Во второй половине дня пришёл факс из Варшавы. Это было письмо от польского писателя Эдварда Куровского. В последнее время он поступает именно так: письма отправляет мне не по почте, а факсом. Быстро и удобно (если есть факс, конечно). Сегодня написал — сегодня же адресат и получает письмо. Интернету Куровский не доверяет. Или не хочет пользоваться электронной почтой.

«Завтра, 6 августа, Галина летит в Москву, — писал мне пан Эдвард. — Вылет в 11 часов по польскому времени. А в восемь вечера (по Москве) отправляется из Шереметьева в Гонконг на Всемирный Конгресс по компаративистике. Она единственный представитель от Польши. Возвращается из Гонконга 16‑го, в Москве будет в 17–25. А из Москвы в Варшаву вылетает в тот же день, в 21–00».

«Галина» — это его жена, профессор–славист Галина Янашек. Учёный с мировым именем, специалист по компаративистике (сравнительному изучению литератур), культурологии, постмодернизму, автор многочисленных монографий, статей, учебников, профессор университета.

Четыре года назад мы с женой ездили в Варшаву и жили у них в доме. Пани Галина была нам как родная мамка: встречала, провожала, кормила нас деликатесами и заморскими фруктами, готовила нам завтраки, мыла после нас посуду (не позволяя делать это нам, её гостям), заботилась о нашем досуге в польской столице, возила нас в королевскую усадьбу Вилянув и в кино, а там, как детей малых, угощала мороженым, попкорном и кока–колой…

Недавно мне понадобились сведения о деятельности Армии Крайовой во время Варшавского восстания 1944 года, и пани профессор нашла для меня очень интересные документы.

Отец Галины Янашек — герой Варшавского восстания, кавалер высшего польского военного ордена «Виртути милитари». Майор Вацлав Пётр Янашек, один из командиров легендарной группировки «Радослав», погиб в конце августа 1944 года. Посмертно получил звание подполковника… Был ранен в бою с фашистами недалеко от дома на улице Фрета, где родилась Мария Склодовская — Кюри. Бойцы группировки «Радослав» по подземным канализационным коммуникациям перенесли командира на носилках в госпиталь на углу улиц Добрая и Древняная, но туда ворвались фашисты и забросали больничные палаты гранатами… А в это время на восточном берегу Вислы стояла Советская Армия и наблюдала за тем, как гитлеровцы расправляются с польскими повстанцами. Она стояла там около трёх месяцев, набиралась сил, ждала удобной возможности ударить по врагам (по немцам и полякам) — ждала приказа Сталина о наступлении… Варшава — древняя, уникальная столица — была разрушена почти полностью, а сразу после войны поляки получили «от советского народа» подарок: «сталинскую» высотку, каких в Москве, например, несколько штук.

Не мудрено, что пани Галина много знает обо всём этом. При социализме («при коммуне» — как говорят сегодня в Польше) воинов Армии Крайовой официальная пропаганда называла предателями, пособниками гитлеровцев, «защитниками буржуазной идеологии». После войны на улицах Варшавы висели плакаты, где суровый солдат–освободитель попирает сапогом карикатурного бойца Армии Крайовой, а внизу красовалась надпись: «Армия Крайова — заплёванный карлик реакции». И мимо таких агиток шли в школу (или, скажем, в университет) дети этих «предателей»… А сегодня в Польше широко отмечается шестидесятая годовщина Варшавского восстания. В польскую столицу приехали «высокие представители из европейских государств». Они клятвенно заверили поляков, что страны–соседи больше никогда не допустят того, что Польша окажется под пятой оккупанта, потому что отныне Польша — полноценная военно–хозяйственная частичка Европы…

— Хорошо бы встретиться с пани Галиной, — сказал я жене. — Мы не виделись четыре года.

— Да, надо повидаться. Звони в Варшаву, уточни детали.

Я набрал номер. Слышно было так, словно мы разговаривали с соседней квартирой.

— Хочу вас встретить в Москве, — сказал я пани профессору.

— Спасибо. Это очень приятно.

— У нас будет несколько часов до вашего самолёта в Гонконг. Достаточно времени, чтобы поговорить.

— Я буду в Москве… о тшечей.

В три часа дня. Прекрасно! Я как раз смогу уйти с работы. Оттуда до Шереметьева чуть больше часа езды.

— Вот и отлично! Мы будем в аэропорту ровно в три часа дня. Кстати, у нас два аэропорта Шереметьево…

Пани Галина быстро отыскала билет на самолёт.

— Терминал два, — прочитала она.

— Я неплохо знаю этот аэропорт. Не потеряемся.

— Очень хорошо. Большое спасибо.

Повесив трубку, я стал планировать время. В тот день жена должна была ехать в Тамбовскую область, но, судя по всему, времени до поезда у нас было предостаточно.

— Надо обязательно найти пани Галину в Шереметьево. Будет как раз время обеда, а в наших аэропортах всё так дорого… Возьмём с собой какие–нибудь бутерброды, сок, фрукты… в общем, придумай сама. Встретимся в час–тридцать на «Войковской», доедем до «Речного вокзала», а там — маршрутка в аэропорт.

— Не беспокойся, всё будет нормально.

А ещё Эдвард Куровский сообщил мне в своём письме вот что: «Не знаю, писал ли я Тебе [поляки даже слова «тебе» и «ты» пишут уважительно, с большой буквы. — А. П.], что у нас гостила профессор Рэмет из Америки. В Старом Мясте, когда они с моей женой шли обедать, какой–то хулиган ударил американку в живот. Полиции не было».

Нет, надо, непременно надо нам встретить пани Галину! Не дай бог, кто–нибудь обидит у нас нашу почтенную гостью… Встретимся, посидим в аэропорту, поговорим, перекусим, поможем перебраться на другой самолёт.

…Несмотря на пробки (пятница, уик–энд, москвичи спешат на дачи), маршрутка дое–хала до Шереметьево очень быстро, за полчаса. Мы сидели рядом с водителем, и я, сжимая в руках пакет с провизией (боже мой! зачем столько?), с интересом наблюдал, как шофёр–кавказец мастерски лавировал между потоками автомобилей. Я думал о нашей гостье. Она училась в послевоенном университете Варшавы, потом долго работала в Братиславском университете (пани Галина была замужем за словаком), преподавала филологию. Автор польско–словацкого и словацко–польского словарей, самоучителя польского языка для словаков, известного предисловия к роману «Фараон» Болеслава Пруса, научных статей в журналах и монографиях. Составитель двухтомной антологии польской литературы. Участник международных конгрессов славистики и компаративистики. Лекции во Франции, в Польше, в Киеве, в Японии, Чехии, Канаде. Доктор наук, профессор Силезского и Варшавского университетов, вице–директор Института славистики польской Академии наук. Многочисленные работы по европейскому постмодернизму. Десять книг о славянской литературе. Более двухсот статей на польском, словацком, чешском, русском, французском, японском, английском, болгарском… Рецензии, эссе, комментарии, исследования… Множество переводов научных статей с польского, французского и английского на словацкий, а ещё — с чешского, словацкого, английского и французского языков на польский… Известные книги «От модернизма до постмодернизма», «Новое лицо постмодернизма», «О современной литературной компаративистике». Награды в Польше, Чехии, Болгарии, Словакии… Золотая медаль Карела Чапека в Чехии. Офицерский Крест Возрождения Польши, полученный из рук Президента…

— Приехали, — сказал водитель.

— К главному входу разве не подъедем?

— Теперь останавливаемся здесь. Там, дальше, платная стоянка. 150 рублей в час…

Мы поспешили в здание аэропорта. Когда вошли внутрь, дикторша как раз объявляла прибытие самолёта из Варшавы. Толпа гудела, эхо разносило этот гул по всему зданию, голос диктора слышно было отвратительно. Но кое–что удалось разобрать.

— Ага, через четыре минуты, — обрадовался я.

— Она сказала, что нужно идти в сектор «В».

— Это направо.

У стеклянной стены с надписью «Зона таможенного и паспортного контроля» толпилась добрая сотня людей. «Неужели все они встречают польский самолёт?» — удивился я.

— Наверно, потребуется время, — сказала жена. — Пока выпустят из самолёта, пока проверят паспорта и чемоданы…

— Ну, чемоданы–то вряд ли будут проверять. Вспомни, разве у нас проверяли в Барселоне, в Варшаве или в Египте?

— Наверно, они знают, у кого проверять…

— Значит, у пани Галины не будут. Подождём.

Мы стояли у огромного окна и, вытянув шеи, вглядывались в лица приезжих. Пассажиры выходили из таинственного чрева «зоны» небольшими группками. С радостными возгласами к ним бросались из толпы встречающих какие–то люди, целовали, обнимали и поспешно уводили прочь от этого места. Невольно вспоминалась сцена обмена пленными разведчиками из фильма «Мёртвый сезон»…

Прошло полчаса. Пассажиры выбирались из–за стеклянной стены по двое–трое, а толпа встречавших всё увеличивалась. Пани Галины не было. «И что это их так долго мурыжат? — злился я. — Времени–то не так уж много… А потом за два часа до вылета объявят посадку на самолёт в Гонконг, и беги, несись, сломя голову…»

Наконец жена не выдержала, решилась подойти к группе приезжих, догадавшись, что те — русские.

— Простите, вы случайно не из варшавского самолёта?

— Варшавского? — удивились они. — Не–е–ет… Мы из Греции!

«Вот так номер, — удивился я. — Тут, оказывается, ещё и из Греции…»

Рядом с нами в толпе встречающих галдели две дамочки в возрасте «чуть–чуть за тридцать». Куцые мини–юбки на мясистых бёдрах, короткие кофточки с глубокими вырезами на пышных бюстах, яркая мазня на лицах. Они потягивали пиво из бутылок и эмо–ционально обсуждали какие–то свои проблемы. Голоса женщин были прокуренными, хриплыми, громкими. Дамочки явно не стеснялись того, что весь международный аэропорт слышит их разговор.

— …И вот теперь я должна его успокаивать!

— А ты не рассказывай ему обо всём.

— Как же не рассказывать, если он уже узнал об этой блядской Жанне?!

— Наверно, кто–то нас заложил…

Они то и дело выбегали на улицу покурить, а потом возвращались и здесь, в здании аэропорта, то и дело названивали по мобильному телефону какому–то Сэму.

— Ну, ты где? Мы тебя ждём уже херову уйму времени. Копыта устали стоять!

Потом та, что побойчее, позвонила ещё куда–то.

— Слышь, ну вы там чё?.. Ничего не хочу знать! Не вздумайте оставить моего отпрыска! Я знаю, сейчас попрётесь куда–нибудь в кабак, а пацана оставите… А вы идите в парк с ним. Пусть он тоже погуляет… И ни в коем случае не курите сигареты, — она почему–то так и сказала — «сигареты», как будто там, на другом конце связи, могли закурить ещё что–то. — Я не хочу, чтобы мой ребёнок дышал вашим дымом.

Кто–то из толпы уже оглядывался на них. Одна женщина отошла от них подальше. Другая, наоборот, подошла и о чём–то спросила.

— Нет, — последовал ответ. — На фиг нам пекинский? Мы встречаем самолёт из Иордании.

«Ёлки зелёные! Сущий Вавилон! — подумал я. — И что примечательно: никакой информации — ждать или не ждать и сколько ждать… Кто идёт, откуда идёт, с какого самолёта — не понять ни черта!»

Люди в толпе, подняв руки, вяло помахивали табличками, где было написано «Доминик», «М-р Ллойд Гарднер», «Европа — Тур»… Опытные, знают, что здесь несложно затеряться. Выйдет человек из стеклянной зоны, увидит табличку и больше не станет крутить головой, искать встречающего… Мимо нас прошла шумная группа латиноамериканцев. Чуть слева устало облокотилась на колонну фигуристая девушка в джинсах, и я тотчас же обратил внимание на её модельную внешность. В толпе появился толстый, обливающийся потом негр и тоже задрал свою табличку над головой.

Прошёл час.

— Я уже есть хочу, — сказала жена. — Сегодня ещё ни разу толком не ела. Целый день бегу куда–то.

— А теперь вот — стоим… У нас в сумке явно найдётся что–нибудь подходящее.

— Давай хоть по бутерброду…

— Кстати, что ты туда наложила?

— Сок, воду, ветчину, бананы, хлеб, масло, джем…

— Как надоело ждать!

Рядом не было ни одной скамейки. Пришлось влезть на прочные поручни у окна, но долго сидеть вот так, по–вороньи, не удалось: не самое это удобное место для обеда.

— Хоть бы заглянуть туда, в эту чёртову «зону», может быть и разглядели бы мы пани Галину. Но нет, отгородились они от всего мира, ничего не видно. Всё у них тайны…

— Ну не прозевали же мы её, в самом деле?

— Вряд ли. Ни одного пассажира не пропустили, каждому заглянули в лицо…

Шумные дамочки опять затрещали в свой мобильник:

— …Ты где?.. Что?.. Да ты с ума съехал!.. Отпад! А мы ждём возле сектора «В»! — и — подруге: — Пошли, Наташка! Этот остолоп выползает из сектора «А». Вот идиот!

Они сорвались с места и помчались на другой конец аэропорта.

— Вот бардак! — проворчал я. — А может быть, и мы зря тут торчим?

— Но ведь я своими ушами слышала: «в сектор В».

— Слышала или догадалась?

— Ну, теперь уже это не выяснишь…

— И всё же я пойду пройдусь. Авось повезёт.

Я пошёл следом за убежавшими дамочками, встречавшими какого–то Сэма из Иордании. Возле сектора «А» картина была похожей: толпа встречающих, маленькие группки пассажиров, прилетевших в Шереметьево, суета, толкотня, гул голосов. Я прогулялся вдоль скамеек, заглянул в лица пассажиров. Нигде не нашёл нашей польской гостьи.

Потом обратил внимание на то, что в центре зала человек двадцать стоят, задрав головы, и таращатся на большие экраны телевизоров «Самсунг». Рядом висел указатель: «Здесь вы можете увидеть прибывших пассажиров». Я тоже стал вглядываться в экран. Где–то, в неведомом мне зале, толпились у конторок люди с чемоданами. Прибывшие пассажиры. Лица разглядеть не удалось. Несколько женщин показались мне похожими на Галину Янашек. Они стояли возле своих чемоданов и явно никуда не торопились.

Я вернулся к жене.

— Там можно якобы увидеть по телевизору прибывших пассажиров.

— Где?

— А вон, в центре зала.

— Ты кого–нибудь увидел?

— Заметил несколько человек, похожих на пани Галину своей сыльвэткой…

— Чем?

— Тьфу! совсем заговорился. В мозгах у меня — польский язык. Я имел в виду «своей фигурой, силуэтом».

— Пойду и я посмотрю.

— Прогуляйся.

Мы уже совсем заскучали. Прошло полтора часа. Ноги гудели, спину ломило от долгого стояния у стены. Я понимал, что что–то произошло, но ещё надеялся, что эта заминка — всего лишь досадная случайность.

Жена вернулась минут через пять.

— Ничего там рассмотреть не удаётся. Все женщины похожи на пани Галину.

— Давай подойдём поближе к двери.

— Да ведь и так видно.

— Нет, вон те люди загораживают. Надоело вытягивать шею.

Мы подошли к самому выходу. Народ из–за стеклянной стены пошёл активнее.

— Новый самолёт прилетел, что ли?

— Слушай, но ведь прошло уже почти два часа. Не может быть, чтобы их так долго там держали, — сказала жена. — Надо идти куда–то, выяснять.

— Куда?

Я услыхал сзади сердитую реплику «Как мне надоел этот шереметьевский барделюжник!» и обернулся к прижимавшим меня сзади к парапету двум парням.

— Простите, вы случайно не польский ждёте? — спросил у них.

— Нет, из Пекина.

— А о польском ничего не слыхали?

Они пожали плечами.

— Вы сначала уточните, прибыл самолёт или нет.

— Давно прибыл. Дикторша объявила два часа назад.

Они почему–то заржали.

— Ну конечно, поляков, как всегда, не выпускают.

— Что значит «как всегда»?

— Вечно у них тут проблемы в последнее время.

— А вы здесь часто бываете?

Они не ответили, потому что увидели своего друга, который толкал впереди себя тележку, заставленную десятком больших коробок «с товаром». Тележка еле въехала в не такую уж низкую дверь. Ясно: это «деловари», бизнесмены. Потом будут продавать нам это китайское барахло… Я почувствовал себя совсем неуютно, словно отец, который приехал за дочкой в пионерский лагерь, а ему дочь не «выдали». Многие дети уже вышли, а дочери нет…

Жена заметила за стеклянной стеной сотрудницу аэропорта и решительно направилась к ней. После короткого диалога вернулась и сообщила:

— Говорит, что у них не осталось ни одного польского чемодана.

— Что же делать?

— Говорит, что можно попытаться зайти со служебного входа.

— А где это?

— Там, дальше, где туалет.

Она побежала туда. Вскоре вернулась.

— Представляешь, там на вахте никого нет. Заходи спокойно и ищи, кого надо. Но я не решилась: запретная зона.

— Кого–нибудь видела?

— Там стоят несколько человек на контроле, но я никого не узнала.

— Так, — разозлился я. — Мне это уже надоело. Пошли!

— Куда?

— Спросим в справочной.

— О чём?

— Там видно будет.

Мы отыскали окошко с надписью «Информация». Подождали, пока девушка обменяется парой английских фраз с молодым парнем. Потом я стал объяснять, что нам не удалось встретить пассажирку из Варшавы.

— И что же вы хотите?

— Нельзя ли как–нибудь выяснить, прилетела ли эта пассажирка на польском рейсе?

Девушка показалась мне чуть заторможенной (от жары, что ли?). Она пристально вглядывалась мне в лицо, словно у меня была большая бородавка на носу. Похоже, девушка что–то мучительно взвешивали в уме, размышляла о чём–то. Говорить или не говорить, что ли?

— У всех приезжих проверяют паспорта, — сказал я. — Есть ведь там какие–то списки… Я сам не раз видел, что там сверяются по компьютеру…

— У нас такой информации нет. Наше дело сообщать номер рейса, время прибытия или отправления и так далее.

— А кто же может нам помочь?

— Обратитесь в «Аэрофлот».

— ???

— Мы — справочная служба. Сведений о пассажирах у нас нет.

— А где… гм… «Аэрофлот»?

— На втором этаже.

Мы быстро нашли окошко с соответствующей надписью, но, судя по всему, там про–давали билеты, только и всего. И всё же я отважился обратиться туда за помощью.

— У нас нет информации о прибывших пассажирах.

— А у кого есть?

Мне ответили уклончиво:

— Вероятно, вам может помочь только начальник смены. Это здесь, на этаже, чуть дальше по коридору.

К начальнику смены мы не пошли. Я уже понял, что мне не добиться истины. Возле очередного буфета, где цены были задраны до потолка и только потолок мешал задрать их ещё больше, мы заметили ещё одно окошко «Информация».

— Давай попытаем счастья ещё и здесь. Интересно, а эти какую информацию дают?

Но и там нам отвели то же самое.

— Данных о прибывших пассажирах у нас нет.

— А может быть, она уже зарегистрировалась на рейс до Гонконга?

— А этого мы вам никогда не скажем! — гордо отрезала женщина за окошком.

Детектив!.. «Ах, постоялые дворы — аэропорты девятнадцатого века!», — вдруг не совсем кстати вспомнилась мне песенка Александра Городницкого. Зачем у нас проверяют паспорта в этих аэропортах? Кому нужны эти сведения? Цээрушникам? ФСБ? Организации по борьбе с международным терроризмом?

Мы сделали ещё круг по второму этажу здания, внимательно вглядываясь в лица читающей, жующей, спящей, скучающей публики. Потом повторили наш манёвр на первом этаже.

— Шесть часов вечера, — сказала жена. — Мне скоро на поезд. Поехали домой. Отыскать человека в этом здании невозможно.

Я подхватил сумку с продуктами, и мы пошли к автобусу.

— Не расстраивайся, — успокаивала меня жена.

— Да как же не расстраиваться? Я думал, что буду вспоминать потом эту встречу очень долго. А теперь, оказывается, долго буду жалеть… Есть несколько вариантов развития событий, — анализировал я на ходу. — Первое: пани Галина по какой–то причине не вылетела этим рейсом. Второе: мы по какому–то роковому стечению обстоятельств случайно разминулись с ней. Или не узнали…

— Мы что же — совсем ненормальные?

— Третье: решив, что самолёт в Гонконг летит из Шереметьева‑1, она вышла из другой двери и пошла на автобус.

— Там, где мы с тобой стояли, единственный выход из здания аэропорта!

— Ну, тогда я не знаю, что и думать!

— Только не вздумай звонить пану Эдварду! Он там, в Варшаве, с ума сойдёт.

— Ну да, — согласился я. — Пол — Польши поднимется по тревоге: в России исчезла профессор Галина Янашек…

— А ты ещё хотел пригласить пани Галину в гости, пообедать дома, побродить по Москве…

— А ведь это было так возможно. До самолёта в Гонконг, оказывается, у нас оставалось часов десять. А я ещё и фотоаппарат захватил с собой…

…На следующее утро позвонил пан Эдвард.

— Алёша?

— Да, я.

— Я знаю, что встреча не состоялась…

Тут я обрадовался: скорей всего, ему сообщила об этом жена. Значит, с ней всё в порядке.

— Она только что звонила из Гонконга. Представь себе: в России её не выпустили из самолёта!

— Но почему?!

— У неё не было визы.

— А это нужно было?

— Польша вошла в состав Евросоюза. Теперь требуется виза в Россию.

— А раньше я ездил к вам, как в Тамбов…

— Да, времена теперь другие.

— Почему же у неё не было визы?

— В Польше нам сказали, что, раз уж она летит в Гонконг, виза не нужна. Но оказалось, что это в Гонконг она не нужна, а в Россию нужна.

— Так кто же виноват — Польша или Россия? Кто сплоховал?

— Вероятно, тут какое–то недоразумение. Что поделаешь? Иногда бывает…

«Вот, дожили, — подумал я. — Из одного соседнего государства в другое требуется виза, а из Варшавы в Гонконг — не нужна… Полное ощущение, что кто–то очень заинтересован в том, чтобы славянские народы жили порознь…»

— Галина сидит в отеле, никуда не пошла. Говорит, что там очень жарко, тридцать пять градусов. Расстроена очень. Ей неловко перед вами. Получается, что она вроде как не вышла к вам из самолёта.

— Мы тоже расстроились: получается, что мы пообещали прийти и не пришли.

— В Шереметьево она просидела в самолёте до часу ночи, а потом полетела в Гонконг.

— Десять часов в пустом самолёте?! Вот чудеса! Как же она выдержала это?

— Выдержала… Впрочем, возможно, что и не в самолёте, а где–то рядом.

— А как же она добралась до самолёта, улетающего в Гонконг?

— Вероятно, её перевезли в закрытой машине.

— Вы шутите?

Вот ещё, нашли шпиона…

Подумать только: не выпустить пожилого заслуженного человека в аэропорт! Что это — буквоедство, равнодушие?.. А впрочем, что же им, работникам паспортного контроля, было делать? Закон есть закон. Нет визы — нет аэропорта…

— Ну, слава богу, что всё обошлось.

Мы попрощались с Эдвардом Куровским. Я положил трубку и подумал: «Не надо так расстраиваться, уважаемая пани профессор. Не последний день живём на свете. Бог даст, ещё встретимся…»

***

Позже я получил два письма из Варшавы.

«Друг мой Алёша!

16 августа Галина вернулась из Гонконга и Макао. Сначала она хотела лететь туда через Лондон, но потом изменила своё решение, чтобы повидаться с вами в Москве. И очень жалела, что это не удалось. Впрочем, мне понятна осторожность российских властей.

Галина возвращалась домой через Лондон. Там пассажиры с транзитными билетами могут выходить из аэропорта, могут даже опоздать — самолёт без них не улетит…

В Китай виза не нужна. Можно ходить и ездить по всему семимиллионному Гонконгу, можно добраться на судне до Макао. И всюду — вежливость и порядок. А в российском аэропорту — балаган и озлобленность. Таможенный досмотр в Гонконге длился 5 минут: Галине только велели снять шляпу (нет ли там бомбы). Моя жена не успела на автобус, который должен был отвезти её в отель, поэтому ей предоставили специальный лимузин.

На Всемирном Конгрессе она прочитала по–английски свой доклад о современной славянской литературе. Следующий будет в Южной Америке через два года, но Галина уже собирает для этого форума рефераты из разных славянских стран, читает их либо возвращает, чтобы были внесены поправки, и по этому поводу случаются в Интернете не слишком–то приятные дискуссии.

Моей последней книгой заинтересовался китайский атташе по культуре, который преподаёт польский язык в университете в Пекине.

Всего самого наилучшего Тебе и всей Твоей семье.

Эдвард»

«Милые друзья!

Очень мне жаль, что Вы с женой столько намучились из–за меня, ожидая, когда я прилечу. Очень тронута тем, что вы приехали с бутербродами и другими лакомствами (smakolykami), чтобы сделать время ожидания для меня приятнее, а ещё тем, что Вы взяли с собой фотоаппарат с целью запечатлеть минуты, которые мы могли бы провести вместе.

И всё же я не удержалась от громкого смеха, узнав о той зловещей легенде, какую придумал обо мне и об «Аэрофлоте» Эдвард. Не нужно верить литераторам — привычка литературно приукрашать заставляет их извращать факты или придавать им соответствующий колорит. К тому же я говорила с ним по телефону 4–5 минут, и он мог попросту что–то не понять, недослышать.

Всё гораздо проще: я отнюдь не просидела десять часов в самолёте, и меня не перевозили с самолёта на самолёт в закрытом автомобиле. 10 часов я провела в аэропорту Шереметьево, в той его части, которая предназначена для иностранцев, в беспошлинной зоне, где полно магазинов с дорогими товарами. Там было несколько ресторанов и кафе, где нужно было платить, главным образом, долларами. Оттуда нельзя было выйти, если нет визы в Россию. Все, включая и меня, кто летел в Гонконг транзитом из разных стран (а таких оказалась целая толпа, преимущественно китайцы), были пропущены через особый коридор и не могли общаться с кем–либо снаружи. Я поинтересовалась, есть ли всё–таки такая возможность, говорила, что в аэропорту меня ждут русские друзья. Сначала поляки, которые часто бывают в Москве, сказали мне, что без российской визы у меня нет шансов увидеть кого бы то ни было, а потом, к сожалению, это подтвердили и сотрудники аэропорта.

Ожидание было мучительным, потому что нам предстояло лететь только через пять часов. Пробегал час за часом, и не было известно, когда отлёт и полетим ли вообще. Не знали мы и причину отсрочки — опасность ли террористической атаки или же ремонт самолёта. В той зоне для иностранцев было довольно тесно, почти всё пространство там занимают магазины и мало скамеек, где бы можно было посидеть, а потому люди коротали время, лёжа на подстилках либо на надувных матрацах, которые, как оказалось, возят с собой на подобные случаи. Спят на них, сидят, едят, играют в карты — всё равно, азиаты это или европейцы. И я очень жалела, что у меня нет с собой такого матраца.

Уже в самолёте я заметила, что из–под крыла вырывается пламя. Ночью это было очень заметно, а днём я убедилась в том, что оно полыхает в какой–то не слишком хорошо закрытой щели на крыле — вероятно, самолёт запоздал именно из–за ремонта. Но–чью была сильная болтанка, и я уже подумала было, что это конец — впрочем, закончится всё довольно быстро, а потому не страшно. А сегодня мы узнали о двух авиакатастрофах в России. Это очень печальная новость, тем более что воображение немедленно подсказывает точно такую же возможность перемены в собственной судьбе, а точнее её финал. Время и впрямь неспокойное.

Большой радостью для меня во время полёта в Гонконг был фильм «Шрек 2». Чудесная современная сказка, которая понравится и детям, и взрослым. Можно было слушать это по–английски или по–русски. Но в английской версии не было того блеска, как в русской. Ах, каких интонаций и голосовых оттенков удалось добиться актёру, который озвучил Шрека! Хорош был в этой сказке и осёл. Я смотрела фильм в самолёте дважды. У нас в Польше осла озвучил Ежи Штур, и там тоже этим ослом все восхищаются. Но я польскую версию не видела, а российская просто обворожительна.

Ещё раз приношу свои извинения за беспокойство, которое доставила вам с женой. А кроме того, хочу выразить то же самое, что и вы, Пан Доктор — надежду, что мы, если судьбе и богу будет угодно, ещё увидимся когда–нибудь…

Г. Янашек — Иваничкова»