Декабрь выдался просто ужасным. Кошмарным, катастрофическим, невозможным. Мы дошли до абсолютной точки невозврата. Я никогда не могла себе представить, что два человека могут так друг друга ненавидеть. Каждую секунду мы готовы были сцепиться, как два питбуля, и драться до последнего. Между нами больше не произносилось ни одного хорошего слова. Даже простое «Привет» могло превратиться в грандиозный скандал. Чего мне Петер только не наговорил! Психологический прессинг шел такой, что, послушав его, впору было покончить жизнь самоубийством. Дом наваливался на меня и душил, я чувствовала приступы клаустрофобии. Петер обещал выкинуть меня на улицу по десять раз на дню и больше. Он сказал, что я «шваль» и «мусор» и что мне место на помойке. Я уже разучилась плакать, разучилась обижаться. Я только кидалась на него в ответ, и эта агрессия помогала мне держаться на плаву. Петер меня боялся и ограничивался только угрозами. Он так и не начал бракоразводный процесс, хотя, выпив как-то раз, обмолвился, что у него припасен для меня сюрприз и я могу «готовиться». Прозвучало это неприятно, однако я не восприняла его слова всерьез. Если бы я слушала все, что он говорит, то уже давно сошла бы с ума.

К этому времени мне удалось более-менее разобраться в устройстве австрийской жизни. Я твердо решила, что после Нового года пойду работать. И не важно, как бы отреагировал Петер. Надо было постепенно становиться на ноги. Не ради себя, нет – я с ужасом поняла, что уже ничего не жду от жизни и согласна хоть сейчас умереть. Но у меня был Билли, о котором никто другой не позаботился бы. Петер перестал давать мне деньги на хозяйство, и надо было искать альтернативные варианты.

Вообще у меня появилась твердая уверенность, что наш брак – если его еще можно было так назвать – скоро окончательно развалится. Слишком долго зрел этот гнойник, и я предчувствовала катастрофу. Внутренний голос подсказывал мне, что в декабре случится какое-то ужасное событие, а может, даже не одно. И это был тот самый голос, который никогда не ошибался.

Я принялась готовиться. Спешно сдала экзамен по вождению и поменяла украинские права на австрийские. Получила языковой сертификат уровня В2. Тайком от Петера открыла банковский счет и перевела туда полторы тысячи евро. Начала собирать чеки на приобретенное в браке имущество и читать в Интернете про семейное право…

На очередной семинар в Ишгль Петер меня не взял. Он сказал, что я его раздражаю и что ему будет неприятно ехать туда вместе со мной. Очевидно, куда лучше было шляться в одиночку по стрип-барам. Я ничего не сказала и напоила его на дорожку кофе со слабительным. Жаль только, что увидеть эффект мне было не суждено.

Мы с Билли пробыли в доме три дня одни. Я разрешила ему оставаться со мной внутри, чтобы хоть как-то компенсировать все те месяцы, которые он провел в гараже. Билли был теперь огромным псом, который с трудом проходил в дверной проем. Все соседи его боялись и ненавидели. Похоже, как и меня.

Когда Петер вернулся, он долго орал из-за того, что унюхал в доме запах собаки. Особенно его разозлило, что я пускала Билли в недавно отстроенный зимний сад. Он снова пообещал устроить нам веселую жизнь, а я устало показала ему средний палец. Ругаться уже просто не было сил.

Сразу после этого Петер устроил корпоратив со своей фирмой. Меня, разумеется, не позвали. Муж вернулся на такси, пьяный, и вспомнил обо мне только наутро, когда ему понадобилось забрать машину со стоянки отеля. Без моей помощи Петер бы не справился. Я сообщила ему, что он мудак, а тот назвал меня стервой. После чего мы поехали-таки за машиной.

На мой день рождения я пригласила «русский клуб». Пришли Оля с детьми, Андрей с женой и дочерью, которая, несмотря на русских родителей, по-русски вообще не говорила, и еще одна девушка, с которой меня уже давно хотели познакомить. Я сделала празднование в азиатском стиле и наготовила суши, а также рисовой лапши. Стол был накрыт и на Петера тоже, но тот заперся в спальне и отказался выходить. Пришлось носить ему еду прямо в кровать, но он так ни к чему и не притронулся – только и сказал, что мы хотим его отравить. Гостям я соврала, что муж заболел. Но, по-моему, они все поняли как есть.

В подарок от мужа я не получила ничего. После дня рождения мы с Петером поскандалили на почве его негостеприимности, вслед за чем он приказал мне искать новое жилье. Я не сдержалась и плюнула ему в морду. Тогда Петер взял нож и спросил, как мне понравится, если он меня порежет. Я понимала, что это лишь слова труса и ничего такого он не сделает. Но терпеть подобное обращение дальше не было никаких сил.

Я встретилась с Фелиситас и обо всем ей рассказала. Честно, как на духу, выложила нашу историю и попросила совета. Оказалось, семья Петера за нами внимательно наблюдала и была в курсе всего, что происходит. Даже несмотря на его скрытность и попытки обставить наше знакомство как встречу в Англии, они как-то вынюхали про брачное агентство. Но при всей своей осведомленности никто ничем помочь не хотел. Фелиситас ограничилась комментарием: «Бедная ты!» – и предложила мне уехать на Украину. Криво усмехнувшись, я пожелала ей счастливо оставаться.

Приехав домой, я в очередной раз почувствовала себя физически нездоровой. Когда я сюда возвращалась, мне становилось плохо. Как в доме с привидениями. Я не могла здесь больше находиться. Еще день – и пришлось бы разнести все к чертовой матери, чтобы хоть как-то снять стресс.

В общем, я поняла, что пора снова собираться в путь – терапии ради. А чтобы терапия получилась подлиннее, я решилась на отчаянное предприятие – отправиться в гости к Сергею. На машине.

Это значило, что я смогу пропустить день рождения Петера и Рождество. О счастье!

Оставалась только одна проблема – я уже не могла взять с собой Билли. Если мне еще как-то удавалось ненадолго втолкнуть его в машину на заднее сиденье, то длительный переезд он бы никак не выдержал. Но главное – его бы не выдержала я. Выход был только один – оставить собаку с Петером. Мне очень не нравилась эта идея, но такая жертва была необходима. Если бы я осталась, произошло бы нечто ужасное. А так у меня было время собраться с мыслями и предотвратить возможную катастрофу.

Петер отнесся к новости о моем отъезде в своем стиле – проорал, что на Украине опасно, по дорогам бегают маньяки и ему страшно за машину. Проклял нас с Билли. Пригрозил вышвырнуть меня по приезде. Но я пообещала устроить ему веселенькую жизнь, если с собакой что-то случится, и он прикусил язык. Удивительно, как мой муж меня боялся!

Уже на следующий день я попрощалась с Билли и отправилась в путь. С Петером мы перед дорогой даже словом не обмолвились.

* * *

В Одессе было хорошо. Брат принял меня очень радушно, и я впервые за долгое время смогла более-менее расслабиться.

Сергей был уже в курсе моих проблем и внимательно меня выслушал. Рассказ растянулся на весь вечер и на бутылку виски. Я поделилась всем без утайки. Говорила про семейные скандалы, про драки, про непонимание, про бедную собаку. Временами брат качал головой и отпускал комментарий: «Вот мудозвон!» или «Удавил бы!» Да, думаю, если бы я не была в Австрии совсем одна, Петер вел бы себя иначе. Но он чувствовал свою вседозволенность. Некому было прийти и наказать его. Я должна была постоять за себя сама. И эта необходимость постоянно защищаться совершенно меня вымотала.

Но теперь я ненадолго забыла о бесконечной борьбе за выживание. Мы с братом погуляли по городу, сходили в ресторан, съездили в дельфинарий. Я даже слегка развеселилась и начала смеяться. Давно уже со мной такого не случалось. В Австрии мое лицо всегда напоминало какую-то посмертную маску.

Но при этом я прекрасно понимала, что поездка на Украину – это для меня отпуск. Не жизнь. Если уже после Лондона я не сумела интегрироваться в здешнюю жизнь, то теперь о возвращении не могло быть и речи. Я стала человеком без страны. Австрия вызывала у меня только негативные чувства, но и вернуться домой насовсем было совершенно невозможно. Слишком часто я начинала все сначала, слишком часто ломала себя снова и снова. У меня не осталось сил. Мне просто хотелось лечь на пол, вне времени и пространства, и остаться навсегда неподвижной.

Петер ни разу не поинтересовался, как я доехала. А дорога в две с половиной тысячи километров, надо сказать, выдалась очень нелегкой. Поэтому я не стала ему ничего писать в день рождения. Здесь он для меня не существовал, и это было большим, хоть и временным, облегчением.

На Рождество, однако, я все же отправила в Австрию несколько эсэмэсок – поздравила членов семьи, которым накануне передала подарки через Фелиситас. Ответ пришел далеко не ото всех. Дочери молчали.

Я справилась у Петера о том, как поживает Билли. Ответ был предсказуем: «Сдох!» Тогда я потребовала фотографию, и Петер ее прислал. Несмотря на то, что строительство зимнего сада было закончено, Билли снова сидел в гараже с очень грустной мордой. Эх, если бы я только могла его оттуда забрать! Но мне и одной было некуда идти. А вместе – что уж говорить…

Проведя еще несколько дней в Одессе, я внезапно поняла, что не хочу возвращаться в Австрию. Даже сама мысль ввергала меня в панику. Это было как вернуться в тюрьму отсиживать пожизненный срок. Видя мои метания, Сергей предложил остаться. Но я не могла, потому что уже себе не принадлежала. Будущее было размытым и, пожалуй, даже нежеланным. Я знала лишь, что несу ответственность за Билли и должна вернуться к нему. Но моя бесконечная усталость от жизни оттягивала момент возвращения.

А еще мне казалось, что, когда я вернусь, мои вещи уже будут выставлены на улицу. Страх быть выселенной превратился в навязчивую идею, которой я поделилась с Сергеем.

– Пусть только попробует, я ему хрен бантиком завяжу! – сказал брат.

Но я прекрасно понимала, что это лишь слова. У Сергея больше не было визы, и даже при всем желании он не мог ко мне приехать. А я не могла его пригласить. Единственным, кому было под силу все устроить, оставался Петер. А это значило, что наши шансы равны нулю.

Как-то ночью я в очередной раз не могла заснуть и присела к компьютеру почитать про австрийский развод. Информация была очень запутанной и вгоняла меня в ужасную тоску. Все выглядело безумно сложным. С целью отвлечься от темных мыслей я вышла в Фейсбук… И увидела свежие предложения друзей. Первым номером в этом списке стояла Ванесса Вагнерова. Я чуть не взвыла. А особенно меня убило то, что под значком с фотографией ненавистной чешки стояла надпись: «Четыре общих друга». Я не могла не проверить, в чем дело.

Оказалось, нашими общими друзьями на Фейсбуке были Мартин, Франциска и дочери Петера. Смутно понимая, что впадаю в то самое неконтролируемое состояние поиска правды, я стала клацать дрожащими пальцами по клавишам. Выяснилось очень много неожиданного: Ванесса проживала в Тироле, причем совсем недалеко от нас. Вся семья Петера дружила с ней на Фейсбуке, а может, и в жизни. Совсем недавно у нее был день рождения – по иронии, в один день с Петером, – и все ее поздравили. А Моника даже написала на ее стене: «Несси, когда в следующий раз к нам в гости?»

Я почувствовала себя величайшей идиоткой на свете. Петер, лживая тварь, сказал мне, что она уже давно в Чехии. Он врал мне всегда, с самого начала, не переставая. Оказалось, эта девка постоянно была рядом. И весь год они водили меня за нос. Учитывая, как Петер вешал мне лапшу на уши, я бы уже не удивилась, если бы узнала, что он продолжал трахаться с этой Ванессой за моей спиной.

А может, они делали это прямо сейчас, в нашей спальне, пока я сидела тут и пыталась хоть как-то собрать воедино осколки своей жизни…

Я не сомкнула глаз до утра. А как только Сергей проснулся, сообщила, что еду обратно в Австрию.

– Что, вот так сразу?

– Да, я решила.

– Сестра, с тобой все в порядке? Ты как-то странно выглядишь.

– Это я просто ночью не спала.

– Тогда тебе нельзя ехать. Ты вырубишься по дороге.

– Все будет хорошо. Так надо.

Сергей был озабочен моим состоянием. Наверно, я выглядела совсем уж безумно – со стоящими торчком волосами, опухшими глазами и подергивающимися руками. Поэтому, чтобы не волновать его еще больше, я прекратила дальнейшие дискуссии и уехала как можно скорее. Даже не позавтракав – мне кусок в горло не лез. Я чувствовала себя как зомби. И моей единственной целью было доехать до Австрии. Что делать дальше, я так и не решила. Но если бы в доме оказалась Ванесса… Пожалуй, я бы ее придушила. А следом и Петера. И это были не просто мысли, а совершенно конкретные намерения.

* * *

Путь в Австрию получился ужасным. Я едва не теряла сознание от усталости и нервного истощения. Мне хотелось плакать, но слез не было. Я прислушивалась к своему внутреннему голосу и начинала бояться саму себя. Такие черные мысли меня не посещали никогда в жизни. Ненависть ко всему полностью завладела мной. Трудно было представить, на что я способна…

Я ехала два с половиной дня. Ночевала в машине и совсем ничего не ела. После всех переживаний декабря от меня остались только усталые глаза. Я была похожа на узницу Освенцима.

Петер не знал, что я возвращаюсь. И, добравшись наконец-то до дома, я его не застала.

Это было тридцатого декабря…

Стоило мне переступить порог, как меня затрясло с новой силой. Я прямо-таки почувствовала, что мне недолго здесь осталось. Может, благоразумнее всего было собрать вещи и немедленно уехать? Но мне некуда было податься. И после поездки на Украину я с новой силой ощутила, насколько я теперь оторвана от всех стран. Мне было некомфортно в своей собственной жизни, и я уже вообще ничего не хотела. Только обнять собаку. И съездить по морде сволочи, которая формально пока еще оставалась моим мужем.

К моему облегчению, сегодня Билли оказался не в гараже, а в вольере. Он был очень рад меня видеть, и тут я наконец разрыдалась. Как же мне было жалко нас обоих! Я попыталась обнять его, но Билли так прыгал, что чуть не сбил меня с ног. Миска была пуста, а сам он казался дико тощим. Я насыпала Билли корма и оставила его спокойно поесть.

Затем я вернулась в дом и разобрала вещи. Несмотря на всю мою ненависть к Петеру, ему причитались подарки: водка, красная икра, сигары. Хотя, пожалуй, ненависть объяснялась тем, что я все же его по-прежнему любила. И чем больнее он мне делал, тем больше усиливались оба чувства – ведь между ними, как известно, лежит всего один шаг.

Петер появился часов в восемь вечера. Сперва он удивился, что я здесь, а потом сделал очень недовольное лицо. Мы еле выдавили из себя по привету. Я ждала, что он скажет дальше, но Петер молча уселся в кресло с телефоном.

– Как дела? – спросила я.

– Много работы, – буркнул Петер.

– Чем занимался все это время?

– Работал.

– А еще?

– Ничем.

Я прикусила губу. Главное было – не сорваться.

– А какие планы на завтра? – предприняла я еще одну попытку.

– Никаких.

– Но ведь завтра Новый год.

– И что?

– Чем займемся?

– Занимайся чем хочешь!

В этот момент Петеру пришла эсэмэска, и он погрузился в чтение. Мне хотелось достучаться до мужа, хотя бы один раз в жизни заставить его открыться. Я подошла ближе, но он только дернулся, инстинктивно закрывая дисплей. У меня не осталось сомнений в том, кто ему написал. Я отвернулась и ушла на кухню.

Эсэмэски сыпались одна за другой. И каждый раз сигнал о доставке причинял мне острую боль. Я сжала кулаки так, что ногти впились глубоко в кожу. Почему Петер делал это со мной? Почему они все это делали?

Внезапно Петер встал и ушел в спальню. Я слышала, как внизу хлопнула дверь. Значит, он отправился спать пораньше. Это было бы странно, если бы я уже не разучилась всему удивляться.

Мне не хотелось идти в спальню. Эта комната давно стала мне чужой. Я должна была погулять с Билли, а потом… наверно, стоило… наверно… я не знала.

Одно было известно точно – мне бы до самого утра не удалось сдвинуться с места, если бы я не увидела эти эсэмэски и не поняла раз и навсегда, что мои подозрения оправданы. Подглядывать в телефон было последним делом. Но на кону стояло мое психическое здоровье. Так что у меня не было выбора.

Петер всегда блокировал свой мобильный. Но вскрыть его было нетрудно – стоило лишь вытащить сим-карту, и защита автоматически снималась. Так я и поступила. Передо мной возник список входящих сообщений. Как я и предполагала, последние пришли от «Несси». Видимо, Петер стирал их, чтобы замести следы, поскольку большая часть переписки была потеряна. Осталось лишь несколько.

Петер: «Хорошо, давай. Только никому не говори, у меня и так проблем достаточно».

Несси: «Не волнуйся, я все равно ни с кем об этом не говорю».

Петер: «Ну тогда до послезавтра».

Телефон вывалился у меня из рук. Я снова впала в это странное состояние полной потери контроля над собой. Пелена застлала глаза. И, не помня себя, я бросилась вниз, в спальню.

Правда, перед тем как открыть дверь и вбежать внутрь, я все же на секунду остановилась. Что-то меня задержало и заставило задуматься. В голове пронеслась мысль: «А может, не стоит? Может, лучше сделать вид, что ничего не случилось, а потом взять его за яйца?» Но я не умела делать вид, что ничего не случилось. И не умела никого брать за яйца. Я умела только реагировать прямо, без интриг и притворства. Единственным выходом было врезать ублюдку с ноги, даже если бы это оказалось величайшей глупостью. Но по-другому у меня бы не получилось. Мне надо было выпустить пар последних дней – иначе безумия избежать бы не удалось.

Распахнув дверь, я влетела внутрь. Петер лежал в постели. Я наскочила на него, как ураган, схватила и встряхнула:

– Сволочь, падло! Ну почему?! Почему ты всегда врешь?!

От неожиданности он подскочил под самый потолок.

– Ты что?..

– Я тебя ненавижу! Лживая скотина!!!

Петер сгреб меня в охапку и отшвырнул от себя. Затем он выпрыгнул из постели и рванулся в сторону гардеробной. Пытаясь схватиться за Петера, я только и успела, что на ходу полоснуть его ногтями по спине.

– Я звоню в полицию, стерва!

Он уже засовывал ногу в штанину, когда я догнала его. Увидев мои безумные глаза, он перехватил меня и попытался согнуть пополам. Но, когда я теряла контроль, все было бесполезно. Вывернувшись, я со всей силы толкнула его. Петер потерял равновесие и начал падать назад. При этом он успел схватить меня за руку и оставил на ней глубокие царапины. Я дернулась и въехала рукой в шкаф. Один из моих ногтей обломился почти до мяса. Было безумно больно.

Воспользовавшись моей заминкой, Петер выбрался из гардеробной и побежал по лестнице наверх. В совершенно невменяемом состоянии я взяла маникюрные ножницы и отрезала висящий на честном слове ноготь. Мне было совершенно непонятно, что делать дальше. Но все решил крик Петера:

– Сейчас приедет полиция!

Не разбирая дороги, я кинулась вслед за ним. Влетела на верхний этаж, все еще сжимая в руке злосчастные маникюрные ножницы, и закричала:

– Оставь телефон!

Петер сражался с вынутой мною сим-картой, пытаясь засунуть ее обратно.

Я подскочила и попыталась отобрать у него телефон. Он ударил меня в плечо, а я подняла руку с ножницами и отмахнулась. Лезвие пришлось Петеру под локоть.

Он заорал:

– Ну все, за это я тебя посажу!

– Подонок, ненавижу!

Зажав телефон в руке, Петер припустил вниз. Я бежала вслед и думала только о том, как отобрать у него телефон. На нижнем этаже Петер бросил в меня вешалку, и это помогло ему выиграть несколько драгоценных мгновений. Он успел выскочить в гараж. А я, совсем уже вне себя, закрыла за ним дверь на ключ.

Погода стояла холодная. Гараж не отапливался, и Петер в одних штанах и с голым торсом сразу же замерз. Не прошло и минуты, как он постучался обратно.

– Мария, пусти меня.

– Тебе жить надоело? – крикнула я по громкой связи.

– Мне холодно.

– А мне больно.

– Пусти!

– Нет, иди лучше к своей Ванессе!

– У тебя бред!

– Давай вали, пока еще не получил!

– Ты об этом пожалеешь!

– Напугал!

Петер еще немножко поскребся, а потом затих. Я стояла и наблюдала за ним через установленную в гараже камеру. Он все-таки унес с собой телефон и теперь куда-то звонил. «Что делать, что же делать???» – билась в голове мысль. Стоило впустить его. Открыть дверь. Договориться. Но нет, это было невозможно. Я боялась – себя, его, нас обоих. Что же тогда? Я стояла, упершись рукой в стену, и смотрела на видеоэкран. Выхода не было. Всему пришел конец.

Неожиданно к гаражу подъехала машина. Я увидела, как из нее выходят люди в синих куртках. Полиция! Он все-таки позвонил! Что я могла теперь сделать? Ничего. Только открыть дверь и отступить внутрь дома. И рассказать наконец обо всем, что копилось внутри весь год. Это была катастрофа, но у меня не оставалось выбора.

Полицейские вошли в дом. Это были молодая девушка и мужчина средних лет. Петер следовал за ними, прячась за их спины и опасливо на меня поглядывая. Наверно, он думал, что я на них брошусь. Но вместо этого я сказала:

– Здравствуйте. Спасибо, что приехали.

А потом разрыдалась.

Девушка отвела меня на кухню, а Петер ушел в спальню с мужчиной. Там они о чем-то долго разговаривали, параллельно щелкая вспышкой фотоаппарата. Я поняла, что они снимают побои. Все было очень серьезно.

Глотая слезы и проклиная себя за такую несдержанность, я поведала девушке о своей жизни. О психологическом прессинге и обещаниях вышвырнуть меня на улицу, об издевательствах над собакой, о придирках и физических нападках. Чем больше я говорила, тем сложнее мне становилось. К концу у меня от слез полностью заложило нос и пропал голос. Полицейская слушала и беспристрастно записывала мои показания. Раньше подобные сцены я видела только в кино.

Вернулись Петер и второй полицейский. У моего мужа был торжествующий вид. Увидев его, я совсем сникла.

Полицейские отошли в сторону и принялись негромко переговариваться. Мы с Петером сидели за столом и старались друг на друга не смотреть. Мне хотелось придушить его, и только присутствие третьих лиц сдерживало меня.

Наконец полицейские вернулись к нам.

– Мария, вы знаете про закон о домашнем насилии? – спросили они.

– Нет, – покачала головой я.

– Сейчас мы должны решить, кто из вас агрессор. Ему придется покинуть дом на четырнадцать суток.

Это была шутка? Принудительное выселение сроком на две недели? Вот так, простым решением, без суда и следствия?

И, прежде чем они сообщили о своем решении, я уже знала, кто должен будет уйти.

– Очевидно, здесь речь идет о двустороннем насилии. Я вижу, что Мария в плачевном состоянии. Имеет место эмоциональный прессинг, – сказал полицейский.

Петер, который уже потирал руки в предвкушении, после этих слов аж вскинулся:

– Да не важно это, не важно!

– Как раз важно, – парировал полицейский.

– Да вы на меня посмотрите, – Петер продемонстрировал нам крохотную ранку от ножниц. – Она напала на меня! Она ненормальная.

– Мария, это правда? – спросил у меня полицейский.

Отрицать очевидное не было смысла – ранка была совсем свежей.

– Да, я его поцарапала, но не специально. Это несчастный случай.

Полицейские переглянулись.

– Мария, у вашего мужа порезы и расцарапана спина. Кроме того, это его дом. Так что уйти придется вам.

Я помолчала, обдумывая этот ужасный вердикт.

– Может, получится найти какой-то другой выход, – мое горло мгновенно пересохло, а конечности онемели.

– К сожалению, это закон.

– Но мне некуда идти… – сказала я.

– Ничем не можем помочь, – парировали полицейские. – Пожалуйста, собирайтесь.

Сама не своя, на ватных ногах я проследовала в спальню и совершенно машинально запихала вещи в сумку, из которой я их всего несколько часов назад доставала. Я плохо соображала. Я брала первую попавшуюся одежду, даже не глядя, подходит ли она по сезону. В голове и в душе воцарился хаос. Мне не хватало воздуха. Голову словно зажали в тиски.

На пороге гардеробной возник Петер. Он самодовольно усмехался.

– Я тебя предупреждал! – сказал он.

Совершенно инстинктивно я бросилась вперед, но, прежде чем мои руки коснулись его, он заорал:

– Нет, не трогай меня!

И побежал обратно к полицейским.

– Она кинулась на меня, – услышала я его голос.

И снова вспышка камеры.

В общем, что бы я ни делала, мне все равно приписывали вину. Волоча за собой сумку, я поднялась в кухню. Петер стоял и притворно потирал руку, на которой красовались отпечатки ногтей. Не моих, но другие об этом не знали.

Полицейский укоризненно покачал головой:

– Это было совсем не хорошо.

– Но я ничего не делала…

– Видите, она совсем не контролирует свои действия! – взвизгнул Петер, прячась за девушку.

– А как насчет моих ран? – спросила я.

– Каких?

– Этих, – я показала царапины на руке.

– Вы вполне могли пораниться, когда били мужа, – сказал полицейский.

Это было так нечестно! У меня по щеке побежала слеза.

– А синяки?

– Мы не видим никаких синяков.

Я вытерла слезу, но на ее месте тотчас появилась другая.

– Они проявятся завтра.

– Мы не можем ждать до завтра. Нам пора, – сказал полицейский. – Идемте.

– А собака?

– Сейчас на это нет времени.

– Но я не могу его тут оставить!

– Все дополнительные вопросы будете решать через адвоката, если ваш муж подаст на развод.

– Конечно, подам, – заверил их Петер. – После всего, что случилось, другого варианта нет.

Я медленно поднялась и, прижимая сумку к груди, направилась в сопровождении полиции к выходу.

Итак, когда мне казалось, будто выхода нет, я была права. Но трудно было предположить, что все окажется настолько плохо. Со мной произошло нечто совершенно ужасное… нечто отвратительное…

Пока меня вели на улицу, я еще не совсем понимала, что именно.

И поняла только намного позже.

Но, как говорится, это уже совсем другая история…

Апрель – июль 2014

Россия – Франция – Австрия