Доктор был в восторге от своих «пациентов». Помню, возвратившись с аэродрома, он рассказывал:

— За свою жизнь я многое перевидал, перечувствовал. Воевал на Халхин-Голе, служил под началом знаменитого Полбина. Вместе с полком дошел до Берлина. Мужественные люди у нас служили. И все же не могу не восхищаться нашими будущими космонавтами. Нет, они пока не совершили ничего героического. Но посмотрите, с каким оптимизмом они трудятся! Жара. Дождь. Темнота. А они шагают на все занятия, будто на прогулку. Веселые, бодрые и, честное слово, по-настоящему красивые. Все ведь — как на подбор. А самочувствие-то какое?! Пульс и дыхание образцовые и до прыжков, и во время падения, и после.

Довольна своими «подопечными» и старший лаборант Вера Ивановна. Она перед прыжками и после них регистрировала электрофизиологические показатели.

— Я и без приборов видела, что переносят ребята эту тренировку превосходно, — говорила она после.

У летчиков были хорошие, товарищеские отношения с Верой Ивановной. Они посвящали ее в свои несложные житейские дела, считались с ее мнением. Она же в свою очередь заботилась о космонавтах. Следила, чтобы отдыхали как следует, вовремя питались, старалась поддерживать у них хорошее настроение.

Парашютные прыжки еще больше сблизили, сдружили группу. Все стали внимательнее относиться друг к другу. Выражалось это своеобразно: особенно заботливо помогали друг другу застегнуть парашютные лямки или предлагали свои «более удобные» летные куртки…

По-своему заботился о ребятах инструктор. Делал он это, правда, без восторгов, но с добродушной строгостью и по-прежнему взыскивал за малейшую неточность.

Кто-то из космонавтов заметил трогательную деталь, когда инструктор сам готовился к прыжку, он был совершенно спокоен. Но когда готовил к прыжкам других — волновался.

Группа быстро осваивала программу. Случилось, что немного захворал один из космонавтов — Григорий. Врачи решили временно отстранить его от прыжков. Куда там! Упрашивал и инструктора и врачей не «резать» его.

— Я же здоров, — уверял он. — Я не могу отстать от товарищей… Дайте допрыгать.

Все же Григорию пришлось лечь в лазарет, «Выручила» его погода — полил дождь. Группа осталась в общежитии.

Григорий с небывалым послушанием лечился. Редко встречался столь примерный и старательный пациент. И надо было видеть, с какой радостью он собирался на прыжки, когда лечение было закончено и его выписали из лазарета.

— Ну, — улыбаясь, однажды спросил инструктор. — Интересно прыгать?

— Очень интересно, — хором отвечали ученики.

— Все. Программа выполнена. Прыжки закончены, — объявил инструктор.

— Как? Совсем? — не поняли ребята.

— Пока да. Летим домой.

Летчики все тут же стали Доказывать, что каждому из них необходимо для закрепления опыта сделать хотя бы еще по одному прыжку.

В тот день в боевом листке «Жизнь на старте» появился дружеский шарж под названием: «Невиданное в авиации». Алексей нарисовал инструктора в величественной позе. На коленях перед ним стоят космонавты и упрашивают разрешить им сделать хотя бы по одному парашютному прыжку. Лаконичная подпись гласила: «И пали ниц у ног десантного владыки». Всем очень понравилась эта шутка. Весело было в гостинице. Теперь, когда работа успешно была — закончена, больше всех смеялся инструктор. Он не без удовольствия припомнил:

— Я же вам говорил?.. Попросите еще…

Группа отправилась на дальнюю прогулку. Побывали в городе Саратове. Долго стояли у памятника Чернышевскому. Космонавты хотя и молчали, но чувствовалось, что каждый из них думал об одном и том же — о мятежной жизни великого демократа и его единомышленников, о тех, кто завидовал внукам и правнукам своим, которым доведется видеть Россию в наши дни.

У Владимира спокойный характер, и голос его редко выделяется в шумливом разговоре или горячем споре, который в свободные минуты часто возникает в группе. Но вот всплывает какой-либо сложный теоретический вопрос, и товарищи обращаются к Володе: он недавно закончил военно-воздушную академию и хорошо разбирается в вопросах теории.

Когда летчики-космонавты стали штурмовать высшую математику, Владимир стал «центром притяжения». Трудная это наука. Нелегко она давалась ребятам. Многие перезабыли алгебраические формулы, которые изучали в средней школе и в военном училище. Требовалось оперировать интегралами, и летчикам нередко приходилось смущенно пожимать плечами. Владимир же чувствовал себя в этих «больших материях», как рыба в воде.

Преподаватель по ракетной технике, кандидат технических наук Цезарь Васильевич оказался общительным, очень приятным человеком. Он часто улыбался и шутил. При необходимости он терпеливо повторял трудные формулы, возвращался к азам геометрии или алгебры. И все же слушатели после занятий подходили к Владимиру:

— Володя, что-то не совсем понятно. Помоги.

Доброжелательный, он неизменно отвечал:

— Сейчас разберемся.

Объяснял доходчиво, легко, как определили ребята, — «не хуже самого Цезаря», то есть преподавателя. Он часами помогал товарищам. Хорошая это черта у Владимира: с охотой он делился своими знаниями.

А между тем над самим Владимиром сгущались тучи. Еще в госпитале, при отборе космонавтов у него было обнаружено легкое заболевание. В крепком, выносливом организме нашелся изъян. Было решено так: в число слушателей его зачислить, но сразу же сделать операцию. После лечения он наравне с другими будет готовиться к космическим полетам.

Помню, как Владимир прощался с товарищами, отправляясь на операцию. Внешне, как всегда, был спокоен, уравновешен, но в глазах проглядывала тоска. Операция несложная, и Владимир шел на нее без всякого волнения. Беспокоило его другое: что будет после операции? Он будто чувствовал, какие потом могут возникнуть осложнения. Настроение падало еще и оттого, что товарищи отправлялись в командировку — на парашютные прыжки, а он — в госпиталь. Человек отделялся от своих. Нелегко перенести такое испытание.

Спустя две недели Владимир возвратился из госпиталя. Заключение гласило, что он только через шесть месяцев, если все пойдет хорошо, может быть допущен к парашютным прыжкам, к выполнению серьезных физических упражнений. Шесть месяцев — большой срок. За это время товарищи далеко уйдут вперед, он же сильно отстанет и вряд ли потом сможет догнать.

Вот тогда-то и возник вопрос: не лучше ли Владимира вернуть к старой специальности? Должен признаться, и я начал склоняться к этому решению. Мне тоже казалось, что Владимир, несмотря на свой упорный характер и техническую грамотность, не сможет наверстать упущенное, окажется неудачником-одиночкой. Быть в такой роли для него — двойное огорчение. Лучше уж сразу поставить все точки над «и». Жалко отчислять такого человека, но что делать? Но мы тогда еще мало знали Владимира. Когда ему деликатно было все высказано, он не дрогнул, не растерялся. Подумал, потом твердо заявил:

— Я прирос к новому делу, можно сказать, душой. Уйти от него не могу. Считаю, что у меня хватит сил догнать товарищей и стать полноценным космонавтом. А пока смогу, как и все, изучать теорию, помогать товарищам… Обузой не буду.

Ну, что ответить на такие слова? Мы не приняли окончательного решения. Временно, как говорится, вопрос остался открытым.

Владимир тем временем упорно боролся за свою судьбу. Он побывал у видных армейских специалистов-врачей. Его приняли старшие начальники… И везде доказывал свое. Мне звонили. Чувствовалось, что и начальников и врачей-специалистов Владимир покорил страстной устремленностью к цели.

Пришли летчики, товарищи Владимира. Они просили, доказывали, убеждали: Владимира надо оставить в группе. Преподаватели физкультуры обещали заниматься с ним отдельно. Инструктор-парашютист рассказывал, что и у него была подобная операция и он спустя некоторое время стал успешно прыгать с парашютом. Он убежденно заявлял:

— Будет прыгать не хуже других.

Летчики добавляли:

— Ручаемся за него, он не ударит лицом в грязь.

Старший группы дважды приходил ко мне с ходатайствами за Владимира. Я знал, что эти два летчика — закадычные друзья. Но в разговоре со мной старший группы только доказывал:

— Володя очень ценный для нас человек.

Коллектив встал горой за одного человека.

Было решено: понаблюдать, как покажет себя Владимир на тренировках.

Спустя два месяца с необходимой осторожностью его допустили к перегрузкам. И что же? Организм оказался крепким. Через полгода после операции Владимир стал хорошо переносить большие нагрузки и полностью наверстал упущенное.

— Мы же говорили, что не отстанет, — с гордостью повторяли летчики.

Да, было чем гордиться: товарищ остался в строю.

Можно рассказать и еще об одном случае.

Однажды в воскресенье, купаясь в речке, Валентин неосмотрительно нырнул на мелком месте и сильно ударился головой о песчаное дно. Травма была тяжелой. Парня отправили в госпиталь. Неделю спустя поехала туда делегация от группы. Повезли подарок — гитару. Ей особенно обрадовался Валентин — он умел играть на гитаре. К нам в часть он приехал со своим стареньким неразлучным инструментом. Все собирался купить новый.

Преподнесли подарок, как обычно бывает у молодых людей, весело, с шутками.

После госпиталя летчики пожаловали ко мне. Вопрос был один: останется ли их друг в строю?

Что я мог ответить? Все зависело от заключения врачебно-летной комиссии, А оно пока было далеко не ясным. Так пришлось и сказать товарищам.

Через месяц офицер вернулся к нам хмурый. Его отстранили от подготовки к полетам в космос на продолжительный срок. Встал вопрос: как решить его судьбу? Оставлять в группе было нельзя. Он и сам это понимал. Но как же быть? И тогда решили: из части не отправлять, перевести на другую работу. Со временем, когда здоровье восстановится, повторно можно будет рассмотреть вопрос о включении Валентина в группу космонавтов. Он без раздумий согласился:

— Останусь на любой должности, лишь бы со временем вернуться к полюбившемуся делу, к товарищам.

И остался у нас. Всех очень обрадовало это решение. Летчики от радости подхватили товарища на руки.

Космонавты все делят между собой по-братски: и беды, и радости. Случись у кого неприятность — к нему тянутся руки и сердца. А если у кого удача — тоже радуются все, как своему личному.