднее мне позвонили из ЦСКА и предложили приехать в Москву к председателю спортклуба Министерства обороны СССР Николаю Шашкову. Он предложил мне возглавить армейский клуб. Безусловно, я понимал, зачем меня вызывают, и решил, что сразу скажу «нет».

– Чем вы мотивировали свое решение?

– Да он меня и не спрашивал ни о чем. Сказал только, что такова воля руководства. Мы с ним всего минут двадцать разговаривали, причем на общие темы. Потом раздался звонок, он с кем-то коротко переговорил и сказал, что меня ждут на Лубянке. Внизу уже стояла машина, и меня быстро доставили на площадь Дзержинского. Причем Шашков не сказал, к кому меня вызывают. Я подумал, что звонил начальник отдела кадров Пирожков, мой старый знакомый, но мобильников тогда не было, и проверить ничего не мог.

– А как вы попали на прием к Юрию Владимировичу Андропову?

– Я об этом узнал только в машине. Приехали, идем – одна приемная, вторая, входим в длинный кабинет, в конце стол. Андропов навстречу идет, поздоровался, спросил – чай, кофе. Потом час беседовали о хоккее. И только потом он сказал, что вызывал по поручению генерального секретаря ЦК КПСС, который дал распоряжение, чтобы я принял ЦСКА. Андропов тогда сказал – я хотел бы видеть вас в «Динамо», но есть мнение Леонида Ильича. И тут же уточнил – прямое указание. Я попытался отказаться. Сказал, что у меня в Риге хорошая команда, прекрасные помощники, и моя работа в Латвии в ущерб сборной не пойдет. Добавил, что в Риге семья, климат хороший. Впоследствии, когда анализировал ситуацию, удивился своей смелости. Но Андропов не стал настаивать.

– Скажите, это был большой риск, не выполнить указание генсека?

– Вряд ли. Полагаю, что Андропов, скорее всего, дал мне время спокойно все осмыслить. Когда я через неделю снова попал к нему на прием и сказал, что не капризничаю, а беспокоюсь, что не потяну ЦСКА и сборную, он подчеркнул, что ему понравилась моя убежденность: «это позволяет говорить о том, что справишься». И добавил – придется работать. Любопытно, что мой вопрос интересовал многих руководителей государства. При мне Андропову позвонил Зимянин. Председатель КГБ специально включил громкую связь и сказал: у меня Виктор Васильевич сидит, не хочет принимать ЦСКА. Тогда Зимянин спокойно заметил – а ты скажи ему, что в твоем доме не принято отказываться. И оба засмеялись.

– Виктор Васильевич, вы разговаривали с Андроповым дважды, причем подолгу. Что запомнилось?

– Разговор с Андроповым был на редкость откровенным. Я, пожалуй, еще никогда с руководителем такого уровня не говорил о деталях. Юрий Владимирович имел полную информацию. Он знал, что в ЦСКА не только прекрасные игроки, но и то, что ими сложно управлять, что в команде упала дисциплина. Он говорил мне – вы получаете полную свободу действий. Вот, есть там нападающий со сложным характером Петров. Если возникнет конфликт, то можете отчислять. Я, правда, сразу ответил, что такими игроками разбрасываться не имею права. Он отвечает – логично, но, повторяю, сами решайте.

На первых порах все было далеко не просто. Ведь Тихонов, так сказать, пришел в ЦСКА со стороны. Поэтому Виктора Васильевича прохладно приняли в ЦСКА. К тому же первая встреча состоялась на следующий день после банкета, посвященного победе армейцев в первенстве страны. И хоккеисты пришли на представление Тихонова, как принято в таких случаях говорить, немного уставшими.

Собственно, это не было для Виктора Васильевича неожиданностью. При старшем тренере Локтеве обстановка в команде была уж слишком демократичной. Константин Борисович, конечно, ситуацию контролировал, но закрывал глаза на нарушения режима.

Интересно, что на следующий день приезда Тихонова в Москву ему часов в семь утра позвонил Тарасов, тогда еще относившийся к Виктору Васильевичу лояльно, и порекомендовал быть с игроками строже. Так и сказал, серьезно ставь вопрос о дисциплине, я тебя поддержу. Но, когда Тихонов в тот день приехал в ЦСКА, где руководители армейского клуба его должны были официально представить команде, понял, что никакие вопросы обсуждать нельзя.

– Они же живые люди и имели право на праздник. Когда мне предоставили слово, сказал только, что первая задача, которая стоит передо мной, это первое место сборной СССР, если она будет первой, то и в команде все будет нормально. Правда, армейскому руководству это не понравилось.

Тихонов, у которого в рижском «Динамо» была строжайшая дисциплина, начал наводить порядок. И хотя открытого столкновения не было, обстановка складывалась сложная. Армейцам казалось, что новый тренер с ними не справится. И, естественно, долго в команде не продержится. Но работа есть работа, опытные мастера понимали, что готовиться надо серьезно. И в целом отнеслись к новшествам спокойно. В принципе, они все были дисциплинированными, хорошо обученными. И случались только мелкие конфликты, без которых обойтись невозможно. Сложно было то, что тренер непривычную программу предложил, начал трансформацию команды. Ничего не ломал, но вносил новое. Команда была сильная, в тренировочном процессе проблем не было. Но хромала бытовая дисциплина. На Западе собрания не проводят. Вечером говорят – молодец, хорошо играешь, а утром – на тебе билет и до свидания. У нас могли выпить, но отчислить кого-то – не дай бог. Надо было аккуратно разбираться, без шума и резких движений. Собственно, все это житейские вещи, без которых никогда дело не обходится. Главное – под началом Тихонова находились мастера высочайшего класса, и их надо было хорошо тренировать.

Собственно, что Виктор Васильевич с ЦСКА и сборной не справится, думали не только игроки. Несколько позднее, на приеме у председателя Спорткомитета СССР Сергея Павлова после неудачного выступления сборной на призе «Известий», тогда команда в дебютном для Тихонова матче уступила чехам 3:8 и заняла второе место, Анатолий Тарасов нелестно отозвался о Владимире Юрзинове – втором тренере. И Павлов предложил – может быть, вы, Анатолий Владимирович, в качестве консультанта в сборной поработаете? Тарасов не отказался, но заметил, как рассказывал Виктор Васильевич, что к этому вопросу можно вернуться после чемпионата мира 1978 года в Праге.

Что он имел в виду? Догадаться несложно. Опытный зубр предполагал, что сборная СССР, скорее всего, не выиграет золотые медали чемпионата мира, а это в советские времена было равносильно ощутимому поражению. Тогда его критику восприняли бы как истину в первой инстанции. И могли последовать любые выводы – Тарасов мог спокойно напомнить Павлову разговор, состоявшийся после приза «Известий», и взять сборную страны под контроль. Но, как известно, наши хоккеисты в Праге выиграли. И началась эра Тихонова.

Без права на ошибку

Начало восьмидесятых было для ЦСКА далеко не простым. Тихонову требовалось найти первую тройку для армейцев и сборной, еще десяток хоккеистов заменить. Наступало время новой команды. Скажем откровенно, проблем с формированием не было. Но на периферии ныли.

– Помню, как-то позвонил Вячеслав Колосков и пригласил меня на совещание в ЦК КПСС. Там выступил 2-й секретарь Пензенского обкома партии и заявил – что за безобразие, лучших игроков забирают. К ЦСКА его замечания отношения не имели, тем не менее я попросил слово и сказал: ответьте, пожалуйста, на вопрос – почему в Москву с удовольствием артисты едут, талантливые инженеры? Они хотят полностью реализовать свои возможности. И хоккеисты в новых командах хотят выйти на более высокий уровень, а оставаясь дома, вряд ли могли прогрессировать. Так во всех жизненных сферах всегда было, даже до революции.

Вообще, Тихонов не боялся говорить откровенно. Однажды на совещании по спорту в ЦК КПСС, еще в первой половине восьмидесятых, зашел критический разговор о работе тренеров. И вдруг один из руководителей государства говорит – вот, здесь в зале сидит человек, который не подчинился партийному указанию ЦК, – Тихонов. И правильно сделал, когда менял состав сборной СССР.

После поражения на Олимпиаде-80 Тихонова, естественно, критиковали. Единственная публикация с участием известного советского тренера фехтовальщиков Виталия Андреевича Аркадьева была выполнена профессионально. Он сказал, что Тихонов все делал правильно, но немного запоздал с ротацией состава. Виктор Васильевич написал заявление об уходе. Его вызвали в ЦК КПСС и сказали, что кредит доверия не исчерпан.

Но об этой сложной ситуации остались и приятные воспоминания. Когда хоккеисты узнали, что тренер может уйти, то его поддержали именно молодые – Фетисов, Касатонов, Макаров, они, как вспоминал Тихонов, так и говорили – оставайтесь, все будет хорошо.

Действительно, процесс смены поколений – вещь сложная. В начале восьмидесятых распалась тройка Бориса Михайлова, уже нельзя было рассчитывать на спартаковцев Александра Якушева и Владимира Шадрина. Собственно, из наиболее ярких звезд, начинавших в конце шестидесятых и начале семидесятых годов, в сборной оставались лишь Александр Мальцев, Валерий Васильев и Владислав Третьяк. И мало кто верил после Олимпиады-80, что такая обновленная команда сможет сохранить победную поступь СССР на мировой арене. Но все вышло иначе.

Когда Тихонов завершил реконструкцию состава, начался, пожалуй, самый интересный, насыщенный и продуктивный этап работы. Никаких шероховатостей между ним и игроками не было. Шло становление команды, всем хотелось играть лучше и лучше, практически все стремились к совершенствованию. Сборная СССР выиграла чемпионаты мира 1981, 1982 и 1983 годов и затем Олимпиаду-84 в Сараево. И еще в 1981 году и Кубок Канады, турнир высшей категории сложности. Там против нас играли ярчайшие звезды мирового хоккея. И в СССР армейцы играли прекрасно – ЦСКА был неизменно первым в чемпионатах страны.

Третий сложнейший период (после Риги и дебюта в ЦСКА и сборной) пришелся на вторую половину восьмидесятых годов, на перестроечные времена. Открытость вошла в моду, и ведущие хоккеисты захотели играть в НХЛ. Но, сказав «а», генсек Михаил Горбачев забыл произнести «б», то есть создать законы, при которых бы спортсмены могли беспрепятственно уезжать. И потому решить подобные вопросы можно было только в ЦК КПСС.

Но Вячеслав Фетисов, Игорь Ларионов, Сергей Макаров считали, что главный тормоз, мешающий отъезду, это Виктор Тихонов. И начался откровенный «полив» тренера в различных СМИ. Время все расставило по местам. Сегодня многие понимают, что дело было пущено на самотек и пострадал отечественный хоккей, который, собственно, Тихонов пытался защитить. Однако какая теперь разница. Подобная ситуация с исторической точки зрения не имеет ни малейшего значения, ибо ситуация не повторится.

Тихонова ожидало еще одно тяжелое испытание. Все сильные уехали, заменить их было некем. А после того, как СССР рухнул, ЦСКА остался предоставленным самому себе, поскольку Министерство обороны не было готово финансировать хоккейный клуб. Но об этом чуть позже.

Журналисты, когда начались разговоры об отъезде в НХЛ, писали несусветную чушь о диктаторских замашках Тихонова, о том, как он забирал хоккеистов в армию. Но начнем с Хелмута Балдериса. Он пришел к Виктору Васильевичу домой в Риге вместе с отцом, когда тот еще только в ЦСКА собирался. Состоялся серьезный разговор, и Хелмут, тогда совсем молодой игрок, сам сказал, что опасается остановиться в росте. Он хотел прогрессировать, выступать за сборную СССР.

То есть решение о переезде в Москву, как подчеркивает Тихонов, принимал сам хоккеист. Что касается Сергея Капустина, то Виктор Васильевич на него и не рассчитывал. Он с ним встречался в межсезонье, но Сергей от перехода в ЦСКА отказался.

Тихонов ушел в отпуск, отдыхает на Пицунде, вдруг звонит Вячеслав Иванович Колосков.

– Виктор Васильевич, мы вам нового игрока присмотрели.

– Кого? – спрашиваю.

– Капустина.

– Да я с ним недавно разговаривал, парень сказал, что остается в «Крыльях».

– А теперь согласился.

Никого Тихонов в ЦСКА на аркане не держал. Не захотел остаться Балдерис – уехал в Ригу, Капустин перешел в «Спартак». Был в составе армейцев горьковчанин Михаил Варнаков. Его призвали в СКА МВО, но Тихонова попросили, чтобы он этого парня взял в ЦСКА. Варнаков отыграл сезон, стал чемпионом СССР. Потом пришел, поблагодарил и сказал, что остаться не может, ибо дал слово вернуться в «Торпедо». И вернулся!

Никаких проблем не было с переходом в ЦСКА Сергея Макарова и Вячеслава Быкова, Кроме того, Виктор Тихонов специально подчеркивает, что, если бы он не взял из Ленинграда Николая Дроздецкого, Алексея Касатонова, Алексея Гусарова, Евгения Белошейкина, они бы остановились в росте. С каждым требовалась серьезная индивидуальная работа, надо было убедить игроков, что требуется тяжелая работа. Потом молодые люди в свободное время могли позволить себе расслабиться, нарушить режим. И искоренением подобных привычек приходилось заниматься. Алексей Касатонов всегда отмечает, что решение перейти в ЦСКА сыграло в его судьбе решающее значение, как и в судьбе Алексея Гусарова.

– Был не простой момент, когда молодые стали звездами, – рассказывает Тихонов. – Они начали конфликтовать между собой. Те же Фетисов и Макаров. Мне, естественно, приходилось вмешиваться в их перепалки. Но многое тут было построено на эмоциях. На мой взгляд, ситуация была совсем не катастрофической, хоккеисты спорили не за блага, а за лидерство в команде. И на игре это не отражалось. Потом прошло время, и все встало на свои места. Безусловно, какие-то проблемы были, без них ни один клуб не обходится. Мог кто-то выпить, подраться – молодые же. Но я не буду называть фамилии, ибо все в далеком прошлом – и это не вполне корректно с моей стороны. К тому же подобные вещи происходили практически в каждом клубе. В хоккей ведь не белоручки играют, а ребята, как правило, из простых семей. Задиристые, если хотите, шпанистые.

Позиция тренера представляется разумной, тактичной. Мало что в жизни с людьми случается. Важно, чтобы они все поняли, пусть даже гораздо позже. Не секрет, сложно это сделать. Мудрость только с возрастом приходит, да и то не ко всем. Есть люди упертые, озлобленные, думающие, что умнее их никого нет.

И надо в оценке тех или иных вещей быть объективным, не концентрировать внимание влиятельных людей, которые по-прежнему к звездам прислушиваются, на выгодных для тебя условиях. У взрослого человека должна быть достойная, взвешенная позиция.

И уж совсем ни к чему забывчивость. Возьмем, например, время, когда в ЦСКА офицерские звания присваивали. К Тихонову подходили игроки и говорили – Виктор Васильевич, а скоро ли мне присвоят звание капитана, майора. Значит, хотели. А потом, когда ситуация изменилась, те же люди на каждом углу кричали – да на хрен она мне была нужна, эта армия. И, конечно, «поливали» сборы.

– Я сто раз объяснял, что не закрывали игроков специально, но все бесполезно. Был период, когда говорили ведущие, что сидели на сборах взаперти 12 месяцев. Странно, что они забыли про отпуск, который длился полтора месяца. Потом пару недель мы работали в Москве, и все жили дома. Да, игроки сборной СССР находились на сборах дольше. Но они готовились к поездкам за границу – на товарищеские игры за океан сразу после приза «Известий», на чемпионаты мира и Олимпиады, и там, выходит, «взаперти» сидели. Никто от этих поездок не отказывался. Помню, после чемпионата мира сборная должна была сыграть несколько игр в Японии. Говорю ведущим игрокам – не ездите, отдохните, побудьте дома. Нет, все поехали. А кто в сборную не попадал, в паузах на сборах не сидели безвылазно.

Мне казалось по меньшей мере странным, когда хоккеисты говорили, что их держат взаперти. Да, приходилось довольно надолго отлучаться из дома, но не только им, но и тренерам, обслуживающему персоналу. Жаль, что звезды не вспоминают, как о них заботились, как их любили в стране, какими они были популярными. Они не были оторваны от повседневной жизни. Команда встречалась с известными артистами, например у нас в гостях бывали Иосиф Кобзон, Геннадий Хазанов, Георгий Вицин, Евгений Моргунов. Мы бывали на спектаклях в «Современнике», причем с игроками находились и их жены, подруги. Все это оставляло прекрасное впечатление, способствовало снятию напряжения. Кроме того, у хоккеистов было просто классное питание, они имели автомашины, квартиры, зарплаты повыше, чем у иных директоров предприятий. Плюс всенародное признание. Помню, одна старушка, увидев Фетисова, на колени перед ним встала.

Тихонову не раз ставили в вину, что он выжимал из хоккеистов все соки, мол, нагрузки запредельные. Он отвечал – не запредельные, а высокие и необходимые для того, чтобы в течение карьеры показывать высокие результаты. Однажды я разговорился с известным московским хоккеистом, заслуженным мастером спорта Виктором Тюменевым, игравшим в «Крыльях Советов» и «Спартаке», в финском клубе ТПС. Когда мы коснулись темы нагрузок, он вспомнил, как впервые попал на сборы в национальную команду к Виктору Тихонову: «Мы довольно долго тренировались на юге. И к концу сбора я еле ноги волочил. Я не понимал, зачем нужны такие запредельные нагрузки. Ибо до этого в командах, где я играл, так тяжело не было. Потом начался чемпионат СССР, проходит какое-то время, и мои партнеры «садятся», а я, как говорят, в порядке. Вот этот фундамент был заложен летом на юге. Позднее пришел опыт, и я понял – чем больше нагрузки в подготовительный период, тем дольше ты находишься в оптимальном состоянии в ходе сезона, а когда устаешь, то быстрее восстанавливаешься». Кстати, и в 35 лет Тюменев не собирался завершать карьеру, просто пришедший в ТПС Владимир Юрзинов решил омолодить команду. И Виктор поиграл еще в Швеции и Австрии.

А посмотрите, как долго играли «замученные» Тихоновым звезды Вячеслав Фетисов, Алексей Касатонов, Игорь Ларионов, Вячеслав Быков, Андрей Хомутов, Сергей Зубов. Именно Тихонов заложил фундамент для Сергея Федорова, который в 39 лет классно отыграл в сборной СССР на чемпионате мира—2008. И в сезоне 2008–2009 года оставался одним из самых ценных игроков «Вашингтона», заявил, что собирается выступать дальше. И сыграл в сезоне 2009–2010 года за клуб «Металлург» (Магнитогорск) в КХЛ. Что же касается тех, чья карьера оказалась короче, то и этому в большинстве случаев есть объективные причины. Не хочется называть фамилии, но были игроки, которые не хотели трудиться и быстро выдыхались, были и любители «выпить-закусить», и они сгорели быстро. И это дело обычное, связанное с характером. Не секрет, что он играет огромную роль в становлении игрока. Можно по-разному относиться к нашим звездам, но все они поднялись на вершины мирового хоккея не только за счет таланта. Они все, как один, великие труженики – Анатолий Фирсов, Борис Михайлов, Борис Майоров, Александр Мальцев, Валерий Харламов, Валерий Васильев, Вячеслав Фетисов, Сергей Макаров, Владимир Крутов, Игорь Ларионов, Алексей Касатонов…

По мнению Тихонова, игроки, выступающие в НХЛ, подчеркивают свою свободу. Да, есть 82 игры в регулярном сезоне и плей-офф, а потом человек все лето предоставлен сам себе. Вот и у нас теперь поздно начинается подготовка. Мы как бы копируем в чем-то НХЛ, как бы приближаемся к этой лиге. Но движение в этом направлении не должно быть слепым. Надо отдавать себе отчет в том, что у нас никогда не получится НХЛ, да это и не нужно. За океаном собраны сильнейшие игроки, которые быстро набирают форму и весь сезон играют, там почти нет тренировок. В России же почти нет игроков такого уровня, поэтому, наоборот, надо уделять максимум внимания учебно-тренировочному процессу. Никто не возражает, что у НХЛ есть лучшее, и надо этим опытом пользоваться. Но не стоит забывать о своих традициях.

– Нехорошо, когда народу все подряд подается как прогресс, – считает Тихонов. – Болельщик доволен, есть надежда, что лучше будем играть. Но надежда, по моему мнению, призрачная. Если американцы и канадцы летом за собой следят, потом в лагере, причем платном, каждый готовится самостоятельно, то наши так горбатиться не будут. Вот прошли первые сезоны КХЛ. Я не раз задавал вопрос, почему как никогда высоким был травматизм. Это связано с тем, что мышечный аппарат к повышенным нагрузкам не подготовлен. Природу-матушку не обманешь. Я далек от того, чтобы навязывать свое мнение. Просто у нас в российском хоккее картина такая.

Самой большой проблемой в середине 80-х годов стал уход из большого хоккея Владислава Третьяка. Ситуация была сложная, более всего психологического свойства. После Олимпиады в Сараево Третьяк сказал, что мог бы остаться при условии, если он будет между матчами, не считая, конечно, поездок, жить дома. Дело понятное, жена, дети, он ведь мало внимания семье уделял. Но Тихонов не мог уступить даже такому гиганту, за которого не было никаких причин опасаться, он человек во всех отношениях трезвый, уравновешенный, мог бы играть и «из дома». Но есть дисциплина, командный распорядок один для всех, без исключений. И Владислав играть закончил.

Негативную роль в период, предстоящий отъездам хоккеистов в НХЛ, сыграла пресса. Шла так называемая перестройка, государство изрядно пошатывало, стало возможным высказывать критические точки зрения. Однако конструктивного было мало. Что касается хоккея, то здесь вообще все лежало на поверхности. Ну, звезды решили уехать в НХЛ. Тихонов лично помешать им не мог, поскольку ничего не решал. Игроки ЦСКА Вячеслав Фетисов, Игорь Ларионов начали выступать с критикой в его адрес. С первой же публикации стало понятно, чьи слова произносят игроки. Уж больно гладко и остро излагали они суть проблемы, как опытные профессионалы пера.

Надо спокойно посмотреть на вещи. Люди, способные заработать большие деньги, получили такую возможность. И хорошо, что они правильно оценили себя. Им надо было во что бы то ни стало уехать в НХЛ. И это их право – распоряжаться своей судьбой. Поэтому даже тогда неуклюже выглядели ссылки некоторых хоккеистов, заявлявших, что главное для них – поиграть на самом высоком уровне, проявить себя. Надо было просто сказать – мы едем за деньгами, о которых в Советском Союзе и не мечтали. И не делать «крайним» Виктора Тихонова, который ни разрешить, ни запретить отправиться за океан не мог.

Да, он мог сказать, что не хочет терять игроков, но это ничего не значило. Если уж быть точным, то Тихонов, по его словам, дважды подписывал заявления Фетисову, Ларионову и Крутову. Но над ним находились серьезные структуры, например Главное политическое управление Минобороны СССР. Сложно было уехать при советских правилах. Это был другой уклад жизни. И нет смысла тренера осуждать.

– Мог ли руководитель среднего звена в середине восьмидесятых годов самостоятельно отправить какого-то сотрудника на работу за рубеж? – рассказывает Тихонов. – Да никогда в жизни. Один из хозяев «Нью-Джерси» Лу Ламорелло, когда мы за океаном играли с этим клубом, встретился со мной после матча и говорит: «Виктор, оставь мне Фетисова. Он у нас на драфте. Было бы здорово, чтобы он здесь выступил». Ну что я ему мог ответить: «Лу, представь себе, что ты приехал в Москву с Уэйном Гретцки. И я попросил тебя отпустить его на время в ЦСКА. Ты ведь мне его не отдашь. И это твое решение. А надо мной, кроме полковников, еще и генералы, и все Министерство обороны СССР, и еще – ЦК КПСС. И, между прочим, Фетисов офицер советской армии». Ну, посмеялись мы с ним тогда, думаю, все он понял.

Сразу же после этого иду в раздевалку, а навстречу мне посол СССР в США Юрий Владимирович Дубинин: «Виктор Васильевич, вы не против того, если я ребят поздравлю?» Пришли, он поздравил игроков и спросил, есть ли вопросы. Фетисов тогда сказал, что хотел бы играть за океаном. Дубинин ответил, что переговорит с министром обороны. Приехали в Москву. Прихожу на тренировку, а мне говорят, пришел Фетисов, бросил вещи и заявил – я больше в ЦСКА не играю! Ну, что тут поделаешь. Полтора месяца его не было. Потом пришел и сразу попросил, чтобы его вернули в основной состав.

А что писали про эту историю, да и вообще про меня, – кошмар. Обвинили во всех смертных грехах, благо я решил не опускаться до разборки с этой компанией. Мощно поливали в «Огоньке». Как выяснилось, с подачи его руководителя Виталия Коротича. Я встретился с автором статьи и предложил провести серьезный цивилизованный диалог, сказал, что готов на все обвинения ответить. И быстро понял, что он к такому разговору не готов, да он ему и нужен не был. Поскольку, как сам сказал, отношения к спорту не имеет, а просто выполнил задание главного редактора. Я аккуратно на него наседаю – статья, мол, для меня оскорбительная. Вы представили позицию одной стороны, дайте возможность высказаться и другой. Тогда он предложил – давайте встретимся после чемпионата мира 1989 года. Чем руководствовался? Скорее всего, думал, что мы проиграем, поскольку ситуация была сложнейшая, и я тихо уйду в сторону. Но сборная СССР, в которой, кстати, на ведущих ролях были и Фетисов, и Ларионов, завоевала золотые медали, обыграв в решающем матче потрясающую по составу команду Канады, за которую играли Стив Айзерман, Брайан Беллоуз, Марк Мессье, Скотт Стивенс.

Надо отдать должное хоккеистам. Они не перенесли непростые взаимоотношения с Тихоновым на лед. Собственно, это свойственно большим мастерам – работать с полной отдачей.

Естественно, встреча с журналистом не состоялась. Что же касается Коротича, то этот великий демократ в 1992 году уехал в Америку. Жаль, ему бы посмотреть, в каких условиях я в ЦСКА работал. Время прошло и все расставило по местам. Ситуация изменилась. И многие, поняв, что теперь можно в России заработать, вернулись. Тот же Игорь Ларионов в СКА идеи НХЛ до недавнего времени проводил. Увы, как мы знаем, правление заокеанского специалиста Смита ни к чему путному не привело. Дважды СКА проваливался в первом раунде плей-офф. И дело кончилось закономерной отставкой Барри Смита. Непонятно, чем руководствовались владельцы СКА, когда его приглашали. Ведь не выдающаяся личность.

По мнению Тихонова, вообще крен к иностранным специалистам себя оправдывает далеко не всегда. Он считает, что нужно больше заниматься подготовкой своих тренеров, больше доверять им. Давать возможность спокойно работать и не менять, как перчатки. В принципе, это на все сто процентов правильная точка зрения. Российский хоккей имеет свои особенности, как, впрочем, и жизнь российская, и менталитет, и ее уклад. Разобраться в команде и каждом игроке в отдельности может с куда большим успехом не иностранец и не российский тренер, просто говорящий по-русски, а русский, который в известной степени такой же, как его молодые подопечные. Только опытнее и, стало быть, мудрее.

Однако вернемся к концу восьмидесятых годов. По-человечески понять лучших игроков было можно. Они прекрасно знали, сколь высоко ценят труд профессионалов в НХЛ. Хоккеисты понимали, что могут за океаном адаптироваться. С этим не поспоришь. И, наверное, надо было аккуратно помочь им уехать. Но в ЦК КПСС к распаду СССР были руководители, не понимавшие, что процесс необратим. Собственно, они много чего не понимали. И думать не хотели, анализировать ситуацию. И не надо было много ума для того, чтобы поднять зарплату игрокам, увеличить премиальные. Если бы это произошло, возможно, что массового бегства за океан не было бы. Но ехали потому, что здесь нечего было терять. Кроме того, разваливалась страна. И игроки это тоже понимали.

Что имели хоккеисты в СССР? В шестидесятые и семидесятые годы – почти ничего. За победы на чемпионатах мира и олимпиадах им выплачивали смешные премиальные. За золотые медали Олимпиады в Калгари хоккеистам пообещали выплатить по 1200 долларов, так председатель Спорткомитета Грамов заявил. И за эти премиальные пришлось биться. Потом сказали, что сумма может быть урезана до 400 долларов. Пришлось тренерам идти к председатею Спорткомитета СССР Марату Грамову объяснять, что игроки все знают. И он со скрипом согласился. А когда играли со сборной звезд НХЛ два матча, которые назвали «Рандеву-87», пообещали за победу какие-то копейки.

В первом матче 11 февраля наши хоккеисты уступили – 3:4. Тихонов тогда сказал – лучше уж совсем не платите. Потом ему пришлось срочно встречаться с заместителем председателя Спорткомитета Вячеславом Гаврилиным, писать служебную записку. Ответ пришел мгновенно – гарантировали выплатить по 300 долларов, если сборная выиграет второй матч с разницей не менее чем в две шайбы. Выиграли 13 февраля – 5:3.

Мизерные по нынешним меркам деньги. А между прочим, против сборной СССР играли асы хоккея. Напомню состав двух звеньев: Клод Лемье – Марио Лемье – Мишель Гуле, Яри Курри – Уэйн Гретцки – Марк Мессье. Согласитесь, комментарии здесь излишни. Мы играли против сборной мира, в которой были канадцы, американцы, финны, шведы.

– Скажу откровенно, – подчеркивает Виктор Васильевич, – что я тогда разозлился. И после этого заранее расписал премиальные на весь следующий олимпийский сезон. Руководство согласилось. Прошло время, завершился чемпионат мира. Вдруг звонит Анатолий Михайлович Кострюков – у нас финансовая проверка в управлении хоккея, спрашивают, на каком основании мы заплатили по 1200 долларов игрокам? Я ему говорю, Анатолий Михайлович, пусть посмотрят, чья виза стоит на документах по Олимпиаде, и они вас в покое оставят. Дело в том, что разрешение на выплату было согласовано в ЦК КПСС, и на документах стояла подпись одного из руководителей государства.

Работа в ЦСКА – как под куполом цирка без страховки. Когда Тихонова доставали по поводу отъездов в НХЛ, он одному журналисту говорил – чтобы квартиру получить, надо писать рапорт на имя начальника ЦСКА, потом он идет с ним в спорткомитет СССР, там все визируется, пишется рекомендация. Потом с документами необходимо идти к министру обороны, который руководство каждый год принимал. И на этом уровне ставилась решающая подпись. С машинами было проще, бывало, и одну за другой давали. Игроки их продавали, но пользоваться этим, чтобы говорить о них негативно, я бы не стал. Такая жизнь у нас была незатейливая, люди о семьях думали.

Когда все кому не лень начали разносить Тихонова в печати, вспомнили и про его взаимоотношения с Николаем Семеновичем Эпштейном. Сам он конфликтовать с Виктором Васильевичем опасался. Думаю, он понял, что тот может играть «в открытую».

– Когда я еще в Риге работал, – рассказывал как-то Тихонов, – помню, принимаем мы «Химик». Матч прошел нормально. Но, смотрю, Эпштейн в судейской арбитров «окучивает». Я ему говорю – зачем, все же в порядке, никто тебя не «сплавлял». И, если хочешь, я сам тебе скажу, каким судьям ты платишь. Погорячился, конечно, но, правда, когда «Химик» играл на своем льду, на судей Эпштейн никогда не жаловался.

Потом «Химик» не был таким уж беззащитным, на него Спорткомитет РСФСР работал прилично. Я не вижу в этом ничего отрицательного, в конце концов, команда была добротная, и сам Эпштейн тренер квалифицированный, с хорошим пониманием хоккея. Не отрицаю, не были мы близкими родственниками. Но вот пример, показывающий его мудрость. Наверное, мало кто знает, что Игоря Ларионова пригласил московский «Спартак». Мне рассказывали, что с ним серьезные переговоры вели, даже квартиру показали. Потом он приехал в Воскресенск, и Эпштейн сказал ему такие слова – если хочешь быть игроком, то иди только к Тихонову. Безусловно, это был достойный поступок. Все верно, он любил Игоря, желал ему добра и не мог допустить, чтобы тот принял ошибочное решение. Кстати, и Анатолий Фирсов мог оказаться в московском «Динамо». Однако в этом клубе не могли решить вопрос с предоставлением ему квартиры.

К сожалению, в то время, когда конфликт, связанный с отъездами, был в разгаре, Анатолий Владимирович Тарасов, который ко мне относился, мягко говоря, не лучшим образом, говорил, что я не даю игрокам проявить себя. Я думаю, что вся его задача состояла в том, чтобы выкинуть меня из ЦСКА и сборной. А через некоторое время, когда начались проблемы, заявил, что Тихонов был обязан сохранить ведущих хоккеистов. Правда, однажды он дал моей многолетней работе высочайшую оценку.

Вернусь к концу восьмидесятых. Если говорить о ситуации, связанной с отъездами, то можно прийти к выводу, что кем-то ставилась задача опорочить советский хоккей. Ни больше ни меньше. А вот о странных вещах, которые происходили с некоторыми хоккеистами, ничего не говорили. Взять ту же историю с защитником Владимиром Константиновым, мечтавшим уехать в Детройт. Просто «сняться с якоря» он не мог, видимо, понимал, что человек военный. И вот приходит ко мне его жена и сообщает, что он серьезно болен. А он на льду – тренируется. Мы со дня на день должны были ехать на сборы в Финляндию, и времени для разбирательства не было. Приходим на вокзал – Константинова нет. Когда вернулись, начали выяснять что к чему.

Не просто это было. Володю из госпиталя имени Бурденко, где у него ничего серьезного не нашли, буквально за считаные дни до отъезда перевели на обследование в другую больницу. Наконец узнали – куда. И наш врач Игорь Силин поехал за медицинским заключением. Ему дали выписку с диагнозом, что у Константинова рак мочевого пузыря. А он уже уехал, как оказалось, сначала в Будапешт, там ему сделали американскую визу. Потом, естественно, в НХЛ перебрался и играть готовился по полной программе. Каким-то чудесным способом вылечился. Мне Володю ужасно жаль, ведь он в автокатастрофу попал, теперь – инвалид.

И Владимир Крутов подписал договор с «Ванкувер Кэнакс», но в НХЛ не заиграл. По мнению Тихонова, потому, что себя самостоятельно контролировать не мог. Он приехал в тренировочный лагерь с лишним весом. И ничего не делал для того, чтобы привести себя в порядок. Он вообще не следил за собой. Естественно, «Ванкувер» решил с ним расстаться, но агент Крутова заявил, что так просто ничего не получится. Дело дошло до суда, проходившего в 1992 году в Швеции. «Кэнакс» его проиграли, и им пришлось заплатить 800000 долларов Федерации хоккея СССР, ЦСКА и «Совинтерспорту».

– Мне говорили – жестко ты с игроками себя ведешь, нагружаешь их до изнеможения. Да, нагрузки были нешуточные, но все делалось под строгим медицинским контролем. Мы отчетливо представляли, что делаем. И Володя Крутов у нас прекрасно играл, я же знал, за ним нужен глаз да глаз, – отмечает Тихонов. – Про то, как убежал Александр Могильный, вспоминать не хочется. С ним в одном номере жил Сергей Федоров, он нам сказал, что ничего не знает. Думаю, кривил душой. Через год сам остался в США. А ведь мне его папа говорил, что не одобряет бегство Могильного и его сын никогда так не поступит. Но все-таки Федоров затем письмо написал и объяснил свой поступок.

Тихонов, безусловно, прав, когда говорит, что у нас слишком уж восторженно восприняли отъезды в НХЛ. У руководства страны, похоже, были другие заботы, и оно ничего не сделало для того, чтобы придать этим отъездам цивилизованный характер, разработать какую-то программу, которая бы контролировала ситуацию. Еще во времена СССР, когда стало очевидным, что отъездов не избежать. На заседаниях Федерации хоккея СССР говорили о возрастном цензе. Предлагалось отпускать в Европу – в 27–28 лет, в НХЛ, только с односторонними контрактами, в 25–26. При таком раскладе в стране сохранился бы высокий уровень игры. Надо было ФХР об этом вспомнить и разработать программу, но возглавлявший ее Владимир Петров считал, что все это никому не нужно. Более того, по его вине не был подписан договор с НХЛ, согласно которому компенсация за молодых хоккеистов оценивалась до 400 тысяч долларов. И дела в этом направлении вели между собой только два клуба – наш и заокеанский. А потом появился кабальный договор, который НХЛ протолкнули с помощью ИИХФ. Компенсация упала до 150 тысяч долларов, поступали они сначала в международную федерацию, а она уже перебрасывала деньги клубам, но практически всегда не торопилась и отдавала не все сразу. Произошло это в пору правления ФХР Валентином Лукичом Сычом. Это была очевидная ошибка, а произошла она неслучайно. Нашему президенту не с руки было ссориться с Рене Фазелом, которому он в 1994 году помог стать президентом ИИХФ. И, наверное, больше всех страдал от этого ЦСКА, из которого уезжали постоянно.

Как выживал ЦСКА

Когда распался СССР, у ЦСКА, по словам Виктора Тихонова, образовались колоссальные проблемы. Казалось бы, что особенного, команда же находились в системе Министерства обороны. Но в сравнении с «Динамо», также связанного с армией – внутренними войсками и КГБ, армейцы начисто проигрывали. Отличие динамовцев от армейцев заключалось в том, что у них были, если так можно выразиться, свои деньги, которые зарабатывались на собственном производстве. И это были не только фабрики спортинвентаря. Виктор Васильевич сказал весьма неожиданную вещь. Например, исправительные колонии, где заключенные трудились в какой-то отрасли, также приносили некоторый процент доходов в «Динамо». ЦСКА же всегда сидел на одном бюджете, выделяемом государством на Министерство обороны, и из него шли средства на спорт.

Естественно, быстро выяснилось, что на бюджет рассчитывать ЦСКА не сможет. И команда села, что называется, на голодный паек. Сразу же всплыли на поверхность всевозможные трудности. Были закрыты склады, на которых армейцы раньше получали форму. Да если бы их и открыли, ничего бы не изменилось. Ведь на покупку клюшек, коньков и всего прочего требовалась валюта, а ее у армии не было.

О результатах уже и говорить не приходится. Практически все сильнейшие уехали за рубеж. Летом 1992 года ЦСКА пригласил нападающего челябинского «Трактора» Валерия Карпова, ничего великого ему не обещали, но парень пришел, он хотел выйти на более высокий уровень. Было создано интересное звено Андрей Коваленко – Вячеслав Буцаев – Валерий Карпов. Однако зарплату нечем было выплачивать, и, естественно, всех этих ребят потеряли. По сути дела играл молодежный состав, денег не было где-то пять месяцев.

Примерно в это время появился приказ о том, чтобы армейские клубы переходили на профессиональные рельсы. Создали ХК ЦСКА, одно время, где-то полтора года, президентом у нас был Нугзар Начкебия, бывший заместитель министра лесного хозяйства. Человек ловкий, умевший показать себя. Так вот, он явился на прием к одному из руководителей министерства обороны и убедил его, что если ему выдадут контрактные документы на хоккеистов ЦСКА, выехавших за океан, то он съездит в Америку и решит все финансовые вопросы. Проще сказать, с нами за игроков все расплатятся.

– Поверить в это было невозможно, – рассказывает Тихонов. – Когда Начкебия ушел, я попытался объяснить, что это авантюра. Тем не менее все необходимые документы он получил. Увез контракты в Америку. И больше мы его не видели, ну и денег тоже. По информации, которой я располагаю, заработал Начкебия на нас 400 тысяч долларов. Конечно, мы, жившие по советским правилам, представить себе не могли, что подобное возможно.

Тем не менее нам удалось команду сохранить. Причем речь шла не о результате, а о существовании ЦСКА. Позднее нам удалось заключить весьма интересный и перспективный договор о совместной деятельности с клубом НХЛ «Питсбург Пингвинз». Когда мы встречались с его владельцем, он сказал, что первый год у нас будет пионерским. Я не понял и переспросил, что это такое. Он ответил: в первый год вкладываются деньги, второй считается удачным, если завершается без потерь. И с третьего года надо начинать зарабатывать. Сама идея была хорошая, новая для мирового хоккея. И все, на мой взгляд, развивалось благополучно. Однако после второго сезона ко мне пришел начальник ЦСКА Александр Барановский и заявил, чтобы мы контакты с «Питсбургом» сворачивали. Я пытался с ним объясниться, но он буквально уперся. И в итоге все разрушил. Впрочем, не только этот человек нас «харчил».

С помощью Барановского создавалось мнение, что Тихонов со всей армией решил воевать. Поэтому и были еще некоторые руководители, нас осуждавшие за связь с «Питсбургом». Никто ничего для команды не делал, только вопросы задавали. Выживать было трудно, мы радовались, когда деньги на зарплату находили. От нас уезжали игроки через «Совинтерспорт», с ним клубы НХЛ за них расплачивались. Часть денег уходила на налоги. Клубу оставались крохи. Да еще Барановский постоянно разные козни строил. С теми же деньгами. Например, когда у «Динамо» игроки уезжали, то компенсацию за них получал непосредственно хоккейный клуб. А у хоккейного ЦСКА старались забрать все, что можно и нельзя. Весной 1996 года начальник ЦСКА решил уволить меня. Тут уже пошли серьезные наезды. Во-первых, проявился еще один хоккейный клуб ЦСКА – детище Барановского. Но нас он закрыть не мог, хотя в команде оставались одни мальчишки и играли мы в первой лиге. И не мог выгнать из Дворца спорта, поскольку мы официально, по всем правилам арендовали его на 49 лет. И тогда Барановский начал действовать с позиции силы. То свет на катке выключат, то какие-то сумасшедшие счета выставляют – за телефон, за коммунальные услуги и так далее. Проверили, оказывается, сумма многократно завышена – нам предлагали платить за весь клуб.

Однажды произошел такой случай: у нас металлические конструкции на катке были покрыты специальным слоем от пожара. Солдатикам велели снять этот слой, и на льду оказалась куча мусора. Спрашиваем – что вы делаете? А Барановский как ни в чем не бывало отвечает – будем каток реконструировать. А он новый, каток-то. Примерно тогда Барановскому позвонил вице-мэр Москвы Валерий Павлинович Шанцев, возглавлявший московскую федерацию, и наш полковник отрапортовал ему, что к началу сезона все будет в порядке.

Приходим летом из отпуска, а меня и команду во Дворец не пускают солдаты. Бороться в этот момент с ним было невозможно. Мы, конечно, вещи забрали – вошли через другие двери. И тренировались в Архангельском. Потом, в ходе сезона нам заниматься в ЦСКА не давали, но помог Юрий Михайлович Лужков. При нем много катков в Москве появилось, и нам разрешали на них бесплатно тренироваться.

В конце концов ситуация стала критической. Терпеть стало невозможно, и мы привлекли для охраны Дворца профессионалов из частного охранного предприятия. Пришли они в семь утра, а через час солдатики появились, тут же старший все доложил Барановскому. Тот звонит – если не уберешь ЧОП, то я сейчас роту автоматчиков пришлю, ты же знаешь – со мной бесполезно бороться. В общем, контроль над собой потерял от безнаказанности. После этого я и решился позвонить министру обороны Игорю Дмитриевичу Сергееву. Мы встретились, и я обо всем откровенно рассказал. Вскоре в ЦСКА приехали два генерала, но Барановского не нашли. Однако процесс все-таки пошел.

Началась проверка ЦСКА Министерством обороны, в результате которой Барановского уволили из армии. Но все-таки удивительно, что нам удалось выжить. Раньше, когда Барановский понял, что просто так от Тихонова не отделаться, он создал вторую команду ЦСКА, которую сначала тренировал Александр Волчков, а затем Борис Михайлов. Дело дошло до того, что у меня осталось в составе всего четыре человека, остальные в команду Барановского ушли. Тогда я обратился к тренерам команд мастеров за помощью, и мне передали молодых ребят.

Жизнь все расставила по местам. Закрыли альтернативную команду, начали оказывать ЦСКА существенную помощь. Сегодня команда играет в КХЛ, и все соперники относятся к ней уважительно. Конечно, тысячам болельщиков, хочется, чтобы армейцы завоевали медали чемпионата России. Но сейчас создать команду-лидера без серьезных капиталовложений невозможно. В этом плане ЦСКА пока отстает, хотя по игре он в последние сезоны вполне конкурентоспособен. Были надежды на тренеров Вячеслава Быкова и Игоря Захаркина, успешно работающих со сборной России. Но, увы, им не суждено сбыться. Оба неожиданно ушли в уфимский «Салават Юлаев», как говорят в народе, за большими деньгами. Есть люди, поддерживающие наставников, есть и критики. Но что шуметь. Есть свершившийся факт. И нет смысла критиковать Быкова с Захаркиным за то, что за длинным рублем потянулись. Никто бы, оказавшись на их месте, не отказался. Хоккей – это и бизнес. Были бы у армейцев такие возможности, как в Уфе, точно бы не ушли.

Владельцы же ЦСКА вновь пошли на риск, назначив главным тренером не работавшего ранее с командами мастеров Сергея Немчинова, а президентом клуба стал Вячеслав Фетисов. Этот дуэт, по мнению хозяев, должен поднять ЦСКА на новую высоту. Но, увы, ЦСКА в турнире КХЛ сыграл, мягко говоря, скромно. Винить тренера и президента вряд ли есть смысл, ибо команда по подбору игроков уступала ведущим клубам. И вряд ли Виктор Тихонов мог на что-то повлиять, оставаясь в ЦСКА в качестве вице-президента. Тем не менее сегодня, после поражения сборной в Ванкувере и чемпионате мира в Германии, руководству ФХР, несомненно, стоит обратиться к опыту великого тренера, который в свои 80 лет не утратил лучших качеств.

 

Часть третья

Тяжелый свой путь

Нигде в мире, кроме СССР, такой проблемы, как завершение карьеры, не существовало. Спортсмены за рубежом выбирали для себя самые разные профессии и получали за свой труд достойное вознаграждение. Конечно, не просто было адаптироваться, Но, пожалуй, лишь в психологическом плане. Тем не менее и здесь все происходило проще, чем в СССР.

Итак, об уходе с площадки. Он считался всеми без исключения на редкость серьезным, поскольку имел значение не только для самого игрока, но и для его родных, близких. Проще сказать, человек находился не в своей тарелке. Хоккеисты жили на зарплату, может быть, чуть большую, чем у среднестатистического советского человека. Но не дающую возможности накопить деньги для того, чтобы стать, скажем, «красным» рантье. Это самое завершение важного отрезка жизни предполагало и некую неопределенность с будущим. Причем довольно часто оно рисовалось туманным. Собственно, как могло быть иначе, когда человек не имел на свой счет никакой информации.

– Каждый хоккеист, – вспоминает Евгений Зимин, – ближе к завершению карьеры задумывается – что же делать дальше? Меня, например, почти в 27 лет призвали в армию! И ничего поделать было нельзя. Два с лишним сезона потерял. Потом пришел к тренеру «Спартака» Николаю Карпову и попросил – возьмите меня на сборы без всякой зарплаты. Если подойду – хорошо, нет – претензий не будет. Но Николай Иванович по одному ему известным соображениям отказал. Это странно. Спартаковец возвращается в свою команду. Ну что стоит дать ему шанс? И его дал мне старший тренер «Крыльев Советов» Игорь Тузик. Я сумел выиграть с «Крылышками» Кубок европейских чемпионов. В финале мы сначала в гостях проиграли со счетом 2:3 чешскому клубу «Дукла» (Йиглава). Но через два дня в Москве взяли убедительный реванш – 7:0. И я в этом матче забросил две шайбы.

Ну а после завершения карьеры я вернулся в «Спартак», где работал в школе сразу с двумя возрастными группами. Любой юношеский тренер скажет, что это серьезная нагрузка. Штаты школы были небольшими, это сейчас у тренера всего одна команда.

Ребята постарше в первенстве страны заняли второе место, пропустив вперед лишь московское «Динамо». То есть я остался в хоккее. Но был какой-то момент – месяц-полтора, когда не было ясности. Меня ведь не сразу на работу в школу взяли, руководители что-то тянули. Я понимал, что должно все нормально завершиться, но кошки на душе скребли. Дело кончилось тем, что взял меня, можно сказать, волевым решением, старший тренер «Спартака» Роберт Черенков.

Естественно, под копирку жизнь не пишется. Одни хоккеисты после ухода со льда новую жизнь налаживали быстро, и протекала она благополучно. Другие мучились в сомнениях, вязли в трудностях, долго искали свое место в жизни. Казалось, и это логично, что гораздо больше везло тем, кто оставался во взрослом хоккее профессионального уровня. А мастеров, не попавших в команды на различные роли, считали в основном неудачниками. С одной стороны, так оно и было.

Наверное, нет смысла доказывать, что слава, оставшаяся за спиной, – груз тяжелый. Со временем игрока подзабывали, и это надо было пережить. Но жизнь показывала, что такие хоккеисты, преодолев переходный период, адаптировались в новых условиях. И жили по возможностям. Как говорят, от зарплаты до зарплаты, не попадая в стрессовые ситуации. Я не раз, встречаясь с бывшими игроками, работавшими в юношеском хоккее, спрашивал, как дела. И всегда получал почти один и тот же ответ – живем, крутимся. Действительно, в любом клубе, игравшем в первенстве Москвы, всегда было полно забот. А что касается материальной стороны, то здесь хотя и говорили «не хватает», но трагедии из этого не делали. Люди в СССР, в том числе и спортсмены, в основном были без претензий.

Жизнь людей хоккейных профессий высшего уровня протекала, конечно, интереснее, полнее. Но не секрет, что они находились как бы на вулкане со всеми вытекающими из этого последствиями – отставками, наездами со стороны руководства из-за плохих результатов и так далее. И нервишки себе трепали личности весьма известные и знаменитые куда более, чем их, казалось, невезучие бывшие партнеры, находившиеся в тени.

Безусловно, элитные тренеры в СССР считались персонами в высшей степени значительными. Они были в клубах центральными фигурами, контролировавшими ситуацию, принимавшими решения, влияющими на различные процессы. Тренер мог, например, сам оставить игрока без премии, без боязни, что его кто-то поправит. Но и ответственность была огромная.

Сам советский подход к хоккеистам и вообще спортсменам был все-таки безнравственным, чему примеров множество. А вот своих партия не «кидала». Не раз бывали случаи, когда кто-то «горел», но пожар тушили, а затем тихо пристраивали провинившегося в какое-то тепленькое местечко. Звезды спорта лишь в редких случаях попадали на комсомольскую работу, а в Госкомспорт направляли комсомольцев. Справедливости ради надо сказать, что среди них были способные люди – Сергей Павлович Павлов, Валентин Лукич Сыч, но руководил отечественным спортом и Марат Владимирович Граммов, человек, ничего в нем, к сожалению, не понимавший.

О хоккейных ветеранах, их будущем никто не думал. Позиция эта во все времена представлялась странной, не соответствующей реальному положению дел. Вроде бы превозносили мастеров, это – политика, а закончил играть – отработанный материал. Не помню, не знаю, кто ты такой. Получается, как бы сами себе руководители противоречили, но тогда их мнение обсуждалось лишь приватно.

Естественно, что все шло от «печки». Декларировалось, что в СССР нет безработных. Поэтому мастер спорта, как по мановению волшебной палочки, должен был превращаться в токаря, пекаря, аптекаря. Так, во всяком случае, считали руководители различного масштаба – партийные, спортивные. Но вот вопрос – мог ли хоккеист, пришедший на производство, получать жалованье такого размера, как в спорте, и быть счастлив? Как правило, нет.

В НХЛ за время выступлений хоккеисты всегда зарабатывали большие деньги, и практически никто не пустил их на ветер после завершения игровой карьеры. Человек просто переходит к другому роду деятельности – в спорте или иной сфере. Может при желании стать рантье и жить себе припеваючи на проценты с вкладов. И не думать, что его бросили на произвол судьбы. Конечно, скучно, но, как говорится, при деньгах можно найти себе занятие по душе.

Я, например, знаю, что известный шведский хоккеист Андерс Хедберг, немало сезонов проведший в НХЛ, занимался после игры в НХЛ различной работой в клубах лиги, в основном селекцией, то есть скаутской деятельностью. Нигде о нем не писали, ничего не говорили. Но он по-прежнему оставался узнаваемым в североамериканском хоккейном обществе, естественно, в Швеции. То же самое могу сказать о его соотечественнике Инге Хаммарстреме, также в свое время игравшем в НХЛ.

Настоящие болельщики, которых за океаном куда больше, чем у нас, не забывают даже скромных игроков из четвертых звеньев. Да что там объяснять, есть свои герои и в не столь мощных, как НХЛ, лигах США и Канады. Ну, а мега-звезды – это национальное достояние. В принципе. Такая же ситуация десятки лет наблюдается и в Европе. Только в Старом Свете хоккеем на «всю оставшуюся жизнь» до последнего десятилетия ХХ века никто не зарабатывал. Повесив коньки «на гвоздик», молодые люди, часто с высшим образованием, обращались к своей основной специальности или осваивали что-то новое. Разница между «ними» и «нами» заключалась в том, что в Европе был и остается высокий средний уровень оплаты труда. Проще сказать, того, что человек зарабатывал, хватало на достойную жизнь.

В СССР о многих хоккеистах, завершивших карьеру, переставали вспоминать через мгновение после того, как им вручили трудовые книжки с записью «уволен по собственному желанию». Счастливчиков, попавших в команды мастеров в качестве тренеров или на какие-то иные должности и оставшихся в обойме, можно было пересчитать по пальцам. И, что характерно, не все из них в этих командах надолго задержались.

Правда, ряд известных мастеров ближе к завершению карьеры партия и правительство, как сами начальнички считали, одаривали зарубежными контрактами. Преподносилось это, конечно, не с помпой, но как событие значительное, подчеркивавшее истинно отеческую заботу о хоккеистах.

Об игроках и тренерах испокон века ходят самые невообразимые слухи. Причем особенно популярная тема – доходы и безбедная жизнь спортсменов. Сейчас, конечно, все знают, как зарабатывают профессионалы. Но и прежде простые люди думали, что мастера шайбы и других спортивных игр – состоятельные люди, обласканные не только фортуной, но и, как было принято говорить, советскими, хозяйственными и партийными органами, в том числе и материально. Историй великое множество, однако все они были плодом воображения поклонников великих игр, придававших своими россказнями особое значение и таинственность многим спортсменам. Действительно, жили они лучше, чем среднестатистические граждане. Тем не менее никаких баснословных зарплат, премий и, тем более, состояний не было и в помине. В том числе и у тех, кто выступал за рубежом за сборную и клубы СССР или за европейские команды.

Молодые поклонники хоккея предполагают, что отъезды известных игроков на заработки в Европу и Северную Америку начались в конце восьмидесятых годов, ближе к распаду СССР. Что касается Старого Света, то говорить о каких-то баснословных гонорарах не приходится. В клубах той же Швеции могли платить тому или иному легионеру из СССР 50–60 тысяч долларов, из которых ему оставалась половина, не более. До распада Страны Советов это было еще ничего, но затем ездить играть в европейские клубы россияне перестали. Где-то со второй половины девяностых годов у нас увеличились суммы контрактов. И сейчас в Европе, может, всего два-три россиянина. А вот НХЛ манила во все времена. Там, как известно, солидные, как минимум, шестизначные долларовые контракты.

Однако играли наши хоккеисты в европейских клубах и раньше, в некоторых командах Старого Света работали и советские тренеры. Простые болельщики и тогда, и сейчас, наверное, могут сказать – «на заработки отправились». Но суммы нынешних профи и прежних, что называется, «небо и земля». Готовились к таким поездкам серьезно – хоккеисты приобретали черную икру, водку, расписные самовары. Все это продавали и на вырученные деньги покупали одежду для себя, жен и детишек и электронику на продажу. Чего греха таить – в СССР один видеомагнитофон стоил с полмашины, а то и больше. Вот на эти, так сказать, поступления и покупали игроки автомобили, мебель. Власти, безусловно, были в курсе событий, но резких движений никто не делал. А простые люди думали, что спортсменов балуют деньгами. Но никаких баснословных зарплат не было. Впрочем, послушаем, что говорят сами звезды.

«Хоккеисты любого уровня жили от зарплаты и до зарплаты, – вспоминал заслуженный тренер СССР Николай Карпов, с которым нам неоднократно приходилось выезжать за рубеж. – И главным источником более или менее весомых доходов были такие поездки. Руководители понимали, что это не дело, но закрывали на все глаза, главным было не попасть в какую-нибудь историю. Да и тех, кто прокалывался, шибко не наказывали».

Заслуженный тренер СССР Игорь Дмитриев, немало поработавший в национальной команде, отмечал, что не были избалованы даже хоккеисты сборной СССР – многократные чемпионы мира. Европы, Олимпийских игр. Собственно, это не было секретом. Безусловно, жили они лучше, чем мастера среднего уровня. За победы на чемпионатах мира и Европы Спорткомитет СССР выплачивал премии в размере 1500 рублей, это в шестидесятые и семидесятые годы были большие деньги. Но все равно государство хоккеистов обкрадывало.

Даже после распада СССР, когда на Олимпиаду-92 в Альбервилль отправилась сборная СНГ под началом Виктора Тихонова, каждому члену команды за победу в Олимпийском комитете страны пообещали выплатить по 6 тысяч долларов, вдвое больше, чем было объявлено представителям других видов спорта. Хоккеисты стали первыми, и с ними руководители делегации расплатились. А вот тренеры и весь обслуживающий персонал получили наполовину меньше. Позднее наставникам долг вернули, а врачи, массажисты, другие сотрудники сборной денег так и не дождались.

«Власти никогда не думали, как будет жить игрок после завершения карьеры, – вспоминает двукратный олимпийский чемпион, заслуженный мастер спорта Евгений Зимин, автор первого гола в ворота сборной НХЛ в легендарной серии 1972 года. – О нас больше тренеры заботились. И неприятности себе на этом наживали. Например, в 1972 году, когда мы выиграли Олимпиаду в Японии, нам выдали всего по 300 долларов.

И Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов знали о сумме премиальных заранее и не стали отказываться от двух коммерческих матчей, которые предложили сыграть японцы. Дело кончилось тем, что Тарасов с Чернышевым потом получили нагоняй от председателя Спорткомитета СССР Сергея Павлова».

Вскоре после этого случая легендарные тренеры покинули сборную. Наверное, не из-за нарушения. Но надо заметить, что подобные вещи в СССР карались по полной программе. Это ж не какие-то самостоятельные операции были, а запланированные мероприятия. Все деньги, кроме тех, что было разрешено выдавать, а это всего 30 процентов суточных (по 8—10 долларов в день), сдавались по приезде в Москву. Почему именно 30 процентов? Руководители у нас были смышленые, когда речь касалась валюты. Они знали, что хоккеистов за рубежом кормит, так сказать, принимающая сторона, значит, они сыты. Все суточные – это слишком жирно.

Ну а, как говорится, контролировали ситуацию определенные товарищи, представлявшие КГБ, которые, как правило, сопровождали за рубеж хоккейные делегации. Хоккеисты между собой всегда называли каждого из них одинаково – «Василий Васильевич». И при нем вели себя осторожно. Причина опасаться была серьезная. Однажды во время обеда один работник сборной, сидевший неподалеку от «Василия Васильевича», нахваливал молоко. Тот вида, конечно, не подал, но доложил кому положено, что, мол, член делегации продуктом капиталистических коров восхищается. И этот человек пару лет был, как говорили у нас, невыездным.

Получить валюту за выступления за рубежом, кроме так называемых суточных, практически было невозможно без специального разрешения. Так, на первом розыгрыше Кубка Канады в 1976 году перед началом турнира организаторы соревнований пригласили от каждой из сборных по три хоккеиста для участия в съемках фильма по технике хоккея. Советская команда делегировала на них Владислава Третьяка, Сергея Капустина и Виктора Шалимова. Сразу же после съемок хоккеистам выплатили гонорар – по 185 канадских долларов. Сумма, безусловно, мизерная. Но тренерам сборной СССР пришлось звонить в Москву и спрашивать у начальства, как поступить с этими деньгами – сдать в Канаде, привезти в Москву и передать в соответствующую организацию или оставить у игроков. «Мне в Спорткомитете СССР сначала сказали, что надо доложить наверх, – рассказал тренер Роберт Черенков. – И через день, еще раз позвонив в Москву, я получил указание разрешить хоккеистам взять гонорар». По тем временам это был случай, прямо скажем, уникальный.

На том же Кубке Канады перед матчем со сборной США, который имел решающее значение, руководители нашей команды связывались с Москвой и просили выплатить за победу в этом поединке по 500 долларов – сумму по тем временам огромную. Когда получили положительный ответ, сообщили хоккеистам. Для них это был колоссальный стимул, и они по всем статьям переиграли американцев.

Интересовались в разных странах в заповедные времена не только советскими хоккеистами, но и тренерами. В 1974 году владелец клуба «Йокерит» (Хельсинки), который в Финляндии пользуется примерно такой же популярностью, как у нас московский «Спартак», во время чемпионата мира, проходившего в Хельсинки, обратился к Борису Майорову с предложением возглавить его клуб.

«Безусловно, самостоятельно этот вопрос я решить не мог, – рассказывает Борис Александрович. – Обратился к известному советскому специалисту Андрею Старовойтову, который тогда был членом Совета международной федерации. Он сказал, что займется этим делом. Вскоре в наше посольство в Хельсинки пришел запрос от финнов. Все вопросы были решены. Однако буквально за два дня до отъезда мне сообщили, что я никуда не еду, поскольку в ЦК КПСС кто-то против. Все, как говорится, повисло на волоске, ибо спорить с партийными начальниками никто не мог. Однако там же в ЦК нашлись люди, объяснившие, что у нас с финнами прекрасные отношения и надо их развивать. Поэтому поездка кстати. И, кроме того, контракт уже подписан.

Итак, я осенью 1974 года поехал в Финляндию. Сейчас, когда с тех пор прошло много времени, могу сказать, что для меня лично это было не совсем приятное явление. Я формировался в обстановке профессионализма, хотя, когда мы уезжали на Олимпиады, у нас в олимпийских карточках в графе «профессия» одному писали «токарь», другому – «студент», ну а мне – «инженер», поскольку я уже закончил Московский авиационно-технологический институт. В Хельсинки же столкнулся с тем, что почти все мои игроки работали в разных местах. Исключение составлял Тимо Туронен, он входил в сборную Финляндии. Я спросил у хозяина – почему он не работает. А он ответил – ленивый. Тренировались раз в день после работы – по полтора часа. Для меня это было сложно, поскольку я не мог дать им того, что обычно получают профессиональные игроки. Кроме того, не раз возникали проблемы с составом на матчи в других городах. Бывало, подходит ко мне какой-то игрок и сообщает, что, наверное, не сможет из-за загруженности на работе выехать с командой. Я, конечно, остро реагировал. Поскольку игроки-то у меня в команде, что называется, считаные были. Максимум 18 человек, включая двух вратарей. В одних случаях проблему удавалось решить, в других – нет. Так и играли.

С одной стороны, конечно, было интересно поработать за границей. Но, к сожалению, финансовые условия были просто дикие. И получал я в первый сезон на руки всего 1500 марок, 20 процентов от общей суммы контракта. Остальные 6000 марок, это 80 процентов, шли, как говорится, в казну. Но это еще не все. Если моей жене с дочкой надо было по каким-то причинам уехать в Москву, то из моих полутора тысяч высчитывали 300 марок, а если уезжал я, то вообще 1200! Конечно, глупость полнейшая. Но таковы в СССР правила были. И практически ежемесячно, кроме партийных, профсоюзных взносов, подоходных налогов, приходилось делать пожертвования. В посольстве при выдаче зарплаты так и говорили – надо внести 20 или тридцать марок в Фонд бездомных детей или в Фонд борьбы с безработицей… Удовольствия я при этом не испытывал, поскольку хотя и не голодали, но жили скромно. Хлеб, между прочим, стоил полторы марки, нам нужно было в день, как минимум, два батончика, они небольшие были – три раза откусил, и все.

Так жили все, кто в то время выезжал за рубеж. Кроме того, в Москве мне выплачивали часть зарплаты в рублях, где-то 30–40 процентов, суммы незначительные. Но за два года накопились неплохие деньги. И с них я после возвращения заплатил партийные взносы. Лишь затем мне выдали партийный билет, который я перед выездом сдал в ЦК КПСС. Как платили игрокам, я не знал, там об этом никто не скажет.

Во второй раз я отправился в «Йокерит» накануне распада СССР – в ноябре 1990 года. Моим оформлением занимался уже «Совинтерспорт». Ситуация, безусловно, изменилась, но проценты все равно были грабительские, да еще в первый год пришлось Спорткомитету СССР кое-что отстегивать. Потом, когда Союз развалился, я платил «Совинтерспорту» уже как моему агенту. В общем, от финской зарплаты я имел 60 процентов, и это были нормальные деньги. Вот только, откровенно говоря, получать их всегда было неудобно. Выдавали зарплату в торгпредстве, а она у меня была раза в три выше, чем у посла. И кое-кто на меня косо посматривал. Но мне финны платили за решение серьезных задач на высоком профессиональном уровне. Сначала пришлось вытаскивать «Йокерит» из кризиса, он на момент моего появления не блистал, более того – мог и покинуть высший дивизион. К счастью, мне удалось найти взаимопонимание с хоккеистами, и команда смогла сохранить место в группе сильнейших команд. А в следующем сезоне мы выиграли чемпионат Финляндии».

В еще более сложной ситуации оказался заслуженный мастер спорта Виктор Цыплаков, который в 1972 году отправился по просьбе австрийцев в клуб «Клагенфурт», через который прошли многие наши соотечественники. В его контракте значилась ежемесячная зарплата в размере 1000 долларов США. Однако хоккеист получал на руки всего 200.

«До меня в Австрии, в любительском венском клубе, играли Юрий Морозов и Валерий Никитин, – рассказывает Виктор Васильевич. – И перед отъездом я у Юрия Ивановича поспрашивал про житье-бытье, получил соответствующие инструкции, что и в каких количествах с собой везти. Мы точно знали, что денег, которые будем получать в Австрии, не хватит. И мы с Юрием Глуховым, который стал тренером «Клагенфурта», прихватили с собой пару рюкзаков с продуктами.

Приняли нас доброжелательно, сообщили, где будем жить, что нам на двоих выделена машина.

Тут же в аэропорту сказали, что сразу нужно ехать на сборы, и предложили перевезти все вещи по месту жительства. Водитель автобуса взялся помочь, но рюкзак с консервами поднять не смог. Хозяева клуба поселили нас у бывшего хоккеиста «Клагенфурта» Ганса Кнабеля, человека взрослого, хозяйственного. У него в доме был прекрасный погреб, в котором хранились различные овощи, которые разрешали брать. До сих пор помню, как мы варили кастрюлю картошки, потом клали туда пару банок тушенки, все это солили, перчили, перемешивали, и – обед готов.

Хозяева относились к нам с пониманием, они знали о наших проблемах. А в клубе вообще в ужас пришли, когда просочилась информация, что львиную долю зарплаты у нас отбирают. Надо сказать, там, кроме нас, чистых профессионалов не было. Игроки работали в разных местах. Помню, один парень трудился на автозаправке, так он нам так и говорил – приезжайте, налью вам бесплатно бензин.

Вернувшись в Москву, я несколько лет не то что есть, видеть эту тушенку не мог. Кроме того, наверное, из-за боязни, что не вернемся, мне не разрешили взять с собой жену и детей. Поэтому, отыграв два сезона в Австрии, став двукратным чемпионом этой страны, я отказался продлять контракт».

Известный вратарь московского «Динамо» и сборной СССР Владимир Мышкин не предполагал, что ему придется ехать за границу – опытный неоднократный чемпион мира, олимпийский чемпион, офицер, вроде бы с ним должны были считаться. Но что делают деньги! Когда есть возможность заработать, ничего не делая, все становятся напористыми, целеустремленными, способными горы свернуть.

Президент ХК «Динамо» Александр Стеблин, не поставив в известность Мышкина, решил все вопросы, связанные с его отъездом в финский клуб «Лукко». Вызвал Владимира и просто сказал ему – поедешь играть в Финляндию. И тут же Мышкина рассчитали, уволили из армии и отправили в скромную команду, которую ему пришлось вытаскивать в высший дивизион в переходных матчах. По жилью проблем не было. Выделили машину, но поначалу зарплата была скромная. Тогда Мышкин связался со Стеблиным, попросил помочь, и тот сумел добиться прибавки.

Как рассказывал Владимир, это были небольшие деньги, на которые можно было нормально питаться, покупать что-то из одежды. И все. Вот позднее, когда он отправился в Швейцарию, условия были вполне достойные. Но Мышкин в нашем разговоре специально подчеркнул, что за рубежом просто так деньги не платят. За них нужно отрабатывать по полной программе. И ему приходилось заниматься с вратарями не только команды мастеров, а и всего клуба, от голкиперов молодежной команды до самых маленьких. Нагрузки были приличные, по пять часов в день.

Вплоть до распада СССР и даже чуть позже все, кому не лень, пытались заработать на хоккеистах. В начале 90-х годов появилось немало пронырливых молодых людей, решивших стать хоккейными агентами. Они крутились вокруг наиболее одаренных хоккеистов, предлагая им свои услуги. И поскольку уехавшие за океан раньше Серж Ханли и бывший саратовец Марк Гандлер, также проживавший в США, всех охватить не могли, неплохо устраивались и новоиспеченные россияне. В принципе это были, да и есть за редким исключением, симпатичные ребята, совсем не глупые, правильно воспользовавшиеся ситуацией.

Если даже навскидку подсчитать, сколько денег поступало в казну от чемпионатов мира, олимпиад, прочих турниров, от зарплат хоккеистов, различных премий, то получится внушительная сумма. Сами же игроки, тренеры имели, как принято говорить, «прожиточный минимум». Поэтому их без какого-то ни было риска можно назвать «советскими батраками», пахавшими на государство. Впрочем, сами хоккеисты и тренеры на сей счет шибко не переживали и не роптали на судьбу, ибо они были соответствующим образом воспитаны и прекрасно понимали, что «так положено».

Было время в СССР, когда как великое достижение преподносился ветеранский хоккей. Но одно дело, когда еще вполне здоровый благополучный человек хочет поиграть в свое удовольствие. И совсем другое дело, когда зрелый мастер пытается заработать на жизнь, выступая за ветеранов. Странно выглядело, что люди, потерявшие за карьеру здоровье, пережившие массу травм, которым по сути дела лечиться надо было, выходили на лед с желанием заработать на жизнь.

Ну что после этого можно сказать про СССР – королевство кривых зеркал. Ведь ветеранское движение преподносилось с помпой, с положительной стороны. Вот, мол, у нас и в пятьдесят играют! И в СМИ ветеранская тема раскручивалась в основном в мажорных тонах. Что же касается вещественных доказательств внимания, то есть финансовой поддержки, то об этом старались не вспоминать. Само государство в ветеранов денежки почти и не вкладывало, надо же было партийцев кормить, советскую власть, чиновников, примерно так же, как и сейчас.

Между тем достаточно было войти в раздевалку и посмотреть, как готовятся к матчам ветераны, и все становилось ясно – один подъем бинтует, другой коленный сустав, третий специальным составом плечо мажет. А после матчей? Мне не раз приходилось бывать в раздевалках ветеранов. Не раз обращался к многим и спрашивал – ну, как ты? И слышал в ответ что-то типа «еле дышу» или «внутри все трясется».

Мне довелось побывать с командой ветеранов «Русское золото» на международном турнире в Торонто. Предполагалось, что там соперниками россиян будут ветераны НХЛ. Но в турнире, названном Кубком мира, играли любители или хоккеисты, когда-то выступавшие в скромных профессиональных лигах. Из звезд видел одного лишь Бобби Хала, почетного гостя турнира, всегда улыбчивого, раскрасневшегося, от него всегда приятно попахивало туалетной водой и спиртным. Не секрет – этот хоккейный монстр, здравствующий и сегодня, трезвенником не был. Но, в отличие от десятков советских звезд, на дне жизни не оказался. Состоятельный человек, живет для себя, не тратя нервные клетки на решение бытовых проблем. Может быть, грубо сказано, но прокутить все заработанное никаких шансов у него не было. И вот что важно – все относились к нему с огромным уважением, как к звезде.

В Торонто соперники по уровню мастерства россиянам заметно уступали, большинство команд играло в примитивный хоккей. А вот здоровья у этих канадских крепышей было больше, да и моложе были по возрасту. И никто из организаторов на это особого внимания не обращал, хотя гостей предупредили, что есть ограничения в возрасте – то есть моложе, скажем, 40 лет хоккеиста заявить нельзя. Но за канадские команды выходили на лед совсем не сорокалетние здоровые розовощекие коблы, которые в средствах не стеснялись. Ну что мог сделать в этой ситуации, к примеру, Александр Мальцев с его застарелой травмой плеча, ведь любой силовой контакт мог для него закончиться печально. В полуфинале вратаря Александра Сидельникова сбили с ног. Ему повезло – ничего не сломали, но пару дней прихрамывал, берег травмированную ногу.

Конечно, замечательно, что владелец группы компаний «Русское золото» Александр Петрович Таранцев, человек неравнодушный, понимающий проблемы ветеранов, содержал команду. Я неоднократно встречался с ним и видел, что для него забота о хоккеистах не была какой-то нагрузкой, он помогал от чистого сердца. Но таких людей, как Таранцев, мало. И жаль, что никто не задумался о том, чтобы хоккеисты, отыгравшие, скажем, на высшем уровне десять сезонов, могли бы получать пенсии хотя бы за то, что на каждом из них государство заработало.

Правда, в Советском Союзе могли устроить бывшего игрока на должность детского тренера. Проблем здесь практически не было, ибо большинство хоккеистов имели высшее спортивное образование. У кого-то был только школьный аттестат, но звание «мастер спорта» приравнивалось к среднему спортивному образованию. С одной стороны, это было как-то и неплохо. Вроде игрок остался в профессии. Во всяком случае, переучиваться не надо. Если ты человек, не обремененный амбициями, то вполне можешь заниматься любимым делом. И выездов нет, и семья рядом. Но сложность заключалась вот в чем! Во-первых, таких мест было не так уж и много. До восьмидесятых годов в клубах в штатном расписании было максимум три тренерских ставки, могли, правда, оформить и на какую-то другую должность, но все равно работал человек как минимум с двумя командами. Во-вторых, детские тренеры в СССР получали совсем небольшие деньги, на которые было сложно содержать семью. Тех, кто приходил на работу в коллективы при крупных предприятиях, как я только что отметил, оформляли на какие-то производственные должности. Денег могло быть чуть больше. Но, конечно, не все хотели записи в трудовой книжке «слесарь 5-го разряда». Однако деваться было некуда.

Безусловно, условия для работы были разные. В СДЮШОР имелись достаточные средства на инвентарь, был свой искусственный лед. В «Динамо» и ЦСКА тренеры из бывших игроков получали еще и за «звездочки». Это было терпимо. А вот в обычных профсоюзных клубах тренерам жилось хуже. Кроме того, и возможности там были скромные.

Я хорошо помню многие клубы, которые из года в год выживали. И их тренеров смело можно назвать энтузиастами. Они работали, считайте, за идею. Стадионы, на которых базировались клубы, как правило, были простенькими – с небольшими раздевалками, минимальным штатом сотрудников, не везде были комбайны для заливки и чистки льда. Собственно, комбайны – это громко сказано – обычные переоборудованные машины «ГАЗ-59». В общем, ничего лишнего. Тренеры сами лед заливали, с помощью болельщиков в перерывах между периодами этот лед чистили. Вот такие клубы и коллективы физкультуры были немалой составляющей частью советского хоккея – самого лучшего в мире. Перспектив развития – никаких, и сами тренеры, разговаривая между собой о проблемах, подчеркивали – хуже бы не было. Чемпионатом столицы в городском спорткомитете занимался всего один специалист, в семидесятых, восьмидесятых – был известный судья Игорь Прусов, он же с кем-то из тренеров школ тренировал юношеские сборные Москвы, выступавшие на всесоюзных Спартакиадах.

Все остальные, включая председателя столичной федерации, руководителей комитетов, комиссий и так далее – были общественниками. Бывало, на заседаниях спортивно-технической комиссии ее председатель, преподаватель МАИ и бывший игрок «Локомотива» Леонид Астапов высказывал претензии по поводу комплекса проблем, но не было случая, чтобы спорткомитет что-то изменил к лучшему. Не потому, что его руководство негативно относилось к хоккею, – возможностей не было. Все средства находились в городских советах ДСО, и были они мизерными.

У того же Ивана Трегубова, старшего тренера ХК «Алмаз», у которого мне не раз довелось побывать в гостях – на тренировках, матчах первенства Москвы, все было по минимуму – и зарплата, и форма, и инвентарь. Причем вратарских доспехов было в обрез, и голкиперы после тренировок сдавали щитки, панцири, ловушки в кладовую, и их тут же забирали вратари других возрастных групп.

Приобретение инвентаря было делом на редкость ответственным. С тренера, который в этом деле ничего не решал, руководители клуба строго спрашивали, если чего-то не хватало. Вообще ситуация была парадоксальная. В отделе хоккея Московского спорткомитета существовала разнарядка на приобретение по безналичному расчету хоккейного верха, защитных доспехов, клюшек. Естественно, заранее все делилось между клубами. Но это «все» надо было достать, попасть в магазин, где был так называемый лимит на продажу. Знали, конечно, тренеры заветные места и носились по Москве с пластиковыми пакетами, в которых лежала бутылочка хорошего коньяку – в подарок директорам магазинов и другим ответственным торговым работникам, кто все это по закону выписывает и выдает. И покупалась бутылка на собственные деньги. Случалось, тренер, получая инвентарь, оставлял в магазине в знак благодарности пяток клюшек, коньки с ботинками, которые затем, естественно, уходили за наличные. Это была взятка, но кому до этого было дело. В клубе оставленный в магазине инвентарь со временем, как говорили, списывался.

В то время директора спортивных магазинов и их заместители считались важными уважаемыми персонами. Были среди них порядочные люди. Например, работал в магазине на Красной Пресне замом Борис Иванович Никитин, никогда тренерам не отказывавший. И, как говаривал герой Павла Луспекаева таможенник Верещагин, мзду с тренеров не бравший. Были и принципиальные тренеры, не желавшие директорам отстегивать. И у них всегда было больше нервотрепки с приобретением инвентаря. Говорили – нет лимита, и доказать ничего было нельзя. Человек уходил, как-то выбирался из ситуации. Ничего себе, любимая работа. А оставшиеся клюшки, коньки и так далее уходили «налево», например, в коллективы физкультуры, чьи инструктора, получив в месткомах материальную помощь, могли магазинных начальников подмазать.

В СДЮШОР при командах мастеров с формой меньше возились, как я уже отмечал, условия там были лучше. И школы во время перестройки выжили. Что же касается клубов, то они один за другим прекратили существование. Многие мальчишки потеряли возможность играть в хоккей. И талантливой молодежи стало заметно меньше, ибо именно в клубах в разные годы начинали играть многие знаменитые хоккеисты. В «Метеоре» на Кутузовском проспекте Владимир Крутов, на «Красном Октябре» в Тушине – Владимир Петров и Виктор Тюменев, в ФК «Серп и молот» – Александр Якушев и Александр Пашков, в «Торпедо» – Виктор Шилов, в «Крыльях Советов-1» – Игорь Дмитриев. И этот список легко пополнить. Позднее, после распада СССР, когда в Москве по инициативе правительства города, а точнее – Валерия Шанцева, вице-мэра столицы и президента городской хоккейной федерации, построили в префектурах полтора десятка катков с искусственным льдом, вновь появился второй эшелон московского хоккея.

Вернемся к проблеме завершения карьеры. Естественно, не все игроки хотели стать детскими тренерами, зная, что именно их ожидает впереди. Как правило, в клубах было по две-три тренерские ставки. Поэтому приходилось работать как минимум с двумя, а то и с тремя командами. Человек находился на льду минимум четыре часа в день. Кроме того, в советское время в большинстве клубов наставники молодежи были, так сказать, совместителями, зимой они занимались хоккеем, а летом работали с футбольными командами, которых в каждом коллективе было больше десяти. Работа, в общем, была довольно сложная, отнимавшая массу сил. Плюс – неприхотливые условия и скромная зарплата.

Один мой очень хороший знакомый, известный футболист Юрий Володин, игравший также в хоккейном клубе ВВС, так и сказал:

«Я хотел остаться в спорте, поговорил с домашними, мы прикинули, хватит ли на жизнь. И мне дали «добро». Я не тяготился тем, что работаю в обычном коллективе Ярославского отделения Московской железной дороги. Этот клубный хоккей, несмотря ни на что, был по-своему притягательным. Мы работали, растили мальчишек на естественном льду.

А в Канаде были тысячи катков с искусственным льдом, не говоря уже об изобилии инвентаря и всего прочего. Думаю, до ЦК КПСС доходила информация о спартанских условиях работы юношеских тренеров. Они там точно знали, в каких условиях мы трудимся, понимали – жалоб не будет. К тому же считали, если сборная выигрывает, то в хоккее все в порядке. Да им спортивное руководство так и докладывало.

Что хорошего? На каждом заседании СТК я мог общаться со многими приятными хоккейными людьми – Виктором Пряжниковым, Иваном Трегубовым, Виктором Цыплаковым, с пионерами хоккея – Борисом Леонидовичем Запрягаевым и Вениамином Михайловичем Быстровым. Каждый стадион, пусть самый захудалый, имел свои традиции, своих активных болельщиков, которые помогали, чем могли. Атмосфера на таких стадионах всегда была теплая, добрая. Человек приходил на работу как бы в свой родной дом. На матчах чемпионата Москвы не было случая, чтобы тренер команд, которые уже отыграли, ушел со стадиона. Он оставался, просто смотрел и переживал, помогал, если нужно. Я хочу сказать, что среди тренеров не было равнодушных людей. Это, безусловно, скрашивало многие негативные моменты».

Надо сказать, я ни на секунду не усомнился в искренности Юрия Васильевича. Сам прошел школу московского клубного футбола в качестве тренера. И знал, что таких самоотверженных людей, как Володин, было в Москве и других городах немало.

Но у кого-то из бывших хоккеистов просто склонности к детской тренерской профессии не было. Эти люди шли сложными путями, совершали ошибки. Пытались заниматься детским хоккеем, работали инструкторами физкультуры в производственных коллективах. Кому-то удавалось найти свое место, но таких были единицы, кто-то ломался, кто-то держался за счет характера, довольствовался тем, что есть, не теряя лица. Сломаться, кстати, было довольно просто. На любом предприятии были любители спорта, которые тянулись к инструкторам физкультуры, особенно если те были в свое время действующими хоккеистами или футболистами. Они составляли костяк команд, игравших в районных и отраслевых соревнованиях. Проводились они, как правило, в вечернее время. После матчей народ расслаблялся. Причем существовало на заводах, фабриках, автобазах правило – выделять для физкультурников деньги на питание. Кто-то писал заявление на материальную помощь, получал в месткоме тридцатку, которая тратилась на спиртное и закуску. Не секрет, что денег всегда не хватало, и потом спортсмены сами скидывались – и следовало продолжение.

Безусловно, завершение карьеры было сложным и для звезд. О них не всегда заботились. Это был процесс выборочный. Причем, как правило, не жаловали умных людей, с серьезной гражданской позицией. У нас ведь на всех уровнях не любили, когда задают вопросы. Проще было включить в обойму кого-то с именем, но без идей.

«После того как я из-за травмы не смог продолжать играть за «Спартак», – вспоминал заслуженный мастер спорта Евгений Майоров, – мне повезло. Я некоторое время работал в команде мастеров. Потом сезон был играющим тренером в Финляндии. Вроде бы все неплохо, но не было устойчивости. Думал, надо попробовать работать по специальности – инженером на режимном предприятии, но вскоре от этой затеи отказался. Некоторое время занимался с юношескими сборными страны, потом вернулся в школу «Спартака», был ее директором. Однако на этой работе чего-то все равно не хватало. Все-таки я не администратор. И только в начале 80-х годов, после беседы с Николаем Николаевичем Озеровым, попробовал себя в качестве комментатора. Было интересно, я увлекся, утвердился в мысли, что это мой путь. И пошел по нему».

Что ж, это, безусловно, пример положительного свойства. Однако Евгению Александровичу понадобилось после завершения карьеры более десяти лет, чтобы найти свое место в жизни. И на первых порах в роли журналиста ему приходилось не просто. У нас же всегда были, есть и будут люди, считающие, что вот этого человека «продвинули», что у него нет склонности к репортажу. Но Евгений Александрович стал великолепным комментатором, каких сейчас на ТВ почти нет. Он рано ушел из жизни, возможно и потому, что немало пережил. А лучший тележурналист сегодня, вне всякого сомнения, Борис Александрович Майоров, брат Евгения. Он, вообще, человек на редкость одаренный. Мне довелось слушать его первый репортаж с хоккейного матча «Динамо» (Москва) – «Молот» (Пермь). Он вел его, как профессионал высшей квалификации.

Как игрок Борис был неповторим, истинный лидер, боец, талант. Однажды мы разговорились с Всеволодом Михайловичем Бобровым. Он сказал: «Борис великим игроком был, со сложным характером, бывало, спорил со мной. Я не делал из этого трагедии, нет простых звезд. Но он всегда был мне близок, ибо один менталитет, одно отношение к делу, одна самоотдача».

Казалось бы, эталонный игрок, умница, образованный человек, умеющий принимать решения, его путь должен быть гладким. Действительно, Борис Александрович занимал после ухода с площадки немало важных постов – был старшим тренером «Спартака», финского клуба «Йокерит», начальником управления хоккея Спорткомитета СССР. Но и против него, национального героя, периодически без всяких причин проводили запрещенные приемы. Например, попросили с поста старшего тренера в момент, когда под его руководством спартаковцы дважды подряд выиграли Кубок СССР. Таким же образом поступил Марат Грамов, по приказу ЦК КПСС пришедший на пост рулевого советского спорта. Человек вообще в спорте ничего не смыслил и не стеснялся, как ему казалось верно, с каким-то выворотом произносить слово «волетбол». Полагаю, он в какой-то степени опасался Майорова, который с его характером мог его на людях поставить на место. В общем, не специалист хоккея ему был нужен, а человек, который бы рта не раскрывал. Кроме того, и «черные» полосы в жизни Бориса Майорова были, когда ему предлагали второстепенные должности.

Если обратиться к судьбе знаменитого нападающего ЦСКА Константина Локтева, то здесь история не просто загадочная, а невероятная, не укладывающаяся в рамки здравого смысла. Все знают, что играл он блестяще, и после завершения карьеры у него никаких проблем не было. Сразу назначили руководить в спортклубе Министерства обороны СССР армейским хоккеем, потом четыре сезона Локтев был помощником Анатолия Тарасова в команде мастеров и еще три – старшим тренером. Причем он дважды приводил армейцев к золотым чемпионским медалям. Как могло произойти, чтобы человек, семь сезонов отработавший с ЦСКА, опытный тренер, работавший помощником Бориса Павловича Кулагина еще и в сборной СССР, выигравшей в 1976 году золотые олимпийские медали, мог вообще остаться без хоккейной работы?

Ему объявили об отстранении от должности летом 1977 года. Безусловно, вопрос решался в ЦК КПСС, где сочли необходимым, чтобы ЦСКА и сборную СССР возглавлял один тренер – Виктор Тихонов. Естественно, это никто Локтеву объяснять не стал. Через него просто переступили, не приняв во внимание заслуги и способности человека, нужного советскому хоккею. И отправили на три года в польскую армейскую команду «Легия». А когда он вернулся в СССР, не нашлось места для тренера. Ни в армейском клубе, ни в каком другом. Хотя были команды, остро нуждавшиеся в специалисте высокого класса. Понятно, о нем и не вспомнили, никого не интересовало, как живет, чем занимается Константин Борисович. Безусловно, Локтев пережил сложнейшую психологическую травму. Он трудился на разных должностях, далеких от спорта. Лишь в 1993 году президент ФХР Владимир Петров вернул его в хоккей, сделав своим заместителем. Однако правление Петрова оказалось коротким. Занявшего его пост Валентина Сыча, как специалист, Локтев не интересовал. Обычная ситуация, свойственная смене власти, но сложная для потерпевшей стороны. Константин Борисович ушел, и, конечно, никто о нем не вспомнил. У нас всегда на виду только действующие герои. Новый удар, трепка нервов. А здоровье уж было шатким. И вскоре, осенью 1996-го, он ушел из жизни.

Другая ярчайшая звезда советского хоккея – Виктор Якушев. Уникальный был нападающий, с великолепным видением площадки, с пасом, не говорю уж о технике и катании. Просто гений! Он до сорока двух лет играл в московском «Локомотиве». После завершения карьеры все неплохо у него складывалось, был вторым тренером железнодорожников. Когда команды мастеров не стало, Виктор Цыплаков привлек его в детскую школу. Однако на фоне старой травмы у Виктора Прохоровича возникло серьезное заболевание, он не только не мог выходить на лед, но и передвигался при помощи палочки.

Естественно, жить стало труднее. Дело дошло до того, что пришлось работать сторожем на стадионе «Локомотив». Но Якушев не замкнулся, не пошел «вразнос», выпивал часто, но ума не терял. Он с иронией относился к своему занятию, постоянно посещал хоккейные матчи, общался с другими ветеранами, более всего – с железнодорожниками. Якушев вообще был настоящим человеком, с потрясающей силой воли и полным отсутствием зависти. Возможно, где-то на душе кошки и скребли, однако никогда он этого не показывал. Виктор Прохорович был общительным, насколько ему позволял его характер, по натуре-то он был великий молчун. Однажды мы с ним во Дворце спорта ЦСКА, в редакции еженедельника «Хоккей», выпили по «сто пятьдесят» перед началом матча. И потом поговорили откровенно, иначе он не умел. Якушев дал понять, что не ропщет на судьбу. «Наверное, все было бы в норме, если бы не нога, – сказал он. – Вот это головная боль».

Действительно – головная боль. Ведь ежедневно Виктору Прохоровичу приходилось пешком подниматься на 5-й этаж своей скромной квартиры. Кто-то заявлял, что ему должны помочь найти новое и более удобное жилье, но ничего не менялось. Он никогда ничего не просил и ни перед кем не унижался. На самом деле никому, кроме семьи и друзей, он не был нужен. Так всегда у русских – в беде не помогут, в войне победят. Но иначе думали шведы.

В начале 90-х годов бывший партнер Якушева по «Локомотиву» Михаил Ржевцев увидел знаменитого шведского хоккеиста Свена Юханссона по прозвищу Тумба на открытии клуба для гольфа в Москве и рассказал ему о проблемах Виктора Прохоровича, против которого швед не раз играл. После этого в Швеции довольно быстро собрали деньги на операцию. И успешно сделал ее известный хирург Рональд Петерссон, бывший нападающий «Тре Крунур», также бывший соперник Якушева.

К сожалению, жизнь Виктора Прохоровича оборвалась трагически. 27 июня 2001 года он поздно ночью возвращался со дня рождения знаменитого футболиста Анатолия Ильина, и, по версии милиции, его избили какие-то хулиганы. Якушева нашли на скамейке рядом с его домом. И отвезли в больницу, где он 6 июля скончался. Шаткой, мягко говоря, была версия о какой-то шпане. Якушев не был конфликтным человеком, его выдержке можно было только позавидовать. И вряд ли он мог затеять выяснение отношений с какими-то сорванцами. Друзья Виктора Прохоровича написали письмо в МВД России с просьбой провести тщательное расследование. Но правоохранительные органы, видимо, посчитали, что все и так ясно. В принципе, это обычное для современной России явление.

Вот, говорят, выпивал Виктор Якушев. А что, партийные и профсоюзные работники были членами общества трезвости? или руководители предприятий, инженерно-технические работники? И вообще, что, вся мужская часть населения на дух спиртное не переносила? Как бы не так.

Да, надо признать, что в советское время многие хоккеисты трезвенниками не были. Бывало, расслаблялись в промежутках между матчами по полной программе, тренеры с этим злом боролись. Навешивали выговора, премий лишали. Но проблему решить никому не удалось. И не было беспробудного пьянства. Игроки снимали напряжение, а потом все из себя выгоняли в банях и на тренировках, вообще, работали добросовестно.

И после завершения карьеры было немало игроков, которые находили утешение в спиртном. Однако мало кто спивался, со временем все приходило в норму. Но все-таки были случаи, когда опускались люди, доходили, как говорят, почти до ручки. Одним удавалось выкарабкаться на поверхность, другим, увы, нет. И никому не дано права осуждать людей и навешивать на них ярлыки. Никуда не попрешь против судьбы.

Мне не раз рассказывали о лихой жизни в молодости блестящего нападающего «Крыльев Советов» и сборной СССР Николая Павловича Хлыстова. Я часто встречался с ним во Дворце спорта «Крылышек» в Сетуни, где на матчах первенства СССР и России собирались ветераны клуба – Анатолий Кострюков, Борис Запрягаев, Альфред Кучевский, Петр Котов. Главный тренер команды Игорь Дмитриев внимательно относился к старшим товарищам, всегда их приглашали, как говорится, за кулисы, где они могли перекусить, выпить по сто граммов. Надо сказать, к середине девяностых годов они были людьми в полном смысле слова взрослыми, перешагнувшими пенсионный рубеж. И выпивали весьма аккуратно, для настроения. Но они не были пенсионерами в привычном понимании. В поведении, в манере разговаривать отчетливо просматривались светлые черточки, всегда мажорные, задиристые. Они, как мне кажется, видели себя такими же, как много лет назад. Я наблюдал за людьми с молодыми душами.

Николай Павлович, всегда аккуратный и подтянутый, хорошо одетый, вообще ничего не пил, кроме минералки. И никто его не уговаривал. Может, болен, думал я, или лекарство от спиртного принимает, все-таки – пил. Однажды мы с ним сидели вместе на трибуне. Когда закончился период, я сказал – пойдем, Николай Павлович, чайку попьем. Да ну его, ответил он. Как-то незаметно мы разговорились о жизни хоккеистов, точнее о том, что многие крепко пили, гибли. И неожиданно для меня он рассказал свою историю.

Хлыстов действительно любил выпить. А кто не пил? Таковых почти и не было. Но, пока играл, держал себя, что называется, в рамках. А вот после ухода с площадки жизнь у него не складывалась. Его на работу в спорте не устроили, да и не собирались, зная характер Николая Павловича. Он был мужиком откровенным и честным, мог любому все в глаза высказать. И отправился Хлыстов на завод, вернулся к рабочей профессии.

«Я не чувствовал себя ущемленным, подумаешь, тренером не стал. Не один я такой. И больших денег мне нужно не было. Работал себе спокойно. Но вокруг люди, они меня знали, уважали. И как это уважение в СССР проявлялось? Водкой угощали. Отказаться вроде было неудобно, казалось, обидятся. И пошло, поехало. Вроде бы понимаю, что под откос качусь, но никак остановиться не могу. Однажды пришел домой пьяным, а дочка смотрит на меня и плачет. Бывало такое и раньше, и жена плакала, ругала. Но тут внутри все содрогнулось. Я подумал, что же ты, Коля, делаешь? Я не давал себе никакого слова, просто завязал».

На первый взгляд, ничего особенного. Ну, пьющий человек отказался от спиртного. Но на самом деле сделать это, как известно, без помощи врачей фантастически сложно. У Николая Хлыстова, простого русского мужика с потрясающим характером, хватило силы воли. Как и у знаменитого защитника ЦСКА и сборной СССР Дмитрия Уколова. Он отошел от хоккея, устроился работать водителем. Я несколько раз встречал его на московском стадионе имени Мягкова, куда он приезжал играть в хоккей с мячом за свой таксомоторный парк.

Простой в общении, скромный и рассудительный человек. Далеко не все знали, что он звезда мирового хоккея, олимпийский чемпион. Впрочем, для СССР это было в порядке вещей. Трехкратный олимпийский чемпион в тройном прыжке Виктор Санеев также водителем такси в Тбилиси работал. Ну кто бы в цивилизованной стране это допустил?

Об Уколове, конечно, никто не вспоминал, на торжественные мероприятия его не приглашали. Как и Владимира Гребенникова, мощного форварда «Крыльев Советов». Он, когда мы познакомились в 1966 году, только закончил играть в рязанском «Спартаке» и работал инструктором физкультуры московского завода «Промсвязь». И никакого удовлетворения от этого не получал. Так и говорил – ничего интересного, но других вариантов пока нет. Второй раз я увидел его в 1993 году во Дворце спорта «Крылья Советов». Диктор объявил, что сейчас будет вручено удостоверение «Заслуженный мастер спорта» бывшему игроку «Крылышек» и сборной СССР Владимиру Гребенникову. Удивился, ведь он никогда среди ветеранов не появлялся. Вдоль скамейки запасных шел, как мне показалось, совсем невысокий худой человек. Кто это, подумал я? Это был Владимир Гребенников. Сказал Запрягаеву: Борис Леонидович, боже мой, от него же ничего не осталось. А ты как хочешь, ответил он, вот что жизнь с людьми делает. Потом спросил у кого-то из руководства «Крыльев Советов», что случилось с ним, почему не общается с ветеранами, вместе же играли. Узнал, что Гребенников тяжело болеет и шансов у него, как говорят, нет. Наверное, он понимал, что будут задавать вопросы, а что отвечать? Поэтому и не хотел ни с кем встречаться. Вскоре, в 1994 году, Владимира Алексеевича не стало.

Когда выдающийся защитник Иван Трегубов был в расцвете сил, Анатолий Тарасов терпел его пристрастие к спиртному, тренер и сам не был трезвенником, но умел себя вести и знал, когда можно и когда нельзя. Это дело чисто житейское. Потом, все знали, что Тарасов удар держит.

Однако стоило Ивану Грозному, как называли Трегубова за рубежом, сбросить обороты, как ЦСКА от него отказался. Он отправился в клуб СКА (Куйбышев), а через два сезона его пригласили в «Химик», но Николай Эпштейн, при всей его демократичности, не мог держать игрока, постоянно нарушавшего режим. И постепенно Иван Сергеевич покатился под откос. Надо было на что-то жить, и он работал в разных местах, одно время – в пивном павильоне на Центральном стадионе имени В. И. Ленина. Он не валялся под забором, не был конфликтным, но обойтись без водки не мог. И все-таки сумел перебороть себя, как и Николай Хлыстов.

Со временем Иван Трегубов вернулся в хоккей, был старшим тренером клуба «Алмаз», мы часто встречались на заседаниях спортивно-технической комиссии Федерации хоккея Москвы. Как правило, тренеры собирались у здания московского спорткомитета на улице Мархлевского минут за 20–30 до начала. Обменивались впечатлениями о прошедших поединках, обсуждали дела всесоюзного хоккейного масштаба. И всегда Иван Сергеевич был в центре внимания, аккуратный, можно сказать, холеный, с красивым перстнем на руке, он никогда не говорил ничего лишнего, точно оценивал те или иные события. Надо сказать, бывшие хоккеисты, что называется, несли «по кочкам» всех руководителей всесоюзной федерации. Трегубов также был категоричен в высказываниях и довольно резко отзывался о тех, кто контролировал ситуацию в то время в хоккее.

– Выигрываем чемпионаты мира, и все начальнички счастливы, – говорил он. – Никто не хочет видеть, как загибается массовый хоккей, как нищенствуют клубы и коллективы физкультуры. Раньше Москва была лидером. Когда я вслед за Николаем Сологубовым приехал в столицу с Дальнего Востока, то диву давался, откуда в Москве столько талантливых игроков. А сейчас, в восьмидесятые, в сборной, в командах мастеров Москвы много парней с периферии. За деньгами едут, за квартирами. Если ситуация изменится и периферия будет состоятельной, начнутся проблемы у столичных клубов».

Как в воду смотрел. То, что мы видим сегодня, в комментариях не нуждается.

Однажды, когда сборная России играла в Хельсинки на Кубке «Карьяла», мне довелось в гостинице «Пассила» побеседовать на тему звездных судеб с заслуженным мастером спорта Борисом Александровичем Майоровым. Его точка зрения, касающаяся психологической устойчивости хоккеистов его поколения, вообще оказалась не только интересной, но и логичной. Сумма реальных событий, взглядов, оценок, впечатлений дает ответ на важные вопросы.

«Если говорить о формировании игрока серьезно, надо рассматривать довольно длительный временной период. В мое время все было абсолютно по-другому, – вспоминает Борис Александрович. – Почти все начинали организованную спортивную деятельность в 14 лет, редко кто – в 13. И мы с братом Евгением не были исключением. Именно в таком возрасте мальчишки могли официально записаться в секцию после специального просмотра и отбора.

Сейчас узкая специализация, набирают детей 5–7 лет. Я считаю, что это неправильно. И никому это не нужно. Ребенку не дают нормально развиваться, ничего не делается для того, чтобы он был всесторонне подготовлен со всех точек зрения, чтобы для него любая игра оставалась игрой. Ныне детей заключают в определенные рамки, начинают учить делу, которое они по-настоящему не знают. Они еще не в состоянии осмыслить и понять, нужен им хоккей или нет. Все решают родители, мечтающие видеть сыновей игроками НХЛ. Кроме того, существует в качестве основы направленность постоянно выигрывать, перебороть соперника. Полагаю, слишком рано это закладывается, игра превращается в состязание на результат – и это плохо.

Мы до 14 лет были предоставлены самим себе. Я человек двора, точно так же, как и многие из тех, с кем мне пришлось играть и общаться. Мой брат Евгений, Вячеслав Старшинов, Владимир Шадрин, мой приятель Дима Китаев, мы с ним выросли вместе и много поиграли. Такими же дворовыми ребятами были Владимир Юрзинов, Виталий Давыдов, Виктор Якушев, Виктор Кузькин, Вениамин Александров, Станислав Петухов, Эдуард Иванов, Константин Локтев. Вот это и есть мое поколение, которое, между прочим, до сих пор на мировом уровне называют поколением победителей.

Наше формирование – это вполне нормальное явление. Мы самостоятельно воспитывали себя как спортсменов, сначала во дворе. Что это значит? Колоссальное стремление к активному образу жизни. Квартир ни у кого не было. Мы проводили массу времени на улице, играли в футбол, хоккей, катались на коньках, лыжах. Причем, например, я мог всем этим заниматься поблизости от дома. Сейчас этого нет.

Отсутствуют дворы в Москве, где ребенку в спальном районе поиграть? Нет более или менее пригодных мест. Раньше Москва была относительно небольшой, стадионы находились в абсолютной доступности. Вот я вырос в Сокольниках – рядом Ширяево поле, в трехстах метрах от дома стадион «КопинСоюз» – впоследствии «Связист», неподалеку стадионы завода «Красный богатырь», «Труд» на Стромынке, «Алмаз» на 3-й Гражданской улице. И был замечательный стадион ЦДСА в парке Сокольники. Сейчас на этом месте выставочный павильон, а стадион сровняли с землей в 1959 году, когда организовывалась американская выставка. В основном это был футбольный стадион, на нем тренировалась команда «лейтенантов» – ЦДКА.

Мы ходили смотреть на то, как играли выдающиеся мастера – Григорий Федотов, Иван Кочетков, Всеволод Бобров, Валентин Николаев и другие.

А на Ширяевке вообще летом и зимой пропадали. Если хотите, через себя все спортивные игры пропустили – смотрели, как мастера играют в волейбол, баскетбол, футбол и хоккей с мячом, конечно, канадский хоккей, даже городки. Я прекрасно помню звезд тех времен. Могу назвать людей, которых живьем видел, городошников – заслуженных мастеров спорта Якубова и Дуракова, волейболистов Константина Реву, Владимира Щагина, теннисистов Зденека Зикмунда и Ивана Новикова (они еще играли в «шайбу»), Николая Озерова. Много интересного происходило на наших глазах, домой нас, так сказать, загнать не могли. Таким образом формировались чисто спортивное мировоззрение и особая любовь к какому-то виду.

То же самое относится и к моим многим сверстникам, жившим в других районах Москвы. В других городах. Не все выросли до уровня сборной СССР, но крепкой была закваска. По сути, у всех было непростое детство. Коммунальные квартиры, простая еда, многим пришлось рано начать работать, чтобы помочь семье, а потом уж они попали в команды мастеров. Ну разве такое сейчас возможно? Борис Михайлов и Анатолий Фирсов работали – один на автобазе, второй – на заводе. Я считаю, что и это школа, надо же было в этой рабочей среде не завязнуть, не склониться к трудовому режиму со стаканом водки после смены. Наше поколение хоккеистов было весьма прочным. И когда наступали трудные периоды, с ними, пусть с различными затратами, но многие справлялись.

Сейчас все происходит искусственно. Родители захотели, приводят ребенка в секцию. Его начинают учить кататься. Меня в 14 лет спросили – кататься умеешь? Отвечаю, какие проблемы – умею. У нас «КопинСоюз» заливали, Ширяевку, в парке «Сокольники» был каток. Мы с братом сначала на валенках катались. Думаю, многие люди моего поколения через это прошли – к валенкам коньки прикручивали. Потом нам настоящие коньки купили. Лет в 12 мы великолепно катались. Сейчас учат, а мальчик еще не понимает, чего хочет.

Становление самого игрока во многом зависит не только от тех людей, которые с ним работают, от него самого. В любом деле нужны какие-то способности. И, конечно, трудолюбие. У нас два раза в неделю, по вторникам и четвергам, были тренировки по хоккею с мячом на Ширяевом поле. Учились мы с братом во 2-ю смену, в школу к 14.30, а мы до часу дня на льду. Командная тренировка закончилась, а мы все бьем по воротам. Потом сломя голову бежим в школу.

Навыки постоянно вырабатывались – каждый день на коньках, каждый день с клюшкой. Я попал в хоккей с шайбой в 18 лет! До этого 4 года в хоккей с мячом играл в «Спартаке», и еще был футбол, баскетбол. Все это помогло освоиться в «шайбе». Через месяц трудно было определить, откуда и когда я пришел.

Сегодня тренер должен тебя направить, подсказать, что, как и почему, что хорошо, что плохо. Есть известная формула – тебя спрашивают, над чем лучше работать – над устранением недостатков или над совершенствованием лучших качеств? Бывают такие недостатки, которые искоренить просто невозможно, сколько ни работай. Если у тебя нет скорости, то ее и не будет, это природное качество. Можно выработать скоростную выносливость, но не скорость. Поэтому совершенствование того, что умеешь, главнее. Но над недостатками надо тоже работать, некоторые из них устранимы.

И в мое время, и теперь подготовка игрока – это внутренний хоккейный процесс, который в основном знаком специалистам. Сейчас тренеры гораздо грамотнее, чем были в наше время. Большинство с высшим образованием, в том числе и в детских школах. Они знают основы и методики тренировки. В наше время такого не было, были самородки, которым богом было дано чему-то научить мальчишку. Я с такими тренерами много проработал – с Александром Ивановичем Игумновым, в футболе – Владимиром Александровичем Степановым, знаменитым «Болгаром». У них было потрясающее чутье на игроков. Они могли определить, насколько тот или иной парень способен. Причем на коротком временном отрезке. Современный тренер знает больше, он может дать мальчику больше, в состоянии лучше разглядеть недостатки и определить способности. Но я абсолютно уверен, что в 7–8 лет никакого будущего у мальчишки определить невозможно, да и в 12 тоже. Некоторые зреют к 20 годам. Я недавно с одной мамой разговаривал. Спрашиваю, чего вы хотите – отправить сына в НХЛ? Вы должны понимать, что команда, в которой ваш сын занимается, состоит из 30 человек. И только 1–2 попадут в команду мастеров. А в НХЛ никто может не попасть, это обычное явление».

Еще одно обстоятельство, которое, конечно, имеет значение – в какие условия человек попадает. Если они способствуют тому, чтобы он развивался – это одно дело, если существуют какие-то застойные явления, предположим, команда ни на что не претендует, а у самого игрока не хватает навыка или иногда желания совершенствоваться, то ничего не получится. Условия, в которые тебя поставили, безусловно, должны способствовать тому, чтобы твое мастерство росло.

Рецептов нет никаких. И если бы можно было сказать, что нужно сделать то-то и то-то и из мальчика получится игрок, то у нас бы этих самых игроков высокого класса было огромное количество. Молодой хоккеист, подходящий для высшего эшелона, это штучный товар. Причем сам факт его зачисления или подписания контракта еще ничего не решает. Надо учитывать, что в команде мастеров все иначе, чем в юношеской. Бывает, в «молодежке» хорош парень, а во взрослой команде не раскрывается».

К сожалению, не все хоккеисты умели «держать удар». На редкость талантливый форвард Александр Альметов раскрылся в 18 лет. Интересный был парень, из интеллигентной семьи. Никто не предполагал, что этот центрфорвард от Бога, один из лучших в сборной СССР и ЦСКА, не сумеет справиться с собой. Он закончил в 27 лет. Как говорил сам, и из-за того, что не мог долее выдерживать нагрузки Тарасова. Наверное, это нельзя назвать отговоркой. Вполне возможно, что произошел какой-то внутренний надлом. И он оказался не готов к существованию вне льда, хотя был капитаном Советской армии, мог бы служить в Москве, наверняка бы устроили, даже при том, что он любил выпить. Но Сашу, контактного, разумного в суждениях, почему-то армейские перспективы не устроили. Он не метался в поисках выхода из положения, а положился на судьбу. Видимо, надеялся, что все само собой образуется. Но все менялось к худшему.

В восьмидесятые годы, вспоминая об Альметове или о его одноклубнике Генрихе Сидоренкове, еще одном заслуженном мастере спорта, чемпионе мира и Олимпийских игр, заводили разговор о хоккейной бригаде, работавшей на Ваганьковском кладбище. Однажды, неподалеку от станции метро «Улица 1905 года», я встретил своего старого знакомого, хоккейного защитника «Крыльев Советов» Володю Дианова. Выглядел он как голливудский актер – высокий, в красивом костюме, на безымянном пальце левой руки печатка. В общем, благополучный импозантный мужчина.

– Ну, как ты? – спрашиваю.

– Да на Ваганькове тружусь, – ничуть не стесняясь, ответил он.

– Сложно, наверное, психологически?

– Да нет, ко всему привыкаешь. А когда выпьешь, вообще все замечательно. Да и деньги приличные зарабатываю. Пойдем, по сто граммов примем.

Пошли, вспомнили, как начинали играть мальчишками. Я спросил, а кто там работал из бывших хоккеистов.

– Генрих Сидоренков, был Саша Альметов…

Вот куда занесла судьба Александра Давлетовича. И нельзя сказать, что он не пытался что-то изменить. Но не смог заниматься с детьми, как страшный сон вспоминал, как оказался в бане, мучился, как работал могильщиком на кладбище. Он уезжал к жене в США, но и там ничего не получилось. Надо сказать, его пытались как-то встряхнуть. В 1990 году с ветеранами хоккея он приехал на чемпионат мира в Швейцарию, мы с ним жили в одной гостинице, пару раз поговорили. Выглядел он, конечно, не лучшим образом. Водка и травмы делали свое злое дело. Но в жизни, даже при подпитии, он, человек эрудированный, был вполне адекватен, мог рассуждать, анализировать. Может быть, это был всплеск, вызванный общением со старыми друзьями и ассоциациями, связанными с присутствием на большом хоккейном форуме. После возвращения из Швейцарии он перестал появляться на людях. Наверное, кто-то вправе сказать, что во всем виноват он сам. С одной стороны – да, другие так или иначе справлялись с трудностями. Но ему не было это дано. И это «не дано» было тяжким грузом, который в минуты просветления вызывал отчаяние и вместе с ним стрессы. Умер Александр Альметов в свой день рождения – 18 января 1992 года, ему было всего 52.

Знаменитого защитника Генриха Сидоренкова, работавшего на Ваганькове куда дольше, чем Альметов, вне всякого сомнения, можно назвать человеком со сложной и нелегкой судьбой. О нем мне в свое время рассказал известный журналист Владимир Пахомов, блестяще знавший хоккей, внимательно следивший за игроками. После завершения карьеры Сидоренков не мог найти для себя приемлемого занятия. Финансовое положение было сложным, он продал машину, чтобы на какое-то время семье хватило денег, которые уходили на лечение серьезно больного сына (он умер в 20 лет), была еще дочь, жена не работала. Генрих пытался учиться в Ленинграде и институте имени Лесгафта, отказался работать мясником, грузчиком. А затем пришел на Ваганьковское кладбище, стал прекрасным гравером. Его пытались устроить на другую работу, но Сидоренков отказывался, говорил, что его все устраивает на Ваганькове. Можно ли говорить, что он не нашел свое место в жизни? Ведь это его выбор.

Слушал я не раз, как иные благополучные язвительно говорили – спился, на кладбище работал. Злые языки. Ни в коем случае нельзя этих людей осуждать. Да, кто-то из них, не справившийся с трудностями, оказался в незавидном положении. Но никто, за редким исключением, не опустился и не валялся под забором. Их била жизнь, но они шли по ней в силу своих возможностей, не теряя человеческого облика. И складывалось все по-разному.

Люди, знающие хоккей поверхностно, когда вспоминают Анатолия Фирсова, наверняка скажут – игрок был классный, за границей работал, был депутатом Верховного Совета СССР, неплохая карьера! С одной стороны – да, вроде и спорить бессмысленно, звезда хоккея, политик, что может быть лучше? Но с другой стороны, при том, что все сказанное чуть выше было на самом деле, Анатолий Фирсов никакой не баловень судьбы. Не раз жизнь наносила ему жестокие удары. И все, кроме одного, самого страшного, он выдержал.

Когда у нас, говоря о выдающихся людях хоккея, называют чаще всего одни и те же имена, Анатолий Фирсов в этот коротенький список не входит. Практически не вспоминают, что в ЦСКА он был «дядькой» Виктора Полупанова и Владимира Викулова, что это звено было ведущим в сборной СССР, и то, что лучшим в ней был Фирсов, забивавший решающие шайбы, придумавший новый технический прием «клюшка – конек – клюшка». Наконец, Фирсов первый из советских нападающих, кого стали выпускать четвертым в атаке при игре в большинстве.

Конечно, проводить параллели, сравнивать звезд, ставить кого-то ниже или выше – занятие бесполезное, ибо каждая звезда существует как бы сама по себе. И просто глупо спрашивать, кто лучше – Валерий Харламов, Владимир Петров или Борис Михайлов. Было звено, в котором у каждого была своя роль, как и в легендарной и неповторимой тройке Евгений Майоров – Вячеслав Старшинов – Борис Майоров. Как-то мне довелось смотреть матч ветеранов московских клубов «Спартак» и «Динамо», проходивший еще на открытой Малой арене в Лужниках на естественном льду. После игры спросил у старого знакомого, заслуженного мастера спорта Станислава Петухова о его впечатлениях. Он ответил: «Все замечательно, вот только братья Майоровы бились с нами, как в последний раз в жизни. Говорю Борису – давайте аккуратнее, мы все-таки ветераны. А он удивился, ты что – мы же в хоккей играем». Вот такие были неповторимые бойцы.

А вот у Александра Мальцева партнеров было великое множество, он сыграл в 68 сочетаниях только в сборной СССР. И здесь, кажется, все ясно, в мире не было даже копии Мальцева. Естественно, и Фирсов неповторим. Причем Александр Мальцев однажды, когда я спросил его о том, кого бы он назвал самым-самым (звезда имеет на это право), не задумываясь ни на секунду, ответил – Анатолий Фирсов!

Фирсов, когда был действующим игроком, отличался потрясающим отношением к делу.

Он постоянно просил Анатолия Тарасова, чтобы тот придумал для него какое-то новое тренировочное упражнение. И Анатолий Владимирович, можно сказать, любил Фирсова. И неслучайно перед началом сезона 1971–1972 года, когда хоккеист находился в сложном психологическом состоянии, как бы потерял вкус к игре, да и травмы доставали, попросил Фирсова отыграть на Олимпиаде в Японии. Он специально готовил его к сезону, выводил на оптимальный уровень. Что же касается чемпионата мира—72 и его дальнейшей судьбы в сборной, то сам Анатолий был удивлен, когда новые тренеры отказались от него и Виталия Давыдова. И, что любопытно, оставаясь в ЦСКА, Фирсов в сезоне 1972–1973 года по-прежнему был одним из лучших, забросил 25 шайб, всего на две меньше, чем самый меткий снайпер Владимир Петров.

Сейчас, конечно, сложно говорить о том, что именно заставило тренеров сборной СССР отказаться от Анатолия Фирсова. На уровне слухов имелась версия, что Николай Пучков рекомендовал Всеволоду Боброву не подпускать к команде Фирсова, который якобы мог передавать информацию Тарасову. Ну и что! Как мог Анатолий Владимирович повлиять на обстановку в сборной? Да никак. Так что сплетни лучше всего не слушать. Но надо признать, что Анатолия хватило еще только на год. В сезоне 1973–1974 года он сыграл всего четыре матча… Он к 32 годам так отработал на износ в большом хоккее, что не мог играть на прежнем уровне, а хуже не хотел, да и травмы не давали. Так что уход был очевиден.

Безусловно, присутствие в ЦСКА Анатолия Тарасова гарантировало Фирсову плавный переход на тренерскую работу. Он оставался в команде, когда ее принял Константин Локтев. Однако вскоре ситуация изменилась. Анатолия Фирсова отправили в командировку в Польшу – на работу с армейской командой. Когда он вернулся, в ЦСКА все места были заняты. И никто устраивать знаменитого хоккеиста не собирался. В этой ситуации легче всего обвинить Виктора Тихонова, который не захотел привлечь Фирсова в команду. Но почему он был обязан это делать? Подбор помощников – дело главного тренера, он ищет тех, кто его устраивает. Говорить о том, что Тихонов не хотел иметь проблем с Фирсовым, вряд ли уместно. У него всегда были на первом месте профессиональные качества. Никто не станет отрицать, что отношения у Бориса Михайлова с Виктором Тихоновым никогда безоблачными не были. Первый и не скрывал, что не доволен был решением тренера освободить его из ЦСКА. А через несколько лет Тихонов сам переговорил с Михайловым и пригласил его в команду армейцев на пост второго тренера. В ситуации с Фирсовым такой необходимости не было. Однако в армии было еще немало достойных постов, которые бы мог занять великий игрок. Но руководители ничего для Фирсова не нашли.

И это был ощутимый удар. Он в тот момент почувствовал, как сам говорил позднее, какую-то опустошенность. Те же самые люди, которые говорили ему красивые слова, превозносили его, как специалиста, вроде бы и не отфутболивали, но не предлагали серьезного дела. Это весьма сложно пережить в психологическом плане. Ведь есть знания, есть желание применять их на практике, есть молодые игроки, которым ты нужен, но никого это не волнует, кроме тебя самого. Вот это равнодушие требовалось пережить.

В 1987 году Фирсов демобилизовался. Надо сказать, что черная полоса в его жизни не прошла бесследно. Как игрок, он был безупречен, а спутник неустроенности – рюмка. И начал Фирсов выпивать. Об этом знали руководители Экспериментального молодежного объединения «Кировец», тем не менее, надеясь на добросовестность и опыт Анатолия Васильевича, предложили ему должность старшего тренера по спорту. И отказываться он не стал, как бы поставил перед собой задачу показать результат. Появилась мотивация, он смог привлечь к занятиям многих трудных подростков, дела пошли на лад. И Фирсова выдвинули в народные депутаты СССР. Однако после распада Советского Союза он отказался от предложений продолжить политическую деятельность. Уехал работать в Швейцарию… Надо сказать, что у Фирсова была замечательная жена, помогавшая ему на всех сложных жизненных этапах. Когда Надежда умерла, это был тот самый страшный удар, о котором мы упомянули выше. Анатолий Васильевич как бы надломился, он не мог найти себе места, дни проводил на кладбище у ее могилы. И ушел вслед за ней через два месяца.

Когда говорят о звездах советского периода, то № 1 называют Всеволода Боброва. Отмечают при этом, что играл он на заре хоккея и вроде сравнивать его с элитными игроками следующих поколений сложно. Но есть одна потрясающая общая точка зрения. Все говорят, что Всеволод Михайлович мог бы легко адаптироваться в любом временном периоде и быть лучшим. Он вообще уникален. Уже, как говорится, в возрасте, работая тренером «Спартака», ему пришлось выйти на лед в международном матче в Швейцарии.

У «Спартака», отправившегося в зарубежное турне без игроков сборной, кто-то получил травму, надо было каким-то образом сформировать третье звено атаки. Бобров не просто прикрыл брешь, а забросил три шайбы.

К сожалению, о Боброве, хотя все признают, что он вне конкуренции, вспоминают не часто. То же самое можно сказать и о Фирсове. Вне всякого сомнения, Анатолий был великим игроком. Мне приходилось говорить со многими известными хоккеистами. Все они полагают, что он был лучшим в истории СССР, и добавляют – после Боброва.

Вообще же разговор о звездах всех времен с точки зрения мастерства вести практически невозможно. Борис Майоров как-то заметил – сейчас любой мальчишка в 18 лет делает то, что считали необходимым у нас в сборной. Таким образом, вряд ли есть смысл делать сравнения. Ну что сравнивать Мориса Ришара и Уэйна Гретцки, Всеволода Боброва и Сергея Федорова? Главным критерием оценки, безусловно, должен быть результат. Здесь советские мастера вне досягаемости. Но опять-таки, как считать. Тогда все были на месте. А сейчас чемпионат мира на чемпионат мира не приходится. В 2008 году удалось тренерам собрать ведущих, и сборная России обыграла Канаду на ее площадке. Надо учитывать реальное положение дел. В современном хоккее так побеждать, как в свое время сборная СССР, никому не удастся, хотя к этому стремиться россиянам сейчас надо. Они два раза были первыми, впереди Олимпиада. Если в Ванкувере выиграют, тогда смело можно сказать, что наш хоккей лучший в мире.

Ни для кого не секрет, что многим звездам после завершения карьеры пришлось туго. А что говорить об игроках среднего уровня, да еще выступавших на периферии. Они превращались в обычных советских граждан. Причем абсолютное большинство не болталось без дела. Так или иначе, люди устраивали свою жизнь. Безусловно, происходило это и потому, что хоккеисты, не имевшие высшего образования, понимали, что со временем придется идти работать на производство. И потери, скажем, в финансовом плане были не катастрофическими. Надо подчеркнуть и то, что это были люди с определенной психологией. Их не пугала перспектива пойти, как говорится, к станку. За плечами было, как правило, довольно простое детство, проведенное в рабочих семьях абсолютно без излишеств. В нем формировался характер. Да, затем был переход, так сказать, на новые рельсы, к жизни в команде мастеров – жизни трудной, но во всех отношениях интересной, насыщенной, позволявшей многим открыть для себя многое, прежде неизвестное. Согласитесь, ну куда могли в детстве ездить парнишки из простых семей, максимум – в пионерский лагерь или в деревню к родственникам. А были и те, кто все лето крутился дома, во дворе. Но двор – это тема отдельного разговора.

Команда же мастеров, при работе на износ, была для большинства царским подарком! Действительно, ведь великое счастье – видеть новые города, страны, быть популярным, узнаваемым болельщиками, иметь возможность поступить в институт, получать достойную зарплату и так далее. Но при всем этом многие хоккеисты в жизни оставались простыми людьми, без барских замашек, да, они имели льготы на некоторые вещи, обычному гражданину недоступные, но страна жила так, что никто не делал трагедии из того, что нет у него автомобиля, большой квартиры или загородного участка. Поэтому хоккейные мужики, не делавшие из себя эпических героев, поохав и поахав, привыкали к той жизни, которую вела вся страна. Конечно, в первое время она казалась пресной и сложной. Ну, как же, нет сборов, тренировок, поездок. В городе одна команда мастеров, одна школа, максимум, если повезет, можно тренером устроиться. Но это исключение, в основном все шли работать на производство.

Вспоминает нападающий свердловского «Автомобилиста» Владимир Игошин: «Мне, откровенно говоря, с завершением карьеры повезло. Я все-таки 10 лет отыграл в «Автомобилисте», и влиятельные болельщики клуба намекнули руководству, что Игошину надо помочь с трудоустройством. Я не остался без работы – осенью 1975 года начал тренировать мальчишек. Конечно, такой вариант меня не устраивал. Но в 1976 году мне посчастливилось попасть в Высшую школу тренеров при ГЦОЛИФКе.

Надо сказать, компания подобралась солидная – Александр Рагулин, Виктор Цыплаков, Владимир Васильев. Учились, надо сказать, серьезно – с утра до вечера, никаких поблажек. В то время тренеров готовили блестящие специалисты, в том числе и Анатолий Тарасов. Важно, что всем нам платили хорошую стипендию. Я, например, получал такие же деньги, как в команде мастеров. Потом была стажировка, и я на полтора года попал в ЦСКА к Виктору Тихонову. Находился в команде на тренировках, сборах, смотрел все матчи. Много общался с Виктором Васильевичем. Это была прекрасная школа. Если же говорить о тренерской профессии, то она, одним словом, – вредная, нервов уходит немерено.

На мой взгляд, на периферии звезд без внимания не оставляли, поскольку таковых было немного. Возьмем шестидесятые годы. Один лишь периферийный игрок, голкипер Виктор Коноваленко, из горьковского «Торпедо» блистал в сборной. Когда он выступать закончил, ему предложили молодых вратарей тренировать, затем он работал директором Дворца спорта. Может быть, кому-то этого было и мало, но Виктор вырос в простой семье, в 14 лет пошел работать на автозавод. Он был скроен так, что не переживал завершение карьеры болезненно. Он остался в хоккее – это было главным. Запросы были невелики, он же жил на зарплату. И продолжал ее получать за свой тренерский труд. Таковы были советские реалии, распространявшиеся на большинство наставников, жизнь которых, могу сказать по своему опыту, была довольно сложной во всех отношениях. Да, тренеров уважали, но они все равно ходили по краю пропасти без страховки. Таковы особенности профессии».

Работу наставника в спорте, в искусстве вряд ли есть смысл сравнивать с обычной трудовой деятельностью. Здесь понятие «стабильность» можно расценивать если не как редкость, то уж явление не частое. И здесь у взрослых уже людей был на пути сложный процесс и отстранения от работы, и завершения карьеры. Правда, в Советском Союзе тренеров как перчатки не меняли. Это сейчас такая мода. Но долгожителей, то есть работавших в одном клубе, было не так уж много.

Мне приходилось разговаривать со многими тренерами – успешными, крепкими середняками, талантами, не сумевшими, в силу определенных обстоятельств, добиться высоких результатов, неудачниками. У каждого были свои подходы к работе, позиции и взгляды на хоккей, но они, так или иначе, вписывались в рамки советской школы. Но двух одинаковых наставников я не встречал никогда, у каждого тренера было что-то свое, фирменное. А вот обязанности у всех были, считайте, одни и те же. Тренеры отвечали не только за подготовку и результат, а решали массу самых разнообразных вопросов.

Однажды, во время товарищеского обеда, весьма острый на язык Дмитрий Богинов, наставник киевского «Динамо», сказал Николаю Эпштейну: «Ты вот живешь в Воскресенске как король. Что ни попросишь – все делают. А я тещу одного своего хоккеиста никак не могу в санаторий устроить…» Все, естественно, рассмеялись. А не менее остроумный Эпштейн тут же свой вопрос задал: «Дим, наверное, санаторий-то цэковский…» И не факт, что Богинов пошутил, а Эпштейн что-то шибко преувеличил. Ибо тренер обладал широкими возможностями, общаясь с партийными и советскими руководителями на местах, директорами крупных предприятий. Он был и помощник, и советчик, и добытчик. И самый главный ответчик.

«Нагрузка у каждого тренера команды мастеров, – всегда подчеркивает Виктор Тихонов, – колоссальная. У него практически не бывало времени на передышки. Даже отпуска получались короче, чем у игроков, поскольку накапливались различные дела. Команда – это сложнейший механизм, в нем постоянно что-то происходит, а тренер – первое лицо, если он допустит ошибку, чего-то не сделает, кого-то подведет, то это всегда отражается на климате в коллективе и качестве игры. Вернее, отражалось. Сейчас в хоккее живут по иным правилам».

Если говорить о тренерской текучке во времена СССР, то, как отмечалось выше, наставников освобождали от работы не так уж часто. Существовал некий водораздел. Руководители отдавали себе отчет в том, на что их команда способна. И в соответствии с этим ставили задачи. Главным для всех, кроме претендентов на медали, было не провалиться. Лидерам требовалось занять места на пьедестале, середнякам – побороться за 4—5-е место, а если повезет, то за бронзу. И не опуститься в подвал таблицы. Аутсайдер был обязан сохранить позиции в высшей лиге.

Чемпионом по увольнениям старших и главных тренеров можно без малейшего риска провозгласить московский «Спартак». Его возглавляли 25 наставников. В большинстве случаев их отстраняли от работы за «низкие» показатели. Что это такое? Партийные и советские руководители столицы видели в «Спартаке» клуб, который может не только составить конкуренцию ЦСКА, но и отодвинуть его на вторую позицию. Не умаляя достоинств Александра Новокрещенова, с которым «Спартак» в 1962 году впервые стал чемпионом СССР, надо сказать, что такая тенденция сформировалась, пожалуй, во время, когда спартаковцев возглавлял Всеволод Бобров. При нем команда в течение нескольких сезонов постоянно совершенствовала мастерство и в сезоне-67 уверенно завоевала золотые медали.

Но Всеволод Михайлович вскоре ушел из «Спартака». Говорили, что ему предложили вернуться в футбольный ЦСКА и восстановить в звании. Это было важно, поскольку, как известно, в СССР офицеры получали достойные пенсии. Евгений Зимин рассказал другую историю. В ходе победного для «Спартака» чемпионата руководство общества сулило за первое место златые горы. Бобров не скрывал это от игроков. Но, как это часто бывало в те заповедные времена, обещания выполнены были лишь частично. И тренер ушел в отставку потому, что не захотел иметь дело с непорядочными людьми.

В 1969 году «Спартак» возглавил Николай Карпов, тренер, как говорят, умевший работать с игроками. Он не стал ничего ломать, ибо понимал, что Бобров строил команду не на сезон, сохранил игроков, и «Спартак» выиграл золотые медали. Вскоре его отправили в отставку, поняв, что в сезоне 1969–1970 года успех повторить не удастся. И в команду приходит совсем молодой старший тренер Борис Майоров, спартаковцы становятся при нем серебряными призерами, дважды завоевывают популярный тогда Кубок СССР. Казалось бы, все в порядке. Тем более что Борис Александрович считался одним из наиболее перспективных наставников. Однако его приглашают в МГС «Спартак» и объявляют об освобождении из команды. Причем без объяснения причин.

Спустя шесть лет Роберта Черенкова пригласил в Москву первый секретарь МГК КПСС Виктор Гришин и назначил старшим тренером «Спартака». Спустя полтора сезона тренер на банкете поставил на место подвыпившего хоккеиста, который полез выяснять с ним отношения. На следующий день перед тренировкой Черенков объявил, что отчисляет из команды за оскорбление тренера Валерия Брагина. Но руководители общества посчитали, что наставник не имел права оказывать на игрока физическое воздействие. И отстранили его от работы. С формулировкой – «по собственному желанию». Произошло это в ситуации, когда «Спартак» шел на третьем месте в чемпионате СССР и его задачей в сезоне были бронзовые медали, которые в итоге и были завоеваны.

Борис Майоров, начинавший играть в «Спартаке» в 1956 году, обратил внимание на такую деталь: «В мои первые сезоны «Спартак» находился в чемпионате СССР на скромных позициях. И начальство к нам никогда не наведывалось. Оно начало появляться, когда команда прибавила». Вот и ответ на вопрос – тренерская чехарда в «Спартаке» от имперских замашек спартаковских начальников, мечтавших обойти ЦСКА. Но это было невозможно.

Повторюсь, никого не интересовало прошлое тренера. Каким бы он ни был великим мастером, с ним не церемонились. Мне не раз приходилось слышать, что Всеволод Бобров прекрасно относился к Борису Михайлову. Объясняется это не в последнюю очередь тем, что Михайлов, игрок на редкость самоотверженный, целеустремленный, был близок ему по духу. Помню, друг Всеволода Михайловича журналист «Вечерней Москвы» Владимир Пахомов рассказывал, что у Боброва был потрясающий спортивный характер, он терпеть не мог проигрывать. Неважно, были это настольный теннис, бильярд или еще что-нибудь. Он обязан был уйти победителем. И играл до тех пор, пока не выигрывал. Таким по духу был и остается Борис Михайлов. И надо бы уважительно относиться к великому мастеру, но у нас это не принято.

«Меня начали обманывать с первых же дней после завершения карьеры, – говорит Борис Михайлов. – Когда надо было, чтобы я быстрее закончил играть, сватали старшим тренером в молодежную сборную СССР. Потом, смотрю, носы воротят. Хорошо, предложили работать со СКА. Я, вообще, люблю Питер. И несколько раз соглашался тренировать армейцев. Возвращался, несмотря на то что со мной не всегда корректно расставались. Бывший президент ФХР Александр Стеблин пару раз меня обманывал. Например, давал гарантии, что буду работать со сборной России на Олимпиаде, но легко от своих слов отказывался. Причем делалось все за спиной».

В последний раз Михайлова сменил в СКА закордонный специалист Барри Смит. Для него создали хорошие условия. Но СКА как-то невнятно провел первый сезон в КХЛ. Состав был приличный, но сложно было что-то конкретное сказать о содержании игры. И это подтвердилось в серии матчей с московским «Спартаком», который выбил армейцев в одной восьмой финала плей-офф. Но Смит не исчерпал кредит доверия. Видимо, довлеет над владельцами имидж наставника, имевшего отношение к НХЛ.

Михайлова же отправили в отставку из новокузнецкого «Металлурга». В принципе, ничего особенного в этом нет. Подобные команды, имеющие скудный бюджет, постоянно стараются достичь сиюминутного успеха. Например, для «Металлурга» это было попадание в плей-офф. Ну, не вышло, и есть «стрелочник» – тренер. Проще всего сказать людям, дающим денежки, что наставник не справился. А все эти генеральные директора и прочие клубные боссы как бы ни при чем. Собственно, так было и в советские времена. С той лишь разницей, что во главе угла были не деньги, а трудности в подборе и сохранении игроков.

Были и курьезные истории, связанные с отставками. Многие недоумевали, почему отстранили от работы с горьковским «Торпедо» опытного наставника Дмитрия Николаевича Богинова, ветерана войны и кавалера боевых наград, человека интеллигентного, как говорили, дворянских кровей, но своеобразного – про него рассказывали, что до войны он связан был с преступным миром. Насколько это правда – не знаю. У Дмитрия Николаевича не спрашивал, но Николай Семенович Эпштейн, друживший с Богиновым, как-то сказал – и это было. Об этом писал в своей книге известный в семидесятые годы обозреватель «Советского спорта» Евгений Рубин: «…Богинов сын француженки, неизвестно как занесенной Гражданской войной в Россию, и русского отца, давшего сыну свою фамилию, но, кажется, никогда им не виденным. Он вырос на улице и к отрочеству успел стать своим в блатной среде нескольких городов, где был известен под кличкой Жид. Жил в Ленинграде, начал играть в футбол и приглянулся легендарному Михаилу Бутусову, тренировавшему местное «Динамо», но не проявил себя в спорте, так как угодил за решетку. Бутусов вытащил его из тюрьмы, и вскоре парень ушел на фронт. В разгар войны, не знаю, за какие грехи, его отправили в штрафной батальон. И лежать бы ему тогда в земле, как едва ли не всем остальным штрафникам, если бы его не вызволил легендарный командарм Рокоссовский, знавший его, запомнивший и взявший к себе шофером. Закончил войну Богинов капитаном, командиром танкового батальона. Как-то, когда я был у него дома, Богинов открыл ящик письменного стола, и там я увидел груду орденов и медалей, которые он никогда не носил…»

Так вот, в чемпионате СССР автозаводцы шли на втором месте, им предстояло принимать ЦСКА, и в случае удачи отставание от лидера могло сократиться до минимума. Естественно, руководители автозавода мечтали о победе, но этим не ограничились. Пригласили Богинова в партком и откровенно спросили, что нужно для того, чтобы обыграть армейцев. Вопрос, понятно, был наивным. Любой другой тренер отреагировал бы просто – объяснил людям, что с ЦСКА бороться невозможно. Но Дмитрий Николаевич, с его чувством юмора, поступил иначе. Не моргнув глазом, он сообщил собравшимся начальникам, что хоккеистам нужна хорошая форма. И те поверили, и понеслись в Москву гонцы.

С немалым трудом выполнили просьбу тренера, пригласили его в партком – вот, мол, все для вас сделали. И тогда Богинов сказал – надевайте эту форму и обыгрывайте ЦСКА, а нам пока сложно с ним бороться. Сцена была как в «Ревизоре». Понятно, в команде Дмитрий Николаевич не остался и дня. Мне не раз говорили, что все это выдумки. Но однажды я спросил Богинова, с которым поддерживал добрые отношения, правда ли, что такая история была на самом деле. И он, посмотрев на меня с хитрой улыбкой, ответил вопросом на вопрос – а как ты думаешь?

В советские времена рекордсменом по стабильной работе старших тренеров был ЦСКА. С 1947-го по 1974 год (с отлучкой на сезон в сборную СССР) – Анатолий Тарасов, потом три года Константин Локтев. И затем более четверти века Виктор Тихонов. Что касается Вячеслава Быкова, то это новая эпоха хоккея, с другими правилами игры. Не его убрали из ЦСКА, а он ушел в более состоятельный клуб. Говорят, что тренера уфимцы «купили». Но он имел полное право самостоятельно решать, где ему работать, это его личное дело. Другой вопрос – совмещение.

Причем здесь вряд ли возможно проводить параллели и делать сравнения. Тихонов был главным в сборной СССР, когда в ЦСКА были собраны лучшие хоккеисты. И вообще, все находились в стране, что называется, под полным контролем. У Быкова в Уфе была самая представительная по составу команда КХЛ, фаворит турнира. Однако такого созвездия, как в свое время в ЦСКА, не было. Вроде бы все ясно – параллельно работать со сборной и клубом крайне сложно. Тем более в олимпийский сезон, когда пришлось переключаться вместе с Захаркиным на национальную команду на довольно длительный срок. У Тихонова, кроме того, что при нем находилось с десяток лучших армейцев, если не больше, был классный помощник – Борис Михайлов. В общем, по логике вещей нужен был освобожденный тренер для сборной. Но руководству ФХР было сложно запретить совмещение.

Быков провел ловкий прием. Он сделал заявление, что его с Игорем Захаркиным, который еще и кафедрой хоккея в РГУФКе заведует, поддерживает руководство страны. Ну кто после этого скажет, что совмещение не лучший вариант. И что получилось на самом деле?

Сборная России впервые в истории не дошла до полуфинала на Олимпиаде в Ванкувере, уступив в четвертьфинале по всем статьям канадцам – 3:7. Впрочем, опасения насчет не слишком комфортного состояния сборной возникли до этого матча, поскольку вообще не слишком выразительно выглядела команда в Ванкувере. Произошло это при том, что состав у россиян был потрясающий, но имелись проблемы в организации игры. И это просчет, прежде всего, тренеров.

Потом мы увидели захватывающие поединки плей-офф розыгрыша Кубка Юрия Гагарина 2010 года. В финальной серии Восточной конференции «Ак Барс» победил «Салават Юлаев», который считался фаворитом, со счетом 4:2. Победил за счет более грамотного построения игры прекрасным тренером Зинетуллой Билялетдиновым. И снова специалисты отмечали, что Быков допустил некоторые просчеты.

Какие же должны последовать выводы? По логике вещей, тренеры могут подать в отставку. Быков и Захаркин сами этого не сделали. И руководство «Салавата Юлаева», посчитавшее бронзовые медали удовлетворительным результатом, хочет попытать счастья с ними еще раз. Очевидно, что теперь, кроме «золота», владельцев клуба ничто иное не устроит. А вот ярославский «Локомотив», показавший такой же результат, как и Уфа, от услуг Петра Воробьева отказался. Две тренерские отставки в сезоне – это нехорошо. Теперь ждут третьего. Игроков такие вещи нервируют. Они же не оловянные солдатики.

Поэтому, может быть, это и неплохо, что Быков остался. Надо дать человеку еще одну попытку. А то не дай бог кому-то пришло бы на ум обратиться к зарубежным наставникам. Их у нас и так перебор. И ничего особенного эти тренеры не представляют. Были Дэйв Кинг, Барри Смит, шума вокруг них подняли неимоверно много. И оба с задачами, мягко говоря, не справились. Но что мы видим! Финн Хейккиля не лучшим образом потрудился в Ярославле. Теперь он в Магнитогорске. Наверное, уральцы забыли про Кинга и не вспомнили, что в последний раз выигрывать золотые медали клубу помогал простой русский тренер Федор Канарейкин. Ну, и хозяева СКА вновь обратились к тренеру-иностранцу. Армейцев возглавил канадец Занатта. И с ним владельцы СКА, так сказать, промахнулись. Игра у армейцев в сезоне 2010–2011 не пошла, и тренера отправили в отставку.

Что касается оценки выступления сборной, то можно сказать, что Быков и Захаркин, скорее всего, не прочувствовали ситуацию. Это вообще-то не очень сложно было сделать. Надо было вспомнить Олимпиаду-2006 в Турине. Тогда сборная России, обыграв в прекрасном стиле канадцев в полуфинале, что называется, выпустила пар. И провалила полуфинальный матч против финнов, а потом по инерции уступила в поединке за третье место чехам. Поднялся шум, главным виновником оказался главный тренер Владимир Крикунов. Мол, он не сплотил наших звезд и вообще сработал неудовлетворительно. В Ванкувере наши хоккеисты сыграли хуже. И что, опять «стрелочник» тренер?

Может быть, стоит рассмотреть проблему глубже, глянув внимательнее на игроков, которые у нас находятся на уровне небожителей и вне критики? Причем не нужен никакой «полив». Нет смысла вспоминать про капризы, например, связанные с питанием, когда не понравилась нашим звездам еда в олимпийской деревне и лично Владислав Третьяк, президент ФХР, позаботился – нашел ресторан, где кормили прилично. Нужно посмотреть на вещи профессионально. У сборной России не шла игра, даже у самых лучших мастеров. И нечего на них лишнего навешивать. Никто не застрахован от поражений, надо просто делать выводы. На поверхности лежал пример Турина, на него все вместе внимания не обратили – ни хоккеисты, ни тренеры, ни руководство ФХР.

После двух олимпиад, написанных касательно россиян в основном под копирку, наверное, все ясно. Надо было бы провести серьезный разбор полетов, как это делали раньше, независимо от результата. В Москве на конференции национальной федерации подводили итоги сезона, отчитывались тренеры и так далее. У нас же в 2010 году отчетно-выборную конференцию ФХР вопреки здравому смыслу провели в феврале. Избрали президентом на безальтернативной основе Владислава Третьяка. Произошло это впервые в истории отечественного хоккея.

В свое время огромная роль в развитии хоккея принадлежала тренерскому совету Федерации хоккея СССР. Это были не просто посиделки для «галочки». На каждом заседании шел серьезнейший разговор о тех или иных важных вещах. Вырабатывалась концепция развития и совершенствования игры. Тренеры представляли свое видение на ту или иную тему. И сумма мнений давала, как правило, положительный результат. Но почему сегодня клубы не обращают внимания на тренерский Совет ФХР? Ответ на этот вопрос прост – своя рубашка ближе к телу. Нет же общих принципов работы, нет единого руководства, нет контроля сверху. И бояться, выходит, нечего, кроме того, что отправят в отставку за слабый результат. Это же никуда не годится. Сейчас как раз не хватает профессионального диспута о хоккее, о его развитии.

Казалось бы, на первый взгляд, разговор о современной сборной России не вписывается в наш разговор о судьбе хоккеистов после завершения карьеры. Я бы так не сказал. Мы получили информацию о том, какой колоссальный прессинг испытывали в СССР люди, связавшие себя с тренерской деятельностью. Приведенных выше примеров, полагаю, достаточно, чтобы прийти к выводу: жизнь у тренеров на любых уровнях самая что ни на есть сложная. Безусловно, и сейчас. И если провести нехитрый подсчет, то не трудно выяснить, что в советский период большинство тренеров не дорабатывали до 60 лет. Почему их отстраняли от работы, в том числе самых опытных и авторитетных? И почему они больше в командах мастеров не трудились?

Николай Семенович Эпштейн расстался с «Химиком» в 1977 году, потом пару сезонов пробыл в «Сибири», откуда его попросили, посчитав, что тренер не только не помог, но и навредил. Николай Иванович Карпов отработал до 54 лет, его последний клуб – горьковское «Торпедо». Константин Борисович Локтев в 44 года был освобожден из ЦСКА, Анатолия Владимировича Тарасова сняли в 58 лет. Дмитрий Николаевич Богинов завершил тренерскую деятельность в 57 лет в московском «Локомотиве». Владимир Кузьмич Егоров трудился в «Крыльях Советов» до 59 лет, Анатолий Михайлович Кострюков был освобожден из «Трактора» в 54 года, Борис Павлович Кулагин и Аркадий Иванович Чернышев закончили в 60.

Безусловно, имели значение результаты. Но все-таки в СССР считали, что с возрастом наставник утрачивает лучшие качества, теряет хватку. Действительно, все тренеры переносили колоссальные психологические нагрузки, да и физические, ибо приходилось ежедневно выходить на лед. И к 50 годам, естественно, накапливалась усталость, и травмы давали о себе знать. К сожалению, у ряда наставников и век человеческий оказался недолгим. В 57 лет ушли из жизни Всеволод Бобров и Игорь Дмитриев, в 64 – Борис Кулагин.

«Вот ты спрашиваешь, почему я рано оставил тренерскую работу, – сказал мне однажды ныне здравствующий 80-летний Николай Иванович Карпов. – Да надоело нервы трепать. И надо было о здоровье позаботиться. Посмотри на тренеров, которые и до шестидесяти не доработали. Эпштейн прожил больше восьмидесяти, Тарасов – 76 лет. Ну, и я. Немало. Вовремя надо заканчивать».

Николай Иванович всегда любил пошутить. Вроде бы и на этот раз посмеивался. Но когда я ему сказал – если бы вам предложили хороший клуб, то наверняка бы не отказались, Карпов легко ответил: «Ха-ха, кто же от солидных предложений отказывается».

Но, с другой стороны, какие тут могут быть шутки. Ведь человек – не машина. Сложнейшая во всех отношениях тренерская работа требовала максимальной отдачи. Естественно, наслаивалась усталость. И, наверное, правильно считать, что «золотой» тренерский возраст, если начинаешь работать где-то в 36–40, приходится на отрезок в 45–55 лет, может, и дольше, как было, например, у Аркадия Чернышева. Но мы никогда не получим ответа на вопрос, сколько бы еще чемпионатов мира и олимпиад выиграл тандем Чернышев – Тарасов, если бы они остались (или их оставили) в главной команде страны.

Другой вопрос, что, уходя из большого хоккея, тренеры, кроме «спасибо», ничего не получали. Работали одинаково на износ, но Тарасов и Чернышев имели армейские пенсии, Аркадий Иванович, кроме этого, довольно долго динамовскую школу возглавлял. А Эпштейн и Карпов сели на скромные пенсии. Как и сотни других наставников. В СССР никто не заикался о каком-то специальном пенсионном обеспечении тренеров, которые могли остаться без работы до достижения 60 лет. Собственно, если присмотреться внимательно, то легко можно сосчитать тех наставников, кто на своих постах после шестидесяти лет задержался. Многие же недоработали до пенсии в качестве старших тренеров. Конечно, куда-то их устраивали, но, как правило, эта работа была «ни уму, ни сердцу».

Вне всякого сомнения, добровольный уход или отставка, оформленная «по собственному желанию», это серьезный стресс. Тренер, как и игрок, в Советском Союзе привыкал к коллективу, дорожил его честью, наставник становился не просто членом семьи, но человеком, ответственным за ее существование. И тренеру, точно так же, как и хоккеисту, было крайне нелегко проснуться утром с мыслью, что ни сегодня, ни завтра не надо идти на работу. И что же делать дальше? До пенсии еще времечко имеется. А если человек отработал на одном месте с десяток лет или более, как, например. Николай Эпштейн в «Химике», пришедший в 1953 году на пустое место и вложивший душу в создание команды? Сколько всего было у него за 23 года работы? В том числе и нападок?

Однажды в крупной газете написали, что у него хоккеисты оформлены грузчиками, но на работе их никто не видел. Был случай, когда «Химик» чуть не прикрыли. У команды не было крытого катка, без которого нельзя было выступать в высшей лиге. Понятно, уходит игрок в 30 лет. Он здоров, может себя как-то проявить, найти новое занятие. Ну о каких планах в 55–57 лет могла ли идти речь? О пенсионных. Но кого это, кроме тренеров и их семей, волновало?

Долгожитель-тренер у нас только Виктор Тихонов, но в момент распада СССР и падения ЦСКА ему было 60 лет. И просто некому было спасать армейцев. В иной ситуации потерю позиций Тихонову не простили бы. А если говорить откровенно, то Виктор Васильевич вообще человек уникальный. Я не видел наставника, который бы столь серьезно относился к собственной спортивной форме, строго соблюдал режим, плюс потрясающая сила воли, выдержанность, ответственность.

Другой бы на его месте тонущий в первой половине девяностых годов ЦСКА двадцать раз бросил, не стал нервы трепать. Тем более что тренеру не раз предлагали высокооплачиваемую работу в НХЛ. Но Тихонов, когда я его спрашивал об этом, неизменно говорил: «Ну а кто, если не я. Кто-то должен здесь работать, и это мое дело». Его гражданской позиции и работоспособности можно только позавидовать. На чемпионате мира 1991 года после вечерних матчей мы засиживались за ужином за полночь. Естественно, говорили о хоккее, о чемпионате, об игроках. Уже тогда было ясно, что отечественный хоккей катится вниз. Позднее, в августе 1991-го, мы лишний раз убедились, что беспокойство было обоснованным. Тихонов сколачивал сборную для Кубка Канады с трудом.

На финском чемпионате мира, на базе сборной СССР в Турку на вечерних посиделках после ужина инициатива всегда принадлежала Виктору Васильевичу. Потом, что называется, «входили в игру» и остальные – Роберт Черенков, Игорь Дмитриев, Владимир Юрзинов, подключался к разговору и я. Это были интереснейшие беседы, в которых затрагивались самые разные вопросы, связанные с хоккеем. А утром, еще до подъема, Тихонова в спортивном костюме можно было увидеть неподалеку от базы, он не мог обойтись без трехкилометровой пробежки.

Безусловно, и в клубах главные тренеры занимались с командами не только на льду или на собраниях, ибо спектр деятельности был широким. Сегодня у тренеров, по сравнению с советским периодом, функциональные обязанности куда уже. Они уже не первые лица в клубах, хозяева не хотят терпеть, требуют быстрых побед, а если ничего не получается, меняют наставников, которых из числа россиян становится все меньше. Тренеры-ветераны говорят, что наступил кризис в профессии, в Московской академии спорта пытаются наверстать упущенное на кафедре хоккея. Но былого точно не вернешь.

Изменились критерии в оценках. Раньше рассчитывали программы роста как минимум на три сезона, ориентируясь на молодых. Сейчас просто покупают кого надо. И ставят задачу на год.

Естественно, по-другому мыслят и игроки. Ведь сегодня такой психологической проблемы, как завершение карьеры, в России не существует. Хоккеисты с их огромными контрактами обеспечивают себе задел прочности. Вкладывают деньги в бизнес. Работать юношескими тренерами почти никто не хочет. Да и в команды мастеров далеко не каждый тянется. Работа хлопотная, да и неблагодарная, по нынешним меркам, куда в большей степени, чем прежде.

 

Часть четвертая

Конфликт рассудило время

Одним из наиболее трагических событий в истории отечественного хоккея можно, вне всякого сомнения, назвать убийство в апреле 1997 года Валентина Лукича Сыча, президента Федерации хоккея России. Об этом в свое время много говорили и писали. Однако затрагивались главным образом темы, имевшие отношение непосредственно к преступлению, и положительная деятельность Сыча.

Тогда в список подозреваемых в качестве заказчика убийства попал бывший президент Межнациональной хоккейной лиги, заслуженный тренер СССР Роберт Дмитриевич Черенков. Обсуждая в 1997 году возможность его причастности к громкому делу, все сразу же вспомнили о недавнем конфликте этих уважаемых людей, произошедшем сразу же после прихода Сыча на пост президента ФХР. Ситуация складывалась так, что можно было предположить – повод у Черенкова был, поскольку Сыч действительно сумел развалить МХЛ – детище Роберта Дмитриевича. Много грязи вылили на Черенкова, когда тот три месяца находился под стражей. Но затем следствие вычислило заказчика убийства – хоккейного арбитра Александра Артемьева, отвечавшего за судейство в МХЛ, а также и исполнителей.

Обвинение с Черенкова сняли, однако следственные органы даже не сочли нужным перед ним извиниться. А что касается СМИ, Черенков, как честный человек, был им неинтересен. Ничего не поделаешь, такова современная российская жизнь, скажем мягко, не вполне справедливая. Поэтому, несмотря на то что прошло достаточное количество времени, все-таки есть смысл по возможности расставить точки над «i» в истории взаимоотношений Черенкова и Сыча. Без навешивания ярлыков, обвинений, поскольку оба внесли немалый вклад в развитие советского и российского хоккея.

Когда мы оцениваем любое противоборство, безусловно, имеет немаловажное значение, что именно соперники из себя представляют. Важно знать их жизненный путь, их формирование как личностей. При этом легче расставить акценты, провести параллели, сравнения и в итоге составить определенное мнение.

Судьбы у Сыча и Черенкова складывались по-разному, а объединил их в определенной степени хоккей. Произошло это в тот момент, когда оба были взрослыми людьми, разменявшими пятый десяток. А общее у них, пожалуй, лишь одно – 1937 год рождения. Но это, естественно, не имеет никакого значения. Поэтому мы можем говорить о них, как о людях, жизненные пути которых были построены на разном фундаменте. У каждого были свои нравственные принципы, свои цели и способы их достижения.

Пожалуй, сначала есть смысл коротко проследить, в какой среде Черенков и Сыч формировались, как протекала их жизнь до рокового для обоих апреля 1997 года. Этот короткий экскурс в историю достаточно объективно раскрывает того и другого. И дает возможность, оценивая поступки, размышлять, почему именно каждый из них делал то или другое именно так, а не иначе.

Роберт Дмитриевич родился в Москве. В августе 1941 года его родители, по профессии водители, ушли на фронт и вскоре погибли. Мальчика взяла на воспитание сестра его мамы, мужем которой был Павел Александрович Савостьянов – известный столичный футболист, выступавший за ЦДКА и «Динамо», и прекрасный хоккеист довоенного периода, заслуженный мастер спорта (1948 год). Он был неоднократным чемпионом и обладателем Кубка СССР по хоккею с мячом, выступал вместе с выдающимися мастерами – Михаилом Якушиным, Сергеем Ильиным, Аркадием Чернышевым. После завершения карьеры стал одним из видных отечественных специалистов в области футбола и хоккея. Много лет был деканом факультета заочного и вечернего отделения ГЦОЛИФКа. Савостьянов первым из советских арбитров был привлечен к работе на чемпионатах мира по хоккею, произошло это событие в 1954 году. Павел Александрович, всегда внимательный, корректный, пользовался огромным авторитетом в футбольно-хоккейном обществе. Он и Мария Александровна, у которых своих детей не было, стали приемными родителями Роберта.

Таким образом, как говорится, с младых ногтей Роберт Дмитриевич был связан с хоккеем. Он был влюблен в эту игру, которая и стала значительной частью его бытия. Черенков прошел по ступеням огромный спортивный путь – вырос в хоккейном клубе ЦДСА, окончил институт физкультуры. Затем выступал в команде мастеров московского «Динамо» и стал в ее составе серебряным призером двух чемпионатов СССР. Позднее немного поиграл в клубе «Авангард» (Саратов) класса «Б». И в 26 лет, завершив карьеру игрока по состоянию здоровья, стал главным тренером саратовской команды, которую спустя восемь лет вывел в высшую лигу. На Черенкова обратили внимание как на перспективного наставника. Вместе с Виктором Тихоновым он работал со сборной СССР на первом Кубке Канады в 1976 году.

Каких-то резких скачков в его тренерской карьере не было. Правда, имел место случай, когда он после работы в одном из лучших клубов страны, московском «Спартаке», принял скромную команду «Ижсталь». Однако в этом нет ничего особенного, такова тренерская жизнь. Был период, когда Черенков уходил из хоккея из-за проблем со здоровьем. Но вернулся и возглавил молодежную сборную СССР, которая стала чемпионом мира 1988–1989 года. Затем он был главным тренером-начальником национальной сборной. Более двухсот хоккеистов, игравших под его началом, стали мастерами спорта, мастерами спорта международного класса и заслуженными мастерами спорта, и среди них Сергей Федоров, Александр Могильный, Павел Буре, Андрей Коваленко, Алексей Жамнов… Его воспитанники Владимир Крикунов, Владимир Семенов, Владимир Голубович – ныне известные тренеры.

Черенков был и остается приверженцем школы Анатолия Тарасова. Он всегда стремился к знаниям и защитил диссертацию в Московском институте физкультуры, его отличают прекрасные организаторские способности, знания, высокая требовательность к хоккеистам и забота о подопечных – практически все мастера, игравшие под началом Черенкова, отзываются о нем с уважением. Никто не удивился, что Роберт Черенков стал заместителем председателя Федерации хоккея СССР, а затем президентом Межнациональной хоккейной лиги, три сезона проводившей чемпионаты России.

Валентин Лукич Сыч много лет никакого отношения к хоккею не имел. Он родился в Черниговской области, окончил Киевский институт физкультуры, но практической работой по специальности занимался совсем немного. Его сферой деятельности стал комсомол. Будучи человеком умным и целеустремленным, Сыч с хорошей скоростью поднимался вверх по служебной лестнице. Был вторым секретарем Черниговского обкома комсомола, затем трудился в ЦК ВЛКСМ. Вот откуда его, как говорится, «бросили» на спорт. В советские времена это выглядело вполне естественно, ибо комсомольская работа предполагала карьерный рост в самых различных направлениях. Ее так и называли трамплином для прыжка в номенклатуру, в правящий класс советского общества.

Поэтому никого не удивило, что Валентин Лукич появился в Спорткомитете СССР и работал в нем на высокой должности заместителя председателя, отвечая, в частности, за развитие советского хоккея. Надо сказать, что его называли талантливым руководителем. Сыч действительно обладал всеми качествами организатора, был инициативным, неравнодушным чиновником. Правда, Сыч был жестким, порой бесцеремонным, он мог кому-то, не стесняясь в выражениях, врезать по полной программе, мог и переступить через человека. Однако это в ЦК КПСС не считали отрицательным качеством. Скорее, наоборот: говорили – не жесткий человек, а крепкий, не бесцеремонный – а настойчивый и так далее. И получалось все, как надо.

В СССР было принято все достижения ставить в заслугу руководителям. Сыч – не исключение. Но его отмечали не по инерции или разнарядке, Валентин Лукич умел благополучно справляться и с серьезными вопросами. Даже противники подчеркивали его мастерство и опыт руководителя. Он действительно обладал чувством момента, прекрасно контролировал ситуацию, мог ее точно оценить и принять решение. И если уж говорить о выходцах из комсомола, работавших в спорте, Сыч был одним из лучших.

Однако не все у него складывалось гладко. В бригаду к Марату Владимировичу Грамову, пришедшему на пост председателя Спорткомитета СССР в 1983 году, Валентин Лукич не попал. Одна из известнейших советских спортсменок, 4-кратная чемпионка Олимпийских игр по фехтованию Галина Горохова, оценивающая Сыча положительно, однажды рассказала: «Лукич, видимо, чувствовал, что не вписывается в свиту нового председателя, не стал ждать, когда погонят, сам пришел к нему и положил на стол заявление об уходе».

Наверное, такой ход не был лишен логики. Грамов наверняка знал, кто такой Сыч – человек независимый, с твердым жизненным кредо, имеющий авторитет в кругу элитных спортсменов и тренеров. И, не исключено, опасался, что его подсидит бывший товарищ по ВЛКСМ, опытный аппаратчик, отработавший в спорткомитете 15 лет. Ведь Марат Владимирович, сам прошедший школу комсомола на Ставрополье, партийный работник этого края, а затем и сотрудник ЦК КПСС, к спорту вообще никаким боком не прикасался. Однако в Советском Союзе бывшие комсомольцы занимали руководящие посты где угодно. Человек, имеющий образование химика, оказывался спортивным журналистом, историк мог попасть в кресло директора машиностроительного завода. Это прекрасно усвоил и Сыч, который иногда говорил как бы в шутку – ах, не нравлюсь я некоторым, ждут они, что «уйдут» меня. Ну, не хоккеем, так сельским хозяйством буду руководить…

Безусловно, что уход Сыча мог быть не только следствием его нежелания сотрудничать с Грамовым, а результатом, скажем, «совета» откуда-нибудь сверху. Во всяком случае, это предположение не лишено смысла. Были и другие версии. Например, о том, что имели место какие-то финансовые нарушения, за которые Сыча и отправили в «ссылку» – на должность главного редактора «Научно-спортивного вестника»… Но документальных подтверждений нет. Один сведущий человек сказал мне не так давно, что Сыча попросил написать заявлением сам Грамов…

Лишь спустя десять лет Валентин Сыч вернулся в систему управления уже российского спорта, он стал руководителем рабочей группы ОКР «Лиллехаммер-94». Произошло это, безусловно, неслучайно. Тогдашнему президенту ОКР Виталию Смирнову, кстати, также бывшему комсомольскому вожаку, был нужен не только опытный специалист, но и человек, который был бы в состоянии проделать огромный объем работы и не сломаться. Сыч по всем меркам подходил для этой роли. По общему мнению, Лукич сделал все, чтобы проблем в Норвегии у наших олимпийцев не было, отработал на славу, подтверждаю это как очевидец.

Но почему-то руководство ОКР после завершения Игр-94 не планировало заниматься дальнейшим трудоустройством Валентина Сыча. Возможно, потому, что такой «второй» всегда опасен. Возможно, из-за его характера. Хотя многие справедливо утверждали, что со временем Лукич, сохранив свои фирменные качества, все же стал мягче и терпимее. Так было на самом деле. Мне много раз приходилось встречаться с Валентином Лукичом и обсуждать с ним самые разные вопросы. Он всегда был внимателен, умел слушать, а если чего-то не понимал, не стеснялся спросить. И делал это не для того, чтобы расположить к себе собеседника. Ему нужно было вникнуть в суть хоккейной жизни, от которой он отстал. Ибо он уже знал, что его хотят видеть президентом ФХР.

В общем, большой и сложный путь прошли Черенков и Сыч. И, если не считать мелочей, они по жизни никак и не соприкасались. Но весной 1994 года их дороги сошлись. Произошло это в сложный для российского хоккея момент противостояния между ФХР и МХЛ. Ситуация была, можно сказать, критической.

Поэтому появление Сыча на хоккейной арене на стороне МХЛ выглядело в полной мере своевременным и логичным. Предполагалось, что он со своим авторитетом и опытом сможет вступить в спор с Владимиром Петровым и сменить его на посту президента ФХР. С тех пор прошло более десяти лет, и до сих пор большинство людей предполагают, что личный вклад Валентина Лукича в стабилизацию и становление молодого российского хоккея был поистине велик. Действительно, он был хорошим руководителем, сделал много. Но, безусловно, пришел не на пустое место. Во всяком случае, у него была хорошая профессиональная команда, состоящая из специалистов, тренеров, президентов хоккейных клубов. До сих пор в ФХР многие вспоминают Валентина Лукича добрым словом.

Действительно, Сыч сделал для хоккея много. Но значительный вклад в российский хоккей принадлежит и Роберту Черенкову. Ведь и в середине девяностых годов ХХ века, и в наши дни куда меньше или почти ничего не говорилось о тех, кто сохранил отечественный хоккей во время распада СССР. А это была довольно большая группа профессионалов-единомышленников, объединившихся в Межнациональной хоккейной лиге в 1992 году. Именно в МХЛ под руководством Роберта Черенкова начинали работать ныне известные специалисты – генеральный директор магнитогорского «Металлурга» Геннадий Величкин, президенты ярославского «Локомотива» и уфимского «Салавата Юлаева» Юрий Яковлев и Ринат Валеев. В актив МХЛ входили вице-президент «Спартака» Гелани Товбулатов, президент московского «Динамо» Александр Стеблин, президент ЦСКА Виктор Тихонов и его заместитель Валерий Гущин, президент «Крыльев Советов» Игорь Дмитриев, президент «Химика» Алексей Гутов, вице-президент ФХР Юрий Королев и другие. В общем, это была довольно мощная группа единомышленников.

МХЛ появилась на свет неслучайно, и задумана она была весьма грамотно. Еще в 1990 году в кулуарах Федерации хоккея СССР шли разговоры о возможном распаде страны. Специалисты, думавшие о том, как сохранить при этом хоккей, полагали, что надо готовиться к созданию новой лиги с принципиально новым организационным устройством. Идея принадлежала Роберту Черенкову, тогда вице-президенту Федерации хоккея СССР и старшему тренеру молодежной сборной страны.

«Мне много лет пришлось отработать в командах мастеров, не входивших в элиту советского хоккея, – вспоминает Роберт Черенков. – Я и многие другие тренеры с периферии ощущали давление со стороны столичных клубов, имевших большие возможности для комплектования, в том числе и за счет нас. Поэтому еще в начале восьмидесятых годов я думал о лиге с равными правами для всех участников. И, когда мы уже обсуждали проблему сохранения нашего хоккея не кулуарно, был готов внести ряд предложений. Воспринимались они, безусловно, по-разному. Московские клубы теряли многое, им предстояло перестраиваться. Команды с периферии, наоборот, встретили создание МХЛ с энтузиазмом. В общем, шли довольно жаркие споры».

Действительно, МХЛ вступала в жизнь тяжело. У тех, кто вошел в лигу, в общем, позиция была одинаковой. Однако финансовое положение у клубов было различным. Как и в самой игре, здесь были лидеры, середняки и аутсайдеры. Причем сразу же стало ясно, что наступил момент переоценки ценностей в отечественном хоккее, серьезно укреплялись периферийные клубы, а москвичи, за исключением «Динамо», игроков теряли. Мы имеем в виду тех, кто не отправился в НХЛ, а перешел в другой российский клуб. И трения более всего возникали в связи с выбором системы проведения первого чемпионата МХЛ. Рассматривались разные варианты – более или менее затратные. В наиболее сложном положении были столичные и подмосковные клубы. Например, ЦСКА, «Крылья Советов» остались, что называется, на голодном пайке.

Никто не ссорился друг с другом, но были те, кому явно не хватало денег на содержание клубов. Мне, тогда главному редактору еженедельника «Хоккей», часто приходилось бывать на таких встречах руководителей федерации и клубов. Надо сказать, что только-только избранный президент ФХР Владимир Петров практически всегда имел свою точку зрения, противоположную, чем у большинства. Но происходило все, как говорится, без лишнего шума. Никто с прессой не заигрывал, и утечки информации практически не было. Но колоссальным было внутреннее напряжение. До самого последнего момента ни один из клубных президентов не был уверен в окончательном успехе.

Был момент, когда МХЛ висела, что называется, на волоске. На спартаковской базе в Сокольниках собрались все руководители московских команд, кроме динамовца Александра Стеблина. И разговор, поскольку регламент МХЛ был москвичам не по карману, зашел о возможном создании еще одной лиги, в которую могли бы войти клубы Москвы, Подмосковья и близлежащих с ними городов. Таким образом, предполагалось максимально сократить расходы на переезды и проживание в гостиницах. Встреча, на которой присутствовал и я, носила неофициальный характер, не было протокола и иных записей. Просто люди, находившиеся на грани катастрофы, стремились найти выход из положения. Если бы руководители столичных клубов отказались от участия в турнире МХЛ и организовали свой чемпионат, это бы означало раскол отечественного хоккея. Но идея продолжения не получила. В первую очередь потому, что рассматривали ее серьезные здравомыслящие люди, прежде всего понимавшие, что надо сохранить весь советский хоккей.

И вскоре на заседании президентского Совета МХЛ все вопросы о первом турнире были решены. При этом надо подчеркнуть, что огромная работа по консолидации сил, выработке тактики и стратегии лиги была разработана ее президентом Робертом Черенковым. У меня нет никакого желания принижать достоинства заслуженного мастера спорта Владимира Петрова. Но все-таки лидером российского хоккея был во второй половине 1992 года Роберт Черенков. Чтобы понять, почему я так считаю, достаточно одной фразы – Черенков контролировал ситуацию в российском хоккее с помощью президентского Совета МХЛ.

Вернемся на пару месяцев назад – май 1992-го. Надо сказать, что бума в связи с самим созданием МХЛ до того момента, когда стали определяться с регламентом турнира, в стране не наблюдалось. Пожалуй, более всего журналистов и болельщиков интересовала не лига, а то, кто придет к власти в отечественном хоккее. Вот уж где события разворачивались как в настоящем детективе. После чемпионата мира в Москве состоялась чрезвычайная конференция, на которой почти вся власть перешла к новой Федерации хоккея России, ее президенту Владимиру Петрову, опередившему с минимальным перевесом опытнейшего специалиста хоккея Юрия Васильевича Королева. Но независимой была МХЛ, а это и был почти весь отечественный хоккей.

Надо признать, что вариант с выдвижением в президенты Петрова еще за час до начала конференции даже не рассматривался. Ведь несколько месяцев подряд шла заочная борьба за голоса делегатов между Федерацией хоккея РСФСР, возглавляемой мастером спорта Владимиром Леоновым, и представителями всесоюзной федерации, решившими сделать ставку на аппаратчика Госкомспорта СССР Альберта Поморцева, человека, в общем, опытного и грамотного, умевшего ладить с людьми, достаточно тонко чувствовавшего ситуацию. И, естественно, предполагалось, что пост президента займет кто-то из этой пары.

Сторонники Леонова каких-то секретов из своей деятельности не делали. ФХР, как самостоятельная организация, появилась на свет 15 октября 1991 года. Ее руководители, выдвинув лозунг, что именно они и более никто являются законными правопреемниками, шли, что называется, напролом. Формировали общественное мнение, перетягивали на свою сторону журналистов. Сделать это было не так уж сложно, поскольку Владимир Леонов одно время работал в газете «Советский спорт», и его, естественно, поддерживали бывшие коллеги.

На выборах были нужны «свои» голоса, каждый из которых мог оказаться решающим. Например, выбирая делегатов на конференцию от СМИ, на встрече в здании Спорткомитета РСФСР в Скатертном переулке Леонов собрал в основном лояльных ему журналистов во главе с Дмитрием Рыжковым. И получили мандаты именно те, кто нужно. Меня, главного редактора единственного в стране профессионального хоккейного издания, в этом списке не оказалось. Спорить с Рыжковым и Леоновым, с которыми, кстати, я поддерживал нормальные отношения, было бесполезно. Да и знал я, что, как член Президиума Федерации хоккея СССР, свой мандат получу. Но им было важно уменьшить число противников, поскольку если бы я прошел по журналистской квоте, то у федерации появлялась возможность делегировать на конференцию еще одного человека из своей команды. Вот такая шла борьба.

В этот момент всплыла на поверхность вся оппозиция, державшаяся в тени в советские годы. Но у нее численного перевеса не было. Людям с периферии, которых было большинство, действительно хотелось равноправия и свободы, но многие из них поддерживали Черенкова. Он ведь также был в числе претендентов на пост президента ФХР, но свою кандидатуру прямо в ходе конференции снял в пользу Поморцева. Другим людям, варившимся в котле второстепенной Федерации хоккея РСФСР, были нужны власть и наследство советской хоккейной федерации.

Надо заметить, что в Советском Союзе пост президента или, как раньше было, председателя всесоюзной федерации был общественным, то есть никакой зарплаты. И занимали его известные и уважаемые люди, например Герой Советского Союза, летчик-испытатель Георгий Мосолов, председатель Мособлисполкома Николай Корольков, генеральный директор ТАСС Леонид Кравченко, короткое время наш хоккей возглавлял генерал юстиции Николай Соколов. Безусловно, хоккей им нравился, но знания игры были поверхностными. Но это, собственно, какого-то значения не имело, поскольку вокруг них – в президиуме федерации, в комитетах – трудились, также на общественных началах, многие специалисты в хоккее, тренеры, судьи. Ну а контролировали ситуацию Управление зимних видов спорта и Управление хоккея Спорткомитета СССР. Было время, когда за все дела отвечал государственный тренер…

Однажды я спросил Анатолия Михайловича Кострюкова, чем же председатели федерации занимаются? «Ну, представляют хоккей на высшем уровне, – ответил он. – Ты же знаешь, что все в ЦК решается. Поэтому выбирают для нас известных людей. Вижу, хочешь сказать – свадебные генералы. В определенной мере – да. Но мы их по всем позициям направляем. Вопросы решаем в Управлении хоккея, когда надо, то на уровне Спорткомитета СССР».

Понятно, председатели и сами федерации никакими финансовыми потоками не управляли. А денежки, между прочим, советские хоккеисты зарабатывали неплохие. Следовательно, когда после распада СССР создавалась ФХР, она, естественно, принимала на себя не только руководство хоккеем, а еще становилась организацией, в которую поступали средства. И она самостоятельно ими распоряжалась. Так что за денежки, кроме всего прочего, шел спор.

Поэтому несложно догадаться, что активисты Федерации хоккея РСФСР, естественно, трудились не за «муку». Всем хотелось приклеиться к ФХР и откусить свой кусок пирога, который и в сложный финансовый период был весомым. Никто же не отменял поездки за рубеж, премии за чемпионаты мира, членство в международной федерации и так далее. Кроме того, у верхушки ФХР появлялась невиданная доселе неподотчетная свобода действий. Все это было реальным в случае победы на выборах.

И все-таки команда ФХР Владимира Леонова была менее опытна. Его соратники крутились во второй лиге на уровне, где возможности были скромные, а вопросы чаще всего решались за накрытыми столами. И в политических играх они не преуспели. Одних лозунгов о справедливости, о том, что прежние руководители прогнили, что надо лечить отечественный хоккей, было мало. Требовалась четкая позиция, программа развития в принципиально новой ситуации. Я неоднократно сталкивался с Леоновым в различных ситуациях. Считал, что он специалист хороший и человек честный и порядочный.

Но находился он в определенной степени в плену иллюзий, свойственных простым советским людям. Ему казалось, если власть в стране меняется, то не за горами лучшие времена. Леонов не обладал хитростью и изворотливостью, присущей спортивным чиновникам, не умел лукавить. И когда на конференции ситуация накалилась, вдруг заявил, что готов от чистого сердца отказаться от поста президента в пользу Ивана Сергеевича Трегубова, чем привел зал, мягко говоря, в недоумение. Претензий к Трегубову, великому мастеру, которого все любили, естественно, не было. Однако все знали, что он тренер и практически не готов к какой-либо иной деятельности. Предложение явно было абсурдным, ибо выбирали не свадебного генерала.

Соперники же Леонова, в основном люди опытные, работали куда тоньше. Я считал себя сведущим человеком, но довольно долго не знал, кого именно выберет в качестве главного кандидата лидирующая группа Федерации хоккея СССР и МХЛ. Вот она, советская номенклатурная школа!

Выяснилось все довольно любопытно. В сентябре 1991 года один человек неожиданно написал обо мне критическую статью в «Московском комсомольце». Мол, идет редактор на поводу у Федерации хоккея СССР, знает – нельзя, мол, кусать руку, которая кормит. В общем, плохой человек. В статье была фраза о том, что я, как верный слуга федерации, получу за свою работу премию в виде поездки на Олимпиаду-92 в Альбервилль.

Скажу честно, собирался во Францию, поскольку до этого на Олимпиадах не был, не проходил по конкурсу. В СССР особые привилегии на выезды за рубеж имели представители центральных газет. Они получали приличные суточные, жили в хороших гостиницах. Остальные же журналисты, к которым относился и я, бились за право попасть в туристическую группу Спорткомитета СССР за собственные денежки, кому-то поездку или пятьдесят процентов оплачивала редакция. Но на этот раз меня должны были включить в состав хоккейной делегации.

За неделю до поездки спрашиваю у Виктора Васильевича Тихонова, как дела. А он вдруг как-то уклончиво отвечает – спроси у Черенкова. Думаю, что-то здесь не так. Что-то недоговаривает Виктор Васильевич. Все верно, он не хотел меня огорчать. Вскоре выяснилось, что мою фамилию из списка вычеркнули, вписали другую – Поморцев. Вот, думаю, и Альберт Иванович «нарисовался». Он, видимо, и есть главный ставленник на пост президента ФХР. Собственно, сомневаться было не в чем. Ведь Альберт Иванович – воспитанник кемеровского комсомола, один из руководителей Спорткомитета СССР, ну кому, как не ему, хоккеем руководить. Та же история, что и у Павлова, Сыча, Грамова и других деятелей ВЛКСМ. Но надо отдать должное Альберту Ивановичу: он был и остается опытным спортивным руководителем, умеющим ладить с людьми.

Что же касается того, что Тихонов отправил меня к Черенкову, то здесь, в принципе, все ясно. Роберт Дмитриевич был вице-президентом Федерации хоккея СССР. И, поскольку руководил тогда сильно занятый на основной работе Кравченко, именно он и Юрий Королев вели все хоккейные дела. Конечно, Черенков знал и наверняка принимал самое активное участие в разработке кандидатуры Поморцева. Значит, на пост президента ФХР он претендовать не собирался, хотя его кандидатура в списках была. Скорее всего, это был тактический ход, на случай, если произойдет что-то неожиданное. Черенков же был верный кандидат. Он играл в тот момент одну из центральных ролей в российском хоккее.

Ну а везли Поморцева в Альбервилль, естественно, не на прогулку. Его хотели познакомить с президентом ИИХФ Гюнтером Сабецки и членами директората международной федерации, помочь ему навести первые контакты. Думаю, никто из тех, кто делал ставку на Альберта Ивановича, не сомневался, что он победит в споре с Леоновым. Однако все случилось иначе, неожиданно, нелогично.

Пожалуй, немногие помнят довольно скандальную чрезвычайную конференцию отечественного хоккея 1992 года. Неожиданно главным действующим лицом на ней оказался Анатолий Владимирович Тарасов. На мой взгляд, он был человеком в определенной степени нейтральным. Но его не устраивал Поморцев. За тем, в частности, стоял Виктор Тихонов, к которому Анатолий Владимирович относился, мягко говоря, прохладно. Не знаю, почему. Наверное, на почве профессиональной деятельности.

Спор между Поморцевым и Леоновым за ведение конференции пришелся для Анатолия Владимировича кстати. Потом кое-как все образовалось. И, полагая, что все пойдет по намеченному плану, Роберт Черенков снимает свою кандидатуру. Но Тарасов не мог упустить шанс сделать мощный ход. И в свойственной ему артистичной манере убедительно разбил кандидатов в пух и прах, а затем предложил избрать президентом одного из двух выдающихся хоккеистов – Владимира Петрова или Бориса Михайлова. Чем Анатолий Владимирович руководствовался, сказать сложно. Михайлов был тренером-практиком и не тяготел к административной работе. Петров, который уже был функционером, отличался сложным характером, он и с Тарасовым частенько спорил. И, по логике вещей, шансов у него было немного. Скорее всего, Тарасов не увидел в зале более близких ему людей. И уж точно не анализировал ситуацию заранее, поскольку весомых аргументов ни у одного, ни у другого не было. Оба были тренерами-практиками. Не более. Михайлов сориентировался быстро и попросил не рассматривать его кандидатуру.

Но ситуация все равно оставалась сложнейшая. События развивались стремительно и непредсказуемо. Люди как бы оказались в тупике – Черенков отказался, Поморцев и Леонов не проходят. Кто же? И тут – вот вам – замечательная кандидатура. И на волне, поднятой Тарасовым, в президентское кресло неожиданно угодил Петров. Правда, у него был соперник – всеми уважаемый Юрий Васильевич Королев. Но в итоге он уступил всего два голоса. А как считали эти голоса, лучше и не вспоминать. Бывшие соратники Леонова постарались, чтобы Королев не прошел.

На первый взгляд, вся эта история с выборами президента ФХР к конфликту Черенков – Сыч отношения не имеет. Но я бы так не сказал. На той конференции в списке кандидатов, как мы отмечали, значился и Роберт Дмитриевич. Более того, он имел, пожалуй, самые серьезные шансы быть избранным, поскольку пользовался поддержкой клубов из большинства регионов, пришедших на конференцию с единым и заранее определенным мнением. Согласись Черенков баллотироваться, и все пошло бы в совершенно ином русле.

– Почему вы тогда отозвали свою кандидатуру? – спросил я его не так давно.

– Я реально оценивал свои силы, – ответил Черенков. – МХЛ только вставала на ноги, она требовала колоссального внимания и полной отдачи сил. На два фронта я бы работать физически не смог. Кроме того, даже после начала конференции я не предполагал, что все будет развиваться столь неожиданно.

На этом наш разговор закончился. Я и так знал, если бы Черенков не снял кандидатуру, то наверняка выиграл. Уже говорил о том, что у него была солидная поддержка в регионах, он же долго работал на периферии. И добавлю к этому, что у Роберта Дмитриевича были прекрасные взаимоотношения с Тарасовым, он считает себя его учеником. Они вместе преподавали в ВШТ, часто встречались, в том числе и в неформальной обстановке. Черенков даже рассказывал, как они гуляли на даче Тарасова. Такой чести удостаивались далеко не все, но те, кого великий тренер, как говорится, принимал. И Анатолий Владимирович, если бы потребовалось, мог Черенкова поддержать.

Все дальнейшие события, связанные с так называемым смутным периодом 1992–1994 годов, как раз сформировали ситуацию, в которой единственным способом, который мог способствовать выходу из кризиса, было появление сильного руководителя. Многие устали от закулисной борьбы и склок, хотелось элементарного порядка.

МХЛ работала достаточно продуктивно, уже прошел сложнейший этап ее становления. Резкого скачка в качестве быть не могло, ибо по-прежнему лучшие игроки уезжали в НХЛ. Мне много раз приходилось бывать на официальных мероприятиях Лиги. И всегда вызывала уважение солидарность ее руководителей и членов президентского Совета. Такая консолидация сил – случай довольно редкий. Но, думается, их объединили общие взгляды в противостоянии с ФХР. Но так было до поры до времени – и это имеет самое прямое отношение к конфликту Черенков – Сыч.

К сожалению, как правило, хорошие вещи не запоминаются, а вот конфликты, будоражащие умы, в памяти откладываются прочнее. Первым положительным импульсом, способствовавшим взлету авторитета Сыча, была ситуация в российском хоккее, о которой мы уже упомянули. Мне не раз приходилось бывать на совещаниях президентского Совета Лиги. Практически всегда присутствовавший на них Владимир Петров по любому поводу имел особую точку зрения, которая была иной, чем у большинства представителей клубов. Это, понятно, не имело решающего значения для решения внутренних вопросов МХЛ, ибо в лиге президент ФХР находился, можно сказать, в одиночестве.

Лига вообще была построена практично и профессионально. В ней существовали две ветви власти. Главной, естественно, считалась власть законодательная. Ее, так сказать, представляли члены президентского Совета. А исполнительной была сама МХЛ, ее аппарат, выполнявший, что называется, наказы руководителей клубов. Это был для Черенкова идеальный вариант, он все продумал точно. Во всяком случае, его никто не мог обвинить в непопулярных решениях, в давлении на клубы, работа шла в соответствии с Уставом Лиги.

Однако в глобальном смысле противостояние ФХР – МХЛ существовало. Обе стороны имели поддержку со стороны СМИ. Публикации с диаметрально противоположной точкой зрения, с полярными позициями воспринимались обычными болельщиками по-разному. Одни считали, что бывшие советские чиновники собрались в МХЛ и мешают молодым реформаторам из ФХР, другие, наоборот, полагали, что ошибочны действия Владимира Петрова и его команды. К сожалению, соперники оценивали друг друга не всегда корректно. Проще сказать, шла борьба за власть, с резкой критикой, с навешиванием ярлыков. И все это не шло на пользу игре. Во всяком случае, можно сказать, что именно в тот момент большинство обычных болельщиков, обеспокоенных неудачами сборных России на Олимпиаде и чемпионате мира 1994 года, отрицательно относились к противоборству и его участникам, несмотря на то что позиция и цели МХЛ были прогрессивнее и яснее. Болельщики ждали появления человека, который всю эту шарманку прикроет. Таким человеком был Валентин Лукич Сыч.

К его появлению в 1994 году на ледовой арене обстановка в российском хоккее уже была критической. А ситуация в споре за власть между ФХР, возглавляемой Владимиром Петровым, и МХЛ Роберта Черенкова, если хотите, патовой. Лишь непосвященные считали, что бразды правления находятся в руках федерации. На самом деле добиться желаемого, то есть единоличной власти, не могли ни те, ни другие.

Безусловно, ФХР мечтала подгрести все под себя. МХЛ была лакомым куском, там и ежегодные взносы, и реклама, и клубы. Ведь за некоторыми из них стояли мощные организации. Но сделать это было невозможно, поскольку на самом деле высоким авторитетом пользовалась МХЛ, где были собраны все сильнейшие российские клубы. Лига представлялась устойчивой, демократичной и перспективной в плане развития. Здесь не было авторитарного правления, наоборот, учредители разумно создали две ветви власти. Как мы уже отмечали, главной, законодательной властью был президентский Совет, а исполнительной – аппарат МХЛ во главе с Робертом Черенковым. При таком раскладе клубам и жаловаться было не на что, ибо они сами принимали решения, а аппарат МХЛ их выполнял неплохо. При этом надо подчеркнуть, что у ФХР и МХЛ были разные подходы к руководству хоккеем. Как ни странно, но Федерация меньше, чем Лига, была озабочена проблемами развития хоккея, отягощенными огромным оттоком лучших хоккеистов в НХЛ.

Наступил момент, когда внутри руководства МХЛ утвердилось общее мнение о том, что ситуация не изменится к лучшему до тех пор, пока председателем ФХР будет оставаться Владимир Петров. Причем корень зла заключался не столько лично в этом в прошлом замечательном хоккеисте, сколько в его окружении. Не раз именно свита президента мешала решению различных важных вопросов, связанных с дальнейшим развитием хоккея.

Одной из наиболее одиозных фигур, крутившихся в ФХР, многие совершенно справедливо считали советника Петрова, бывшего гражданина СССР, эмигрировавшего в США, ныне покойного Сергея Левина (он же – Серж Ханли), который к игре-то отношения не имел, а воспользовался ситуацией и подвизался на ниве хоккейных агентов. Слухи о нем ходили самые разные. Хлопот с ним действительно было немало. Он, пытаясь заработать на продаже игроков, постоянно лез в клубы. И не раз были случаи, когда его откровенно выпроваживали за двери. Однажды Левин ворвался на заседание руководителей хоккея, проходившее в Спорткомитете Москвы на улице Мархлевского, и заявил, что его кто-то хочет убить. Как выяснилось чуть позже, преувеличил «немного». Вице-президент «Спартака» Гелани Товбулатов и президент «Динамо» Александр Стеблин выходили разбираться в этом деле. И после заседания, когда мы вышли из зала, то узнали, что никакого покушения не намечалось. Просто какие-то крутые болельщики хотели поучить строптивого агента уму-разуму.

Пожалуй, последней каплей в чаше терпения стало поведение Петрова и Левина на переговорах лидеров российского хоккея с представителями НХЛ, касавшихся подписания важнейшего договора о переходах наших хоккеистов в заокеанскую лигу. О том, что произошло на этой встрече, мне сразу же после возвращения в Москву рассказывали его участники вице-президент московского «Спартака» Гелани Товбулатов и Роберт Черенков.

Были тщательно прочитаны все документы, проведены предварительные беседы с Петровым. Все построили так, что ФХР и МХЛ выходят на встречу с лидерами НХЛ, имея единую позицию, что было крайне важно для успеха. Затем нашей делегации от МХЛ удалось добиться прекрасных результатов в переговорах с представителями НХЛ – достаточно сказать, что компенсация за игрока, выезжавшего тогда, в середине девяностых годов ХХ века, могла доходить до 400 тысяч долларов. Тогда это были серьезные деньги.

Однако, когда все вопросы были решены и оставалось только скрепить договор подписями сторон, неожиданно Петров что-то шепнул Левину, и тот обратился к боссам НХЛ. И те сразу же изменили позицию, договор подписан не был. Сразу же после встречи переводчик нашей делегации сказал, что Левин потребовал каких-то дополнительных выплат, на что кто-то из руководителей Лиги так и заявил – вы должны решить эти вопросы сначала между собой, а потом с единым мнением выходите на новые переговоры.

Думаю, что именно в этот момент терпение у ведущих президентов клубов, кровно заинтересованных в максимальных компенсациях, и руководства МХЛ лопнуло. Через несколько дней после возвращения наших в Москву мне удалось поговорить с Виктором Тихоновым.

– Саша, – сказал он, – я такого безобразия еще не видел. Мы проделали колоссальную работу, внесли в документы все необходимые изменения. Канадцев с американцами убедили, что платить надо достойные деньги. А этот проходимец Левин все испортил.

– И что теперь будет? – спросил я.

– Поговори с Черенковым. У него есть дельное предложение.

Выяснять, какое именно предложение, я у Тихонова не стал. Хотя меня, как журналиста, свежая информация интересовала. У нас с Виктором Васильевичем всегда были прекрасные взаимоотношения. Мы много встречались, разговаривали о хоккее. Он ничего не скрывал от меня, а просто дал понять, что целесообразнее встречаться с Черенковым. И вскоре я узнал, что наш хоккей может возглавить Валентин Лукич.

«Мне казалось, – вспоминает Черенков, – что приход Сыча мог снять все наши проблемы. Говорили умные люди – Лукич человек не простой, ты с ним горя хлебнешь. Однако я имел и иную информацию – положительного характера, мол, Сыч с возрастом стал мягче, эластичнее. Мы с ним не раз встречались на Олимпиаде в Норвегии, где он неизменно производил прекрасное впечатление. Я настолько утвердился в мысли – нам нужен только Сыч, что ни о ком другом не думал. И не обращал внимания на детали и нюансы, свидетельствовавшие против Сыча.

Например, вместе с Тихоновым и еще несколькими московскими президентами клубов мы побывали на встрече с ним в ОКР. И он, не стесняясь, сказал – подайте мне ФХР на блюдечке с золотой каемочкой. Может, и пошутил. Но никому это не понравилось. Появилось какое-то напряжение. И вроде разошлись мирно, решив главный вопрос. Но, когда мы вышли на улицу, мне говорят – да ну его, этого Сыча, хлопот с ним потом не оберешься. Был барином, барином и останется. А я, понимая, что коллеги правы, тем не менее ответил – нет, все будет хорошо. В тот момент мне казалось, что лучшего кандидата просто не найти. Весной 1994 года на чемпионате мира в Италии был конгресс ИИХФ, на котором избрали президентом швейцарца Рене Фазела. Сыч там вел себя активно, грамотно. В общем, все было за него. Потом, когда все изменилось, конечно, я жалел, что поверил Лукичу. Нет, он не был интриганом. Просто не надо было забывать о его комсомольской закваске».

Справедливо говорят, что Сыч, заняв пост руководителя, сумел навести в российском хоккее порядок. На мой взгляд, сделать это было непросто, но и не фантастически сложно. Когда из игры выбыл Владимир Петров и его команда, противостояние между ФХР и МХЛ, что называется, испарилось. Лига к этому времени пережила самый сложный период, стала более устойчивой. То есть имелся прочный фундамент, на котором работа строилась. И не в последнюю очередь именно поэтому дела ФХР пошли на лад. Собственно, оппозиции, как таковой, и не было. Безусловно, и Валентин Лукич работал здорово, он был опытным организатором, сумевшим сплотить вокруг себя хоккейные массы.

Он сразу же после избрания отправился не как его предшественник Владимир Петров в многочисленные зарубежные поездки, а объездил практически все хоккейные центры России. Встречался с местными руководителями, директорами крупных предприятий, при которых находились те или иные клубы, с бизнесменами, предлагал содержательные программы развития игры. В общем, вел правильную политику. Он создал вокруг себя прекрасную профессиональную команду – в ФХР в то время почти не было случайных людей. Гладко шел чемпионат России, изменились к лучшему взаимоотношения наших профессионалов НХЛ и ФХР, стабилизировалась финансовая ситуация.

И деньги Сыч тратил с умом, с выгодой для себя и федерации. Например, он несколько раз отправлял на чемпионаты мира за счет ФХР большие группы специалистов и журналистов, устраивал для них застолья. Людям, не избалованным вниманием во времена Владимира Петрова, это казалось если и не манной небесной, то даром весьма щедрым. Блестяще организовали Сыч и его команда праздник 50-летия отечественного хоккея в Кремлевском Дворце съездов. Он пользовался высоким авторитетом и уважением. И, надо сказать, вел себя довольно демократично, был абсолютно доступен. К нему можно было обратиться по любым вопросам и, не простаивая часами и днями в приемной, получить совет, консультацию, поддержку.

Мне не раз приходилось бывать вместе с Валентином Лукичом за различными застольями, во время которых он был уже не президентом ФХР, а интересным собеседником, умеющим пошутить, посмеяться. И блестяще держал удар. К слову, всегда можно было встретиться и со следующим президентом ФХР Александром Стеблиным. А вот к Владиславу Третьяку мне пробиться так и не удалось. Меня перебросили на генерального директора Сергея Арутюняна. И этот человек, появившийся в ФХР неизвестно откуда, отмахивался от меня, как от назойливой мухи. Потом я бросил это бесполезное занятие.

Естественно, не все было гладким в действиях Сыча. Во всяком случае, многим представлялось странным решение Сыча пригласить к сотрудничеству небезызвестного Сержа Ханли. Я однажды спросил у Валентина Лукича: зачем вам этот оголец нужен, его же у нас не любят, и репутация у него никакая? Сыч ответил: Саша, так надо. Он живет в США, общается с нашими легионерами из НХЛ, у которых в основном взаимоотношения с ФХР были прохладными, и с его помощью проще подтянуть их в сборную России на чемпионат мира.

С одной стороны, вроде все верно. Но с другой – как сказать. Неужели в России не было человека, который мог бы, как минимум, не хуже справиться с этим делом? Да был – и не один. Однако Ханли, куда ни кинь, персонаж выгодный. От него при случае избавиться было проще простого. При неудаче на Сержа можно было навесить все грехи. Но это только мое предположение.

К счастью, от его услуг вскоре после чемпионата мира—96 Сыч отказался. А его преемник Александр Стеблин и на километр Ханли к ФХР не подпускал. Но периодически этот человек на российском небосклоне всплывал. Его последним пристанищем была «Парламентская газета», где он регулярно публиковал статьи, которые присылал прямо из США.

К «заслугам» Сыча надо отнести и кабальный договор с НХЛ о выплатах за отъезды молодых хоккеистов в НХЛ. Не без участия ИИХФ стороны пришли к странному соглашению, согласно которому суммы за хоккеиста были мизерными – не более 150 тысяч долларов. Причем планировалось выплачивать их через международную федерацию. На первый взгляд, казалось странным, почему Сыч с его хваткой и отношением к деньгам уступил. Но, с одной стороны, это были не его деньги, а клубные, с другой – Лукич, думается, таким способом укрепил свой авторитет в глазах президента ИИХФ Рене Фазела.

После неудачного чемпионата мира 1996 года, когда сборная России в прекрасном составе осталась лишь четвертой, естественно, начали искать «стрелочника». Грязью никого не поливали, но, так сказать, между строк просматривалась точка зрения, что неудачно отработал главный тренер Владимир Васильев. Я был на этом чемпионате мира в Вене и имел информацию о том, что происходило внутри сборной. Некоторые легионеры особо к матчам и не готовились, возвращались в гостиницу под утро не всегда трезвые. Но если уж говорить о Васильеве, то обвинить его можно более всего в нерешительности, в том, что он сразу не отчислил из сборной одного-двух таких игроков. Но не в том, что ему, заслуженному тренеру СССР, не хватило профессионализма.

Сыч в Вене в кругу приближенных лиц довольно откровенно обсуждал командные дела. Я видел его практически каждый день, но в лоб вопросов не задавал. Он сам пару раз заметил, правда, абсолютно беззлобно: «Поддают» некоторые ребята из НХЛ потихоньку, но о загулах и речи нет. Думаю, силенок хорошо сыграть хватит». Официально же Валентин Лукич никак не реагировал на ситуацию в сборной. Не хочу обвинять его в отсутствии патриотизма, этого, собственно, и быть не могло. Ведь Сыч в мгновение ока самостоятельно собрал журналистов сразу после поражения россиян в матче за третье место от американцев и пообещал, что во всем разберется.

Но чуть раньше, когда наши хоккеисты вышли в полуфинал, Валентин Лукич так и сказал: «Для меня лично они задачу выполнили. Теперь я спокоен». Он имел в виду премии, которые выплачивала ИИХФ за чемпионат мира. Команды, занявшие 1– 4-е места, получали одинаковые максимальные вознаграждения. Это были по тем временам неплохие деньги, где-то 800 тысяч швейцарских франков, которые можно было использовать на выплаты игрокам, на нужды ФХР.

Вернемся к Васильеву. Его из сборной после завершения чемпионата мира никто не освобождал. Но летом 1996 года совершенно неожиданно зашел разговор о том, кто возглавит национальную команду России на первом розыгрыше Кубка мира, который пришел на смену Кубку Канады. Оказалось, что в ФХР не все верили, что Владимир Филиппович с профессионалами справится. Кому-то, видимо, не понравилось, как он строил работу в Вене. И дело кончилось тем, что Васильев ушел из сборной. Произошло это при весьма необычных для отечественного хоккея обстоятельствах.

Сейчас сложно сказать – профессионалы против него восстали или тот же Ханли шепнул что-то Сычу. Точно известно лишь одно – Валентин Лукич лично отдал распоряжение, чтобы наставник был избран, так сказать, на демократической основе, то есть самими хоккеистами. До него ничего подобного никогда не было. Кто-то из тех, кто шел «в ногу с ельцинским временем», оценивал решение ФХР, а точнее Сыча, как революционное, демократическое. Другие, в основном специалисты, этот ход президента называли авантюрным, популистским, легкомысленным.

«Вопрос о наставниках решился незадолго до старта, – вспоминает заслуженный мастер спорта Евгений Зимин. – Кандидатов на пост тренеров было трое – Васильев, Борис Михайлов и я. И игроки выразили мнение, что готовы работать с Зиминым и Михайловым». По мнению Евгения Владимировича, сборная тогда сыграла вполне прилично, обстановка в команде была нормальная, деловая. Наши хоккеисты поделили третье место со шведами. Конечно, хотелось, чтобы шагнули повыше с таким мощным составом, но канадцы с американцами были объективно сильнее.

Но Михайлов и Зимин ФХР, как руководители, не устраивали, и руководство федерации решило привлечь к работе на чемпионате мира 1997 замечательного наставника и человека Игоря Ефимовича Дмитриева. Казалось бы, все было прекрасно. Однако в федерации знали, что Дмитриев серьезно болен. Кроме того, у него была масса проблем с его родными «Крыльями Советов». И, если хотите, биться сразу на двух фронтах он физически не мог. Игорь держался мужественно, но уже не мог обходиться без помощи врачей. В этом я сам убедился во время поездки осенью 1996 года на «Кубок Карьяла» в Хельсинки. Он все-таки отработал на мировом первенстве-97, но после этого слег… и вскоре ушел из жизни.

Конечно, Сыч знал о проблемах со здоровьем у Дмитриева. Не думаю, что он относился к этому безразлично. Однако сложной была ситуация в сборной страны. Точнее – не лучшим образом обстояли дела с легионерами из НХЛ, у которых к руководству ФХР и ведущим наставникам сформировалась отрицательная позиция. Дмитриева же уважали все.

Лукич, как человек дела, не занимался лишь созерцанием. Он искал пути к стабилизации дел, развитию, постоянно думал о сборной страны. Использовал различные варианты, это и появление на время Ханли как посредника, и Зимина, человека, которого наши профи уважают по-настоящему. Но, к сожалению, перешагнуть через свою советскую сущность, авторитарные методы управления он не мог. И, кроме того, Валентин Лукич все-таки доверял ближнему окружению. Полагаю, не в последнюю очередь именно поэтому не оставили в сборной России Михайлова с Зиминым и обратились к Дмитриеву, по мнению Сыча, самому в тот момент надежному.

В целом же выглядел Сыч как настоящий отец отечественного хоккея, он и добытчик, и кормилец. Надо сказать, работать с людьми он умел. Как я уже говорил, он довольно быстро адаптировался в кругу руководителей клубов, его хорошо знали местные власти. Безусловно, Лукич, как президент, устраивал ОКР. До чего же Сыч был опытным аппаратчиком! Никогда ничего не делал «просто так». Осенью 1994 года он и Роберт Черенков прилетели на турнир памяти директора ММК Ромазана в Магнитогорск. И Лукич вместе с руководителями комбината отправился на кладбище, чтобы возложить цветы на могилу Ромазана, а Черенкова туда не пригласили. А может, не нужен там был Роберт Дмитриевич? Да, скорее всего, он мог помешать налаживанию контактов.

Естественно, руководители на местах знали, что пришел Сыч в хоккей со стороны, но это обстоятельство особого значения не имело. К 1994 году хоккейное общество устало от противоречий и конфликтов. И с появлением Сыча все прекратилось. У него по сути дела и не было оппозиции. Условия для работы были самыми благоприятными, поскольку была налицо, если хотите, консолидация сил.

Конечно, надо сказать, Сычу повезло, что появился в России в то время Национальный фонд спорта, с помощью которого можно было хорошо зарабатывать. И ФХР не сидела на голодном пайке, люди чувствовали себя спокойно. Но, согласитесь, деньги, что лежат, как говорится, под ногами, надо уметь подобрать. И дано это далеко не каждому. Сыч это делать умел.

Однако внутренние проблемы, скрытые от глаз простых болельщиков, существовали. Главной из них, несомненно, были трения между Сычом и Черенковым, возникшие, как мне тогда казалось, по какому-то недоразумению. Я считал, что для развития хоккея в России в середине 90-х годов ХХ века сложились благоприятные условия. Сыч, с его хваткой, прекрасно вел дела общероссийского масштаба, укреплял финансовую базу ФХР с помощью Национального фонда спорта. Черенков и президентский совет МХЛ профессионально занимались национальным чемпионатом.

Многие и тогда, и сейчас называют их соперничество противостоянием. Однако, на мой взгляд, его, как такового, и не было. Я бы сказал, что Валентин Лукич, склонный к единоличному правлению, повел массированную атаку на Роберта Дмитриевича, которого считал слишком самостоятельным, в ряде вещей неподконтрольным. Сычу просто была не нужна МХЛ с ее собственной хозяйственной деятельностью. Ему хотелось полной власти. И, как человек решительный, он дел в долгий ящик не откладывал, действовал, к сожалению, иногда некорректно, а в отдельных случаях просто с позиции силы.

Для Черенкова поступки Сыча, как он подчеркивает сам, были в определенной степени неожиданными. Он не представлял себе в тот момент, как может столь негативно и предвзято повести себя в его отношении Валентин Лукич, в избрании которого на пост главы ФХР Роберт Дмитриевич сыграл центральную роль. Собственно, если бы не он, то никто другой к Сычу бы не обратился – это первое. А второе – все уважали Черенкова и прислушивались к его мнению. Он так же, как и Сыч, имел все лидерские задатки. Так же умел вести себя с людьми. Но он не был человеком изощренным, не был интриганом. Президент МХЛ не сумел тогда полностью проанализировать ситуацию и прийти к выводу, что Сыч с его повадками делить власть не будет. И Лукич дал это понять мгновенно.

«Вечером после конференции, на которой Сыча избрали президентом ФХР, – как-то рассказал Черенков, – он пригласил к себе домой меня, Гелани Товбулатова и Алексея Гутова из «Химика». Выпили, закусили, он поблагодарил за поддержку. А уже на следующий день меня весьма озадачил. С утра разыскивал по телефону. И когда я появился у него в кабинете, то сразу спросил: где ты был? Отвечаю – у меня дел в МХЛ полно».

Потом, при любом случае, когда Черенкова на совещаниях в ФХР не было, Сыч как бы невзначай подчеркивал, что Роберт Дмитриевич отсутствует и ему вроде бы нет дела до ФХР. Потом он заявил, что МХЛ не способствует укреплению российского хоккея, поскольку готовит соперников сборной страны на чемпионатах мира.

Мне не раз приходилось слышать высказывания Сыча на эту тему. Выглядели они, откровенно говоря, невыразительно. Все лучшие хоккеисты Белоруссии, Украины, Латвии, Казахстана играли в российских клубах, а команды Минска, Риги, Киева, Усть-Каменогорска не просто ходили в аутсайдерах, а еле держались на плаву. Бывали и забастовки – отказывались выступать игроки основных составов, и на матчи выезжали молодые парни из молодежных команд, которые никакой конкуренции россиянам составить не могли, что, безусловно, нарушало спортивный принцип. Но о каких-то грозных соперниках, которые практикуются в МХЛ, речи не шло.

Другой вопрос, нужны ли были такие команды самой МХЛ? На тот момент разве что для счета. Лига без малейших проблем могла бы обойтись и без них. В конце концов, не было бы ничего страшного, если бы в МХЛ остались только российские клубы. Но, конечно, гнать хоккеистов из бывших братских республик никто не собирался. Да и неверно это было бы. В конце концов нельзя было исключать, что финансовая ситуация в них могла со временем измениться к лучшему.

Можно без особого риска сказать, что не нравилась, а точнее действовала на нервы Сычу самостоятельная финансовая деятельность МХЛ. Это уже выглядело более серьезно, чем ссылки «на подготовку конкурентов». Он не хотел делить не только власть, но и, так сказать, денежки. Причем имели место случаи, когда интересы МХЛ и ФХР пересекались. Например, однажды Лига серьезно проработала спонсорский договор с одной из немецких фирм. Роберт Черенков считал его весьма важным. Он рассказал, что были подготовлены документы о подписании контракта на рекламу на сумму в 9 миллионов немецких марок. Параллельно в том же направлении потрудилась и ФХР, но с другими потенциальными спонсорами.

Столкновение сторон произошло на совещании ФХР по рекламе. Договор, который подготовила МХЛ, оказался в два раза выгоднее в финансовом отношении, в нем значилось, что немцы готовы перечислить лиге 9 миллионов марок. Сумму по тем временам значительную. На первый взгляд, ничего особенного, разные же могут быть возможности у спонсоров. В данном случае удачно сработали Черенков и его команда. По логике вещей – радоваться бы надо, дело ведь общее. Однако Сыч воспринял все на редкость болезненно.

Безусловно, никто не обвинял его в нечистоплотности. Но Валентин Лукич понимал, что люди могут предположить, что часть средств, не показанная в документах, может осесть и в его карманах, даже при том, что ничего подобного и в помине не было, и к этим куртажным деньгам он не прикасался. Он понимал, что при российских взглядах на вещи – ага, вот он – не требовалась доказательная база. И Сыч, находясь в цейтноте, не нашел ничего лучшего, как закрыть вопрос. Несмотря на то что контракт МХЛ был выгоднее. Требовалось только согласовать его с ФХР, без визы федерации он не мог вступить в действие. И после этого совещания Черенков несколько раз встречался с Сычом, однако тот наотрез отказался ставить на документах свою подпись.

– Он производил тогда странное впечатление, – вспоминает Черенков. – Мне казалось, что Лукич поставил свое «я» выше нашего общего дела. Мне казалось, что он вообще меня слушать не хочет. Но приди к нему любой другой человек с таким предложением, уверен – не отказался бы. Я уже тогда понял, что вся проблема заключалась во мне.

На мой взгляд, это был ключевой момент конфликта. Валентин Лукич начал против Черенкова широкомасштабную кампанию. Конечно, Роберт Дмитриевич понимал, что такой человек, как Сыч, полумерами не удовлетворится, пойдет до конца. И на заседаниях президентского Совета МХЛ с беспокойством говорил о проблеме взаимоотношений с президентом ФХР, но руководители клубов успокаивали, убеждали, что в лиге все обстоит удовлетворительно. Сомневаться в этом не приходилось: весной 1995 года Черенкова переизбрали на новый президентский срок.

Однако буквально на следующий день клубы принимают решение о выходе из МХЛ. Это означало, что Сыч все-таки «достал» Черенкова. В подобной ситуации о каких-то нравственных вещах говорить не приходится. В нашем хоккее после распада СССР и перед ним случалось не раз, когда соратники превращались в противников. Безусловно, выглядело все это некрасиво. Практически все понимали, что Сыч повел себя не лучшим образом. Но большинство находились, что называется, в «замазке». Начальники хоккея на местах прикипели к Сычу, получая от него разного рода поощрения. Им и не много было нужно – выпить-закусить, за границу съездить за счет ФХР. Естественно, Сыч управлял умело, он постоянно показывал людям, что они находятся в обойме, что он к ним прислушивается, советуется, ценит их мнение. И никто не собирался обращать внимание на некоторые его поступки, находившиеся за гранью порядочности и этики.

Был случай, когда руководители Московского института физкультуры попросили Сыча помочь с ремонтом кафедры хоккея, получили возможность реализовать продукцию, поступающую по линии НФС, заработали на этом приличную сумму. Но денег от Лукича так и не получили. Он объяснил, что, мол, произошло это потому, что пришлось платить какие-то огромные налоги. Понятно, слова Сыча приняли, что называется, на веру.

Вскоре после бегства клубов из МХЛ, летом 1995 года, появляется на свет детище Валентина Лукича – российская хоккейная лига, уже без зарубежных клубов, которых так опасался президент ФХР. Саму МХЛ, естественно, закрыть не удалось, но она уже не проводила соревнования и вскоре деятельность свернула. Черенков, имевший серьезные проблемы с сердцем, долго лечился. И лишь летом 1997 года начал работать вице-президентом Федерации хоккея Московской области. Казалось бы, прошло время, зажили раны. Но судьба поступила по отношению к Черенкову и Сычу иначе: жестоко для первого и трагически для второго.

В конце апреля 1997 года Валентина Лукича прямо в машине расстреляли из автомата неподалеку от его подмосковной дачи. А в начале августа, по версии правоохранительных органов, одним из подозреваемых в этом громком деле был назван бывший президент Межнациональной хоккейной лиги, заслуженный тренер СССР Роберт Черенков. Сыщики считали его заказчиком убийства. Другим подследственным оказался хоккейный судья Александр Артемьев, который на момент отставки Владимира Петрова с помощью группы единомышленников создал свою ФХР, которую, естественно, не признали, и она тихо закрылась.

С каких, собственно, дел обратили следственные органы внимание на Черенкова и Артемьева? Здесь все выглядит, на первый взгляд, просто. Обоим Сыч нанес чувствительные удары. Особенно – Черенкову, которого практически лишил возможности заниматься любимым делом. У обоих, по мнению сыщиков, были мотивы для организации убийства – отомстить хотели. Но ситуация была далеко не однозначной. Ведь в жизни сплошь и рядом есть потерпевшие, некоторые, что называется, по максимуму. Все желают врагам всего нехорошего, мечтают, что кто-то их размажет по стенке. Но это совсем не значит, что каждый готов лично не просто отомстить, а уничтожить. Тогда бы каждый день на улицах стреляли да машины взрывали.

Так вот, если присмотреться к Черенкову, то ему Сыч и на дух нужен не был. Он прошел большой жизненный путь, реализовал себя как тренер и руководитель хоккея. У него большая семья – жена, сыновья, внуки, прекрасные друзья, ученики. Потом, по характеру Черенков был и остается эмоциональным, в чем-то упрямым, но не мстительным. Наоборот, он в жизни много для людей делал. В общем, никак не мог 60-летний больной человек пожертвовать всем этим ради мести. Да и Артемьев ничего не потерял после того, как его ФХР не признали, он был и оставался предпринимателем, человеком, как говорили, небедным. Но, в конце концов, доказали, что Артемьев заказчик убийства. Однако до того момента, когда это произошло, Черенкову пришлось пережить тяжелейший период в своей жизни.

События после убийства Сыча разворачивались для Черенкова довольно странно. На чемпионате мира, проходившем в Финляндии, куда он приехал как частное лицо, у него стали выяснять, хочет ли он баллотироваться на пост президента ФХР.

– Выглядел этот вопрос, заданный почему-то вице-президентом ОКР Владимиром Васиным, по меньшей мере абсурдно, – вспоминает Роберт Дмитриевич. – Во-первых, меня, так сказать, физически не могли выдвинуть в качестве кандидата. Где-то в Москве или, скажем, в региональном отделении Поволжья, кто-то должен был выдвинуть мою кандидатуру. Мне надо было вернуться в Россию, съездить куда-то на конференцию, которую еще надо было организовать – это время, деньги. Разговор с Владимиром Васиным состоялся, по-моему, 5 мая. А всероссийская конференция была намечена, если не ошибаюсь, на 18 мая. Зачем нужна была такая спешка, ничего ведь экстраординарного не происходило. В общем, цирк, да и только. Ну а в-третьих, я за довольно короткий период дважды, причем почти наверняка, мог быть избран президентом ФХР. Но отказался. Потом там же, в Финляндии, прошла информация, что на пост президента ФХР баллотируются Борис Майоров, Александр Стеблин и Роберт Черенков. Почему всплыла моя фамилия? Не знаю. Но я предположил, что вокруг меня происходят непонятные вещи. Пришлось срочно собирать в Хельсинки пресс-конференцию и объяснять, что у меня в отношении ФХР никаких интересов нет. Ну, а вскоре президентом ФХР избрали Стеблина. А я с июля начал работать в Федерации хоккея Московской области в качестве вице-президента.

Арестовали Черенкова только 8 августа. Приехали за ним на дачу рано утром. На следующий день после того, как прошло 40 дней после смерти его приемной матери. Как он с женой Ларисой Геннадьевной потом вспоминал, перед этим целый день мимо дома ездили туда и обратно милицейские машины, крутились какие-то люди в штатском. Сотрудники правоохранительных органов предъявили соответствующие документы, рассказали, что есть вопросы, связанные с убийством Сыча. Провели обыск на даче, а затем на квартире в Москве. Потом, как рассказывал сам Роберт Дмитриевич, попросили еще в одно место прокатиться. Когда машина въехала на улицу Огарева, он понял, что везут его в следственный комитет МВД. И тут же, в автомобиле, Черенкова попросили сделать признание в заказе убийства Сыча.

– Прямо так мягко, по-отечески говорят, – как рассказал потом Роберт Дмитриевич, – сознавайтесь. И все у вас будет хорошо. Стали тут же объяснять, что, если буду помогать следствию, суд это учтет. Я не нашел ничего лучшего, как ответить – да вы с ума сошли. Вот, думаю, нашли преступника, на дачу целая бригада приехала. Теперь вот сюда привезли зачем-то. Я в тот момент не мог себе представить, что арестуют. Когда в Москву собирались, спрашиваю – мне на своей машине ехать или с вами. Отвечают, на нашей, мы вас потом обратно привезем.

Естественно, ни о каком признании не могло идти и речи. Но механизм был запущен. Следователи в течение нескольких часов задавали Черенкову однообразные примитивные вопросы, склоняли к признанию. Он понял, что идет давление, пытался объяснить всю абсурдность обвинений. Увы, ничего не помогло. Уже за полночь измученного допросами Черенкова отвезли в изолятор в Лобне. А на свободе Роберт Дмитриевич оказался только через несколько месяцев. Об этом страшном для него времени нам удалось поговорить спустя много лет. Но я с первых его слов понял, что все было ужасно. Собственно, как может быть иначе, когда сажают за решетку ни в чем не повинного человека, хорошо известного в стране и за рубежом.

– Я сразу понял, что кому-то было выгодно, чтобы меня признали виновным, – рассказывает Черенков. – В Лобне после унизительного осмотра с раздеванием догола и откровенно нечеловеческого обращения оказался я в камере с людьми, которые, вот он – рояль в кустах, все обо мне и моем деле знали! Начали объяснять, как себя вести, мол, если признаюсь, срок скостят. Пугали, что вынудят меня признаться под действием каких-то препаратов. В общем, доставали. Но я в тот момент плохо соображал, что происходит, просто физически не выдержал, лег на нары и уснул.

– Что вы ощущали в первое время пребывания в Лобне?

– Ощущал? Да я находился в шоке. Меня ежедневно таскали на допросы в Москву и обратно. И унизительные процедуры повторялись. При моих двух инфарктах и клинической смерти я мог не выжить без лекарств. Это было бы для следствия идеальным вариантом. Но я как бы законсервировался. Сильных приступов у меня, когда находился в Лобне, не было – Бог помог. Потом, когда предъявили обвинение, просто ужаснулся и не выдержал. Отвезли в тюремную больницу с жуткими условиями. Могли на тот свет отправить, когда предложили при болях что-то вроде снотворного, но я его принимать отказался.

– Но просто так вас держать под стражей не могли, должно было идти расследование.

– Ничего, как говорится, на меня у следователей не было. Поэтому на протяжении всего времени, в том числе и после перевода меня в «Матросскую Тишину», крутилась одна и та же пластинка с вопросами и ответами. Например, говорили о деньгах, которые я якобы передавал Артемьеву, но это обвинение отпало.

Как принято говорить в подобных случаях, следствие зашло в тупик, но расставаться с Черенковым не спешили. Ему даже продлили срок заключения, выяснилось, что он… практически здоров. Врач поставил диагноз, измерив лишь артериальное давление. Более того, в «Матросской Тишине» не оказалось выписки из его истории болезни. И врач, узнав от Черенкова о его проблемах со здоровьем, пришла в ужас.

– Роберт Дмитриевич, почему же вас не спешили освобождать?

– Честно говоря, не знаю. Наверное, следователю требовалось выяснить какие-то вещи, связанные с Артемьевым. Он сначала меня во всем обвинял, потом заявил, что Черенков ни в чем не виноват. Какую-то чушь периодически нес. Собственно, со временем я утвердился в мысли, что ничего на меня навесить следствию не удастся. У следователей вообще в отношении меня ничего не сходилось. Мне говорили, что я мог заказать Сыча из-за того, что хотел стать президентом ФХР, но я дважды от этого отказывался. Однажды, когда я читал огромные по размерам следственные материалы, обратил внимание, что в так называемом деле нет моей фамилии. Меня это озадачило. Позднее, когда пришел адвокат, спросил у него, как все это понимать? Он ответил, что меня уже и не держат за обвиняемого. Поэтому не вписывают фамилию, чтобы потом все не переделывать. А держат для порядка, мол, пока не наступит полная ясность. Это, в общем, обычное явление.

– И как все закончилось?

– Я согласился на очную ставку, на которой Артемьев отказался отвечать на вопросы следователей. После этого человек, который вел мое дело, так и сказал – выведите из комнаты Артемьева, и так все ясно. Но был еще один допрос. После него пришел я в камеру, но через считаные минуты снова вызвали к следователю. И он показал мне постановление на освобождение с подпиской о невыезде, причем подписанное неделю назад. Вот, думаю, что же вы за люди, зачем меня здесь держали. И вскоре я отправился домой.

Потом был суд, который признал Артемьева виновным. Вроде бы все закончилось, если так можно выразиться, благополучно. Наверное, но есть такое понятие, как психологическая травма. Она была колоссальной для жены, детей, друзей и самого Черенкова. Чего стоит один лишь факт из его пребывания в неволе. Однажды вечером в пятницу, когда он находился под стражей, кто-то позвонил Черенковым домой и сообщил, якобы по поручению следствия, что Роберт Дмитриевич скончался. И страшно, что до понедельника жена и сыновья не могли получить никакого подтверждения. Представить страшно, что они пережили…

В хоккей Роберт Черенков не вернулся. По предложению старого друга, известного офтальмолога, академика Святослава Федорова работал в его медицинском центре, где создал прекрасный оздоровительный комплекс. В последние годы иногда читал лекции в Российской государственной академии физкультуры и спорта.

Весной 2008 года в России создали Континентальную хоккейную лигу, которая взяла на себя проведение национального чемпионата. В ее составе оказались динамовцы Риги и Минска, «Барыс» из Казахстана. В мае 2009 года на мировом первенстве в Швейцарии сборная России в четвертьфинале лишь с минимальным перевесом одолела белорусских хоккеистов. Естественно, поклонникам россиян пришлось понервничать. Наверное, в связи с этим есть повод сказать, что неплохую практику прошли соперники россиян в состязаниях КХЛ. Но почему-то никто не упрекает президента лиги Александра Медведева в том, что он создал условия для подготовки соперников наших хоккеистов. Потому что никакого криминала в его начинаниях нет. Наоборот, задумано интересное дело, и со временем может получиться мощная лига. И ФХР, похоже, все устраивает. Правда, соотношение сил иное. Ситуацию в отечественном хоккее контролирует КХЛ. Собственно, это не вызывает раздражения, ибо власть ведь пополам не делится.

Итак, в конфликте между Робертом Черенковым и Валентином Сычом можно поставить точку. И сказать, что прав все-таки был Роберт Дмитриевич. При этом было бы неплохо, чтобы с этим согласились и президенты некоторых клубов, которые в 1995 году поступили, так сказать, легкомысленно, покинув Межнациональную хоккейную лигу. Она ведь была прообразом современной КХЛ. Но нынешняя лига и МХЛ Черенкова и его команды не так уж и похожи по устройству. В МХЛ законодателем был президентский совет, состоявший в основном из руководителей клубов, сама же МХЛ считалась властью исполнительной, претворявшей в жизнь решения клубов. И никаких трений не было. Сейчас у клубов такой власти и в помине нет, хотя без них никакой КХЛ бы и не появилось. Клубы такое положение дел не устраивает. Поэтому взаимоотношения у клубов с КХЛ далеко не простые. Но, думается, КХЛ, как в свое время МХЛ, клубы не оставят, не отважатся. Круче Александр Иванович, чем Роберт Дмитриевич.

Недавно я побывал в Софрине на даче у Черенкова. Мы всегда были с ним в хороших отношениях. Мне было приятно ему помогать писать книгу о хоккее, о его пути в великой игре, о встречах с интересными людьми. Странно, что человек с таким колоссальным знанием хоккея и опытом руководства никому не нужен. Но это неудивительно во время примитивизма.

Говорили мы и о конфликте с Сычом, его последствиях. И я, с великим сожалением, лишний раз убедился в том, что шрам от этой жуткой травмы остался в сердце Роберта Дмитриевича на всю жизнь.

 

Часть пятая

Тайна мэтров

Наверное, нет в советском хоккее более загадочной истории, чем причина ухода из сборной СССР легендарных тренеров Аркадия Ивановича Чернышева и Анатолия Владимировича Тарасова. На протяжении многих лет журналисты время от времени вспоминают об этом событии в различных публикациях. Произошло оно после очередного триумфа на Олимпиаде 1972 года в Японии. Слухов и самых невероятных версий было, да и остается предостаточно.

Одни утверждали, что тренеры поссорились и отказались сотрудничать, тогда по указу руководства ЦК КПСС сняли обоих. На первый взгляд, этот вариант выглядел правдоподобно. Во всяком случае, не вызывает никаких вопросов тот факт, что подобные вещи решались исключительно на высшем партийном уровне. Ни для кого не было секретом и то, что Чернышев и Тарасов не были, как говорится, близкими родственниками. Виктор Тихонов, работавший несколько сезонов помощником Аркадия Ивановича в московском «Динамо», рассказывал, что Чернышев иногда с раздражением воспринимал некоторые поступки Анатолия Владимировича, который всегда старался показать, что они в сборной, что называется, «на равных». Бывали случаи, когда Чернышев отчитывал Тарасова по полной программе. Но в тренерской профессии подобные трения происходят нередко. Это обычная штука, поскольку у каждого специалиста свое видение игры и всего с нею связанного. И из-за этого люди, занятые одним делом, в разные стороны не расходятся.

Суть проблемы взаимоотношений заключалась не только во взглядах на хоккей. Это как раз не было главным. Безусловно, каждый имел собственную позицию. Тарасов, например, был сторонником максимальных нагрузок, у Чернышева в «Динамо» хоккеистов до изнеможения не гоняли. Но оба были передовыми специалистами советской школы, и их методы ведения дел разительно отличаться не могли. Что же касается нюансов и деталей, то здесь вполне можно было договориться. Что, собственно, и произошло в начале их совместной деятельности.

Другое, куда более сложное дело – характеры. Они у них были разные. С одной стороны, эмоциональный, взрывной, артистичный Анатолий Владимирович, начиненный идеями, выдумками, яростный патриот, прекрасный оратор. За ним еще с первых послевоенных сезонов закрепилось прозвище «молоткастый-серпастый». Вроде бы весь на виду. Но у него был личный внутренний мир, куда он никого не пускал. И, наверное, можно с определенной долей вероятности сказать, что истинного Тарасова если и знали, то считаные единицы. Может быть, родной брат – Юрий? Впрочем, и это не факт. В хоккейном мире точно нет людей, перед которыми он открывал душу.

С другой стороны, Аркадий Иванович. Хладнокровный, расчетливый, с аналитическим складом ума, но по-человечески добрый. Как-то динамовский хоккеист Виктор Шилов сказал мне, когда разговор зашел о тренере: «Аркадий Иванович, да это отец родной». Он умел прощать, не кричал на каждом углу «да здравствует». Чернышев пользовался колоссальным авторитетом в международном и советском хоккейном мире. К нему в сложных ситуациях обращались игроки, и не только динамовцы. Он – выдающийся специалист, плюс – элитный игрок, чемпион СССР по футболу 1937 и 1940 годов, первый чемпион страны по хоккею с шайбой. Лидер по призванию. Уже после войны Чернышева пригласили в футбольный клуб минского «Динамо». И он сразу стал его капитаном, сумел сцементировать коллектив, неизменно выступавший при нем в высшей лиге. А зимой работал с хоккеистами московского «Динамо». И Тарасов до войны в футбол поиграл за одесское «Динамо». Вот какие были совмещения. Они, собственно, основному занятию не мешали, поскольку в марте хоккей заканчивался и многие переключались на футбол вплоть до ноября. Но так было в конце сороковых и в начале пятидесятых годов.

Очевидно, что и в современном хоккее что-то совмещать сложно. Многие специалисты утверждают, что оно на высшем уровне вредит делу. Тем не менее сегодня в России совместители имеются. Например, Игорь Захаркин – тренер «Салавата Юлаева», сборной России и еще заведует кафедрой хоккея РГУФКа. Не пойму, как управляется? Но это, как говорится, пример из другой оперы.

Пожалуй, добровольно работать вместе Чернышев и Тарасов не смогли бы. Решено все было в лучших традициях Страны Советов. Тренеров вызвали в спорткомитет СССР и предложили работать вместе. Естественно, они, как люди опытные, поняли, что выбора нет. Несложно же было догадаться, что до них доводят решение ЦК КПСС.

Найти точки соприкосновения этим двум зубрам было далеко не просто. Оба уже были старшими тренерами сборной СССР, но результаты показывали разные. Чернышев, вне всякого сомнения, первопроходец. Он дважды выиграл чемпионаты мира (1954, 1956), трижды чемпионаты Европы (1954, 1955, 1956) и Олимпиаду 1956 года. Напомним, что в итальянском городе Кортина д'Ампеццо проводили один турнир, в котором разыгрывали сразу три комплекта медалей – олимпийские, чемпионатов мира и Европы.

Тарасов, увы, в качестве главного тренера до мирового «золота» не добрался. Работая с командой в сезонах 1958–1960 годов, он был вторым на мировых первенствах и третьим на Олимпиаде-60. И бывали случаи, когда кто-то, желая вставить «шпильку», ненароком вспоминал – вот, был у него шанс, но не воспользовался. Действительно, не получилось. Но при этом надо признать, что Тарасову пришлось работать со сборной в сложный период. После чемпионата мира-57 закончила играть первая тройка Бабич – Шувалов – Бобров, чуть раньше ушли из сборной Уваров и Кузин. Появились молодые талантливые нападающие – Локтев, Александров, Черепанов, Виктор Якушев, Петухов. Тем не менее проблемы в атаке были. Например, на первенстве мира—58 советские хоккеисты забросили почти вдвое меньше шайб, чем канадцы.

То есть оба были к началу шестидесятых маститыми наставниками. И ни у того, ни у другого не было желания уходить на второй план.

К тому же еще раньше, в 1953 году, произошла одна история, которая заставляла усомниться в том, что Тарасов и Чернышев смогут сработаться. Но о ней почти ничего не было известно. Во всяком случае, в публикациях о Тарасове, которые мне довелось читать, она не упоминается. Узнал об этой истории из книги известного писателя Анатолия Салуцкого «Всеволод Бобров», а затем позвонил Николаю Хлыстову, и он подтвердил, что именно произошло.

Итак, в 1953 году Анатолий Владимирович возглавлял сборную СССР. Осенью на сборах, проходивших в ГДР, он проводил по две тренировки в день на искусственном льду с запредельными по тем временам нагрузками. И хоккеисты буквально валились с ног.

«Меня Тарасов, – вспоминал Николай Хлыстов, – наигрывал на левом фланге в звене вместе с Евгением Бабичем и Виктором Шуваловым, поскольку Боброва на том сборе не было. Заставлял много двигаться, давал новые задания. Откровенно говоря, мы его не до конца понимали. Я думаю, он сильно команду перегрузил. И некоторые игроки перестали выполнять задания наставника».

Дело дошло до Москвы, и в Чехословакию, где сборная СССР должна была провести несколько контрольных матчей, с целью проверки отправили государственного тренера Александра Новокрещенова и председателя Всесоюзной федерации, известного хоккеиста Павла Короткова, которые убедились в том, что информация соответствует действительности. Более того, у тренера был потерян контакт с командой. После этого старшим тренером сборной СССР и назначили Аркадия Ивановича. И произошло это не потому, что на Тарасова отправились жаловаться ведущие игроки во главе с Всеволодом Бобровым, который был с Анатолием Владимировичем не в ладах.

Вопрос был серьезнейшим и решался на заседании коллегии Всесоюзного Спорткомитета. Конечно, сам факт отстранения Тарасова был для него – человека с амбициями и властолюбивого – серьезным ударом. Он верил, что сборная под его началом могла выиграть чемпионат мира—54, и он вошел бы в историю, как первый тренер победителей.

И по логике вещей он не мог спокойно воспринимать назначение Аркадия Ивановича. Однако нельзя забывать, что у него впоследствии была возможность доказать, что именно он лучший. Тем не менее под началом Тарасова сборная после того, как в 1957 году сняли Чернышева, как мы уже отмечали, «золото» не выигрывала. И, как человек умный, он это, безусловно, учитывал.

Наверное, и Аркадий Иванович по известным причинам не был в восторге от перспектив сотрудничества с А. В. Действительно, задачка была высшей категории сложности – как могут руководить одной командой два старших тренера, не желающих подчиняться друг другу? Были известные хоккейные специалисты, относившиеся к тандему Чернышев – Тарасов скептически. Они полагали, что конфликт неизбежен, и это дело времени.

Как мы знаем, этого не произошло. Можно не сомневаться в том, что Тарасов и Чернышев сумели договориться, грамотно распределили обязанности. Но, наверное, произошло это не сразу. Патриарх советского хоккея Анатолий Михайлович Кострюков, когда мы с ним говорили о паре Чернышев – Тарасов, заметил, что нелишне было бы вспомнить о том, что в 1961 и 1962 году он также работал в главной команде страны: «Мы с Анатолием помогали Аркадию. Он был старшим. Потом меня отозвали в Спорткомитет СССР, и я начал заниматься со второй сборной СССР. При мне каких-то договоренностей не было. Мы все делали коллегиально, но решения принимал Аркадий. Он и процессом в целом руководил».

Так что определяли стратегию и тактику совместной работы Чернышев и Тарасов, когда остались вдвоем. Безусловно, им нужно было какое-то время, чтобы притереться друг к другу. Но они болели за дело. И смело шли в бой, когда назревали серьезные проблемы. Например, в 1962 году Борис Майоров, тогда уже один из лидеров сборной СССР, начал играть в футбол. Провел два матча в основном составе московского «Спартака». Он нравился Никите Павловичу Симоняну, и тот имел на него далеко идущие виды. Так вот, Чернышев и Тарасов помчались в ЦК КПСС жаловаться. И, надо полагать, делали это с присущим им мастерством. И Борис Майоров в футбол больше за «Спартак» не играл.

А затем десять лет Чернышев и Тарасов показывали миру великое тренерское искусство. Было выиграно девять чемпионатов мира подряд и три олимпиады. Они за это время привыкли друг к другу. Бывало, вместе выпивали, поскольку трезвенниками не были. Ведь оба были в свое время замечательными игроками, а в советском хоккее существовала традиция, так сказать, расслабляться после матчей. В промежутках между ними проводить, как говорили шутники, «разбор игр». И, естественно, тренеры не «закрывались» от хоккеистов. На официальных мероприятиях и после чемпионатов мира позволяли себе вместе с игроками принять за победу по сто граммов. В случаях, когда на столе появлялось вино, Тарасов душевно, по-отечески приговаривал – ребята, никакого красного, пейте водочку, в разумных размерах это дело полезное.

Работа тандема Чернышев – Тарасов на протяжении многих лет была востребованной темой у болельщиков, журналистов. Мне самому было интересно узнать точку зрения хоккеистов. Первым, с кем довелось поговорить, был заслуженный мастер спорта Станислав Петухов, с которым я познакомился лет в 16 в клубе мастеров на центральном стадионе «Динамо» в Москве, где мы частенько собирались поиграть на бильярде. Стас уверенно отметил, что ни разу не видел, чтобы они серьезно ссорились. «Да, бывали так называемые рабочие моменты, – сказал он. – Мог Аркадий Иванович показать, что за ним окончательное слово. Но речь ведь шла о хоккее. И мы, игроки, воспринимали все это как вещи сами собой разумеющиеся. Мы же и друг с другом точно так же по каким-то игровым моментам отношения выясняли». То же самое приходилось мне слышать от Виктора Кузькина, Евгения Зимина, Александра Рагулина. В общем, работали тренеры на редкость синхронно. Чернышев занимался решением стратегических и тактических задач, руководил командой в ходе поединков, Тарасов разрабатывал и проводил тренировочные занятия, делая это с присущей ему изобретательностью, боевым настроем.

Имели место, конечно, любопытные ситуации. Например, на одном из чемпионатов мира, когда сборная СССР проигрывала чехам, в момент, когда 2-минутный штраф получил кто-то из соперников, Анатолий Владимирович с крейсерской скоростью пронесся через всю скамейку запасных и с ходу предложил – Аркадий, давай сформируем экспериментальную пятерку из одних нападающих. Чернышев посмотрел на него и спокойно ответил – Анатолий, мне игрой надо руководить, а тут еще с тобой бороться приходится, ты же не отступишь. Но Тарасов, что называется, дал задний ход. Не обиделся. Ибо оба были достаточно остроумными людьми. А бывало, наоборот, Чернышев соглашался с предложениями и сам шел к коллеге за советом.

Борис Михайлов, когда я спросил его о взаимоотношениях Чернышева и Тарасова, сказал так: «Они научились все проблемы решать исключительно между собой и выходили к команде с четко выработанным единым мнением. Поэтому и спорили хоккеисты с ними крайне редко, смысла не было. Были, конечно, моменты, когда Володя Петров мог высказать свою позицию, скажем, Тарасову, но того тут же поддерживал Чернышев. С двумя гигантами справиться было невозможно». В общем, очевидно, что версия о конфликте явно надуманная.

К началу 1972 года уже был близок к решению вопрос о проведении исторической серии матчей сборных СССР и НХЛ. Существует мнение, что идея таких встреч принадлежала Анатолию Тарасову. Можно, наверное, сказать, он мечтал сразиться с канадцами. И не раз говорил об этом. Есть информация, что он встречался с некоторыми руководителями НХЛ. И, если Тарасов и Чернышев работали вместе, наверное, нельзя отрицать, что имел отношение к переговорам с канадцами и Аркадий Иванович. Правда, существует и иная трактовка событий, предшествовавших суперсерии-72. Оказывается, Чернышев и Тарасов особо и не рвались в бой против заокеанских профессионалов, которые спали и видели, как бы сыграть со сборной СССР. А заварил кашу еще в 1969 году Алан Иглсон, директор профсоюза игроков НХЛ. Кроме того, есть информация, что впервые разговор о серии зашел с подачи представителя посольства Канады в Москве, который прочел статью в газете «Известия» о том, что у сборной СССР нет достойных соперников и ей неплохо было бы их поискать. Это, пожалуй, был очевидный намек на профессионалов НХЛ. Автором статьи был «Снеговик» – популярный журналист «Известий» Борис Федосов. На него и вышел канадский дипломат. И в их встрече участвовал Андрей Васильевич Старовойтов, один из руководителей международной хоккейной федерации. Они как бы запустили механизм, а потом уж в дело включились официальные лица.

После отставки Тарасова и Чернышева прошел слух, что они, опасаясь соперников, не захотели рисковать репутацией и портить себе послужной победный список. Почти наверняка этого не было. Ни тот, ни другой не могли позволить запятнать собственную репутацию. Тем более в СССР давно и хорошо было известно, к чему различные панические выводы приводят. Между прочим, Тарасов и Чернышев были коммунистами. Момент немаловажный. Ведь ни для кого не секрет, что вопрос о серии обсуждался в ЦК КПСС. Согласитесь, на кой ляд нужно им было, чтобы в этой организации на них ярлык трусов навесили. Кроме того, им не было известно, когда именно пройдет серия СССР – НХЛ. Ясность в этом вопросе наступила 19 апреля, когда сборной руководил уже Всеволод Бобров. Именно в этот день в Праге, где проходил очередной чемпионат мира, официально были названы сроки проведения. Только после этого начали заниматься подготовкой к серии. Причем, что любопытно, в Канаде не все верили, что матчи состоятся, до самого последнего момента. Один из боссов НХЛ Алан Иглсон так и сказал: «Я вздохнул с облегчением лишь в тот момент, когда самолет со сборной СССР на борту приземлился в Монреале».

И знаете, он поторопился. Не успели вывезти хоккейный багаж, как полиция его арестовала. Дело заключалось в том, что в суд Квебека обратился один чех, у которого во время событий 1968 года в Праге сожгли автомобиль. Он потребовал возмещения убытков. Суд его иск удовлетворил. Ну а как забрать денежки? И тут подвернулся багаж сборной СССР. Времени на разбирательство не было. Иглсону пришлось из своего кармана заплатить чеху около двух тысяч долларов. После этого все баулы вернули.

Итак, остановимся на том, что Чернышев и Тарасов имели далеко не последнее отношение к предстоящей серии. Они встречались с канадцами, обсуждали возможность проведения поединков, однако эти переговоры не были официальными. Если бы было не так, то Аркадия Ивановича точно не направили бы за океан перед началом серии на разведку вместе с Борисом Кулагиным. К тому же тренеры ушли из сборной, когда ясности еще не было. Значит, причина кроется в чем-то другом.

Капитан сборной СССР на Олимпиаде-72 Виктор Кузькин в связи с этой версией вспоминал: «Когда сборная уже находилась на Олимпиаде в Японии, Анатолий Владимирович, встречаясь с нами, не раз подчеркивал, что надо приложить все силы для победы, ибо эта Олимпиада для нас может оказаться последней. Мне сразу это показалось странным. И я подумал, что он имел в виду? Возможно, нас – ветеранов. Меня, Виталия Давыдова, Александра Рагулина, Евгения Мишакова, Анатолия Фирсова, Вячеслава Старшинова. Мы бы до 1976 года в сборной точно не продержались. И Тарасов хотел, чтобы Виталий с Сашей, Славой и Толей стали трехкратными олимпийскими чемпионами, а мы с Женей – двукратными. Я точно не знаю, почему тренеры ушли из сборной. Тем не менее ни в коем случае тут не может идти речи о том, что Чернышев и Тарасов испугались канадцев. Очевидно, что они были людьми с разными характерами, но в одном были похожи – боевые». И такого же мнения придерживались все наши выдающиеся хоккеисты.

Была еще одна версия, имевшая политическую окраску. Перед последним туром олимпийского турнира ситуация сложилась так, что сборной СССР для завоевания «золота» хватало ничьей в поединке с командой Чехословакии. Наших соперников такой результат устраивал – они опережали американцев и становились вторыми. И якобы на уровне послов СССР и Чехословакии в Японии была достигнута договоренность о договорном матче. Они донесли информацию до тренеров. Про чехов ничего не говорили, а вот что касается Тарасова и Чернышева, так те с возмущением предложение отвергли. Сборная СССР вышла на игру с настроем и победила. На приеме после окончания турнира советские хоккеисты капитану чехов Йозефу Черны решили подарить торт на день рождения.

Но возмущенный чех якобы в торт плюнул, и он оказался у него на голове. Началась потасовка, которую с трудом удалось остановить. А потом хоккеистов вызывали ЦК КПСС, где обязали не разглашать этот инцидент. Чехи же, как организаторы чемпионата мира—72, направили руководству СССР письмо, в котором заявили, что не могут гарантировать безопасность Тарасову, Давыдову и Фирсову. И эти трое на мировое первенство не поехали, а заодно с ними и Чернышев.

Что касается торта, то тут авторы этой версии явно переборщили. Никто из игроков про этот случай ничего не знает. Но абсолютно все знают, как чехи ненавидели Тарасова. И было за что, ведь он, не стесняясь в выражениях, прямо с бортика во время матчей во всю мощь кричал нашим хоккеистам, чтобы действовали жестче. Пожалуй, все болельщики со стажем помнят, как однажды Йозеф Голонка, забросив шайбу в ворота сборной СССР, распластался на льду, словно заправский биатлонист, и, используя клюшку как винтовку, сделал вид, что стреляет именно в Тарасова.

В общем, потасовка, в которой, между прочим, наши парни задали чехам жару, – чей-то дар воображения, подхваченный болельщиками. Впрочем, кто-то верил и в эту версию. Простые люди вполне могли предположить подобное, зная «теплые» взаимоотношения советских и чешских хоккеистов. На самом деле, если бы подобное произошло, то ничего бы скрыть не удалось. На самом деле не было никакого конфликта, не было и заключительного банкета. Вратарь сборной СССР Александр Пашков по этому поводу сказал следующее: «После заключительного матча нас поздравили в раздевалке. А затем хоккеисты, разделившись на несколько групп, отправились праздновать победу».

Ходили слухи о том, что Фирсова, находившегося в прекрасных отношениях с Тарасовым, именно из-за этого не взял в сборную Всеволод Бобров, который к Анатолию Владимировичу относился прохладно. Но вот что рассказывал сам Фирсов. Он уже перед сезоном 1971–1972 года почувствовал колоссальную усталость, не столько физическую, сколько психологическую и моральную. Кроме того, и старые травмы напоминали о себе все настойчивее. Фирсов решил, что настало время завершать карьеру игрока. И сказал об этом Тарасову. Тот внимательно выслушал своего любимого ученика и убедил его отыграть всего один сезон. Он разработал для Фирсова специальный план предсезонной подготовки, позволившей хоккеисту постепенно выйти на оптимальный уровень. Тогда же они договорились, что Фирсов сыграет только на олимпийском турнире. А в ЦСКА в сезоне 1972–1973 года Фирсов уже выступал в качестве играющего тренера.

Этот факт также проливает в некоторой степени свет на историю ухода Тарасова из сборной. Возможно, он вместе с Чернышевым решил поступить точно таким же образом, как Фирсов. Остановиться на победной Олимпиаде.

Не так давно в разговоре с известным российским специалистом Юрием Васильевичем Королевым, бывшим много лет вице-президентом Федерации хоккея, я коснулся темы отставки Чернышева и Тарасова. «После Олимпиады, когда сборная вернулась в Москву, – рассказал он, – мы в одном кафе отмечали победу вместе с Аркадием и Анатолием. Тарасов на этой встрече как бы невзначай сказал Чернышеву – ну, что будем дальше делать? А тот ответил – да я уже заявление написал. Вроде бы отделался шуткой. И Тарасов мгновенно среагировал – ну, и я напишу. Все равно никто больше такого результата не покажет. И этой темы они больше не касались. Но вскоре все-таки ушли. Вполне возможно, именно потому, что хотели остаться непобедимыми. Оба же Великие тренеры. Они прекрасно понимали, что так или иначе, но наступит момент, когда нас опередят чехи или шведы, канадцы в первой половине семидесятых в чемпионатах мира не участвовали. Чемпионат мира 1972 года принимали чехи, дома они были чрезвычайно опасны…»

Точка зрения Юрия Васильевича Королева, пожалуй, не лишена смысла. Интересно отметить, что именно в 1972 году впервые в истории отдельно проводили Олимпиаду и чемпионат мира. Таким образом, хоккеистам дважды в сезон требовалось выйти на пик формы. Чуть выше мы отмечали, что Тарасов говорил Фирсову, что надо быть полностью готовым к играм в Японии. И вполне можно предположить, что он хотел поставить победную точку, заранее обсудив детали с Чернышевым. Но это только один факт, а есть и несколько других – противоположного свойства.

Спустя несколько лет я все-таки спросил Аркадия Ивановича, почему это случилось. Он корректно ответил – так сложились обстоятельства. Мягко дал понять, что не стоит касаться этой темы. На чемпионате мира 1991 года в Турку такой же вопрос я задал Анатолию Владимировичу. Может быть, поступил слишком смело, поскольку характер у Тарасова был жесткий. Он вполне мог отчитать меня за эту выходку. Стоявший за спиной Тарасова обозреватель газеты «Красная звезда» Олег Вихрев сделал страшные глаза и приложил указательный палец к губам – мол, молчи… Он и, конечно, Анатолий Владимирович знали, что я, тогда главный редактор еженедельника «Хоккей», работал в тесном контакте со старшим тренером сборной СССР Виктором Тихоновым, которого Тарасов, мягко говоря, недолюбливал. Но Анатолий Владимирович знал меня, как говорится, с пеленок. Он и мой отец Дмитрий Петров вместе играли в хоккей с мячом в ЦДКА. «Весь в папу, – буркнул Тарасов, – ничего не боится. Но я тебе ничего нового не скажу». И я услышал от него те же самые слова, что и от Чернышева.

Очевидно, что раскрывать суть проблемы тренеры не хотели. После этого охота выяснять, что же именно произошло, отпала. Может быть, это и хорошо. Всегда с большим душевным волнением вспоминаешь о людях, если их окружает ореол таинственности, есть некая недосказанность. Тем не менее если говорить о предположениях, то повод для отставки мог быть только веским. Просто так тренеров «попросить» не могли. И отказаться от продолжения работы в ущерб делу им никто бы не позволил. В советском хоккее до начала семидесятых годов вообще не было принято делать, так сказать, резких движений. Любое более или менее серьезное решение – замена игрока, тренера, новшество в структуре проведения национального первенства – готовилось фундаментально.

Олимпийский успех хоккейной сборной СССР 1972 года был воспринят как закономерность. Действительно, кто мог в то время усомниться в превосходстве наших мастеров над всеми без исключения соперниками? Народ привык к победам, к преемственности в главной команде страны, в которой в связи со сменой поколений никаких проблем не наблюдалось. Уходили из нее Константин Локтев, Александр Альметов, Вениамин Александров, Виктор Якушев, Эдуард Иванов, Борис Майоров, на роль лидеров выдвинулись Анатолий Фирсов, Владимир Викулов, Виктор Полупанов, за ними – Борис Михайлов, Владимир Петров, Валерий Харламов, Александр Мальцев, Александр Якушев, Владимир Шадрин. Оставались в строю Вячеслав Старшинов, Виктор Кузькин, Виталий Давыдов, Александр Рагулин. Все знали, что наставники сборной СССР Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов – специалисты высочайшего уровня. И они, естественно, следили, чтобы процесс изменений в команде проходил без ущерба делу.

Но при всех положительных моментах, касающихся существования сборной СССР, существовал один отрицательный. Прямо скажем, немаловажный. Речь идет об оплате труда. Да, хоккеисты на фоне советских трудящихся зарабатывали прилично, но разница была все-таки невелика. И ни для кого не было секретом, что колоссальная отдача требовала совсем иного вознаграждения.

Как-то мы разговорились на эту тему с двукратным олимпийским чемпионом Евгением Зиминым, как раз выступавшим на Играх 1972 года. В общем, ничего нового мы друг другу не сообщили. Ну, выделяли лучшим игрокам квартиры, машины, участки в Подмосковье. Потом они сами же на этих участках вкалывали. Затем перешли к теме о коммерческих матчах, поездки на которые называли «халтурами».

– У команд мастеров высшей лиги таких халтур было совсем немного, – заметил Евгений Владимирович. – Сборная же СССР, много выступавшая за рубежом, какие-то деньги имела.

– Ну, а премии от чемпионатов мира, олимпиад? – спросил я.

– Не баловали, – ответил Зимин.

И тут он рассказал историю, которая по непонятной для меня причине почти никогда не всплывала на поверхность. Во всяком случае, в советские времена. И она в определенной мере давала ответ на вопрос об уходе из сборной СССР Чернышева и Тарасова. Безусловно, не на все сто процентов, но версия была обоснованной.

Еще до начала Олимпиады-72 непосредственно к Тарасову и Чернышеву обратились представители японской федерации хоккея и попросили, чтобы сборная СССР провела два товарищеских матча с клубами их страны. Хозяева гарантировали высокую оплату, не менее весомую, чем премии за олимпийское «золото» в размере 1500 рублей. Естественно, отказываться наставники не стали. Но и сами решить вопрос не могли. Они связались с председателем Спорткомитета СССР Сергеем Павловым, объяснили ситуацию, заверили, что эти игры не скажутся отрицательно на состоянии сборной. Наоборот, мол, хорошо ребят «стимульнут» перед ответственными матчами. Они на славу постараются. Однако Павлов почему-то уперся.

Тем не менее Чернышев и Тарасов к его мнению не прислушались, матчи были сыграны. На них, в общем, никто и внимания не обратил. Даже результат в статистических данных команды не зафиксирован.

Другой олимпийский чемпион-72 вратарь Александр Пашков считает, что эти коммерческие матчи были сыграны после турнира. И хозяева за них не валютой заплатили, а пригласили команду в магазин электроники, где каждый мог себе выбрать аппаратуру.

В общем, неважно – «до» или «после», но матчи были. Значит, должна была иметь место и реакция со стороны начальства, ибо шила в мешке не утаишь. Однако то, что происходило дальше, выглядело по советским понятиям несколько странно – никаких действий сверху, никаких выводов. Сборная СССР вернулась из Саппоро в Москву, выиграв третью олимпиаду подряд. Прошли торжественные мероприятия в честь этого события. Начались обычные хоккейные будни.

Лишь спустя некоторое время хоккеистов вызвали в Спорткомитет СССР, пригласили в кабинет Сергея Павлова, где находились Чернышев и Тарасов. Потом вошли Всеволод Михайлович Бобров и Николай Георгиевич Пучков. Павлов сказал, что наши выдающие наставники попросили некоторое время для отдыха, что руководство страны пошло им навстречу. И на чемпионате мира в Праге старшим тренером сборной будет Бобров, а вторым – Пучков. Выходит, могли снять тренеров за эти две коммерческие игры? Но нет никаких документов. Значит, просто версия.

Павлов, естественно, был доволен, поскольку Тарасов не стеснялся вести себя с ним дерзко. Естественно, в то время задавать вопросы не принято было. К тому же игроки предполагали, что замена – дело временное. Тарасову было на тот момент 52 года, Чернышеву – 58, оба могли еще работать и работать. Однако в сборную они больше не вернулись.

Безусловно, усталость может рассматриваться в качестве одной из наиболее приемлемых версий. Действительно, рассуждая на тему отставки, пожалуй, никто не обращал серьезного внимания на тот факт, что Чернышев и Тарасов по четверть века на износ отработали в большом хоккее, совмещая деятельность в клубах «Динамо» и ЦСКА и сборной СССР. Никто и не станет отрицать, что с 1961 по 1972 годы на них постоянно висел огромный груз ответственности, что они почти не имели времени для отдыха. Как ведь верстался сезон – подготовительный период, включающий сборы клубов и национальной команды, чемпионаты СССР и мира, олимпиады, международные матчи и турниры, традиционные новогодние поездки за океан дней на 15–25, с матчами через день, а то и чаще, с длительными переездами и перелетами. И задача ставилась одна – выигрывать в каждом поединке. Какое же для этого надо иметь здоровье?

Безусловно, вряд ли можно считать причиной отставки два злополучных коммерческих матча в Японии. Хотя, по советским меркам, это самый что ни на есть подходящий повод. Дело ведь не только в том, что тренеры ослушались. Известно, что в СССР существовало незыблемое правило после международных матчей львиную долю валюты сдавать конкретным людям, находившимся при командах, или в посольство, не суть это важно. Возможно, этого не сделали, сим вызвали серьезный гнев, но не у руководителя Спорткомитета СССР, а в ЦК КПСС.

В конце концов, не в компетенции Павлова было решать – отправлять тренеров в отставку или нет. Даже при том, что председатель Спорткомитета СССР не любил Тарасова, который на ряде официальных совещаний высказывался в его адрес довольно резко. Однажды, как раз перед Олимпиадой-72, пригрозил Павлову, что выиграет олимпийский турнир и уйдет в отставку вместе с Чернышевым. В этой связи можно вспомнить публикацию в газете «Советский спорт» 20 сентября 2001 года. В ней, в частности, говорится о том, что Тарасов летом 1970 года взял отпуск для работы над диссертацией, а ЦСКА поручили готовить его помощнику Борису Кулагину, который со своими обязанностями не справился. Армейцы начали сезон не лучшим образом, и появилась угроза, что золотые медали уплывут в московское «Динамо». Естественно, Тарасова в команду вернули, и он выиграл чемпионат СССР. Тот поступок Анатолия Владимировича рассматривался в публикации, как далеко идущий тактический ход. Оказывается, он мечтал дослужиться до генеральских погон. Рассчитывал, что взлет ЦСКА с его возвращением присвоению звания поможет. И в 1972 году повторил его уже на уровне сборной. Откровенно говоря, логики в этой версии немного. Не исключено, что хотел Тарасов войти в историю как первый генерал «хоккейных войск», но как связать эту его цель и уход из сборной в 1972 году? И, скажите, какие руководители при этом стали бы рассматривать вопрос о его повышении в звании? Да никакие. В СССР подарки подобного рода никогда не делали людям, самостоятельно подающим в отставку. И обратно им путь был заказан.

Также предполагалось, что Тарасов опасался, о чем я упомянул чуть выше, проиграть в Праге чемпионат мира—72. Это уж точно не про него. Надо сказать, что Анатолия Владимировича многие недолюбливали за его крутой характер, резкие, порой непредсказуемые поступки. Были случаи, когда он мог пожаловаться на тех, кто делал что-то не так, как ему хотелось. Вспоминается случай с журналистом «Советского спорта» Евгением Рубиным. Он хорошо писал о хоккее, но не понравились публикации Тарасову. Дело кончилось тем, что журналиста от хоккея отлучили, писал он, по-моему, о боксе. А затем эмигрировал в США. Был отличный судья Андрей Захаров, его планировали отправить на обслуживание матчей чемпионата мира, но не так он отработал какой-то матч с участием ЦСКА, что-то возразил Тарасову. И вместо мирового первенства оказался на военных сборах где-то в Средней Азии. В общем, было немало людей, ждавших, когда Тарасов «оступится». Не в последнюю очередь и поэтому Федерация хоккея СССР легко удовлетворила просьбу об отставке. Да и Аркадий Иванович был человеком явно не робкого десятка. Он, в отличие от Анатолия Владимировича, который в конфликтных ситуациях придерживался официального тона, переходил на «вы», мог кого-то послать по русскому обычаю куда подальше.

Пойдем дальше. Есть определенные факты, которые показывают, что далеко не бесспорна версия о том, что Тарасов ушел сам и уговорил уйти из сборной Аркадия Ивановича, который был человеком разумным и профессионалом выдающимся. Чернышев вполне мог отказаться от предложения Тарасова и работать дальше, скажем, с Всеволодом Бобровым, с Николаем Пучковым, мог и Виктора Тихонова из Риги вызвать, ведь тот под его началом сформировался как перспективный тренер. Наконец, старшим официально считался Чернышев, а когда уходит «второй» – это совсем не страшно, даже в случае, если разбивается прочный и слаженный тандем. В иных случаях на это никто и внимания не обращает. Так что нельзя ориентироваться на то, что Тарасов еще раз предпринял попытку подтолкнуть руководство страны присвоить ему чин генерала. Да и вряд ли он ему был нужен.

Безусловно, Тарасов не мог уйти из боязни уступить на чемпионате мира, хотя тогда в кафе и сказал – мы столько выиграли, что никто наш успех не повторит. Тарасов был яркой Личностью. Слово «трус» ему явно не подходит. И это подчеркивают его многочисленные смелые поступки. Например, когда он в 1969 году увел на полчаса с площадки команду в решающем судьбу золотых медалей матче чемпионата СССР со «Спартаком». На этой встрече присутствовал генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев. Узнав, в чем дело, он, как говорили, попросил помощников спуститься вниз и решить проблему. И это стоило Тарасову звания «Заслуженный тренер СССР», которое, правда, после победы на очередном чемпионате мира вернули.

При этом нелишне вспомнить одну интересную ситуацию. Министру обороны Андрею Гречко доложили, что Тарасов повел себя смело, отстаивая честь ЦСКА. Как известно, скандал разгорелся из-за того, что на табло горели цифры «10.01», следовательно, первая половина третьего периода еще не закончилась, а у судей-секундометристов время вышло, и они дали сигнал. Это позволило судьям не засчитать гол в ворота «Спартака». И министр наградил полковника Тарасова за проявленную настойчивость именным оружием.

Ну а отставка? Можно предположить, что, скорее всего, она стала следствием суммы поступков Тарасова, воспринятых руководством крайне отрицательно. Как ведь говорят, спину верблюду ломает последняя соломинка…

Можно не сомневаться, что приговор об отставке Тарасову и Чернышеву выносили в ЦК КПСС. Факт предложения уйти из сборной «сверху» более подчеркивает короткий эпизод в кафе, рассказанный Юрием Королевым. Выходит, тренеры еще до встречи в Спорткомитете СССР встречались с высшим руководством, после чего и были написаны заявления. Протоколов таких встреч, понятно, нет. Никто из их участников никаких официальных заявлений не делал.

Наконец, зная советских спортивных чиновников, которые всегда тряслись за свои «кресла», можно предположить, что обсуждались в ЦК не только проступки тренеров на предмет пары коммерческих матчей и не жалоба Павлова. Разговор мог касаться и предстоящей серии матчей со сборной НХЛ. Несмотря на позицию Тарасова, не раз отмечавшего, что наши мастера готовы сражаться с ними на равных, руководители Спорткомитета СССР опасались крупного поражения. И вполне могли они раз-другой «шепнуть» на ухо кому-нибудь из помощников первых лиц страны о своих сомнениях. Интересно, что на самом деле перед самым началом серии в ЦК КПСС потребовали гарантии на предмет победного итога, иначе, мол, «добро» на проведение не дадим. Однако отступать уже было некуда. Так что могло быть вообще принято абсурдное решение – специально отправить в отставку Чернышева и Тарасова для того, чтобы потом объяснить неудачу недостатком международного опыта молодых наставников Боброва и Пучкова, не сумевших «раскусить» соперника и не настроивших соответствующим образом наших ледовых бойцов. Версия, конечно, слабенькая, но действительно на кон был поставлен престиж Страны Советов. И хозяева СССР могли таким нелепым образом подстраховаться.

Последним в цепочке версий об отставке легендарных тренеров, и, пожалуй, наиболее близким к истине, стал рассказ заслуженного мастера спорта Бориса Майорова:

«Мы с Аркадием Ивановичем с момента моего появления в сборной СССР всегда находились в прекрасных отношениях. Я бы даже сказал, что они были доверительными, он был со мной откровенен по многим вопросам. И Чернышев, по моим наблюдениям, скажем так, не был Анатолию Владимировичу близким и любимым родственником. Их объединяла работа, к которой они относились в высшей степени профессионально. Но всегда бывают острые моменты, тем более, когда твой коллега Анатолий Владимирович. И я бы даже заметил, что Аркадий Иванович в этой ситуации был вынужден терпеть Тарасова.

Уход же Тарасова и Чернышева из сборной – это лишь в определенной степени загадка. И вот, на мой взгляд, почему. Я спрашивал у сына Аркадия Ивановича, что он думает и знает по этому поводу. Он ответил, что отцу со временем было все тяжелее работать. Все-таки с 1961 года ни выходных, ни проходных. Даже Новый год дома встречать в кругу семьи не получалось, поскольку были поездки за океан. Безусловно, Чернышева, как и Тарасова, радовал результат – девять побед подряд на чемпионатах мира, плюс – три золотые Олимпиады. Но накопилась огромная усталость. От этого никуда не денешься. Кроме того, жена Аркадия Ивановича, кстати, сама известная спортсменка, игравшая в хоккей с мячом, постоянно настаивала на том, чтобы он заканчивал со сборной, естественно, о здоровье заботилась. Ему уже было 58 лет. Это по советским меркам серьезный тренерский возраст, редко кто после шестидесяти с командами работал, исключение – Виктор Тихонов, правда, к моменту распада СССР ему было всего 62 года, а потом ЦСКА оказался в такой ситуации, что Виктор Васильевич, как говорится, почти без посторонней помощи его спасал.

И Чернышев с Тарасовым после ухода из сборной всего по два-три сезона в своих клубах оставались. Хотя Анатолию Владимировичу в 1972-м было всего-то 53 года. Даже спустя некоторое время, когда Тарасова заменил Константин Локтев в ЦСКА, он еще хотел живой тренерской работы. И сделал весьма авантюрный шаг – ушел из хоккея работать в футбольную команду ЦСКА. Но надолго в ней не задержался.

В принципе, все было логично. Наступил, как говорят, момент, и они ушли. Причем мне известно, что заявления написали до начала Олимпиады в Японии. Я должен был в 1972 году ехать на Игры от Спорткомитета СССР, в котором тогда работал в качестве наблюдателя. Но незадолго до поездки наши руководители, как говорят, все переиграли, и меня «отцепили», а в Японию отправились, как вы думаете, кто?! Всеволод Бобров и Николай Пучков, которые вскоре пришли в сборную. Вот аргумент, показывающий, как, вероятнее всего, развивались события. Наверху полагали, что век мэтров недолог, а выигрывать-то надо. И выбрали достойную замену. Собственно, информированным людям все было ясно, об этом я с определенной уверенностью говорю.

Мне могут возразить – а как же канадцы, НХЛ, мечта сыграть с ними Тарасова? Во-первых, до начала Олимпиады еще не было окончательной договоренности о времени и месте проведения серии. Ну, а во-вторых, ничего сверхъестественного не произошло. Такова тренерская судьба. Не Тарасов с Чернышевым против канадцев сыграли, а Бобров и Пучков».

Итак, есть определенная ясность. Но все-таки, как именно написали заявления тренеры – сами или по просьбе руководства? Ответа на этот вопрос нет. Однако существует одна деталь, позволяющая предположить, что «собственного желания», во всяком случае, у Тарасова могло и не быть. Еще на заре хоккея, перед началом второго чемпионата СССР командам было официально объявлено о введении должности старшего тренера. Никаких рекомендаций при этом дано не было. И решать, кто именно займет этот пост, должны были сами хоккеисты. В тот момент Анатолий Тарасов находился в составе ЦДКА, до этого он работал в футбольном клубе ВВС, но его сняли с тренерского поста после конфликта в Сталинграде, где летчики затеяли с хозяевами потасовку. После одной из тренировок, прямо в раздевалке, хоккеисты завели разговор о старшем тренере. И Всеволод Бобров сказал, что пусть будет Тарасов, который в компании армейцев считался одним из наиболее образованных. Если учесть авторитет Боброва, то его мнение, без всякого риска ошибиться, можно назвать решающим. Выходит, именно он помог Тарасову выйти на тренерскую дорогу. Увы, вскоре их взаимоотношения испортились.

Позднее, перед первым чемпионатом мира 1954 года, о котором мы уже говорили, Тарасова попросили из сборной. Он вполне мог считать, что к этому делу приложил руку и Бобров, и, наверное, был недалек от истины.

И если бы Тарасов знал, что его и Чернышева будет в 1972 году сменять Бобров, никогда бы самостоятельно не отказался от сборной. Он ни в коем случае не мог позволить себе сделать такой подарок Всеволоду Михайловичу. Тарасов был умным человеком, с аналитическим складом ума. Он был в состоянии просчитать, кого, скорее всего, привлекут в команду СССР после его добровольного ухода с Чернышевым. Собственно, тут и секретов никаких не было. Кандидатура Боброва была, как говорится, железобетонной. Да и видел же он его в Японии.

После ухода из сборной Аркадий Иванович и Анатолий Владимирович возглавляли свои клубы. Но продолжалось это недолго. В СССР, как правило, тренеров-долгожителей почти не было. И Чернышев перешел на работу директором в динамовскую спортивную школу. Он трудился до 1983 года. Затем серьезно заболел, как говорят, после юбилея общества «Динамо», на котором его откровенно обошли вниманием. Более девяти лет он почти не выходил из дома. Динамовские хоккеисты его никогда не забывали. Тепло отзываются о своем тренере Александр Мальцев, Владимир Юрзинов, Станислав Петухов, Виталий Давыдов, Виктор Тихонов и многие другие.

Что же касается Анатолия Владимировича, то он, наверное, мог бы поработать в ЦСКА дольше. Но в сезоне 1973–1974 года армейцы уступили золотые медали «Крыльям Советов». В их рядах лучшими были воспитанники ЦСКА Александр Бодунов, Вячеслав Анисин и Юрий Лебедев. Причем отставание от «Крылышек» было внушительным – 11 очков. При этом в 32 матчах армейцы потерпели 10 поражений! И естественно, что руководители ЦСКА и первые лица Министерства обороны СССР были в шоке. Ведь главную военную команду страны обыграли ее бывшие игроки. Причем Анисин, как писал в своих заметках о Кулагине известный журналист Николай Вуколов, собирался в «Спартак», а Лебедев был без пяти минут игроком «Химика». И попали они в «Крылышки» по счастливой случайности. Встретились, и Бодунов уговорил друзей отправиться за советом к Борису Кулагину. И он объяснил молодым хоккеистам, что целесообразнее всего им играть вместе. Спустя два сезона самой результативной тройкой чемпионата СССР стало звено Бодунов – Анисин – Лебедев.

Почему они не подошли ЦСКА? Наверняка Тарасову приходилось отвечать на этот вопрос перед генералами. Ну и, как известно, привел «Крылья Советов» к победе Борис Кулагин, многие годы бывший помощником Тарасова. Выходит, и он косвенно приложил руку к его отставке.

Тем не менее сей факт никак не отразился на популярности Тарасова. СМИ и официальные лица вспоминают главным образом Анатолия Владимировича. Он, уступив свое место Константину Локтеву, неожиданно оказался наставником футбольного ЦСКА. Говорят, что этот пост прочили Всеволоду Боброву, но после встречи с министром обороны СССР Андреем Гречко у руля футбольного ЦСКА встал легендарный Анатолий Владимирович. Правда, эксперимент вышел не вполне удачным. Тарасов начал внедрять хоккейные методы и, естественно, в команде не задержался. После этого Анатолий Владимирович много вложил в жизнь клуба «Золотая шайба», созданного по инициативе комсомола, председателем которого был довольно длительный период.

Куда меньше много лет подряд говорили о Чернышеве, который очень и очень много сделал для советского хоккея. И в этой связи приверженцы Аркадия Ивановича всегда подчеркивают эту несправедливость, напоминают – именно он был старшим тренером сборной. Так оно и есть. Но «забывчивость» СМИ – не желание принизить достоинства Чернышева, эта человеческая черта характера – наше «национальное достояние». Потом – для России хоккей, скорее всего, игра, а для канадцев – часть жизни. Поэтому они помнят всех своих ледовых героев.

Журналисты и болельщики из числа так называемых публичных людей, в том числе и из-за поверхностного знания хоккейной истории, ориентируются на специалистов, которые в силу определенных обстоятельств вспоминают в основном Тарасова. Происходит это и потому, что Анатолий Владимирович все-таки был более колоритной фигурой, привлекавшей повышенное внимание. Он умел подать себя блестяще. Однажды мне пришлось смотреть по ТВ фильм, где, в частности, были показаны кадры о приеме в члены КПСС знаменитой фигуристки Ирины Родниной. Так вот, Тарасов закатил на этом партийном собрании такую пламенную речь, что Ирина от волнения расплакалась.

Но, безусловно, не работа на публику сделала Тарасова харизматической фигурой. Он, безусловно, был тренером-новатором, его без малейшего риска можно назвать центральной фигурой, когда заходит речь о концепции советской хоккейной школы. Как известно, Анатолий Владимирович серьезно занимался преподавательской деятельностью. У него учились многие известные хоккеисты и получали прекрасные знания. Тарасов был строгим педагогом. До сих пор не забывается история, когда экзамен ему сдавал его любимец Анатолий Фирсов. Ответил правильно на все вопросы, но высшего балла не удостоился. Спросил: Анатолий Владимирович, в чем я ошибся? И Тарасов ответил: нет, ты не ошибся, только вот какое дело – я сам хоккей только на четверочку знаю. Тарасов был деятельным человеком, он, если видел в ком-то задатки, всегда его поддерживал, давал дельные советы, рекомендации.

Наверное, далеко не все знают, что именно Анатолий Владимирович убедил заниматься хоккейной наукой Вячеслава Колоскова, разрывавшегося между хоккеем и футболом. И тот блестяще защитил диссертацию. И вот что интересно – оппонентом на защите был Аркадий Чернышев.

Вот он вообще не стремился к популярности. Его вполне устраивали два любимых занятия – работа в хоккейной спортивной школе и рыбалка. Тарасов был общественным хоккейным деятелем. Он давал интервью, участвовал в работе тренерского Совета национальной федерации, его часто приглашали за рубеж. То есть человек постоянно находился в центре внимания. И это совсем не повод говорить, что он затмил Чернышева. У Аркадия Ивановича свой жизненный путь – яркий и запоминающийся во время тренерской карьеры, но после ухода из большого хоккея куда менее заметный. Наверное, надо говорить, что у нас было два великих тренера, и нет никакого смысла противопоставлять их друг другу. Оба – Личности, таких, как они, больше не будет.

Недавно мне пришлось прочесть в одном издании, что никаких тайн в уходе Тарасова и Чернышева из сборной нет. Как рассказывали их близкие, они устали трудиться с огромными нагрузками. Но сами они об этом никогда не заявляли, хотя, чтобы раз и навсегда прекратить все слухи, проще всего было сказать – да, сами мы ушли или нас ушли. Однако ни тот, ни другой этого не сделал.

 

Часть шестая

Секрет Полишинеля

Безусловно, эволюционные процессы последнего двадцатилетия не обошли стороной отечественный хоккейный мир. В отличие от советских времен, когда информация строго дозировалась, сегодня многое открыто. Но сейчас, в пору примитивизма, внутренний мир хоккея иной. Секретов как бы и не существует. Зато есть мода на жареные факты – кто, что и с кем пил, ел и так далее. Возьмем, к примеру, историю во время чемпионата мира—2010 с показом по ТВ ролика, на котором хоккеисты сборной России курят. Те обиделись и устроили бойкот прессе. Поступили, в общем, неправильно, но понять хоккеистов не сложно.

Ну что произошло особенного? И прежде, во времена СССР, в национальной команде было немало курильщиков – Николай Сологубов, Иван Трегубов, Константин Локтев, Александр Альметов, Вениамин Александров… Тренеры на это дело внимания старались не обращать. Если человек курит, то ничего с ним не поделаешь. Правда, тогда фото– или тележурналисты, как говорят, в замочную скважину не подглядывали, а занимались серьезными вещами.

Сейчас же всегда находятся СМИ, готовые печатать любые материалы. Но, надо сказать, о сенсационных вещах, тайнах, разоблачениях речь не идет. Да и вскрывать проблемы никто не требует. Проще вариться в хоккейном мире, общаться с игроками, тренерами, функционерами, публикуя поверхностные позитивные заметки, пространные интервью и так далее. А, чтобы создать видимость солидности, можно цепляться к мелочам вроде упомянутого чуть выше перекура. Мол, как же так – они курят, и это идет во вред качеству игры… Народ на приманку клюет.

Принцип – что вижу, о том и пою, не влезая при этом в дебри, хорош тем, что конкретный автор выглядит этаким знатоком. Но это как пыль на стекле, смахнул тряпкой – и не осталось следа. А раньше у нас всегда было полно народа, готового вскрывать недостатки, но вот исправлять ошибки далеко не всегда получалось. Тем не менее польза все-таки была. Сегодня, казалось бы, картина достаточно прозрачная. Понятно, у кого какие задачи и вообще что творится. Однако хоккейной оппозиции, как таковой, сегодня не существует. О проблемах вслух говорят не часто, но, как правило, это делают профессионалы. И, что называется, замалчивать проблемы не удается. Но в целом общественное мнение сформировано позитивно. Наверное, можно в определенной степени говорить о моде на патриотизм.

Но внутренний мир современного российского хоккея хотя и далеко не такой, как советский, тем не менее похож на него. Сложностью взаимоотношений, перекрестками мнений, полярными позициями. Что же представляет картина без прикрас?

До распада СССР считалось, что хоккей – одна из наиболее благополучных игр после русских шашек. И, если отталкиваться от результата, было именно так. Существовала система, на которой все держалось. И в России о дальнейшем развитии игры всегда говорили много. Специалисты отдавали себе отчет в том, что без единых магистральных подходов к построению игры обойтись сложно. Но с течением времени ситуацию все больше контролировали не тренеры, а хозяева клубов, спонсоры. Их больше волновали деньги и быстрый положительный результат. Тренер перестал быть первым лицом в команде, любой хозяин-дилетант, не понимая хоккея, мог обойти его в самых различных вопросах. До сих пор в памяти остается, например, неприятный осадок, связанный с отстранением главного тренера «Салавата Юлаева» Сергея Михалева. Команда выиграла чемпионат России, весь следующий сезон играла хорошо, но оступилась в плей-офф. Тут же пригласили Быкова с Захаркиным. И они с задачей не справились, но эту пару в клубе оставили, сообразив, что шарахаться из стороны в сторону не стоит.

В российском хоккее был отрезок, когда после каждого сезона сотни хоккеистов меняли команды. В таких условиях хоккей благополучно развиваться не мог. Чтобы показывать качественный хоккей, нужны сбалансированные звенья, на их создание нужно время. Не факт, что приглашение какого-то звездного игрока может сразу усилить тройку. Наверное, и поэтому у нас сейчас, к сожалению, нет такого стиля, каким был советский, не похожий на что-то другое, красивый и неповторимый.

Всего лишь секрет Полишинеля, что не хватает взаимопонимания КХЛ и ФХР. Ничего удивительного, у них ведь разные задачи. Это уже было полтора десятка лет назад, когда возник конфликт между МХЛ и ФХР, о котором мы рассказали подробно.

Правда, тогда повод для устранения лиги был высосан, что называется, из пальца. Сейчас ситуация иная. Главный тренер сборной России Вячеслав Быков открыто выразил озабоченность обилием в КХЛ легионеров, которые, кстати, приложили руку к поражению россиян в финале ЧМ-2010, а также игроков из Белоруссии, Украины, Казахстана, которые легионерами не считаются. Все они закрывают путь в большой хоккей молодым россиянам. И если дело пойдет так и дальше, то юные звездочки будут уезжать за океан. В общем, все логично. Но, наверное, не лишне добавить, что готовят мальчишек хуже, чем прежде. Во всяком случае, ярких звезд давно не видно.

Изменилась и расстановка сил. Куда мощнее лига Александра Медведева и скромнее возможности ФХР, которая, собственно, и должна контролировать дела по подготовке резерва в полном объеме. Об этом легко судить по заявлению Третьяка о том, что есть договоренность с КХЛ, что та будет отпускать хоккеистов во вторую сборную. Что значит отпускать? Наверное, надо понимать – пойдет навстречу ФХР, окажет любезность. А про то, что КХЛ готовит соперников сборной России, наша федерация и не вспоминает.

Выходит, опять двадцать пять? Тот же секрет Полишинеля. Все же знают, что в доме должен быть один хозяин. Но если рассмотреть картину шире, то все-таки есть предпосылки для сосуществования КХЛ и ФХР. Во-первых, благополучие национальной сборной зависит не от числа легионеров, которое, возможно, будет ограничено или, наоборот, увеличено, а от уровня мастерства самих россиян. Создать систему подготовки – задача федерации. КХЛ, со своей стороны, пытаясь создать мощный европейский турнир, на мой взгляд, способствует развитию хоккея в России и в Европе.

Последний чемпионат мира лишний раз показал, что для Канады и США это состязание второстепенное. Как мы уже отмечали, не всегда едут в свои национальные сборные и европейцы, выступающие за океаном. Нельзя сказать, что интерес к турниру пропал. С удовольствием смотрели зрители острые поединки в Германии. Но хотелось бы более высокого уровня мастерства. А не хватает его и потому, что еще полтора десятка лет назад, когда президент ИИХФ швейцарец Рене Фазел начал заигрывать с НХЛ, он, по сути, подставил весь европейский хоккей.

Поэтому, когда сейчас в коммерческой организации НХЛ чем-то недовольны по части действий КХЛ, это меня не беспокоит. Мне важно, чтобы наша лига развивалась и лучшие силы сохранялись в Европе, пусть в КХЛ играют шведские, чешские, финские, немецкие, швейцарские, датские, норвежские, словацкие клубы и хоккеисты этих стран выступают в российских командах. Не будут тянуться хоккеисты за океан за красивым хоккеем и заработками, если все это смогут получить на своем континенте. Все звезды будут в Европе, они смогут завершать сезон до начала мирового первенства и спокойно формировать составы. И россияне смогут всех звезд сохранить. А что касается высокой конкуренции, то нам ли этого бояться! Тогда мы получим прекрасный мировой чемпионат. И вообще потрясающий европейский хоккей.

Задачи предстоит решать сложнейшие. Безусловно, понятно, что сегодня все построено на деньгах. И пока российские клубы не в состоянии функционировать на самоокупаемости. Нельзя безразлично относиться к их судьбе. Необходимо найти способы сохранения команд, имеющих славные традиции.

Однако, похоже, мало кого волнует, что не выступит в главном турнире КХЛ известный клуб «Лада» из Тольятти, где, кстати, выросли такие яркие звезды, как Алексей Ковалев и Виктор Козлов. Один чиновник лиги по ТВ, когда его спросили о судьбе «Лады», спокойно, как будто это мелочь, сказал – сейчас такая жизнь, нет денег, ничего не поделаешь. Не удивляюсь, не возмущаюсь, поскольку полагаю, что хоккей для него – кормушка. Для одного ли? Какая там «Лада»…

А чего стоит объединение ХК МВД и «Динамо» (Москва)! Впервые в истории мирового хоккея серебряный призер чемпионата страны прекратил существование. Правда, когда-то ликвидировали чемпиона СССР ВВС, но это совсем другая история. И, как бы это ни замалчивали, нет прежнего «Динамо» Аркадия Чернышева и Александра Уварова, Виталия Давыдова и Владимира Юрзинова, Александра Мальцева и Валерия Васильева. Появился ОХК «Динамо», который возглавил бывший наставник ХК МВД Олег Знарок.

И главная команда страны весь сезон не радовала. После поражения в Ванкувере все жаждали победы в Германии. И в этом желании иногда, мягко говоря, перебарщивали. 1 мая в газете «Советский спорт» на первой полосе был опубликован крупный снимок Александра Овечкина и подпись «Проиграл «Монреалю» – отомсти Канаде». Понятно, что за этой фразой просматривается поражение от канадцев на Олимпиаде и призыв – надо, мол, обыграть их на чемпионате мира—2010. Ну, обыграли. Но за что, собственно, было мстить? Ведь не пользовалась сборная Канады какими-то запрещенными приемами в том памятном олимпийском матче в Ванкувере. Россияне сами, можно сказать, оскандалились. Странно, что и главный тренер Вячеслав Быков, наверное, сгоряча заявил, что каждый победный матч в Германии – это реванш за поражение в Ванкувере. Этого просто быть не может, поскольку реабилитироваться сборная России за поражение в Канаде сможет только в Сочи.

Что касается «Советского спорта», то такие призывы – вещь, вне всякого сомнения, вредная, особенно для молодых болельщиков. И еще – примитивная. Не на войну же ездила сборная России, а в хоккей играть. Требовалось не мстить, а выступить успешно, проявить лучшие качества.

Вообще же, не надо выдавать желаемое за действительное. Олимпиада и первенство мира – разные хоккейные состязания. Игры, безусловно, выше, а чемпионаты планеты зависят от ситуации в НХЛ. В 2010 году не поехали в свои сборные многие отличные игроки Чехии, Швеции. Канадцы, как известно, пригласили на мировое первенство в Германию семь молодых игроков в возрасте не старше 20 лет. Очевидно, что результат их не особенно и волнует. Подумаешь, проиграли россиянам в четвертьфинале. Канадцы наверняка думают об Олимпиаде в Сочи. У них такие взгляды давно сформировались. У нас все иначе. Мы не умаляем достоинств мирового первенства. И это прекрасно, это наши традиции.

Но эти самые традиции должны поддерживаться. Весьма обидно, что сборная России в финале уступила чехам, чего, откровенно говоря, не имела права делать. Конечно, нет ничего страшного – никто от поражений не застрахован. Однако россияне были по составу явно сильнее, но, как и в Ванкувере, им не хватило настроя и концентрации. Собственно, было видно, что игра не складывается, еще и в полуфинале, когда россиянам удалось выиграть в концовке после грубейшей ошибки немцев. Нехороший осадок оставил тот матч с хозяевами первенства мира. С одной стороны, звездная команда, с другой – скромная сборная хозяев, которой, как говаривали в советские времена, надо сразу забросить пару шайб. Поставить соперника на место, нанести ему серьезный психологический удар, после которого и приличной команде восстановиться сложно, а потом спокойно доводить дело до победы.

Правда, Вячеслав Быков заявил, что ему не стыдно за проделанную работу. Никто и не подвергает сомнению, что работали все серьезно и добросовестно, но не хватило слаженной командной игры, с помощью которой можно было бы разорвать оборону чехов. Надо признать, что найти такую игру в считаные дни сложно. Это раньше в сборную СССР приходили готовые звенья, в том числе и великолепная тройка Быкова. Сейчас на подготовку времени микроскопически мало, его не хватает на то, чтобы каким-то образом сбалансировать игру в большинстве и меньшинстве. Никто и не просит тренеров посыпать голову пеплом. Их работу ФХР признала удовлетворительной, и они, скорее всего, останутся на своих постах.

Но надо назвать причину поражения, не ссылаясь на травмы, на везение соперников, на судей, на то, что тех выручил вратарь и так далее. Выяснить все надо не для того, чтобы кого-то наказать, подвергнуть критике, отстранить от работы. Какой в этом смысл – поезд уже ушел. Понять все нужно для того, чтобы знать, как именно нужно трудиться дальше. К сожалению, такого разговора не было.

Об этом можно судить и по содержанию выступлений некоторых ответственных товарищей. Так, Игорь Захаркин сообщил в одном спортивном издании, что видит себя и, понятно, Вячеслава Быкова просветителями. И легко, как мэтр хоккейной академии, называет своим противником Виктора Тихонова, который, например, не понимает, почему можно обходиться без сборов и так далее. Выходит, и говорить не о чем. Наставник сборной все знает лучше других российских специалистов. Но, наверное, Захаркин в сердцах погорячился. Понятно, неприятно, когда на тебе сосредоточено пристальное внимание, когда велик спрос и так далее. И вот здесь как раз наставнику сборной надо бы вспомнить, как поступал Тихонов, когда на него обрушивались с критикой. Он просто не опускался до того, чтобы вступать в споры. И потом, ну какой Виктор Васильевич соперник Захаркину и Быкову? Он был и остается идеологом отечественного хоккея. В общем, разные весовые категории. И я, например, всерьез такие заявления не воспринимаю.

Но совсем не исключено, что какие-то молодые болельщики верят словам, исходящим из уст наставника сборной России. Тихонов, безусловно, не нуждается в защите. Но никто, так сказать прилюдно, не осадил специалиста. Не спросил: а что же вы, уважаемый, с вашими талантами не нашли себе применения в России и несколько лет трудились в неизвестных шведских клубах? И вернувшись, ничего хорошего не добились, работая вместе с Быковым в ЦСКА. Ну ладно, там «мешал» Тихонов. Но почему сборная России в Москве на чемпионате мира—2007 заняла только третье место с составом, который мог выиграть золотые медали? Очевидно, что были и тренерские просчеты. Во всяком случае, можно говорить о них, отталкиваясь от ключевого матча с финнами. Почему в нем наша сборная не сумела забросить ни одной шайбы? Наверное, потому, что тренерами не были найдены способы ведения игры, которые могли бы расшатать оборону финнов. В том же 2007 году исключили из сборной нападающего Александра Семина, решение объяснили тем, что во главе угла дисциплина. Безусловно, дело тренера, как поступать с провинившимся игроком. Однако это был не тот случай, когда требовалось «казнить». И все в итоге обернулось против Быкова, ведь наверняка помог бы Семин в том злополучном матче с финнами.

Прошло время, и в Ванкувере нашим звездам не понравилась еда в олимпийской деревне, и им нашли ресторан. Канадцы на питание не жаловались. И вот весной 2010 года снова напасть – не понравилась хоккеистам еда в отеле, где они проживали в Германии. И они кушали в другом месте. Узнал об этом, и сразу мелькнула мысль: неужели история повторяется? Так и вышло, но не в четвертьфинале, а в решающем матче.

Захаркин отмечал, что ни разу не слышал аргументированной критики в адрес сборной России. Но когда открыто на профессиональном уровне, без общих, ничего не значащих слов разбиралась игра сборной России? А хотелось бы услышать настоящую оценку тренеров. Не сомневаюсь, получился бы прекрасный разговор, который бы пошел на пользу хоккею.

И, вообще, надо опасаться человека, который знает все лучше других, он всегда вызывает подозрение. Всезнайка – это на самом деле дилетант.

К Захаркину это, естественно, не относится, но то, что он не лучший тренер России – это точно.

Заслуженный мастер спорта Борис Майоров подчеркнул, что бронза, два золота и серебро – достойный результат в четырехлетии. Все верно, если не считать Олимпиады и поражения в финале ЧМ-2010 от чехов. Кто-то добавляет к этим неудачам и Европейский тур, желая усугубить неудачи, но это ни к чему. Этот турнир нынче тренировочного порядка, он для обкатки новичков, каких-то новшеств и так далее.

Конструктивный разговор о проблемах и будущем сборной начали известные российские хоккеисты, заслуженные мастера спорта, чемпионы мира и Олимпийских игр, выступившие после чемпионата мира на страницах «Новых известий».

Владимир Крутов предложил ФХР рассмотреть как можно больше кандидатов на пост главного тренера национальной команды, аргументируя свою позицию безобразным выступлением на Олимпиаде, неудаче на ЧМ-2010. Его разочаровала сама игра.

Алексей Касатонов заявил, что у него есть вопросы к тренерскому штабу национальной команды, «которому не удалось раскрыть потенциал приглашенных игроков. На Олимпиаде был настоящий провал, на чемпионате мира с трудом победили немцев в полуфинале, в решающем матче уступили чехам… А ведь на мировом первенстве наша команда по подбору исполнителей вообще была на голову выше всех. Мы постоянно слышим о том, какая хорошая обстановка в сборной, как все друг друга уважают. Это здорово, но команда, на мой взгляд, не выглядела управляемой. И даже Ковальчук с Овечкиным не смогли показать все, на что способны. Поэтому перед тем, как предлагать Быкову новый контракт, надо детально, а не поверхностно разобраться в причинах неудач. Почему команда, в которой было столько звезд, не порадовала нас игрой и результатом? В противном случае в Сочи мы наступим на старые грабли. Снова в команде будут отличные отношения между игроками и тренерами, но коллектив останется неуправляемым».

Сергей Светлов подверг критике работу главного тренера сборной России Вячеслава Быкова. «Считаю, что в игре нашей сборной на Олимпиаде и чемпионате мира не было никакой системы. Вагон импровизации и минимум игровой дисциплины, особенно в обороне. Складывалось впечатление, что каждый на площадке был сам по себе. Такое ощущение, что просто пригласили звезд и сказали: «Ребята, давайте поиграйте». И все счастливы от того, что никто не отказался приехать в сборную. Но игроки, не объединенные тренерской мыслью, не могут побеждать. Да, в матчах со слабыми соперниками удавалось выезжать на индивидуальном мастерстве Ковальчука, Малкина, Дацюка, однако они тратили гораздо больше сил, чем нужно, поскольку не было командной, комбинационной игры, которая не только радует глаз болельщиков, но и хоккеистам помогает сохранить свежесть до конца турнира».

Наконец, Виктор Тихонов рассказал премьер-министру России Владимиру Путину о проблемах в российском хоккее, подчеркнув, что имели место системные ошибки в работе Вячеслава Быкова.

Наверное, мнения столь солидных в мировом хоккее людей достаточно для начала профессионального разбора полетов. Но здесь вполне уместен вопрос – о чем думают в России люди, ответственные за хоккей? Ответить на этот вопрос на первый взгляд просто – играть, прибавлять в мастерстве, побеждать на чемпионатах мира и в 2014 году. Наверное, так будут говорить лидеры ФХР. Но это слова.

Не так давно бывший наставник молодежной сборной России Владимир Плющев рассказал в газете «Советский спорт», что «…у нас только делают вид, что занимаются юниорским хоккеем. Мы отстаем от ведущих хоккейных держав в методиках, в организации, во многих компонентах. Вопросов много… Канадцы сильны не только юниорскими лигами, а системой в целом! В МХЛ должны приходить подготовленные игроки. Только тогда она станет важным и необходимым звеном в подготовке мастеров. Но для этого нужна программа подготовки, которой как не было при прошлом президенте ФХР, так нет и при нынешнем!»

Вот это на редкость важная публикация «Советского спорта» и в высшей степени веское обвинение ФХР. Вопрос только в том, будет ли реакция, могут ведь и отмахнуться. Сегодня такое время, когда хоккейная власть не любит оппозицию, даже в тех случаях, когда та предлагает разумные конструктивные вещи.

Очевидно, что нет у нас в стране новых восходящих звезд. Готовить их сложно. Куда проще сбить клуб из приличных россиян да прикупить легионеров. И обвинить во всех грехах НХЛ, которая ворует талантливых мальчишек. Значит, в Сочи ставка опять будет делаться на Овечкина, Малкина, Ковальчука. Выходит, говорим одно, а продолжаем жить одним днем. К чему это приведет – не секрет. Давайте представим себе, что сборная России уступила в финале Олимпиады-2014. С кого спрос будет? Иван будет кивать на Петра, а Петр – на Ивана. Но об этом, к сожалению, в России пока далеко не все задумываются.