Улеглись страсти, утихли беспокойные разговоры в коридорах авиационного госпиталя, где работала «грозная» комиссия. «Отсеянные», смирившись с неудачей, разъехались по вокзалам Москвы, чтобы вернуться в свои части.

Поступил приказ о зачислении отобранных летчиков слушателями-космонавтами. Нельзя было не заметить той внутренней борьбы, которая была написана почти у каждого «счастливчика» на лице. Конечно, каждый из них был рад, что наконец-то сбылась заветная мечта, начиналась новая, волнующая и очень интересная жизнь. И все же летчики временами чуточку грустили. Что ни говори, а не так-то легко расставаться с родным полком, эскадрильей, звеном, с близкими друзьями и товарищами. Я спросил Алексея Архиповича:

— Ну, что приуныли? Наверное, трудновато отрываться от друзей, от самолета?

— Тяжело, Евгений Анатольевич, — признался он. — Даже не верится, что больше не увижу своего МИГа. А главное, ребят…

— Ничего, — утешил я летчика, — и здесь очень хорошие товарищи собрались, — а сам подумал: «Очень хорошо, что люди любят прежний коллектив. Значит, и на новом месте скоро заживут дружно, сплоченно».

Подошел Юрий Гагарин. Он, как всегда, бодр, весел и, чувствуется, заранее уверен: куда ни попадет, везде его ждут хорошие люди. Но и он не без сожаления заметил:

— Привык к Заполярью. Будто родился там.

Будущим космонавтам был предоставлен короткий отпуск. Большинство из них отправилось в свои прежние части за семьями. Те, кому предстояло заняться обучением и обеспечением первых слушателей, сразу же принялись готовить учебную базу. Легко сказать — принялись. Все пришлось создавать заново. Складывался новый коллектив. На рабочих, техников, врачей, инженеров, лаборантов, летчиков-инструкторов, методистов, парашютистов, преподавателей физической подготовки и других специалистов легли все заботы.

Чего греха таить, много было трудностей и мало было ясности. Но дело не ждало. Под одобренную учеными общую программу подготовки космонавтов требовалось подвести конкретный план работы, а вместе с ним определить и подготовить все детали, то есть самые «мелочи», без которых не обходится ни одно серьезное дело. Пришлось немало потрудиться.

На помощь пришли ученые-медики, опытные авиационные врачи и инженеры, ученые и практики научных учреждений, заводов и конструкторских бюро. Они быстро отзывались на наши просьбы. Постоянно интересовались нашими делами Главный конструктор космических кораблей и Теоретик космонавтики — они вникали в подробности подготовки будущих космонавтов, оказывали необходимую нам помощь. Уже не десятки, а сотни, тысячи людей стали вплотную заниматься новой большой проблемой.

Напряженным, полным ежедневными заботами было это время! Работали, как говорится, от зари до зари. Подыскивались нужные специалисты. Требовались специальные помещения, оборудование. Многое надо было уточнить и в теории и в практике. Много было споров и дискуссий, тревог и волнений! Но я вспоминаю о тех днях с особой теплотой.

Разве можно забыть, как уже немолодые специалисты различных служб вместе с молодежью добровольно шли на рабочую «перегрузку», загорались все новыми и новыми идеями. Творцами в то время были все.

Да, здесь началась романтика нашей новой нелегкой, но очень увлекательной и почетной службы. Все эти люди — нынешний костяк нашего коллектива — самозабвенно служат новому делу. Это настоящие энтузиасты, патриоты космонавтики. Тогда все понимали: чтобы сделать прыжок в космос, нужен большой и серьезный разбег. Всем он был необходим, этот разбег и нам, непосредственным руководителям и исполнителям подготовки летчиков-космонавтов, и ученым, и конструкторам, которые самоотверженно разрабатывали многие не решенные еще тогда проблемы и тут же воплощали в металл то, что было добыто в исследованиях.

Истина рождалась в муках.

Немало споров возникло в связи с уточнением программы подготовки космонавтов. Совместными усилиями наши ученые, врачи, инженеры, представители спорта, летчики и многие другие специалисты создали оригинальную, стройную систему подготовки космонавтов.

Через всю нашу программу красной нитью проходит установка на активнее, сознательное участие космонавтов в учебе и работе. При этом первейшим условием является их добровольность во всем. Второе условие: не уверен, не можешь — работай еще, дерзай, тренируйся, когда почувствуешь себя сильным — выполняй.

В Америке придерживаются иного мнения. Например, известный заокеанский психолог Гератеволь утверждает, что добровольность не имеет особого значения. По его мнению, человек будет одинаково стремиться сохранить свою жизнь как при личном согласии на полет, так и по принуждению. Символ космонавта, по утверждению этого ученого, — страх и деньги. Он рекомендует говорить космонавту лишь о риске и долларах. В связи с этим отметим одну характерную деталь: никто из наших летчиков при отборе даже не поинтересовался, какое же будет денежное содержание в связи с переходом на новую работу. А ведь у большинства из них имеются семьи. Когда им начинали говорить о материальной стороне, они неизменно прерывали:

— Вы же знаете, почему я стремлюсь в космонавты. Разве меня интересуют деньги?

Советским людям нетрудно понять этих устремленных в будущее советских молодых людей! У них чистые, благородные побуждения. Каждый из них стремится всего себя отдать служению любимой Родине. Такого отношения к делу невозможно требовать от людей «свободного», капиталистического мира.

Мы не охаиваем огульно всего того, что делают наши американские коллеги. Видимо, и в их школе имеется что-то поучительное, достойное признания. Но факт остается фактом — наши методологические и педагогические принципы подготовки космонавтов в основе своей диаметрально противоположны американским.