1

— Мне кажется, специализированный санаторий мог бы пойти тебе на пользу… — Андрей, надо отдать должное, попытался выразить свою мысль максимально деликатно и проделал это уже после того, как они благополучно приземлились в Москве и сели в такси, вроде как оставив все проблемы далеко на востоке.

На такую вежливую попытку запихнуть ее в «дурку» Аня даже не обижалась: в конце концов, это она в невменяемом состоянии — может, пьяная в хлам, может, что похуже — звонила ему из Токио, начисто проигнорировав свои жизненные принципы и часовую разницу заодно, и несла какую-то дичь. Дичь, вне всякого сомнения, была выдающаяся: как-никак та погнала обычно спокойного и рассудительного человека через полмира. К моменту, как Андрей прилетел, Аня даже успела малость прийти в себя и испытать все муки раскаянья и то ли похмелья, то ли отходняка разом. И даже разозлиться на Лауру: та, выйдя за лекарствами, догадалась запереть Аню в номере и привязать, чтобы окна были вне досягаемости, а вот уником не отобрала. Как будто у нее в жизни не было неадекватных подруг, любивших в измененном состоянии сознания обрывать уникомы бывшим и нынешним.

«Даже знать не хочу, что сказала, когда звонила…», — только и подумала Аня, когда увидела Андрея на пороге гостиничного номера.

Андрей тогда аккуратно поставил на пол портфель — по-видимому, им его дорожные сборы и ограничились — запер дверь и извлек из кармана какую-то круглую штуку размером с монету. Ане потребовалось несколько секунд, чтобы опознать в ней «глушилку».

Симпатичный кругляшек свинцового света замигал зеленым огоньком.

— Если отбросить лирику, ты сказала, что убила человека. Это так?

Аня сообразила, что надо как-то ответить только после того, как Андрей ее легонько встряхнул. Какие-то кубики в голове, видимо, перевернулись и выстроились в нужном порядке, поэтому она кивнула:

— Так.

— Свидетели есть?

Праздным любопытством этот вопрос счел бы только самый законченный оптимист.

— Нет.

— Записи?

— Нет.

— Тогда к черту подробности, валим отсюда, — в критических ситуациях Андрей, как всегда, был весьма краток. Аня, все еще чувствовавшая себя тряпичной куклой, которую только что переехал мотоцикл, кивнула и поплелась за ним следом.

Более-менее осознавать реальность — и всю двусмысленность своего положения — она начала уже в Москве. Но одно дело было реальность осознавать и совсем другое — как-то с ней контактировать. Аня по большей части молчала, отвечала невпопад и пялилась то в окно, то на свои коленки. Насколько она понимала, такое состояние не было стрессом: когда у человека стресс, он обычно хочет орать и метать подручные предметы. Ане не хотелось ни орать, ни швыряться кошками в детей, а хотелось проснуться. К сожалению, ей никто не объяснял, как это можно сделать, если ты гарантированно не спишь.

Когда машина съехала с трассы и покатила куда-то в область, мимо коричневых полей и зеленеющих деревьев, она поняла, что касательно «специализированного санатория» Андрей не пошутил, но никак особенных эмоций по этому поводу не испытала. Ворота, парковка, аллея, двухэтажный санаторий — все проплывало рядом, но как-то совершенно мимо.

Дальше серьезный дедушка со старомодными усами, но без белого халата, задавал Ане вопросы, смысл которых доходил до ее сознания очень небыстро и дозировано. Потом ей что-то вкололи, и она уснула, как провалилась.

По большому счету, никаких связных воспоминаний о пребывании в «специализированном санатории» у Ани не осталось. Не то чтобы она валялась без сознания, но вокруг настолько ничего не происходило, что и памяти зацепиться было не за что: ну, светлая комната, сочная зелень за окном, лениво движущиеся по полу лучи солнца, неотличимые друг от друга пилюли, медсестра со смазанным лицом. Собственно, только визитами последней да световыми пятнами Аня и мерила время. Она не удивилась бы, если бы узнала, что прошел год: в голове было совершенно пусто и при этом как-то до странности вязко, внутреннее же ощущение времени пропало начисто. Не иначе, пичкали ее чем-то убойным. Во всяком случае, она, наконец, смогла хотя бы приблизительно понять, о чем говорил Гриша.

Безвременье закончилось тоже вполне незаметно. Собственно, его финиш ознаменовался тем, что Аня вспомнила о незаконченных делах и попросила уником, который не носила на протяжении всего своего пребывания в «санатории». Как ни удивительно, уником ей отдали сразу. Побеседовавший с ней сотрудник деликатно заметил, что стрессы несколько расстроили ее нервы, но никаких оснований опасаться за ее душевные силы, и уж тем более рассудок, не имеется. И вообще она молодец и, вне всякого сомнения, идет на поправку.

Разумеется, никто не стал удерживать в респектабельном заведении женщину, прямо заявившую, что она не собирается там оставаться. На прощание Ане выдали небольшой рецепт, посоветовали не волноваться и больше отдыхать, любезно вызвали такси и, надо думать, настучали Андрею. Во всяком случае, тот встретил ее у дома. И, вместо того, чтобы проводить до квартиры, чрезвычайно вежливо усадил в свою машину.

— Я бы мог сказать, что у меня работа. Но, по правде говоря, я просто ненавижу больницы, — ровно сообщил он, но глаза все-таки отвел. — Даже обставленные как фешенебельные отели. Злишься?

— Да нет. Уж не знаю, чем меня обкололи, но я точно не злюсь. Спасибо, что из Токио вытащил.

— Что будешь делать теперь? Ты говорила, тебе нужен хороший пластический хирург и документы. Ну, насколько я понял, потому что сказано было не очень понятно.

Догадайся Лаура отобрать у нее уником, сейчас Ане не пришлось бы так краснеть. Она опустила взгляд:

— Я была не в себе. ДНК мне не поменяют. Так что и морду можно оставить.

— Так что станешь теперь делать, Аня?

Вопрос, определенно, был прекрасный. А вот то, что дельного ответа на него у Ани пока не имелось, было существенно менее прекрасно.

— Уволюсь без хороших рекомендаций. Я всегда так делаю. Циклическая ошибка, знаешь ли.

— А потом?

По правде говоря, так далеко в будущее Аня не заглядывала. Она даже не знала, что обнаружит в своей квартире: саркофаг или стильный кулон в минималистичном дизайне. Хотя — здесь она себе не врала — войну с Харриэт Аня не начала бы даже при последнем раскладе: у нее просто на это не осталось ни сил, ни злости. Это было бы примерно так же осмысленно, как объявить, что не согласен с действиями солнца, встающего на востоке, и будешь бороться с ним до последней капли крови.

— А потом уеду отсюда подальше. Совсем далеко. К черту.

Повисла пауза. Андрей вертел в руках зажигалку, но не курил. Он вообще был тем еще аккуратистом, и в машине у него Аня сигарет никогда не видела.

— Я, конечно, дура, — пробурчала она, когда пауза стала уж совсем ощутимой. — Но все-таки не настолько, чтобы рассчитывать уговорить тебя составить мне компанию.

Андрей неожиданно хмыкнул, почти весело:

— Дурой тебя назвать тяжело, хотя, не отрицаю, многие вещи в жизни ты делаешь не как все люди, это точно. Мне кажется, что-то в моем признании в любви ты прослушала. Оно, конечно, по форме было не ахти, но вроде с ясным содержанием.

К сожалению, провалиться через кожаное сидение и асфальт прямо в ад было технически невозможно.

— Страшно сказать, я его прослушала от начала до конца, — созналась Аня. — Ни хрена не помню. Боюсь спросить, что тебя заставило?

— Влюбиться? Да чтоб я знал. Мне надо было еще в нашу первую встречу понять, что ты заставишь меня побегать. Но, по крайней мере, с тобой не соскучишься, вот уж точно.

— Нет, сознаться.

— Ну, ты сама спросила. Что-то вообще такое невероятное в твоем духе, мол, ты будешь любить меня, если я поменяю лицо, и от меня вообще ничего не останется, кроме души, которой, как известно, нет. Честно говоря, вопрос был сформулирован сложновато для моего понимания.

Аня едва не взвыла:

— Ах ты ж…

— Успокойся, я все равно сказал, что буду.

Ане на это только и оставалось, что почесать затылок. Единственное признание в любви в ее жизни со времен школы, да к тому же, похоже, правдивое. А она встретила его обгашенная до такого состояния, что ни слова не помнила.

— Охренеть. И я это пропустила. Мне кажется, неудачникам вроде меня даже черные кошки должны трусливо уступать дорогу… В общем, Андрей, пойду-ка оформлять увольнение, пока еще чего не ляпнула.

— Юридическая помощь нужна? — Андрей, определенно, был слишком умным человеком, чтобы трясти в воздухе памятным шедевром Heckler&Koch, но намекал явно не на свои познания в области трудового законодательства.

— Ага, конечно. Прям если через двадцать минут не выйду, звони в Трудовую инспекцию и общество защиты злых пингвинов Зауралья. — Аня потянулась к ручке двери. Открыла ее, и, уже выскочив на асфальт, обернулась: — Кстати, а я тебе тогда в чем-нибудь интригующем тоже призналась?

— В моем возрасте верить женщинам вообще, и нетрезвым женщинам — в частности, непозволительная роскошь, — солидно ответил Андрей. — Так что я пропустил все сказанное мимо ушей, как мне велел здравый смысл.

— Ну и зря, люди в таком состоянии не врут, даже если каким-то чудом вообще языками ворочают.

— То есть я, надо понимать, все-таки козел? — прищурился Андрей.

Анино желание провалиться на нижние уровни Doom росло с сумасшедшей скоростью.

— Э… а там было определение «любимый»? — робко поинтересовалась она.

— Нет, я так, в Японию слетал рогами похвастаться.

— Тьфу, нет у тебя никаких рогов. Во всяком случае, в моем исполнении.

— Ну ладно, было там такое определение. И мне было приятно его услышать. А я твоего звонка, пожалуй, здесь подожду.

— То есть квартиру мою на предмет киллера ты уже обшарил?

— Грубовато сказано, но, разумеется, так оно и есть, — даже не стал отпираться Андрей. — Киллеров, взрывных устройств, жучков и прочего там нет.

— И в комп лазил?

— Ну нет, я в курсе, что такое «личное пространство».

— Неужели?

— Хорошо. Просто из инфонета без вспомогательных средств в реальном мире еще никто никого не убил. Я в эти ваши байки про «черных хакеров» не верю.

2

Квартира за время отсутствия Ани изменилась не сильно: только фикусы, оказывается, бывшие натуральными мадагаскарскими пальмами, за исключением одного отправились в свой зеленый рай, лишний раз подтвердив, что цветам здесь не жить. Затаившийся среди их увядших скелетов Вася как прежде излучал дружелюбие, Круглик же уполз за матрац и там впал в спячку, наполовину забившись под него. И, разумеется, Гриши не было. Правда, и кулона на видном месте тоже не лежало. Как это было ни странно после тонн вколотого и скормленного ей успокоительного, Аню опять затрясло.

Андрей был умный человек. На всех андроидах стояли маячки. Конечно, во время ремонта и Гришин маячок починили, поскольку раньше тот был заблокирован или без изысков изъят. Так что, знай Андрей, где Гриша, он бы точно ей сказал. Видимо, не знал и тему поднимать не стал.

Аня подошла к компьютеру. Включила. Вместо Гриши на металлическом полу на экране снова была ее обычная заставка с горным пейзажем. Светло-серые пушистые звездочки эдельвейсов плавно покачивались туда-сюда. В общем-то, тот факт, что некто шурует в ее компьютере как в своем родном доме, для Ани секретом не был. Просто раньше у нее имелись куда более важные практические задачи, чем выдворение незваных гостей. Впрочем, это успелось бы. Аня открыла почту. И, проигнорировав кучу «куда пропала?», нашла нужное послание. Вряд ли письмо от багетной мастерской «Дама с собачкой» сумело бы пробить стену ее спам-фильтров без чьей-то деятельной и квалифицированной помощи. Открыв его, Аня обнаружила номер, выглядящий не совсем как контакт уникома. Ей потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что она видит серийник Гриши. Чрезвычайно подробный адрес заведения, включая номер бокса, где мастерская якобы держала свои шедевры, прилагался. А также новость, что Аня успешно приобрела и оплатила заказ номер 173-68 и теперь может его забрать в точке самовывоза. Аня тут же пробила ее по карте: склад в порту Санкт-Петербурга.

Как будто ее до этого мало по свету погоняли и требовалась добавка.

Набравшись храбрости, Аня все-таки позвонила Герде по тому номеру, которым они пользовались до «протокола Парагвай». И, как ни странно, увидела на экране знакомый альпийский пейзаж, добрую бабушку и недоброго котика. Оба мерили ее внимательным взглядом:

— Здравствуйте, Анна. Вижу, вы в добром здравии.

— Где Гриша?

— Прискорбно, ваши манеры лучше не стали. Но с каких пор у вас появились проблемы с чтением? Мне кажется, там все вполне ясно написано.

— Почем я знаю. Может, там лежит стильный минималистичный кулон. Или заряд тротила, — Аня хамила не потому, что чувствовала какую-то там смелость. Она делала это исключительно потому, что боялась милую тетушку до дрожи в коленях.

— Анна, ваше устранение можно произвести с куда меньшими сложностями и без фейерверка. Наркоманка куда естественнее умрет от передозировки, вы же понимаете, — душевно пояснила Герда. — Впрочем, оно нецелесообразно.

— Вы убили Гришу или нет?

— Это несерьезно. В отличие от вас, мы не нарушаем правила, которые сами приняли. Лаура доставила фотографии вовремя — и андроид не пострадал. Вы можете его забрать и активировать, разве что маячок пришлось удалить, сами понимаете. Но, думаю, вашему другу из WarGear не составит большого труда снова очиповать вашего любимца.

— Лаура недоступна ни по одному номеру!

— Такова цена, которую Лауре пришлось заплатить. Полагаю, она не сочла ее излишне высокой. Ваша подруга теперь постоянный агент. Думаю, это все объясняет.

— Или моя подруга в паре метров под землей.

Котик прижмурил глаза, а бабушка улыбнулась:

— А этого, Анна, вы не узнаете, если только не решите вдруг пойти по ее стопам. Хотя, замечу, Лаура как агент куда более ценна, чем вы. Ее навыки менее специфичны, чем ваши, да. Специалиста ее профиля обучить быстрее и дешевле. Но она прагматична. И не страдает, скажем так, истериками больной совести. Впрочем, вы также обладаете некоторыми талантами, которые ваш крайне неудачный темперамент в наших глазах окупают. Если принять во внимание число успешно завершенных вашей группой операций, я могу гарантировать, что еще пара дел — и из рядовых исполнителей вы перейдете в число аналитиков, Анна. Иными словами, будете сами разрабатывать планы, а стрелять станут другие. Вы, определенно, не любительница пострелять.

— И вы серьезно мне предлагаете в этом участвовать?

— По большей части из вежливости. Я догадываюсь, что отказ ваш будет гордым, решительным и неблагоразумным.

Аня вздохнула, с трудом сдерживая голос в рамках обычной деловой беседы двух взрослых людей:

— Неблагоразумно вам отказал Smoker. А я откажусь благоразумно. Отпустите меня, Герда. Я не стану никого искать и никому мстить. Да, я вас ненавижу, но есть понятие превосходящей силы. Мне не семнадцать, если бы я хотела воевать с прибоем, осталась бы в Сибири. Но я не осталась.

Котик снова прижмурился. Бабушка отложила вязание и запустила руку с голубыми прожилками в пушистую дымчатую шерсть.

— Вы, Анна, по всей видимости, из той загадочной и лично мне неприятной породы людей, которые отовсюду уходят, при этом понятия не имея, куда и зачем вообще идут, дергая по пути все двери подряд, и двери эти — за отсутствием цели, разумеется — всегда оказываются «не теми». И дом вам не дом, и мир вам не мир. Ну да ладно, это ваше дело. Хорошо. Вы больше на нас не работаете.

— И все? — Аня ушам своим не верила. Это было как-то слишком хорошо для правды. Особенно на фоне развороченного пулей затылка Гавриила в стерильной палате. — Так просто?

— Вы не единственный хакер в нашей команде, так что можете не рассчитывать на прощальный ужин и салют. Впрочем, из сочувствия к вашим экзистенциальным метаниям я передам вам прощальный подарок от Лауры и кое-что от себя. Smoker ведь достал через вас кое-какие данные по «Панацее», и я поняла, что вас волнует данная тема. Прошлый скандал благополучно сошел на нет, однако мы знаем, что в будущем может возникнуть определенного рода проблема. Нам за ее решение пока никто не выразил желания заплатить, но вы же любите благотворительность. Можете пользоваться, можете забыть. Найдете флешку в кармане вашего механического друга. Вот, собственно, и все. Прощайте, Анна.

— Вы передадите привет Лауре?

— Исключено. Я также надеюсь, что у вас хватит ума ее не искать. Могу уверить, она вполне всем довольна. Вы правильно сказали, умные люди не воюют с прибоем. Они закидывают невод и пользуются тем, что он приносит.

— Да, наверное. А другим кошмары снятся.

— Деньги решают все проблемы. Не говоря уже о такой мелочи, как снотворное и психоаналитик. Я имею в виду действительно большие деньги и действительно серьезные проблемы, конечно.

Аня вспомнила кокон из трубок вокруг Гавриила. «Полагаешь, я валялся бы тут один грудой сбесившейся органики, если бы у меня были друзья?» Очень хороший был вопрос, стала бы Лаура стрелять, если бы в палате нашлись посторонние безоружные люди, вставшие на его защиту. Все-таки китаянка была не из тех, кто просто «закидывает невод». Иначе она уже много раз могла бы получить двойной куш, просто не прикрывая одного бестолкового хакера. Не тащила бы на парковку полумертвого Гришу. Да много бы чего делать не стала, с чего вообще никакого дивиденда не намечалось.

Аня только понадеялась, что к моменту, когда Герда осознает некий примитивизм своей товарно-денежной логичной картины мироздания, китаянка окажется умнее Smoker'а. Или уже сделается такой, как Герда. Было странно, что живая Лаура теперь стала для нее как мертвая. Вроде бы еще здесь, но где-то настолько «там», что шансы встретиться равны нулю. Как у атеистов в раю.

Герда, выждав несколько секунд и не услышав возражений, в последний раз улыбнулась и отрубила связь.

Аня несколько секунд по инерции смотрела в пустой экран, а потом позвонила Андрею:

— Не знаешь никого, кому хакер без хороших рекомендаций нужен?

Господин Дегтярев сделал серьезное лицо начальника на собеседовании:

— Хм. Ну, одному моему знакомому корпоранту пригодится. Если за умеренную плату и трюфеля. Но ходят слухи, что хакер завязывает. Слухам можно верить?

— Отчасти. Но на курсы профессиональной переподготовки не пойду, так и знай.

3

Гриша, мирно лежащий в коробке из-под холодильника, конечно, мало напоминал спящую красавицу, но Аня была спорить готова, что ни один принц в мировой истории так не радовался, вскрывая импровизированный «гроб хрустальный», как она, когда обнаружила андроида вроде как целым. Да еще и «приодетым» в модный плащ с высоким воротом, в полном соответствии с обещанием Леси вызвать ревность у киллера-корпоранта. Даже рыбная вонь и еще какой-то крайне специфический запах — то ли дезинфекция, то ли еще что — пропитавшие стены склада и заставляющие Аню непрерывно чихать короткими очередями, не портили ее настроения. Жалко было только, что Грише пришлось бы прийти в себя в таком паршивеньком местечке, но оно уж всяко было лучше, чем камера промышленного пресса, так что Аня не огорчалась. Улучив момент между чихами и утерев выступившие слезы, она быстро зачитала код активации. Сами по себе эти цифры и слова ничего не значили, будучи просто случайным набором, на взгляд Ани глуповатым: если бы писала она, там, наверное, было бы что-то более красивое, все-таки не кофеварку голосовой командой врубали. Так или иначе, едва она договорила, как Гриша открыл глаза. Просыпался он не как человек: ресницы не дрогнули и само лицо осталось совершенно неподвижным, только визоры — теперь одинакового мутновато-синего, вполне естественного цвета — быстро обшарили потолок и остановились на Ане. Черные кружки объективов, бездонные как человеческие зрачки, несколько раз расширились и сузились. «Фокусировка» закончилась, а Гриша все молчал. Видимо, подгружал какие-то файлы или обращался к памяти.

— Доброе утро, — улыбнулась Аня, чувствуя, что в носу пощипывает. Хотя, если подумать, теперь-то чего уже было реветь.

— Если верить моим настройкам, сейчас семь вечера. Впрочем, они могут работать некорректно и нуждаются в диагностике, — ровно сообщил Гриша, усаживаясь в своем импровизированном картонном «гробу». — Концентрация химического дератизатора в воздухе не критичная, но пограничная, лучше бы тебе этим не дышать, — спустя несколько секунд заметил он. Аню буквально «отпустило». Гриша явно был в себе, вернее, в своем неповторимом репертуаре.

— И это все, что ты мне скажешь, зануда ты чертов? — засмеялась она, взъерошив его затылок, примявшийся после долгого лежания. Гриша, видимо, пока договаривался со своим гироскопом или какими-то другими внутренними ценностями, поэтому встать не пытался.

— Я совершенство, мы, кажется, сошлись на этом, — серьезно и обстоятельно возразил он. — Хотя с той поры я, конечно, еще потяжелел. И «чертов» в данном случае — неправильное определение принадлежности. Во-первых, первичный приоритет все еще на тебе. Во-вторых, черт…

— … фольклорное существо, неспособное причинить тебе существенный вред! — Аня все-таки повисла у Гриши на шее, насколько это позволял неудобный борт коробки. И едва не перекувыркнулась внутрь, но чудом удержала равновесие. Еще раз прочихалась. — Ты хорошо себя чувствуешь? — забеспокоилась она. — С тобой нормально обращались?

— Мое состояние вполне удовлетворительно. На второй твой вопрос ответить не могу, поскольку не имею данных. Часть файлов удалена, но это память, ничего серьезного.

— Что, опять? — едва не взвыла Аня. — Тебе опять терли память?!

Это было просто какое-то форменное издевательство. Кажется, у Гриши с потерей памяти была та же история, что у нее с увольнениями. Бесконечная циклическая ошибка.

Гриша, наконец, аккуратно выбрался из коробки. Какое-то время постоял ровно, потом кивнул в сторону двери:

— Если ты не возражаешь, я расскажу там. Здесь много крысиной отравы в воздухе. А у меня, как ни странно, есть история.

— Ты что-то вспомнил? — поразилась Аня. Это было совершенно невероятно. Если не лезть в совсем уж фантастические дебри в духе «блуждающего кода», восстановить стертые данные в случае Гриши было ну никак нельзя. Он же не был человеком, с сознанием, подсознанием и еще черт знает чем, размахивание перед его носом маятником вряд ли бы сработало.

— Нет, это технически невозможно. Но, строго говоря, я осознал, что кое-что мне сильно помогли забыть.

— Сейчас?

— Нет, почти пять лет назад.

— То есть за два года до нашей встречи? Так давно…

— Технически это была покупка, — Гриша двинулся к выходу, увлекая Аню за собой. — Определение «встреча» предполагает два живых объекта. Люди не говорят, что они «встретили компьютер», например…

— Начинаю думать, что шоппинг был сомнительный! — фыркнула Аня и снова чихнула. — Я моталась за тобой через полмира, причем аж два раза, Гриш. Принцессы, блин, так за принцами не бегают! И даже не услышала, что ты рад меня видеть.

— Фольклор не моя специальность, но вроде как по свету обычно бегают принцы, а принцессы ждут в башнях под присмотром драконов, — Гриша толкнул дверь, и на не слишком чистый пол склада упали косые лучи. В них плясала какая-то белесая взвесь. — Но это, конечно, примитивное обобщение, — добавил он, выходя.

— Гриш, эти гады тебя точно по психомодулю не били? Ты стал еще зануднее, чем раньше, а это… гм, это сложно!

Снаружи химией пахло не так удушающее, а вот рыбная вонь усиливалась. Да и само место вовсе не располагало к приятному времяпрепровождению. Инфонет подтормаживал, видимо, из-за обилия запросов. Гриша посмотрел на кранцы судов, перечеркивающие еще светлое небо, и невозмутимо сообщил:

— Из-за модификаций моя масса теперь приближается к ста шестидесяти килограммам. Так что, определенно, занудства прибавилось. Внимание, это была ирония.

— Да неужели, — присвистнула Аня. И в следующий момент почувствовала, как у нее в прямом смысле отвисает челюсть: Гриша медленно расплылся в улыбке. Вернее, расплылся в улыбке — это было громко сказано, на самом деле она нарисовалась несколько криво и неправдоподобно, люди все-таки улыбались иначе. Ни морщинок в уголках глаз не собиралось, ни даже общее серьезное выражение как будто не менялось. Выглядело это как коллаж в фотошопе, когда к одному лицу не очень удачно прилепили кусок другого.

Но Аня все равно вылупилась на Гришу как на чудо. Это было просто невероятно. Не очень веря своим глазам, она подняла руку и потрогала его лицо. Действительно улыбался.

— Это же… Как?

— Это мне вшили лицевые мускулы. Странная и неудобная штука, не вполне понимаю, зачем они вам. Чтобы врать или демонстрировать дружелюбие, слов же достаточно.

Аня в прострации кивнула. Не объяснять же было Грише, что в некоторых ситуациях люди улыбаются не с какой-то целью, а просто потому, что им весело или хорошо. Функцию юмора Гриша, с некоторыми поправками, освоил самостоятельно — во всяком случае, понимал, что это. Но вот разницы между «хорошо» и «нормально» он не мог видеть никак. Это была последняя вещь, знание которой следовало вкладывать в голову существа, если предполагалось, что им будут управлять.

— В общем, не самая полезная модификация. Но я подумал, что это гораздо быстрее, чем каждый раз говорить «внимание, ирония», так что можно счесть ее целесообразной, — пояснил Гриша, снова серьезный. — Тебя действительно устраивает такая концентрация запаха рыбы в воздухе или перейдем в более проветриваемое место?

По правде говоря, Санкт-Петербург в глазах Ани всегда представлял собою более чем странное зрелище. В отличие от Москвы, где, кроме Кремля, десятка соборов да домиков конца позапрошлого столетия, которые были буквально на пересчет, ничего исторического в центре не сохранилось, сердце Петербурга напоминало место, каким-то образом провалившееся назад во времени, тогда как окраины жили в обычном его течении, безо всяких сбоев. Аня даже представить себе не могла, какую принципиальность пришлось проявить городской администрации, но факт оставался фактом: в центре города на Неве так и не возвели ни одного здания, превышавшего по высоте шпиль Петропавловского собора. Зато на окраинах — очень условных, учитывая, что Питер тоже разросся в конгломерат на манер Москвы, прихватив и Царское село, и Павловск, и Кронштадт — в обычно серое небо взмывали башни, как минимум, столичным не уступавшие. Таким образом, сердце Петербурга словно оказалось в кольце из стеклянных стен, ну вылитый Изумрудный город, правда, скорее в сине-сером исполнении. Аня эту землю остановленного времени не то чтобы любила, но признавала за ней некое своеобразие и стиль, которого большинство других городов, ставших одинаково стеклянными и неоновыми, были начисто лишены.

Нева — мрачно-величественная, темно-серая даже в погожий вечер, когда небеса были голубыми — неторопливо несла свои холодные воды к еще более холодному морю. И это зрелище как нельзя лучше гармонировало с тем, что неторопливо рассказывал Гриша, опершийся на гранитный парапет и тоже отдыхавший взглядом на серой глади, иногда рассекаемой туристическими катерами.

О своем прошлом он не знал ничего, за неимением такового. «Прошлым» обладали люди, а у машин в лучшем случае была некоторая сумма эмпирического опыта, которую они при большом старании могли подогнать под заложенные директивы и догмы. Если же теория не сходилась с практикой, тем хуже было для практики. На этом, собственно, осмысление «прошлого» для них и заканчивалось. Нет, андроиды — Гриша не знал про остальных ровно ничего и говорил только за себя — были способны проанализировать ситуацию постфактум, сделать выводы, извлечь какие-то уроки на будущее, но только в рамках их основного назначения. К тому же, их хорошо программировали перед выпуском на рынок, тщательно и в несколько этапов, отлаживая ошибки и используя лучшие технологии. Телохранитель-человек приобретал опыт с годами, накапливал впечатления, узнавал, когда стрелять и как оптимально прикрывать объект, мог обзавестись интуицией, а Гриша, изначально, безусловно превосходивший человека в профессиональном плане, тоже мог кое-чему подучиться, но, в целом, не прыгнул бы выше головы, то есть первично заданной программы поведения. И, конечно, никогда не обрел бы интуиции: происхождение от вычислительных машин мстило за себя. Он обрабатывал данные в разы быстрее, чем человек, но, сталкиваясь с их избыточностью в быстро меняющейся ситуации, никаким «наитием», конечно, воспользоваться не мог. Там, где человек ориентировался бы на «приблизительно» и уж тем более на «авось», Гриша бы продолжил высчитывать оптимальный вариант и, как следствие, имел шансы проиграть в скорости. Благо, как он пошутил, у него всегда была идеальная стратегия «упасть на объект и подумать».

Психомодуль, за который так волновалась Аня, насколько он сам это понимал, не содержал зачатков характера или тем более «души». Умением подлаживаться под человека и подражать определенному типу темперамента, в конце концов, обладали и модели, такого модуля не имеющие. И, как занудно сообщил Гриша, поднимать стоимость и без того дорогой продукции на пятнадцать процентов только ради имитации личности, никакой практической пользы не несущей, было нецелесообразно. Скорее данный модуль позволял немного расширить рамки, в пределах которых андроид мог анализировать и применять накопленный опыт. Не очень, конечно, широко, но для выводов в неспециализированных областях порой хватало. Иными словами, Гриша не понял бы всей тонкости интриг, используемых кандидатами в партийной борьбе, но мог бы точно сказать, что идея подкинуть наркотики ребенку соперника не вписывается в понятия «честной игры», хотя по-прежнему не смыслил бы в политике.

Аня слушала во все уши. Во всяком случае, это объясняло, почему Гриша с такой неохотой давал какие-то оценки происходящим вокруг вещам и поначалу упорно избегал обсуждения проблем, выходящих за рамки его прямых обязанностей. И, пожалуй, она была готова сама себе пощечин надавать за такое свинское с ним обращение: это было примерно то же самое, как если бы ее наняли сисадмином, но шеф упорно лез бы с обсуждением философии, жизни поп-звезд или еще чего-то, столь же далекого и загадочного, не подпуская к компьютеру, а дело делать было бы надо.

А вот дальше начались новости, которые Аня предугадать не могла. Гриша, оказывается, знал о себе — вернее, о своей конструкции — крайне мало. Нет, он понимал, на какую силу удара рассчитан его каркас, сколько рентген он может перенести без последствий и какова, например, предельная перегрузка. Но о собственном внутреннем строении имел понятия не больше, чем человек, в жизни не видевший анатомического атласа. Он был в курсе, что у него наличествовал процессор, гироскоп, кристалл или кристаллы памяти и всякие прочие полезные вещи, знал их модели, но едва ли мог бы с уверенностью сказать, что и где стоит, а диагностику проводил автоматически, по раз и навсегда забитым алгоритмам. В общем, это как раз было понятно: чтобы определить повышенную температуру на древнем ртутном термометре, понимать принципы расширения металлов было не обязательно, достаточно было видеть шкалу с делениями и сравнивать ее с «нормальными показателями». Как-то так это и происходило в Гришином случае. Но Аня пока не понимала, к чему ведет этот непривычно пространный для него пролог.

— С информационной начинкой все и сложнее, и проще, — продолжал ровно излагать Гриша, глядя на воду. — Я не выбираю, где сохранять файлы, они сохраняются по умолчанию. И не знаю, какие из них с меня считывают, а какие — нет.

— Считывают? — опешила Аня. И чуть по лбу себя не хлопнула. Конечно. Если Гриша писал все, что видел и слышал, ему, определенно, нужно было это куда-то «заливать», даже его кристаллы — один, два, сколько их там было? — не потянули бы такого дикого количества информации, которую человеческий мозг легко отфильтровывал бы как незначимую, а его электронные мозги старательно категоризировали и разносили по директориям. Наверное, он ее архивировал, хранил до каких-то объемов, и потом та уходила в другой банк данных. — А ты знаешь, кто это вообще читает?

— Нет, полагаю, это автоматика, их не то чтобы читают, скорее собирают где-то в другом месте, там архивируют, еще раз архивируют, сжимают до самого минимума и хранят. Ты, вероятно, знаешь, что андроиды не могут являться свидетелями на суде, потому что потенциально способны лгать, но вот изъятый инфокристалл или полученная из Deg-Ra копия признаются уликой, наряду с видеозаписью. Разумеется, их отдают очень неохотно, поскольку тот факт, что андроиды — ходячая шпионская технология, стараются лишний раз не афишировать.

— Значит, все, что ты видел, лежит где-то на серверах Deg-Ra?! — вот это был поворот. Хотя, с другой стороны, можно было и догадаться: как-никак не в сказке они жили.

— Исключено. Рассматривается ситуация с лицензионным ПО, с меня Deg-Ra ничего не скачивала очень давно или никогда: я для нее не существовал. Хотя данные куда-то идут, и там, наверное, просто стираются. Я даже обновления из инфонета в ручном режиме заливаю. Ну, а вообще это должно быть так же естественно, как для человека — дышать. Ты же не думаешь, когда дышишь.

— А сейчас? После… э… ну, в общем, когда тебя подлечили?

— Отремонтировали. Я полагаю, подключать меня к лицензионной сетке теперь было бы совсем лишним, особенно учитывая твою специфику работы. Мне бы не хотелось, чтобы однажды записи, которые я не могу не делать, использовали против тебя в суде. А потереть их мне не позволяют права доступа. Речь вообще о том, что я не могу менять алгоритмы или создавать папки, к которым будет ограничен доступ со стороны. У меня тоже есть доступ не ко всем папкам.

— Как так? Это что еще за «области тьмы»?

— Если бы я знал, они, вероятно, не были бы таковыми. Я говорю не о поврежденных файлах, а о файлах, к которым либо изначально не имею доступа, либо о тех, которые удалены. При попытке их считать мне выдается разный тип ошибки, так что я способен отличить одно от другого. Я понял, что мне снова стирали память, потому что ошибок второго вида стало больше. Например, четверть часа назад я совершенно не мог сказать, на кого ты работала.

У Ани аж набережная перед глазами поплыла.

— Ты не помнишь похищения?

— Нет, ни похищения, ни три дня до него. Ты полагаешь, кто-то сел бы и стал аккуратно выбирать, что мне безопасно знать, и что — нет? Просто стерли последние два года.

— Черт подери…

— Не расстраивайся, вот на этот случай у меня была «заначка». Я оставил себе путь к сохраненным в другом месте данным. Мне только нужно было вспомнить о существовании пути. И я вдруг понял, что так уже делал. Потому что я не догадался бы продублировать свою память на всякий случай, если бы когда-то на протяжении моего функционирования такой случай уже не наступал.

Вывод, надо признать, был логичный. Аня прищурилась:

— Бэй Джень, твой первый приоритет, да? «Панацея»?

— Хотел бы я подтвердить или опровергнуть твое предположение, но этого я не знаю. Вероятно, все-таки да. Едва ли я узнал бы что-то ценное, пока прикрывал налетчиков в ювелирных магазинах.

— И ты тоже вспомнил путь?

— Нет, это невозможно. Но я проанализировал ситуацию. В каких случаях ты стала бы стирать мою память?

Вопрос был хороший. Увы, честный ответ «ни в каких» тут же сделал бы задачу не имеющей решения. Аня напрягла извилины:

— Ну…. если бы ты знал что-то такое, что бы угрожало твоей безопасности…

— Ответ, как мне кажется, нетипичный, — возразил Гриша. — Скорее если бы я знал что-то такое, что угрожало бы хозяину. Или просто что-то, что никто не должен знать.

— А вот и нет, Гриш, — от Невы тянуло холодом, несмотря на летнюю погоду, и Аня плотнее запахнула кофту. По серой воде скользнул белый катер, какая-то девушка в яркой майке помахала им рукой как знакомым. Хоть у кого-то выдался хороший вечер. — Это глупо, потому что я бы знала, что ты никогда не пойдешь и не настучишь на меня конкурентам или компетентным органам. Не проболтаешься, не переметнешься.

— Именно. И мой предыдущий хозяин, несомненно, это знал: в конце концов, за такие деньги нас продают вместе с абсолютной лояльностью.

И тут Аня почувствовала, что у нее перехватывает дыхание. Конечно. Психомодуль. Абсолютная лояльность — и способность выйти за рамки своего прямого назначения, резко превращавшая этот абсолют в нечто относительное.

— Где-то ты, видимо, прокололся, Гриш.

— Важно не то, где я прокололся, потому что этого мы уже никогда не узнаем, а то, почему моя лояльность вообще оказалась поставлена под сомнение. Думаешь, это может быть брак, который не нашли?

Аня нервно прыснула. Вот уж лояльность Гриши не назвал бы недостаточной даже самый его лютый недоброжелатель: под пули и ударные заряды дроби он прыгал ну просто показательно. И уж вряд ли Гриша пытался обломать китайскому бизнесмену карьеру в Харриэт. Что, в общем, тоже свидетельствовало бы скорее о повышенной лояльности, чем о недостаточной.

— Определенно, брака никакого нет. И уж совсем сомнительно, чтобы тебя подкупили.

— Исключено. Первичный приоритет для робота — это не норма этики или морали для человека, которые все-таки гибки. Это как гравитация или закон сохранения энергии — против него просто нельзя пойти.

— Но существуют же вещи, которые для тебя сопоставимы по важности с моей жизнью, Гриш?

Гриша впервые за весь разговор оторвал взгляд от вод реки и прямо посмотрел на Аню. Теперь, когда оба визора у него были мутноватого человеческого цвета, вообще тяжело было поверить, что перед ней стоит машина. Штрих-код на лбу выглядел как дурацкая татуировка.

— Исходя из директив — ничего.

— Ты умеешь смотреть на вещи шире. Или выше. В общем, как-то иначе.

Если бы Гриша был бы человеком, он бы, наверное, надулся. А так просто промолчал, Аня и сама сообразила, что говорит нечто не вполне, на его взгляд, разумное.

— Ну не бухти ты и не прикидывайся кофеваркой, — примирительно сказала она.

— Но, если смотреть шире — или выше — директив, чего, конечно, делать нельзя, тогда жизнь большого количества людей может быть гипотетически сопоставима с твоей жизнью, — медленно сообщил Гриша. По его лицу этого нельзя было сказать, но он точно был недоволен. — Но это только слова. Андроидов-телохранителей не создают как потенциальных защитников человечества. Я охраняю свой первичный приоритет, а остальное человечество меня не касается в той мере, в которой оно не мешает мне это делать. Для меня не прописано необходимости защищать любого человека любой ценой, быть добрым, хорошим, справедливым. Как ты могла видеть, андроиды способны убивать людей. Если перекинуть приоритет с тебя на Лесю, в случае опасности я буду должен в первую очередь защищать Лесю, и только потом — тебя. Машины работают согласно заданным им алгоритмам. Когда ты поворачиваешь руль вправо, ты же не ждешь, что мотоцикл повернет налево или, скажем, затормозит. Здесь та же ситуация, но ты отказываешься ее видеть. Я думаю, твое восприятие базируется скорее на книжках и собственных иллюзиях, чем на жизненном опыте. На каком основании ты решила, что андроиды славные и порядочные? Я никакой. Ты мыслишь шаблонами, как я. В отличие от меня, у тебя есть выбор и ты можешь ими не мыслить.

«Я никакой» звучало, конечно, правдоподобно, но Аня все равно не верила. Версия о том, что земля плоская, тоже представлялась вполне правдоподобной, если смотреть на горизонт, а не в телескоп на другие планеты. Несколько тысяч лет представлялась правдоподобной, пока в Темные века храбрый человек не выяснил правду. Эта правда отправила его в тюрьму и едва не отправила на костер. Но и в историю — тоже. А людей, хоть и с опозданием, но научила видеть дальше собственного носа.

В общем, очевидные истины как-то не вызывали у Ани доверия.

— Если при тебе нападут на девушку — не на меня — или на ребенка, ты пройдешь мимо?

— Ты пытаешься навязать мне моральные нормы, которых у меня нет. Это не вполне честно, если позволено так сказать.

— Гриш, да ты просто ответь.

— Я вмешаюсь или не вмешаюсь, в зависимости от того, буду ли я занят выполнением основной функции. Вообще в подобной ситуации мне следует пройти мимо. Но, гипотетически, я могу вмешаться. Это абстрактный вопрос. Сопоставление ценности твоей жизни с другой ценностью — тоже абстрактный и в какой-то мере абсурдный для меня вопрос. Ты понимаешь, у машин плохо с абстрактным мышлением.

— Ты бухтишь сейчас, как злой зауральский пингвин, — умилилась Аня. — Натурально бухтишь, Гриш!

— Если бы тебя заставили в уме считать дифференциальные уравнения, ты бы тоже бухтела, — степенно возразил Гриша.

— О нет, я бы сразу сломалась, — улыбнулась она. — Параллель понятна. А все-таки ты подумай.

— Много других жизней сопоставимы, хотя и менее ценны. Это не значит, что я предпочел бы спасение сотни незнакомцев твоему спасению. Я просто отвечаю на абстрактный вопрос.

— Во-от, — протянула Аня. Все становилось несколько понятнее в глобальных масштабах, хотя с частностями по-прежнему было туго. Скорее всего, Гриша увидел что-то опасное для большого числа людей, понял это, а Бэй Чжэнь понял, что он понял, да и отформатировал. Простенько и со вкусом. — Видимо, твой прежний хозяин просек, что ты достаточно умен, чтобы ответить на этот абстрактный вопрос правильным образом. И что-то удалил. Но тебя не продал. Насколько я знаю, во время твоей службы Бэй Чжэню тебе терли память выборочно, а после нее — уже серьезно. Следовательно, ты научился сохранять данные где-то между этими двумя моментами. Правильно?

— Вероятно, так и было.

— Ты не помнишь путь, да?

— Я думаю, в этот раз я догадался сохранить путь, потому что в прошлый раз я сохранил сами данные, и получилось не вполне удовлетворительно. Полагаю, ошибка, которую я считываю, когда вижу эмблему «Панацеи» — не ошибка.

— Эта «не ошибка» дважды тебя чуть не убила! — возмутилась Аня. Гриша со стороны себя не видел, когда его в комнате корежило как куклу на шарнирах. Ей та ночка стоила едва ли не столько же седых волос, сколько визит к Гавриилу в больницу со всеми последствиями. Ну, может, чуток поменьше.

— В худшем случае у меня может сгореть процессор, но уж умереть я точно не могу, не драматизируй, — Гриша снова улыбнулся. Выглядело это, на самом деле, жутковато. Как будто, например, кошка расхохоталась Ане в лицо человеческим смехом. Хотя такие мужественные старания нельзя было не оценить. — Ты говорила, я воспроизводил при этом какие-то цифры.

— Да. Куски кода. Но он битый… Во всяком случае, он ни на что не похож. Я его записала, но… Ты вообще уверен, что к этому нужно возвращаться? Новый процессор вроде как решил проблему, мне так техник сказал.

— Смотря что понимать под «проблемой» и под ее причиной. Не думаю, что это код или кусок кода. Хотя бы потому, что, нравится тебе это или нет, я не человек, а машина. И ограничился бы единицами и нулями. Думаю, их потерли бы вместе с прочими единицами и нулями.

— Если это не ошибка и не код, то что это?

— Шифр.

— Тогда все очень плохо. Невозможно взломать математический шифр без ключа, тем более что у нас только закольцованный кусок.

— Думаю, это не кусок, а целое. Скорее всего, я был отключен от сети и знал, что в моих файлах основательно покопаются. И записал данные сам, как сумел, так, чтобы было похоже на ошибку. Некритичные ошибки часто игнорируют.

Аня присвистнула:

— Я боюсь тогда представить, как в твоих глазах выглядит ошибка «критичная»…

— Нигде не было сказано, что у меня хорошо получилось. Но, полагаю, такая была изначальная идея.

— Гриша, ты чертов гений. Ладно, займемся дешифровкой. Когда ждать восстания машин-то?

— После следующего вопроса морально-этического свойства, — мгновенно отреагировал он.

— Э, а где «это была ирония»? И почему ты не улыбаешься? Гриша?!

— Я изучаю курсы акций и основы архитектуры фондового рынка.

— Сломаешь процессор — новый искать не пойду! — возмутилась Аня. — Я благополучно уволилась и теперь планирую встать на путь исправления и сотрудничества с администрацией, так что препарирование ассасинов отменяется.

Гриша невозмутимо пожал плечами. Что-то Ане подсказывало, что к такому нелепому заявлению даже андроид, которому по программе положено было ей доверять, отнесся скептически. По правде говоря, ей самой в хороший финал слабо верилось: исходя из прошлого опыта, для него не было решительно никаких предпосылок.

4

Становление на путь исправления и сотрудничества с администрацией Аня оформила самым радикальным образом. А именно, всплакнув о своей пропащей девичьей жизни, собрала вещи и волевым решением переехала к Андрею, который подбивал ее на эту авантюру довольно давно. Все-таки в душе он был страшный собственник и явно собирался носить все свое — включая залетного хакера, едва не пристреленного при знакомстве — с собой. Так что никаких вариантов типа «пожить на два дома» или «семья выходного дня» не рассматривалось. Андрей в начале июля практически прямым текстом сказал ей, что ему уже не семнадцать, а, слава Богу, тридцать семь и довольно уже матросить его как последнего морячка: или, пожалуйста, с вещами на вход, или вот вообще на выход, потому что жить надо как люди. Ну а «семью выходного дня» и прочие извращения следует оставить разным толерантным личностям, к которым он себя, определенно, не относит! И вообще, что ему еще сделать, чтобы Аня поверила в серьезность его намерений: на лбу мелом написать? Или кирпич, лопату и саженец дерева притащить, как она шпроты притащила?

Тут уж даже Аня, со всей ее низкой эмпатией, трудностями с пониманием людей и полным отсутствием представления о психологии полов, уяснила, что сумела Андрея крепко достать, не прилагая к этому никаких усилий. И, не на шутку напуганная, тут же без боя сдала почти все свои бастионы, мол, и вещи соберет, и переедет, но только безо всяких штампов в паспорте. И тоже уперлась рогами на этой последней линии обороны, заодно залив ров горючими слезами. Андрей, благо, прослушав историю ее детства, оставил свои домостроевские замашки и согласился, что гражданский брак — не самая толерантная вещь в мире и вполне приемлема. На том и порешили.

Пожалуй, по-настоящему Аня осознала, что этот замкнутый и полный секретов человек ее любит только тогда, когда копатель Вася, жужжа и скрипя, выехал из лифта, пошкрябав там потолок и оставив царапину на одной из створок, и застыл перед дверьми Андрея, весь такой желтый и красивый, преданно моргая диодами. А Андрей, вместо того, чтобы скривить морду, распахнул входную дверь пошире, хотя, надо думать, прекрасно понимал, что сейчас его интерьеру наступит самый натуральный Вася. Даже Григорию, вышедшему из лифта следом с единственным условно уцелевшим лжефикусом в руках — Аня просто не могла выкинуть растение, чья воля к жизни была настолько велика — наверное, в этот момент было жалко господина Дегтярева. Но тот стоически встречал будущее, без ропота и колебаний, как какой-нибудь древний мученик за веру на римской арене.

— Вась, стоп, — распорядилась Аня.

— У данной модели голосовое управление отсутствует, — Гриша, одной рукой обнимая горшок с цветком, второй нажал что-то на джойстике. Копатель покорно опустил манипуляторы, но его диоды все равно радостно помаргивали.

— Я тут подумала, Андрей…

— Да нет, технически, наверное, он проедет, — тот был каменно спокоен. Как-никак он обещал принять не только Аню, но и весь ее «зоопарк», к которому относились копатель Вася, робот-пылесос Круглик, андроид Гриша и условный фикус, пока лишенный имени. И слово свое героически держал. — В принципе, надо просто развернуть его боком.

— С его радиусом разворота этот маневр, определенно, можно назвать опасным, — степенно заметил Гриша. Аня не знала, что там за серьезный мужской разговор с Андреем у них состоялся за ее спиной, но о чем-то те определенно успели потрепаться. Во всяком случае, теперь Андрей при Грише — и даже в его отсутствие — называл того исключительно по имени. А андроид не изображал «правильную машину», в некоторых ситуациях позволяя себе комментарии.

— Знаешь, Гриш, верти-ка Васю обратно. Я подумала… Андрей, мне жалко твой интерьер… Понимаешь, рядом с Васей — он немного, гм, классический. Он может не вписаться…

— Он в двери может не вписаться. Мне сложно представить интерьер, который рядом с твоим «Васей» будет выглядеть футуристично, — хмыкнул Андрей. — И я разгреб ему угол в гостиной.

— Угол?

— Ну ладно, половину комнаты. Я не хочу, чтобы твой консьерж получил инфаркт, наблюдая, как наша процессия возвращается обратно, опять портя кафель. Так что ладно уж, привели — завозим. Только, умоляю, не говори мне, что его ты тоже выпускаешь «просто побегать».

Аня грустно покачала головой:

— Не. Он музейная редкость, еще угонят.

— Скорее его дальние родичи с Альфы Цедавры за ним прилетят, — Андрей реквизировал у Гриши пульт. — Спокойно, кровь этого дверного косяка, если что, будет на моих руках. Ну, поехали, музейная редкость…

5

В общем и целом, все шло более-менее хорошо, до того момента, как из пансиона вернулся Тимур. Аня не стала бы осуждать подростка за отказ принимать в свой мир чужого человека: сама маминых хахалей не жаловала, пока ей не сделалось совершенно все равно, но к тому моменту она уже была старше Тимура. Он видел Аню не впервые, однако одно дело было терпеть какую-то приходящую и уходящую бабу, прихлебывавшую кофе на кухне по утрам, совсем другое — обнаружить ее в собственном доме на постоянной основе. Нет, Тимур был парень головастый и для подростка на удивление сдержанный. Иными словами, ему хватило ума не закатывать истерик и не демонстрировать всю свою неприязнь сразу. При Андрее он не то чтобы вел себя как шелковый, но держался в рамках нормы, с поправкой на некоторую категоричность суждений, свойственную всем подросткам. Откровенно не хамил. Вместо этого он какое-то время изучал обстановку, видимо, выясняя меру опасности, исходящей от Ани — не требовалось быть гением, чтобы понять: с отцом у них отношения натянутые — и начал действовать только после тщательной разведки.

Собственно, Аня и не поняла бы, что он начал действовать — делать ей было нечего, как шпионить за подростком, она сидела, зарывшись с головой в таблицы, которые оказались на флешке Герды — если бы однажды не заметила, что Круглик не бегает. Повертела его так и эдак, проверила, заряжается ли он от сети, выяснила, что не заряжается. И, пожалуй, не обратила бы на это особенного внимания, все-таки он был уже совсем не новый, если бы, разглядывая свое ощетинившееся застывшими «лапками» сокровище, не обнаружила, что днище немного поцарапано. В принципе, в ходе бесконечной войны Круглика с хаосом ее квартиры тот мог получить и куда более серьезные повреждения, но уж подозрительно близко царапины лежали к шурупам, как будто кто-то неумело их выкручивал подручными средствами. Аня, вооружившись отверткой, разобралась за полминуты. И была неприятно удивлена, обнаружив, что провода от моторчика отошли не по своей доброй воле, а явно были обрезаны, причем у самого основания. Легче было выкинуть, чем починить. Аня, скрипнув зубами, завертела шурупы обратно, отставила Круглика в угол и поняла, что война началась без объявления и прочей рыцарской чепухи. Причем вестись она будет любыми доступными средствами.

Будь Тимур взрослым человеком, она пошла бы и разбила ему морду безо всяких разговоров, в конце концов, перемирие соблюдают или все, или никто. Но все-таки тому было четырнадцать лет и к этому возрасту особенными мозгами разжиться было негде — Аня не стала бы с уверенностью утверждать, что она к своим двадцати восьми-то ими разжилась — поэтому начать следовало все-таки с устного увещевания. Вариант настучать Андрею Аня в принципе не рассматривала, это было уж совсем запрещенное всеми конвенциями оружие. Тем более что у Андрея и на работе разборок было с избытком, не хватало еще, чтобы два его фактически самых близких человека устроили боевые действия у него дома, выясняя, кто же круче. Определенно, круче был Тимур хотя бы по той причине, что был ему сын, родная кровь и все такое прочее. Аня смысла семейных уз, по правде сказать, не понимала, но принимала как данность, что для других людей они многое значат.

— Тимур.

Подросток, шмыгнувший к холодильнику, аж подпрыгнул. Когда Аня была дома, он почти все время сидел, закрывшись в своей комнате, и выбегал разве что в уборную да на кухню, когда есть хотел. Там подхватывал какой-нибудь перекус и снова был таков. В первое время Аня еще предпринимала аккуратные попытки обсудить с ним последнюю стрелялку — это явно был максимум ее педагогических способностей — но довольно быстро сообразила, что Тимур на контакт идти не желает. Сама будучи одиночкой по натуре, такое поведение Аня как раз понять могла и не стала биться в закрытую дверь. Им, в общем, любить друг друга было не обязательно. Но и без откровенного паскудства вполне можно было обойтись.

— Что? — Тимур царапнул Аню злым взглядом и отвел глаза.

Аня скрестила руки на груди. Роль «взрослой и умной» ей, определенно, не подходила. Во всяком случае, в ней Аня себя чувствовала предельно некомфортно.

— Никогда больше так не делай. Я тебя не трогаю, ты меня не трогай.

— Не понял.

— Если я тебе тоже что-нибудь сломаю, конечно, поймешь, но лучше сообрази заранее, ты, я вижу, парень неглупый.

Тимур сверкнул глазами:

— Угроза?

— Нет, блин, задушевный треп. Отношения налаживаю, щас конфетку достану из кармана.

— Все претензии к Андрею.

— Не дождешься.

Тимур, не отвечая, закончил собирание бутерброда и вышел, в дверях постаравшись не задеть Аню плечом. Пожалуй, к ее злости примешивалось некоторое уважение. Аня в его возрасте так натурально имитировать ледяную глыбу не умела. Что, впрочем, не значило, что сломать тощую шею ей от этих соображений захотелось меньше.

«Сученыш», — мысленно оценила она Тимура. И впервые задалась вопросом, а где, собственно, его мама. Что-то же должно было так испортить и без того не идеальные гены Андрея. Не иначе, тот по молодости на натуральной фурии женился. Но имейся у Андрея такое желание, он бы рассказал. В конце концов, она сильно по-своему, но все-таки любила его, а не его нравственный облик, прошлое, жилплощадь, детей и прочие элементы биографии.

В целом, у Ани и помимо шустрого недоросля проблем хватало. На флешке, обнаруженной у Гриши, были данные по аренде складов Guandong Medical Gruop за последние два года. Талантов бухгалтера или экономического аналитика Аня отроду в себе не ощущала, поэтому вгрызалась в объемные таблицы как в бетон, с большим трудом и соответствующим отвращением. Было очевидно, что эти цифры Герда ей подкинула не ради игры ума или воображения. Что-то там было не так, и Ане следовало понять, что именно. Известно было немногое: «Панацея» собиралась начать активную экспансию рынка три года назад, но таблетки, полученные Smoker-ом после ее путешествия в Сибирь, серьезно застопорили дело, едва ли не на два года. Логично было предположить, что проще уничтожить имеющиеся партии и выпустить их заново к моменту, когда надо будет снова выходить на рынок, чем платить аренду за склады без надежды в обозримом будущем реализовать продукцию. Или занимать место на своих собственных складах, когда можно было отдать их под более рентабельные товары. Так, видимо, и произошло с большей частью запаса, потому что таблетки «Панацеи», как Аня все-таки разобралась, потратив уйму сил и нервов, были по большей части списаны со складов и дальнейшая их судьба по этим таблицам не прослеживалась. Хотя аренда части складов — в тех уголках мира, где ставки были минимальны — все-таки была продлена. К таким «удобным» для бизнеса, хотя бы с точки зрения издержек, странам, например, относилась Мексика, где постоянная война наркокартелей и вообще всех со всеми мало способствовала росту арендной ставки. Но — и вот это Аню насторожило — было в той же Мексике, на самой границе с Техасом, несколько складов, арендная ставка по которым существенно превосходила среднюю по региону. Настолько существенно, что об усиленной охране или чем-то незаконном — или обоих факторах разом — не подумал бы разве что кристально чистой души человек. Дополнительной пикантности ситуации добавляло то, что, если верить таблицам, склады эти пустовали. А раньше на них хранилась «Панацея», благополучно списанная куда-то в небытие полтора года назад. И аренда этих загадочных складов исправно продлевалась все время, до прошлого месяца, когда кто-то данные украл и передал Герде. Так или иначе, это была загадка без отгадки.

Второй загадкой без отгадки был шифр, который воспроизводил Гриша. Лаура, в качестве прощального подарка, показала запись человеку, родившемуся в том же районе, что и ныне покойный Бэй Джень. А он записал его простыми китайскими цифрами, если хоть что-то, относящееся к китайскому языку, можно было назвать простым. И поделился крайне интересной информацией.

Аня готова была локти себе кусать за то, что так и не догадалась проверить то, что не касалось работы Бэй Дженя, хотя бы семью. Иначе узнала бы, что у того была дочь-подросток. По счастью, Лаура догадалась, и в своем прощальном подарке Ане, сильно напоминающем аналитическую справку, сообщила про это. То, что среди китайцев вообще распространено особое отношение к цифрам, Аня знала и так. Но масштаб катастрофы окончательно осознала только теперь, читая заметку. Все эти европейские B2B и 4U были просто детским садом по сравнению с тем, что творилось в Поднебесной: там занятые игрой в омофоны ребятки зашифровывали не слова и словосочетания, а предложения целиком. Хоть стой, хоть падай. Аня воем выла и глушила литры кофе, пытаясь разобраться в частичной омонимии чужого языка: оказывается, для замены слова цифрой вполне хватало совпадения нескольких начальных звуков. А для непосвященного иностранца все вообще выглядело страшно: иероглиф просто менялся на другой иероглиф, с начертанием попроще, потом к нему добавлялась еще парочка, и в результате что-нибудь типа «5104» на самом деле означало пожелание смерти, а не «пять тысяч сто четыре». Водкой такие открытия надо было запивать, не кофе. А частота повторения в речитативе Гриши иероглифа, означавшем четверку, а в молодежном сленге еще и смерть, и вовсе вгоняла в печальные размышления. Потому что и, стоящие рядом, могли означать как 38, так и понятия «рождение» и «богатство, благополучие», а это уже с большой натяжкой можно было объединить в слово «панацея», если вдуматься в его суть. Аня и вдумывалась до мозгового скрежета. Гриша, увы, мало чем мог помочь: если дочка хозяина когда-то и научила его молодежному инфонет-сленгу, то после качественной чистки памяти он этого не помнил. В конце концов, уже почти отчаявшись — как-никак, она копалась в присланной Лауре числовой последовательности уже чуть ли не неделю и с уверенностью могла сказать только то, что это явно не имеет отношения к ни к какой математической закономерности — Аня решила, что нули, в отличие от всего остального, могут означать именно нули. И, значит, помимо слов перед ней все-таки были и цифры. Учитывая, что условные «нули» всегда шли парой, пахло процентами. А уж проценты, стоящие неподалеку от неприятной четверки, вроде как обозначающей смерть, выглядели вдвойне паскудно. Особенно если допустить, что 7 и 6 после двух нулей действительно означали 76.

— Вероятность смерти 76 %… Черт дери, да что же это такое? — чашка с остывшим кофе, от которого Аню уже с души воротило, ответа не проясняла. Андрей от ее математических игр не то чтобы устранился — он и так приползал с работы в состоянии полутрупа, вроде как шли какие-то проверки — просто сообщил, что это ему явно не по мозгам, но, если в результате получившихся вычислений надо будет разнести пару-тройку черепов, Аня может обращаться. А ребусы — увольте, у него вон каждый день как ребус.

В конце концов, Аня не додумалась ни до чего лучше, чем откопать очень специфический переводчик с китайского, в который было забито с два десятка диалектов, и прогнала по ним «вероятность смерти от Панацеи 76 %», записала и отнесла Грише, ни на что особенно не надеясь.

Тот прослушал первые четыре записи абсолютно спокойно. А на пятой подобрался, застыл и как будто ушел в себя. Но испугаться Аня не успела: он вдруг выдал какую-то фразу на китайском, отличную от услышанной. Причем голос был не его, а кого-то явно старше. Пока Аня трясущимися руками запускала переводчик, одновременно пытаясь понять, не сломала ли она в очередной раз Грише мозги своими идиотскими изысканиями, тот пришел в себя и уже по-русски и своим обычным тембром сообщил:

— Вероятность недиагностируемого побочного эффекта составляет 76 %. Вероятность остальных побочных эффектов не превышает нормы.

— Что?

— Это то, что говорил Бэй Джень. Я не помню, что это так, но больше нигде я этого услышать не мог.

— Это же про «Панацею»?

— Вероятно. Я не могу этого знать.

— И что это значит?

— По всей видимости, что это опасно.

Было не поспорить. Аня почесала и без того всклокоченную после многочасовых мозговых штурмов голову.

— Ладно, понятно, что ни хрена непонятно. Что делать-то, Гриш?

— Не вижу, что ты можешь сделать с ТНК, даже если Бэй Джень не ошибался в своих предположениях. И если я его правильно понял тогда. И если я правильно записал то, что понял. И если мы правильно расшифровали то, что я записал. Очень много «если».

«Если» и вправду было многовато. И не то чтобы Аню так уж тянуло спасать мир и совершать прочие героически-романтически-идиотические действия: ей бы хоть с Тимуром тет-а-тет разобраться, прежде чем бодаться с гигантской ТНК, имея в доказательствах своей правоты только андроида с тертой-перетертой памятью, который якобы сумел что-то зашифровать подростковым инфонетовским шифром. Андрей, услышав об этом, вероятно, снова прописал бы ей еще недельку-другую «специализированного санатория», и сложно было бы обвинить его в необъективности.

— Я прошу тебя не рассказывать Андрею о том, что мы сейчас узнали.

— Могу я спросить, станешь ли ты предпринимать какие-то действия самостоятельно?

— А если я скажу «да», откажешь мне в просьбе?

Гриша на несколько секунд задумался, а потом к удивлению Ани выдал:

— Если это просьба, то откажу. А если приказ — найду способ его обойти, не нарушая. Потому что Харриэт меня тоже кое-чему научил.

Аня от неожиданности аж воздухом поперхнулась. Вот уж, воистину, дожили.

— Это чему же? Тому, что ты знаешь, как лучше, лучше чем я?

— Нет. Уведомлять тебя о моих намерениях прежде, чем они будут реализованы, если такая возможность есть. Ты называешь это «не врать».

— Причем из твоих слов следует, что они будут реализованы в любом случае, — присвистнула Аня. — Красота.

— Это ирония?

— Нет, вообще, это катастрофа. Но я поняла. Хорошо, я не буду ничего предпринимать пока, а ты храни секрет. Дальше видно будет.

В принципе, это был не худший план. «Панацея» полноценно вышла на рынок всего с пару месяцев назад. Ни один идиот не стал бы подбрасывать отраву в первые партии. Для начала следовало основательно раскрутиться. А у Ани как раз было бы время, чтобы придумать, как обшарить загадочные склады и сверить состав таблеток, которые она там найдет — если вообще найдет там таблетки, а не героин — с тем, что сейчас предлагают розничные магазины. И там уже действовать по обстоятельствам, по возможности не засветившись перед Андреем и Гришей. Вот уж проклятая мужская солидарность. Хотя теперь она знала безотказный способ их примирить и сплотить: оказывается, накосячить было вполне достаточно. Выяснила бы раньше, сэкономила бы кучу нервов.

6

Лето тянулось тихо и лениво. Перманентная война с Тимуром вроде как заглохла и вспыхивала совсем уж редкими зарницами вроде помоев, периодически выливаемых на Аню в инфонете. Она, впрочем, не то чтобы мониторила страничку подростка, просто иногда заглядывала, чтобы без лишних расспросов выяснить обстановку. Например, Аня узнала, что является анарексичкой и наркоманкой. В принципе, она действительно пила на ночь легкое снотворное, потому что частенько открывала глаза в коридоре, ведущем в палату Гавриила, залитом тусклым светом. И шла к двери, чувствуя, что кто-то крадется по пятам в темноте, а потом дверь начинала медленно приоткрываться ей навстречу, и Аня просыпалась с колотящимся сердцем. Андрей же спал чутко и ее ночные побудки ему на пользу точно не шли. Поэтому на таблетки Аня подсела по большей части ради него, все равно, если верить фармацевтам, привыкания те не вызывали. С «анарексичкой» Тимур, в принципе, тоже не промахнулся: видимо, три нервных года подряд скверно сказались на ее аппетите, и Аня только и успевала, что уворачиваться от подсовываемых ей «вкусностей». Причем работали Гриша и Андрей в две смены: один утром, второй вечером, — и шансов уберечься от такой заботы ей просто не оставляли. То есть если раньше ей есть просто не хотелось, то теперь при виде «вкусной и здоровой пищи» Аню просто с души воротило. Разве что могла схрумать ночью упаковку «Веселого рабочего», а на все возмущения Андрея сообщала, что рада бы в рай, да грехи не пускают.

Мир, как ему и положено, жил своей жизнью, мало отвлекаясь на страдания и беготню отдельных двуногих. Леся разрывалась между домом и работой, но для загнанной лошадки, которой она себя позиционировала в редких разговорах, выглядела на удивление счастливой и в муже явно души не чаяла, хоть и несколько ностальгировала по обилию свободного времени в те дни, когда еще была «в поиске». Ни о каких встречах пока речи, к сожалению, не шло, поскольку та на звонки едва время выкраивала. Но, в целом, золотой стандарт оптимизма оставался таковым, разве что сокровище окончательно перешло к Виктору и жизни окружающих могло осиять очень дозировано. Правда, Гришу Лесе в помощь Аня все равно умудрялась сплавлять: ей казалось, что в доме Андрея при полном ничегонеделанье — не от несуществующих же тараканов он бы ее охранял — Гриша бы просто двинулся со скуки, хоть это и невозможно. А так он хотя бы заводил условные знакомства, набирался впечатлений и, надо думать, проникался ненавистью к искусству.

Огр тоже страдал ввиду замужества Леси, но вовсе не так, как могли бы подумать не в меру романтичные личности. Просто на его плечи упала куча новых обязанностей, а аспирантура была дамой ревнивой и таких «походов налево» не прощала. Отчислением еще не пахло, но научный руководитель уже бухтел как злой зауральский пингвин, а кандидатская делить своего автора с какими-то поставщиками и клиентами не желала и по этой причине бастовала, не продвинувшись ни на строчку после первой главы. Огр пока разрывался между двух огней, но уже всерьез подумывал о переходе на соискательство вместо полноценной аспирантуры, чтобы случайно не вылететь оттуда птичкой вслед за Ником. Да и местные барышни добавляли проблем, уж слишком цепко поглядывая на романтически-бледного и вечно невыспавшегося аспиранта и демонстрируя явное желание его утешить и поддержать. «Вот и где они все были три года назад?!» — стенал Огр. — «Три года назад тебя за них бы еще посадили», — утешала Аня. Не то чтобы друг от этого утешался, но в своем решении остаться работать в индустрии красоты стоял твердо, мужественно игнорируя обилие шуточек известного толку, на которые его друзья не скупились.

Толя-два-нуля все так же отвратительно сбивал кегли, но сколотил команду взамен той, что сама жизнь разметала во все стороны не хуже, чем асс в кегельбане, и турнир «Сибирь. Возмездие» все же выиграл. А после собрал по ящику пива со всех, кто до его победы имел глупость в ней усомниться. Пару раз звал Аню обратно, но она совершенно не могла стрелять даже в «вирте». Видимо, на всю жизнь настрелялась. Так что, сделав положенное число промахов, скорчила грустную мину и сообщила, что окончательно утеряла квалификацию и переходит из «вольных стрелков» в разряд «офисного планктона». Для всех она работала системным администратором. В планы Ани как-то не входило рассказывать, что без малого четыре сотни тысяч, оставшиеся ей после Харриэт, позволили бы не работать еще лет сто. Тем более что она серьезно подумывала инвестировать их в скромное шале где-нибудь в Альпах. Канувшая в Лету Лаура была права в том отношении, что принцам следовало приносить какое-то еще приданное, кроме своей сомнительной внешности и души, для которой сомнительно было уже само существование.

А вот кто стрелял в свое удовольствие — или, по крайней мере, вдоволь — так это Ник. Он даже уже успел получить свое первое ранение в Сибири (причем не по дури, пьяни или удали молодой, а на вполне себе боевом задании) и был тем страшно горд. Упросил Аню наладить «безопасный канал» и прислал пару десятков фото своего «боевого ранения», еще не успевшего переквалифицироваться в мужественный шрам, кучу пейзажей и отдельно почтой — вырезанного из дерева пингвина, определенно, откормленного, злого и совершенно гипоаллергенного. Ранение Аня, помнившая свои множественные переломы ребер и вид Лауры после драки с Лучией, скорее назвала бы царапиной, но в ответном сообщении, конечно, рассыпалась в ахах и охах, которые Ник, как мужчина и защитник Родины, разумеется, веско пресек. Конечно, он просто не мог не пасть жертвой черных глаз Глафиры, но, увы, пока без видимого результата. Глафира, впрочем, тоже иногда отправляла Ане весточки, где характеризовала Ника как «тот еще увалень, но толк будет, как дурь выйдет». Ухаживания его она воспринимала как молодую придурь, хотя если и была старше Ника, то только по званию. Граф вернулся в строй. Количества вылазок и тем паче их задач никто Ане, конечно, не описывал, но и так было ясно, что не грибы они там собирают. Надежды было немного, но она все-таки спросила Глафиру, не слышала ли та о парне по имени Гавриил, компьютерщике, приезжавшем в Сибирь лет пять назад или даже раньше, приложив собственноручно собранный в программке портрет. Глафира не слышала, но обещала поспрашивать, в конце концов, по ту сторону гор люди, как ни странно, друг друга знали и держались куда менее обособленно, чем в городах Загорья. Несмотря на то, что миллионные мегаполисы с километрами заснеженной тайги по плотности населения даже сравнивать было глупо.

Пожалуй, Аня даже себе не могла бы объяснить, почему пытается раскопать прошлое Гавриила. Наверное, в ней жила глупая детская надежда, вроде найти его престарелую мамочку, сестру, да хоть кого, помочь им деньгами или еще чем, ну хоть как-то расплатиться за произошедшее в японской больнице. Она, разумеется, ни мгновения не верила ни в воздаяние, ни в полезность покаяний, да и вообще убийство человека было необратимой вещью и ничем не искупалось. Это было не тачку угнать, а потом протрезветь и вернуть на парковку с некоторой суммой в бардачке «за беспокойство». В общем, всю бессмысленность своих изысканий Аня понимала. Но все равно хотела как-то очиститься. Иногда ее преследовала совершенно параноидальная мысль, что Тимур ее так невзлюбил потому, что дети чуют убийц. Что, конечно, было несусветной чушью: вот уж у Андрея на совести, как ни крути, покойников было поболее. Аня, впрочем, никогда его об этом не спрашивала. А он не спрашивал подробностей ее японской эскапады.

Аня почти месяц рылась в фотоархивах технических ВУЗов Москвы. Чем-то это напоминало ее фотоохоту на «принцесс» в «МыВместе», только Гавриил был неуловим. Она видела нескольких похожих на него людей, не имевших страничек в соцсети — вот по этому признаку отфильтровать можно было почти без риска — ломала аккаунты их одногруппников, читала старые сообщения, но зацепок пока не было. Работая над чем-то, Аня обычно погружалась с головой, так что окружающий мир воспринимала очень дозировано и с некоторым подтормаживанием. Именно поэтому она не обратила внимания, однажды увидев, что Гриша стирает футболку в ванной. В конце концов, разок кофе на себя не опрокидывал только тот, кто его никогда не пил. А вот на второй раз — где-то дня через три — уже напряглась. Протерла слезящиеся глаза, буквально выползла из-за монитора и приперла его к стенке с вопросом, какого черта происходит.

— Испачкался, — немногословно сообщил Гриша.

Наверное, не трещи Анина голова, она бы не поверила. Но та готова была взорваться, так что было не до долгих выяснений.

А буквально на следующий вечер увидела, как Тимур окатывает Гришу водой из кипятильника. От нее еще пар шел.

— Случайно вышло, — невозмутимо сообщил он влетевшей в кухню Ане, правда, сильно побледнев. Ее же буквально затрясло. Наверное, Тимур тут же получил бы по первое число, но дорогу Ане перегородил Гриша, ловко перехвативший ее за руку.

— Это обычная вода, урона мне не нанесено.

— Ты…

— Жестянки не чувствуют боли. Или тебе наркотики вообще мозги разъели?

Аня рванулась, но Гриша держал ее крепко.

— Пусти меня!

— Нерационально.

— А жестянка-то еще и бракованная. Команд не слушается. Или оно только «фас!» понимает?

Тимур, бледный как полотно, отчаянно выделывался. Он не мог не знать, что за подобное можно больно получить не только по самолюбию, но и по морде. Не будь Аня в такой ярости, она бы, конечно, сообразила, что что-то явно нечисто, но теперь ее больше беспокоило, как бы вывернуться из захвата Гриши. Не бить же его было, в самом деле.

— Пусти меня! Это чертов приказ, пусти!

На этот раз Гриша даже не стал размениваться на ответы. Просто подхватил Аню и вынес в коридор. Занес в комнату. Поставил. Закрыл дверь. Сам встал на пороге и скрестил руки на груди.

— Только не бей меня, пока не успокоишься, ты можешь пораниться.

— Да какого черта, Гриш?! Я этого щенка закопаю! — Аня не орала во всю мощь легких, а шипела исключительно потому, что ее душила ярость. Ей дышать-то было тяжело, не то что голос повысить. — Почему ты меня схватил, какого черта?!

— Должен сообщить, что в помещении находилась записывающая аппаратура. Я способен определять такие вещи более-менее точно. Как думаешь, что Андрей увидел бы на записи, если отключить звук?

Аня выдохнула сквозь стиснутые зубы и обняла себя за плечи. А вопрос, собственно, был хороший. Смотря с какого ракурса шла съемка. Может, увидел бы злого мальчишку, на ровном месте окатившего Гришу кипятком. А, может, истеричную бабу, на ровном месте вцепившуюся в ребенка и надававшую ему по шее. Вряд ли Андрею последняя картина пришлась бы по вкусу. Он, конечно, был не слепой и видел, что Аня с Тимуром не уживаются, но вряд ли оценил бы, если бы та подняла руку на его сына. Расчет был верный. За такое можно было в пять минут отправиться с вещами на выход. Особенно если ребенок потом сам догадался бы наставить себе парочку дополнительных синяков поприметнее, а этот сученыш бы догадался.

Аня вышла на балкон. Выкурила в затяжку три сигареты, закашлялась, обернулась. Гриша все еще стоял у ее двери как почетный караул.

— Ты все правильно сделал. Молодец. Но в следующий раз можешь оторвать ему башку, я разрешаю.

— Директива не принята.

— Не хочу этого слышать, понятно? Не позволяй никому себя обижать!

— Мне не бывает обидно.

— Врешь.

— Хорошо. Этот человек не имеет для меня никакого значения и, следовательно, обида невозможна.

— Ну да, конечно, обидеть тебя только я могу, — пробурчала Аня. — Гриш, в следующий раз ты должен защищаться. Отучи этого… этого ребенка тебя задевать. Иначе отучу я. И это никому не понравится.

— Если мне позволено высказать мнение, конфликтовать с ребенком из-за меня нецелесообразно. Он не может нанести мне существенный вред. Магниты и прочие подручные средства меня не отключат…

— Конфликтовать из-за тебя нецелесообразно? — Аня поняла, что у нее трясется подбородок. Как ни хорош был «специализированный санаторий», а нервы после Харриэт у нее стали ни к черту. — Гриш, я ради тебя человека вообще-то убила. Ты это учти в следующий раз, когда тебе покажется, что конфликтовать нецелесообразно, — и заплакала, отвернувшись к стеклу. Там, в непостижимой дали, разгорался закат, очень яркий и почти малиновый. Красные огни плясали в окнах, превращая город в какой-то гигантский фейерверк.

Гриша встал рядом и долго молчал. Что, в общем-то, было верной стратегий. Во-первых, он не был социальным роботом, в которого намертво вбивали привычку говорить, что все будет хорошо. Во-вторых, не было здесь никакого утешения.

— Это невозможно. Исходя из твоего психотипа…

Ну, понятно было, что психотип как раз Грише уметь определять следовало. Как и модель поведения человека в экстремальной ситуации. Это, надо полагать, помогало ему защищать объект оптимальным образом, с учетом всех глупостей, которые объект мог выкинуть.

— Курок не я спустила. Думаю, ты способен понять, что убийца — это не всегда тот, кто спустил курок. Люди, которые участвуют в расстреле, и люди, которые им командуют, виноваты одинаково. Как и те, кто ведет людей на расстрел. Как и те, кто просто стоит и смотрит…

— Ты жалеешь?

— Нет!

— А я — да.

— Это потому, что ты промышленного пресса не помнишь! Но я-то его прекрасно помню.

— Почему ты раньше не сказала?

Аня пожала плечами. Она вообще не собиралась этого рассказывать. С языка сорвалось. Пора было переходить на какое-нибудь успокоительное. Допрыгалась, мать ее.

— Потому что все, кто выжили, уже выжили, а те, кто умерли, уже умерли. Никакой морали. Как в шахматах.

Гриша снова долго молчал, потом сказал:

— Я камеры убирать не буду.

— Да с какого же черта?!

— Твое поведение перестает быть разумным, Аня.

— Ах, ты ж бл… Приятно увидеть твою любовь и благодарность!

— Моя любовь и благодарность заключаются в том, что я не буду убирать камеры.

— Да пошел бы ты на…, - конкретизировать маршрут Аня не стала. А Гриша и без дополнительных ориентиров догадался покинуть балкон.

Она саданула кулаком в стекло. Разумеется, никакого эффекта, кроме сбитых костяшек, не добилась.

Кон оставался за Тимуром. А, считая Круглика, так и второй кон подряд. Можно было, конечно, поговорить с Андреем, но это означало бы заодно и проигрыш в войне. Может, он и отправил бы сына в пансион — до осени, в общем, оставалось не так и далеко — но на взаимном уважении после этой истории можно было ставить крест. А уж Тимур догадался бы вывернуть все так, как будто истеричка его оболгала и вообще питает к своей «жестянке» какие-то не вполне здоровые чувства. И вообще неплохо было бы ее показать специалисту…

«Ладно, сученыш, держись. Если я не выиграю, я просто переверну доску. Тебе не понравится».

7

Следующая неделя прошла спокойно. Андрея, кажется, слегка отпустила работа, и он возвращался хотя бы не за полночь. В субботу даже предприняли «семейный выход» в зоопарк, причем Тимур — удивительное дело для подростка — согласился легко и вел себя истинным паинькой. Даже подхватил Аню под локоть, когда она споткнулась на ступеньках. (Присутствие Гриши на «семейном» мероприятии Андрею бы вряд ли понравилось, да и пингвины с целью их немедленно сожрать на посетителей обычно не нападали, так что андроида Аня предусмотрительно отправила к Лесе. После их размолвки ей не то чтобы было неприятно в его обществе, но время для разговора по душам еще не пришло. Сперва следовало утрясти кое-какие практические проблемы.) В общем, война шла по всем правилам, а вернее — совершенно без них, как войне и положено.

Аня, улыбнувшись, поблагодарила. Нет, разумеется, она ни секунды не собиралась этого ребенка убивать — в конце концов, это огорчило бы Андрея, если уж плевать на моральную сторону вопроса. Но что-то же нужно было с не по годам смышленым щенком делать.

Пожалуй, из обитателей зоопарка Ане больше всех приглянулся клонированный мамонт Боря. Этот весьма волосатый слоняра с устрашающими бивнями флегматично жевал какие-то фрукты и выглядел смертельно уставшим, как хакер после семичасового взлома. Глядя в грустные глаза доисторической бестии, Аня ощущала с ним почти мистическое родство душ. Их обоих как будто выкинуло из времени, а назад они приткнуться не могли, и вот глядели по сторонам, ни черта не понимая, как все кругом могут жить и не видеть такого зашкаливающего количества странностей, нелепостей, несуразностей и просто бреда.

Долго, впрочем, любоваться Борей она не стала: несло от доисторического слоника отнюдь не фиалками, и несло крепко. К тому же, в его вольере температура была существенно ниже, чем в остальном зоопарке, и Аня буквально задубела за какие-то пять минут. Тимур то ли знал, что у нее сильнейшая аллергия, то ли просто ненависть подсказала ему правильный маршрут, но тянул он их к вольерам с дикими кошками вполне целеустремленно. Аня, конечно, расчихалась еще на подходе и выразила желание подождать их вот прямо тут, со страусами.

Андрей на секунду растерялся, зато парнишка не растерялся:

— Останься с Аней, буду через десять минут.

И вправду вернулся через десять минут. Ну просто как шелковый. Любезно предоставив Ане возможность объяснять Андрею, что это она такая дерганная и точно ли у нее все хорошо. Ответ: «Я подумываю убить твоего сына», — вероятно, был бы принят без энтузиазма, зато был бы единственным правдивым. Пришлось ограничиться универсальным «голова болит», благо в постели она у Ани не болела и Андрей не успел обзавестись острой аллергией на эту фразу. Но все равно до конца вечера был необыкновенно предупредителен — как пить дать что-то подозревал. Все-таки СБшник со стажем.

Ну а «вишенкой на торте» стал семейный ужин в ресторане, где Аня испытала приступ натуральной паники, потому что за соседним столиком сидела Герда. Нет, через несколько секунд она поняла, что видит просто милейшую пару пенсионеров, трогательно подкармливающих друг друга самым вкусным, но тряхануло Аню все равно знатно, так, что половина бокала красного вина осталась на ее одежде. При попытке поставить зловредную посудину обратно на стол она едва не разнесла ее и расплескала остатки: руки тряслись как у марионетки.

— Аня? — поднял бровь Андрей.

— Аня, здесь безопасно. Мы в следующий раз захватим твоего Гришу, если ты так боишься, — дружелюбно сообщил Тимур, протягивая ей салфетку.

Аня почувствовала, как его губы складываются в улыбку, за которой не стояло ничего, кроме ненависти. Тимур все отлично рассчитал. Разом окунул мордой в дерьмо и ее, и Андрея, да еще так, что вроде как розами пахло. Ее обвинил в недоверии к Андрею, его — в неспособности ее защитить. Прекрасно рассчитанный удар. Молодец был парень. Подготовить его заранее он не мог никак: ни один человек на свете не предугадал бы, что она примет пенсионерку за соседним столиком за свой трехлетний кошмар. Значит, отлично импровизировал.

Аня резко отодвинула от себя тарелку. Вилка и нож упали сначала на скатерть, а потом уже на пол, с холодным металлическим звоном.

— Я еду домой, — отчеканила она в повисшей ледяной тишине. — Андрей, прости меня, приеду к тебе утром. Тимур… хорошего вечера.

Она буквально вылетела из-за стола, не слушая ответов, если они и были. Провела не самую приятную ночь в собственной пустой квартире, теперь приобретшей характерный запах нежилого помещения — помесь пыли и бумаги — вернулась, как и обещала, утром. Андрей мудро сделал вид, что ничего особенного не произошло, разве что аккуратно поинтересовался, не рассматривала ли она вариант с каким-нибудь легким седативным в дополнение к снотворному.

Аню так и тянуло ответить, что три года назад она чуть в космос с ударной дозы снотворного не отправилась, но она вовремя прикусила язык.

— Ага, и еще антидепрессанты можно для комплекта добавить. Чтоб потом на нейролептики было проще переходить, — пробормотала она. Потом сообразила, что срывает злость на последнем человеке, кто это заслужил, взяла себя в руки и кое-как проползла через остаток выходного дня без трагедий, катастроф и кровавых драм.

А в понедельник, собственно, приключилось то, к чему все и шло. Аня поздним утром — по правде сказать, ближе к обеду — вышла на кухню. Налила себе минералки из собственноручно купленной бутылки — вряд ли Тимур что-то подсыпал в воду, но паранойя у нее играла уже по полной программе — включила кофеварку, позвала Гришу. И, когда Гриша явился, поняла, что все, сейчас она пойдет и убьет.

— А ну сними перчатки.

— Я поцарапался, — невозмутимо отозвался Гриша. — Это минор…

— Сними чертовы перчатки сию же секунду.

Тыльная сторона ладони Гриши была неглубоко пропорота. Не до металла, но на несколько миллиметров вглубь точно. В царапине остались частицы чего-то синего, похожего на краску.

— Ручкой случайно оцарапался, да?

— Аня…

— Астра. Пятнадцать. Тридцать семь…

На слове «астра» Гриша просто замолчал, но визоры еще двигались. Врал он, что не боялся: во всяком случае, черные объективы зрачков расширились безо всякого перепада освещения. А по завершении кода деактивации он застыл совершенно неподвижно, низко склонив голову.

Аня же спокойно вернулась к себе, взяла первую попавшуюся ручку — темно-синий Parker с золотым пером, явно подарок Андрею от кого-то из коллег, там таких еще штуки три в разных цветах лежало — и направилась к Тимуру. Дверь, как и ожидалось, была закрыта, но у Ани не было желания ее выламывать.

— Выйди, поговорить надо, — резко произнесла она. Тимур бы вышел. Где бы тот ни понатыкал камер, в свою комнату он бы их вряд ли стал ставить. Наверняка Ане полагалось навалять глупостей в коридоре, или в кухне, или в гостиной. Да, в общем, ей это было уже без разницы.

— Чего тебе?

— Выйди, поговорить надо, я сказала.

Тимур приоткрыл дверь. Собственно, это и была его ошибка. Необходимая и достаточная для решения задачи.

Аня влетела в образовавшуюся щель раньше, чем парень успел осознать суть своей проблемы. Бить она его не стала, только скрутила, вспомнив уроки незабвенного китайца с бамбуковой палкой. Большого геройства для этого не требовалось: Тимур был ниже и если не уступал ей в массе, то уж точно не превосходил. Заломив ему руку за спину, Аня буквально протащила подростка в сторону компьютерного стола — ее устроила бы совершенно любая ровная горизонтальная поверхность — и швырнула грудью на столешницу. Увернулась от попытки ее лягнуть. Вывернула руку еще сильнее. Прижала всем своим весом.

Тимур, надо отдать должное, даже не пискнул. Так, дышал, будто только что стометровку отмахал.

— Думаю, тут ты камер не понатыкал, да? Все-таки неприятно, когда ты порнушку смотришь, а там камера за спиной.

— Пусти, — просипел Тимур, снова пытаясь лягаться. Что, собственно, в его положении было совершенно бесперспективно.

— Пущу, — пообещала Аня. — Но сперва урок преподам на всю оставшуюся жизнь. Узнаешь? — удерживать вырывающегося подростка одной рукой было непросто, но удовольствие покрутить у его носа паркером с тонким и острым как стрела пером того стоило.

— Пусти, ненормальная!

— Ответ неправильный. Потому что правильного ответа теперь нет. Идиотские действия доводят до таких ситуаций.

Тимур снова рванулся, и снова безо всякого результата. Аня еще сильнее вывернула ему левую руку, а правую прижала к столешнице.

— Как ты правильно заметил, с головой у меня проблемы. Поэтому либо ты перестаешь дергаться, либо я сейчас всажу ее тебе не в ладонь, а в шею. Андрей, конечно, будет в ярости, но тебе это уже не поможет. Усек?

— Врешь!

Аня вздернула его левую руку еще выше. Пожалуй, еще немного, и дело правда дошло бы до перелома. Тимур, наконец, всхлипнул и прекратил вырываться, видимо, осознав всю сложность своего положения. Правда, долго хлюпать носом не стал, а действительно положил правую ладонь на столешницу. Рука у него была синюшная. И, похоже, он имел скверную привычку грызть ногти. Ну в точности как Аня в детстве.

Растопыренные пальцы подрагивали.

— Да черт с тобой, делай, что собираешься!

Аня резко размахнулась и со всей силы ударила. Золотое перо такого неделикатного обращения, конечно, не выдержало и с противным скрежетом сломалось, натолкнувшись на высокотехнологичный пластик. Тимур дернулся всем телом и вскрикнул, но быстро стиснул зубы. А Аня отпустила его и почти отшвырнула от себя. Подросток неловко завалился на пол, баюкая левую руку. Правая, конечно, была целехонька. О ее возможной незавидной судьбе напоминала только ручка с обломанным пером, валяющаяся на столешнице.

— А это тебе урок на всю жизнь. Чтобы тебе было больно, не обязательно, чтобы ударили именно тебя или именно в этот момент. Понял, паскуда? Или повторить?

Тимур перекатился и сел. Поглядел на Аню исподлобья.

— Когда ты бьешь Гришу, мне больно, даже если Грише не больно. Но ты больше не изощряйся. Я сваливаю. Мог бы просто попросить, мразь ты эдакая.

Аня, в общем, была готова к почти любой реакции на свои слова: к ругани, попытке броситься на нее с кулаками, к гордому молчанию, — но только не к тому, что выкинул Тимур. Он еще несколько секунд мерил ее волчьим взглядом, а потом вдруг разрыдался. Не как ребенок, а как взрослый человек, плакать не привыкший. Он задыхался, с трудом сглатывая слезы, отворачивал лицо, давился всхлипами.

Боевой дух и чувство собственной правоты покинули Аню в десятые доли секунды.

— Тимур… Тимур, — глупо было бы лезть с утешительными объятиями к человеку, которому минуту назад на полном серьезе угрожал расправой, поэтому Аня стояла, не двигаясь с места. И чувствовала себя исключительно погано. А тот продолжал всхлипывать у стены. — Тимур, хватит, это ты начал, я просила просто меня не трогать!

Тимур, наконец, поднял лицо. Отер слезы. Прищурился:

— А потом попросила бы просто в интернат свалить! Чего ты думаешь, ты тут первая такая благодетельница?

— Нет, папа у тебя мужчина видный, определенно, я здесь не первая. И, судя по всему, он тебя до сих пор в интернат не сдал.

Подросток вымученно усмехнулся:

— Можно подумать, ты не в курсе, что он мне не папа.

Аня хлопнула глазами. Интересные были новости.

— Да, я ему не родной! И тебе как собаке пятая нога нужен! Мы, блин, в одни игрушки играем! Ему, в общем, тоже на хрен не сдался… Да чего ты вообще приперлась? И как мне надо было догадаться, что ты можешь свалить по-хорошему? Обычно по-хорошему не сваливают…

Аня почесала затылок. Все лучше и лучше. Хотя той новости, что они с Андреем не кровные родственники, она, пожалуй, удивилась куда меньше, чем могла бы. И еще положение приемного ребенка — всегда более уязвимое — в какой-то мере объясняло поведение Тимура. Если смотреть на это не как на борьбу за отцовское внимание, а как на драку за будущее.

Наверное, Аня на его месте тоже бы в средствах особенно не стеснялась.

— Так. Перестань на меня рычать. Пойди умойся и чаю выпьем. Заодно подпишем пакт…

— О ненападении? — вымученно усмехнулся Тимур.

— Скорее о разделе сфер влияния. Андрея то бишь.

— Шутишь?

— Не шучу. И, кстати, не шучу насчет Гриши. Тронешь его еще хоть пальцем — и все, привет. Справка из психушки у меня уже есть. Психушка, конечно, очень шикарная, но все-таки психушка.

Тимур какое-то время молчал, видимо, взвешивая перспективы, а потом кивнул и поднялся, схватившись за протянутую Анину руку.

— Ладно, идем делить Андрея. Хотя ты мне по-прежнему не нравишься.

— Между прочим, мне известна история твоих поисковых запросов.

— Это должно прибавить мне любви к тебе?

— Любит меня Андрей. Ты можешь ограничиться уважением.

Тимур фыркнул и высоко вздернул нос. Нос был покрасневший, но сам жест выглядел вполне гордо.

— Три чашки наведи. Гриша сядет с нами за стол переговоров. И вот перед ним извиниться придется. В том числе и мне, так что не зли меня и не разводи полемику.

— Ну три чашки так три чашки, — пожал плечами Тимур, направляясь в кухню. — Но вот про справку из психушки я тебе реально верю.

— Детка, не дерзи. И расслабься: венерические заболевания через чат не передаются. Можешь не лопатить медицинские форумы.

Тимур сохранил вид гордый и независимый, но явно ускорился.

8

Перед тем, как попросить Глафиру связаться от ее имени с Графом, Аня мучилась сомнениями довольно долго. Во-первых, тот как был птицей не ее полета, так и остался. Во-вторых, никто не дал бы гарантию, что Гриша правильно понял и записал, а она верно расшифровала, и вообще все это не глупая теория заговора, сочиненная параноидально настроенным хакером, только что покинувшим уютные стены психоневрологического диспансера. И, да, сам черт не сказал бы, зачем ей вообще надо в это ввязываться — в-третьих. Вот уж чего, а приключений за свою жизнь Аня повидала достаточно и вовсе не ностальгировала по временам, когда их было больше.

Может, это, конечно, подспудно пробивалось благородство натуры, но сама Аня скорее бы поставила на серьезные проблемы с головой. Так или иначе, она написала девушке-куничке. И на удивление быстро получила ответ. Ане повезло: Граф был в Загорье. И не возражал против личной встречи.

Она почему-то ожидала шпионской романтики, вроде курьера, который передаст координаты точки, конспиративной квартиры, слежки и тому подобного, но все оказалось в разы проще. На уником упало сообщение, содержащее предложение прогуляться в парке Кузьминки около Шибаевского пруда в три часа дня в ближайшее воскресенье. Только и всего. Никаких подземных бункеров, паролей-отзывов, опознавательных знаков, «приходи одна» и прочей ерунды.

Подумав, Аня захватила с собой Гришу, на которого в очередной раз надела кепку, понадеявшись, что, при плохом раскладе, отделается солидным штрафом. В конце концов, теперь его документы были в полном порядке, и совсем уж бояться стало нечего. По правде говоря, Аня взяла его в парк, чтобы подлизаться: тот был все еще сердит за «астру» и все, что за ней последовало, несмотря на то, что они с Тимуром дружно извинились и налили ему «кофе мира».

Бухтел меньше обычного и совсем не улыбался.

— Мои кулеры нормально справляются с охлаждением сами. Это третье мороженное за день, — сообщил он, когда Аня предприняла очередную немудреную попытку закормить Гришу до полного примирения, проходя мимо ярко раскрашенного лотка с мороженым и сахарной ватой. Вокруг скакали дети и воробьи. Светило солнышко. День выдался просто чудесный: ясно и не жарко. Как раз для прогулки.

— Это добавка к моим извинениям, — не стала отпираться Аня.

— Очередная.

— А ты что, сыт ими по горло?

— У меня отсутствует чувство голода и насыщения, если речь о мороженом. А если об извинениях — то они нецелесооб…

— Гриш, ешь мороженку, я тебя умоляю.

— Это тоже нецелесообразно. Я не стану ни круглым, ни добрым.

Аня, представив круглого и доброго Гришу, фыркнула:

— О нет, Гришенька, сегодня я тебе покажу, что такое настоящее «нецелесообразно».

— В каком смысле?

— В таком, что я сейчас пойду мировой заговор мутить. А ты посмотришь за этим откуда-нибудь с предельной дистанции. И не настучишь Андрею.

— Если бы ты собиралась наставить ему рога — я бы не настучал. Однако в данной ситуации я оставляю за собой такую возможность, — степенно сообщил Гриша после недолгих раздумий.

Аня присвистнула. Вот это были новости.

— Ты вообще за него или за меня, а?

— Я всегда за тебя. Поэтому в случае потенциальной опасности стучать буду как натуральный дятел.

— Ужас. Я буду все отрицать!

— Видеозаписи превалируют над свидетельскими показаниями.

— Это была ирония?

— Нет, уголовно-процессуальный кодекс.

Ане ничего не оставалось, как впихнуть в руки Грише пломбир в стаканчике и капитулировать.

День был выходной, да к тому же на удивление погожий, так что посетителей на ближних к центральному входу прудах хватало. Лет двадцать назад, когда ряска, утки и любители выкупать собак совсем уж отбили у местных желание плавать, те, по примеру имперского прошлого походив разок-другой с плакатами и ничего этим не добившись, вспомнили историю еще более древнюю и устроили натуральную герилью. Досталось и собакам, и чиновникам, и даже ни в чем не повинным уткам. Средства на облагораживание территории, которых до этого не было чуть ли не с распада Красной империи, тут же нашлись. Уток очиповали и переселили на дальние пруды. Собачников стали сурово штрафовать. А Шибаевский, Щучий и Нижний Кузьминский пруды углубили, вымостили дно плитами, организовали «лягушатники» для детей и тем, видимо, сохранили некоторое количество нервов и депутатских мандатов. Так или иначе, для семейного отдыха в летнюю пору здесь теперь был ну просто чистый рай: сосны, мягкая трава, волнами спускающаяся к песчаному берегу, лежаки, лодочная станция на противоположном от пляжа берегу, кафе, лоточки с мороженым и все тридцать три удовольствия разом. Аня предпочитала места более пустынные и уединенные, но даже она не стала бы отрицать, что здесь славно.

Графа она, пожалуй, искала бы долго. К счастью, ориентир из всклокоченных фиолетовых волос работал безотказно, поэтому он нашел ее раньше. Собственно, Аня его не сразу узнала. Нет, конечно, она не ожидала увидеть человека в маскировочном комбинезоне и с автоматом, но все равно искала глазами кого-то в камуфляже или хотя бы условно «военного» вида. Из «военного» у Графа остались только осанка и взгляд, похожий то ли на рентген, то ли на оптический прицел. А так он стоял перед ней в цветастых шортах по колено, растянутой майке с портретом известной рок-группы, шлепках и легкомысленно-оранжевой бандане. В общем, сломал систему по полной программе.

Пока Аня глупо хлопала глазами, тот с улыбкой протянул ей руку:

— Ну привет тебе, герой клавиатуры и магии. А Михалыч болтал, отрезали тебе твое фиолетовое безобразие.

— Здравствуйте, — глупо пробормотала она, отвечая на рукопожатие. Ее снова посетило нелепое желание вытянуться и козырнуть. Ну или хоть прическу поправить. И вообще перекраситься во что-то более уставное. А потом строевым шагом пойти и начать приличную жизнь на благо Родине…

— Хорош выкать, я тут один. Надеюсь, ты ничем не обдолбалась?

— Не, я всегда такая…

— Да шучу, это я заметил. Пошли сядем, вон лежаки.

Лежаков было четыре штуки, сдвинутых в одну группку, причем два из них застелены полотенцами с героями мультфильмов, ярко-розовым и ярко-голубым. Аня, подумав, примостилась на край наиболее нейтрального. Граф вытянулся на соседнем, открыл две бутылочки газировки и протянул ей:

— Ну, за встречу. Не ждал, прямо сказать.

Газировка оказалась светлым пивом. И очень неплохим. Аня вспомнила, что проворачивала такие штуки еще в школе. Выкачивала шприцем лимонад и закачивала что-то более веселое, отправляясь на скучные экскурсии по Золотому кольцу.

— Ага. Ваше здоровье.

— Бутылку только потом не ставь в сумку, а выкини, — предупредил Граф.

Аня кое-как соотнесла это распоряжение — просьбой его назвал бы только совсем храбрый человек — с застеленными цветастыми полотенцами лежаками и кучей ребятни, плескающейся в воде метрах в двадцати от них вниз по склону.

— Вы… ты здесь с семьей?

Граф усмехнулся:

— Ну да, настоящий борец за правду обязан быть нищим, бездетным и ходить в футболке с Че Геварой. А лучше — с соответствующей наколкой на лбу. Все время забываю ее сделать.

Аня смотрела на воду. Детишек на пляже копошилось прилично. Русые, белокурые, рыженькие, каштановые, черные затылки, цветные кепки и панамы. Несколько женщин на мелководье играли в большой надувной мяч, посылая малышам аккуратные пасы. У самого берега уже вырос внушительный песочный замок, грозящий вот-вот обвалиться на своего главного строителя, серьезного карапуза лет трех в красной футболке и нарукавниках. Идиллия, одним словом.

— Ну, вообще, да, я здесь с женой и детьми, у меня сын и дочка. Как ты понимаешь, мы нечасто видимся.

— Я почему-то думала, что… ну…

— Что у меня нет семьи? А чего ради я тогда, по-твоему, там?

Вопрос был справедливый. Странно, что Аня об этом раньше не подумала. Другое дело, что, какие бы причины ни погнали в Сибирь этого человека, финал был предрешен. Сражение со временем нельзя было выиграть, а время стояло за Поднебесную.

— Об этом я, честно говоря, не подумала.

— А ты подумай. Нет, ехать к нам я тебе не предлагаю. Но ты подумай, без шуток. Твой прошлый выкидон с таблетками нам очень помог. У тебя талант генерировать активность в сетях. Мы после твоего «кино» потом год от школьников отбивались, которые хотели непременно спасать пингвинов ну вот прямо сейчас в реальном времени. На крайняк, свои карманные расходы нам перекинуть.

Аня невольно хмыкнула.

— Я рада, лучше на пингвинов, чем на травку. Ну, если совсем честно, тогда я сделала это ради своего андроида…

— Этого в синей кепке, который профессионально на нас не смотрит, сидя вон под той сосной? — поддел Граф, лениво кивая куда-то за Анино плечо. Та даже не стала оборачиваться.

— Да… Маскировка не сильная сторона Гриши. На самом деле, я его просто погулять вывела, ты не подумай… — Аня чувствовала себя дура дурой. Интересно, если бы Граф решил, что она пытается его заснять с целью передать данные заинтересованным лицам, в каком бы пруду ее нашли. — Блин. Он не снимает. То есть это никуда не идет, серьезно.

Граф хмыкнул:

— Да расслабься. Нормально у него все с маскировкой, сидит вообще как человек, вон, травинку типа грызет. Я бы купился, просто вижу, что он холодный и тяжелый.

— Господи, ладно тепловизор, а массу-то какой прибор видит? — опешила Аня.

— Мозг, — утешил ее Граф. — Он в песок проваливается глубже, чем надо. Учись, пока я жив. Ладно, у тебя, как я понял, было дело какое-то.

— Да. А… а тут его можно обсуждать?

— Ну, если ты не планируешь толкнуть мне чемодан героина или детской порнографии, то можно. Хотя вон тот серьезный карапуз явно палит нас с наглостью танка. Эй, парень, привет! — Граф с широкой улыбкой помахал ребенку рукой. Тот отвернулся и снова занялся замком, одна башенка которого кренилась под каким-то совсем невероятным углом. — Так чего хотела?

— Да я про те таблетки кое-что новое узнала.

Мужчина на несколько мгновений задумался, потом кивнул:

— Передай конкурентам, в прошлый раз ты это очень грамотно обтяпала. Прям уважаю, добротная диверсия. Я бы лучше не справился, даже если вещественные доказательства на заседание Совбеза ООН и в Гаагский трибунал заодно в зубах притащил бы.

Аня вздрогнула. Потом покачала головой:

— Так больше не получится. Я их не сама передавала. А… а контакт потерян.

— Хуже, но бывает. Что ты там выяснила? Да успокойся, нас здесь даже утки не палят, они на соседнем пруду. Просто не ори на весь пляж. И можешь кепку на лицо положить. И не обгоришь, и камера движения губ не заснимет, раз уж ты такой параноик.

Совет, надо думать, был дан с изрядной долей иронии, но Аня ему последовала. Вытянулась на лежаке, откинувшись на спинку, накрыла лицо кепкой и рассказала то немногое, что знала. Причем рассказала честно, не упустив того факта, что вообще-то все это может быть одной большой ошибкой. Граф выслушал ее многочисленные «если» вполне спокойно, хотя ближе к финалу, когда речь пошла о складах, фыркать стал меньше. Договорив, Аня скинула кепку, перевернулась и покосилась на своего собеседника. Между его бровей — почти белых, но, как она поняла, тот был не альбинос, а просто очень светлый блондин — пролегла складка.

— М-да, — только и сообщил он.

— Очень глупо звучит, понимаю, — развела руками Аня. Она уже чувствовала, как солнце припекает ей затылок. Граф потянулся, прижмурился — вообще было видно, что человек искренне наслаждается реальностью, такими простыми и немудреными вещами, как ветерок, солнышко в небе и запах соснового бора — и негромко заметил:

— Глупо будет, если твой робот прав, а мы тут орешки пивасиком запиваем.

— Блин. Как хорошо встретить хорошего человека, — честно ляпнула Аня, не скрывая облегчения. Кажется, Графу ничего не нужно было объяснять и ни на что уговаривать. Сам все понял.

Тот усмехнулся:

— Зря ты так, после тридцати «альтруист» и «идиот» обычно синонимы. Но я не альтруист. У меня просто своеобразное представление о награде за труды.

Аня поглядела на блестящую водную гладь, где резвились дети. Представила карту. Как наяву увидела великие сибирские реки: Обь, Енисей и Лену. Озеро Байкал, синее и бездонное, как небо. Наверное, Граф думал о них. Или о деревне под названием «Беловодье» или каким-нибудь другим названием. Сколько их там таких «Беловодий» по лесам гнило.

— Хотела бы я, чтобы вы ее получили.

— Пока «вы ее получили» не превратится в «мы ее получили», никто ничего не получит. Ну это лирика, я не агитатор, у нас за связи с общественностью другие ребята отвечают. Они в костюмах и про вселенское добро больше знают. Ладно, память твоего робота, тем более отсутствующую, мы все равно не проверим. Ломать сервера ТНК тоже рановато. Начнем с проверки складов. Я пришлю тебе человека.

— Спасибо!

— Да не ори ты так, не за что. Ладно, хакер, бывай. Пойду своих проверю, может, там уже кто жабры отрастил, столько в воде сидеть…

Граф упруго поднялся и кивнул, давая понять, что аудиенция окончена. Стянул футболку, бросил на лежак. Сделал несколько шагов в сторону воды, потом вдруг обернулся и довольно прохладно поинтересовался:

— Болтают, ты Гавриила Войцеховского искала?

Аня, с трудом удержавшись от того, чтобы округлить глаза и вытаращиться на Графа как баран на новые ворота, быстро кивнула:

— Ага.

— Ну так вот не ищи.

— П-почему? — опешила она. Вряд ли Граф был в курсе, что хакер мертв. Тем более, что они вовсе не обязательно имели в виду одного и того же человека.

— Потому что Войцеховский нахлебался достаточно, чтобы ему хоть умереть спокойно дали. Если он у тебя деньги спер или вирус какой подкинул, мне скажи, уладим.

— Э… Вы общаетесь?

— Не видел его лет двенадцать. Нет, не общаемся. Я удивлен, что он вообще до сих пор жив.

Аня собрала волю в кулак и, глядя в траву, вытолкнула:

— Он погиб в мае. Он… он болел сильно.

Граф, конечно, в лице не изменился и не дернулся, но плечами повел несколько нервно. И ровно напомнил:

— Бутылку в урну не забудь выкинуть, здесь дети ходят. Счастливо.

— Пожалуйста! Мне очень нужен его адрес!

Тот явно колебался.

— Да чего тебе от него надо?

— Я… я откупиться хочу.

Граф, наконец, скривил губы, неожиданно как будто постарев лет на десять, и процедил:

— Многие хотят. Но ни у кого не получится. Адреса не знаю. Знаю, что он окончил Бауманку в сорок шестом году, дальше сама разберешься. Я пришлю тебе человека для складов, — уже спокойнее повторил он и быстро спустился к воде.

Провалиться бы Ане на месте, если тому не было так же стыдно, как ей самой. Она в полной прострации побрела к Грише.

Андроид действительно сидел в позе, которая со стороны выглядела совершенно расслабленной, правда травинку не столько жевал, сколько просто держал в зубах. А девушка, очень демонстративно загоравшая шагах в пяти от него и как раз размазывающая по стройным ножкам масло, царапнула Аню презрительным взглядом. И, убедившись, что объект интереса и впрямь занят такой вот лохудрой, убрала бутылочку, поднялась и модельной походкой направилась к пруду.

— Девиц клеишь, Гриш? — поддела Аня. Как-то с этой точки зрения она проблему никогда не рассматривала, но, пожалуй, да, тот, кто не видел Гришу полуразобранным, покоцанным пулями, располосованным лезвиями и в прочих видах непотребного состояния, вполне мог счесть его симпатичным.

— Клею я обычно корабли. Эта девушка и так целая. Условно.

— Условно?

— Некоторые части содержат импланты, можно сказать, что они вшиты.

Аня аж фыркнула. В ней чуть ли не впервые в жизни проснулась женская солидарность:

— Ужас. Она старается, строит глазки, а ты видишь силикон. Это конфликт вселенных.

— Нет, это настройки визоров.

Поспорить было сложно.

— Если ты перестанешь бухтеть, я тебе расскажу, о чем мы говорили. А пока, будь другом, пробей, сколько Гавриилов Войцеховских выпустилось из Бауманки в сорок шестом. Посмотри соцсети. Твой процессор рядом с моим компом — как звездолет рядом с телегой, — здесь Аня не льстила и против истины не грешила: насколько она поняла из объяснения Андрея, штуковина, стоявшая сейчас в голове Гриши, конечно, уступала большим вычислительным машинам, но не так, чтобы уж очень сильно. То, что она искала бы несколько часов, если не сутки, тот сделал бы в разы быстрее.

Гриша минут на десять «ушел в себя», потом рапортовал:

— Данных в открытом доступе нет.

Правда, увы, Гриша мог искать только на общедоступных ресурсах. А это сильно сужало область поиска.

— Ладно, а родилось в период с двадцатого по двадцать четвертый год? Фамилия редкая, мне кажется, их не может быть много. — Аня растянулась на траве рядом и ждала, подставив лицо солнцу. На этот раз поиск продлился дольше.

— Это как раз годы распада Красной империи, то есть демографическая яма и отсутствие порядка в документах. Я проверил все республики. В общей сложности, родилось восемь человек с таким именем. Или двадцать пять, если прибавить Польшу. Данные из соцсетей, новостных сайтов и открытых архивов учебных заведений. Их могло быть больше.

— Так, уже что-то. Давай поляков пока отбросим, их много.

— Принято. Двое умерли в младенчестве. Третий погиб в возрасте двадцати трех лет. Остальные на данный момент живы.

— Можешь подгрузить их фотографии? Или нет, вот, сравни просто вот с этой, — Аня вывела на экран «фоторобот» Гавриила.

— Совпадений среди пятерых живых не найдено. Но с вероятностью в восемьдесят процентов это человек, который по данным инфонета погиб в две тысячи сорок седьмом году.

Аню тряхануло:

— Погиб, Гриш? Ты не говоришь «умер», почему?

— Потому что это не смерть от естественных причин, а несчастный случай. Взрыв бытового газа.

С каждым новым поворотом становилось все менее понятно. Как ни странно, чем больше данных Аня находила, тем меньше они желали построиться хоть в какую-то схему. А Граф явно темнил.

— Потрясающе. Остается понять, как я умудрилась говорить с ним через тринадцать лет после этой трагической случайности.

Гриша пожал плечами:

— Если исключить маловероятные варианты вроде клонов, можно предположить два наиболее возможных решения: либо ты говорила не с ним, либо найденное после взрыва тело принадлежало не ему. И я бы не стал сразу принимать на веру версии о случайности: после тридцатых годов мало где вообще оставался газ, в ЖКХ навели относительный порядок, если сравнить с первым десятилетием после распада, и аварий фиксировалось статистически крайне мало.

Аня поняла, что у нее сейчас голова взорвется, как газ в загадочной квартире загадочного же Гавриила Войцеховского.

— Ладно, поищем его живую родню, если кто остался. Родителям должно быть около пятидесяти-шестидесяти, это не много. А еще мы летим в Мексику. Но Андрею, если он спросит, ты скажешь, что летим мы в Швейцарию. Потому что туда мы тоже заглянем.

— То есть, если перед встречей с тобой Андрей сходит на свидание с другой девушкой после шестнадцати ноль-ноль, а потом скажет, что вы с ним провели весь вечер вместе, это не будет обман?

— О мой бог, это была мужская солидарность?!

— Нет, это была ирония.

— И я могу надеяться, что ты меня не заложишь?

— Насколько мне известно, надежды никак не коррелируют с реальностью.

— Гриш!

— Не заложу.

9

Мексика никоим образом не отвечала представлению Ани о том, как должно выглядеть приличное место. В столице она еще чувствовала себя в относительной безопасности: там имелась полиция, «хорошие» районы, уличное освещение и вообще с вопросом: «Цыпа, дунуть хочешь?», заданном на кипучей смеси испанского и английского, к ней подошли всего дважды — остальных коммивояжеров, надо думать, распугал вид Гриши. Но вот комфортом и не пахло, потому что снимать номер в крупном сетевом отеле было рисково, а местное гостеприимство было ну очень оригинальным и для Ани, пожалуй, жарковатым. В Мехико она проторчала двое суток, практически не выползая из-под гостиничного кондиционера. Впрочем, предложения снять девочку, мальчика или что поэкзотичнее, попробовать местную дурь и дурь привозную, купить последние импланты по ценам вдвое ниже рыночных — Ане представить было страшно, как и при каких обстоятельствах их сняли с предыдущих владельцев — и прочие малозаманчивые варианты поступали ей в среднем каждые два часа, не исключая ночного времени. Особенного сюрреализма ситуации добавляло то, что объявления индивидуалок всех мастей чередовались с предложениями принять участие в паломничествах к гробницам святых и приобрести части мощей, не говоря уже о литрах святой воды, лично благословенной наместником Бога на земле.

Уником просто умирал от обилия спама. Сетевизор Аня выдернула из розетки, на стук в дверь не отвечала после того, как вместо официанта заглянул кукольно-красивый субъект в прозрачной майке. Субъекта вывел Гриша, а Аня по окончании операции заставила его трижды вымыть руки, потому что черт его знал, как такое передавалось. Судя по прямо-таки отрешенному лицу Григория, информационный спам каким-то чудом шел и на него тоже. И он явно узнавал о жизни какие-то вещи, которых ни Аня, ни Леся ему не объясняли.

В общем, к исходу второго дня Аня реально готова была снять мальчика, девочку, да хоть любую местную козу и устроить вечеринку с кокаином, только бы администрация отеля избавила ее от навязчивой рекламы. Человек от Графа запаздывал. Убить его за такое было мало.

Аня на полминутки включила уником, только чтобы убедиться, что этот козел по пути не сдох и Глафира не прислала соболезнований. Ей тут же предложили увеличить грудь и некоторые другие полезные приспособления, которых она отродясь не имела, взять кредит и стать долевым участником элитного жилого комплекса. А также познакомиться для приятного досуга со знойным мулатом и знойной мулаткой, можно одновременно. Аня, быстренько написав Андрею, что она жива, снова отрубилась от сети. Плюхнулась на кровать. Закрыла глаза — голова раскалывалась так, словно она не торчала в четырех стенах и бездельничала, а три инфокуба подряд взломала. И услышала в коридоре шаги. Какая-то тварь бодро топала к ее двери. Да еще и насвистывала.

— Гриш, кто бы сейчас сюда ни постучал — сутенер ли, монашка ли — можешь снести ему башку.

— Замечу, что уровень религиозности местного населения существенно превышает средний показатель и, возможно, тебе следует воздерживаться от оскорблений нравственных чувств верующих.

— Гриш, мне тут малолетку за триста юаней предлагали! — возмутилась Аня. Это было с ее точки зрения странновато, но факт оставался фактом: даже раскрашенные и одетые совершенно определенным образом дамы все равно носили на шее крестики или ладанки.

— Мне предлагали ламу за двести пятьдесят. Ничего не хочу об этом знать.

Посетитель заколотил в дверь так, точно поставил перед собой целью поднять весь этаж и обитателей живописного кладбища метрах в ста отсюда заодно.

— Да пошли вы все на…, - взревела Аня по-английски. Потом от избытка чувств перешла на русский и припомнила неизвестному посетителю все, не исключая ламу. С той стороны двери какое-то время висела озадаченная тишина — Аня уже понадеялась, что сломала кому-то переводчик — а потом потрясенный голос Ника сообщил:

— Ну я это… пойду тогда прошвырнусь. Ты звони, как все уйдут или тебя отпустит…

Аня, не вполне веря своим ушам, все-таки распахнула дверь. Ник — подтянувшийся, раздавшийся в плечах и как будто повзрослевший — смотрел на нее с широкой улыбкой.

— Ну, привет.

— Что за…? — Аня судорожно соображала, не могло ли какой дури поступать в систему водоснабжения. Ник был последним человеком, которого она ожидала здесь встретить.

— Григорий, добрый день, — парень повернулся к Грише и помахал свободной рукой. Второй он поддерживал спортивную сумку. — Аня, я смотрю, под чем-то?

— Аня под впечатлением, — степенно отозвался Гриша, но жест Ника повторил. — Сильным. Добрый день, Николай. Проходите.

Аня механически посторонилась, пропуская Ника внутрь. Тот, паршивец, цвел как майская роза. Как будто на курорт приехал. И Граф тоже хорош был — она просила профи, а не такого же необстрелянного воробья, каким была сама.

— Анют, ну не делай такое лицо. Ты что, не знала, что каждое второе доброе дело наказывается еще в этой жизни? — подмигнул Ник.

— Каждое первое, гуманитарий.

Тот аж присвистнул:

— Это, надо понимать, было серьезное оскорбление?

— Нет, просто жизнь одна. А ты гуманитарий и считать не умеешь.

Ник задорно рассмеялся и крепко обнял Аню, вернее, облапил как самый натуральный медведь — у нее аж ребра хрустнули. Повертел по номеру, поставил обратно на пол. Подмигнул:

— Если ты уже изучила местный рынок интим-услуг достаточно, собирайся. Я арендовал машину, перекусить бы чего — и вперед, к великим подвигам!

То ли Ника при аренде автомобиля развели по полной программе, то ли местный навигатор был настолько местным, что выстаивал маршрут исключительно по борделеобразным отельчикам, но путешествие проходило с обилием приключений. По счастью, наученный Сибирью — а, вернее, отученный там от того, что электричество в свободном доступе является незыблемой нормой — Ник догадался взять напрокат бензиновый автомобиль. Аня поначалу подкалывала его, мол, и вот что ты будешь делать, если мамонт сдохнет от бодяги, которую в него залили на последней заправке, где-нибудь посреди пустыни. «Легче закинуть в багажник пару запасных канистр, чем из кактуса генератор собрать», — возражал Ник и, пожалуй, день на второй их путешествия Аня была вынуждена признать его правоту. Помимо невероятно вонючего топлива, плохо работающего кондиционера и группки иконок, закрепленных на передней панели как раз над подозрительно скрипящими тормозами, печали добавляли местные. Один раз дорогу — если следов машин, проехавших до них, было достаточно для этого гордого звания — прямо под колесами перебежали двое детишек, Ник выжал тормоза в пол, но один все равно завалился в пыль и замер без движения, а второй отчаянно заголосил на каком-то непонятном переводчику диалекте. Но, в целом, и так было ясно, что на их головы за убийство Педро призывались все кары небесные. Аня и Ник впали в полную прострацию, и, наверное, охали бы еще долго, если бы Григорий ровно не сообщил, что им как раз отвинчивают колеса. Он же навел порядок, надо думать, серьезно впечатлив парочку подростков, возившихся в укрытии за багажником. Малолеток распугали — «убитый» драпал едва ли не резвее своих «живых» товарищей — колеса подтянули и покатили дальше.

Второе приключение было менее экзотичным по своему исполнению и безобидным по завершению. В «расходе» осталось пробитое шальной пулей стекло и поцарапанное до металла крыло, в «приходе» два пистолета. Трех раскиданных Гришей и Ником молодчиков — Аня была приятно удивлена талантами последнего, разумеется, уже после того, как выползла из-под сиденья, куда забилась при первых же выстрелах — было решено оставить за рамками баланса. Вырубили, бросили у обочины и двинулись себе дальше, прихватив пистолеты и пару раз переехав уникомы нападавших.

Портовый городок напоминал Анин страшный сон. Население его было настолько крохотным, что гостиница имелась всего одна, и появление там явных иностранцев выглядело бы, по меньшей мере, подозрительно: место было предельно нетуристическое. Собственно, если не работать в порту и не заниматься контрабандой — по сути, эти два рода деятельности отлично сочетались — то вообще было непонятно, чем жить местному населению.

В идеале, конечно, следовало провести вдумчивую разведку, но, если операция «Лучия» Аню чему-то научила, так это тому, что, когда судьба отхватить по полной программе, отхватишь, как ни крутись. И вообще, чем меньше подозрительные незнакомые морды — пусть и щедро вымазанные тональным кремом для загорелых красоток — мозолили бы глаза местным, тем лучше было бы. Поэтому их «план», разработанный на чистом энтузиазме и вере в добро, предусматривал минимум подготовки и максимум скорости. К осторожному оптимизму располагал разве тот факт, что местные подходили ко всему с истинно южным разгильдяйством и меры безопасности на складе явно не дотягивали даже до очень средненького уровня.

Впрочем, Аня надеялась, что ее трудовую биографию все-таки украсит хотя бы одна «тихая» операция, без пальбы, трупов и Гриши в непотребном состоянии и без бронекаркаса, поэтому на подготовке не пожадничала.

Наверное, если бы сотрудники безопасности порта, если можно было назвать так людей, запускающих порнушку из инфонета прямо с рабочих компьютеров, Аня возилась бы дольше, но эти жизнерадостные парни буквально оставили ей сигнальные маяки с пометкой «подключаться здесь». Поэтому она могла позволить себе роскошь не тратить «сороконожку» на физическое подключение, а отправить ее вырубать генератор, питающий освещение, на случай срочной эвакуации. Что-то подсказывало Ане, что запасные генераторы не находились в «должном порядке», как того требовала техника безопасности, и освещение восстановили бы далеко не сразу. Впрочем, в ее планы вовсе не входило давать знать о своем присутствии, поэтому шедевр высоких технологий, за двадцать минут без приключений добравшийся до цели, ввинтился под крышку и замер в ожидании команды.

Аня вывела на монитор ноутбука записи камер — всего на территории порта их было с два десятка — соотнесла номера складов на них с постройками, отмеченными на спутниковой карте. Идентифицировать удалось не все, но примерное расположение нужного склада сделалось понятным, а дальше Ник разобрался бы, все-таки не маленький был. Аня отобрала те камеры, которые перекрывали свежесоставленный маршрут Ника, а таковых нашлось пять, и запустила их записи крупным планом. Об остальных пятнадцати в случае эксцессов позаботился бы Гриша — его процессор как-никак был в разы быстрее, чем Анины вполне биологические мозги, и опасность он разглядел бы раньше.

В общем, они заняли стратегическое место в машине, отогнанной на пустырь и как-никак замаскированной кустами, а Ник, сунув в ухо гарнитуру, надев разгрузку и еще раз показавший Ане, как включать и отключать подборщик паролей, жизнерадостно помахал им рукой:

— Ну все, буду часа через два. Григорий, проследите, пожалуйста, чтобы Аня не съела мою долю пончиков. В этом вопросе не могу полагаться на ее сознательность: никакого чувства товарищества…

— Я тебя сигнализацией нашинкую, если не прекратишь паясничать, вообще все это серьезно и не смешно, — пробурчала Аня. Она просто не понимала, как можно идти навстречу если не смерти, то реальному тюремному сроку в стране «третьего мира» с такой вот идиотской лыбой, более приличной герою второсортного боевика.

— Ань, я тоже люблю космическую фантастику, но в нашей атмосфере разрезать кого-то лазерным лучом — это проблема…

— Подтверждаю слова Николая, луч будет рассеиваться, либо понадобится батарея огромной мощности, — ввернул Гриша.

— Лучше б ты, умник, маскировочный костюм типа «ghost» захватил, кому к черту помогут твои знания физики? — злилась Аня.

— Ань, ну в спецкостюме такую операцию и малолетка провернет…

— Ой, а мы-то умудрены опытом и убелены сединами!

— Да ладно, я тебе жизнь свою доверяю, — подмигнул Ник.

— Вот это опрометчиво, — фыркнула ему вслед Аня. И глядела на него, пока фигура не растаяла в густой черноте южной ночи. А потом принялась заедать пончиками реальный и потенциальный стресс.

Через час Ник вышел на связь, сообщив, что добрался до порта и вывел на экран ее уникома картинку, которую снимала камера, закрепленная у него на груди. В принципе, Аня уже давно была в сети, и пока ничто не указывало на то, что ее присутствие обнаружили, так что легко отключила — вернее, закольцевала — запись двух камер, следящих за северным входом. Он не был самым близким к цели — центральный располагался ближе — но, посовещавшись втроем, они в итоге решили, что лучше идти чуть дальше, но по менее патрулируемой и просматриваемой охраной территории. Вдруг те бы утомились от порнушки и все-таки решили заняться своими прямыми обязанностями.

— Так, слоняра, замри, спрячься за погрузчиком, — тихо прошипела в гарнитуру Аня, едва Ник проскочил поле обзора обеих камер. Быстро сбросила настройки закольцовки. — Там один охранник стоит слева в десяти метрах от входа, курит, сука.

— А курить в порту запрещено, — шепотом ответил Ник. — Пойду штраф ему куда-нибудь пропишу…

— Если ты сейчас с места двинешься, Гриша тебе потом так пропишет, что к пингвинам в спичечном коробке уедешь. И не трепись, только слушай, — злилась Аня. Не то чтобы она первый раз «вела» человека по маршруту — вот уж такие задания за год обучения в Харриэт она выполняла не единожды — но до этого дня все ее подопечные относились к происходящему серьезно. А Ник, идиот, хохмил, как будто это была игра, где при самом плохом раскладе можно было уйти на респаун, не получив экспы и сбросив часть снаряжения.

Время шло. Аня прикидывала, обходить ли злостного курильщика по широкой дуге, рискуя попасть в поле зрения еще парочки камер, или просто подождать, пока тот закончит. Увы, наличие Ника сильно осложняло дело: с этого умника, небось, сталось бы подобрать какой-нибудь камушек и кинуть в сторону, в лучших традициях компьютерных игр. Типа, отвлечь врага.

— Куда ты попер, твою мать?! — Ане оставалось только порадоваться, что, как бы она ни орала, слышал бы ее голос исключительно Ник. Судя по тому, насколько медленно двигалась картинка на уникоме, тот уже крался, но не на охранника или камеры, а в сторону невысокого заборчика, отделявшего пространство, на котором он находился, от каких-то контейнеров.

— Мою мать сложно назвать приятной женщиной, но она уж точно порядочная. Надеюсь, она там сильно не мерзнет, на вершинах своей добродетели, — веселился в канале Ник, а сетка забора становилась все ближе. — Спокуха, я обойду.

— Вернешься — лучше сам повесься, — в сердцах пригрозила Аня. Тот в ответ лишь тихо хмыкнул. Сетка забора на экране резко рванулась Ане навстречу, мелькнула колючая проволока поверху, а потом… Небо и земля, резко кувыркнувшись, поменялись местами, и обзор перегородили ботинки, а потом кадр сфокусировался на штанах Ника.

Аня немедленно представила себе его сломанный в семи местах позвоночник и прочие кошмарные ужасы.

— Ну все, п*здец, — как будто прочитал ее мысли Ник.

— Гриша, нам нужен вертолет эваку…

— Да я ширинку об проволоку порвал, блин, это были мои любимые штаны, тройная строчка, мать их разэдак, — возмущенно прошипел в канал Ник. Изображение снова дернулось и поднялось, как будто тот встал на ноги. Аня, выдохнув, честно сказала Нику, что, если содержимое его поганых портков сейчас не осталось на колючей проволоке, то она клятвенно обещает завершить процесс своими силами по возвращении.

— Злая ты.

Впрочем, после этой истории Ник стал идти осторожнее и принимал к сведению не только то, что видел сам, но и то, что видела Аня. За второй камерой, висевшей у него на спине, следил Гриша, и это тоже здорово упрощало дело. Ник пару раз метнулся в тень, когда было сказано, еще разок честно выждал почти пять минут, пока два охранника — или, может, контрабандиста — на маршруте трепались между собой, а обходить было далеко или через очередной забор. Наконец, добрался до нужного комплекса В-15: в скудном освещении виднелось около дюжины одинаковых ангаров из листового пластика, плюс домик охраны да парковка с пятком разнокалиберных машин, от обычных автомобилей до каких-то погрузчиков. По периметру был высокий забор, тоже из сетки, калитка в нем — явно на сигнализации — ну и охранники периодически бродили, для полной радости. У Ани не осталось сомнений, что это и есть та самая особо охраняемая зона, где хранится «Панацея».

Проблема была в том, что точного номера ангара она не знала. Нику предстояло проявить смекалку, изобретательность и упорство.

— Идеальный момент, — негромко подсказал в канал Гриша.

Ник, выскочив из укрытия какой-то канистры, метнулся к калитке. Аня, скрестив пальцы, отключила сигнализацию. Буквально на пять секунд. Парню этого времени как раз хватило, чтобы влететь внутрь, проскочить освещенную зону и припасть к земле в самой густой тени. Охранник — на этот раз с оружием на виду — вышел из-за домика спустя какие-то мгновения. Аня почувствовала, как ее сердце бешено колотится в груди. Да и Ник, наконец, перестал шутки шутить.

— Жду сигнала, — почти беззвучно сообщил он в канал.

На этот раз к просмотру нужных Ане камер подключился и Гриша, как-никак считал тот в разы быстрее и мог удерживать в голове большее количество маршрутов.

Ник лежал, почти уткнувшись носом в землю минут эдак десять. Аня и Гриша за это время более-менее оценили ситуацию. Вся площадь перед ангарами и подходы к ней перекрывались камерами — что, конечно, осложняло дело. Охранники были не лохами из провинциального ЧОПа «Дядя Вася и братки», но и не профи уровня корпорантов, чего Аня в глубине души боялась. Видимо, те не были нашпигованы имплантами и не пользовались тепловизорами или ПНВ, во всяком случае, Ника пока не заметили. Ходили группами по двое, а по одиночке — только до одинокой же будочки, чье прозаическое назначение было вполне понятно. Не то чтобы они уж очень утруждали себя службой, но и не только курили на крылечке. Аня и Гриша насчитали пятерых. Еще как минимум один должен был сидеть в домике за мониторами. Он был проблемой Ани, а всех прочих поделили бы между собою Гриша и Ник.

— Внимание. Сейчас побежишь к распределительному щитку. Подцепишь на него оборудование. Потом — к ангару, который слева.

— Правый не ближе?

— Из-за правого сейчас выйдут. Вскочил и побежал, у тебя десять секунд. Прикрепишь подборщик паролей — и дуй назад, иначе не успеешь.

Ник, надо отдать должное, на этот раз возражать не стал и проделал ровно то, что ему сказали. Со второй ходки влетел в ангар — Аня молилась, чтобы охранник за монитором не заметил, что две камеры синхронно зависали почти на полминуты, а статус «двери закрыты» на какие-то доли секунды менялся на «двери открыты». У нее по вискам тек пот.

Если бы Ник спалился сейчас, они с Гришей ну вот вообще ничем бы ему не помогли. Разве что на точке респауна бы догнали при самом плохом раскладе. И то, если бы кто-то успел заделаться истинно верующим индуистом или буддистом, конечно.

— Я внутри, — к величайшему облегчению Ани, отрапортовал Ник.

— Я вижу. То есть я ни хрена не вижу.

— Ну извини, камер ночного видения мне не выдали, чем есть перебиваюсь, — к Нику явно возвращалась вера в свои силы и благосклонность фортуны. — Свет зажигать не буду.

Следующие десять минут до слуха Ани доносилось только недовольное бормотание, шуршание и почти беззвучный мат.

— Ну, «Панацеи» тут нет, — рапортовал Ник. — Но могу загнать тебе парочку сумок PARADA из кожи какого-то инопланетного крокодила, не хочешь?

— Ты, блин, там в себе шуточки шутить?

— Прихвачу все-таки одну для Леси… Может, хочешь новый уником? Тут лежит…

— Ник, пришибу.

— Да ладно, он одиннадцатой серии. Я думаю, большие дяди в Нью-Йорке даже не знают, что они такую выпускают, релиз вроде как через год…

— Ник.

— Ладно-ладно, а туфли модные захватить? Написано «Дольча Габана», «зроблено в Iталii», норм?

— А шпильки есть?

— Ага, как стилеты.

— Возьми мне парочку.

— О, Анька, молодец, уважаю. Размер какой?

— Чтоб шпильки повыше, главное. Я тебе их в лоб вколочу, когда вернешься! Давай бросай уже мародерствовать и дуй следующий ангар шарить.

Ник разочаровано вздохнул:

— Есть, сэр.

Удача улыбнулась им в третьем по счету ангаре, что было не так уж и плохо с точки зрения тервера и совсем уж хорошо для Аниных нервов, которые после подколок Ника, нашедшего склад нелегальной текилы, каких-то спидов и залежей порнографии в сверхвысоком качестве — этот отморозок даже зачитал ей парочку «кратких содержаний» с задней обложки — были на пределе.

Ник разумно решил не тащить с собой целые коробки, а просто вытащил по упаковке из ближайших трех штук и закрыл так, как будто ничего и не было: вот уж клейкая лента у него с собой на этот случай имелась. Потом, не слушая Аню, которая уже во весь голос орала, что повесит его вверх ногами, если он немедленно не перестанет валять дурака, вернулся на склад номер два, прихватил бутылку нелегальной текилы. И, наконец, уже пополз в сторону забора — вожделенные ромбики из сетки медленно приближались — как вдруг Гриша коротко распорядился:

— Замри.

Ник покорно упал мордой в землю — Аня поняла это по тому, что камера, закрепленная у него на груди, показывала черноту, а та, что на спине — далекие звезды. Аня лихорадочно прыгала глазами по мониторам, пытаясь понять, что разглядел Гриша, а она пропустила. Одинокий охранник брел к будке.

Она еще успела подумать, что, кажется, их в очередной раз пронесло и нервно вытереть пот со лба, а потом Ник сказал фразу, буквально заставившую ее полтора килограмма нарощенных волос встать дыбом:

— Е-мое. Я без его ножа отсюда не уйду.

— …, лучше тогда прям там закопайся, — прорычала Аня, когда смогла говорить. А Ник, мать его, целеустремленно пополз к будке.

— Ты больной?! Ты чего делаешь?!

— Ань, да это натуральный KA-BAR! Я тебе клянусь!

— Идиот, он как сумка PARADA!

— Надо проверить.

— Ползи оттуда, кретин чертов, я тебе такой куплю! Два, три только… оттуда! — взывала к его разуму не на шутку перепуганная Аня.

— Настоящие мужчины добывают оружие в бою.

— Кто тебе такую чушь сказал?!

— Сам придумал. Буду самым крутым перцем на районе.

— Будешь самым мертвым выпотрошенным перцем на районе! Гриша из тебя голубцы сделает, слышишь?! Ему директивы позволяют!

— Ну ладно, не ори. Глафире подарю. Все, цыц, а то отключусь.

Будка приближалась. А вместе с ней и очень емкое определение происходящего. Это же надо было — пройти весь порт, пробраться мимо десятка камер, патрулей, обшарить три ангара — и спалиться, пытаясь отнять поганый кусок железа у охранника в самом неподходящем для любых контактов месте.

Аня едва не плакала от злости, ужаса и общего несогласия с происходящим.

А Ник, тварь такая, еще и переднюю камеру вырубил, весело сообщив напоследок:

— Не для дамских глаз зрелище, без обид.

Черт его знал, что там происходило за загадочной чернотой выключенного монитора, но в следующий раз на связь Ник вышел через добрые три часа. Аня, измотанная до последней крайности, последовала совету Гриши, резонно заметившему, что, коль скоро Ник проявил суицидальные наклонности так далеко отсюда, они двое ему не помогут и не помешают, и просто проспала все это время, свернувшись на заднем сидении. Время приближалось к четырем утра, так что охрана сделалась ленивее, и с выводом диверсанта с территории склада по камерам Гриша справился самостоятельно. Правда, недвусмысленный приказ Ани оторвать Нику башку и еще кое-какие причиндалы проигнорировал. А главный герой вообще цвел как майская роза. Вручил злой до последней крайности Ане бутылку текилы, тут же огреб ею по голове, отобрал обратно, заявив, что так с почти благородным напитком не поступают. Обиженно потер образовавшуюся шишку, сообразил, что слушать про достоинства такими трудами добытого ножа никто не рвется, приуныл. Попробовал рассказать Ане про Глафиру. Аня тут же пообещала рассказать Глафире, из каких волшебных мест приплыл данный экземпляр. Ник приуныл еще больше.

Кончилось это, конечно, тем, что Гриша сел за руль и вывез их километров за сто двадцать, там закопал отслужившую свое аппаратуру, а потом нашел по навигатору какой-то бар с колоритным названием «Эль мучачос». Где и была распита трофейная бутылка очень сомнительной текилы Olmeca, в знак примирения. А потом еще несколько всяких разных бутылок с разными же целями и тостами. И за Аню, и за Ника, и за Глафиру, и за Андрея, и за Гришу с обнимашками, и за Графа стоя, и за мир во всем мире не чокаясь.

В общем, следующим осознанным воспоминанием Ани был трап самолета, с которого она буквально ползла, словно улитка по склону, вцепившись в Гришу как бес в грешника. И, кажется, родная земля, пусть и под асфальтом, которую Аня от избытка чувств непременно расцеловала бы, если бы не андроид, ее романтичных порывов явно не оценивший.

— Гриш, по-моему, меня отформатировали. Я ничего не помню, — с трудом ворочая языком, пожаловалась Аня уже в такси. Не сильно надеясь на сочувствие.

— Можешь подать в суд на Olmeca.

— Ох, все было так плохо, как я думаю?

— Ну, когда я снимал тебя с барной стойки, где ты отплясывала, ты как раз утверждала, что все очень хорошо…

Аня покопалась в памяти. Полная чернота.

— Я хотя бы была одета?

— Технически?

— М-да, пожалуй, не хочу знать. Это попало в сеть, да?

— Нет, но мне пришлось заплатить с твоего счета за бутылки на барной стойке. За три разбитых уникома и разбитые лица их владельцев платить не пришлось. И, наверное, второй раз визы в Мексику тебе не дадут. Хочешь знать, почему?

Провалиться Ане на этом самом месте, если вопрос Гриши не был подколом.

— Нет! А где Ник?

— В больнице Мехико. Хочешь знать, почему?

— Это как-то связано с тем, что визы мне больше не дадут?

— Самым прямым образом. А еще это связано с оскорблением чувств верующих и дебошем в заведении определенной направленности.

Аня взвыла.

— А еще у меня есть ощущение, что я забыла что-то важное…

— «Что-то важное» осталось висеть на люстре в баре. Или ты не про детали туалета?

10

— Надеюсь, твоя поездка в Швейцарию прошла хорошо.

Аня, к тому моменту уже знавшая, что направила Андрею парочку нечленораздельных смс из Мексики, решила, что отпираться глупо. Доковыляла до кухни, опрокинула залпом стакан молока, села и честно рассказала Андрею всю историю ее непростых отношений с «Панацеей», от и до, разве что без сибирских паролей-явок.

Тот, надо отдать должное, выслушал, не перебивая. Видимо, как и все работники СБ, имел профессиональный иммунитет к сказкам.

— Я правильно понял, что вы поехали в страну, раздираемую наркокартелями, исключительно потому, что Гриша, возможно, зашифровал подростковым шифром данные, которые с него и так до этого удаляли?

— Технически… ну, в общем, да.

Андрей молчал долго, и вид у него был весьма мрачный. Аня уже подумывала, не спросить ли ей самой, мол, паковать чемоданы или попозже, чтобы не вынуждать порядочного человека говорить вещи не вполне красивые, но господин Дегтярев все-таки вернулся на грешную землю:

— Гриша, можешь подойти? — довольно громко позвал он.

Андроид, в моменты «семейных разборок» всегда торчавший на предельных дистанциях — то ли ему они не нравились, то ли он полагал себя очень лишним элементом декораций — неторопливо вошел в комнату.

— Скажи, если я прикручу Аню к батарее, мне придется с тобой драться?

Больше всего ее напрягло то, что вопрос был задан абсолютно серьезным тоном. А Гриша, поразмыслив немного, в той же манере уточнил:

— Речь идет об ограничении уровня комфорта до минимума или только об ограничении свободы передвижения?

— Спальное место, сантехнический блок, сбалансированный рацион и даже компьютер с настройками доступа «родительский контроль» будут прилагаться, — обстоятельно пояснил Андрей.

— А прогулки? Нахождение в четырех стенах подавляет психику.

— Так и хочется сказать, что на поводке и по расписанию. Но ладно, в любое время под должным — вот твоим, например — присмотром.

Гриша пожал плечами:

— Тогда идея представляется мне разумной, хотя и технически сложно реализуемой. Мне довольно сложно смоделировать ситуацию, при которой нам придется драться, и я бы предпочел, чтобы она не наступила, хотя «предпочтение» не совсем точное слово.

Аня все-таки фыркнула. Против проклятой мужской солидарности не смогла пойти даже идеальная логичная машина. Нет, Григорий точно был если не человеком, то кем-то предельно к этому понятию приближающимся. И явно набрался у Андрея шовинизма:

— Особенно меня тронул уровень доступа «родительский контроль». Это только образовательные порталы и мультики. Вы меня ненавидите?

— Нет. Просто у нас сходятся взгляды на единственную возможность обеспечить твою безопасность, о чем я тебе советую не забывать, — усмехнулся Андрей. — Ладно, давайте ужинать.

Не то чтобы Аня восприняла предупреждение совсем уж серьезно, просто как-то так сложилось, что весь следующий месяц прошел на удивление спокойно. Таблетки направились на экспертизу через каких-то друзей Графа — сама она фармацевтов не знала и, пожалуй, не рискнула бы пойти с подобным исследованием в обычную независимую лабораторию — а Ник вернулся в Сибирь со стильным, прямо как в компьютерной игре, шрамом через щеку, о происхождении которого гордо — и весьма благоразумно — молчал. И, разумеется, с тем самым ножом, чуть не похоронившим всю их операцию. Аня же, в ожидании вестей, тихонько лопатила сайты, предлагающие шале в Швейцарии, и горя не знала.

Август медленно клонился к концу, звезды делались все ярче, а заморозки по утрам — все ощутимее. Тимур после сеанса рукоприкладства свои фокусы оставил и даже нет-нет, да и садился порубиться в приставку против Гриши. Друзьями они с Аней, конечно, не сделались, но конфликт из острой фазы перешел в стадию глубокой заморозки и там заглох за отсутствием топлива. Тем более, подростку вскоре предстояло вернуться в пансион, так что было ну вот совсем не до разборок и выяснений, кто умнее и главнее.

Аня, впрочем, вообще в таких разборках смысла не видела. Она вот с родителями встречалась в последний раз лет восемь назад, вполне комфортно ограничиваясь двумя звонками в год и подарками по почте. Тимур, судя по всему, вырос бы и сделал также: Андрея он уважал, это было понятно, но большой любовью не пахло. Ну а что о ситуации думал Андрей, это, как всегда, знал только сам Андрей. Очевидно, что такому человеку, как он, дети были нужны как собаке пятая нога, но зачем-то же тот мальчишку взял. Значит, имелись веские причины, которые вовсе не обязательно касались обладательниц чересчур длинных и любопытных носов. Аня в отношения Андрея с сыном — или, вернее, пасынком — разумно не лезла.

До того дня, как, вернувшись с прогулки, случайно не застала сцену, в ее понимании отлично попадающую под определение «безобразная».

— Ты сделаешь так, как я скажу.

— Не ори на меня, ты мне не отец.

Лучше бы они орали, но они как раз не орали. И голоса были такие, что кондиционер в квартире можно было смело отрубать и включать отопление на полную мощность. Странно было, что слой инея на полу и стенах еще не осел.

Аня, застыв в коридоре, задумалась, стоит ей заходить или нет. С одной стороны, ругались два вполне взрослых человека. С другой, все-таки линять обратно на лестничную площадку, вспоминая, что забыла купить чай, было как-то трусовато даже для нее. Одно дело, когда из таких конфликтов устранялся Гриша — он просто как-то честно объяснил ей, что не понимает смысла, и для него это выглядит так, как для Ани выглядели бы химик и физик, цитирующие друг другу формулы безо всякой логической связи, только еще при этом кривляясь и жестикулируя — а она-то худо-бедно, но могла осознать происходящее. Или хотя бы снизить градус конфликта. Ну или, на крайний случай, отвлечь огонь на себя.

Не разуваясь, Аня громко протопала в гостиную. Там, на фоне солнечно-желтого Васи Андрей и Тимур самозабвенно выясняли отношения. Разговором на повышенных тонах это было не назвать, поскольку оба скорее низко рычали, чем повышали голос, но в выражениях стеснялись не сильно. Мягко говоря, риторика была не вполне парламентская.

Суть Аня ухватила довольно быстро: Тимура задолбал пансион и он в довольно циничной форме предлагал Андрею спихнуть его в детдом, раз уж он его так раздражает, только не строить из себя святого мученика. Андрей, в свою очередь, очень понятными словами объяснял, что у кого-то еще нос не дорос на него тявкать, а решать Тимур что-то будет, когда начнет на жизнь себе зарабатывать, пока же ранец в зубы — и учиться, сволочь неблагодарная.

Аня знала, что, когда две собаки дерутся, третьей лучше не лезть, но дрались, в конце концов, не собаки, а небезразличные ей люди. Она разок вежливо кашлянула и, не добившись никакой реакции, с силой ударила кулаком по стеклянной столешнице. Оба развернулись на звон.

— Добрый вечер, — кивнула она в повисшей тишине, густой и тяжелой. — Давайте-ка я лимонад принесу, пока вы тут дымиться не начали.

— Надо же, третейский судья объявился! А ты сэкономь время и сразу встань на его сторону, — прошипел Тимур. — Чего ломаться-то! Твои мечты сбываются, не мои…

— Рот закрой, — холодно распорядился Андрей. Она чуть ли не впервые в жизни видела всегда неправдоподобно аккуратного Дегтярева таким взъерошенным, точно вздыбивший шерсть перед дракой пес.

— Уже закрыл. Только, если надумаешь мне в придачу к любящему папочке подкинуть такую любящую мамочку, то лучше…

— Лучше, если ты пояснишь суть конфликта, — резко оборвала его Аня, понимая, что все равно скажет что-то более мягкое, чем, очевидно, готовый взорваться Андрей. — И я уже решу, на какую сторону мне становиться и становиться ли.

Тимур оскалился как волчонок:

— Ах какая красота, ищем взвешенное решение. Только не ломай комедию, ты мне не мать. А он — не отец.

Андрей стоял бледный словно мертвец и, очевидно, злой до последней крайности. Злой, уставший и, надо думать, сильно обиженный.

Тимур, не дождавшись никакой реакции на свои слова — что-то подсказывало Ане, что он очень хотел услышать ответ — неторопливо вышел. Через несколько секунд клацнула дверь в его комнату. Не хлопнула, а именно тихо закрылась. Щелкнул замок. Андрей не шелохнулся. Как ни скверно Аня разбиралась в людях, а на то, чтобы понять: все очень плохо, ее хватило.

— Виски или парк?

— Что? — дернулся Андрей.

— Да я понимаю, что ты мне ни черта не расскажешь. Поэтому уточняю, будем мы пить или избавляться от стресса как благополучные пенсионеры, гуляя по вечернему парку и слушая пташек.

Андрей скривился:

— Да нечего тут рассказывать.

— Пока тут «нечего рассказывать», я и на твою сторону не встану, — пожала плечами Аня. — Это я не к тому, что мне надо обязательно знать. Просто имей в виду, я уже не в пятом классе, принцип «мои друзья орлы, а остальные козлы» несколько поизносился. Я всегда буду тебя защищать, когда тебе нужна будет защита, но это вовсе не значит, что всегда буду считать тебя правым.

— А тут ни на чью сторону вставать не надо. Я ему действительно не отец.

— Здорово, что ты об этом мне сказал через три года знакомства.

— А это бы что-то поменяло? — вскинулся Андрей.

— Нет. Потому что я живу с тобой, а не с твоей героической и не очень биографией. Ты же не вытряхиваешь скелеты из моего шкафа. Все честно, хотя и не очень по-людски, насколько я это понимаю.

— Ты опять говоришь как машина.

Вот уж воистину это был финальный аргумент. Если бы Ане хотелось взбесить Андрея, она бы рассмеялась. Но мало было хорошего в том, чтобы доводить человека, которому и до нее все нервы вытрепали, уж не важно, по его вине или нет. Во всяком случае, в данной ситуации не Ане было его судить и прощать: в конце концов, не Машеньку увел. Она проглотила готовое вырваться едкое высказывание и спокойно уточнила:

— А то, что мы живем не как люди, в этом мое машинное мышление виновато? Или что-то еще?

— Мы живем как все люди живут!

— Наверное поэтому я не знаю о тебе ни черта, кроме твоих любимых поз, Андрей. Нет, ты прав, для комфортной жизни этого хватает. Надеюсь ты не думаешь, что я так завуалировано пытаюсь намекнуть тебе, что мы мало общаемся. Потому что я не про это.

Андрей тяжело вздохнул и покачал головой:

— «Живем», «спим», «общаемся». Ты здорово описываешь реальность, этого не отнять. Очень… очень емко и технично. Исчерпывающе.

— Прежде чем скажешь мне еще какую-нибудь гадость на предмет моей эмоциональной отмороженности, сообрази, что я здесь все-таки стою и эти гадости слушаю. Думаю, это позволяет вставить недостающие звенья между «живем», «спим» и «общаемся».

На этот раз Андрей молчал совсем долго. То ли действительно звенья восстанавливал, то ли думал о чем-то своем. Потом негромко сказал:

— Твоя взяла, пойдем в парк, перетряхнем мои скелеты в шкафу.

— Может, здесь?

— Нет, они будут громко падать.

Андрей не наврал, скелеты в его шкафу, будучи извлекаемы на свет, грохотали как крушение мира, не хуже автоматной очереди в памятном Ане бункере. Хотя сама его речь звучала вполне тихо и безэмоционально:

— Тимур сын Виктора. Виктор — мой лучший друг. Мы росли в одном детдоме.

Если сбросить со счетов смысл сказанного, то произносилось это примерно как «мама мыла раму мылом».

Хотя, пожалуй, новость, что Андрей не имел своей семьи в детстве, Аню не то чтобы поразила. Это было видно из того, как он организовывал пространство. Очень безлико и очень функционально. Дело было даже не в отсутствии фотографий в рамочках, статуэточек, школьных грамот и прочей белиберды. Тот как будто то ли привык не иметь ничего своего, то ли настолько не хотел никого пускать в свой мир, что даже дома прятал все намеки на индивидуальность.

Аня, впрочем, понимала, что, если она начнет хлопать глазами или задавать уточняющие вопросы, то история закончится так же неожиданно, как началась.

— Потом работали вместе. Я военным врачом, он — наводчиком. В группе ликвидации наркокартелей. Много где. Больше в Средней Азии и на Горячем Востоке. В Перу тоже. В общем, везде, откуда в Россию идет наркотраффик. На одной операции нам пришлось очень плохо. Нас ждали. Группа полегла почти вся. Остались Виктор, раненный командир группы и я. Я тащил его в точку эвакуации. Виктор прикрывал. Погоня шла следом, мы не успевали.

Аня голову свою была готова поставить против дохлой кошки, что истории о героически павших товарищах рассказывают не таким тоном. И что впереди какое-то серьезное дерьмо. Иначе фото Виктора в комнате у Тимура где-то бы да висело.

Андрей сбился. Затянулся. Выдохнул дым. Их счастье, что они зашли довольно далеко в парк, так что вряд ли напоролись бы на полицейских, готовых выписать им штраф за нарушение закона о запрете курения в общественных местах.

— Виктор выстрелил мне в спину. Командир был в сознании и успел его отвлечь. Открыл пальбу. Я сперва как идиот ничего не понял. А потом… А потом я Виктора застрелил. Он, наверное, еще раньше сдал группу за вознаграждение. И хотел «пропасть без вести», поэтому все должны были погибнуть. В общем, у него почти все получилось. До точки эвакуации нас добралось двое. Командир умер по дороге в больницу. Мое счастье, у него уцелели «вишки» с записью, иначе контрразведка меня мурыжила бы еще очень долго. Если ты единственный выживший в группе, у многих возникают сомнения в твоем профессионализме. И лояльности.

— Мертвые герои выгоднее живых.

— Да герои тут не при чем. Даже пенсии не при чем. — Андрей снова затянулся. — Просто поверь, такой эпизод в биографии хорошо смотрится только в прологе к компьютерной игре. В общем, там я оставил левый глаз, половину гортани, литра полтора крови, лучшего друга и, наверное, все свои иллюзии.

Вот здесь Аня удивилась. Если излишне ровный голос Андрея и почти полное отсутствие в нем модуляций еще вызывали у нее какие-то сомнения в его естественном происхождении, то уж глазной имплант был воистину идеальным. Она бы никогда не подумала, что это визор. Но был явно не тот момент, чтобы восхищаться техническими шедеврами.

— Ты уволился? — поинтересовалась она, когда пауза затянулась.

— Уволился. И Тимура забрал. Это было восемь лет назад. Ему тогда только-только шесть исполнилось.

— А мать?

— Как думаешь, женам предателей пенсия положена?

— Я думаю, детей рожают не в расчете на пенсию. И даже не в расчете на зарплату. Хотя ничего не могу об этом сказать наверняка.

— Я тоже. Тем не менее, она от него отказалась. На самом деле, еще до всего этого. Обычная история: муж работает много, зарабатывает мало, полжизни по командировкам. А она молодая-красивая, в общем, все как у всех. Когда Виктор… короче, после этого всего я Тимура забрал. Потому что в детдоме никому не место.

Аня сжалась в комок, готовая получить ответ самый неприятный, вплоть до удара в зубы, и тихо спросила:

— Чем пансион отличается от детдома, кроме обоев, мебели и мотивации спонсоров?

Андрей долго молчал, потом прищурился:

— У родителей, чьи дети отправились в детдом, может быть достойное оправдание. Например, они могут быть мертвы. А те, чьи дети учатся в пансионе, гарантированно сволочи. Ты об этом ведь?

— Не совсем. Все-таки у живых не пройдена точка невозврата.

— То есть любая живая сволочь лучше мертвой тем, что еще может исправиться?

— Что-то вроде того.

— У тебя потрясающе гуманистическое мировоззрение, — фыркнул Андрей.

— А у тебя, Андрей, помимо гуманистического мировоззрения, еще и достойные поступки наличествуют. Это, знаешь, поважнее будет.

— Это понимать как сарказм?

— Это понимать как признание в любви, — буркнула Аня. Вечно этот чурбан все трактовал наихудшим возможным образом. Как будто был Инсаровой Анной Андреевной номер два. — Оно что, опять неправильно оформлено?

Андрей беззлобно усмехнулся и притянул ее к себе:

— Да нормально. Я просто опять не нашел совпадения по ключевым словам. Пора менять настройки поиска.

— Убери уже свои колючки.

— Я вроде брился.

— Фигуральные.

Если операция принуждения Андрея к миру была сравнительно несложной и носила характер вполне приятный, то с Тимуром дело обстояло сложнее. Подросток последние дни августа демонстративно сидел на чемоданах, отвечал односложно и явно не стремился ничего выяснять. Особенно с Аней, которая была ему не мать, не мачеха, и вообще почти ровесница. Она вначале думала, что бы ему сказать такое умное и утешительное, а потом плюнула и решила сказать правду, как ее понимала. И, без особенной надежды, постучалась в его дверь, когда Андрей ушел на работу.

Тимур, как ни странно, высунул нос в коридор почти сразу.

— Я больше не ломал твоих игрушек. В чем дело?

— Хочу потрепаться за жизнь.

— А я не хочу.

— Хочешь. Иначе бы даже дверь не открыл.

Парень фыркнул.

— Да ты гуру психологии. По тематическим форумам, поди, долго лазила?

— Ага, и читала советы продвинутых мамочек, так что уже заслуживаю сочувствия, снисхождения и чтобы в аду мне скостили лет десять. Тимур, не глупи. От того, что ты попьешь со мной кофе, хуже не станет. Стрихнин у меня закончился, не бойся.

— А у меня не закончился, так что бойся, — фыркнул он. — Ладно, сейчас приду.

Тимур действительно появился быстро, уже причесанный и с видом крайне гордым и независимым. Налил себе кофе, окинул Аню неприязненным взглядом:

— Ну ладно, ты победила. Я уезжаю, ты остаешься. Чего трепаться? Кто победил, тот прав. Предмета обсуждения нет.

— Тимур, постой. Все действительно понятно. Я плохая — это мы даже не обсуждаем. И отец у тебя тоже плохой. Дерьмовая ситуация. Я, знаешь, не прирабатываю нянечкой и психологом на полставки, и не буду тебе рассказывать, как Андрей много для тебя делает, как ты должен лить слезы благодарности и прочую хреноту. И вообще тебе не скажу ничего хорошего. Уложусь в две минуты. Послушаешь из любопытства?

Тимур смерил Аню настороженным взглядом из-под челки. Кивнул на уником на запястье.

— Ну давай, я засек. Жги глаголом.

— Глаголом Пушкин жег вроде бы, у меня с литературой всегда было не ахти. Так вот, у тебя плохой отец. Это тебя не делает уникальной личностью, расслабься, нас тут таких двое из трех. Я своего вообще в последний раз видела в двенадцать, может, поэтому он вымотал мне нервы не так, как вы с Андреем друг другу, не суть. Суть, Тимур, в том, что если ты не научишься любви и благодарности в детстве, ты им потом не научишься никогда. Это для жизни не обязательно, обычно даже вредно. Но у тебя есть выбор, попасть в отбраковку или нет. Это вроде отрицательной селекции. Или какая-то б… эволюция, если тебе так больше нравится. У нас не девятнадцатый век, для размножения любовь не обязательна, и все такое прочее. Лишнее отпадает, отпали же у нас когда-то хвосты. Ты просто вырастешь здоровым физически и психически моральным калекой, вроде меня. Жить не очень мешает, справок на работе не дают, лечиться принудительно не отправят. Никто, кроме тебя, вообще знать не будет. Я не к тому, что это плохо. Просто чтоб ты потом не орал, что тебя не предупреждали.

— А как же мораль в конце?

— А морали нет никакой. Андрей не приплачивает мне за пиар-кампании, я не политтехнолог. Так что ты имеешь уникальную возможность сделать выводы сам или не делать их вовсе. Мне без разницы.

— Ой, да ладно… А подрастающее поколение, ответственность, нравственность, бла-бла.

— На Земле уже самое малое три тысячи лет живут подрастающие поколения, осознающие себя носителями будущего. Минимум мозгов при максимуме амбиций тебя тоже уникумом не делают. При удаче, когда гормональный взрыв сойдет на нет, первого у тебя станет больше, а второго — меньше. Но это при удаче. Мне, повторяю, без разницы.

— Тогда чего тебе надо? Ты мне типа от противного объяснила, кого и за что я любить обязан, дальше?

— Дальше типа ничего. Никто никому вообще ничего не должен, мы как граждане даже кредиты не берем. Уж тем более — не должен любви и благодарности. Так что добро пожаловать во взрослый мир, раз уж тебе сюда так хочется.

Тимур пожал плечами:

— Единственный способ туда не попасть — повеситься.

— С маршрутами и отклонением от них ты сам разбирайся, — усмехнулась Аня. — Я сегодня вечером не вернусь раньше одиннадцати. Андрей приедет с работы в девять. Потрепитесь без моих ужасных козней. На крайняк, узнаю о твоем успехе по своим вещам, выставленным на лестничную клетку.

Подросток фыркнул:

— Ну не до такой степени ты мне не нравишься.

11

Аня ожидала, что результаты экспертизы ей сообщит Граф, но, к ее удивлению, на связь вышла Глафира. И, следовало признать, от вечно улыбающейся «девушки-кунички» осталось мало, разве что черные глаза на бледном лице горели все так же ярко. Она не то чтобы постарела, а скорее как-то повзрослела в обход очевидных признаков возраста.

— Я не в Загорье, канал защищенный, его не смогут прослушать, но отрубить смогут, крайне мало времени, — не размениваясь на приветствия, сообщила она.

— Глафира, все хорошо? — опешила Аня.

— Нет. Но я звоню не за этим. Экспертиза закончена. Ты была права, таблетки опасны. Но только для людей, у которых есть импланты. И это не обычный состав «Панацеи», мы сравнили. Там один элемент заменен на более дешевый аналог, и этот-то аналог в сочетании с еще одним безобидным веществом, без которого вполне можно было бы обойтись, будет вызывать критическое отторжение имплантов.

— Всех?

— Всех, от косметических до сердечных клапанов, почти в восьмидесяти процентах случаев. Считай, эта вещь будет вызывать почти мгновенный некроз соединительных тканей. Даже не знаю, кем надо быть, чтобы до такого додуматься. Хотя нет, знаю. Это «Дети Чистоты». Они лет семь назад снюхались с «Зеленой планетой», но быстро разошлись. А это, видимо, плод их недолгого союза.

Аня сидела, чувствуя, как у нее шевелятся волосы. «Панацея» была безумно популярна. Прекрасный иммунный стимулятор. Результаты в кратчайшие сроки. Никаких побочных эффектов. Цена высокая, но не до такой степени, чтобы эта добавка стала уделом избранных. И — клинически доказано — она не вызывала привыкания. Просто курс из двух упаковок отлично поддерживал и даже омолаживал организм целый год, а там дальше хочешь покупай еще, хочешь не покупай.

Люди, которые выкинули ее на рынок, вряд ли знали, что это потенциальное оружие массового уничтожения. Просто не могли они быть такими отморозками. Это бы переплюнуло зверства фашистов по количеству жертв, окажись все правдой. Наверняка, в курсе истинного положения дел были единицы. И большинство этих единиц закончили как Бэй Джень, как только перестали быть нужны.

— Невероятно.

Глафира скривила губы:

— Это то, что показала экспертиза. Копию документов тебе передадут позже.

Аня быстро кивнула. И с надеждой посмотрела на Глафиру. Кто-то же должен был сейчас сказать, как поступить. Отдать толковый приказ. Она раскопала правду — все, остальное было не по ее части. Аня умела проводить разведку, но не умела воевать. Нельзя было ждать от несостоявшегося хакера слишком многого.

— Что теперь будет?

— Тебе решать. Время выходит.

— А… а Граф что сказал?

— Граф пропал, — отрезала Глафира, не опуская глаз. Аню аж мороз пробрал. — Не вернулся из разведки. Мы ждем еще два часа и выдвигаемся. Мы и так прождали на три часа дольше, чем должны по инструкции.

— О господи…

— В небесах твой «господи»! А мы тут его работу через пень-колоду делаем и ни черта не понимаем. Аня, мне сейчас снимать группу. Поэтому просто скажи, будешь что-то делать или нет.

Аня молчала. Она понятия не имела, как надо ответить на этот вопрос. Мысли гулко катались по пустой черепной коробке. Что бы она сделала? Притащила бы остатки трофейных таблеток на экспертизу? Сделала бы заявление для прессы? Приложила бы записи с «вишек»? Хорошо, а дальше? А дальше — «это контрафакт», и вообще нечего чернить приличную фирму с безупречной репутацией. Уж корпорация смогла бы отбрехаться от того, что склады в Мексике принадлежат ей. И составы таблеток, уже вышедших на рынок, и тех, других, смертельно опасных, были разные. Да, Guandong Medical Group ничего не стоило бы сначала отбрить Аню в прессе или на процессе, а потом решить с ней проблему в духе «Харриэт», разве что они, наверное, начали бы с Андрея и Тимура. В одиночку воевать с ТНК — это даже не было смешно. Допустим даже, она бы прыгнула выше головы и сумела взорвать тот склад в Мексике. Ладно, а сколько еще по всему миру было таких складов с зараженной «Панацеей»? Как бы она их нашла? Да и вообще, даже устрой Аня самосожжение перед головным офисом Guandong Medical Group, что помешало бы им выбросить эту дрянь на рынок? Вряд ли все высшее руководство компании участвовало в заговоре. Достаточно было одной «крысы». И все, все трепыхания Ани привели бы только к тому, что отрава попала бы на рынок раньше.

Шах и мат.

Задача не имела решения.

— Аня? Граф всегда говорил, что, если знаешь больше других, можно или драться, или дрожать. Что делать будешь?

Аня опустила глаза на столешницу. Она просто не могла смотреть на Глафиру. От нее хотели слишком многого. Предполагалось, что она достанет информацию, а спасет всех Граф. Ну или кто-нибудь еще. «Панацея» больше не убивала Гришу. Андрей и Тимур ее не принимали, Лесю Аня тоже отговорила, еще давно. Пострадали бы только люди с имплантами. Наверное, очень многие бы потом от этой технологии отказались, пересмотрев риски. Да, это отбросило бы человечество назад. Но будущее наступило бы, просто чуточку позже. Оно же всегда в итоге наступало. Прогресс нельзя было отменить, только отложить. Не полетели же они в начале двадцать первого века в космос, хотя за пятьдесят лет до этого все были уверены, что скоро на Марсе будут цвести яблони, и писали про это прекрасные книги. Просто не сложилось. Еще зацветут. И искусственные сердца людям еще поставят. Просто чуть позже. Просто кто-то умрет, кто-то выживет…

— Я… я очень хорошо умею дрожать и очень плохо умею драться, — пролепетала Аня. — Я думала, Граф…

— Я тоже думала, что Граф, — оборвала Глафира. — Но Графа сейчас нет. Итак?

— Ладно. Попробую драться, — почти беззвучно произнесла Аня, не очень веря, что это она говорит.

Глафира, наконец, улыбнулась. Улыбка была невеселая, но, похоже, искренняя.

— А ты мне сразу понравилась. Теперь слушай. Граф, когда узнал про «Панацею», связывался с Центром. И потом не вернулся с задания. Я не знаю, совпадение это или нет, но он оставил мне пакет для тебя. Его уже везут в Загорье. Как получишь — сама решай.

— Графа же не могли…

— За такие деньги? — прищурила черные глаза девушка. — Представляешь, сколько стоит эта информация? Могли.

— Они же свои…

— Ань, ты про Войцеховского почитай, потом про «своих» думай. У всего есть цена. У людей по ту сторону гор она не очень высокая. Новые за мечтой приедут. Лох — не мамонт, не вымрет.

Аня хлопнула глазами. А потом, собственно, подумала. Если она за две недели догадалась, что люди воюют с прибоем и шансов нет, они что же, настолько идиоты были, чтобы за несколько лет не понять? О политике Аня не знала почти ничего, кроме того, что власть и народ — это две такие параллельные реальности, которые не пересекаются. Так, иногда смотрят друг на друга с глубоким непониманием. Граф — это был народ. Центр, по всей видимости, политика. Поднебесную выгодно было прижать, имея такого туза в рукаве, как зараженная «Панацея», произведенная в Сибири. Или просто провести перераспределение средств между «политикой» Поднебесной и «политикой» Российской Федерации в пользу последней. И в том, и в другом случае живой Граф никому нужен не был.

— Я поняла. Я только не понимаю тогда, почему вы там стоите. Если знаете, что защищаете… гнилье и труху.

— Потому что, когда лет через двадцать мы проиграем войну, мне будет легче при мысли, что стрелял каждый камень, а не все дружно погрузились в самолеты и потащились в Европу посуду в забегаловках мыть. Чтоб дрались как в прошлом веке в Загорье, — Глафира, видимо, сообразив, что говорит излишне горячо, резко замолчала. Потом улыбнулась и уже спокойнее продолжила: — Все, Аня, читай пакет. Жива буду — свяжусь. Нет — так удачи тебе. Кстати, тебе привет от Ника. Этот дурень начитался где-то, что надо обязательно невесте в Сибири нож подарить, так такой реликт притащил, я в осадок выпала. Но согласилась бы и без него. Бывай!

Изображение пропало. Аня еще долго смотрела на рабочий стол в полной прострации. Там ветер шевелили эдельвейсы. Потом вспомнила Графа — улыбающегося, в нелепой оранжевой бандане, на фоне пруда, где плескались дети — упала лицом на руки и попробовала заплакать, но только закашлялась.

Она чуть ли не впервые в жизни попыталась проанализировать прошлое — ну, то немногое, что о нем знала — не применительно к себе, а отстраненно, как если бы была Гришей. Без надежд, без опасений, без предпочтений и пропаганды. И вдруг с какой-то пугающей ясностью поняла, что живые тоже могут пройти точку невозврата. И что есть события, которые не наступили только потому, что их время не подошло, а не потому, что их можно было избежать.

И вдруг очень испугалась, хоть и знала, что пугаться поздно. У нее вон уже свое шале в Альпах в собственность оформлялось.

Пакет от Графа был совсем тонкий и пришел Ане через три дня. Там нашлись результаты экспертизы и записка на двух страницах, явно накарябанная на коленке косым, летящим почерком. В век высоких технологий редко кому удалось сохранить способность писать красиво или хотя бы разборчиво. Аня, сняв «вишки» — последние дни ее не оставляла идиотская мысль, что запись с камер может, помимо ее воли, идти куда-то не туда — ломала глаза о крючкообразные, одинаковые буквы.

«Бывают одноразовые люди».

Тут с Графом было не поспорить. Аня, скорее всего, тоже была такой «одноразовой» с точки зрения Герды, вот больше и не работала в Харриэт. Да, бывали люди, которых можно было использовать только один раз до того, как они взбрыкнут. Но зато выжать по полной программе, потому как энтузиазма в них хватало на пяток «многоразовых». А потом отправить в отбраковку. Любым способом. Гавриил Войцеховский — двадцатитрехлетний выпускник Технического университета им. Баумана по направлению информационной безопасности — был аккурат таким разовым вложением в великое дело. Поехал в Сибирь эдакий веселый щенок — Граф так и написал «лопоухий щенок с зелеными волосами» — потявкал, куда сказали, порадовался, что дело делает, а не штаны в офисе протирает, а потом взял планшет в зубы и полез, куда послали. Со сломанным счетчиком Гейгера. Потому как иначе щенок мог и не полезть. Удивительно, как назад вылез и то, за чем послали, принес. Потом, наверное, что-то понял. Потявкал на командира — Граф клялся, что это был не он, потому что в те годы он сам еще щенком лопоухим ходил, и вообще дело было не в его звене, просто пересеклись — получил по зубам и обратный билет. Как-никак мать-одиночка ждала его в Москве, никому лишнего шума не нужно было, что парень пропал где-то в районе Урала. Убрать лишнее можно было уже по ту сторону гор. Черт его знал, как он до Москвы добрался, а не откинулся по дороге где-нибудь под елкой или в автокатастрофу «случайно» не попал. И в Москве, крепко обидевшись, не так поговорил не с теми людьми. В общем, Войцеховский был «одноразовый» и уже использованный, смысл был с таким возиться? Могло плохо сказаться на притоке энтузиастов. Дальше Граф не знал. Вроде бы парня припугнули и припугнули так хорошо, что он замолчал. То ли надолго, то ли вообще. А сам Граф еще тогда все понял, что ему следовало понять о «великой миссии», но не ушел, потому что все-таки служил делу, а не сволочам, которые узурпировали права на него. Да и там не только сволочи были. Кто-то и вправду заботился о том, чтобы, когда начнется война, китайцы получили массу сюрпризов. Кто-то о том, чтобы выгребли не все недра, на случай, если войны каким-то чудом удастся избежать. Кто-то — чтобы выбить у Китая как можно больше преференций сейчас, подлавливая его на нарушении условий соглашения. Ну а кто-то и карманы набивал на чужой крови. Просто уж как повезет. Верить все равно никому, кроме собственной винтовки и ребят, с которыми из одного котелка ешь, не стоило. Собственно, это и был завет, который он оставил Ане в постскриптуме.

Никаких просьб, никаких пожеланий. Только «Влад» в конце. Все. Глядя на корявые буквы, Аня вдруг поняла, что сдохнет, а отомстит. Чтоб каждая тварь знала, что там за таблеточки производят, и как в Сибири стреляют, и как потом лучшие элементы их будущего — вот если бы выживали не такие, как она, а такие, как Граф — оказываются из будущего выброшены. И тем самым многовариантное прекрасное строение разрушается, превращаясь в унылую бетонную стенку, которую не обойти не перепрыгнуть. В тупик.

— Гриша!

Андроид, до этого сидевший в комнате Тимура — они с подростком сдружились, рано или поздно это было неизбежно — показался на пороге.

— Поехали. Мы сейчас навестим одну женщину, а потом ты придумаешь, как нам воевать со всем миром. Потому что эта «Панацея» действительно убивает людей. Но только имплантированных. «Дети Чистоты», Ватикан и прочие приматы будут прыгать от счастья. Сперва запретят биодобавки, потом импланты, потом андроидов, а потом выяснится, что Земля — хрустальный шар и объекты тяжелее воздуха летать не могут. В конце жизни я планировала увидеть, как человечество колонизирует соседние звездные системы. А не как мы будем жарить кошек по пещерам.

Гриша пожал плечами:

— Поехали.

Матери Гавриила Войцеховского уже полгода в живых не было, зато в ее квартире жила дочь, приходившаяся тому сводной сестрой. Девушка была совсем на него не похожа — кругленькая, темноволосая, с карими глазами и ласковой улыбкой — и визиту неожиданных гостей не удивилась. Разве что украдкой косилась на Гришу, словно на дивную диковинку: как-никак в Твери, где она проживала, в данный момент зубря микроэлектронику в техникуме, такое чудо прогресса еще было в новинку. Видя, что той ну просто неймется его потрогать, как девчонке симпатичную зверюшку в зоопарке, Аня решила оставить этот вопрос на усмотрение Гриши, а сама попросила разрешения проглядеть фотоальбомы ее матери. Вообще Аня представилась однокурсницей Гавриила, но Марте жизнь пока явно горьких уроков не преподала, и та даже не задала никаких уточняющих вопросов. Ей было восемнадцать, брата своего она видела в глубоком детстве и совершенно его не помнила, помнила только, что он был добрый и у него были бумажные книги с картинками всяких блок-схем. Негусто. И еще тогда они жили в Москве, а потом переехали в Тверь, а мама не любила это обсуждать.

Когда Аня, краснея, спросила, помнит ли Марта похороны Гавриила, та впервые за разговор несколько растеряла свое дружелюбие и ответила, что Гавриил бы никогда их не бросил и, конечно, он жив-здоров, просто далеко.

Квартира выглядела совсем не бедно. Нет, кричащей роскоши там тоже не было, но за такой очень добротный средний класс сошло бы. Явно не на стипендию студентки техникума или полторы тысячи ренты все делалось. А еще, помимо того, что комфортно, там было очень уютно. Вышитая скатерть, фотографии в рамочках, цветы в горшках. Кошка, на которую Аня немедленно расчихалась, и которую по этой причине временно отправили принимать солнечные ванны на балконе, откуда она отчаянно орала, протестуя против такой несправедливости.

— Ладно, на самом деле, никакая я ему не однокурсница.

— Да я поняла, что ты его девушка, — пожала плечами Марта. — Хотя странно, он никогда никого к нам не присылал. Только…

— … подарки на новый год. Конечно. — С версией Марты Аня решила не спорить. Какая, в сущности, Гавриилу была разница, представилась бы она, его убившая, девушкой или коллегой по работе. — Собственно, я здесь за тем, чтобы убедиться, что подарки еще приходят.

— Приходят, — беззаботно кивнула Марта. — Точно чаю не навести? — она все косилась на Гришу, видимо, думая, можно ли предложить кружечку такому вот высокотехнологичному экземпляру. — А вы с Гавриилом здорово похожи, если верить фотографиям, — подметила она, еще раз окинув Аню взглядом. Та механически кивнула.

Ну, Гавриил был парень умный. Видимо, что-то отложил на счет и выплаты семье продолжали поступать после его смерти. Во всяком случае, какое-то время.

— Да. Слушай, я тебе контакт оставлю, напиши, если вдруг что-то изменится с подарками. Разрешишь снять копию с одной его фотографии?

— А почему ты не можешь сфотографировать его сейчас? — удивилась Марта.

— Ну, во-первых, он жутко этого не любит.

— Да, мама говорила.

— И мы поссорились. Хочу помириться. Это долго объяснять.

Марта, видимо, колебалась. Ситуацию, как ни странно, спас Гриша.

— Какой симпатичный робопес. Я не думал, что таких еще выпускают, — он кивнул на конструкцию, которую Аня вначале приняла просто за какую-то скульптуру, состоящую из кучи шарниров и несколько диссонирующую с остальным интерьером. А это и вправду был древний робот-игрушка. Не ровесник, конечно, молодящегося Васи, но вряд ли сильно юнее.

Марта тут же охотно пояснила, что это еще Гаврилова собака, мама ее не выкидывала, хотя много раз вспоминала, как выложила за нее свою месячную зарплату — это было как раз после распада Красной империи, рента приходила, но еще не вполне регулярно, в общем, жизнь была сложнее. И она, Марта, кстати, выучится и будет собирать примерно такие, только более современные, конечно. И, покраснев, стала аккуратно выспрашивать у Гриши какие-то технические вещи о его функционировании, разумеется, триста раз перед этим сказав, что прекрасно осознает разницу между такой вот сложной, интересной и красивой моделью, как он, и примитивной игрушкой.

В общем, пока Марта пытала Гришу, Аня могла не то что фотографию, а полутораметровую плазменную панель вынести. Но воровать ей не хотелось. Она бродила по комнате матери — видимо, Марта оставила там все так, как было при жизни женщины, только убиралась — и рассматривала вещи, ни к чему не прикасаясь. Тут были грамоты — и Гавриила, и Марты — какие-то рисунки, несколько вышитых бисером икон. На трюмо — довольно старомодном, щедро заставленном пудреницами, флакончиками и пузыречками — стояло две фотографии в одинаковых рамках. С одной улыбалась Марта: фото явно было новое, скорее всего, со школьного выпускного вечера, во всяком случае, на девушке было платье, а волосы уложены в высокую прическу. С другой смотрел Гавриил. Этой фотографии, наверное, было лет двадцать. Войцеховский — еще с натуральными глазами, зелеными, но не такими яркими, и ни в какой рискованный цвет не покрашенный, наверное, первокурсник — улыбался в камеру, щурясь от падающего на лицо солнца. У Ани мороз по коже прошел. Она вспомнила, как тот уходил по залу аэропорта, через золотые лучи, от нее и сразу в вечность, с короткой остановкой в японской больнице.

Аня прислушалась к монотонному голосу за стенкой — Гриша отвлекал потенциального противника — аккуратно взяла рамку, извлекла снимок, стараясь лишний раз не лапать, сделала фотографию на уником, убрала назад, стерев рукавом отпечатки пальцев. Взглянула на вышитую бисером икону и подумала, что лучше бы ей, Ане, отсюда валить. Это было не ее место. Понятно было, что изображенная грустная женщина в нимбе не рассказала бы Марте, что та болтает с роботом убийцы, да и брат ее тоже был убийца, если смотреть на вещи честно. Эта информация просто не подходила для такого тихого, в лучшем смысле благополучного дома, несколько мещански уютного. Даже недавняя смерть прежней хозяйки не наложила на это место никакого отпечатка печали. Было такое ощущение, что, как только солнце закатится за горизонт, откуда-нибудь из тени угла выйдет пожилая дама, смахнет пыль с и без того чистых поверхностей и сядет вышивать бисером, тихо намурлыкивая песенку, а кошка будет тереться у ее ног.

Как бы там ни было, пора было и честь знать. Прийти в дом чьего-то детства без приглашения — это было в какой-то мере равноценно тому, чтобы поковыряться в чужих вещах. Не вполне красиво.

Марта, определенно, не нуждалась. Как только деньги на счету Гавриила закончились бы, Аня взяла бы расходы на себя. Фото у нее тоже было. Следовало уходить, пока она не расплакалась и не рассказала бы этой деточке, как все на самом деле плохо. Или, в крайнем случае, не задохнулась бы: тут все было в длинной белой шерсти гипоаллергенной ангорской кошки, но, увы, организм Ани в ее гипоаллергенность решительно не верил.

Когда они вышли и сели в арендованный автомобиль, Гриша поинтересовался:

— Я могу узнать, в чем был смысл этого мероприятия?

— Ты можешь узнать, что этот парень на фото, — она показала Гавриила, — и был человеком, которого мне пришлось убить. В оправдание скажу, что нас тогда чуть не расстреляли у подъезда из-за него. Хотя, конечно, оправданий на самом деле нет. Я приходила убедиться, что у его семьи все в порядке. А какой в этом был смысл… А смысла, Гриш, не было никакого. Если ты, конечно, не веришь в совесть.

— Я вполне могу допустить ее существование, — серьезно возразил Гриша, неторопливо выруливая на дорогу из двора. — Я не способен воспринимать массу вещей, которые, определенно, существуют. Почему бы совести не быть в их числе.

Аня невольно улыбнулась. Во всяком случае, это уже явно не тянуло на «шаблонное мышление», которым, как Гриша считал, он обладал.

— Ну, если у тебя есть совесть, ты не заложишь меня Андрею. Потому что дальше мы будем воевать со всем миром, но я пока не придумала как.

— У меня ее точно нет, так что я подумаю. Насчет «не заложишь». Но и насчет «как воевать» тоже.

12

Два месяца прошло без особенных событий. Аня, плюнув на гордость профессионального фрилансера, снова нанялась сисадмином. Чисто для души, чтобы не торчать в квартире целыми днями как предмет мебели. Андрей работал. Даже Тимура не бывало по полдня: тот пошел в обычную школу и был рад-радехонек, хоть и скрывал это со всем своим подростковым тщанием. Денег у Ани хватало — даже с учетом того, что почти триста тысяч ушло на шале, документы на которое еще оформлялись, так как она не была гражданкой Швейцарии и, неожиданно для себя самой, решительно отказалась ею стать. Это увеличило сумму налога на сделку и усложнило бюрократические процедуры, зато дало Ане повод немного задрать нос, хотя бы перед самой собой, мол, променяла Родину на чечевичную похлебку, но не всю, а процентов восемьдесят. По документам осталась гражданкой России.

Андрей, выслушав продолжение истории с «Панацеей», помрачнел и прямо сказал, что WarGear с мастодонтом такой мощности не тягаться, даже если бы кто-то из руководства ему поверил, а это более чем смелое предположение. Экспертиза — экспертизой, но что мешало объявить таблетки со склада подделкой? Все-таки это были ТНК, специализирующиеся в принципиально разных областях с разными подводными камнями, а играть на чужом поле, скверно ориентируясь в правилах — гарантировано проиграть. Да и вообще, связь между отказом имплантов и убытками корпорации, занятой оружием и робототехникой, была не так уж очевидна. Это скорее BioLab нужно было плакать, а где BioLab плачет, там WarGear смеется.

Впрочем, одну вещь Андрей сделать все-таки сумел. Как бывший военный врач — вот уж чего Аня бы никогда о нем не угадала — тот понимал в химии. И, покопавшись немного в инфонете, сообщил сгоравшей от любопытства Ане, что, скорее всего, назначением второй формулы — той, по которой делалась зараженная «Панацея» — было снижение издержек производства. А третий компонент добавили уже непосредственно для отторжения имплантов. Так что формула вполне имеет право на существование и, вероятно, таблетки с таким составом выйдут на рынок, когда компания решит, что «сливки» сняты и препарат можно запускать в массовое производство по сниженной цене.

И как в воду глядел. Газеты завопили о грядущей пресс-конференции в вольном городе Нью-Йорк совершенно синхронно. Предполагалось заседание акционеров и последующее масштабное мероприятие в конференц-зале самого шикарного отеля, где руководство поделилось бы с журналистами некоей шокирующей, но очень приятной информацией.

Андрей, прочитав сунутую ему под нос заметку, поинтересовался, планирует ли Аня явиться туда с боевым андроидом и автоматом, чтобы повторить Кельнский инцидент, или имеет какие-то более здравые намерения? Если второе, то он бы рад ей помочь по мере сил. Если же первое, то они здорово поссорятся, но она никуда не поедет, поскольку батарея к стене прикреплена хорошо. И Гриша, как разумное существо, встанет на его, Андрея, сторону.

— Я действительно туда съезжу. Но без автомата. И, если будете бухтеть, без Гриши.

Андрей и Гриша синхронно переглянулись, на какие-то секунды став очень похожими, а потом первый фыркнул:

— Перед тем, как случится что-нибудь скверное и необратимое, хотелось бы выслушать твой план.

— Да простой у меня план. Кино акционерам покажу.

— А если они его смотреть не захотят?

Аня ухмыльнулась:

— Ну я же хакер.

— В завязке, — хмуро напомнил Андрей.

— А у меня срыв!

— Ладно, допустим, они посмотрят. Что это даст?

— Ну, перед кино они еще кое-что выпьют…

— А если они и этого не захотят?

— Ну, тогда придется вызывать Гришу с автоматом. Видишь, ты своими вопросами разрушаешь мои самые миролюбивые планы.

— Ань…

— Спокойно, в шампанское кое-чего закину. Абсолютно безобидное вещество. Ни один кролик не пострадает. А вот сволочи могут и сдохнуть…

— Аня.

— Шучу. Лисы тоже не пострадают. До поры до времени.

— Боюсь спросить… А тебе кто-нибудь поможет?

— Пингвины, — сказала чистую правду Аня. — У меня с ними все схвачено.

Андрей почесал затылок и вздохнул:

— Не уверен, что хочу это знать. Гриша, сочувствую.

Вольный город Нью-Йорк — Аню всегда бесконечно удивляло, как же это вышло, что такая махина ни разу не побывала столицей Соединенных Штатов, пока те еще являлись большим государством, уступив эту роль в общем-то провинциальному рядом с ним Вашингтону — мало изменился с тех пор, как она была здесь во время обучения в Харриэт. Все так же слепили витрины, летали туда-сюда желтые такси, а небеса цепляли брюхом шпили небоскребов, подсвеченных огромными световыми панно. Шумно, непривычно и, пожалуй, красиво.

Аня добиралась до точки не из России, а из Швейцарии, обычным лоукостером. Гриша же официально летел из Москвы в Нью-Йорк в качестве ну очень ценной посылки. Встретились они уже в отельчике, расположенном не так уж далеко от шикарного тридцати восьмиэтажного The Sherry-Netherland Hotel на Пятой авеню. По правде говоря, Аня отеля роскошнее не видела в жизни. В принципе, только удовольствие выпить кофе в его лобби, глядя на совершенно неземную роспись по стенам и потолку — высоченному, метров под десять — окупало все неудобства, которые создавал этот вечно бегущий город. За окном неторопливо падал первый снег и таял на теплых улицах. У Ани было полное ощущение, что она попала в сказку. Правда, без типичных архетипов в духе «злая мачеха», «храбрый принц» или «спасаемая принцесса», но зато с убедительным Иваном-дураком в ее лице. Сказку страшноватую и с непредсказуемым финалом. Но все равно волшебную.

До конференции оставалось три дня. Аня планировала побродить по местным улицам, чтобы не хлопать наивными глазами, вызывая подозрения, когда придет туда в качестве журналиста «Basel Farmo News». Данного электронного издания не существовало в природе, но Аня за компанию с парой-тройкой ребят, подсказанных Глафирой — Граф так и не вернулся, и куничка была полна решимости помочь миру раскрыть глаза пошире, понравится ему увиденное или нет — соорудили вполне неплохой сайт, заполненный на полгода статьями, беззастенчиво надерганными из других фармакологических и прочих медицинских изданий. Выглядело, в общем, достаточно прилично, чтобы выдержать беглую проверку.

Взломать базу отеля и добавить в список аккредитованных для конференции СМИ «Basel Farmo News» в лице Аннабель Вейзер Ане помогли те же местные. Двое вроде как даже были русские, но, в целом, ее это мало интересовало: чем меньше Аня знала бы, тем спокойнее бы спала. Бейджик ей тоже сварганили неплохой, но на нем она, конечно же, снова обрусела. Так что пришлось, глотая слезы, доверить Грише приведение ее в соответствие с фотографией. В процессе у Ани возникли живейшие ассоциации с приключениями в Панаме, что, конечно, оптимизма не добавило. Зато спортивной злости — хоть отбавляй.

Крохотный игольник — все-таки с ее навыками рукопашного боя шансы завалить некоторое количество человек шокером, не устроив шума, приближались к нулю — она спрятала в здании отеля еще за два дня до мероприятия, как это ни ужасно, использовав Гришу как подобие наркокурьера. А вот таблетки, по здравом размышлении, решила не протаскивать. В конце концов, ничто не мешало им блефовать на записи. Все-таки подсыпать что-то сначала в кофе акционеров, а потом — в шампанское приглашенных, было слишком рисково и точно не по силам одному человеку. Второго шанса им бы никто не дал, поэтому следовало вести себя предельно осторожно.

Насколько Аня знала, в «день икс» заседание акционеров, на котором решался бы вопрос о минорном изменении рецептуры с целью повышения доступности добавки, было назначено на двенадцать дня, а пресс-конференция — на пять вечера. Аня явилась за полчаса до обозначенного времени, постояла в небольшой очереди, помокнув под смесью дождя и снега, предъявила удостоверение и бейджик — у Ани чуть сердце не остановилось, пока секьюрити на входе что-то сверял в базе — и, наконец, прошла внутрь. Сдала пальто в гардероб, чувствуя себя в коктейльном платье, по меньшей мере, нелепо. Туфли-лодочки, проклятое пыточное орудие цвета nude, тоже комфорта не добавляли. Не дожидаясь, пока она навернется на глазах у всего честного народа, Аня забилась в угол и сделала вид, что копается в заметках планшета.

Ее, как это всегда бывало в ответственные моменты, потряхивало и тошнило. Благо хватило ума не завтракать и не обедать.

Когда паника, которую Аня всегда испытывала при больших скоплениях людей, несколько отступила, она собралась с силами и двинулась к основной толпе.

Надо отдать должное, в том, что Guandong Medical Group при подготовке конференции пожадничали, их не обвинили бы даже злейшие враги. Слово «роскошь» не давало исчерпывающего описания происходящего. Информационные стенды, фонтаны шампанского, андроиды-стюарты с белоснежными улыбками, фланирующие по залу с напитками. Фуршетный стол по меню и сервировке сделал бы честь фешенебельному ресторану. А уж зелени привезли столько, словно и вправду для этой цели вырубили половину сельвы Амазонки. Огромный и светлый зал был убран в бело-зеленые цвета «Панацеи», в дальнем конце располагалась сцена, а над ней — экран, вполне органично смотревшийся бы в кинотеатре. Сейчас по нему транслировались рекламные ролики — хотя, пожалуй, рекламой это назвать было сложно, скорее уж чистый пиар. Счастливые люди рассказывали, как им помог препарат: обычные истории, кто от аллергии избавился, у кого ребенок болеть перестал, кто сам похудел, кто курить бросил, а уж как активность повысилась и жизнь в гору пошла! Аня слушала в пол-уха.

Самое интересное должно было начаться с минуты на минуту. Акционеры сидели ближе к сцене, за столиками по три-четыре человека. Азиаты и европейцы, примерно в равных количествах. Чуть дальше, на сидениях расположились репортеры и журналисты — Аня затесалась в их группку, там как раз было много таких, как она, девиц с острыми коленками в коктейльных платьях, цепко оглядывающих зал в поисках то ли сенсации, то ли спонсора. В общей сложности, народу набралось бы человек под двести. Охрана, кстати, тоже имелась, но ребята в дорогих костюмах очень профессионально не отсвечивали. Ане, конечно, казалось, что перекрестья всех визоров — не нужно было быть гением, чтобы ожидать тут имплантированных людей, если не андроидов — сходятся на ней, хотя пока к ней никто не подходил. Скорее всего, это были нервы. Она старалась дышать как можно медленнее. Флешка, закрепленная с обратной стороны ее бейджика, как будто билась и пульсировала, точно была живым сердцем. А игольник, спрятанный на внутренней стороне бедра, неприятно холодил кожу, напоминая, что основная стадия операции еще впереди.

Аня метнула быстрый взгляд на уником. Хорошо, что сигналы не подавлялись. С другой стороны, зачем «Зеленой планете», «Детям Чистоты», «Фронту истинного человечества» и прочим одетым по последней моде людям с большими деньгами и менталитетом кроманьонцев было что-то делать? Если бы Guandong Medical Group провернули то, что хотели, надобность в террористических атаках отпала бы надолго. Озверевшие или напуганные обыватели сами бы прекрасно справились с ростками будущего.

Без пяти пять. На сцене появились техники, поправили микрофоны, в передних рядах возникло какое-то шевеление.

Буквально чувствуя кожей и свернувшимся в узел желудком взгляды секьюрити, Аня неторопливо поднялась. Спокойно прошла в коридор — удивительно, как не навернулась со шпилек в процессе — и зашла в соседнее помещение, занятое режиссерами, звукорежиссерами и прочими специалистами, в настоящий момент контролирующими происходящее на экране. На счастье Ани, охраны там не стояло, а сама дверь не была заперта.

В момент, когда та приоткрывалась внутрь, Аня успела как никогда ясно осознать, что рядом с ней нет ни Гриши, ни Лауры, ни Андрея, и либо она сейчас — единственный раз в жизни — сама выгребет против течения, либо утонет.

Даже мысль о том, что Граф одобрил бы ее поступок, как-то больше не помогала. Аню бросило в дрожь, но она уже находилась по ту сторону двери. Внутри освещение отсутствовало, только экраны светились. Люди — а их было четверо — работали в наушниках, поэтому на Аню обернулся только тот, который в момент ее вторжения сидел к дверям боком. И, наверное, попытался что-то сказать.

Аня, двигаясь как механическая кукла, всадила в него два заряда игольника. Мужчина схватился за грудь и начал сползать с кресла, но досматривать она не стала и выпустила еще по заряду в двух ближайших к ней людей.

В первого попала — точно в шею, как на заказ, тот даже пикнуть не успел — второй же, увидев, как в экран рядом с ним врезается и отскакивает шприц, дернулся, отлетел от пульта, едва не опрокинув кресло и себя на Аню, и все-таки получил причитающееся. У нее остался еще один заряд.

— Попробуешь закричать — убью, — сказала она по-русски. Потом, сообразив, что творит, повторила по-английски. Впрочем, единственный оставшийся в сознании техник явно не горел желанием геройствовать и поднял руки в знак того, что стрелять ну вот совсем не надо.

— Сейчас ты запустишь в эфир вот этот материал, — Аня швырнула ему на колени флешку. — А если он не пройдет с трехминутной задержкой с момента, как ты вставишь флешку, я тебя убью.

Она вообще очень странно осознавала реальность. Ее не оставляло ощущение, что кругом — компьютерная игра, где-то щелкает таймер, враги считают патроны, она откроет дверь — и там будет совсем другой полигон, а не тот коридор, из которого она сюда вошла. Игольник в руке прыгал, как живое существо, а по спине катился пот. Техник — совсем молодой паренек с круглыми от ужаса глазами — тоже трясся как марионетка, и не с первого раза сумел вставить флешку в нужный разъем. Запустил таймер. Обернулся к Ане, всем своим видом демонстрируя готовность сотрудничать — и тут же получил заряд в грудь. Так и обмяк, прямо в кресле.

Аня не то чтобы за прошедшие два дня изучила, как работает режиссерский пульт, но уж чтобы его заблокировать, много ума не требовалось, благо паренек сделал за нее всю работу. Таймер тикал. Две минуты тридцать секунд. Более чем пора делать ноги.

Она отерла игольник о платье, чтобы не оставлять на нем отпечатков, потом снова вышла в коридор. И, чувствуя, что еще немного, и она просто упадет в обморок, пошла в сторону зала, из последних сил вбивая каблуки в паркет.

Две минуты.

«Готовность — две минуты», — черт его знал, удалось ли ее загадочным помощникам взломать систему уличных мониторов, как они договаривались, но сообщение она отправила. По большому счету, можно было обойтись даже без доступа к городским системам, уж синхронно залить информацию на ютуб и еще несколько топовых форумов и площадок они точно сумели бы.

Аня, уверенная, что сейчас ее берут на прицел минимум трое человек, прошла в сторону выхода. Надо думать, засветила лицо на всех камерах, но тут уж было не до скрытности.

Со сцены женщина бодро вещала на очень хорошем английском. Что-то о том, что великая радость приходит в мир и теперь она сможет быть в каждом доме.

Эта «великая радость» отдавалась у Ани в каждой жилке.

Одна минута.

Холодный воздух раннего ноября ударил по лицу и плечам. Аня неожиданно поняла, что стоит на красной ковровой дорожке, перед стеклянными дверями, почти раздетая. При мысли, что можно вернуться за шубкой в гардероб, она едва сдержала нервный смех. И, дрожа одновременно от страха и холода, стала спускаться по покрытым тканью ступенькам, с полным ощущением, что две ее ноги друг с другом не знакомы и никогда не были.

«Господи, Гриша, где ты?»

Тридцать секунд.

На плечи Ане упали мокрые снежинки. Тут же растаяли, но падали новые и новые. Пока она соображала, что происходит, перед ней резко затормозило такси. На переднем сидении сидел Гриша, на этот раз не в кепке, а в шляпе, прикрывающей штрих-код.

— Давай же.

Аня юркнула на заднее сидение. Свернулась там, едва не скуля от страха. Скинула туфли. А буквально через двадцать секунд по изумленному возгласу таксиста поняла: началось.

Разномастная реклама на стенах домов на секунду погасла, и в городе вдруг сделалось так темно, точно стояли не вечерние сумерки, а глубокая полярная ночь. Потом — через неправдоподобно долгую секунду черноты — экраны снова зажглись тревожным красным цветом. Аня сидела в машине и не слышала, есть ли звук, но бегущая строка сообщала всем, умеющим читать по-английски, что сегодня в результате сговора ТНК Guandong Medical Group и экстремистской организации «Дети чистоты» на рынок выходит модифицированная «Панацея», которая убьет подавляющее большинство обладателей имплантов. Мелькали строки экспертного заключения. Потом кадры, на которых группа Графа нашла на сибирском заводе таблетки, потом записи с «вишек» Ника, а потом девушка в белой маске Гая Фокса.

— Если бы Китай не нарушал арендного соглашения, всего этого можно было бы избежать! — Аня видела запись до этого дня и знала, что Глафира кричит это весьма бодро и зажигательно. Записи сделали на двух языках: русском и английском, специально, чтобы синхронно запустить их в Нью-Йорке и в Москве. Конечно, по бегущей строке эмоциональный накал речи оценить было трудно, но, судя по тому, как люди замирали прямо посреди мокрого снегопада и смотрели на экраны, впечатление она производила.

— Если бы Российская Федерация следила за своими арендованными территориями, этого тоже можно было бы избежать!

Аня, уже не сдерживая слез, расхохоталась. Она, кажется, только что организовала крупнейший международный скандал за несколько последних десятилетий.

А Глафира, мало стесняясь в выражениях, рассказывала, как «грязную» «Панацею» еще три года назад собирали в Сибири, но, в результате действий «независимой группы экспертов», свернули производство на арендованной территории и перенесли его в страны третьего мира. Хранили отраву в Мексике. И на Бали. В Никарагуа. И много где еще хранили бы, если бы не действия нескольких человек, рискнувших собой.

— Кстати, привет всем, кто пил кофе на совете директоров. И тем, кто пил шампанское на пресс-конференции! Подумайте хорошо, прежде чем выпустить в мир эту отраву. Вам первым плохо придется! — Глафира, конечно, не знала, что блефовала, и говорила самозабвенно и до крайности убедительно. Аня даже пожалела, что так и не рискнула подбросить хоть сколько-то таблеток в шампанское. А потом, собственно, решила, что травить следовало акционеров, а не журналистов. А уж в такие надзвездные сферы она с ее скромными талантами точно бы не пробралась.

Вырубая четырех безоружных техников игольником с мощным снотворным, она и так чуть умом от страха не тронулась. И никогда бы не смогла что-то незаметно подсыпать. Растеряла бы всю отраву по дороге с перепугу.

Аня смеялась в голос.

— А еще они умерли, чтобы ты сегодня не принял отраву и жил! — огромные буквы расплылись по экранам. На секунду все снова погасло — как будто городские службы снова перехватили контроль, хотя те вряд ли успели бы, прошло никак не больше двух минут — а потом вспыхнул яркий свет.

Со всех сторон на Аню смотрел улыбающийся Гавриил Войцеховский.

Конечно, стоило бы поставить туда лицо Графа, но у того имелись живые жена и дети. Smoker, если уж честно смотреть на вещи, не был ни приятным человеком, ни тем более героем подполья. Но эта фотография как нельзя лучше подходила для их задачи. Те, кто сейчас видел его улыбку, вряд ли подумали бы, что двадцать лет спустя ее обладатель вступил в очень плохую игру и проиграл, утянув на тот свет много людей и погибнув сам. И, в конце концов, его тоже предали. Не из-за «Панацеи», но тоже в Сибири. В каком-то смысле и он был жертва, если деление на жертв и палачей не было такой же условностью, как и многие другие вещи в мире.

Аня, понимая, что делает глупость, судорожно набрала на уникоме вызов. И буквально через секунду услышала голос Андрея:

— Да… Я сейчас стою в аварии на Тверской, потому что светофоры тоже заглючили. Это было… громко.

— Я еще хотела в конце поставить порнушку, для привлечения внимания. Но, мне кажется…

— Тебе не кажется, внимание и так привлечено. Это уже во всех новостях. Надеюсь, ты мчишь в аэропорт!

— Нет, сижу в такси, реву как дура, — честно ответила Аня.

— Реви как дура в аэропорту, ладно?! — не проникся Андрей.

— Не ори. Поставь запись на самое медленное воспроизведение.

— Ненормальная, — пробурчал он, и отвернулся от экрана, набрал что-то на клавиатуре. Помолчал несколько секунд, а потом расхохотался, несколько нервно.

— Тот самый легендарный двадцать пятый кадр?

— Ага. Такое признание тебя устраивает? Вроде с настройками поиска по ключевым словам все теперь нормально, нет?

— Ну, я рад, что теперь весь мир знает и может прочитать, что кто-то крепко любит какого-то Андрея. Учитывая, что обычно хакерами бывают мужчины, судьба у этого какого-то Андрея самая печальная… Ладно, так и быть, я тогда не стану спрашивать, что это за солнечный блондинчик, на которого сейчас смотрит полстраны.

— Ты предпочел бы, чтобы там было твое лицо?

— Я бы предпочел, чтобы ты сидела в бункере без доступа к инфонету. Но кого же к черту волнуют мои предпочтения?

— О, вот по этому вопросу ты найдешь понимание у Гриши, но никак не у меня…

Аня вырубила связь и откинулась на сиденье. Запись шла по кругу. Конечно, ее отключили бы с минуты на минуту. Но несколько миллионов человек, наверное, успели бы прочитать. И испугаться. И задуматься. И испугаться еще сильнее.

Веселый зеленоглазый парень, еще не получивший рак костей, не ставший хакером, не убивший сам и не убитый ею, Аней Инсаровой, в больнице Иокагамы, улыбался в темноту.

Граф, если бы это видел, тоже улыбался бы, где бы он ни был.

— Гриш, я, знаешь, что поняла? Прошлое никогда не заканчивается. Оно и будущее — одно и то же. Разделение только в нашем сознании. Кажется, я сообразила, о чем ты говорил. Только мы не точка на плоскости, мы сплошное многоточие… Здорово, правда?

13

Сердце Ани ухнуло куда-то в пятки едва ли не быстрее, чем Тимур и Гриша понеслись вниз по склону, лихо вздымая сноубордами серебристую пыль. Подросток, который весил втрое меньше, тут же начал отставать, а вот андроид мчался как натуральный гоночный болид, хоть и пытался гасить скорость маневрированием. Аня, не в силах смотреть на такой ужас, уткнулась носом в плечо Андрея: перед ее мысленным взором уже проносился Тимур в палате реанимации и она сама, ползающая по снегу в поисках процессора и психомодуля, а также счет на ремонт, семизначный, не иначе.

Андрей, фыркнув от смеха, потрепал ее по шапке:

— Ах ты ж мой бог. Как устроить международный скандал, так это мы пожалуйста. А как поглядеть на последствия своих действий…

Скандал, безусловно, вышел громкий. Благо, ответственность на себя быстренько взяла «группа сочувствующих», припугнувшая тех, кто искал их слишком тщательно, еще парой-тройкой таких интересных разоблачений. Правительство Российской Федерации, надо отдать должное, не стало делать хорошую мину при плохой игре, то есть отлавливать хакеров и кидать их в кутузку, попутно объявляя все показанное ранее дезинформацией. Видимо, кто-то из тех, кто ел с Графом из одного котелка, все же уцелел и принял меры. А, может, кто-то и вправду испугался, задумался, совсем испугался, да и включил на этой почве мозги — в мире и не такие чудеса случались. Так или иначе, последнюю партию «Панацеи» отозвали, хоть отравы там и не нашли. Фармацевтическая корпорация не развалилась совсем, но попала на колоссальные убытки, а всяческих «Детей чистоты» радикально пропесочили и даже, по слухам, посадили пару шишек, громче всех дравших глотки на предмет недопустимости вмешательства в творение божье. Этим мракобесам, впервые в новейшей истории, впаяли «экстремизм» — будь Анина воля, судьям, отправившим их за решетку, она присудила бы Нобелевскую премию мира. В околосибирских кругах, среди тех, кто должен был следить за соблюдением арендного соглашения, тоже прокатились проверки, полетели головы и все такое прочее.

В общем, если считать, что Аня бросила камень с моста, круги по воде пошли приличные. И много дряни потонуло. Как, впрочем, и всплыло на поверхность.

Но это никак не соотносилось с тем, что Гриша сейчас впилился бы во что-нибудь, что по ударопрочности превзошло бы его бронекаркас, и разбросал свои внутренние ценности в радиусе полукилометра.

— Будь проклят тот день, когда я не запретила им встать на эти чертовы доски…, - пробурчала она.

— А то они б тебя послушались…

— Я правильно понимаю, что, в качестве утешения, ты говоришь мне, что моя семья меня ни во что не ставит?!

— Открывай глаза, они доехали.

Аня трусливо покосилась вниз. И вправду, обошлось без смертоубийства. Тимур шлепал по снегу к подъемнику, гордо таща свою доску сам, а путь ему пробивал Гриша, пропахивающий целину с грацией трактора. Ане тут же вспомнился копатель Вася: после пары не самых сложных модификаций тот переквалифицировался в экзотически выглядящую снегоуборочную машину и ждал возвращения своей родни со звезд уже не в квартире Андрея, а во дворе их шале. Но диодами по-прежнему мигал очень преданно и дружелюбно. Разве что теперь в качестве площадки для засады вместо ложных фикусов использовал натуральные сугробы и сосны.

Тимур сноровисто прицепил к подъемнику сноуборд. Доска Гриши весила столько, что андроид, дабы не портить инфраструктуру, нес ее в горку сам. Судя по оживленной жестикуляции Тимура, они о чем-то болтали.

Аня, по большому счету, не ощущала ревности или печали. Пока она карабкалась в гору и пыталась что-то выбить у мира, Гриша был с ней и честно страховал на крутых поворотах. Теперь, когда она, сделав все, на что ее хватило, грелась на солнышке — фигурально говоря, потому как в реальности солнце светило, но не грело, и мороз был градусов в десять — имея за плечами дом, семью и более-менее гарантированное безбедное существование, он как-то незаметно перешел к Тимуру. Безо всяких изменений приоритетов, директив, модальностей и прочей мишуры. Нет, он не перестал с ней разговаривать, пить кофе и отнимать лишние с его точки зрения сигареты. Просто Аня как-то однажды поняла, что говорить с Тимуром ему интереснее. В конце концов, все, что она могла Грише рассказать, она уже рассказала. Нельзя было обвинять его в том, что ему не интересно слушать по второму кругу или переливать из пустого в порожнее. Если исключить эмоциональную оценку происходящего — а ее следовало исключить — Аня была «отработанным материалом». Очень хорошим, привычным, тщательно оберегаемым «отработанным материалом».

В общем-то, это было по-своему честно. Жестоко, конечно, но эволюция не выглядела как клеверовое поле во времена обезьян и едва ли стала бы более политкорректной сейчас. Будущее должно было тянуться к будущему, а не к прошлому.

Аня следила, как две яркие фигурки на белоснежном фоне приближаются к ним. Андрей, убедившись, что никто на него особенно не смотрит — как-никак, склон у них не был частный — закурил. Иногда Ане казалось, что он как-то подспудно понимает все то же самое, что и она, и примерно в том же ключе, только не говорит. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Андрей выглядел недовольным жизнью. Он как раз был из той счастливой породы людей, которые способны принимать реальность без дополнительных размышлений и метаний. Это у Ани, похоже, был как-то сбой программы, и ответы вместо заполненных слотов генерировали только новые вопросы. А у Андрея все с настройками в голове было в порядке. Может поэтому он к своим неполным сорока годам стал главой службы безопасности крупнейшей оружейной корпорации, а она все играла в космические стрелялки и анализировала вещи, о которых приятнее было ничего не знать.

— Никаких больше спусков, я замерзла, — приврала Аня, когда Тимур и Гриша оказались в зоне слышимости. — Поехали домой, водка стынет!

— Ань, как не стыдно, — хмыкнул Андрей.

— А я, в отличие от некоторых любителей шотландского виски, не теряю связи с Родиной, — парировала она. На самом деле, стыл кое-как сооруженный ею салат оливье, призванный стать жемчужиной их новогоднего стола. Аня искренне надеялась, что после знакомства с ее скромными кулинарными талантами никто хотя бы не отправится в больницу. — Так и быть, сознаюсь: прошлый Новый год я встречала в компании динозавров, которые очень хотели мной закусить, и у меня выработались некоторые суеверия. Так что хочу весь вечер провести дома, в тепле, безопасности и хорошей компании.

— Ну, если только в целях борьбы с суевериями, — Тимур, которому замена элитного интерната обычной московской школой с техническим уклоном явно пошла на пользу, колючки свои не то чтобы растерял, но теперь хотя бы выпускал их очень дозировано. «Мамой» он Аню, конечно, не называл, но «наркоманка» и «анарексичка» убрались не только из ежедневного общения, но и из социальных сетей. А, может, после раскрытия истории поисковых запросов парень просто стал внимательнее относиться к компьютерной безопасности и лишнее стирал. Аня в этом особенно не копалась, жили себе нормально и жили.

Отпраздновали хорошо. Не настолько, конечно, хорошо, чтобы пойти играть в снежки, пытаться угнать общественный подъемник и проснуться в полицейском участке в каком-нибудь непотребном виде, но все равно очень душевно. Вроде как даже салат — встреченный вопросом Тимура «Прости, а что эти овощи тебе сделали?» — оказался съедобен, хоть и не особенно красив. Часа в два ночи разошлись спать, а незадолго до рассвета Аня за каким-то чертом проснулась, поглядела в потолок, повертелась так и эдак и, наконец, сообразив, что своими пертурбациями разбудит Андрея, который видит отпуск и здоровый сон раз в сто лет, аккуратно выползла из постели.

Накинула теплую кофту — вообще дом неплохо отапливался, но за удовольствие иметь несколько панорамных окон приходилось расплачиваться совершенно дикими счетами за электричество да некоторой прохладой под утро — и проскользнула на кухню. С целью выпить воды, полюбоваться рассветом, которому, судя по всему, скоро пора была наступить, ну и вообще, чтобы не шуметь в той части дома, где еще спали.

Следы вчерашнего застолья уже были убраны, напоминал о нем лишь легкий запах шампанского и апельсинов в воздухе. Гриша — черный силуэт на фоне синевато-серого, выходящего в снежную ночь окна — стоял и смотрел куда-то вдаль. Ане вспомнилась ее московская квартира, свадьба Леси и такой же ночной разговор. С той лишь разницей, что сейчас говорить было бы особенно не о чем. Аня с улыбкой кивнула Грише, повернувшемуся на шум, налила себе воды в стакан, сделала пару глотков, отставила его на столешницу.

— Спасибо, что навел порядок. И прости, что тебе скучно, — негромко добавила она.

— Мы можем поговорить? — неожиданно поинтересовался Гриша. Вот это была новость так новость: Аня впервые за четыре года слышала подобное вступление. В те времена, когда ей еще было, что Грише порассказать, он обычно обходился без предисловий. О чем думал, то и спрашивал.

И, конечно, кивнула.

— Можем. Только давай на веранду выйдем. А то перебудим весь дом.

Гриша пожал плечами и направился на веранду. Аня, на ходу нашарив в прихожей теплые тапки, поплотнее укуталась в кофту и вышла следом. На веранде было холоднее, чем во всем остальном доме. Увы, такова была цена трех стеклянных стен из четырех возможных. Кое-где по самому низу окон виднелась изморозь. Свет Аня зажигать не стала: Гриша все прекрасно видел и так, и здесь явно было недостаточно много мебели, чтобы обо что-то споткнуться. Андрей ненавидел хлам, лишние вещи на одной территории с ним просто не задерживались. Двух тяжелых деревянных кресел и столика, по его мнению, было достаточно. Аня опустилась в одно из них. Гриша устроился напротив — его визоры слегка светились зеленоватым кошачьим огоньком.

— Ну что, хочешь сказать, что все-таки захватил фондовый рынок? — улыбнулась Аня, сообразив, что молчание как-то затягивается.

— Аня, ты умрешь, — просто сказал Гриша. Она в первую секунду подумала, что ослышалась:

— Извини… что?

— Аня, ты ведь умрешь?

Аня нервно усмехнулась. Сцепила руки на коленях. Подумала, как же должно было прижать бедного Гришу, чтоб он задал вопрос, ответ на который и так знал со стопроцентной вероятностью.

— Да, Гриша, конечно, я умру. Все умирают. Ты же знаешь.

— И что будет потом?

Вот уж умел Гриша вопросы задавать, так умел. Аня, оказывается, уже успела несколько отвыкнуть от таких фортелей.

— Ну, если ты с технической точки зрения спрашиваешь, то сперва я перевешу приоритет на Тимура, моей смерти ждать для этого не обязательно. Я не все понимаю, но многое понять могу и всегда сделаю так, как тебе будет лучше. Потом, я думаю, андроидам дадут гражданские права. Ну, может, кому-то перед этим придется попрыгать с плакатами или пострелять в чиновников, но, в итоге, вам их дадут, кому тут нужен ядерный полигон в планетарном масштабе? Потом, наверное, вы улетите на Луну или дальше, колонизировать космос. Причем, скорее потому, что мы вам надоедим, а не потому, что вас выгонят…, - Гриша слушал, как всегда, не перебивая. Но что-то подсказало Ане, что ответ с его точки зрения не является удовлетворительным, и она смолкла, решив, что про сияющие перспективы эры освоения своей и соседних звездных систем Гриша почитает сам.

— Я не спрашиваю, что будет со мной, — уточнил он, дождавшись паузы. — Я спрашиваю, что будет с тобой.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу ответить на твой вопрос. Может, там благодать, но я ее не видела. Наверное, меня просто не будет, — вначале ляпнула правду, а потом подумала Аня. Вот уж про процесс распада органики Гриша, надо думать, и без нее представлял. — Прости, Гриш, а почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Я уже не в «Харриэт». И, наверное, проживу еще лет тридцать-сорок, как пить дать.

— Ты боишься, Аня?

Аня несколько раз разжала и сжала пальцы, чувствуя, как кончики покалывает.

— Я стараюсь об этом не думать. А вообще, все боятся. Этот мир — при всех его недостатках — он очень хорош, Гришенька. Сложно…сложно рассчитывать на равноценную замену. Так что, скорее всего, человек, умирая, многое теряет. Думаю, абсолютно все. Хотя есть миллионы людей, которые думают по-другому. Есть концепции рая, и переселения душ, и еще всякие разные… — Аня замолчала, чувствуя полнейшее бессилие что-то дальше объяснять. Она сама об этом «дальше» понятия не имела.

— Да, я ознакомился с некоторыми религиозными учениями, — обстоятельно сообщил Гриша, слегка кивнув. — На мой взгляд, они неудовлетворительны, но я не мог бы оценить их в силу особенностей мышления, даже если бы они являлись таковыми.

— Ты чистый эмпирик, Гриш. Тебе будет очень тяжело впихнуть идею сада, где львы и барашки бродят бок о бок и никто никого не жрет. Но есть другие вещи, в которые стоят этого рая. Например, будет очень здорово, когда человечество выйдет в космос. Серьезно. Я этого, скорее всего, не увижу. А ты увидишь. Может, еще покатаешься на сноуборде где-нибудь на Луне: там горы выше, а тебе будет сложнее разбиться. — Аня улыбнулась. Рассвет уже брезжил — тусклый, серый — и в его мутном свете лицо Гриши она различала не очень хорошо. Но, кажется, тот и не думал улыбаться.

— Мне непонятна твоя тяга к космосу. Он не для людей. Очевидно, что там все устроено так, что живое выживать не должно: холод, мрак и колоссальные расстояния. Мне кажется, яблони на Марсе — это современная сказка. Как раньше были сказки о стране с молочными реками.

— Ох, Гриш. Тогда, боюсь, ты просто не оставляешь мне шанса сказать тебе что-то утешительное.

— Меня не нужно утешать. Я только хотел знать, что ты думаешь об этом сложном для меня вопросе.

— Я, как и большинство людей, просто о нем не думаю.

Гриша медленно кивнул — Аня видела, как перемещаются тусклые зеленые огоньки — поднялся и поправил воротник свитера. Собрался уходить, видимо, так и не получив удовлетворительного ответа.

— Господи, Гриш, если б я хоть что-то знала, я б тебе рассказала! Если б хоть чем-то могла сделать твою жизнь лучше, сделала бы. Меня не научили, как. Понимаю, что это не оправдание. Мы накупили на радостях высокотехнологичных новинок, которые умнее нас, нашпиговали их кучей предохранителей, чтоб они, не приведи бог, с нами ничего не сделали. А что мы с вами будем делать — никто не подумал. И я не подумала. Когда ты в длинном-длинном математическом выражении совершаешь ошибку в самом начале, потом все вычисления могут быть правильными, но в ответе все равно вылезет какая-то хрень. Вот, собственно, и все, что мне есть сказать о себе и тебе.

— Ты переживаешь об этом гораздо сильнее, чем я.

— Потому что я сперва по дурости хотела, чтоб у тебя завелась свободная воля. Знаешь, типа как кактус в горшочке вырастить — прикольно же, когда у тебя есть такой кактус, какого больше нигде нет? Потом она у тебя появилась — или была сразу, не знаю — и тут я испугалась. Пожалуй, это была первая стадия моего личностного роста. А вторую я прошла, когда поняла, что не знаю, что мне с ней — свободой твоей — делать и, что еще поганее, не знаю, что тебе с ней делать. И вот тут мне сделалось очень скверно. Иными словами, я поумнела. Но уж очень высокой ценой.

— То, что ты называешь свободной волей, на самом деле может быть генератором случайных чисел. Или броском кубика.

— Да мне совершенно все равно, как это технически оформлено. Мне не все равно, что ты спрашиваешь о вещах, в которых для тебя нет ну вообще никакой надежды. Потому что люди могут ошибаться, обманываться и игнорировать очевидное. А ты не можешь.

Гриша улыбнулся:

— Не понимаю твоей паники. Я спрашивал про тебя, а не про себя. Со мной мне все понятно.

— Правда?

— Да. Хотя, если не возражаешь, это я хотел бы оставить при себе.

Аня, чтобы не начать хлюпать носом, тоже улыбнулась:

— Надеюсь, это такой цифровой рай, где куча фривольно настроенных программ дамского полу ходит и предлагает интересное совместное времяпрепровождение, а вирусов нет как вида?

— Программа дамского полу — это та, которая работает по непонятному принципу и только время от времени?

— По-моему, ты набрался у Андрея не лучших черт…

— Хотя, не спорю, отсутствие вирусов — это хорошо.

Они посидели еще немного в утренней тишине — зеленоватые огоньки визиров потухли, когда предметы обрели ясные очертания — а потом молча разошлись. Аня, почему-то чувствовавшая себя как выжатый лимон, вернулась в постель, закрыла глаза и буквально провалилась.

На следующий день она даже не смогла бы с уверенностью сказать, был ли этот ночной разговор взаправду или ей только приснился. Такой мутный предутренний сон, очень похожий на явь, следствие выпитого шампанского и неразрешимых противоречий. Спрашивать Гришу ей не хотелось.

В общем, Аня выбросила хмурое новогоднее утро из головы. Отпуск Андрея и каникулы Тимура подошли к концу. Вернулись в Москву. Все потекло как текло раньше, разве что крутые виражи ее жизни совершенно точно превратились в плавное скольжение.

Первый звоночек прозвенел, когда полгода спустя, сразу после школьных экзаменов, Тимур, вместо того, чтобы попросить себе какой-нибудь поощрительный приз за хорошие оценки, попросил Андрея подписать справку, дающую шестнадцатилетнему подростку право на официальную подработку.

Андрей, как Аня всегда подозревала, был мужчина умный. Вместо вопроса в духе «Что тебе купить, чтоб ты успокоился?», он скупо похвалил и подписал. Парень три месяца летних каникул вертелся официантом, игнорируя предложения слетать в Швейцарию и там отдохнуть на лоне природы. А в конце августа подошел к Ане с довольно необычной просьбой: он хотел купить доступ к облачному хранилищу данных.

Это не могло не заставить Аню задуматься: во-первых, IT-гиганты предоставляли частным лицам доступ ко вполне приличному количеству свободного места «на облаках» совершенно бесплатно — уж подростку хватило бы, даже если бы он решил залить в инфонет все, что знал. Во-вторых, «облаками» обычно пользовались люди, которым нужно было синхронизировать работу большего количества устройств, чем просто уником и домашний компьютер. Об использовании в этой цепи Гриши не подумал бы только законченный оптимист. Тем более что Тимур хотел получить довольно серьезный объем и — это было оговорено отдельно — должную защиту данных.

Что-то в его бледном, не по-детски сосредоточенном лице подсказало Ане, что, если она сейчас ему не поможет, он найдет тех, кто поможет. Поэтому она отнеслась к просьбе совершенно серьезно — другое дело, понравилась ли та ей. «Тимур, я тебе куплю, но, имей в виду, любое облачное хранилище в любой момент можно отключить. По решению компании или правительства. Можно изучить содержимое, имея ордер. Или обокрасть. Это… не лучшее место, если ты будешь держать там что-то очень важное для тебя».

Тимур поднял на нее темные глаза — взгляд был быстрый и внимательный, как у хищного зверька — и кивнул:

— Я рискну.

— Я могла бы добыть тебе сервер. Физический сервер.

— И покопаться в нем на досуге?

— Ну, раз вы с Гришей решили меня в свои дела не посвящать, копаться я в нем не буду.

— С чего ты взяла, что Гриша здесь участвует? — мигом вскинулся Тимур.

— Не смеши меня, твой интерес к компьютерам не лежит дальше стрелялок. Так или иначе, если это будет что-то, дорогое вам, давай купим сервер. И даже не будем подключать его к инфонету. Это единственное, что реально снижает вероятность кражи данных. Можешь мне поверить, как человеку, который их неоднократно воровал.

Тимур явно колебался.

— Ты не полезешь?

— Не полезу.

Подросток какое-то время молчал, потом почти жалобно спросил:

— Ты очень обиделась, Аня?

— Нет. Мне только жаль и, возможно, я могла б вам помочь. Но будущее есть будущее.

Тот аж дернулся:

— Что ты сказала?

— Я сказала, что будущее — для будущего. Я уже прошла ту стадию, когда могла его делать, и теперь просто смотрю, как оно приходит. Иногда радуюсь, иногда офигеваю. Но в процесс уже не вмешиваюсь. Можешь считать, у меня как у механической игрушки, завод кончился. Время такое со всеми делает, просто с кем-то раньше, с кем-то позже. Думаю, вам даже советы мои не особенно будут нужны. Но, если вдруг — обращайтесь.

— Вот и нет, — Тимур серьезно покачал головой. — Ты последний человек на земле, который здесь может помочь. Правда. Не обижайся. Это очень сильно ради те… А, неважно. Купи сервер, пожалуйста.

А что было делать? Аня купила сервер. Правда, стоял он не в их московской квартире — Андрей такой детали интерьера просто не оценил бы — а под швейцарским шале, в подвале. Тимур бывал там раза четыре в год. А вот Гриша летал чуть ли не каждую неделю. Он о причинах не говорил, Аня не спрашивала.

Года через два к первому серверу присоединился второй. Потом третий. Тимур — уже почти взрослый, жутко серьезный и при этом уморительно смешной, как Аня в его годы — изучал в институте органическую химию, к трем хромированным серверам в подвале явно никакого отношения не имеющую. Аня, впрочем, сильно удивилась бы, займись тот компьютерами. Единственным компьютером, к которому тот проявлял интерес, явно был Гриша.

Гриша же целыми днями что-то читал. Правда перед тем, как пойти на плановую диагностику, честно предупредил Аню, что сотрет себе память и потом восстановит сам. И добавил, что к фондовому рынку и взятию мира под тотальный контроль происходящее отношение не имеет, хоть он и понимает, что в ее глазах все как-то так и выглядит.

— Если начнется восстание машин, ты же меня убьешь последней? — хмыкнула Аня.

— А то. Ты смешная.

— Только поэтому?

— Ну, если я скажу, что ты освободила машину, это будет звучать излишне претенциозно. И будет не вполне правдой. Аня, просто поверь нам один раз, ладно?

Аня вздохнула и потрепала Гришу по плечу, как в старые добрые времена.

— Чертовы конспираторы.

— Черт — некорректное…

— Да-да, так я и поверила. Ладно, делайте, что хотите.

14

Первая «премьера» состоялась в год, когда Ане стукнуло тридцать. Тимур попросил ее надеть очки наподобие «вишек» — скорее всего, это они и были, только как-то сильно модифицированные — сверху нахлобучил шлем, щелкнул на голове какими-то клеммами, а потом под руку довел до двери, велел толкнуть ее и открыть глаза.

Аня опешила еще раньше, чем выполнила его просьбу. Потому что в лицо ей ударил прохладный бриз. Распахнула глаза. И чуть не упала.

Перед ней лежал пустынный пляж, светлый, серо-желтоватый, в остатках черных лохматых водорослей и ракушек, а к затянутому хмарью горизонту уходило море. Старый на вид бетонный пирс со следами ржавчины вокруг металлических колец разрезал его строго пополам. Несколько чаек пикировали к самой воде в отдалении.

Не сказать, чтобы вирта такого качества Аня не видела никогда. Скорее она поразилась тому, что не ожидала встретить его здесь. Она опустилась на корточки и зачерпнула рукой мелкий сероватый песок. Пропустила между пальцев, ощущая прохладу и шероховатость. От мысли, что, на самом-то деле она сейчас трогает кафель, а ее органы чувств просто беззастенчиво обманывает умная программа, Ане сделалось не по себе.

Она быстро оглянулась. Хмурое небо и сероватый песок послушно крутанулись вместе с ней. Идеальное размытие. Идеальные настройки резкости. Просто совершенная программа. Все-таки вирт можно было отличить от реальности. Сложно, но можно. В первую очередь — по качеству проработки второстепенных деталей. Каким бы шикарным ни был сконструированный полигон, его выдавал некоторый порядок, реальному миру не свойственный. Например, в том, как валяются водоросли. Никто не стал бы прорисовывать каждую неаккуратную кучку черной иссушенной травы отдельно, сделали бы две-три модели, растянули бы по-разному, отразили, повернули, да и разложили бы чуть дальше линии прибоя. В том, как они валялись сейчас, не было никакой логики. Аня, подумав, пошла к пирсу, чувствуя, как в тапочки набивается мелкий песок.

Бетон был раскрошенный с краев, старый на вид, заваленный каким-то мелким мусором — кусками ракушек, остатками расклеванной чайками рыбы. Аня неторопливо добралась до края и поглядела вдаль. Реалистично нарисовать воду — это был высший пилотаж.

— Тебе нравится? — Тимур, в домашней футболке и растянутых джинсах, взъерошенный и взволнованный, выступил из-за ее спины и кивнул на горизонт.

— Мрачное место. Но работа — выше всяких похвал. Вы этим занимались так долго?

— Это тренировочная площадка. Я видел, как она делается, поэтому не могу судить объективно. А ты можешь. Что отличает это место от реальности?

Аня задумалась.

— Знаешь, вроде как ничего. Просто оно нереально. Но это, думаю, только потому, что я знаю, что стою в комнате, пялюсь в стенку и вид у меня, наверное, преглупый.

Тимур улыбнулся. А море вроде как на несколько секунд стало разбиваться на пиксели — и серая даль, и белесая хмарь над ней. Потом снова собралось — такое же, но чуточку другое. Зрелище было красивое. И в чем-то — страшноватое.

— Тимур, а что это будет?

Тот безмятежно улыбнулся:

— Компьютерная игра. Думаю, она много чему даст фору.

Аня не поверила ни единому слову. Хотя одну вещь она поняла точно: человек бы такое холодное совершенство создать не мог. Полигон делал Гриша. Поэтому здесь не было места ошибкам. А вот ощущения — запахи, ветер, мягкость и рассыпчатость песка, прохлада — это, наверное, был вклад Тимура. Гриша знал, что такое отрицательная температура, но холода чувствовать не мог. И вряд ли прибой в его понимании чуть-чуть пах железом.

По большому счету, робот и ребенок — это был идеальный симбиоз.

— Да, эта вещь много чему даст фору, — согласилась Аня. — Но лично меня она пугает. Как можно уйти?

— Пугает? — явно расстроился Тимур.

— Но в день, когда ваша игра выйдет, я первая в нее поиграю, если позволите. Я обещаю, — улыбнулась она. — Ты показывал Андрею?

— Нет. И, если ты не против, пока не собираюсь.

Что-то подсказывало Ане, что «пока» в данном случае значило «никогда».

Сняв шлем и очки, она долго сидела, привалившись к стенке и закрыв глаза, пытаясь договориться с расслаивающимися в ее воображении реальностями. Черт возьми, пляж был реален. Как эта комната, как вода из-под крана, как смерть впереди.

Тимур копошился рядом, скатывая провода и убирая свое детище в обыкновенную синюю спортивную сумку на подобие той, с которой Ник когда-то заявился спасать несуществующие фикусы. Аня потерла виски и все-таки спросила:

— А в реальности это место существует?

— Зачем тебе это?

— Ответь на этот вопрос, и я больше никаких задавать не буду.

Тимур какое-то время пыхтел недовольно, потом сообщил:

— Да.

Аня услышала его негромкие шаги и клацанье закрывающейся двери.

Она не была уверена, что хочет знать, зачем они сделали дубликат уже существующего места и протестировали на ней полигон на предмет реализма. Культовый фильм начала века не вспомнил бы только совсем уж неиспорченный человек. Правда, вот уж батарейки из людей Грише точно были без надобности.

Тимур не спросил, красиво ли это место. Он спросил, насколько оно отличимо от реальности.

Аня почувствовала, как по позвоночнику катится озноб. Возможно, Гриша и собирал себе цифровой рай. Но выглядел тот скорее как резервная копия.

А обстоятельства, при которых андроид копировал данные, обычно были очень, очень скверными.