Тугие струи ливня хлестали по крыше, бились в окна. С водостоков извергались целые водопады. Дождь шел уже целый час и не думал заканчиваться.

Стены из керамического кирпича и пластик черепицы надежно защищали от воды, но под ударами водяных капель дом грохотал, как барабан. Безделье и отсутствие привычной обстановки угнетали Нику. Она шаталась из угла в угол, разглядывая пустые шкафы, книжные полки, заглядывала в комнаты, в которых успел уже накопиться тонкий слой пыли, пыталась сидеть на террасе, на которой стало холодно и неуютно.

Джек работал за компьютером, но его также тяготило отсутствие установок квик-связи для контакта со вспомогательным компьютером орбитальной крепости «Деметра-4». Задачи, которые он ставил, были не по силам его «персоналке». Наконец Эндфилд сдался. Невозможно делать что-либо без соответствующих инструментов. Капитан пошел искать девушку.

Она сидела в гостиной на старом диване, оставленном предыдущим хозяином этого дома. Если не считать старой табуретки, этот диван был единственным предметом обстановки в комнате. Джек вошел в комнату, подошел к Нике, устроился рядом.

— Такой дождь… — сказала она, глядя в окно.

— И часто у вас случается подобный потоп?

— Иногда. Если это происходит в конце лета, хорошей погоды потом уже не бывает до первых заморозков.

— Я проверил, Клавдия уехала.

— Не может быть. Рейсовый на Гелиос только завтра.

— Она зарегистрировалась в «Пилигрим-отеле» гражданского сектора «Деметры-4», номер люкс.

— Мама никогда не экономит, когда дело касается удобств и удовольствий.

— Ты знаешь, я совсем отвык работать без сетевой поддержки. Мой компьютер не справляется, — сказал Эндфилд, немного помолчав.

— Во что же ты играешь? Неужели подкидной дурак требует таких ресурсов? — пошутила Ника.

— Нам тут играть некогда. А «игрушка» будет почище «Монополии», причем в реальном времени, с реальными объектами. — Джек улыбнулся и добавил: Как-нибудь покажу, когда будет готово.

— Хорошо, милый, — ответила девушка, по-патрициански уверенная, что ее герой не будет заниматься пустяками.

— Ты мучаешься тут, — Джек пристально поглядел на Нику.

— Мне везде хорошо с тобой, — говоря это, княжна страдальчески сморщилась.

— Пока это не мой дом. Приложение к участку. Если хочешь, сегодня же здесь появится мебель, книги, техника и роботы.

— Джек, — укоризненно произнесла Ника, беря его за руку и поворачивая к себе браслет идентификации, на котором светились жалкие остатки неограниченного кредита, и, резко переменив тон, сказала: — Все равно, нам надо заехать ко мне за вещами. А там видно будет.

— Ну, за вещами так за вещами, — ответил Джек. — Пойду, все здесь закрою.

— Хорошо, милый, — Ника посмотрела ему вслед и улыбнулась.

Глайдер приземлился. Защитное поле включилось на полную мощность, отсекая надоевший дождь. Теперь он беззвучно барабанил на высоте 120 метров, стекая в водоотводные каналы. Повинуясь командам девушки, загорелись прожекторы на почти прозрачных стойках, имитируя ясный полдень.

На глазах стали раскрываться цветы, зажужжали пчелы и мухи, полетели бабочки. Ника поднялась к себе, с наслаждением скинула мокрое платье, надела домашний фиолетовый халат.

Потом Ника прошла к Джеку в комнату. Сидя в мягком, глубоком кресле и закрыв глаза, он с удовольствием слушал тишину дома. Княжна улыбнулась и тут же спрятала улыбку. Эндфилд посмотрел на нее.

— У меня сюрприз для тебя.

— Что-нибудь очень смешное?

— Нет, скорее познавательное… — Девушка подошла к нему сзади и положила руки на плечи. — Тебе так нравится тишина.

— Я привык. В космосе тихо… Это место напоминает космический корабль. Толстые бронестены, полевая защита, кондиционированный воздух, равномерная температура.

— Не обижайся, Джек, — осторожно начала Ника, — но там я себя чувствовала, будто на улице. В палатке или шалаше хорошо жить, лишь если можешь вернуться в настоящий дом, крепкий и прочный.

Капитан повернулся к ней, внимательно разглядывая девушку.

— Если честно, мне это бунгало тоже кажется похожим на картонную коробку. А потом шум, сквозняки, сырость, духота от нагревателей — этому нет названия. Хотя в детстве я жил именно в таком.

— К хорошему привыкаешь быстро, — сказала Ника.

— Да, мне нравится надежность и безопасность.

— Ты по-прежнему хочешь вернуться в дом посреди леса? — хитро спросила девушка.

— Я там все закрыл, — в тон ей ответил Капитан.

— Пойдем скорее. Это в библиотеке, — Ника двинулась к выходу и потянула его за руку, вытаскивая из кресла. — Тебе понравится то, что ты увидишь.

Джек и Ника пошли широкими коридорами княжеского дома, с удовольствием вдыхая свежий кондиционированный воздух, наполненный тончайшими ароматами натуральных эфирных масел. Эндфилд то и дело прикасался рукой к стене, чтобы ощутить под тонкой декоративной панелью мощь тысячетонных броневых плит. Глядя на него, девушка довольно улыбалась, стараясь, чтобы этого не заметил Джек.

— Вот мы и пришли, — сказала княжна, походя к сейфу. Она сделала несколько манипуляций. Сервомоторы тяжелой дверцы повернули ее, открывая доступ в объемистый ящик из полевой брони.

— Вот — сказала девушка, протягивая ему металлическую коробку.

— Что это? — Джек недоуменно разглядывал предмет, который там находился. — Это что, книга? Ну и вид у нее.

— Это записи давно умершего человека. Он вел их на протяжении всей жизни, но за сотню веков они практически полностью были уничтожены временем. Этой тетради больше 11 тысяч лет.

— Тетрадь. Насколько я помню, так назывались брошюры из чистых листов для записей рукой. Какая древность… — произнес Джек, вдруг почувствовав сильное волнение. — Но сюда не поместится много текста…

— От остального осталась труха. В этой тетради удалось восстановить лишь 65 листов, и то мыслимыми и немыслимыми ухищрениями.

Джек вытащил то, что называлось тетрадью, разглядывая тусклый переплет пластика, покрытый густыми сетками трещин, осторожно раскрыл. Коричневые от времени, а местами почти черные листы были составлены из мельчайших кусочков, соединенных при помощи коричнево-черной, под цвет бумаги, пленки. Капитан вопросительно посмотрел на Нику.

— Записи реставрировали при помощи атомного сканера и конфигуратора. Несмотря на ветхий вид, бумага сейчас прочнее стали. За тысячи лет молекулы чернил разбрелись по листам и буквы прорисовывали, высчитывая места наибольшей концентрации красителя.

— Ну так можно такого навосстанавливать! Я догадываюсь, кто это писал.

— Да, это нашли вместе с джаггернаутом в могиле Князя Князей. Дневникам повезло меньше, чем оружию. Ты прав. Реставраторы сломали все зубы об эти записи.

— Как это можно читать? — спросил Джек, открыв наугад пару страниц. Ведь все это — рукопись с архаичным начертанием букв, но это полбеды. Нет связного текста, одни обрывки слов.

— Время ничего не щадит. Я знала, что тебе не понравится дневник в оригинале. Хоть в глубине практически ничего не пострадало, все равно удовольствия для тебя не будет никакого. — Ника дала ему стандартную кассету.

Джек воткнул ее в считыватель, отрегулировал тембр и громкость.

«…к реке. Закатное солнце золотило деревья на крутом обрыве. Стоял жаркий летний вечер июля. От реки доносились голоса, плеск, хохот. Молодые грузчики из артели, охранники и амазонки купались. Мне хотелось, тоже плюнув на все, залезть в воду. Но нельзя… Пророк, мессия, восставший из мертвых, не должен давать повода простым смертным усомниться в своей божественности. Да и я ведь старик на самом деле, хотя смотрю этими глазами на мир всего 25 лет и молодое тело иногда властно напоминает своими порывами об этом.

Охрана стояла на почтительном отдалении. Но даже присесть на землю было нельзя — они бы не поняли…

Телохранители почтительно расступились. Седой человек в одежде архивариуса подошел ко мне. Отец.

— Здравствуй, папа, — сказал я, глядя на закатное солнце.

— Не богохульствуйте, Князь Князей. Все знают, что вы сын господний, посланный для вразумления заблудших. Митрополит посадил на кол еще одного человека, который кричал, что Пророк всего лишь человек.

— Да, один из моих слуг застал меня за упражнениями. Глупые люди не понимают, что даже Пророку нужно уметь владеть мечом, поднимать гири, отрабатывать удары ногами. Он сразу пошел рассказывать об этом встречным и поперечным. Во всяком случае, я не просил преподобного Алексея об этом.

— Ты заставляешь людей считать себя богом, сын.

— Нет, это они хотят видеть меня богом, отец. Но мы-то знаем, что это не так. Напрасно ты отказываешься от титулов и положения, которое я тебе предлагаю.

Быть человеком, который произвел Пророка на свет, очень, почетно, а главное выгодно. Мой брат, Сергей, не заставил себя упрашивать, когда я ему дал графский титул и земли тамбовского княжества в управление.

— Он еще молод. — Старый княжеский архивариус при этих словах покривился. — У него нет принципов.

— Ты снова затеваешь старый спор, папа. По-твоему, я должен был использовать свой талант во благо народа: строить машины, изобретать лекарства, просвещать темных и забитых… И уж ни в коем случае не лезть на престол. — Я немного помолчал, потом продолжил: — Скажи, отец, как ты думаешь, скоро ли меня посадили бы на кол? Через неделю, месяц, год? Ах, эти прекрасные идеалы бессребреничества прошедшей эпохи… Как они мне знакомы, сколько вреда они принесли, разоружая прекраснодушных теоретиков перед злонамеренными практиками.

— Ни один князь из тех, что правили княжеством Владимирским, не пролил столько крови, сколько ты. Но они были невежественными дикарями. Ты же умен, последователен, а главное, все понимаешь и знаешь, чего хочешь. Ну, разве мало тебе быть князем во Владимире? Разве мало поклонения и роскоши? Я не знаю, кто научил тебя, как выдержать Большое Испытание… Я мог бы сказать, что последние три года, перед тем, как ты стал кандидатом-соискателем, ты учился по старым утаенным книгам обращению с компьютерами.

— И правильно сделал, что не стал говорить. Тем более что это неправда. Знаешь, тебя могут убить по одному моему знаку…

— Сын, ты будешь страшным тираном. Тебе уже мало несчастной Владимирской земли. Тебе мало Суздаля и Рязани, тебе мало Тамбова и Новгорода. Твои лодьи готовы нести твою богопротивную власть по огромной планете, снося джаггерами и „тамбовками“ тех, кто осмелится противиться тебе. Остановись, сын… Пойми, что ты безумен… Я хорошо, слишком хорошо знаю тебя, чтобы понять, что стоит за разведывательным полетом на Запад. Кто поверит, что для этого нужно лететь на эскадре вооруженных массометными пушками и атомными ракетами антигравитационных кораблей и загружать боекомплектом не только зарядные камеры, но и все свободные помещения на корабле?

— Не атомными, — механически поправил я его. — Ракетами с боеголовками полного распада. Мощное и экологически чистое оружие.

— Неважно. Ты летишь воевать и знаешь, что придется встретиться с сильным противником.

— Массометные пушки — „тамбовки“, как ты выражаешься, очень прожорливы. Во время осады Тамбова пара пушек израсходовала за полчаса сорок возов стеклянной картечи. На лодье их семь. Мы будем очень далеко от дома, мало ли что может случиться. Буду рад, если оружие не понадобится.

Мне вспомнилось, как после отказа князя Тамбовского капитулировать я приказал обстрелять город ночью массометными пушками.

Он считал оборону неприступной: рвы, высокие и толстые стены, надеялся на сильный гарнизон и народное ополчение, пушки и автоматическое оружие — недаром княжество было самым серьезным противником Владимира, его политики, его интересов на юге.

Вспомнил громовые раскаты от полета разогнанной нереактивной тягой до пяти километров в секунду картечи, огненные дожди траекторий, ад взрывов, вой обезумевших людей.

Стеклянные шарики пробивали насквозь стены, разносили дома, зажигали все новые очаги пожаров.

Я обставил эту бомбардировку с театральной пышностью: массометы стояли открыто, в свете костров и факелов, перед каждым выстрелом пронзительно гудели трубы, оповещая людей в городе о том, что через мгновение на них обрушится смерть. Бояре вздрагивали от раскатов грома, попы крестились, солдаты и офицеры Техкорпуса ревели от восторга.

— Ты хочешь повторить эту страшную бойню. Зачем? — архивариус почти выкрикнул. — И ты и я знаем, что там осталась развитая технически цивилизация и гармоничное, справедливое общество. Люди там равны и сами выбирают себе правительство. Там нет произвола, достоинство и честь каждого защищены законом.

Ты летишь туда, чтобы растоптать все это, установить диктатуру по образу и подобию родного отечества… Мне кажется, что ты или больной, или безумный. Я не знаю, кто тебя научил всему этому. Я воспитывал тебя совсем не так. Ты стал маньяком в этом своем Кадетском корпусе. Я не знаю, как нужно было издеваться над ребенком, чтобы воспитать такое чудовище.

— Тише, отец. — Теперь меня смешили эти старые споры. — Совсем не нужно, чтобы они слышали такое. Вряд ли я смогу спасти тебя от кола на площади… Совсем не обязательно, что я должен был унаследовать твои идеалы по факту рождения и заниматься сейчас семейным бизнесом — рыться в старых книгах и писать славословия князю, получать затрещины от высокопоставленных холуев и с готовностью подставлять зад под княжеские розги. Если тебе интересно, когда это началось, вспомни тот день, когда покойный Иван Васильевич определил меня в кадеты. — Отец поник и заметно съежился. — Ты спорил с князем, не желая меня отпускать, а он выпорол тебя, хорошо, на кол не посадил. Тогда я понял, как соотносятся ум и сила. Похоже, ты так и остался прекраснодушным идеалистом. Мне хватило твоего примера, чтобы понять, как это плохо. А сейчас ты пытаешься навязать мне по факту родства свои идеалы, которые ни к чему хорошему тебя не привели. Ни палат каменных, ни богатства, ни власти ты не добился, а теперь хочешь, чтобы и я был таким же.

Отец замолчал и стоял, глядя на закатное зарево. Я понял, что обидел его насмерть.

— Ты знаешь, не все, что писали об этой стране за океаном, правда. Везде правят деньги и сила, все остальное всего лишь камуфляж. Да и неизвестно, что там сохранилось.

В небе показался летающий корабль. Огромная чечевица небесной лодьи бесшумно приближалась. Крики и плеск за кустами смолкли.

Антигравитационный корабль размером с половину футбольного поля подлетел совсем близко, так, что стали видны стрелки в прозрачных плестигласовых башенках и пилоты в фонарях кабин.

Заходя на посадку, лодья развернулась кругом, словно кокетничая, показывая плавные аэродинамические обводы корпуса и жерла массометных пушек.

Она была действительно красива своей грозной мощью — добротное изделие владимирских оружейников середины 2647 года. На борту был написан номер „005“ — это был мой корабль.

Лодья исчезла за деревьями, опускаясь в карьер.

Грузчики из артели заторопились на погрузку, подгоняемые десятниками, таскать в мешках и плетеных корзинах шарики из плавленого кварца для ненасытных пушек.

— Ведь правда она хороша? — спросил я. — В машине нет ничего лишнего, все функционально, четко и просто. Если бы ей дать цельнометаллический, герметичный корпус, можно было бы летать в стратосфере и даже за пределами атмосферы. Можно было бы отправиться на Луну или Марс.

И это без всяких сверхсложных баллистических расчетов, центров управления полетами, экономии каждого миллиграмма веса на корабле, озоновых дыр, столбов пламени от одноразовых ракетных ступеней. Все было бы так же просто, как поездка на автомобиле.

Отец недоверчиво посмотрел на меня

— Лучше бы ты летел на Марс и вообще занялся исследованием Космоса, раз тебе некуда силу девать.

— В свое время я видел рисунок в альбоме карикатур, посвященный запуску первого российского спутника, — телега, запряженная тощей клячей, везет ракету на старт.

— У нас в библиотеке такой книги нет.

Отец, так же как и я, обладал фотографической памятью.

— Я видел ее в конце двадцатого века, по-моему, в начале девяностых… В княжеской библиотеке такого действительно нет.

— Ты опять бредишь. Мне ли не знать, что ты родился в 2623 году.

— Становится холодно. Давай дойдем до карьера и поговорим в кабине лодьи.

Мы пошли по тропинке через кусты: сутулящийся и выглядящий немного пришибленным отец, я, мордовороты-охранники и офицеры штаба.

Вскоре лес круто оборвался, и мы оказались на берегу затона, доверху наполненного стеклянными шариками.

Полупрозрачные груды зарядов горели в последних лучах закатного солнца. Вода была частично слита, частично испарилась от жара падающих капель плавленого кварца, выпущенных из расположенной почти за 70 километров установки в старом Гусь-Хрустальном.

Огромные, ржавые корпуса направляющих компенсаторов башнями возвышались над озером, до краев полным стеклянными шариками.

Во время работы установки нагревались почти до красного каления, поэтому красить их было бесполезно, все равно любое покрытие горело, и горячий металл покрывался слоем окалины.

Несмотря на уродливый вид и явную схожесть с металлоломом, компенсаторы были мощными и высокоточными машинами, создававшими проходной коридор для кварцевых шариков, после того как, извергнутые из реактора-плавильника и выброшенные в небо ускорителями, они взлетали на 400 километров за пределы атмосферы и медленно падали в уменьшенном компенсаторами гравитационном поле. Проходя мимо, я распорядился, чтобы установки законсервировали, потому что в этом году лить картечь мы больше не будем до нового паводка на Клязьме, который наполнит карьер водой.

Разумеется, я никогда не объяснял отцу, как действуют эти механизмы, а он, воспитанный на старых картинках, представлял себе промышленные агрегаты блестящими, ухоженными, и снабженными соответствующими бирками и управляемыми целыми сменами операторов, сидящих в просторных залах управления.

Однажды я привел его сюда ночью, когда установка работала и раскаленные шарики плавно падали в воду, стягиваемые полями компенсаторов. Со стороны эта картина производила впечатление сильного, могучего, недоброго колдовства. Папа хоть и считался образованным человеком, но, как и все, был суеверен.

Именно тогда он всерьез стал считать, что в меня вселился злой дух, используя это тело для своих целей.

Мы подошли к лодье. Она стояла, выпустив посадочные стойки, огромная, грузная и беспомощная на земле. На корму по наспех сколоченным трапам забирались грузчики с мешками и корзинами, а потом бежали обратно, свалив свой груз в зарядные камеры. Отослав пилотов и охрану спать, я остался наедине с ночью, своими сомнениями и отцом, который еще больше их усиливал. Щелкнув тумблером, погасил лампы в кабине.

Свет костров и факелов почти не доставал сюда. Пощелкивали датчики биолокатора, шелестяще тикали часы, едва слышно доносился невнятный шум погрузки.

— Мы одни здесь. Нас никто не слышит, — сказал я. Ночь побеждала остатки дня, в высоком небе уже появились самые яркие звезды: Вега, Альтаир, Денеб. На западе ярко горела Венера. Земля уже была темна, и лишь в небе дотлевали облака, подсвеченные далеким солнцем, которое ушло за горизонт.

— Как ты думаешь, зачем я ношусь с тобой? — спросил я его.

— Наверное, потому, что я все-таки тебе отец, — ответил он.

— Ну что это меняет? Ты считаешь, что я хочу получить родительское благословение и напутствие перед дальней дорогой?

— А как ты сам думаешь? — По его тону было понятно, что он обиделся.

— Не буду врать, что мне это сильно нужно. Просто ты единственный в этой стране, да и, наверное, на всем свете, кто мог бы понять старого, не слишком счастливого человека, которому выпал еще один шанс.

Ты ведь воспитан в старых понятиях, на идеях конца двадцатого века, впрочем, как и я. С одним отличием, правда. То, что ты видел на картинках, о чем читал в книгах, было для меня реальностью.

— Ты хочешь убедить меня в своем безумии? Какое счастье, что мать не дожила до такого: мало того что ты отказался от своей семьи, от рода для того, чтобы объявить себя новым князем, ты еще хочешь доказать мне, что это правда. Не поверю ни за что. Ты просто сошел с ума. Тебя надо лечить — антидепрессанты, нейролептики, электросон, и ты станешь нормальным. Кстати, нечто подобное, вплоть до инсулинового шока и лоботомии, нужно было применить ко всем „сверхчеловекам“, вождям, диктаторам, чтобы привести их в чувство и оградить от их больной, ядовитой психики нормальных людей. Я не виню тебя, сын, — ты не ведаешь, что творишь.

— Как трогательно…»

Тут из колонок ударила невразумительная смесь звуков. Джек поморщился.

— Это что?

— Запись дальше идет на техно, — не слишком уверенно сказала Ника.

— Не верю. Белиберда какая-то. Хотя постой, поставь декодировку технобукв на старый английский.

— Да, действительно, — Ника вдруг с облегчением рассмеялась. — Князь Князей изменил правописание английского по принципу «как слышится, так и пишется», а сам продолжал делать это по старинке.

«…Старый слабоумный идиот. Ты думаешь, что знаешь все о норме и безумии и даже готов насильственно насаждать свои понятия при помощи электрошока и других „гуманных“ средств. Правители прошлого создали комплекс ограничений, предписанный простым смертным, и даже добились того, что и через 650 лет после их конца некоторые личности повторяют, как попугаи, этот бред.

Отец с ужасом посмотрел на меня.

— Не понимаю…

Я повторил ему на русском, значительно смягчив выражения.

Мы снова долго сидели и молчали.

— Откуда ты знаешь, что в сейчас в Америке? Шпионишь в их пользу? — спросил я хмурым протокольным тоном.

— 428 лет назад высоко над городом пролетела серебряная птица, оставляя за собой тонкий туманный след, который состоял из четырех нитей, — архивариус не понял шутки и стал объяснять совершенно серьезно то, что я давно уже знал.

— Я видел эту картинку, — перебил я отца. — Рисовальщики довольно точно разглядели самолет. Это восьмимоторный американский бомбардировщик „Б-52“. У него четыре консоли со спаренными реактивными двигателями.

— Он сбросил…

— Неужели бомбу? — опять пошутил я. — Ты мне уже ведь рассказывал. Коротковолновый передатчик с комплектом батарей и инструкцию на ломаном русском по отправке сообщения вместе с листовкой, как хорошо живется в Америке. Я знаю гораздо больше тебя, папа.

Не говоря больше лишних слов, включил ему запись, периодически останавливая воспроизведение и переводя. Это был отрывок передачи нью-йоркской радиостанции, принятый с запущенного мною спутника. На частоте 105,5 FM диктор рассказывал о приготовлениях к экспедиции, предпринимаемых государственным акционерным обществом „Exploration Ltd“, имеющей целью высадку на побережье Франции, которая состоится сразу после спуска на воду океанского транспорта „New Mayflower“ и судов сопровождения, включая танкер и четыре эсминца конвоя. Акция планировалась на март следующего года с тем, чтобы колонисты могли получить осенью урожай и дожить до следующей весны.

Рассказ перемежался рекламными призывами приобретать акции, с обещаниями вкладчикам дивидендов и огромных земельных наделов.

Вскользь упомянули там и о критически настроенных журналистах, которые были линчеваны неизвестными патриотами за сбор тщательно замалчиваемых фактов подготовки вторжения.

Оказывается, большинство из тех, кто поплывет на „New Mayflower“, амнистированные преступники, наркоманы, больные СПИДом и синдромом X. Все переселенцы проходят тотальную психоидеологическую обработку под девизом „Убей чужака“. Ими изучаются минно-взрывное дело, тактика противопартизанских действий. За колючей проволокой в тренировочных лагерях ежедневно слышна стрельба — будущие колонисты проводят боевые стрельбы.

В рамках государственного заказа проходят опыты по выращиванию опийного мака и конопли в Мексике и Колумбии, строятся новые винокуренные заводы, организуются закрытые производственные лаборатории по выпуску крека, героина и лизергиновой кислоты. Разумеется, поставки наркотиков и алкоголя планируются для жителей Европы.

Понятно, что все данные, собранные „отщепенцами“, громогласно опровергались как попытка нажить политический капитал на осквернении Великой Исторической Миссии — Нового Заселения Старого Света.

Отец страдальчески морщился, временами поглядывал на меня с недоверием. Несмотря на свой проамериканский менталитет, он, зная про „веселые“ дела, которые творились при освоении Америки, и сложив это с моей информацией, мог представить, что ожидало всех нас.

В глазах его стоял вопрос, насколько правдиво то, что ему говорят. Архивариус кривился, мотал головой, но продолжал слушать, завороженный звучанием чужого языка.

— Я не верю тебе, — закричал он и вдруг осекся, наткнувшись на мой твердый взгляд, которым я пробил его насквозь. — Ты клевещешь, потому что хочешь протянуть свои грязные лапы и туда, — добавил он более спокойно. Откуда я знаю, что все это правда? Спутник еще какой-то придумал. Неужели ты сможешь запустить спутник? Все, что ты смог, — это построить деревянные корабли для своих варваров, которые способны некоторое время держаться в воздухе вопреки законам физики.

— Спутник… — ответил я с усмешкой. — Это было просто. Двигатель подъемной тяги, несколько тяговых, ржавая цистерна, холодильная установка, нагреватель, термостат, сканер, много антенн. Правда, и проработал он всего пять часов. Чего можно ждать от такой рухляди…

Отец пристально посмотрел на меня.

— Так почему же тебя это тревожит?

— По данным последней телеметрии, температура была всего 45 градусов.

— Ну и что?

— Вот и я думаю, что ничего страшного.

Я не сказал о том, что угнетало меня больше всего. Я боялся, что мой орбитальный разведчик был сбит противоспутниковой ракетой или, еще хуже, наземным лазером большой мощности. Видимо, отец понял мои сомнения.

— Что еще ты знаешь об этой стране? Какая она сейчас?

— Что можно узнать из пяти часов массовых радиопередач. — Я сделал паузу. — Государственный строй — республика. Управляет выборный президент. Его выбирают исключительно из военных. Сенат и конгресс отсутствуют. Вместо них Координационный Совет, большинство его членов — высшие армейские чины. Как я понял, страна недавно закончила воевать с Мексикой и присоединила ее территории в качестве пятьдесят третьего штата. В стране сильная армия, вооруженная танками и самолетами. Очень строгая цензура, искусственно нагнетается напряженность и поддерживается „энтузиазм“. Вообще страна в высшей степени неоднозначная и странная. Государственная власть крепка только в городах, а городов там немного. В прочих местах власть признается лишь формально. На самом деле управляют бандиты, шерифы, командиры воинских частей — где кто и как извернется. Из городов не разбегаются лишь потому, что в других местах будет еще хуже. Но вообще это мои домыслы. Они утверждают, что там демократия, любовь народа к президенту и правительству, то есть Координационному Совету, успехи в возрождении промышленности и транспорта, подъем науки, техники, искусства. Вовсю действуют государственные программы увеличения рождаемости. Запрещены противозачаточные средства. За распространение — тюрьма. За аборты — смертная казнь. На супружеские пары, не имеющие детей, смотрят косо, считается, что рождение детей не только личное дело. Все это подкрепляется системой льгот и пособий многодетным семьям в городах и дополнительных налогов и штрафов для бездетных.

Если судить по данным радиоперехвата, девяносто процентов времени идут развлекательные программы, густо начиненные рекламой, репортажи с бейсбольных матчей, политизированные шоу и патриотические песни. Остальное — выпуски новостей. В Совдепии даже в самые худшие времена по радио хоть иногда говорили о поэзии, литературе, живописи, науке, на худой конец.

Я прокрутил запись. Хор пел нечто напыщенно парадное, выражая охвативший вдруг их энтузиазм.

— Пламя души своей, знамя страны своей мы пронесем через миры и века, я пропел это, отчаянно фальшивя. — Если помнишь, была такая песня у нас. Мотивчик похожий.

Он молчал долго… Насмерть… Наверное, он представлял Америку страной, где нет горя и слез и писсуары сделаны из золота. Каково ему было узнать, что там сейчас еще хуже, чем было у нас при Сталине? Интеллигенция боится авторитарных режимов, мечтает о месте, где нет так возвышающего их тотального оболванивания и нетерпимости к чужому мнению. Хотя, если это у них отнять, они будут несчастны. Как они смогут жить без разговоров вполголоса на кухне за бутылкой портвейна? Гордясь свободой мысли, они подобны олигархам с их гордостью властью и богатством. И те и другие заинтересованы, чтобы у них было, а у других нет. Олигархи морят народ голодом и замыкают его в круг безысходных житейских проблем, а интеллектуалы, типа моего папашки, претендуют на духовное руководство и запутывают в общем-то простые вопросы, чтобы истина была заменена их мнением. А впрочем, все люди таковы.

Ну, да я отвлекся.

— Этого не может быть, — сказал он, очнувшись от тяжелых раздумий, все еще находясь под впечатлением от пения многоголосого хора и мощного звучания незнакомых инструментов. — Это не может быть правдой.

— Это правда, на самом деле. Ты ведь прекрасно знаешь, какие записи есть у нас в библиотеке. В свое время ты прослушал все, когда я восстановил компьютер. И главное. У меня ведь много часов этого перехвата. Теоретически голоса можно синтезировать при помощи специальных программ, но если ты хоть немного понимаешь, как это делается, то, извини, папа, я не готов провести тысячи часов за ящиком с экраном лишь для того, чтобы убедить тебя.

— Как я сразу не догадался, — в голосе архивариуса стало пробиваться злобное торжество. — Ты это сделал, чтобы убедить бояр, своих солдат и все наше общество…

— Может, хватит идиотства на сегодня, — оборвал его я. — Кого из нынешних власть имущих вдохновят идеалы американской демократии? Кого остановит гармоничное социальное устройство? Мы живем в каменном веке, папа, где никому нет дела до утопических изысков давно истлевших бородатых мертвецов.

— Но ведь тогда выходит, что ты действительно понимаешь этот язык, что за океаном есть страна, которая обогнала нас на сотни лет по устройству общества и развитию техники.

— И еще кое-что…

— Не может быть.

— Какой же ты дурак! Тебя приводит в священный трепет чужая речь, особенно когда я говорю на их языке. Кретин. Посмотри вокруг себя, выгляни в окно. Да на то, чтобы рассчитать одни только обводы корпуса, ушли десятки часов машинного времени. Знания, которые были использованы, больше не существуют в нашем мире… Вернее, я единственный, кто может с грехом пополам использовать программы компьютерного проектирования и старые справочники. А сколько нужно знать, чтобы рассчитать параметры тяговых и подъемных двигателей, написать программы для управления кораблем. Физику, математику, программирование, сопромат, электротехнику, радиоэлектронику. Откуда все это стало известно сопляку из богом забытого Владимира через века после того, как исчезли последние остатки научно-технических знаний?!

— Злой дух, которым ты одержим, подсказал тебе все это.

— Дважды дурак. — Я сделал паузу. — А реакторы полного распада, нереактивная тяга, джаггернауты и массометы? По понятиям науки, в которую ты веришь, как папуас в Мумбу-Юмбу, это невозможно: „перпетуум-мобиле“ нарушение закона сохранения энергии и импульса. Оказывается, злые духи неплохо разбираются в технике. А может, и ты считаешь, что злые духи носят мои корабли, облепив их кучей, толкают электроны в батареях, греют плазму в реакторах? Лучше признай, что сумма знаний, которая потребовалась для этого, невозможна в наше несчастное время.

— Кто же ты на самом деле? — Отец с ужасом смотрел на меня.

— Лишь один знал это в погибшем мире.

— Ты хочешь сказать, что ты в самом деле этот ужасный сумасшедший изобретатель, человек, который продавал бомбы бандитам и террористам, чуть не взорвал планету, грабил и убивал… Нет, сын, ты, наверное, плохо учил историю, если выбрал для самозванства такую личность. Я ведь читал его дневники в подлиннике, а не в канонических текстах. Читал записи, с позволения сказать, соратников.

Я смотрел на седого поджарого человека в одежде княжеского архивариуса. Никогда не думал, что будет так обидно. В памяти ворочались картинки, которые, наверное, лучше было бы забыть.

…Колонна машин движется по заснеженным улицам темной, умирающей столицы, лишенной тепла и электричества.

Я смотрю, как мимо меня за стеклами „Опеля-Фронтеры“ ползут грузовики с продовольствием и снаряжением. Покачиваясь, проплывает автобус с женщинами и детьми…

В темных окнах домов изредка появляются неверные огоньки, и это заставляет пристально вглядываться в стылые громады многоэтажек. Стволы джаггернаутов направлены во все стороны, готовые открыть огонь.

Редкие пикеты из несчастных солдат и милиционеров, которые, как и все в этом городе, больны синдромом X, таким образом выжившее из ума правительство пытается удержать жителей, заставляя их умирать в четырех стенах промороженных насквозь квартир, сбиваются стрелками на головных машинах. Лучи рукотворных молний на мгновение нестерпимым блеском разгоняют ночь. На водителях и стрелках шлемы с кроссполяризационными ячейками в смотровых стеклах, что придает им жуткий вид инопланетных роботов-гуманоидов. Костры из горящих домов и техники освещают нам дорогу…

…Бесконечная трасса. Фуры вязнут в снегу. Водителей торопят — многие дети совсем плохи. Мои генераторы не дают им умереть, но и жить они не могут. Надежда и отчаяние толкают машины вперед. В окружающих деревнях ни огонька, из труб не идет дым — повальные смертельные отравления продуктами своего хозяйства осенью и синдром X, которому на природе есть где развернуться во всю мощь, опустошили землю на сотни километров…

…Бледный зимний день в деревне Киржач. У новенькой башни водокачки монтируются генераторы формы — целое поле сложнопрофилированных конструкций высотой в человеческий рост. Стучат молотки и топоры, шипит сварка — по периметру башни под самой крышей сооружается крытая терраса для дозорных, устанавливаются бронеблоки, монтируются пулеметные гнезда. Изнутри выкидывается все лишнее, там монтируются приборы и системы. Все делается в крайней спешке, и только общее истощение людей не дает возможности разгореться выяснению отношений…

…Дети отчаянно плачут и сопротивляются, когда их силой затаскивают в башню. Наверху, в анабиозной камере, они успокаиваются и позволяют уложить себя на многоярусные стеллажи. Дыхание становится ровным, щеки розовеют — чумазые и измученные жители нового мира вместе со своими матерями засыпают, чтобы проснуться, когда уже не будет ни болезней, ни смерти…

…Бесконечная зима. Экспедиции за продуктами, оборудованием, книгами. Стрельба. Кровь на снегу. За полем генераторов появляются первые кресты с фанерными табличками…

…Лето. Из земли не выросло ни травинки. Леса стоят голые и пустые. Вместо обогревателей пыхтит рефрижераторная установка, снижая температуру в камере до 12 градусов. Меня все чаще одолевают сомнения, смогут ли проснуться те, кто лежит без движения там. На экране ноутбука бегут линии телеметрии: заторможенная активность мозга, редкое дыхание, замедленный пульс — параметры спящих соответствуют расчетным…

…Отказ холодильной установки. В камеру впрыскивается холодная вода, чтобы снизить температуру и предотвратить обезвоживание. Поочередно, потому, что долго находиться в камере невозможно, дежурные расчеты смазывают тела специальным составом…

…Трещат автоматы. БТР толкает по ржавым рельсам холодильную секцию из четырех вагонов со станции Рязань-Товарная, поливая из башенного пулемета пространство за собой. Люди, которые пережили зиму, изменились. Лица стали уродливыми масками, заметно выросли клыки, на пальцах появились когти. Пули убивают их с большим трудом. На одного такого мутанта уходит целый рожок патронов. Приходится стрелять из джаггеров и крупнокалиберных пулеметов. Вагоны плывут сквозь ад бушующего пламени и пулевых трасс. Когда кажется, что все уже закончено, в широкий зад БТРа врезается реактивная граната из „РГ-2“ и через мгновение еще одна. Повернутая назад башня бронетранспортера отлетает, как крышка кипящего чайника…

…Монстры грызут мертвые тела и пьют кровь. Судя по тому, с какой жадностью они накинулись на трупы, нападение было совершено исключительно для утоления голода. Джаггернауты выжигают все живое и неживое, оставляя на станции клокочущее море огня…

…Впервые недостаток людей стал таким явным. Отряд отказался от вылазок даже в ближайшие города. Снова зима, снова снег. Неизвестно, сколько будет длиться этот период…

…Ни одно живое существо, кроме мутантов, не может существовать на поверхности, ни одно растение не может вырасти. Нас спасают от смерти лишь синеватые огоньки плазменных разрядов в портативных генераторах. Тяжелый морозный воздух явно отдает запахом затхлого погреба. Невыносимая могильная тишина давит на последних оставшихся в живых людей…

…Стрельба в ночи. Вампиры нападают со всех сторон. Монстры уже были под башней, когда их обнаружили. Горстка людей бросается в самоубийственную атаку на помощь дозорным. Стрелять из джаггеров нельзя, и в ход идут автоматы, гранатометы, штыки, приклады, топоры и лопаты…

…Рассвет на водокачке. От всего отряда осталось десять человек. Вампиров удалось выгнать за пределы генераторного поля, и струи джаггеров сотнями косят бывших людей. Даже с оторванными конечностями, слепые, обожженные, они движутся к башне, ощущая живую человеческую плоть. Почва горит от струй М-плазмы, тяжелый удушливый дым стелется по земле. Глубокие радиальные борозды заполняются расплавленной породой…

…Ночь. Чудовища воют, собравшись там, где лучи джаггернаутов не могут их достать. Ядовитый, тоскливый, далекий вой наполняет сознание людей. Смертоносные мыслепосылки размягчают волю, внушают безнадежность и страх. Но когда твари поднимаются в атаку, их встречают струи огня. И снова бывшие люди воют или палят наудачу из автоматов, пулеметов и снайперских винтовок. Рядом со мной свистят пули, выбивают осколки кирпича из стен…

…Нас осталось двое. Все остальные погибли — пули, усталость, безумие, которое твари навели на нас, вывели из строя почти всех бойцов. Те, кто не видел, как с криком бросаются с башни сорокалетние мужики, зная, что некому будет защитить их жен и детей, лишь бы избавиться от нестерпимой муки наведенных вампирами видений, тот не видел плохого в жизни. Я двигаюсь как робот, на меня прыгают гориллы и пауки, на язвах кишат черви. Прекрасные нагие женщины протягивают ко мне руки, равнина вдруг заполняется водой, которая подступает к моим ногам. Немигающие глаза в небе смотрят на меня с укором, по зеленой равнине бегут счастливые люди, крича, что все кончилось, легионы вампиров маршируют на меня, пляшут скелеты, голоса нашептывают о смертельной тоске, одиночестве, богоизбранности…

…Я устал бояться. Индикатор дает сигнал, и мое оружие посылает смерть врагу. А эти картинки меня уже не волнуют. Последний человек умер много дней назад. Василий застрелился. Правда, перед этим он принес из погреба сто цинков с патронами, заряды для джаггера и пару новых автоматов, за что я ему теперь крайне благодарен. Я тоже почти мертвый. Шагающий механизм. Сигнал — выстрел. Сигнал — выстрел. В промежутках между ними сон, еда или набивка рожков патронами. Сигнал — выстрел. Кажется, я стреляю даже тогда, когда сознание отключается. Остатками разума отмечаю, что прошло много времени — стало почти тепло, и снизу начинает нести сладковатым запахом разложения…

…Полнолуние. Ночь на исходе. Жутко воют вампиры. Они прячутся в воронках и медленно, но верно сжимают кольцо. Я не могу быть сразу на обеих сторонах террасы, мутанты успевают перебежать и спрятаться. Если их видит мой индикатор, то струи джаггернаута жгут мертвую плоть. Но бывшие люди все ближе. Рядом с зелеными коробками цинков мигает красным глазком готовности активированный заряд полного распада на 20 килотонн тротилового эквивалента. Если монстры захватят башню, то найдут здесь только смерть. Мне кажется, что воздух стал свежим, а за толстой стеной в два кирпича раздаются голоса. Внезапно побитые пулями лопасти вентиляторов начинают вертеться быстрее. Открывается дверь. На пороге появляется человек. Индикатор дает совсем другой сигнал. Я вовремя останавливаю движение пальца на спусковом крючке. Несмотря на то что женщина выглядит после многолетнего сна почти такой же страшной, как вампир, она, безусловно, живая — прибор поет победную мелодию футбольного марша — это Галина Громова, жена, вернее, уже вдова Василия Громова…

…Бывшие люди словно взбесились. Биодатчики регистрируют движение со всех сторон. Я кричу и стреляю туда, где в свете наступающего дня четко видны силуэты врагов. Очень скоро бойницы и пулеметные гнезда оживают. Женщины и дети плохие стрелки. Они мажут или бьют в неубойные места мутантов. Те идут, почти не таясь. Мой джаггер вынужден молчать, потому что на защитниках башни нет шлемов с кроссполяризационными ячейками…

…Пользуясь силой мертвой плоти, вампиры пытаются лезть по отвесным стенам, бьют тараном в намертво заваренную термитом дверь водокачки. Их очень много, поле генераторов кишит ими. Женщины приноровились стрелять. Твари падают, раскромсанные пулями, но все новая и новая нечисть лезет на нас…

…Солнце встает над горизонтом. Дикий, нечеловеческий, злобный вой проносится над равниной. Монстры корчатся, покрываются язвами, плоть их плавится, будто пластилин на огне, растекаясь лужами отвратительной жижи. Жуткая вонь заставляет людей на башне надеть противогазы. Кто не смог сделать это или замешкался, сгибаются в неукротимых позывах рвоты.

Я смотрю на солнце через потные стекла резиновой маски, медленно сползая по стене. Меня наполняет ни с чем не сравнимое чувство облегчения, чувство того, что выполнил одну из самых важных задач своей жизни… Я смеюсь и кричу, но из горла исходит слабое сипение, похожее на свист пробитой автомобильной камеры…

Я возвращаюсь в реальность и обнаруживаю, что держу отца за шиворот и размеренно колочу его затылком о прозрачное стекло кабины. Опомнясь, я бросаю папика, и он падает в кресло как мешок с дерьмом. Слезы текут по его лицу, архивариус пытается что-то сказать, но только разевает рот, как выброшенная на берег рыба. Я мог бы посадить на кол, замордовать плетьми этого никчемного педанта и чистоплюя, но я знаю правильный ответ, и это меня останавливает. Я знаю, что бился тогда в чертовом Киржаче на проклятой башне не только для того, чтобы жили неблагодарные твари вроде него или покойного князя Ивана. В первую очередь я сделал это для себя, хотя бы для того, чтобы родиться вновь на Земле не ящерицей, рыбой или вампиром…»

Ника выключила чтеца.

— Оставь, — негодующе сказал Джек.

— Хватит на сегодня, — возразила Ника, — ты и так уже весь там. Отдохни.

— Наверное, ты права, — с перегоревшим вздохом ответил Джек. — Мне всегда была интересна эпоха Князя Князей. Всегда удивляло, что его пытаются сделать этаким чудовищем, исчадием ада, посланцем Сатаны на Земле. Прошло ведь столько времени. Многие более поздние политические деятели, герои, тираны забыты. О них нет даже упоминания в популярных курсах истории, но Проклятого вспоминают и сейчас, и, несмотря на очевидные достоинства и заслуги его перед человечеством, Князя Князей, Джихана Цареградского рисуют исключительно черным цветом.

— А разве нет? Вспомни, как жестоко он подавлял восстания, его шлемоголовую гвардию Серых Теней, генераторы стерилизующего излучения и системы тотального прослушивания мыслей.

— Ну, все это применялось и потом, правда, под другими названиями…

— Князь Князей прожил больше двух тысяч лет, и это было время страха. Люди боялись не то что говорить, думать против его системы. Ни один человек, будь то владетельный князь, родовитый дворянин или простой крестьянин, не чувствовал себя в безопасности. Штурмовые лодьи, десантники-спецназовцы или просто шлемоголовые зомби расправлялись быстро и жестоко со всеми недовольными.

— Наверное, это совсем не так.

— Нет, так. Вспомни летописи. Раньше писали «в лето такое-то ничего не случилось». При нем писали «в десятилетие такое-то ничего не случилось». Болото. Никаких событий.

— Неправда, — Джек почувствовал, что начинает раздражаться. — Так писали те, кто привык, что каждый год случаются неурожаи, бунты, стихийные бедствия, войны.

Сравни даты открытия основополагающих физических законов, технических изобретений, без которых наша цивилизация не могла бы быть такой, как сейчас, начало колонизации основных планетных систем: Эпсилона, Тау, Деметры, Алой, Гелиоса и многих других — миров, которые считаются сейчас лучшими по природным и климатическим условиям. И потом, если ничего не случалось, то где же кровавые подавления восстаний и все такое прочее?

— Не было жизни, не было чувства. Великие герои, судьба которых была водить за собой армии, вынужденно жили как обычные люди. Прирожденные политики вязли в мельчайших домашних интрижках потому, что были не востребованы чудовищной обезличивающей системой Проклятого. Прекрасные женщины, потенциальные богини для героев и музы для поэтов, от рождения до смерти прозябали в роли домохозяек, служащих и научных работников. Десятки поколений обманутых надежд…

— Небеса открылись для пилотов и исследователей, которых так заботливо выращивал Джихан Цареградский, люди наконец вырвались на просторы Космоса с тысячами пригодных для жизни миров. Они избавились от планетарных ритмов Старой Земли, стали не жалкой плесенью, которую мог прихлопнуть залетный астероид, а расой космической, вечной, неуничтожимой. — Джек сделал многозначительную паузу. — Не тупоголовые эмоционали, которые только и умели, что травить себя примитивными «чувствиями», это сделали. Не для них была распахнута бесконечность…

— Какая разница между океаном и каплей, секундой и вечностью? Разве это критерий счастья? На новых планетах было то же самое…

— Неужели ты думаешь, что человек живет для того, чтобы потешить свои эмоции? Все эмоционали думают так. Они не смирились с правильным устройством жизни при Князе Князей. Уже через пятьсот лет они сломали порядок, казавшийся незыблемым, растащили по кусочкам великую империю, разрушили правильные законы и судейство, заменили их противоречивыми и взаимоотменяющими друг друга уложениями о наказаниях, ввели суд присяжных — и это после четких и логичных процедур установления виновности, принятых при Князе Князей. Они изменили даже технику, вместо простых и удобных терминалов с дружественными интерфейсами эмоционали ввели неудобные, громоздкие, с вывернутой наизнанку логикой управления. Да что там говорить, сама знаешь, как все изменилось после его смерти. А сделано это было для того, чтобы кричать «Залпом пли», гореть заживо в орудийных казематах, устраивать судейские спектакли, болеть, гнить, страдать от бедности — короче, наслаждаться сансарой во всех ее проявлениях. В свете событий, которые случились потом, меры, принятые Проклятым, не кажутся чрезмерными.

— О да, я понимаю, почему ты… почему все «драконы» его так любят, гневно сказала Ника. — Ты такой же рационал, как и он, мечтающий превратить мир в кладбище живых мертвецов, а себя в первую очередь сделать живым покойником.

— Уже через 250 лет после рождения Князя Князей люди забыли, что такое голод, изматывающий неквалифицированный труд, стесненные жилищные условия и плохая окружающая среда. Даже простые люди жили по 200–300 лет, практически не болели. Весь мир был открыт перед ними, все богатство материальное и духовное.

— Не это главное в жизни, — оборвала его Ника. — Если помнить, какой ценой это было куплено. И к чему богатство, если нельзя им воспользоваться.

— Я не представляю, как можно сохранить честь, достоинство и свободу выбора, прозябая под гнетом плохих обстоятельств.

— Человек должен мечтать и бороться за свои мечты, бороться за честь и достоинство. А за свой выбор отвечать, отвечать хотя бы даже своей жизнью. Только так можно почувствовать счастье борьбы и радость от достигнутого. Живой автомат, функционирующий по правилу максимальной полезности, в узко очерченных рамках — это катастрофа, прежде всего для самого человека.

— Умным людям всегда было куда приложить свои знания и силу. До сих пор СБ держит под строгим запретом большинство научных архивов того периода, временами извлекая те или иные проекты, адаптировав к технической оснащенности нашего времени.

— Техника и наука не делают человека счастливее. Да и многие технические разработки просто опасны, поскольку нарушают стабильность общественного устройства. И вообще, человеку — человеково. Лишь немногие люди способны получать удовлетворение от решения научных и технических вопросов.

— Конечно, СБ повторяет все, что делал Проклятый, только с противоположным знаком, — Джек развеселился. — Меня всегда удивляло, почему так неравномерно развита наша техника и почему не применяются очевидные решения, вытекающие из логики развития данного направления.

— Да, Служба Безопасности строго следит за этим, — сказала Ника и вдруг спросила: — Откуда ты все это знаешь?

— Я бы спросил, почему тебе это все известно?

— О, это очень просто, — княжна вдруг улыбнулась и обвела взглядом вокруг. — СБ подвергала цензуре видеоматериалы и книги, но никогда не цензурировала неизданные мемуары ее высших чиновников, их письма и дневники — в этой библиотеке собраны архивы моих предков, которые рассказывают, как все было на самом деле, нужно только уметь читать между строк.

Эндфилд посмотрел на золотые переплеты книг, на кожаные папки с документами, тихо вздохнул. Ему вспомнились долгие часы хождения по секретным архивам при помощи своих способностей.

— Я не спрашиваю, откуда тебе так много известно про давно прошедшие времена, от которых-то и осталось три строчки в самом развернутом общедоступном курсе истории. Это понятно. Сверхчувственное восприятие дает тебе иллюзию божественного всемогущества. Но ты ведь человек, Джек. Я люблю тебя. Не Электронную Отмычку. Люблю твои руки, твое тело, твои человеческие чувства, которые ты прячешь, потому что боишься даже себе показаться примитивным и слабым. Никакой ценности ни для кого, даже для тебя, не имеют эти способности, если ты используешь их, чтобы быть просто регистратором изменений в мире. Я ведь многое про тебя знаю. Все твои блестящие способности не сделали тебя причиной происходящих с тобой изменений. Все равно ты жил, как тебе укажут, и делал, что требовали. А данные богом таланты использовал, чтобы лучше загребать жар голыми руками для тех, кто использовал тебя.

Джек вдруг пристально посмотрел на девушку, проникая в ее мысли.

— Милый мой, — горько сказала она, — не пачкай ты меня этим. Я ведь открыта перед тобой до конца…

Капитан порывисто встал и схватил Нику. Княжна обняла его и страстно, до боли в губах поцеловала. Коробка с дневником Проклятого с грохотом упала на пол. Эндфилд попытался поднять тетрадь, но девушка не отпустила его от себя.

— Ты чего? — спросила она, прижимаясь всем телом к нему.

— Такая древность… — Капитан кивнул глазами в сторону дневника Князя Князей, который вылетел из металлополевого футляра. — Надо бы поднять.

— Ерунда, что с ним будет после реставрации. О сохранности нужно было позаботиться десять тысяч лет назад.

— Вот Князь Князей был причиной изменений в своей жизни и использовал для этого все свои силы и таланты, — поглядев на нее, сказал Джек.

— Он был чокнутый, почти как ты, — засмеялась девушка.

Эндфилд проснулся задолго до обычного времени пробуждения. Было темно, дождь еле слышно барабанил в силовое поле вокруг дома. Ника спала рядом, положив голову ему на плечо. Капитану было жаль будить ее, и он прокручивал в памяти услышанный вчера отрывок из дневника Проклятого. Несколько страничек без начала и конца из истории, рассказанной одним человеком для самого себя и о себе. Очевидно, что Князь Князей не рассчитывал на читателей. Приходилось толь ко догадываться о назначении упоминаемых им предметов, продираться через древние термины и названия, марки техники, о которых забыли уже к моменту рождения Проклятого. Но Капитан отдавал себе отчет в том, что история, случившаяся 114 веков назад, слишком увлекла его, да так, что лишила сна и покоя. В воображении Джека слова обрели протяженность в пространстве и времени, получили объем и плотность, насыщенность и яркость.

— Ты не спишь, Джек? — внезапно спросила Ника.

— Нет.

— Понятно, — сказала она, поднимая голову и глядя сонными глазами. Весь в мечтах.

— Нет, просто не спится. Или осень скоро, или что-то случится.

— Ты думаешь… — девушка не договорила, нахмурилась, помолчала и вдруг спросила: — Моя мама доехала? Джек сосредоточился.

— Да, — ответил Эндфилд. — Она зарегистрирована в космопорту Чайка на Гелиосе, — и, разматывая цепочку, продолжил: — На стоянке засекли посадку «Альбатроса-785», цвет белый, идентификационный номер 00000003465. Значит, ее встретили. Из резиденции княгини ушел заказ на перепелиные яйца, ананасы, рябчиков, устриц и форель. Также вызваны четыре солиста стриптиз-группы «Сладкие мальчики». Причем продукты привезены сверхсрочной поставкой со Старой Земли. Общая сумма за еду и стриптиз составляет 54 тысячи кредитов.

Капитан сказал это и пожалел.

— Моя мамочка просто хочет разорить меня. — Девушка отвернулась. Будем мы по ее милости нищие.

— Я думаю, что скоро все изменится… — начал Эндфилд.

— Ты про этот свой участок, — прервала его Ника. — Дырявую бочку водой не наполнишь… Джек поднялся и стал одеваться.

— Маленькая спекуляция на Деметре всего лишь начало, — сказал он твердо.

— Мой герой, знаешь ли ты, что Юрий хлопочет о том, чтобы магистраль перенесли на 50 километров южнее. Маршруты рейсовых мультикаров, линии энергоснабжения, водопровод, канализация, доступная для низших классов проводная связь уйдут вместе с ней. Тогда цены на твою землю упадут в десятки раз.

— Для победы над здравым смыслом иногда нужно совсем немного, но тут совсем другой случай. Трасса подготовлена планировочными машинами — это примерно семьдесят процентов от стоимости дороги. Посмотрим, что у него из этого выйдет.

— Ты не знаешь, каким вызовом здравому смыслу были некоторые решения Службы. Соображения оптимальности, удобства для простых людей, стоимости никогда не были критерием для СБ.

— Отчего же не знаю. По-моему, вся ее история — это история неудачных, поспешных и позорных решений, а затем использование всех средств для того, чтобы их считали если не гениальными, то хотя бы мудрыми. Собственный шкурный интерес офицеры СБ чтут превыше всего. Начальник местного регионального отделения генерал Гирин приобрел участки, примыкающие к моим, — не такие выгодные, зато много. Если дорога будет перенесена, он вообще окажется в убытке.

— Ерунда. Я узнавала, кто приобрел эту землю.

— Подставные лица. Откуда у нищих чиновников четвертого имущественного класса такие деньги. Если хочешь, могу прокрутить записи из базы данных полковника Лазарева, тот активно собирает компромат на своего шефа, наверное, метит на его место.

— Тебя сожгли бы на костре в доисторические времена. А вообще, твою бы энергию, да в мирных целях.

— Вскрытие покажет, — не очень весело сказал Джек. После обязательных упражнений он засел в библиотеке. Подавив в себе желание прослушать до конца дневник Проклятого, Эндфилд принялся за до смерти надоевшие уравнения. Время от времени едва ощутимая вибрация квик-посылок пронизывала дом и на экране высвечивались новые данные. За неспешным появлением символов и цифр на объемном топографическом экране стояла напряженная работа сотен суперкомпьютеров Сети. Квик-связь приносила данные со всех концов раскинувшегося на десятки тысяч световых лет Обитаемого Пространства. Куски информации складывались в частные решения и застывали в виде причудливых значков семиполярной математики. До завершения было еще очень далеко…

Незаметно, за скучной работой, заполненной подбором оптимальных методов интегрирования и экстраполяции, прошло время, отводимое Джеком на ежедневные занятия. Ника вошла в зал библиотеки. При ее появлении Капитан выключил обмен данными, сохранил результаты и поставил компьютер на стирание следов пребывания в Сети.

— Ты уже закончил? — спросила она, усаживаясь на колени Эндфилду. Я соскучилась по тебе.

— Я тоже… — Он обнял и поцеловал девушку, с удовольствием ощущая ее тепло, запах духов, упругость тела.

— Ты работал… — Ника мельком взглянула на экран. — У тебя хорошая выдержка.

— Ты о чем?

— Я ведь чувствовала, что тебе хочется послушать дневник Князя Князей дальше. Неужели то, чем ты занимаешься, так интересно и нужно?

— Интересно? — Капитан задумался. — Наверное. А нужно, безусловно.

— А что ты делаешь? — спросила княжна, посмотрев на него удивленно и негодующе. — За услуги связи ты заплатил уже полторы тысячи кредитов! И это при том, что звонишь по льготному тарифу, да и расценки сильно снизились после получения Деметрой статуса регионального центра.

— Я ищу новую точку вложения средств. Для этого мне нужен полный обзор состояния рынка в Обитаемом Пространстве. — Джек совсем не врал, говоря это, просто поставленная им задача была несколько шире.

— Я дала команду, чтобы обед принесли нам сюда. Мы пока послушаем записи Проклятого.

Негромкий голос заполнил комнату. Чтец начал с того места, где они с Никой прервались в прошлый раз.

«20 июля 2648 года. Предположительно мы летим над Францией. Высота 2800 метров над уровнем моря. За стеклами густая облачность, дождь, ветер. Его порывы раскачивают летающий корабль. Автопилот гасит колебания и выравнивает курс. Мой „Белый тигр“ — единственный крейсер, снабженный централизованной системой управления. Десяток рулевых заменяется двумя джойстиками и старым „Пентиумом“. На остальных лодьях команды вручную сражаются с болтанкой. Вечером, в лучах закатного солнца, мы миновали заснеженные вершины гор, по всей вероятности, Альпы, и теперь столкновение нам не грозит, впереди сотни километров равнин и поверхности океана. Лодьи вынуждены были подняться на 4500 метров. Экипажи, в, полной мере почувствовали все прелести высоты: холод и кислородное голодание. На пульте вяло мигает огонек, говоря о том, что с навигационного спутника поступает сигнал и машины летят правильно. Но детектор имеет погрешность в определении направления до полутора градусов, и теперь один бог знает, где мы находимся на самом деле, ночь и низкая облачность мешают ориентироваться. Набитые снарядами и ракетами корабли продолжают свой полет сквозь ночь.

Вчера мы покинули Владимир. Бесшумно и плавно поднялись лодьи над Клязьмой, оставляя внизу золотые купола церквей, белые стены княжеского дворца, сложенные из вековых дубов боярские хоромы, мешанину домишек бедного люда, холмы и овраги древней Владимирской земли. Перед тем как лечь на курс, корабли, прощаясь, стреляли магниевой салютной картечью, и ослепительные звезды горящего металла чертили воздух, посылая последний привет тем, кто оставался на земле. Внешне все было как в прошлый раз, когда эскадра ходила на Азовское море к Николаеву в тренировочный полет палить в полузатопленные ржавые суда и дырявить корабельные корпуса на стапелях. Но все уже знали, зачем мы летим и что нас там ждет.

Перед полетом я собрал своих офицеров, вкратце набросал историю страны, в которую мы направлялись, со всеми ее негативными сторонами: уничтожением аборигенов, удачными спекуляциями на поставках оружия в двух мировых войнах, хитрой военной помощью, когда могли справиться и без вооруженных сил Америки. Сообщил, что уже в начале XX века президент этой страны был признан „некоронованным королем“ человечества. Рассказал, как США сосали соки всего мира, объявив его весь зоной жизненных интересов, применяя экономическое, политическое и военное воздействие к тем, кто объявлялся противником, прикрываясь региональными альянсами и международными организациями, крича о нарушении прав человека и общечеловеческих ценностях. Рассказал о Корее, Вьетнаме, Афганистане, Боснии и десятках других „горячих точек“, раздутых козлобородым „дядей Сэмом“. Долго и подробно я говорил о последних для нашей несчастной страны временах, когда американские „наблюдатели“ имели штаб-квартиры во всех более или менее крупных городах, вмешиваясь в текущие дела. Когда ФБР и АНБ орудовали на нашей земле, как у себя дома, верша суд и расправу над российскими подданными… Потом я прокрутил и перевел данные радиоперехвата, сказал, что уничтоженная божьей волей зараза бесконтрольно размножающейся, хищнической цивилизации готова вновь заполонить Землю, которая только залечила раны, нанесенные ей.

После такой речи никто не колебался…

Мне же до сих пор не по себе оттого, что намеренно подал в историю таким вот образом. Те же факты могли бы быть истолкованы по-иному, особенно если принять во внимание ситуацию, которая была в родном отечестве. Фактически навязал выгодное мне видение истории простым людям, которые мне верили, чтобы они не знали сомнений и жалости. Впрочем, идея исторического реванша привлекает далеко не всех. Многие сразу поняли, что эта страна полна вещей, которые в нашем княжестве почти повывелись и стоят безумно дорого, поэтому экспедиция принесет огромные барыши в случае успеха».

Чтец крякнул и зажужжал.

— Что это? — спросил Джек.

— Там пропущено несколько страниц, — ответила Ника. — Я сделаю так, чтобы он не останавливался.

«…только ночь и пустота, словно мы незаметно покинули пределы Земли и движемся в межпланетном пространстве. Я с тревогой гляжу вниз, сквозь стекла кабины. Лучше бы мы летели через Аляску. Навигация, несмотря на ориентировку по спутнику, оставляет желать лучшего. Надежда только на то, что рано или поздно мы доберемся до суши и сможем сориентироваться. Америки большие, промахнуться трудно. Когда мне показалось, что корабли проскочили в темноте узкий Панамский перешеек и удаляются от Американского континента, сканер вдруг поймал на FM-частотах отголосок передачи нью-йоркской радиостанции. Очень скоро сигнал стал настолько сильным, что его можно принимать бытовым приемником. По радио передают джаз, потом новости. Все с волнением вслушиваются в язык врага. Старая задачка о связи прямым сигналом между точками, поднятыми на определенную высоту над земной поверхностью. На лодьях играют боевую тревогу — до берега не больше двухсот километров. Корабли снижаются до предела, так что в темноте становятся видны белые верхушки волн. Прекращается обмен радио- и световыми сигналами, вся связь — через приемопередатчики продольных электрических колебаний. Все встало на свои места, мы снова зрячие благодаря радиостанции. Пересечение лучей от навигационного спутника и вражеского передатчика позволяет точно определить наши координаты. Штурманы прокладывают курс обхода, и эскадра поворачивает на Вашингтон».

В чтеце раздался щелчок, потом механический голос произнес: «Фрагмент номер З».

«…земле. Как призраки, вокруг летают машины боевого охранения. Реакторы стоят на холостом ходу, чтобы лодьи могли подняться в любую минуту. Раздаются удары топоров и кувалд, изредка боязливо вспыхивает сварка: техники ремонтируют поврежденные машины.

На рассвете на нас напали. Разумеется, никто не предполагал, что нас встретят хлебом-солью, но, видит бог, они начали первые. Сначала сканер засек импульсы наземной радарной станции, потом стали четко прослушиваться посылки бортовых РЛС. Оператор биолокационной станции взмок от напряжения, пытаясь определить, где находится враг, но не смог.

— Не понимаю, — сказал он. — Есть четкий множественный сигнал, модулированный страхом и агрессивностью, далекий, на двадцать градусов вправо от курса. Вертикальный угол соответствует расстоянию в пятьсот километров.

— Командный пункт противника, — ответил я. — Засечь и отметить на карте. Но где самолеты?

— Я их не слышу. Других агрессивных сигналов нет.

— Засечь чужой сигнал, отличающийся от наших.

— Они, они везде, далекие, слабые.

— Знаю, что прошу слишком многого, но это вопрос жизни и смерти.

Но поздно… Три звена двухкилевых „F-18“ вынырнули из-за облаков. Сначала они опешили, смущенные видом наших кораблей. Огромные, размером с половину футбольного поля, „лапти“ выглядели весьма устрашающе. Эфир заполнился треском от кодированных радиопереговоров. Истребители, словно примериваясь к противнику, стали обходить эскадру по дуге, разглядывая необычные летательные аппараты. Я смотрел на эффектные обтекаемые формы боевых самолетов противника, конечно, не последнего слова техники, но вполне современных, не устаревших к 2004 году, оценил их скорость и пилотажные качества. Рядом с ними особенно бросалось в глаза, что борта лодей сделаны из просмоленных досок, а способность к маневру ниже всякой критики. Наши тревожно переговаривались между собой. Слушая эти разговоры, я понял, что мои орлы порядком струхнули. Под крыльями „F-18“ замелькали огоньки вспышек, дымные шлейфы ракет потянулись к кораблям эскадры. Было видно, что на „четверке“, которая носила гордое имя „Станислав“, вдребезги разнесло пилотскую кабину. „Семерка“ — „Победа“ получила „Сперроу“ в двигатель подъемной тяги и, дымя, стала снижаться. Переговорник донес до меня сообщения о повреждениях на всех кораблях. Началась паника.

Напрасно я кричал, чтобы лодьи уворачивались и стреляли, — мои доблестные вояки стали разбегаться как тараканы.

Истребители пошли в атаку, ведя огонь по кораблям из пушек. „Лапти“ попытались уйти в облака, хотя я им говорил, что облако для радара не помеха. Сейчас их всех перебьют поодиночке. У машины, даже простейший маневр которой осуществляется усилиями рулевой команды из десяти человек, нет шансов оторваться от верткого скоростного истребителя. У всех машин, кроме моей…

Об этом я подумал уже после того, как мой „Белый тигр“, паля из всех „тамбовок“, повернул наперерез основной массе нападающих. При этом я исхитрился вполне прилично сделать пару бочек и мертвую петлю. Пара „F-18“ была разорвана стеклянной картечью в клочья. Этого было достаточно, чтобы оставшиеся самолеты прекратили преследование и набросились на мой корабль.

По корпусу звонко ударили снаряды, запущенные с трех сторон „Сперроу“ устремились ко мне. Я выключил подъемную тягу. Время как будто остановилось. Точки с дымными хвостами приближались бесконечно долго, постепенно вырастая, прорисовываясь во всех деталях: стреловидные плавники рулей и стабилизаторов, трубки приемников воздушного давления, объективы систем наведения, тупые колпаки обтекателей, под которыми таились предназначенные для меня убойные элементы из вольфрамовой стали…

В эти мгновения передо мной прошла вся моя короткая теперешняя жизнь, мелькнуло лицо Рогнеды, ее огненно-рыжие волосы и зеленые, вечно улыбающиеся глаза. Стало горько оттого, что она будет ждать меня, вглядываясь в небо, и никогда не увидит там моего корабля. Наконец подъемная тяга прекратилась, и машина резко провалилась вниз. Ракеты прошли выше. Промахнулись! Лодья, кувыркаясь, пошла к земле. Самолеты с ревом пронеслись над воздушным крейсером, поливая его из своих шестиствольных скорострелок. Плестигласс кабины пошел трещинами от попаданий. Рядом со мной снесло голову оператору биолокатора, несколько связных офицеров были убиты. На мое счастье, ни один из снарядов, попавших в пилотскую кабину, не взорвался. Я снова включил тягу и выровнял полет у самой земли, разворачивая корабль для того, чтобы верхней башне было более удобно бить по истребителям, которые летели над нами, готовясь атаковать остальные корабли.

Башня молчала. Тогда, не знаю, кто меня надоумил, я сделал маневр, не доступный ни самолету, ни вертолету. На ходу, развернув лодью хвостом вперед, балансируя тяговыми и поворотными двигателями, задрал нос машины так, чтобы три передних массомета смотрели на истребители. Открыл непрерывный огонь. Полосы огненных траекторий уткнулись в противника. Через некоторое время я увидел, что начали стрелять и со стороны остальных кораблей эскадры, которая потихоньку собиралась в кучу, ощетиниваясь жерлами пушек. Потом услышал, как над моей головой с громом полетела картечь, выпущенная из верхней башни. Через некоторое время к ней присоединилась пара массометов под брюхом „Белого тигра“. Нападающие были уничтожены. На месте титаново-магниевых небесных акул остались лишь комья пламени и клубы бурого дыма. Мои вояки смеялись и ругались от радости матом в эфире. Лодьи были сильно потрепаны: разбиты стекла пилотских кабин и башен, на обшивке зияли многочисленные дыры, за некоторыми машинами тянулся дымок — что-то горело внутри. „Станислав“ удалялся, и корабль мотало так, что было ясно, что ничья рука не управляет его полетом. „Победы“ не было видно нигде — огромная машина исчезла в тумане над лесом.

Сканер снова засек сигналы радиолокационных станций самолетов. На этот раз они не прятались, шли напролом на высоте в семь тысяч метров. Атакующие представляли группу самых разнородных летательных аппаратов от допотопных „Стар-файтеров“ до „F-22“ и черных, угловатых „F-l 17“ по технологии „Стелс“. Их было очень много…

Дистанция была подходящая. Я решил не рисковать, поэтому пустил в ход самое мощное оружие. Дав команду одеть кроссполяризационные шлемы и отходить, я выстрелил терморакетой, одной из шестнадцати на борту моей лодьи. Мелькнул раскаленный добела цилиндр, и вот уже комок М-плазмы, смазанный скоростью в широкую огненную полосу, мчится слепящей кометой над землей. Багровое облако вспухло там, где только что летели самолеты. Ударная волна закружила и далеко отбросила корабли эскадры. Рулевым командам пришлось изрядно потрудиться, чтобы удержать машины от падения.

Я до сих пор не уверен, что терморакета не вызовет цепную реакцию полного распада в атмосфере или на поверхности. Надеюсь, что бог простит меня… Хорошо, что „Станислав“ был очень далеко и не рухнул после взрыва… Шестой корабль эскадры — „Паллада“ догнал его, высадил ремонтную группу и резервную рулевую команду. Мне повезло еще в одном. Хоть взрыв повалил лес на десятки километров и зажег его в эпицентре, деревья были сырыми после проливных дождей, все ограничилось маленьким пожарчиком, который вскоре потух под струями ливня и порывами шквального ветра. Оставив сильно поврежденные корабли для ремонта и поиска „Победы“, эскадра ушла к командному центру, распахала бомбами полного распада летное поле авиабазы, расстреляла локаторную станцию, сожгла ангары и хранилища топлива и боеприпасов».

Чтец снова запищал и объявил: «Фрагмент 4».

— Неужели когда-то люди считали такое оружие пределом развития техники?

— Да, — ответила ему Ника. — Даже тогда оно было слишком мощным для глупых людей.

— Ты знаешь, — Эндфилд смущенно улыбнулся, — «Белый тигр» был моим позывным.

— Ну надо же… — произнесла девушка с изрядной долей ехидства, продолжая внимательно наблюдать за ним. — Какое совпадение. Ты хочешь сказать, что чем-то похож на Князя Князей?

«…Терморакета — жуткая штука, — продолжил чтение аппарат. — Для того чтобы двигатель пространственной тяги был по-настоящему эффективным и компактным, необходим очень мощный источник энергии. Может быть, когда-нибудь люди изобретут материалы, способные выдерживать сотни тысяч градусов, и будут летать, разгоняясь за мгновения до скоростей в сотни километров в секунду, но сейчас вещество ракеты моментально превращается в М-плазму… Несмотря на внешнюю эффектность, все сегодняшние технические решения — от беспросветной нужды и бедности, никто и не догадывается, какие возможности скрыты в реакции полного распада.

24 июля 2648 года. Мы так и не нашли сегодня злополучную „Победу“. Она скрыта где-то в складках местности, зоне сплошного вывала леса. Сканеры молчат, значит, ни одного живого человека на потерпевшей крушение лодье нет. Наверное, я один понимаю, чем грозит это. Технический уровень Штатов гораздо выше. Если в руки врагов попали реакторы, двигатели пространственной тяги, джаггернауты и массометы, примерно через год-полтора они смогут построить свои летательные аппараты, оснастить их убийственным оружием, повторенным на гораздо более высоком техническом уровне.

25 июля 2648 года. Куда мог исчезнуть огромный корабль? Его нет нигде. Лес под нами кишит солдатами. Пару раз мы обнаруживали „Суперстеллионы“, и стеклянная картечь сбивала стальные винтокрылые стрекозы, набитые оружием и людьми. Поиски продолжаются.

8 августа 2648 года. Слишком многое случилось за эти дни. Машины висят на воздушной стоянке где-то над Новой Англией. Красное светило едва просвечивает сквозь пелену тумана и дыма, окутавшую всю Америку. Мои вояки поглядывают на меня с суеверным ужасом. Этот же ужас светится даже в глазах моих самых близких друзей.

Начну по порядку. 26-го дозорные увидели вспышку далекого взрыва. Корабли повернули туда и наткнулись на очаг пожара. Внезапно на „Белом тигре“ пронзительно запищали счетчики радиоактивности, предупреждая о том, что превышен уровень гамма-фона в 60 микрорентген. Со времен чернобыльской аварии я не видел, как на дисплее РКСБ цифры выползали в четвертый разряд.

Черный дым долетел до лодей. К стрекотанию армейских РД и вою гражданских дозиметров добавился сигнал альфа счетчиков. На кораблях сыграли радиационную тревогу. Машины круто пошли вверх и в сторону. Среди языков пламени увидел обломки металла. Судя по их количеству и протяженности, здесь рухнуло нечто узкое, длинное, без крыльев.

Я вдруг понял… Это была межконтинентальная баллистическая ракета: „Титан“ или „MX“, а в клубах черного дыма явно присутствовала окись плутония от ее горящей ядерной начинки. Они все же смогли запустить древние ракеты, которые я не принял во внимание.

От сознания чудовищности просчета мне стало жарко. Может быть, боеголовки более удачно выпущенных ракет уже подлетают к Владимиру, неся мегатонные термоядерные заряды. Я вызвал дежурного в казармах Техкорпуса и объявил атомную тревогу. Целую ночь придворные, амазонки и солдаты просидели в древнем противоатомном убежище, народ разбежался по лесам и оврагам. Пара невооруженных транспортных лодей всю ночь летала на большой высоте, визуально контролируя и ощупывая датчиками пространство под ними. Навигационный спутник был перенацелен на обнаружение ядерных взрывов.

К утру стало ясно, что можно не бояться. Ракеты не долетели. Ни одного ядерного взрыва не было зафиксировано в Северном полушарии. Может быть, они упали в Атлантический океан или врезались в мерзлую землю Сибири.

В десять часов утра, по времени Владимира, со мной связалась Рогнеда. Удивительно было слышать ее звонкий ласкающий голос в темноте американской ночи, наполненной тревожными шорохами и резкими порывами холодного ветра, заставлявшими вздрагивать корабль. Она со смехом рассказала, какой переполох был в городе, как боярин Говоров со страху полез в погреб, раздавил задницей корзину с яйцами, опрокинул на голову кринку сметаны, потом с диким воплем выскочил во двор, до смерти напугав и без того перепуганных домочадцев, которые приняли его за выходца с того света. Были и не смешные происшествия с пожарами, грабежом и несчастными случаями. Хотя все это говорилось с иронией и смехом, я чувствовал вопрос: каких еще сюрпризов ждать от этой экспедиции?

Слава богу, я не сказал Рогнеде о потерянной лодье, а командиры подразделений амазонок были лишены доступа к дальней связи. Когда я закончил разговор, ночь стала еще темнее. В кромешной темноте безлунной и беззвездной ночи на „Князе Иване“ услышали странный шум внизу. Они сообщили мне. „Белый тигр“ круто пошел на снижение, зажег прожектор. На проселочной дороге ползла колонна из „М-113“, „Бредли“ и зенитных самоходок, в центре которой двигался тягач с прицепом наподобие нашего советского „Урагана“, который вез нечто длинное, похожее на ракету, тщательно накрытое брезентом. Пушки ударили самой мелкой картечью. Десантный отряд кинулся в атаку. Сражаться было не с кем — экипажи машин были мгновенно уничтожены. Под изрешеченным брезентом прицепа находилось то, что заставило меня вспотеть, несмотря на ночную прохладу. Я ожидал увидеть тактическую ядерную ракету, лазер противосамолетной системы или еще что-либо в этом роде, но там был искореженный двигатель подъемной тяги со злополучной „Победы“. Пока мои доблестные вояки обшаривали лес, у нас под носом демонтировали и вывозили части разбитого воздушного крейсера. С этой минуты я действовал как автомат. Лодьи пошли над самыми верхушками по четкому следу гусениц на грунте, не таясь, освещая лес дуговыми прожекторами. Вскоре мы наткнулись на огромную маскировочную сеть, натянутую над деревьями.

Воздушные крейсеры сходу открыли огонь. С земли нам ответили сорокамиллиметровые скорострельные пушки замаскированных „Сержантов Йорков“, башенные пулеметы „А2“ „Абрамсов“, четырехствольные зенитные установки. Корабли эскадры снарядов не жалели и просто смели противника. В пламени пожаров, среди покореженных танков, зенитных самоходок и БМП солдаты и амазонки яростно схлестнулись с остатками рейнджеров из американского спецназа. И тут абсолютное огневое превосходство неуклюжих, но чрезвычайно скорострельных массометных ручниц сделало свое дело. Меня вызвали вниз, десантники нашли нечто интересное. Немного в стороне, в автофургоне, располагался передвижной командный пункт, оснащенный средствами дальней связи и компьютерами. Экран одного из них мерцал старым, добрым, стандартным „Интернет Эксплорером“. Это навело меня на мысль, и вскоре я, пользуясь хакерскими программками, рассчитанными еще на незабвенный ДОС, вошел в систему компьютерных сетей Пентагона. Через 32 минуты я знал все. Правда меня совсем не обрадовала. Трофеи были распределены для изучения среди исследовательских центров по всей стране. Судя по рапортам, ученые быстро поняли назначение и принцип действия находок. Секрета нереактивной тяги и полного распада больше не существовало. Мы проиграли, едва начав сражение. Потом мне говорили, — что я, глупо улыбаясь, сказал: „Никогда так дети дома не играйте“, наверное, вспомнив один из дурацких американских боевиков конца двадцатого века, а потом, видимо, для солидности добавил: „Гнев божий падет на их головы“.

Я медленно снял с себя амуницию — датчики, детекторы, подлокотную ручницу, автомат, пистолет, меч, куртку, бронежилет, плащ-накидку и остался голым по пояс. Повязал белую повязку на лоб. Потом приказал кораблям подняться на тысячу метров, встать на воздушный якорь к северу от этого места и ждать моей команды, активировав кроссполяризационные шлемы и ставни на иллюминаторах. На меня смотрели как на ненормального, но команды пока выполняли беспрекословно. Напоследок, повинуясь безотчетному импульсу, я все же взял темные очки-консервы и фонарь для подачи сигналов.

Лодьи взлетели. Я остался один на один с ночью с ее неуютом холода, ветра и мелкого дождика. Пахло горелой соляркой и газолином, нагретым металлом и ржавчиной. В неверном свете догорающих машин противника плясали замысловатые тени, напоминая, что вокруг еще недавно были сотни врагов, тела которых, разорванные картечью и рассеченные мечами, сейчас остывают под затянутым тучами мутным небом. Временами ветер доносил сладковатый запах разложения от трупов, распятых на крестах людей с крейсера „Победа“. По меньшей мере 14 человек остались живы при ударе лодьи о землю, и никто не нашел в себе смелости взорвать корабль. Они могли это сделать хотя бы для того, чтобы избежать плена и жестоких мучений, но… Что теперь жалеть об этом.

Я выбрал место на просеке попросторней, уселся на землю. В пустоте сознания кружилось: „Два реактора, четыре двигателя подъемной тяги, шесть маршевых, пятьдесят маневровых двигателей. Семь „тамбовок“, четыре джаггернаута с боекомплектом, массометные ручницы, терморакеты, бомбы и гранаты полного распада, микросотовые батареи, биодетекторы, трансиверы продольных волн. Все это попало к противнику и теперь будет обращено против нас“. Однако захваченное врагом оружие, техника, оборудование имеют детали из пористого стекло-материала, который поддается психокинетическому воздействию, если знать параметры для зажигания и сконцентрировать взрывной разряд в материале… Однажды, в минуту крайней необходимости, это получилось и у меня, значит, должно получиться снова. В конце концов первоначальный зажигающий импульс для реакции полного распада — всего лишь запись, сделанная моим детектором продольных волн с мозга экстрасенса-пирокинетика.

Вдруг перед глазами появилась картинка. М-плазма пробивает кору Земли, как папиросную бумагу, и уходит в магму, планета разлетается как гнилой арбуз, оставив после себя огненный шар взрыва. Тут нечеловечески мощный голос сказал мне, что тотальной детонации не произойдет. Оружие людей пока еще слишком слабо, чтобы уничтожить планету. Больно будет, но те, кто пережил свое время, причиняют большие страдания.

Я тронул сознанием первую терморакету. Стало светло. Мозг тяжело ударила продольная волна от взрыва. Едва успело погаснуть свечение от вспышки на востоке, появился сполох с противоположной стороны неба, потом еще и еще. Они сами внесли огненную смерть в свой дом… Исследовательский центр в Лос-Аламосе, базы в Балтиморе, Скалистых Горах, научный Центр под Вашингтоном, Форт Нокс и еще десятки других мест, где оказалась хоть крупица микропористого стекла, взлетели на воздух. Через некоторое время толчки от взрывов достигли меня. Они не превысили шести баллов по Рихтеру. Я просигналил кораблям на посадку.

Потом был многодневный ураган и сумерки. Воздух стал черен от пепла и частиц грунта в стратосфере. На Америку обрушились дожди. За два дня выпало больше восьми метров осадков. Реки вышли из берегов, затопив равнины. Мы больше не могли находиться на поверхности и взлетели. Намокнув, лодьи потяжелели и ощутимо хуже слушались управления. Рулевые команды падали от усталости, борясь со шквальным ветром и дождем. Время от времени на кораблях включались прожекторы. В их свете блестела водная гладь, кое-где проглядывали верхушки затопленных деревьев. Рогнеда вышла на связь и сообщила, что солнце едва светит, очень холодно, в городе паника, все спешно запасаются продовольствием, введен комендантский час, на транспортные лодьи по ее приказу в спешном порядке установлены „тамбовки“. Одна из машин постоянно висит над Владимиром, другая стоит во дворце, готовая к взлету.

Мне пришлось рассказать ей все: о бое с истребителями, потере корабля, безуспешных поисках, находке. Рогнеда согласилась со мной, сказала, что я действовал правильно, спросила только, почему взрывы получились такими мощными. Я ответил ей, что, видимо, базы и центры залегали достаточно глубоко и сотни тысяч тонн породы при взрыве могли быть задействованы в реакции. Видимо, это ее устроило, она только спросила, не было ли опасности, что весь мир взорвется к чертовой матери. Хотя дочка князя до сих пор верит, что Земля плоская, суть проблемы она схватила четко. Объяснять, что по расчетам должно получиться так-то и так-то, я не стал, тем более погрешность вычислений была… 1015 Джоулей, если не больше. Сказал, что мне был знак, что все будет нормально. Рогнеда обиделась и чуть было не сказала, что я принимаю ее за дуру. Из расшифрованных переговоров амазонок с Владимиром (я разрешил им провести несколько сеансов) стало ясно, что она неоднократно спрашивала офицеров корпуса о произошедшем. Выяснились интересные подробности. Амазонки видели, как перед взрывами над лесом встал столб света до неба и от того места стали расходиться круги светящейся материи. Видимо, ее это заставило задуматься.

Постепенно тьма разредилась, и выглянуло красное больное солнце. Надеюсь, что ядерной зимы не будет. Когда стало полегче, я с удивлением обнаружил, что все, даже отец, стали бояться меня и без внутреннего протеста оказывали знаки уважения и почитания как Живому Богу.

Еще бы. Тот, кто может обрушить огонь и воду на врага, действительно обладает сверхчеловеческим могуществом. Многих не убедило Большое Испытание, подумаешь, картинка на экране и голос из пластмассового ящика, а сейчас… И если раньше я ловил мысли своих офицеров о том, что, после того как они получили такое мощное оружие, как лодьи, массометы и джаггернауты, они могут диктовать мне свою волю, то сейчас не обнаруживаю ничего, кроме обожания и страха, страха и затаенной боязливой ненависти. Когда корабли просохнут, а земля освободится от воды, я поведу эскадру бомбить промышленные районы, чтобы доделать то, что не сделали огонь и вода, чтобы исключить даже минимальную возможность изготовления оружия, которое некоторое время было у них в руках…»

Чтец пискнул. Ника выключила его. Некоторое время они молчали.

— Не садист я, не убийца, просто так получилось, иронически-жалостливо сказала Ника.

— С точки зрения логики, он действовал совершенно правильно, — возразил Джек.

— Ты действительно так думаешь? — Девушка презрительно сощурилась. Те, кто не умер во время катастрофы, узнали голод, рабство и унижение. Людей хватали, как скот, грузили на корабли и продавали потом на рынках Суздаля, Тамбова, Новгорода и Владимира. Твой любимый Князь Князей стал богачом, потому что получал десятину с каждой проданной женщины, каждого проданного мужчины или ребенка. Новые варвары смогли удовлетворить самые потаенные фантазии с сотнями наложниц, попробовали, как сладко пытать, мучить и убивать в застенках, благо люди стали дешевым товаром. У тебя ведь американская фамилия, Капитан. Это твоих предков топили, жгли и взрывали, продавали, морили голодом и били.

— Ты еще скажи, что они, их потомки и потомки их потомков до конца времен были людьми второго сорта, что и было законодательно закреплено… Джек усмехнулся. — При Князе Князей это правило действовало всего лет сто. И, кстати, возродилось лишь после смерти Проклятого, во время Первой смуты, когда к власти пришли князь и бояре вместе с погаными эмоционалями, которых никто больше не сдерживал.

— А при чем здесь эмоционали? У тебя что, пунктик на них?

— Нет, но именно они виноваты, что уже четыре тысячи лет длится война и «драконы» гибнут в Космосе.

— Ты действительно так считаешь?

— Именно. Раз идиотам нужно придать своему бесцельному существованию смысл, устраивается большая заварушка, чтобы они могли думать, что борются с врагом и не напрасно терпят плохие условия жизни и унижения от власть имущих.

— Ну и что?! Каждый человек заслуживает то, что он получил. Таких людей, как ты, это не должно волновать. Ведь ты в силах иметь лучшее в этой жизни.

— Противно тратить свою жизнь на поддержание материального статуса, чтобы не свалиться в пропасть нищеты. И вообще я хочу, чтобы этот мир был изначально добрее в своей основе к разумным существам. Простые желания, связанные с удобством и комфортом, должны исполняться мгновенно, тело не должно тяготить, людей не должно быть слишком много, чтобы они не мешали друг другу. Всяческие объединения людей по насильственному и принудительному признаку не должны существовать как вредные для свободной воли разумных существ. Человеку должна быть доступна вся Вселенная от края и до края и все знания мира. — Джек усмехнулся. — Я мечтаю о таком времени.

— Ты где такое вычитал? — спросила Ника и засмеялась. — Нет такого на этом свете. Жизнь здесь — борьба, кусок хлеба — награда. Души специально приходят сюда, чтобы насладиться реальными ощущениями плотного мира.

— Так думают эмоционали. — Капитан долгим взглядом посмотрел на девушку. — Это же неправильно. Если эмоции становятся самоценными, то жизнь превращается в непрерывное питание эмоций. Это сродни наркомании в самой грязной и отвратительной форме.

— Ты и вправду так думаешь? — Ника нахмурилась.

— Мне просто хочется действовать максимально эффективно, действовать в благоприятных для меня условиях и так, как я сочту нужным. Ты говорила вчера о десятках поколений загубленных жизней в эпоху Князя Князей. Почему же ты не сожалеешь о жизнях сотен миллиардов людей, потенциальных великих ученых, философов, изобретателей, которые потратили отпущенные им силу и время на мелкую суету из-за куска хлеба насущного. Именно эмоционали заставили их так поступать, потому что распределение материальных благ, отношения между людьми, понятие о правильности и достоинстве были навязаны ими. Нет прощения им за это.

— Они живут как могут и тоже уверены в своей правоте. — Девушка совсем разозлилась.

— Я понимаю Князя Князей. Он воевал не с бесконтрольно размножающимися, он воевал с эмоционалями. Будь я на его месте и имей хотя бы полк «драконов», я действовал бы на его месте более радикально.

— Радикальней, чем он, с его геноцидом против остальных вначале и войной с собственным народом в дальнейшем? — На лице Ники появилась нехорошая усмешка. — То есть всех уничтожить?

— Ты знаешь, сотни тысяч лет назад на Старой Земле дикие звери были хозяевами планеты. Они и человека заставляли только тем и заниматься, что бороться за выживание. Теперь бывшие страшные хищники едят синтетическое мясо из конфигуратора, лижут руки людям и искренне любят своих больших братьев. Джек усмехнулся. — Речь идет просто о том, кто будет устанавливать правила игры.

— Ну и как ты собираешься этого добиться?

— Флот «драконов», — Эндфилд откровенно веселился, — войдет в Обитаемое Пространство, сбивая ГОПРы и орбитальные крепости, сжигая части Планетной Охраны и Белого Патруля. Планеты будут взяты быстрым и жестоким штурмом. Власть имущих развесят вверх ногами, СБ перестреляют, а богатых патрицианок будут зверски насиловать оголодавшие в Дальнем Космосе по женскому телу бородатые «драконы».

— Джек… — сказала девушка, и Капитан почувствовал, как что-то екнуло внутри ее тела от ужаса и восторга. Она сделала усилие над собой и сказала: — Ты издеваешься.

— На самом деле я пока не знаю, как добиться этого без пушечной пальбы и штурмовок. Поднять «драконов» невозможно. Разве что начать планомерное и открытое уничтожение. Тогда даже они бы возмутились. — Джек помрачнел. — Ты была права, называя их наркоманами космических полетов, точнее, «удовольствия от прямого соединения с бездушной машиной». Действительно, большинству «драконов» больше ничего не надо. Раз им позволяют летать, то все можно простить: и войну, и смерть. Большинство «драконов» считают, что они действительно выполняют важную, полезную работу, защищая Обитаемое Пространство от кораблей «берсерков» и внутренних врагов. И вообще, хотя об этом и не говорят, но мастера считают, что бог дал им силы и способности, чтобы служить защитой людям. Наверное, их мировоззрение отстало по меньшей мере на три тысячи лет, как это ни печально.

— Ты так говоришь, словно не о «драконах», — девушка недоуменно смотрела на него. — Тебе ли не знать, чем вы занимаетесь.

— Черный Патруль выполняет приказы, которые получает от правительства и своего командования. Если кого-то и надо ненавидеть, так это того, кто отдает такие приказы. Глупо сердиться на топор или бластер. «Драконы» не предназначены раздавать сусальных Дедов Морозов. Если кто-то считает, что нужно использовать для решения той или иной проблемы Черный Патруль, то я полагаю, он это знает.

— Вот именно — их задача нести смерть и разрушение тем людям, которых они должны защищать.

— Не мы отдаем приказы. Раз их отдают, значит, так нужно. Обсуждение правомерности приказов не входит в компетенцию «драконов».

— А надо бы. Ведь вы же люди. Даже в армиях далекого прошлого солдаты могли не исполнять бесчеловечные приказы.

— Люди далеко продвинулись с тех пор, — невесело сказал Эндфилд.

— Ладно, Джек, давай закончим. С тех пор, как я дала тебе эти записи, мы только и делаем, что ссоримся из-за событий, которые случились больше десяти тысяч лет назад. Не глупо ли?

— Наверное. Этот «раритет», — Джек усмехнулся, — не стоит этого.

— Ты знаешь, — княжна снова села к нему на колени, — Не обижайся, но за эти два дня я поняла…

— Что?

— Ты только не сердись. Ты производишь впечатление мудреца, довольного жизнью, на самом же деле ты герой, желающий изменить мир, переделать его согласно своим вкусам, привычкам и убеждениям.

— Ну и что? — удивился Джек. — Что здесь такого?

— Если человека что-то не устраивает и он с этим мирится, то он похож на проститутку, которая осознает постыдность и грязь своего ремесла, но продолжает этим заниматься.

— Ox, — только и смог сказать Эндфилд, обижаясь и одновременно понимая всю правоту ее слов.

Он внимательно рассматривал Нику: ее светящиеся зеленые глаза, которые были сейчас тревожны и настороженны в ожидании реакции любимого, высокий лоб, соболиные брови, слегка вздернутый нос, твердый маленький подбородок, и впервые понял не умозрительно, а так, что достало до печенок, — его девушка, с которой так сладко проводить время в постели, гулять и разговаривать, — патрицианка до мозга костей, впитавшая убеждения, созданные сотнями поколений аристократов, которые привыкли быть причиной изменений в жизни, быть свободными в своем выборе и отстаивать его, не задумываясь о последствиях.

Эндфилд подумал, что до сегодняшнего дня он совсем не понимал княжну. Под ее ласковой улыбкой таится стальная воля, а единственное, что для Ники имеет значение, — это ее желание, ради этого она готова перевернуть весь мир.

Впервые со всей ясностью Эндфилд осознал, что она и ей подобные станут мириться с ним за его полезность и услужливость, но уважать — никогда… Скорее они посчитали бы Капитана достойным уважения, если бы он повел против всего, что дорого им, эмоционалям и аристократам, полки «драконов»…

— Джек, ты не обиделся? — ласково спросила его девушка, потому что молчание затягивалось.

— Глупо было бы. Просто мне нужно о многом подумать.

— Пойдем спать, уже поздно, — предложила Ника и повела Эндфилда прочь из библиотеки.