Горлов продолжал считать себя неумехой, однако в лаборатории обжился. Отношения помалу налаживались со всеми. Большинство колдунов пришли сюда недавно и тоже слабо владели основными методиками.

— Александр Матвеевич, я полгода назад начал работать! Представляете, совсем новичок, — армянин Рафик поражал темпераментом.

Артем, грузный парень по кличке «обжора»:

— Вроде, курс молодого бойца. Вроде, как врачи — испытываем на себе… По нашим методикам готовятся, кому грозит психокоррекция! Сазанов, помните? Ну, шахматист, да? Ему на матче под музыку загнали формулу внушения, и он в сицилианской защите выбрал слабый вариант. Да, мы формулу потом отрыли, откопали из фона, но поздно. Проиграл. А технология декодирования скрытого речевого сообщения. Сейчас многие пользуются…. Нет, я математик…

Узколицая, с нежными волосками на верхней губе, большеглазая Полина начала было кокетничать при первой встрече:

— Вы необычный… Такой маленький и такая внутренняя силища! А мой Краев — два метра, зато духу — на метр в подпрыге! Научили бы его, а?

От нее несло сексуальной жаждой — Матвеич чуть не сдался. Все-таки, второй месяц без женщины! Многовато для мужчины, привыкшего к регулярному сексу. Однако, встав для знакомства, он увидел вровень с собой подбородок дамы. Немедленно вспомнился анекдот про карлика. Представив себя бегающим по женщине и вопящим «Это все моё!», Матвеич унял буйство тестостерона. Возбуждение схлынуло совсем, когда вспомнил Лену, своё обещание не сближаться ни с кем. Судя по поведению, Полина к отказам не привыкла, сочла невнимание оскорбительным, стал придираться.

Последствия не заставили себя ждать. Никак не шел эксперимент по телекинезу. Двигали медную стрелку. Получилось только у Федора, мужика колхозной наружности. Его палец, совершенно интактный сначала, после нескольких минут вдруг увлекал стрелку за собой. У Полины слабо, но получалось, однако Аркадий не мог зафиксировать стрелку — та дергалась, словно палец менял полярность. Но стрелка-то была немагнитная, медная!

Федор поучающе сказал:

— Смотри, Саша, все очень просто. Ты собираешь энергию и направляешь в кончики пальцев…

К нему присоединилась Полина, снисходительно прочла лекцию о концентрации энергии. У Горлова не получалось. Стрелка равнодушно отдыхала. Кисти рук покраснели, он воспринимал ток крови по всем сосудам, а энергия не возникала, чувство переполнения «комка» не приходило!

— Может, тебе кровь намагнитить надо? — Робко предложил Аркадий.

Внук знаменитой ведьмы Коренихи с русского севера лечил от сглаза, ставил блоки на порчу, помнил массу древних заговоров, но читал с трудом. Шестидесятилетний мужик, а простодушен, словно мальчишка.

— Аркашенька, не сбивай с толку, медь не притягивается к магниту, — ехидно фыркнула Полина.

Чисто из вредности Матвеич представил молекулу воды, как магнит с плюсом и минусом на концах… Стройные ряды в кровеносных сосудах… «Комок» зазудел, ожил… В руках — знакомое жжение… Разгон, импульс… плечо, предплечье… пальцы вместе… Напрячь кисть… Для очевидности — толкнуть руку вперед — словно протыкая… Есть!

Щелчок разряда и вскрик Полины заставил его вздрогнуть.

— Ты что наделал?

— Ай да ну! — Восхищенный Аркадий ковырялся в коробочке, так похожей на компас-матицу. Вытащил кусочек меди. Из длинной полоски получилась капелька, припаянная к оси. Протянул ладонь с медяшкой врачу:

— Спалил, ирод! Ну, и кто ты после этого? На чем дальше работать будем?

По тону понятно — шутил. Его глаза улыбались. Полина смотрела недобро и подозрительно. Улыбка, с которой она поучала, исчезла.

— «С нее писать злобную ведьму, чисто Руслан и Людмила, — только что я не Финн», — промелькнуло у Матвеича.

Стало трудно дышать, защипало в носу, в горле — словно в воздухе кислота. Глаза заслезились. Такую ненависть излучала его визави? Матвеич дернулся выставить руки, заслониться, но спохватился, чего позориться-то? Бабы испугался? Вскипел гнев, окрашенный непривычной гордостью: — «Да я ойротов на раз убил, а уж тебя-то»!

«Комок» в мозгу воспринял — агрессия! А в ответ — из глубины «комка» вышло нечто сильное, не менее обжигающее. Удар отразился (один в один — вернулся из зеркала свет плохого фонарика, расплывчатый, с неровными краями, и на резкость никак не навести!); пал на злобную бабенку, (а ведь чуть не заманила в койку!); затопил ее мозг (так свежая лесная паутина облепляет потное лицо); впитал и погасил Полинкину энергию. Всю.

Жар с лица Матвеича исчез. Полина лежала спиной на стуле, запрокинув голову. Ее груди неподвижно уставились вверх, дыхания не слышно. Тело медленно сползало направо. Аркадий смотрел в ужасе:

— Да как же так? Зачем? Ты же ее убил! Ах, господи, да нешто ты не видел, что девка взревновала на силу твою…

Врача распирала вкатывающаяся в каждую клеточку невиданная мощь. Пьянило напором такой силы, что стену кулаком разнести — пустяшное дело! Слова Аркадия, мелкого мужичишки — ростом по колено Матвеичу, даже много мельче! — слышались комариным писком на фоне ликующей литургической могутности!!! Седое ничтожество суетливо бросилось подхватывать падающее тело жалкой бабенки — зачем? Кто она такая по сравнению с космическим величием, по сравнению с ним, непостижимо сильным волшебником?!

Хмель гулял по врачу, выплескиваясь наружу хвастливыми речами, но маленькая часть сознания еще боролась. Так вусмерть пьяный человек, уже не вяжущий лыка, упорно движется в направлении дома, чтобы не замерзнуть в сугробе. Так ушибленная бампером собака, перекувыркнувшись от удара десяток раз, и уже вряд ли осознавая — зачем? куда? — из последних сил ползет к обочине. Так отравленная ядом осеннего умирания муха — до последнего машет крыльями, не осознавая, что безнадежно лежит на спине, а вместо элегантного полета исполняет тоскливый «отходняк».

И разумная часть Матвеича не стала спорить — что толку? протрезвится, тогда уж! — а заставила подхватить Полину, уложить на пол, расстегнуть верхнюю пуговицу, начать массаж сердца и дыхание «рот в рот». Эйфория спадала, хмель выветривался, сдувалась величина торжествующего волшебника, оставляя холодную пустоту. Аркадий, уже нормального роста, взволнованным голосом продолжал:

— …совладать с собою — это первое дело для колдуна, а ты? Чисто ведьмак с Заонежья, напустил ей мороз в сердце! Как оборачивать будешь, ведь себя единожды утратишь, и все, без возврата! Нет магии белой, нет магии черной, она вся, магия — ведет людей к людей к заблуждению… Диавол похотел сделать людей зависимыми от колдовских сил, потому дарует восторг бесовской тому, кто очаровывать научается… А Бог-то не желает, чтобы человек обращался к духам… И грешно бить великой силой того, кто слабее и даже когда напасть исподтишка восхощет…

Зародились в трезвеющем сознании Горлова угрызения, свойственные интеллигенту. Он увидел себя со стороны раздвоенным — хладнокровно стоит маг, скрестив руки, а врач занимается воскрешением ведьмы, павшей в колдовском поединке. И злится на поповскую риторику седого придурка. Пустое глаголет, лучше бы помог! Сердце Полины заработало, но дыхания нет, а он начал уставать. Попробуй пять минут проводить интенсивную реанимацию? Гнев выплеснулся — с промежутками на манипуляции:

— Аркадий! Заткнись, а? (четыре нажима на грудину — прокачать кровь. Вдох, наклон. Прижаться ко рту Полины, зажать ее ноздри пальцами — вдуть воздух в легкие). Позвал кого, (и очередной цикл — вот зараза, не хочет дышать сама!) не видишь — не справляюсь?

Седой мужичок осекается. Накладывает ладошки на лоб Полины. Начинает бормотать. «Комок» отслеживает живительный поток от Аркадия. Отмывается розовая паутина, (ой, это моя! — пугается Матвеич) слабым рельефом поднимаются нервные центры. Это он, врач Горлов, сравнял «холмы с равнинами», низвел мозг Полины до энергетического нуля.

— Больно! Ты мне ребра поломаешь, медведь сибирский!

Матвеич и Аркадий обмениваются понимающей улыбкой, так и стоя на коленях возле вернувшейся в мир женщины. А та, осознав ситуацию, бледнеет по второму разу:

— Саша, что со мной?

Аркадий опережает:

— Полиночка, ты в обморок упала. Видать, зацепил он тебя нечаянно!

Солгав, седой миротворец хватает медную капельку, подает ее Полине, отвлекая внимание от Матвеича. Врач со стоном встает с отсиженных колен, шагает в сторону, падает на стул. Финал! Рефлексирующий зритель сливается с главным героем в испуганного человека. Раскаиваясь — совсем Илья Муромец, что в пьяном угаре узлом завязал Горыныча и сломал ступу Яге — «человеколдун» подводит итог:

— «Да уж! Ни за что, ни про что — едва не угробил ведьмочку-стервочку, психанувшую на неуклюжесть новичка. Совсем крыша съехала!»

Но в глубине души расцветала невесть откуда взявшаяся гордость за свою безжалостную силу.