1.

Опять штабной бункер. В кабинете генерала собрались ставшие здесь частыми гостями майор сил безопасности Шестой следователь, называвшаяся когда-то Верой Пруднич, и старший инспектор психологической службы Инспектората Жанна. Присутствовал ещё один посетитель, которого здесь был впервые и которого хозяин кабинета видеть здесь хотел меньше всего - врач Резервации Джессика. Дайнеко, не смотря на Верину должность и смертельную опасность нависшую над Муосом, всячески противился приходу резервантки в Штаб. Он готов был выслушать или прочитать доклад о проделанной ею работе, но только не видеть её здесь. Объяснениями категорической настроенности генерала назывались интересы безопасности Республики, секретность и какие-то ещё надуманные причины. Но Вера догадывалась, в чём тут дело - генерал был ярым сторонником всё набиравшего популярность в Республике учения о «чистоте народа».

Создавшая Республику революция провозгласила равенство всех народов и всех людей Муоса. Но так исторически сложилось, что основной интеллектуальный, административный и военный потенциал Республики составили бывшие граждане Центра. Это и понятно – именно в Центре находились Университет, лаборатории, электростанция, производственные мощности, рынок. Именно Центр оказался наследником первого правительства Муоса, спустившегося под землю в день начала Последней Мировой войны. Именно здесь было сосредоточено управление Республикой. Даже слово «Центр», утратив значение отдельного государства, оставалось самоназванием столичного сектора Республики.

Революция вынудила центровиков отказаться от своих дискриминационных идей и взглядов, сорвать цифровые нашивки и забыть уровни значимости. Но казавшиеся рациональными идеи не оставили их бывших носителей. Эти идеи касались тех, кто становился обузой для общества – инвалидов, стариков, мутантов. Уже несколько лет, как в Республике действовал закон об инвалидах и эвтаназии. Кто не мог себя прокормить – не получал паёк. Работоспособным родственникам, конечно, пока не запрещалось кормить инвалидов за свой счёт. Но всё чаще близкие несчастных отказывались это делать – государство популяризировало нерациональность такой благотворительности, из-за которой не доедали полезные обществу люди, и общественное мнение постепенно начинало совпадать с государственной позицией. Да и инвалиды, будучи презираемы и своими и чужими, не очень то хотели оставаться в семьях, и просились отнести их помирать в верхние помещения, либо соглашались на эвтаназию.

Позаимствовав от партизан их ритуал почётного ухода в верхние помещения, государство устраивало такое же торжество для тех, кто сделал выбор уйти из жизни. Причём всё за счёт государства: красивые речи, выпивка для провожающих; даже музыка и танцы. На такие мероприятия Республика направляла целую бригаду, в которую входил инспектор, врач, музыканты, два рабочих похоронной бригады, ну и, конечно, несколько армейцев на тот случай если что-то пойдёт не так, как планировалось. Кульминацией действа являлся прилюдная мощная инъекция опия герою-инвалиду, который с блаженной улыбкой под аплодисменты земляков и отдание чести армейцами закрывал глаза, и через некоторое время его сердце останавливалось. Всё было рассчитано на то, чтобы убедить народ в абсолютной безболезненности процедуры и почётности принятия решения о добровольном уходе из мира. Теперь же в Парламенте центровики лоббировали ужесточённую редакцию Закона, которая бы позволяла предавать эвтаназии младенцев с отклонениями, а также осуществлять её в принудительном порядке не зависимо от желания инвалида.

Генерал Дайнеко был одним из сторонников «чистоты народа», считавший даже ещё не принятую редакцию закона об инвалидах слишком мягкой. Группа высоких чиновников Республики давно были вдохновлена прорабатываемой учёными концепцией «чистоты генетических линий». Это учение воскресило забытые со времен Второй Мировой войны взгляды на тех, кто обладал малейшими отклонениями от общепризнанного «стандарта республиканца». Даже если эти отклонения не мешали его труду, зачатию, рождению и воспитанию детей. Как несоответствие стандарту поборниками новой концепции расценивалось излишняя болезненность, физическое несовершенство, сниженный интеллектуальный уровень. Эта категория людей считалась работоспособной, а значит полезной, но «бесперспективной в генетическом плане». А поэтому, пока что на уровне секретных исследований и докладов рассматривался вопрос о возможном принятии в будущем закона о «принудительной стерилизации и поражении в правах носителей бесперспективных генетических линий», который должен был выделить новую категорию «подграждан», которые подлежали стерилизации по решению специальной комиссии и их ожидало промежуточное положение между обычными гражданами и каторжанами.

Вера знала о существовании подобного течения по недвусмысленным высказываниям некоторых преподавателей во время её обучения в Университете. Да и Вячеслав несколько раз, не скрывая возмущения, называл некоторых своих коллег последователями фашизма. И Вере врезалась одна фраза, сказанная Вячеславом:

- Они не оставляют никаких шансов никому, кто не подходит под кем-то выдуманные «стандарты республиканца»: не Хынгу, не этой умнице из Резервации … как её … Джессике.

Вера из курса «истории Муоса» знала, что именно генерал Дайнеко через год после победы Революции добился создания Резервации, не смотря на то, что подданные короля Мавритании, да и сам король, оказались самыми отчаянными воинами, дравшимися в Большом Гараже во время Великого Боя. Поэтому увидеть мулатку в своих аппартаментах он не пожелал бы даже в самом страшном сне. И ему было плевать на то, что Джессика закончила с отличием Университет и за пару лет стала высококлассным врачом. Его не впечатляло, что Джессика уже имела учеников и создала в Резервации маленький филиал Госпиталя, лечившего не только резервантов, но и жителей других поселений, согласившихся на операции у чернокожего хирурга. Как глава Службы безопасности, он знал, что именно Джессику регулярно вызывали в Госпиталь на врачебные консилиумы и ассистировать при операциях в отношении членов Инспектората. И он знал, что именно Джессика создала новый антибиотик, благодаря которому спасена не одна жизнь. Наоборот, генерала возмущали те налоговые и миграционные послабления, которые в последнее время сделал для Резервации Инспекторат благодаря успехам Джессики.

Так или иначе, личное присутствие врача Резервации на очередном совещании в Штабе было категоричным требованием Шестого следователя. Как будто та специально издевалась над генералом, испытывая удовольствие от его постоянных уступок, граничащих с унижением. Дайнеко, переборов себя, дал согласие, но тут же для себя решил: «Всё! Эта выскочка становится серьёзной проблемой. Разберётся с бомбой и поставим на ней жирную точку!». А потом неожиданно про себя повторил слова классика тоталитаризма: «нет человека – нет проблемы».

Но ещё задолго до капризов генерала, Вере стоило немалых усилий подключить к расследованию саму Джессику. Какое-то внутреннее чувство, которое трудно было обосновать одной славой об медицинских успехах Джессики, заставило Веру обратиться с этим вопросом именно к ней, а не в Учёный Совет или Госпиталь. Вера оказалась права – только Джессике с её одержимостью к медицинскому ремеслу и нетрадиционному мышлению удалось решить то, что вряд ли смогли бы решить заевшиеся учёные и медики Центра. Но это было потом, сначала же был очень не простой диалог с Джессикой, к которой Вера пришла прямо в Резервацию, чем немало напугала всполошившихся мавров.

- Ты с ума сошла, подруга! Ты сошла с ума! Вы убили моего учителя, и теперь следователь приказывает мне его вскрыть.

- Его не убивали – он умер в тюремной камере. Но всё это не важно – важно, что я в этом деле могу доверять только тебе, Джессика. И я тебе не приказываю, хотя в соответствии с параграфом… Да ладно, при чём здесь это. Мне не нужно, чтобы ты просто выполнила приказ следователя. Если ты готова только на это – лучше откажись без последствий для тебя. Мне нужно, чтобы ты исследовала труп от и до; чтобы ты отнеслась к этому, как к самой важной операции в своей жизни. Чтобы сделала это так, как это умеет делать во всём Муосе только один человек – Джессика. Чтобы ты сделала это не для меня, а вот для них (Вера ткнула пальцем в двух чернокожих ребятишек, сидевших возле койки недавно прооперированной женщины). Потому что в противном случае всё, что ты делаешь, теряет смысл: если я не узнаю правды, умрут все – и те, кого ты вылечила и те, кого могла бы вылечить в будущем.

Джессика непринуждённо пожала плечами, в её больших чёрных глазах опять заиграли чёртики. Что та подумала на самом деле, Вера даже не бралась предположить – слишком хитра была мулатка, чтобы выдавать свои мысли. Важно, что Джессика согласилась, и теперь они втроем докладывали генералу о новой опасности, нависшей над Муосом, которая была сопоставима с угрозой взрыва атомной бомбы.

- Если позволите, генерал, начну я, - самоуверенным тоном заявила Жанна, и не дожидаясь ответа Дайнеко, тут же продолжила, начав с подколки в адрес Веры: - Наша безусловно талантливая, но вся такая засекреченная, следователь Вера … простите, Шестой следователь … по одной только ей известной цепи умозаключений пришла к выводу о том, что поиск бомбы надо начинать именно с Госпиталя. Почему именно оттуда, выяснять даже не пытайтесь – не скажет, поэтому для всех нас это остаётся загадкой (Жанна швырнула в Веру одну из своих самых едких улыбок). Можно было бы оставить её со своими поисками, но она действительно целенаправленно или случайно нашла серьёзную опасность, которая существует под нашим боком. Четверо суток назад Вера притащила в психологическую службу главного хирурга Госпиталя, которого весь Муос знает под прозвищем Вась-Вась. Специалист он, конечно, уважаемый (на секунду Жанна соорудила на своём лице трагическую гримасу), но, как говорили древние: «хороший парень – не профессия». Те из своих подозрений, которыми сочла нужным поделиться с нами следователь, вызывали зевоту, а вопросы, для выяснения которых она притащила доктора – недоумение. Единственное, что меня действительно заинтриговало поначалу, так это то, что в этот раз она не доверилась своим сверхъестественным способностям и вознуждалась в помощи инспекторов-психологов…

Генерал, слушая вступление Жанны, с удовлетворением отметил, что Шестой следователь раздражает не только его.

- Но вы знаете, генерал, когда я занялась этим материалом, он меня тоже заинтересовал. Я поняла, что же так насторожило в докторе следователя. Доктор, будучи по своей природе обычным фанатиком своей работы, и абсолютно недальновидным человеком во всем, что с этой работой не связано, вёл себя на допросах, как разведчик. Нет, сравнение с разведчиком не совсем верное. Скорее он вёл себя, как зомби. Например, интересным моментом в биографии доктора было его исчезновение на Борисовском Тракте восемь лет тому назад – вы должны помнить эту историю….

- Я всё-таки напомню, - вмешалась Вера. - Тогда раз в пол-года врачи Госпиталя делали объезд крупнейших поселений Республики с целью разового лечения находившихся там больных. На Борисовском Тракте было совершено нападение на командированных врачей. Двое были убиты в предоставленной им на ночёвку хижине, а Вась-Вась куда-то пропал на целые три недели. Из рапорта следователя усматривалось, что предполагаемый сумасшедший суеверец до прихода следователя сам себе вспорол живот, и умирая, написал кровью на стене одного из домов на Поверхности вблизи указанного поселения что-то из тематики «чистильщиков», якобы врачи препятствуют исполнению воли Божьей в отношении караемых болезнями грешников. Вась-Вась же через двадцать дней нашёлся, сам забрёл в одно из дальних поселений. При допросе он сообщил, что мужчина, убивший его коллег, под угрозой арбалета увёл его со станции на Поверхность, именно туда, где покончил с собой, намереваясь совершить ритуальное убийство, но ему удалось от него сбежать, после чего он долго блуждал, пока не встретил людей. Что-то в его рассказе уже тогда смутило следователя, но выявить какие-то явные несоответствия в его показаниях не получилось. Да и не производил впечатление преступника или заговорщика исхудавший полуживой доктор, в связи с чем дальнейшее расследование было признано нецелесообразным: дело было закрыто, а командировки врачей за пределы Госпиталя с тех пор отменены…

- Теперь же по инициативе Шестого следователя мы возобновили допрос о тех обстоятельствах, - вновь взяла инициативу Жанна. В существенных деталях рассказ Вась-Вася не соответствовал тому, что он рассказал следователю восемь лет назад. Стало быть, наш доктор сильно подзабыл свою легенду. Не буду перегружать сообщение деталями, а озвучу лишь однозначный вывод о том, что и нынешний его рассказ был явно надуман. Когда доктор понял, что мы его раскусили, если можно так назвать наш скромный результат, он перестал говорить вообще. Не помогли не пытки, не наркотики, не гипноз. Вернее гипноз на него вообще не действовал, что никак не вяжется с психотипом нашего покойного доктора. Скрытое тестирование подсказывало явное возбуждение простоватого доктора при ответах, вернее отказах отвечать, на вопросы, связанные с некоторыми летальными исходами в Госпитале за последние восемь лет. Доктор был явно не тем, за кого себя выдавал. Совершенно определённо он был подвергнут некой форме зомбирования и произошло это восемь лет назад. Зомбирование настолько жёсткое, что врач на одном из допросов схватил карандаш и попытался проткнуть себе шею. И я могу поклясться, что ему бы удалось покончить жизнь таким способом, если бы я не оказалась шустрее, а старик явно слабее меня. Но доктор всё-равно нас перехитрил. Когда мы посадили его в пустую клеть под постоянное наблюдение, он лёг в позу зародыша, отвернувшись к охраннику спиной и имитируя беспокойный сон, перегрыз себе вены на одной из рук. А для того, чтобы охранник не заметил растекающейся крови – он её просто высасывал из своей вены, пока не потерял сознание. Когда же охранник всё же заметил неладное, Вась-Вась уже остывал. Скажите, генерал, это не напоминает вам кое-какую историю из прошлого Муоса.

- Не хотите ли вы сказать, что у нас снова объявились ленточники?

- В самую точку, генерал! В самую точку, - развеселилась Жанна, наблюдая реакцию Дайнеко.

- И я уверена в том, по крайней мере Соломон и Якубович являются ленточниками! – вставила Вера.

- Что-то здесь не так. Но как же они обманули регулярное тестирование на ленточников? - озадаченно поинтересовался генерал. – Да и, насколько я помню, ленточники не дают в обиду своих хозяев. А тут самоубийство…

- А вот здесь надо дать слово профессионалу…

Джессика чувствовала себя здесь не в своей тарелке – ей с самого начала хотелось, чтобы это всё быстрее закончилось и она смогла вернуться к своей работе. Но когда ей дали слово, говорила она хоть кратко, но спокойно и уверенно, почти без акцента:

- Всё что я знала из паразитологии ленточников и то, что мне сообщила Шестой следователь, наталкивало на мысль о наличии паразита в теле доктора. Однако я не выявила никаких следов хирургического вмешательства на затылке погибшего. Не нашла я паразита или следов его пребывания в традиционном месте гнездования червя. И всё же я вспомнила привычку доктора потирать пальцами шею как раз под нижней челюстью. Обследуя труп в этом месте я нашла едва заметный рубец в подъязычной области, а хорошо порывшись, и червя, который сросся со спинным мозгом, спрятавшись прямо в позвоночном отверстии.

Джессика достала из медицинского чемодана две небольшие стеклянные банки, наполненные жидкостью, и поставила их на стол прямо перед генералом.

- Этот образец заспиртован много лет назад – этот тип червя всех хорошо известен. А вот этот я извлекла из Вась-Вася. Конечно, для более досконального изучения вам надо обратиться к кому-либо из зоологов. Я же лишь увидела более приспособленную особь: она длиннее и тоньше, с более плотным хитиновым покровом, более острой головкой и псевдочелюстью, что позволяет быстрее пробивать себе путь к спинному мозгу. Но главное, даже невооружённым взглядом видны нервные тяги червя, которые у него на порядок толще, чем у его предшественников. Однозначно, мы видим более совершенное создание, чем то, которое когда-то чуть не погубило весь Муос. Червь теперь прячется в позвонке, что обеспечивает ему большую безопасность и не вызывает у носителя затылочного рефлекса. Но даже не это самое главное. Если помните, у зараженных червем ленточников было замечено значительное снижение интеллекта. Ничего подобного я не наблюдала у Василия Васильевича. Я думаю, что на текущем эволюционном витке для паразита проблема частичного блокирования умственной деятельности носителя снята. А за счёт того, что червь фактически заставляет носителя самоотверженно действовать в одном направлении, не отвлекаясь на посторонние занятия и мысли, заражённый человек станет более интеллектуально продуктивным, чем был до вселения в него паразита. Что мы собственно и наблюдали в ситуации с Василием Васильевичем, который ещё восемь лет назад был рядовым хирургом, и именно после возвращения с Борисовского Тракта стал делать успехи, работая как одержимый, что впрочем коллегами списывалось на своеобразные последствия стресса, вызванного убийством коллег, похищением и последующим блужданием в подземельях и на Поверхности. И ещё: настойчивость Вась-Вася в совершении самоубийства, указывает на то, что паразит не навязывает носителю, как было когда-то, инстинкта сохранения собственной особи. Я думаю, что нынешние ленточники действуют в пользу всего вида, будучи готовы пожертвовать жизнью отдельных хозяев.

Лоб генерала покрылся испариной. Он, ветеран Великого Боя, помнил кошмар войны с ленточниками. Казалось, что эта угроза изгнана из Муоса навсегда. Не сильно вдаваясь в зоологические подробности, он понял, что паразиты вернулись, причём они стали ещё опасней, чем были когда-то. Тихим уставшим голосом он спросил, обращаясь к Вере:

- Ну а бомба-то зачем им понадобилась? Не в их же интересах уничтожать нас всех, мы же их – пашня.

- Этого я пока не знаю, генерал. Есть расплывчатые гипотезы, но они ничем пока не аргументированы и озвучивать их я пока не буду.

- Надо немедленно доложить в Инспекторат, Главному администратору, - с решимостью почти выкрикнул генерал, приподымаясь из-за стола, как-будто прямо сейчас он намеревался связаться с высшими чиновниками…

- Я думаю, этого не следует делать, - спокойно остановила Вера генерала.

- Не понимаю вас, капитан.

- Вы задумайтесь, генерал, о том, зачем ленточникам понадобилось обращать именно хирурга? Зачем им понадобилось проводить восемь лет назад эту рискованную операцию на Борисовском Тракте, жертвовать при этом жизнью ещё одного ленточника, а значит и его хозяина?

Выслушав молчание генерала, Вера невозмутимо продолжила:

- Им нужен был именно хирург Госпиталя. Джессика обратила ваше внимание на то, каким образом было осуществлено внедрение червя – очень искусно, почти незаметно. Со слов доктора я знаю, что раневой канал с подъязычной складки к межпозвоночной щели не зарос за восемь лет, что с одной стороны говорит о толково проделанной операции, а с другой – о том, что червь регулярно размножался и через раневой канал постоянно выползали новые особи. Джессика помнит, что доктор с регулярностью раз в пол-года болел какой-то странной формой ангины – несколько суток не мог разговаривать, при этом работоспособности не терял и никакого не допускал к своему лечению. Я думаю, не реже, чем раз в пол-года он находил нового носителя и транспортировал в него червя во время какой-нибудь из стандартных операций или даже во время медицинского осмотра.

- Я помню раз или два, - вставила Джессика, - когда после обычных операций, которые проводил сам Вась-Вась во внеурочное время, в течении двух-трёх дней он держал больных на опии и не допускал никого к их осмотру. Тогда он объяснял это наработкой новых методов лечения. Теперь ясно, что он боялся, чтобы прооперированный, скажем, на аппендицит, не выдал наличие медицинских манипуляции в ротовой полости. А потом, когда рана заживала и червь полностью завладевал сознанием нового носителя, он всё объяснял новообращённому, давал ему инструкции и тот уже был с доктором заодно.

- Новые ленточники, помня об ошибках своих пращуров, боятся разоблачения и действуют глубоко законспирировано, - продолжила мысль Вера. – Покойный доктор, я так думаю, был основным, если не единственным источником заражения. Но трудно подсчитать, скольких людей он успел превратить в ленточников за эти восемь лет. Не забывайте, что паразиты внутри заражённых людей тоже размножались и доктор наверняка подыскивал носителей и для, так сказать, внуков своего паразита. Мы пока точно не знаем, сколько людей из Инспектората и Штаба пролечилось в Госпитале за восемь лет. Если мы сообщим в Инспекторат о появлении новых ленточников, какой способ выявления заражённых мы можем сегодня предложить? Если вы внимательно слышали доклад Джессики, нынешний вид ленточников не подвержен затылочному рефлексу и никаких следов в области шеи у них не будет. Обследование ротовой полости с целью выявления раневого канала – занятие трудоёмкое и доступное лишь хорошо натасканным на поиск медикам. При этом, как мне успела поведать доктор Джессика, совсем не факт, что эти следы остались. Вась-Вась последние восемь лет наверняка оттачивал мастерство пересадки. Возможно, теперь червей внедряют через пищевод, нос или другие труднообследуемые места. Мы вынуждены признать, что эффективного и безошибочного метода диагностики заражения у нас пока нет. Зная доктора Джессику, я убеждена, что эту проблему она решит, но для этого потребуется время и … живые подопытные образцы ленточников. Безусловно, когда-то нам придётся заняться новыми ленточниками, возможно начав новую войну. Но сейчас мы только выдадим себя. Целью номер один является поиск и обезвреживание бомбы. Наш самый главный козырь – это то, что ленточники пока не знают о том, что мы уже про них знаем. А пока что мы просто должны подозревать ленточника в каждом, хоть раз лечившемся в Госпитале или контактировавших с теми, кто там лечился. Я бы не обратилась к вам генерал, не будь уверена в том, что вы никогда не обращались к докторам...

- Ну а эта?...

Генерал едва повёл подбородком в сторону Джессики, как бы отстраняясь от её роли в выявлении ленточников и подчёркнуто уважительного обращения к доктору Веры. Назвать Джессику доктором или по имени для него было через чур болезненным, поэтому «эта» - было единственной формой обращения, которую осилил генерал по отношению к резервантке.

- … эта, кажется, тоже работала в Госпитале, его ученица и может быть с доктором заодно… Да и вы, следователь, тоже оперировались у Василия Васильевича. И как мне, скажите, верить, что вы двое – не ленточники, которые с какой-то выгодной для ленточников целью затеяли это ложное разоблачение…

- О, генерал, вы, оказывается, умеете слушать, - холодным тоном и с почти незаметной издёвкой ответила Вера. – Вы сумели оценить угрозу и подозрения ваши отнюдь не безосновательны. Заполучить клану ленточников в свои адепты следователя, имеющего доступ к большинству тайн Республики, и талантливого доктора, являющегося последней надеждой для многих больных Муоса, - это было бы действительно достойное приобретение, которое отлично бы послужило их целям. Но есть несколько косвенных признаков, что мы с Джессикой пока не являемся ленточниками. Всё же, с точки зрения здравого смысла, ленточникам в любом случае не хотелось бы быть разоблачёнными как можно дольше, поэтому устраивать, как вы выразились «ложное разоблачение», им не с руки. Кроме того, с покойным доктором работала психологическая служба и, конечно, они бы наверняка выявили поведенческое сходство у нас с ним. Есть ещё пара-тройка косвенных признаков нашей чистоты. Но основным аргументом для вас, генерал, является слепая вера в то, что мы с вами заодно. Если это не так, и вы нас, скажем, изолируете, то противостоять этой угрозе без нас вы всё равно не сможете, и Муос очень скоро превратиться или в обиталище ленточников или в безжизненную радиоактивную штольню. А если всё же мы чисты, то кой-какие шансы у Муоса пока ещё есть. Поэтому выбор за вами, генерал… Хотя впрочем, какой тут выбор, вы его уже давно сделали.

Жанна с восторгом наблюдая за словесной дуэлью Веры и генерала, которая уже превращалась в интеллектуальное избиение последнего. Она восхищалась бывшей ученицей и с интересом констатировала, насколько та опасна. В бычьих же глазах Дайнеко светилась почти нескрываемая ненависть ко всем троим представительницам слабого пола, в руках которых оказалась его судьба и судьба всей Республики. Вера же не останавливалась:

- Но, коль вы, генерал, побороли свои сомнения, мы займёмся бомбой. Потому что на сегодняшний день я не сомневаюсь, что именно из Госпиталя идёт тропа к тому месту, где находится атомный заряд. Итак, наш план…

2.

Вера предпочла бы работать в одиночку. Но та угроза, лоб в лоб с которой она столкнулась в этот раз, была намного сильнее Веры и ей было не обойтись не без помощи военных не без содействия психологической службы Инспектората.

Отношении Веры к Жанне было более, чем настороженным. Цинизм инспектора-психолога превышал все мысленные пределы: люди для неё являлись лишь материалом для её психологических опытов и профессиональных побед. За тысячей масок, которые постоянно меняла Жанна на своём красивом лице в ходе общения с окружающими, было не рассмотреть её подлинное лицо. Все слова, вся мимика и жесты инспектора-психолога являлись лишь реквизитами постоянной психологической игры с окружающими, в которой та каждый раз выходила победителем. И Вера для неё была, может быть, единственным достойным соперником, соперником интересным и всё же подлежащим уничтожению.

Но Жанна в своём деле была профессионалом и Вера в этом убедилась, когда та, побеседовав с доктором Вась-Васем «вслепую», не зная, в чём того подозревает Вера, не только подтвердила Верины опасения, но и нашла много ответов на ещё не поставленные следователем вопросы. В необъявленной войне двух сильных женщин наступило временное перемирие. Жанна настолько увлеклась новой темой, что последние дни, практически не спала. Было удивительно на этом всегда безупречно красивом лице видеть красные глаза и синеву под ними. За несколько часов до их совещания у генерала в Штабе, Жанна продемонстрировала Вере аналитический мастер-класс:

- Ты, подруга, спрашиваешь, где искать свежих ленточников – крестничков нашего доктора? Давай-ка, врубай свой двойной мозг и становись на время ленточником. Причём будь самым главным ленточником. Представь, что у тебя в шее сидит червь. Только вот отбрось отвращение - заставь себя на минуту полюбить это маленькое беззащитное существо, которое стало с тобой одним целым…

Вера несильно, но хлёстко, отбила руку Жанны, которую та протянула, чтобы прикоснуться к затылку, как бы пытаясь лёгким прикосновением к шее следователя добавить убедительности своим словам. Реакция Веры вызвала внешне непринуждённый смех Жанны:

- Ха-ха, подруга, да не собираюсь я тебя гипнотизировать сейчас… Ладно, продолжим… Итак, у тебя в шее самое дорогое существо, представитель господствующего над людьми вида, которому ты отдаёшь всю себя. Твоя цель – обращение в ленточников всех людей Муоса. Эта цель ограничивается только одним – опасностью разоблачения. Риск велик, но всё же ты, руководитель клана ленточников, посылаешь в мир недолюдей (то есть наш мир) одного из хозяев, всадив его в шею хирурга, тогда совсем не выдающегося. Понятно, что у врача возможности незаметной пересадки самые большие, но он ведь находится среди других врачей, которые могли бы в любой заметить что-то неладное в пациентах. Если произойдёт разоблачение – смерть хозяину, а в последующем и угроза существованию всего ещё совсем малочисленного клана. Как бы ты проинструктировала врача, кому рекомендовала имплантировать новорожденных червей?

- Самым влиятельным людям Республики: высшим инспекторам и военным, членам Парламента…

- Правильно, девочка, всё правильно, за исключением парламентеров – они тот как-раз мало чего решают. А вот заражённые инспектора и члены Штаба, узнай они о том, что республиканцам всё таки стало известно о появлении новых ленточников, с одной стороны немедленно проинформировали бы руководство своего клана, а с другой стороны всеми силами пытались бы затормозить любые активные меры, направленные против ленточников. Но это ещё не всё. Думай-ка дальше… ты – ленточник, ты, скорее всего, - единственный источник вживления червей; если с тобой что-нибудь случится – всё пропало, повторно внедрить в Госпиталь нового ленточника будет очень сложно… Ну шевели извилинами… Ты – одинокий ленточник, один среди чужих…

Жанна смаковала возможность продемонстрировать своё превосходство, и Вера не отказывала ей в этом удовольствии:

- Значит, мне нужно обратить в ленточники кого-то из медперсонала Госпиталя: он будет страховать меня на случай разоблачения и заменит меня, если со мной что-то случится…

- А ведь можешь, когда захочешь… Скажу тебе больше – этот кто-то был обращён одним из первых, если не самым первым… Ищи, следователь, соратника Вась-Вася среди врачей Госпиталя, которые были им прооперированы семь-восемь лет назад.

3.

- Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! Только бы дойти! Только бы дойти! – повторяла Даша, задыхаясь от бега. – Мы дойдём с тобой, мой хороший, дойдём, ты только подожди, подожди немножко… Всё будет хорошо!..

Лёгкие были словно засыпана металлической стружкой от непривычно частого дыхания. Боль в боку, словно разбухший шипованый шар, сковывала тело. Непривыкшие к бегу ноги становились ватными и лишь усилием воли их удавалось переставлять. Сердце, казалось, выпрыгнет из груди. Даша почти теряла сознание и весь организм, повинуясь человеческому инстинкту, требовал немедленно остановиться, отдышаться, отдохнуть. Но Даша не могла этого сделать – то что она несла в себе и к чему обращалась в последних мольбах было дороже всего. Червь ещё семь лет назад полностью подчинил себе Дашу. Безмозглое существо, присосавшись к спинному мозгу девушки, умело только одно – посылать несложную комбинацию нервных импульсов в кору головного мозга, которые сплетением мозговых клеток расшифровывались примерно так: «Я здесь у тебя в шее! Я всё для тебя! Ты должна заботиться о мне и таких как я! Наша жизнь и наше размножение – самое важное для тебя!». Червю было достаточно забросить эту фальшивую идею на вершину иерархии человеческих инстинктов, идей и желаний. И оседланный паразитом человек жертвовал всем, задействовал все свои физические и психические силы, весь свой интеллект на выполнение новой установки. Червь не причинял особого ущерба человеческому организму, в отличии от болезнетворных вирусов, бактерий или обычных человеческих глистов. Он подчинял волю и это было куда страшней: от любой болезни был шанс исцелиться, или хотя бы оставаться человеком оставшиеся до ухода в мир иной месяцы, дни или часы; обращённый же в ленточника переставал существовать как личность, становясь умным придатком неразумного червя.

Правда, заражённый червем человек не считал заражение рабством. Наоборот, субъективно он себя считал безмерно осчастливленным, согретым псевдо-любовью к своему «хозяину». Так и Даша, медицинская сестра хирургического отделения Госпиталя, делила свою жизнь на два периода. Её воспоминания до рождения ребёнка теперь были окрашены тоскливым сумраком одиночества. Детство на Немиге, школа, а по вечерам - занятия с отцом, бывшим американским рабом, всеми силами пытавшимся вытолкнуть дочь из беспросвета обыденной жизни и потому заставлявшего её беспрерывно зубрить науку, чтобы быть лучшей в школе. Отец не дождался поступления дочери на курсы медсестёр при Госпитале – умер за два месяца до того, как она ушла с голодной Немиги. Курсы, Госпиталь и Альберт. Какими глупыми и пошлыми теперь казались эти их встречи с Альбертом, фальшивой и ничего не значащим то, что они называли любовью. Как смешно вспоминать их выдуманное счастье в тесной каморке, выделенной молодой семье специалистов. Потом девять месяцев тревожного ожидания чуда… Чудо произошло, но оно было связано не с рождением ребёнка, а с тем, что подарил ей Вась-Вась. До этого своего руководителя Вась-Вася она немного побаивалась, он ей казался каким-то странным после этой истории с его похищением на Борисовском Тракте, замкнутым и сосредоточенным в себе. Говорил он с ней кратко и только по работе, да при этом смотрел всегда куда-то мимо, как будто Даша была для него невидимкой. И только на девятом месяце её беременности он неожиданно ласково обратился к ней:

- Как твоя беременность, Дашенька?

Даша немного опешила от такой учтивости доктора. Но потом, конечно, заговорила о своих тревогах; о том, что и где ей болит. У рожавших подруг и акушера-гениколога её страхи вызывали улыбку; они заверяли, что всё это ерунда, так бывает у всех беременных. Но доктор разделил её тревоги и неожиданно предложил её осмотреть. После осмотра лицо доктора стало озабоченно серьёзным. Он настоял на проведении кесарева сечения.

Когда она пришла в себя, то не сразу поняла, что с ней. От двухсуточной опийной анестезии ломило тело, болел шов от пупа к паху; по непонятной причины ужасно болела и распухла глотка, как-будто кто-то вогнал туда большой гвоздь. Но всё это перекрывало необъяснимое ощущение присутствия чего-то постороннего внутри; вернее кого-то. Причём это присутствие не пугало, а наоборот действовало успокаивающе, как-будто этот кто-то знал о страданиях Даши и всеми силами хотел ей помочь. Это присутствие не снимало, но как бы отводило в сторону страдания Дашиного тела, акцентируя внимание на себе самом – таком прекрасном и беззащитном.

В палату вошёл Вась-Вась. От былого безразличия к девушке не осталось и следа, он смотрел на неё с отеческой любовью. Доктор сразу же, не подбирая слов, объяснил причину произошедшей в Даше перемены. Он даже не скрывал, что необходимость операции была им выдумана, что её целью было лишь вживление хозяина, что ребёнка после операции он умертвил, так как пока что он будет лишь помехой. Ещё не до конца уничтоженные человеческие эмоции пытались в Дашином сознании представить чудовищным то, что говорит доктор, и пока что сопротивляющийся разум выводил картину неправильности происходящего, но не двигаться не тем более кричать Даша сейчас всё-равно не могла, да и не хотела. Хотелось отбросить эти грустные мысли и полностью сосредоточиться на этом новом источнике эмоций, ласково пульсирующем между её шейных позвонков.

Доктор часто её навещал, не столько, чтобы оказать медицинскую помощь, сколько для того, чтобы обучить её пребыванию в этом мире в новом качестве. Каждый приход доктора вызывал в ней массу положительных эмоций – ведь доктор тоже был цестодом – так на латинский манер теперь называли себя носители хозяев (лат. Cestoda – ленточный червь). Слишком некрасивым и опошлённым недавней историей Муоса было слово «ленточники». Её законный супруг Альберт наоборот вызывал у Даши лишь отвращение - не даром цестоды именовали людей, в которых не вселены хозяева, «дикими». Первое время перемену в своей супруге он пытался объяснить стрессом, вызванным родами и смертью ребёнка. Ничего не изменилось, когда Даша вернулся в их квартирку. Его присутствие, а тем более попытки прикоснуться к ней вызывали лишь приступы отвращения. Поэтому почти всё время Даша проводила в Госпитале. Сам Вась-Вась, ставший вскоре её любовником, настаивал, чтобы Даша усилием воли заставляла себя не уклоняться от близости со своим мужем.

Советы доктора помогли кое-как привести в норму отношения с Альбертом, искренне относившим на свой счёт вторую беременность Даши. Через месяц после родов она сама настояла, чтобы ребёночку, который не вызывал у неё материнских чувств, имплантировали червя. Доктор оказался прав – мальчик был слишком мал и не выдержал операции. Даша еле пережила горе, когда на глазах умирал первый делившийся в ней хозяин. Смерть носителя, хоть это был и её ребёнок, для неё уже ничего не значила.

Один, реже два раза, в год они с Вась-Васем во время операций проделывали подобное с пациентами – в основном с большими шишками, которые по разным причинам попадали на операционный стол. Доктор по окончании основной операции, когда его ассистенты уходили, быстрыми уверенными движениями осуществлял внедрение. Вскоре она уже сама умела это делать: с помощью специального инструмента выполняла глубокий прокол в задней стенке носоглотки аж до самого позвоночника, впускала туда только что делившегося червя и с восторгом наблюдала трогательный процесс его внедрение в кровоточащую рану нового носителя. Оставалось прижечь рану, чтобы остановить кровотечение, от которого носитель мог захлебнуться; а потом двое-трое суток поддерживать опийный сон, дабы суета прооперированного не мешала процессу его превращения в цестода.

Вась-Вась совершенствовал навыки имплантации, но и третий ребёнок умер, не пережив операции в полугодовалом возрасте. Больше детей у неё не было. Впрочем, у их ног лежал весь Муос. Рано или поздно, как обещал доктор, цестоды начнут войну с дикими, загонят их в вольеры и, отбирая молодых и здоровых, начнут их методично осчастливливать. Остальных же, не пригодных к вживлению хозяев, уничтожат. Даша с восторгом слушала рассказы доктора о Высших Цестодах, с которыми ему посчастливилось видеться лично. Доктор описывал их, как прекрасных, совсем не похожих на людей, красивых и благородных порождений иного мира, умеющих читать человеческие мысли и свободно передвигаться по Поверхности.

Но этот счастливый период в Дашиной жизни прервался совершенно неожиданно. Пришла следователь, которая несколько часов рылась в архиве Госпиталя, после чего чуть ли не из операционной забрала Вась-Вася, никак не прокомментировав свои действия. Она уловила полусекундный взгляд доктора, наполненный тоской и решимостью, и она поняла, что значит этот взгляд – обо всём они уже давно договорились. За Вась-Вася она не боялась, прекрасно зная, что ничто в этом мире не заставит цестода навредить хозяевам – уговоры и пытки здесь совершенно бесполезны. Жалко было хозяина, который мог погибнуть вместе с Вась-Васем.

Сегодня следователь вернулась – теперь уже с пятёркой военных и этой чернокожей выскочкой, которая сидя в своей Резервации возомнила себя Гипократом. Всех докторов и медсестёр собрали в одном помещении и объявили, что они будут подвергнуты осмотру, так как в дальних поселениях выявлено новое респираторное заболевание и есть основания подозревать, что источник заражения находится в Госпитале. Даша сразу догадалась, что они врут: если в Госпитале ищут источник заболевания, почему же не проверяют санитарок и рабочих; и зачем привели следователя и военных. Потом медперсонал попросили покинуть помещение, чтобы затем входить по-одному согласно списка. На выходе Даша бросила быстрый взгляд на стол, на котором резервантка разложила нехитрый инструмент, готовясь к проведению осмотра. От увиденного ей стало дурно и она едва не упала на входе: на столе в небольшой стеклянной банке в спирте лежал ОН. Это был МЁРТВЫЙ ХОЗЯИН! Это было невыносимо, Дашу начала трясти и она вынуждена была опереться спиной о стену на коридоре. Когда беспорядочно скакавшие мысли, кое как начали собираться в логические цепочки, Даша осознала, что дикие убили Хозяина Вась-Вася. Ну и сам Вась-Вась естественно тоже мёртв. Это вызвало у неё приступ ненависти – прямо сейчас её хотелось убить кого-нибудь из диких. Усилием воли она заставила себя успокоиться и прислушалась к тому, что говорят её коллеги, по-очередно выходившие из кабинета. Они, посмеиваясь, ещё раз убеждали друг-друга в надуманности слухов о гениальности врача из Резервации, которая для того, чтобы найти признаки ОРЗ, сначала осматривает шею, потом лезет под язык, а уже потом вглядывается в гланды. Это окончательно подтвердило Дашины подозрения: сомнений нет – дикие прознали про существование цестод. И эта мавританка отнюдь не дура – она найдёт за гландами раневой канал, через который ещё совсем недавно выходил делившийся хозяин. И её хозяина ждёт тоже, что и того БЕДНЯГУ, трупик которого дикие держат на дне банки со спиртом.

Нужно срочно бежать – спасать своего хозяина и предупредить Высших Цестод о том, что дикие прознали о них. Благо дикие сначала осматривали врачей, а потом медсестер, в списке которых Даша была одной из последних. У неё было время зайти в комнатушку для санитарок, в которой была припрятана её сумка, собранная именно для такого случая, и выйти из Госпиталя. На выходе стоял сонный армеец, который вяло спросил:

- Вы куда?

- Меня уже проверили…, - ответила Даша, одарив молодого солдата улыбкой, которая в прошлой жизни с ума сводила Альберта, да и не только его. Но вместе с этим она до хруста в пальцах сжала остро отточенный скальпель, который держала в кармане своего халата.

- Скоро вернётесь? – игриво улыбнувшись, спросил парень.

- Через час.

- Нет, давайте быстрее, через – пол-часа. У следователя какое-то объявление для всех.

- Ладно.

Даша боялась, что военный услышит, как громко стучит её сердце, но солдата больше интересовали её бёдра, идеальные формы которых не скрывали не короткий больничный халат не обтягивающие льняные брюки. Чувствуя на своей спине, вернее ниже её, оценивающий взгляд похабного дикого, Даша несколько раз поразвязней вильнула бёдрами, обернулась, через силу улыбнулась армейцу и, свернув за угол коридора, ведущего к госпитальному бункеру, бросилась бежать. Минут через пятнадцать очередь в списке дойдёт до неё и тогда, скорее всего, её спохватятся. Поэтому бежала Даша, не жалея своего организма, выжимая его на двести процентов. Дикий так бежать не мог, не сломанные воздействием хозяина инстинкты ему бы этого не позволили.

Даше иногда казалось, что её преследуют: она испуганно озиралась, прислушивалась и бежала дальше. Ещё немного такого темпа, она бы рухнула замертво, но наконец-то она прислонилась к двери заветной Шлюзовой. Здесь она никогда не была, дорогу нашла по заученным объяснениям Вась-Вася.

Шлюзовая, расположенная между Институтом Культуры и Площадью Независимости, была построена всего несколько лет назад. По специальному проекту почти все известные выходы на Поверхность в пределах Улья были наглухо замурованы в целях безопасности. Было оставлено несколько небольших люков вблизи крупных поселений Улья и самых важных бункеров, которые также были снабжены массивными затворами, запирающимися изнутри и почти никогда не открывавшимися. Единственным постоянно функционирующим выходом на Поверхность была Шлюзовая. Отсюда совершали рейды на Поверхность сталкеры, военные и каторжане в сопровождении надсмотрщиков. Перенесенные из какого-то не используемого туннеля рельсы, соединявшиеся с Московской веткой, позволяли даже осуществлять выезд велодрезин с целью доставки грузов с Поверхности и обратно. Пологий выходной туннель преграждали массивные гермодвери, разбивавшие его на три дезактивационные зоны.

Заведовал этим хозяйством проживавший прямо в Шлюзовой Архимед. Так его когда-то называли за склонность и способность к изобретению и конструированию механизмом, как правило основанных на системе рычагов и блоков. Шлюзовая была последним и самым важным проектом в жизни состарившегося Архимеда. Это сооружение проектировалось им, а потом в течении пяти лет строилась под его руководством. За несколько месяцев до сдачи в эксплуатацию Шлюзовой, на завершающем этапе строительства, произошла нелепая случайность – рухнули строительные леса и одна из балок проломила Архимеду череп.

Без Архимеда, в голове которого хранился весь план строительства, успешно закончить и привести в действие придуманные им хитроумные механизмы было делом почти не выполним, во всяком случае другим инженерам на изучение недоделанной системы и достройку недостающих компонентов потребовались бы годы. Не удивительно, что Инспекторат потребовал от Госпиталя, чтобы доктор стоял на ногах в кратчайшие сроки. И конечно же выполнять операцию должен был лучший на то время хирург Вась-Вась. И тот сделал то, что от него просили; и то, чего у него не просили – сделал тоже. Вась-Вась на своё усмотрение решил, что Архимед окажется очень полезен для Цестод.

Архимед после операции пришёл в себя с металлической пластиной в голове и с необыкновенным чувством в области шеи, перебивавшим боль. После выписки из Госпиталя Архимед доложил Инспекторату, что готов закончить Шлюзовую, но на дальнейшую работу инженером он больше не способен. В это не трудно было поверить, глядя на устрашающего вида пластину от правого виска до темени Архимеда. Поэтому Архимед по его просьбе после окончания работ был оставлен пожизненным смотрителем Шлюзовой. Такое решение было оправдано – никто кроме создателя Шлюзовой не мог так успешно ею управлять, при необходимости ремонтировать, а в последствии – подготовить себе достойного преемника. Необходимости в отвлечении дополнительных работников на Шлюзовую не было – она была полностью управляема одним человеком, а с учётом того, что Архимед согласился постоянно жить здесь в каморке, - ему не требовалась смена. Охрана из пятёрки армейцев на ночь здесь также не оставалась, потому что при закрытых гермодверях ожидать вторжения с Поверхности было глупо, да к тому же на случай несанкционированного открытия все двери оборудованы достаточно эффективной системой сигнализирования об опасности. Поэтому выполнение просьбы Архимеда было очень выгодным для Инспектората. И ещё более полезным оно представлялось для клана Цестод, получивших контроль над входом в самое сердце Муоса.

Ещё до открытия внутренней гермодвери в Шлюзовую, Архимед возрадовался. Слабые ментальные способности, которым обладали каждый из цестод, подсказали, что за дверью ждёт другой цестод. Последнего собрата он видел года четыре назад: в этот незабываемый день его посещал один из Высших – прекрасное сверхчеловеческое создание, пришедшее к нему без какой-либо одежды прямо с Поверхности, чтобы поставить задачи на ближайшие несколько дней.

Рухнувшую ему прямо в руки Дашу он затащил в свою каморку – девушку он сразу признал как одну из цестод – именно в ней сидел родитель его хозяина. Весь день девушка не могла встать с топчана – судороги от дикой физической нагрузки сводили ей ноги. Но всё же, в перерывах между его выходами из каморы для того, чтобы пропустить людей на Поверхность и обратно, записать соответствующее передвижение в журнал, она рассказала ему о своей жизни и трагических событиях в Госпитале.

А ночью, когда Шлюзовой никто не пользовался, он вывел Дашу на Поверхность. Очередного открытия гермодверей никто не заметит – он сам изменил им же разработанную ещё до обращения схему сигнализации; и теперь она позволяла, когда надо, открывать дверь без сработки. Им же были припасены гермокостюмы – так посоветовал Высший Цестод на случай необходимости эвакуации кого-то из Улея. Как всё таки он оказался предусмотрителен.

4.

Вера могла бы быть удовлетворена. Пока что всё шло даже лучше, чем было запланировано. Оправдались её предположения, сформировавшиеся ещё до ареста Вась-Вася на счёт того, что соучастницей доктора является медицинская сестра, которую медперсонал Госпиталя давно считал фавориткой великого хирурга. Она вместе с Жанной детально проработали спектакль и с липовым медосмотром медперсонала и с демонстративно выставленным на стол заспиртованным червём. Джессика едва согласилась участвовать в этом фарсе. Но спектакль стоил того: на Дашу он произвёл убийственное впечатление – её неконтролируемая реакция рассеяла последние сомнения в том, что она является цестодом. Хорошо проинструктированный армеец на входе в Госпиталь тоже отработал на все сто свою роль. Дальше дело было за Верой – ей надо было незаметно преследовать цестода, чтобы попасть в их логово. И это оказалось совсем не просто. Заражённая девушка бежала, как спринтер. Вера догадывалась, что такая прыть является следствием заглушенного инстинкта самосохранения и буквально разваливает нетренированный организм, но сейчас ей было от этого не легче. Едва не потеряв преследуемую из вида, Вера в конце была вознаграждена – следственным путём без всяких тестов был выявлен ещё один цестод, действующий в стратегически важном месте Улья и даже всего Муоса – на Шлюзовой. Оценив ситуацию, Вера не могла исключить, что Даша явилась на Шлюзовую, чтобы переждать или просто отдохнуть перед длительным бегством по подземельям. Но всё же наиболее вероятным было намерение совершить переход в центр клана новых ленточников по Поверхности, потому что покинуть Улей через хорошо охраняемые подземные выходы она не рискнула бы, тем более догадываясь о том, что её уже ищут. Но и через Шлюзовую днём она не пойдёт, так как в фортике у самого выход на Поверхность охраняет пятёрка армейцев, предупреждающих вторжение незванных гостей во время открытия гермодвери. Даша будет ждать ночи, и этих нескольких часов Вере хватило, чтобы вернуться к Госпиталю, где ожидала выделенная ей группа армейцев. Их она направила к Шлюзовой ожидать Дашу, если всё-таки она решит возвращаться обратно, а сама, облачившись в лёгкий следовательский гермокостюм, выбралась наружу через один из секретных люков. С нею следовала ещё одна пятёрка армейцев со сталкерской подготовкой.

Они расположились в двух сотнях метров от Шлюзовой на третьем этаже рухнувшего многоэтажного здания в офисе какой-то маленькой фирмы, прекратившей свою деятельность в тот же день, когда умер весь мир. Стёкол в окнах не было и сырость за десятилетия превратила в труху деревянную офисную мебель. Десятки папок-скоросшивателей некогда ровными рядами стоявшими на полках стеллажей, теперь догнивали среди щепок мебели, методично пожираемой любящими древесину насекомыми. Несколько пучков проводов с истлевшей от времени изоляцией соединяли между собой параллелепипеды системных блоков, мониторов, сканеров, принтеров, модемов и прочих электронных чудес, теперь покрытых толстым слоем плесени и паутины. Для большинства наблюдателей эти сюрреалистические грозди не значили ничего и лишь Вера, благодаря своей начитанности, смутно догадывалась о назначении этих предметов, теперь абсолютно бесполезных, но когда-то являвшихся воплощением человеческого гения.

Теперь же обилие посторонних предметов в их наблюдательном пункте усугубляло и без того предельную опасность их ночной вылазки: в них могли скрываться нежелательные насекомые и даже мелкие хищники. Поэтому всю эту груду хлама с особой осторожностью перенесли в другое помещение этого же офиса. Вход в кабинет заставили дверью, давно обвалившейся с петель, покоробившуюся от времени, но каким-то чудом сохранявшей некоторую прочность, а саму дверь подпёрли массивным бетонным обломком. Теперь неожиданную опасность следовало ждать только со стороны двух оконных проёмов.

Ночью на Поверхности жители подземелий подымались крайне редко и ночная жизнь умершего Минска обитавшим под землёй была почти неизвестна. В ночной темноте вопли, уханья и шорохи неведомых ночных обитателей, враждебно настроенных ко всем и особенно людям, изводили на нет и без того напряжённые нервы сидевших в засаде. Вера предпочла бы идти на такое опасное задание с убрами, но война с диггерами лишила её такого выбора – почти все убры теперь были на войне. Армейцы были на взводе, нацелив арбалеты на окна, они в любой момент были готовы выстрелить стрелами, острия которых были промазаны цианидом. И только Вера пристально всматривалась в мрачный силуэт Шлюзовой, почти не моргая.

Вдруг со стороны Шлюзовой послышался звук электрического мотора. Но этот звук не мог быть связан с поднятием гермодвери – слишком тихий. А спустя пол-минуты Вере по глазам резанул резкий свет, сразу же погас, затем загорелся и погас ещё несколько раз. Неожиданная светомузыка на ночных обитателей произвела ужасающее впечатление – одни из них затихли, другие наоборот завыли, кто-то стал убегать и улетать от источника света, а кто-то наоборот двинулся по направлению к нему, желая поживиться тем, кто так светиться, или просто уничтожить того, кто посмел поглумиться над ночной тьмой. Армейцы держались, но фильтры их противогазов издавали учащённо-нервное шипение. Несколько секунд хватило Вере, чтобы идентифицировать источник свечения – это был мощный прожектор, поднятый на высокую металлическую опору для того, чтобы освещать выезд из Шлюзовой и площадку вокруг неё. Но светил он явно не на площадку, а куда-то вдаль – на юго-восток. Это объясняло звук мотора – очевидно прожектор был оборудован электровигателем, позволявшим его поворачивать при необходимости, не выходя из Шлюзовой. Вряд ли такая конструктивная особенность была заложена в изначальный проект Шлюзовой, скорее изобретательный создатель-смотритель данного сооружения, став цестодом, по своей инициативе реализовал своё никому не озвученное рацпредложение. Серия свечений с неравномерными промежутками означала какой-то сигнал, адресованный туда, куда был направлен прожектор. Вера быстро подскочила к окну, рискуя быть атакованной кем-нибудь из потревоженных хищников, она до боли в глазах всматривалась туда, куда был направлен луч света, ожидая ответного сигнала. Но не в следующую минуту не через пол-часа его не последовало. Это, односторонняя связь – очевидно получатели сигнала не обладали возможностью ответить либо боялись это делать, чтобы не быть обнаруженными.

Оставалось только продолжать наблюдение. В любом случае Даша оставалась внутри Шлюзовой и рано или поздно должна оттуда выйти либо на Поверхность либо обратно в Улей, где за ней также должны были проследить. А впрочем, всё пока складывалось удачно. За ночь никто из ночных хищников не попытался напасть на шестерых двуногих, сбившихся в кучу на полу одной из сотворённых их предками пещер. Армейцы успокаивались - раз ничего не произошло за ночь, то днём тем более всё должно обойтись.

Но за час до рассвета что-то пошло не так. Какая-то иррациональная тревога внезапно хлынула в Верино нутро. Она прислушалась и поняла, что снаружи стало тише, намного тише. Издалека всё также доносились не предвещающие ничего хорошего звуки, но в радиусе трёх сотен метров всё затихло, как будто по команде. И тишина эта была тревожная, сродни той, которой всю эту ночь придерживался их маленький отряд. Вера напрягла весь свой слух, неморгающие глаза казалось вылезут из орбит. И она увидела это – едва видимая в сильно растворённом облачным покровом тусклом лунном свете фигура быстро и почти беззвучно пронеслась в метрах семидесяти от их наблюдательного пункта. И скрылась за ближайшими руинами. Для натренированной памяти следователя этих полутора секунд хватило, чтобы мысленно сфотографировать увиденное. А затем, сопоставляя расстояния, углы наблюдения и траекторию движения неизвестного объекта, время, которое он наблюдался Верой, её разум почти автоматически сделал расчёты и их результаты были пугающими: это был человек или человекообразное существо, передвигающееся на двух ногах, ростом более двух метров, двигалось со скоростью, значительно превышающей скорость быстрого бега тренированного человека. Учитывая, что исполин двигался с такой скоростью в кромешной темноте и при этом почти беззвучно, а также то, что армейцы его даже его не заметили, можно было счесть увиденное за порождённую усталостью и перенапряжением галлюцинацию. Но вот фигура появилась снова – на фоне светлой гермодвери Шлюзовой она была видна намного лучше. Теперь были различимы голова, плавно переходящая в массивную шею, органично сочетавшуюся с нереально широкими плечами. Вера ожидала, что это существо постучит в гермодверь - появилась необъяснимая уверенность в том, что этот гуманоид непременно разумен и пришёл он именно на зашифрованный вызов Архимеда. А потом Вере показалось, что гигант повернулся к ней и внимательно на неё посмотрел. Конечно же, этого нельзя было видеть – слишком далеко и слишком темно. И всё же Веру на мгновение посетило какое-то нездоровое чувство: как будто она стала слабеньким травоядным, прибитым спокойным взглядом загнавшего его в угол опасного хищника. А ещё спустя пол-секунды силуэт исчез, будто растворился в ночной тьме. Вера несколько раз зажмурила слезящиеся от долгого неморгания глаза, но это не помогло – на фоне гермодвери никого не было.

Прошло несколько секунд. Эта тишина не подкупала Веру – чувство надвигающейся опасности заставило ей напрячься. Только её чуткий слух уловил какое-то движение под оконным проёмом. Быстро выхватив секачи, она успела выкрикнуть:

- К бою!

Но гигантская тень уже заслонила оконный проём. А следующее мгновение вместило в себя крик перепуганных армейцев, арбалетные щелчки, хруст костей, прыжок Веры, совмещённый с мощным выбросом секачей, боль и забвение…

5.

- Здравствуй, Вера!

До боли знакомый мужской голос ворвался в Верино сознание, сдвинув с места и всё быстрее разгоняя застывшие мысли. Без сознания она пробыла долго и, как не странно, для неё это было не так уже плохо: она почти не спала уже много суток и её мозг давно требовал отдыха, хотя бы вот такого. Беспорядочная круговерть мыслей постепенно улеглась и теперь она вспомнила последние секунды в наблюдательном пункте возле Шлюзовой. В купе с раскалывающимся от нокдауна черепом, эти воспоминания подсказывали, что в схватке с чудовищем она явно не оказалась победителем. И этот голос, который она ожидала, но так не хотела услышать в конце своих поисков, свидетельствовал о том, что она находится в плену. Не открывая глаз, она ответила:

- Здравствуй, Соломон.

- Ха-ха… Не была б ты Стрелкой! Я всегда тебя считал одним из умнейших людей Муоса и, как всегда, не ошибся… Но Соломон это как-то… Предпочёл бы, чтобы ты меня называла, как раньше…

- Зозон умер в Госпитале. Для меня Зозон и Соломон – разные люди. Вернее человек из них только один – Зозон.

Вера наконец-то открыла глаза. В сидящем напротив неё одетом в бесформенную чёрную мантию худом мужчине с седой бородой и длинными волосами тяжело было узнать Зозона. Особенно изменились глаза: вместо доброй меланхолии ищущего смысла жизни вояки, эти глаза светились недоброй фанатичной целеустремлённостью. Впрочем, как не странно, улыбался Зозон также приятно, как когда-то во время их недолгих ужинов в столовке Урочища. Вера огляделась – небольшое, скорее всего, квадратное помещение пять-на-пять метров было порождением фантазии психопата: все стены, пол и потолок были неровно покрыты полупрозрачным серо-коричневым веществом, переливавшимся в свете единственного факела, торчащего из этой же массы под самым потолком. Несколько неровных перетяжек вещества плотно приковывали Веру к стене в сидячем положении, не давая возможности шевельнуть не руками не ногами. Тут и там стеклянистая масса была окрашена красно-бурыми пятнами, напоминающими застекленевшую кровь. Кое-где в ней виднелись обломки костей, скорее всего человеческих, фрагменты одёжной ткани, а в одном месте – верхняя часть человеческого черепа. В противоположном углу она увидела одного из армейцев, бывшего с ней в засаде возле Шлюзовой. Ему повезло меньше, чем Вере, - по какой-то прихоти устроителя этого сюрреалистического интерьера исполнители приклеили солдата к стене под самым потолком, так что он даже не доставал ногами до пола. Собственный вес тянул его вниз и из-за этого болели и отнимались руки, ноги и туловище в месте контакта с этими прозрачными перетяжками. Стоны вырывались через нос солдата, потому одна из перетяжек плотно заклеила его рот, растянув губы в нелепую улыбку. Вера понимала, что она с этим несчастными – единственные из выживших членов засады.

- Зачем вы его так мучаете, Соломон? Зозон был куда гуманнее, - съязвила Вера.

- Тебе так кажется, ты ведь всего не знаешь. Он куда удачливей тех, кто сейчас бесцельно слоняется по Муосу. Потому что впереди у него то, что сделает его действительно счастливым - ты ведь понимаешь, о чём я… Хотя следователям, насколько я знаю, глубоко наплевать на всё, что вокруг их происходит. Тебя ж не волнует этот вояка, как личность; для тебя он подзаконный объект. Тебе интересен лишь я, как нарушитель закона. Так ведь?

Зозон внимательно посмотрел в Верины глаза, но не увидел там ничего для себя интересного.

- Ладно, мы ведь с тобой когда-то были одной командой, а значит не пристало нам общаться вот так. Давай сделаем вид, что ты у меня в гостях…

Зозон свистнул и вскоре в камеру ворвалось существо, телом похожее на бесшерстную серебристую обезьяну с большим, словно висящий мешок, брюхом. Безволосая голова существа отдалённо напоминала человеческую, если бы не толстый хобот, начинавшийся там, где у людей находится нос и рот.

- Знакомься. Мы их называем строителями – это будущие архитекторы нового мира, потом тебе о них расскажу больше.

Пока Зозон это говорил, человекообразный монстр подбежал к Вере и, быстро двигая хоботом, изрыгнул из него вонючую мутную жидкость и ловко размазал её всё тем же хоботом по стекловидным перетяжкам, приковавшим туловище и конечности Веры. Вера почувствовало, как вещество стало нагреваться и становиться мягким, пока не превратилось в кашицу. Зверь, орудуя хоботом, всё быстро всосал в себя и так же быстро выскочил из помещения. Вера встала и, растирая руки и двигая ногами, пыталась быстрее оправиться от длительного неподвижного сидения. Дико болела голова, к которой даже притронуться было страшно – она боялась, чтоб височной кости не оказалось трещины – не хватало ей ещё внутричерепного кровотечения. Зозон, внимательно наблюдая за Вериными движениями, медленно распахнул свой балахон, под которым на широкой портупее висел меч в ножнах и несколько метательных ножей:

- Я понимаю, что за это время ты стала ещё сильнее. Но ты ведь безоружна, а я далеко не самый безобидный мужик в Муосе. Поэтому просто не рекомендую тебе испытывать судьбу. Совершенно уверен, что до определённого момента, следуя своей теперешней профессии, ты будешь любыми путями выуживать у меня информацию, надеясь ею в последующем её использовать. Что ж, я не против, потому что знаю, что воспользоваться тебе ею во вред Цестодиуму всё равно не получится. Ведь чуть что – я не мешкая тебя разрублю и лишу тебя тем самам возможности хотя бы попытаться выполнить свой долг. Поэтому давай подольше играть в нашу мирную игру, пытаясь получить из неё максимум удовольствия и пользы.

Они вышли в коридор, а затем оказалиь в похожей камере, залитой всё тем же веществом, нов ней не было других пленников, кровяных разводов и человеческих останков. Зато здесь были возвышения, похожие на стулья. То же или другое существо, которое Зозон назвал строителем, суетилось в углу камеры, заканчивая строительство: из его хобота фонтанчиком била пена, которую он этим же хоботом приглаживал, формируя ещё один предмет мебели – «лежак». Прямо на глазах слюни строителя затвердевали. Зозон, налюбовавшись недоумением Веры, собратился к строителю:

- Закрой нас снаружи.

Зверь выскочил и надавив на дверь, её захлопнул. По звукам за дверью Вера поняла, что он замуровал их, намертво замазав дверь своими цементоподобными слюнями.

- Ну вот, это будет твоим временным обиталищем. Неплохо, правда?

Зозон уселся на лежак, который ещё совсем недавно был полужидким и жестом пригласил Веру сесть рядом. Вера с показным пренебрежением присела на стул подальше от Зозона.

- И всё же интересно, как ты докопалась до всего. Про чистильщиков можешь пропустить: мы позавчера отловили Ахаза и он, порядком обделавшись, всё нам рассказал про тебя. Ты, кстати, ему сразу не понравилась, но у него и в мыслях не было считать тебя разведчиком Республики. То, что нам сегодня рассказала Даша о задержавшем Вась-Вася следователе сошлось с описанием Ахаза. В Силах Безопасности мне был известен только один следователь женского пола, но с другим, гораздо более симпатичным лицом – всё-таки тебя капитально подпортили. Но вот секачи – они тебя выдали окончательно. Всё сходилось к тому, что наша гениальная незнакомка является никем иным, как следователем Стрелкой-Верой. Как ты пронюхала про Соломона у чистильщиков – я знаю; как ты найдя Вась-Вася, допёрла, что хирург и его медсестра Даша являются цестодами – догадываюсь. Но вот, что тебя подвигло почти сразу после чистильщиков идти в Госпиталь и арестовывать бедного доктора – ума не приложу. Ну, конечно, если эту информацию ты считаешь секретной, я подожду того дня, когда секретов у тебя перед нами никаких не будет…

Соломон последнюю фразу сказал с ехидством, которого никогда не было у Зозона.

- Ты его выдал, Соломон, - Вера порадовалась недоумению, промелькнувшему на лице цестода. – Да-да, ты сам выдал своего цестода, да и всех цестодов выдал ты – Соломон! Можешь похвалиться этим своим достижением перед Высшими Цестодами или как ты там называешь своих начальничков!

- Ты блефуешь! Мы продумали всё до мелочей – никаких зацепок остаться не могло, во всяком случае я их оставить не мог, - вспылил Зозон.

- Ладно, слушай. У цестода, которого я уже никогда не перестану называть Соломоном, всё таки остался мозг моего учителя и моего командира Зозона. И словарный запас, излюбленные выражения и идиомы остались в общем-то те же. В своих бесплодных поисках смысла жизни Зозон часто прибегал к описанию толпы, бегущей по туннелю, которому нет конца. Этот же философский приём использовал Соломон в своих речах, имея в виду бессмысленность жизненного пути хананеев. Именно эта фраза стала хорошей подсказкой для меня. Ну а дальше, сопоставляя тексты твоих пафосных проповедей среди чистильщиков, умение решительно и бесшумно убивать, время и обстоятельства твоего исчезновения, натолкнули меня на мысль, не Зозон ли стал Соломоном. Психологи неплохо потрудились над твоими проповедями и вывели, что их автор знаком с военным делом. Да к тому же в речах проскальзывали профессиональная терминология человека, работающего с текстилем и кожей, а никто иной как ты, Соломон, в позапрошлой жизни был обувным мастером. В это трудно было поначалу поверить, ведь по архивным данным Госпиталя после операции Зозон умер и его труп был передан похоронной команде. Вот только похоронная команда не получала такого трупа. Не оставалось сомнений, что Зозон здравствует, а значит он и Соломон – одно лицо. А хирург Вась-Вась – ключевая фигура, причастная к трансформации и исчезновению тела бывшего командира пятёрки убров. Сам понимаешь, следующим делом был арест доктора, при не недолгом изучении которого оказалось, что он – заражён. Вот и вся история: ничего особенного, за исключением того, что ты облажался и об этом следует сообщить твоим вождям.

- Наивная, ты хочешь меня испугать. Ты забыла: цестод не боится смерти, и если Высшие Цестоды сочтут, что мне следует умереть, я с радостью сделаю то, что они скажут.

- Ну, давай баш-на-баш. Рассказывай мне свою историю, ты ведь уверен, что ничем не рискуешь.

- Последнее, что я помню из своей дикой жизни, – это битву со змеями; помню змея, которого я отвлекал от тебя; помню, как загнал ему в шею меч. А потом - сон, из которого я уже проснулся в новую жизнь. Вась-Вась меня вылечил и подарил мне хозяина. Им нужен был цестод с боевой подготовкой и мне посчастливилось быть выбранным. Затем через Шлюзовую он меня переправил сюда, в Цестодиум. И только здесь я понял, что такое настоящая жизнь. Хозяин, озарив моё сознание, подарил наконец-то мне смысл жизни, которого я так долго искал. Я нашёл выход из туннеля, образ которого, как ты заметила, постоянно приходил мне на ум при оценке моей жизни и оценке жизней тех, кого я знаю. Здесь я занимался тем же, чем в прошлой жизни; было у меня несколько мелких заданий. А самым главным и сложным проектом было похищение атомного заряда - это стало моей песней! Кое-кто из Инспектората стал нашим и сообщил, что бомба найдена и находится в одной из лабораторий. На удачу, глава лаборатории оказался в Госпитале – просто я постарался, чтобы у него сломалась нога. Вась-Вась подарил и ему хозяина.

- Ты говоришь о Якубовиче, которого чистильщики назвали Валаамом?

- Ты и это знаешь! Ну так вот, надо было завладеть бомбой во что бы то ни стало. Можно было, конечно, попробовать самому, но это было опасно. Причём опасно не в плане моей гибели и неудачи операции, а именно из-за возможности разоблачения. Думая о захвате бомбы, я всё время вспоминал тебя. Казалось: была бы со мной Стрелка - взяли бы лабораторию вдвоём. Но тогда это было несбыточной мечтой и поэтому, думая дальше о тебе, вспомнил о так обидевших тебя в детстве чистильщиках. Ну а дальше – импровизация. Пошёл к ним, обратился в чистильщика (Зозон раздвинул волосы со своего лба, показав выжженный крест), убедил их в своей богоизбранности и настроил взять лабораторию. Всё было сделано руками этих бедолаг. А когда бомба и Якубович перекочевали в главный стан чистильщиков, они мне уже были не нужны. Да и для хозяев тела их были никудышние.

- Ну а головы зачем ты им отрезал?

- Так надо было – больше похожести на религиозный фанатизм. И всё было бы хорошо: Республика тряслась бы от страха, ожидая взрыва с секунды на секунду, и мучилась бы в выборе: либо начать войну с чистильщиками и спровоцировать в любой момент уничтожение Муоса либо ждать чуда, надеясь, что всё обойдётся само собой. В любом случае это был отличный отвлекающий и ослабляющий противника манёвр – пока бы Республика принимала контрмеры против мнимой опасности, мы за несколько лет тихо и бескровно завоевали бы Муос. Но тут появилась ты и сломала все наши планы. Вместо медленного бескровного переворота ты сама обрекла Муос на войну – войну долгую и кровавую.

- Войну ленточников с людьми? Если не ошибаюсь, такая война уже была и победили в ней не ленточники!

- Ты путаешь ленточников с цестодами – это совсем другое! Хозяева сделали огромный эволюционный скачок. Теперь они влияют на интеллект своих носителей. Более того, цестод намного более сосредоточеннее дикого, у которого нужная мысль всегда теряется в роящемся мушатнике бестолковых мыслей. Мы не только умнее ленточников, мы умнее диких. Да, нас пока что немного, но мы едины! А твоя Республика – это трухлявое полено, разваливающееся на куски отдельных поселений, каждое из которых, в свою очередь, рассыпается на отдельные гнилые опилки до предела эгоистичных личностей. Ты сравниваешь тех, кто живёт в Муосе сейчас с теми, кто едва победил ленточников в Большом Гараже? Это разные породы людей. Великий Бой, в котором погиб и мой отец, случился в тот момент, когда дикие на короткий миг объединились. Случись он немного позже или раньше – Муос бы сейчас принадлежал ленточникам или цестодам – их приемникам. А случись Великий Бой сейчас, кто бы пришёл в Большой Гараж? Спецназ, сотня армейцев и ополчение, которое побежало бы ещё до начала боя. Поселения ненавидят Республику и есть за что: вспомни, как мы с тобой их покоряли новые поселения и наводили порядок в уже завоёванных! Единственным клейстером, пока что удерживающим Республику от краха, является спецназ, армия и вы, следователи. При этом ты не могла не заметить, как надрываются Силы Безопасности в войне с диггерами, конца которой даже не видно. И как ты думаешь долго они смогут вести войну на два фронта, когда вторым фронтом станем мы? А как только Республика начнёт слабеть, сразу появится и третий фронт, вернее много новых фронтов – восстанут поселения, ещё недавно раболепски присягавшие на верность Республике. Несмотря на то, что ты так ловко раскрыла нас, мы уже многое успели – цестоды сейчас есть в Инспекторате, Штабе, Университете, лабораториях, на геотермальной станции, среди администраторов поселений и во многих других ключевых местах. Они ждут команды, чтобы начать действовать по плану, который сделает управление Республикой невозможным. И тогда начнётся большой хаос, война всех со всеми, победителем в которой окажется тот клан, члены которого будут отличаться единством цели и воли – и это именно мы. Если я в чём-то не прав, поправь…

Вере нечего было ответить Зозону. На счёт состояния дел в Республике он выразил своими словами те мысли, которые были в Вериной голове. Вместо ответа Вера задала вопрос:

- А зачем ты ведёшь со мной этот разговор, Зозон? Зачем тебе меня в чём-то убеждать?

Но Соломон-Зозон предпочёл уйти от ответа:

- А ты пока что отдыхай, отсыпайся.

Не успел Зозон договорить, как за дверью завозились. Вера уже догадывалась, что это строитель убирает слой клейстера с двери, чтобы выпустить Зозона. Непонятным было, как они: Зозон и строитель сообщались, откуда тот знал, когда надо действовать и что именно делать. Зозон приостановился у выхода, пропуская Дашу. Медсестра зло сверкнула глазами на Веру, после чего швырнула на стол корзину с едой, а в угол – ведро для туалета, после чего не скрывая своей брезгливости к обитательнице сей камеры быстро вышла на коридор. Зозон, наблюдая эту сцену, поддельно улыбнулся и пожал плечами, после чего тоже вышел. Строитель снова зашуршал, замуровывая Веру в камере.

6.

После серии проигнорированных Верой формальных вопросов Зозона о том, как ей отдыхалось и нет ли у неё каких-то желаний, Зозон вывел Веру из камеры. Пока они шли по коридору, стены, пол и потолок которого были покрыты всё той же стеклянистой массой, она, не вращая головой, осматривала всё, что находится вокруг и заносила новую информацию в свою безразмерную память. Впрочем, исходных данных было не так уж много, и каким образом эта информация могла ей помочь выполнить задание и тем более выбраться отсюда – пока было совсем не понятно. Единственное обстоятельство, дававшее хоть какую-то надежду, - это поведение Зозона, очевидно олицетворявшего планы Высших Цестодов по отношению к ней. И эти планы не были связаны с её умерщвлением или немедленной пересадкой хозяина, так как они уже давно могли это сделать. Почему вместо этого Зозон ходит к ней философствовать о скором крахе Республики и процветании Цестодиума, было не ясно.

Они вошли в большой зал, освещаемый факелами. Здесь также поработали строители, потому что на полу, стенах и потолке не было видно не одного фрагмента бетонной стяжки или кирпичной кладки – только полупрозрачная стеклянистая масса, придающая помещению почти сферическую форму и делающая его визуально намного более просторным. Свет от пламени факелов отсвечивал неоном на неровностях стеклянного покрытия, придавая всему интерьеру зловещий шарм потустороннего мира. Девять гигантских стеклянных кресел установлены полукругом вокруг большого стола. Вера невольно содрогнулась, увидев тех, кто восседал в этих креслах. Каждый более двух метров роста, с запредельно развитой мускулатурой: вздувшиеся горы мышц на телах, прикрытых только набедренными повязками казалось вот-вот разорвут серую кожу, блестящую в отсветах факелов. Широкие плечи, массивные шеи и крупные безволосые головы, наделённые всеми человеческими чертами: уши, рты, носы. Но вот глаза, если их можно было так назвать, были просто огромны и ничем не походили на человеческие: в них не было не белка не роговиц, только одна чернота; как-будто глаз состоял из одного зрачка, настолько чёрного, что могло показаться будто у них нет глаз вообще – лишь чёрные пустые бездонные глазницы. Только слабые отблески факелов в глазах тех монстров, что сидели лицом к свету, рассеивали эту иллюзию. Они не моргали, не шевелились и было совершенно не понятно, куда они смотрят, и вообще - живые ли это существа или кошмарные скульптуры, порождённые строителями, творчеством которых был заполнен весь этот зал.

Монстров было семеро, два кресла свободны, но внимательный Верин взгляд различил едва заметные потёртости на седалищах. Значит двоих где-то нет – погибли или же отсутствуют по другим причинам.

- О, Великие, я привёл к вам неё!

Вера даже вздрогнула, не от испуга, а от того раболепски-восторженного тона, которым Зозон прокричал эту фразу Великим Цестодам. Посмотрев на него, Вера увидела в глазах слёзы, а на лице приторное умиление. «Нет, это уже не Зозон!» - с отвращением подумала Вера о том, в кого превратился её бывший командир. Великие Цестоды не прореагировали и, пользуясь паузой, Вера внимательно их рассматривала. На теле одного она заметила глубокие рубцы, покрытые недавно запёкшейся кровью. Рассечения мышц на груди и плече были стянуты проволочными швами или металлическими скобами. Но Вера без труда различила в них следы от своих секачей. «Всё таки я тебя достала!» – подумала она и издевательски улыбнулась этому, на вид самому молодому цестоду. Никакой реакции не вызвала её усмешках, не малейшего движения ни в теле ни на лице, ничего не поменялось в чёрных глазницах, уставившихся не то на Веру не то в никуда. Не вязалась такая заторможенная неподвижность с той скоростью, с какой этот же цестод пронёсся мимо их наблюдательного пункта сутки назад, и с той ловкостью, с которой он взобрался на третий этаж, после чего моментально уничтожил весь отряд профессиональных вояк.

- Будь с нами! – одновременно проговорили все семеро цестодов.

В этот раз у Веры скакнуло сердце – после нескольких минут абсолютного молчания и полной неподвижности все семеро цестодов в унисон произнесли металлическими голосами одну и ту же фразу, причём едва приоткрыв свои рты.

Сказав это, цестоды снова погрузились в свою молчаливую неподвижность. Но слова «будь с нами» закружились в Вериной голове, повторяясь вновь и вновь. «А что? В этом мире нет ничего важнее силы и единства. А цестоды обладают и силой и единством – и это то, что так ценно для меня. И как прекрасно было бы слиться с ними, войти в их единство и разделить их силу! Ведь они так сильны! Так прекрасны! Будь с нами! Будь с нами! Будь с…». Поток этих мыслей не прекращался, Вера чувствовала, как её отношение к цестодам меняется. Какой-то робкий голос второй части Вериного сознания пытался докричаться: «Это не правильно… Это не твои мысли… Кто-то у тебя в голове… Это они лезут тебе в голову и желают заставить думать так, как им надо…». Вере перевела взгляд на залитый красным стол, вокруг которого стояли кресла Великих Цестодов и она поняла, что это за кровь – кровь тех, кому внедряли хозяев. Именно на этом столе происходит чудесное превращение диких в высших существ – цестодов. И это было бы избавлением – прилечь на этот стол, получить друга, который будет всегда с собой и обрести смысл жизни.

- Нет! – заорала Вера на весь зал. Это кричала вторая часть её сознания. Предательские мысли мигом улетучились из её головы.

Попытка цестодов завладеть её сознанием не удалась. Но Высшие Цестоды не шевельнулись и никак не прореагировали на этот вопль, эхо которого ещё долго гуляло по стеклянным залам и переходом. Зато Зозон задышал быстро и прерывисто. Как-будто разговаривая с кем-то невидимым и не слышимым, он отвечал:

- Да!... Да, конечно... Я ей объясню... Она поймёт…

Когда они возвращались по коридору, Зозон дрожащим голосом упрекал Веру:

- Зачем ты так? Ты ведь ничего не понимаешь! Они хотят тебе добра!

В камере они продолжили разговор. Вера видела, что Зозон очень разочарован, и явно боится не убедить Веру в своих словах:

- Ты видела сама: они сильны, они знают мысли друг-друга, они могут мысленно общаться с другими цестодами и даже проникать в сознание диких. Их боятся животные. Ещё они могут долго находиться на Поверхности без костюмов. Тот Великий Цестод, которого ты ранила, пронёс тебя и армейца на руках через весь город. Это новая раса, более совершенная, чем ты и я. Это новый виток эволюции. И хозяева, которые находятся в них, тоже быстро эволюционируют. Неужели ты думаешь, что у диких в Муосе остались хоть какие-то шансы противостоять им? Не лучше ли стать их младшими братьями, как я или Даша, и начать вместе с ними завоёвывать Вселенную?

- Кто они? Откуда они взялись?

- Когда-то в лабораториях Центра создавали рабов для работ на Поверхности. Их называли морлоками. Ленточники незадолго до Великого Боя напали на одну из таких лабораторий и осчастливили всех находившихся там морлоков. Из них выжили только двое. Один стал прародителем строителей, которые создали всю эту красоту, а в будущем преобразят весь этот мир, заменив безобразные бетонные конструкции диких светлыми замками из стекла. Второй морлок, оплодотворив нескольких ленточниц и подарив рождённым от них носителям хозяев, стал родителем Великих Цестодов. Его мы называем Первым Цестодом.

- А что сейчас с ленточниками? – неожиданно спросила Вера.

- Мы уже всех отловили и уничтожили, я лично занимался этим.

- Но они как бы ваши родственники.

- Они отмершая ветвь на древе великой эволюции. Наша задача очищать древо от усохших ветвей.

- А люди, вернее те, которых ты называешь дикими, - это тоже усохшие ветви? Ведь Великие Цестоды круче нас всех: и в мозги умеют заглядывать и по Поверхности шастать и здоровые такие. Зачем же им такие хлюпики, как ты?

- Нет, на данной стадии дикие Муоса – это тот наполнитель, в котором нуждаются хозяева. Великие Цестоды пока не могут долго находиться на Поверхности, да и слишком мало их. Проблема ещё в том, что Великие Цестоды оказались бесплодны, не одна женщина: цестодка, ленточница или дикая, не смогла от них забеременеть. Только Первый Цестод даёт потомство, но скоро и эта проблема будет решена. Уже через поколение, мы уверены, Великие Цестоды будут приспособлены к беспроблемной жизни на Поверхности и именно тогда начнётся великая экспансия Планеты. А пока что мы нуждаемся в трамплине для этого рывка, и этим трамплином является умирающий Муос с его людьми, ресурсами и научными знаниями. А для Муоса хозяева дадут вторую жизнь, жизнь, о которой его жители даже не могли и мечтать.

- Очень слабо верится в ваши благие намерения по отношению к людям Муоса, если вспомнить что вы своровали бомбу.

- Бомбу мы не своровали, мы её забрали от вас, чтобы вы сами себя не убили и нам не навредили. Твои начальники ведь ничего не поняли из мировой истории: прослышав о бомбе, они тут же решили на неё усесться и сидеть с напыщенными щеками, мня себя богами, в руках которых судьба Муоса.

- Не понимаю, о чём ты. Бомба нужна была для того, чтобы получать энергию – используя её, хотели открыть вторую электростанцию.

- Ха-ха-ха, - весело рассмеялся Зозон, и Вера могла поклясться, что это его веселье отнюдь не показное. - Ну, наконец-то ты меня развеселила, Вера. Наконец-то у меня есть шанс убедиться, что и ты можешь проколоться, раз тебя смогли развести на такой мути. Получать энергию из бомбы? Ха-ха-ха! Да это невозможно никогда и не при каких обстоятельствах! Наш общий знакомый Якубович или Валаам в пике своей карьеры трудился над тем, чтобы заменить дистанционный запуск бомбы, который когда-то был уничтожен в кабинете Президента Америки, более простым ручным взрывателем.

- Там же был ручной взрыватель, из которого извлекли деталь, без которой он просто не работоспособен. Но в Республике уверены, что Якубович мог создать копию этой детали.

- Да нет, могу тебя заверить, что всё устройство приведения в действие бомбы с помощью ручного механизма было сугубым детищем Якубовича и его команды. Действительно, одну из деталей в целях безопасности с этого устройства сняли, но, как ты правильно сказала, Якубович мог бы её восстановить. Только зачем нам это? Важно, что дикие не уничтожат себя пока… Можешь расценивать это, как отеческую заботу о вас самих же.

Вера быстро развернула перед собой хранившуюся на одной из полок памяти мысленную схему атомного заряда, которую ей показывали перед отправкой на операцию. Она запомнила её до малейших деталей. Вот аккуратная полуобтекаемая коробка в металлическом корпусе с лямками для ношения заряда на плечах. И совершенно неуместная конструкция из стоек, упоров, рычагов и пружин сверху. Именно это, как утверждал профессор Варнас, является механизмом привода заряда в действие. Всё, что приходилось видеть Вере из сделанного древними, было сделано аккуратно и компактно. Это же беспорядочное нагромождение металла было явной добавкой, сконструированной через долгое время после изготовления самой бомбы. Почему она сразу не догадалась об этом? А если бы догадалась, чтобы изменилось?

- Но зачем? Зачем Республике бомба? – Вера надеялась, что Зозон растеряется и тогда она его изобличит во лжи. Но он ответил уверенно:

- А зачем были древним десятки тысяч таких зарядов. Ведь достаточно сотой части, чтоб уничтожить друг-друга, но они выпустили всё! Чтобы даже мы, их потомки стенали в подземельях. Республике бомба не надо, также как не нужны были бомбы почти всем из семи миллиардов живших до Последней Мировой. Бомба нужна тем, кто сидит наверху – Главному Администратору и его прихлебателям.

- Ну а им-то она зачем?

- Ты просто не догадываешься о беспредельности человеческой гордыни, в угоду которой люди идут на страшнейшие преступления и чудовищное безумие. Обладать тем, что в одну секунду может уничтожить всё,– это последняя мечта любого, кто обладает уже почти всем. А не веришь – найди мне другой аргумент.

Вера молчала, уставившись в сторону. Она на полную катушку задействовала оба потока своего сознания, чтобы найти аргументы против Зозона, но их не было.

- Это ещё не всё, Вера. Я должен тебе сообщить, что меня, тебя, нас всех кормили ложью, хорошо продуманной и циничной ложью. Республика – это кошмарный монстр, который пожирает в себя людей, обращая их в рабство и манипулируя ими по своему усмотрению.

Пока Зозон говорил, какая-то тревога начинала вкрадываться в её сердце. Как-будто ты идёшь, изнемогая, по длинному и трудному пути, почти дошёл до цели, но по некоторым признакам начинаешь понимать, что скорее всего ты ошибся в выборе направления и то, что тебе нужно, находится совсем в другом месте, дойти до которого уже не хватит не сил не терпения. А Зозон, пригнувшись к Вере, говорил тихим голосом, как-будто боялся, что его услышат те, о ком он рассказывает:

- Помнишь, за что меня когда-то судил следователь?

- Ты во время штурма какого-то поселения пожалел детей и женщин и они первыми открыли огонь.

- Точно. Это было мирное поселение Кальваристы. Они отказались войти в состав Республики и наши власти на этом как бы не настаивали. Пока не было совершено нападение на одно из соседних поселений Республики. Подозрение сразу пало на кальваристов - только они во всём Муосе татуировали головы змеями и пауками и именно такое описание приводили выжившие жители атакованного поселения. А потом у кальваристов были обнаружены свиньи, клеймённые именно на ферме пострадавшего поселения. Реакция Республики была объяснима – поселения штурмовать, мужиков – на каторгу, остальных разбросать по Муосу. Мы сделали свою работу, даже если кто-то посчитал, что сделали её плохо.

- Ну и к чему ты мне всё это рассказал?

- Я ещё всего не рассказал. Год назад я пленил и обратил в цестоды одного из тех, кто напал на то поселение Республики. Он мне всё рассказал: и про само нападение и про убийство пятерых поселян и про угон свиней. И он оказался не кальваристом! Он оказался республиканцем, спецназовцем, рядовым Чёрной Пятёрки. Слышала про такую?

- Ты, кажется, когда-то в неё хотел попасть, но тебя не брали?

- Хорошо, что не взяли, видимо я оказался не достаточно отмороженным. Чёрная Пятёрка -это внезаконное подразделение Инспектората, которое выполняет самые грязные задания, за каждое из которых следователь должен был их четвертовать. Но следователи подчиняются начальнику СледОтдела, который подчиняется Штабу, который подчиняется Инспекторату. И как-то так получается, что следователей не посылают туда, где поработала Чёрная Пятёрка. В той ситуации они побрились, нарисовали себе чернилами татуировки на голове, напали на бедное поселение, убили людей, угнали свиней и оставили их недалеко от Кальваристов. Ну те, конечно, обрадовались и забрали себе бесхозных хрюшек. Ты вдумайся только: Инспекторат приносит в жертву ни в чём не повинных граждан Республики, лишь бы захватить весь Муос. И это не единственный пример: тот новообращённый цестод мне ещё многое успел рассказать, пока не погиб по нелепой случайности.

Последнее несколько успокоило Веру. Вот так вот случайно погиб автор этой страшилки о проделках Республики. Конечно же, это хорошо продуманная Зозоном ложь, направленная на то, чтобы она возненавидела Республика, разочаровалась в том, что делала и отказалась от своих убеждений. Но зачем он её в этом так настойчиво убеждает, по прежнему Вере было не понятно и она решилась задать вопрос в лоб:

- Соломон, зачем ты ведёшь со мной эти милые разговоры? Зачем меня в чём-то убеждаешь и разубеждаешь? Зачем Великие Цестоды пытались проникнуть ко мне в мозг? Не проще ли меня просто скрутить, засунуть хозяина и дожидаться пока я стану вся ваша?

Зозон замялся. Очевидно Вера сильно заскочила вперёд и этот вопрос должен был быть задан несколько позже.

- Понимаешь, Вера, Великие Цестоды да и все цестоды восхищаются теми, кто добровольно соглашается принять хозяина. Это для нас очень большой моральный стимул. И те цестоды, которые сделали свой выбор сознательно, становятся по статусу почти равными Великим Цестодам.

Прозвучало это совсем не убедительно, к тому же забегавшие глаза и отведённый взгляд Зозона сразу выдали то, что он лжёт. Значит реакции у цестода такие же или почти такие, как и у незаражённого человека. А значит у Веры может получиться то, что она только что задумала.

- Послушай, Зозон, меня внимательно. Внимательно послушай меня, Зозон. Только отбрось всё и слушай, слушай, слушай… Смотри на моё плечо и слушай, что я тебе говорю… Ты только не бойся за своего хозяина, ему у тебя тепло и спокойно, тепло и спокойно…

Вера говорила тихим, протяжным голосом. Она протянула руку и слегка прикоснулась к шее Зозона своими пальцами. Он не отстранился. Глаза у него застыли на одном месте, уставившись на Верино плечо, зрачки расширились, дыхание замедлилось. Кажется у неё получилось. Стараясь не менять тембра голоса, всё тем же протяжным тоном она спросила:

- Зозон, какие планы у Великих Цестодов по отношению ко мне?

- Они хотят подарить тебе хозяина, - сквозь зубы монотонно ответил Зозон.

- Я уже это поняла. Почему они этого не сделали сразу?

- Надо, чтобы ты сама об этом попросила.

- Сама? Зачем? Почему я должна попросить хозяина сама?

- Так сказано в пророчестве.

- В каком пророчестве? – спросила Вера, от удивления чуть повысив голос, о чём сразу же пожалела: у Зозона дёрнулось веко, но гипноз пока что действовал.

- В пророчестве диггеров. Их пророчества всегда сбываются.

- Диггеров? От кого вы знаете о пророчестве диггеров?

- От диггера, который стал цестодом?

- Кто этот диггер? Где он?

- Я не знаю, он был до меня и его уже убили… сами диггеры.

- Так что было в пророчестве?

- Я не знаю точно… О том, что придёт Дева-Воин… выберет путь цестода… станет проматерью… новая раса… весь мир… нельзя говорить… прости, хозяин…

Веко у Зозона часто задёргалось, губы тряслись, на лбу появилась испарина. Верины гипнотические установки вступали в конфликт с поступавшими от паразита сигналами. Подсознание Зозона разваливалось между настойчивыми вопросами Веры и запретами, нагнетаемые идущими от паразита импульсами.

- Зозон, твой хозяин гордится тобой, ты ему не навредишь, если скажешь, что собираются сделать со мной цестоды?

- Первый Цестод и ты… ты будешь проматерью… согласись сама… нельзя насильно… так в пророчестве… нельзя… нельзя… нельзя… не-льзя…

Зозон начало трясти, его мышцы напряглись, говорить ничего он уже не мог. Вера поняла, что сеанс пора заканчивать.

- Зозон, я даю счёт. На счёте три тебе станет хорошо и ты всё забудешь. Мы говорили о том, что я должна стать цестодом. Ты должен убедить Высших показать мне бомбу и тогда я соглашусь… Тогда всё будет хорошо и твой хозяин будет счастлив… Ты будешь помнить только то, что я тебе сказала, остальное забудешь. Итак, даю счёт… Раз... Два… Три…

7.

Самая тяжёлая ночь в Вериной жизни проходила на полу стеклянной камеры. Реальность здесь слилась с адскими наваждениями и обрывками воспоминаний о событиях сегодняшнего дня.

Вот картина зала, в которую её вводит торжествующий Зозон. Теперь уже девять Великих цестодов восседали на своих креслах, уставившись в никуда своими наполненными адской чернотой огромными глазницами; за ними три-четыре десятка обычных цестодов с восхищением поглядывают на своих вождей и возбуждённо ожидают предстоящее зрелище. Вскоре откуда-то вытащили существо, лишь отдалённо напоминающее Великого Цестода – ростом с обычного человека, серой морщинистой слизистой кожей с отвратительными рогоподобными наростами, местами покрытой кровяными нарывами, безгубым ртом, с которого беспрерывно стекала слизь. Это был Первый Цестод, единственным «достоинством» которого было умение плодить потомство. Глядя не него, Вера с содроганием представила, что будет с нею происходить, если она просчиталась и то, что она задумала – не выйдет. На ногах он едва держался, и когда его отпустили, безвольно опустился на пол, безучастно поглядывая на происходящее. Но когда гноящиеся глаза Первого Цестода заметили Веру, он как-то возбуждённо встрепенулся, подался туловищем в сторону Веры и начал двигать челюстью, от чего слизи из неё потекло в разы больше. Великие Цестоды даже не взглянули на своего родителя – сам по себе он для них ничего не значил. Отцовство и детородные способности отнюдь не повышали статус этого старого похотливого монстра в обществе цестодов.

Затем, изображая на лице улыбку, под радостные аплодисменты цестодов Вера легла на стеклянный лежак. Подошла медсестра Даша, осмотрела «пациентку», предложила Вере опий - Вера отказалась. Вообще-то обычно в таких ситуациях на опий не тратились – цестодов не волновали страдания диких и других цестодов. Просто ситуация была редкой – дикий сам захотел стать цестодом, и не хотелось портить особое торжество воплями новообращаемого. Да и Вера отказалась не ради демонстрации особого мужества, а лишь с целью не на миг не потерять контроль над тем, что с нею будет дальше происходить. Отказ Веры от анестезии был встречен ещё более громкими овациями низших цестодов.

Несколько мужчин схватили Веру за руки и за ноги, раздвинули ей челюсти, а Даша с помощью узнанных Верой медицинских инструментов, изобретённых Вась-Васем (точно такие же она изъяла у хирурга при обыске), произвела процедуру внедрения хозяина. В приступе боли, огненным колом вонзившейся ей в глотку, Вера не следила за тем, что происходитвокруг и чьего хозяина ей внедрили. Единственной её целью было не потерять сознание, не отключиться, не утратить контроль над собой. Если она не справится, её ожидала долгая жизнь с чередой оплодотворений посредством Первого Цестода и рождений новых монстров – будущих завоевателей Земли. Если она справится, она даст ютящимся в подземельях людям ещё один шанс.

Она знала, что это случится, хотя не предполагала, что так быстро. Она надеялась сама выследить базу цестодов и, если не получится отобрать бомбу иным методом, внедриться в новый клан любыми способами. Просто не рассчитывала, что её затянут сюда захваченной в плен ещё в самом начале слежки, да при том сделают объектом каких-то местных суеверий. И всё же она готовилась к тому, что сейчас с нею происходило. Она задействовала для этого все ресурсы. Джессика пичкала её лекарствами и психотропами, в эффективности и безопасности которых толком не была уверена сама – подбирала их чисто интуитивно из того небогатого перечня, который могла предложить местная фармацея. Благо Учёный Совет предоставил ей кое-какие полузабытые разработки лабораторий ещё старого Центра, направленные на очеловечивание ленточников и противодействие заражению. Да сама она кое-что понимала в лечении и профилактике глистовых болезней. Хотя задача мавританке была поставлена не простая - не убить червя, а лишь его приглушить, чтобы он не смог завладеть сознанием Веры. Какой-то порошкообразный набор снадобий по настоянию Джессики был вшит в уголок её спецназовской куртки и Вере удалось перед самым обращением их проглотить. Жанна, также как и Джессика не спала ночами, листая отчёты её предшественников, составленные по наблюдениям за ленточниками. Наспех она разработала систему рекомендаций, внутренних установок, психологических приёмов, направленных на то, чтобы подавить захват сознания. Вера даже сходила к своему наставнику, Второму Следователю. Он угрюмо выслушал Верино повествование о предстоящей ей опасности, без эмоций сообщил, что не знает методов противодействия захвату сознания паразитами, но потом всё же добавил правда пару слов о том, чтобы он делал, если бы оказался в такой ситуации.

Вере, казалось, что она была подготовлена, но реальность оказалась куда страшнее, чем её предположения о ней. Теперь Вера корчилась на стеклянном полу от боли и недостатка воздуха, едва проходящего в лёгкие через распухшее горло. Но ещё страшнее было то надвигающееся ощущение возможного покоя, который предлагал некто беззащитный и в то же время прекрасный, совсем недавно оказавшийся в её шее. Следуя рекомендациям Жанны и Первого Следователя, Вера всеми силами переключалась то на один, то на другой канал своего сознания так, чтобы они не были одновременно захвачены пагубным желанием подчиниться паразиту. Она оказалась куда в более деструктивном состоянии, чем то, в который она сутки назад ввергла Зозона. Её мозг раскалывался на две части и разум рассыпался от алогичности происходящего.

Уже через час Вера начала сдавать. Всё оказалось тщетным и выдержать это противостояние не под силу не одному человеку. Наивно было считать, что удастся ей, если не удавалось никому до неё. Да и к чему это сопротивление, если цестоды действительно лучше диких. Ведь она толком ничего не смогла возразить Зозону на его аргументы. Какая разница…

- Есть разница!

Вера не хотя повернула голову. Человек в чёрном балахоне с покрытой капюшоном головой стоял лицом к ней, спиной к факелу. Лица его, как всегда, видно не было. Его появление Веру раздосадовало – ведь она только что собралась сдаться и начать новую жизнь, которая, скорее всего, не так уж плоха.

- Идущий-По-Муосу? Что тебе надо? Уйди!

- Я пришёл тебе помочь.

- Мне не нужна помощь.

- Нужна, если ты рассмотришь разницу.

Начало этого отвлечённого разговора уже раздражало Веру:

- Ну и в чём разница? - резко спросила она, имея в виду: «говори и отвали».

- Этот мир создан несвободным. И всё в нём от элементарных частиц до планет движется по строго заданным правилам, не отклоняясь не на йоту. Изменить движение может только столкновение с другой частицей, движущейся по этим же правилам. Вселенная – это всего лишь сложный механизм, где всё чем-то обусловлено и ни у одной частицы этого мира нет свободы выбора. Даже растения и животные – это тоже совокупность предсказуемостей, управляемая инстинктами. И лишь человек создан свободным. Это великий дар – возможность выбирать. Именно в этом смысл земной жизни – быть свободным и реализовать свою свободу. Мёртвое человеческое тело от живого отличается тем, что оно подчиняется мёртвым законам мёртвой материи. Цестоды, ленточники – это мёртвые существа, пусть и действуют внешне разумно. Зачем же тебе умирать раньше времени? Борись!

- У меня нет сил бороться…

- Но ты ещё борешься, раз пока не сдалась и слушаешь меня.

Вера, не смотря на нереальность происходящего, сознавала, что эта беседа отвлекает её от боли, терзающей её мозг, от манящего сладкого плена, который предлагал сидящий у неё в мозгу хозяин. Теперь неважно, откуда появился в замурованной строителями камере Идущий-По-Муосу, важно то, что беседа с ним позволяла продлить борьбу за своё «я». И надо просто говорить с ним, тем более незнакомец выходил на орбиту тех вопросов, которые когда-то сильно волновали Веру. В Университете, перелопатив всю ту литературу по философским вопросам, которая не попала во внимание щепетильных комиссий по переводу книг в макулатуру, Вера имела, что спросить у Идущего-По-Муосу:

- Я согласна с тем, что у человека есть свобода выбора. Но ты говоришь, что в этой свободе - смысл жизни. То есть я могу поступать так и эдак - это и есть весь смысл моего существования? Но все те, кто уже умер, так и делали – они поступали, как считали нужным или просто как им хотелось. И всем им одна участь – смерть, разлагающийся труп, ничто. В день Последней Мировой сгорели миллиарды людей: плохих и хороших, волевых и безвольных, гениев и преступников, управлявших государствами и младенцев, не сделавших не одного шага. Какой же смысл был в том, что они сделали или могли сделать до того дня?

- Ты согласилась с тем, что у человека есть свобода выбора. А значит должна признать: нечто, делающее человека человеком, чуждо мёртвой материи, такой свободы не имеющей, вернее это нечто выше материи. Его называют разумом, сознанием, душой. Оно не из этого мира, а послано в этот мир с какой-то высокой целью и заключено в физическое тело с тем, чтобы эту цель осуществлять.

- Десятки тысяч узников тюрьмы под названием Муос едва сводят концы с концами и их каждодневная цель – добыть кусок, который можно запихать себе в желудок и в желудки своих близких. Это ты и называешь смыслом жизни для имеющих свободу выбора?

- Типичная ошибка сильных мира сего оценивать значимость действий по масштабам их внешнего проявления. Те, кто двигает армиями, совершает научные открытия или находится, как ты, на острие исторических событий, мнят себя важнее тысяч других людей. Но на самом деле каждый человек имеет абсолютную важность. Настоящие битвы происходят не между армиями, а в сердцах людей, - это ещё кто-то из древних сказал. И твоя победа или поражение в сегодняшней схватке ничуть не важнее победы над самим собой какого-нибудь голодного полупарализованного инвалида в самом забитом поселении Муоса, который из жалости отдаст ещё более голодному незнакомцу картофелину из своего пайка. Просто так расставились события и сошлись жизненные линии, что твой выбор сегодня здесь, а у инвалида - на его кушетке.

- И всё равно я не пойму, в чём же смысл: выйду я с победой сегодня или нет, отдаст инвалид картофелину или съест сам – разницы никакой. Рано или поздно подохну я, сдохнут проигравшие и выигравшие, умрёт инвалид и тот, с которым он поделится или не поделится своим пайком. Какой же смысл в нашем выборе?

- Высший смысл, который не вмещается в масштабы этого мира. Его чувствуют все люди: и такие интеллектуалы, как ты, и безграмотные простецы и даже дети, причём последние ещё острее, чем мы. Впрочем, все подробности ты сможешь достать из своей памяти: то о чём тебе просто и без философских изысков рассказывал твоя мама и твой отец, который, насколько я помню, был капелланом поселения. То, что ты тогда просто брала на веру, как абсолютную истину, а потом всеми силами старалась отбросить и забыть, - именно это составляет высшее знание об этом и том мире. Захочешь, найдёшь ответы на эти вопросы сама. А пока что тебе пора…

Вера с досадой услышала чавканье строителей у двери. Ей же нужно было выяснить у Идущего-По-Муосу всё до конца, но камера оказалась пуста. Это было, как издевательство - в очередной раз пытались развалить с трудом сформированное ею цельное жизнепонимание, не потрудившись дать чего-то определённого взамен того, чтобы могло опять дать покой её душе (странно, после общения с этим приведением, она уже оперирует термином «душа»). Подымаясь с пола и выходя навстречу приветливо улыбающемуся Зозону, Вера вдруг поняла, что прошли целые сутки – предельно большой срок обращения дикого в цестода. Она чувствует в своей шее паразита, который не на секунду не оставляет попыток завладеть ею, посылая болезненные импульсы в мозг. Но он проиграл – Вера не сдаст своего «я». Схватку с паразитом она выиграла: благодаря своим диггерским навыкам, сотворённой Джессикой отраве, аутотренингу от Жанны или же благодаря беседы с Идущим-По-Муосу, который скорее всего является эфемерным порождением её перегруженного мозга. Но этот незнакомец, живой или виртуальный, снова поставил вопросы в её жизни, до разрешения которых умирать она не собирается.

8.

Вера одним взглядом могла устанавливать количество объектов – это было одной из способностей следователей. Девять Великих Цестодов, восседающих на креслах, сорок два низших цестода и Первый Цестод, сидящий на лежаке и возбуждённо поглядывающий на Веру, – всего пятьдесят два. На это шоу были собраны почти все цестоды Муоса, за исключением тех, кто находился в Республике и не мог прийти, не вызвав подозрение у республиканцев. Именно сейчас, в присутствии их всех должно было свершиться зачатие новой расы, об этом Вере поведал Зозон. Она, за время гипнотического сеанса с Зозоном догадывалась о той роли, какая ей была определена в Цестодиуме, но когда это было сказано прямо в лоб без всяких обиняков, это сообщение вызвало у Веры позывы к рвоте – женские рефлексы в ней всё же были сильнее всяких установок. И ей едва удалось не выдать своих чувств и изобразить радостное согласие, чего, впрочем, не требовалось, так как оно предполагалось изначально. Низшие цестоды ликовали, крича и махая руками, Первый Цестод ронял слюну и издавал какие-то хрюкающие звуки, Великие Цестоды оставались абсолютно неподвижны.

Возле лежака лежало Верино оружие – двойные ножны с мечами и не зачехлённые секачи, с которых никто не потрудился стереть запёкшуюся кровь Великого Цестода. Зозон сообщил, что помимо роли наложницы Первого Цестода, ей также доверено его охранять. Все присутствовавшие чувствовали в Вере червя и конечно же не догадывались о том, что Вера не стала цестодом, поэтому ей было сразу возвращены средства для обеспечения безопасности монстра-осеменителя.

Она подняла секачи вверх, как бы демонстрируя некий ритуал приветствия, чем вызвала ещё больший восторг толпы. Рядом с лежаком стояла тележка с ящиком, в котором Вера безошибочно узнала ядерный заряд. Зозону всё же как-то удалось организовать доставку бомбы на эту дикую свадьбу, следуя удачно заложенной в его подсознание установке. Непонятно, как он объяснил необходимость присутствия этого неуместного атрибута другим, да и самому себе. Рядом с тележкой стоял Якобович-Ваал в грязной лабораторной униформе, с восхищением рассматривавший Веру. Он даже немного отступил в сторону, как бы предлагая ей самой осмотреть его детище. Вера развела руки с секачами в стороны, наклонилась к заряду, прикрыла глаза, положила секачи на тележку, и почтительно прижалась лбом к ящику. С близкого расстояния Вера удостоверилась в том, что привод полностью собран - Якубович всё-таки смастерил и вставил недостающую деталь. Делала она всё это предельно плавно, и у неё получилось убедить присутствующих в том, что это какое-то ритуальное действо - оно было здесь уместно, ведь новообращённой Вере, явление которой якобы предсказано в диггерском пророчестве, приписывалась какая-то мистическая роль. Поэтому никого не напугали несколько быстрых, но не суетливых, движений Вериных рук, снявших предохранители и ограничители и с помощью главного рычага приведших механизм в режим боевого взвода. Никого, кроме Якубовича.

- Пискнешь – дёрну рычаг! - процедила сквозь зубы ему Вера. – Знаешь, что будет.

У Якубовича полезли на лоб глаза, он не сразу сообразил, что сделала Вера. А теперь было поздно, если она действительно дёрнет рычаг, всех хозяев в этом зале ждёт конец. Конечно же, он промолчал.

- О, Великие Цестоды! Если я дёрну этот рычаг – во внешней оболочке бомбы произойдёт взрыв, который сожмёт плутоний. После этого в мгновение произойдёт необратимая реакция и немыслимая силища вырвется наружу. Все вы и ваши хозяева в тот же миг превратятся в пар. Взрыв сотрясёт весь Муос, которому с котором времени придёт конец – погибнут даже те цестоды, которых сейчас с нами нет. Якубович, подтверди!

- Да-да! Она говорит правду! Нельзя, чтобы она дёрнула рычаг, - надрывно закричал находившийся на гране истерики Якубович.

В ту же секунду она почувствовала агрессивное присутствие чужой воли в своей голове, требующей отойти от заряда. Но она и к этому была уже готова.

- О, Великие Цестоды, если вы не оставите меня в покое, беда случится прямо сейчас.

Великие тут же прекратили своё ментальное нападение. Остальные толком не понимали, что происходит, но тревога от Великих Цестодов переходила и к ним. Первый Цестод жалобно заскулил, сполз с лежала и спрятался за ним. Вера отходила к двери, таща за собой тележку.

- Всё хорошо, вы все молодцы, а значит ядерного взрыва не будет. Вера щёлкнула ещё несколькими переключателями на заряде и с силой толкнула тележку вперёд, крикнув:

- Якубович, держи!

Бывший глава лаборатории бросился на встречу летящей к нему тележки, схватил заряд и попытался понять, что именно сделала Вера. Но Вера суеты Якубовича уже не видела, она неслась по коридору, считая секунды. В зале прогремел взрыв…

Атомные заряды этого вида разрабатывались для размещения на военных базах, находившихся на территориях иностранных государств, дружественность которых была очень зыбкой. В случае переворота в государстве база подлежала эвакуации, а всё, что не могло или не успевало эвакуироваться, – не должно было попасть в руки бывших друзей. Но далеко не всегда имелась необходимость именно в тотальном уничтожении базы и прилегающей территории посредством ядерного взрыва, который на месте базы создаст кратер, а заодно уничтожит несколько близлежащих городков страны, оказавшейся столь негостеприимной. Иногда достаточно было просто «отравить» базу, расплескав по ней ядерное содержимое бомбы. Можно было заряд просто вынести на высокое открытое место посреди базы и запустить другой режим привода в действие заряда. Тогда небольшой взрыв изнутри вместо сжатия плутониевой начинки, наоборот его разбрасывал во все стороны, делая на десятилетия заражённой территорию в несколько футбольных полей, превращая тем самым базу в радиоактивный могильник.

Возможность приведения заряда в действие двумя способами была предусмотрена в дистанционном приводе-ноутбуке к нему. Эту же возможность повторил и Якубович в своей лаборатории, заменив электронный привод механическим. И в последнее мгновение он понял, что именно сделала Вера до того, как толкнула тележку к нему. Несильный взрыв ранил разлетевшимися осколками корпуса некоторых цестодов и только стоявшего рядом Якубовича разорвал на куски. Если бы этого не случилось, он бы сообщил цестодам, что помещение заражено. Он бы посоветовал всем тщательно помыться, одежду выбросить, а это обиталище оставить навсегда и искать другой цестодиум. Послушай они его советов – многие бы перенесли тяжёлую лучевую болезнь, но выжили бы и продолжили своё дело. Однако ничего сказать он не успел, и все цестоды останутся жить в Цестодиуме, будут дышать радиоактивным воздухом, питаться заражёнными продуктами и носить на себе наслоения разбросанных взрывом радиоактивных веществ, не понимая, почему у них стали появляться язвы и болезни, и почему они начали умирать один за другим.

Впрочем взрыв и радиоактивный выброс сразу же дурно сказались на цестодах – некоторые потеряли сознание, кого-то тошнило. Только Зозон выбежал за ней ещё в тот момент, когда Якубович ещё рассматривал в руках заряд.

Вера бегала по остекленевшим ходам, ища выход, а когда увидела долгожданные бетонные стены, не инкрустированные строителями, там её уже ждал Зозон. Он разминался, покручивая мечом. Как не странно, но именно эти до боли знакомые движения, напомнили ей того прежнего Зозона, человека сильного и доброго, человека, искавшего истину и старающегося не причинять зла женщинам и детям. Но посмотрев в пустые безжизненные глаза Соломона, она ещё раз убедила себя в мысли, что Зозон умер, умер ещё в Госпитале. А перед нею разминается труп Зозона, двигающийся труп, унаследовавший навыки того, кто когда-то жил в этом теле.

Сзади слышались крики. Опомнившиеся цестоды выбежали из зала и искали Веру. Наверняка Великие Цестоды участвовали в преследовании, а значит времени у неё было не больше полуминуты. Да и на долгий бой она была сейчас не способна: сказывалось психическое истощение в борьбе неустанно стучавшимся в её сознание червём. Она в три шага разогналась, метнула в Зозона левый секач и упала на спину, ногами вперёд, проехав несколько метров по скользкому стеклянному полу. Пока Зозон отбивал секач, отвлекшись и не поняв манёвра соперницы, Вера оказалась сзади него, быстро вскочила на ноги и нанесла мощный удар по шее вторым секачём. Зозон выронил меч, схватил руками кровоточащее рассечение, обернулся и посмотрел на Веру. И ей показалось, что в этом взгляде узнавался тот старый, настоящий Зозон. Услышав приближающийся топот, Вера подхватила брошенный секач и скрылась во мраке коридора, оставив Зозона дожидаться второй смерти.