Парализованный, полусумасшедший султан Ибрагим на просьбу сераскира дозволить взятие Азова отложить до весны будущего года лаконично ответил: «Паша! Возьми Азов или отдай свою голову».

Сераскиру голову свою класть на эшафот было жаль, потому, обозленный ответом султана, он решил, не считаясь ни с какими жертвами, забрать наконец у казаков Азов во что бы то ни стало, хотя крепость эта никакой уже ценности не представляла. Это была груда ни к чему не пригодных развалин.

Но все дело было в престиже Турции. Из-за него-то и велась эта кровопролитная битва за крепость.

Другое дело для казаков. Для них удержание крепости в своих руках имело большое значение. Они кровно были заинтересованы в этом.

Получив из Царьграда подкрепление людьми, продовольствием, порохом и снарядами, Гусейн-паша снова приказал бомбардировать Азов.

И снова над городом загрохотали громы разрывов, запылали пожары, заклубились облака дыма. Люди в страхе забивались в ямы, в погреба.

Одно тяжеловесное ядро угодило в погреб, в котором укрывались старик Чекунов и старая турчанка Зейнаб. Вторым ядром погреб завалило грудой земли. Итак, старики нашли могилу в той яме, которую они рыли для своего спасения.

Узнав о смерти старого друга дяди Ивашки, Гурьян смахнул с обветренной щеки нечаянно скатившуюся слезинку.

— Царствие небесное ему, — вздохнул он.

Но Гурьяна утешало несколько то обстоятельство, что сумел вовремя отправить в Черкасск жену. Если она не выехала бы туда, то вместе с дядей Ивашкой пришлось бы оплакивать и ее. Ведь ясно, что она, будь здесь, тоже пряталась бы от обстрела неприятеля в погребе.

Несмотря на ураганный артиллерийский огонь врага, казаки мужественно отстаивали крепость, не сходя со стен ее, хотя ряды их теперь поредели значительно. На крепостных стенах стояла реденькая цепочка защитников вперемежку с женщинами, решившими с оружием в руках умереть вместе со своими мужьями.

И если б сераскир был более проницателен и догадывался бы об истинном положении казаков, он, несомненно, попытался бы крепче нажать штурмующими силами на них. Может быть, тогда и была бы подавлена доблестная оборона Азова, ибо силы казаков иссякали.

По приказанию сераскира лучшие лучники посылали на стрелах казакам в крепость грамоты, в которых писалось, что если казаки добровольно сдадут крепость, то сераскир обещает каждому казаку по тысяче талеров.

Получая такие грамоты, казаки смеялись:

— Что у сераскира болит, о том он и говорит.

— Голодной курице просо снится, а сераскиру Азов.

— Помешался на Азове.

И, как бы наконец поняв, что надо усиленнее штурмовать крепость, сераскир отдал приказ увеличить силы штурмующих крепость войск.

Словно морские волны — одна за другой, — накатывались вражеские войска на крепость и каждый раз откатывались с большим уроном.

На каждого оборонявшегося казака приходилось в десять — двадцать, раз больше врагов. Казаки и их жены отбивали приступы. Пока они оказывались победителями. Но силы угасали… Защитников становилось все меньше и меньше. Сомнение закрадывалось в их души…

* * *

Да, сомнение закрадывалось и в душу войскового атамана Осипа Петрова. «Все, подходит конец, — думал он. — Не выдержим более штурма… Некому обороняться».

Весь он был изранен, войсковой атаман. Но, пошатываясь от головокружения и потери крови, он метался по крепости, отдавая приказания. Он понимал, что, если ему слечь в постель, тогда все пропало. Надо поддерживать дух в защитниках, пока еще стоишь на ногах.

В ночь под 30 сентября войсковой атаман, окончательно потерявший надежду на возможность отстоять крепость, подсчитал свои силы. Осталось, не считая женщин, боеспособных воинов совсем мало — несколько сотен.

Петров в уцелевшей от разрушения церкви Святого Иоанна Предтечи созвал совет старшин и старых казаков.

— Что будем делать, атаманы-молодцы? — обвел он скорбным взглядом собравшихся. — Враг люто рвется на приступ. Как собаки свирепые, бросаются басурмане на крепостные стены, а у нас уже нет силов их отогнать… Нет, — печально развел он руками. — У нас ни людей нет, ни пороху, ни припасов, ни еды. Гибель подходит неминучая… Советуйте, что будем делать? Один ум хорошо, а два лучше.

Некоторое время все угрюмо молчали:

— А что тут советовать, — хрипло заявил чернобородый, дюжий атаман Монастырского городка Анисимов. — Будем биться до конца. Выхода более никакого нет. Так ли я гутарю, браты?

— Любо! Правильно гутаришь, Фрол — поддерживали голоса. — Умрем все, но по-доброму крепость не сдадим.

— Любо! Любо!

— Не сдадим!

— Помрем!..

Выслушав крики казаков, атаман Петров сказал:

— Истинно гутарите, атаманы-молодцы. Честно умрем в битве… Сколь годов уже мы бьемся с басурманами, сколь много уже своих товарищей-братьев похоронили, убиенных-то, конешное дело, не бросать нам крепость, не отдавать ее за злато врагу лютому. С честью умрем все, как один, за наше казачье дело… — Он помолчал, как бы обдумывая, что ему сказать еще, вздохнул тяжко. — Собирайтесь, браты, завтра до рассвета все вместе откроем ворота и выйдем на врага, сразимся в последнем бою… А потом нехай ужо вступает в город Азов враг через наши трупы…

— Любо! — закричали казаки в едином порыве. — Любо! В добрый час!..

— Гурьян! — подозвал к себе парня атаман. — Хворает наш войсковой дьяк. А ну-ка, садись вот да пиши, что буду говорить. Пиши царю да патриарху, да простят они нас, непотребных и ослушных рабов своих. Слезно умоляем, мол, их отпустить нам нашу вину и помянуть перед богом наши души грешные… Помираем, мол, мы все до единого…

Написав грамоты царю да патриарху, Гурьян запрятал их в пакеты, приложил к ним сургучи.

Выбрали ловкого да ухватистого казака, поручили ему во что бы то ни стало доставить грамоты царю и патриарху.

— А теперь, браты, давайте помолимся богу за наши души, — предложил атаман. — Поп, зачинай заупокоенную панихиду.

Церковные своды подпер грохочущий, мощный бас попа Варлаама:

— Со святыми упокой…

Всю ночь молились казаки, стоя на коленях перед темными ликами святых, слушая громоподобные песнопения попа и тенорковые припевания дьячка.

Под утро поп, величественно стоя в золотой ризе на амвоне, начал окроплять святой водой казаков, подставляя им целовать крест и Евангелие.

Потом казаки, земно поклонившись друг другу, обнялись, распрощались. Когда подошли к крепостным воротам, восток уже подернулся серой пеленой, начало рассветать.

Вместе с казаками из ворот крепости вышли и все женщины и дети, кроме больных и раненых. Все хотели умереть на поле брани, чтобы избежать варварских истязаний и пыток, когда турки ворвутся в город.

Выбежав из крепостных ворот, казаки рассыпались и так, рассыпным строем, с оружием в руках молчаливо двинулись на врага.

Но странное дело, их встретила мертвая тишина. Молочный густой туман скрывал от взоров казаков вражеский стан. Казаки недоумевали, почему молчит враг. Неужели турки спят так беспечно, что даже не выставили часовых?

Все объяснилось уже тогда, когда вступили на вражеский бивак. Потухшие костры обо всем рассказали: турки отошли.

Крик радости из сотен уст огласил промозглое, влажное утро. Казаки восторженно стали обниматься.

— Любо, браты! Любо!..

— Браты, в погоню! — возбужденно выкрикнул Гурьян.

— В погоню, любо! — откликнулись казаки.

И все в едином порыве бросились к морскому берегу, где, как знали казаки, стояли турецкие корабли. Не иначе как турецкие солдаты усаживаются теперь на них.

Так оно и было. Турки спокойно расположились на берегу, ожидая своей очереди на посадку.

Как ураган, внезапно врезались казаки в толпы врагов, не ожидавших нападения. Никто даже и не подумал о сопротивлении.

В паническом беспорядке кинулись вражеские солдаты в море, намереваясь доплыть до лодок и галер и вскарабкаться на них. Но страх так был велик, что турки, подплывая к лодкам, опрокидывали их, тонули вместе с ними…

Казаки вернулись в крепость с песнями, с восторженными криками, таща на телегах огромные трофеи.

Так закончилась эта многолетняя осада Азова турками. Казаки оказались победителями.

* * *

А впоследствии казакам стало известно о том, что по пути в Крым хан скончался от ран, полученных под Азовом, а сераскир Гусейн-дели-паша умер на корабле, не доплыв до Царьграда.

Не пришлось султану воспользоваться его головой.