Нигде в мире, кроме СССР, такой проблемы, как завершение карьеры, не существовало. Спортсмены за рубежом выбирали для себя самые разные профессии и получали за свой труд достойное вознаграждение. Конечно, не просто было адаптироваться, Но, пожалуй, лишь в психологическом плане. Тем не менее и здесь все происходило проще, чем в СССР.

Итак, об уходе с площадки. Он считался всеми без исключения на редкость серьезным, поскольку имел значение не только для самого игрока, но и для его родных, близких. Проще сказать, человек находился не в своей тарелке. Хоккеисты жили на зарплату, может быть, чуть большую, чем у среднестатистического советского человека. Но не дающую возможности накопить деньги для того, чтобы стать, скажем, «красным» рантье. Это самое завершение важного отрезка жизни предполагало и некую неопределенность с будущим. Причем довольно часто оно рисовалось туманным. Собственно, как могло быть иначе, когда человек не имел на свой счет никакой информации.

– Каждый хоккеист, – вспоминает Евгений Зимин, – ближе к завершению карьеры задумывается – что же делать дальше? Меня, например, почти в 27 лет призвали в армию! И ничего поделать было нельзя. Два с лишним сезона потерял. Потом пришел к тренеру «Спартака» Николаю Карпову и попросил – возьмите меня на сборы без всякой зарплаты. Если подойду – хорошо, нет – претензий не будет. Но Николай Иванович по одному ему известным соображениям отказал. Это странно. Спартаковец возвращается в свою команду. Ну что стоит дать ему шанс? И его дал мне старший тренер «Крыльев Советов» Игорь Тузик. Я сумел выиграть с «Крылышками» Кубок европейских чемпионов. В финале мы сначала в гостях проиграли со счетом 2:3 чешскому клубу «Дукла» (Йиглава). Но через два дня в Москве взяли убедительный реванш – 7:0. И я в этом матче забросил две шайбы.

Ну а после завершения карьеры я вернулся в «Спартак», где работал в школе сразу с двумя возрастными группами. Любой юношеский тренер скажет, что это серьезная нагрузка. Штаты школы были небольшими, это сейчас у тренера всего одна команда.

Ребята постарше в первенстве страны заняли второе место, пропустив вперед лишь московское «Динамо». То есть я остался в хоккее. Но был какой-то момент – месяц-полтора, когда не было ясности. Меня ведь не сразу на работу в школу взяли, руководители что-то тянули. Я понимал, что должно все нормально завершиться, но кошки на душе скребли. Дело кончилось тем, что взял меня, можно сказать, волевым решением, старший тренер «Спартака» Роберт Черенков.

Естественно, под копирку жизнь не пишется. Одни хоккеисты после ухода со льда новую жизнь налаживали быстро, и протекала она благополучно. Другие мучились в сомнениях, вязли в трудностях, долго искали свое место в жизни. Казалось, и это логично, что гораздо больше везло тем, кто оставался во взрослом хоккее профессионального уровня. А мастеров, не попавших в команды на различные роли, считали в основном неудачниками. С одной стороны, так оно и было.

Наверное, нет смысла доказывать, что слава, оставшаяся за спиной, – груз тяжелый. Со временем игрока подзабывали, и это надо было пережить. Но жизнь показывала, что такие хоккеисты, преодолев переходный период, адаптировались в новых условиях. И жили по возможностям. Как говорят, от зарплаты до зарплаты, не попадая в стрессовые ситуации. Я не раз, встречаясь с бывшими игроками, работавшими в юношеском хоккее, спрашивал, как дела. И всегда получал почти один и тот же ответ – живем, крутимся. Действительно, в любом клубе, игравшем в первенстве Москвы, всегда было полно забот. А что касается материальной стороны, то здесь хотя и говорили «не хватает», но трагедии из этого не делали. Люди в СССР, в том числе и спортсмены, в основном были без претензий.

Жизнь людей хоккейных профессий высшего уровня протекала, конечно, интереснее, полнее. Но не секрет, что они находились как бы на вулкане со всеми вытекающими из этого последствиями – отставками, наездами со стороны руководства из-за плохих результатов и так далее. И нервишки себе трепали личности весьма известные и знаменитые куда более, чем их, казалось, невезучие бывшие партнеры, находившиеся в тени.

Безусловно, элитные тренеры в СССР считались персонами в высшей степени значительными. Они были в клубах центральными фигурами, контролировавшими ситуацию, принимавшими решения, влияющими на различные процессы. Тренер мог, например, сам оставить игрока без премии, без боязни, что его кто-то поправит. Но и ответственность была огромная.

Сам советский подход к хоккеистам и вообще спортсменам был все-таки безнравственным, чему примеров множество. А вот своих партия не «кидала». Не раз бывали случаи, когда кто-то «горел», но пожар тушили, а затем тихо пристраивали провинившегося в какое-то тепленькое местечко. Звезды спорта лишь в редких случаях попадали на комсомольскую работу, а в Госкомспорт направляли комсомольцев. Справедливости ради надо сказать, что среди них были способные люди – Сергей Павлович Павлов, Валентин Лукич Сыч, но руководил отечественным спортом и Марат Владимирович Граммов, человек, ничего в нем, к сожалению, не понимавший.

О хоккейных ветеранах, их будущем никто не думал. Позиция эта во все времена представлялась странной, не соответствующей реальному положению дел. Вроде бы превозносили мастеров, это – политика, а закончил играть – отработанный материал. Не помню, не знаю, кто ты такой. Получается, как бы сами себе руководители противоречили, но тогда их мнение обсуждалось лишь приватно.

Естественно, что все шло от «печки». Декларировалось, что в СССР нет безработных. Поэтому мастер спорта, как по мановению волшебной палочки, должен был превращаться в токаря, пекаря, аптекаря. Так, во всяком случае, считали руководители различного масштаба – партийные, спортивные. Но вот вопрос – мог ли хоккеист, пришедший на производство, получать жалованье такого размера, как в спорте, и быть счастлив? Как правило, нет.

В НХЛ за время выступлений хоккеисты всегда зарабатывали большие деньги, и практически никто не пустил их на ветер после завершения игровой карьеры. Человек просто переходит к другому роду деятельности – в спорте или иной сфере. Может при желании стать рантье и жить себе припеваючи на проценты с вкладов. И не думать, что его бросили на произвол судьбы. Конечно, скучно, но, как говорится, при деньгах можно найти себе занятие по душе.

Я, например, знаю, что известный шведский хоккеист Андерс Хедберг, немало сезонов проведший в НХЛ, занимался после игры в НХЛ различной работой в клубах лиги, в основном селекцией, то есть скаутской деятельностью. Нигде о нем не писали, ничего не говорили. Но он по-прежнему оставался узнаваемым в североамериканском хоккейном обществе, естественно, в Швеции. То же самое могу сказать о его соотечественнике Инге Хаммарстреме, также в свое время игравшем в НХЛ.

Настоящие болельщики, которых за океаном куда больше, чем у нас, не забывают даже скромных игроков из четвертых звеньев. Да что там объяснять, есть свои герои и в не столь мощных, как НХЛ, лигах США и Канады. Ну, а мега-звезды – это национальное достояние. В принципе. Такая же ситуация десятки лет наблюдается и в Европе. Только в Старом Свете хоккеем на «всю оставшуюся жизнь» до последнего десятилетия ХХ века никто не зарабатывал. Повесив коньки «на гвоздик», молодые люди, часто с высшим образованием, обращались к своей основной специальности или осваивали что-то новое. Разница между «ними» и «нами» заключалась в том, что в Европе был и остается высокий средний уровень оплаты труда. Проще сказать, того, что человек зарабатывал, хватало на достойную жизнь.

В СССР о многих хоккеистах, завершивших карьеру, переставали вспоминать через мгновение после того, как им вручили трудовые книжки с записью «уволен по собственному желанию». Счастливчиков, попавших в команды мастеров в качестве тренеров или на какие-то иные должности и оставшихся в обойме, можно было пересчитать по пальцам. И, что характерно, не все из них в этих командах надолго задержались.

Правда, ряд известных мастеров ближе к завершению карьеры партия и правительство, как сами начальнички считали, одаривали зарубежными контрактами. Преподносилось это, конечно, не с помпой, но как событие значительное, подчеркивавшее истинно отеческую заботу о хоккеистах.

Об игроках и тренерах испокон века ходят самые невообразимые слухи. Причем особенно популярная тема – доходы и безбедная жизнь спортсменов. Сейчас, конечно, все знают, как зарабатывают профессионалы. Но и прежде простые люди думали, что мастера шайбы и других спортивных игр – состоятельные люди, обласканные не только фортуной, но и, как было принято говорить, советскими, хозяйственными и партийными органами, в том числе и материально. Историй великое множество, однако все они были плодом воображения поклонников великих игр, придававших своими россказнями особое значение и таинственность многим спортсменам. Действительно, жили они лучше, чем среднестатистические граждане. Тем не менее никаких баснословных зарплат, премий и, тем более, состояний не было и в помине. В том числе и у тех, кто выступал за рубежом за сборную и клубы СССР или за европейские команды.

Молодые поклонники хоккея предполагают, что отъезды известных игроков на заработки в Европу и Северную Америку начались в конце восьмидесятых годов, ближе к распаду СССР. Что касается Старого Света, то говорить о каких-то баснословных гонорарах не приходится. В клубах той же Швеции могли платить тому или иному легионеру из СССР 50–60 тысяч долларов, из которых ему оставалась половина, не более. До распада Страны Советов это было еще ничего, но затем ездить играть в европейские клубы россияне перестали. Где-то со второй половины девяностых годов у нас увеличились суммы контрактов. И сейчас в Европе, может, всего два-три россиянина. А вот НХЛ манила во все времена. Там, как известно, солидные, как минимум, шестизначные долларовые контракты.

Однако играли наши хоккеисты в европейских клубах и раньше, в некоторых командах Старого Света работали и советские тренеры. Простые болельщики и тогда, и сейчас, наверное, могут сказать – «на заработки отправились». Но суммы нынешних профи и прежних, что называется, «небо и земля». Готовились к таким поездкам серьезно – хоккеисты приобретали черную икру, водку, расписные самовары. Все это продавали и на вырученные деньги покупали одежду для себя, жен и детишек и электронику на продажу. Чего греха таить – в СССР один видеомагнитофон стоил с полмашины, а то и больше. Вот на эти, так сказать, поступления и покупали игроки автомобили, мебель. Власти, безусловно, были в курсе событий, но резких движений никто не делал. А простые люди думали, что спортсменов балуют деньгами. Но никаких баснословных зарплат не было. Впрочем, послушаем, что говорят сами звезды.

«Хоккеисты любого уровня жили от зарплаты и до зарплаты, – вспоминал заслуженный тренер СССР Николай Карпов, с которым нам неоднократно приходилось выезжать за рубеж. – И главным источником более или менее весомых доходов были такие поездки. Руководители понимали, что это не дело, но закрывали на все глаза, главным было не попасть в какую-нибудь историю. Да и тех, кто прокалывался, шибко не наказывали».

Заслуженный тренер СССР Игорь Дмитриев, немало поработавший в национальной команде, отмечал, что не были избалованы даже хоккеисты сборной СССР – многократные чемпионы мира. Европы, Олимпийских игр. Собственно, это не было секретом. Безусловно, жили они лучше, чем мастера среднего уровня. За победы на чемпионатах мира и Европы Спорткомитет СССР выплачивал премии в размере 1500 рублей, это в шестидесятые и семидесятые годы были большие деньги. Но все равно государство хоккеистов обкрадывало.

Даже после распада СССР, когда на Олимпиаду-92 в Альбервилль отправилась сборная СНГ под началом Виктора Тихонова, каждому члену команды за победу в Олимпийском комитете страны пообещали выплатить по 6 тысяч долларов, вдвое больше, чем было объявлено представителям других видов спорта. Хоккеисты стали первыми, и с ними руководители делегации расплатились. А вот тренеры и весь обслуживающий персонал получили наполовину меньше. Позднее наставникам долг вернули, а врачи, массажисты, другие сотрудники сборной денег так и не дождались.

«Власти никогда не думали, как будет жить игрок после завершения карьеры, – вспоминает двукратный олимпийский чемпион, заслуженный мастер спорта Евгений Зимин, автор первого гола в ворота сборной НХЛ в легендарной серии 1972 года. – О нас больше тренеры заботились. И неприятности себе на этом наживали. Например, в 1972 году, когда мы выиграли Олимпиаду в Японии, нам выдали всего по 300 долларов.

И Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов знали о сумме премиальных заранее и не стали отказываться от двух коммерческих матчей, которые предложили сыграть японцы. Дело кончилось тем, что Тарасов с Чернышевым потом получили нагоняй от председателя Спорткомитета СССР Сергея Павлова».

Вскоре после этого случая легендарные тренеры покинули сборную. Наверное, не из-за нарушения. Но надо заметить, что подобные вещи в СССР карались по полной программе. Это ж не какие-то самостоятельные операции были, а запланированные мероприятия. Все деньги, кроме тех, что было разрешено выдавать, а это всего 30 процентов суточных (по 8—10 долларов в день), сдавались по приезде в Москву. Почему именно 30 процентов? Руководители у нас были смышленые, когда речь касалась валюты. Они знали, что хоккеистов за рубежом кормит, так сказать, принимающая сторона, значит, они сыты. Все суточные – это слишком жирно.

Ну а, как говорится, контролировали ситуацию определенные товарищи, представлявшие КГБ, которые, как правило, сопровождали за рубеж хоккейные делегации. Хоккеисты между собой всегда называли каждого из них одинаково – «Василий Васильевич». И при нем вели себя осторожно. Причина опасаться была серьезная. Однажды во время обеда один работник сборной, сидевший неподалеку от «Василия Васильевича», нахваливал молоко. Тот вида, конечно, не подал, но доложил кому положено, что, мол, член делегации продуктом капиталистических коров восхищается. И этот человек пару лет был, как говорили у нас, невыездным.

Получить валюту за выступления за рубежом, кроме так называемых суточных, практически было невозможно без специального разрешения. Так, на первом розыгрыше Кубка Канады в 1976 году перед началом турнира организаторы соревнований пригласили от каждой из сборных по три хоккеиста для участия в съемках фильма по технике хоккея. Советская команда делегировала на них Владислава Третьяка, Сергея Капустина и Виктора Шалимова. Сразу же после съемок хоккеистам выплатили гонорар – по 185 канадских долларов. Сумма, безусловно, мизерная. Но тренерам сборной СССР пришлось звонить в Москву и спрашивать у начальства, как поступить с этими деньгами – сдать в Канаде, привезти в Москву и передать в соответствующую организацию или оставить у игроков. «Мне в Спорткомитете СССР сначала сказали, что надо доложить наверх, – рассказал тренер Роберт Черенков. – И через день, еще раз позвонив в Москву, я получил указание разрешить хоккеистам взять гонорар». По тем временам это был случай, прямо скажем, уникальный.

На том же Кубке Канады перед матчем со сборной США, который имел решающее значение, руководители нашей команды связывались с Москвой и просили выплатить за победу в этом поединке по 500 долларов – сумму по тем временам огромную. Когда получили положительный ответ, сообщили хоккеистам. Для них это был колоссальный стимул, и они по всем статьям переиграли американцев.

Интересовались в разных странах в заповедные времена не только советскими хоккеистами, но и тренерами. В 1974 году владелец клуба «Йокерит» (Хельсинки), который в Финляндии пользуется примерно такой же популярностью, как у нас московский «Спартак», во время чемпионата мира, проходившего в Хельсинки, обратился к Борису Майорову с предложением возглавить его клуб.

«Безусловно, самостоятельно этот вопрос я решить не мог, – рассказывает Борис Александрович. – Обратился к известному советскому специалисту Андрею Старовойтову, который тогда был членом Совета международной федерации. Он сказал, что займется этим делом. Вскоре в наше посольство в Хельсинки пришел запрос от финнов. Все вопросы были решены. Однако буквально за два дня до отъезда мне сообщили, что я никуда не еду, поскольку в ЦК КПСС кто-то против. Все, как говорится, повисло на волоске, ибо спорить с партийными начальниками никто не мог. Однако там же в ЦК нашлись люди, объяснившие, что у нас с финнами прекрасные отношения и надо их развивать. Поэтому поездка кстати. И, кроме того, контракт уже подписан.

Итак, я осенью 1974 года поехал в Финляндию. Сейчас, когда с тех пор прошло много времени, могу сказать, что для меня лично это было не совсем приятное явление. Я формировался в обстановке профессионализма, хотя, когда мы уезжали на Олимпиады, у нас в олимпийских карточках в графе «профессия» одному писали «токарь», другому – «студент», ну а мне – «инженер», поскольку я уже закончил Московский авиационно-технологический институт. В Хельсинки же столкнулся с тем, что почти все мои игроки работали в разных местах. Исключение составлял Тимо Туронен, он входил в сборную Финляндии. Я спросил у хозяина – почему он не работает. А он ответил – ленивый. Тренировались раз в день после работы – по полтора часа. Для меня это было сложно, поскольку я не мог дать им того, что обычно получают профессиональные игроки. Кроме того, не раз возникали проблемы с составом на матчи в других городах. Бывало, подходит ко мне какой-то игрок и сообщает, что, наверное, не сможет из-за загруженности на работе выехать с командой. Я, конечно, остро реагировал. Поскольку игроки-то у меня в команде, что называется, считаные были. Максимум 18 человек, включая двух вратарей. В одних случаях проблему удавалось решить, в других – нет. Так и играли.

С одной стороны, конечно, было интересно поработать за границей. Но, к сожалению, финансовые условия были просто дикие. И получал я в первый сезон на руки всего 1500 марок, 20 процентов от общей суммы контракта. Остальные 6000 марок, это 80 процентов, шли, как говорится, в казну. Но это еще не все. Если моей жене с дочкой надо было по каким-то причинам уехать в Москву, то из моих полутора тысяч высчитывали 300 марок, а если уезжал я, то вообще 1200! Конечно, глупость полнейшая. Но таковы в СССР правила были. И практически ежемесячно, кроме партийных, профсоюзных взносов, подоходных налогов, приходилось делать пожертвования. В посольстве при выдаче зарплаты так и говорили – надо внести 20 или тридцать марок в Фонд бездомных детей или в Фонд борьбы с безработицей… Удовольствия я при этом не испытывал, поскольку хотя и не голодали, но жили скромно. Хлеб, между прочим, стоил полторы марки, нам нужно было в день, как минимум, два батончика, они небольшие были – три раза откусил, и все.

Так жили все, кто в то время выезжал за рубеж. Кроме того, в Москве мне выплачивали часть зарплаты в рублях, где-то 30–40 процентов, суммы незначительные. Но за два года накопились неплохие деньги. И с них я после возвращения заплатил партийные взносы. Лишь затем мне выдали партийный билет, который я перед выездом сдал в ЦК КПСС. Как платили игрокам, я не знал, там об этом никто не скажет.

Во второй раз я отправился в «Йокерит» накануне распада СССР – в ноябре 1990 года. Моим оформлением занимался уже «Совинтерспорт». Ситуация, безусловно, изменилась, но проценты все равно были грабительские, да еще в первый год пришлось Спорткомитету СССР кое-что отстегивать. Потом, когда Союз развалился, я платил «Совинтерспорту» уже как моему агенту. В общем, от финской зарплаты я имел 60 процентов, и это были нормальные деньги. Вот только, откровенно говоря, получать их всегда было неудобно. Выдавали зарплату в торгпредстве, а она у меня была раза в три выше, чем у посла. И кое-кто на меня косо посматривал. Но мне финны платили за решение серьезных задач на высоком профессиональном уровне. Сначала пришлось вытаскивать «Йокерит» из кризиса, он на момент моего появления не блистал, более того – мог и покинуть высший дивизион. К счастью, мне удалось найти взаимопонимание с хоккеистами, и команда смогла сохранить место в группе сильнейших команд. А в следующем сезоне мы выиграли чемпионат Финляндии».

В еще более сложной ситуации оказался заслуженный мастер спорта Виктор Цыплаков, который в 1972 году отправился по просьбе австрийцев в клуб «Клагенфурт», через который прошли многие наши соотечественники. В его контракте значилась ежемесячная зарплата в размере 1000 долларов США. Однако хоккеист получал на руки всего 200.

«До меня в Австрии, в любительском венском клубе, играли Юрий Морозов и Валерий Никитин, – рассказывает Виктор Васильевич. – И перед отъездом я у Юрия Ивановича поспрашивал про житье-бытье, получил соответствующие инструкции, что и в каких количествах с собой везти. Мы точно знали, что денег, которые будем получать в Австрии, не хватит. И мы с Юрием Глуховым, который стал тренером «Клагенфурта», прихватили с собой пару рюкзаков с продуктами.

Приняли нас доброжелательно, сообщили, где будем жить, что нам на двоих выделена машина.

Тут же в аэропорту сказали, что сразу нужно ехать на сборы, и предложили перевезти все вещи по месту жительства. Водитель автобуса взялся помочь, но рюкзак с консервами поднять не смог. Хозяева клуба поселили нас у бывшего хоккеиста «Клагенфурта» Ганса Кнабеля, человека взрослого, хозяйственного. У него в доме был прекрасный погреб, в котором хранились различные овощи, которые разрешали брать. До сих пор помню, как мы варили кастрюлю картошки, потом клали туда пару банок тушенки, все это солили, перчили, перемешивали, и – обед готов.

Хозяева относились к нам с пониманием, они знали о наших проблемах. А в клубе вообще в ужас пришли, когда просочилась информация, что львиную долю зарплаты у нас отбирают. Надо сказать, там, кроме нас, чистых профессионалов не было. Игроки работали в разных местах. Помню, один парень трудился на автозаправке, так он нам так и говорил – приезжайте, налью вам бесплатно бензин.

Вернувшись в Москву, я несколько лет не то что есть, видеть эту тушенку не мог. Кроме того, наверное, из-за боязни, что не вернемся, мне не разрешили взять с собой жену и детей. Поэтому, отыграв два сезона в Австрии, став двукратным чемпионом этой страны, я отказался продлять контракт».

Известный вратарь московского «Динамо» и сборной СССР Владимир Мышкин не предполагал, что ему придется ехать за границу – опытный неоднократный чемпион мира, олимпийский чемпион, офицер, вроде бы с ним должны были считаться. Но что делают деньги! Когда есть возможность заработать, ничего не делая, все становятся напористыми, целеустремленными, способными горы свернуть.

Президент ХК «Динамо» Александр Стеблин, не поставив в известность Мышкина, решил все вопросы, связанные с его отъездом в финский клуб «Лукко». Вызвал Владимира и просто сказал ему – поедешь играть в Финляндию. И тут же Мышкина рассчитали, уволили из армии и отправили в скромную команду, которую ему пришлось вытаскивать в высший дивизион в переходных матчах. По жилью проблем не было. Выделили машину, но поначалу зарплата была скромная. Тогда Мышкин связался со Стеблиным, попросил помочь, и тот сумел добиться прибавки.

Как рассказывал Владимир, это были небольшие деньги, на которые можно было нормально питаться, покупать что-то из одежды. И все. Вот позднее, когда он отправился в Швейцарию, условия были вполне достойные. Но Мышкин в нашем разговоре специально подчеркнул, что за рубежом просто так деньги не платят. За них нужно отрабатывать по полной программе. И ему приходилось заниматься с вратарями не только команды мастеров, а и всего клуба, от голкиперов молодежной команды до самых маленьких. Нагрузки были приличные, по пять часов в день.

Вплоть до распада СССР и даже чуть позже все, кому не лень, пытались заработать на хоккеистах. В начале 90-х годов появилось немало пронырливых молодых людей, решивших стать хоккейными агентами. Они крутились вокруг наиболее одаренных хоккеистов, предлагая им свои услуги. И поскольку уехавшие за океан раньше Серж Ханли и бывший саратовец Марк Гандлер, также проживавший в США, всех охватить не могли, неплохо устраивались и новоиспеченные россияне. В принципе это были, да и есть за редким исключением, симпатичные ребята, совсем не глупые, правильно воспользовавшиеся ситуацией.

Если даже навскидку подсчитать, сколько денег поступало в казну от чемпионатов мира, олимпиад, прочих турниров, от зарплат хоккеистов, различных премий, то получится внушительная сумма. Сами же игроки, тренеры имели, как принято говорить, «прожиточный минимум». Поэтому их без какого-то ни было риска можно назвать «советскими батраками», пахавшими на государство. Впрочем, сами хоккеисты и тренеры на сей счет шибко не переживали и не роптали на судьбу, ибо они были соответствующим образом воспитаны и прекрасно понимали, что «так положено».

Было время в СССР, когда как великое достижение преподносился ветеранский хоккей. Но одно дело, когда еще вполне здоровый благополучный человек хочет поиграть в свое удовольствие. И совсем другое дело, когда зрелый мастер пытается заработать на жизнь, выступая за ветеранов. Странно выглядело, что люди, потерявшие за карьеру здоровье, пережившие массу травм, которым по сути дела лечиться надо было, выходили на лед с желанием заработать на жизнь.

Ну что после этого можно сказать про СССР – королевство кривых зеркал. Ведь ветеранское движение преподносилось с помпой, с положительной стороны. Вот, мол, у нас и в пятьдесят играют! И в СМИ ветеранская тема раскручивалась в основном в мажорных тонах. Что же касается вещественных доказательств внимания, то есть финансовой поддержки, то об этом старались не вспоминать. Само государство в ветеранов денежки почти и не вкладывало, надо же было партийцев кормить, советскую власть, чиновников, примерно так же, как и сейчас.

Между тем достаточно было войти в раздевалку и посмотреть, как готовятся к матчам ветераны, и все становилось ясно – один подъем бинтует, другой коленный сустав, третий специальным составом плечо мажет. А после матчей? Мне не раз приходилось бывать в раздевалках ветеранов. Не раз обращался к многим и спрашивал – ну, как ты? И слышал в ответ что-то типа «еле дышу» или «внутри все трясется».

Мне довелось побывать с командой ветеранов «Русское золото» на международном турнире в Торонто. Предполагалось, что там соперниками россиян будут ветераны НХЛ. Но в турнире, названном Кубком мира, играли любители или хоккеисты, когда-то выступавшие в скромных профессиональных лигах. Из звезд видел одного лишь Бобби Хала, почетного гостя турнира, всегда улыбчивого, раскрасневшегося, от него всегда приятно попахивало туалетной водой и спиртным. Не секрет – этот хоккейный монстр, здравствующий и сегодня, трезвенником не был. Но, в отличие от десятков советских звезд, на дне жизни не оказался. Состоятельный человек, живет для себя, не тратя нервные клетки на решение бытовых проблем. Может быть, грубо сказано, но прокутить все заработанное никаких шансов у него не было. И вот что важно – все относились к нему с огромным уважением, как к звезде.

В Торонто соперники по уровню мастерства россиянам заметно уступали, большинство команд играло в примитивный хоккей. А вот здоровья у этих канадских крепышей было больше, да и моложе были по возрасту. И никто из организаторов на это особого внимания не обращал, хотя гостей предупредили, что есть ограничения в возрасте – то есть моложе, скажем, 40 лет хоккеиста заявить нельзя. Но за канадские команды выходили на лед совсем не сорокалетние здоровые розовощекие коблы, которые в средствах не стеснялись. Ну что мог сделать в этой ситуации, к примеру, Александр Мальцев с его застарелой травмой плеча, ведь любой силовой контакт мог для него закончиться печально. В полуфинале вратаря Александра Сидельникова сбили с ног. Ему повезло – ничего не сломали, но пару дней прихрамывал, берег травмированную ногу.

Конечно, замечательно, что владелец группы компаний «Русское золото» Александр Петрович Таранцев, человек неравнодушный, понимающий проблемы ветеранов, содержал команду. Я неоднократно встречался с ним и видел, что для него забота о хоккеистах не была какой-то нагрузкой, он помогал от чистого сердца. Но таких людей, как Таранцев, мало. И жаль, что никто не задумался о том, чтобы хоккеисты, отыгравшие, скажем, на высшем уровне десять сезонов, могли бы получать пенсии хотя бы за то, что на каждом из них государство заработало.

Правда, в Советском Союзе могли устроить бывшего игрока на должность детского тренера. Проблем здесь практически не было, ибо большинство хоккеистов имели высшее спортивное образование. У кого-то был только школьный аттестат, но звание «мастер спорта» приравнивалось к среднему спортивному образованию. С одной стороны, это было как-то и неплохо. Вроде игрок остался в профессии. Во всяком случае, переучиваться не надо. Если ты человек, не обремененный амбициями, то вполне можешь заниматься любимым делом. И выездов нет, и семья рядом. Но сложность заключалась вот в чем! Во-первых, таких мест было не так уж и много. До восьмидесятых годов в клубах в штатном расписании было максимум три тренерских ставки, могли, правда, оформить и на какую-то другую должность, но все равно работал человек как минимум с двумя командами. Во-вторых, детские тренеры в СССР получали совсем небольшие деньги, на которые было сложно содержать семью. Тех, кто приходил на работу в коллективы при крупных предприятиях, как я только что отметил, оформляли на какие-то производственные должности. Денег могло быть чуть больше. Но, конечно, не все хотели записи в трудовой книжке «слесарь 5-го разряда». Однако деваться было некуда.

Безусловно, условия для работы были разные. В СДЮШОР имелись достаточные средства на инвентарь, был свой искусственный лед. В «Динамо» и ЦСКА тренеры из бывших игроков получали еще и за «звездочки». Это было терпимо. А вот в обычных профсоюзных клубах тренерам жилось хуже. Кроме того, и возможности там были скромные.

Я хорошо помню многие клубы, которые из года в год выживали. И их тренеров смело можно назвать энтузиастами. Они работали, считайте, за идею. Стадионы, на которых базировались клубы, как правило, были простенькими – с небольшими раздевалками, минимальным штатом сотрудников, не везде были комбайны для заливки и чистки льда. Собственно, комбайны – это громко сказано – обычные переоборудованные машины «ГАЗ-59». В общем, ничего лишнего. Тренеры сами лед заливали, с помощью болельщиков в перерывах между периодами этот лед чистили. Вот такие клубы и коллективы физкультуры были немалой составляющей частью советского хоккея – самого лучшего в мире. Перспектив развития – никаких, и сами тренеры, разговаривая между собой о проблемах, подчеркивали – хуже бы не было. Чемпионатом столицы в городском спорткомитете занимался всего один специалист, в семидесятых, восьмидесятых – был известный судья Игорь Прусов, он же с кем-то из тренеров школ тренировал юношеские сборные Москвы, выступавшие на всесоюзных Спартакиадах.

Все остальные, включая председателя столичной федерации, руководителей комитетов, комиссий и так далее – были общественниками. Бывало, на заседаниях спортивно-технической комиссии ее председатель, преподаватель МАИ и бывший игрок «Локомотива» Леонид Астапов высказывал претензии по поводу комплекса проблем, но не было случая, чтобы спорткомитет что-то изменил к лучшему. Не потому, что его руководство негативно относилось к хоккею, – возможностей не было. Все средства находились в городских советах ДСО, и были они мизерными.

У того же Ивана Трегубова, старшего тренера ХК «Алмаз», у которого мне не раз довелось побывать в гостях – на тренировках, матчах первенства Москвы, все было по минимуму – и зарплата, и форма, и инвентарь. Причем вратарских доспехов было в обрез, и голкиперы после тренировок сдавали щитки, панцири, ловушки в кладовую, и их тут же забирали вратари других возрастных групп.

Приобретение инвентаря было делом на редкость ответственным. С тренера, который в этом деле ничего не решал, руководители клуба строго спрашивали, если чего-то не хватало. Вообще ситуация была парадоксальная. В отделе хоккея Московского спорткомитета существовала разнарядка на приобретение по безналичному расчету хоккейного верха, защитных доспехов, клюшек. Естественно, заранее все делилось между клубами. Но это «все» надо было достать, попасть в магазин, где был так называемый лимит на продажу. Знали, конечно, тренеры заветные места и носились по Москве с пластиковыми пакетами, в которых лежала бутылочка хорошего коньяку – в подарок директорам магазинов и другим ответственным торговым работникам, кто все это по закону выписывает и выдает. И покупалась бутылка на собственные деньги. Случалось, тренер, получая инвентарь, оставлял в магазине в знак благодарности пяток клюшек, коньки с ботинками, которые затем, естественно, уходили за наличные. Это была взятка, но кому до этого было дело. В клубе оставленный в магазине инвентарь со временем, как говорили, списывался.

В то время директора спортивных магазинов и их заместители считались важными уважаемыми персонами. Были среди них порядочные люди. Например, работал в магазине на Красной Пресне замом Борис Иванович Никитин, никогда тренерам не отказывавший. И, как говаривал герой Павла Луспекаева таможенник Верещагин, мзду с тренеров не бравший. Были и принципиальные тренеры, не желавшие директорам отстегивать. И у них всегда было больше нервотрепки с приобретением инвентаря. Говорили – нет лимита, и доказать ничего было нельзя. Человек уходил, как-то выбирался из ситуации. Ничего себе, любимая работа. А оставшиеся клюшки, коньки и так далее уходили «налево», например, в коллективы физкультуры, чьи инструктора, получив в месткомах материальную помощь, могли магазинных начальников подмазать.

В СДЮШОР при командах мастеров с формой меньше возились, как я уже отмечал, условия там были лучше. И школы во время перестройки выжили. Что же касается клубов, то они один за другим прекратили существование. Многие мальчишки потеряли возможность играть в хоккей. И талантливой молодежи стало заметно меньше, ибо именно в клубах в разные годы начинали играть многие знаменитые хоккеисты. В «Метеоре» на Кутузовском проспекте Владимир Крутов, на «Красном Октябре» в Тушине – Владимир Петров и Виктор Тюменев, в ФК «Серп и молот» – Александр Якушев и Александр Пашков, в «Торпедо» – Виктор Шилов, в «Крыльях Советов-1» – Игорь Дмитриев. И этот список легко пополнить. Позднее, после распада СССР, когда в Москве по инициативе правительства города, а точнее – Валерия Шанцева, вице-мэра столицы и президента городской хоккейной федерации, построили в префектурах полтора десятка катков с искусственным льдом, вновь появился второй эшелон московского хоккея.

Вернемся к проблеме завершения карьеры. Естественно, не все игроки хотели стать детскими тренерами, зная, что именно их ожидает впереди. Как правило, в клубах было по две-три тренерские ставки. Поэтому приходилось работать как минимум с двумя, а то и с тремя командами. Человек находился на льду минимум четыре часа в день. Кроме того, в советское время в большинстве клубов наставники молодежи были, так сказать, совместителями, зимой они занимались хоккеем, а летом работали с футбольными командами, которых в каждом коллективе было больше десяти. Работа, в общем, была довольно сложная, отнимавшая массу сил. Плюс – неприхотливые условия и скромная зарплата.

Один мой очень хороший знакомый, известный футболист Юрий Володин, игравший также в хоккейном клубе ВВС, так и сказал:

«Я хотел остаться в спорте, поговорил с домашними, мы прикинули, хватит ли на жизнь. И мне дали «добро». Я не тяготился тем, что работаю в обычном коллективе Ярославского отделения Московской железной дороги. Этот клубный хоккей, несмотря ни на что, был по-своему притягательным. Мы работали, растили мальчишек на естественном льду.

А в Канаде были тысячи катков с искусственным льдом, не говоря уже об изобилии инвентаря и всего прочего. Думаю, до ЦК КПСС доходила информация о спартанских условиях работы юношеских тренеров. Они там точно знали, в каких условиях мы трудимся, понимали – жалоб не будет. К тому же считали, если сборная выигрывает, то в хоккее все в порядке. Да им спортивное руководство так и докладывало.

Что хорошего? На каждом заседании СТК я мог общаться со многими приятными хоккейными людьми – Виктором Пряжниковым, Иваном Трегубовым, Виктором Цыплаковым, с пионерами хоккея – Борисом Леонидовичем Запрягаевым и Вениамином Михайловичем Быстровым. Каждый стадион, пусть самый захудалый, имел свои традиции, своих активных болельщиков, которые помогали, чем могли. Атмосфера на таких стадионах всегда была теплая, добрая. Человек приходил на работу как бы в свой родной дом. На матчах чемпионата Москвы не было случая, чтобы тренер команд, которые уже отыграли, ушел со стадиона. Он оставался, просто смотрел и переживал, помогал, если нужно. Я хочу сказать, что среди тренеров не было равнодушных людей. Это, безусловно, скрашивало многие негативные моменты».

Надо сказать, я ни на секунду не усомнился в искренности Юрия Васильевича. Сам прошел школу московского клубного футбола в качестве тренера. И знал, что таких самоотверженных людей, как Володин, было в Москве и других городах немало.

Но у кого-то из бывших хоккеистов просто склонности к детской тренерской профессии не было. Эти люди шли сложными путями, совершали ошибки. Пытались заниматься детским хоккеем, работали инструкторами физкультуры в производственных коллективах. Кому-то удавалось найти свое место, но таких были единицы, кто-то ломался, кто-то держался за счет характера, довольствовался тем, что есть, не теряя лица. Сломаться, кстати, было довольно просто. На любом предприятии были любители спорта, которые тянулись к инструкторам физкультуры, особенно если те были в свое время действующими хоккеистами или футболистами. Они составляли костяк команд, игравших в районных и отраслевых соревнованиях. Проводились они, как правило, в вечернее время. После матчей народ расслаблялся. Причем существовало на заводах, фабриках, автобазах правило – выделять для физкультурников деньги на питание. Кто-то писал заявление на материальную помощь, получал в месткоме тридцатку, которая тратилась на спиртное и закуску. Не секрет, что денег всегда не хватало, и потом спортсмены сами скидывались – и следовало продолжение.

Безусловно, завершение карьеры было сложным и для звезд. О них не всегда заботились. Это был процесс выборочный. Причем, как правило, не жаловали умных людей, с серьезной гражданской позицией. У нас ведь на всех уровнях не любили, когда задают вопросы. Проще было включить в обойму кого-то с именем, но без идей.

«После того как я из-за травмы не смог продолжать играть за «Спартак», – вспоминал заслуженный мастер спорта Евгений Майоров, – мне повезло. Я некоторое время работал в команде мастеров. Потом сезон был играющим тренером в Финляндии. Вроде бы все неплохо, но не было устойчивости. Думал, надо попробовать работать по специальности – инженером на режимном предприятии, но вскоре от этой затеи отказался. Некоторое время занимался с юношескими сборными страны, потом вернулся в школу «Спартака», был ее директором. Однако на этой работе чего-то все равно не хватало. Все-таки я не администратор. И только в начале 80-х годов, после беседы с Николаем Николаевичем Озеровым, попробовал себя в качестве комментатора. Было интересно, я увлекся, утвердился в мысли, что это мой путь. И пошел по нему».

Что ж, это, безусловно, пример положительного свойства. Однако Евгению Александровичу понадобилось после завершения карьеры более десяти лет, чтобы найти свое место в жизни. И на первых порах в роли журналиста ему приходилось не просто. У нас же всегда были, есть и будут люди, считающие, что вот этого человека «продвинули», что у него нет склонности к репортажу. Но Евгений Александрович стал великолепным комментатором, каких сейчас на ТВ почти нет. Он рано ушел из жизни, возможно и потому, что немало пережил. А лучший тележурналист сегодня, вне всякого сомнения, Борис Александрович Майоров, брат Евгения. Он, вообще, человек на редкость одаренный. Мне довелось слушать его первый репортаж с хоккейного матча «Динамо» (Москва) – «Молот» (Пермь). Он вел его, как профессионал высшей квалификации.

Как игрок Борис был неповторим, истинный лидер, боец, талант. Однажды мы разговорились с Всеволодом Михайловичем Бобровым. Он сказал: «Борис великим игроком был, со сложным характером, бывало, спорил со мной. Я не делал из этого трагедии, нет простых звезд. Но он всегда был мне близок, ибо один менталитет, одно отношение к делу, одна самоотдача».

Казалось бы, эталонный игрок, умница, образованный человек, умеющий принимать решения, его путь должен быть гладким. Действительно, Борис Александрович занимал после ухода с площадки немало важных постов – был старшим тренером «Спартака», финского клуба «Йокерит», начальником управления хоккея Спорткомитета СССР. Но и против него, национального героя, периодически без всяких причин проводили запрещенные приемы. Например, попросили с поста старшего тренера в момент, когда под его руководством спартаковцы дважды подряд выиграли Кубок СССР. Таким же образом поступил Марат Грамов, по приказу ЦК КПСС пришедший на пост рулевого советского спорта. Человек вообще в спорте ничего не смыслил и не стеснялся, как ему казалось верно, с каким-то выворотом произносить слово «волетбол». Полагаю, он в какой-то степени опасался Майорова, который с его характером мог его на людях поставить на место. В общем, не специалист хоккея ему был нужен, а человек, который бы рта не раскрывал. Кроме того, и «черные» полосы в жизни Бориса Майорова были, когда ему предлагали второстепенные должности.

Если обратиться к судьбе знаменитого нападающего ЦСКА Константина Локтева, то здесь история не просто загадочная, а невероятная, не укладывающаяся в рамки здравого смысла. Все знают, что играл он блестяще, и после завершения карьеры у него никаких проблем не было. Сразу назначили руководить в спортклубе Министерства обороны СССР армейским хоккеем, потом четыре сезона Локтев был помощником Анатолия Тарасова в команде мастеров и еще три – старшим тренером. Причем он дважды приводил армейцев к золотым чемпионским медалям. Как могло произойти, чтобы человек, семь сезонов отработавший с ЦСКА, опытный тренер, работавший помощником Бориса Павловича Кулагина еще и в сборной СССР, выигравшей в 1976 году золотые олимпийские медали, мог вообще остаться без хоккейной работы?

Ему объявили об отстранении от должности летом 1977 года. Безусловно, вопрос решался в ЦК КПСС, где сочли необходимым, чтобы ЦСКА и сборную СССР возглавлял один тренер – Виктор Тихонов. Естественно, это никто Локтеву объяснять не стал. Через него просто переступили, не приняв во внимание заслуги и способности человека, нужного советскому хоккею. И отправили на три года в польскую армейскую команду «Легия». А когда он вернулся в СССР, не нашлось места для тренера. Ни в армейском клубе, ни в каком другом. Хотя были команды, остро нуждавшиеся в специалисте высокого класса. Понятно, о нем и не вспомнили, никого не интересовало, как живет, чем занимается Константин Борисович. Безусловно, Локтев пережил сложнейшую психологическую травму. Он трудился на разных должностях, далеких от спорта. Лишь в 1993 году президент ФХР Владимир Петров вернул его в хоккей, сделав своим заместителем. Однако правление Петрова оказалось коротким. Занявшего его пост Валентина Сыча, как специалист, Локтев не интересовал. Обычная ситуация, свойственная смене власти, но сложная для потерпевшей стороны. Константин Борисович ушел, и, конечно, никто о нем не вспомнил. У нас всегда на виду только действующие герои. Новый удар, трепка нервов. А здоровье уж было шатким. И вскоре, осенью 1996-го, он ушел из жизни.

Другая ярчайшая звезда советского хоккея – Виктор Якушев. Уникальный был нападающий, с великолепным видением площадки, с пасом, не говорю уж о технике и катании. Просто гений! Он до сорока двух лет играл в московском «Локомотиве». После завершения карьеры все неплохо у него складывалось, был вторым тренером железнодорожников. Когда команды мастеров не стало, Виктор Цыплаков привлек его в детскую школу. Однако на фоне старой травмы у Виктора Прохоровича возникло серьезное заболевание, он не только не мог выходить на лед, но и передвигался при помощи палочки.

Естественно, жить стало труднее. Дело дошло до того, что пришлось работать сторожем на стадионе «Локомотив». Но Якушев не замкнулся, не пошел «вразнос», выпивал часто, но ума не терял. Он с иронией относился к своему занятию, постоянно посещал хоккейные матчи, общался с другими ветеранами, более всего – с железнодорожниками. Якушев вообще был настоящим человеком, с потрясающей силой воли и полным отсутствием зависти. Возможно, где-то на душе кошки и скребли, однако никогда он этого не показывал. Виктор Прохорович был общительным, насколько ему позволял его характер, по натуре-то он был великий молчун. Однажды мы с ним во Дворце спорта ЦСКА, в редакции еженедельника «Хоккей», выпили по «сто пятьдесят» перед началом матча. И потом поговорили откровенно, иначе он не умел. Якушев дал понять, что не ропщет на судьбу. «Наверное, все было бы в норме, если бы не нога, – сказал он. – Вот это головная боль».

Действительно – головная боль. Ведь ежедневно Виктору Прохоровичу приходилось пешком подниматься на 5-й этаж своей скромной квартиры. Кто-то заявлял, что ему должны помочь найти новое и более удобное жилье, но ничего не менялось. Он никогда ничего не просил и ни перед кем не унижался. На самом деле никому, кроме семьи и друзей, он не был нужен. Так всегда у русских – в беде не помогут, в войне победят. Но иначе думали шведы.

В начале 90-х годов бывший партнер Якушева по «Локомотиву» Михаил Ржевцев увидел знаменитого шведского хоккеиста Свена Юханссона по прозвищу Тумба на открытии клуба для гольфа в Москве и рассказал ему о проблемах Виктора Прохоровича, против которого швед не раз играл. После этого в Швеции довольно быстро собрали деньги на операцию. И успешно сделал ее известный хирург Рональд Петерссон, бывший нападающий «Тре Крунур», также бывший соперник Якушева.

К сожалению, жизнь Виктора Прохоровича оборвалась трагически. 27 июня 2001 года он поздно ночью возвращался со дня рождения знаменитого футболиста Анатолия Ильина, и, по версии милиции, его избили какие-то хулиганы. Якушева нашли на скамейке рядом с его домом. И отвезли в больницу, где он 6 июля скончался. Шаткой, мягко говоря, была версия о какой-то шпане. Якушев не был конфликтным человеком, его выдержке можно было только позавидовать. И вряд ли он мог затеять выяснение отношений с какими-то сорванцами. Друзья Виктора Прохоровича написали письмо в МВД России с просьбой провести тщательное расследование. Но правоохранительные органы, видимо, посчитали, что все и так ясно. В принципе, это обычное для современной России явление.

Вот, говорят, выпивал Виктор Якушев. А что, партийные и профсоюзные работники были членами общества трезвости? или руководители предприятий, инженерно-технические работники? И вообще, что, вся мужская часть населения на дух спиртное не переносила? Как бы не так.

Да, надо признать, что в советское время многие хоккеисты трезвенниками не были. Бывало, расслаблялись в промежутках между матчами по полной программе, тренеры с этим злом боролись. Навешивали выговора, премий лишали. Но проблему решить никому не удалось. И не было беспробудного пьянства. Игроки снимали напряжение, а потом все из себя выгоняли в банях и на тренировках, вообще, работали добросовестно.

И после завершения карьеры было немало игроков, которые находили утешение в спиртном. Однако мало кто спивался, со временем все приходило в норму. Но все-таки были случаи, когда опускались люди, доходили, как говорят, почти до ручки. Одним удавалось выкарабкаться на поверхность, другим, увы, нет. И никому не дано права осуждать людей и навешивать на них ярлыки. Никуда не попрешь против судьбы.

Мне не раз рассказывали о лихой жизни в молодости блестящего нападающего «Крыльев Советов» и сборной СССР Николая Павловича Хлыстова. Я часто встречался с ним во Дворце спорта «Крылышек» в Сетуни, где на матчах первенства СССР и России собирались ветераны клуба – Анатолий Кострюков, Борис Запрягаев, Альфред Кучевский, Петр Котов. Главный тренер команды Игорь Дмитриев внимательно относился к старшим товарищам, всегда их приглашали, как говорится, за кулисы, где они могли перекусить, выпить по сто граммов. Надо сказать, к середине девяностых годов они были людьми в полном смысле слова взрослыми, перешагнувшими пенсионный рубеж. И выпивали весьма аккуратно, для настроения. Но они не были пенсионерами в привычном понимании. В поведении, в манере разговаривать отчетливо просматривались светлые черточки, всегда мажорные, задиристые. Они, как мне кажется, видели себя такими же, как много лет назад. Я наблюдал за людьми с молодыми душами.

Николай Павлович, всегда аккуратный и подтянутый, хорошо одетый, вообще ничего не пил, кроме минералки. И никто его не уговаривал. Может, болен, думал я, или лекарство от спиртного принимает, все-таки – пил. Однажды мы с ним сидели вместе на трибуне. Когда закончился период, я сказал – пойдем, Николай Павлович, чайку попьем. Да ну его, ответил он. Как-то незаметно мы разговорились о жизни хоккеистов, точнее о том, что многие крепко пили, гибли. И неожиданно для меня он рассказал свою историю.

Хлыстов действительно любил выпить. А кто не пил? Таковых почти и не было. Но, пока играл, держал себя, что называется, в рамках. А вот после ухода с площадки жизнь у него не складывалась. Его на работу в спорте не устроили, да и не собирались, зная характер Николая Павловича. Он был мужиком откровенным и честным, мог любому все в глаза высказать. И отправился Хлыстов на завод, вернулся к рабочей профессии.

«Я не чувствовал себя ущемленным, подумаешь, тренером не стал. Не один я такой. И больших денег мне нужно не было. Работал себе спокойно. Но вокруг люди, они меня знали, уважали. И как это уважение в СССР проявлялось? Водкой угощали. Отказаться вроде было неудобно, казалось, обидятся. И пошло, поехало. Вроде бы понимаю, что под откос качусь, но никак остановиться не могу. Однажды пришел домой пьяным, а дочка смотрит на меня и плачет. Бывало такое и раньше, и жена плакала, ругала. Но тут внутри все содрогнулось. Я подумал, что же ты, Коля, делаешь? Я не давал себе никакого слова, просто завязал».

На первый взгляд, ничего особенного. Ну, пьющий человек отказался от спиртного. Но на самом деле сделать это, как известно, без помощи врачей фантастически сложно. У Николая Хлыстова, простого русского мужика с потрясающим характером, хватило силы воли. Как и у знаменитого защитника ЦСКА и сборной СССР Дмитрия Уколова. Он отошел от хоккея, устроился работать водителем. Я несколько раз встречал его на московском стадионе имени Мягкова, куда он приезжал играть в хоккей с мячом за свой таксомоторный парк.

Простой в общении, скромный и рассудительный человек. Далеко не все знали, что он звезда мирового хоккея, олимпийский чемпион. Впрочем, для СССР это было в порядке вещей. Трехкратный олимпийский чемпион в тройном прыжке Виктор Санеев также водителем такси в Тбилиси работал. Ну кто бы в цивилизованной стране это допустил?

Об Уколове, конечно, никто не вспоминал, на торжественные мероприятия его не приглашали. Как и Владимира Гребенникова, мощного форварда «Крыльев Советов». Он, когда мы познакомились в 1966 году, только закончил играть в рязанском «Спартаке» и работал инструктором физкультуры московского завода «Промсвязь». И никакого удовлетворения от этого не получал. Так и говорил – ничего интересного, но других вариантов пока нет. Второй раз я увидел его в 1993 году во Дворце спорта «Крылья Советов». Диктор объявил, что сейчас будет вручено удостоверение «Заслуженный мастер спорта» бывшему игроку «Крылышек» и сборной СССР Владимиру Гребенникову. Удивился, ведь он никогда среди ветеранов не появлялся. Вдоль скамейки запасных шел, как мне показалось, совсем невысокий худой человек. Кто это, подумал я? Это был Владимир Гребенников. Сказал Запрягаеву: Борис Леонидович, боже мой, от него же ничего не осталось. А ты как хочешь, ответил он, вот что жизнь с людьми делает. Потом спросил у кого-то из руководства «Крыльев Советов», что случилось с ним, почему не общается с ветеранами, вместе же играли. Узнал, что Гребенников тяжело болеет и шансов у него, как говорят, нет. Наверное, он понимал, что будут задавать вопросы, а что отвечать? Поэтому и не хотел ни с кем встречаться. Вскоре, в 1994 году, Владимира Алексеевича не стало.

Когда выдающийся защитник Иван Трегубов был в расцвете сил, Анатолий Тарасов терпел его пристрастие к спиртному, тренер и сам не был трезвенником, но умел себя вести и знал, когда можно и когда нельзя. Это дело чисто житейское. Потом, все знали, что Тарасов удар держит.

Однако стоило Ивану Грозному, как называли Трегубова за рубежом, сбросить обороты, как ЦСКА от него отказался. Он отправился в клуб СКА (Куйбышев), а через два сезона его пригласили в «Химик», но Николай Эпштейн, при всей его демократичности, не мог держать игрока, постоянно нарушавшего режим. И постепенно Иван Сергеевич покатился под откос. Надо было на что-то жить, и он работал в разных местах, одно время – в пивном павильоне на Центральном стадионе имени В. И. Ленина. Он не валялся под забором, не был конфликтным, но обойтись без водки не мог. И все-таки сумел перебороть себя, как и Николай Хлыстов.

Со временем Иван Трегубов вернулся в хоккей, был старшим тренером клуба «Алмаз», мы часто встречались на заседаниях спортивно-технической комиссии Федерации хоккея Москвы. Как правило, тренеры собирались у здания московского спорткомитета на улице Мархлевского минут за 20–30 до начала. Обменивались впечатлениями о прошедших поединках, обсуждали дела всесоюзного хоккейного масштаба. И всегда Иван Сергеевич был в центре внимания, аккуратный, можно сказать, холеный, с красивым перстнем на руке, он никогда не говорил ничего лишнего, точно оценивал те или иные события. Надо сказать, бывшие хоккеисты, что называется, несли «по кочкам» всех руководителей всесоюзной федерации. Трегубов также был категоричен в высказываниях и довольно резко отзывался о тех, кто контролировал ситуацию в то время в хоккее.

– Выигрываем чемпионаты мира, и все начальнички счастливы, – говорил он. – Никто не хочет видеть, как загибается массовый хоккей, как нищенствуют клубы и коллективы физкультуры. Раньше Москва была лидером. Когда я вслед за Николаем Сологубовым приехал в столицу с Дальнего Востока, то диву давался, откуда в Москве столько талантливых игроков. А сейчас, в восьмидесятые, в сборной, в командах мастеров Москвы много парней с периферии. За деньгами едут, за квартирами. Если ситуация изменится и периферия будет состоятельной, начнутся проблемы у столичных клубов».

Как в воду смотрел. То, что мы видим сегодня, в комментариях не нуждается.

Однажды, когда сборная России играла в Хельсинки на Кубке «Карьяла», мне довелось в гостинице «Пассила» побеседовать на тему звездных судеб с заслуженным мастером спорта Борисом Александровичем Майоровым. Его точка зрения, касающаяся психологической устойчивости хоккеистов его поколения, вообще оказалась не только интересной, но и логичной. Сумма реальных событий, взглядов, оценок, впечатлений дает ответ на важные вопросы.

«Если говорить о формировании игрока серьезно, надо рассматривать довольно длительный временной период. В мое время все было абсолютно по-другому, – вспоминает Борис Александрович. – Почти все начинали организованную спортивную деятельность в 14 лет, редко кто – в 13. И мы с братом Евгением не были исключением. Именно в таком возрасте мальчишки могли официально записаться в секцию после специального просмотра и отбора.

Сейчас узкая специализация, набирают детей 5–7 лет. Я считаю, что это неправильно. И никому это не нужно. Ребенку не дают нормально развиваться, ничего не делается для того, чтобы он был всесторонне подготовлен со всех точек зрения, чтобы для него любая игра оставалась игрой. Ныне детей заключают в определенные рамки, начинают учить делу, которое они по-настоящему не знают. Они еще не в состоянии осмыслить и понять, нужен им хоккей или нет. Все решают родители, мечтающие видеть сыновей игроками НХЛ. Кроме того, существует в качестве основы направленность постоянно выигрывать, перебороть соперника. Полагаю, слишком рано это закладывается, игра превращается в состязание на результат – и это плохо.

Мы до 14 лет были предоставлены самим себе. Я человек двора, точно так же, как и многие из тех, с кем мне пришлось играть и общаться. Мой брат Евгений, Вячеслав Старшинов, Владимир Шадрин, мой приятель Дима Китаев, мы с ним выросли вместе и много поиграли. Такими же дворовыми ребятами были Владимир Юрзинов, Виталий Давыдов, Виктор Якушев, Виктор Кузькин, Вениамин Александров, Станислав Петухов, Эдуард Иванов, Константин Локтев. Вот это и есть мое поколение, которое, между прочим, до сих пор на мировом уровне называют поколением победителей.

Наше формирование – это вполне нормальное явление. Мы самостоятельно воспитывали себя как спортсменов, сначала во дворе. Что это значит? Колоссальное стремление к активному образу жизни. Квартир ни у кого не было. Мы проводили массу времени на улице, играли в футбол, хоккей, катались на коньках, лыжах. Причем, например, я мог всем этим заниматься поблизости от дома. Сейчас этого нет.

Отсутствуют дворы в Москве, где ребенку в спальном районе поиграть? Нет более или менее пригодных мест. Раньше Москва была относительно небольшой, стадионы находились в абсолютной доступности. Вот я вырос в Сокольниках – рядом Ширяево поле, в трехстах метрах от дома стадион «КопинСоюз» – впоследствии «Связист», неподалеку стадионы завода «Красный богатырь», «Труд» на Стромынке, «Алмаз» на 3-й Гражданской улице. И был замечательный стадион ЦДСА в парке Сокольники. Сейчас на этом месте выставочный павильон, а стадион сровняли с землей в 1959 году, когда организовывалась американская выставка. В основном это был футбольный стадион, на нем тренировалась команда «лейтенантов» – ЦДКА.

Мы ходили смотреть на то, как играли выдающиеся мастера – Григорий Федотов, Иван Кочетков, Всеволод Бобров, Валентин Николаев и другие.

А на Ширяевке вообще летом и зимой пропадали. Если хотите, через себя все спортивные игры пропустили – смотрели, как мастера играют в волейбол, баскетбол, футбол и хоккей с мячом, конечно, канадский хоккей, даже городки. Я прекрасно помню звезд тех времен. Могу назвать людей, которых живьем видел, городошников – заслуженных мастеров спорта Якубова и Дуракова, волейболистов Константина Реву, Владимира Щагина, теннисистов Зденека Зикмунда и Ивана Новикова (они еще играли в «шайбу»), Николая Озерова. Много интересного происходило на наших глазах, домой нас, так сказать, загнать не могли. Таким образом формировались чисто спортивное мировоззрение и особая любовь к какому-то виду.

То же самое относится и к моим многим сверстникам, жившим в других районах Москвы. В других городах. Не все выросли до уровня сборной СССР, но крепкой была закваска. По сути, у всех было непростое детство. Коммунальные квартиры, простая еда, многим пришлось рано начать работать, чтобы помочь семье, а потом уж они попали в команды мастеров. Ну разве такое сейчас возможно? Борис Михайлов и Анатолий Фирсов работали – один на автобазе, второй – на заводе. Я считаю, что и это школа, надо же было в этой рабочей среде не завязнуть, не склониться к трудовому режиму со стаканом водки после смены. Наше поколение хоккеистов было весьма прочным. И когда наступали трудные периоды, с ними, пусть с различными затратами, но многие справлялись.

Сейчас все происходит искусственно. Родители захотели, приводят ребенка в секцию. Его начинают учить кататься. Меня в 14 лет спросили – кататься умеешь? Отвечаю, какие проблемы – умею. У нас «КопинСоюз» заливали, Ширяевку, в парке «Сокольники» был каток. Мы с братом сначала на валенках катались. Думаю, многие люди моего поколения через это прошли – к валенкам коньки прикручивали. Потом нам настоящие коньки купили. Лет в 12 мы великолепно катались. Сейчас учат, а мальчик еще не понимает, чего хочет.

Становление самого игрока во многом зависит не только от тех людей, которые с ним работают, от него самого. В любом деле нужны какие-то способности. И, конечно, трудолюбие. У нас два раза в неделю, по вторникам и четвергам, были тренировки по хоккею с мячом на Ширяевом поле. Учились мы с братом во 2-ю смену, в школу к 14.30, а мы до часу дня на льду. Командная тренировка закончилась, а мы все бьем по воротам. Потом сломя голову бежим в школу.

Навыки постоянно вырабатывались – каждый день на коньках, каждый день с клюшкой. Я попал в хоккей с шайбой в 18 лет! До этого 4 года в хоккей с мячом играл в «Спартаке», и еще был футбол, баскетбол. Все это помогло освоиться в «шайбе». Через месяц трудно было определить, откуда и когда я пришел.

Сегодня тренер должен тебя направить, подсказать, что, как и почему, что хорошо, что плохо. Есть известная формула – тебя спрашивают, над чем лучше работать – над устранением недостатков или над совершенствованием лучших качеств? Бывают такие недостатки, которые искоренить просто невозможно, сколько ни работай. Если у тебя нет скорости, то ее и не будет, это природное качество. Можно выработать скоростную выносливость, но не скорость. Поэтому совершенствование того, что умеешь, главнее. Но над недостатками надо тоже работать, некоторые из них устранимы.

И в мое время, и теперь подготовка игрока – это внутренний хоккейный процесс, который в основном знаком специалистам. Сейчас тренеры гораздо грамотнее, чем были в наше время. Большинство с высшим образованием, в том числе и в детских школах. Они знают основы и методики тренировки. В наше время такого не было, были самородки, которым богом было дано чему-то научить мальчишку. Я с такими тренерами много проработал – с Александром Ивановичем Игумновым, в футболе – Владимиром Александровичем Степановым, знаменитым «Болгаром». У них было потрясающее чутье на игроков. Они могли определить, насколько тот или иной парень способен. Причем на коротком временном отрезке. Современный тренер знает больше, он может дать мальчику больше, в состоянии лучше разглядеть недостатки и определить способности. Но я абсолютно уверен, что в 7–8 лет никакого будущего у мальчишки определить невозможно, да и в 12 тоже. Некоторые зреют к 20 годам. Я недавно с одной мамой разговаривал. Спрашиваю, чего вы хотите – отправить сына в НХЛ? Вы должны понимать, что команда, в которой ваш сын занимается, состоит из 30 человек. И только 1–2 попадут в команду мастеров. А в НХЛ никто может не попасть, это обычное явление».

Еще одно обстоятельство, которое, конечно, имеет значение – в какие условия человек попадает. Если они способствуют тому, чтобы он развивался – это одно дело, если существуют какие-то застойные явления, предположим, команда ни на что не претендует, а у самого игрока не хватает навыка или иногда желания совершенствоваться, то ничего не получится. Условия, в которые тебя поставили, безусловно, должны способствовать тому, чтобы твое мастерство росло.

Рецептов нет никаких. И если бы можно было сказать, что нужно сделать то-то и то-то и из мальчика получится игрок, то у нас бы этих самых игроков высокого класса было огромное количество. Молодой хоккеист, подходящий для высшего эшелона, это штучный товар. Причем сам факт его зачисления или подписания контракта еще ничего не решает. Надо учитывать, что в команде мастеров все иначе, чем в юношеской. Бывает, в «молодежке» хорош парень, а во взрослой команде не раскрывается».

К сожалению, не все хоккеисты умели «держать удар». На редкость талантливый форвард Александр Альметов раскрылся в 18 лет. Интересный был парень, из интеллигентной семьи. Никто не предполагал, что этот центрфорвард от Бога, один из лучших в сборной СССР и ЦСКА, не сумеет справиться с собой. Он закончил в 27 лет. Как говорил сам, и из-за того, что не мог долее выдерживать нагрузки Тарасова. Наверное, это нельзя назвать отговоркой. Вполне возможно, что произошел какой-то внутренний надлом. И он оказался не готов к существованию вне льда, хотя был капитаном Советской армии, мог бы служить в Москве, наверняка бы устроили, даже при том, что он любил выпить. Но Сашу, контактного, разумного в суждениях, почему-то армейские перспективы не устроили. Он не метался в поисках выхода из положения, а положился на судьбу. Видимо, надеялся, что все само собой образуется. Но все менялось к худшему.

В восьмидесятые годы, вспоминая об Альметове или о его одноклубнике Генрихе Сидоренкове, еще одном заслуженном мастере спорта, чемпионе мира и Олимпийских игр, заводили разговор о хоккейной бригаде, работавшей на Ваганьковском кладбище. Однажды, неподалеку от станции метро «Улица 1905 года», я встретил своего старого знакомого, хоккейного защитника «Крыльев Советов» Володю Дианова. Выглядел он как голливудский актер – высокий, в красивом костюме, на безымянном пальце левой руки печатка. В общем, благополучный импозантный мужчина.

– Ну, как ты? – спрашиваю.

– Да на Ваганькове тружусь, – ничуть не стесняясь, ответил он.

– Сложно, наверное, психологически?

– Да нет, ко всему привыкаешь. А когда выпьешь, вообще все замечательно. Да и деньги приличные зарабатываю. Пойдем, по сто граммов примем.

Пошли, вспомнили, как начинали играть мальчишками. Я спросил, а кто там работал из бывших хоккеистов.

– Генрих Сидоренков, был Саша Альметов…

Вот куда занесла судьба Александра Давлетовича. И нельзя сказать, что он не пытался что-то изменить. Но не смог заниматься с детьми, как страшный сон вспоминал, как оказался в бане, мучился, как работал могильщиком на кладбище. Он уезжал к жене в США, но и там ничего не получилось. Надо сказать, его пытались как-то встряхнуть. В 1990 году с ветеранами хоккея он приехал на чемпионат мира в Швейцарию, мы с ним жили в одной гостинице, пару раз поговорили. Выглядел он, конечно, не лучшим образом. Водка и травмы делали свое злое дело. Но в жизни, даже при подпитии, он, человек эрудированный, был вполне адекватен, мог рассуждать, анализировать. Может быть, это был всплеск, вызванный общением со старыми друзьями и ассоциациями, связанными с присутствием на большом хоккейном форуме. После возвращения из Швейцарии он перестал появляться на людях. Наверное, кто-то вправе сказать, что во всем виноват он сам. С одной стороны – да, другие так или иначе справлялись с трудностями. Но ему не было это дано. И это «не дано» было тяжким грузом, который в минуты просветления вызывал отчаяние и вместе с ним стрессы. Умер Александр Альметов в свой день рождения – 18 января 1992 года, ему было всего 52.

Знаменитого защитника Генриха Сидоренкова, работавшего на Ваганькове куда дольше, чем Альметов, вне всякого сомнения, можно назвать человеком со сложной и нелегкой судьбой. О нем мне в свое время рассказал известный журналист Владимир Пахомов, блестяще знавший хоккей, внимательно следивший за игроками. После завершения карьеры Сидоренков не мог найти для себя приемлемого занятия. Финансовое положение было сложным, он продал машину, чтобы на какое-то время семье хватило денег, которые уходили на лечение серьезно больного сына (он умер в 20 лет), была еще дочь, жена не работала. Генрих пытался учиться в Ленинграде и институте имени Лесгафта, отказался работать мясником, грузчиком. А затем пришел на Ваганьковское кладбище, стал прекрасным гравером. Его пытались устроить на другую работу, но Сидоренков отказывался, говорил, что его все устраивает на Ваганькове. Можно ли говорить, что он не нашел свое место в жизни? Ведь это его выбор.

Слушал я не раз, как иные благополучные язвительно говорили – спился, на кладбище работал. Злые языки. Ни в коем случае нельзя этих людей осуждать. Да, кто-то из них, не справившийся с трудностями, оказался в незавидном положении. Но никто, за редким исключением, не опустился и не валялся под забором. Их била жизнь, но они шли по ней в силу своих возможностей, не теряя человеческого облика. И складывалось все по-разному.

Люди, знающие хоккей поверхностно, когда вспоминают Анатолия Фирсова, наверняка скажут – игрок был классный, за границей работал, был депутатом Верховного Совета СССР, неплохая карьера! С одной стороны – да, вроде и спорить бессмысленно, звезда хоккея, политик, что может быть лучше? Но с другой стороны, при том, что все сказанное чуть выше было на самом деле, Анатолий Фирсов никакой не баловень судьбы. Не раз жизнь наносила ему жестокие удары. И все, кроме одного, самого страшного, он выдержал.

Когда у нас, говоря о выдающихся людях хоккея, называют чаще всего одни и те же имена, Анатолий Фирсов в этот коротенький список не входит. Практически не вспоминают, что в ЦСКА он был «дядькой» Виктора Полупанова и Владимира Викулова, что это звено было ведущим в сборной СССР, и то, что лучшим в ней был Фирсов, забивавший решающие шайбы, придумавший новый технический прием «клюшка – конек – клюшка». Наконец, Фирсов первый из советских нападающих, кого стали выпускать четвертым в атаке при игре в большинстве.

Конечно, проводить параллели, сравнивать звезд, ставить кого-то ниже или выше – занятие бесполезное, ибо каждая звезда существует как бы сама по себе. И просто глупо спрашивать, кто лучше – Валерий Харламов, Владимир Петров или Борис Михайлов. Было звено, в котором у каждого была своя роль, как и в легендарной и неповторимой тройке Евгений Майоров – Вячеслав Старшинов – Борис Майоров. Как-то мне довелось смотреть матч ветеранов московских клубов «Спартак» и «Динамо», проходивший еще на открытой Малой арене в Лужниках на естественном льду. После игры спросил у старого знакомого, заслуженного мастера спорта Станислава Петухова о его впечатлениях. Он ответил: «Все замечательно, вот только братья Майоровы бились с нами, как в последний раз в жизни. Говорю Борису – давайте аккуратнее, мы все-таки ветераны. А он удивился, ты что – мы же в хоккей играем». Вот такие были неповторимые бойцы.

А вот у Александра Мальцева партнеров было великое множество, он сыграл в 68 сочетаниях только в сборной СССР. И здесь, кажется, все ясно, в мире не было даже копии Мальцева. Естественно, и Фирсов неповторим. Причем Александр Мальцев однажды, когда я спросил его о том, кого бы он назвал самым-самым (звезда имеет на это право), не задумываясь ни на секунду, ответил – Анатолий Фирсов!

Фирсов, когда был действующим игроком, отличался потрясающим отношением к делу.

Он постоянно просил Анатолия Тарасова, чтобы тот придумал для него какое-то новое тренировочное упражнение. И Анатолий Владимирович, можно сказать, любил Фирсова. И неслучайно перед началом сезона 1971–1972 года, когда хоккеист находился в сложном психологическом состоянии, как бы потерял вкус к игре, да и травмы доставали, попросил Фирсова отыграть на Олимпиаде в Японии. Он специально готовил его к сезону, выводил на оптимальный уровень. Что же касается чемпионата мира—72 и его дальнейшей судьбы в сборной, то сам Анатолий был удивлен, когда новые тренеры отказались от него и Виталия Давыдова. И, что любопытно, оставаясь в ЦСКА, Фирсов в сезоне 1972–1973 года по-прежнему был одним из лучших, забросил 25 шайб, всего на две меньше, чем самый меткий снайпер Владимир Петров.

Сейчас, конечно, сложно говорить о том, что именно заставило тренеров сборной СССР отказаться от Анатолия Фирсова. На уровне слухов имелась версия, что Николай Пучков рекомендовал Всеволоду Боброву не подпускать к команде Фирсова, который якобы мог передавать информацию Тарасову. Ну и что! Как мог Анатолий Владимирович повлиять на обстановку в сборной? Да никак. Так что сплетни лучше всего не слушать. Но надо признать, что Анатолия хватило еще только на год. В сезоне 1973–1974 года он сыграл всего четыре матча… Он к 32 годам так отработал на износ в большом хоккее, что не мог играть на прежнем уровне, а хуже не хотел, да и травмы не давали. Так что уход был очевиден.

Безусловно, присутствие в ЦСКА Анатолия Тарасова гарантировало Фирсову плавный переход на тренерскую работу. Он оставался в команде, когда ее принял Константин Локтев. Однако вскоре ситуация изменилась. Анатолия Фирсова отправили в командировку в Польшу – на работу с армейской командой. Когда он вернулся, в ЦСКА все места были заняты. И никто устраивать знаменитого хоккеиста не собирался. В этой ситуации легче всего обвинить Виктора Тихонова, который не захотел привлечь Фирсова в команду. Но почему он был обязан это делать? Подбор помощников – дело главного тренера, он ищет тех, кто его устраивает. Говорить о том, что Тихонов не хотел иметь проблем с Фирсовым, вряд ли уместно. У него всегда были на первом месте профессиональные качества. Никто не станет отрицать, что отношения у Бориса Михайлова с Виктором Тихоновым никогда безоблачными не были. Первый и не скрывал, что не доволен был решением тренера освободить его из ЦСКА. А через несколько лет Тихонов сам переговорил с Михайловым и пригласил его в команду армейцев на пост второго тренера. В ситуации с Фирсовым такой необходимости не было. Однако в армии было еще немало достойных постов, которые бы мог занять великий игрок. Но руководители ничего для Фирсова не нашли.

И это был ощутимый удар. Он в тот момент почувствовал, как сам говорил позднее, какую-то опустошенность. Те же самые люди, которые говорили ему красивые слова, превозносили его, как специалиста, вроде бы и не отфутболивали, но не предлагали серьезного дела. Это весьма сложно пережить в психологическом плане. Ведь есть знания, есть желание применять их на практике, есть молодые игроки, которым ты нужен, но никого это не волнует, кроме тебя самого. Вот это равнодушие требовалось пережить.

В 1987 году Фирсов демобилизовался. Надо сказать, что черная полоса в его жизни не прошла бесследно. Как игрок, он был безупречен, а спутник неустроенности – рюмка. И начал Фирсов выпивать. Об этом знали руководители Экспериментального молодежного объединения «Кировец», тем не менее, надеясь на добросовестность и опыт Анатолия Васильевича, предложили ему должность старшего тренера по спорту. И отказываться он не стал, как бы поставил перед собой задачу показать результат. Появилась мотивация, он смог привлечь к занятиям многих трудных подростков, дела пошли на лад. И Фирсова выдвинули в народные депутаты СССР. Однако после распада Советского Союза он отказался от предложений продолжить политическую деятельность. Уехал работать в Швейцарию… Надо сказать, что у Фирсова была замечательная жена, помогавшая ему на всех сложных жизненных этапах. Когда Надежда умерла, это был тот самый страшный удар, о котором мы упомянули выше. Анатолий Васильевич как бы надломился, он не мог найти себе места, дни проводил на кладбище у ее могилы. И ушел вслед за ней через два месяца.

Когда говорят о звездах советского периода, то № 1 называют Всеволода Боброва. Отмечают при этом, что играл он на заре хоккея и вроде сравнивать его с элитными игроками следующих поколений сложно. Но есть одна потрясающая общая точка зрения. Все говорят, что Всеволод Михайлович мог бы легко адаптироваться в любом временном периоде и быть лучшим. Он вообще уникален. Уже, как говорится, в возрасте, работая тренером «Спартака», ему пришлось выйти на лед в международном матче в Швейцарии.

У «Спартака», отправившегося в зарубежное турне без игроков сборной, кто-то получил травму, надо было каким-то образом сформировать третье звено атаки. Бобров не просто прикрыл брешь, а забросил три шайбы.

К сожалению, о Боброве, хотя все признают, что он вне конкуренции, вспоминают не часто. То же самое можно сказать и о Фирсове. Вне всякого сомнения, Анатолий был великим игроком. Мне приходилось говорить со многими известными хоккеистами. Все они полагают, что он был лучшим в истории СССР, и добавляют – после Боброва.

Вообще же разговор о звездах всех времен с точки зрения мастерства вести практически невозможно. Борис Майоров как-то заметил – сейчас любой мальчишка в 18 лет делает то, что считали необходимым у нас в сборной. Таким образом, вряд ли есть смысл делать сравнения. Ну что сравнивать Мориса Ришара и Уэйна Гретцки, Всеволода Боброва и Сергея Федорова? Главным критерием оценки, безусловно, должен быть результат. Здесь советские мастера вне досягаемости. Но опять-таки, как считать. Тогда все были на месте. А сейчас чемпионат мира на чемпионат мира не приходится. В 2008 году удалось тренерам собрать ведущих, и сборная России обыграла Канаду на ее площадке. Надо учитывать реальное положение дел. В современном хоккее так побеждать, как в свое время сборная СССР, никому не удастся, хотя к этому стремиться россиянам сейчас надо. Они два раза были первыми, впереди Олимпиада. Если в Ванкувере выиграют, тогда смело можно сказать, что наш хоккей лучший в мире.

Ни для кого не секрет, что многим звездам после завершения карьеры пришлось туго. А что говорить об игроках среднего уровня, да еще выступавших на периферии. Они превращались в обычных советских граждан. Причем абсолютное большинство не болталось без дела. Так или иначе, люди устраивали свою жизнь. Безусловно, происходило это и потому, что хоккеисты, не имевшие высшего образования, понимали, что со временем придется идти работать на производство. И потери, скажем, в финансовом плане были не катастрофическими. Надо подчеркнуть и то, что это были люди с определенной психологией. Их не пугала перспектива пойти, как говорится, к станку. За плечами было, как правило, довольно простое детство, проведенное в рабочих семьях абсолютно без излишеств. В нем формировался характер. Да, затем был переход, так сказать, на новые рельсы, к жизни в команде мастеров – жизни трудной, но во всех отношениях интересной, насыщенной, позволявшей многим открыть для себя многое, прежде неизвестное. Согласитесь, ну куда могли в детстве ездить парнишки из простых семей, максимум – в пионерский лагерь или в деревню к родственникам. А были и те, кто все лето крутился дома, во дворе. Но двор – это тема отдельного разговора.

Команда же мастеров, при работе на износ, была для большинства царским подарком! Действительно, ведь великое счастье – видеть новые города, страны, быть популярным, узнаваемым болельщиками, иметь возможность поступить в институт, получать достойную зарплату и так далее. Но при всем этом многие хоккеисты в жизни оставались простыми людьми, без барских замашек, да, они имели льготы на некоторые вещи, обычному гражданину недоступные, но страна жила так, что никто не делал трагедии из того, что нет у него автомобиля, большой квартиры или загородного участка. Поэтому хоккейные мужики, не делавшие из себя эпических героев, поохав и поахав, привыкали к той жизни, которую вела вся страна. Конечно, в первое время она казалась пресной и сложной. Ну, как же, нет сборов, тренировок, поездок. В городе одна команда мастеров, одна школа, максимум, если повезет, можно тренером устроиться. Но это исключение, в основном все шли работать на производство.

Вспоминает нападающий свердловского «Автомобилиста» Владимир Игошин: «Мне, откровенно говоря, с завершением карьеры повезло. Я все-таки 10 лет отыграл в «Автомобилисте», и влиятельные болельщики клуба намекнули руководству, что Игошину надо помочь с трудоустройством. Я не остался без работы – осенью 1975 года начал тренировать мальчишек. Конечно, такой вариант меня не устраивал. Но в 1976 году мне посчастливилось попасть в Высшую школу тренеров при ГЦОЛИФКе.

Надо сказать, компания подобралась солидная – Александр Рагулин, Виктор Цыплаков, Владимир Васильев. Учились, надо сказать, серьезно – с утра до вечера, никаких поблажек. В то время тренеров готовили блестящие специалисты, в том числе и Анатолий Тарасов. Важно, что всем нам платили хорошую стипендию. Я, например, получал такие же деньги, как в команде мастеров. Потом была стажировка, и я на полтора года попал в ЦСКА к Виктору Тихонову. Находился в команде на тренировках, сборах, смотрел все матчи. Много общался с Виктором Васильевичем. Это была прекрасная школа. Если же говорить о тренерской профессии, то она, одним словом, – вредная, нервов уходит немерено.

На мой взгляд, на периферии звезд без внимания не оставляли, поскольку таковых было немного. Возьмем шестидесятые годы. Один лишь периферийный игрок, голкипер Виктор Коноваленко, из горьковского «Торпедо» блистал в сборной. Когда он выступать закончил, ему предложили молодых вратарей тренировать, затем он работал директором Дворца спорта. Может быть, кому-то этого было и мало, но Виктор вырос в простой семье, в 14 лет пошел работать на автозавод. Он был скроен так, что не переживал завершение карьеры болезненно. Он остался в хоккее – это было главным. Запросы были невелики, он же жил на зарплату. И продолжал ее получать за свой тренерский труд. Таковы были советские реалии, распространявшиеся на большинство наставников, жизнь которых, могу сказать по своему опыту, была довольно сложной во всех отношениях. Да, тренеров уважали, но они все равно ходили по краю пропасти без страховки. Таковы особенности профессии».

Работу наставника в спорте, в искусстве вряд ли есть смысл сравнивать с обычной трудовой деятельностью. Здесь понятие «стабильность» можно расценивать если не как редкость, то уж явление не частое. И здесь у взрослых уже людей был на пути сложный процесс и отстранения от работы, и завершения карьеры. Правда, в Советском Союзе тренеров как перчатки не меняли. Это сейчас такая мода. Но долгожителей, то есть работавших в одном клубе, было не так уж много.

Мне приходилось разговаривать со многими тренерами – успешными, крепкими середняками, талантами, не сумевшими, в силу определенных обстоятельств, добиться высоких результатов, неудачниками. У каждого были свои подходы к работе, позиции и взгляды на хоккей, но они, так или иначе, вписывались в рамки советской школы. Но двух одинаковых наставников я не встречал никогда, у каждого тренера было что-то свое, фирменное. А вот обязанности у всех были, считайте, одни и те же. Тренеры отвечали не только за подготовку и результат, а решали массу самых разнообразных вопросов.

Однажды, во время товарищеского обеда, весьма острый на язык Дмитрий Богинов, наставник киевского «Динамо», сказал Николаю Эпштейну: «Ты вот живешь в Воскресенске как король. Что ни попросишь – все делают. А я тещу одного своего хоккеиста никак не могу в санаторий устроить…» Все, естественно, рассмеялись. А не менее остроумный Эпштейн тут же свой вопрос задал: «Дим, наверное, санаторий-то цэковский…» И не факт, что Богинов пошутил, а Эпштейн что-то шибко преувеличил. Ибо тренер обладал широкими возможностями, общаясь с партийными и советскими руководителями на местах, директорами крупных предприятий. Он был и помощник, и советчик, и добытчик. И самый главный ответчик.

«Нагрузка у каждого тренера команды мастеров, – всегда подчеркивает Виктор Тихонов, – колоссальная. У него практически не бывало времени на передышки. Даже отпуска получались короче, чем у игроков, поскольку накапливались различные дела. Команда – это сложнейший механизм, в нем постоянно что-то происходит, а тренер – первое лицо, если он допустит ошибку, чего-то не сделает, кого-то подведет, то это всегда отражается на климате в коллективе и качестве игры. Вернее, отражалось. Сейчас в хоккее живут по иным правилам».

Если говорить о тренерской текучке во времена СССР, то, как отмечалось выше, наставников освобождали от работы не так уж часто. Существовал некий водораздел. Руководители отдавали себе отчет в том, на что их команда способна. И в соответствии с этим ставили задачи. Главным для всех, кроме претендентов на медали, было не провалиться. Лидерам требовалось занять места на пьедестале, середнякам – побороться за 4—5-е место, а если повезет, то за бронзу. И не опуститься в подвал таблицы. Аутсайдер был обязан сохранить позиции в высшей лиге.

Чемпионом по увольнениям старших и главных тренеров можно без малейшего риска провозгласить московский «Спартак». Его возглавляли 25 наставников. В большинстве случаев их отстраняли от работы за «низкие» показатели. Что это такое? Партийные и советские руководители столицы видели в «Спартаке» клуб, который может не только составить конкуренцию ЦСКА, но и отодвинуть его на вторую позицию. Не умаляя достоинств Александра Новокрещенова, с которым «Спартак» в 1962 году впервые стал чемпионом СССР, надо сказать, что такая тенденция сформировалась, пожалуй, во время, когда спартаковцев возглавлял Всеволод Бобров. При нем команда в течение нескольких сезонов постоянно совершенствовала мастерство и в сезоне-67 уверенно завоевала золотые медали.

Но Всеволод Михайлович вскоре ушел из «Спартака». Говорили, что ему предложили вернуться в футбольный ЦСКА и восстановить в звании. Это было важно, поскольку, как известно, в СССР офицеры получали достойные пенсии. Евгений Зимин рассказал другую историю. В ходе победного для «Спартака» чемпионата руководство общества сулило за первое место златые горы. Бобров не скрывал это от игроков. Но, как это часто бывало в те заповедные времена, обещания выполнены были лишь частично. И тренер ушел в отставку потому, что не захотел иметь дело с непорядочными людьми.

В 1969 году «Спартак» возглавил Николай Карпов, тренер, как говорят, умевший работать с игроками. Он не стал ничего ломать, ибо понимал, что Бобров строил команду не на сезон, сохранил игроков, и «Спартак» выиграл золотые медали. Вскоре его отправили в отставку, поняв, что в сезоне 1969–1970 года успех повторить не удастся. И в команду приходит совсем молодой старший тренер Борис Майоров, спартаковцы становятся при нем серебряными призерами, дважды завоевывают популярный тогда Кубок СССР. Казалось бы, все в порядке. Тем более что Борис Александрович считался одним из наиболее перспективных наставников. Однако его приглашают в МГС «Спартак» и объявляют об освобождении из команды. Причем без объяснения причин.

Спустя шесть лет Роберта Черенкова пригласил в Москву первый секретарь МГК КПСС Виктор Гришин и назначил старшим тренером «Спартака». Спустя полтора сезона тренер на банкете поставил на место подвыпившего хоккеиста, который полез выяснять с ним отношения. На следующий день перед тренировкой Черенков объявил, что отчисляет из команды за оскорбление тренера Валерия Брагина. Но руководители общества посчитали, что наставник не имел права оказывать на игрока физическое воздействие. И отстранили его от работы. С формулировкой – «по собственному желанию». Произошло это в ситуации, когда «Спартак» шел на третьем месте в чемпионате СССР и его задачей в сезоне были бронзовые медали, которые в итоге и были завоеваны.

Борис Майоров, начинавший играть в «Спартаке» в 1956 году, обратил внимание на такую деталь: «В мои первые сезоны «Спартак» находился в чемпионате СССР на скромных позициях. И начальство к нам никогда не наведывалось. Оно начало появляться, когда команда прибавила». Вот и ответ на вопрос – тренерская чехарда в «Спартаке» от имперских замашек спартаковских начальников, мечтавших обойти ЦСКА. Но это было невозможно.

Повторюсь, никого не интересовало прошлое тренера. Каким бы он ни был великим мастером, с ним не церемонились. Мне не раз приходилось слышать, что Всеволод Бобров прекрасно относился к Борису Михайлову. Объясняется это не в последнюю очередь тем, что Михайлов, игрок на редкость самоотверженный, целеустремленный, был близок ему по духу. Помню, друг Всеволода Михайловича журналист «Вечерней Москвы» Владимир Пахомов рассказывал, что у Боброва был потрясающий спортивный характер, он терпеть не мог проигрывать. Неважно, были это настольный теннис, бильярд или еще что-нибудь. Он обязан был уйти победителем. И играл до тех пор, пока не выигрывал. Таким по духу был и остается Борис Михайлов. И надо бы уважительно относиться к великому мастеру, но у нас это не принято.

«Меня начали обманывать с первых же дней после завершения карьеры, – говорит Борис Михайлов. – Когда надо было, чтобы я быстрее закончил играть, сватали старшим тренером в молодежную сборную СССР. Потом, смотрю, носы воротят. Хорошо, предложили работать со СКА. Я, вообще, люблю Питер. И несколько раз соглашался тренировать армейцев. Возвращался, несмотря на то что со мной не всегда корректно расставались. Бывший президент ФХР Александр Стеблин пару раз меня обманывал. Например, давал гарантии, что буду работать со сборной России на Олимпиаде, но легко от своих слов отказывался. Причем делалось все за спиной».

В последний раз Михайлова сменил в СКА закордонный специалист Барри Смит. Для него создали хорошие условия. Но СКА как-то невнятно провел первый сезон в КХЛ. Состав был приличный, но сложно было что-то конкретное сказать о содержании игры. И это подтвердилось в серии матчей с московским «Спартаком», который выбил армейцев в одной восьмой финала плей-офф. Но Смит не исчерпал кредит доверия. Видимо, довлеет над владельцами имидж наставника, имевшего отношение к НХЛ.

Михайлова же отправили в отставку из новокузнецкого «Металлурга». В принципе, ничего особенного в этом нет. Подобные команды, имеющие скудный бюджет, постоянно стараются достичь сиюминутного успеха. Например, для «Металлурга» это было попадание в плей-офф. Ну, не вышло, и есть «стрелочник» – тренер. Проще всего сказать людям, дающим денежки, что наставник не справился. А все эти генеральные директора и прочие клубные боссы как бы ни при чем. Собственно, так было и в советские времена. С той лишь разницей, что во главе угла были не деньги, а трудности в подборе и сохранении игроков.

Были и курьезные истории, связанные с отставками. Многие недоумевали, почему отстранили от работы с горьковским «Торпедо» опытного наставника Дмитрия Николаевича Богинова, ветерана войны и кавалера боевых наград, человека интеллигентного, как говорили, дворянских кровей, но своеобразного – про него рассказывали, что до войны он связан был с преступным миром. Насколько это правда – не знаю. У Дмитрия Николаевича не спрашивал, но Николай Семенович Эпштейн, друживший с Богиновым, как-то сказал – и это было. Об этом писал в своей книге известный в семидесятые годы обозреватель «Советского спорта» Евгений Рубин: «…Богинов сын француженки, неизвестно как занесенной Гражданской войной в Россию, и русского отца, давшего сыну свою фамилию, но, кажется, никогда им не виденным. Он вырос на улице и к отрочеству успел стать своим в блатной среде нескольких городов, где был известен под кличкой Жид. Жил в Ленинграде, начал играть в футбол и приглянулся легендарному Михаилу Бутусову, тренировавшему местное «Динамо», но не проявил себя в спорте, так как угодил за решетку. Бутусов вытащил его из тюрьмы, и вскоре парень ушел на фронт. В разгар войны, не знаю, за какие грехи, его отправили в штрафной батальон. И лежать бы ему тогда в земле, как едва ли не всем остальным штрафникам, если бы его не вызволил легендарный командарм Рокоссовский, знавший его, запомнивший и взявший к себе шофером. Закончил войну Богинов капитаном, командиром танкового батальона. Как-то, когда я был у него дома, Богинов открыл ящик письменного стола, и там я увидел груду орденов и медалей, которые он никогда не носил…»

Так вот, в чемпионате СССР автозаводцы шли на втором месте, им предстояло принимать ЦСКА, и в случае удачи отставание от лидера могло сократиться до минимума. Естественно, руководители автозавода мечтали о победе, но этим не ограничились. Пригласили Богинова в партком и откровенно спросили, что нужно для того, чтобы обыграть армейцев. Вопрос, понятно, был наивным. Любой другой тренер отреагировал бы просто – объяснил людям, что с ЦСКА бороться невозможно. Но Дмитрий Николаевич, с его чувством юмора, поступил иначе. Не моргнув глазом, он сообщил собравшимся начальникам, что хоккеистам нужна хорошая форма. И те поверили, и понеслись в Москву гонцы.

С немалым трудом выполнили просьбу тренера, пригласили его в партком – вот, мол, все для вас сделали. И тогда Богинов сказал – надевайте эту форму и обыгрывайте ЦСКА, а нам пока сложно с ним бороться. Сцена была как в «Ревизоре». Понятно, в команде Дмитрий Николаевич не остался и дня. Мне не раз говорили, что все это выдумки. Но однажды я спросил Богинова, с которым поддерживал добрые отношения, правда ли, что такая история была на самом деле. И он, посмотрев на меня с хитрой улыбкой, ответил вопросом на вопрос – а как ты думаешь?

В советские времена рекордсменом по стабильной работе старших тренеров был ЦСКА. С 1947-го по 1974 год (с отлучкой на сезон в сборную СССР) – Анатолий Тарасов, потом три года Константин Локтев. И затем более четверти века Виктор Тихонов. Что касается Вячеслава Быкова, то это новая эпоха хоккея, с другими правилами игры. Не его убрали из ЦСКА, а он ушел в более состоятельный клуб. Говорят, что тренера уфимцы «купили». Но он имел полное право самостоятельно решать, где ему работать, это его личное дело. Другой вопрос – совмещение.

Причем здесь вряд ли возможно проводить параллели и делать сравнения. Тихонов был главным в сборной СССР, когда в ЦСКА были собраны лучшие хоккеисты. И вообще, все находились в стране, что называется, под полным контролем. У Быкова в Уфе была самая представительная по составу команда КХЛ, фаворит турнира. Однако такого созвездия, как в свое время в ЦСКА, не было. Вроде бы все ясно – параллельно работать со сборной и клубом крайне сложно. Тем более в олимпийский сезон, когда пришлось переключаться вместе с Захаркиным на национальную команду на довольно длительный срок. У Тихонова, кроме того, что при нем находилось с десяток лучших армейцев, если не больше, был классный помощник – Борис Михайлов. В общем, по логике вещей нужен был освобожденный тренер для сборной. Но руководству ФХР было сложно запретить совмещение.

Быков провел ловкий прием. Он сделал заявление, что его с Игорем Захаркиным, который еще и кафедрой хоккея в РГУФКе заведует, поддерживает руководство страны. Ну кто после этого скажет, что совмещение не лучший вариант. И что получилось на самом деле?

Сборная России впервые в истории не дошла до полуфинала на Олимпиаде в Ванкувере, уступив в четвертьфинале по всем статьям канадцам – 3:7. Впрочем, опасения насчет не слишком комфортного состояния сборной возникли до этого матча, поскольку вообще не слишком выразительно выглядела команда в Ванкувере. Произошло это при том, что состав у россиян был потрясающий, но имелись проблемы в организации игры. И это просчет, прежде всего, тренеров.

Потом мы увидели захватывающие поединки плей-офф розыгрыша Кубка Юрия Гагарина 2010 года. В финальной серии Восточной конференции «Ак Барс» победил «Салават Юлаев», который считался фаворитом, со счетом 4:2. Победил за счет более грамотного построения игры прекрасным тренером Зинетуллой Билялетдиновым. И снова специалисты отмечали, что Быков допустил некоторые просчеты.

Какие же должны последовать выводы? По логике вещей, тренеры могут подать в отставку. Быков и Захаркин сами этого не сделали. И руководство «Салавата Юлаева», посчитавшее бронзовые медали удовлетворительным результатом, хочет попытать счастья с ними еще раз. Очевидно, что теперь, кроме «золота», владельцев клуба ничто иное не устроит. А вот ярославский «Локомотив», показавший такой же результат, как и Уфа, от услуг Петра Воробьева отказался. Две тренерские отставки в сезоне – это нехорошо. Теперь ждут третьего. Игроков такие вещи нервируют. Они же не оловянные солдатики.

Поэтому, может быть, это и неплохо, что Быков остался. Надо дать человеку еще одну попытку. А то не дай бог кому-то пришло бы на ум обратиться к зарубежным наставникам. Их у нас и так перебор. И ничего особенного эти тренеры не представляют. Были Дэйв Кинг, Барри Смит, шума вокруг них подняли неимоверно много. И оба с задачами, мягко говоря, не справились. Но что мы видим! Финн Хейккиля не лучшим образом потрудился в Ярославле. Теперь он в Магнитогорске. Наверное, уральцы забыли про Кинга и не вспомнили, что в последний раз выигрывать золотые медали клубу помогал простой русский тренер Федор Канарейкин. Ну, и хозяева СКА вновь обратились к тренеру-иностранцу. Армейцев возглавил канадец Занатта. И с ним владельцы СКА, так сказать, промахнулись. Игра у армейцев в сезоне 2010–2011 не пошла, и тренера отправили в отставку.

Что касается оценки выступления сборной, то можно сказать, что Быков и Захаркин, скорее всего, не прочувствовали ситуацию. Это вообще-то не очень сложно было сделать. Надо было вспомнить Олимпиаду-2006 в Турине. Тогда сборная России, обыграв в прекрасном стиле канадцев в полуфинале, что называется, выпустила пар. И провалила полуфинальный матч против финнов, а потом по инерции уступила в поединке за третье место чехам. Поднялся шум, главным виновником оказался главный тренер Владимир Крикунов. Мол, он не сплотил наших звезд и вообще сработал неудовлетворительно. В Ванкувере наши хоккеисты сыграли хуже. И что, опять «стрелочник» тренер?

Может быть, стоит рассмотреть проблему глубже, глянув внимательнее на игроков, которые у нас находятся на уровне небожителей и вне критики? Причем не нужен никакой «полив». Нет смысла вспоминать про капризы, например, связанные с питанием, когда не понравилась нашим звездам еда в олимпийской деревне и лично Владислав Третьяк, президент ФХР, позаботился – нашел ресторан, где кормили прилично. Нужно посмотреть на вещи профессионально. У сборной России не шла игра, даже у самых лучших мастеров. И нечего на них лишнего навешивать. Никто не застрахован от поражений, надо просто делать выводы. На поверхности лежал пример Турина, на него все вместе внимания не обратили – ни хоккеисты, ни тренеры, ни руководство ФХР.

После двух олимпиад, написанных касательно россиян в основном под копирку, наверное, все ясно. Надо было бы провести серьезный разбор полетов, как это делали раньше, независимо от результата. В Москве на конференции национальной федерации подводили итоги сезона, отчитывались тренеры и так далее. У нас же в 2010 году отчетно-выборную конференцию ФХР вопреки здравому смыслу провели в феврале. Избрали президентом на безальтернативной основе Владислава Третьяка. Произошло это впервые в истории отечественного хоккея.

В свое время огромная роль в развитии хоккея принадлежала тренерскому совету Федерации хоккея СССР. Это были не просто посиделки для «галочки». На каждом заседании шел серьезнейший разговор о тех или иных важных вещах. Вырабатывалась концепция развития и совершенствования игры. Тренеры представляли свое видение на ту или иную тему. И сумма мнений давала, как правило, положительный результат. Но почему сегодня клубы не обращают внимания на тренерский Совет ФХР? Ответ на этот вопрос прост – своя рубашка ближе к телу. Нет же общих принципов работы, нет единого руководства, нет контроля сверху. И бояться, выходит, нечего, кроме того, что отправят в отставку за слабый результат. Это же никуда не годится. Сейчас как раз не хватает профессионального диспута о хоккее, о его развитии.

Казалось бы, на первый взгляд, разговор о современной сборной России не вписывается в наш разговор о судьбе хоккеистов после завершения карьеры. Я бы так не сказал. Мы получили информацию о том, какой колоссальный прессинг испытывали в СССР люди, связавшие себя с тренерской деятельностью. Приведенных выше примеров, полагаю, достаточно, чтобы прийти к выводу: жизнь у тренеров на любых уровнях самая что ни на есть сложная. Безусловно, и сейчас. И если провести нехитрый подсчет, то не трудно выяснить, что в советский период большинство тренеров не дорабатывали до 60 лет. Почему их отстраняли от работы, в том числе самых опытных и авторитетных? И почему они больше в командах мастеров не трудились?

Николай Семенович Эпштейн расстался с «Химиком» в 1977 году, потом пару сезонов пробыл в «Сибири», откуда его попросили, посчитав, что тренер не только не помог, но и навредил. Николай Иванович Карпов отработал до 54 лет, его последний клуб – горьковское «Торпедо». Константин Борисович Локтев в 44 года был освобожден из ЦСКА, Анатолия Владимировича Тарасова сняли в 58 лет. Дмитрий Николаевич Богинов завершил тренерскую деятельность в 57 лет в московском «Локомотиве». Владимир Кузьмич Егоров трудился в «Крыльях Советов» до 59 лет, Анатолий Михайлович Кострюков был освобожден из «Трактора» в 54 года, Борис Павлович Кулагин и Аркадий Иванович Чернышев закончили в 60.

Безусловно, имели значение результаты. Но все-таки в СССР считали, что с возрастом наставник утрачивает лучшие качества, теряет хватку. Действительно, все тренеры переносили колоссальные психологические нагрузки, да и физические, ибо приходилось ежедневно выходить на лед. И к 50 годам, естественно, накапливалась усталость, и травмы давали о себе знать. К сожалению, у ряда наставников и век человеческий оказался недолгим. В 57 лет ушли из жизни Всеволод Бобров и Игорь Дмитриев, в 64 – Борис Кулагин.

«Вот ты спрашиваешь, почему я рано оставил тренерскую работу, – сказал мне однажды ныне здравствующий 80-летний Николай Иванович Карпов. – Да надоело нервы трепать. И надо было о здоровье позаботиться. Посмотри на тренеров, которые и до шестидесяти не доработали. Эпштейн прожил больше восьмидесяти, Тарасов – 76 лет. Ну, и я. Немало. Вовремя надо заканчивать».

Николай Иванович всегда любил пошутить. Вроде бы и на этот раз посмеивался. Но когда я ему сказал – если бы вам предложили хороший клуб, то наверняка бы не отказались, Карпов легко ответил: «Ха-ха, кто же от солидных предложений отказывается».

Но, с другой стороны, какие тут могут быть шутки. Ведь человек – не машина. Сложнейшая во всех отношениях тренерская работа требовала максимальной отдачи. Естественно, наслаивалась усталость. И, наверное, правильно считать, что «золотой» тренерский возраст, если начинаешь работать где-то в 36–40, приходится на отрезок в 45–55 лет, может, и дольше, как было, например, у Аркадия Чернышева. Но мы никогда не получим ответа на вопрос, сколько бы еще чемпионатов мира и олимпиад выиграл тандем Чернышев – Тарасов, если бы они остались (или их оставили) в главной команде страны.

Другой вопрос, что, уходя из большого хоккея, тренеры, кроме «спасибо», ничего не получали. Работали одинаково на износ, но Тарасов и Чернышев имели армейские пенсии, Аркадий Иванович, кроме этого, довольно долго динамовскую школу возглавлял. А Эпштейн и Карпов сели на скромные пенсии. Как и сотни других наставников. В СССР никто не заикался о каком-то специальном пенсионном обеспечении тренеров, которые могли остаться без работы до достижения 60 лет. Собственно, если присмотреться внимательно, то легко можно сосчитать тех наставников, кто на своих постах после шестидесяти лет задержался. Многие же недоработали до пенсии в качестве старших тренеров. Конечно, куда-то их устраивали, но, как правило, эта работа была «ни уму, ни сердцу».

Вне всякого сомнения, добровольный уход или отставка, оформленная «по собственному желанию», это серьезный стресс. Тренер, как и игрок, в Советском Союзе привыкал к коллективу, дорожил его честью, наставник становился не просто членом семьи, но человеком, ответственным за ее существование. И тренеру, точно так же, как и хоккеисту, было крайне нелегко проснуться утром с мыслью, что ни сегодня, ни завтра не надо идти на работу. И что же делать дальше? До пенсии еще времечко имеется. А если человек отработал на одном месте с десяток лет или более, как, например. Николай Эпштейн в «Химике», пришедший в 1953 году на пустое место и вложивший душу в создание команды? Сколько всего было у него за 23 года работы? В том числе и нападок?

Однажды в крупной газете написали, что у него хоккеисты оформлены грузчиками, но на работе их никто не видел. Был случай, когда «Химик» чуть не прикрыли. У команды не было крытого катка, без которого нельзя было выступать в высшей лиге. Понятно, уходит игрок в 30 лет. Он здоров, может себя как-то проявить, найти новое занятие. Ну о каких планах в 55–57 лет могла ли идти речь? О пенсионных. Но кого это, кроме тренеров и их семей, волновало?

Долгожитель-тренер у нас только Виктор Тихонов, но в момент распада СССР и падения ЦСКА ему было 60 лет. И просто некому было спасать армейцев. В иной ситуации потерю позиций Тихонову не простили бы. А если говорить откровенно, то Виктор Васильевич вообще человек уникальный. Я не видел наставника, который бы столь серьезно относился к собственной спортивной форме, строго соблюдал режим, плюс потрясающая сила воли, выдержанность, ответственность.

Другой бы на его месте тонущий в первой половине девяностых годов ЦСКА двадцать раз бросил, не стал нервы трепать. Тем более что тренеру не раз предлагали высокооплачиваемую работу в НХЛ. Но Тихонов, когда я его спрашивал об этом, неизменно говорил: «Ну а кто, если не я. Кто-то должен здесь работать, и это мое дело». Его гражданской позиции и работоспособности можно только позавидовать. На чемпионате мира 1991 года после вечерних матчей мы засиживались за ужином за полночь. Естественно, говорили о хоккее, о чемпионате, об игроках. Уже тогда было ясно, что отечественный хоккей катится вниз. Позднее, в августе 1991-го, мы лишний раз убедились, что беспокойство было обоснованным. Тихонов сколачивал сборную для Кубка Канады с трудом.

На финском чемпионате мира, на базе сборной СССР в Турку на вечерних посиделках после ужина инициатива всегда принадлежала Виктору Васильевичу. Потом, что называется, «входили в игру» и остальные – Роберт Черенков, Игорь Дмитриев, Владимир Юрзинов, подключался к разговору и я. Это были интереснейшие беседы, в которых затрагивались самые разные вопросы, связанные с хоккеем. А утром, еще до подъема, Тихонова в спортивном костюме можно было увидеть неподалеку от базы, он не мог обойтись без трехкилометровой пробежки.

Безусловно, и в клубах главные тренеры занимались с командами не только на льду или на собраниях, ибо спектр деятельности был широким. Сегодня у тренеров, по сравнению с советским периодом, функциональные обязанности куда уже. Они уже не первые лица в клубах, хозяева не хотят терпеть, требуют быстрых побед, а если ничего не получается, меняют наставников, которых из числа россиян становится все меньше. Тренеры-ветераны говорят, что наступил кризис в профессии, в Московской академии спорта пытаются наверстать упущенное на кафедре хоккея. Но былого точно не вернешь.

Изменились критерии в оценках. Раньше рассчитывали программы роста как минимум на три сезона, ориентируясь на молодых. Сейчас просто покупают кого надо. И ставят задачу на год.

Естественно, по-другому мыслят и игроки. Ведь сегодня такой психологической проблемы, как завершение карьеры, в России не существует. Хоккеисты с их огромными контрактами обеспечивают себе задел прочности. Вкладывают деньги в бизнес. Работать юношескими тренерами почти никто не хочет. Да и в команды мастеров далеко не каждый тянется. Работа хлопотная, да и неблагодарная, по нынешним меркам, куда в большей степени, чем прежде.