Четырехколесная тележка была загружена уже на треть, но при этом все равно оставалась довольно легкой. Пустая, она весила на Земле всего двадцать пять кило, и это при размере с крышку письменного стола, а на Луне это вообще несерьезный вес. Но «коляска», называли ее космонавты, устроена чуть сложнее, чем может показаться. У нее нет двигателя, но зато есть простые механические тормоза на всех четырех колесах. Когда конструкция стоит неподвижно, тормоза всегда зажаты. Если же взяться за ручку и толкать «коляску» перед собой, тормоза сами собой отпускаются. Никакой электрики или пневматики, только пружинки и тросики, просто и гениально. Куда-нибудь укатиться такая телега сама по себе не в состоянии, что в условиях лунного ландшафта архиважно. На крайний случай, предусмотрена ручная разблокировка каждого колеса в отдельности.
Но приборный отсек на «коляске» все же есть, хоть и небольшой. Из приборов там всего лишь аккумулятор с радиатором, миниатюрный гирокомпас и одометр, и этого примитивного набора должно хватить для примерной ориентации на местности. Также, в качестве «попутного» груза имелись два небольших аварийных баллона на 10 минут жизни и двухметровая «пуповина», позволяющая соединить системы охлаждения двух скафандров на случай неполадок в одном из них. Оставшееся место разделено на вместительные ячейки, закрывающиеся сетчатыми крышками.
— Леша, клади мешок в дальнюю ячейку, — подсказал Гагарин. — Будем равномерно загружать.
— Ну и как вам Русалка? — почти всерьез спросили с Земли.
— Очень симпатичная самка кратера, — со смешком отозвался Леонов. — Очень напоминает нашу любимую Клумбу, только совсем юная. Края ровные и четкие, дно глубже и почти коническое. На дне много кратеров и что-то вроде поперечной борозды, но она почти вся в тени, плохо видно. Юра все отснял.
— Заря, образцы упакованы, — взял слово командир. — Готовы двигаться на юг.
— Кедры, вам дается разрешение, — после небольшого размышления скомандовали с Земли. Будьте очень осторожны и не упустите ЛКП.
ЛКП, или Лунная Колесная Платформа, как она официально называлась, позволяла космонавтам передвигаться почти налегке, если не считать камер, с которыми Гагарин и Леонов не расставались. Это сильно облегчало передвижение, а толкать перед собой легкую «коляску» было довольно просто. Они прошли уже почти два километра, но даже не думали останавливаться и «отдыхали» только во время сбора образцов и фотосъемки. Двигаясь по компасу строго на юг, они вскоре вплотную подошли к верхней точке вала, где до внутреннего склона оставалось не более пятидесяти метров.
— Стоп, дальше не едем, — решил командир и аккуратно «припарковал» тележку. — Заря, мы оставляем ЛКП и дальше пойдем сами. На одометре 486 метров от предыдущей точки.
Они навьючили на себя мешки с инструментами и с предельной осторожностью двинулись к краю кратера Брюс.
— Интересно, — заметил бортинженер. — Ведь края как такового и нет. Словно взбираешься на сопку, а потом плавно идешь вниз. А дальше идет просто очень длинный и пологий спуск.
— Но все равно, красотища! — эмоционально воскликнул Гагарин. — Спуск идет небольшими уступами, или террасами, но там нет никаких крутых склонов.
— У Русалки и то бока круче, — двусмысленно оценил Леонов, но сам не заметил, что сказал. — Мы без проблем сможем пройти по склону, если захотим.
— Пожалуйста, не пробуйте, — всерьез предостерегла Заря. — Вы видите оттуда Кучу-малу?
— Отлично видим, до нее меньше ста метров, если идти вправо по вершине вала, — доложил глазастый бортинженер.
— Но пока мы не отснимем здесь панораму, как написано в программе, с места не сдвинемся, — усмехнулся Гагарин.
— Кедр, вы правы, делайте панораму, — быстро согласилась Заря. — И снимайте все, что видите. Пленки у вас должно быть еще по три магазина на каждого. Нет, у Алексея два!
Разумеется, молодые летчики не могли не воспользоваться моментом и не сфотографировать друг друга на фоне впечатляющей панорамы большого кратера. Разумеется, снимались с поднятым светофильтром шлема, чтобы лица были узнаваемыми. Именно эти снимки потом стали «лицом» советской лунной программы, и неудивительно! Кадр разделен пополам горизонтом, сверху чернота, а снизу дно и устланная ступенчатыми зубцами террас противоположная стена кратера Брюс, ярко сияющая под солнцем. И на фоне всего этого мертвого великолепия чуть сутулая фигура в желтоватом скафандре! Точнее, желтоватым остался только верх, а штанины почти сплошь черны, словно от угольной пыли. Пронзительно алый советский флаг на рукаве, а рука космонавта приставлена к неуклюжему шлему в приветствии, понятном и военным, и гражданским.
Позже, случился и курьез, связанный с тем, что на отдающей честь правой руке обнаружились часы одной очень известной швейцарской фирмы. Но это уже совсем иная история, не имеющая никакого отношения к смелому полету Гагарина и Леонова.
Куча-мала оказалась двадцатиметровой ямой, восточный край которой пришелся на мощный выход коренной породы и разбросанной каменными россыпями после удара, образовавшего сам кратер. Космонавты быстро все отсняли, после чего собрали самые интересные образцы камней и грунта вокруг самого кратера и из его середины. Упакованные образцы никуда не потащили, а оставили на видном месте, чтобы забрать на обратном пути, ведь возвращаться планировалось по собственным следам. Теперь космонавты были совсем близки к конечной точке маршрута, и хотя они уже начали чувствовать усталость, но никогда бы в этом не признались. Еще двести метров вниз по очень пологому склону, и они оказались возле Обелиска, одиночной каменной глыбы около трех метров в поперечнике. Едва упаковав отколотые образцы, они собирались приступить к съемке местности, когда Земля грубо нарушила все планы.
— Кедры, я Заря, срочно продиктуйте остатки по скафандрам, — пришла команда.
Обсуждать приказ никто не стал, и космонавты провели быструю внеочередную инвентаризацию ресурсов. Леонов истратил чуть больше кислорода и охлаждающей воды, потому что больше и энергичнее двигался, но в целом запасы были еще очень приличными. Скафандр «Кречет» получился более технологичным, чем его аналог из другого мира, и при этом вполне обеспечивал до восьми часов автономной работы. Именно поэтому интерес Зари к остаткам ресурсов, которые они и так, по идее, получали вместе с телеметрией, воспринимался необычно.
— Сворачивайтесь, у вас пять минут и начинаем срочное возвращение к кораблю, — Такого продолжения никто не ждал, но опять же, приказ был принят к сведению и исполнен.
— Вас поняли, Заря, сворачиваемся, — четко отрапортовал Гагарин и обратился уже к напарнику. — Леша, давай-ка мухой к Дробинке, собери пару камней и грунт, а я здесь все закончу снимать, через пять минут бежим обратно.
— Есть мухой! — с неизменным энтузиазмом отозвался Алексей и помчался по склону дальше, взбивая полупрозрачные пылевые параболы.
— Кедры, мы рекомендуем вам включить максимальное охлаждение, — добавила Земля. — Экономить теперь смысла нет, а идти придется быстро.
— Вас понял, — согласился Гагарин. — Отличная идея, Леша пусть перейдет на максимум сейчас, а я после начала движения.
— Хорошо, мы напомним, — согласились на Земле.
Командир успел «щелкнуть» пару кадров с Леоновым на фоне яркой лунной пустыни, а потом быстро отснял панораму. «Дробинка», к которой сейчас стремился бортинженер, была очень свежим десятиметровым кратером, выбившим из вала огромное количество светлого вещества, и напоминал Тихо с его лучами в миниатюре. Собрать из него образцы было крайне необходимо, поэтому Земля и не возражала против такой суеты.
Чуть дальше к центру кратера Брюс был еще один совсем маленький и явно очень свежий кратер, и Гагарин никак не мог понять, что его так настораживало при виде этой крошечной оспины на ярком склоне. Он успел пожалеть, что у них не было телеобъектива, но еще через несколько секунд он понял, на что смотрит.
— Заря, это перелетная ступень Луны-6! — воскликнул Юрий. — Я вижу место падения и постараюсь сделать снимки. Похоже, был взрыв, обломки четко видно, сильно разбросаны. С первого взгляда их на фоне светлой породы почти не видно.
Пять минут спустя Алексей вернулся с мешками наспех собранных образцов, и они с Юрием отправились в обратный путь. Шли вверх по пологому склону, но силы уже не берегли, двигались быстро, поставив охлаждение на максимум. Как и раньше, успевали делать снимки, но Земле об этом не сообщали. Возле ЛКП сделали пятиминутную остановку на погрузку собранных образцов и инструмента и двинулись по собственным следам к оставленному кораблю, вершина которого даже отсюда была прекрасно видна.
Гагарин уже собирался сам спросить о причине такого изменения в планах, но Земля их опередила.
— Кедры, по поводу ситуации. У американцев проблемы.
— Что за проблемы? — забеспокоился командир. — Он хоть живы?
— Живы, — успокоила Заря, — Но сели криво, крен почти сорок градусов. Борман рано выключил двигатель из-за пыли, и провалился в яму. Теперь они не смогут взлететь. По крайней мере, штатно. Но наверно, будут пытаться, сейчас их коллеги на Земле на тренажере отрабатывают.
— Я бы, наверно, взлетел, — прикинул Гагарин. — Но только вручную и на максимальной тяге, а дальше на орбиту подниматься придется по приборам. Не знаю, сколько топлива при этом потратил бы…
— Кедры, не теряйте время и возвращайтесь к кораблю, — строго одернули с Земли. — Сразу работайте с 18-й страницы плана и до конца. Вам придется сидеть в корабле и ждать, что у американцев получится.
— Вас поняли, Заря, — ответил командир, и они с Леоновым поспешили дальше.
ЛКП подогнали к самому Восходу и тщательно погрузили в шлюз все, что собрали. Оба космонавта понимали, есть шанс на то, что частью образцов придется пожертвовать ради помощи коллегам. Все будет зависеть от мастерства пилотов и немного от удачи…
Еще через 15 минут оба уже пристыковались к шлюзу и начали наполнять переходной отсек воздухом. Еще полчаса, и они открыли дверцы скафандров и перешли в корабль, захватив с собой контейнеры с образцами и бесценной пленкой. И принялись ждать.
Земля гудела и бурлила от новостей, которые руководители НАСА без утайки сообщили на пресс-конференции. Журналисты, конечно, надеялись на жертвы, предсмертные послания и громкий поиск виновных, но официоз был непреклонен. Непосредственной опасности для астронавтов нет, корабль цел и исправен, провизии, кислорода и воды хватит минимум на две недели, а с учетом отмены выходов и операций на поверхности можно рассчитывать и вовсе на три. Впрочем, один короткий выход все же пришлось совершить, чтобы развернуть солнечную панель и подключить к кораблю. Все-таки, заряд аккумуляторов следовало беречь. Кроме того, развернули и установили флаг и памятную табличку, что сильно улучшило мораль и воодушевило публику. Учитывая, что камера у американцев была цветная, картинка радовала глаз. После этого символического жеста Борман и Андерс вернулись в корабль и принялись ждать решения из Хьюстона.
Хьюстон, тем временем, пытался найти выход из положения. Действительно, в отличие от Аполлона-13 из другого мира фактор времени не был критичен. Ничего не взорвалось, не было утечки кислорода и аккумуляторы были почти полностью заряжены. Проблема в том, что при таком сильном крене автоматический взлет по программе невозможен, а ручной становился опасной лотереей. Требовалось взлетать на максимальной тяге, и при этом корабль, едва оторвавшись, неизбежно просядет вниз и вбок. Зацепит ли он при этом посадочную ступень или даже поверхность Луны? Это и пытались выяснить аварийные группы, организованные в Хьюстоне. Первым делом сели за тренажер и попробовали взлететь, но и Армстронг, и Конрад, и Мэттингли не удержали машину, потеряли управление и «разбились». Один только Сернан сумел взлететь, но и то, едва не зацепив соплом поверхность. Проанализировав его действия, остальные пилоты сумели повторить и улучшить его результат, раз за разом увеличивая зазор, отделявший жизнь от смерти. В принципе, трех-четырех метров было достаточно, но это только в том случае, если не дрогнет рука пилота. Все прекрасно помнили, что у Бормана она уже однажды дрогнула. Неожиданно светлая мысль пришла в голову одному из молодых инженеров по имени Джон Арон. Если не хватает тяги основного двигателя, то нужно эту тягу добавить. На Аполлоне есть довольно мощные двигатели малой тяги, в первые секунды полета нужно запретить работать им всем, кроме тех четырех, что смотрят вниз. И работать они должны постоянно, пока высота не превысит безопасные двадцать-тридцать метров. При этом управление ориентацией в первые секунды целиком ложилось на карданный подвес основного двигателя, и пилоту придется чуть энергичнее парировать отклонения. Попробовали проделать такой трюк на тренажере, и после нескольких попыток стало получаться, а зазор увеличился почти вдвое. Теперь можно жить!
Другой проблемой было топливо. Ручное управление неизбежно приводило к его повышенному расходу. Кто-то возразит, что при ручной стыковке опытный пилот тратит раза в полтора меньше топлива, чем автомат, и будет прав. Разница лишь в том, что астронавты годами тренируются выполнять ручные стыковки, а к подобному взлету с Луны их никто не готовил. Возможно, зря.
Коллеги Бормана и Андерса выполнили на тренажере десятки взлетов, и выяснилось, что расход топлива вполне можно сохранить в разумных пределах. Единственное, чего не хватало экипажу, это тренировок. Превратить на время компьютер Аполлона в тренажер в другом мире было бы невозможно, но здесь и сейчас это была более гибкая машина, и все получилось. Очень важна была взаимная страховка командира и второго пилота, плюс чисто психологические вопросы. В этой ситуации Андерс повел себя благородно и сразу заявил, что полностью доверяет Фрэнку управление, а сам будет только страховать. На том и порешили, перейдя к тренировкам, продлившимся еще три дня.
Наконец, настал момент истины. Астронавты оставили в шлюзе все, без чего могли обойтись на пути домой, включая камеры, запасную одежду, воду и даже часть провизии. Один магазин с пленкой и примерно килограмм грунта все же пожалели и оставили, после чего отстрелили шлюзовую камеру и еще раз все отрепетировали. Теперь уже никто не мог помочь Борману и Андерсу, кроме них самих.
Гагарин и Леонов этот момент встретили с большим одобрением. Сидеть на Луне почти неделю и ничем особым не заниматься, кроме как переводить продукты да пачкать гигиенические мешки, было тяжеловато. Будь у них чуть больше запасов воздуха и воды, можно было бы совершить и четвертый выход, но увы, уже нельзя. Сейчас космонавты, развалившись в креслах, слушали прямой репортаж о старте американцев с Луны и искренне болели за своих коллег. Домой, ребята, пора домой!
— Кажется, сейчас начнется, — пробормотал Леонов, немного лучше понимавший английскую речь.
— Engine Arm to Ascent(взлетный режим двигателя), — донесся голос Бормана.
— Proceed (Продолжить), 5, 4, 3, 2, 1…
Это уже Андерс ведет отсчет, причем совершенно спокойным голосом, будто всю жизнь этим занимался.
— Lift-Off, pitch plus forty five, zero, minus thirty, minus five, four-jets back to RCS. we're clear, Houston! (Подъем, тангаж плюс 45, минус 30, минус пять, четыре сопла снова на ориентацию. Мы оторвались, Хьюстон!)
Никто не спешил аплодировать, полная тишина до очередного доклада второго пилота:
— Ten seconds and pichover, right on time. (Десять секунд и переворот, точно вовремя)
— Хорошо идут, — прокомментировал Леонов. — Самое сложное позади.
— Thirty seconds, very smooth ride and no wallowing whatsoever. (30 секунд, очень плавный полет и нет раскачивания)
Еще шесть минут в эфире была полная тишина, прерываемая только докладами экипажа. Пока, наконец, не прозвучала очередная фраза:
— Engine cut-off at 5, 4, 3, 2, 1, engine stop. Ascent Feed, Houston. (отсечка двигателя через 5, 4, 3, 2, 1, отсечка. Дайте данные по взлету, Хьюстон.)
— Все, они на орбите, — продублировал Леонов. — Интересно только, на какой?
Через пару минут выяснилось, что Борман довольно точно выдержал профиль подъема и топлива сжег чуть больше, чем его коллеги на тренажере, но куда меньше, чем мог бы. Хорошо, что не нужно ни с кем стыковаться и не потребуются коррекции. Прямо с этой орбиты можно дать импульс и уйти к Земле. Стало ясно, что подстраховка не понадобилась и всем пора домой. Через двенадцать часов Гагарин с Леоновым стартовали с Луны, выйдя на чуть более низкую, чем у коллег, орбиту. Они иногда видели друг друга издалека и довольно часто слышали, но у Восхода топлива тоже было в обрез, поэтому никаких маневров никто не предпринимал и сблизиться не пытался.
Советские космонавты первыми отправились к Земле, в то время как их коллеги еще сутки болтались на орбите, уточняя схему перелета. Здесь уже не пришлось ничего трогать руками, автоматика справилась сама. С разницей всего в сутки первые межпланетные путешественники опустились в гостеприимные воды Тихого океана, и лунная эпопея не то, чтобы закончилась, но взяла паузу. Уроки этого полета были приняты к сведению обеими сторонами, и будущие корабли, как и схемы посадки, решили доработать.
Во-первых, американцы убрали щупы с датчиками с посадочных опор и добавили аварийный останов двигателя в случае его контакта с поверхностью. Во-вторых, немного ужесточили требования по рельефу, чтобы не было таких ям, какие попались Борману и Андерсу. Поскольку гарантии эта мера не давала, модифицировали посадочный радар, добавив построение карты высот непосредственно под модулем. Технология двойного назначения опять пошла в дело! Добавили в программу подготовки ручной старт с Луны как штатную процедуру, на всякий случай. Более мелкие доработки шли десятками и сотнями, поэтому следующий полеты к Луне состоялись только через год, но крупных неприятностей еще много лет не возникало.
Таким образом, первый шаг был сделан, и разумеется, он не стал последним. Что же касается неудачно посадившего корабль Бормана, то его и не подумали наказывать, наоборот, всячески напирали не преодоление трудностей и опасностей, пусть и созданных собственноручно. Впрочем, коллеги-пилоты и в Америке, и в Союзе прекрасно понимали, что Фрэнк не сильно виноват и такой казус мог произойти с каждым из них. Борман еще дважды слетал в космос, но на Луне больше не был. По крайней мере, в ближайшие 15 лет, но это уже совсем другая история.