У Кевина было по шраму на обеих щеках, но он не помнил почему. «Такие шрамы есть у всех мальчиков, – говорил он, – я их не люблю». Он жил уже несколько месяцев в закрытом общежитии Каритас. Утром им позволяли выходить, и он уезжал далеко, чтобы немножко заработать. Работать, конечно, не позволялось. Как и многие другие черные, он продавал носки. На свои деньги он сперва покупал их в супермаркете, а потом продавал на улице за чуть большую цену. Он родился в Либерии, и его научили читать и писать католические монашки. То, что ему удалось добраться до Европы, он считал чудом, хотя последнее время выглядел все более подавленным, не зная, как разрешить одну головоломку. Через месяц у него заканчивался вид на жительство, и это означало, что его могли насильно отправить домой. Но дома у Кевина никогда не было. Его родители были кочевниками, и он не знал, где они могли находиться в данный момент. «Представители» запрашивали у него адрес прописки, факс и телефон родителей, иначе, – давили они на него, – ему не продлят документы.

«Я мог бы попросить семью своего друга, – объяснял Кевин, – но вся его семья была убита в гражданской войне, а мой друг погиб в море по дороге в Европу. Каждый день я молюсь за него. Его дух уже, конечно, возвратился в Африку, и, если меня отправят назад, он уж наверняка поможет мне вернуться в Европу».