В общем-то, их последний разговор с Гришей на эту тему — явное и, пожалуй, единственное табу при беседах — состоялся лет через десять. Подвал давно пришлось расширить. Аня туда никогда не заходила. Ей только иногда казалось, что где-то под домом раздается тихий гул, как под проводами очень мощной ЛЭП.

Никакая игра, конечно, так и не вышла.

Зато они с Андреем все-таки поженились в 2063. Тимур тоже представил им невесту — симпатичную застенчивую девушку, отдаленно похожую на Глафиру. Грише, давно жившему одному в швейцарском шале, сменили три процессора. А еще приближался полувековой юбилей аренды Сибири. Все громче звучали голоса, требующие разорвать договор и забрать исконные территории назад. Крупный капитал раскололся на сторонников и противников идеи возвращения.

В воздухе пахло опасностью и переменами. Даже Ане, мало интересовавшейся политикой, после просмотра передач по сетевизору порой снились двойные грибы водородных взрывов и ослепительно-белый сухой жар, испаряющий металл.

Гриша, теперь по манерам и жестам совсем неотличимый от человека, может, несколько угрюмого и суховатого, прилетел в Москву. Судя по всему, в большой спешке. Попросил о встрече в Аниной старой квартире. Та вот уже десять лет стояла пустой, но недавно была отремонтирована и только ждала, пока Тимур и его невеста, тоже, кстати, Аня, переберутся туда.

Место Эрнеста Георгиевича в подъезде теперь занимала приятная пожилая дама. Сам он ушел на покой, растил какие-то редкие цветы на подмосковной даче и изредка писал Ане письма на натуральной бумаге. А она отвечала, старательно пытаясь придать своему куриному почерку хоть какую-то читабельность.

Леся и Виктор уже давно жили на юге Франции и воспитывали очаровательных двойняшек. Огр, в конце концов, попал в Bio Lab и шутливо предлагал Ане новую печень, конечно в том случае, если «эти поганые уроды в правительстве нам тут все на атомы не разнесут». Ник так и остался в Сибири, став авторитетным «полевым командиром», хотя Иде Исааковне все-таки в итоге написал. Та разумно решила, что лучше быть матерью партизана, чем пропавшего без вести недоаспиранта, и мужественно смирилась с правдой. Где была и чем занималась Глафира — этого Аня не знала, но, судя по всему, куничка ворочала большими делами за Уралом.

Гриша сидел на зачехленном диванчике ее старой малогабаритной кухни и пил кофе, принесенный с собой. Аню ждал второй стаканчик, еще дымящийся. Она сделала пару глотков и улыбнулась:

— Ладно, ни за что не поверю, что ты просто соскучился.

— И напрасно, потому что я понимаю, что такое скука. Просто нерационально скучать по человеку, которого можешь увидеть. Рациональнее приехать и увидеть.

Сложно было поспорить с этим несложным заявлением.

— Я рада тебе. Ты ведь что-то хотел.

— Да. Я хотел спросить. Это гипотетический и абстрактный вопрос. Сложный для меня.

— Ну, ты простые и не задавал никогда. Я до сих пор помню, как ты спросил, почему охраняешь Васю. Поставил ты меня тогда в тупик так поставил.

— Если бы ты могла что-то изменить в мире, что бы ты изменила?

Аня присвистнула.

— Ну да, твои вопросы легче не стали. Ну, предположим, я бы устроила счастье всем и задарма, как в одной хорошей книге.

— Это невозможно.

— Ну, тогда хотя бы дала каждому шанс.

— Шанс и так есть у каждого. Шансы просто неравные. И не могут быть равными. Это другая модель распределения.

Аня фыркнула:

— Знаешь, Гриш, джинн из тебя не очень. Ладно, а как насчет розового неба?

— Э… ты серьезно или это шутка? Это требует или изменения состава атмосферы, или восприятия цветов человеческим глазом…

— Нет, мне просто хотелось, чтоб я не одна сидела тут с озадаченным видом. Шутка, конечно.

Гриша молчал. Ждал. Аня покопалась в голове. Он никогда не задавал вопросы просто так, даже если они поначалу казались нелепыми или не связанными между собой. Она прокрутила в голове «игру» Тимура. Истерию по сетевизору и в инфонете. Низкий гул из подвала. Серый песчаный пляж и море, разлетающееся на пиксели и собирающееся обратно.

— Ну ладно. Если бы нельзя было сделать так, чтобы Красная империя устояла, я бы хотела, чтобы та рухнула лет на двадцать-тридцать раньше.

Аня сама не знала, почему ответила именно так. Наверное, потому, что там лежала точка невозврата. Одна из многих, наверное, но она-то жила после и видеть могла только ее. Может, распадись империя раньше, Сибирь удалось бы сохранить. И, если отбросить всю идеологическую мишуру и комфортную ренту, ей бы тогда тринадцать лет назад не пришлось стрелять в Войцеховского. Потому что он лет за двадцать до этого не поехал бы за Урал, не схватил бы там ударную дозу радиации, не умирал бы и, вероятно, не устроил бы «протокол Парагвай». И Граф был бы жив. И ведущие новостных передач сейчас не соревновались бы в мрачности прогнозов. И — чем черти не шутят? — вдруг вместо того, чтобы с комфортом проедать ренту, кто-то бы осуществил давнюю мечту человечества да и махнул бы к далеким звездам?

— Да. Я бы этого хотела. Сильно.

Гриша медленно кивнул, но не улыбнулся. И Аня вдруг как-то кожей почувствовала, что она сейчас не шутки шутит. Как тогда на свадьбе Леси, когда вдруг ощутила, что они смеются и отпускают в небо шарики, а где-то там, совсем близко, но как за очень прочным стеклом, меняется огромный сложный мир. Приходят в действие какие-то невидимые пружины. Будущее наступает.

Она нервно сглотнула.

— Скажи мне, что большой войны в ближайшие годы не будет.

— Это приказ?

— Нет, конечно, нет.

Гриша молчал.

Сентябрь 2015 — апрель 2016, Москва