В стекле маленького красного стола отражались обклеенные голубоватой бумагой деревянные кубики с большими черными буквами на каждом оконце грани. В окне по белесому небу тянулись черные бесконечные провода. На проводах сидела ворона. Внизу было белое поле без конца. Далеко-далеко оно переходило в небо.

Отец снял меня с рук, подвел к красному столу, показал на один из кубиков и сказал:

– Это буква «С», она похожа на месяц. А это буква «О», она круглая, как солнце. «П» – как дверь. «А» – подбоченилась. А теперь сложи из кубиков слово папа.

Мне очень понравилась «П», но лучше всех показалась мне круглая, и вовсе не как солнце, а как бублик или сушка «О», и я сразу же сложила слово с ее помощью.

– «Папа», – вот.

– Нет, не «попо», и не «попа», а «папа», – мягко сказал папа. – Ну же, какие кубики нужно выбрать? Будь умницей!

Он взял газету и стал читать в ожидании, пока я сложу папу.

Небо нависало и нигде не кончалось. На протянутых в нем проводах сидел ворон. Или это была ворона?

– Ну? – Папа отложил газету и посмотрел на низкий столик. Под мое ритмичное и громкое пыхтение все буквы начали приплясывать и прятаться друг за друга. У них явно были свои неотложные дела. Почему бы они стали мне подчиняться?

– Ну? – еще раз нетерпеливо переспросил папа.

Нет, на этот раз нельзя было ошибиться. Как это вообще получалось, что человек смотрел на линии, которые назывались буквы, и видел в них смысл? Люди рассматривали рисунки, и они складывались в целые слова и даже предложения!

Ворон сидел и не двигался, и непонятно было, живой он или нет. А если он вдруг не был живым, то тогда он был мертвым или волшебным? Было ли в мире слово или хотя бы буква для мертвого ворона или вороны? Пожалуй, нет, потому что то, что умерло, больше не существовало. Мертвые должны быть сложены в земле, исчезнуть с глаз долой, стать невидимками.

Наконец я выбрала правильный кубик. Я повернула его к себе гранью с буквой, которая мне нравилась больше всего. Это был просто овал, но он был таким совершенным! Слово папа просто не могло не писаться с его помощью!

– Ну, нашла?

– Да, – закивала я радостно.

Отец посмотрел на четыре кубика, на меня и вдруг замер. Шли секунды, а он так и сидел, держа в одной руке газету, а другой схватившись за стол. Я подумала, что и он любуется тем, что у меня получилось, и улыбнулась, как вдруг неожиданно и мои кубики, и те, что лежали рядом, разлетелись по сторонам под его ударом. Пораженная своей неудачей, я смотрела на папу, пока он один за другим поднимал кубики с пола и с грохотом швырял их об стену.

– Не «попо», а «папа»! «П-а-п-а», черт возьми! Издеваться надо мной вздумала, вредина ты этакая?! Или, может, тупица?

Наконец отец, перебирая ногами, словно журавль, выбежал за дверь, а я сидела, сгорбившись на стуле, пока мысли о пулях, свистящих у виска в темной ночи из одной недавно услышанной песни, не отвлекли меня от моего позора.

Да, пожалуй, пора было отдать меня в детсад, а то я так ничему и не научусь. И вообще: «Она уже выросла из нянь, – услышала я голос отца, обращавшийся к матери. – Она не может сосредоточиться и просто считает ворон».

Я посмотрела на провода, но вороны там больше не было. Означало ли это, что она была жива и улетела или что умерла и именно потому я больше ее не видела?