Начальнику Центрального РУВД

Г. Унчанска подполковнику милиции

Башлыкову С. К.

РАПОРТ

3 сентября 2001 года мною, старшим наряда ППС младшим лейтенантом милиций Кирилловым П. Н., на Вокзальной площади в 23.30 была задержана легковая автомашина марки «Жигули» бортовой номер АВ 567 С, принадлежащая гр. Лобачеву Г. Т. В салоне автомашины обнаружен черный портфель типа «дипломат» с находящимися внутри тремя видеокассетами. На видеокассетах – фильмы типа парнографических. Задержанный гр. Лобачев.Г. Т. от принадлежности ему портфеля отказывается…

И так далее, в стиле старшего по наряду патрульно-постовой службы милиции.

Сам младший лейтенант Кириллов сидел сейчас на шатающемся стуле напротив майора Вербина и раздраженно моргал слезящимися глазами, явно демонстрируя усталость и непонимание – чего еще от него хотят? У него только что закончилось ночное дежурство, он уже успел выпить бутылку пива и совсем собрался было домой в общагу, когда выяснилось, что нужно еще заехать в Отдел по борьбе с правонарушениями в сфере общественной нравственности и дать пояснения по поводу пустякового этого дела недельной давности.

– А почему «парнографических»? – поинтересовался майор у Кириллова. – От слова «пара», что ли?

Младший лейтенант ничего на это не ответил, только моргнул и неприязненно сжал губы, чувствуя, что над ним каким-то образом издеваются. Каким именно – он не понимал, но раздражение по отношению к умнику испытывал.

Кириллов уже успел забыть о том происшествии, а теперь пришлось заново все вспоминать. Сидящий за столом майор ему не нравился – слишком молодой и задает слишком много вопросов. Больно умный. И вообще: что это за отдел такой? «С нарушениями общественной нравственности»… Тьфу!

«Развели дармоедов, – с неприязнью думал Кириллов, глядя мимо лица майора и вздыхая, – нашли чем заниматься. Лучше бы нам зарплату прибавили за счет этих вот, которые не работают, а места теплые занимают. Их бы всех вот на улицу выгнать за отморозками погоняться – узнали бы, как занятых людей беспокоить…

Знал бы, что так выйдет, – вообще бы не стал связываться, ту машину останавливать. Очень надо!»

Вечер третьего сентября был теплым и тихим. Целый день до этого по Унчанску гулял ветер, срывая плохо прикрепленные рекламные щиты и отчаянно раскачивая деревья. Порывы ветра заставляли хлопать незакрытые двери домов, гремела старая металлическая кровля. А к вечеру все стихло, будто природа внезапно пришла в себя, успокоилась.

На площади перед вокзалом было многолюдно – как раз должен был отправляться вечерний поезд на Москву. Красивое здание вокзала недавно заново покрасили, и оно, бело-розовое, напоминало праздничный торт, рядом с которым дома на прилегающих улицах казались убогими. Впрочем, Вокзальная площадь и должна быть нарядной – ведь она лицо любого города, это всякая власть понимает.

Тут вечером и освещение нормальное, не то что в других районах Унчанска.

Кириллов сидел в служебных «Жигулях», припаркованных на видном месте неподалеку от здания вокзала, и скучал. Напарник-сержант побежал в киоск за лимонадом, лежащая рядом на сиденье рация что-то уныло бубнила про драку в пивном баре на набережной, и делать было решительно нечего. На вокзале своя милиция – транспортная, туда Кириллову все равно соваться не надо, а на площади при свете фонарей что ж такого может произойти? Разве что объявятся откуда ни возьмись злобные чеченцы и станут у всех на виду закладывать под здание вокзала мешки с гексогеном…

Лениво оглядывая площадь, Кириллов скучал и, безнадежно вздыхая, ждал хоть какого-нибудь происшествия. Нужно же человеку развлечься!

Внимание его привлек внезапно раздавшийся резкий рев автомобильного двигателя. Мотор был явно старый, изношенный, а газу водитель поддал сильно, отчего и раздался пронзительный рев. Только что подкатившая к вокзалу машина рванула с места и, с трудом набирая скорость, пронеслась через площадь к одной из улиц. Сзади раздался возмущенный крик, и человеческая фигура метнулась вслед отъезжающим «Жигулям».

Дело было ясное, совсем как в учебном фильме для курсантов школы милиции.

Обычная вещь: водитель подвез пассажира к вокзалу, а когда тот вышел из машины, позарился на его вещи и решил быстренько уехать вместе с чужим чемоданом.

Кража, статья такая-то…

Правда, посадить водителя в этом случае бывает трудно, потому что обычно эти типы после задержания заявляют, что пассажира довезли, а про то, что на заднем сиденье или в багажнике остался чемодан, забыли.

«Ладно, поймаю – хоть по морде надаю». Кириллов мгновенно оценил ситуацию и одним движением завел мотор. Выехав на середину площади, младший лейтенант чуть было не столкнулся с поворачивающим трамваем, но успел обогнуть его, и машина, угрожающе скрипнув шинами по рельсам, устремилась следом за зелеными «Жигулями» воришки.

В принципе все произошло так быстро, что незадачливый преступник даже не успел заметить погони. Мотор его старенькой машины тянул плохо, так что преследование оказалось стремительным. Милицейский автомобиль в два счета нагнал уезжавшего, после чего Кириллов, злорадно усмехнувшись, крутанул руль вправо и прижал «жигуленка» к бортовому камню. Он чувствовал себя победителем, хотя к торжеству примешивалась привычная уже горечь от сознания того, что, будь преступник на иномарке, догнать бы его не удалось.

Драки и сопротивления тоже не было – в мгновение ока офицер вытащил из-за руля дядьку средних лет в тренировочных штанах с обвислыми коленями и в линялой футболке неопределенного цвета. Кириллову очень хотелось, чтобы дядька хотя бы помахал руками или попытался убежать – спровоцировал постового на применение силы. Но нет, не удалось размяться! Более того, несчастный воришка тотчас засуетился и принялся показывать на лежавший сзади в машине черный «дипломат».

– Это не мое, – бормотал он испуганно, – это вон тот мужик у меня в салоне забыл. Подвез его, а он выскочил как очумелый… Видно, на поезд опаздывал, вот «дипломатик» свой и забыл. А я смотрю – что это? Да вот его «дипломатик» и валяется…

Судя по поспешности заготовленных заранее объяснений, дядька уже не раз проделывал подобные штуки со своими пассажирами. Но на этот раз ему не повезло.

И как это он вовремя не заметил милицейскую машину?

Обычная часть нехитрой этой истории закончилась. Оставалось лишь подождать, пока через несколько секунд подбежит задыхающийся пострадавший, а затем Кириллов отвез бы обоих в отделение для составления рапорта и протокола.

Так что развлечение оказалось коротким, и патрульный вновь заскучал.

Но не тут-то было! Сколько ни крутил младший лейтенант головой, сколько ни ждал, а никакого потерпевшего не появлялось. Не было ликующих криков по поводу возвращенного «дипломата», не было горячих благодарностей. Не было ничего.

Потерпевший пропал. Вот еще полминуты назад он с криками бежал за уезжающей машиной, а сейчас, стоило появиться милиции, его и след простыл.

Это как понимать?

О, Кириллов сразу догадался, как это надо понимать, – недаром служил в патрульно-постовой службе уже три с лишним года. Не-ет, опыт не пропьешь – это верно говорится.

Если ограбленный человек сбежал при появлении милиции – ответ однозначный.

Он боится, что его накроют с тем, что есть у него в чемодане.

А что там может быть?

Бомба? Наркотики? Золото?

Словом, в отделении таинственный «дипломат» открыли, и там обнаружились три видеокассеты. Да не простые, а порнографические. Но и это было бы ничего: по нынешним временам, если открыть все «дипломаты», которые находятся в руках у граждан, порнокассет найдется немало. Здесь же не то, – после краткого просмотра найденного дежурный капитан, младший лейтенант и еще два случившихся поблизости сержанта некоторое время подавленно молчали, а потом долго и ожесточенно высказывали свое негодование. Всякий секс видали за последние годы в восьмом отделении милиции, ко всему привыкли, но чтоб здоровенные мужики сношали семи-восьмилетних девочек и мальчиков – нет, такого тут еще не бывало…

– Ну вот, Марина Сергеевна, – веско проговорил майор Вербин, когда отвратительная видеокассета закончилась и экран телевизора погас. – Сколько ты уже у нас работаешь? Два месяца, правильно? А своего дела еще не было. Вот тебе и первое самостоятельное задание. Займись.

Марина проглотила комок, вставший в горле еще в самом начале просмотра кассеты. Она дважды просила майора остановить запись – и так уже все понятно, нет сил это видеть. Но он не согласился, заставил просмотреть все до конца.

Камера скользила по комнате, в которой находились мальчик и девочка. Оба белокурые, худенькие, с потухшими глазами. Голые тела детей чудовищно смотрелись на фоне обычных домашних обоев, занавесок на окнах. Все происходило на громадной кровати, накрытой цветным покрывалом, где оба ребенка по очереди принадлежали высокому светловолосому мужчине, лица которого камера не демонстрировала. Известная музыка «Cambio dolor», звучащая ныне из всех рыночных киосков, дополняла этот процесс…

– Зачем? – умоляюще спросила Марина. – Ведь и так ясно. Растление несовершеннолетних, да еще таких маленьких. Секс с маленькими детьми, ужас…

Вербин взглянул на нее искоса и чуть усмехнулся – уголки рта сложились жесткими складками, так что тонких губ почти не стало видно.

– Это я не для интереса показываю, а специально для ужаса. Чтоб ты злее стала. Знаешь, одно дело – сто раз услышать, другое – увидеть своими глазами.

Ну что, стала злее?

Сейчас, когда испытание фильмом закончилось, на столе перед Мариной лежали только сама видеокассета и косноязычный рапорт младшего лейтенанта ППС о том, как чемоданчик с этими кассетами оказался у него в руках.

– Это все материалы? – уточнила Марина, стараясь больше не думать об увиденном, сосредоточиться на рабочих вопросах.

– А тебе мало? – пожал плечами майор. Потом подумал мгновенье и, хмыкнув, сам ответил:

– В принципе, конечно, мало. Надо найти изготовителей, найти жертвы, вообще отследить всю цепочку. Ну и распространителей, естественно. Судя по всему, эти кассеты как раз везли для продажи. Вот и все, что от вас требуется для начала, товарищ старший лейтенант.

– А вы уверены, что я справлюсь? – покачала головой Марина, которой после фильма нестерпимо хотелось курить. Она уже мечтала о том, как выйдет во двор и глубоко затянется – надо же снять стресс после кошмара. – Расследование может быть сложным, – добавила она, вставая.

– Не сложным, а очень сложным, – засмеялся Вербин, тоже поднимаясь из-за стола, – вот в этом я точно уверен. Но я уж постарался, чтобы ты не заскучала у нас. Чтобы ваше первое дело, товарищ старший лейтенант, было неординарным.

– И у вас это получилось, – медленно, с чувством досады произнесла Марина и пошла во двор – обдумывать план действий.

Она терпеть не могла, когда к ней обращались по званию – старший лейтенант. Несомненно, и майор заметил, как ее всегда коробит при этих словах.

А сейчас намеренно обращался к Марине именно так – это не случайно. Хотел подчеркнуть важность задания. Зря, она и без того достаточно ответственно.

Что майору точно удалось – так это «завести» ее, заставить неотрывно думать о преступлении, которое предстояло раскрыть. Не сдаваться. Найти и обезвредить.

«Полиция нравов», или, как это именуется на официальном языке, Отдел по борьбе с правонарушениями в сфере общественной нравственности, находилась не в основном здании ГУВД, а во дворе самого обычного дома на окраине города. И вывески тут нет никакой: кому надо, тот знает.

Каждый раз, переступая утром порог своего служебного кабинета, Марина с легким уже теперь смущением вспоминала, как совсем недавно пришла сюда в первый раз. Здесь она встретилась с майором Вербиным – начальником отдела «полиции нравов», и они познакомились. А если точнее – познакомились вторично, потому что была у них уже однажды встреча, о которой оба они, не сговариваясь, молчали. Но хоть ни разу и не вспомнили о той, первой встрече, все же Марина долгое время при одном взгляде на Вербина испытывала дрожь в коленках и сухость во рту… Впрочем, теперь она уже предпочитала не вспоминать ни о чем, а то попросту не смогла бы работать в отделе. И без того, получив приглашение перейти сюда, она слишком долго раздумывала.

Дело тут было не только в том, что между нею и Владимиром Вербиным имелась личная тайна. Марина опасалась, что не справится с новой работой. Одно дело – быть инспектором по делам несовершеннолетних, а совсем другое – сотрудником «полиции нравов». Иная специфика. Но, к удивлению Марины, Вербин, обратив на нее внимание, стал настойчив в своем приглашении работать здесь, с ним и его товарищами. Вот уж чего она совсем не ожидала!

– Я боюсь не справиться, – сказала Марина, когда Вербин в первый раз заговорил о своем предложении. – Мне никогда не приходилось заниматься такими вещами. Все-таки одно дело – дети, подростки, хоть и трудные, а совсем другое – взрослые, да еще такие, как ваши подопечные…

Вербин хмыкнул и вдруг заметил:

– Между прочим, Марина Сергеевна, наши подопечные – это бывшие ваши трудные подростки. Одно вырастает из другого.

Он был прав. И Марина согласилась в конце концов перейти на службу в отдел.

Унчанск – большой город, и в нем далеко не все сотрудники милиции знают друг друга. Инспектор по делам несовершеннолетних старший лейтенант Марина Карсавина могла вообще никогда не встретиться с майором Вербиным – начальником отдела «полиции нравов»: судьба могла попросту ни разу не свести их.

Может, все бы так и было, если бы не случай, да еще въедливость самой Марины.

Завуч одной из школ как-то после совещания в роно пожаловалась ей на то, что несколько девочек-старшеклассниц повадились выходить по вечерам на дорогу, чтобы торговать своим телом.

Толстуха завуч была в ужасе от этого и таращила глаза так, словно сейчас на дворе все еще семидесятые годы. Когда было не так уж много соблазнов и «чуждых» веяний и в воздухе висело умиротворяющее застойное спокойствие. Когда каждый мог по очереди купить себе «Жигули», получить к празднику продуктовый набор с палкой несъедобной колбасы и не завидовать соседу, потому что тот был таким же нищим и задавленным человечком. Тогда не знали, что такое наркомания, никто в глаза не видывал ни кока-колы, ни порнофильмов, а разврат по-советски никому не приходило в голову назвать страшным западным словом «проституция»…

Правда, число самоубийств и искалеченных абортами женщин росло в геометрической прогрессии, но то была закрытая информация…

А в девяностые годы бывший советский народ сделал вдруг неожиданное для себя открытие. Оказалось, что одно всегда влечет за собой другое. Появление видиков и хороших видеофильмов неумолимо потащило за собой множество фильмов порнографических. Открытие границ и возможность путешествовать по всему миру оказались напрямую сопряжены с перемещением наркотиков. А рыночные цены со всей жестокостью продемонстрировали, что иногда торговля собственным телом гораздо выгоднее тяжелого труда на фабрике «Красный пролетарий»…

Как говорится в бизнесе и в политике – все идет «в пакете». Хотите политических свобод? Хотите рыночных отношений? Получите все это, но только «в пакете». То есть вместе с наркоманией, проституцией и всем прочим. Это – цена.

А иначе не бывает – Вы должны принять меры, – кипятилась завуч, идя рядом с Мариной по улице. – Ведь это какой-то нонсенс! Девочки-десятиклассницы прямо в школе хвастаются, что на панели зарабатывают больше, чем их учителя и родители!

Представляете себе? Двадцать лет назад о таком и думать не смели! Ведь правда?

Она требовательно заглядывала в глаза Марине и трясла кудельками, обрамлявшими круглое лицо.

Марина хотела было ответить, что двадцать лет назад десятиклассница из ее школы бросилась под поезд, когда узнала, что забеременела от своего одноклассника. Она погибла под колесами, потому что знала – не перенесет позора и издевательств. И вряд ли озверелое ханжество двадцатилетней давности стоит ставить в пример сегодняшнему дню. Неизвестно, что хуже.

Но ничего такого она не сказала. Как говорится в одной телерекламе: иногда лучше жевать, чем говорить, поэтому Марина старательно сосала конфетку с апельсиновым ароматом и молчала.

– Так вы примете меры? – На лице завуча переливались багровые пятна. – Ведь вы обязаны реагировать на такое, насколько я понимаю?

– Конечно, – коротко ответила Марина, кивнув. – Прямо завтра и отреагирую.

Противная завучиха наконец удалилась, а старший лейтенант Карсавина усмехнулась своей невольной мысли о том, что почтенную даму, возможно, больше всего возмущает размер заработка малолетних проституток.

– Завидует, точно, – хихикнула Марина и бросилась к автобусу. Был уже вечер, нужно успеть купить сосисок на ужин.

…А школьниц-проституток она и вправду на следующий день «накрыла».

Через район проходит трасса, по которой днем и ночью идут тяжелые грузовики на Москву. Давно уже власти обещают построить кольцевую автодорогу, но когда это будет! А пока транспорт нескончаемым потоком течет прямо мимо городских кварталов.

От грохота грузовиков с прицепами дребезжат стекла в домах, на подоконниках за неделю оседает слой пыли толщиной в палец. Жильцы ругаются, но ведь у трассы есть и положительная сторона – от нее и кормится много народу среди тех же жильцов. Кто работает в многочисленных закусочных, расположенных через каждые сто метров вдоль дороги, кто выносит сюда на обочину цветы с огорода на продажу, кто стоит за лотком с овощами. Не будет тут оживленной трассы – кто станет все это покупать?

Нет, хоть и жалуются жильцы домов вдоль шоссе на шум и копоть, но, если дорогу и впрямь проложат в другом месте, они же первые пострадают – трасса их кормит.

Так же, видно, рассудили и девчонки из девятнадцатой средней школы. Если хочешь что-то продать – иди на трассу. Если хочешь продать свое тело – тем более иди сюда.

Марина рассудила просто: если прийти в школу и попытаться поговорить с девчонками, на которых указала завуч, то ничего не выйдет. Они от всего откажутся. Сколько раз уже такое бывало – за три года работы инспектором по делам несовершеннолетних Марине уже сотни раз приходилось сталкиваться с упорным молчанием размалеванных девиц. В ответ всегда одно и то же: никаких слов, никаких оправданий или признаний. Тупое молчание и разглядывание собственных ногтей с облупившимся дешевым лаком.

На этот раз лейтенант Карсавина поступила по-другому.

– Меньше слов – больше дела, – объявила она, улыбнувшись своему отражению в зеркале. Собираясь на «операцию», она решилась одеться попроще – натянула потертые джины, старую розовую футболку, накинула на плечи китайскую курточку, в которой обычно ездила с сыном за город. Волосы стянула сзади в пучок простой черной резинкой, накрасилась поярче. Теперь вид что надо – типичная придорожная торговка овощами. Или цветами. Или чем там еще…

Было девять часов вечера, начинало смеркаться. По трассе в четыре ряда двигались машины, среди которых больше всего – грузовых. Тяжелые КамАЗы, облепленные грязью всех российских дорог, трейлеры с финскими номерами – посланцы маленькой трудолюбивой страны, неутомимые корабли европейских пространств. Тягачи с прицепами, еще какие-то совсем уж непонятные движущиеся агрегаты… Легковых машин тут мало – они стараются ехать по другим улицам, подальше от многотонных чудищ.

Марина закурила и медленно прошлась вдоль обочины. Приценилась к ведру старой прошлогодней картошки, которой торговала обмотанная платками с ног до головы рыхлая тетка. Потом двинулась в другую сторону.

Девчонок она заметила почти сразу – глаз наметанный. Да, это точно ее «клиентки».

Стайка девочек лет пятнадцати кучковалась возле киоска с пивом и лимонадом, где иногда притормаживали водители. Их пятеро – блондиночки и брюнетки, в основном с короткими стрижками.

«Красотки, как на подбор, – иронически хмыкнула про себя Марина, мельком оценив замеченную компанию. – И не жалко ведь им себя. Холодно же».

Несмотря на то что был уже май, вечер выдался весьма прохладный – северный ветер так и пробирал чуть не до костей даже в куртке, а девочки выглядели раздетыми. Голые ноги торчат из-под коротеньких юбочек, а сверху только яркие, туго обтягивающие грудь топики.

Детские еще личики, неумело размалеванные грошовой косметикой с рынка, напоминали маски. «Это даже интересно: они сами не понимают, что выглядят отталкивающе?» – подумала Марина. Девочки пили пиво, дымили сигаретами, не затягиваясь, и поминутно деловито оглядывались. На Марину они не обратили ни малейшего внимания.

«Мувинг» начался очень скоро, ждать долго не пришлось.

Возле киоска со скрежетом тормознул трейлер. Водитель остался за рулем, а его напарник, спрыгнув наружу, направился за сигаретами. Когда он купил пачку, одна из девиц, вплотную приблизившись к нему, что-то спросила. На лице мужчины отразилось недоумение, потом он понял. На его плохо выбритом лице появилась двусмысленная ухмылка.

Направившись к трейлеру, он открыл дверцу и что-то сказал своему сидящему за рулем напарнику. Девочка терпеливо ждала возле киоска, переминаясь с ноги на ногу. Вскоре ее подозвали к машине и начался торг. Мимо шли люди, и никто не обращал ни малейшего внимания на происходящее. Да оно и понятно: сейчас никто ни на кого не смотрит. Зрительницами происходящего были только другие девчонки, стоящие неподалеку, и Марина, которая делала вид, что закуривает на ветру.

Слов она не слышала, но можно было догадаться – «высокие договаривающиеся стороны» обсуждают предлагаемые услуги и цену. Наконец дверца кабины распахнулась пошире, и девочка залезла внутрь. Спустя пару секунд трейлер взревел и тронулся с места.

«Далеко не уедут, – подумала Марина, – остановятся неподалеку».

Но ввязываться не решилась: мужиков в кабине двое, и неизвестно, как они себя поведут. А оружия у нее с собой не было, – инспекторам по делам несовершеннолетних разрешается носить его лишь в особых случаях.

«Понаблюдаю, будет еще возможность», – подумала Марина и отошла к соседнему киоску метрах в двадцати, чтобы не привлекать к себе внимания.

Незачем приближаться к малолетним проституткам – даже издали все прекрасно видно.

Девочки между тем рассредоточились вдоль дороги, встав на некотором расстоянии друг от друга. Их вид говорил сам за себя, – у проезжающих не оставалось ни малейших сомнений в том, чего ждут эти подростки.

Машины большей частью проносились мимо, некоторые останавливались. Вот грузовик притормозил рядом с тоненькой, как тростинка, брюнеткой. Открылась дверь кабины, девочка, воспользовавшись этим и стараясь закрепить успех, поставила одну ногу на подножку. Видно, у нее уже имелся опыт того, как не упустить клиента. И верно – через полминуты она проскальзывает в кабину, и машина отъезжает.

А вот высокая стройная девочка с длинными волосами. Она, рисуясь, стоит на обочине с сигаретой в руке. На вид ей не дашь пятнадцати лет, – она выглядит старше. Иногда она перебрасывается словами с подругой, стоящей точно в такой же позе метрах в десяти от нее. Тогда слышно, что голос у нее хриплый не по возрасту, то ли прокуренный, то ли пропитой. Но пока молчит – настоящая красотка, хоть в кино снимай.

Подъехала новенькая блестящая «хонда», там тоже сидят двое, но издали их видно плохо – окна затонированы. Дверцу машины открывать не стали, только плавно опустилось боковое стекло. Девочка нагнулась, стала что-то торопливо говорить. Видно было, как она улыбается, стреляет глазками, хлопает густо накрашенными ресницами – изо всех сил старается понравиться. Из окна машины высовывается рука – длинная, как у гориллы, и с толстыми пальцами, на одном из которых блестит золотой перстень. Эта рука уверенно берется за подставленную грудь девушки и начинает мять ее. Мнет долго, с чувством и с явным ощущением своего полного права. Что ж, это деловой подход: если уж покупать товар, то качественный…

Измяв одну грудь, рука с цепкими пальцами принимается за другую. Девушка стоит, низко склонившись к машине. Когда рука сжимает ее грудь слишком бесцеремонно, видно, как она судорожно вздрагивает, пытаясь отодвинуться.

Наконец, грудь отпустили, и девочка получила возможность разогнуться. Из окна ей сказали еще что-то. Тогда она отступает на шаг и, быстро оглянувшись, не видит ли кто из прохожих, одним движением задирает спереди юбочку.

Некоторое время она стоит так, ожидая, когда из машины на нее насмотрятся и примут решение – брать ее или подъехать к другой и повторить процедуру. Но нет, на сей раз ей повезло, и, получив короткую команду, девочка пробирается на заднее сиденье.

Посверкивая фарами, нарядная «хонда» не спеша трогается с места.

Марина стояла в стороне, будто бы оглядывая окрестности, всего часа полтора, но за это время успела убедиться в том, что завуч была права, – девочки из девятнадцатой школы используют тут поточный метод. Или кто-то поставил их самих на поток, но в этом еще предстояло разобраться.

Вернулась первая девочка, уехавшая на трейлере. Растрепанная, но довольная – личико раскраснелось, и, хотя шла она нетвердо, вид у нее был боевой. Обновив макияж, девочка встала на прежнее место.

Вернулась красотка с длинными волосами, но та выглядела раздосадованной.

Сказав что-то возмущенное подружкам, она расчесала спутанные волосы и тоже вышла на шоссе.

Девушки возвращались через полчаса или сорок минут и вновь становились на обочину. Они стояли продрогшие на ветру и ждали новых клиентов. Именно благодаря порывам ветра Марина убедилась, что все они были без трусиков.

Увидев это, она даже поежилась: ух, как, наверное, холодно и неуютно стоять вот так, перетаптываясь на обочине. Представила себя в таком положении и невольно содрогнулась.

Внезапно Марина заметила, что не она одна наблюдает за происходящим здесь.

В наступившей темноте явственно вырисовывалась черная длинная фигура, притулившаяся у соседнего киоска. Молодой парень, так же как Марина, зорко всматривался в придорожную мглу, освещаемую только фарами проносящихся машин.

Но его цель была совсем иной.

Он не был, подобно Марине, посторонним, хоть и заинтересованным, наблюдателем. Напротив, очень скоро выяснилось, что он активный участник процесса.

Высокого роста, можно сказать, долговязый, парень выглядел лет на двадцать. Марина решила познакомиться с ним поближе. Ясно было, что парень этот имеет какое-то отношение к девочкам, работающим на трассе.

– Слушай, – она подошла к парню вплотную с сигаретой в руке, – у тебя не найдется прикурить?

Он протянул зажигалку, и Марина увидела его лицо. Узкое, с плотно сжатыми тонкими губами. И глаза – на них стоило обратить внимание! Про такие говорят – волчьи. Или рысьи. Глаза произвели на Марину сильное впечатление – столько сквозило в них жестокости и ледяной властности. И вряд ли ему больше восемнадцати лет. От этого контраста юности и звериных глаз становилось даже жутковато.

Он оглядел Марину с ног до головы, и под этим взглядом ей стало неловко – цепкие глаза будто раздевали ее, сдирали одежду.

– А ты что здесь делаешь? – вдруг спросил парень, чуть шепелявя.

– Гуляю, – отрезала Марина, делая шаг назад, но не тут-то было. Парень стремительным движением выбросил вперед руку и схватил женщину за запястье.

– Кажется, я у тебя спросил, – прошипел он, сдавливая руку. Рот его ощерился, и Марина поняла причину шепелявости – двух передних зубов у парня не было.

– От подруги иду, – миролюбиво ответила Марина, не делая попытки освободить запястье. Она твердо решила уладить дело миром. Ей хотелось довести начатое расследование до конца, и не стоило связываться. – Живу я здесь недалеко, – добавила она для правдоподобия.

– Где? – тут же быстро уточнил парень, зыркнув по сторонам своим острым взглядом.

– Вон там, – кивнула Марина на несколько домов неподалеку, в которых уютно светились сейчас окна квартир.

– А тут чего топчешься? – недоверчиво спросил мерзкий незнакомец, сдавливая запястье Марины еще сильнее. – Я тебя уже заметил. Сама хочешь попробовать? – Он кивнул в сторону дороги и стоящих там девушек. – Тоже подработать захотелось?

– Да пошел ты! – в сердцах огрызнулась Марина. Ее поразило, насколько уверенно держался этот щенок. Парень, казалось, был тут хозяином положения.

Последние слова Марины возмутили его до глубины души.

– Что? – чуть ли не взревел он. – Пошел? Я пошел? Да я, если захочу, знаешь что с тобой сделаю? Хочешь не хочешь, а будешь тут вон как они. – Он снова кивнул в сторону девушек на панели:

– За такие слова будешь тут еще неделю бесплатно работать. Поняла?

Он прижал Марину к задней стене киоска, и рука его, оставив запястье, тяжело легла ей на грудь. Пальцы мгновенно нащупали под бюстгальтером сосок и, с силой зажав его, принялись выкручивать. Одновременно второй рукой парень схватил женщину внизу и безжалостно сдавил так, что Марина невольно ойкнула и сжалась. На мгновение она ощутила себя в полной власти этого отвратительного парня – он крепко держал ее за самые беззащитные места. Даже слабые попытки вырваться причинили бы сильную боль, противная одуряющая слабость подступила к самому горлу.

Но парень внезапно потерял к ней интерес. Грязно выругавшись, он отпустил Марину и, отступив на шаг, сказал:

– Сдалась ты мне, сучка вонючая. Вали отсюда, старая прошмандовка.

Он победно шмыгнул носом, этот «хозяин жизни», и в этот момент Марина ощутила в себе силы для того, чтобы сделать из него отбивную котлету.

Придя на работу в милицию, она с первого же дня начала заниматься борьбой и уже в течение трех лет по два раза в неделю упражнялась в спортзале на матах. Разве соперник ей этот жалкий доморощенный хулиган?!

Но нет, это можно оставить на потом, а сейчас следует сдержаться. В последний раз взглянув на парня, Марина постаралась запомнить это лицо, после чего поспешно шмыгнула в темноту. Коллеги по Правобережному РУВД с первых дней службы научили ее, что сотрудник милиции иной раз может тихо уйти от конфликта – это не страшно. Уйти, чтобы потом уж, во всеоружии, «наехать по полной программе».

Но так или иначе, а пока получилось неудачно.

«Странно, что я не смогла его узнать, – размышляла Марина. – Судя по роже – преступный элемент, и район мой. Всех юных негодяев здесь я обязана знать в лицо. Откуда же этот?»

Однако сейчас думать об этом не было времени. Ведь Марина проводила сейчас спецоперацию.

«Милиционеры не сдаются, – сказала себе Марина, – тем более офицеры. Я старший лейтенант или нет?»

Далеко уходить она не стала, воспользовалась темнотой и просто переместилась в другую точку, благо пустого пространства вдоль трассы было предостаточно.

Убедившись, что никого из посторонних поблизости нет, парень вышел из своего укрытия за киоском и принялся по очереди обходить работающих девочек.

Догадаться о том, что он делает, было совсем нетрудно: он собирал с них заработанные деньги.

Все шло гладко. Он подходил, происходил короткий разговор, в результате которого каждая девочка совала ему что-то в руку, и он отходил. Когда черед дошел до высокой блондинки с длинными волосами, которая уезжала на «хонде», то с нею у парня разговор был длиннее. Девочка что-то торопливо говорила, издали слышался ее оправдывающийся голос. Еще через несколько секунд парень схватил ее за руку и потащил от обочины шоссе в сторону. Она не упиралась, но шла неохотно – видно, отлично знала, что сейчас будет.

Заведя девушку за толстый ствол росшего здесь дерева, парень отвесил ей несколько размашистых оплеух по лицу, а затем принялся бить кулаком в живот и в грудь. Несчастная скорчилась и, прислонясь спиной к дереву, широко расставила ноги, чтобы не упасть. Принимая удары, она не кричала, а только стонала и болезненно охала.

Стоявшие неподалеку другие девушки видели со своих мест все, что происходило, да парень, видимо, на это и рассчитывал, – наказание должно быть публичным, должно служить уроком на будущее для всех остальных.

Наконец девушка не выдержала и упала на колени, согнувшись от боли в животе. Парень плюнул на ее склонившуюся голову и, прошипев что-то напоследок, отступил на шаг.

Избитая с трудом встала на ноги и, пошатываясь, побрела в сторону домов.

Но не тут-то было. Одним движением парень поймал ее за руку и швырнул в сторону шоссе – иди работать дальше. Затем изловчился и пнул сзади ногой, подгоняя, отчего девушка взвизгнула. Несколько секунд она стояла в нерешительности, затем неуверенной походкой двинулась к одной из своих подружек, стоявшей поблизости.

Марина из своего укрытия видела, как та дала ей косметичку, и блондинка принялась приводить в порядок заплаканное лицо. А как же иначе? Ведь для того чтобы снова встать на обочине, завлекая новых клиентов, выглядеть нужно классно…

Но, кажется, пора закругляться. Пора ставить точку, желательно жирную.

Увидела Марина достаточно. Беда в том, что завтра утром, когда она придет в девятнадцатую школу и начнет разбираться с этими девочками, они от всего откажутся. Хоть вместе их вызывай, хоть поодиночке.

Если вызвать девочек и начать с ними беседовать по душам, но без фактов, они ответят, что знать ничего не знают. Скажут: у вас больное воображение, лечиться надо, тетенька инспектор. Скажут – и глазом не моргнут. А если начать давить на них, то мигом напомнят о своих правах и о том, что могут и нажаловаться куда следует.

– Я ничего не знаю, ничего не видела, а вы пристаете с глупыми разговорами.

Вот что ответит каждая из этих ночных пташек-школьниц.

Надо брать с поличным, чтоб не отвертелись. Она уже долго сидела в кустах, в своей засаде, и сейчас почувствовала, как сильно устала. Сначала полный рабочий день, потом дорога домой на окраину города, пробежка по магазинам.

Приготовила обед, забрала сына из школы… И так далее. А теперь вот еще целый вечер, считай во вторую смену, просидела тут. Ноги затекли, спина как будто отваливалась. Внизу живота, после цепкой руки того мерзкого парня, побаливало.

Нет, точно, пора закругляться, нечего геройствовать.

Одна из девочек у дороги ловила уже четвертого клиента. На глазах у Марины она уже трижды уезжала куда-то на разных машинах и возвращалась спустя некоторое время. Сейчас рядом с ней затормозила «девятка», в которой сидел один водитель. Перекинувшись с ним несколькими словами, девочка забралась на заднее сиденье, и машина тронулась. Судя по тому, что она ехала медленно и неторопливо, свернула вправо на ближайшую темную улицу, – далеко не поедут.

Вот теперь Марине предстояло еще и побегать. Утешало только то, что это уже последнее испытание, да еще то, что можно согреться, – вечер выдался холодный и, сидя в кустах, Марина успела основательно замерзнуть.

Бежать пришлось через пустырь, а дальше по темным дворам, чтобы попасть на ту самую боковую улицу, куда свернула машина. На пустыре было тяжелее всего: кругом тьма, а не дай бог – яма попадется, тут без ног можно остаться.

Споткнувшись о низкие кустики, невидимые в темноте, Марина упала, чуть не расцарапав себе лицо, и, чертыхнувшись, продолжила погоню.

Во дворах было легче ориентироваться: свет падал из окон, хотя и здесь можно было переломать ноги, попав в выбоины или трещину в асфальте. На бегу вспомнился стишок, который весельчак замначальника РУВД всегда в подпитии читает в День милиции:

Тяжела и неказиста Жизнь российского чекиста…

Марина надеялась, что успеет вовремя, а не к «шапочному разбору». Если только девочка с клиентом не уехали далеко, а устроились где-то поблизости.

Расчет оказался верным: замеченная «девятка» стояла с погашенными фарами совсем рядом, – Марина буквально напоролась на нее. Теперь осторожно, желательно ползком.

Оглядевшись по сторонам, Марина присела и, прячась за другими припаркованными рядом машинами, подкралась к «девятке» со стороны водителя. В салоне было темно – глаз выколи, но доносились какие-то звуки – скрип сиденья и возня. Отлично, все в самом разгаре!

В мгновение ока Марина распрямилась во весь рост и рванула на себя дверцу водителя. Она оказалась беспечно открытой – на пустой и темной боковой улице водитель расслабился, не ожидая неприятностей. И напрасно.

Дверца распахнулась, и в салоне автоматически зажегся свет. На откинутом сиденье полулежал молодой мужчина со спущенными брюками, а на нем сидела верхом раздетая догола девочка. Она тяжело прыгала вверх-вниз, и оба при этом довольно громко пыхтели.

Немая сцена продолжалась пару секунд, не меньше. Потом послышался возмущенный мат клиента, которому неожиданно «поломали кайф».

– Выходите, милиция! – рявкнула Марина, одной рукой стаскивая голую девочку с мужчины, а второй протягивая вперед развернутое удостоверение. – Правобережное РУВД, – добавила она, чтобы у «сладкой парочки» не возникло уж никаких сомнений в подлинности происходящего.

– Чего надо? Отстаньте! – бурчала девушка, но в остальном вела себя смирно. Чего нельзя сказать о мужчине, пришедшем в дикую ярость. Видимо, это был независимый человек, не привыкший к тому, чтобы кто-то смел мешать ему и вообще вмешивался в его жизнь. На слова Марины о милиции он попросту не обратил никакого внимания.

Натягивая спадавшие брюки, он пулей вылетел из машины.

– Ты что, сука?! – заорал он на женщину. – Обалдела совсем? Пошла ты…

– Одевайся быстро, – бросила Марина девочке, стоявшей рядом. – Только не вздумай убегать – все равно догоню, хуже будет.

Она старалась говорить спокойно, но на мужчину это не подействовало.

Шагнув вперед, он с силой толкнул Марину в грудь, так что она отлетела на метр.

– Пошла прочь, сука! – шипел он. – Что ты лезешь, куда не просят?

Изуродую, шалава!

Он двинулся на нее, брызжа слюной, и в его дальнейших намерениях можно было не сомневаться. Здоровенный амбал с грубым лицом, явно привыкший к безнаказанности. Видал он в гробу эту милицию! Да еще в такие моменты, когда только расслабился – и вот на тебе!

«Видно, жизнь его еще ничему не научила, – подумала Марина, – не понимает, что к чему. И что за что бывает».

Что ж, три года в милицейском спортзале с инструктором делают даже из женщины если не Рэмбо, то уж во всяком случае не кисейную барышню…

Кинувшись на противника чуть сбоку, Марина сделала ногой подсечку и изо всех сил толкнула его. Главное тут – точно определить центр тяжести, как учил инструктор. А дальше дело уже не в соотношении массы противников – важна сила толчка, приложенная в нужной точке корпуса.

Амбал упал на спину, только коротко крякнув. Бросившись на него сверху, Марина поймала его повисшую на миг в воздухе руку и заломила ее, переворачивая поверженного на живот, лицом в асфальт.

Вся схватка заняла две-три секунды, после чего они оба только тяжело дышали да слышалось, как похрустывают косточки в вывернутом плече водителя «девятки».

– Дурак! – с чувством сказала Марина в невольно подставленное ей ухо мужчины. – Дважды ДУрак! Нападение на сотрудника милиции при исполнении – три года, не меньше. А девочка несовершеннолетняя, между прочим. И ты это видел, в суде не отвертишься. А за это тоже – не штраф. За это – тюрьма, дружок. Так что ты дважды дурак, понял?

Она тяжело дышала, но проговорила все четко и внятно, чтобы мужчина понял ее.

Собственно говоря, он ее совсем не интересовал. На самом деле Марина блефовала, рассчитывала просто напугать. Посадить этого типа не удастся, как ни старайся. Нападения на сотрудника милиции никто не видел, свидетелей нет, и ничего не докажешь. А что касается секса с девочкой, то ей уже явно больше четырнадцати, и мужик может сказать, что не разобрался в темноте, тем более что она сама себя предложила. Пройдет ли такое в суде? Ой, вряд ли… Дело, если его завести, развалится задолго до всякого суда.

А что еще можно сделать? Сообщить на работу этому мужику? Глупо: в той фирме, где он, скорее всего, работает, только посмеются, да он же еще будет ходить потом в героях. Нет, мужика нужно отпускать.

Для убедительности, чтобы окончательно привести его в чувство, Марина снова ткнула в лицо свое удостоверение.

– Старший лейтенант Карсавина, – сказала она веско. – Будешь вести себя тихо или мне машину с патрулем вызывать? Будем дело до наручников доводить?

– Отпустите, – пробурчал досадливо водитель:

– Отпустите, все в норме. Все тихо.

Видимо, человек он рассудительный, понимает, что в такой ситуации с милицией лучше договариваться по-хорошему.

– А ты куда? Стоять! – крикнула Марина девочке, увидев, что та уже натянула свою одежонку и стоит в нерешительности, раздумывая, не сбежать ли. Ту останавливало лишь опасение, нет ли рядом еще милиции и не станет ли хуже.

Отпущенный Мариной водитель встал, отряхиваясь, и стало видно, что ему лет двадцать пять – тридцать и что по жизни он, кажется, вполне нормальный мужик.

Ну, попал в глупую ситуацию, да потом повел себя еще глупее. С кем не бывает?

За свой срок службы в милиции Марина успела усвоить от коллег, да и просто на опыте, что нужно научиться отпускать людей. Многие по глупости совершают разные ошибки, которые при желании можно назвать преступлениями. Но такого желания быть не должно. Потому что на всех уголовных дел не заведешь и всех не посадишь. Нужно выбирать главное – то, что поручено именно тебе, а остальное оставь другим.

Водитель больше не представлял опасности. Марина подошла к девочке и твердо взяла ее за руку.

– Ты пойдешь со мной, – сказала она голосом, не терпящим возражений. – Поняла? Как тебя зовут?

– Надя, – запинаясь, ответила девушка. – А куда мы пойдем?

– Известно куда, – усмехнулась Марина, – в милицию пойдем. А ты куда думала?

Девочка не возражала: она только что видела, как эта женщина в секунду расправилась с огромным дядькой, и у нее не возникло желания спорить.

– А я? – вдруг поинтересовался водитель. Он уже успел отряхнуться и прийти в себя.

– А вы можете ехать по своим делам, – сухо сказала Марина. – На вас лично у меня времени нет. Если вы будете продолжать в том же духе, то вами займутся другие люди, не я. И во второй раз вас просто так не отпустят.

Мужик облегченно вздохнул и рассмеялся. Теперь он уже мог расслабиться и посмотреть на ситуацию под другим углом – юмористически.

– Не вы? – разочарованно протянул он, оглядывая стройную фигуру молодой женщины в обтягивающих джинсах. – Очень жаль. Может, все-таки именно вы мной займетесь? – Он игриво подмигнул:

– Послушайте, девушка… А вы что, и вправду работаете в милиции? Прямо не верится.

На дрожащую Надю он больше не смотрел, внимание полностью переключилось на Марину. Можно было не сомневаться, что именно она теперь станет главной героиней его рассказов в мужской компании…

– Вам что, удостоверение еще раз показать? – невольно усмехнулась Марина.

– Или хотите вместе проехать в РУВД?

– Боже упаси! – махнул рукой парень. – Нет уж… Просто странно видеть таких милиционеров. Девушка – и вдруг старший лейтенант!

Он еще раз демонстративно оглядел Марину и закончил:

– Вам фотомоделью надо работать, а не в милиции служить.

Марина не выдержала и засмеялась.

– Фотомоделью я уже была, – сказала она. – Так что тут вы попали в точку, можно сказать. Но сейчас я офицер Правобережного РУВД, в чем вы уже убедились.

– Она выразительно кивнула на то место на асфальте, где водитель только что лежал, и добавила:

– Так что советую вам быстрее уехать, пока я добрая, а то я передумаю и задержу вас на самом деле. Ясно? А теперь, Надя, пойдем.

Тащиться ночью в РУВД очень не хотелось. Пешком, да по пустым улицам окраинного района… Но так было надо – куй железо, пока горячо. Завтра утром девчонка оклемается и разговаривать с ней будет труднее, чем сейчас.

В пустом кабинете Марина заварила свежий чай и, пока вода закипала, искоса пригляделась к пойманной. Всю дорогу, пока шли сюда, Марина сурово молчала – нагоняла страху…

Надя Колесникова, ученица десятого класса девятнадцатой средней школы.

Учится средне. Кем хочет стать после школы – не знает. А кто знает в пятнадцать лет? Если бы самой Марине в десятом классе сказали, что она будет офицером милиции, она бы расхохоталась.

Кто родители? Отца нет, а мать – продавщица в продуктовом магазине. Как относится мать к тому, что дочери нет дома до половины ночи? А никак – она не знает, потому что работает. Почему работает? Потому что магазин круглосуточный, а в ночную смену хозяин больше платит, вот почему. Неужели непонятно?

– Сколько ты зарабатываешь за вечер?

– Когда как, – пожала худенькими плечиками Надя, – бывает, по пятьсот рублей.

– Да-а? – притворно удивилась Марина. – Надо же, немало. Так ты богачка, выходит.

В ответ девочка угрюмо ухмыльнулась и недовольно дрыгнула ногой. Хотела что-то сказать, но передумала. Впрочем, Марина знала что, но не торопилась с этим вопросом. Всему свое время.

– А по сколько ты берешь?

– По тридцать рублей за минет и по сто за другое.

– И что, всегда честно платят? – уточнила Марина. – Могут ведь и обмануть, у тебя ведь нет защитников. Ты одна. Неужели все такие честные попадаются?

Лицо девочки, когда она отвечала, все время оставалось тупым и равнодушным. Говорила она безучастно, как автомат. Дешевый макияж яркими пятнами выделялся на бледной нездоровой коже.

– Когда как, – сказала Надя. – Всякое бывает. Лерке сегодня вот не повезло.

– Лерка – это та высокая блондинка с длинными волосами? – переспросила доверительно Марина.

– Она не блондинка, – внесла ясность Надя, – Лерка – сивая, она просто крашеная. Перекисью красится. Она сегодня двоих крутых на иномарке подцепила, взяли ее. Думала – повезет с ними. А они ее целый час трахали, как хотели, а потом избили и из машины выкинули без денег.

– Кажется, ей потом еще дополнительно досталось, – сочувственно произнесла Марина, наливая в две чашки чай.

Надя мгновенно напряглась. Губки сжались, накрашенное лицо сделалось неприступным. Вот теперь настал острый момент, и Марине следовало аккуратно выбрать дальнейшую тактику поведения. Она предпочла решительное нападение. В таких делах перемудрить тоже опасно.

– Кто это был? – быстро спросила она. – Кто был тот парень, что избил Леру?

– Я не знаю, – пробормотала Надя упавшим голосом.

– Не ври! – крикнула Марина, внезапно беря грозный непререкаемый тон и в одно мгновение превращаясь из доброй тетеньки милиционера в разъяренную фурию.

– Будешь все честно рассказывать – я тебя отпущу и ничего не сделаю. А станешь врать, как сейчас, – ты у меня узнаешь! Как ночь просидишь в камере – шелковой станешь, но поздно будет!

Лицо Нади еще сильнее побелело, она продолжала молчать, но в глазах появился настоящий испуг. Заметив это, Марина продолжала бушевать:

– На тебя протокол составить? А ты знаешь, что за проституцию бывает?

Уголовный кодекс тебе принести? Сейчас принесу – он знаешь какой толстый?

На самом деле она лгала от начала до конца. Посадить Надю в камеру Марина не имела права: подростков в камеры вместе со взрослыми не сажают. Да и не за что совершенно. А за проституцию ничего не бывает, тут нет состава преступления. Даже про Уголовный кодекс наврала – нет у нее никакого кодекса.

Он во всем РУВД всего один, да и тот в кабинете у начальника засунут в дальний угол шкафа, вместе со старыми ботинками…

Но ложь эта была во благо. А как еще заставить напуганного деморализованного подростка заговорить? Не пальцы же ему между дверями зажимать. Тут все-таки инспекция по делам несовершеннолетних, а не «убойный» отдел.

– Кто этот парень? Скажи – и пойдешь домой, – наседала Марина, уже сбавив тон, чтобы не перегнуть палку. – Пей чай и рассказывай.

Идея зарабатывать на шоссе пришла девочкам восемь месяцев назад, в сентябре прошлого года. Все пятеро учились в десятом «В» классе, учебный год только начинался. Денег мало, семьи бедствуют, хватает только на еду и самое необходимое. А вокруг столько соблазнов.

Впрочем, одна из подружек недостатка в деньгах не испытывала: родители выдавали ей на карманные расходы и крупные суммы. Та самая Лера, за приключениями которой Марина имела возможность сегодня наблюдать. Зачем Лера пошла на трассу, Надя не знала и на вопрос Марины только равнодушно пожала плечами:

– Может, ей нравится…

Для всех остальных девочек стимул был один – Деньги. Нет, дело не в том, что кто-то из них голодал. Вовсе нет, все были накормлены, одеты и обуты, учились в школе. Деньги им нужны не на еду или одежду – все это у них есть. Не хватало на развлечения: на дорогие дискотеки и угощение там, на такси после, на особо «острые» шмотки из бутиков, расположенных в центре города.

Первой выходить на трассу придумала как раз Надя – та, что сидела сейчас перед Мариной.

– Не страшно было? В первый раз, а?

– Нет. – Девочка равнодушно посмотрела на Марину, даже не поняв смысла вопроса. А чего страшно-то? Вот странная тетенька…

– Ну, ведь мужчины разные, – попыталась объяснить Марина, – могут убить, покалечить. Мало ли что… Маньяки попадаются, изуверы.

– А-а-а, – протянула Надя и, вздохнув, стала смотреть в темное окно. Тема ее явно не заинтересовала. Впрочем, Марина прекрасно понимала механизм этого равнодушия. Как бы ни была тупа девочка, она осознает реальную опасность. Но поскольку изменить своего поведения не может, то старается просто не думать о плохом. Она подсознательно, инстинктивно вытесняет это из своего сознания.

За Надей на шоссе потянулись ее подружки. Поначалу все и вправду шло хорошо. Примерно неделю, до тех пор, пока не появились Толя с Денисом.

Молодые люди окончили школу только в прошлом году. Поступать никуда не стали – были уверены, что не пройдут по конкурсу, а для платных отделений нет денег.

К своим восемнадцати гсдам оба уже сформировались в законченных подонков.

По роду службы Марине иногда приходилось встречаться с такими. Работа в ИДН убедительно, на живых примерах показала ей, что любимая фраза педагогов о том, что «нет плохих детей, а есть плохие воспитатели и плохие условия», – не более чем красивая фраза. Пустая фраза, демагогия, мешающая решать реальные проблемы.

Потому что есть плохие дети. Но это еще не все. Есть очень и очень плохие дети, им еще мало лет, но совершенно очевидно, какими чудовищами они станут, – вот к какому выводу пришла Марина.

Толя с Денисом, конечно, заметили, что пятеро девочек из десятого «В» начали промышлять на трассе проституцией. Оба они были здоровенными и безжалостными, о чем знала вся округа, так что через неделю парни успешно взяли этот бизнес под контроль.

Как это делается, знает каждый. Два красавца подошли к девочкам и объяснили им, что отныне те будут работать на шоссе под их «крышей». Что даст эта пресловутая «крыша», объяснять не стали. Зато сказали, что отныне каждая должна отдавать в день по триста рублей. В налоговой инспекции такое называется «вмененный доход». «Милые мальчики» просто подсчитали, сколько мужчин может обслужить каждая и сколько за это получить.

– Берете по сто рублей, – объявили Толя и Денис девушкам. – Деньги с трех первых отдаете нам, а остальное, что сверх того, оставляете себе. Справедливо?

Девочки решили, что несправедливо, и отказались.

– Только Лерка сразу согласилась, – пояснила Надя, шмыгая носом, – но ей легче, ей вообще Деньги не нужны. Она каждый год с родителями за границей отдыхает, они ей все покупают, что она хочет, и денег сколько влезет дают. А про Толика с Денисом она нам сказала, что они ей нравятся и что мы дуры, что отказываемся. Сказала: они такие сильные да красивые, что ей будет просто приятно на них работать. Психованная…

Но остальные четыре девочки от предложения парней отказались. Тогда в течение последующих нескольких дней их избили одну за другой. Больше никто не отказывался. С тех пор на трассе кипит работа.

– А нам мало остается, – продолжала рассказывать Надя, – если по стольнику за вечер получается, то хорошо.

– А бросить это дело не думали? – поинтересовалась Марина на всякий случай, хотя уже заранее знала ответ.

– Ну да, – надула губы Надя, – так нам теперь и дадут бросить! Толик с Денисом теперь проходу не дают. Если пару дней не выходишь, то уже рискуешь по морде получить. Сегодня вот – видели, как Толик Лерку дубасил? Ее клиенты кинули, и у нее денег не было для Толика. Так он ее отделал, а потом обратно выгнал стоять, пока не заработает и не отдаст. А что она теперь заработает – избитая да зареванная? Кто ее теперь возьмет?

На этом Марина беседу с девочкой Надей закончила. Отпустила ее, а сама поплелась домой. Отлучаться по вечерам она вообще не любила. Дело в том, что сын Артем просыпался по ночам и пугался, если оказывался один. Это у него с раннего детства осталось.

А что делать, если мама – милиционер? Волей-неволей иногда приходится работать в ночь, служба такая. Но ребенку этого не объяснишь.

– Ты ведь уже большой, тебе семь лет, – пыталась Марина воздействовать на сына силой логики. – Ты уже в школу ходишь, взрослый человек. Сам посуди: что тут страшного, если мамы нет дома? Ты же не на улице, у себя дома, спишь в кроватке. Никто чужой не придет, ничего плохого не случится. Замки в двери хорошие, ты сам знаешь…

– А серый волк? – перебивая ее, тут же спрашивал Артемка. – Серый волк может в окно забраться.

– Серый волк на шестой этаж не вскочит, – терпеливо начинала объяснять Марина. – Для волка это слишком высоко. И вообще – серых волков не бывает, это только в сказках.

Артем слушал ее, как будто верил, кивал, соглашался с доводами. Но Марина знала: случись ему проснуться. среди ночи и обнаружить, что он один, – ох испугается! Теперь она спешила домой.

В истории с девочками-проститутками ей все было ясно с фактической стороны. Непонятно было, как действовать дальше. Конечно, нужно провести работу с девушками и с их родителями: кого убедить, кого постращать. Но все это будет почти бессмысленно до тех пор, пока рядом будут оставаться Толик с Денисом.

Потому что слова – словами, но к каждой из девочек постового милиционера не приставишь. Им тут жить дальше, в этом районе, и ходить тут по улицам. Пусть они сами виноваты, что вляпались в это дело, но сейчас их нужно обезопасить.

В ту ночь Марина и приняла решение пойти посоветоваться в «полицию нравов».

Для раздумий она использовала свой любимый прием – уселась рисовать.

Вообще-то страсть к рисованию была у нее с детства. Но, в отличие от большинства людей, Марина, уже став взрослой, ни на один день не прервала своего увлечения.

Давным-давно, с четвертого по восьмой класс, она ходила в детскую художественную школу, где УЧИЛИ делать многое: вырезать фигурки из бумаги и картона, работать с красками, рисовать с натуры вазы и деревья. Из всего этого Марина оставила для себя только рисунок карандашом да акварель, зато Уж без этого она не могла прожить ни дня.

– Тебе надо было художницей стать, – часто говорила мать, а потом и каждая подруга, заметив склонность Марины и то, как упорно тянется она каждую свободную минуту к краскам и карандашам.

Но они были не правы, Марина это чувствовала. Нет, верно она поступила, не сделавшись профессиональной художницей. Профессионализм в искусстве – это когда умеешь делать не только то, что хочется, но и то, что нужно. Да еще в определенные сроки.

Марина же, каждый раз беря в руки карандаш, не знала, что именно получится у нее в результате. Ее рукой водило вдохновение в полном и прямом смысле этого слова.

От настроения, от мыслей, владевших ею в данный момент, зависел и сюжет картины, и характер ее исполнения. Пожалуй, рисование было для Марины скорее способом сосредоточиться на своих мыслях и чувствах.

Больше всего она любила рисовать клоунов. Да-да, настоящих цирковых клоунов – тех, что с огромными красными носами и в дурацких колпаках. С детства для Марины цирк был волшебным местом, и когда она думала о нем, то становилось легче на душе. Некоторые клоуны очень нравились Артемке, он завесил ими стену своей комнаты, а самый веселый клоун красовался над столом, за которым сын готовил домашние задания.

Когда на Марину находило лирическое настроение, она рисовала корабли в море. Легкие, почти воздушные парусники бороздили неведомые океанские дали, унося на своих округлых бортах житейские неприятности и огорчения.

Но сейчас Марина рисовала не парусники. На листе бумаги снова возникали клоуны, один за другим, и среди них не было ни одного смешного. Это были грустные клоуны, задумчивые шуты, которые, казалось, вместе с Мариной размышляют о «свинцовых мерзостях жизни», как выражался Горький, с большим усердием писавший об этих самых мерзостях всю свою жизнь…

Последний клоун получился с удивительно растерянным лицом, и, поглядев на него, Марина окончательно осознала, что в деле, взятом ею на себя, без посторонней помощи успеха не добиться.

Тогда она отложила бумагу в сторону и приняла решение назавтра отправиться за поддержкой в «полицию нравов».

О существовании такого отдела она слышала неоднократно. Он был создан несколько лет назад, однако о его деятельности информации почти не имелось.

Непосредственная начальница Марины одобрила ее решение отправиться с проблемой в отдел главка: это была ушлая немолодая женщина, и за годы своей службы на посту начальника районной ИДН она виртуозно освоила искусство снимать с себя ответственность и перекладывать ее куда-то подальше.

«Полицию нравов» пришлось основательно поискать. Узнав адрес и договорившись по телефону о встрече, Марина минут сорок бродила по темным дворам многоэтажных домов, пока не набрела наконец на маленькую дверь в одном из старых покосившихся флигелей, рядом с помойкой, где стояли огромные облепленные мухами железные баки. Толкнув дверь, она оказалась в длинном коридоре с шатающимися досками некрашеного пола и рядом продавленных стульев вдоль стены. По обе стороны ко-ридора находились кабинеты, в один из которых Марина и прошла. На обшарпанной, бывшей когда-то коричневой стене висел огромный портрет Феликса Дзержинского.

В Отделе по борьбе с правонарушениями в сфере общественной нравственности Марину принял старший инспектор капитан Лукоморов. Это был сорокалетний дядька с грубыми чертами сурового лица, которое приятно оживляли острые, проницательные глаза.

Выслушав рассказ Марины, он вздохнул и, подумав несколько секунд, сказал:

– А что вы от нас, собственно, хотите? Девочки несовершеннолетние? Да?

Тогда это по вашей части, вы и занимайтесь. Вы же ИДН… Занятие проституцией в уголовном порядке ненаказуемое деяние, вы это сами знаете. При чем же тут мы?

Марина и сама все это знала. Проститутку можно только задержать, и, оформив протокол, направить его в административную комиссию по месту жительства. И та комиссия оштрафует девушку на один МРОТ. Или на три, но это уж крайний максимум. А по отношению к несовершеннолетним даже это, скорее всего, вообще не предусмотрено.

– Но там ведь парни, – сбивчиво начала объяснять Марина. – Два парня, они совершеннолетние. Именно в них главная проблема – они заставляют девочек.

Лукоморов развеселился.

– Ну да, – проговорил он, ухмыляясь, – заставляют… Скажете тоже.

Заставить можно только того человека, который находится от тебя в зависимости – служебной или еще какой. А девчонки ваши разве зависят от этих мальчишек?

– Но парни их бьют, – неуверенно возразила Марина. – Угрожают, и вообще…

Но поняла, что продолжать бессмысленно, и махнула рукой. Ничего у нее пока с этим делом не получается – даже отчаяние охватывает.

Петр Петрович Лукоморов закурил крепкую сигарету «Петр I», вытащив ее из помятой пачки, и, глубоко затянувшись, покачал головой.

– Бьют, говорите? – иронично переспросил он и осклабился, отчего все его лицо покрылось сетью мелких, но длинных морщин, словно разрезавших кожу. – А заявления в милицию ваши девочки об этом делали? Или хоть кому-то жаловались?

Или, может, у вас имеются акты медицинского освидетельствования на предмет нанесения побоев? Вот и получается, – он хлопнул ладонью по засыпанному табачным пеплом столу, – ничего у нас с вами нет. И не предвидится, правда?

Потому что девочки ваши заявлений писать не станут. Верно я говорю?

Ну вот и все – стена. Сколько раз уже натыкалась Марина на эту самую стену за время своей службы. Чем дольше работаешь в милиции, тем чаще и болезненнее посещает тебя ощущение собственного полного бессилия. Ты видишь зло, оно стоит перед тобой и победоносно усмехается. А ты не можешь ничего сделать. Вообще ничего, потому что законом это не предусмотрено.

Но должны ведь быть какие-то выходы? Неужели даже такая малость не удастся – остановить, уберечь группу глупых девчонок-десятиклассниц, которые просто еще не понимают, чем рискуют в жизни, куда катятся, в какую пропасть?

– Неужели ничего нельзя сделать? – отчаянно спросила Марина, буравя глазами капитана. – Вы же специальный отдел, вы должны знать! Или законы уже ни за что не карают?

Лукоморов усмехнулся в свои шикарные густые усы:

– Почему же нельзя? Законы есть, и они карают. Иногда даже строго. Вот, например, если бы эти ваши двое мальчишек устроили притон у себя дома или еще на какой-то квартире, их вполне можно было бы привлечь. Может быть, даже посадить. По милицейской терминологии, притоны бывают трех видов. Притон, где играют в азартные игры, – раз. Притон, где собираются наркоманы, – два. И еще бывает притон разврата. За это полагается тюрьма, но в этом случае нужно доказать, что некий человек имеет помещение, где организуются неоднократные встречи проституток с клиентами для «оказания услуг сексуального характера».

Вот тогда это притон и можно сажать организаторов.

– Если узнаете, что парни приводили девушек на квартиру с клиентами или еще куда, в какое-нибудь закрытое помещение, и делали это неоднократно, – сообщайте, – закончил капитан Лукоморов, докурив сигарету и медленно размяв ее в наполненной окурками мраморной пепельнице, бог знает каким образом оказавшейся в этом захламленном казенном помещении.

Делать тут было больше нечего. Марина попрощалась и вышла во двор. Присела на скамейку, закурила сама. Она знала, что капитан прав: что он может поделать?

Ничего: ситуация такова, что закон не позволяет. А что может она сама?

Поговорить с девочками? Вызвать их родителей? Ну хорошо, она сумеет уговорить их, убедить. Нарисует картины пострашнее. Допустим, девочки согласятся прекратить свои занятия на обочине. Наверное, Лера не согласится – с ней, судя по рассказу Нади, будет посложнее…

А что потом? Потом Марина уйдет, девочки пойдут по улице, и тут появятся Толик с Денисом. А они уже успели почувствовать сладость денег, отбираемых у беззащитных девчонок. Откажутся они от своего? Конечно, нет. Сумеют ли заставить девочек снова выйти на трассу? Безусловно. Марина уже успела познакомиться с Толиком прошлой ночью, так что отлично могла себе представить, чем закончится встреча этого урода с каждой из девчонок. Она вспомнила грубые безжалостные руки, схватившие ее, мявшие ее тело, и содрогнулась. Нет, какую профилактическую работу с девчонками ни проводи – эти властные цепкие руки окажутся сильнее. А к каждой школьнице участкового не приставишь…

Она поднялась со скамейки и вернулась в отдел. Снова толкнула маленькую дверь, прошла по длинному коридору.

– Послушайте, – сказала она Лукоморову, снова появляясь на пороге, – а где начальник отдела?

Капитан взглянул на Марину, и на его лице впервые появилась искренняя улыбка.

– Вы что, думаете, я от вас что-то скрываю? – спросил он участливо. – Думаете, что мог бы помочь, но не хочу? Вы что, такая наивная или служите совсем недавно? Вам сколько лет?

– Неважно, – начала распаляться Марина, – просто я не могу уйти отсюда, пока что-нибудь не решу. Понимаете? Не могу! Там девочки пропадают совсем, а я не имею права на это спокойно смотреть. Мало ли что нет закона! Мало ли!

Она чуть не плакала от отчаяния. При своем упорном характере Марина буквально не переносила моментов, когда упиралась в стену. Нет: тут либо добиться своего, сделать дело, либо поскандалить на всю катушку и разрыдаться уж окончательно.

Видимо, Лукоморов правильно оценил ее состояние, потому что спорить не стал.

– Хотите начальника? – по-прежнему улыбаясь, мягко проговорил он. – Ради бога, как говорится… Только глупо это, время зря теряете… Вон туда, дальше по коридору, четвертый кабинет. Майор Вербин.

Когда она вошла, хозяин кабинета сидел спиной, и Марина увидела только коротко стриженный седой затылок.

– Разрешите, товарищ майор?

– Одну минутку – раздался глухой голос, – Да, проходите, я сейчас.

Мужчина сидел к ней спиной, над чем-то склонившись. Потом повернулся, и Марина столкнулась с ним глазами. Так она во второй раз в жизни встретила майора Владимира Вербина.

Марина узнала этого человека сразу – ее словно пронзило электрическим током. Они виделись всего один раз, шесть лет назад, но это ничего не значило.

В глазах потемнело, колени затряслись.

И он ее сразу узнал – тут не было сомнений. Как же она сразу не вспомнила его фамилию? Ведь точно – Вербин, только тогда, шесть лет назад, он был старшим лейтенантом. Совсем как она сейчас.

Молчание длилось секунду. Потом майор взял себя в руки и коротко сказал:

– Садитесь. Вы кто?

Только слегка дрогнувший голос выдал его смятение. Владимир Вербин видел перед собой высокую .молодую женщину в сером форменном мундире с погонами.

Форма сидит хорошо, фигура стройная, на окантованных красным погонах – три звездочки.

«Да, это она», – сказал он себе в первое мгновение.

«Нет, это не она» – во второе.

«Нет, все-таки она!»

Он не ошибся, и знал это. Женщина растерялась, и Вербин понял, что и она его помнит.

– Старший лейтенант Карсавина, – дрожащим голосом произнесла Марина, – инспекция по делам несовершеннолетних Правобережного РУВД.

«Как он постарел, – промелькнуло у нее в голове. – Шесть лет прошло, он был почти мальчик. А теперь совсем седой. И он узнал меня. Боже, что теперь будет!»

Она не знала, как держать себя, куда смотреть и что говорить. Язык костенел, руки и ноги словно прилипли к телу. Двигаясь, как кукла, она деревянной походкой приблизилась к стулу и села, неестественно выпрямив спину, будто проглотила кол.

– Что вас привело? – мягко спросил Вербин, присаживаясь напротив. – В чем дело? Что случилось?

По тому, как майор старательно прятал глаза и придавал лицу бесстрастное выражение, можно было понять, что и он ощущает себя не в своей тарелке.

Она начала говорить, не зная, как и чем закончит. Заплетающимся от волнения языком Марина принялась излагать историю девочек из девятнадцатой школы. Она говорила все то же, что совсем недавно рассказала капитану Лукоморову, но тогда она чувствовала себя значительно увереннее, чем сейчас.

Вербин внимательно слушал, глядя на Марину испытующим колючим взглядом. По ходу рассказа задал несколько коротких вопросов, пометив что-то в блокноте.

– Так чего вы хотите? – наконец спросил он, когда Марина закончила. – Вы ведь уже были у Пети Лукоморова? Он же вам все объяснил?

На всем протяжении рассказа Марина глядела в пол или на свои собственные нервно сцепленные руки – поднять глаза на Вербина она не решилась ни разу: знала, что может тогда не выдержать и надолго замолчать. Или расплакаться.

Когда же он произнес свои жесткие слова, внутри у Марины произошел перелом. Он вдруг вспомнила, что сейчас Вечер, за окнами начало темнеть и где-то далеко, на Другом краю города, пять девочек-десятиклассниц вышли на трассу – «на работу».

И никто не может остановить эту ситуацию, никто не может помочь Наде, Лере и их подружкам. Какого черта, в самом деле! Нечего смущаться! Она же не о себе сейчас говорит, не для себя просит чего-то…

Теперь она подняла глаза, спокойно посмотрела в лицо майору, и ничто внутри у нее не дрогнуло. Она просила не за себя – вот в чем было дело.

– Про притон я уже слышала, – сказала Марина твердо. – Лукоморов мне сказал… Нет там никакого притона. С этим ничего не получится. Есть только трасса, шоссе, и есть девочки, которым плохо, а станет еще хуже. И с парнями-подонками нужно что-то сделать. Вот чего я хочу.

Некоторое время оба они молчали, глядя друг на друга. Вербин не выдержал устремленного на него прямого взгляда и опустил глаза.

– Хорошо, – отрывисто произнес он, – посмотрим, что можно сделать.

Оставьте все данные на этих парней. У вас с собой? Ну вот и прекрасно.

Оставьте. Я вам потом позвоню.

– Когда? – не унималась Марина, почувствовав, что благодаря ее последним словам дело сдвинулось с мертвой точки. – Когда позвоните?

– Завтра, – глухо ответил майор. – Послезавтра. Через неделю. Не знаю.

Когда что-нибудь придумаю. Ясно вам?

– Ясно, – отчеканила Марина, вставая. Теперь она возвышалась над сидящим за столом Вербиным. – Ясно, товарищ майор. Вы подумаете и что-нибудь решите.

Когда-нибудь. Только позвольте вам напомнить, что, пока мы думаем, пять девочек каждый вечер выходят на трассу, чтобы заработать деньги для двух подонков. И каждый вечер с ними может случиться что-нибудь страшное. До свидания.

Уже подходя к двери, Марина услышала, как в спину ей Вербин сказал:

– До свидания, товарищ старший лейтенант.

По имени назвать не захотел. И по фамилии не захотел, хотя наверняка запомнил. По званию – строго официально. Интересно, что это должно означать?

В этот вечер Марина пришла домой раньше обычного: после визита в «полицию нравов» нервы были на взводе и возвращаться в свое РУВД не хотелось. Если начальница завтра спросит, можно будет сказать, что очень долго решала вопрос – такое бывает.

По всей квартире горел свет – было зажжено все, что только можно, включая ночник на тумбочке. Артемка делал так всегда, когда сидел дома один, несмотря на все материнские увещевания. То, что из двух с половиной тысяч оклада платить еще и за свет, зажженный по всей квартире, невозможно, до ребенка не доходит.

«Может, и хорошо, что пока не доходит, – вяло подумала Марина, – ребенок все-таки. Успеет еще подумать об экономии…»

Она обошла обе комнаты, кухню и коридор, оставила свет только в той, где сидел Артемка. В этом году он оканчивал первый класс, а теперь столько задают на дом! Вот и сейчас мальчик сидел, низко склонив голову, чуть ли не положив щеку на тетрадь, и выводил какие-то каракули.

– Нельзя наклоняться так низко, – сказала Марина, подходя к нему, – глаза болеть будут, я же тебе сто раз говорила… Что ты пишешь? Неужели еще не сделал уроки?

Наблюдая, как сын выполняет домашнее задание, Марина каждый раз жалела его – он казался ей таким еще маленьким! И как только справляется в школе?

– Нам задали писать сочинение, мама, – важно заявил Артемка, радостно поднимая голову от тетради. – А я не знаю, что писать.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Сочинение? – переспросила Марина, по ходу разговора стаскивая с себя форменный китель и узкую юбку. – А вам не рано еще писать сочинения? Насколько я помню, сочинения задают только в старших классах.

– Да нет же, мама, – обиделся Артем, вскакивая из-за стола. – Ты ничего не понимаешь! Это самое настоящее сочинение – нам так и сказали. Мария Григорьевна задала – вот посмотри. Сочинение о том, как каждый проведет лето. Мария Григорьевна сказала, чтобы посоветовались с родителями и написали – по полстранички всего. Что мне написать?

И правда – а что ему написать? Куда поедет Артемка этим летом?

Никуда. Никуда он не поедет, будет все лето сидеть в городе.

Маринина мама умерла семь лет назад, как раз в год, когда родился Артем.

Не дожила до появления внука нескольких месяцев. Отца у Марины не было никогда, она даже помнила, как в детстве ее удивляло это слово. У подружек, у всех детей во дворе и в классе папы были – всякие разные, в том числе и плохие, а у нее не было никакого. Мужчина в доме – это как?

Они с матерью жили всегда вдвоем – до тех пор, пока Марина не вышла замуж.

Случилось это на первом курсе, когда Марина только поступила в педагогический институт. Она поспешила, это было ясно почти с самого начала. Наверное, если бы у нее был папа и она больше знала бы о мужчинах, о том, что такое полная семья, все вышло бы иначе. Тогда Марина могла бы критичнее оценивать будущего супруга, умела бы для себя самой формулировать требования к мужу и к будущей своей семье.

Но этого не было – детство вдвоем с матерью не прошло даром. Был сильный испуг стать такой же, как мама, – несчастной женщиной с неустроенной судьбой. И был сильный интерес к этим загадочным, можно сказать, неведомым существам – мужчинам. Мужчина – само слово звучало маняще и таинственно, было в нем что-то завораживающее, сладкое, пленительное. Мужчина – что это за зверь такой?

Наверное, ласковый и нежный, совсем как в названии известного фильма…

Вадик Макаров, бывший одноклассник, не был, конечно, зверем. Как не был он также ласковым и нежным. Правда, он был красивым, тут ничего не скажешь.

Красавец – этого не отнять. На него еще со школьных времен девчонки заглядывались. А когда среди других он начал отмечать Марину Карсавину, зависти подружек не было пределов.

А она? Она была счастлива. Это была первая любовь, причем счастливая, потому что закончилась браком, несмотря на всеобщие уверения в том, что ранние браки удачными не бывают.

Но кто так говорил? Так говорили родители с обеих сторон, учителя и вообще старшие товарищи. А разве они понимают что-нибудь в настоящих чувствах, в любви? Конечно нет, куда им…

Марина с Вадиком поженились, когда были на втором курсе: она в своем педагогическом, а он в железнодорожном. Была свадьба с обилием гостей, почти непосильная для бюджета двух семей, с обязательным фотографированием на память, с рестораном и оглушительным пением про то, что «обручальное кольцо – не простое украшение». Кто этого Не проходил? Куда ни кинь взгляд в разные концы нашей необъятной Родины – нет такого человека. На третьем курсе Марина родила сына. За три месяца до этого умерла мама, и Марина ужасно переживала, для нее это было сильным потрясением, которое передалось и ребенку.

Сначала это не было заметно, разве что Артемка плохо спал и часто просыпался с плачем, чем доводил Марину чуть ли не до нервного истощения: попробуйте вставать к младенцу и укачивать его по десять раз за ночь…

Потом болезнь стала прогрессировать, и исследование показало нарушение деятельности сосудов головного мозга.

– Вы нервничали во время беременности? – спросила врачиха у Марины, получив результаты томографических тестов. – Вот это и сказалось на ребенке.

Будем лечить.

Лечили исправно, но сколько нужно на это денег! Одни таблетки, помогающие при спазме сосудов мозга, стоят больше, чем две студенческие стипендии, вместе взятые. И это только за одну упаковку, а их нужно по десять на цикл.

Вот тут и начал сказываться характер Вадима. Молодой муж был всем хорош до тех пор, пока не начались реальные трудности. Нет, на словах он не отказывался помогать, но ничего не делал для этого. Наверное, Вадима можно понять: молодой человек, студент, он был абсолютно не готов к тому, чтобы принимать на себя ответственность, чтобы совершать какие-то серьезные поступки.

– Мне ведь нужно учиться, – говорил он Марине, пожимая плечами. Как будто ей было не нужно! Как будто этот больной ребенок принадлежит ей одной…

Жили они втроем, в квартире, оставшейся Марине от матери. Это были родные стены, здесь она провела свое детство, здесь повзрослела, здесь и воспитывала своего ребенка. А Вадим понемногу стал все чаще уходить ночевать к родителям.

Сначала он объяснял это тем, что Артемка громко плачет по ночам и мешает спать, а ведь утром нужно идти в институт. Потом эти ночевки в родительском доме стали все более частыми, и Вадим попросту перестал их объяснять. Он просто звонил вечером и легким голосом сообщал: «Мариша, я останусь у папы с мамой».

Конечно, так гораздо легче жить. Мама приготовит ужин, постирает и усадит в кресло смотреть телевизор. Можно пойти на дискотеку и вернуться в четыре часа утра. И не нужно в двадцать лет тащиться к жене с ребенком, помогать по хозяйству и выслушивать бормотание растерянной жены о всяких скучных вещах вроде болезни мальчика или дороговизны лекарств. И вообще не нужно думать о деньгах – просто здорово!

Понимала ли Марина, что происходит и к чему идет дело? Конечно, понимала, она с детства была умненькой девочкой. Но что тут можно сделать? Ей приходило в голову, что, может быть, правы были те, кто перед их с Вадимом свадьбой качали головами и говорили о том, что рано еще им думать о браке. Марина злилась на мужа, плакала и даже ревновала – для этого тоже находились поводы. Бывало, что жгучая обида терзала и рвала ее сердце. Но два раза в неделю Вадим приходил домой. Он появлялся на пороге – красивый, в купленной родителями новой кожаной куртке, и Марина ничего не могла с собой поделать. Сердце ее млело, таяло, она мгновенно забывала обиды, да и вообще все на свете, и бросалась мужу на шею.

Она говорила себе, что это – любовь.

Родители Вадима понемножку помогали, но в Целом они сочувствовали сыну, жалели его. Им казалось, что Марина требует от их сына слишком много, а может быть, даже специально окрутила его, чтобы повиснуть на шее. И их тоже можно отчасти понять – свой ребенок ближе. А может быть, они и сами еще не были по возрасту и морально готовы к тому, чтобы стать дедушкой и бабушкой…

Свекровь, молодящаяся женщина сорока трех лет, вообще терпеть не могла, когда ее называли бабушкой – ее это просто коробило: казалось несправедливым, чуть ли не оскорблением ее молодости. А свекор гораздо больше интересовался недавно купленной иномаркой с автоматической коробкой передач, чем своими обязанностями дедушки. Какой может быть еще внук в сорок три года, когда так приятно выруливать перед девушками на новеньком автомобиле! Это по-мужски, по-настоящему – совсем не то, что говорить о подгузниках и о детском питании.

Глядя на свекра, Марина не раз с тревогой думала о том, что есть на свете мужчины, которые никогда не взрослеют, остаются инфантильными детьми. Не в том смысле, что не пьют и не курят, – нет, как раз курят и не прочь выпить. Маринин свекор был красивым, статным мужчиной с мужественным волевым лицом и спортивной фигурой – ни дать ни взять Керк Дуглас в фильме «Спартак». Но он остался ребенком в смысле отношения к жизни – не мог сам принимать решения, не ощущал своей ответственности ни за что. Словом, не чувствовал себя главой семьи.

Марина глядела на это с тревогой, потому что вдруг начала подозревать, что ее муж Вадим пошел в отца.

После окончания института Вадим тотчас занялся бизнесом, который организовал на паях с одним товарищем. Бизнес рухнул через два месяца.

Следующая фирма, основанная Вадимом, не продержалась и недели – убытки были огромными. Марина тогда по распределению после своего педагогического работала в школе учительницей истории. Она с ужасом глядела на приехавших страшных рэкетиров, которым было поручено взыскать суммы с ее мужа. Трудно сказать, правы были кредиторы или Вадим, клявшийся, что ни в чем не виноват, а виновата судьба, злополучное стечение обстоятельств… Кто его знает – в бизнесе-то…

Но у Марины уже тогда появилась уверенность: Вадим сам виноват в своих провалах. Виноваты его лень, его безответственность, желание проехаться за чужой счет.

К слову сказать, рэкетиры в тот раз ничего не забрали из квартиры.

Потолкались, поорали, но, увидев, что брать нечего, а в квартире молодая женщина с крошечным ребенком, уехали. Они хотели казаться нормальными мужиками, а не злодеями… Но как-то выпутываться из ситуации Вадиму было нужно – огромный долг камнем висел на шее. И его серьезно предупредили строгие люди по телефону, что в следующий раз дело кончится плохо… Родители тут уже ничем помочь не могли: их ребенок заигрался со слишком крупной суммой. Даже продажа иномарки – любимой папиной игрушки – не смогла бы решить проблему.

И Вадим решил ее по-своему. Марине пришлось узнать много интересного о людях. Например, о том, что ее муж красавец Вадим уже год встречается с Леной Полосиной – их общей бывшей одноклассницей. Ленка всегда была толстухой и образиной, такой и осталась, но за эти годы она каким-то образом исхитрилась и сделалась владелицей самой крупной в Унчанске турфирмы. Турфирма процветала, добрые люди с ее помощью ездили по всему белому свету, и даже в городских газетах неоднократно печатали восторженные статьи о Ленке вместе с крупными фотографиями ее толстой физиономии.

И с этой уродиной Вадим встречался целый год! То ее толстые губы он целовал, ее рыхлое тело ласкал своими руками! От этих мыслей Марину начинало трясти, она, заливаясь слезами, душившими ее, всматривалась в фотографию ненавистного теперь лица.

Как он мог? Как ее Вадим смог предпочесть ее, красавицу Марину, вот этой уродливой гадине? С такими ногами, только посмотрите! С отсутствием талии! Где были его глаза?

Или Ленка чем-то его приворожила?

Конечно, приворожила. И это было для Марины самым потрясающим открытием: она не ожидала, что ее муж самым банальным и пошлым образом позарится на деньги. Это было обиднее всего: оказывается, она, Марина, не подозревая того, несколько лет прожила с таким мелким и жалким человеком. Спать с толстой и некрасивой женщиной ради того, чтобы получать от нее какие-то денежные подачки, – как это убого!

Попав в тяжелую ситуацию, Вадим, естественно, прибежал к Ленке. А та, не будь дура, поставила условие.

«Я заплачу твой долг, – сказала она Вадиму. – Заплачу, не волнуйся. Может быть, по частям и без процентов, но это уж мое дело, я сама сумею договориться.

Но ты за это оформишь наши с тобой отношения».

Вот именно так она и сказала: «оформишь наши отношения» – строго и формально. Многие люди любят использовать эвфемизмы, заменяя ими нормальные слова. Им кажется, что если не называть вещи своими именами, то они становятся как-то благороднее.

Например, рейхсфюрер СС Гиммлер ужасно не любил писать в приказах: уничтожить всех евреев в таком-то гетто. Нет, это звучит некрасиво и даже пугающе. Гораздо приличнее написать в приказе: такого-то числа приступить к окончательному решению еврейского вопроса с гетто города N… Вроде бы то же самое, но выглядит куда как пристойнее.

Так же выразилась и Ленка Полосина. И за ней повторил сам Вадим. Он не сказал Марине – своей зкене и матери своего ребенка, что собирается бросить их на произвол судьбы, подло предать. Нет, он сказал культурно и вежливо:

– Мариночка, нам с Леной нужно оформить наши отношения.

Коротко и ясно. Марина осталась одна с Артемкой в своей двухкомнатной квартирке на краю города, в доме, выходящем окнами на заросшие бурьяном поля пригородного совхоза. В квартирке, все стены которой были завешаны акварельными картинками: парусники, расправив белоснежные паруса, рвались вперед по морской шири, и грустными глазами смотрели самые разные клоуны – то веселящиеся из последних сил, то посуровевшие, с плотно сжатыми губами…

Так что никуда Артемка этим летом не поедет – пусть так и напишет в своем школьном сочинении. Будет сидеть в городе с мамой, которой в этом году летний отпуск не светит. А ездить за город по выходным – это да, это то, «что в любых испытаниях У нас никому не отнять» – как пелось в старой советской песне…

Уложив Артемку в тот вечер спать, Марина еще некоторое время стирала и развешивала белье в тесной прихожей, где под потолком были натянуты веревки, потом попыталась смотреть телевизор, но почти сразу выключила. По одним каналам показывали политические новости, которые никого не касаются, кроме самих политиков и членов их семей, а по другим – бесчисленные сериалы про милицию.

Посмотрев один из них в течение десяти минут, Марина щелкнула пультом и вспомнила президента Ельцина, который однажды после прослушивания доклада вдруг взял да и брякнул перед телекамерами премьер-министру: «Не надо етого. Потому что не правда ето»…

Некоторое время посидела на диване, думая о том, почему зрители так любят эти сериалы. Неужели не понимают, что не правда? Понимают, конечно. Но понимать не хотят – вот в чем дело. Люди хотят думать, что где-то, пусть далеко, пусть не рядом с тобой, но есть милиция, у которой все в порядке, где служат сильные и умные люди, способные защитить тебя в нужную минуту. Потому что страшно жить без этого.

А если задуматься, то ради чего сама Марина после двух лет работы в школе вдруг взяла да и пошла служить в милицию? Разве не для того, чтобы защищать людей? Разве не потому, что надоело быть сторонним наблюдателем того, как рушатся детские судьбы? За два года в школе так надоело смотреть на несправедливости и безобразия, творящиеся с детьми! Смотреть и в бессилии понимать – ты ничего сделать не можешь. Не способна помочь.

Потому она и пошла в Инспекцию по делам несовершеннолетних, что хотела непосредственно влиять, непосредственно помогать кому-то, пресекать что-то.

Служить добру, карать зло. Словом, чтобы не быть бессильной созерцательницей.

– Ты что, такая благородная? – спросила у Марины ее подруга, после того как услышала все эти аргументы. – Ты и вправду об этом думаешь?

В ее тоне Марина услышала совсем другой вопрос: ты что, совсем дура? Вроде бы времена идеалистов и борцов за счастье людей давно прошли…

Да нет, тут дело не в благородстве. Люди все разные. Марина иной раз с горечью констатировала, что принадлежит к тем, кому противно бездействовать.

Она ведь всегда была отличницей, стремилась делать все как можно лучше.

Да, что-то у нее и вправду получается, не без этого. Бесконечные разговоры с подростками, каждый из которых что-то натворил: ограбил ларек, подрался с товарищами, приучился курить анашу. Потом такие же долгие беседы с их родителями. Редкие родители являются к инспектору по вызову – по большинству адресов Марине приходилось ходить самой. Она успела досконально изучить весь свой участок – все темные загаженные дворы с открытыми мусорными баками, вокруг которых роями вьются мухи, закоулки между домами, заку-сочные-разливухи с кислым запахом, встречающим входящего у самого порога. Знала, как открывать кодовые замки на парадных, как без света взбираться по неосвещенным лестницам жилых домов, как звонить в квартиры и строго говорить: «Милиция, откройте».

А теперь вот это дело. Почти безнадежное. Дело, на примере которого столь явственно видно бессилие милиции в некоторых вопросах.

Марина вспомнила еще один подобный случай, бывший на ее участке полгода назад. Тогда совсем ничего не удалось сделать, и ощущение бессилия гложет до сих пор.

На прием пришла женщина, которая рассказала о своем соседе по лестничной площадке. Сорокапятилетний одинокий мужчина вдруг взял да и оформил опеку над мальчишкой, которого присмотрел для себя в детском приюте. Мальчишку ему отдали, хотя процедура была долгой. Но хоть и долгая процедура оформления, а самого главного никто не удосужился установить: мужчина оказался гомосексуалистом.

Об этом кто-то подумал? Кто-то навел справки? Ничего подобного! Органы опеки тщательно собрали справки, которые мужик принес, и подшили 'их в толстую папку-скоросшиватель. Бумаги те были первого сорта – положительная характеристика с места работы, в которой сообщалось о том, что дядька трудится старшим механиком автоколонны, что зарабатывает хорошо, не пьет, дисциплину соблюдает. Чего ж еще?

Справка о жилплощади – все вполне соответствует нормам и позволяет взять на воспитание ребенка. Еще много других справок: от участкового, что не судился и вообще не привлекался. Из тубдиспансера – не стоит на учете и так далее.

А вот о том, что дядька – гомосексуалист, нигде ни слова.

Да оно было бы и незаконно – писать о таком. Разве можно? Противоречит Конституции, это – личное дело граждан. Вот и получилось, что парнишка попал на воспитание к гомосексуалисту. Попал совершенно законно, с соблюдением всех формальностей.

Женщина-соседка рассказала Марине, что через тонкую стенку каждую ночь слышит недвусмысленные звуки, сладострастные стоны мужика. Что по утрам видит темные круги у парнишки под глазами и что нет никаких сомнений в том, для чего сосед взял мальчика из приюта и чем они теперь занимаются.

– Это же ясно! – доказывала женщина. – Все вокруг видят, но никто не хочет обращать внимание! Одна я к вам пришла, потому что нет сил смотреть на это безобразие.

У Марины от рассказанного действительно встали волосы дыбом, она ужаснулась. Сразу подумала: вот оно, настоящее преступление, которое нужно пресечь. Пресечь и строго наказать виновного. Мальчишку отправить обратно в приют, а мужика посадить. И желательно – надолго.

Но предварительно она все проверила. Вызвала мальчика к себе, прямо из школы, где он теперь учился. Увидела его и еще больше ужаснулась – маленький, щуплый, с тонкой цыплячьей шейкой. JJ это с ним подло тешит свою преступную страсть взрослый дядька? Какой кошмар!

А мальчик оказался умненький, совсем не дурак. Он сразу понял, к чему клонит инспектор, после первых же вопросов. Видно, был заранее готов к этому.

Он поднял на Марину свои голубые с чувственной поволокой глаза и, чуть усмехаясь, томно проговорил:

– Ну да. У нас любовь.

Вот это был удар! Марина от неожиданности даже онемела. Она ожидала чего угодно: что мальчик будет запираться и из него придется по крупицам выдавливать постыдные признания. Или будет все напрочь отрицать, или затравленно молчать.

И что же? Он совершенно откровенно и сразу во всем признался. И, похоже, не имел никаких комплексов.

Звали его Костей, и был Костя красивым мальчиком: пушистые длинные ресницы, бледное лицо с правильными тонкими чертами и томная задумчивость в облике.

– Ты что? – поперхнувшись от волнения, спросила Марина. – Ты хочешь сказать, что у тебя любовь к Федору Сергеевичу? К гражданину Симакову, который теперь твой опекун?

Она даже покраснела при таких словах и вообще разволновалась, что не укрылось от спокойного и внимательного взгляда мальчика. Он положил ногу на ногу и, устроившись поудобнее на жестком казенном стуле, снова едва заметно улыбнулся.

– Я же сказал вам – у нас любовь, – повторил он, покачивая ногой. – Понимаете? Мы любим друг друга: я и Федя.

Он смотрел на Марину, и во взгляде его сквозила издевка. Словно он хотел сказать: ну что тебе непонятно, дура? Что ты лезешь не в свое дело?

– Сколько тебе лет? – уточнила она, пытаясь снова взять строгий начальственный тон. – Сколько лет тебе и сколько Феде… То есть гражданину Симакову, а?

Но мальчик был подкован основательно, он разбирался в этих вопросах гораздо лучше какой-то зачуханной инспекторши. Что и не преминул тут же показать.

– Феде сорок пять, – по-прежнему спокойно ответил он. – А мне четырнадцать с половиной. Вопросы есть?

Видно было, что Федор Сергеевич Симаков ожидал каких-то подобных вызовов в милицию и натаскал своего «воспитанника» заранее. Конечно, как говорится, «шила в мешке не утаишь», и можно было предполагать, что каким-то образом слух о сожительстве с мальчиком дойдет до милиции Правобережного района.

Но вот странно: Симаков этого не боялся и мальчика Костю научил не бояться. Потому что они оба знали законы лучше, чем Марина. Что и не замедлили объяснить ей на следующий день в прокуратуре.

– Если мальчику больше четырнадцати, – сказал помощник прокурора, – это не преступление. Говорят, что у них любовь, – значит, любовь. Все, точка. Закон молчит. Пусть будет любовь. Понятно, Марина Сергеевна?

Вот тогда Марина была ошеломлена впервые за время своей службы. Наивная была, неопытная.

– И сделать ничего нельзя? – жалобно спросила она. – Ведь мальчонка совсем маленький, он же не соображает…

Помощник прокурора Игорь Владиленович был ясивчиком лет сорока, с округлым животиком, обтянутым рубашкой, на котором почти плашмя лежал яркий широкий галстук. Он говорил всегда быстро, тонким голосом и любил при этом энергично потирать руками – этакий попрыгунчик…

Услышав вопрос Марины, он жизнерадостно рассмеялся и, потирая пухлые руки, протараторил:

– Все, что мы можем в данном случае сделать, будет незаконно. Понимаете?

Не понимаете? Тогда я вам объясню быстренько, раз и навсегда, ладно? Слушайте внимательно. Гомосексуализм законом не карается. С этим ясно? Что бы вы ни думали по этому поводу – не карается. Если один из партнеров не достиг четырнадцати лет, то можно привлечь за растление малолетних. Но если четырнадцать уже исполнилось – все, вопрос закрывается. Это – интимное дело двух мужчин. Это касается только их, и закон охраняет их интересы и желания. Теперь ясно?

– Но ведь это цинизм, – выдохнула Марина, не желавшая смиряться с собственным бессилием. – Взять из приюта мальчика, для того чтобы спать с ним, удовлетворять свою похоть. Старый мужик растлевает подростка. Что вы сами об этом думаете, Игорь Владиленович?

За толстыми стеклами очков глаза помощника прокурора сделались ледяными, даже зрачки как будто сузились. Он улыбнулся, растянул губы и показал белые зубы никогда не курившего человека.

– Я думаю об этом, Марина Сергеевна, – весело, но четко сказал он, – что разговор окончен. Вы спросили, я дал вам разъяснение. Давайте перейдем к следующему вопросу. Как там поживают те трое, что ограбили продуктовый магазин на прошлой неделе? Будем возбуждать уголовное дело или вы передадите на административную комиссию? Вам решать.

Когда Марина, взяв себя в руки, срывающимся голосом доложила о том, как развивается дело с тремя подростками, грабанувшими магазин, Игорь Владиленович что-то записал у себя в папке, покивал деловито своей круглой, как шар, крупной головой, а потом на прощание заметил:

– Вот о грабеже магазина стоит говорить. Тут мы что-то можем сделать: арестовать, оштрафовать. Мало ли что… Имеет смысл разговаривать, потому что это – работа. А про мальчика вашего, извините, один пустой треп. Сделать ничего нельзя, нечего и воздух сотрясать. Счастливо, успехов в труде! – и радостно', заливисто захихикал.

С тех пор, идя по своему участку, Марина несколько раз сталкивалась с мальчиком Костей. Он не здоровался с ней, делал вид, что не знает эту женщину в милицейском мундире. Иногда на мгновение их глаза встречались, и Марина каждый раз вздрагивала – ей чудилось в облике этого истомленного женственного мальчика что-то демоническое, чуть ли не дьявольское.

Вербин сдержал свое слово – на Толика и Дениса нашлась управа. Марина уже давно, чуть ли не с детства, слышала о том, что в принципе посадить можно любого человека – было бы желание. Есть даже такая милицейско-прокурорская поговорка: «Был бы человек, а статья найдется».

В общем-то это не совсем так, и далеко не всякого человека можно посадить, даже если очень хочется. Есть пожилые люди или очень тихие и осторожные – те, кого даже спровоцировать не удастся. Этих не посадишь, они даже под давлением не совершат ничего предосудительного. Но их мало, и Толик с Денисом к этой категории, конечно, не относились: «разобраться» с ними было просто делом техники.

Спустя неделю Марину неожиданно пригласил начальник районного уголовного розыска. До этого они почти не общались, слишком разные были у них поля деятельности, да и служебное положение. Все-таки начальник уголовного розыска – это важный человек, одна из десятка инспекторш по делам несовершеннолетних с ним сравниться не может. Но сейчас он был деловит и сосредоточен.

– Так, дайте все данные на этих ваших героев, – быстро сказал он, уткнувшись носом в одну из тысячи бумаг, которыми был завален его рабочий стол.

– Ну, на этих… Которые там девочек ваших обижают. Посмотрим, что можно сделать. Только быстро давайте, не задерживайте, а то на следующей неделе у меня двое сотрудников в отпуск уходят, вообще некому будет работать.

К тому времени Марина уже выяснила все про Толика с Денисом. Обычная история: все начинается с семьи. У каждого из этих двоих все складывалось в жизни самым классическим образом. Надрывающаяся на тяжелой работе мать, пьющий безработный отец. Двухкомнатная квартира в блочно-бетонном доме, где стены в подъезде с пола до потолка исписаны убогой похабщиной, – редкие дети в подобной обстановке вырастают нормальными людьми.

Дело здесь не в том, что бедность, а в том, что многие люди привыкли к ней. У них просто не хватает фантазии на то, чтобы представить себе, что можно жить лучше. Что квартиру можно отремонтировать, а не ждать, когда это бесплатно сделает жилконтора. Что на подъезде можно поставить в складчину кодовый замок.

Что на праздник в окнах можно выставить красивые рождественские свечи, и это будет здорово.

Толик с Денисом, родившись в этой среде, были обречены с самого детства. У Марины таких – половина участка, и она за короткий срок усвоила, что большинство из них не подлежат спасению. Их можно только поскорее изолировать от других, чтобы не мешали тем, у кого впереди действительно жизнь.

Дениса она увидела через несколько дней, когда утром пришла на службу и проходила через дежурную часть. Там как раз оформляли протокол задержания, и Денис, избитый, с синяками и кровоподтеками на лице, стоял с вывороченными наружу карманами.

– Вот, полюбуйтесь, – увидев заглянувшую Марину, сказал дежурный капитан.

– Ваш, наверное, бывший воспитанник? Знаете его?

Марина отрицательно покачала головой, – Денис и вправду никогда не состоял у нее на учете. Глаза у него сейчас были мутными, остекленевшими то ли от выпитого, то ли от нанесенных ему побоев.

– А что он натворил? – поинтересовалась Марина, уже чувствуя, что обещание Вербина и расспросы начальника угро начинают приносить реальные результаты.

– Сволочь, – для начала добродушно пояснил стоявший рядышком оперативник.

– Наркота. Сам употреблял и еще на продажу таскал. Вот, изъяли. – Он указал на валяющиеся здесь же несколько пакетиков с порошком.

– Это не мое, – угрюмо прошепелявил растерзанный Денис, пошатываясь и тупо, как замученная лошадь, поводя головой из стороны в сторону. – У меня не было… Это не мое.

– Молчать! – крикнул из-за своей деревянной загородки дежурный капитан. – Еще разговаривать много будешь, падаль! Понятые, подойдите и распишитесь – изъято в вашел присутствии и так далее. Вот здесь, где галочка…

Две мрачные фигуры молча отделились от стены и подошли к столу дежурного.

Раз – подпись, два – подпись. В тишине скрипнула шариковая ручка. Все, протокол оформлен, задержание произведено. Теперь Дениса отведут в камеру, а уже днем прокуратура возбудит уголовное дело.

– Сколько ему светит? – поинтересовалась Марина, выходя в коридор у вышедшего вместе с ней оперативника.

– Не знаю, – зевнул тот. – В первый раз попался. Восемнадцать лет… Детей нет. Не работает.

Взвесив эти обстоятельства, оперативник снова зевнул и объявил:

– Ну, пару лет получит. Вряд ли больше. А может, годом отделается. Если хорошего адвоката наймет, и вообще до суда дело не дойдет.

Он пошел к себе, а Марина отправилась в свой кабинет, по дороге размышляя о том, что на хорошего адвоката нужны хорошие деньги, которых у Дениса и его несчастных родителей, конечно, нет. Так что по крайней мере год Дениса в районе не будет – на это можно твердо рассчитывать.

Толика же просто-напросто забрали в армию. Ему как раз подошел срок. В обычном случае он мог бы еще год-другой «косить» от службы, не являясь в военкомат по вызову или представляя какие-нибудь справки, но сейчас дело было решено в одно мгновение. Ранним утром, около пяти часов, наряд Дравобережного РУВД поднял Толика с постели и под причитания перепуганной матери отвез сначала в Дежурную часть, а потом в военкомат.

Об этом Марине сообщил неожиданно позвонивший ей Вербин.

– Теперь вы довольны? – спросил он. – Можете спокойно приступать к перевоспитанию ваших девочек, никто мешать не будет. По крайней мере, год или два. Злодеи обезврежены.

Он повесил трубку.

«Бог знает, что этот подонок может натворить в армии, – подумала Марина, узнав о происшедшем с Толиком. – Но, впрочем, это уж не мое дело. Мое – заняться девчонками».

Она ходила в школу и беседовала с девочками поодиночке и со всеми вместе.

Потом ходила по домам и вызывала родителей к себе.

Когда она стыдила и уговаривала девочек, те угрюмо отмалчивались. Когда беседовала с родителями, те реагировали по-разному. Кто-то пугался, как родители Леры, и обещал принять все меры, вплоть до переезда в другой район. А кто-то просто молчал в ответ и, опуская глаза, бормотал о том, что все это и вправду очень нехорошо, но что ж теперь поделаешь, раз настали такие тяжелые странные времена…

Слабые, безответственные люди, не привыкшие отвечать ни за себя, ни за своих детей, вообще очень любят ссылаться на трудные времена и на то, что «теперь все так непонятно». Им кажется, что это их оправдывает.

Как показалось Марине, одна из матерей даже знала раньше о том, чем занимается дочь, – слишком испугалась во время беседы. Была она хоть и хитрой, но слишком простой женщиной, чтобы скрыть истинное положение вещей, – тут же торопливо заговорила о том, что сама она работает продавщицей в киоске, что денег не хватает. Марина вдруг подумала, что мамаша, вероятно, расстроилась из-за того, что дочка больше не будет приносить домой заработанные на трассе деньги…

А что тут такого? Поработаешь в милиции – ко всякому привыкнешь.

На трассе с тех пор девочки и впрямь не появлялись. Завуч и директриса девятнадцатой школы были очень довольны. Родители Леры активно принялись за покупку новой квартиры – чтобы уберечь девочку от «дурного влияния». Она ведь училась на все пятерки и должна была, по замыслу родителей, через год поступать в университет.

А Марина, как-то случайно заглянув в зловонную кафешку в центре города, увидела Леру. Она, задорно блестя глазками, пританцовывала перед колченогим столиком, за которым сидели ее спутники – четверо молодых кавказцев в кожанках.

Они гортанно что-то выкрикивали, видимо одобряя танец, и матерились. Щечки у Леры раскраснелись, а грудь под тоником мелко тряслась в такт движениям.

Марина не стала подходить к Лере и вообще выбросила эту тему из головы: за всеми не уследишь и всех дел в мире не переделаешь… И всех подряд не спасешь, даже если работаешь в милиции.

А Вербин спустя какое-то время предложил Марине перейти на службу в его отдел.

– Мне понравилось, как вы относитесь к делу, – пояснил он в ответ на вопрос Марины о причинах этого предложения.

Вербин вообще был немногословен. Сначала Марина думала, что эта молчаливость относится именно к ней, но потом увидела, что это не так. Владимир Вербин был замкнутым человеком. Это не означало, что он не мог пошутить или не общался с людьми. Нет, конечно, да на посту начальника отдела это и невозможно.

Просто он был очень серьезен, и чувствовалось, как строг он к каждому своему слову и поступку, будто всякий раз предварительно взвешивает их на неких ему одному ведомых весах.

«Ты взвешен на весах и найден очень легким», – сказано было одному библейскому герою. Так вот, о Вербине так сказать нельзя.

Он был красив, Марина отметила это еще в первую встречу – ту, давнюю, о которой они оба старались не вспоминать. Сейчас ему было тридцать три, но выглядел Владимир чуть старше из-за седых волос, ежиком торчащих на его коротко стриженной голове. А поскольку во всем остальном он был очень моложав, седина в сочетании со стройной фигурой и юношеским лицом придавали ему облик преждевременно постаревшего мальчика.

– А чем я буду заниматься? – спросила Марина, приняв решение.

– Чем придется, – улыбнулся майор. – Как и все мы здесь. Что стоит на повестке дня – тем и будем заниматься.

– Марина Сергеевна Карсавина, – представил ее Вербин, когда Марина первый раз пришла сюда на службу. – Наш новый сотрудник. Старший лейтенант. Раньше служила в ИДИ Правобережного РУВД. А теперь – у нас.

– У нас? – притворно изумился уже знакомый Марине Лукоморов, сидевший на планерке вместе с остальными двумя сотрудниками. – Вот эта красавица? Не может быть.

– Ну, не одним же старым уродам у нас работать, – усмехнулся в ответ Вербин. – Четверо мужиков в отделе – хватит. Пусть будет одна красавица.

– Соблазн, – юмористически вздохнул юноша в очках, очень похожий на Шурика из комедий Гайдая. – Красавица нас в соблазн вводить будет. Мало нам порнографии – теперь еще и живая фотомодель будет перед глазами.

Марина потупилась от этих разговоров и покраснела. Лукоморов крякнул и, сделав строгое лицо, заметил:

– Ладно, поговорили. Заладили тоже: красавица, красавица – смутили девушку, козлы.

– Да ты сам же начал, – вскинулся Виталик, поправляя поминутно съезжающие на кончик носа очки, но Вербин остановил всех.

– Вот и правильно, – сказал он. – Будем приучаться работать без скабрезных шуточек. А то распустились мы в мужском коллективе. Вот Марина будет следить, чтобы все держали себя в руках, как положено офицерам. Кстати, – повернулся он в ее сторону, – у нас тут такое правило. Мы все – на «ты» и по имени. Вы не имеете ничего против?

Марина заулыбалась, она ощутила, что в новом коллективе ее, кажется, приняли.

– Раз уж повелось – не возражаю, – ответила она. – Мне кажется, что так даже легче работать. Правда?

– Правда, правда, – закивал еще один сотрудник – совершенно лысый мужик лет сорока пяти по имени Иннокентий. – Работать легче и вообще… Только совет тебе, Марина: построже будь вот с этим, – он кивнул в сторону очкастого Виталика, – он разгильдяй и ловелас известный. Если будет приставать – пожалуйся мне. Я этого теле-вичка быстро успокою.

– Кого-кого? – не понял Виталик, да и Марина тоже удивилась странному слову.

– Телевичка не знаете? – осклабился толстяк Иннокентий. – Эх вы, молодежь, одно слово. Что с вас взять? Это по телевизору в детских передачах такой персонаж был. Раньше все дети знали… Телевичок – он совсем как Виталик выглядел, ну точь-в-точь родные братья.