Наш предыдущий очерк, посвящённый взаимоотношениям Галицко-Волынского княжества с Ордой, мы завершили 1352 годом, в котором был заключён польско-литовский договор, закрепивший режим совместного польско-литовско-татарского владения галицко-волынскими землями («кондоминиума»). Намереваясь в этом очерке подробно рассмотреть отношения между Ордой и Литвой, мы должны для начала вернуться на несколько десятилетий назад – ко времени первоначального установления тесных ордынско-литовских отношений.

Самое раннее свидетельство о подобных отношениях датируется 1319 г. В этом году состоялось сражение между войсками Литвы и Тевтонского ордена, в котором, согласно сообщению Мацея Стрыйковского, передовой отряд великого князя Гедимина составляли татары. Это свидетельствует о союзных связях между Литвой и Ордой, включавших оказание военной поддержки. Кроме того, татары уже тогда начали селиться на землях Великого княжества Литовского. Под 1324 г. анналист Францисканского ордена сообщал: «Наши братья, отправленные для обращения в христианскую веру литовских земель, нашли весь народ погруженный в язычестве, поклоняющийся огню, и между ними скифов, пришельцев из владений какого-то хана (Chani), и которые в своих молитвах употребляют азиатский язык».

Приток татарского населения в Великое княжество Литовское происходил непрерывно в XIV – XVII вв.: «Переселяемым татарам жаловались великим князем земли в полную их собственность с правом полного ими распоряжения и с освобождением от податей и поборов, притом с разрешением селиться не только в селах, но и в городах… Литовские татары пользовались правом шляхетства, которое они старательно охраняли все время существования Великого княжества литовского, как во время его отдельной политической жизни, так и в эпоху соединения с Польшею»; «История Великого Княжества Литовского в свое время представляет нам необыкновенное событие. Когда вся Европа вооружилась мечем и ненавистью против мусульман, – тогда благоразумная политика государей литовских, с любовью и гостеприимством, приглашала в свои владения татар, которые принуждены были от стечения разных обстоятельств оставлять свою родину, и добровольно переселялись в Литву. Здесь-то, именно, мудрая предусмотрительность литовских государей наделяла татар землями, покровительствовала их вере и, в последствии времени, сравняла их с туземными дворянами, избавив от всех почти налогов… В упомянутом сочинении Аль-фуркан Татарский, изданном в 1616 г., число татар приблизительно означается около 100 000 душ, а способных к бою 10 000. Сами же татары утверждают, что уже при Витовте поселилось их 40 000 (Ярошевича Образ Литвы. Т. 2, стр. 201, изд. 1844). Нарбутт пишет, что в царствование Казимира Ягеллона и его ближайших преемников считалось в самой Литве более 10 000 войска из литовских татар (Нарбутта История Литовского народа, Т. VIII 2-е приб.). Автор Рисалеи Татари Лех насчитывает в свое время (в 1558 г.) до 200 000 душ».

Особенно значительным переселение татар на литовские земли было в правление великого князя Витовта, даровавшего своим татарским подданным всевозможные привилегии: «Поселяя татар в своем княжестве, Витовт признавал за ними полную свободу их религии и обычаев. Лишь, по словам исследователя их быта, ограничено было до одной число жен, которое мог иметь татарин. Забота Витовта о татарах встречала в них полное признание и чувство благодарности по отношению к великому князю». Благоволение литовских властей к татарам доходило до того, что им было позволено владеть рабами из числа местного христианского населения: «А челядь, которая дана татаромъ за отца Нашого и продковъ Наших, и за Насъ зъ дворы Нашими, тую челяд они маютъ держати вечне» (Первый Литовский Статут 1529 г., Раздел XI – О головщины людей путныхъ и мужицкие и паробоцкия).

«На Руси все пленные принадлежали или великим князьям и царям, или частным лицам: к первой категории относились именно цари и мурзы татарские; пленный же мусульманин, бывший в частном владении и непринявший православия, находился в полном рабстве. Витовт, напротив, жаловал им земли, определив только пожалованному обязанность являться на военную службу. Земли эти давались с правом передавать их по смерти детям и ближним, а также первоначально с правом продать, подарить, распорядиться ими, как сочтут для себя полезнее… Он также поселял их в городах; а на Руси не допускали татар селиться в городах «советъ бысть на татарове на всемъ градомъ Русскимъ; и по семъ инии княжитъ Рустии, согласившеся межъ собою, прогнаше татаръ изъ градовъ своихъ» (Никон. III, 4). Он также освободил поселенных татар и от всяких платежей, податей и поборов. Наконец дозволил им свободу их вероисповедания, не принуждая их переменить религию и даже скрываться с ее обрядами. Таким способом они пользовались всеми правами гражданства и жили в Литве, как будто на родине, с своею верою, языком и обычаями…

Облагоденствовав большими правами и привилегиями поселенных татар и обеспечив им на будущее время покровительство власти и законов, он привязал их к себе, и пользовался ими в битвах большою помощью; татары считались тогда отличными стрельцами конными и были несравненной ловкости в сражении. Память Витовта сохранялась у них всегда с религиозным благоговением: его называли в своих молитвах и преданиях по сходству с восточными словами Ваттад, что значит на арабском языке весьма крепкий, сильнейший, или Ватад, подпора (здания) (в Рисалеи Татари Лех). В просьбе к Сигизмунду I, поданной в 1519 г., татары красноречиво изъясняли свою благодарность памяти Витовта в следующих словах: «Не имеем уже славного Витовта; он не позволял нам забывать о пророке, и мы, обращая наши взоры к святым местам, повторяли имя его, как имена наших халифов. Мы клялись на мечи наши, что любим литовцев, когда они во время войны уважали нас как военнопленных, и при вступлении нашем в сию землю уверяли, что сей песок, сия вода и сии дерева будут для нас общими. Он известен нашим детям; и при Соленых Озерах (т.е. в Крыму) и в Кипчаке знают, что мы в земле нашей не чужеземцы» (в актах Литовской Метрики). Так поступал Витовт и с караимами, которых вместе с татарами переселил из Крыма, около 400 семейств, даровав им также разные привилегии, и караимы со своей стороны всегда питали и питают священное уважение к его имени, после которого в своих книгах прибавляют, по восточному обычаю, известное благоговейное выражение: «да будет с ним мир»! – Этим он сделал то, что многие семейства татар добровольно оставляли свою родину, волнуемую несогласиями и домашними войнами, и приходили в Литву искать приюта под его мощною державою, чем и увеличилось число татар, переселенных Витовтом…

Большая часть татар, особливо военнопленные, не могли иметь с собою женщин своего народа: по этой причине, великий князь Витовт и его наследники позволяли им жениться на литовках, с условием, чтоб каждый имел одну жену, а дети следовали религии отцов, в следствие чего и сохранился до сих пор обычай единобрачия у наших татар…

К этой эпохе относится весьма любопытное и достоверное о наших татарах известие, которое нам сообщает знаменитый турецкий историк Пэчеви, в приведенном выше сочинении; вот его слова: «По ныне находится в Польше шестьдесят селений татарских, и в каждом селении по одной джамии, в которых читается хутба во имя короля (вероятно Витовта, для которого наши татары имели всегда религиозное благоговение). Эти селения очень многолюдны и зажиточны; но, чтоб в каждом из них не было по нескольку джамий и мечетей, неверные не позволяют уже там более оных строить… Они пишут св. Коран, так как мы, арабскими буквами, но если хотят делать толкование оного, то производят сие на польском языке. Королевству не платят податей, а только каждый год посылают из среды себя триста людей на царскую службу, также нужная переписка и письма королей чрез них отправляются и доставляются. Король их имеет к ним более доверия, нежели к неверным своего народа»».

Татары и караимы служили в качестве лейб-гвардии великих литовских князей. Фламандский рыцарь Жильбер де Ланнуа, посетивший в 1413 г. их резиденцию Троки, сообщает: «В упомянутых Троках и вне их во многих селениях находится большое количество татар, которые живут там коленами. Они – настоящее сарацины, не имеют ничего христианского и говорят особенным языком, называющимся татарским. Точно таким же образом в упомянутом городе живут немцы, литовцы, pycскиe и огромное количество евреев, из которых каждый говорит своим особенным языком».

Вернёмся к событиям начала XIV в. Изменения в дружественные литовско-татарские отношения произошли в 1323 г. В этом году погибли последние галицко-волынские князья из рода Даниила Лев и Андрей Юрьевичи. В их землях образовался политический вакуум, которым не преминул воспользоваться великий князь Литвы Гедимин. В 1323 г. он захватил Волынскую землю (Галицкая земля ещё до этого была захвачена поляками и венграми), а в 1324 г. – Киевское княжество. Подобные действия не могли не вызвать реакции со стороны Орды, обладавшей верховной властью над Галицко-Волынским и Киевским княжествами. По сообщению Мацея Стрыйковского, в составе волынских и киевских полков во время войны с Литвой находились татарские отряды. Русское летописание также сообщает о войне между Ордой и Литвой в 1324 г.: «Царь Азбяк посылал князей Литвы воевати; и много зла сотвориша Литве, и со многим полоном приидоша во Орду».

Однако уже в ноябре того же года в Вильну прибыли послы хана Узбека, о которых мы знаем благодаря сообщению посланников папских легатов и архиепископа Риги, посетивших Гедимина одновременно с ними: «И на следующий день король [Гедимин] прислал [к нам] того же самого своего уполномоченного с некоторыми другими из [людей] своего совета, чтобы они поговорили с нами наедине, потому что сам король не мог говорить с нами лично, так как был занят с татарами». Стороны заключили компромиссное соглашение, по которому завоеванные Гедимином Волынская и Киевская земли продолжали признавать верховную власть Орды, но должны были непосредственно управляться литовскими князьями при участии татар.

Некоторые подробности этого мы знаем благодаря сообщению русских летописей о том, как в 1331 г. новгородский епископ Василий, возвращавшийся из Владимира-Волынского, где он был возведён в сан митрополитом Феогностом, подвергся нападению киевского князя Фёдора и баскака: «Поиха Василии владыка от митрополита; яко прииха под Черниговъ, и ту научениемъ дияволимъ пригнася князь Федоръ Киевьскыи со баскакомъ в пятидесят человекъ розбоемъ, и новгородци остерегошася и сташа доспевъ противу себе, мало ся зло не учинило промежю ими; а князь въсприимъ срамъ и отъиха, нь от бога казни не убежа: помроша коне у его. И оттоле поиха владыка на Брянескъ и прииха в Торжокъ, на память святого священномученика Акепсимы, и ради быша новоторжьци своему владыце; а в Новегороде печалне быша, занеже не бяше вести, нь сица весть промчеся, яко владыку Литва яле, а детеи его избиша». Правивший в Киеве князь Фёдор был братом Гедимина. Наличие при нём татарского баскака указывает на литовско-татарское двоевластие, установленное в Киевском княжестве соглашением 1324 г. Украинские историки полагают, что «Киев в первой половине XIV в. был опорным административным пунктом сбора дани и отправки ее в Орду. При этом под контролем киевского баскака находилась значительная территория, по крайней мере до Чернигова».

Соглашением 1324 г. Литва и Орда также возобновили свой военный союз, направленный на этот раз против Польши и Венгрии, захвативших Галицкую землю. В 1325 г. папа Иоанн XXII в своих буллах в лагере противников польско-венгерских войск называл «схизматиков (т.е. православных), татар, язычников (т.е. литовцев) и другие неверующие народы». Война закончилась компромиссом, по которому с санкции хана Узбека правителем Галицко-Волынского княжества стал Болеслав-Юрий Тройденович.

Отношения между Литвой и Ордой вновь испортились в начале 1330-х гг. По всей видимости, причиной этому стало стремление Гедимина вопреки договоренности с Узбеком установить свою власть над русскими княжествами, признававшими верховную власть Орды. В 1331 г. великий князь литовский посадил в Пскове «из своей руки» Александра Михайловича Тверского. В 1333 г. татары вместе с брянским князем Дмитрием Романовичем совершили поход на Смоленск, закончившийся заключением мира со смоленским князем Иваном Александровичем: «прииде ратью Дмитреи князь Бряньскыи на Смоленескъ съ татары Калънтаи и Чирича съ многымы воеводами и взяша миръ с Ываном». В договоре, заключённом с Ригой ок. 1340 г., Иван Александрович Смоленский именовал себя «младшим братом» Гедимина. Очевидно, в 1333 г. смоленский князь уже признавал себя вассалом литовского великого князя, что и послужило причиной похода брянцев и татар.

28 октября 1339 г. в Орде были казнены князь Александр Михайлович Тверской и его сын Фёдор. Зачастую казнь тверских князей приписывают интригам Ивана Калиты, однако с подобной точкой зрения невозможно согласиться. Борьба между двумя русскими княжествами не могла послужить для татар основанием для уничтожения правителей одного из них. Тем более, что это существенно усиливало другое, что противоречило политике ослабления русской великокняжеской власти, проводившейся Узбеком. Александр Михайлович в предыдущие годы проявлял свою полную лояльность хану – сначала отправил к нему своего сына, потом явился лично, вернулся в Тверь с татарскими послами, собрал дань, отправил с нею в Орду своего сына, а затем приехал сам. Причину казни тверских князей необходимо видеть в другом, а именно во вновь обострившейся вражде Орды с Литвой. В 1338 г. состоялся поход татарских войск на Литву: «Того же лета Татарове воеваше Литву». Именно литовские связи Александра Михайловича должны были сыграть роковую роль в его судьбе.

Это подтверждается и тем, что сразу же вслед за казнью тверских князей, зимой 1339—1340 гг., состоялся поход на Смоленск, который, как мы уже говорили выше, в это время признавал верховную власть Гедимина. Во главе похода стоял придворный Узбека Товлубий, руководивший казнью Александра Михайловича Тверского и его сына: «Тое же зимы выиде изъ орды посолъ, именемъ Товлубии, егоже царь послалъ ратью къ городу къ Смоленьску, а съ нимъ князь Иванъ Коротополъ Рязанскии». По приказу хана Иван Калита отправил в поход своё войско вместе с рядом подчинённых ему князей: «Князь великии Иванъ Даниловичь послалъ же свою рать съ Товлубьемъ къ Смоленску по цареву повелению, а отпустилъ князя Констянтина Суждальскаго, князя Констянтина Ростовскаго, князя Ивана Ярославичя Юрьевскаго, князя Ивана Дрютскаго, Федора Фоминскаго, а съ ними воеводу Александра Ивановичя, Феодора Акинфовичя. И стоявши рать у Смоленьска немного днеи, и отступивъ поиде прочь, а города не взяша; милостию же Божиею съблюдена бысть рать вся Русская и ничимъ же не врежена бысть».

Спустя несколько месяцев после этого закончившегося ничем похода Иван Калита умер. Его сын Семён Гордый унаследовал от отца враждебные отношения с литовскими князьями. Осенью 1341 г. Ольгерд, бывший тогда ещё только правителем Витебска, совершил поход на Можайск: «Тое же осени месяца ок [тября] въ 1 день, въ Покровъ святыя Богородица, пришедше Олгердъ съ литовьскою ратию къ городу къ Можаиску посадъ пожьгли, а города не взяли». Эта акция определённо явилась ответом на русско-татарский поход на Смоленск зимой 1339—1340 гг.

Вскоре после похода Ольгерда на Можайск в Литве произошла смена власти – в конце 1341 г. умер Гедимин, назначивший преемником своего сына Евнутия в обход старших сыновей Ольгерда и Кейстута. Между Гедиминовичами началась борьба за власть, которая на некоторое время отвлекла их от внешнеполитических вопросов. В 1345 г. Ольгерд и Кейстут свергли Евнутия, который бежал в Москву, в то время как его брат и союзник Наримонт бежал в Орду: «Того же лета створися в Литве замятня велика: изгони город Вилно Алгердъ с братом Кестутиемъ, и князь великыи Евнутии перевержеся чресь стену и бежа въ Смолнескъ, а Наримонтъ бежа в Орду къ цесарю. Прибежа князь Евнутии въ Смолнескъ, побывъ ту мало, и поиха к великому князю Семеону на Москву, и ту его крести князь Семеонъ въ имя Отца и Сына и святого Духа, и наречено бысть имя ему Иоанъ».

В 1346 г. Ольгерд совершил крупный поход на новгородские владения. Хотя сам Ольгерд называл причиной своего похода оскорбление от новгородского посадника, его действия были явно направлены против Семёна Ивановича Московского, который незадолго до этого посетил Новгород в качестве его князя. Пребывание в Москве Евнутия, которого как претендента на литовский престол Семён Гордый мог в любой момент использовать для борьбы с Ольгердом, должно было сильно беспокоить великого князя Литвы. Однако вспыхнувшая в тот момент с новой силой польско-литовская война за галицко-волынское наследство вскоре заставила Ольгерда решительно изменить свою позицию в отношении Москвы.

В 1348 г. союзные полякам рыцари Тевтонского ордена нанесли крупное поражение литовским войскам на реке Стреве. В 1349 г. Казимир III захватил почти всю Галицко-Волынскую землю за исключением Луцка: «Прииде король краковьскыи со многою силою, и взяша лестью землю Волыньскую и много зло крестианомъ створиша, а церкви святыя претвориша на латыньское богумерзъское служение». Потерпев крупные поражения от крестоносцев и поляков, Ольгерд решил наладить отношения с Ордой. В 1349 г. он направил к хану Джанибеку посольство во главе со своим братом Кориатом с просьбой о военной помощи: «Того же лета помысли Олгердъ, князь Литовскии, послалъ въ орду къ царю Чанибеку брата своего Корольяда и просилъ рати у царя себе в помочь».

В русских летописных сводах второй половины XV в. указывается, что Ольгерд просил у хана войска «на князя великого на Семена», но это явный домысел их составителей. В тот момент основным врагом Литвы была Польша, и именно помощь против неё рассчитывал получить литовский великий князь, помня о союзнических отношениях между Литвой и Ордой, существовавших до 1331 г. Однако затруднительным положением противника решил воспользоваться Семён Иванович. Вслед посольству Ольгерда он направил в Орду своё собственное посольство, которое напомнило хану о недавнем разорении литовцами Новгородской земли, обязанной данью Орде. В ответ на это Джанибек выдал литовских послов представителям московского князя: «И то слышавъ князь великии Семенъ, погадавъ съ своею братьею, съ княземъ с Ываномъ и съ Андреемъ, и съ бояры, и посла въ орду Федора Глебовичя, да Аминя, да Федора Шюбачеева къ царю жаловатися на Олгерда. И слышавъ царь жалобу князя великаго, оже Олгердъ съ своею братьею царевъ улусъ, а князя великаго отчину испустошилъ, и выдалъ царь Корольяда, Михаила, и Семена Свислочьскаго, и Аикша киличеемъ князя великаго, и его дружину Литву; и далъ посла своего Тотуя, и велелъ выдати Корольяда и его дружину Литву князю великому Семену».

В подобной ситуации Ольгерду пришлось пойти на нормализацию отношений с Москвой. В следующем году он прислал к Семёну Ивановичу послов с дарами, прося отпустить Кориата и его спутников. Просьба была выполнена, и в том же году примирение между Москвой и Литвой было скреплено браками Ольгерда и Любарта с русскими княжнами, родственницами московского князя.

Мир с Москвой позволил Ольгерду перейти в контрнаступление на поляков. Уже в 1350 г. литовцы отвоевали всю Волынь и Берестейскую землю, однако большая часть Галицкой земли осталась под властью Польши. В 1351 г. поляки совершили поход на Берестейщину, а в 1352 г. – на Белз и Владимир, но в обоих случаях успеха не добились. Решающую роль в этой борьбе сыграл переход татар со стороны Польши на сторону Литвы. По сообщению Яна Длугоша, в 1352 г. большая татарская орда, приглашённая Ольгердом, напала на «подчинённое Польскому королевству Подолье». В том же году стороны заключили упоминавшийся выше компромиссный мир, по которому Польша получила Галицкую землю и часть Подолья, а Литва – Волынь и Берестейщину, при этом верховным правителем названных земель продолжала признаваться Орда.

В 1360 г. Ольгерду, воспользовавшись ослаблением Москвы в малолетство князя Дмитрия Ивановича, удалось установить литовскую власть в Смоленске и Брянске, которые в 1352 г. были возвращены Семёном Гордым в орбиту Великого княжества Владимирского. Дальнейшее продвижение литовцев на юг и восток неизбежно должно было привести их в соприкосновение с Ордой, где тем временем началась «замятня». Пока в Сарае происходила непрерывная смена ханов, западные области Орды прочно удерживали в своих руках беклярибек Мамай и малолетний хан Абдаллах.

В 1362 г. Ольгерд посадил в Киеве своего сына Владимира вместо брата Гедимина князя Фёдора, правившего там ещё с 1324 г.: «Олгеръдъ… Киевъ под Федором князем взят и посади въ немъ Володымера, сына своего». Тогда же Ольгерду удалось подчинить себе Чернигово-Северские земли, о чём можно заключить по краткому упоминанию русских летописей о захвате литовцами Коршева – города на крайнем юго-востоке Чернигово-Северщины: «Того же лета Литва взяли Коршевъ и сотворишас [я] мятежи и тягота людемъ по всеи земли». Осенью того же 1362 г. Ольгерд на Синих Водах разбил войска трёх татарских правителей и подчинил своей власти Подолье: «Коли господар был на Литовскои земли князь великы Олгирд и, шед в поле с литовъскимъ воискомь, побиль татаров на Синеи воде, трех братов: князя Хочебия а Кутлубугу а Дмитрея. А то си три браты, татарскыа князи, отчичи и дедечи Подолскои земли, а от них заведали втамони а боискаки, приезьдяючи от них утамонъв, имывали ис Подолъскои земли дань». Западные улусы Орды, включая Киевщину, Чернигово-Северщину и Подолье, в это время входили в сферу влияния Мамая, однако ни о каких конфликтах между литовцами и татарами Мамаевой орды источники не упоминают. Объяснить это можно лишь заключением договора между Ольгердом и Мамаем о разделе сфер влияния в Юго-Западной Руси.

Свидетельства о подобном договоре имеются в более поздних документах Великого княжества Литовского, касающихся его отношений с татарами. Так, согласно наказу от 27 ноября 1500 г. великого князя Александра Казимировича Дмитрию Путятичу, направленному послом к крымскому хану Менгли-Гирею, посол должен был заявить хану, в частности, что «предкове твои, первыи цари, зъ давныхъ часовъ были съ предки господаря нашого, зъ великими князи Литовскими, почонъ отъ великого царя Тактамыша и отъ великого князя Олкгирда, въ братстве и въ прыязни и въ правде твердой». В послании тому же Менгли-Гирею великого князя Сигизмунда Старого от 26 октября 1507 г. хан призывался «во всим братство, приятельство верное с нами заховати по тому, как и предкове наши, почон от царя Токтамыша и от великого князя Олкгирда аж до отцов наших Казимира, короля, и Ачжи Кгирея, царя». Наконец, в своём послании к Менгли-Гирею от 14 ноября 1512 г. Сигизмунд Старый упоминал «давние дела, как предьки наши с твоими предки, почонши от великого князя Олкгиръда, и от Витовта, а з вашое стороны от Тактомыша царя, аж до отцов наших, Казимира короля и Ачжикгирия царя, в котором братстве и приязни они промежку собе были». Эти официальные документы со всей определённостью свидетельствуют, что «братство и приязнь» между Литвой и Ордой были установлены именно в правление великого князя Ольгерда. Отсутствие в них упоминаний о Мамае (точнее, о его хане) легко объяснимо тем, что последний был врагом Тохтамыша, родственниками которого были и наследниками которого считали себя крымские Гиреи.

Разбитые Ольгердом татарские правители Подолья были врагами Мамая, и литовский поход против них был совершён в интересах ордынского эмира: «При сложившейся расстановке политических сил в западной части Ордынской державы Ольгерд и Мамай являлись естественными союзниками в борьбе против противостоявших им группировок Ордумелика-шейха и Кильдибека, а также ордынской знати Днепровского Правобережья, которая воспользовалась дестабилизацией центральной власти, чтобы образовать несколько самостоятельных владений, независимых от ханов, принимавших участие в борьбе за ордынскую столицу… Разгромом Кильдибека воспользовался не только Мамай, но и Ольгерд: их войска почти одновременно перешли в наступление. Захватив Азак, Мамай вместе с „царем“, „царицей“ и „всею Ордой“ откочевал к Волге, где вступил в схватку за Сарай с ханом Мюридом. Сосредоточенная в то время на северных рубежах владений Мамая армия Ольгерда несомненно представляла серьезную опасность для мамаевой Орды. Тот факт, что не имеется никакой информации о военном столкновении между ними, как и отмеченное выше частичное совпадение политических целей правителя Литвы и Мамая, подтверждают существование уже осенью 1362 г. определенной договоренности о их взаимодействии и сферах властвования»; «Как установлено, это сражение [Синеводское] произошло осенью 1362 г. на притоке Южного Буга реке Синюхе, где пользовавшиеся наследственными правами на Подолье представители высшей ордынской знати потеряли свои владения… Имея в виду их политический вес, легче понять, почему первоначально темник Мамай с удовлетворением воспринял победу Ольгерда у Синих вод в 1362 г. Очень вероятно, что именно Хачибей, Kyтлубуга и Дмитрий находились в числе тех, кто стоял на пути установления власти Мамая во всем Улусе Джучи».

Переход земель юго-западной Руси под непосредственное литовское управление был оформлен ярлыком, выданным, по всей видимости, осенью 1362 г. Ольгерду ханом Абдаллахом. Этот ярлык стал образцом для ярлыков, которые великие литовские князья получали от татарских ханов в течение последующих двух столетий (последний известный подобный ярлык был выдан Девлет-Гиреем Сигизмунду Августу в 1560 г.). Поскольку списки пожалованных «тем» в них примерно совпадают, перечень в ярлыке 1506 г. Менгли-Гирея Сигизмунду Старому в общем и целом должен давать представление о тех землях, которые Ольгерд получил в 1362 г. от Мамая и Абдаллаха: «дали потомужъ: Киевскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Володимерскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Великого Луцка тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Смоленскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и зъ водами; Подолскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Каменецкую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Браславскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Сокалскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и водами; Звинигородъ, зъ выходы и зъ данми, и зъ землями и водами; Черкасы, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Хачибиевъ Маякъ, зъ водами и землями; ино почонши отъ Киева, и Днепромъ и до устья, и Снепорожъ и Глинескъ со всими ихъ людьми, Жолважъ, Путивль зъ землями и зъ водами, Биринъ, Синечъ, Хотенъ, Лосичи, Хотмышлъ, со всими ихъ землями и водами, и данми и выходы; Черниговскую тму, со всими выходы и данми, и землями и водами; Рылескъ, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Курскую тму, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Сараева сына Егалтаеву тму, Милолюбъ, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Мужечъ, Осколъ, Стародубъ и Брянескъ, со всими ихъ выходы и данми и зъ землями и водами; Мченескъ и Люботескъ, Тулу городъ, со всими ихъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Берестей, и Ратно, и Козелексъ, Пронскъ, Волконскъ, Испашъ, Донець, со всими ихъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Ябу городокъ, Балыклы, Карасунъ, городокъ Дашовъ, городищо Тушинъ, Немиръ, Мушачъ, Ходоровъ, со всими ихъ выходы и зъ данми, и зъ землями и водами».

Приняв ярлык от хана Абдаллаха и стоявшего за его спиной Мамая, Ольгерд тем самым признал себя вассалом Орды. На землях Юго-Западной Руси, составлявших бóльшую часть территории Великого княжества Литовского, Ольгерд и его преемники теперь правили как ордынские подданные. Помимо обязанности получать ярлыки это подданство выражалось в выпуске литовскими князьями монет с ордынской символикой. Такие монеты чеканил сын Ольгерда Владимир, правивший в Киеве: «I тип монет Владимира. Лицевая сторона – княжеский знак Владимира; оборотная сторона – плетенка, орнаментальный мотив, часто встречающийся на татарских монетах, вокруг легенда, заключающая в себе имя князя…»; «Про определенную зависимость Киевского княжества от ордынских ханов в первое время после присоединения к литовской державе свидетельствует тамга на первых типах монет, которые чеканил князь Владимир Ольгердович. Она, несомненно, выступала выражением признания верховной власти хана».

Монета Владимира Ольгердовича Киевского с ордынской плетёнкой

Монеты с ордынской символикой чеканил и другой сын Ольгерда – Дмитрий, правивший Северщиной: «Известны случаи, когда резчики штемпелей подражаний сознательно вносили в „рисунок“ монетного типа изображения, указывающие на эмитента. Примером этого могут служить монеты-подражания, относимые киевским нумизматом Георгием Козубовским к чеканке Северского княжества, выпущенные во второй половине 70-х годов XIV века. В этом случае за основу для имитации монетными мастерами был взят тип ордынских монет хана Мухаммада, а в поле монеты в том или ином месте был добавлен тамгообразный княжеский знак, атрибутируемый Г. А. Козубовским как знак новгород-северского князя Дмитрия-Корибута… Эти значения укладываются в аналогичные, известные для других монет, распространенных на рассматриваемой территории в это же время, в частности, для подражаний монетам Абдаллаха и Мухаммада из случайных находок на территории Сумской области; подражаний монетам Мухаммада из Борщевского клада».

Помимо получения ярлыков и чеканки монет с ордынской символикой зависимость литовских князей, правивших в Юго-Западной Руси, от татар выражалась в выплате дани. Во времена Ольгерда документально засвидетельствована выплата дани в Орду с Подолья, которым правили литовские князья Кориатовичи. Жалованная грамота, выданная 17 марта 1375 г. князем Александром Кориатовичем Смотрицкому доминиканскому монастырю, оговаривала обязанность монастырских людей платить татарскую дань вместе со всем населением: «…Коли вси земяне имуть давати дань у Татары, то серебро имають такоже тии люди дати». (Это условие было повторено в грамоте, выданной князем Свидригайлой спустя 30 лет: «…В грамоте Свидригайлы тому же Смотрицкому доминиканскому монастырю 1405 г. упоминается tributum thartharorum в числе других consuetudines Подольской земли». ) Такая же обязанность оговаривалась в грамоте, выданной в 1392 г. князем Фёдором Кориатовичем своему слуге Бедрышке на четыре села в Червоноградском округе Подолья («…Kiedy wszyscy ziemianie beda dawac dan w Tatary, tedy srebro maja dawac Bedryszkowi ludzie…»).

Таким образом, ни о каком освобождении юго-западных русских земель от власти Орды в результате их включения в состав Великого княжества Литовского не может быть речи. В реальности население этих земель теперь было принуждено нести на себе двойной гнёт – как татарский, так и литовский. Существовавшие ранее (в 1319—1323, 1324—1331 и 1352—1356 гг.) временные союзы между Литвой и Ордой в 1362 г. сменились постоянным союзом, направленным против Москвы, которая как раз в это время окончательно поднимает знамя борьбы за возрождение суверенной русской государственности.

В своей борьбе против Дмитрия Ивановича Московского литовско-ордынская коалиция стремилась опереться на противников Москвы в северо-восточных русских землях, прежде всего на Тверь. Отношения с ней были установлены в 1365 г., когда на обратном пути из Литвы её посетил татарский посол: «Тое же зимы еда изъ Литвы Веснеилясъ Коултубузинъ сынъ былъ во Тфери». Союзником литовцев и татар стал тверской князь Михаил Александрович. У нас нет возможности разбирать здесь сложные перипетии борьбы коалиции Орды, Литвы и Твери против Москвы, заметим только, что вывести из неё (временно) Тверское княжество Дмитрию Ивановичу Московскому удалось в августе 1375 г. походом на Тверь, во время которого тверичи тщетно «надеялися помочи отъ Литвы и отъ Татаръ».

Антимосковский союз Орды и Литвы продолжил существовать как после временного выхода из него Твери, так и после смерти в 1377 г. Ольгерда и вступления на литовский престол Ягайлы. В 1380 г. Ягайла собирался принять участие в походе Мамая на Москву, но не успел соединиться с татарами из-за решительных действий Дмитрия Ивановича Московского: «А отселе, отъ страны Литовскиа, Ягаило князь Литовьскии прииде съ всею силою Литовьскою Мамаю пособляти, Тотаромъ поганымъ на помощь, а крестьяномъ на пакость, но и отъ техъ Богъ избавилъ: не поспеша бо на срокъ за малымъ, за едино днище или меньши. Но точью слышавъ Ягаило Ол [г] ердовичь и вся сила его, яко князю великому с Мамаемъ бои былъ, и князь великии одоле, а Мамаи побежденъ побеже, и безъ всякого пожданиа Литва съ Яга [и] ломъ побегоша назадъ съ многою скоростию, ни кимъ же гоними: не видеша бо тогда князя великаго, ни рати его, ни ороужьа его, токмо имени его Литва бояхоуся и трепетааху». Однако немецкие хроники (Иоганна Пошильге, Дитмара Любекского и Альберта Кранца) содержат известия о нападении литовцев на возвращавшихся домой русских воинов. Так, Иоганн Пошильге сообщает: «В том же году была большая война во многих странах: особенно так сражались русские с татарами у Синей Воды, и с обеих сторон было убито около 40 тысяч человек. Однако русские удержали поле. И, когда они шли из боя, они столкнулись с литовцами, которые были позваны татарами туда на помощь, и убили русских очень много и взяли у них большую добычу, которую те взяли у татар».

После своей победы над Мамаем осенью 1380 г. Тохтамыш направил к русским князьям послов с сообщением об этом событии: «И оттуду послы своя отпусти на Рязаньскую землю къ князю великому Дмитрию Ивановичю и къ всемъ княземъ Русскымъ, поведая имъ свои приходъ и како въцарися, и како супротивника своего и ихъ врага Мамая победи, а самъ шедъ седе на царстве Волжьскомъ. Князи же Русстии пословъ его отпустиша съ честью и съ дары, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отпустиша коиже своихъ киличеевъ съ многыми дары къ царю Токтамышю». Такое посольство Тохтамыш направил и к Ягайле. О нём нам известно из письма («ярлыка»), написанного Тохтамышем Ягайле позднее, в 1393 г.: «Слово Тактамышево къ Королеви Польскому. Ведомо даемъ нашему бра [ту]: ажъ есмь селъ на столе великого ц [а] рства. Коли есть первое селъ на ц [а] ръскомъ столе, тогда есмь послалъ былъ к вамъ Асана и Котлубугу вамъ дати ведание. И наши посли нашли ва [c] под городомъ под Троки стоячи. Вы послали есте к намъ посла вашего Литвина на имя Невоиста».

Судя по всему, татарские послы и на Русь, и в Литву требовали признать нового хана и возобновить выплату дани в Орду. О том, что такое требование было заявлено Тохтамышем Ягайле уже в 1380 г., можно заключить из письма 1393 г.: «Што межи твоее земле суть кня [же] ния, волости давали выходъ Белои Орде, то намъ наше дайте» (в татарском варианте «ярлыка» говорится несколько резче: «А далее с подданных нам волостей собрав выходы, вручи идущим послам для доставления в казну»). Как известно, Дмитрий Иванович Московский отверг подобные требования и был вынужден возобновить выплату татарской дани только после своего поражения в войне с Тохтамышем в 1382 г. Что касается Ягайлы, то он, в отличие от московского князя, очевидно, сразу же и беспрекословно признал свою зависимость от Орды, подтвердив тем самым отношения, установленные за двадцать лет до этого его отцом Ольгердом с Мамаем.

Об этом, в частности, свидетельствует наличие ордынской плетёнки на первых монетах Ягайлы: «„Портретный“ денарий относят ко времени правления Ягайло (1386—1387). Известно около 20 монет этого типа. На реверсе изображен лев, а над его спиной татарский орнамент „связка“. В вильнюсском кладе обнаружены экземпляры с читаемой легендой „REG IHA“, что и позволило литовским исследователям сделать вывод о том, что первые монеты ВКЛ были отчеканены великим князем Ягайлой около 1386—1387 года после его коронации на польский престол. Лев, возможно, символизирует русские княжества, на которые претендовал новоиспеченный монарх».

Денарий Ягайлы с ордынской плетёнкой

Кроме того, подчинённые Ягайле литовские князья, правившие на Киевщине и Северщине, чеканили в это время монеты с именем Тохтамыша: «Основная же масса находок происходит с днепровского левобережья (большинство единичных находок – с территории Бориспольского района Киевской области (это в основном монеты рассматриваемого типа) и вокруг села Ницаха, Сумской области (также монеты рассматриваемого типа и подражания более поздним монетам Абдаллаха, Мухаммада и Токтамыша), на основании чего можно предположительно отнести эти выпуски к локальному чекану неизвестного эмитента в землях Киевского княжества.

Вместе с исследуемыми подражаниями зафиксированы находки в тех же местах Сумской области подражаний более поздним монетам (от подражаний серебряным монетам Абдаллаха азакской и ордынской чеканки и до подражаний ранним монетам Токтамыша сарайской чеканки)».

Сложившиеся в 1380 г. отношения зависимости Ягайлы от Тохтамыша были подтверждены в 1393 г. после очередного возвращения Тохтамыша на престол Орды: «Весьма интересным фактом является также посылка Тохтамышем послов к литовскому князю Ягайлу. Послы привезли ему от Тохтамыша специальный ярлык, который одновременно является предписанием и информацией. Ярлык этот до нас не дошел. О нем мы узнали из другого ярлыка Тохтамыша к Ягайло, когда он уже был не только великим литовским князем, но и польским королем. Ярлык составлен 8 Раджаба 795 г.х., т. е. 20 мая 1393 г., в г. Тане (Азове). Нам в данном случае особенно интересным представляется начало ярлыка: „Я, Тохтамыш, говорю Ягайлу. Для извещения о том, как мы воссели на великое место, мы посылали прежде послов под предводительством Кутлу Буги и Хасана, и ты тогда же посылал к нам своих челобитников“. Вышеприведенный ярлык составлен спустя 13 лет после разгрома Тохтамышем мамаева войска. Из его первых строк ясно, что Тохтамыш послал извещение о своем вступлении на золотоордынский престол вскоре после победы над Мамаем на реке Калке. Из ярлыка также ясно, что Ягайло признавал над собой верховную власть Тохтамыша, хотя и считался одним из наиболее сильных и привилегированных его вассалов».

Двоюродный брат Ягайлы Витовт, ставший в 1392 г. наместником Великого княжества Литовского, продолжал политику Ольгерда и Ягайлы на союз с Ордой, в которой тем временем продолжалась борьба за власть. Зимой 1395—1396 гг. в Улус Джучи вторглись войска Тамерлана, который вместо Тохтамыша провозгласил ханом Кайричака. Однако последний вскоре умер, и джучидский престол перешёл к другому отпрыску ак-ордынской династии Тимур-Кутлугу, за спиной которого стоял могущественный эмир Едигей. Потерпев от них поражение в 1398 г., Тохтамыш бежал в Литву, где был радушно встречен Витовтом и поселен в Киеве: «И одоле царь Темирь-Кутлуй царя Тахтамыша и прогна, и сяде самъ на царстве Воложскомъ Болшиа Орды, а Тахтамышь царь, побежа къ Литовскимъ странамъ; и сослася съ Витофтомъ Кестутьевичемъ, съ великимъ княземъ Литовскимъ, и Витофтъ радъ ему. Онъ же со остаточными своими изъ своей земли къ Витофту въ Киевъ поиде, и съ царицами своими, и два сына съ нимъ, и пребываше у Витофта въ Киеве, питаяся и всю потребу свою исполняа, надеяся отъ него помощи, и темъ хотяше паки приобрести себе царство, егоже погуби».

Между Тохтамышем и Витовтом был заключён договор, по которому в обмен на помощь в возвращении ордынского престола Тохтамыш обещал передать под власть Витовта земли Великого княжества Владимирского: «Витовт рече: я тебя посяжю на Орде и на Сараи, и на Болгарех, и на Азтархани, и на Озове, и на Заятцькой Орде, а ты меня посади на Московском великом княжении и на всех семнадцати тем и на Новгороде Великом и на Пскове, а Тверь и Рязань моа и есть». Однако 12 августа 1399 г. в битве на реке Ворскле Витовт и Тохтамыш потерпели сокрушительное поражение от войск Тимур-Кутлуга и Едигея. Примечательно, что под знамёнами Витовта наряду с Тохтамышем сражались также и остатки орды его врага Мамая, осевшие на Полтавщине, как об этом повествует родословная князей Глинских: «И при Витовте, еще после приезда къ нему Князя Александра и сына его Князя Ивана къ Витовту, довольно времени мимошедшу, и бысть бой Великому Князю Витовту Литовскому на поле съ Царемъ съ Темиръ-Кутлуемъ на реке на Воросле: и повеле Витовтъ Князю Ивану Александровичу Мансуркиятову внуку съ его людьми быти во своемъ полку».

Однако Киев продолжал оставаться резиденцией Тохтамыша, а после его смерти в 1405 г. – его детей. В 1411 г. тверской великий князь Александр Иванович ездил в Киев на встречу с Витовтом и застал там же сына Тохтамыша Джелал-ад-Дина, который за год до того возглавлял союзную Литве татарскую орду в Грюнвальдской битве: «Того же лета князь Александръ Ивановичь Тферский поехалъ со Твери въ Литву и наехавъ короля и князя великого Витофта Кестутьевичя на Киеве, а Зелени-Салтанъ царевичь, Тахтамышевъ сынъ, тамо же бяше у Витофта Кестутьевича». В 1419 г. погиб последний из сыновей Тохтамыша, после чего Витовт стал поддерживать в борьбе за престол Орды их родственника (четвероюродного брата) Улуг-Мухаммада. В 1422—1423 гг. власть в Орде захватил выходец из ак-ордынской династии Борак, что вынудило Улуг-Мухаммaда бежать в Литву к своему покровителю Витовту. В 1424 г. Улуг-Мухаммaд одержал верх над Бораком, но к началу 1425 г. вновь был вытеснен в Литву ханом Худайдатом.

В 1426 г. татары «двора» (гвардии) Улуг-Мухаммада участвовали в войне Витовта против Пскова: «Того же лета князь великии Литовскии Витовтъ ходилъ на Псковъ съ многими силами, съ нимъ была земля Литовская и Лятцкая, Чехы и Волохы понаимованы и Татарове его, а у царя Махметя испроси дворъ его». Попытка Витовта взять псковскую крепость Опочку закончилась провалом, а пленных татар опочане подвергли жестокой и позорной казни: «Людие же въ граде затворишеся потаившеся, яко мнети пришедшимъ пуста его; и тако начяша Татари скакати на мостъ на конехъ, а гражане учиниша мостъ на ужищахъ, а подъ нимъ колье изостривъ побиша, и якоже бысть полнъ мостъ противныхъ, и гражане порезаша ужища, и мостъ падеся съ ними на колие оно, и тако изомроша вси; а иныхъ многыхъ Татаръ и Ляховъ и Литвы живыхъ поимавши въ градъ мчаша и режущи у Татаръ срамныя уды ихъ, имъ же въ ротъ влагаху…».

Попытка литовского великого князя взять другой псковский город – Воронач также не удалась. Пока Витовт три недели осаждал эту крепость, псковичи нанесли несколько поражений его литовским и татарским отрядам: «Посадникъ же Селивестръ Левонтиевичъ, и посадникъ Феодор Шибалкинич съ дружиною своею ехавше под городокъ под Котеленъ. Онъ же неверныи князь Витовтъ оуслыша пъсковъскую рать, и посла на них своея рати 7000 неверных Литвы и Тотаръ; а пъсковичь толко бяше 400 муж; и псковичи оударишася на них под городомъ под Котелномъ и оубиша псковичь 17 мужь, а руками яша пъскович 13 муж, а литовския рати и Тотаръ много побиша псковичи, рад бых, сказалъ, но числа их не вемъ. А в то время островичи ходиша тороном под Велиемъ, и егда возвратишася взад ко Острову, и обретоша в нощь на лесе при пути тотаръскую рать, и оударишася на них и оубиша их 40 человекъ, и мало их избывше…». В августе 1426 г. при посредничестве Василия II Витовт заключил мир с псковичами, обязавшимися выплатить литовскому князю контрибуцию.

В октябре 1430 г. Витовт скончался. Его вовлечённость в ордынские дела была настолько велика, что к концу жизни европейские корреспонденты уже официально в своих посланиях обращались к нему как к «татарскому царю» (Franciscus de Comitibus в 1429 г.: «Nonne cesar Thartaricus, immo omnis illa inculta barbaries te timent, horrent atque verentur, et tue Celsitudinis culmini dedicerunt colla subire?»).

До самой своей смерти Витовт продолжал поддерживать Улуг-Мухаммада в его борьбе за ордынский престол против претендентов из рода Тимур-Кутлуга. На рубеже 1430—1431 гг. русские летописи сообщают о набеге на литовские земли зятя Улуг-Мухаммада Айдара: «Того ж лета Аидаръ повоевалъ землю Литовьскую, и градъ взя Мченескъ, и Григорья Протасьева поималъ, а Киева не доиде за 80 верстъ, воюя». В ответ на этот набег новый литовский великий князь Свидригайла направил к Улуг-Мухаммаду посольство, о котором он упоминал в своём письме от 9 мая 1431 г.: «В письме сановнику Тевтонского ордена Свидригайло сообщал, что миссия его посла увенчалась полным успехом. Хан не только освободил пленных, но и выразил желание жить „в дружбе“ с великим князем литовским и помогать ему против его врагов не только с помощью своих войск, но и личным участием. Хан, по словам Свидригайло, также выразил намерение заключить с новым великим князем литовским такой же договор, как с его предшественником Витовтом, и для окончательного „утверждения“ соглашения выслал к литовскому правителю четырех своих „высших князей“, один из которых – отец жены хана».

Новый литовско-ордынский договор был заключён, поэтому в войне, которую Свидригайла начал в 1431 г. против Польши, на его стороне постоянно выступали татарские отряды: «Очевидно, следуя союзным обязательствам, Орда, когда в 1431 г. началась война между Великим княжеством Литовским и Польшей, выслала на помощь Свидригайло свои войска. В письме великому магистру польский король Владислав-Ягайло сообщал о гибели в неудачном для армии Свидригайло сражении на Волыни большого количества татар. Татары как часть армии Свидригайло неоднократно упоминаются и в рассказе о войне польского хрониста Яна Длугоша. Он, в частности, сообщает, что татары уничтожили один из отрядов польской армии, ушедший слишком далеко от своего лагеря».

Улуг-Мухаммад продолжал поддерживать Свидригайлу и в междоусобной войне, разгоревшейся после его свержения с литовского престола Сигизмундом Кейстутовичем в 1432 г.: «Однако и в этих условиях Орда не отказала Свидригайло в поддержке. Как сообщает Длугош, в битве под Ошмяной между войсками Свидригайло и Сигизмунда Кейстутовича 8 декабря 1432 г. в составе армий Свидригайло снова сражались татары. Сражались они тогда же и против польских войск в Подолии. В следующем, 1433 г. на подмогу Свидригайло снова пришли татарские войска… 13 декабря 1432 г. ливонский магистр сообщал великому магистру на основании известий Свидригайло, что Улу-Мухаммад посылает на помощь великому князю своего зятя с 20-тысячным войском. Особенно интересный материал содержат донесения Людовика фон Ланзее, находившегося в резиденции Свидригайло в самом конце 1432 – начале 1433 г. Перед Рождеством (24 декабря) прибыли посланцы от князя Федька [Несвижского], воеводы Подолии, с сообщением, что с помощью татар и молдаван он нанес поражение польским войскам. Так документально подтверждаются сообщения Длугоша о действиях татар в Подолии. Затем Людовик Ланзее сумел получить доступ к переписке Свидригайло с Ордой и переслал великому магистру перевод послания Улу-Мухаммада, в котором тот сообщал о готовности сесть на коня, чтобы поддержать великого князя. 14 февраля 1433 г. Ланзее мог увидеть новые письма хана, в которых сообщалось, что хан посылает на помощь великому князю пять уланов – „своих ближайших друзей“ (nehesten frunde) с 10-тысячным войском… 3 июня 1433 г. Л. Ланзее сообщал великому магистру, что Федко уже выступил в поход с 4-тысячным татарским отрядом, а главные силы Орды пойдут не в Подолию, а с войсками великого князя в Литву».

Сохранилось письмо Свидригайлы великому магистру Тевтонского ордена от 3 мая 1433 г., в котором литовский князь подробно рассказывает о своих отношениях с Улуг-Мухаммадом: «А также оногды ещо у Великии пост, как толко отпустив Лодвика Кунтура Къгмевьского к вам, послали есмо Боярина нашего, на имя Михайла Арбанасса, ко Царю Магметю к Орде, а после опять перед Великою ночью послали есмо к Орде жь Пана Ивашка Монивидовича, прося Царя, штобы нам такожь от себе помогл. Тот жо Михайло Арбанас приехал к нам к Смоленьску того жь дни, как Кунтуров слуга Климок: приказал с тым Михайлом к нам Царь Магметь Ордьский, молвя, как есми взял братство за одно стояти с тобою, с своим братом с Великим Князем Швитрикгайлом, то так держу полно свое слово, свое докончанье. А послал был есмь сее зимы к тобе брату на помочь своих люди дванадцать тисячь, а с ними многих в головах Уланов Князей, и дошодшо до Киева вернулися опять: за снегом не могли далей пойти: снеги были велики; а нынечи шлю к своему брату, к тобе к Великому Князю Швитрикгайлу, на помочь сына своего большого Мамутяка Царевича, а правую руку зятя, Князя Айдара, а другого зятя, Князя Ельбердея, со многими людми… И то приказал к нам с тым Михайлом и на ярлыце псал на своем: будеть тых людей моих мало, а будет самого мене надобе со всеми моими людми, готов есми к тобе, к своему брату Великому Князю Швитрикгайлу; одно где ми узвелишь. Так нам приказал молвить, што его неприятель, то и мой неприятель; но хочом Богу моляся с одного своего добра смотреть».

Условия договора между Свидригайлой и Улуг-Мухаммадом были теми же, что и в договорах прежних литовских великих князей с ханами, – Свидригайло признавал себя вассалом Орды в отношении бывших юго-западных земель Руси, обязанным выплачивать с них дань в ханскую казну: «Ряд указаний источников показывает, что в 30-х годах ордынская знать продолжала считать себя верховным сюзереном восточноевропейских государств, от воли которого зависит решение спорных вопросов между ними. По свидетельству Длугоша, во время военных действий на Волыни летом 1431 г. Свидригайло передал польскому королю и панам ярлык Улу-Мухаммада, в котором им предписывалось прекратить войну с Литвой и передать Свидригайло объект спора – Подолию, так как хан пожаловал ее Свидригайло. Сам хронист полагал, что текст ханского ярлыка был сфабрикован самим Свидригайло, но уже наиболее авторитетный исследователь политической истории Великого княжества Литовского 30-х годов XV в. А. Левицкий усомнился в правильности этого утверждения. Действительно, в ярлыках крымских ханов великим князьям литовским (Хаджи-Гирея 1461 г. и Менгли-Гирея 1472 и 1507 гг.), восходивших к ярлыку Тохтамыша Витовту, как часть их владений постоянно упоминается „Подольская тьма“. Можно не сомневаться, что подобный ярлык был выдан Улу-Мухаммадом Свидригайло, а затем хан мог потребовать от польского правительства передать его „пожалование“ литовскому великому князю».

С осени 1433 г. в переписке Свидригайлы упоминается уже новый хан – Сеид-Ахмад. В письме Ягайле от 10 ноября 1433 г. Свидригайло говорит о нём как о «сыне татарского императора Сеид-Ахмеде, которого он недавно возвел на отцовский трон». Неизвестно, чем был вызван разрыв отношений между Свидригайлой и Улуг-Мухаммадом. В любом случае, новый хан продолжал оказывать Свидригайле постоянную поддержку в его борьбе против поляков и Сигизмунда Кейстутовича.

В свою очередь, литовские противники Свидригайлы с целью разрушить его союз с Ордой попытались посадить на место Сеид-Ахмада собственного ставленника, на роль которого был выбран двоюродный племянник Улуг-Мухаммада Хаджи-Гирей. Михалон Литвин говорит о нём (путая Сигизмунда с Витовтом): «последний царь из Литвы Ачкирей, родившийся близ Трок и отсюда посланный в те владения блаженной памяти Витовтом». При этом, как и отношения Свидригайлы с Улуг-Мухаммадом и Сеид-Ахмадом, отношения Сигизмунда с Хаджи-Гиреем были оформлены ярлыком: «В ярлыке, который в 1461 г. Хаджи-Гирей дал великому князю литовскому Казимиру Ягеллончику, исследователи отметили наличие выражения, свидетельствующего о том, что при его составлении был использован документ, выданный ранее Сигизмунду Кейстутовичу (в документе указывалось, что люди, живущие в городах, на которые выдан ярлык, должны служить великому князю Казимиру, как они ранее служили великому князю Сигизмунду). Очевидно, выступив как претендент на власть над Ордой, Хаджи-Гирей поспешил ярлыком подтвердить законность власти покровителя над „русскими“ землями Великого княжества Литовского». В 1433 г. Хаджи-Гирей появился в Крыму, однако уже в 1434 г. вынужден был под ударами орды Сеид-Ахмада бежать оттуда обратно в Литву, где, по свидетельству хроники Быховца, Сигизмунд дал ему в управление Лиду.

Сеид-Ахмад продолжал оказывать неизменную поддержку Свидригайле: «В апреле 1434 г. великий князь мог сообщить властям ордена, что из Орды вернулся его посол Немиза (Немира), брянский воевода, с послами от хана Сеид-Ахмеда и ордынских князей. Послы сообщали о готовности хана выступить в поход на помощь Свидригайло, о том, что татарское войско уже находится в пути в Киевскую землю и Ивашко Монивидович послан его встречать. К 1435 г. относится подробный рассказ неизвестного польского духовного лица о битве под Вилькомиром, где неоднократно отмечается участие в битве татарской конницы на стороне Свидригайло. После этой битвы, в которой войска Свидригайло и его союзника Ливонского ордена понесли серьезное поражение, Свидригайло утратил Полоцк, Смоленск и Витебск и смог удержать под своей властью лишь Киевщину и Волынь. Но и после битвы под Вилькомиром Орда продолжала его поддерживать. В феврале 1436 г. Свидригайло сообщал великому магистру, что хан прибыл к нему на помощь и стоит лагерем около Киева. В апреле ливонский магистр сообщал великому магистру, что по сведениям, полученным от его посланцев, побывавших у Свидригайло, войска последнего вместе с татарами нападали на польские земли, в частности разорили Подолию, взяв там большой полон. Положение не изменилось и в следующем, 1437 г. В сентябре 1437 г. Свидригайло сообщал магистру, что киевский воевода Юрша с пришедшими на помощь Свидригайло татарами нанес поражение посланному занять Киев войску Сигизмунда Кейстутовича, захватив 7 знамен и 130 знатных людей. Таким образом, на всем протяжении конфликта, в который на разных этапах были втянуты Польша, Великое княжество Литовское и орден, Орда оказывала вооруженную поддержку Свидригайло». В 1438 г. татары Сеид-Ахмада вновь вторглись на Подолье, наголову разгромив там польское войско и убив его предводителя – подольского старосту Михала Бучацкого, после чего, по словам Яна Длугоша, их набеги на Польшу «стали непрерывными».

Только убийство заговорщиками Сигизмунда и вступление на литовский престол Казимира Ягеллончика в 1440 г. временно приостановили междоусобицу в Великом княжестве Литовском с участием татар. Однако куплено это было ценой значительных уступок Орде. Так, Польша обязалась платить Сеид-Ахмаду дань за Подолье, а в подчиненной Литве Киевской земле дань стали напрямую собирать ханские даруги: «После того как Великое княжество Литовское с возведением на великокняжеский трон королевича Казимира (1440 г.) фактически снова превратилось в самостоятельное государство, наметился спад напряженности в отношениях Орды с Великим княжеством Литовским и Польшей. Еще О. Халецкий обнаружил в описи польского государственного архива, составленной в начале 70-х годов XVI в. Я. Замойским, регесты документов, содержащих сведения о заключении мира между Польшей и Ордой. К „татарскому императору“ ездил „de pace perpetua“ польский посол Теодор Бучацкий, за этим последовала поездка татарского посла в Буду, где находился в то время король Владислав III. В сентябре-октябре 1442 г. Т. Бучацкий, занявший к этому времени важный пост старосты Подолии, получил от короля деньги на выплату „упоминков“ и дары хану и четырем „верховным“ князьям. Вероятно, тогда же был заключен и мирный договор между Великим княжеством Литовским и Ордой, по которому Орде также обеспечивалось получение выхода с части территории этого государства. Хорошо известно, что в конце XV в. крымский хан Менгли-Гирей добивался восстановления порядков, существовавших „при Седехмате при царе“, когда в пользу Орды поступал „ясак“ с территории Киевской земли, а сбором его занимались татарские дараги, сидевшие в таких городах, как Канев, Черкасы, Путивль и ряд других».

Однако мир продлился недолго. В 1447 г. Казимир стал польским королем, в результате чего Литва и Польша оказались объединены под властью одного монарха. В Великом княжестве Литовском вновь подняла голову антипольская оппозиция, во главе которой встал сын Сигизмунда Кейстутовича Михаил. Как и Свидригайло до него, он нашёл себе союзника в лице Сеид-Ахмада, который оказывал ему военную поддержку в 1448—1451 гг.: «В 1448 г. Сеид-Ахмед стал добиваться от Казимира возвращения Михаилу его родовых владений. По-видимому, переговоры произвели на Казимира столь сильное впечатление, что он стал ходатайствовать в Риме о передаче ему части доходов польской церкви „pro subsidio contra Thartaros“. Но словами дело не ограничилось. В начале сентября 1448 г. сам хан с многочисленным войском вторгся в Подолию и увел многочисленный полон. Набег затронул территорию не только Польского королевства, но и Великого княжества Литовского. Еще более важные события произошли в следующем, 1449 г. По сообщению Я. Длугоша, летом этого года Михаил Сигизмундович „с татарской помощью“ захватил Стародуб, Новгород-Северский и ряд других замков. Высланное против него литовское войско было разбито, и Казимиру самому пришлось выступить в поход. Рассказ об этих событиях в литовской „Летописи Быховца“ содержит два существенных дополнения. Согласно этому источнику, Михаил Сигизмундович занял не только указанные Длугошем города, но и Киев, а военными действиями руководил глава литовской рады виленский воевода Ян Гаштольд. Существенные добавления и уточнения позволяют внести и современные немецкие источники. Сведения о новом вторжении татар на территорию Великого княжества Литовского появляются в переписке властей Тевтонского ордена уже в марте 1449 г. Вторжение заставило короля Казимира прибыть в конце весны в Литву и созвать в Вильне раду, где было решено послать войска против Михаила Сигизмундовича. В июне 1449 г. власти ордена получили сведения, что Михаил Сигизмундович с большим татарским войском по-прежнему находится на территории Великого княжества и что его войска заняли Киев. Тогда же стало известно, что из-за трений в польско-литовских отношениях поляки не оказывают Казимиру необходимой помощи. Лишь 25 июня 1449 г. в письме, отправленном из Новогрудка, Казимир мог сообщить об освобождении от татар Новгород-Северского, Стародуба и Брянска. Однако война продолжалась, и только 26 августа Казимир известил великого магистра о полном поражении врага. Добиться этого Казимир сумел благодаря тому, что обратился за помощью к московскому великому князю. Важные сведения на этот счет содержатся в опубликованном Л. Коланковском письме Казимира великому магистру Тевтонского ордена от 26 августа 1449 г. В этом письме Казимир писал, что войскам Михаила Сигизмундовича нанес поражение некий татарин Якуб, „сын императора“, которого прислал на помощь Казимиру „наш друг великий князь московский“. Нет никаких сомнений, что упомянутого Казимиром „татарина“ следует отождествить с царевичем Якубом, сыном Улу-Мухаммада, поступившим на службу к Василию Темному в 1446 г.».

Благодаря свидетельству письма Казимира мы узнаём о том, что в 1449 г. Василий II послал к нему на поддержку своих служилых татар во главе с Якубом, которые разгромили Михаила Сигизмундовича и союзных ему ордынцев. 31 августа 1449 г. Василий и Казимир заключили договор, предусматривавший совместные действия против татар: «А поидуть, брате, татарове на нашы вкраинъные места, и князем нашымъ и воеводамъ нашымъ, вкраинънымъ людемъ, сославъся, да боронитисе имъ обоимъ с одного». Василий только что прекратил выплату дани Сеид-Ахмаду, в ответ на что татары его орды начали постоянные набеги на Русь. Казимир же вёл боевые действия с Михаилом Сигизмундовичем, которого поддерживал тот же Сеид-Ахмад, поэтому военный союз между русским и литовским великими князьями был вполне естественным.

Помимо обращения за помощью к русскому великому князю, для борьбы с Сеид-Ахмадом власти Великого княжества Литовского вновь предприняли попытку заменить его на ордынском престоле своим ставленником Хаджи-Гиреем. Как говорилось выше, первая такая попытка закончилась провалом в 1433—1434 гг. На этот раз им сопутствовал успех. По свидетельству литовской летописи, «приехали к великому князю Казимиру князья и уланы и все мурзы Шириновские и Баграновские и от всей орды Перекопской, прося и бия челом, чтобы дал им на царство царя Ач-Гирея, который приехал из Орды в Литву еще при великом князе Сигизмунде, и князь великий Сигизмунд дал ему Лиду. И князь великий Казимир того царя Ач-Гирея послал из Лиды в орду Перекопскую на царство, одарив, с честью и с большим почетом, а с ним послал посадить его на царство земского маршала Радзивилла. И Радзивилл проводил его с почетом до самой столицы его, до Перекопа, и там именем великого князя Казимира посадил его Радзивилл на Перекопском царстве». Переписка литовского великого князя с Тевтонским орденом свидетельствует, что события эти имели место в 1449 г.: «Как сообщал Казимир магистру в письме от 26 августа 1449 г., он выдвинул на ханский трон находившегося в его распоряжении „татарина“, объявив его законным ханом в противовес Сеид-Ахмеду. Этот шаг, по словам Казимира, увенчался успехом. Недовольная Сеид-Ахмедом ордынская знать прислала своих послов к „татарину“ в Киев. Казимир писал магистру, что в день отправки письма прибыли послы, сообщившие, что „татарин“ действительно сумел стать ханом в Орде».

Однако на самом деле Хаджи-Гирею удалось первоначально утвердиться лишь в Крыму. Большая часть западных улусов Орды оставалась под властью Сеид-Ахмада, который продолжал набеги на Русь, Польшу и Литву: «Ряд сообщений Длугоша не оставляет сомнений, что на южных границах державы Казимира Ягеллончика шла постоянная война с Ордой. В 1450 г. хан, воспользовавшись тем, что шляхта Русского воеводства и Подолии отправилась в поход в Молдавию, напал на эти области Польского королевства „congregata omni potentia suorum gentium“, захватив многочисленный полон. Один из татарских загонов дошел до границ Белзской земли… В 1452 г. татары напали на Подолию. Положение было признано столь серьезным, что первые сановники государства – каштелян и воевода краковские – были посланы с войсками и деньгами для организации обороны… В том же 1452 г. набег татар повторился и татарские загоны дошли до Львова. В 1453 г. последовало новое нападение татар, разоривших район Теребовля… В 1453 г. татары разорили Луцкую землю, захватив 9 тыс. пленных, проданных затем в рабство».

В 1455 г. воевода Василия II князь Иван Патрикеев разгромил перешедших Оку татар Сеид-Ахмада. В том же году литовский союзник Хаджи-Гирей нанёс сокрушительное поражение ему самому: «Провалом похода на Москву воспользовался соперник Сеид-Ахмеда крымский хан Хаджи-Гирей. По свидетельству Длугоша, в 1455 г. он напал на лагерь Сеид-Ахмеда, нанес ему поражение, и тот с семьей и „князьями“ был вынужден бежать на территорию Великого княжества Литовского, к Киеву». Сеид-Ахмад был взят литовцами под стражу и до своей смерти жил на положении почётного пленника в Ковне.

Казимир пользовался услугами Хаджи-Гирея для борьбы не только с Сеид-Ахмадом, но и со своими противниками внутри Великого княжества Литовского: «Наиболее значительной услугой, которую оказал Ягеллонам правитель Крыма, была помощь, предоставленная Хаджи-Гиреем королю Казимиру как против гаштольдовско-радзивилловского мятежа в 1453 г., так и в 1455 г. против Олельковичей, защищавших свои наследственные права на Киев. Это последнее выступление оказалось в истории Крыма особенно важным из-за поражения, нанесенного тогда сопернику Хаджи-Гирея Сеид-Ахмаду, поддерживавшему Олельковичей. После его разгрома, бегства в Киев и заключения в Ковне Хаджи стал правителем не только Крыма, но и всех орд, кочевавших по черноморским степям, прилегающим к Крыму и Азову, южнее линии Киев-Брянск-Мценск».

Как упоминалось выше, по договору Казимира с Сеид-Ахмадом, заключённому в начале 1440-х гг., ордынская дань с Киевской земли собиралась напрямую ханскими даругами. Из документов переговоров о мире, которые вели между собой в 1499 г. крымский хан Менгли-Гирей и литовский великий князь Александр, следует, что после победы над Сеид-Ахмадом в 1455 г. Хаджи-Гирей пожаловал эти дани киевскому князю Семену Олельковичу: «Нашие орды данщики отца царя моего князю Семену киевскому князю отданые люди есть, коли Сеитъ Ахметя царя отвезли въ Литовскую землю; и техъ ординскихъ данщиковъ нашихъ людей намъ отдастъ… Ординские данщики князю Семену Ази-Гирей царь, отецъ твой, далъ»; «А которые люди къ нашей Орде изстарины ясакъ давали и дараги у нихъ были, те бы люди и ныне къ нашей Орде по старине ясакъ давали, и дараги бы наши у нихъ по старине были, какъ было при Седехмате при царе… Изстарины къ Перекопской Орде тянули Киевъ въ головахъ поченъ; а опроче Киева по темъ городкомъ дараги были и ясаки съ техъ людей имали, Каневъ, да Нестобратъ, да Дашко, да Яро, да Чонамъ, да Болдавъ, да Кулжанъ, да Биринъ Чялбашъ, да Черкаской городокъ, да Путивль, да Липятинъ, те городки и зъ селы все царевы люди».

Распространив свою власть из Крыма на другие западные улусы Орды, Хаджи-Гирей всё более вёл себя как её верховный повелитель: «Повторилась ситуация XIV в., времен Мамая и Тохтамыша, для которых Крым становился основой могущества, плацдармом для борьбы за все кипчацкие земли. В той же роли правопреемника прежних ханов Хаджи 22 сентября 1461 г. выдал свой ярлык, жалуя королю Казимиру формальное управление всеми давними татарскими „тьмами“ южной и восточной Руси, включая В. Новгород, которому предстояло вскоре стать таким актуальным». Текст этого ярлыка сохранился в польском переводе.

Согласно договору 1449 г. между Василием II и Казимиром, Новгород признавался владением московского князя: «В Новъгород Великии… тобе, королю и великому князю, не вступатися». Однако исчезновение опасности со стороны Сеид-Ахмада и усиление власти Василия II побудили Казимира изменить свою политику и в 1461 г. обратиться к Хаджи-Гирею за ярлыком в том числе и на Новгород. Этот ярлык свидетельствует, что Хаджи-Гирей, хотя он и родился и вырос в Литве и был посажен на ордынский престол литовцами, всё равно оставался для литовских властей верховным правителем русских земель, в отношении которых Казимир являлся его вассалом. Таким образом, к 1461 г. Литва и Орда в лице Казимира и Хаджи-Гирея возобновили свой традиционный союз, направленный против Руси.

В лице Василия II в 1432 г. великий князь владимирский и московский в последний раз в истории получил ханский ярлык. Не позже 1460 г. Москва прекратила выплату дани во все татарские орды. Одновременно с объединением русских земель московскими князьями происходило упразднение остатков их вассальной зависимости от Орды. Что касается Литвы, то там происходил обратный процесс: нуждаясь в татарах как в союзниках для борьбы с Москвой за русские земли, литовские князья были вынуждены всё более признавать над собой ханский сюзеренитет, так что в начале XVI в. Великое княжество Литовское оказалось в регулярной даннической зависимости от Крымской орды.

Прежде чем рассказать об этом, вернёмся немного назад во времени и вспомним историю даннических отношений между Русью и Ордой. По убедительным подсчетам П. Н. Павлова, в период наибольшего могущества Улуса Джучи в первой половине XIV в. дань ему со всех северо-восточных русских княжеств составляла порядка тринадцати-четырнадцати тысяч рублей серебром: «Предположительно можно определить и размеры дани с отдельных русских земель. В 1321 году по договору великого князя Юрия Даниловича Московского с Дмитрием Михайловичем Тверским Юрий „поимал серебро у Михаиловичеи выходное“ (Воскресенская летопись, стр. 198), „и докончаша мир на дву тысячах рублев серебра“ (Московский свод, стр. 166). Определенно, что Дмитрий Михайлович передавал великому князю Юрию 2000 рублей дани с Тверского княжества. Зимой 1327/28 года, после народного восстания против татар в Твери, прибыли на Русь татарские войска, разорившие Тверскую землю. „И в Новъгород прислаша послы Татарове, и даша им новгородци 2000 серебра, и свои послы послаша с ними к воеводам с множеством даров“ (НПЛ, стр. 98). 2000 рублей – не контрибуция, так как Новгород не подвергался нападению татар, а дань с Новгородской земли. Когда великокняжеский престол оказался незанятым, хан Узбек поручил своим послам привезти новгородскую дань в Орду. Если, очень предположительно, считать, что и Московское, и Нижегородско-Суздальское, и Рязанское княжества платили по 2000 рублей, то дань с Северо-Восточной Руси должна была составить около 13—14 тысяч рублей».

В 1374 г. Дмитрий Иванович Московский полностью прекратил выплату дани в Орду, но после своего поражения в войне с Тохтамышем в 1382 г. вынужден был её возобновить, хотя и в меньшем размере. Достоверно известно, что в конце правления Дмитрия дань с Великого княжества Владимирского составляла пять тысяч рублей серебром, а это означает, что все северо-восточные русские княжества должны были платить около десяти тысяч: «Впервые точная сумма ежегодной дани с великого княжения – 5000 рублей – обозначена в договоре Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским от 25 марта 1389 года… Общая сумма московской дани должна была составлять не меньше 1500 рублей. Для сравнения можно отметить, что 1500 рублей составляла дань великого княжества Нижегородско-Суздальского (ДиДГ, №16, стр. 44, №17, стр. 49). Необходимость точного определения размеров дани в княжеских грамотах обусловливалась не изменением состава их владений, а уменьшением дани с русских земель после Куликовской битвы… Общая сумма ежегодной дани с Северо-восточной Руси в Золотую Орду… после Куликовской битвы должна была составлять не меньше 10000 рублей».

После присоединения к Великому княжеству Владимирскому и Московскому при Василии I Нижнего Новгорода и других земель их обязательства по ордынской дани перешли к Москве, поэтому в документах начала XV в. в качестве дани с великого княжения упоминаются уже не пять, а семь тысяч рублей. Так, по договору, заключенному около 1401—1402 гг. с Василием I, Владимир Андреевич Серпуховской обязывался: «А дати ми, г (о) с (поди) не, тебе с Углеча поля в сем (ь) тысяч руб. сто руб. и пят (ь) руб.». Такой размер ордынского выхода указывается и в завещании князя Юрия Дмитриевича Галицкого, написанном в 1433 г.: «А коли будет детем моим дати дан (ь) великому кн (я) зю с своеи отчины, с Звенигород (а) и з Галича, ино имется Звенигороду в семитысячнои выход пятьсот руб. и одиннатцать руб.».

Судя по всему, в первые десятилетия XV в. русская дань в Орду выплачивалась нерегулярно и с большими перерывами. При Василии II, около 1450 г., её выплата прекратилась полностью. Иван III в 1462 г. взошёл на русский престол уже как полностью суверенный государь, не получающий ярлыков и не платящий дани, однако этот суверенный статус ему пришлось утверждать в ходе многолетней войны с Большой Ордой, закончившейся поражением хана Ахмата в 1480 г. Следующим годом датирован первый после завещания Юрия Дмитриевича Галицкого 1433 г. документ, сообщающий подробности финансовых отношений Руси с татарскими ханствами.

2 февраля 1481 г. Иван III заключил докончания со своими братьями Андреем Углицким и Борисом Волоцким, в которых оговаривается общая сумма выплат различным татарским ордам – 1000 рублей: «А въ выход ти мне давати, въ тысечю рублев, сто рублев и тритцят (ь) алтын и три денги… А коли, брате, яз в Орды не дам, и мне и у тобе не взяти». Та же сумма указывается в новых докончаниях, заключённых Иваном III с Андреем и Борисом 30 ноября 1486 г.: «А въ выход ти нам давати со всее съ своее вотчины, и с Романова городка, в тысячю рублев, сто рублев и полшеста рубля и пол (ъ) осма алт (ы) на… А коли мы, великие кн (я) зи, в Орды не дадимъ, и намъ и у тебя не взяти». Она вновь повторяется в духовной грамоте Ивана III 1504 г.: «А дети мои, Юрьи з брат (ь) ею, дают с (ы) ну моему Васил (ь) ю съ своих уделов в выходы в ординские, и въ Крым, и в Азтарахан (ь), и в Казан (ь), и во Царевичев городок, и в-ыные цари и во царевичи, которые будут у с (ы) на моег (о) у Васил (ь) я въ земле, и в послы в татарские, которые придут къ Москве, и ко Тфери, и к Новугороду к Нижнему, и къ Ярославлю, и к Торусе, и к Рязани къ Старои, и къ Перевитску ко княж Фе (о) доровскому жеребью рязанског (о), и во все татарские проторы, в тысячю рублев». Как ясно из приведённых цитат, упоминаемая в них сумма в тысячу рублей, хотя она и именуется традиционным словом «выход», является на самом деле расходами на дипломатические отношения с наследниками Золотой Орды.

Теперь обратимся к вопросу о финансовых отношениях с Ордой Великого княжества Литовского. Выше мы привели документальные свидетельства того, что русские земли, попавшие под литовскую власть, продолжали платить дань татарам во второй половине XIV в. и в первой половине XV в. Имеются документальные свидетельства того, что подобные выплаты, именовавшиеся «татарщиной» или «ордынщиной», осуществлялись и во второй половине XV в. Так, «Реестр списанья прывильев земян повету Городецкого» содержит сведения об освобождении княгиней Анной Свидригайловой своих слуг от обязанности выплаты татарщины: «Мы кнегини Швитрыгайловая кнегини Анна. Дали есмо землю Велисовскую слузе нашому Васильевичу Ленцу а братаничу его Фальцу землю служебную. А съ той земли имъ намъ служыти конемъ, а даньемъ ничого не давати, ни татарщыны…» (от 9 февраля 1470 г.); «Мы великая кнегини Швитрыгайловая Анна. Отпустили есмо татарщыну грошей 15 и грошъ ловчий Мошляку старому и детем его» (от 15 декабря 1492 г.) и т. д. В 1499 г. великий князь литовский Александр Казимирович подтвердил давнюю обязанность жителей Свислоцкой волости по выплате ордынщины: «Жаловали нам люди наши вся волость Свислоцкая на людей бояр наших Котовичовъ, на имя на Горан, и на Бродчан, а на Максимовичы, что жъ они здавна з волостью нашою Свислоцкою городы рубливали, и ордынщину давали… Тые люди Котовичовъ Горане а Бродчане а Максимовичы з людми нашыми Свислоцкое волости мають всякую тягль тягнути, и городы рубити, и ордынщину давати» (от 29 февраля 1499 г.).

Судя по всему, в течение XV в. выплаты дани в Орду с земель Великого княжества Литовского были нерегулярными. Положение изменилось в начале XVI в. Причиной для этого послужило изменение политической обстановки. С ханами Большой Орды литовские власти поддерживали традиционные дружеские отношения. Такие же отношения они первоначально поддерживали и с Крымом, которым правили Гиреи, пришедшие к власти с литовской помощью. При этом Крым и Большая Орда ожесточённо враждовали друг с другом. Тесный антирусский союз между польско-литовским государством и Большой Ордой (вспомним, что походы хана Ахмата на Русь в 1472 и 1480 гг. были совершены при активном подстрекательстве Казимира IV) искусно использовала русская дипломатия, в результате усилий которой в 1480 г. был заключён союзный договор между Иваном III и Менгли-Гиреем, направленный одновременно против Большой Орды и польско-литовского государства.

В 1482 г. крымские татары подвергли жестокому разгрому Киев: «Въ лето 6992 въ 1 день по слову великого князя Ивана Васильевича всеа Русии прииде царь Менгиреи Крымскии Перекопскыа орды съ всею силою своею и градъ Киевъ взя и огнемъ жжеглъ, а воеводу Киевскаго Ивашка Хотковичя изымалъ, а иного полону безчислено взя, и землю учиниша пусту Киевскую за неисправление королевское, что приведе царя Ахмата Болшие орды съ всеми силами на великого князя Ивана Васильевичя, а хотячи разорити христианскую веру». Вслед за этим крымские набеги на литовские владения становятся ежегодными. Власти Вильны оказались совершенно бессильны защитить свои земли от татарских нападений.

В 1500 г. началась очередная русско-литовская война. Русские войска освободили Чернигово-Северскую землю и 14 июля наголову разгромили литовцев в битве на Ведроше. Отчаявшись победить противника собственными силами, литовский великий князь Александр Казимирович начал создавать широкую коалицию против Ивана III. К ней он попытался привлечь и союзника русского великого князя Менгли-Гирея. В ноябре 1500 г. к крымскому хану был отправлен послом киевский воевода Дмитрий Путятич. Он должен был напомнить Менгли-Гирею о давних дружественных отношениях между Литвой с одной стороны и Ордой в целом и Крымом в частности с другой.

В обмен на разрыв Менгли-Гиреем союза с Москвой Александр соглашался взять на себя беспрецедентное обязательство – напрямую обложить данью в пользу Крыма население Киевской, Волынской и Подольской земель: «А его милость господаръ нашъ про тебе брата своего хочетъ то вчинити: съ своихъ людей и съ князьскихъ и съ паньскихъ и съ боярскихъ, въ земли Киевской и въ Волынской и въ Подольской, съ каждого чоловека головы велитъ тобе по три деньги дати въ каждый годъ: одно бы вже твоя милость верно а правдиво помогъ господару нашому на того непрыятеля его милости и его милости земль, и самъ бы еси постерегъ отъ своихъ людей, ажъбы людемъ его милости шкоды не делали». Всё же, несмотря на столь заманчивые обещания, Александру не удалось тогда перетянуть на свою сторону крымского хана, для которого главным врагом оставались сыновья Ахмата, правившие в Большой Орде, и который нуждался для борьбы с ними в помощи Ивана III.

Отношение Менгли-Гирея к Литве начало меняться после того, как в 1502 г. он нанёс решающее поражение большеордынскому хану Шейх-Ахмаду: «Того же лета, Июня, Крымский царь Менгли-Гирей побилъ Шиахмата царя Болшиа орды и Орду взялъ». Разгромленный хан бежал в Литву, но там этого теперь уже бесполезного союзника арестовали и посадили под стражу в Вильне: «И Шигъ-Ахметь и Хозякъ и Халекъ и Алчинъ Тактамышъ, восмь ихъ, въ Киевъ прибегли, и киевский воевода князь Дмитрей поимавъ, ихъ на Вышегородъ ввелъ»; «Шигъ-Ахметя Александръ король поимавъ, въ Вилне въ Вышегороде держитъ; а братью его инде держитъ».

Одержав победу над Шейх-Ахмадом, Менгли-Гирей принял титул кагана, употреблявшийся правителями Золотой Орды времён её великодержавия, заявив тем самым свою претензию на то, чтобы стать их преемником: «После 1502 г., когда под натиском Менгли-Гирая окончательно пала Большая Орда – основная наследница Золотой Орды в территориальном отношении, Крымское ханство по военному могуществу выдвигается на первое место „среди равных“ – других татарских ханств, тем самым превращаясь в фактического наследника Золотой Орды, что уже давало Менгли-Гираю полную свободу для широкой пропаганды громкого титула хакан. Например, уже в 907/1502 г., то есть сразу по „горячим следам“ вышеназванного события, он велел на мавзолее около Чуфут-кале выбить следующую надпись: „Эту благословленную, блаженную и изящную гробницу велел соорудить великий хан и хакан знаменитый Менгли-Гирай хан бин Хаджи-Гирай-хан, в 907 году“. В последующем 909/1503—1504 г. он опять повторил это громкое титулование в надписи на ханском дворце: „Этот великолепный вход и эти величественные двери велел соорудить государь двух материков и хакан двух морей, государь сын государя султан Менгли-Гирай-хан бин Хаджи-Гирай-хан“».

После разгрома Большой Орды исчезла причина для тактического объединения сил Крыма и Москвы. Вступив в роль преемника ханов Золотой Орды, Менгли-Гирей естественным образом унаследовал их традиционную политику союза с Литвой против Руси. Этот союз был оформлен в 1506 г., а в следующем году Менгли-Гирей выдал новому великому князю литовскому и королю польскому Сигизмунду I ярлык на русские земли, значительная часть которых (Новгородское, Псковское, Рязанское и Чернигово-Северское княжества) уже входила в это время в состав Великого княжества всея Руси. Процитируем несколько отрывков из этого ярлыка: «Великое Орды великого царя Мендли-Кгиреево слово, правое руки и левое великого улуса темникомъ, и тысячникомъ, и сотникомъ, и десятникомъ, вланомъ, княземъ и всимъ Рускимъ людемъ, бояромъ, митрополитомъ, попомъ, чернцомъ, и всимъ чорнымъ людемъ и всему посполству… Ино, потомужъ, Литовское земли великiй князь Казимиръ, братъ нашъ, зъ Литовскими князи и паны просили насъ; и мы ихъ прозбу ухваливъ… дали потомужъ: Кiевскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Володимерскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Великого Луцка тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Смоленскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и зъ водами; Подолскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Каменецкую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Браславскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Сокалскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и водами; Звинигородъ, зъ выходы и зъ данми, и зъ землями и водами; Черкасы, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Хачибiевъ Маякъ, зъ водами и землями; ино почонши отъ Кiева, и Днепромъ и до устья, и Снепорожъ и Глинескъ со всими ихъ людьми, Жолважъ, Путивль зъ землями и зъ водами, Биринъ, Синечъ, Хотенъ, Лосичи, Хотмышлъ, со всими ихъ землями и водами, и данми и выходы; Черниговскую тму, со всими выходы и данми, и землями и водами; Рылескъ, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Курскую тму, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Сараева сына Егалтаеву тму, Милолюбъ, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Мужечъ, Осколъ, Стародубъ и Брянескъ, со всими ихъ выходы и данми и зъ землями и водами; Мченескъ и Люботескъ, Тулу городъ, со всими ихъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Берестей, и Ратно, и Козелексъ, Пронскъ, Волконскъ, Испашъ, Донець, со всими ихъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Ябу городокъ, Балыклы, Карасунъ, городокъ Дашовъ, городищо Тушинъ, Немиръ, Мушачъ, Ходоровъ, со всими ихъ выходы и зъ данми, и зъ землями и водами… Ино мы, повышая брата нашого, … Псковъ и Великiй Новгородъ пожаловали дали есмо, и Резань и Переясловль въ головахъ, люди, тмы, городы и села, и дани и выходы, и зъ землями и зъ водами и съ потоками, къ Литовскому столцу придали есмо… Ино первые цари, дяды наши, и царь отецъ нашъ пожаловалъ которыми ярлыки, а потомъ и мы которымъ ярлыкомъ пожаловали, милуючи, Жикгимонта брата нашого, въ Литовской земли столецъ ему дали есмо… сесь нашъ ярлыкъ зъ ласки… по первому жъ сполна дани и выходы и службу… не будете ль сполна служити, и вамъ никоторого жъ добра не будетъ, будете воеваны и граблены, сего нашого ярлыка не будете ль послушными».

Таким образом, после перерыва в 35 лет (предыдущий ярлык был выдан Менгли-Гиреем Казимиру IV в 1472 г.) была возобновлена практика получения литовскими великими князьями ханских ярлыков на управление русскими землями, которые они контролировали или хотели контролировать. Эта практика продолжалась потом в течение по крайней мере ещё полувека (известно о ярлыке Менгли-Гирея Сигизмунду I от 1514 г., ярлыке Мухаммед-Гирея Сигизмунду I от 1520 г., ярлыке Сагип-Гирея Сигизмунду I от 1535 г., ярлыке Сагип-Гирея Сигизмунду I от 1540 г. и ярлыке Девлет-Гирея Сигизмунду II от 1560 г.). Напомним для сравнения, что великий князь московский в последний раз получил ханский ярлык в 1432 г.

Одновременно с получением ярлыка Сигизмунд I обязался платить Крыму ежегодную дань: «Это решение было принято в 1506 г. в Лиде…, и бывший в это время при короле канцлер Ян Ласки обязался от имени короны выплачивать половину оговорённой квоты. Сумма этих упоминков несколько раз изменялась в договорах 1512, 1514, 1516 и 1517 г., была утверждена в качестве оплаты за антимосковский союз, т.е. субсидии политического характера, и в конечном счёте была установлена в 1521 г. на квоте 15 тысяч золотых червонцев с оплатой наполовину наличными и наполовину сукнами. Татарские упоминки, которые Сигизмунд I и Сигизмунд II платили Крыму, составили в общей сумме примерно 400 тысяч золотых». Напомним для сравнения, что в период максимального могущества Золотой Орды земли Северо-Восточной Руси платили ей ежегодно около 13—14 тысяч рублей серебром, с 1380-х гг. эта сумма была снижена до 10 тысяч, а около 1450 г. выплата дани Великим княжеством Московским прекратилась полностью.

Дань Крымскому ханству («ежегодные дары царю перекопскому») упоминает в своём сочинении 1550-го г. «О нравах татар, литовцев и москвитян» литовский автор Михалон Литвин: «Князь их (т.е. москвитян) страшен нам, поскольку он постоянно обучает людей своих воинскому искусству. Не подобает никому из местных жителей вечно сидеть дома, но надлежит поочереди посылать их на защиту границ. Над этой нашей ленивой беспечностью враги наши татары обычно зло насмехаются, когда мы после пирушек погружены в сон, [а] они нападают со словами: „Иван, ты спишь, [а] я тружусь, связывая тебя“. Ныне наших воинов погибает в безделье по кабакам и в драках друг с другом больше, чем врагов, которые нередко разоряли нашу отчизну… Москвитяне не готовят в войско воинов-наемников, [которые] когда-нибудь уйдут из их земли, и не расточают на них деньги, но стараются поощрять своих людей к усердной службе, заботясь не о плате за службу, но о величине их наследства. Ныне же наши воины, охраняющие границы, хотя и пользуются многими пожалованиями и льготами и имеют преимущества по сравнению с другими воинами, однако пренебрегают ими, позволяя заниматься военным делом и защищать отечество беглым москвитянам и татарам. Мы ежегодно подносим дары царю перекопскому, тогда как наша литовская и жемайтская молодежь была бы полезнее в войске».

Выплаты крымским татарам в Литве стыдливо называли «дарами» или «поминками», но на самом деле они были регулярной данью (в самом Крыму их рассматривали как харадж): «…Союз хана и безопасность литовских земель покупались ценою регулярной ежегодной дани в 15000 злотых (6000 коп грошей лит.); половину этой суммы должна была платить Литва, половину – Польша»; «…При Сигизмунде I эти отношения повели к установлению правильной дани, которую король польский и великий князь литовский уплачивал татарскому хану под видом упоминков, т.е. подарков. На выправу упоминков и собиралась ордынщина… Вообще наши сведения об ордынщине очень скудны. До нас дошли две росписи ордынщины (1501 и 1530 гг.) и общие упоминания о сборах ее в городах… Ордынщина налагалась на города в виде определенного оклада, причем городам предоставлялось или уплачивать этот налог из „скрынки местской“ или, если в городской казне не хватало наличных сумм, то горожанам предоставлялось производить разверстку среди жителей. Таким образом, этот налог носил репартиционный характер».

Татарскую дань была обязана платить даже столица Великого княжества Литовского Вильна: «Жигимонтъ Божою милостiю Король Польски, Велики Князь Литовски, Руски, Пруски, Жомойтски, Мазовецки и иныхъ. Войту Бурмистромъ и Радцомъ и всему Поспольству места нашего Виленского, ижъ што присылалы есте къ Намъ повядаючи о томъ: ижъ принесены до васъ Листъ Нашъ, абы есте дали Ордынщизну зъ того места Виленского, пять сотъ копъ грошей… Мы васъ при тыхъ варункахъ вашихъ зоставляемъ, а если быхмо коли Ордынщизну на тое место Нашое Виленское положыли, и Листы Нашiе о томъ до васъ писали, вы бы тую Ордынщизну до скарбу платили подлугъ давного обычая».

Москва тоже отправляла в Крым поминки, однако их сумма не регулировалась, поэтому они были по сути добровольными подарками. Что касается Великого княжества Литовского, определённая сумма ежегодной дани в сочетании с получением ярлыков сделали его в XVI в. таким же зависимым от Орды государством, каким за столетия до этого было Великое княжество Владимирское. Польский историк говорит даже о татарском иге над Литвой и Польшей: «В начале XVI в. польско-литовское государство оказалось, как когда-то Русь, под татарским игом, признавая верховную татарскую власть над своими землями в южной Руси». Это давало крымскому хану основания смотреть на великого князя литовского и польского короля как на своего холопа: «И как салтан Сюлеймен Шаг таков у меня брат есть, так же и астороканский Усейн-царь, то мне брат же. А и в Казани Саип-Гирей цар [ь], и то мне родной брат, и с ыную сторону – казатцкой цар [ь], то мне брат же, а Агыш княз [ь] мой слуга. А с сю сторону черкасы и тюмени мои же, а король холоп мой…» (Саадет-Гирей в 1524 г.).

Сразу же после заключения союза между Литвой и Крымом возобновился их совместный военный натиск на Русь. В 1507 г. Великое княжество Литовское объявило войну Москве, и в том же году состоялся первый крымский набег на русские земли, за которым последовало множество других. Всего за XVI в. крымские татары нападали на Русь 91 раз. Некоторые из этих нападений (в 1521, 1541, 1552, 1555, 1571, 1572 и 1591 гг.) имели характер настоящих нашествий, близких по размаху наиболее значительным ордынским нашествиям предыдущих столетий – таким как походы Тохтамыша в 1382 г. или Едигея в 1408 г. Сотни тысяч русских людей за XVI в. были убиты или угнаны в рабство крымцами. Однако переломить ход военных действий в пользу литовцев татары не смогли. Крупнейшим военным поражением Литвы стала потеря ею в 1514 г. Смоленска.

Потерпев поражение на поле боя, литовские власти предприняли попытку вернуть себе Смоленск дипломатическими средствами. Примечательно, что главным их аргументом при этом было ханское «пожалование» Смоленска и других русских городов литовскому великому князю: «Обосновывая права на потерянные города, Сигизмунд I не ссылался на старину, не претендовал на то, чтобы считать их своей „отчиной“ и „дединой“, нет, он ссылался на „ярлыки… великих вольных царей нашим предком“. Сам факт пожалования городов, уже находившихся в составе ВКЛ, унизительный для главы государства, Сигизмунд охотно приводил в качестве доказательства прав на бывшие древнерусские земли». Такие же аргументы использовал подключившийся к дипломатической борьбе на стороне своего литовского союзника крымский хан Мухаммед-Гирей. В своём послании, направленном в 1515 г. Василию III, он требовал вернуть Смоленск Литве на том основании, что «Великiй царь отецъ нашъ которой годъ пожаловалъ, имъ далъ Смоленскъ, и ты тотъ городъ взялъ… Городъ Смоленскъ къ литовскому юрту отецъ нашъ пожаловалъ далъ… Жигимонту королю, которому мы, пожаловавъ, дали Смоленской юртъ, [ты] воевалъ его и разрушилъ, и городъ Смоленскъ взялъ деи еси». Естественно, подобные аргументы в Москве были оставлены без внимания.

В 1568 г. Сигизмунд II приостановил выплату Крымской орде дани в связи с тем, что, по его мнению, татары недостаточно помогали Речи Посполитой в войне с Москвой и при этом продолжали набеги на её земли. Однако выплата дани была возобновлена в 1576 г., после выбора Стефана Батория королём польским и великим князем литовским, причём в значительно большем размере, чем при последних Ягеллонах. Объяснить это можно тем, что в лице Стефана Батория Турция и Крым возвели на престол Речи Посполитой своего ставленника. Как воевода Трансильвании он являлся вассалом Османской империи, которая через другого своего вассала – крымского хана Девлет-Гирея – оказала Баторию прямую поддержку при выборах нового польско-литовского монарха. Поддержка эта заключалась в военной демонстрации крымцев у границ Речи Посполитой, о которой упоминается в письме хана Девлет-Гирея Баторию от 1576 г.: «…Кгды слышали есьмо ижъ панове Литовъские нехотели тебе за Короля, але сына Князя Московъского Королемъ себе мети хотели, и для того есьмо ехали были зъ войскомъ своимъ до панъства Литовъского, и вжо есьмо были прыехали до реки Сакги, але кгды ваша милость до насъ гонъца своего Яна Бадовъского послали зъ листомъ угоднымь ознаймуючи, жесте вжо за волею Божъею Королемъ тыхъ панъствъ остали, абы есьмо зъ вами въ ласце и въ милости братерской мешкали, ижъ бы межи тыми панъствы двема прыязнь и угода была».

В качестве условия «прыязни и угоды» Девлет-Гирей требовал возобновления выплаты ежегодной дани, но теперь уже в размере не пятнадцати, а двадцати тысяч золотых: « [Крымский посол Дчан-Тымир] отъ насъ до васъ листъ нашъ угодъный и поклонъ и упоминокъ понесъ, и естьли всю дань отдасть, тогды зъ нами братомъ и прыятелемъ будете… Дани естли бы есте не казали дати, тогды межи насъ згода, прыязнь и милость братъская не будеть… А первей тое дани намъ не давано осмъ летъ… Рачъ ваша милость, братъ мой, зобравши двадцать тисечей золотыхъ чырвоныхъ, намъ черезъ того слугу нашого прыстававъши, до него своихъ людей на выправу прыслати… Бо и продокъ вашъ завше намъ кромъ дани на выправу присылалъ… Двадцать тисечей рачилъ бы ваша милость черезъ того жъ слугу моего тое жъ зимы рыхло послати». Требования хана были удовлетворены, более того – как явствует из инструкций Батория для ответного посольства в Крым, Речь Посполитая обязалась платить татарам ежегодную дань («юргельд») в размере двадцати тысяч золотых червонцев, а сверх того ещё двадцать тысяч золотых червонцев, если крымцы будут помогать полякам и литовцам в войне с Москвой.

Политику «дань Крыму в обмен на военный союз против Москвы» продолжали и преемники Батория на польско-литовском престоле: «В плане войны с Московским государством Сигизмунда III нас интересует то место, которое он отводил в нем татарам, – вопрос, наименее освещенный в обширной литературе о польской интервенции. Без татар не мыслили себе войны с Московским государством и предшественники Сигизмунда III. Ближайшим образом план этот, по собственному его признанию, был повторением и развитием плана Стефана Батория… Мир между Турцией и Польшей был заключен 16 июля 1607 г. со включением в него особых пунктов, касающихся польско-крымских отношений… Самым важным для Польши было внесение в договор статей, устанавливавших мир ее с Крымом под гарантией султана. Польша была обязана ежегодной уплатой хану обычных поминок, и пока платеж будет производиться и король не сделает ничего противного договору, хан обязан соблюдать мир. Более того, по требованию короля и по приказу султана хан был обязан оказывать королю военную помощь против его врагов. Последний пункт означал настоящий военный союз Польши с Крымом».

Выплата дани Речью Посполитой прекращалась во время её военных конфликтов с Крымским ханством, потом вновь возобновлялась. Так, дань не выплачивалась в годы Хмельниччины, её первая выплата после перерыва отмечена источниками в 1652 г. В 1654 г. Речь Посполитая возобновила договор с Крымом о военном союзе против России. По подсчетам польского историка Збигнева Войцика, в 1654—1658 гг. Крыму была выплачена дань на сумму 706 тысяч золотых (включая задолженность за годы неоплаты). С 1663 г. выплаты составляли ок. 58 770 золотых в год. Всего за 1654—1672 гг. дань Речи Посполитой Крымскому ханству составила 2 530 000 золотых.

Что касается России, то она, со своей стороны, ввиду своего отчаянного положения на выходе из Смуты, в 1613—1614 гг. также обязалась ежегодно отправлять в Бахчисарай определённую сумму поминок. Эти отправки продолжались регулярно до 1658 г. Во время русско-крымской войны 1658—1670 гг. поминки, естественно, не платились, потом на два года выплата была возобновлена, но прекратилась в связи с новой русско-крымской войной 1672—1681 гг. По Бахчисарайскому мирному договору в 1681 г. за признание Крымом присоединения к России Левобережной Украины и Киева Москва взяла на себя обязательство Речи Посполитой платить Крыму поминки с этих украинских земель: «В связи с присоединением Левобережной Украины в русско-крымский договор… впервые – что весьма существенно – впервые было включено обязательство отправки „любительных поминков“, составлявших „казну“. Дело в том, что присоединение территорий, на которых, согласно жалованной Тохтамыша, с 1397/98 г. лежала обязанность уплаты дани в Орду и в Крым, повлекло за собой перенесение этой обязанности с короля польского и великого князя литовского на русского царя. При включении этого условия в русско-крымский договор… главную роль сыграла не традиция, восходящая к концу XIV в., но соотношение сил. Россия вынуждена была считаться с реальной мощью Османской империи, вассалом которой давно уже стало Крымское ханство. Его интересы в экономической области Османская империя защищала упорно». Выплаты были произведены четыре раза, последняя состоялась в 1685 г.

С 1686 г., после заключения между собой «вечного мира», Россия и Речь Посполитая одновременно прекратили выплату поминков крымскому хану. Документальное оформление их отмены произошло также практически одновременно: упразднение крымских поминков с Речи Посполитой было закреплено Карловицким мирным договором 1699 г., с России – Константинопольским мирным договором 1700 г. Однако это было ещё не совсем концом истории, потому что спустя несколько лет, в переломный момент Северной войны, противники России, стремясь втянуть в военные действия против неё Турцию и Крым, обязались возобновить выплату польско-литовской дани крымскому хану: «В октябре 1708 г. рухнула, казалось бы, надежнейшая опора – изменил старый гетман Мазепа. Чтобы втянуть Крым в войну, Мазепа обещал выплачивать с Украины те „поминки“, которые Россия перестала давать в 1685—1700 гг., и убедить Лещинского выплатить весь харач Польши за прошлые годы».

За вступлением в должность нового турецкого визиря Мехмет-паши в 1710 г. последовало «предложение Карла XII и гетмана Потоцкого сделать Польшу „tributarium regnum“ Турции с ежегодной платой султану 4 000 000 дукатов ради турецкой агрессии против царя». «Раскачать османские верхи на войну с Россией [в 1710 г.] удалось лишь после их мощной дипломатической обработки Девлет-Гиреем, Карлом XII, мазепинцами и французами. (При этом сторонники С. Лещинского обещали Ахмеду III превратить Речь Посполитую в „данническое королевство“ с ежегодной выплатой 4 миллионов дукатов и вернуть султану Подолье.)». Однако двухлетние военные действия между Россией и Турцией, шедшие с переменным успехом, завершились в 1713 г. заключением Адрианопольского договора о 25-летнем перемирии. Мечты Карла XII о реванше не осуществились, в Польше сторонники Лещинского потерпели поражение, Левобережная Украина осталась под русским контролем. Так усилиями России была сорвана последняя попытка вернуть Литву и Польшу в данническую зависимость от татар.

 

Приложение 1. Ярлыки ордынских ханов великим князьям литовским и королям польским

В XIV – XVI вв. литовские великие князья правили бывшими землями Юго-западной Руси как улусники татарских ханов, выплачивая им дань и получая от них ярлыки. Украинский историк Феликс Шабульдо говорит о примерно двадцати сохранившихся или упомянутых в исторических источниках ярлыках. В их число входят, среди прочих, ярлык Абдуллы (Мамая) Ольгерду (1362), ярлык Тохтамыша Ягайле (1392—1393), ярлык Тохтамыша Витовту (1397—1398), ярлык Хаджи-Гирея Витовту, ярлык Улуг-Мухаммеда Свидригайле (1431), ярлык Хаджи-Гирея Сигизмунду Кейстутьевичу, ярлык Хаджи-Гирея Казимиру (1461), ярлык Нур-Девлета Казимиру (1466), ярлык Менгли-Гирея Казимиру (1472), ярлык Менгли-Гирея Сигизмунду I (1507), ярлыки Менгли-Гирея Сигизмунду I (1514), ярлык Мухаммед-Гирея Сигизмунду I (1520), ярлык Сагип-Гирея Сигизмунду I (1535), ярлык Сагип-Гирея Сигизмунду I (1540) и ярлык Девлет-Гирея Сигизмунду II (1560). Далее приводятся сохранившиеся тексты некоторых из них.

Ярлык Хаджи-Гирея Казимиру (1461)

Chadżigiereja cara słowo to jest. Od prawéj i lewéj ręki naszéj i od wszystkiego państwa naszego, ułanom panom, radom wszystkiego państwa ruskiego, kniaziom, czerńcom, bielcom i wszystkim pospolitym, co przedtem brat nasz starszy, na koniu polnym do W. kniazia Witolda do Litwy w gościnę przyjeżdżał, i wielką uczciwość miał; najpierwej Kijów daliśmy ze wszem, na wszem, ku państwu litewskiemu, bratu naszemu, W. kniaziowi Kazimierzowi; i panowie litewscy żądali nas i myśmy na żądanie ich to uczynili, i wedle pierwszych carów postępków, to jest: Kijów ze wszystkiemi dochody, ziemiami, wodami i pożytkami ich; Łuczko z wodami i ze wszystkiemi pożytkami ich, Smoleńsko z wodami, ziemiami i ze wszystkiemi pożytkami ich; Podole z wodami, ziemiami i ze wszystkiemi pożytkami ich; Kamienice z wodami, ziemiami i ze wszyslkiemi pożytkami ich; Braclaw z ziemiami, wodami i ze wszystkiemi pożytkami ich, począwszy od Kijowa do ujścia morza. Szczuprulezilniskiego z ziemiami i pożytkami ich; Zalwasz, Budula, z ziemiami i pożytkami ich; Czerniejów z ziemiami, wodami i pożytkami ich. Briczyenszinos, Luszcza, Czolmy, Slenniczany, z ziemiami, wodami i pożytkami ich. Siewierski Nowohrod, Bilsko, z wodami, ziemiami i ze wszemi pożytkami ich. Rylsko, Tumien, Szarajewicza, Jagalta, Wyssami z ziemiami, wodami i pożytkami ich. Midrass Uspul, Slarodub, Brańsko, z ziemiami, wodami i ze wszemi pożytkami ich. Mychalsko, Mobatulsko, Tula, z wodami, ziemiami i ze wszystkiemi pożytkami ich. Biresta, Ratuznisko, Alibsko, Burunsko, Kulmińsko i Sachonar, z ziemiami, wodami i ze wszystkiemi pożytkami ich. Japuhrad, Balikty, Strożowyhrod, Taska, Horodziszcze, Muschiczmyhrod, z ziemiami, wodami i ze wszystkiemi pożytkami ich. To jest: bratu naszemu W. kniaziu litewskiemu Kazimierzowi, panom kniaziom, radom; widząc wielkie postępki przyjacielskie i my Turapskie i wielki Nowogród, ze wszemi grody i wszemi ich dochody i pożytkami ich, z laski naszéj, do państwa litewskiego podali, i te zamki, które tu są napisane; tych zamków z pany, z bojarami, przed tym bratu naszemu kniaziowi Witultowi, a teraz takie bratu naszemu Zygmuntowi będą służyć i bratu naszemu kniaziowi Kazimierzowi. Także mają, tak jako i przed tym slużywali, z tych zamków i wsi i podatki nieodmiennie mają dawać; a jeśli nie będą posłuszni, tedy im nie dobrze będzie, i daliśmy ten nasz list pod złotą pieczęcią. Pisań w Krymie, lata po roku jego świętej miłości Mahometa proroka lata 867 d. 22 mca 7bris lata od narodzenia pana Jezusowego 1471.

Воспроизводится по публикации: Gołębiowski Ł. Dzeje Polski za panowania Kaźmiera, Jana Olbrachta i Alexandra. Warszawa, 1848. S. 230—231 // http://litopys.org.ua/rizne/spysok/spys11.htm

Ярлык Менгли-Гирея Казимиру (1472)

Od prawéj i lewej ręki naszéj i od wszego państwa naszego, panom, radom, kniaziorn ruskim i państwom ich, bojarom, władykom, metropolitom, czerncom, bielcom i wszystkiemu pospolitemu ludu. Jako przodkowie nasi, wielki car, brat nasz i wielki car Udzigierej ociec nasz, polnym koniem swym do W. kniazia Witulta, do Litwy i w gościnę przyjeżdżał, i wielką uczciwość mieli, z laski swojéj, W głowach Kijów z wieią państw podali, i teraz te państwa bratu naszemu Kazimierzowi kniaziowi ku Litwie dajemy, za wielkiemi prośbami panów, rad i na prośbę tośmy uczynili, jako przed tym pierwej ociec nasz car Thochtomysz i wielki car brat nasz starszy, wedle dawnego postanowienia, najpierwéj Kijów z ziemiami, wodami i ze wszystkiemi dochody i pożytkami ich, Luczko z ziemiami etc. Smolińsko, Podole, Kamieniec, Bracław, Siewierski Nowohrod, Sokal, Nowygrod, z wodami i ze wszystkiemi pożytki ich, począwszy od Kijowa, aż do ujścia morza. Steprut i Halensko z ziemiami, wodami, etc. Brynten, Tukluszcze, Chotmisslen, Netssa, ze wszystkiemi ziemiami, wodami i dochody i pożytki ich. Rilsko z ziemiami etc. Hrivusko, Tumien, Sarajewcza, państwa jakaltemskie, z ziemiami, wodami i ze wszy stkiemi dochody i pożytkami ich. Bereass, Uskul, Staroduk, Brańsko, z ziemiami, wodami etc. Berestaja, Jaskub, Kozielsko, Brońsko, Lubów, Izbesz, Czynamir z ziemiami, wodami i ze wszystkiemi pożytkami ich. Japihrod, Balikty, Storożowyhrod, Taska, Horodyszcze, Tusiknemer, Horod, Nussalesz, Kudar, Horod, z ziemiami, wodami i pożytkami ich; od brata naszego W. kniazia Kazimierza, przyjechał posłem pan Bohdan Fedorowicz, a marszałek pan Iwaśko Soskowicz icheśmy wdzięcznie przyjęli i z braterską naszą przyjaźnią. Wielki Nowohrod z łaski naszej i rezeńskie państwo, Perejasław w głowach; z ziemiami, wodami i z grodami ich, włościami i ze wszemi pożytkami i dochodami ich, gdzie wnidzie i wlecze, tośmy przydali, ku państwu W. księstwa Litewskiego, wszelkie te zamki, które tu na imię napisane z pany i kniaziami, pierwej tego bratu naszemu W. kniaziowi Witultowi byli postąpili, i bratu naszemu W. kniaziowi Zygmuntowi mają wiecznie służyć, a teraz bratu naszemu W. kniaziowi Kazimirzowi maja także wiecznie służyć, i mają z tych zamków dochody i wszelkie pożytki, i sami wiernie służyć bratu naszemu, a jeśliby za jaką przyczyną nie chcieli bratu naszemu służyć, jako i pierwéj tedy mamy ich wojować, i ich ku bratu naszemu płonić i przywracać i daliśmy ten nasz list pod złotą pieczęcią. Po śmierci Mahometowéj 878 r. od Narodzenia Chrystusowego r. 1472 w Ordzie Tatarskiej.

Воспроизводится по публикации: Gołębiowski Ł. Dzeje Polski za panowania Kaźmiera, Jana Olbrachta i Alexandra. Warszawa, 1848. S. 232—233 // http://litopys.org.ua/rizne/spysok/spys11.htm

Ярлык Менгли-Гирея Сигизмунду I (1506—1507)

Починаю, Господи, у твое имя. Великое Орды великого царя Мендли-Кгиреево слово, правое руки и левое великого улуса темникомъ, и тысячникомъ, и сотникомъ, и десятникомъ, вланомъ, княземъ и всимъ Рускимъ людемъ, бояромъ, митрополитомъ, попомъ, чернцомъ, и всимъ чорнымъ людемъ и всему посполству. Даемъ вамъ ведати, штожъ великiи цари, дяды наши, и великiй царь Ачъжи-Кгирей, отецъ нашъ, коли ихъ потны кони были, до великого князя Витовта, до Литовское земли въ гостиное поехали, великую ласку и честь видали; и за то… пожаловали Кiевомъ, въ головахъ, и многiе места дали. Ино, потомужъ, Литовское земли великiй князь Казимиръ, братъ нашъ, зъ Литовскими князи и паны просили насъ; и мы ихъ прозбу ухваливъ… какъ насъ Богъ на столцы отца нашого посадилъ: ино што великiе цари, дяды наши, и великiй царь отецъ нашъ… дали потомужъ: Кiевскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Володимерскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Великого Луцка тму, со всими входы и данми, и зъ землями и зъ водами; Смоленскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и зъ водами; Подолскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Каменецкую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Браславскую тму, со всими входы и зъ данми, и зъ землями и водами; Сокалскую тму, со всими входы и данми, и зъ землями и водами; Звинигородъ, зъ выходы и зъ данми, и зъ землями и водами; Черкасы, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Хачибiевъ Маякъ, зъ водами и землями; ино почонши отъ Кiева, и Днепромъ и до устья, и Снепорожъ и Глинескъ со всими ихъ людьми, Жолважъ, Путивль зъ землями и зъ водами, Биринъ, Синечъ, Хотенъ, Лосичи, Хотмышлъ, со всими ихъ землями и водами, и данми и выходы; Черниговскую тму, со всими выходы и данми, и землями и водами; Рылескъ, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Курскую тму, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Сараева сына Егалтаеву тму, Милолюбъ, зъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Мужечъ, Осколъ, Стародубъ и Брянескъ, со всими ихъ выходы и данми и зъ землями и водами; Мченескъ и Люботескъ, Тулу городъ, со всими ихъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Берестей, и Ратно, и Козелексъ, Пронскъ, Волконскъ, Испашъ, Донець, со всими ихъ выходы и данми, и зъ землями и водами; Ябу городокъ, Балыклы, Карасунъ, городокъ Дашовъ, городищо Тушинъ, Немиръ, Мушачъ, Ходоровъ, со всими ихъ выходы и зъ данми, и зъ землями и водами. Ино великiй князь Казимиръ, братъ нашъ, зъ Литовское земли князи и паны, … штобы доброта множила: для того и мы тежъ съ уланы и князи порадивъ… а братъ нашъ, великiй князь Казимиръ, Андреева сына пана маршалка, а съ нимъ пана Ивашковъ сынъ, пана Ивашенцо… коли до мене отъ брата моего въ посолстве прiехали; ино мы, повышая брата нашого, … Псковъ и Великiй Новгородъ пожаловали дали есмо, и Резань и Переясловль въ головахъ, люди, тмы, городы и села, и дани и выходы, и зъ землями и зъ водами и съ потоками, къ Литовскому столцу придали есмо. Ино вы, имены вышей писаныи, городы, князи и бояре, … напередъ сего великому князю Витовту, брату нашому, а потомъ великому князю Жикгимонту, брату нашому, … и великому князю Казимиру, брату нашому, какъ есте служивали, ино и ныне, потомужъ, великому князю Жикгимонту, брату нашому, служите, колко городовъ дани и выходы сполна давали. А которые люди напотомъ, повышая, дали есмо, не молвите: «перво того не служивали есмо, и дани и выходу не давали есмо»; никоторое вымолвки не мейте, дани и выходы давайте, отъ нынешнего часу служите. Ино и ныне великiй князь Жикгимонтъ, братъ нашъ, зъ Литовское земли князи и паны… для того, штобы межи нами доброта была; и мы съ уланы и князи порадивъ… отъ брата нашого, великого князя Жикгимонта, панъ Юрьи Зиновьевичъ, а панъ Якубъ Ивашенцовичъ, маршалокъ, и писарь Татарскiй Темирчинъ сынъ князь Абрагимъ, отъ брата нашого въ посолстве приiездили. Ино первые цари, дяды наши, и царь отецъ нашъ пожаловалъ которыми ярлыки, а потомъ и мы которымъ ярлыкомъ пожаловали, милуючи, Жикгимонта брата нашого, въ Литовской земли столецъ ему дали есмо… сесь нашъ ярлыкъ зъ ласки… по первому жъ сполна дани и выходы и службу… не будете ль сполна служити, и вамъ никоторого жъ добра не будетъ, будете воеваны и граблены, сего нашого ярлыка не будете ль послушными… штобы есте не сплошилися, для того подъ золотымъ нишаномъ и подъ алыми тамгы ярлыкъ данъ, по пророка нашого смерти, девятьсотъ летъ и тринадцать летъ, щастливого месяца Сафара 21 дня, въ пятницу. Писанъ в городе Веселомъ.

Воспроизводится по публикации: Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Том второй. 1506—1544. Санктпетербург. 1848. С. 4—5 (Из Литовской Метрики (Acta Magn. Ducat. Litv., рукоп. in fol. нач. XVI в., Запис. кн. VII, л. 39—40), хранящейся при Правительствующем Сенате, в С. Петербурге. В заглавии грамоты отмечено: Листъ отъ царя Татарского Мендли-Кгирея до пановъ радъ и всихъ Рускихъ людей, о Кiевъ и иншiе земли. Список неисправный и со многими пропусками в тексте)

Ярлык Сагип-Гирея Сигизмунду I (1540)

2. А которые городы, волости, земли и воды непрiятель господарьскiй Московскiй у отца его милости Казимера и брата его милости, великихъ королей, и тежъ у короля его милости несправедливо черезъ присягу свою побралъ: ино царь Сагипъ-кгирей, вземъ Бога на помочь, маетъ тые вси городы у того непрiятеля его милости Московского побрати, и зася королю его милости поотдавати; а маетъ его милость король на того непрiятеля и на иныхъ всихъ непрiятелей помогати.

3. Къ тому тежъ царь Сагипъ-кгирей маетъ королю его милости и потомкомъ его милости во впокои держати: почонши у головахъ, Кiевъ и зъ землями и зъ водами, Луческъ со тмами и зъ землями и зъ водами, Смоленескъ со тмою и зъ водами и зъ землями, Полоцкъ со тмою и зъ землями и зъ водами, Подолье со тмами и зъ землями и зъ водами, Сокаль со тмами и зъ землями и зъ водами, Браславль со тмою и зъ доходы, Качибiевъ маякъ и зъ землями и водами. Такожъ почонши отъ Кiева, Днепромъ у верхъ ажъ до устья, Снепорожъ и Глинескъ зъ людми, Жолважъ, Ботулы и зъ землями и водами, Биринъ, Синецъ, Хотеенъ, Лосичи, Хотмишлъ, Осколъ и зъ землями и водами, Курьскъ со тмою, Сараева сына Яголдаеву тму, Путивль, Радогощъ, Милолюбовъ и зъ землями и водами, Можечъ, Стародубъ, Любечъ, Бряньскъ, Мченскъ, Люботескъ со тмою и зъ землями и водами, Берестей, Ратно, Козелескъ, Пронескъ, Волконескъ, Избашъ, Донецъ, Дашовъ городъ, Балаклы, городище Ташинъ, Охура со тмою, Момышъ, вси тые и зъ землями и водами, Великiй Новгородъ, Псковъ, Резанскiй Переяславль со тмою и зъ людьми, и съ лесы и съ пущами, и съ выходы и со всими приходы, што течеть и канетъ къ столцу панства Литовского.

7. Што ся дотычетъ поминковъ, ино король его милость маетъ царю, за добрость его, въ кождый годъ поминки посылати, за пятнадцать тысячъ золотыхъ сукны, то есть, кождый поставъ сукна лiоньского за тридцать и за три золотыхъ черленыхъ. А тотъ поминокъ маетъ его милость царю посылати по половицы, то есть, на день святого Яна, месяца Iюня 24 дня, а другую половицу поминку маетъ его милость ему посылати на день Всихъ Святыхъ, месяца Ноября 1 дня.

Воспроизводится по публикации: Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Том второй. 1506—1544. Санктпетербург. 1848. С. 362—364 (В заглавии грамоты отмечено: Тая намова королю е. м. съ царемъ Сагибъ-кгиреемъ вчинена есть въ Кракове, черезъ великого посла Алыгача, где то съ початку широкими словы маетъ быти выписано, яко и въ первшихъ докончаньяхъ. Datum нет. Оба акта из Литовской Метрики (Публ. дел кн. 1, л. 23, 29—31), хранящейся в Сенатском архиве, при Герольдии)

 

Приложение 2. Отношения с Ордой Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского от начала замятни до падения Большой Орды и возвышения Крымского ханства: сравнительная таблица

 

Приложение 3. Синеводская битва в сравнении с Куликовской

В настоящее время можно наблюдать настойчивую кампанию по дискредитации русской победы над татарами на Куликовом поле в 1380 г. Начало этому движению положили уже много лет назад евразийцы, в особенности Л. Н. Гумилёв, пытавшийся вопреки всем имеющимся данным представить это сражение как «внутриордынскую разборку», в которой русские де воевали «против темника-узурпатора Мамая за законного хана Тохтамыша». В настоящее время помимо идейных последователей «Арслан-бека» (как любил в конце жизни подписываться Л. Н. Гумилёв) лагерь «борцов с Куликовской битвой» включает русофобов из числа украинских, белорусских, татарских и прочих националистов, фоменковцев-новохронологов и прочих фриков – разоблачителей всего и вся.

Одно из направлений деятельности этого лагеря заключается в стремлении максимально принизить значение русской победы на Куликовом поле при помощи раздувания до невероятных масштабов победы литовцев над татарами на Синих водах, одержанной предположительно в 1362 г. Некоторые из пропагандистов подобного рода доходят до того, что заявляют, будто никакой Куликовской битвы на самом деле не было, а она была целиком выдумана «московитами», жестоко страдавшими от зависти к литовцам из-за их вселенской значимости победы на Синих водах.

В связи с этим будет полезным сравнить основные характеристики Синеводской и Куликовской битв, представив их для наглядности в виде таблицы. Но сначала имеет смысл сказать несколько слов об источниках. Самым ранним упоминанием о битве на Синих водах является лаконичное сообщение тверской Рогожской летописи, законченной в 1396 г.: «Въ лето 6871 (1362—1363 г.) … Тое же осени Олгердъ Синю воду и Белобережие повоевалъ».

Самое раннее упоминание Синеводского сражения в литовском источнике – сообщение белорусско-литовской летописи, составленной в Смоленске в 1446 г., т.е. через 85 лет после предполагаемого времени события: «Коли господар был на Литовскои земли князь великы Олгирд и, шед в поле с литовъскимъ воискомь, побиль татаров на Синеи воде, трех братов: князя Хочебия а Кутлубугу а Дмитрея. А то си три браты, татарскыа князи, отчичи и дедечи Подолскои земли, а от них заведали втамони а боискаки, приезьдяючи от них утамонъв, имывали ис Подолъскои земли дань».

Все последующие литовские летописи повторяют это сообщение, не добавляя к нему ничего нового. Т.е. эти 4 строчки даже без указания года – это всё, что было известно литовцам о своей «великой победе». (Правда, в конце XVI в. появилось сочинение польского историка Мацея Стрыйковского, в котором Синеводской битве посвящено целых 15 строчек и содержится множество красочных подробностей, но поскольку взять эти подробности Стрыйковскому было неоткуда кроме как из своего богатого воображения, их историческая ценность равна нулю.) Отсюда можно сделать вывод о том значении, которое придавали битве на Синих водах сами литовцы.

 

Зачастую высказывается мнение, что национализм в Европе представляет собой явление современной эпохи, связанное с образованием национальных государств. В частности, утверждается, что националистические настроения были полностью чужды древней Руси, в которой враждебное отношение к представителям других народов было обусловлено исключительно религиозными различиями. Попробуем разобраться, насколько подобные утверждения соответствуют действительности, на основании русских письменных памятников XI – XV вв.

Самое раннее пространное изложение древнерусской этнической картины мира мы находим в Повести временных лет (начало XII в.). В ней летописец, основываясь на библейском повествовании, рассказывает о разделе мира после потопа между тремя сыновьями Ноя – Симом, Хамом и Яфетом: «По потопе бо 3-е сынове Ноеви розделиша земьлю: Симъ, Хамъ, Афетъ. Яся въстокъ Симови… Хамови же яся полуденья часть… А Афетови же яся полунощная страна и западная… Симъ же, и Хамъ и Афетъ, разделивше землю, и жребии метавше, не переступати никомуже въ жребий братень, и живяху кождо въ своей части». Ещё раз о разделении земель между сыновьями Ноя летописец говорит после рассказа о разрушении Вавилонского столпа, тут же объявляя о происхождении собственно славян: «По раздрушении же столпа и по разделении языкъ прияша сынове Симовы въсточныя страны, а Хамовы же сынове полуденыа страны. Афетови же сынове западъ прияша и полунощьныя страны. От сихъ же 70 и дву языку бысть языкъ словенескъ, от племени же Афетова, нарецаемеи норци, иже суть словене».

Итак, в представлении древнерусского книжника юг (Африка) относится к наследию Хама, восток (почти вся Азия) – к наследию Сима, а север и запад (Европа и часть Западной Азии) – к наследию Яфета. Повесть временных лет подробно описывает обитателей западных и северных стран: «Въ Афетови же части седить русь, чюдь и вси языце: меря, мурома, всь, мордва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, югра, литва, зимигола, корсь, летьгола, либь. Ляхове же, и пруси и чюдь приседять к морю Вяряскому. По сему же морю седять варязи семо къ вьстоку до предела Симова, по тому же морю седять къ западу до земли Агаряньски и до Волошьскы. Афетово же колено и то: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агляне, галичане, волохове, римляне, немци, корлязи, венедици, фрягове и прочии, приседять от запада къ полуденью и съседятся съ племенем Хамовомъ». В Яфетов жребий также входят «сармати, тавриани, Скуфия». На юге Средиземное море отделяет Яфетов жребий от жребия Хамова (Африки). Также можно определить границу, отделяющую Яфетов жребий на востоке от жребия Симова. В число потомков Яфета летописец включает, объединяя их под общим именем «вси языце», балтские, финские и угорские племена. Далее он пишет, что «из Руси можеть ити по Волзе в Болгары и въ Хвалисы, и на въстокъ доити въ жеребий Симовъ». Булгар и Хорезм («Хвалисы») здесь включаются в Симов жребий, из чего следует, что на востоке Европы граница между уделами Яфета и Сима проходит по линии раздела балтско-финских и тюркских племен.

Повесть временных лет вновь перечисляет балтские и финские племена при описании этнической ситуации в Русском государстве: «На Беле озере седять весь, а на Ростове озере меря, а на Клещине озере седять меря же. А по Оце реце, кде втечеть въ Волгу, языкъ свой – мурома, и черемиси свой языкъ, и мордва свой языкъ. Се бо токмо словенескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, новъгородьци, полочане, дьрьговичи, северо, бужане, зане седять по Бугу, послеже же волыняне. И се суть инии языце, иже дань дают Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемись, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимегола, корсь, нерома, либь: си суть свой языкъ имуще, от колена Афетова, иже живуть на странахъ полунощныхъ». Мы видим, что балты и финны рассматриваются как народы, родственные славянам, но стоящие на более низкой ступени иерархии колена Яфетова и принужденные платить дань славянской Руси.

Ещё более отчетливо та же мысль выражена в Летописце Переяславля Суздальского, отражающем летописный свод великих владимирских князей начала XIII в. Он в целом основывается на тексте Повести временных лет, но добавляет к нему определение подвластных Руси балтско-финских племен как «исконных данников и конокормцев от начала»: «По Белоуезероу си Весь, а на Ростове езере Меря, на Клищине езере Мряжа; а по Оце седят язык свой Мурома, и Черемиса, Мордва, языци рознии. Се бо токмо руски языкь: Словене, Поляне, Древляне, Новгородци, Полочане, Дрегвичи, Севера, Божане, еже по Боугу седять, после же Велынци назвашася. А се данници дають Руси дан: Чюд, Меря, Весь, Моурома, Черемиса, Мордва, Пермь, Печера, Имь, Литва, и сперва исконнии данници и конокормци, Зимгола, Корсь, Нерома, сиречь Жемоть, Либь».

В «Слове о погибели Русской земли», написанном, по всей видимости, около 1238 г. уроженцем Переяславля Суздальского, мы находим мысль о божественном предопределении Руси повелевать как балтско-финскими племенами, так и Восточной Европой в целом: «Отселе до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгаръ до буртасъ, от буртасъ до черемисъ, от черемисъ до моръдви, – то все покорено было Богомъ крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскому, деду его Володимеру и Манамаху, которымъ то половоци дети своя полошаху в колыбели. А литва из болота на светъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы железными вороты, абы на них великый Володимеръ тамо не вьехалъ, а немци радовахуся, далече будуче за Синимъ моремъ. Буртаси, черемиси, вяда и моръдва бортьничаху на князя великого Володимера».

Из народов жребия Симова Повесть временных лет первыми подробно представляет булгар в рассказе под 986 г. об их посольстве к русскому князю Владимиру. Целью посольства было попытаться обратить Владимира в мусульманскую веру, поэтому этот рассказ является одновременно и первым представлением на страницах русской летописи ислама. Последний описывается как религия, потакающая низменным человеческим порокам, чем и пользуются булгарские послы, пытаясь склонить сластолюбивого князя принять её: «Приидоша болгаре веры бохъмичи, глаголюще, яко „Ты князь еси мудръ и смысленъ и не веси закона; да веруй въ законъ наш и поклонися Бохъмиту“. Рече Володимиръ: „Кака есть вера ваша?“ Они же реша: „Веруемъ Богу, а Бохъмитъ ны учить, глаголя: обрезати уды тайныя, а свинины не ести, а вина не пити, и по смерти съ женами похоть творити блудную. Дасть Бохъмить комуждо по семидесятъ женъ красенъ, и избереть едину красну, и всехъ красоту възложит на едину, и та будеть ему жена. Зде же, рече, достоить блудъ творити всякый. На семъ же свете аще будет кто убогъ, то и тамо, аще ли богатъ есть зде, то и тамо“. И ина многа лесть, еяже нелзе писати срама ради. Володимиръ же слушаше ихъ, бе бо самъ любляше жены и блужение многое, и послушаше сладъко. Но се бе ему не любо: обрезание удовъ и о неядении свиныхъ мясъ, а о питьи отинудь рекъ: „Руси веселье питье, не можемъ безъ того быти“».

Вслед за булгарскими послами к Владимиру прибывает греческий философ, который укрепляет князя в его неприятии ислама: «По семъ прислаша греци къ Володимиру философа, глаголюще сице: „Слышахомъ, яко приходили суть болгаре, учаще тя приняти веру свою. Ихъ же вера оскверняеть небо и землю, иже суть прокляте паче всехъ человекъ, уподобльшеся Содому и Гомору, на няже пусти Богъ каменье горущее и потопи я, и погрязоша, яко и сихъ ожидаеть день погибели ихъ, егда придеть Богъ судити на землю и погубити вься творящая безаконье и скверны деющая. Си бо омывають оходы своя, поливавшеся водою, и въ ротъ вливають, и по браде мажются, наричюще Бохмита. Тако же и жены ихъ творят ту же скверну и ино же пуще: от совокупления мужьска вкушають“. Си слышавъ, Володимиръ плюну на землю, рекъ: „Нечисто есть дело“».

Описывая события полуторастолетней давности, автор Повести временных лет, несомненно, выражал взгляды своих русских современников. А это значит, что в начале XII в. на Руси господствовало мнение, что ислам – это вера, которая «оскверняет небо и землю», а её приверженцы «прокляты паче всех человек». Причём отвращение к исламу испытывалось не только на идеологическом, но и на физиологическом уровне, о чём свидетельствуют баснословные рассказы о религиозных обрядах мусульман.

Убеждённость в том, что подобные обряды действительно существовали у мусульман, была на Руси широко распространена, о чём свидетельствует её отражение в целом ряде древнерусских письменных памятников. Наиболее примечательный из них носит полное название «Слово святого Григория, изобретено в толцех о том, како первое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят» и датируется разными исследователями периодом от XI до XIV в. В основе его лежит славянский перевод Слова св. Григория Богослова на Богоявление, посвящённого обличению античного язычества. Русский автор или авторы добавили к нему обличение иных языческих вер, к которым они причисляли и ислам. Его тема затрагивается в «Слове» три раза.

Во-первых, в ряду того, что надлежит отвергать правоверным христианам, упоминается имя мусульманского пророка: «Мы же сихъ, чада, отмьщемся нечестивыя жьртвы: дьяволя служения и кладения требъ, критьскаго оканьнаго учителя, Моамеда проклятаго срачиньскаго жерца». Вслед за этим приводится уже известное нам по Повести временных лет описание исламских обрядов булгар: «От фюфильскихъ же и отъ араитьскыхъ писании научьшеся болгаре, отъ срамныхъ удъ истекающюю сквьрну вкушають [рекуще, яко тем вкушениемь очищаются греси]. И суть всехъ языкъ сквьрнеише и проклятеише». Наконец, объясняется происхождение этих обрядов. Оказывается, Коран повествует, что Осирис родился через задний проход и из-за этого был провозглашен богом. В память об этом арабы, булгары, туркмены и все прочии мусульмане омывают себе задние проходы водой, а потом эту воду пьют: «Того же Осирида скажеть книга лъживая и сквьрньная срачиньскаго жьрца Моамеда и Бохмита проклятаго, яко нелепымъ проходомъ проиде, рожаяся, того ради и богомъ его нарекоша. И от толе начаша мыти гузице срацини, и болгаре, тьркмени, и олико ихъ есть въ вере тои, и омытье то въливають в рътъ».

Баснословность подобных рассказов для нас не имеет значения, потому что мы рассматриваем здесь не ислам как таковой, а отношение к нему и к исповедующим его народам в древнерусском государстве. Как уже очевидно, отношение это было крайне отрицательным. При этом идеологические мотивы были неразрывно связаны с генеалогическими, т.е. этническими. Ислам был верой жребия Симова, как христианство было верой жребия Яфетова. Важные подробности древнерусских представлений о происхождении мусульманских народов содержатся в статье Повести временных лет под 1096 г., рассказывающей о половецком нашествии на Киев. Помимо вполне традиционного возведения сарацин к Измаилу в ней утверждается, что хорезмийцы и булгары являются потомками сыновей Лота Моава и Аммона, рождённых от него его собственными дочерями: «сынове бо Моавли – хвалисе, а сынове Амоновы – болгаре, а срацини от Измаила… Темьже хвалисе и болгаре суть от дщерью Лотову, иже зачаста от отца своего, темже нечисто есть племя ихъ». Таким образом, нечистота ближайших к Руси мусульманских народов обосновывается не только их религией, но и их происхождением.

Господство в Русском государстве подобных взглядов должно было если не полностью исключить, то по крайней мере свести к минимуму любые этнические контакты между русскими людьми и народами жребия Симова. Прямой запрет на подобные контакты был введён законодательно на государственном уровне уже в XI в. Церковным уставом Ярослава Мудрого. 19-я статья Устава гласит: «Аще жидовин или бесерменин будет с рускою, на иноязычницех митрополиту 50 гривен, а рускую поняти в дом церковныи»; 51-я статья: «Аще кто с бесерменкою или съ жидовкою блоуд створитъ, а не лишится – церкви отлучится и христьян, а митрополиту 12 гривенъ». Как видим, русскую женщину, вступившую в половую связь с иудеем или мусульманином, надлежало навечно заточить в монастырь, а русскому мужчине, вступившему в половую связь с мусульманкой или иудейкой, грозило отлучение от церкви.

Запреты на контакты, в которые с русскими могли вступать восточные народы – по определению летописца, «Болгаре и Жидове и вся погань», распространялись и на пищевую сферу. Русским строго запрещалось употреблять блюда и напитки, приготовленные иноверцами, неприготовленные же продукты разрешалось употреблять только после их очищения. Приведём несколько примеров. 122-я статья «Заповеди ко исповедающимся сыном и дщерям» гласила: «Аще кто вкусить что снедно жидовско, или болгарьска, или срачиньска, а не ведая, постъ 8 дни, а поклонъ какъ ему отець оукажеть, аще ли ведая, то 2 летъ»; 19-я статья Правила из Схоластиковой кормчей: «Аще кто въкоусить погана хлеба или мяса, любо жидовьска, или водоу исъ сосуда ихъ пиеть, 3 дни да поститься»; 27-я статья «Правила с именем Максима»: «Аще жидовинъ испечетъ хлеб сам и принесет ли мед, не прияти от него. Аще ли поперъ или рыбу, то, измывше, молитва створити»; 44-я статья Правила «Аще двоеженец»: «Аще поганъ хто хлебы принесеть, или латынинъ, или жидовинъ, или питие и ядь своего доспеха, не емлите»; 20-я статья «Правила о верующих в гады»: «Аще що либо осквернить рукою своею евреинь, емь, или вь вино или вь масло или иное что от таковыихь, не достоить христианину вькусити е, но освятити да приидет иереи, и тогда посемь да вькоушается». В число деяний, за которые русский человек должен был каяться на исповеди, входили следующие: «Согреших, отче, пред Богом и пред тобою и пред лицемъ всех святых <…> сретаяся или стоя, или глагола с латына, и с жиды, съ армены, и в забвении миръ и благословение глаголах имъ, и руку давах имъ праву, и по отхождении прощение глаголах имъ в забытии, и от них слышах такоже», и т. д.

Наряду с распространённой точкой зрения на происхождение мусульман от Сима в древней Руси бытовало и мнение об их происхождении от Хама. Его мы, в частности, встречаем в Сокращённой Палее русской редакции. Этот памятник, излагающий историю человечества согласно библейским и апокрифическим источникам, был составлен в XIII – XIV вв. на основании греческого оригинала с многочисленными дополнениями. В частности, в нём излагается история о благословении Ноем Сима и Яфета и проклятии им Хама. Повествование следует библейскому оригиналу, но с существенным дополнением: «И бяхоу сынове Ноеви, сына Аламехова, Симъ, Хамъ, Афетъ разплодишася по земли. И начатъ Нои делати землю. Насади виноградъ и испивъ Нои вина отъ плодовъ своих и упився возлегъ спати и обнажися в домоу своемъ. И видевъ сынъ Ноевъ Хамъ отець Ханаоновъ обнажение отца его Ноа и шед Хамъ возвести обема братом своим. Симъ же и Афетъ вземше ризу на обе раме свои и идоста опакы и покрыста наготоу отца своего и лицем же своим опакы зря и не виде наготы отца своего. Истрезви же ся Нои от вина. Разумевъ Нои сотвори ему сынъ средни зло. Сынъ же старшеи и меншеи сотвори ему угодно. И рече Нои: Благословенъ Господь Богъ Симовъ и Афетовъ. Проклятъ боуди Хамъ. Рабъ буди братома своима. И распространит Богъ Сима и Афета. Хамово же племя разделися во все поганьскыа языкы. Приаша веру Бахметчю иже оскверни землю. Их же Нои намени холопи. Иже холопи быша верою. Веровавше в жидовьского холопа Бахмета». Выделенный курсивом отрывок отсутствует в Библии и греческом оригинале Палеи, из чего следует, что он был добавлен русским автором и отражает взгляды, бытовавшие на Руси. Согласно этим взглядам, последователи ислама являются потомками Хама, расселившимися среди языческих народов. Будучи в силу проклятия Ноя наследственно предрасположенными к рабству, они приняли веру, основатель которой Мухаммад был рабом евреев.

Впрочем, более распространённый в древней Руси взгляд на происхождение мусульман от Сима также предполагал их рабское положение, поскольку возводил их к Измаилу и его матери Агари, рабыне Сарры (отсюда распространённое в средневековых русских текстах именование мусульман измаильтянами и агарянами). Эта история подробно излагается уже в самом раннем памятнике русской словесности – «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона (между 1037 и 1050 гг.), где, впрочем, раба Агарь представлена как прообраз иудейства, а свободная Сарра – как прообраз христианства: «Образъ же закону и благодети Агаръ и Сарра, работнаа Агаръ и свободнаа Сарра… Роди же Агаръ раба от Авраама, раба робичишть, и нарече Авраамъ имя ему Измаилъ… По сихъ же видевши Сарра Измаила, сына Агариина, играюща съ сыномъ своимъ Исаакомъ, и ако приобиденъ бысть Исаакъ Измаиломъ, рече къ Аврааму: „Отжени рабу и съ сыномъ ее, не имать бо наследовати сынъ рабынинъ сына свободныа“… И отгнана бысть Агаръ раба съ сыномъ ея Измаиломъ, и Исаакъ, сынъ свободныа, наследникъ бысть Аврааму, отцу своему. И отгнани быша иудеи и расточени по странам, и чяда благодетьнаа христиании наследници быша Богу и Отцу».

Нужно полагать, что именно убеждение в происхождении мусульман от рабских колен Хама или Сима обусловило решительное отличие в отношении древнерусского законодательства к мусульманским пленным в сравнении с христианскими: «Если Россия могла приложить к христианским государствам – Литве, а потом Швеции те начала, которые были выработаны в отношениях Русских княжеств, то никак не могла сделать того и относительно Татар. Это были бусурмане, варвары, с которыми вечная война. Все усилия наших Царей направлены к тому, „чтобы рука христианская высилась над бесерменством“. Борьба должна была кончиться покорением Россией Татар. Поэтому на пленных мусульманах нет этого характера срочного рабства… Уложение [Царя Алексея Михайловича] постановило относительно пленных мусульман, принимающих православие: 1) Если они принадлежат православным, то остаются в их владении, но владельцы не могут их продавать, а могут только поступаться по добродетели безденежно (Улож. гл. XX, ст. 97). Если они принадлежат Русским подданным неправославным христианам и нехристианам, то получают свободу, заплатя 15 рублей владельцу (Улож. гл. XX, ст. 71). Вообще пленный мусульманин, бывший в частном владении и непринявший православие был в полном рабстве по Уложению (Улож. гл. XX, ст. 99, 100)».

Однако потомками Измаила в древней Руси считались не только мусульманские народы, но и тюрки-язычники. Как было сказано выше, иранские племена – «сармати, тавриани, Скуфия» – причисляются Повестью временных лет к колену Яфета. В отличие от них, тюркские племена южнорусских степей причисляются через Измаила к колену Сима. Впервые об этом говорится в статье Повести временных лет, рассказывающей о разгроме Печерского монастыря половцами в 1096 г: «Въ 20 того же месяца, въ день пятокъ, въ час 1 дне, прииде второе Бонякъ безбожный, шолудивый, отай, хыщникъ, къ Киеву внезапу, и мало в городъ не вогнаша половци, и зажгоша болонье около города, и увратишася на монастыре, и пожгоша манастырь Стефанечь, деревне и Германечь. И приидоша на манастырь Печерьскый, намъ сущимъ по кельямъ почивающимъ по заутрени, и кликоша около манастыря и поставиша 2 стяга предъ вороты манастырьскыми, намъ же бежащимъ задомъ монастыря, а другимъ убегшимъ на полате. Безбожнии же сынове Измаилеви высекоша врата манастырю и устремишася по кельямъ, высекающе двери, изношаху, еже аще обретаху у кельи… Убиша бо от братья нашея неколько оружьемь безбожьнии сынове Измаилеви, пущении на казнь хрестьяномъ».

Далее летописец останавливается на происхождении кочевых тюркских племен подробнее: «Ищьли бо си суть от пустыня Етривьския, межи въстокомъ и северомъ, ишьло же есть ихъ коленъ 4: торкмене, и печенези, торци, половьце. Мефедий же свидительствуеть о нихъ, яко 8 коленъ пробегле суть, егда исече я Гедеонъ: осмь ихъ бежа в пустыню, а 4 исече… Измаилю роди 12 сына, от нихъже суть торъкмени, печенези, и торци и половци, иже исходят от пустыне». Мефодий, на которого здесь ссылается русский летописец, – это живший в III – IV вв. епископ города Патар в Ликии, которому приписывалось широко распространённое в христианском мире Откровение. В книге Мефодия повествуется об истории мира от сотворения до второго пришествия Христа, разделённой на семь периодов по тысяче лет каждый. Особую роль Откровение Мефодия Патарского отводит происшедшим от Измаила племенам мадианитян. Разбитые израильским судьей Гедеоном и бежавшие в Етривскую пустыню, они должны были вернуться оттуда в последнее, седьмое тысячелетие. Именно с этими народами и были отождествлены на Руси языческие тюркские племена, подвергавшие набегам южнорусские земли.

При этом необходимо заметить, что понятия язычества и ислама в древней Руси чётко не разграничивались, а скорее ислам считался одной из разновидностей язычества. Восточные народы – как мусульманские, так и языческие, одинаково причислялись к потомкам Измаила. Повесть временных лет противопоставляет половцев христианской Руси как язычников: «Якоже се и ныне при насъ половци законъ держать отець своихъ: кровь проливати, а хвалящеся о семъ, и ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомякы и сусолы, и поимають мачехы своя и ятрови, и ины обычая отець своихъ. Но мы же, християне, елико земль, иже верують въ святую Троицю, и въ едино крещение, и въ едину веру, законъ имамъ одинъ, елико в Христа крестихомъся и въ Христа облекохомся». В то же время в Летописце Переяславля Суздальского мы находим подобное же противопоставление, но в нём половцы уже выступают как мусульмане: «Якож и Половци законъ Магметевъ дръжать: кровъ пролиати ради и хвалящеся о семъ, и ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомеки и сусолы, и поимают мачехи своя и ятрови, и оходы женъ подмывающе и въкушають, обычай очь имуть. Мы же христиани, елико земель, иже верують въ святоую Троицю, въ едино крещение, въ Христа крестихомься».

Войны, которые вела Русь с народами жребия Симова, имели одновременно характер национальный и религиозный. Приведём из Повести временных лет описание наиболее крупного похода русских князей против половцев, состоявшегося в 1111 г.: «Поидоста на половце Святополкъ съ сыномъ, Ярославъ, и Володимеръ съ сынми, и Давыдъ со сыномъ. И поидоша, возложивше надежю на Бога и на пречистую матерь его, и на святыя ангелы его. <…> И оттудо идоша Върьскла, ту же завътра, въ среду, хрестъ целоваша и възложиша всю свою надежю на хрестъ со многими слезами. И оттуде приидоша многи реки въ 6 неделю поста, и поидоша к Донови въ вторникъ. И оболичишася во броне, и полки изрядиша, и поидоша ко граду Шаруканю. И князь Володимеръ пристави попы своя, едуче предъ полкомъ, пети тропари и коньдакы хреста честнаго и канунъ святой Богородици. <…> В пятницю завътра, месяца марта въ 24 день, собрашася половци, изрядиша половци полки своя и поидоша к боеви. Князи же наши, възложише надежю свою на Бога, и рекоша: „Убо смерть намъ зде, да станемъ крепко“. И целовашася другъ друга, възведше очи свои на небо, призываху Бога вышняго. И бывшю же соступу и брани крепце, Богъ вышний возре на иноплеменникы со гневомъ, падаху предъ хрестьяны. И тако побежени быша иноплеменьници, и падоша мнози врази наши, супостати, предъ рускыми князи и вои на потоце Дегея. И поможе Богъ рускымъ княземъ. И въздаша хвалу Богу въ тъ день. И заутра, суботе наставше, празноваша Лазарево въскресенье, Благовещенья день, и похваливше Бога, проводиша суботу, и в неделю приидоша. Наставшю же понеделнику страстныя недели, паки иноплеменници собраша полки своя многое множество, и выступиша яко борове велиции и тмами тмы. И оступиша полкы рускыи. И посла Господь Богъ ангела в помощь русьскымъ княземъ. <…> И падаху половци предъ полкомъ Володимеровомъ, невидимо бьеми ангеломъ, яко се видяху мнози человеци, и главы летяху, невидимо стинаемы на землю. И побиша я в понедельникъ страстный, месяца марта въ 27 день. Избьени быша иноплеменнице многое множество на реце Салнице. И спасе Богъ люди своя. Святополкъ же и Володимеръ, и Давыдъ прославиша Бога, давшаго имъ победу таку на поганыя, и взяша полона много, и скоты, и кони, и овце, и колодниковъ много изоимаша рукама. И въпросиша колодникъ, глаголюще: „Како васъ толка сила и многое множество не могосте ся противити, но воскоре побегосте?“ Си же отвещеваху, глаголюще: „Како можемъ битися с вами, а друзии ездяху верху васъ въ оружьи светле и страшни, иже помагаху вамъ?“ Токмо се суть ангели, от Бога послани помогатъ хрестьяномъ. Се бо ангелъ вложи въ сердце Володимеру Манамаху поустити братью свою на иноплеменникы, русьскии князи». Примечательно, что данное предприятие русских князей имело характер в прямом смысле крестового похода, при этом противники Руси постоянно именуются иноплеменниками, т.е. подчеркивается их национальная чуждость.

Такой же характер крестовых походов имели войны русских князей против мусульманских булгар, например, поход Андрея Боголюбского в 1164 г.: «Иде князь Андреи на Болгары с сыномъ своимъ Изяславомъ и с братомъ своимъ Ярославомъ и с Муромьскымъ княземъ Гюргемъ. И поможе имъ Богъ и святая Богородица на Болгары – самехъ исекоша множьство, а стягы ихъ поимаша, и одва в мале дружине оутече князь Болгарьскыи до Великаго города. Князь же Ондреи воротися с победою, видевъ поганыя Болгары избиты, а свою дружину всю сдраву. Стояху же пеши съ святою Богородицею на полчище подъ стягы. И приехавъ до святое Богородици [и до пешець] князь Андреи с Гюргемъ и со Изяславомъ и съ Ярославомъ и со всею дружиною, оудариша челомъ передъ святою Богородицею [и почаша целовати святоу Богородицю] с радостью великою и со слезами, хвалы и песни въздавающе еи. И шедше взяша градъ ихъ славныи Бряхимовъ, а переди 3 городы ихъ пожгоша. Се же бысть чюдо новое святое Богородици Володимер [с] кое, юже взялъ бяше с собою благоверныи князь Андреи и принесъ ю с славою [и] постави ю въ святеи Богородице Володимери в Золотоверсеи, идеже стоить и до сего дне».

Более подробно этот поход описывается в рассказе об установлении на Руси праздника Покрова Пресвятой Богородицы: «Месяца авгоуста въ 1 день праздноуемъ всемилостивому Христу Богоу нашемоу и пречистей его матери. Ведети есть о сем нам возлюбленнаа братиа пантократорныи день милости Божиа праздноуемъ. Благочестивому и верномоу царю нашемоу князю Андрею оуставившоу се праздновати со царем Маноуилом повелениемъ Лоуки патриарха и митрополита Костянтина всея Роуси и Нестера епископа Ростовьскаго. Маноуилоу царю мирно в любви и братолюбии живоущу съ благочестивымъ княземъ нашимъ Андреем слоучися имъ въ единъ день изити на брань, ономоу изо Царяграда на Срацины, а сему из Ростова на Болгары. Обычай же имеаше князь Андреи егда к воеви идяхоу всегда чистою душею и иконоу владычица нашеа Богородица приснодевыа Мариа и Крестъ прозвитера два въ священных ризах ношахоу и тоу прииметь от святых таинъ плоти и крови Господня и соущии с ним глаголя се: Владычице Богородице родивши Христа Бога нашего оуповааи на тя весь не погибнеть. Азъ рабъ твои имею тя стеноу и покровъ и Крестъ Сына твоего ороужие на брани обоюду остро и огнь опаляа лица противных наших хотящих с нами брани. И падоша вси на коленоу пред святою Богородицею со слезами целоующе. И взяша четыри городы Болгарьскиа и Бряхимовъ в Каме и воротився от сеча вси и видеша лоуча огнены от иконы Спаса нашего владыки и Бога и весь полкъ его открытъ он же воротився опять и попали городы огнемъ и положи землю ту поустоу а прочии городи осади дань платити. Тож видение Маноуилъ царь тамо виде въ единъ день августа въ 1 праздновати оуставиша милости божиа человеколюбиа яко же рече пророкъ его же хощю помилоую помилованъ боудеть и ныне владыко тако покры вся люди роусскиа земля оуповающаа на тя темъ вси припадаем ти».

Заметим, что автор рассказа проводит прямую параллель между походом русского князя Андрея на булгар и походом греческого царя Мануила на сарацин, т.е. представляет их как усилия в общей борьбе христианских яфетических народов против мусульманских народов удела Симова. При этом представление о единстве христиан-яфетитов не ограничивалось только православными, но распространялось также и на католиков. Наиболее ярко это отражено в рассказе о Третьем крестовом походе, помещённом в Ипатьевской летописи под 1190 г.: «В то же лето иде цесарь немецкыи со всею своею землею битися за гробъ Господень. Проявилъ бо бяшеть ему Господь ангеломъ, веля ему ити. И пришедъшимъ имъ и бьющимся крепко с богостудными тыми агаряны. Богу же тако попустившу гневъ свои на весь миръ, зане исполнися злобъ нашихъ вся земля. И си вся наведе на ны грехъ ради нашихъ, – во истину судъ створи, и правы судбы его, – и преда место святыня своея инемъ, иноплеменьникомъ. Сии же немци, яко мученици святии, прольяша кровь свою за Христа со цесари своими. О сихъ бо Господь Богъ нашь знамения прояви: аще кто от нихъ в брани от иноплеменьныхъ убьени быша, и по трехъ дьнехъ телеса их невидимо из гробъ ихъ ангеломъ взята бывахуть. И прочии, видяще се, тосняхуться пострадати за Христа. О сихъ бо воля Господня да сбысться и причте я ко избраньному своему стаду, в ликъ мученицкыи. Се бо створи Господь за грехы наша, казня всь миръ и пакы обращая, яко же сгрешихомъ, и безаконьновахомъ, и не оправдихомъся пред нимь. Кто бо свесть умъ Господень и таиная его творения кто весть?». С точки зрения русского летописца, немцы ведут общую с русскими борьбу против иноплеменников-агарян, которые в 1187 г. захватили Иерусалим: «Во дни наша преда Господь градъ Ерусалимъ святы беззаконьнымъ темь агаряномъ». Как и Владимира Мономаха в 1111 г., немецкого императора Фридриха Барбароссу побуждает выступить в крестовый поход ангел Господень. Западные христиане для автора записи в Ипатьевской летописи включаются в понятие «мы», что отражает убеждение в единстве яфетического христианского мира в противостоянии мусульманским семитическим народам.

Теперь рассмотрим вопрос о том, каким образом русское сознание восприняло наиболее болезненное в своей истории столкновение с Востоком – татарское нашествие. К сожалению, зачастую исследователи, занимающиеся этим вопросом, упускают из виду текст, являющийся ключевым для его понимания, которым является уже упоминавшееся Откровение Мефодия Патарского. Как говорилось выше, Мефодий предсказывал, что в седьмое тысячелетие мировой истории разбитые Гедеоном измаильтяне вернутся из Етривской пустыни. Ни одно из земных царств не сможет устоять перед их натиском: «Сьи бо Гедионь съсече плъкы их и отгна их от вселеныа вь поустыню Ефривьскоую из нееже беаху и оставшыи 12 колень обеты сьтворише къ Исраилитом и изыдоше въ пустыню вьнетрьнию колень 9. Хотет же единою изыти и опоустети всю землю приети и страны вьса и оудрьжати вьходом мирнымь от Египта до Ефиопии и от Ефрата до Индии и от Тигра до въхода царства Монитова и севера до Рима и до Драча и Гигита и Солуня и Алванеи даж до Понтьскаго море. И сугубь боудеть яремь их на выи всехь языкь. Не боудет же царство на земли еже вьзможе победити ихь».

Первоначально русские книжники отождествили с предсказанными Мефодием измаильтянами половцев и родственные им тюркские племена южнорусских степей. Однако с появлением татар это отождествление было перенесено на них, что видно уже из описания в Лаврентьевской летописи первого столкновения Руси с татарами на Калке: «Того же лета явишася языци, их же никто же добре ясно не весть, кто суть, и отколе изидоша, и что языкъ ихъ, и которого племени суть, и что вера ихъ. И зовуть я татары, а инии глаголють таумены, а друзии печенези. Ини глаголють, яко се суть, о них же Мефодий, Патомьскый епископъ, сведетельствует, яко си суть ишли ис пустыня Етривьскы, суще межю встоком и севером. Тако бо Мефодий рече: „Яко къ скончанью временъ явитися тем, яже загна Гедеонъ, и попленять всю землю от встока до Ефранта, и от Тигръ до Понетьскаго моря, кроме Ефиопья“». Почти такой же текст находим в Новгородской I летописи. В отличие от Лаврентьевской и Новгородской, Галицко-волынская летопись называет татар моавитянами: «Приде неслыханая рать, безбожнии моавитяне, рекомыи татаръве, придоша на землю половецькую».

Если в летописных рассказах о сражении русских с татарами на Калке отождествление татар с измаильтянами Мефодия Патарского приводится лишь как одна из версий, то в повествованиях о нашествии на Русь полчищ Батыя они называются измаильтянами уже прямо и без оговорок: «Придоша безбожнии измаилтяне, преже бивъшеся со князя рускими на Калкохъ» (Галицко-волынская летопись); «Князь же Юрьи выступи изъ Володимиря и бежа на Ярославль, а въ Володимири затворися сынъ его Всеволодъ съ матерью и съ владыкою и со всею областию своею. Безаконьнии же Измаильти приближишася къ граду, и оступиша градъ силою, и отыниша тыномь всь» (Новгородская I летопись); «О пленении Рускыа земля отъ Батиа. Слышано бысть на восточней стране въ роде Измаилове, сына Агарина, рабыни Авраамовы, яко смири Господь Богъ Рускую землю нахождениемъ безбожныхъ иноплеменникъ, таурмень» (Тверская летопись).

Мефодий Патарский определённо указывает, что иго измаильтян будет не благоволением к ним Бога, а наказанием за грехи христиан: «Глаголеть бо Богь кь Израилю Моисеомь: „не зане любит те Господь Богъ дает ти наследити землю сию, нь за грехи живущихь на неи“. Сице и сыновом Измаилевомь не зане любить их Господь Богъ дасть им силу одрьжати вса земле христианьскуа нь за безаконие их и грехы. Тьчна бо темь скрьбь не бысть ниже имат быти въ всех родехь… Сего ради оубо Богъ предасть их вь руце варваромь, от нихже вьпадоуть вь грехь и оскврьнетсе жены их скврьнными и наложат на не иго свое сынове Измаилевы». Ту же самую мысль выражают русские летописцы при описании татарского нашествия: «За умноженье безаконий наших попусти Богъ поганыя не акы милуя ихъ, но нас кажа, да быхом встягнулися от злых делъ. И сими казньми казнить нас Богъ, нахоженьем поганых; се бо есть батогъ его, да негли встягнувшеся от пути своего злаго» (Лаврентьевская летопись); «Да кто, братье и отци и дети, [и не плачеться] видевше Божие попущение се на всеи Русьскои земли. Грехъ же ради нашихъ попусти Богъ поганыя на ны. Наводить Богъ, по гневу своему, иноплеменьникы на землю, и тако съкрушеномъ имъ въспомянутся къ Богу» (Новгородская I летопись).

По предсказанию Мефодия, власть измаильтян над миром будет временной. В конечном счёте они будут побеждены «греческим царём», который покорит их самих власти христиан: «Не боудет же царство на земли еже вьзможе победити ихь даже до числа времень седморичных и посемь побеждени будоут царствомь грьчьскым и повинутсе емоу. Сие бо царство возвеличитсе паче всехь царствий езыческых и не потребитсе ни единымь царствомь. Имат бо оружие имже всехь победит… И нападет на нихь страхь отвьсюду и жены их и чеда ихь и доещеи младенца их и вьси пльци ихь соущии на земли их вь руце грьчскаго цара предадетсе оружиемь и пленом и пагубою и смрьтию. И будет иго цара грьчскаго на них седмь седмицею паче еже бе иго ихь на Грьцехь. И будоут вь тоузе велице и глади и жежеди и скрьби и будоут раби сами и жены и чеда их и поработеть работавьшимь им. И будеть поут ихь грьчаишыи стократицею». Подобно Мефодию, епископ Серапион Владимирский (ум. в 1275 г.) в своих проповедях предсказывал, что татарское иго над Русью прекратится, когда русский народ покается в своих грехах: «Кто же ны сего доведе? Наше безаконье и наши греси, наше неслушанье, наше непокаянье. Молю вы, братье, кождо васъ: внидите в помыслы ваша, оузрите сердечныма очима дела ваша, – възненавидете их и отверзете я, к покаянью притецете. Гневъ Божии престанеть, и милость Господня излеется на ны; мы же в радости поживемъ в земли нашей».

В наиболее полном виде теологическое истолкование ига измаильтян над Русью изложено в Житии Михаила Тверского, написанном в 1319—1320 гг. духовником тверского князя игуменом Александром. Согласно ему, обращение Руси в христианство вызвало ярость дьявола, который в отместку начал склонять русский народ к грехам. Стремясь вернуть русских людей на путь истины, Бог наслал на них разнообразные наказания, самым суровым из которых стало татарское нашествие: «Господь же премилостивый Богъ божественным своимъ промышлениемъ на последний векъ яви благодать свою на русскомъ языце: приведе великого князя Владимера русскаго въ крещение: Вълодимеръ же, просвещенъ Святаго Духа благодатию, введе всю землю русскую въ крещение. Оттоле распространися святая вера по всей земли, и бысть веселие и радость велика в новопросвещенных людехъ; точию единъ дияволъ сетовашеся, побеждаемъ от тех, имиже преже техъ чтим бываше, жертву приимая и вся угодная. Сего не терпя, врагъ душь наших опрометашеся, льстивый, како бы съвратити с праваго пути ихъ; и вложи в сердце ихъ зависть, ненависть, братоубийство; нача въсхитити и имения сынъ подо отцемъ, брат менший под старейшим братомъ, умножися неправда и злоба многа въ человецехъ, и предашеся въ слабость света сего скороминующаго. Господь же премилостивый Богъ, не терпя видети погибающа от диявола род нашь, претяше намъ казньми, хотя нас обратити от злобъ нашихъ, посла на ны казнь, овогда глад, овогда смерть въ человецехъ и скотехъ; конечную же пагубу преда нас в руце измаилтяном. Оттоле начахомъ дань даяти по татарьскому языку. И егда коему княземъ нашим доставашеся великое княжение, хожаше князи русстии въ Орду къ цареви, носящи множество имения своего».

Игумен Александр указывает, что наибольшей жестокости татарское иго над Русью достигло после воцарения в Орде Узбека и принятия им ислама: «А в Орде седъ иныи царь именемъ Азбякъ, поиде въ богомерзъкую веру срачиньскую, и оттоле наипаче не пощадети нача роду крестьянскаго, яко же бо о таковых рекоша царьскыя дети, иже пленени во Вавилонъ, сице глаголааху: „Предасть ны в руце царю нечестивому и законопреступному, и лукавнеишому паче всея земля“». Особенно ярко отношение русского книжника к исламу проявляется во вставке, которую он сделал в цитату из Книги пророка Даниила: «Игумен Александр сравнивал Узбека с жестоким вавилонским царем Навуходоносором II, о котором рассказывала Библия. Приведенный выше отрывок заканчивается стихом 32 из III главы Книги пророка Даниила. Последняя сохранилась в трех славянских переводах, восходящих к Лукиановскому и Исихиевскому греческим изводам. Однако ни в греческих, ни в славянских текстах 32 стиха III главы Книги пророка Даниила нет слова „законопреступну“. Становится очевидным, что оно вставлено самим автором Повести о Михаиле для усиления отрицательной характеристики Узбека».

Как и Мефодий Патарский и русские летописцы, описывавшие татарское нашествие, автор Жития Михаила Тверского указывает, что Бог не благоволит к законопреступной власти, но лишь использует её как орудие наказания: «Егда бо Господь, градъ Иерусалимъ казня, предасть в руце царю Титу римьскому. И пакы, егда Фоце Царьградъ предасть в руце, такоже не Фоку любя, но Царьградъ казня за людьская согрешения. И еже се бысть за наша согрешения». При этом он ясно даёт понять, что иго измаильтян является временным явлением, используя для этого примеры из истории: «Власть хана над Русью автор Повести сравнивал с властью Тита над Иерусалимом и Фоки Каппадокийца над Константинополем. Пример с Фокой особенно красноречив. Сотник Фока удерживал императорский трон лишь в течение восьми лет, после чего власть снова перешла в руки „законных“, с точки зрения средневековых хронистов, императоров. Тем самым тверской писатель давал понять, что и власть татарского хана является временной. Ее существование он ставил в прямую зависимость от „наших согрешений“, под которыми понимал, как в этом можно было убедиться выше, моральные недостатки, а также, что особенно важно, феодальные распри, выступления младших князей против старших».

При Узбеке ислам окончательно стал государственной религией Улуса Джучи. Сообщая об этом событии, игумен Александр называет ислам «богомерзкой сарацинской верой», что полностью соответствует взгляду, распространённому на Руси ещё до татарского нашествия. В составе государства Джучидов оказались две традиционно исламских области – Булгар и Хорезм, и именно они, особенно Хорезм, сыграли решающую роль в его исламизации: «С самого момента своего создания Золотая Орда оказалась в окружении исламских государств. Тесные контакты с ними, в том числе и с теми, которые вошли в Улус Джучи – Волжской Булгарией и Хорезмом, – обеспечили возможность проникновения мусульманства в Орду на раннем этапе ее существования… Крупные хорезмийские и, возможно, булгарские купцы, слившись с феодальной знатью Орды в роли откупщиков, советников, дипломатов, „писцов“, оказывали влияние на политический курс страны… Господствующее положение ханифитского мазхаба в Золотой Орде объясняется огромным значением, которое имели среднеазиатские области, а также Волжская Булгария для становления золотоордынской культуры в целом». Как было показано ранее, булгары и хорезмийцы считались на Руси нечистыми народами, происходящими от кровосмесительной связи Лота с собственными дочерями.

Первая попытка ввести ислам в качестве государственной религии Орды была предпринята еще ханом Берке: «По мнению М. Г. Сафаргалиева, победа Берке в значительной мере была облегчена благодаря поддержке его кандидатуры со стороны мусульманских купцов, привлеченных еще при Бату золотоордынской администрацией в качестве откупщиков дани. Одновременно он нашел опору в среде мусульманского духовенства Хорезма и Булгара, желавшего видеть на троне не язычника, а магометанина». Передача татарской дани с Руси на откуп мусульманам вызвала в 1262 г. восстание в Великом княжестве Владимирском, в результате которого мусульманские откупщики были изгнаны или истреблены: «Избави Богъ от лютаго томленья бесурьменьскаго люди Ростовьския земля: вложи ярость въ сердца крестьяномъ, не терпяще насилья поганых, изволиша вечь, и выгнаша из городовъ, из Ростова, изъ Володимеря, ис Суждаля, изъ Ярославля. Окупахуть бо ти оканьнии бесурмене дани и от того велику пагубу людемъ творяхуть, роботяще резы и многы души крестьяньскыя раздно ведоша. Видевше же человеколюбець Богъ, послуша моленья Матерня, избави люди своя от великыя беды. Томь же лете оубиша Изосиму преступника, то бе мнихъ образомь точью, сотоне съсудъ; бе бо пьяница и студословець, празнословець и кощюньникъ, конечное же отвержеся Христа и бысть бесерменинъ, вступивъ в прелесть лжаго пророка Ма [х] меда; бе бо тогда Титямъ приехалъ отъ цесаря Татарьского, именемъ Кутлубии, золъ сый бесурменинъ, того поспехомъ оканный лишеникъ творяше хрестьяномъ велику досаду, кресту и святымъ церквамъ поругаяся; егда же люди на врагы своя двигшася на бесурмены, изгнаша, иныхъ избиша, тогда и сего безаконного Зосиму оубиша в городе Ярославли, бе тело его ядь псомъ и ворономъ». Насилие со стороны мусульман связывается с именем Берке также в сообщении о смерти последнего: «Въ лето 6773 (1266) … Того же лета умре царь Татарскыи Беркаи, и бысть ослаба Руси отъ насилиа бесерменъ».

Ненависть русских людей к мусульманам была обусловлена не только насилием с их стороны, но и тем, что, как мы помним, ислам изначала считался на Руси худшей из всех религий: «Ихъ же вера оскверняеть небо и землю, иже суть прокляте паче всехъ человекъ» (Повесть временных лет под 986 г.). В древнерусских памятниках мы неоднократно встречаем утверждения о том, что мусульмане не только худшие из язычников, но и слуги дьявола. Приведём несколько примеров. Рассказ о татарских зверствах и княжеских усобицах в Курском княжестве под 1284 г. летописец заканчивает словами: «Сътворися радость диаволу и его поспешнику бесерменину Ахмату». В повествовании тверского летописца об убиении в Орде тверских князей Александра и Фёдора татары хана Узбека представляются как домочадцы дьявола: «Сего же ненавидя вселукавый и злыи советник ненавидяи добра человеку, вселися посреде беззаконных людеи, учаше, аки своих домочадцевъ, на князя Александра и наполниша беззаконному царю горесных слов лстивых, изыде смрадная слова изо устъ его». Автор сказания о нашествии на Русь Едигея в 1408 г. утверждает, что «безаконии Измаилтяне… самояднии волци христианскымъ людемъ обретаются научением отца ихъ сатаны». В соборном послании русского духовенства Ивану III от 13 ноября 1480 г. говорится, что татар насылает на Русь дьявол: «На нюже свирепуетъ гордый онъ змий, вселукавый враг дияволъ, и воздвизаетъ на ню лютую брань поганымъ царемъ и его пособники поганыхъ языкъ, ихъже последняя зря… во дно адово, идеже имутъ наследовати огнь неугасимый и тму кромешнюю». Летописец Василия III, повествуя о захвате крымским ханом Мухаммед-Гиреем в 1522 г. Астрахани после его опустошительного похода на Русь годом ранее, заявляет, что помощь ему в этом через мусульманского пророка оказал сам Сатана: «Съи же злыи сыроядець не унасытился крови православныа, но своеа веры беззаконныа хотя кровью напоити ненаясытныи свои гортан и своему закону поругатель быти въсхоте, пошелъ на царство Хасторканьское… Окаанныи же злу пророк их Магмед, взяв силу и крепость у отца своего сатаны, из ада подаст ему, пришед к Хасторкани, воя их победил и царство взял». Подобные примеры могут быть значительно умножены.

Как знамение того, что грехи Руси прощены Богом, были восприняты победы над татарами Дмитрия Московского, прежде всего Донское побоище. Прямое указание на это мы находим в «Задонщине» (1380-е гг.): «И отскочи поганый Мамай от своея дружины серым волком и притече к Кафе граду. Молвяше же ему фрязове: „Чему ты, поганый Мамай, посягаешь на Рускую землю?… А не бывати тобе в Батыя царя: у Батыя царя было четыреста тысящь окованые рати, а воевал всю Рускую землю от востока и до запада. А казнил Богъ Рускую землю за своя согрешения“… Уподобилася еси земля Руская милому младенцу у матери своей: его же мати тешить, а рать лозою казнит, а добрая дела милують его. Тако господь Богъ помиловал князей руских, великого князя Дмитрея Ивановича и брата его, князя Владимера Андреевича, меж Дона и Непра, на поле Куликове, на речке Непрядве».

О том, что победа на Куликовом поле была одержана по воле Бога, говорит уже краткая летописная повесть о Донском побоище: «Поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а Мамаевы полци погании побегоша… Богъ бо невидимою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша… Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одержими суще». Более четко эта точка зрения изложена в пространной летописной повести о Куликовской битве: «Хотя человеколюбивый Богъ спасти и свободити род христианский молитвами пречистыа его Матере от работы измалтьскиа, от поганаго Мамая… Помянулъ еси, Господи, милость свою, избавилъ ны еси, Господи, от сыроядець сих, от поганаго Мамая, и от нечьстивых измайлович, и от безаконных агарянъ, подаваа чьсть, яко сынъ, своей матери».

«Задонщина» также прямо говорит о том, что противостояние между Русью и Ордой имело не только вероисповедную, но и национальную природу. Победа на Куликовом поле была победой русских как народа жребия Яфетова над татарами как народом жребия Симова и расплатой за поражения на Каяле и Калке: «Пойдем, брате, тамо в полунощную страну – жребия Афетова, сына Ноева, от него же родися русь православная… И оттоля на восточную страну – жребий Симова, сына Ноева, от него же родися хиновя – поганые татаровя, бусормановя. Те бо на реке на Каяле одолеша родъ Афетов. И оттоля Руская земля седитъ невесела; а от Калатьския рати до Мамаева побоища тугою и печалию покрышася, плачющися, чады своя поминаючи – князи и бояря и удалые люди, иже оставиша вся домы своя и богатество, жены и дети и скот, честь и славу мира сего получивши, главы своя положиша за землю за Рускую и за веру християньскую… Снидемся, братия и друзи и сынове рускии, составим слово к слову, возвеселим Рускую землю и возверзем печаль на Восточную страну – в Симов жребий». Летописные повести о Куликовской битве также подчеркивают одновременно иноверческую и инородческую природу татар. Так, в краткой повести они именуются «поганым родом Измалтескым», «сынами Агариными» и «иноплеменниками», а пространная повесть называет их предводителя Мамая «плотным (т.е. плотским) дьяволом», а их самих – «нечестивыми измайловичами», «беззаконными агарянами», «треглавными зверми сыроядцами» и «содомлянами».

Поколебать убеждение русских людей в том, что критическая точка в «истории спасения» Руси пройдена, уже не могли никакие последующие успехи татар, в том числе взятие Москвы Тохтамышем два года спустя после победы на Дону. Летописный рассказ, ближайший по времени к этим событиям, определяет их как «зло пришествие Тохтамышево и горкое поганыхъ нахождение»; Тохтамыш движется на Русь «съ всею силою своею и съ всеми своими безбожными полкы Татарскыми»; после взятия Москвы татарами «въ церквахъ же и въ олтарехъ убииство съдеаша и кровопролитья сътвориша окааннии, и святая места погании оскверниша». Летописец традиционно объясняет происшедшее как наказание за грехи русских людей: «Сии вся приключишася на христианстемъ роде отъ поганыхъ, грехъ ради нашихъ».

В то же время это и все последующие наказания решительно отличаются от того, чем было Батыево нашествие. Примечательно, что автор пространной повести о взятии Москвы Тохтамышем сначала объясняет нашествие татар «гневомъ Божиимъ, за оумножение греховъ нашихъ», а затем приписывает помощи Бога победу Владимира Серпуховского над одним из татарских отрядов: «Князь же Володимерь Андреевичь стояше, ополчився, близъ Волока, събравъ силоу около себе; и неции отъ Тотаръ, не ведуще его ни знающе, ехаше на ны; он же о Бозе оукре [пи] вся и оудари на нихъ, ти тако милостию Божиею овыхъ оубилъ, а иныхъ живыхъ поималъ, а нии побегоша».

Ещё более укрепили русских людей в их убеждении в Божественном заступничестве события 1395 г., когда войска Тамерлана достигли южных рубежей Руси, а им навстречу выступили русские войска во главе с Василием I. На Руси Тамерлану приписывали намерение повторить нашествие Батыя: «Прииде [Темир Аксак] ратью на цесаря Тактамыша, и бысть имъ бой на месте, нарицаеме Ораиньскомъ, на кочевища цесаря Тактамыша; и прогна цесаря Тактамыша. Оттоле възгореся оканный, нача мыслити въ сердци своемъ тако и Рускую землю попленити, аки преже сего, за грехи попустившю Богу, поплени цесарь Батый Рускую землю, а гордый и свирепый Темирь Аксакъ то же помышляше, хощетъ взяти Рускую землю. И собра все вое свое, проиде всю орду и всю землю Татарьскую, прииде близъ пределъ Резаньския земля, взя градъ Елечь, и князя елечьскаго изнима, и многи люди помучи. И се слышавъ, князь Василей Дмитреевичь собра воя своя многи, поиде с Москвы и къ Коломне, хоте ити противу ему въ стретение; пришедъ ратию, ста на брезе у Оки реки. Тимирь Аксаку же стоящю на единомъ месте 15 дни, помышля, оканный, хоте ити на всю Рускую землю, аки вторый Батый, разорити крьстьяньство». Однако Тамерлан внезапно развернул свои войска и ушёл обратно, причем случилось это после того, как в Москву из Владимира была доставлена Владимирская икона Богоматери.

На Руси это было воспринято как ясное знамение прямого покровительства Бога русскому народу. Автор Повести о нашествии Темир Аксака откликнулся на эти события замечательными по поэтической силе словами: «Милостивъ бо есть Богъ и силенъ, елико хощетъ – и можетъ, еще ныне милостивъ на насъ, яко избавил ны Господь изъ рукы врагъ нашихъ татаръ, избавилъ ны еси от сеча и от меча, и от кровопролития: мышцею силы своея разгналъ еси враги наша, сыны Агарины, рукою крепкою и мышцею высокою устрашилъ еси сыны Измаиловы; не наши воеводы прогнаша Темирь Аксака, не наши воиньства пострашили его, но силою невидимою нападе на нь страх и трепетъ, страхомъ Божьимъ устрашился гневомъ Божимъ гонимъ бе, подщався и отиде от Руския земля, отступивъ поиде прочь отнюду же прииде, земли Рустей отнюду же не прикоснуся, ни оскорби, ни остужи, ни вреди ея, но поиде безъ врата. Мы же въстахомъ и прости быхомъ, онъ же заиде исчезе; мы ожихомъ и прости быхомъ, помощь наша от Господа, сотворшаго небо и землю».

Хотя впоследствии татарские нашествия и продолжают рассматриваться как Божье наказание, в них всё чаще видят проявление собственной злой воли ордынских правителей или же вдохновляющего их дьявола. Так, Ростовский епископ Вассиан в своем послании Ивану III 1480 г. в связи с нашествием хана Ахмата говорит о «скорби и бедах от безбожных варваръ, Богу тако изволшу нашего ради согрешениа», но при этом призывает великого князя оказать решительное сопротивление «оному окаанному мысленому волку, еже глаголю страшливому Ахмату, хотя изхитити из уст его словесное стадо Христовых овець». Обращясь ко временам Батыева нашествия, Вассиан заявляет, что власть измаильтян над Русью была нарушением должного порядка вещей и явилась лишь следствием грехов русских людей: «Но точию нашего ради согрешениа и неисправления к Богу, паче же отчааниа, и еже не уповати на Бога, попусти Богъ на преже тебе прародителей твоих и на всю землю нашю окаанного Батыа, иже пришед разбойнически и поплени всю землю нашу, и поработи, и воцарися над нами, а не царь сый, ни от рода царьска. И тогда убо прогневахом Бога, и Богъ на ны прогневася и наказа нас, яко же чадолюбивый отець».

Покаяние приведёт Русь не только к победе над татарами, но и к их покорению: «Аще убо сице покаемся, и тако же помилует ны милосердый Господь, и не токмо свободит и избавит, яко же древле израильских людей от лютаго и гордаго фараона, нас же, новаго Израиля, христианских людей, от сего новаго фараона, поганого Измаилова сына Ахмета, но нам и их поработит». Как мы помним, в Откровении Мефодия Патарского предсказывалось, что измаильтяне будут в конечном счёте покорены «греческим царём». К второй половине XV в. Русь оказалась единственным в мире независимым православным государством, поэтому вполне естественным было перенесение этого пророчества на русского великого князя, а тем самым и связывание с его именем надежд на конечное торжество яфетитов над измаилитами.

Для эпохи конца XV – XVI вв. исследователи отмечают отсутствие каких-либо признаков «евразийства» в идеологии объединённого Русского государства: «В довольно обширном наборе „запасных“ культурологем не было даже самых робких приближений к евразийского (или даже „протоевразийского“) типа моделям. Ведь евразийство исходит из того, что понятия „русское“ и „азиатское“ (в том числе и „азиатско-мусульманское“) могут быть взаимопроницаемыми, могут находиться в единстве, могут присутствовать друг в друге; они взаимосвязаны, взаимообусловлены, подчинены каким-то единым – пусть даже и с превеликим трудом находимым – закономерностям. Евразийство не обязательно предполагает смену одного типа культуры другим („азиатского“ – „европейским“ и наоборот) в некоей временно-пространственной протяженности. Оно – скорее их одновременность, их перманентный взаимопереход. Но переход этот настолько бурный и многогранный, что в конце концов должны исчезнуть всякое реальное и символическое противопоставление, всякое онтологическое разделение, всякая твердо акцентируемая дуальность. И тем не менее для того, чтобы эти фундаментальные мировоззренческие скачки свершились, необходимы столь же радикальные социокультурные предпосылки, активизаторы и стимуляторы. Были ли они в России времен Ивана III, Василия III, Ивана Грозного? Уверен, что нет, – хотя, как заверял глава воинствующих церковников Иосиф Волоцкий, это было время всеобщего возбуждения умов… Неубедительно звучит тезис А. М. Панченко и Б. А. Успенского о том, что в допетровской Руси – в частности и в особенности при Иване Грозном – была „исторически неизбежной оглядка на Восток“, что тогда не только у интеллектуалов, но и у „всех вообще русских людей“ преобладала „агарянская“ и „басурманская ориентация политической культуры“, да и вся культурная направленность тогдашней Московии имела мусульманостремительный характер. Скорее все обстояло совсем наоборот: носившая четко антиисламскую прежде всего направленность ксенофобия – при всем при том, что она же сосуществовала с сильным приближением к ксенократии, – становилась типичной для наступивших в России при Иване Грозном буйных, вообще опасных и таящих в себе величайшую неопределенность времен».

Одним из свидетельств подобной антиисламской и антивосточной ксенофобии служит полное отсутствие переводов с азиатских языков на русский в XV – XVII вв.: «Теперь обратимся к другой стороне вопроса «европеизации» русской литературы в XVIII в.: к предполагаемому положению древней русской литературы между Востоком и Западом. Это другой миф. Он возник под гипнозом географического положения России между Азией и Европой… Вернемся к древнерусской литературе. Здесь прежде всего обращает на себя внимание полное отсутствие переводов с азиатских языков. Древняя Русь знала переводы с греческого, с латинского, с древнееврейского, знала произведения, созданные в Болгарии, Македонии и Сербии, знала переводы с чешского, немецкого, польского, но не знала ни одного перевода с турецкого, татарского, с языков Средней Азии или Кавказа. Устным путем проникли к нам два-три сюжета с грузинского и с татарского («Повесть о царице Динаре», «Повесть о разуме человеческом»). Следы половецкого эпоса обнаружены в летописях Киева и Галицко-Волынской Руси, но следы эти крайне незначительны, особенно если принять во внимание интенсивность политических и династических связей русских князей с половцами. Как это ни странно, восточные сюжеты проникали к нам через западные границы Руси, от западноевропейских народов. Этим путем пришла к нам, например, и индийская «Повесть о Варлааме и Иоасафе» и другой индийский по происхождению памятник – «Стефанит и Ихнилат», известный в арабском варианте под названием «Калила и Димна».

Может быть, отсутствие переводов с азиатских языков следует объяснить тем, что на Руси не находилось переводчиков, знающих эти языки? Но уже самое отсутствие переводчиков с азиатских языков было бы фактом примечательным. Однако эти переводчики были – они были в том самом Посольском приказе, где делались переводы литературных произведений с латинского и польского и который был своеобразным литературным центром в XVII в. Отсутствие литературных связей с Азией является поражающей особенностью древнерусской литературы. Смею утверждать, что среди всех остальных европейских литератур древнерусская литература имеет наименьшие связи с Востоком. Их значительно меньше, чем связей с Востоком в Испании, Италии, Франции и, разумеется, Греции, чем у южных и западных славян. Это, несомненно, находится в связи с особой сопротивляемостью Древней Руси по отношению к Азии. Отсюда ясно, что говорить о положении древней русской литературы «между Востоком и Западом» совершенно невозможно. Это значит подменять географическими представлениями отсутствие точных представлений по древнерусской литературе. Восточные темы, мотивы и сюжеты появляются в русской литературе только в XVIII в. Они обильнее и глубже, чем за все семь веков предшествующего развития русской литературы».

Восточное, азиатское, исламское устойчиво наделялось в русском сознании отрицательными смыслами: «Смысловая оппозиция христианство/ислам выполняла высоко моделирующую функцию и в русской культуре XV в., независимо от того, широко или нет шла в ее языковую ткань экспансия ориентализмов, некоторые из которых могли бы со временем толковаться либо в „нейтралистском“, либо в тотально-отрицательном плане. Несмотря на то что в Русском хронографе об исламе говорится как о ереси, этот сюжет не получил никакого сколько-нибудь серьезного развития в старорусской профессионально-богословской и светской литературе, точно так же, как все то, что было связано с личностью и деяниями Мухаммеда. Шла ли речь о собственно исламе или – намного реже – о его пророке, всегда почти соответствующий знак в его объективном, „словарном“ значении обретал традиционно-метафорическое значение „насилия“, „жестокости“, „лжи“, „дьявольщины“ и т. п. В лексическом значении он неизменно парадигматически сопоставлен с „мраком“, „темнотой“, „мглой“, т.е. с очень активным в поэтике русской средневековой литературы рядом. В смысловой структуре значения знака „ислам“ (независимо от временных разночтений) безусловно преобладает семантический элемент – „тьма“; на синтагматической оси он сочетается со смыслами, актуализирующими инвариантный признак „тьма“; лексико-семантическое поле содержит лексемы с негативной эмоционально-экспрессивной окраской (мусульмане – „подлые“, „поганые“, „сыроедцы“, „обманщики“ и т.п.). Короче говоря, пущено в ход все для то го, чтобы создать образ враждебного, мрачного, неизменно готового нанести коварный удар скопища варваров и чтобы сам термин „ислам“ воспринимался во всех контекстах как своеобразная метафора».

Отметим, что картина мира была для средневековых русских чёрно-белой не только в переносном, но и в прямом смысле: «Несомненно старинным нужно считать цветовое, по преимуществу черно-белое восприятие этнической картины окружающего мира. В той или иной степени оно свойственно фольклорным традициям всех индоевропейских народов, что указывает на генетически общее происхождение как этих народов, так и самого восприятия. У славян свой этнический мир всегда описывается светлыми красками. Свой этнический цвет – белый (для сравнения укажем, что у тюрок, за исключением разве якутов, он черный, у китайцев желтый). Все бело: покой (горница; синоним – светлица), двор (синоним и подворья, и дома), дом (башня), палаты, церковь, монастырь, ворота и стены города. У славян в фольклоре неизменно белое полотно и шатер из него (но шелк зеленый), белые рубашки, одежды, свадебные дары, паруса, хлеб, казна (богатство), даже ножи белоуши, а ружье может быть названо „леденицей“, т.е. сосулькой. У своего этнического героя непременно русые, желтые или даже золотые волосы: исключение не составляет и фольклор темноволосых по преимуществу южных славян. У него, разумеется, белые руки, ноги, груди, тело, шея, лицо, – впрочем, лицо чаще не только белое, но и румяное. Эпитетом „черный“ в славянском фольклоре последовательно наделяются татарин, арнаут (албанец), цыган, турок, арап, как эпический субститут и псевдоним турка (ср.: черной также называется чума; черными красками описываются демонические существа). У тех, кто оценивается как этнический противник или этнически чуждый человек, фольклором отмечены их черные лица, руки, ноги, груди, кудри (волосы), даже зубы. Своя „белая“ девушка, оказавшись в плену, тотчас превращается в „черную рабыню“ (ср. и девушку-чернавку в русских текстах). Татарская или турецкая страна иногда называется „Черной Землей“, но чаще сопровождается эпитетом „незнайна (незнаема) “. Вражеское нашествие нередко сравнивается с черной или грозовой тучей».

Примеры подобного мировосприятия в изобилии содержит русская средневековая словесность: «Уподобление «желанного» и высшего качества – свету, «печального» или враждебного – тьме нашло свое выражение уже в метафорических эпитетах Повести временных лет: Владимир «сътворяше праздьник светъл»; «сести на постели светле»; «в оружьи светьле»; «пресветлый клирос»; «праздноваша светлый той праздник» и т. п. В Слове о полку Игореве – Игорь «свет светлый», солнце «светлое», но «черная паполома». Ср. в поэтической повести об Азове казаки молятся Иоанну Предтече и Николе: «али мы вас, светов, прогневали… на вас мы, светов, надеялись… по твоему, светову, изволению…”. «Светло светлая земля Русская» в «Слове о погибели Русской земли» и в «Житии» Аввакума – «светлая Россия» и т. под.

С этим пониманием света и тьмы связано и представление об опасности, враждебном войске, всяком несчастье. Оригинальное применение такой антитезы находим в Слове о полку Игореве, где русское войско – свет, половцы – тьма, и изображение побежденного русского войска напоминает картину солнечного затмения: «Темно бо бе в тъ день: два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста и с нима молодая месяца Олег и Святослав тьмою ся поволокоста…»; «На реце на Каяле тьма свет покрыла». Дальнейшим развитием этой метафоры, уподобляющей тьме – отрицательное, враждебное начало, является представление его в образе «тучи», также нашедшее выражение в метафорическом языке Слова о полку Игореве, где «чрьныя тучи съ моря идуть» – наступает половецкое войско.

Фольклорные параллели к этим средневековым русским метафорам без труда отыскиваются в разных фольклорных жанрах. Так, эпитет «светлый», «свет» применяется и здесь не только к человеку, но и к неодушевленным предметам: «улицы светлые», «небо светлое», «светы вы наши высокие хоромы», «светы браные убрусы»; в причитании сестра обращается к умершему брату: «Ты куды, мой белой светушко, сряжаешься… Засмотрела бы я братца, света белого…”. Фольклору заметно и уподобление вражеского войска туче: «А не силная туча затучилася, / А не силнии громы грянули, / Куде едет собака Крымской царь, / А ко силнему царству Московскому. / Что не облаки подымалися, / Не грозны тучи соходилися, / Собиралися тьмы неверных враг».

Христианская литература, идя по пути представления лучшего – светом, а враждебного – тьмой, выработала специальное истолкование этих противоположных понятий. Свет – христианство, тьма – иудейство, «безбожие» или всякое уклонение от ортодоксального христианского вероучения, т.е. ересь, – вот две метафоры, широко применяемые не только в церковно-дидактической литературе, но и в светских произведениях, касавшихся этой темы. Русский хронограф «тьмой» именует иноверие – магометанство. В повести о взятии Царьграда турками в 1453 г. будущее освобождение Царьграда из-под власти турок изображается как победа света над тьмой: «паки всесилный Господь погребеную яко в пепле искру благочестиа во тме злочестивых властей въжжет зело… и просветит свет благочестиа». И в Казанском летописце магометанская Казань скрыта «темным облаком», которое будет рассеяно «лучами благоверия»».

Яркие примеры чёрно-белой картины мира содержатся в «Хождении за три моря Афанасия Никитина» (кон. XV в.). Но, прежде чем процитировать их, опровергнем распространённое в евразийских кругах мнение о том, что во время своего путешествия Афанасий перешёл из христианства в ислам. Наиболее подробно несостоятельность этого мнения показывает в своей статье «Дуалистический характер русской средневековой культуры (на материале «Хожения за три моря» Афанасия Никитина)» Б. А. Успенский:

«Он неоднократно заявляет о себе как о христианине. Ср., например: «…и сказах имъ въру свою, что есми не бесерменинъ, исаядешеш [Иисусовой веры] есмь христианинъ», «Азъ же рабище Божие Афонасие и сжалися по вере <…> и ту же много плакахъ по вере по хрестьяньской», «…христианства не оставихъ», «И ту аканный и яз, рабище Афанасие [призвав] Бога вышняго, творца небу и земли, възмыслихся по вере по христианьской, и по заповедех апостольскых и устремих ся умъ пойти на Русь».

По крайней мере однажды Афанасий Никитин явственно ощущает поддержку Христа, который укрепляет его в вере и помогает ему остаться христианином. Ср. рассказ об индийском хане, который, узнав, что Афанасий не мусульманин, отнял у него жеребца, предложив ему обратиться в ислам: «А в томъ Чюнере ханъ у меня взялъ жерепца, а уведалъ, что язъ не бесерменинъ, русинъ, и онъ молвит: „И жерепца дам, да тысячю золотых дам, а стань в веру нашу в Махмет дени [в магометанскую веру]; а не станешь в веру нашу в Махмет дени [в магометанскую веру], и жерепца возму и тысячю золотыхъ на главе твоей возму“. А срокъ учинил на 4 дни, в говейно Успении [в Успенский пост] на Спасовъ день [в день Преображения Господня]. И Господь Богъ смиловася на свой честный праздникъ, не остави от меня милости своея грешнаго и не повеле погыбнути в Чюнере с нечестивыми; и канун Спасова дни приехал <…> Махмет хоросанець, бил есми челомъ ему, чтобы ся о мне печаловалъ; и он ездил к хану в город, да мене отпросил, чтобы мя в веру не поставили, да и жерепца моего взялъ. Таково Господарево чюдо на Спасов день!». Итак, Афанасий Никитин считает, что Христос помог ему в день своего праздника.

Не выдерживает критики предположение Г. Ленгофф о том, что Афанасий Никитин стал мусульманином. Это предположение опровергается высказываниями самого Афанасия Никитина: как мы видели, он определенно считает себя христианином. В ряде случаев он обсуждает вопрос о переходе в магометанскую веру и при этом недвусмысленно заявляет о своей верности христианству, особенно показателен в этом смысле рассказ о чуде в день Преображения, который мы цитировали выше. Вместе с тем, Афанасий Никитин дает ясно понять, что не собирается идти в Мекку, поскольку это означало бы стать мусульманином: «А на Мякъку пойти, ино стати в веру бесерменьскую, заньже христиане не ходят на Мякъку веры деля, что ставять в веру». Достаточно характерно и выражение «псы бесермены» как наименование мусульман – слово «пес» выступает у русских и вообще у славян как обычное название для иноверца».

Помимо исламофобских высказываний, сочинение Афанасия Никитина содержит и высказывания расистского характера:

«И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонкы все нагы, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку (И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие, да все чёрные. Куда я ни иду, за мной людей много – дивятся белому человеку)».

«В Ындейской земли гости ся ставят по подворьем, а ести варят на гости господарыни, и постелю стелют на гости господарыни, и спят с гостми. Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь екъ житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут; а любят белых людей (В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. Если имеешь с ней тесную связь, давай две медные монеты, если не имеешь тесной связи, даёшь одну медную монету. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром; а любят белых людей)».

«А Чинское же да Мачинское пристанище велми велико, да делают в нем чини, да продают же чини в вес, а дешево. А жоны их с мужи своими спят в день, а ночи жены их ходят спати к гарипом да спят с гарипы, да дают имъ алафу, да приносят с собою еству сахарную да вино сахарное, да кормят да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже их люди черны велми. А у которые жены от гостя зачнется дитя, и мужи дают алафу; а родится дитя бело, ино гостю пошлины 300 тенекъ, а черное родится, ино ему нет ничего, что пилъ да елъ, то ему халялъ ([Китайская же пристань весьма велика. Делают там фарфор и продают его на вес, дёшево. А жёны их со своими мужьями спят днём, а ночью ходят к приезжим чужестранцам, да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вино сладкое, да кормят и поят купцов, чтобы их любили, а любят купцов, людей белых, потому что люди их страны очень черны. А зачнёт жена от купца дитя, то купцу деньги на содержание муж даёт. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек, а чёрное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил, да ел, то даром по их обычаю)».

«В Бедере же торгъ на кони, на товар, да на камки, да на шелкъ, на всей иной товар, да купити в нем люди черные; а иные в нем купли нет. Да все товар ихъ гундустанской, да сьестное все овощь, а на Рускую землю товару нет. А все черные люди, а все злодеи, а жонки все бляди, да веди, да тати, да ложь, да зелие, осподарев морят зелиемъ (В Бидаре на торгу продают коней, камку, шёлк и всякий иной товар, да рабов чёрных, а другого товара нет. Товар всё гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет. А здесь люди все чёрные, все злодеи, а жёнки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят)». Как видим, в полном соответствии с традиционным русским представлением чернота инородческого и иноверческого востока и юга для Афанасия Никитина синонимична злу и греху.

В качестве ещё одного примера приведём описание ада из «Повести о Савве Грудцыне», написанной в 1666—1668 гг. Герой повести, страдающий от неразделённой любви, встречается с бесом, который в обмен на помощь берёт у Саввы грамоту с обязательством служить его отцу Сатане. Вслед за этим они вдвоём отправляются в преисподнюю: «Егда же приидоша к привиденному граду и пришедше ко вратом, встречают их юноши темнообразнии, ризами и поясами украшены. И со тщанием поклонишася и честь воздаша сыну цареву, бесу; такожде и Савве поклоняющеся… И, медлив там мало, пришед к Савве и, поем его за руку, вводит пред лице князя тьмы. Он же седя на престоле, камением драгим и златом преукрашен и славою великою блистаяся. Окрест же престола его зрит Савва множество юношей крилатых стоящих; лица же их у овых сини, у овых же багряны, а иныя яко смола черныя… По отъядении же поят бес Савву и поидоша с двора царева. И глаголя Савва брату своему бесу: „Что убо, брате, яко видех у отца твоего окрест престола его много юношей крилатых стоящих?“ Бес же, разсмеявся, рече ему: „Или не веси, яко многия языцы служат отцу моему: индейцы, персияне и арапы и иныя многия языцы“».

В конечном счёте Савва спасает свою душу благодаря заступничеству «светолепной и неизреченной светлостью сияющей жены» (Богородицы). «Повесть о Савве Грудцыне» последовательно воспроизводит традиционное русское противопоставление светлого рая, отождествляемого со Святой Русью, и тёмного ада, отождествляемого с иноверными инородцами. Такое противопоставление отражено и на ярославской иконе XVII в., которая представляет легендарную битву на Туговой горе между светлоликими русскими воинами и тёмноликими ордынцами.

Из вышеприведенного краткого очерка можно сделать вывод, что в средневековую эпоху русские люди были отнюдь не чужды национализма. Народы для них чётко делились по принадлежности к благословенному уделу Яфета (Европа) и к проклятым уделам Сима и Хама (Азия и Африка). Эта граница примерно совпадала с разделительной линией между христианством и исламом. Средневековое сознание было глубоко религиозно, и любое явление неизбежно окрашивалось для него в религиозные тона. Было бы интеллектуальной нечестностью отрицать существование националистических настроений в древней Руси только на том основании, что эти настроения были тесно переплетены с вероисповедными.

 

Приложение. Иностранные свидетельства XIV – XVII вв. о внешности русских

Марко Поло (нач. XIV вв.)

Россия – большая страна на cевере. Живут тут христиане греческого исповедания. Тут много князей и свой собственный язык… Эти люди очень красивы; мужчины и женщины белы и белокуры… (Rossia ee una grandissima provincia verso tramontana e sono Cristiani, e tengono maniera di Greci, ed havi molti Re, e hanno loro linguaggio… La gente e molto bella, maschi, e femmine, e sono bianchi e biondi…)

Книга о разнообразии мира

Ибн-Баттута (сер. XIV в.)

Таким образом, 10-го шаваля отправился я в путь с султанскою супругою, по имени Байлун, дочерью Императора Константинопольского. Султан провожал ее до первой станции, и воротился оттуда домой. Пять тысяч сопровождали Султаншу, в том числе было пятьсот всадников, не считая рабынь и прислужников. Мы прибыли сначала в Укак, город порядочный, но там было нам весьма холодно. Отсюда до Эль-Сарая десять дней пути. В одном дне пути отсюда находятся Русские Горы, где живут Русские, христиане, народ с рыжими волосами и голубыми глазами, весьма хитрый и коварный.

Путешествие шейха Ибн-Батуты в Золотую Орду

Об Урус-хане писали многие мусульманские авторы. Согласно сведениям арабских источников, Урус – это прозвище хана, а его личное мусульманское имя – Мухаммад. Ираноязычные и тюркоязычные авторы средневековья называют его «Урус-хан узбеки», или просто Урус-хан. Слово урус – это фонетический вариант этнонима русский. Такая форма легко объясняется. Тюркским языкам чуждо инициальное р-, и слово русский приобрело огласовку и форму урус, орус, орыс. Тот факт, что предка основателей Казахского ханства звали Урус, не должен ни удивлять, ни наводить на «глубокие» мысли. Имя или прозвание Урус было довольно широко распространено, по крайней мере с XII в., среди тюркских беков и Чингизидов. Согласно толкованию исследователей наших дней, именем Урус обычно нарекали светловолосого ребенка.

Султанов Т. И. Поднятые на белой кошме. Потомки Чингиз-хана. Алматы, 2001. С. 139

Амброджо Контарини (1476—1477 гг.)

Русские очень красивы, как мужчины, так и женщины, но вообще это народ грубый… Упомянутому государю [Ивану III] от роду лет 35; он высок, но худощав; вообще он очень красивый человек.

Рассказ о путешествии в Москву в 1476—1477 гг.

Дон Хуан Персидский (1599—1600 гг.)

Страна эта очень холодна, и поэтому все ходят в одежде из меха куниц, которых здесь очень много… Жители хорошо сложены: мужчины очень белы, полны и высоки; женщины вообще весьма красивы; одежда и шапочки из куньего меха, которые они носят, придают им еще больше красоты.

Путешествие персидского посольства через Россию от Астрахани до Архангельска в 1599—1600 гг.

Адам Олеарий (1630-е гг.)

Россия, или, как некоторые говорят, Белая Русь (именуемая по главному и столичному городу Москве, лежащему в середине страны, обыкновенно Московиею), является одною из самых крайних частей Европы, граничит с Азиею и имеет весьма большое протяжение… Мужчины у русских большею частью рослые, толстые и крепкие люди, кожею и натуральным цветом своим сходные с другими европейцами… Женщины среднего роста, в общем красиво сложены, нежны лицом и телом, но в городах они все румянятся и белятся…

Описание путешествия в Московию

Павел Алеппский (сер. XVII в.)

Знай, что женщины в стране московитов красивы лицом и очень миловидны; их дети походят на детей франков, но более румяны… Волосы на голове они бреют только раз в год. Их волосы тонки и хорошо расчесаны по всей длине… В этой же стране московитов все, простые и знатные, бороды не бреют, но, как бы она ни росла, оставляют ее расти. Даже торговцы, к ним приезжающие, не смеют брить ни головы, ни бород, по своему обычаю, потому что (русские) находят это в высшей степени отвратительным. Знай, что в земле казаков и московитов мы, вообще, не видали человека, пораженного уродством, телесным недостатком или слепотой, расслабленного, прокаженного или (иного) больного, а если и встречается, то это кто-нибудь из богачей, страдающий болью в ногах-подагрой.

Обрати внимание, брат мой, на сии дела, кои мы слышали и видели от этого благословенного московского народа. Какое убеждение! какая вера! какая преданность Богу! Они даже не пускают чужестранца в свои церкви, думая, что он их осквернит; отнюдь не принимают и не любят людей другой религии. Мне рассказывали, что, когда идет к царю турецкий посол, то его не вводят со стороны церкви Благовещения, дабы он не осквернил ее. После того как он поцелует полу царской одежды, и царь положит свои руки ему на голову в знак дружбы, тотчас же, по выходе посла, он моет руки водою с мылом, думая, что они осквернены; затем призывают священников совершить водосвятие на том месте и окропить его, дабы оно очистилось, ибо осквернено. Мы дивились и изумлялись такой точности. Да продлит Бог их (существование) до дня страшного суда и воскресения из мертвых!

Когда [они] входят в дом, прежде всего творят крестное знамение пред иконостасом и затем кланяются присутствующим: также поступают их мальчики и девочки, ибо вскормлены молоком веры и благочестия. Смотря на таковые их действия, мы удивлялись не на взрослых, а на маленьких, видя, как они своими пальчиками творят крестное знамение по-московски. Как они умеют, будучи маленькими, творить такое крестное знамение! Как умеют кланяться присутствующим! Мы радовались на них. Какая это благословенная страна, чисто православная! Ни евреи, ни армяне, ни другие иноверцы в ней не обитают и неизвестны.

Что касается купцов, то московиты всех их вообще знать не хотят и не пускают в свою страну для торговых дел. Все это происходит от ненависти московитов к вере нашей страны и к нашему языку (т.е. к исламу и исповедующим его народам – С.П.). Затем, что строгость в этом огромном государстве очень велика.

Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским

Яков Рейтенфельс (1670—1673 гг.)

Мосхи весьма способны переносить всякого рода трудности, так как их тела закалены от рождения холодом. Они спокойно переносят суровость климата и нисколько не страшатся выходить с открытою головою под снег или дождь, равно как и на зной, словом, в какую бы то ни было погоду. Дети трех-четырех лет от роду, зачастую, в жесточайшие морозы, ходят босые, еле прикрытые полотняною одеждою и играют на дворе, бегая взапуски. Последствием сего являются знаменитые закаленные тела, и мужчины, хоть и не великаны по росту, но хорошо и крепко сложенные, из которых иные, совершенно безоружные, иногда вступают в борьбу с медведями и, схватив за уши, держат их, пока те не выбьются из сил; тогда они им, вполне подчиненным и лежащим у ног, надевают намордник. Калек или возбуждающих жалость несчастных, обладающих каким-либо природным недостатком, меж них встречается крайне мало. Волоса у них, по большей части, русые или рыжие, и они чаще стригут их, нежели расчесывают. Глаза у них, большею частью, голубые, но особенно ценят они серые с неким огненно-красноватым блеском; большая часть их смотрит исподлобья и дико.

Сказания герцогу Тосканскому о Московии

Китайские авторы

Мнение У Чжао-цяня и Янь Биня, что русские суть древнее племя усунь, впервые было высказано юаньскими авторами Ван Хуем и Юй Тан-цзя. Некоторые усомнились в этом вследствие дальности расстояния [между усунями и русскими]. Ныне, учтя сходство их наружности и исследуя переход звуков в названиях их государств, узнаем, что олосы в действительности потомки усуней.

Ян Бинь в «Любяньцзилио» (сочинение, составленное около 1689 г.) говорит: «Алосы также пишут Олосы, это лоча (русские). [Живут] за изгородью (имеется в виду „Ивовая изгородь“, служившая границей Южной Маньчжурии). Их (русских) называют лаоцян; они люди с голубыми впалыми глазами, выдающимся носом, желтой (рыжей) курчавой бородой, с длинным телом; много силы, но любят поспать и, когда спят, не сразу просыпаются. Искусны в пешем бою, умеют обращаться с ружьями, не боятся луков и стрел. Если стрела попадет в тело, спокойно вытащат ее, посмотрят друг на друга и засмеются».

Ван Цю-цзянь в «Юйтанцзяхуа» считает, что древние усуни это есть нынешние олосы… Выехав за пределы [Великой] стены, [я] увидел людей того государства [России]. Внешность у всех совпадала с [внешностью] усуней, [как она представляется] по комментариям Яньши. Янь Ши-гу: «В «Ханьшучжу» («Примечания к Ханьшу») говорится: «Усунь из всех жунских [племен] Западного края особенны, их вид наиболее отличен. Те из нынешних ху, которые имеют синие глаза, красную (рыжую) бороду, а наружностью похожи на ми-хоу, это собственно [и есть] потомки племени [усунь] «».

Хэ Цю-тао

Исследование о племени усунь (1851 г.)

 

Выступления русских против татар от установления ига до начала замятни в Орде

1252 г.: сражение великого князя Андрея Ярославича с татарским войском

Того же лета прииде Неврюй, и Котья, и Олабуха храбрый на землю Суздалскую, со многыми вои, на великого князя Андрея Ярославича. Бысть же въ канунъ Боришу дни, безбожьнии Татарове подъ Володимеремь бродишася Клязму, и поидоша ко граду къ Переяславлю таящеся; наутрии же, на Боришь день, срете ихъ князь великий Андреи со своими полкы, и сразишася обои плъци, и бысть сеча велика, гневомъ же Божиимъ, за умножение греховъ нашихъ, погаными христиане побежени быша. А князь великий Андреи едва убежа и приеха въ Великый Новъгородъ.

Воскресенская летопись. ПСРЛ. Т. 7. С. 159

1262 г.: народное восстание в землях Великого княжества Владимирского привело к отмене откупов татарской дани

Въ лето 6770 (1262). Избави Богъ от лютаго томленья бесурьменьскаго люди Ростовьския земля: вложи ярость въ сердца крестьяномъ, не терпяще насилья поганых, изволиша вечь, и выгнаша из городовъ, из Ростова, изъ Володимеря, ис Суждаля, изъ Ярославля. Окупахуть бо ти оканьнии бесурмене дани и от того велику пагубу людемъ творяхуть, роботяще резы и многы души крестьяньскыя раздно ведоша. Видевше же человколюбець Богъ, послуша моленья Матерня, избави люди своя от великыя беды. Томь же лете оубиша Изосиму преступника, то бе мнихъ образомь точью, сотоне съсудъ; бе бо пьяница и студословець, празнословець и кощюньникъ, конечное же отвержеся Христа и бысть бесерменинъ, вступивъ в прелесть лжаго пророка Ма [х] меда; бе бо тогда Титямъ приехалъ отъ цесаря Татарьского, именемъ Кутлубии, золъ сый бесурменинъ, того поспехомъ оканный лишеникъ творяше хрестьяномъ велику досаду, кресту и святымъ церквамъ поругаяся; егда же люди на врагы своя двигшася на бесурмены, изгнаша, иныхъ избиша, тогда и сего безаконного Зосиму оубиша в городе Ярославли, бе тело его ядь псомъ и ворономъ.

Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 476

1276 г.: ярославцы не пустили в город ханского посла, сопровождавшего князя Фёдора Ростиславича

Посол же поиде на Русь отъ царя къ граду Ярославлю, и прииде к граду с силою, и хотяше внити во градъ. Они же посла царева не послушаша и его [Федора Ростиславича] не прияша на стол его.

Великии Минеи Четьи, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Сентябрь, дни 14—24. СПб, 1869. Стб. 1265

1282 г.: князь Дмитрий Александрович Переяславский не подчинился приказу хана Туда-Менгу о передаче великокняжеского ярлыка его младшему брату Андрею Александровичу Городецкому

Тое же зимы князь Андрей Александровичь, внукъ Ярославль, правнукъ Всеволожъ, меншей братъ великого князя Дмитрея Александровичя Володимерскаго, иде во Орду ко царю, ища себе княжениа великого подъ братомъ своимъ старейшимъ… и изпроси себе княжение великое Владимерское у царя подъ братомъ своимъ старейшимъ, великимъ княземъ Дмитриемъ Александровичемъ. И прииде ему весть изъ Руси, яко князь велики Дмитрей Александровичь собираеть рать и крепить градъ, не хощетъ цареву слову покоритися и съступитися великого княжениа по цареву слову.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. Стр. 159

1284 г.: князь Святослав Липовецкий напал на слободы ордынского баскака Ахмата в Курском княжестве

Въ лето 6792 (1284) два бесерменина изъ свободы въ другую идоста, а Руси съ ними боле 30 человекъ. Се же слышавъ Липецскии князь Святославъ, сдумавъ съ своими бояры и з дружиною, безъ Олговы думы, достерегся на пути, разбои сътвори. Саме же два братеника та утекоста, а Руси избилъ 25, да два бесерменина… Того же лета по велице дни въ неделю Фомину побегоста два братаника бесерменина х Курьску, наутриа въ понеделникъ розбежася вся свобода та, такоже и другая, и обе свободе те разбегостася бесерменскыя.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. Стр. 79—81

1285 г.: князья Дмитрий Александрович Переяславский, Даниил Александрович Московский и Михаил Ярославич Тверской прогнали татарского «царевича», приведённого Андреем Александровичем Городецким

Князь Андреи приведе царевича, и много зла сътвори крестьяномъ. Дмитрии же, съчтався съ братьею, царевича прогна, а боляры Андреевы изнима.

Новгородская IV летопись. ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. Стр. 246

1289 г.: жители Ростова изгнали из города татар

Въ лето 6797 (1289). Князь Дмитрий Борисовичь седе въ Ростове; умножи же ся тогда Татаръ въ Ростове, и гражане створше вече и изгнаша ихъ, а имение ихъ разграбиша.

Воскресенская летопись. ПСРЛ. Т. 7. Стр. 179

1293 г.: жители Твери выступили против татар

Въ лето 6801 (1293) бысть въ Русскои земли Дюденева рать… И оттоле въсхотеша [татары] ити на Тферь. Тогда велика бысть печаль Тферичемъ, понеже князя ихъ Михаила не бяше въ земли ихъ, но въ орде, и Тферичи целоваша крестъ, бояре къ чернымъ людемъ, такоже и черныя люди къ бояромъ, что стати съ единаго, битися съ Татары; бяше бо ся умножило людеи и прибеглыхъ въ Тфери и из ыныхъ княженеи и волостеи передъ ратью; къ тому же услышаша Тферичи своего князя Михаила идуща изъ орды, и възрадовашася вси людие… Татарове же и князь Андреи слышаша приездъ княжь Михаиловъ, не поидоша ратью къ Тфери, но поступиша на Волокъ…

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. Стр. 82—83

1300 г.: князь Даниил Александрович Московский разгромил татарский отряд, выступавший на стороне рязанского князя Константина

Данило князь московъскыи приходилъ на Рязань ратью и билися у Переяславля, и Данило одолелъ, много и татаръ избито бысть, и князя рязанского Костянтина некакою хитростью ялъ и приведъ на Москву.

Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 486

1310 г.: князь Святослав Глебович Можайский погиб в бою с татарами, приведёнными его племянником Василием Александровичем, свергнутым им с брянского стола

Князь Святославъ Глебовичь выгна братаничя своего князя Василиа изъ Брянска, и самъ сяде на княжении въ Брянске. Того же лета князь Василей Брянский иде во Орду ко царю жаловатися на дядю своего, на князя Святослава Глебовичя.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. Стр. 177

Въ лето 6818 (1310) пресвященныи Петръ митрополитъ приеха въ Дъбрянескъ. Во то же время прииде князь Василеи ратью Татарскою къ Дбряньску на князя на Святослава… И тако князь Святославъ ратью великою въ силе тяжце за полдни изыде противу рати Татарскыя, и поткнуша межи себе копьи, и съступишася обои, и бысть сеча зла. Брянци же выдали князя Святослава, коромолници суще, стяги своя повергоша, а сами побегоша. Князь же Святославъ токмо съ своимъ дворомъ бився, последи убьенъ бысть на полку, месяца Апреля въ 2 день. Петръ же митрополитъ затворися тогда въ церкви, и Богъ съхрани его тогда цела отъ поганыхъ Татаръ.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. Стр. 87

1315 г.: новгородцы во главе с московским князем Афанасием Даниловичем дали бой татарскому войску, приведённому великим князем Михаилом Ярославичем Тверским

Того же лета поиде князь Михаило изъ Орды в Русь, ведыи с собою Татары, оканьнаго Таитемеря. Услышавше же новгородци съ княземь Афанасьемь, изидоша к Торжку и пребыша ту съ 6 недель, весть переимаюче. Тогда же поиде князь Михаило со всею Низовьскою землею и с Татары к Торжку; новгородци же съ княземь Афанасьемь и с новоторжци изидоша противу на поле. Бысть же то попущениемь божиемь: съступившема бо ся полкома обема, бысть сеча зла, и створися немало зла, избиша много добрыхъ муж и бояръ новгородскыхъ: ту убиша Андрея Климовича, Юрья Мишинича, Михаила Павшинича, Силвана, Тимофея Андреянова сына тысяцьского, Онанью Мелуева, Офонаса Романовича и купець добрыхъ много, а иныхъ новгородцевъ и новоторжьцевъ богъ весть; а инии останокъ вбегоша в город и затворишася в городе с княземь Афанасьемь.

Новгородская I летопись. ПСРЛ. Т. 3, стр. 94

1320 г.: жители Ростова вновь изгнали из города татар

В лето 6828 (1320) … Того же лета преставися князь Юрьи Александровичь Ростовъскы. Быша в Ростове злии Татарове, люди же Ростовьскыя събравшеся изгониша ихъ.

Московский свод. ПСРЛ. Т. 25. Стр. 166

1323 г.: князь Юрий Данилович Московский не подчинился приказу хана Узбека о передаче великокняжеского ярлыка Дмитрию Михайловичу Тверскому

Въ лето 6830… Тое же зимы прииде изъ орды князь Дмитреи Михаиловичь Тферскыи на княжение великое, а съ нимъ посолъ Севенчьбуга… Въ лето 6832 (1323) князь великии Юрьи Даниловичь съ Новогородци и съ Плесковичи ходиша ратью къ Немечскому городу къ Выбору.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. Стр. 89

12 августа 1323 г. Юрий Данилович Московский заключил со шведскими послами Ореховецкий мирный договор, определивший границу между владениями Швеции и Новгорода. В тексте договора, составленном на русском, шведском и латыни, Юрий именует себя великим князем (по-шведски – mykle konungher, по-латински – rex magnus): «Се язъ князь великыи Юрги с посадникомъ Алфоромеиемъ и с тысяцкимъ Авраамомъ, съ всемъ Новымъгородомъ докончали есмъ съ братомъ своимъ съ княземъ свеискымъ с Манушемъ Ориковицемъ» (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. №38, стр. 67).

1327 г.: тверичи восстали и уничтожили татарский отряд

Въ лето 6834 (1327) … Того же лета князю Александру Михалковичу дано княжение великое, и прииде изъ Орды, и седе на великое княжение. Потомъ, за мало дней, за умножение грехъ ради нашихъ, Богу попустившу диаволу възложити злаа въ сердце безбожнымъ Татаромъ глаголати безаконному царю: «аще не погубиши князя Александра и всехъ князей Рускыхъ, то не имаше власти надъ ними». И безаконный, проклятый и всему (злу) началникъ Шевкалъ, разоритель христианскый, отврьзе уста своа скврьняа, начатъ глаголати, диаволомъ учимъ: «господине царю, аще ми велиши, азъ иду на Русь, и разорю христианьства, а князи ихъ избию, а княгини и дети къ тебе приведу». И повеле ему царь сътворити тако. Безаконный же Шевкалъ, разоритель христианьскый, поиде на Русь съ многыми Татары, прииде на Тверь, и прогна князя великого съ двора его, а самъ ста на князя великого дворе съ многою гордостию; и въздвиже гонение велико надъ христианы, насилство (мъ), и граблением, и бие (ние) мъ и поруганиемъ. Народи же, грьдостию повсегда оскрьбляеми отъ поганыхъ, жаловахуся многажды великому князю, дабы ихъ оборонилъ; онъ же, видя озлобление людий своихъ, не могый оборонити, трьпети имъ веляше; и сего не трьпяще Тверичи, и искаху подобна времени. И бысть въ 15 день месяца августа, въ полуутра, како торгъ снимается, некто диаконъ, Тверитинъ, прозвище ему Дюдко, поведе кобилицу младу и зело тучна поити на Волзе воды; Татарове же видевше, отъяша ю. Диаконъ же сжаливси, и зело начатъ въпити, глаголя: «о мужи Тверьстии, не выдайте!» И бысть межу ими бой; Татарове же, надеющеся на самовластие, начаша сечи, и абие стекошася человеци, и смятошася людие, и удариша въ колоколы, и сташа вечиемъ, и поворотися весь градъ, и весь народъ томъ часе събрашася, и бысть въ нихъ замятня, и кликнуша Тверичи, и начаша избывати Татаръ, где кого застронивъ, дондеже и самого Шевкала убиша и всехъ поряду. Не оставиша и вестоноши, разве еже на поли пастуси коневии пасуще, и похватиша лучшии жеребци, и скоре бежаша на Москву, и оттоле въ (О) рду, и тамо възвестиша кончину Шевкалову. Той же зыми преставися Петрь митрополитъ и убиень бысть Шевкалъ. Въ лето 6835. И то слышавъ безаконный царь, на зиму посла рать на землю Рускую, а воевода Федорчюкь, 5 темниковъ; и людей множество погубиша, а иныа въ пленъ поведоша, а Тверь и вся гради огнемъ пожгоша. Великий же князь Александрь Михайловичь, не трьпя безбожныхъ крамолы, оставль княжение Руское и вся отечества своа, и иде въ Пъсковъ съ княгынею и съ детми своими, и пребысть въ Пьскове.

Тверская летопись. ПСРЛ. Т. 15. Стб. 415—416

Въ лето 6835 (1327). Прииде въ Тверь посолъ силенъ зело царевичь Щелканъ Дюденевичь изо Орды, отъ царя Азбяка; бе же сей братаничь царю Азбяку, хотя князей Тверскихъ избити, а самъ сести на княжении во Твери, а своихъ князей Татарскихъ хотя посажати по Рускимъ градомъ, а христианъ хотяше привести въ Татарскую веру. И мало дней пребывшу ему во Твери много зла сотворися отъ него христианомъ; и приспевшу дню тръжествену, а ему хотящу своя творити въ собрании людей, уведевъ же сиа князь велики Александръ Михаиловичь, внукъ Ярославль, и созва Тверичь, и вооружився поиде на него; а Щелканъ Дюдненевичь съ Татары противу его изыде, и съступишася обои въсходящу солнцу, и бишася весь день, и едва къ вечеру одоле Александръ, и побежа Щелканъ Дюденевичь на сени, и зажгоша подъ нимъ сени и дворъ весь княже Михаиловь, отца Александрова, и ту згоре Щелканъ и съ прочими Татары. А гостей Ординскихъ старыхъ и новопришедшихъ, иже съ Щелканомъ Дюденевичемъ пришли, аще и не бишася, но всехъ ихъ изсекоша, а иныхъ изстопиша, а иныхъ въ костры дровъ складше сожгоша.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. С. 194—195

Песня о Щелкане Дюдентевиче: «Изошли ево в доме у себя, / Щелкана Дюдентевича. / Подарки принял от них – / чести не воздал им: / втапоры млад Щелкан / зачванелся он, загорденелся. / И они с ним раздорили: / один ухватил за волосы, / а другой за ноги – / и тут ево разорвали. / Тут смерть ему случилася – / ни на ком не сыскалося» (Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым).

1342 г.: рязанский князь Иван Иванович Коротопол вступил в бой с ханским послом, пришедшим с Ярославом Александровичем Пронским

Въ лето 6850 (1342) … Того же лета вышел на Русь отпущенъ царемъ изъ орды на Рязаньское княжение князь Ярославъ Александровичь Пронскыи, а съ нимъ посолъ Киндякъ; и приидоша къ Переяславлю, и князь Иванъ Коротополъ затворися въ городе и бился весь день изъ города, а на ночь побежалъ вонъ изъ города; и посолъ Киндякъ вниде въ городъ, много же христианъ полонилъ, а иныхъ избилъ, а князь Ярославъ Александровичь въселъ въ Ростиславле… Въ лето 6851 (1343) … Того же лета убьенъ бысть князь Иванъ Ивановичь Рязанскыи Коротополъ.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. Стр. 94

1358 г.: великий князь Иван Иванович Московский не пустил в свои владения татарского посла

Въ лето 6866 (1358) выиде посолъ великъ из орды, царевъ сынъ, именемъ Маматхожа, на Рязанскую землю и много въ нихъ зла сътвори, и къ великому князю Ивану Ивановичю присылалъ о разъезде земля Рязаньскиа, князь же великии не впусти его въ свою отчину въ Русскую землю.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. Стр. 100

1363 г.: князь Дмитрий Иванович Московский не подчинился приказу хана Мурата о передаче великокняжеского ярлыка Дмитрию Константиновичу Суздальскому

Того же лета князь Дмитреи Костянтинович [ь] приеха въ градъ въ Володимерь и пакы седе на великомъ княженьи въ дроугые, а съ нимъ князь Иванъ Белозерець, пришелъ бо бе изъ Муротовы Орды съ тритьцатию Татариновъ, и тако пребысть въ Володимири неделю едину. Се же слышавъ князь великии Дмитреи Ивановичь прогна его пакы съ великаго княжениа съ Володимеря, съ своее отчины, въ его градъ въ Суждаль. Не токмо же се, но и тамо иде на него ратию къ Суждалю и стоявъ рать неколико днеи около Суждаля и взяша миръ межи собою.

Рогожский летописец. ПСРЛ. Т. 15, вып. 1. Стб. 74

 

Военные победы русских над татарами от начала замятни в Орде до стояния на Угре

1360 г.: поход новгородских ушкуйников на булгарский город Джукетау

Того же лета Новъгородци и Великого Новагорода оушкоуиници разбоиници взяша градъ бесерьменскыи на реце на Каме, нарицаемыи Жюкомен [ь].

Рогожский летописец. ПСРЛ. Т. 15, вып. 1. Стб. 69

Того же лета изъ Великого Новагорода разбойници приидоша въ Жукотинь, и множество Татаръ побиша, и богатьства ихъ взяша.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. С. 232

1365 г.: разгром рязанскими князьями ордынского темника Тагая

В лето 6873 (1365) … Того же лета Тагаи, князь ординскыи, изъ Наручади прииде ратью Татарскою на Рязанскую землю и пожже градъ Переяславль. Князь же великии Олегъ Рязанскыи съ своею братьею съ Володимеромъ Проньскымъ и Титомъ Козельскимъ, събравъ силу свою, и иде въследъ его, и постиже его на месте, нарицаемемъ подъ Шишевскимъ лесомъ, на Воине, и бысть имъ бои, брань зело люта и сеча зла, и поможе Богъ великому князю Олгу, и братии его Проньскому и Козельскому, а Тагаи въ мале дружине одва убежалъ.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 104

1366 г.: поход новгородских ушкуйников на Булгар

Того же лета проидоша Волгою изъ Новагорода изъ Великаго полтораста ушкуевъ Новогородци, разбоиници оушкуиници, избиша множ [ь] ство Бесерменъ въ Новегороде въ Нижнемъ, множьство мужъ и женъ и детеи, товаръ ихъ бесчислено весь пограбиша, а съсуды ихъ кербаты и лодии и оучаны и павозкы и стругы, то все посекоша, а сами отидоша въ Каму и проидоша до Болгаръ, тако же творяще и воююще.

Рогожский летописец. ПСРЛ. Т. 15. Стб. 81

Того же лета приидоша изъ Новагорода Великаго Новогородци разбойницы, и бысть ихъ двесте ушкуевъ, и поидоша внизъ Волгою рекою и избиша Татаръ и Арменъ въ Новегороде множество, гостей сущихъ Татарьскихъ, тако же и Новогородцкихъ, и жены и дети ихъ избиша, и товаръ ихъ безчислено пограбиша, и суды ихъ вся изсекоша, и паузки, и кербаты, и лодьи, и учаны, и мишаны, и бафхты, и струги, и все огню предаша, а сами отъидоша въ Каму, и тако Камою ходяще, Болгары воююще, и многихъ избиша.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 11. С. 6

1367 г.: разгром суздальско-нижегородскими князьями ордынского темника Булат-Темира

Того же лета князь ординскыи, именемъ Булатъ Темирь, прииде ратью Татарскою и пограби уездъ даже и до Волги и до Сундовити и села княжи Борисовы. Князь же Дмитреи Костянтиновичь съ Борисомъ и съ Дмитриемъ и съ своими детми, събравъ воя многи, и поидоша противу его на брань. Онъ же окаанныи не ста на брань, но бежа за реку за Пьяну, и тамо множьство Татаръ останочныхъ избиша, а другии въ реце во Пьяне истопоша, и по зажитиемъ множество ихъ побьени быша, имъже несть числа. А Болактемирь оттуду бежа въ орду, гонимъ гневомъ Божиимъ и тамо убьенъ бысть отъ Азиза царя.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 106

1374 г.: поход новгородских ушкуйников на Булгар и Сарай

Того же лета идоша на низъ Вяткою оушкуиници разбоиници, совъкупишася 90 оушкуевъ, и Вятку пограбиша и шедши взяша Блъгары и хотеша зажещи и взяша откупа 300 рублевъ. И отътуду разделишася на двое: 50 оушкоевъ поидоша по Волзе на низъ къ Сараю, а 40 ушкоевъ поидоша вверхъ по Волзе и, дошедше Обухова, пограбиша все за-Сурие и Марквашь.

Рогожский летописец. ПСРЛ. Т. 15, вып. 1. Стб. 106

Того же лета идоша на низъ Вяткою ушкунцы разбойници, 90 ушкуевъ, и пограбиша Вятку, и шедше взяша Болгары, хотеша и городъ зажещи, и даша имъ окупа 300 рублевъ; и оттуду разделишася на двое: 50 ушкуевъ поидоша на низъ по Волзе къ Сараю, а 40 ушкуевъ поидоша вверхъ по Волзе, и дошедше Обухова, пограбиша все Засурие и Маръквашъ.

Воскресенская летопись. ПСРЛ. Т. 8. С. 21

1377 г.: поход московско-суздальских войск на Булгар

Тое же зимы князь великии Дмитреи Ивановичь посла князя Дмитрея Михаиловичя Волынскаго ратью на безбожныя Болгары, а князь Дмитреи Костянтиновичь Суждальскыи посла сына своего князя Василья и другаго сына своего князя Ивана, а съ нимъ бояръ и воеводъ и воя многи, и приидоша къ Болгаромъ въ великое говение, месяца Марта въ 16 день, въ понедельник на вербной недели. Погании же Бесерменове изыдоша изъ града, противу ихъ, сташа на бои и начяша стреляти, а инии з граду громъ пущаху, страшаще нашу рать, а друзии самострелныя стрелы пущаху, а инии выехаша на велбудехъ, кони наши полошающе. Наши же никако же устрашающеся грозы ихъ, но крепко противу сташа на бои и устремишася единодушно и скочиша на нихъ; они же окааннии побегоша въ градъ свои, а наши после, бьючи, и убиша Бесерменъ числомъ 70 и высла изъ города князь Болгарскыи Осанъ и Маахматъ Салтанъ, и добиста челомъ князю великому и другому 2000 рублевъ, а воеводамъ и ратемъ 3000 рублевъ. Наши же възвратишася, всю свою волю вземше, а даригу и таможника посадиша, а ссуды и села и зимници пожгоша, а люди посекоша и отъидоша съ победою.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 117—118

1378 г.: победа на Воже

1380 г.: победа на Куликовом поле

1382 г.: разгром Владимиром Андреевичем Серпуховским одного из отрядов войска Тохтамыша

А князь Володимеръ Андреевичь, собрав воя многы около себе, и стояше ополчившеся близъ Волока. И тамо неции Татарове наехаша на нь; онъ же прогна ихъ отъ себе. Они же прибегоша къ Тахтамышю царю пострашены и биты. Царь же, слышавъ, что князь великии на Костроме, а князь Володимеръ у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда; того ради не много днии стояше у Москвы, но вземъ Москву, скоро отъиде.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 133

Князь же великии тогда бе со княгинею и с детми на Костроме, а князь Володимеръ Андреевичь за Волокомъ стояше со многими людми; и ту наехаша на нихъ Татары, онъ же удари на нихъ, и тако многыхъ избиша ту, а иныхъ поимаша, а инии прибегоша къ Тахтамышу; онъ же убояся и нача помалу уступати отъ Москвы.

Ермолинская летопись. ПСРЛ. Т. 23. С. 128

1391 г.: поход новгородских и др. ушкуйников на Булгар

Того же лета Новгородци Новагорода Великаго да и Устьюжане гражане и прочии къ тому совокупившеся выидоша въ насаде [хъ] и въ ушькуехъ рекою Вяткою на низъ и взяша Жукотинъ, и пограбиша весь, и Казань, и пакы выидоша на Волгу и пограбиша гостеи всехъ, и тако поидоша прочь.

Рогожский летописец. ПСРЛ. Т. 15. Стб. 160—161

1394 г.: разгром татар рязанским войском

Того же лета князь велики Олегъ Ивановичь Рязанский побилъ Татаръ Тахтамышевы Орды, иже приходиша изгономъ на Рязанскиа власти.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 11. С. 156

1399 г.: поход московского войска на Булгар

Князь великии Василеи, събравъ ратеи много, и с ними отпоусти брата своего Юрья, а съ нимъ воеводъ и боляръ стареишихъ и силоу многоу. Они же, шедше ратью, плениша землю Тотарьскую, и взяша градъ Болгари и Жюкотинъ и Казань, Кеременчюкъ, и пребыша три месяци, воююще, и никто же не помнить толь далеча воева Русь Тотарьскую землю, и възвратишася съ мьногою користию.

Новгородская IV летопись. ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 380

На татар этот поход произвёл такое сильное впечатление, что отразился в татарской эпической поэме «Едигей». В её 12-й песни правитель Булгара Будай-бий сообщает Едигею:

В ответ на это Едигей обещает:

1400 г.: разгром татар рязанскими и др. князьями

Того же лета [1400] въ пределехъ Черленаго Яру и въ караулехъ возле Хопорь до Дону князь велики Олегъ Ивановичь, съ Пронскими князи и съ Муромскимъ и Козелскимъ, избиша множество Татаръ, и царевичя Маматъ-Салтана яша, и иныхъ князей Ординскихъ поимаша.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 11. С. 184

1404 г.: разгром татар рязанским войском

Въ лето 6913, Сентября. Приходиша Татарове изгономъ на Рязань, и посла за ними въ погоню князь велики Феодоръ Олговичь, внукъ Ивановъ; они же, шедше, Татаръ биша, и полонъ отъяша, и многыхъ Татаръ поимаша, и возвратишася на Рязань со многою радостию.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 11. С. 191

1410 г.: разгром татар рязанским войском

Въ лето 6919, Сентября. Приходиша Татарове на Рязань изгономъ, Рязанци же ходиша за ними въ погоню и ихъ биша и полонъ отняша.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 11. С. 215

1425 г.: разгром татар рязанским войском

Тое же осени приходиша Татарове на Рязанскую украину и возвратишяся съ полономъ въ Поле. Рязанцы же въ погоню идоша за ними и постигоша ихъ, биша и полонъ отъяша.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 12. С. 6—7

1429 г.: разгром татар московским войском

Въ лето 6937 приходиша Татарове къ Галичу, града не взяша, а волости повоеваша. На Крещение же приидоша изгономъ на Кострому и, попленьши ю, отъидоша на низъ Волгою, князь же великии посла за ними дядь своихъ, князя Андрея и Костянтина, и съ ними Ивана Дмитриевича съ своими полкы; доидоша же до Нижнего Новагорода, и ту не угонивши ихъ възвратишася. Князь же Феодоръ Стародубскыи Пестрои, да Феодоръ Костянтиновичь, утаився у князеи и у воеводъ, своими полкы погнаша за Татары и угониша задъ ихъ, побиша Татаръ и Бесерменъ, и полонъ весь отняша, а царевичя и князя Алибабы не догониша.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 170

1431 г.: поход московского войска на Булгар

Въ лето 6939 князь великии Василеи посылалъ ратью на Болгары Волжьскые князя Феодора Давыдовичя Пестраго. Онъ же шедъ взя ихъ и всю землю ихъ плени.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 171

1443 г.: разгром татар московским войском под Рязанью

Пришедшю царевичу Моустафе на Рязань со множеством татаръ ратию, и повоева власти Резанскии, много зла учини. Слышав же то князь великии Василеи Васильевич, посла против ему князя Василья Оболенского и Ондрея Голтяева, да двор свои с ними. А Мустафа былъ въ городе, резаньцы же выслаша его из города, он же вышедъ из града и ста ту же подъ городомъ. А воеводы князя великого приидоша на него, и бысть имъ бои крепокъ; и поможе Богъ християномъ; царевича Мустофу самого оубиша и князеи с ним многих, и татаръ, а князя Махмута мурзу яли, да Азберъдея, Мишерованова сына, и иных татаръ многих поимали, а в великого князя полку оубили татарове Илью Ивановича Лыкова.

Никаноровская летопись. ПСРЛ. Т. 27. С. 108

Повесть о Мустофе царевиче. Мустофа царевичь прииде на Рязанъ со множествомъ Татаръ ратию, и повоева власти и села Рязанскиа, и много зла Рязани учинилъ; и отъиде съ полономъ многимъ, и ста на Поле, и посылаша въ Рязань, продая имъ полонъ. Рязанъци же выкупиша своихъ плененыхъ у Татаръ. Мустафа же паки прииде въ Рязань на миру, хотя зимовати въ Резани; бе бо ему супротивно на Поли, а Поле все въ осень пожаромъ погоре, а зима люта и велми зла, и снези велици и ветри и вихри силни. И того ради миромъ прииде въ Рязань и хоте зимовати въ Рязани нужи ради великиа. Услышавъ же на Москве сиа князь великий Василей Васильевичь и посла противу его князя Василия Оболенского и Андреа Федоровичя Голтяева, да дворъ свой съ ними, да Мордву на ртахъ, понеже зима бе люта и снежна, а Татарове конми обмерли, и отъ мраза и студени великиа померзли, и бысть въ нихъ скорбь многа; а сено велми дорого. А царевичь Мустофа былъ тогда въ Рязани въ граде Переславле; Рязанци же выслаша его изъ града, онъ же вышедъ изъ града и ста туто же подъ градомъ Переславлемъ. А съ Москвы воеводы великого князя Василья Васильевича приидоша на него и сступишася на речке на Листани. Татари же отнюдь охудеша и померзоша, а безконни быша, и отъ великаго мраза и студени великиа и ветра и вихра луки ихъ и стрелы ни во чтоже быша; снези бо бяху велици зело. А приидоша на нихъ Мордва на ртахъ съ сулици и съ рогатинами и съ саблями; а казаки Рязаньскиа такоже на ртахъ съ сулицами и съ рогатинами и съ саблями з другиа стороны; а воеводы великого князя Василья Васильевича съ своею силою, а пешаа рать многа собрана на нихъ съ ослопы и съ топоры и съ рогатинами. И бысть имъ бой великъ и силенъ зело на речке на Листани, и начаша одолевати христианя. Татарове же никакоже давахуся въ руки, но резашася крепко; и много Татаръ избиша, и самого царевича Мустофу убиша, и князей съ нимъ многихъ Татаръскихъ избиша; а князя Ихмутъ-мурзу яли, да князя Азбердея, Мишереванова сына, яли и иныхъ многыхъ Татаръ поимали. А въ великого князя полку убили Татарове Илью Ивановича Лыкова.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 12. С. 61—62

1444 г.: разгром татар московским войском под Муромом

А князь великии Василеи Васильевичь пошолъ съ всею ратью къ Володимерю, князь Дмитреи Шемяка съ нимъ, князь Иванъ и князь Михаило Андреевичи и князь Василеи Ярославичь и съ всеми князи своими и боляры и воеводами, и съ всеми людми противу царя Махмута: пришелъ бо, селъ въ Новегороде Нижнемъ Старомъ, и оттуду поиде къ Мурому. Князь же великии слышавъ то и взя Крещение въ Володимери, поиде противу ему съ всею братиею и съ всеми людми къ Мурому. Царь же, слышавъ то, възвратися съ бегомъ къ Новугороду, а переднии полци великаго князя биша Татаръ подъ Муромомъ и въ Гороховце и въ иныхъ местехъ.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 193

В лето 6952. Царь Махметь нача помышляти къ Новугороду къ Нижнему, и князь великы повеле осады крепити. В лето 6953. Царь прииде къ Мурому отъ Новагорода отъ Нижняго, и князь великы поиде противу ему къ Володимерю и посла на него воеводы, они же шедше, и побиша Татаръ подъ Муромомъ.

Ермолинская летопись. ПСРЛ. Т. 23. С. 151

Тои же зимы поиде князь великии Василеи противу Татарьскаго царя Махмета, и много крестьянъ отъ мраза изъмре, а иныхъ Татарове избиша, а землю пустоу сътвориша; и пособи Богъ великому князю Василию, и побегоша Татарове, а инии побьени быша.

Новгородская IV летопись. ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 440

1450 г.: разгром татар Большой Орды

Того же лета, бывшу князю великому въ отчине своеи на Коломне и прииде къ нему весть, что идуть Татарове ис поля, Малыбердеи уланъ и иные съ нимъ князи съ многыми Татары. Князь же великии посла противу ихъ царевичя своего съ Татары, да съ нимъ воеводу своего Костянтина Александровичя Беззубцева съ Коломничи. И угониша ихъ на Бетюце реце въ поли и побиша Татаръ много, а инии убежаша.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 205—206

1454 г.: разгром татар хана Сеид-Ахмеда

Того же лета приходилъ Салтанъ царевич сынъ Сидиахметевъ с татары к реце Оке и перелезши Оку, и грабили, в полон имали и прочь ушли. А Иванъ Васильевич Ощера стоял с коломеньскою ратью да их пустилъ, а не смелъ на них ударитися. То слышавъ, князь велики посла на них детеи своих Ивана да брата его князя Юриа со множеством вои противу оканных, таже и сам князь велики поиде их противу. Они же видевши силу велику, возвратишась воспять гневомъ божим гоними, и Федоръ Басенок, дворъ великаго князя, татаръ билъ, а полон отъимал.

Софийская II летопись. ПСРЛ. Т. 6, вып. 2. Стб. 127—128

1455 г.: разгром татар хана Сеид-Ахмада

Того же лета приходили Татарове Седиахметовы къ Оце реце и перевезоша Оку ниже Коломны, а князь великии посла противу ихъ князя Ивана Юрьевичя съ многыми вои; сретошася и бысть имъ бои, и одолеша христиане Татаромъ.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 209

1459 г.: разгром татар хана Сеид-Ахмада

Того же лета Татарове Седиахметовы похвалився на Русь пошли, и князь великии Василеи отпустилъ противу ихъ къ берегу сына своего великого князя Ивана съ многыми силами. Пришедше же Татаромъ къ берегу и не перепусти ихъ князь великии, отбися отъ нихъ; они же побегоша. И тоя ради ихъ похвалы Иона митрополитъ поставилъ церковь камену Похвалу Богородици, приделалъ къ Пречистые олтарю възле южныи двери.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 212

1460 г.: успешная оборона Рязани от татар Большой Орды

Того же лета безбожныи царь Ахматъ болшие орды приходилъ съ всею силою подъ Переславль Рязанскыи и стоялъ подъ нею 6 днеи, въ постъ святыа Богородица Успениа. Многу же язву приаша воя его отъ гражанъ, избиени быша мнози уязвлени, и ничтоже успевъ граду тому, съ срамомъ отступи отъ него и отъиде въ поле.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 214

Того же лета царь Ахмутъ Большые орды, Кичи-Ахметевъ сынъ, приходилъ ратью к Переяславьлю к Рязаньскому и стоалъ подъ городомъ три недели, на всякъ день приступая ко граду, бьющеся, граждане же, милостью Божиею и пречистыя его Матери, одолеваху ему и много у него татаръ побили, а отъ гражан ни единъ вреженъ бысть; и поиде прочь с великимъ срамомъ, а на Казатъ улана мирзу велико нелюбие држа, тотъ бо бяше привелъ его, не чающе отъ Руси ничего съпротивления.

Ермолинская летопись. ПСРЛ. Т. 23. С. 156

1462 г.: поход в Казанскую землю и разгром черемис и казанских татар

Того же лета посылал князь великии Иван Васильевичь рать на черемису, воивод своих Бориса Кожонова да Бориса Слепаго, а с ними устюжане, да вологжане, да галичяне. А шли воеводы мимо Устюг к Вятке, а по Вятке вниз, а по Каме вверх в Великую Пермь. Того же лета рать черемиская с тотары казаньскими приходили на Устюжъскии уезд, на верх Югу реки, на волость на Лоху, повоивали, в полон повели много руских голов. А устюжане ходили за ними в погоню; сугнав их, побили всех, а полон назад отполонили весь.

Устюжская летопись. ПСРЛ. Т. 37. С. 90

1469 г.: победа над Казанским ханством

Въ лето 6978, Сентября 1. Князь Юрьи Васильевичь со всеми вои Московскими прииде подъ Казань, и судовые рати поидоша пеши ко граду. Татарове же выехаша изъ града, и побившеся мало, бежаша во градъ. Москвичи же погониша ихъ и сташа подъ городомъ и отняша у нихъ воду. Царь же Обреимъ видя себе въ велице беде, и нача посылати послы своя ко князю Юрию Васильевичю, и добилъ челомъ, и миръ взятъ на всей воли великого князя. И возвратишася на Москву со всемъ воинъствомъ.

Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 12. С. 123

1471 г.: разгром вятчанами ордынской столицы Сарая

А того же лета Вятчане шед суды Волгою на низ взяша Сараи, много товара взяша, и плен мног поимаша. Слышевше се Татарове Большие орды, поне же близ ту кочевали за один день, и тако многое их множество поидоша переимати их, и поимавше суды и всю Волгу заступиша суды своими, хотяще их перебити, они же единако пробишася сквозь их и уидоша со всемъ а под Казанью тако же хотеша переняти их, и тамо проидоша мимо тех со всем в землю свою.

Московский свод. ПСРЛ. Т. 25. С. 291

Того же лета, в тоу же пороу, идоша Вятчане Камою на низъ и въ Волгоу в соудехъ и шедше взяша градъ царевъ Сарай на Волзе и множество Татаръ изсекоша, жены ихъ и дети в полонъ поимаша и множество полоноу вземше, возвратишяся. Татарове же Казаньстии переняше ихъ на Волзе, Вятчане же бившеся с ними и проидоша здравии съ всемъ полономъ, и многие тоу отъ обоихъ падоша.

Типографская летопись. ПСРЛ. Т. 24. С. 191

Тое же зимы Вятчане съвокупльшеся, шедъ взяша Сарай Великий, Татаръ всехъ изсекоша, а сущее все разграбиша, а инии мертвыхъ раскопываючи грабяху.

Львовская летопись. ПСРЛ. Т. 20. С. 296

Того же лета ходили Вятчане ратью на Волгу. Воивода был у них Костя Юрьев. Да взяли Сарай и полону бесчисленная множество и княгинь сарайских.

Устюжская летопись. ПСРЛ. Т. 37. С. 93

1472 г.: успешное отражение первого нашествия большеордынского хана Ахмата

Того же лета злочестивыи царь ординскыи Ахмутъ подвижеся на Русскую землю съ многыми силами, подговоренъ королемъ Казимиромъ Литовскымъ. Слышавше же то князь великии посла воеводъ своихъ къ берегу съ многыми силами, а преже всехъ Федора Давыдовичя отпусти съ Коломничи, а князь Данило да князь Иванъ Стрига съ многыми людми на Ризъ Положение къ берегу посланы… Того же месяца [Июля] 30 въ четвертокъ, на заговение, прииде весть къ великому князю, что царь съ всею ордою идеть къ Лексину. Князь же великии на второмъ часе дни того повеле пети обедню и, отслушавъ обедню и не вкусивъ ничтоже, поиде въборзе къ Коломне, а сыну повеле за собою въ Ростовъ. А царь Ахмутъ прииде съ многыми силами подъ градъ Алексинъ, а въ немъ людеи мало бяше, ни пристроя городного не было, ни пушекъ, ни пищалеи, ни самостреловъ, но единако подъ нимъ много Татаръ избиша. Въ пятокъ же пакы приступи къ граду съ многыми силами, и тако огнемъ запалиша его, и что въ немъ людеи было, все изгореша, а котории выбегоша отъ огня, техъ изнимаша. По семъ же пакы Татари поидоша въборзе на брегъ къ Оце съ многою силою и вринушася вси въ реку, хотящеи преити на нашу сторону, понеже бо въ томъ месте рати не было, приведени бо быша нашими же на безлюдное место. Но толико стоялъ туто Петръ Федоровичь да Семенъ Беклемишевъ съ малыми зело людми, а Татаръ многое множество побредоша къ нимъ. Они же начаша съ ними стрелятися и много бишася съ ними, уже и стрелъ мало бяше у нихъ, и бежати помышляху. А въ то время приспе къ нимъ князь Василеи Михаиловичь съ полкомъ своимъ, и по семъ приидоша полци княжи Юрьевы Васильевичя; въ тои же часъ за ними и самъ князь Юрьи прииде, и тако начаша одолети христиане Татаромъ. Татари же, видевше множество полковъ христианскыхъ, побегоша за реку, а полци великого князя и всехъ князеи приидоша къ берегу, и бысть многое множество ихъ, такоже и царевича Даньара, Трегубова сына. И сеи самъ царь прииде на брегъ и видевъ многые полкы великого князя, акы море колеблющася, доспеси же на нихъ бяху чисты велми, яко сребро блистающе, и въоружени зело, и начатъ отъ брега отступати по малу. Въ нощи же тои страхъ и трепетъ нападе на нь, и побеже, гонимъ гневомъ Божиимъ, а полковъ князя великого ни единъ человекъ не бывалъ къ нимъ за реку; понеже бо всемилостивыи и человеколюбець Бог, милуяи родъ христианскыи, посла и смертоносную язву на Татаръ, начаша бо напрасно умирати мнози въ полцехъ ихъ, и убоявшеся бегу яшася, яко въ 6 днеи къ катунамъ своимъ прибегоша, отнюду же все лето шли бяху. Сице бысть милосердие Господа нашего Исуса Христа на насъ грешныхъ, и толика победа на противныхъ сыроядець молитвами и молениемъ пречистыя Матери Его, владычица нашея Богородица и присно девы Мариа, и заступлениемъ честныхъ небесныхъ силъ бесплотныхъ, и всехъ святыхъ, и святыхъ чюдотворцевъ Русскыхъ, пресвященныхъ митрополитъ нашихъ Петра и Алексиа и Ионы и прочих всехъ. Слышавъ же то князь великии, что пошелъ царь прочь, и начатъ многые люди свои отпущати за Татары по дорозе ихъ, осталцовъ деля и полону ради христианскаго. И какъ пришла весть къ великому князю, что уже царь пришедъ до катунъ и ко зимовищу пошелъ, и тако, благодаривъ Господа Бога и пречистую Матерь Его, скорую помощницу въ бедахъ, и заступника нашихъ архааггела Михаила и Гавриила, и прочихъ небесныхъ силъ бесплотныхъ, и всехъ святыхъ, ихже молитвами избави Господь родъ христианскыи отъ нахожениа безбожныхъ Агарянъ, и тако распусти братию свою по своимъ отчинамъ, такоже и князи своя и воеводы и вся воя своя, и разидошася кииждо въ свояси, благодаряще Господа Бога, подавшая имъ победу бес крове на безбожныхъ Агарянъ.

Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 242—243

1478 г.: победа над Казанским ханством

Того же лета посла князь великы воеводъ своихъ князя Семиона Ивановича да Василиа Феодоровича Образца и с ними множество воиньства в соудехъ кь Казани. Они же плениша землю ихъ по Волзе, множество изсекоша, а иныхъ плениша и приведоша къ градоу, начашя стрелятися. Бысть боуря силна и дождь и нельзе пристоупити къ градоу, они же въспятишася и сташя на Волзе; а Вятчане же и Оустюжане плениша по Каме, множество безчисленое изсекоша, а иныхъ в полонъ поимаша. Царь же посла с челобитьемъ к великому князю, и оумиристася, якоже оугодно бысть великомоу князю.

Типографская летопись. ПСРЛ. Т. 24. С. 196—197