1

Дэмонра раньше всех лихо соскочила с подножки поезда и едва не поплатилось за свою дурость первоклассным падением: лед не был сбит. Платформу тускло освещали газовые фонари. Толпы встречающих с венками и флагами, по счастью, не наблюдалось. Собственно, для этого канцлер Рейнальд, старый лис, и позаботился о том, чтобы составы приходили в столицу ночью. Победоносного возвращения никто не ждал раньше начала мая. Да и сама Дэмонра искренне полагала, что день рождения Рейнгольда — а тот появился на свет точнехонько в первый день апреля — она будет встречать в чистом поле, с шашкой и пистолетом. Но они серьезно недооценили рэдцев. Или переоценили совесть их аристократии — это уже как посмотреть. Западную Рэду сдали со скоростью, которую даже Дэмонра с ее широкими взглядами на вещи сочла неприличной. Пять дней. Даже путь туда-обратно занял больше времени.

— Да тебя, гляжу, встречают, — хмыкнула Магда, приземлившись рядом. — Вон, стоит твой, гм, гражданский. За букетом спрятался. Но я его и с такого расстояния узнаю.

Дэмонра пригляделась. Метрах в тридцати, на кругу, где обычно крутились извозчики, действительно скучал Рейнгольд.

Магда не то чтобы не любила господина Зиглинда. Пожалуй, она даже очень хорошо к нему относилась. Но все никак не могла поверить, что подруга выходит не за генерала с большими усами и косой саженью в плечах, и даже не за Наклза, что, конечно, придурь сумасшедшая, но этого хоть можно было ожидать, а за тихого и вежливого юриста. То есть за человека сугубо мирного, без казарменного красноречия, командного голоса и твердого представления, что правильно — это «вон туда и быстро!» По мнению Магды, Дэмонра практически губила свою жизнь. Майор Карвэн имела совершенно определенное мнение о том, как, куда, когда и с кем ходить — хоть в нумера, хоть замуж. По ее мнению, настоящей нордэне пристало бегать на свиданки с дворянами, поскольку те умеют красиво ухаживать и, в случае чего, понимают слово «нет» без сопутствующего перелома чего-нибудь. А также, в отличие от экзальтированных представителей иных сословий, не станут трясти пистолетом перед носом несостоявшейся дамы сердца, обещая застрелиться — все-таки поколения породистых папенек страховали от подобных глупостей, отбор, все дела. Коротать ночи было позволительно с творческими личностями, поскольку так можно было разом и время хорошо провести, и знания об искустве подтянуть, а при большой удаче еще и музой оказаться. Правда здесь следовало тщательно выбирать, потому что частые хождения в искусство могли закончиться больницей. Но вот замуж выходить можно было только за военных. При крайней необходимости — за умников вроде Наклза, но и то исключительно в целях улучшения породы. Причем только в том случае, когда потенциальное улучшение породы было возможно и планировалось. Поэтому конкретно для ситуации Дэмонры Магда Наклза решительно не одобряла.

— Зависть грех, — добродушно фыркнула нордэна в ответ. Высокого начальства не наблюдалось, и хвала богам. С тем, чтобы проследить за тем, как рядовой состав покидает поезд, справились бы и без нее. Победа была такая расперкрасная, что выпить за нее не решился даже Гребер, а уж он был тот еще барометр народной души. Так что должно было обойтись без эксцессов. Дэмонра поспешила к Рейнгольду, пока на платформу еще не набилась толпа. Тот, сконфужено улыбаясь, протянул ей замотанный в оберточную бумагу букет.

— По правде говоря, поздравлять меня не с чем, — пожала плечами Дэмонра, принимая цветы и попутно пытаясь нарисовать на своей хмурой морде хоть какую-то радость. Формально они привезли победу. Если победой можно было назвать такую ситуацию, когда победители даже не постреляли, а побежденные большей частью удрали, а меньшей — пострелялись сами. Не то чтобы нордэну так уж тянуло в очередной раз радикально попортить рэдцам поля или города, но как-то все равно вышло мерзко. Хотя, если подумать, кесарь должен был быть доволен.

— Я просто рад видеть тебя живой и здоровой. Хотя, бесспорно, никто не ждал так рано.

— Какой ужас. Ни там нас не ждали, ни здесь нас не ждут, — посетовала нордэна. — Как ты здесь оказался?

— Воспользовался служебным положением.

— Адвоката? — усмехнулась Дэмонра.

— Ну ладно, родственными связями. Можешь считать, мне очень стыдно.

Судя по счастливым глазам, сделавшимся ярко-голубыми, Рейнгольду нисколько не было стыдно за свою информированность.

— За злоупотребление связями, сдается мне, бывают всякие неприятные последствия…, - задумчиво протянула Дэмонра, оглядываясь. Встречающих было мало. В основном здесь находились те, кого обязывала к тому служба. Из вагонов споро выходили люди, платформа потемнела от шинелей. Покрикивали. Хрустел снег, скрипел лед. Вокруг становилось шумно.

Дэмонра бы лично пристрелила каждого, кто сказал бы ей, что она стесняется связи с Рейнгольдом. Если уж кому и следовало стесняться, так ему: для него это был бы мезальянс, для нее — великолепная партия, с точки зрения светских условностей по крайней мере. Но стоять и болтать с ним при постронних нордэна не любила. Пожалуй, лучше всего это можно было описать как чувство, будто она у кого-то что-то украла. И вроде бы доказать нельзя, но все знают, кроме самого обкраденного.

— Будь добр, подожди меня, мне надо… получить последние инструкции и нагоняи. И подержи извозчика, пожалуйста.

Зиглинд дернул плечами и кивнул, разом как-то потускнев.

Правда на то, чтобы не пихнуть букет обратно Рейнгольду и не сунуть его подбежавшему Греберу, Дэмонры все же хватило.

Она направилась назад к платформе. Ее сильно смущало, что нигде в поле зрения не было Наклза. Вот уж кому, а ему доступ к информации позволял знать, что она приехала, безо всяких родственников и прочих утечек. Не то чтобы маг был уж прямо обязан явиться ее встречать, но обычно Наклз поступал именно так. Он вообще не любил, когда Дэмонра находилась в толпе, а его при ней не было, и чем более мирным и невинным предполагалось событие, тем сильнее маг нервничал. А потому исправно таскался по театрам, пока Дэмонра не решила прекратить это измывательство и не свела выходы в свет к самому минимуму. Возможно, это у него остался такой профессиональный заскок со времен, когда они служили вместе. Или, что вернее, Наклз просто знал что-то такое, чего не говорил. Меньше всего Дэмонра собиралась пытать лучшего друга на предмет того, когда и как она умрет. Для этого существовали всяческие профессионалы и профессионалки, публикующие свои адреса на последних страницах газет. И судьбу бы предсказали, и на коне объехать ее бы помогли, а заодно сняли бы родовые проклятия, венец безбрачия и тягу к спиртному.

Вторый тревожный колокольчик прозвенел, когда у перил обнаружилась скучающая Сольвейг Магденгерд. Ее присутсиве и отсутствие Наклза вовсе не были обязаны иметь между собою какую-то связь, но Дэмонре все равно сделалось не по себе. Решив не воевать без толку с дурными предчувствиями, нордэна направилась прямиком к Сольвейг. Та заметила ее издали и кивнула в знак приветствия:

— Ну здравствуй, орел ты наш боевой, — Сольвейг расцвела в иронической улыбке, больше похожей на оскал какого-то не очень крупного, но вполне хищного зверька. Обижаться на нее за это не стоило: работа накладывала известный отпечаток на личность. Дэмонра не помнила ни одного человека, по долгу службы регулярно откачивающего полумертвых магов, которому к тридцати годам удалось бы сохранить хоть сколько-нибудь доброжелательный настрой. Это было почти то же самое, что катить в гору тяжелый валун, который все равно бы сорвался назад за пару шагов до вершины. Только в этом случае валун еще мог жаловаться на набитые синяки, плакать и просить оставить его в покое.

— И тебе не болеть, защитник глубокого тыла, — в тон ответила Дэмонра.

— Мне, конечно, интересно, почему вас так рано принесло. Но это, видимо, военная тайна и завтра я все в газетах прочитаю, — Сольвейг все делала преувеличено быстро и четко — ходила, жестикулировала, разговаривала. Ее слова сыпались как бисер, стучащий по полу. — Поэтому удовлетвори мое любопытство по другому вопросу. Где ты достала это конопатое нечто по имени Магрит?

Вопрос, надо признать, поставил Дэмонру в тупик. Ее удивлял сам факт знакомства Сольвейг с Кассиановым подарочком на ножках. Наклз вообще не то чтобы вел активную социальную жизнь или принимал гостей без необходимости. И уж конечно он не пустил бы в дом и самого надежного человека, зная, что под одной крышей с ним находится инсургентка прямиком из Рэды. Не говоря уже о том, что некромедиков он недолюбливал на профессиональной почве, и на единственное исключение — оборотистую дамочку по имени Абигайл Фарессэ — Сольвейг не походила ни внешне, ни внутренне.

— Магрит. Гм. Она не моя внебрачная дочь от Наклза. Как бы тебе ни хотелось это услышать.

— К сожалению, да. В твою защиту говорят ее румяные щечки и арифметика. А ты только представь, какая отменная вышла бы сплетня. Правда меня больше забавляла та, где утверждалось, что вы — родные брат и сестра, к тому же состоящие в кровосмесительной связи.

Дэмонра слышала много сплетен на предмет их с магом загадочных отношений. Пару раз даже наносила сплетникам травмы разной степени тяжести.

— Надеюсь, здесь в мою защиту тоже что-нибудь да говорит?

— Та же арифметика. И еще то, что я хорошо помню Вигнанда.

Дэмонра скривилась, как от зубной боли. Своего старшего брата она тоже хорошо помнила. К сожалению, теперь старшей была она, потому что Вигнанду навечно осталось двадцать. То ли очень глупая братнина дуэль, то ли очень умные мамины враги. Вот этого она бы уже никогда не узнала.

— Ладно. Так где ты встретила конопатое нечто?

— В опере, — фыркнула Сольвейг. — Дэмонра, ну сама подумай, где бы…

Дэмонре показалось, словно ей за воротник бросили пригоршню льдинок.

— Что с Наклзом?!

— Он уже в порядке, да слушай же…

«Боги мои, не так…»

На улице как-то резко похолодало, а горящие над в небе крупные звезды стали еще дальше, чем всегда. Дэмонра поежилась, сунула руки в карманы шинели и внутренне собралась. Наклз мог сколь угодно долго и убедительно врать, будто все в порядке. Не могло быть все в порядке у сильно потрепанного жизнью и службой в двух армиях тридцатисемилетнего мага. Она была почти уверена, что у него больное сердце. Рано или поздно это должно было случиться. И, видимо, случилось.

— Удар? Когда? — безнадежно уточнила Дэмонра, чувствуя, что мир несет куда-то в сторону. Неизбежность пришла, чего было удивляться, но люди каждый раз такому удивляются.

Сольвейг скривилась:

— Дэмонра, ну ты прям как та крестьянка из сказки. Только с парнем поцеловались, а она уже думает, кого на свадьбу приглашать и где люльку вешать. Не было никакого удара. Выдохни и слушай. Маг твой в рубашке родился. Честное слово, Дэм, не будь я уверена, что мне потом придется срочно паковать вещички и удирать от тебя на Архипелаг, сама б его убила. Потому что такого придурка…

— Сольвейг.

— Хорошо, все поняла. Перехожу к делу. Твой маг…

— Он не мой маг! — взвилась Дэмонра. Ее колотило. — Что случилось?!

Сольвейг и бровью не повела.

— Ну допустим бегающий за тобой как привязанный маг все-таки не твой. Итак, этот не твой маг поймал отличнейшую пневмонию. Качественную такую, левостороннюю, с жаром, бредом, галлюцинациями и прочими полезными надбавками за храбрость и глупость. Мало того, судя по рассказам Магрит, он благополучно провел на ногах не меньше трех-четырех дней, прежде чем окончательно свалиться в прямом смысле этих слов. Ты уже ощущаешь глубокую гордость за него? Не каждый день встретишь такую выдающуюся придурь на своем пути.

Дэмонра ощущала немыслимое облегчение и, где-то на задворках сознания — благодарность к Кассиану, догадавшемуся прислать из Рэды инсургентку с револьвером. Ей думать не хотелось, что могло бы случиться, если бы Наклз, как обычно, жил один. Прислуга приходила к нему раз или два в неделю. У мага имелись все шансы проститься с жизнью. Совершенно одному, в доме, где и огня было бы некому зажечь.

— Пневмония… Что с ним сейчас?

— Отлеживается, отварчики пьет, морально страдает, я думаю. Попробует встать — я разрешила Магрит его больно отлупить по мягким местам, если сумеет такие отыскать. Собственно, сама бы не отказалась его поколотить. Пятеро суток не отходила постели и делала ему уколы. Даже мой муж ревновать начал, а Грегор, знаешь ли, не из ревнивых. Вообще, сейчас Наклз, надеюсь, спит, так что лететь к нему на крыльях любви и верности прямо отсюда не обязательно…

— Спасибо, Сольвейг. Заткнись, пожалуйста.

— Хорошо. Я поняла: тебя переполняет благодарность. Захочешь ее как-то оформить, потолкуй с Немексиддэ. Они совсем там на Архипелаге ума лишились. Еще чуть-чуть, и я решу, что легче подпольно синтезировать виссару, чем покупать легальную. Даже если вбить сырье, взятки всем инстанциям, плюс родственникам и заинтересованным лицам, аренду цеха и зарплату рабочим, то как раз выйдем на половину ее нынешней «справедливой» цены.

— Поняла, Сольвейг. Еще раз спасибо тебе. Я достану тебе виссары сколько надо.

— Да чего там, свои люди — сочтемся, — нордэна улыбнулась. Ее глаза блеснули, как лед на солнце. — В конце концов, не каждый день видишь живое анатомическое пособие, которое еще и что-то там бормочет. Ты кормить его не пробовала? Говорят, иногда помогает. Магрит наловчилась делать уколы — как я поняла, эта милашка училась на ветеринара, судя по остаточным знаниям — так что можешь не беспокоиться. Выкарабкается твой маг. Если бы он собирался умереть, уже бы умер. И, да, когда очухается настолько, что перестанет путать тебя с вурдалаками и бесами, уговори его перейти на хорошее успокоительное. Я рэдди почти не знаю, но бреда его наслушалась. Мне кажется, твоему магу мерещатся страшные вещи.

Дэмонра насторожилась, даже «своего» мага мимо ушей пропустила. Сольвейг-то может рэдди и не знала, а вот Магрит — знала. Наклз бы точно не обрадовался. Но очень глупо было бы сейчас начать заинтересованно выяснять, что же Наклз такого сказал.

— Я тебя вряд ли удивлю новостью, что маги действительно говорят о том, что видят, но вот то, что они видят, обычно не существует.

— Дэмонра, послушай, — Сольвейг подошла совсем близко и понизила голос до еле различимого шепота. — Я ничего не знаю и знать не хочу. Я не хочу знать, почему кесарский маг второго класса бредит на рэдди и вспоминает какой-то аэрдисовский лагерь. Меня нисколько не заинтересовал ожог на его руке, который по месту ну просто чудненько совпадает с тем, где имперцы обычно выбивают своим наймитам идентификационные номера. И уж совсем я не хочу знать, почему в кошмарах этот человек говорит об аксиоме Тильвара. Компетентным органам тоже лучше бы всего этого не знать. Потому что даже мне лезут в голову не самые приятные параллели.

Дэмонре осталось только молча возблагодарить своих богов за то, что Сольвейг и понятия не имела, как она права. Во всяком случае, насчет лагерей. Про аксиому Тильвара Дэмонра знала лишь то, что эта штука ей не по мозгам.

— Ты шпионский роман часом не сочиняешь, Сольвейг?

— Я не пишу ни романов, ни доносов, Дэмонра. Но, для твоего понимания, он не на губернатора, знаешь ли, покушение готовит, он болтает об имперских лагерях! Тут уж не до модной фрондеры и медицинской тайны. Не будь он твой друг, я сдала бы его, не сомневаясь ни секунды. А теперь, прости, мне пора. Без двадцати минут полночь. Муж не поймет.

Дэмонра проводила быстро удаляющуюся Сольвейг взглядом. Муж Герберт ту бы не понял. А вот Рейнгольд бы, конечно, понял, если бы она сейчас же помчалась проводить бессонные ночи у постели Наклза. Нордэне вспомнилось насмешливое лицо Кассиана и тон, которым было сказано: «Я так и думал. Бедный парень». Сделалось совсем тоскливо. В довершение всего, под полы шинели лез холод. Вернуться из Рэды в Каллад было странно, как из весны — в зиму. Рейнгольд, наверное, тоже мерз и злился.

«И принесли его бесы меня встречать», — недовольно размышляла нордэна. Недовольна она была миром в целом и сама это прекрасно понимала, но вот злилась почему-то на Рейнгольда. С его блестящей мыслью притащиться сюда, с букетом и днем рождения, так аккуратно приходящимся именно на приближающийся день.

— Дэмонра, прости, — Кейси подошла неслышно, как кошка. Вид у нее был испуганный. — Мне показалось, или тут была моя кузина?

Можно подумать, Сольвейг, всегда разряженную так, словно она только что сошла с витрины модного салона дамского платья можно было с кем-то перепутать. Особенно в толпе людей, одетых куда как более однообразно.

— Тебе не показалось, — отрезала Дэмонра. У нее не было ни малейшего желания разговаривать.

Кейси нервно поправила волосы:

— С Наклзом ведь… ничего не случилось?

«Ну как ничего, он тридцать семь лет на этом свете живет!»

Дэмонра стиснула зубы, чтобы случайно ничего не ответить.

Чувства Кейси были личным делом Кейси, и нордэна в жизни бы не позволила себе что-то тут сказать, но вот именно этой придури подруги она решительно не понимала. Чисто практически обхаживать Наклза было так же бесполезно, как обхаживать фонарный столб. Если маг решил, что какой-то элемент не попадает в итнересующую его часть мира, можно было хоть стреляться, хоть в одних чулках танцевать, он бы и бровью не повел. Допустим, Наклз выглядел интересно бледным и трагически неприкаянным, с тайной за душой — все как любят молодые барышни с избытком эмоций и недостатком практических проблем. Ну вот и остановилась бы Кейси со своим желанием кого-то отогреть и облагодетельствовать на Эрвине. Тоже тот еще безвинно гонимый, только моложе, глупее и симпатичнее. Напоить обоих одинаково тяжело, но вот Эрвина под венец заволочь было бы гарантировано проще, главное побольше плакать и рассказывать, что любовь в жизни одна.

Собственно, примерно этот совет Дэмонра уже готова была дать, но одернула себя. По большому счету, Кейси ведь не была виновата, что все шло наперекосяк. Если что ей и можно было поставить в вину, так это не вполне красивое намерение осиять жизнь человека, который вовсе не просил о подобном счастье.

— У Наклза пневмония. Кризис прошел. Теперь выздоровление — дело времени. Ну, еще уколов и постельного режима.

На лице Кейси отразилось облегчение.

— Это… это очень хорошо. Ты не думай, я не подслушивала, просто… Ладно, я подслушивала, вернее, пыталась. Он же обычно встречает, а его не было, вот я и решила, что… Бесы! Понимаю, у меня ужасно глупый вид и ты ужасно не одобряешь мое поведение…

— … и уже готовлюсь писать твоей матери, — голосом благотворительной дамы закончила Дэмонра, и Кейси с облегчением рассмеялась. Видимо, представла лицо Ингегерд, доведись той прочесть письмо о падении нравов ее дочери за авторством Дэмонры. Да стальная леди Архипелага повесилась бы на собственной косе, предварительно прокляв их в стихах.

— Ты ведь сейчас к Наклзу, да? Давай я передам рэдского варенья? Оно с чаем отлично пойдет, очень полезно, и он любит сладкое…

Дэмонра поглядела на часы. Без четверти полночь. Пятнадцать минут до апреля. Можно было лететь к Наклзу или стоять тут и обсуждать с Кейси, что маг любит и не любит: Рейнгольд бы, конечно, все понял, как обычно. Но как-то уж слишком много ему приходилось понимать.

— Нет, Кейси, я поеду домой. Передашь варенье сама. Наклз, наверное, спит, но Магрит утром тебя впустит.

— Маг-рит? — у дочери Ингегерд было такое лицо, точно ее ударили. — Это…

— Это племянница, — быстро пресекла ее раздумья Дэмонра. — То есть не племянница. Но она ему не племянница в хорошем смысле этих слов.

Кейси пыталась вникнуть в суть сказанного несколько секунд. Но, вникнув, снова расцвела в улыбке и защебетала:

— Так мне можно у него подежурить, как думаешь? Он не рассердится?

Зная Наклза, Дэмонра бы такими разрешениями разбрасываться не стала.

— Мне не кажется, что это хорошая мысль… Весна впереди длинная, и есть более приятные места для встречи.

— Есть, — тускло согласилась Кейси. — Только он туда, конечно, не пойдет.

Рейнгольд, как и обещал, ждал ее у круга. Рядом дежурила коляска. Конь пофыркивал, выбрасывая из ноздрей клубы пара. Все свои сумки Дэмонра оставила Греберу, так что ее не тяготило ничего, кроме букета и сомнений.

— Прости меня, Рэй, я заканчивала дела, — сообщила она, приближаясь.

Зиглинд обернулся и кивнул:

— Разумеется. Я нанял извозчика. Можешь ехать сейчас же.

Дэмонра внимательно изучало лицо Рейнгольда, но этот процесс, как обычно, ничего не давал. Порой она от души завидовала его умению держать свои эмоции при себе. А иногда хотела сказать что-нибудь предельно резкое и злое, чтобы посмотреть, как вежливая маска пойдет трещинами, осыплется и все-таки покажет настоящее лицо. Рейнгольд как всегда невозмутимо выдержал взгляд и сделал приглашающий жест в сторону коляски.

— Твой багаж у Гребера?

— Да, — ответила Дэмонра, усаживаясь. Все шло не так. Нужно было срочно что-то решать. Рейнгольд устроился рядом и, ничего не спрашивая, назвал адрес Наклза. Рассказать ему было некому, видимо, отменно работала интуиция.

— Я зайду к тебе завтра во второй половине дня, если ты не возражаешь, — как бы между прочим заметил он. — Если ты не выспишься, просто сними колокольчик, я тогда не буду колотить в дверь.

Чем безупречнее вел себя Рейнгольд, тем большей свиньей ощущала себя Дэмонра. Она прислонилась к его плечу, думая о своем. Если верить часам, только что наступил апрель. Это, конечно, ничего не меняло. По-прежнему было черно, холодно, а в небе горели далекие ледяные звезды.

Наклз говорил, что в мире вообще никогда ничего не меняется. Но не мог же он быть прав.

«Годы идут. Может, мир и не меняется, а мне уже тридцать два. У меня нет семьи, и такими темпами скоро не будет родины. Я ничего не хочу. И нет, я не люблю Рейнгольда. Он прекрасный человек, но это ведь ничего не меняет. Или меняет?»

Дэмонра судорожно вздохнула. Она была уже давно не в том возрасте, когда можно было плакать из-за отвлеченных вещей. Щеку холодило сукно пальто Рейнгольда.

«Мир не меняется. Мир меняется. Миром правит судьба. Мы сами делаем свою судьбу. Мир начался метелью и закончится звоном колоколов. А, может, правы они, и тогда мир начался совсем не тем и закончится совсем не так. Боги мои, как холодно. И как все глупо. Такая ошеломительная, такая огромная ахинея, как здесь понять-то…»

— Мы едем к мосту святой Дагмары, — громко сказала — почти крикнула — нордэна. Рейнгольд даже вздрогнул.

— К мосту Дагмары? — переспросил извозчик. — Не на Гончих Псов?

— К мосту Дагмары, — подтвердила Дэмонра, с удовольствием отметив, как расширились глаза Зиглинда. — Остановите у церкви.

Когда они достигли нужного места, было уже не меньше половины первого. Газовые фонари освещали пустынную улицу ровным мертвенно-желтым цветом. По сравнению с набережной во дворах было довольно сумрачно. Дэмонра соскочила с коляски и осмотрелась. Огня в окнах в такой час уже почти никто не зажигал. А вот церквушка, стоящая в глубине двора, была подсвечена ярко и ровно. Даже, пожалуй, празднично. Дэмонра впервые в жизни пожалела, что так и не догадалась расспросить ни Зондэр, ни Гребера о режиме работы «дома Создателя». Блестящий план, сложившийся в ее голове за последнюю четверть часа, перестал казаться таким уж блестящим. Но нордэна все равно браво вздернула нос.

— Метрика у тебя, конечно, с собой. Свидетелем возьмем вот его, — Дэмонра кивнула на извозчика. — За марку подышишь ладаном и поскучаешь пять минут?

Повисло молчание. А потом Зиглинд засмеялся. Негромко, но очень весело. Вылез из коляски.

— Трогай, — бросил он извозчику. — Трогай-трогай.

Мужик странно покосился на них, но действительно подстегнул лошадку и поехал. Колеса тихо поскрипывали. Нордэна проводила удаляющуюся коляску взглядом. Когда та скрылась за поворотом, обернулась к Зиглинду, в ожидании объяснений. Тот улыбался как именинник. Впрочем, до именин ему и вправду недолго оставалось. Ночь стояла холодная, и Дэмонра уже начинала жалеть, что не позаимствовала у Гребера «лекарства от сердца» на дорожку.

— Твой модный либерализм не заходит так далеко, чтобы взять в свидетели извозчика? Нас обвенчают так? — изогнула бровь нордэна. Рейнгольд покачал головой:

— Нас с тобой вообще не обвенчают. Ни с ним, ни без него.

— Из-за меня? Чушь. Нордэнам можно, если ты про это. Все равно на Архипелаге все континентальные религиозные обряды считаются недействительными…

— И все равно не обвенчают, — улыбнулся Рейнгольд.

— А за деньги?

— Дэмонра, я спросить боюсь, какой такой грех ты хочешь прикрыть настолько сильно, что готова сунуть взятку за венчание перед богом, в которого не веришь?

— Пф, Рэй, взятки в таких случаях суют магистрату! Создатель как-то не очень превращает незаконных отпрысков в законные и все дела, тут печати нужны… А взятку я предлагала дать, чтоб не мерзнуть, раз приехали.

— Померзнуть придется, до конца апреля вообще никого не венчают. Нельзя. Там церковные праздники идут сплошной чередой.

— Твою мать, — пробормотала нордэна. Никогда она об аэрдисовской церкви ничего хорошего не думала. И да, на уроках нравственного закона, дающего, в том числе, кое-какие сведения о религии имперцев и их праздниках, она спала или рисовала карикатуры на преподавателя, похожего на здоровенную засушенную рыбину. Нордэнов освобождали от экзаменов по этому предмету. Да и калладцы проходили его по большей части для «общего развития». Специалистов по данному вопросу готовили в единственной на стомиллионную кесарию семинарии. Каллад был светским государством, и формально, и неформально. В отличие от империи, церковь здесь была полностью отделена от государства, и свобода совести, пожалуй, была одной из немногих свобод, которой и впрямь мог похвастать каждый калладец. Храмы, украшавшие столицу, по большей части построили лет триста-четыреста назад, их реставрировали по необходимости — и только. В основном церковь спонсировали выходцы из восточных провинций да богобоязненные меценаты. Желавшие провести службу — венчание или панихиду — оплачивали это удовольствие самостоятельно. Дэмонра по многим причинам относилась к дому Создателя почти как к лавке и сильно удивилась, застав ее закрытой. — Да… Однако. Мои предки сказали бы: «Не судьба» и пошли пить. А твои бы что сделали?

— А мои бы сказали: «Надо было заранее справиться с расписанием или хотя бы предупредить жениха, чтобы он заблаговременно раздал взятки», — Рейнгольд счастливо смотрел куда-то в ночь. — И, наверное, тоже бы пошли пить.

— Хоть в одном планы сходятся, — буркнула Дэмонра. Удачные комбинации в штабе ей еще периодически удавались, а вот мир она проигрывала с треском и завидной регулярностью. Вся в маму.

— Не хмурься.

Дэмонра от души пнула льдышку под ногами.

— Ты, помнится, сам мне велеречиво намекал, что сожительство не вписывается в твои традиционные ценности и представления о достойном поведении, — взвилась она. — Ну, я подумала, что можно пойти и повенчаться.

«Раз уж мне не пришлось торчать у постели Наклза и слушать ахи-охи Магрит. Надо же было провести ночь с пользой».

— Ты, как всегда, впадаешь в крайности, я всего лишь предлагал заглянуть в магистрат, это решает все вопросы семейного и имущественного характера. А касаемо вещей более… которые просто более. Мне интересно, а о том, что нам с тобой потом на Последнем суде вместе стоять, ты случайно не подумала? — серьезно уточнил Зиглинд.

Дэмонра могла бы порадовать законника новостью, что нордэнский конец мира никакого суда не предусматривает, поскольку в программу мероприятий входит только масштабное мордобитие под колокольный звон, но решила не делиться такими подробностями.

— Ты адвокат, Рэй. Я подумала, что ты там как-нибудь да отбрехаешься за нас обоих.

Рейнгольд усмехнулся, обнял Дэмонру и, глядя в глаза, сообщил:

— Я оценил широту жеста. Честное слово. Он был очень широкий.

— Адвокаты всегда брешут!

— Ох уж мне твой правовой нигилизм…

— Правовой кто? Звучит как название дурной болезни… Я тебе не изменяла, если что.

— Что мне надо сделать, чтобы уговорить тебя на нормальную церемонию, белое платье и фату? Звезда с неба? Мир во всем мире?

— Да далась тебе эта, — Дэмонра хотела сказать «собачья выставка», но сообразила, что с ее стороны родственников не будет, а со стороны жениха будут все, и выражения лучше подбирать. — Это… костюмированное представление.

— Это чисто семейные предрассудки.

Против такого аргумента, надо признать, было не попереть. Дэмонра вон в фактически прямую госизмену влезла из-за семейных предрассудков, а Рейнгольд всего-то и хотел, что замотать ее в белый шелк и предбявить родне.

— Если вдруг будет сын, называем его Бернгард.

— А если дочка?

— А если дочка, тебя вообще никто спрашивать не будет! И вообще, имя дочки я уже проспорила, поэтому для начала нам нужен сын.

— Я, кажется, начинаю понимать, почему в нордэнских словарях нет слова «компромисс»…

— Боюсь спросить, какую еще дрянь ты мог прочесть в наших словарях…

— Ну, именно дряни там не так уж и много. У вас нет брани или вы не посвящаете в нее иностранцев?

— Ну как сказать «нет брани». Скорее, она, в отличие от калладской, не грешит разнообразием. Но да, слов, обозначающих шлюху или ублюдка ты не найдешь: продажа того, что тебе принадлежит, законна, а все здоровые дети тем более законны, иначе они бы просто не родились. А проезжаться по умственным способностям собеседника пятьюдесятью разными способами у нас не принято. Как говорится, сколько ни ори, а врезать надежнее.

Рейнгольд покачал головой и улыбнулся:

— Ужас. А больше всего мне понравилось, что глагол «любить» у вас не имеет формы прошедшего времени.

Формы будущего времени у этого глагола тоже не существовало. О чем Дэмонра могла бы сказать, но не сказала. Ей вспомнился отец, серьезный, сдержанный, очень строгий, пристально глядящий на мир из-за блестящих стекол очков. В отличие от матери, он никогда не повышал голос и почти никогла не ошибался. Бернгард Вальдрезе был прекрасным человеком, к сожалению, слишком занятым делами министерства просвещения, чтобы просвещать собственных сына и дочь по всяческим приземленным вопросам. Он мог часами рассказывать, чем плох Циркуляр о кухаркиных детях и как важно поскорее разрешить вопрос всеобщего образования, преодолев исконное недоверие крестьянства ко всем этим «книжным премудростям», пока не стало поздно. Но едва ли мог бы объяснить, почему не расходится с женщиной, которая максимально не подходила ему даже тогда, когда еще не привезла медаль «За усмирение», не разбила этой медалью лицо канцлеру и не спилась. А Рагнгерд была не из тех, кто останавливался на достугнутом, и бесы знали, что она успела бы наворотить, если бы не одна подорванная часовня. Сестры отца и особенно его мать невестку ненавидели и души бы продали за то, чтобы Бернгард потребовал развода, но отец так и не потребовал. Они с Рагнгерд прожили вместе два десятка лет и даже умерли в один день, хоть и не так, как о том пишут сказки. Никаких полезных советов на этот счет родители Дэмонре не оставили, но, чем дольше она жила, тем ближе подходила к одной простенькой мысли. Влюбиться можно было за доброту, красоту, верность, остроумие, молодость и многие другие качества. А можно было и без всего этого. Иногда случалось, что человек любил другого только за то, что тот любил его: просто потому, что нечасто встречаешь любовь на своем пути и еще реже своевременно узнаешь.

Рейнгольд, во всяком случае, сделал все, чтобы сомнений в природе его чувств у Дэмонры не возникло. А это уже дорогого стоило.

— Будет и белая фата, и магистрат, что хочешь, то и будет, — махнула рукой она. Рейнгольд нахмурился:

— Если это настолько убивает в тебе всякую радость, можно и без них. Но тогда придется уехать…

Нордэна не отказалась бы узнать, что именно убивает в ней всякую радость, потому что кроме абстрактного слова «время» на ум ничего не приходило. Но вот уж точно Рейнгольд был не при чем.

— Я не для того тут полжизни шашкой бряцала, чтобы теперь уезжать! — отрезала Дэмонра и отвернулась. Потом сообразила, что говорит не то и не тому, кое-как привела голос в порядок и уже мягче добавила: — В том смысле, что, конечно, мы не будем шокировать твоих родственников больше, чем уже это сделали…

— Да нет, полагаю, ты сказала именно то, что думаешь. Про шашку и про жизнь.

— Тогда я не понимаю, почему ты не смеешься и не уходишь.

— Потому что я видел, кому руку и сердце предлагал. Меня больше пугает, что и ты больше не смеешься.

«Гораздо хуже, что я и не ухожу».

— Давай сойдемся на том, что мы поставим нужные штампы, сделаем мне нужные прививки, чтобы твои родственники в обморок не падали, и не будем лишний раз попадаться им на глаза. Я вернулась. Все закончилось.

2

— Эрвин, ты так сильно торопишься? — Витольд Маэрлинг, как обычно, улыбался широко, обаятельно и несколько дурашливо. Весь путь от вокзала он шел рядом с самым независимым видом, даже насвистывая. Нордэнвейдэ еще глубже зарылся носом в воротник и неохотно ответил:

— Да.

И здесь соврал. Он даже не знал, чего ему хотелось меньше: оставаться на продуваемом всеми ветрами вокзале или идти на съемную квартиру, к незабвенной мадам Тирье.

Настырный Маэрлинг не отставал:

— Может, пойдем по стаканчику пропустим? Тьфу, в карты поиграем…

Только немалое уважение к Дэмонре мешало лейтенанту вернуться и доступно объяснить полковнице, что ставить виконта Маэрлинга в известность о личных проблемах бывшего человека по имени Эжена Нерейд было в высшей степени некрасиво. А потом объяснить Маэрлингу, что помощь не нужна. Еще более доступно. Наверное, даже с кулаками.

Виконт изливал на Эрвина потоки дружелюбия уже вторую неделю. Нордэнвейдэ сперва вежливо улыбался и отказывался играть в покер. Потом отказывался, уже не затрудняя себя улыбками. А напоследок и вовсе заявил, что у него нет ни желания, ни денег. Маэрлинга, к сожалению, такие мелочи не смущали. Он продолжал подзадоривать Эрвина ко всяческим сомнительным подвигам и нисколько не огорчался, получая отказы, с каждым разом становившиеся все менее и менее любезными.

Останавливало готового сорваться Нордэнвейдэ только то, что виконт Маэрлинг других своих приятелей вызвал бы на дуэль и за половину услышанного им от Эрвина. Видимо, он искренне хотел помочь. А Эрвин уже искренне хотел кусаться. Или, на крайний случай, исправить Витольду благоприобретенную асимметрию носа посредством хорошего удара справа.

— Эрвин, а может в бардак?

— Спасибо, нет.

— Да ладно, а если в хороший? Это безопасно.

— Спасибо, нет.

Витольд пробурчал что-то нелестное, но Нордэнвейдэ вовсе не собирался вступать в перебранку. Он окончательно решил, что ночевать у Тирье не намерен, и теперь перебирал в памяти адреса гостиниц, где было можно было остановиться хотя бы до завтра. Здесь нужно было совместить требования приличий и имеющийся бюджет, и данный процесс требовал сосрелоточенности. А не Маэрлинга с его прожектами.

Они давно сошли с платформы, почему-то миновали извозчиков и теперь брели прочь от вокзала. Эрвин тащил легкий саквояж, злился и отчаянно мерз. Маэрлинг, оставивший сумки кому-то еще, шел налегке, распахнув шинель, и жужжал, как шмель.

— Эрвин, может тогда ко мне? — предпринял он очередную попытку растормошить сослуживца.

— Спасибо, нет, — проскрипел зубами Нордэнвейдэ.

— Эрвин, вы меня вообще слышите?

— Спасибо, не… Что?

— Все, — констатировал Маэрлинг, притормаживая. — Видит рэдский Создатель и особенно полковник Дэмонра, я этого не хотел!

Что произошло дальше, Эрвин понял не сразу. Сперва Маэрлинг дернул его за плечо, останавливая. Возмущенный такой фамильярностью Нордэнвейдэ развернулся с намерением как следует объяснить невоспитанному графскому сыночку, что руки распускать тот будет с дамами. Но ничего объяснить он так и не успел: последовал превентивный удар в ухо.

У Эрвина искры из глаз посыпались, и отчаянно загудела голова.

Где-то в глубине души он подозревал, что без драки в итоге не обойдется, но такой наглой атаки никак не ожидал. И вообще, это он должен был начать.

Нордэнвейде пошатнулся, но равновесие удержал. Более того, даже попытался отмахнуться кулаком, метя в злосчастный нос оппонента с намерением возвратить ему первозданную симметрию. Куда там. Витольд ловко уклонился, а вот Эрвин поймал второй удар, прямехонько в скулу.

Дело было дрянь. Маэрлинг выигрывал и по массе, и по опыту. Как бы Эрвин ни был зол, а это он осознавал отлично. Нордэнвейдэ попытался увернуться, не сумел, получил в зубы и понял, что надо срочно что-то менять, пока его не отваляли, как школьника. Вернее даже не понял, а сообразил как-то в обход мыслительного процесса. И здорово разозлился.

Это было даже хорошо. Забыв о морально-этической стороне вопроса, которая говорила, что для взрослых людей вообще и офицеров в частности они ведут себя недопустимо, Эрвин протаранил обидчика головой в живот. Маэрлинг, такого коварства не ожидавший, ничего предпринять не успел. Оба полетели на припорошенные снегом камни мостовой.

Маэрлинг оказался снизу и приложился сильнее. У виконта, видимо, перехватило дыхание, и несколько секунд он не только не был способен кулаками махать, но и просто шевелиться не мог, чем Эрвин не преминул воспользоваться. Вдохновленный добытом в честном бою преимуществом, он от души врезал сослуживцу по носу. В конце концов, он мечтал об этом последние дней десять.

Пришедший в себя Витольд, разумеется, в долгу не остался.

Далее последовала совершенно безобразная сцена, в ходе которой они, ругаясь сквозь зубы, катались по снегу, пихались, пинались и вообще вели себя в лучших традициях гимназической потасовки.

Как долго сцена продолжалась, Эрвин не знал, но вот финал у нее был вполне предсказуемый. Чуда не случилось, и Витольд, хлюпая разбитым носом, все-таки подмял его под себя.

Прижатый к тротуару Эрвин вяло отбрыкивался, а Маэрлинг отвешивал ему качественных калладских «лещей», одного за другим, приговаривая:

— Ну что, веселее, чем в бардаке-то? А?

— Да пошел ты! — огрызался Эрвин. Его мотало из стороны в сторону. Шапка куда-то исчезла еще в первые секунды драки, так что теперь он имел сомнительное удовольствием пересчитать затылком некоторое количество камней тротуара. А также все их неровности.

Изловчившись, Эрвин все-таки пнул обидчика. Маэрлинг откатился, но не растерялся и, прежде чем Нордэнвейдэ сумел предпринять еще какие-то активные действия, схватил его за шкирку и сунул головой в ближайший сугроб.

Эрвин поперхнулся снегом. Проблема нанесения Витольду максимума повреждений временно отпала: очень хотелось дышать. Увы, Маэрлинг держал крепко, да еще и что-то приговаривал. Нордэнвейдэ его не слышал и не слушал. В голове шумело, лица он от холода просто не чувствовал. Возможно, это было к лучшему.

— Охладился? — поинтересовался Витольд, переворачивая переставшего отбиваться Эрвинаэ. Тот вслепую отпихнул его и зашелся в приступе кашля. Откашлявшись, стал кое-как оттирать лицо, всякое мгновение ожидая, что его угостят очередной увесистой зуботычиной. Но нет, Маэрлинг стоял рядом, отряхивался, посмеивался и не демонстрировал ни малейшей агрессии. Разве что поругивался, впрочем, совершенно беззлобно.

— Да что вы себе позволяете… — зашипел Эрвин, поднимаясь. Потасовка потасовкой, а вообще-то пришлось бы стреляться. С сыном графа. Лучше не придумаешь.

Маэрлинг весело хмыкнул:

— Получить по морде из чистого человеколюбия. И вправду, это чересчур. Платок выдать?

Нордэнвейдэ, проигнорировав вопрос, стряхнул с лица остатки снега и отер выступившие слезы. Виконт цвел в самой жизнерадостной улыбке, потирая ссадину на щеке. При виде его расквашенного носа лейтенант ощутил некоторое удовлетворение. Хотя его собственный нос явно находился в куда более плачевном состоянии. Если даже у более сильного Маэрлинга вся нижняя часть лица была в крови, был разорван рукав, а под правым глазом наливался синяк, знать, как выглядит он сам, Эрвину нисколько не хотелось.

Все еще с опаской поглядывая на сослуживца, Нордэнейдэ извлек из кармана платок и стал вытирать лицо. Крови было не так уж много, но голова гудела, как будто в затылке били колокола. Эрвин никогда не подозревал за неунывающим виконтом таких тяжелых кулаков.

А еще ему было стыдно за безобразную драку, более приличную гимназистам, чем офицерам.

И, конечно, он был страшно зол на Маэрлинга. Вызвать обидчика немедленно ему мешало только воспитание. В конце концов, швырять в разбитое лицо грязную перчатку было последним делом.

«Подойду через недельку и влеплю затрещину. И пусть Дэмонра потом хоть вышки требует», — зло подумал Эрвин.

Маэрлингу же явно ни за что стыдно не было. Он подобрал шапку Эрвина и протянул ему, примирительно улыбаясь.

— Бесы бы побрали твой «спокойный, нордический темперамент», — изумленно присвистнул он. — Ты мне чуть нос не сломал.

— Это драка, а не брудершафт, — поморщился Эрвин. Но шапку все-таки надел. В Каллад с погодой лишний раз шутить не стоило.

— Да чего уж там. Не злись. Полегчало?

Нордэнвейдэ мог бы сказать, что теперь, помимо всех прочих бед, у него течет кровь из носа, разбита губа, раскалывается голова, оторван погон на шинели и вообще он так со школьной скамьи не развлекался, но вдруг понял, что Маэрлинг прав.

Образ скалящейся Марины явственно потускнел.

Видимо, страдания нравственного и физического толку вместе все-таки не уживались.

Эрвин сплюнул кровь:

— Полегчало. Но от благодарностей воздержусь.

— Правильно! Поблагодаришь, когда я тебя с Люсиндой познакомлю, — расцвел Маэрлинг. — Огонь, а не женщина.

— Только с такой рожей к Люсинде и идти, — фыркнул Эрвин. В зеркало он себя не видел, но по общим болевым ощущениям масштаб проблемы представлял.

— Ты знаешь слово «рожа»! — искренне обрадовался Витольд. — Я смотрю, не все еще потеряно!

К Эрвину постепенно возвращалось обычное восприятие реальности и, как прямое следствие, воспитание. Оно не позволяло употреблять грубых слов, а препираться с избалованным дураком не позволяло самоуважение.

Нордэнвейде закончил вытирать лицо, поднял саквояж, проверил, целы ли застежки, и ровно проговорил:

— Я должен вас предупредить, Витольд, что в следующий раз при сходных обстоятельствах я буду вынужден вызвать вас на дуэль.

Виконт согнулся от смеха:

— Все-таки потеряно. В следующий раз, Эрвин, я не проявлю такого человеколюбия и не стану подставлять рожу, чтобы поднять тебе настроение. А теперь я все-таки предлагаю пойти в бардак.

— Спасибо, нет.

— И еще меня упрямым считают, — истово возмутился Маэрлинг. — Ну хорошо, тогда пошли сперва ко мне, а потом — в бардак.

— К тебе? — Эрвин решил, что драку в лучших школьных традициях все же можно счесть своеобразным брудершафтом, за неимением другого пути.

— Именно. У меня как-то нет желания рассказывать отцу, что там случилось в Рэде. Он не одобряет, когда дворяне сквернословят. Старая закалка и все такое. Так что, Эрвин, сказочку расскажешь ты. Заодно приплетешь наши с тобой синяки и ссадины. Я требую героических деяний и спасения златокудрых девственниц из затруднительного положения. А я за это познакомлю тебя с Люсиндой.

— Не хочу я знакомиться с Люсиндой. Но… я, пожалуй, буду благодарен за ванну и завтрак, — сдался Эрвин. Сказочка была не такой уж и высокой ценой за возможность не видеть патриотичную мадам Тирье лишние сутки. Все равно в таком виде ни в одну приличную гостиницу его бы не пустили.

3

— У меня в детстве был знакомый ослик по имени Еше. Так вот, по сравнению с тобой он был очень сговорчивый, — пробурчала Магрит. Пробурчала негромко и предварительно убедившись, что Наклз ее не слушает. Он, впрочем, вообще редко опускался до того, чтобы ее слушать. Теперь вот маг спрятался от окружающего мира и Магрит с микстурой за разворотом газеты. Девушка видела только выпирающие из-под одеяла острые колени, кисти рук да взлохмаченную макушку. — Да, это был очень славный и сговорчивый ослик, — недовольно продолжала она. — Не то что некоторые люди, которые не хотят пить лекарство. Как тебя мама в детстве лечила такого?

Увы, у вредного Наклза слух был как у кошки.

— На мое счастье — никак. И что же стало с Еше? — хмуро поинтересовался маг, не опуская газеты. — Его залечили до смерти?

— Вообще-то его реквизировали твои черноштанные друзья! — Наклз не одобрял, когда люди выражались, так что Магрит пришлось искать эвфемизм, которым можно было в его присутствии называть калладцев.

— Хм, а почему твои златоштанные друзья им не помешали? Или они только революцию спонсировать горазды? — не остался в долгу маг.

— Знаешь, Наклз, что ты об Аэрдис ни думай, а они у рэдцев хлеб не отбирают…, - в который раз попыталась девушка изложить свои политические взгляды. Попытка снова провалилась. Наклз, нисколько не обеспокоенный угнетением своей исторической родины, явственно фыркнул.

— Отбирают, — маг опустил газету, и Магрит встретилась с пронзительным серым взглядом, холодным как зима. Под таким взглядом хотелось немедленно извиниться за свою глупость и провалиться сквозь землю, по возможности, более никого не беспокоя. Магрит очень не завидовала студентам Наклза. — Отбирают, ты уж мне поверь. Но у них хватает ума делать это более хитрым способом. Они промывают мозги мальчикам и девочкам, и те бросают плуги, престарелых родителей и нормальные человеческие мечты и идут метать бомбы. В других мальчиков и девочек, преимущественно калладских, а также в их родителей. В итоге даже те поля, которые ухитряются обработать оставшиеся без поддержки рэдские старики, потом вытаптывает конница калладских карателей. Аэрдис бьет по Рэде дважды. И трижды — по Каллад. Они очень умные негодяи. Рэйнальду Рэссэ стоило бы у них поучиться.

— Канцлер Рэссэ — негодяй? — хоть в этом у Наклза и Магрит взгляды, кажется, совпадали.

— Двойной.

— Как так?

— Канцлер и должен быть негодяем — это нормальная профессиональная добродетель казначея, вот если на этот пост вдруг попадает альтруист-бессребренник — плохи дела у такого государства. Но вот быть идиотом канцлеру все-таки не обязательно, — недовольно пояснил Наклз. — Глупый канцлер — это преступление перед отечеством, а Рэссэ делает подозрительно много глупостей в последнее время. Взять хотя бы эту, — маг кивнул на передовицу. Магрит сосредоточилась и с третьей попытки одолела непривычные буквы. Броский заголовок сообщал, что Западная Рэда добровольно вошла в состав кесарии.

Магрит западных рэдцев не жаловала, но все равно была не в восторге от этой новости. Впрочем, ничего другого и ожидать не стоило.

— И чего вам, плохо что ли? Захапали еще кусок земли, — буркнула она.

— Проблем там больше, чем потенциального хлеба. И в определенных ситуациях хлеб вообще выгоднее покупать. Чтобы лишний раз не нервировать других, гм, поставщиков. А еще никогда нельзя брать то, что так спокойно отдают тебе враги.

— Отдают враги?! Западная Рэда была независима…

Наклз явственно поморщился, словно услышанная глупость причинила ему натуральную зубную боль, и мягко поинтересовался:

— Курс занимательной и очень альтернативной политологии тебе тоже Кассиан читал?

Магрит кивнула.

— У него с ней не лучше, чем с арифметикой. Ладно, давай не будем портить друг другу картину мира. Дай мне пузырек с микстурой, пожалуйста.

— Но…

— Мне не настолько плохо, чтобы кормить меня с ложечки. Просто дай мне эту склянку, Магрит.

— Сольвейг сказала…

— Я догадываюсь, что сказала леди Сольвейг. Медики вообще говорят много и, преимущественно, глупости.

— Неправда! — обиделась за Сольвейг Магрит. Женщина та была резкая и в общении малоприятная, но с того света Наклза не добрые Заступники вытаскивали. И да — она говорила дело. Например, что одним печеньем даже такой тощий маг как этот сыт не будет. Наклзу вменялось есть каши, бульоны и прочие вещи, от которых он гордо воротил нос.

— Хорошо, неправда. Ты дашь мне склянку? Или мне все-таки придется нарушить предписанный леди Сольвейг постельный режим?

Магрит знала, что рекомендованное Сольвейг лекарство было горьким, как касторка. И была почти уверена, что Наклз мухлевал, словно мальчишка, отсчитывая количество капель самостоятельно. Маг ревностно оберегал этот секрет, но рэдка подозревала, что строгий и занудный чародей — сластена каких поискать. Во всяком случае, сахар из сахарницы исчезал быстро и загадочно.

— Вот, держи, — во избежание дальнейших препирательств девушка почла за лучшее лекарство отдать. — Двенадцать капель, она сказала.

— Вчера она «сказала» десять, — не попался на примитивную уловку Наклз. — Магрит, пожалуйста, умерь свой пыл. Я тридцать семь лет живу на свете и еще ни разу не умер.

Поспорить с этим заявлением было сложно. Хотя Магрит не удивилась бы, если бы маг солгал и здесь. Чем дольше она находилась с ним под одной крышей, тем более странным существом он ей казался. Свою нехитрую жизненную историю девушка рассказала едва ли не в первые дни знакомства. Ответной любезности за месяц так и не удостоилась. Конечно, все можно было списать на пневмонию, свалившую Наклза почти на две недели, но здравый смысл подсказывал Магрит, что маг и в трезвой памяти не стал бы делиться деталями своей биографии.

Скорее она до сих пор терялась в догадках, почему Наклз не выставил ее вон при первой возможности. Спросить об этом Магрит, конечно, могла, но нюхом чуяла, что Наклз либо опять очень вежливо и умно соврет, либо ответ ей сильно не понравится.

— Хорошо, хорошо, будь по-твоему. Но ты хотя бы поспишь?

— Да. Разбуди меня немедленно, как только появится Дэмонра. Ее фотографии ты видела.

— Разумеется, разбужу, — не моргнув глазом, соврала Магрит. Кое-чему у Наклза она успела научиться.

Маг отложил газету на стул, стоящий у кровати, честно отсчитал десять капель, выпил микстуру и откинулся на подушки. Магрит хотела было поправить одеяло, но вовремя вспомнила, как Наклзу не нравились подобные проявления заботы. Не отбивался он первые дней пять-семь после приступа, и то, как подозревала Магрит, просто потому, что редко приходил в себя и был слаб, как котенок. Но, едва ему слегка полегчало, показал зубы. Разумеется, фигурально и очень вежливо. Не то чтобы Наклз капризничал, совсем уж отказывался принимать лекарства или нарушал предписанный Сольвейг режим. Но любые попытки поговорить с ним ласковым тоном, как это обычно делают с больными, взять за руку, растормошить и развеселить неизменно проваливались. «Если тебе так нужно охать надо мной, подожди пока я из полутрупа превращусь в полноценный труп, или выйди в другую комнату», — вот, собственно, была вся благодарность Наклза за заботу. Еще и к стене отвернулся, не дожидаясь ответа. Магрит обиделась было, но потом разумно решила, что не станет воевать с чужими придурями, и всю свою кипучую жажду общения теперь изливала на мухоловку. Адель за недели, проведенные без Наклза, видимо, осознала все трудности своего положения и позволила Магрит себя поливать. Теперь вечера скрашивал не только толстый альбом с фотографиями, но и дружелюбное шипение.

Магрит забрала с тумбочки склянку, подошла к окну и задернула шторы так, чтобы на постель не падало света. Чем больше Наклз бы спал, тем скорее бы поправился.

— Спасибо, — негромко поблагодарил маг, не открывая глаз.

Девушка, стараясь не шуметь, вышла в коридор, спустилась на первый этаж и уселась за стол гостиной, воевать с калладской грамматикой. К сентябрю ей предстояло постичь, зачем подданным кесаря потребовалось семь падежей там, где рэдцы прекрасно обходились четырьмя и нисколько не страдали.

«Есть кот. Нет кота. Дать коту… Как можно дать что-то коту, если кота нет? Вижу кота… Ну да, я тоже регулярно вижу вещи, которых нет. Ладно, вижу, значит, кота. Зову кота. Кот не идет…»

Магрит отстрадала над грамматикой не меньше часа, как вдруг услышала стук в дверь. Нежданный гость не звонил, хотя там висел колокольчик, а именно стучал, причем не очень громко. Безо всякого сожаления закрыв книгу, она отправилась открывать. Как-никак метрика у нее уже имелась, а Наклз не стал бы ругаться, если бы не узнал.

На крыльце стояла молодая барышня с огромной корзиной в руках. Из-под мохнатой шапки выбивались светлые волосы, в лучах заходящего солнца казавшиеся совершенно алыми. Барышня несколько смущенно улыбнулась и засыпала Магрит скороговоркой на отличнейшем морхэнн. Отдельных слов та разобрать не могла, но, в целом, поняла, что незнакомку зовут Кейси Ингегерд, что она знакомая Наклза и пришла от полковника Дэмонры.

— Я могу войти? — уже медленнее поинтересовалась Кейси, видимо, сообразив, что Магрит ее плохо понимает.

Видя, что ее слова не слишком убедили хозяйку, Кейси примирительно улыбнулась и поставила свою ношу у ног Магрит. На солнце заблестела огромная банка варенья, обложенная какими-то плюшками, пирожками и диковинными фруктами ярко-оранжевого цвета. Рэдка впервые видела такие вживую, но знала, что они называются «апельсины».

— Привет с далекой Дэм-Вельды, — заметив удивленный взгляд Магрит, пояснила Кейси. — Я все понимаю, зайду потом. Но уж гостинцы возьмите, сделайте милость.

Магрит задумалась. С одной стороны, Наклз ждал Дэмонру, а не некую золотоволосую девушку с лучистым взглядом. С другой стороны, девушку эту она уже видела. На фотографиях, аккурат рядом с той самой загадочной Дэмонрой. И, в отличие от бледной женщины с умным треугольным лицом, Кейси Магрит с ходу понравилась, а рэдка привыкла доверять своей интуиции. Наконец, спускать с лестницы человека, не будучи хозяином дома, было бы по меньшей мере некрасиво. К тому же Кейси принесла апельсины, о стоимости которых Магрит предпочитала не знать ничего. Видимо, очень хотела золотоволосая девушка, на которой калладский мундир выглядел как карнавальный костюм, доставить Наклзу радость.

— Прошу, — улыбнулась Магрит, отступая с прохода. — Он спит. Но я делаю чай.

* * *

Загадочная «племянница» Наклза произвела на Кейси не самое плохое впечатление. Странная девушка скверно говорила на морхэнн, немного нервничала и была преувеличенно гостеприимна, но незабвенную Абигайл Фарессэ ничем не напоминала. Ни глаз с поволокой, ни слишком тугого корсажа, ни юбки, которой вечно не хватало пять сантиметров в подоле, ни серег с фальшивыми камнями. Даже если бы ко лбу Кейси приставили пистолет, она все равно не смогла бы объяснить, как Наклз, не имевший проблем с хорошим вкусом, просто рядом мог стоять с такой откровенной дешевкой. А они с Фарессэ, надо полагать, не просто рядом стояли.

Впрочем, каким образом судьба могла свести с замкнутым Наклзом это милое, нелепое и явно бесполезное существо тоже было загадкой. Кейси задумчиво попивала чай. Магрит разумно воздержалась от ведения светской беседы и большей частью молчала, но не мрачно, а как-то выжидающе. Кейси вовсе не хотела нажить себе врага в лице домочадца Наклза, а потому тоже молчала, боясь говорить слишком быстро или слишком медленно, чтобы ненароком не обидеть рэдку. Национальность Магрит с головой выдавал акцент.

— Совсем чудовищно, да? — вдруг поинтересовалась та, глядя в чашку.

— Простите, что? — не поняла Кейси.

— Совсем паршиво говорю?

— Почему же. Вполне сносно, — несколько приукрасила действительность нордэна. — Я на рэдди вообще двух слов связать не могу…

— У тебя нет необходимости, — мгновенно ответила Магрит.

Кейси, по счастью, довольно быстро сообразила, что это не было оскорблением. В Рэде к сверстникам на «вы» не обращались. Вряд ли Наклз успел донести до Магрит все тонкости калладского этикета.

— Нет, — миролюбиво согласилась Кейси. — Морхэнн — очень сложный язык. Собственно, его за то и выбрали национальным языком, что он такой сложный.

На конопатом личике Магрит проступила помесь печали и злости.

— Семь падежей, — вздохнула она. И тихо добавила что-то на рэдди. Скорее всего, это было ругательство, впрочем, сказанное без особенной экспрессии.

— Семь. Но активно используют только шесть, — подхватила Кейси. Ей пришло в голову, каким образом она могла бы обзавестись союзником в этом холодном доме. Попутно никому не соврав и не сделав ничего предосудительного. Даже наоборот, совершив хороший и правильный поступок, который очень трудно истолковать превратно. — Если хочешь, я могла бы раздобыть тебе неплохую грамматику и вообще помочь.

Голубые глаза Магрит просияли. Да уж, это точно не была операция «ледяная крепость». И нет, она не приходилась магу ни племянницей, ни тем более «племянницей».

— Можно я взгляну на Наклза, прежде чем уйти? — аккуратно уточнила Кейси. — Грамматику принесу завтра после обеда, — быстро добавила она, пока Магрит не задумалась над странностью ее просьбы.

Рэдка, видимо, в мыслях уже обращала в позорное бегство все семь грозных падежей, а также спряжения глаголов и прочие прелести морхэнн, и потому доброжелательно кивнула:

— Можно. Но тихо очень. Он рассердится. Я его будить обещала.

— Я тихо и очень быстро, — заверила Кейси. И подумала, что Наклз именно в ее случае вряд ли стал бы размениваться на какие-то эмоции. Впрочем, даже если бы он вдруг посмеялся в мыслях, то вслух сказал бы что-нибудь вполне невинное, любезное и холодное, как подаяние. Ей, по всей видимости, удалось то, чего достигли немногие: в свое время она сумела действительно разозлить Наклза. Да так качественно, что с тех пор он на нее больше не злился.

Если бы Кейси точно знала, что сегодня последний день на земле и завтра вообще не будет, она непременно подошла бы к магу и спросила, стоило ли оно того.

4

Кейси очень хорошо запомнила тот день, когда впервые встретила Наклза, хотя, по большому счету, запоминать там было особенно нечего. Это произошло почти двенадцать лет назад. Стояла непривычно теплая и слякотная осень, и холодный город, разделенный пополам закованной в гранит рекой, казался молоденькой нордэне, оставившей приволье Дэм-Вельды, еще более отталкивающим, чем он был на самом деле. Время было не самое приятное. Рэдские подвиги генерала Рагнгерд тогда еще не успели стать страшноватой сказкой, а казенные цветы на ее и ее мужа могилах — увянуть. Кесарь Эвальд доживал свои последние дни, задыхался, запивал страх калладской огненной, жертвовал на сиротские дома и требовал новых арестов среди «отравившей» его нелюди. Его старший сын, Эдельстерн, тихим голосом обещал «смягчение режима» и всяческие блага тем, кому следовало это пообещать. Наместница Рэдум Эстер, чей престиж после истории со скоропостижной и внезапной гибелью Рагнеды Скульден сильно упал и более никогда не поднялся, оставила заботы об Архипелаге племяннице и тоже готовилась покинуть этот мир. Окраины кесарии лихорадили погромы против «нелюдей», либеральные газеты молчали, консервативные проводили обзоры дамских мод и собачьих выставок. В самом воздухе под низкими облаками висело что-то безнадежно-тоскливое. О том, что такое безвременье называется «реакция», Кейси узнала куда как позже.

В один из тех омерзительных вечеров она, гимназистка предпоследнего года обучения, зашла к старшей подруге. Формально — за книгой, на самом деле — за советом. Кейси переживала очередную отчаянную любовь, имени которой теперь не могла даже вспомнить. И, разумеется, тогда на свете не существовало ничего, важнее той любви: ей было почти пятнадцать.

Бессменный денщик Дэмонры по фамилии Гребер, в мирное время выполнявший функции то ли повара, то ли дворецкого, а может все сразу, открыл дверь и пропустил изрядно промокшую Кейси внутрь. В гостиной обнаружилась хозяйка дома — тогда еще криво и коротко остриженная девушка с тонким шрамом через щеку — и некий незнакомец, которому та пыталась что-то втолковать. Незнакомец стоял у окна, скрестив руки на груди, и самым любезным образом ее не слушал. Дэмонра говорила на рэдди. Услышав шаги, она тут же перешла на морхэнн.

— Это не обсуждается, это не просьба, — прошипела она мужчине и уже совсем другим тоном продолжила, — Кейси, милая, как я рада тебя видеть!

«Милая Кейси» сильно сомневалась, что она пришла вовремя. У нее даже мелькнула мысль, что великая любовь до завтра не сдохнет. Девушку не оставляло ощущение, что она прервала какой-то чрезвычайно важный разговор и что ей не рады. По крайней мере, незнакомец точно рад ей не был.

— Кейси, милая, знакомься. Это Найджел Наклз, специалист по вероятностным манипуляциям, — Дэмонра, как и все нордэны, не одобряла, когда магию называли магией. Магия превращала троллей с великанами в горные хребты и обратно. А калладские маги — так, вероятностями баловались понемножку. — А это — Кейси Ингегерд, гимназистка, надежда калладской некромедицины в будущем и просто красавица, как ты можешь видеть уже сейчас, — преувеличенно весело отрекомендовала подругу нордэна.

— Чрезвычайно рад знакомству, — представленный Наклзом мужчина действительно смахивал на нечто типично калладское, но легкий акцент с головой выдавал какого-нибудь Грассэ. Поклонился он любезно и отстраненно. Светлые, широко расставленные глаза мага с совершенно неподвижными зрачками смотрели прямо сквозь Кейси. Признанная красавица гимназии и всего прилегающего мира впервые в жизни столкнулась с такой потрясающей бестактностью. Обычно мужчины в ее присутствии не забывали восхищенно — или на худой конец глуповато — улыбаться. К пятнадцати годам особенного ума или хотя бы выдержки взять было неоткуда, поэтому она тут же вздернула носик и окатила «специалиста по вероятностям» уничтожающим взглядом. Маг — ну бывают же такие истуканы! — проигнорировал и это.

— Я тоже весьма рада, — ледяным тоном заверила подругу Кейси. — Я, пожалуй, пойду. На минутку заходила.

Дэмонра, видимо, почувствовала неловкость ситуации, а, может, подумала о дожде за окном. Так или иначе, она покачала головой:

— Пять минут никого не убьют. Я заварю чай, а Гребер найдет тебе извозчика. Не дело в такую погоду шататься по улице. Будь добра, развлеки господина Наклза беседой. Он в столице впервые и еще не успел ее посмотреть, я уверена, тебе будет, о чем ему рассказать. Я сейчас вернусь, — и исчезла в коридоре.

Кейси неприязненно оглядела на потенциального слушателя. Ничего примечательного он из себя не представлял и на первый взгляд мог сойти за измученного жизнью клерка из бедного района. Нордэна отметила старую мешковатую одежду, явно с чужого плеча, нездоровую худобу, прямо-таки мертвенную бледность лица и глубокие тени под глазами. Правда, для своего потрепанного жизнью вида маг держался чересчур прямо. Кейси он с ходу показался высокомерным и неприятным. Позже она поняла, что, скорее всего, перепутала высокомерие с замкнутостью. А вообще весь вид Наклза, от холодного прямого взгляда до вскинутого подбородка и скрещенных на груди рук говорил, что маг готов держать оборону и ничего хорошего не ждет.

Будь Кейси старше и умнее, она, конечно, не стала бы проверять, насколько эта оборона крепка, но ей было пятнадцать, а нахал с ледяными глазами ей даже не улыбнулся.

«Ну держись», — с веселой злостью подумала нордэна, предвкушая показательную порку.

— Итак, вы впервые в столице? — проворковала она.

— Да, впервые. Миледи Дэмонра очень добра, — глуховатым голосом сообщил маг. Без малейших эмоций. Он даже смотрел не на Кейси, а куда-то чуть мимо ее лица. — Я вовсе не претендую на ваше внимание. Все, что мне следует знать о Каллад на Моэрэн, можно найти в справочнике. Благодарю.

Будь Кейси хотя бы на пять лет старше, она бы поверила, что человека не интересуют столичные достопримечательности, а не строго обязательно она сама, кивнула бы и инцидент был бы исчерпан. Но пятнадцатилетняя звезда гимназии настолько явного пренебрежения своим обществом стерпеть не могла. Она задрала нос так высоко, как только сумела, и принялась ронять общеизвестные факты о Каллад, нисколько не скрывая, что делает магу великое одолжение. Среди общеизвестных фактов она, в том числе, пару раз упомянула, что рэдских беженцев — рассадника заразы и преступности — здесь и без Наклза более чем достаточно. Разумеется, это было сказано очень вежливо и тонко, со всем очаровательным великосветским ехидством, доступным старшекласснице. Замкнутое лицо мага стало еще более замкнутым. Наклз поблагодарил Кейси за сведения сухо и ровно, только акцент сделался чуть заметнее.

Воодушевленная успехом и собственным красноречием, она продолжила самозабвенно отпускать шпильки. А также попутно демонстрировать свои знания из самых разных областей, от литературы и театра до химии. Обычно окружающие млели, когда миловидная блондинка так умно рассуждала о философских течениях, природе материализма и многих других вещах.

Дэмонра отсутствовала минут десять. Мага все это время изящно и ненавязчиво ставили в известность, что он невежда и хам, не имеющий ни малейшего понятия об окружающем мире, но, так и быть, здесь можно сделать скидку на его происхождение из варварской страны, и эта скидка любезно делается. Наклз слушал, не перебивая.

Кейси была свято уверена, что тот просто дар речи потерял, а она, умница, проучила нахала, указав ему его место. И вообще эту головомойку он долго не забудет.

Вот уж с тем, что Наклз не забыл, она не ошиблась.

Когда Дэмонра вернулась, в гостиной стояла напряженная тишина. Сыпать колкостями при подруге Кейси не позволял этикет, а маг и вовсе молчал, как истукан, глядя в пламя камина.

— Ну, Кейси, ознакомила нашего гостя с калладским гостеприимством? — поинтересовалась Дэмонра, все так же преувеличенно бодро. — Наклз, ты уже веришь, что здесь можно жить, несмотря на климат?

Маг отвернулся от огня и ни к кому не обращаясь сообщил:

— Я верю, что в Каллад превосходная система образования.

— В самом деле? — любезно улыбнулась Кейси. Она была почти готова простить нахала, наконец, оценившего ее заслуги по достоинству.

— Да. Меня чрезвычайно впечатлили ваши познания по самому широкому спектру… отвлеченных дисциплин.

Вот тут Кейси начала постепенно понимать, что маг вовсе не делает ей комплиментов. Комплименты таким тусклым голосом не отвешивают, если только не хотят оскорбить. Пока она соображала, что такое несет маг, Наклз все так же скучно закончил:

— С таким багажом знаний вы выйдете из учебного заведения великолепным специалистом. Всесторонне подготовленным… к поражению.

— Наклз, пожалуйста, — довольно резко начала Дэмонра.

Маг дернул щекой и что-то сказал на рэдди. Рэдди Кейси тогда понимала с пятого на десятое, но на то, чтобы разобрать слова «злая кукла» и «я ухожу», ее познаний было достаточно. Дэмонра так же резко заявила на рэдди, что Наклзу бы следовало уважать ее друзей. Тот, не отвечая, развернулся и направился к двери в коридор. Дэмонра схватила его за руку выше кисти. Рукав плаща задрался, и те несколько секунд, которые маг со злым лицом выворачивался из хватки, Кейси очень четко видела синие цифры идентификационного номера, выбитые на тыльной стороне его ладони.

Рэдский маг, служивший в Аэрдис, теперь в Каллад. Такого безумия Кейси даже от Дэмонры не ожидала. Она смотрела на номер с таким чувством, будто видит сон.

Война Каллад и Аэрдис шла уже пятую сотню лет с небольшими перерывами, переменным успехом и неизменной жестокостью. Большую часть этого времени враги выясняли отношения на чужих территориях, так что в средствах особенно не стеснялись. Потом появилась дальнобойная артиллерия и, значительно позже, хлор в баллонах. А дальше дружно взвыли Эфэл, Эсса, Рэда и вообще все, кому не повезло оказаться испытательным полигоном во время бойни за идеалы. Выть они могли бы долго и безрезультатно, но к вою прибавились диверсии. Когда в Каллад рванул третий завод, а в Аэрдис утечка хлора погубила несколько сотен человек, заинтересованные стороны решили пересмотреть границы дозволенного. Так родился знаменитый пакт Рэссэ-Мадиар. Многие до сих пор считали его верхом гуманизма.

Этот документ, принятый почти десять лет назад, запретил использование газового оружия, закрепил возможность обмена пленными и вообще снизил общий уровень варварства с обеих сторон. Он же категорически осудил применение вероятностных манипуляций в любом виде. Не то чтобы это сильно помогло — магов по-прежнему использовали во всю — но вот отношение к войне несколько поменялось. Пленных солдат и офицеров теперь не обязательно добивали, могли и отпустить за выкуп. Магам повезло меньше: если их удавалось схватить, никто не разбирался, чем они там занимались в армии — лечили камни в почках генералу или пытались устроить светопреставление в рядах противника — и разговор был предельно коротким. Брать их в плен было официально запрещено. Любого имперского вероятностника ждал расстрел на месте, будь это хоть жуткий-прежуткий «Цет», хоть помщник медика с минимальным магическим классом.

И у Дэмонры, протащившей в Каллад татуированное диво, могли быть очень серьезные неприятности. Вплоть до повешения, если у дива, помимо номера, имелась героическая биография.

Наклз, перехватив взгляд Кейси, вспыхнул. Буквально пошел красными пятнами, словно ему надавали затрещин.

— По твоим же словам, пытки в Каллад запрещены лет двести как, довольно ломать мне руку, — уже на морхэнн попросил он Дэмонру. Если это было просьбой — на комнату как будто слой инея лег от его тона. Нордэна разжала пальцы. Маг резким движением одернул рукав и все же вышел прочь. Не забыв напоследок отвесить короткий поклон и сообщить Кейси, что он был чрезвычайно горд познакомиться со столь умной и светской барышней, которая, безусловно, помогла ему составить самое выгодное мнение о Каллад. Ошеломленная Кейси слушала быстрые удаляющиеся шаги и гадала, зачем Дэмонра притащила сюда такое опасное и, очевидно, ненормальное существо. А также чего такого она сказала, что существо настолько оскорбилось.

Дэмонра нервно пробарабанила пальцами по столу и нахмурилась:

— Кейси, что у вас здесь было?

— Да ничего, я рассказала про город, как ты просила…

— Видимо не так, как я просила. Он бы не набросился первым.

— А мне кажется их… этих… этих существ как раз так и тренируют, чтобы они первыми бросались!

— Ты с каких-то пор стала специалистом и в данной области?

После слов мага подобный вопрос просто не мог Кейси не взбесить:

— Велика честь! И этот псих даже не калладец! — основное правило Дэм-Вельды гласило, что, когда аргументов нет, следует вспомнить национальность. Если Дэмонра не могла презирать мага как подданая кесаря, то уж как нордэна она просто обязана была это делать.

— Не калладец. И не гражданин, если ты об этом. Но он все-таки человек, — сощурилась Дэмонра. К удивлению Кейси, правило не сработало.

— Мне странно слышать это от тебя.

— А мне вдвойне странно говорить тебе такие очевидные вещи! В следующий раз я попрошу тебя оставлять великоимперские амбиции Архипелага за порогом этого дома и уважать моих друзей.

— Друзей?! Это цепной пес Гильдерберта! С соответствующей татуировкой, между прочим. Такие, как он, наших ребят сотнями убивают! — возмутилась Кейси. Возмутилась громко и горячо, уже понимая, что, скорее всего, не была права.

— «Ребят» на линии огня не бывает, — довольно зло одернула ее Дэмонра. — Не путай антивоенные романы и реальность. Ребятишки у нас не воют довольно давно. И, нет, Наклз занимался не этим. Впрочем, даже если бы он младенцев потрошил, он мой гость, а ты — в моем доме. Отношения выясняйте за его порогом! И тебе пора, если ты ничего не хотела.

На том и порешили. Впрочем, Дэмонра с тех пор пристально следила за тем, чтобы Наклз не пересекался с прочими ее гостями. Во всяком случае, в доме нордэны Кейси больше его ни разу не видела. А о той нелепой сцене быстро позабыла.

Вторая их с Наклзом встреча случилась почти через полтора года. Две холодных, ветреных и на редкость бесснежных зимы успели начаться и кончиться, стоял конец апреля, и Кейси вместе с толпой абитуриентов пыталась подать документы в Калладскую государственную Академию. Часам к пяти вечера ей это все же удалось. Девушка выходила из здания уставшей и, как ни странно, счастливой. Не успела она спуститься с крыльца, как зарядил крупный дождь. Солнце продолжало светить, и Кейси, сочтя это добрым предзнаменованием, глазами искала в небе радугу. Радуги не было. Зонта у нее с собой тоже не было, но ждать, пока дождь закончится, не хотелось: Кейси так и тянуло прогуляться под золотившимися на солнце нитями.

Темная лента Моэрэн тускло блестела. Свежий ветерок шевелил полы нового пальто. Кейси уже успела промочить ноги, но, бредя по набережной, чувствовала себя абсолютно счастливой. Она касалась рукой влажного гранита ограждений, сверкающего на солнце, шлепала по лужам, загребая воду носками щегольских ботиночек, улыбалась прохожим и любила весь мир разом, как бывает только в юности. В довершение всего, по дороге к ней прибился черно-белый котенок. Грязный и мокрый комочек истинно калладской расцветки жалко пищал и, наверное, хотел есть. Сострадание и нежелание испачкать дорогое пальто боролись в Кейси около минуты, но пищащий котенок, не отстающий от нордэны, победил. Она остановилась, присела, подхватила догнавшего ее зверька на руки, стараясь все-таки держать его подальше от белого мехового воротника, а когда снова подняла глаза, то уже близко увидела на набережной высокого мужчину под большим зонтом, идущего ей навстречу. Что-то в его осанке и посадке головы показалось ей смутно знакомым. Сердце Кейси забилось сильнее. Никаких объективных причин для этого не было, просто уж слишком истекающий золотом вечер напоминал сцену романа. Из такого яркого солнечного марева навстречу нордэне непременно должна была выйти ее судьба в лице юнкера старшего курса, но можно сразу и офицера. Непременно в красивом мундире и с кучей медалей на груди. Увы, с офицером не задалось: прохожий был одет в гражданскую одежду. На нем было черное пальто с глухим воротом, любимого профессорами и интеллигентами фасона, слишком чистые для такой погоды ботинки и перчатки поистине снежной белизны. Солнце слепило глаза и мешало разглядеть лицо. Мужчина поравнялся с Кейси, замер, а мгновение спустя она сообразила, что дождь на нее больше не капает. Выпрямившись, нордэна обнаружила себя под услужливо подставленным зонтом.

— Спасибо, — улыбнулась она, запрокидывая голову, чтобы разглядеть незнакомца. Тот все-таки был очень высок.

— Пожалуйста, — ответил он с некоторым опозданием и как-то глуховато. На этот раз он говорил уже без малейшего акцента. Но голос Кейси узнала раньше, чем лицо.

Лица она, по чести сказать, и не узнала бы. Маг с их первой встречи сильно изменился в лучшую сторону. Если в гостиной Дэмонры стоял усталый, побитый жизнью и совершенно измученный рэдец, даже огрызавшийся вяло и невыразительно, то теперь взору нордэны предстал идеально причесанный и выбритый калладец, явно ни разу в жизни плохо не евший — не говоря уж о какой-то там войне, которую он мог видеть.

Наклз ее, скорее всего, тоже узнал с опозданием.

Столкнувшись с холодным как зима серым взглядом, Кейси решила, что маг сейчас в лучшем случае просто развернется и уйдет вместе со своим спасительным зонтом. А в худшем — еще и скажет ей что-нибудь на память. Полтора года спустя Кейси уже начала понемногу понимать, что ей не следовало накидываться на человека просто потому, что он вовремя ей не улыбнулся.

Скользнув взглядом по лицу Кейси, маг перевел взор на пищащего котенка, которого нордэна от удивления прижала к груди, и едва заметно усмехнулся:

— Неожиданно.

Сложно было сказать, относилось это замечание к их встрече или к тому, что Кейси решилась испачкать пальто из-за безродной твари. Правда, на сей раз четвероногой.

— Д-добрый вечер. Вас сложно узнать.

— Сочту за комплимент, — без капли тепла сообщил маг.

— Нет-нет, я в хорошем смысле! — сбилась Кейси. Она прикусила язык за секунду до того, как ляпнула, что у мага и акцент совершенно пропал. Он говорил с прямо-таки эталонным столичным произношением. Увы, любая похвала, с учетом их прошлой встречи, могла быть истолкована как оскорбление. И выражение светло-серых глаз, от пылающего неба и воды сделавшихся опасно золотыми, ей подсказывало, что именно так оно и будет. — Я, наверное, вас задерживаю? — там, где не сработало бы очарование, следовало проявить манеры.

— Ничуть.

Другого человека Кейси непременно бы спросила, не гуляет ли он, и, если да, то как находит город, но с учетом всего, что произошло в гостиной Дэмонры, это было немыслимо. Нордэна думала только о том, как бы ненароком не поглядеть на белые перчатки, под одной из которой должен быть спрятан синий номер. А те почти светились, притягивая взгляд.

— Погода не располагает к прогулкам без зонта. И с животными. Я мог бы поймать вам пролетку или проводить, если желаете, — прохладно-вежливо сообщил Наклз. Кейси растерянно кивнула и оперлась на любезно подставленную руку. Остаток пути до дома нордэна помнила смутно. Котенок жалобно попискивал, маг молчал, дождь звонко барабанил по лужам, а она все думала, как бы так поаккуратнее извиниться, чтобы исправить отвратительное впечатление, которое она, к гадалке не ходи, произвела на Наклза. И с удивлением осознавала, что у нее краснеют не только щеки, но и уши.

Маг в гробовом молчании довел ее до подъезда. В голове Кейси к тому моменту уже созрел наивный замысел, включающий в себя чай, конфеты и припасенную тайком от тетушки бутылку розового игристого. Лучезарно улыбнувшись — от ее улыбки окружающие обычно таяли, и Кейси это знала — нордэна попросила Наклза зайти на чашку чая. Маг чрезвычайно вежливо отказался. Шоколад и игристое также не возымели никакого эффекта. Разве что бровь потенциального гостя поползла вверх.

— Вы, должно быть, очень на меня сердиты, — со ступенек сообщила Кейси, прижимая к груди пригревшегося и переставшего пищать котенка. Ей было стыдно за собственную глупость почти до слез. — Это справедливо.

Маг покачал головой:

— Нет, ничуть.

— Но вы же на меня обижены?

— Конечно, нет.

— В самом деле? Почему?

— Потому что оскорбления столь юной барышни стоят недорого, — любезно и отстраненно пояснил Наклз.

Кейси хлопнула глазами. Это еще могла быть ошибка. Не могла вся логика мира дать сбой разом. Ни улыбка не сработала, ни кофеты с игристым, а теперь еще и ее неловкая попытка извиниться терпела крах. она собрала в кулак всю свою волю и поинтересовалась:

— А извинения?

— Не дороже, — все тем же ровным тоном ответил маг. Он, очевидно, не имел желания ее оскорбить, так, давал исчерпывающие пояснения. Ответный удар, пришедший через полтора года, был болезненным. — Доброго дня, — добил Наклз, прежде чем Кейси успела ответить хоть что-то.

Глядя вслед удаляющемуся магу, нордэна дала себе слово, что будет вечно презирать и ненавидеть этого бессердечного гордеца, отучится на некромедика, возьмет его под крыло и когда-нибудь, непременно, спасет ему жизнь, в обход всех правил и с риском для себя. И уж тогда-то он горько пожалеет, что был так несправедлив, глух, слеп и вообще. Проще говоря, Кейси влюбилась по самые уши, но и об этом она догадалась с солидным опозданием.

За следующие десять лет она сделала большой прогресс. А именно, действительно отучилась на некромедика, хотя Наклз, как специалист второго класса, вчерашней студентке, конечно, не достался. Попасть в его жизнь с этого входа было невозможно, и Кейси стала искать другие. Она осталась в аспирантуре, потому что Наклз устроился в академию приват-доцентом. Одни бесы знали, считал ли профессиональный вероятностник «случайные» встречи на лестнице случайными, но Кейси к делу подошла ответственно. Защищала неграждан при каждом удобном случае. Хвалила мелодичность рэдди и народные песни, написанные на нем. Даже как-то съездила в Рэду на недельку, но досрочно вернулась из «райского уголка» вся искусанная комарами. Правда, с шикарными фотографиями, которые показала, как только привела руки и лицо в приличный вид. Впечатление они произвели на кого угодно, только не на Наклза, равнодушно похвалившего свет и композицию, а не вековые сосны и поля под солнцем. Кейси не сдавалась. Она теперь могла написать про Наклза целую энциклопедию: точно знала, какой маг пьет чай и какое предпочитает вино. Убедилась, что он чихает на кошек, не выносит благотворительных дам, вежливо прячет зевки, когда речь заходит о политике, спасении мира и последних веяниях искусства, и может терпеть без ущерба для окружающих не более трех глупых вопросов к ряду. С тем, что Наклз не любил, все было понятно, предметы, которые ему не нравились подчинялись определенной системе. С тем, что любил — дело обстояло сложнее, там были сплошные исключения. Наклз, судя по всему, питал светлые чувства только к теории вероятностей, которую преподавал, к Дэмонре — по совершенно непонятным причинам, потому что двух столь различных людей найти было сложно — к тишине и крепкому чаю с каким-то невероятным количеством сахара.

И, да, той далекой весной он не соврал, никакой обиды или неприязни к Кейси он не испытывал. Равно как и никакой приязни. Кейси Ингегерд просто выпадала за границы интересующего его мира. Впрочем, за эти границы выпадало многое, и здесь оставалось только смириться. Кейси смирилась. Другой вопрос, стало ли ей легче.

О ее любви, наверное, знали все, кроме Наклза. Это «кроме Наклза» Кейси очень оберегала. Интуиция подсказывала ей: исчезни это единственное исключение, и маг сделает так, что они более не увидятся. Наклз не был тщеславен, безответно влюбленная дура в качестве аксессуара ему не требовалась, даже если дура была хороша собой и готова на все. Так что Кейси, истратив много сил, приучила себя не краснеть, не запинаться и не нести околесицу, стоило магу показаться в поле зрения. Первые года два Дэмонра не уставала ее подкалывать, мол, оценила скромное обаяние интеллигенции? Потом, видимо, сообразила, что придурь затянулась. Поговорила «серьезно», объяснив, что Наклз ей не пара, потому что он вообще никому не пара и такие умирают холостыми. Кейси понятливо кивнула, и ничего не изменилось. На пятый год Дэмонра, перехватив очередной влюбленный взгляд Кейси, брошенный вслед магу, звучно выругалась и пообещала его как следует напоить при случае. Магда предложила добавить кулаком, для лучшего, так сказать, взаимопонимания. Кейси так и не поняла, то ли они и вправду ходили ее «сватать», то ли что, но Наклз чудесным образом почти перестал с ней пересекаться. Кейси не помнила, что именно наговорила подругам, но точно помнила, что сумела испугать даже бесстрашную Магду.

Потом Кейси пару раз видела Наклза идущим по улице с Абигайл Фарессэ, некромедиком на государственной службе. Фарессэ была замужем, но ходили слухи, что услуги, которые она оказывает магу, не ограничивались профессиональными. Впрочем, какой мог быть профессионализм у рэдской выскочки, как-то прорвавшейся через цензовые законы. Кейси очень хорошо запомнила, как они шли по залитой солнцем улице. Наклз с самым невозмутимым видом вел Абигайл под руку и, видимо, рассказывал что-то смешное, потому что Фарессэ, почти повиснув на нем, смеялась до слез. И, нет, их явно не волновало, кто на них смотрит и что думает. Затасканное слово «ревность» обрело смысл, и оно выглядело как черноглазая смеющаяся женщина в мягкой немодной шляпке. Кейси впервые в жизни желала человеку зла, искренне и от всей души. Иногда ей казалось, что, если бы Абигайл вдруг пропала, всем стало бы только лучше, особенно Наклзу, которому вовсе не следовало связываться с замужней охотницей за деньгами. Нордэнские боги услышали свою подопечную: через два года Фарессэ вроде как уехала в Рэду вместе с мужем. И ничего снова не изменилось. Кейси, забыв о нордэнской гордости, а заодно и о своем образовании, позволяющем ей понять, что чудес не бывает, пошла к «ведьме» и заплатила немалые деньги за приворот на крови. Привороженный и пожизненно приговоренный к бесконечной любви маг ничего не заметил и, конечно, страстью не воспылал. Кейси не огорчилась только потому, что ничего уже и не ждала.

Нордэна все на свете отдала бы, чтобы как-то переиграть тот далекий осенний вечер. Но, увы, роковые ошибки оставались роковыми ошибками, даже если они выглядели скорее смешно, чем страшно.

Все эти воспоминания промелькнули совсем быстро, ровно за то время, которое нордэне потребовалось, чтобы подняться по лестнице на второй этаж, пройти короткий коридор и осторожно приоткрыть последнюю дверь слева.

Кейси замешкалась на пороге, бросила быстрый взгляд на профиль мага, смутно белеющий в темноте, отчего-то испугалась, что он может проснуться, и поспешила прочь. С омерзительным ощущением, будто у кого-то что-то украла. Магрит удивленно посмотрела на нее, но ничего спрашивать не стала. Подхватив шинель, Кейси выскочила на холодную улицу и только там поняла: Наклз не идиот, он спросит, откуда в доме апельсины. И, конечно, узнает, что она приходила. А заодно и то, какую чушь наплела бедной рэдке.

«Я обязательно вернусь завтра. Расскажу Магрит про падежи. Сама наделала глупостей, отступать некуда. Довольно того, что он считает меня дурой. Пусть хотя бы не считает лгуньей», — подумала Кейси, покосившись на окно спальни. Шторы по-прежнему были задернуты и огня не горело. Нордэна подняла воротник, поежилась и направилась домой.

Там больше не было кошки, потому что на кошек Наклз чихал, зато имелись апельсины, двадцать сортов чая, сладости и фотографии клеверовых полей. Там все было уже готово.

5

Из постели Дэмонра вылезла около полудня. Она бы и дальше продолжила валяться на кипенно-белых, благоухающих лавандой простынях, но ванная с горячей водой тоже была тем еще искушением. Желание поспать и помыться боролись в нордэне около получаса, но последнее все же победило. Дэмонра, недолго думая, цапнула рубашку жениха, с вечера отправленную ею на спинку кровати, с удовольствием потянулась и, стараясь ступать как можно тише, стала пробираться к ванной комнате. Рейнгольд, с детски-умиротворенным видом обнимающий подушку, даже не думал просыпаться. Нордэна вообще не была склонна к сентиментальности, но это зрелище ее умиляло.

Она неоднократно подмечала, что спящие люди выглядят совсем не так, как бодрствующие. Сон стирал фальшивые улыбки, напускное равнодушие и вообще любые дневные маски. И, как казалось Дэмонре, высвечивал некоторые истинные черты характера человека. Не последнюю роль в ее решении все-таки выйти за Рейнгольда сыграло его умиротворенное, почти ласковое лицо.

Дэмонра прокралась по комнате, на ходу подобрав с пола один чулок. Куда делся второй, она даже отдаленно представить не могла. Судя по свету, пробивавшемуся из-под плотных штор, день выдался ясный. Отмокать в ванной она направилась в самом радужном настроении. Дэмонра даже подумывала, не приготовить ли Рейнгольду потом завтрак. Но передумала, рассудив, что и он имеет право на хорошее настроение.

— Я сперва решил, что мне просто приснился очень хороший сон, но потом понял, что у меня пропала рубашка, — констатировал Зиглинд, когда нордэна вернулась. Дэмонра развела руками:

— Мне она больше идет.

— Не поспорить. Можно я не буду отвешивать тебе казарменных комплиментов в духе «а ее отсутствие идет тебе еще больше»?

— Можно. В свете последних событий у меня теперь аллергия на любые комплименты. Представь себе только, у меня обнаружили «полководческий талант». Полководческий талант, Рэй, у человека, который на маневрах шестью сотнями командует! Я прямо так и представила представила себя на коне во главе войска, в дыму и пламени, под грохот канонады… Князь Эскеле бы с зависти удавился.

— Князь Эскеле, полагаю, не удавился бы, а удавил. Вроде бы он так поступил с парочкой кузенов, а где родню не пожалел, там хвалителей не пожалел бы и подавно.

— И правильно все сделал их светлый князь, а решил бы заодно вопросы с женой и сыном, глядишь, в Рэде сейчас меньше свинства было бы, сидели бы смирно, со своей религией и финансово системой… Но это был еще не конец! Оказывается, обнаруженный у меня военный талант равен моей же «ослепительной красоте»! Моей. Красоте. И мне пришлось молча снести такой плевок в сторону кесарской армии, да еще и поблагодарить за добрые слова.

— Не верю, что молча, — улыбнулся Рейнгольд.

Дэмонра скривилась:

— Ну хорошо. В ответ я сравнила доблесть рэдской аристократии с ее же государственным умом. Дальше Рэссэ сделал мне страшные глаза, так что пришлось молчать и пить.

Рейнгольд все цвел в улыбке:

— Давай я сделаю омлет, а ты расскажешь мне, что там творилось, если хочешь. Газеты я читал, они… невыразительны.

Дэмонра опустилась на ближайший стул и стала вдумчиво натягивать чулок. Когда Рейнгольд уже перестал ждать ответа, она поинтересовалась:

— Ты разве любишь сказки?

— Пока их не путают с реальностью — да, люблю. Только с хорошим концом. И с моралью.

— Юрист — и с моралью?

— Что поделать, — он уже резал на ломтики принесенный из холодного погреба кусок ветчины. — Кому чего не хватает. А у твоей сказки будет хороший конец?

— Хороший конец в нордэнской сказке обычно исчерпывается «и все они умрут, но не сегодня».

— Но сказка-то рэдская.

— Не знаю, бесов в мешок мы тоже не зашивали и принцесс не умыкали. Это, Рэй, вообще странная сказочка на стыке с драмой. Десяток трупов в прологе, ни одного — в основном действии, а сколько и чего будет в эпилоге — еще видно будет. Началась, Рэй, сказочка с того, что мы переехали через Седую… Реки, знаешь ли, ленивы, они не склонны разливаться в тот самый момент, когда следует потопить к бесам захватчиков, а больше нам никто помешать и не пытался, так что мы спокойно добрались. Выгрузились из эшелонов, взяли винтовки и… Ты в чудеса веришь?

— Нет.

— Хорошо. Тогда мы переехали через Седую, выгрузились из эшелонов, взяли винтовки и… Видимо, там или горели конопляные поля, и дальше была одна большая галлюцинация. Потому что я не знаю, как объяснить тебе весь бред, который случился после. Тебя еще ничего не смущает в моем рассказе?

— Меня смущает, что рэдцы не подорвали мост. Через Ларну ведь не так много удобных мест переправы?

— Седую, Рейнгольд, Седую. Я понимаю, что Ларну мы оттяпали не по закону, но все-таки мы ее оттяпали и назад не отдадим. О да, мост был целехонек. Нас это тоже смутило. Мы часов пять искали взрывчатку, подпиленные сваи, мага-диверсанта и все прочие простые радости войны. Не нашли. Но дальше на поезде ехать не рискнули. И потащились через поля. По пути, хм… Как бы это выразиться? По пути захватывая вражеские деревни и села, пару городов. Вражины поили нас молоком, хлеб-соль, твою мать… Ни единого выстрела, Рэй. Я не шучу. Старосты сразу выходили к нам на встречу с символическими караваями, мэры — с ключами. У последних лица были покислее, но, тем не менее, сопротивления как такового не было. Помнишь, как горцы прокатились по Виарэ? Вот мы прокатились почти до их «столицы» с той же скоростью, никого, правда, не убив. Оставляли в тылу отряды и шли себе дальше. Правда, пить после второго сдавшегося города решительно перестали. Как-то уж очень было подозрительно. Мечта наемника, а не война, если коротко. И, да, самое главное: ни одной аэрдисовской свиньи. Всю эту мразь как помелом вымели. Если бы не климат, я бы подумала, что мы топаем на маневры где-нибудь в провинции. Чувство вполне сказочное, потому что…, - Дэмонра замялась.

— Все ненастоящее, — подсказал Рейнгольд.

— Именно. А пуля откуда-нибудь из кустов — настоящая. Да вот пули нет. Есть только кусты, поля и люди, которые тебе улыбаются. А вот как раз улыбаться-то они и не должны.

— И что же было потом?

— А потом мы добрались до Грады, чтоб она сгорела, и все стало очень просто и очень мило. В газетах это, наверное, описано иначе, но дело было так. В дневном переходе от Грады нас встретили какие-то расфуфыренные субъекты в лисьих шапках. С предложением немедленно заключить мир на любых приемлемых для кесарии условиях. Я сама их только мельком видела, но, говорят, то еще было зрелище. Полагаю, переводчик догадался творчески подойти к делу и то, что посоветовал этим ослам Вильгельм, перевел очень неточно. Выяснилось, что белокрылые приятели рэдцев улетели еще три дня назад, причем местный князек, не будь дураком, удрал вместе с ними, прихватив казну и бросив штаб.

Дэмонра могла бы добавить, что так Западная Рэда лишилась главного сторонника ее независимости, неоднократно и громко заявлявшего, что калладская власть за Седой установится только через его хладный труп. А Кассиан никогда не забывал ехидно добавить, что львиную долю населения Западной Рэды такой расклад более чем устроил бы.

— С казной все понятно. А как штаб?

Дэмонра скривилась и стала преувеличенно внимательно осматривать резинку чулка:

— Как-как… Да со штабом тоже все понятно. Одни застрелились, другие поступили умнее и сделали вид, что смены власти не заметили. Затрудняюсь сказать, на чьей стороне мои симпатии. Так или иначе, мы никого не убивали.

— Я догадываюсь, на чьей стороне твои симпатии, Дэмонра. Так вот, они были неправы.

— О да, форменные негодяи. Выпачкали своей кровью нашу блестящую, так скажем, победу. Какой моветон. Ладно, об этом не будем. Через три дня явился канцлер Рэссэ — то есть, как ты можешь понимать, то, что было сюрпризом для нас, для него не было таким уж сюрпризом, — с бумагами от кесаря. И Западная Рэда, наконец, воссоединилась с Восточной, правда, в составе Кесарии Калладской, ну да это детали.

Это счастливое историческое событие обмывали еще три дня, разными составами, а потом нас, наконец, отпустили домой…

— Дэмонра, а ты действительно предпочла бы там месяц или два стрелять, месить грязь, разносить чуже дома…

— … устраивать танцульки в соборах, вешать студентов на фонарях, продолжай уж! — взвилась она.

— Я просто не понимаю, почему тогда ты плачешь.

Дэмонра зло утерла глаза:

— Это солнце. Светит ярко. И снег. Я отвыкла.

— Что там еще было?

— Ничего, Рэй, ничего там не было такого, о чем стоило бы рассказывать! Своего первого дезиртира я застрелила десять лет назад, а с тех пор в армии не происходило ничего такого, от чего можно было бы плакать. Это солнце.

— Это может быть солнце, ветер, гроза и что угодно другое, но я прошу тебя: выходи в отставку. Ты или лжешь, или плачешь над отвлеченными вещами. Первое я переживу, а второе тебя убьет.

— Отвлеченные вещи этого не умеют. Меня убьют или пуля, или бутылка. Уверяю тебя, мать была единственным исключением в родословной, и то не по своей вине.

* * *

В часы, предшествующие приему, настроения среди большей части калладцев царили самые мрачные. Солдаты ничего не понимали, но это было простительно — готовности сложить голову по первой придури умных и понимавших было вполне достаточно. Гораздо более неприятным Дэмонре казалось то, что и офицеры понимали в происходящем не больше. Калладская народная мудрость гласила, что не стоит есть пирог, который сам не лепил. И вдвойне не стоит есть пирог, который слепили враги, как бы вкусно тот ни пах. Канцлера Рэссэ, довольного, как обожравшийся сметаны кот, это явно нисколько не беспокоило. Ему, видимо, светили очередной орден за заслуги перед отечеством и прибавка к жалованью, которое без того позволяло оплачивать придури трех безмозглых сыновей и одной дочери.

Случайно столкнувшись с ним, Дэмонра в меру вежливо поклонилась, но разговора поддерживать не стала, отделавшись каким-то поверхностным замечанием и отговорившись множеством дел. Дел у нее, разумеется, не было и быть не могло, но тот сделал вид, что верит.

Сослуживцев своих нордэна нашла на квартире, выделенной ей и Зондэр. Гребер дежурил у дверей и, судя по тому, как старательно он выговаривал слова и отводил глаза, времени денщик даром не терял.

— К вам заходили, бар-рышня, — сообщил он сапогам нордэны.

— Хоть на людях называй меня «ваше благородие», — поморщилась тридцатидвухлетняя «барышня» с шашкой у пояса.

— Дык люди — внутри сидят, а тут, того, свиньи бродят, бар-рышня, — не растерялся Гребер.

— Лисы, Гребер, лисы, а не свиньи. Свиньями они будут через час-другой, когда начнется кормежка, — пробормотала нордэна, заходя. Ее мать, наверное, за такой комментарий съездила бы Греберу по зубам, но Дэмонра никак не могла одернуть человека за то же самое, что сама думала, только потому, что она дворянская дочь, а он — крестьянский сын. И дело здесь было не в благородстве натуры и уж, конечно, не в либерализме — Дэмонра была бесконечно далека от политики и скорее считала себя консерватором, если консерватор — это такой человек, который видит вокруг очень много грязи, но тяги ее убирать не имеет. Просто Гребер, чей бы сын он ни был и сколько рэдской самогонки он бы ни выпил, был прав, а воевать против правды было делом заведомо провальным.

В комнате было сумеречно, накурено и, как ни странно, уютно. Уют создали лампа под зеленым абажуром, большущий, пышущий жаром самовар и раскормленная хозяйская кошка, временно уступленная дорогим гостям вместе с помещением. Кошка проявила хороший вкус и вальяжно развалилась на коленях у Эрвина. Лейтенант рассеянно поглаживал полосатую красавицу, издававшую утробное урчание. Маэрлинг, разместившийся в кресле напротив, пытался сманить даму к себе, суля ей кусок ветчины, но дама так дешево не продавалась, о чем сообщала презрительным зеленым взглядом. Зондэр, Магда и Кейси устроились вокруг небольшого круглого столика, застеленного скатертью с кистями, и вели между собой неспешный разговор.

Магда совершенно серьезно выпытывала у окружающих, успеет ли она до вечера обратиться хоть в какую-нибудь религию и удрать на благодарственный молебен по случаю победы, причем так, чтобы вытаскивать ее оттуда было недипломатично, неполиткорректно и вообще затруднительно. Слов «политкорректно» и «дипломатично» в словаре Магды не было, поэтому она выражалась проще и доступнее «и чтоб… меня оттуда достали». Мотивация ее была предельно проста: в церкви, конечно, пахнет какой-то приторной штукой, шумят и мешают спать всякие священники, но даже там будут пороть меньшую чушь. Кейси предлагала варианты. Зондэр молча рылась в добытом у санитарок медицинском справочнике, периодически аккуратно выписывая оттуда названия редких болезней и их характерные симптомы. Она, похоже, еще верила в возможность «заболеть». Маэрлинг пошел дальше и уговаривал Эрвина устроить ему какой-нибудь легкий перелом. Эрвин в ответ уныло сообщал, что в военное время каждый офицер находится в распоряжении Каллад, то есть является фактически государственным имуществом. А за порчу государственного имущества полагались такие штрафы, что он, будучи лейтенантом, за три года столько не заработал бы. Сердобольная Магда, услышав это, предложила Витольду свои услуги, мол, пусть хоть кому-то будет хорошо. Маэрлинг в кои-то веки применил голову по прямому назначению и чрезвычайно любезно отказался, выразив готовность страдать со всеми вместе. Возможно, это было вызвано порядочностью виконта, а может у него все еще были свежи воспоминания о том, что такое «удар правой» в исполнении Магды.

Дэмонра молча реквизировала у Нордэнвейдэ кошку — дама возражала и царапалась, но нордэна была слишком зла, чтобы обратить на это внимание — уселась на стул в углу и, запустив пальцы в пушистую шерсть, стала размышлять, не напиться ли ей еще до мероприятия. Алкоголь у Гребера имелся всегда. В конце концов, существовали вещи, вынести которые на трезвую голову не представлялось возможным. И это не всегда были лекции Наклза, случались в мире вещи и пострашнее. Рыжика со всем его интеллектуальным превосходством, в конце концов, всегда можно было попросить заткнуться посредством битья посуды, а обычно он даже понимал слова. С рэдцами все обстояло сложнее.

Судя по мельком виденным глазенкам под лисьими шапками, «освобожденные» от гнета Аэрдис собирались говорить, говорить и снова говорить. С дрожью в голосе и слезами благодарности. Вот уж что, а использовать лук в тактических целях рэдцы умели, о чем Дэмонра хорошо знала. Впрочем, порыдать на публику большая часть могла и без лука и прочих вспомогательных средств. Калладцы все-таки были более сдержанным в этом отношении народом. В кесарии пустить слезу считалось позволительным только по какому-нибудь очень далекому от реальности поводу, вроде серебристой тучки в небе или полного краха идеального мироустройства. Более приземленные вещи следовало переживать молча.

Вообще, Дэмонре трудно было представить, что бы она сказала или сделала на месте рэдцев. Воображение отказывалось рисовать удирающего ночью кесаря, брошенную столицу, увезенную куда-то казну и оставленную без единого приказа армию, даже если в этой армии без аэрдисовских наймитов оставалось три с половиной интенданта. То есть свою роль она, пожалуй, представить могла. Она, конечно, пальнула бы с крыши в какую-нибудь шишку из захватчиков. А потом застрелилась бы. Или, если бы ума хватило, застрелилась бы сначала, ни в кого не стреляя. Но вот что было делать всем этим графьям, купечикам, горожанам?

Ответа на это вопрос нордэна не знала. Но она точно знала, чего бы калладцы делать не стали ни при каких обстоятельствах. А вот рэдцы сделали. Когда кесарские войска вошли в уже сугубо дружественную столицу, их встречала неведомо как сооруженная в рекордные сроки помпезная стела. Причем, насколько Дэмонра поняла, архитектор от избытка усердия увенчал ее фигурой кесаря Эдельстерна в окружении исконно рэдских святых. Иными словами, излишне старательный дурак оскорбил и традиционно атеистически настроенных калладцев, и очень религиозных рэдцев. Хорошо было только то, что у него хотя бы хватило ума не приклепать крылья заодно и кесарю. Учитывая сложности родословной последнего, за такое украшение Эдельстерн мог бы и повесить.

Благодарность «освобожденных» рэдцев для Дэмонры была столь же непреложной истиной, как честность политиков. Тот факт, что простой народ ненавидел калладцев несколько меньше, чем имперцев, еще не следовало путать с любовью. Нордэне вообще слабо верилось, что тамошним крестьянам станет сильно легче от мысли, что их хлеба летом вывезут вроде как союзники. И накормят ими вроде как сюзерена.

Впрочем, Дэмонра была далека от того, чтобы сочувствовать рэдцам. У тех в свое время хватило ума встать на сторону Аэрдис и весело пускать красного петуха на границах слабого когда-то Каллад. Потом лаборатории Тильды Асгерд несколько уравняли шансы, а затем и круто поменяли расстановку сил. Дэмонра сильной Рэды уже не застала, как не застали ее мать и бабка. На ее памяти это уже была хорошая, солнечная земля, идеально пригодная для строительства летних дач и населенная народом, степень лояльности которого напрямую зависела от подушевого уровня дохода. В целом, восточные рэдцы калладцев по понятным причинам не любили, считали поработителями и безбожниками, но кормили исправно и исправно же получали за это калладские деньги, мало подверженные инфляции. Западные рэдцы, вероятно, рассматривали Каллад только как билет в свое относительно независимое от империи Аэрдис будущее. Вернее даже, как билет до первой железнодорожной развилки. А там рэдцы, к гадалке не ходи, собирались, как и их восточные братья, поехать своим путем, оплатив любезную услугу Каллад некоторым количеством бомб.

За что Дэмонра рэдцев не любила, так за некоторую национальную идею, что вечно разобиженной, но при этом каким-то чудом богоизбранной стране, все должны делать подарочки без отдарочков и процентов по кредитам. Богоизбранная Дэм-Вельда хотя бы ни от кого ничего не просила и не ждала — нордэны молча брали то, что им нужно, не размениваясь ни на торги, ни на благодарности, ни на угрозы.

В оправдание политики кесарей, Дэмонра к тому же могла бы добавить, что калладцы за все эти годы ни разу не устроили в Рэде зачисток по идеологическим соображениям. И даже не сносили их храмы. Позволить рэдцам сохранить самоназвание, язык, религию, неприятно напоминающую об Аэрдис, и прочие вещи, которые имперцы у завоеванных народов пресекали на корню, конечно, было благородно и хорошо. А нордэнская мудрость гласила, что каждое второе доброе дело наказывается еще в этой жизни.

В дверь постучали. На пороге нарисовался смутно знакомый адъютант, белокурый, безусый и молоденький до неприличия.

— Господа, сбор через четверть часа, — отрапортовал он. Потом замялся и уже менее звонко добавил, — Генерал Вортигрен просил передать, что все понимает, но очень хотел бы вас там видеть.

— То есть массовую увольнительную он нам не подпишет? Какая жалость. А что он сам?

— Генерал Вортигрен упал со ступенек. Человек, не проследивший, что доски гнилые, уже наказан. К величайшему сожалению, генерал получил весьма неприятный ушиб, так что он выражает свои глубокие сожаления…

Магда, представив себе сожаления Вильгельма и их глубину, громко расхохоталась. А Дэмонре стало очень любопытно, сколько тому пришлось заплатить за нерадивость плотника. Впрочем, на ее взгляд, здесь цель определенно окупала средства.

— Спасибо. Что-то еще?

Молодой человек тяжело вздохнул. И с некоторой опаской выложил оставшуюся часть поручения. Как оказалось, канцлер Рэссэ тоже все-все понимает, но и он хотел бы видеть офицеров Звезды на приеме. Красивыми и трезвыми. Злые они и так.

В принципе, это было ожидаемо. Полк был показательный. В том смысле, что их смело можно было показывать, если требовалось убедить смотрящих, что сейчас будут есть младенцев. На по-нордэнски светлые глаза, тонкие носы и ледяные улыбки у местных просто не могло не быть аллергии. По старой, пробабкиных времен, памяти.

— Маэрлинг, вытащи флягу из-под мундира, — вздохнула Дэмонра, когда дверь за адъютантом закрылась.

Загорелая мордашка виконта выразила скорбь, сделавшую бы честь десятку помешанных на благотворительности старых дев, которые вдруг услышали, какими словами на самом деле выражаются приютские детишки.

— И переложи в сапог. Молодежь. Всему учить надо.

Званый вечер далеко превзошел самые худшие ожидания Дэмонры. Проклятые рэдцы по каким-то непонятным ей причинам даже разворовать средства, выданные на проведение мероприятия, не удосужились, и игристое в фонтане било часа четыре. Со всеми вытекающими последствиями, то есть прочувствованными речами, раздачей наград и глубокомысленными намеками на содержание выеденного яйца.

Вильгельм Вортигрен любезно «упал с лестницы», сложно сказать, по просьбе кесаря или по своей личной инициативе. Так или иначе, привыкшего называть кошку кошкой Вильгельма заменил вездесущий Рэйнальд Рэссэ, чей лексикон был полон красивых эвфемизмов, а рэдское происхождение предков вроде как намекало на братские чувства к «освобожденным». Канцлер оправдал возложенные на него надежды, то есть с вежливым вниманием выслушал все, что ему сказали «дорогие друзья». Даже сделал вид, что верит.

К сожалению, на этом изъявления благодарности и братской любви не закончились. У рэдцев имелось еще некоторое количество цацек и наградного оружия, которые следовало впихнуть кому-нибудь, кто мог бы обеспечить им лояльность калладской власти. Даже Дэмонра получила дурно сбалансированную железку с длинной и славной историей. И подозрительно крупными рубинами на рукояти. А заодно узнала от чрезвычайно любезных учредителей столько о добродетелях Каллад и калладцев, что ей оставалось только спросить, когда их сбираются канонизировать.

Мрачные лица горожан, виденные нордэной по дороге к особняку губернатора, где проходил прием, намекали, что канонизация будет посмертной. Но простой люд, конечно, на костюмированное представление «Рэда благодарит Каллад за оказанную помощь» не пригласили. Зато цвет нации присутствовал в полном составе. Отличительной чертой местного высшего общества можно было назвать то, что даже Маэрлинг не нашел дамы, с которой ему захотелось бы полюбезничать. А лейтенант в этом вопросе отличался взглядами, потрясающе широкими даже по демократичным калладским меркам.

Тосты за грядущий радостный мир, вечный союз, великую кесарию и нерушимую дружбу народов нужно было терпеть хотя бы из соображений дипломатии. Они и терпели. Велеречивые ответы, по счастью, взял на себя канцлер, а всем прочим оставалось только пить и не морщиться. После сияющих перспектив мира устроители перешли в более серьезное наступление. За взаимопонимание и всепрощение Дэмонра еще выпила. Но потом прозвучал тост «За всех героев, обретших покой в этой земле». Вообще, покой в этой земле на протяжении последних трехсот лет обрели многие. Нордэне захотелось уточнить, кого конкретно разглагольствующий усатый урод считал героями: белокрылых, пришедших вырезать Восточную Рэду, потому что им активно не нравился тамошний этнический состав, или калладцев, которые, двести лет назад прокатившись по Восточной Рэде, теперь заняли заодно и Западную? Этнический состав которой, в свою очередь, не очень нравился уже калладцам, но пшеница там вызревала неплохая. Ничего такого, конечно, уточнять было нельзя. Будучи в самом омерзительном расположении духа, Дэмонра опрокинула еще бокал, размышляя, когда же можно будет, наконец, изобразить подпитие и уйти. Судя по цветущей роже Рэссэ, этот счастливый момент был еще далек.

— Слава Калладской Кесарии!

— За то, чтобы эта война стала последней!

— И за наших славных калладских союзников, которые принесли мир и спокойствие нашей многострадальной земле!

Дэмонра намеренно уселась подальше от окон, проигнорировав приглашение вполне симпатичного рэдца со старомодными бакенбардами. Симпатию к нему у нордэны вызвало именно мрачноватое лицо мужчины. Нынешний сосед нордэны цвел в улыбке и время от времени пытался подлить даме вина, хотя у него самого руки уже явственно тряслись. Дэмонра все ждала, когда же кто-нибудь из западных рэдцев, не оценивший своего сияющего калладского счастья, швырнет в окно камень. В порядке демонстрации большой личной благодарности. Но, видимо, в саду стояла приличная охрана. Вечер плавно перетекал в ночь. У Дэмонры уже начинала понемногу кружиться голова.

— Как благородные люди, давайте выпьем и за наших врагов, честно павших за свое неправое дело! — протянул кто-то с другого конца стола.

Хрустальный бокал брызнул осколками. Зондэр Мондум, увы, не оказалась достаточно благородной и побелела, как полотно. У нее, видимо, имелись свои представления о том, кто здесь честно пал и за чье неправое дело.

— Простите мою неловкость, — проговорила она в повисшей тишине.

— Тогда уж лучше выпейте за ваших друзей, честно павших за неправое дело наших врагов! — рявкнула Магда. Дэмонра удивилась, что после такой солидной порции выпивки Карвэн еще сохраняла способность говорить длинными предложениями.

Канцлер сделал Дэмонре страшные глаза. Пшеница стоила дорого. На его взгляд, достаточно дорого, чтобы временно приравнять убийц и убитых. «Позор для мертвых — не позор», — мысленно повторила нордэна рефрен старинной северной песни, отсчитывая удары крови в висках.

— Майор Мондум поранила руку, — сообщила Дэмонра своей тарелке, соображая, у кого в Ломаной Звезде самые крепкие нервы. Она бы поставила на Эрвина Нордэнвейде. В конце концов, жить в Каллад с гражданством второго класса, да еще и поддельным — это было смело. А уж водить знакомство с Витольдом Маэрлингом и ни разу тому ничего не сломать — это вообще было нечто уму не постижимое. — Лейтенант Нордэнвейдэ, проводите майора Мондум и проследите, чтобы ей оказали помощь.

— Разумеется, — коротко поклонился тот и с самым невозмутимым видом подал Зондэр руку. — Прошу вас.

Игристое в фонтанчике, наконец, закончилось, но, как выяснилось, радость оказалась преждевременной. В зал вплыл десяток ребятишек в белых костюмчиках. Хор. Дэмонра не знала, что они там символизировали: невинность, мир или надежду на светлое завтра, но это уж точно было лишнее. На Архипелаге с каждым рожденным ребенком носились как с великой ценностью, а здесь взяли свое будущее, пихнули в белые тряпки и отправили петь перед злыми дядями и тетями. В церкви, где подорвали ее родителей, детский хор тоже вознесся к создателю полным составом. Поразительно, что это так и не научило тупиц не втягивать в свои разборки детей. Нордэна поднялась, неразборчиво промычала слова восхищения, снесла бедром соседний стул, схватилась за скатерть, чем изрядно сократила количество целых бокалов, и дезертировала. Не забыв угостить подаренной железкой ближайшую вазу.

«В конце концов, канцлер извинится, не переломится. Внесет, так сказать, посильный вклад в дело беззастенчивого прикарманивания чужих хлебов», — мстительно подумала она, пытаясь определить, какая из трех дверей перед ней — настоящая. Все выглядели бесовски правдоподобно, но прошлый опыт подсказывал, что идти следует все-таки в центральную.

После пропитанного духами, цветами и еще какой-то приторной дрянью зала, улица показалась Дэмонре чем-то приближенным к рэдскому раю в лучших традициях. Главным ее достоинством, бесспорно, являлось то, что она была совершенно пуста. Спустившийся на острые шпили и черепичные крыши вечер пах влажной землей. Небеса постепенно приобретали густо-лиловый оттенок. Каллад своих жителей такими красотами не баловал, однако у нордэны было слишком омерзительное настроение, чтобы любоваться небом, чужим, но очень манящим. Ей не хотелось возвращаться на квартиру, оставаться в Рэде, впрочем, хотелось не больше, поэтому она бесцельно пошла по дороге, прочь от арены своих дипломатических подвигов. Арена ее боевых подвигов, к счастью, была еще дальше, за медленной и широкой рекой, которую за пепельно-серый оттенок вод рэдцы звали Ларной, а калладцы — Седой.

Дэмонра храбро решила, что за время пешей прогулки до квартиры она как раз успеет протрезветь. Насущной задачей было не налететь на Гребера по возвращении. Иначе, принимая во внимание настроение нордэны и наивную веру денщика в «лекарство от всех скорбей», вульгарная попойка стала бы неизбежной.

— Грустная ты.

Дэмонра едва не подскочила и повернулась на голос. У обочины стояла девочка лет десяти. Белое платье, торчащее из-под пальтишка, белые ленточки, белые башмачки. Нордэне все стало ясно.

«Хористка, твою мать».

Дэмонра решила, что Создатель или кто-то еще определенно на нее сильно взъелся.

— Банкет — там, — махнула нордэна рукой по направлению к особняку. — Но я бы не советовала.

— А ты тогда почему тут? — полюбопытствовала девочка. Она говорила на морхэнн довольно чисто, что для жителей Рэды было вполне типично, пусть модно стало утверждать обратное, и, похоже, совсем не боялась. Скорее всего, хористка просто не поняла, с кем ее столкнула нелегкая. Хотя к десяти-двенадцати годам пора уже было приобрести стойкую аллергию на иностранную военную форму. Дэмонра отстраненно удивилась, что налетела на девчушку в белом платьице, а не на отряд вооруженных патриотов. С последними она хотя бы представляла, что делать.

— Чтобы меня не было там, — сказала нордэна правду, и сама не поняла зачем. Скорее всего, дело было в вине и настроении.

— Мой брат говорит, что лучше бы вас вообще здесь не было, — бесхитростно заявила девочка. И, подумав, добавила, — Ты не обижайся.

— Да я не обижаюсь. Прав твой брат. Только теперь все будет по-другому.

— Лучше или хуже?

Дэмонра вовсе не собиралась объяснять десятилетней девчушке с белыми ленточками и наивными голубыми глазами вещи, которые плохо понимала сама. Нордэне, конечно, было бы приятно думать, что калладцы несут мировой прогресс и фактически меняют хлеб на качественное медицинское обслуживание и обустройство начальных школ. Правда, в школах этих учили только морхэнн.

Но вот Наклз, конечно, знал, что прогресс и гуманизм здесь не при чем. Все дело было в рудниках Карды, рядом с которыми желательно было иметь спокойную границу, да в хлебе.

«Боги мои, как я все это ненавижу», — подумала Дэмонра, тоскливо глядя в вечернее небо.

— Так теперь будет хуже?

— Просто по-другому.

«Очень сложно так по-другому».

Девочка нахмурилась.

— Ты врешь, точно так же, как и мой брат. Все взрослые врут.

— А что им еще остается? Вырастешь — и тоже врать будешь, — сказала Дэмонра и, к слову, соврала. Она сильно сомневалась, что хористке дадут вырасти.

Угораздило же ту родиться на спорной территории между двумя великими державами. «Рэдский казус» — звучит неплохо. Прекрасная тема для диссертации по политической географии: тут и пестрый национальный состав, и социальная дифференциация, и запутанная историческая перспектива, не говоря уже о регулярно приключающихся «апогеях противоречий», «коллапсах» и «катарсисах». Выглядел этот «казус» правда отвратительно. Воды Седой не всегда были мутно-серые. При всяческих «апогеях» и «катарсисах» они стабильно становились мутно-красными.

— Не буду я врать никогда.

— Ну попробуй. Глядишь, получится.

— У меня брат за Ларной остался.

«Может даже в том перелеске, под Винье. Бес вас разберет, все на одно лицо — румяные, голубоглазые, романтичные такие в идиотской вашей одержимости свободной Рэдой…», — вспомнила Дэмонра январскую пальбу в перелеске. Ей стало совсем тоскливо. Может, и был там брат этой девочки — она не подписывалась всех помнить и трагически скорбеть.

— А у меня брат — и того дальше. Что тебе от меня надо? — довольно резко поинтересовалась нордэна. Здравый смысл настоятельно советовал ей срочно проверить все окрестные кусты на предмет ребяток с ножами. Что-то странное было в этой встрече. Дэмонра даже стала подумывать о том, не могло ли в вине оказаться опия. Даже если и так, галлюцинация в беленьких ботиночках исчезать не торопилась.

— Да ничего мне от тебя не надо. Вы ведь скоро уйдете?

— А это тебе кто сказал?

— Слышала, как взрослые болтали. Мол, хлеб взойдет, и вы с ним уйдете. И тогда вернется князь.

Дэмонру ощутимо передернуло. Девчушка даже не понимала, какую страшную вещь сейчас сказала. Князь без имперцев бы не вернулся. А уж у тех имелся весьма определенный взгляд на то, как следует поступать с населением, находившимся на временно оккупированной территории. Когда Наклз впервые упомянул милую привычку вешать все, что шевелится, дабы случайно не пропустить предателей, Дэмонра по молодости решила, будто у мага бесовски мрачная фантазия. Ей стало очень стыдно, когда выяснилось, что бесовски мрачная фантазия Наклза на самом деле была бесовски мрачными воспоминаниями.

— Не думаю, что мы уедем так скоро.

— А правда, что за Ларной совсем нечего есть?

— Неправда.

— Но брат писал…

— Брат твой писал то, что ему сказали писать. Это ложь. В Восточной Рэде сейчас спокойно.

— А священник сказал, что там кошек едят.

— Ваши священники вообще много… много говорят. Не едят там кошек. А твой священник не говорил, что в нашей столице ваши молодчики бомбами швыряются? Гибнут в процессе, что характерно, обычно люди, никакого отношения к политике не имеющие.

— Говорил. И говорил, что это их долг и, ой, там слово сложное, я не запомнила.

— Гражданская сознательность и святая миссия, конечно. Повесить бы того священника вверх ногами.

— Вы и священников вешаете за Ларной?

— Нет. А стоило бы.

— Понятно, — вздохнула девочка. Дэмонра ей от души позавидовала: вот нордэне творящийся вокруг бред был сугубо непонятен. — Так брат ко мне не вернется? — грустно уточнила девочка.

— Извини, но, наверное, нет. Не знаю.

— А где твой, раз он еще дальше? Я слышала, за Каллад лежит Белая земля. Там живут мертвые.

— Да, Дэм-Вельда лежит еще севернее Каллад.

«И, да, там живут мертвые. Лучше не скажешь».

— И твой брат там?

— Еще дальше. Послушай, не дело тебе здесь ходить одной ночами. И вообще, куда смотрят твои родители?

— Мама уехала в Аэрдис с… с дядей Августом. Отчима вы же тут и застрелили.

— Ни в кого мы не стреляли! Тут и в этот раз, я имею в виду.

— Да? Мне тетя так сказала. Он в штабе был. Мама тоже не вернется, значит?

Дэмонре захотелось опуститься на землю и тихо завыть. Она не подписывалась отвечать на такие вопросы. Девочка смотрела прямо и строго. Маленький глупый человечек, попавший в жернова истории. Нордэна как наяву слышала далекий лязг. Vox molae, сказали бы на Дэм-Вельде. Грустно развели бы руками и наклепали бы новых пистолетов.

— Почему ты не поехала с матерью? Отчим не пустил?

— Его благородие Август не взяли.

«Его благородие Август». Дэмонра давно не ощущала такой огромной, раскаленной ненависти к Аэрдис. Она могла понять накачанных наркотиками и пропагандой рэдцев с бомбами, могла понять синий идентификационный номер, выбитый на ладони Наклза — в конце концов, это была политика и это была война. Но такая простая бытовая мерзость у нее в голове никогда не укладывалась.

— Сукин сын его благородие, — поморщилась Дэмонра. — С тетей живешь?

— Не знаю. Дом опечатали, там какие-то люди ходят, тетя меня забрала пока, но у нее своих трое.

Девочка не жаловалась, она просто объясняла странную ситуацию, которую, видимо, не до конца понимала сама. Дэмонра же поняла достаточно для того, чтобы ей захотелось пойти и кого-нибудь убить. Желательно, его благородие Августа, но можно и князя. А лучше императора Гильдерберта. А — если уж совсем смотреть правде в глаза — бесы бы с ним, с императором. Убивать надо было канцлера, Немексиддэ, Иргендвегнанден, может, даже и кесаря. В общем, надо было или как-то примириться, или пойти и повеситься самой, никого в свой конфликт с миром не втягивая.

Но вот хитрую мразь Эйвона Сайруса, заварившего всю эту поганую кашу с рудниками, точно стоило повесить прямо здесь на сосне. Только вот он, конечно, в Рэду носа не совал.

— Ясно, — кивнула нордэна и стала рыться в карманах в поисках денег. Как она сама понимала, вполне тщетных. Даже если бы она с собой что-то и взяла, вряд ли тетя девочки, увидев калладское серебро, пришла бы в восторг. Особенно учитывая уверенность рэдцев в том, что осенью захватчики уйдут. Впрочем, денег Дэмонра и не нашла.

На трезвую голову нордэна бы такого, конечно, не сделала, но она все-таки была пьяна. И выбита из колеи, и событиями, и рассказом, и просто честными голубыми глазищами девочки, чьи шансы увидеть следующую весну были минимальны. Дэмонра молча стянула с безымянного пальца левой руки кольцо — узенький ободок белого золота, три маленьких бриллиантика. Подарок отца на успешное окончание гимназии. Успешное в том плане, что родитель серьезно сомневался в возможности Дэмонры получить хоть какой-то аттестат. Кольцо ей никогда не нравилось, и при жизни родителей она его не носила. Уже потом носила не снимая. Кольцо поддалось не сразу, но все-таки нордэне удалось его снять. Девочка заинтригованно смотрела на все это действо.

— Держи. Думаю, это может заставить твою тетю передумать. Камни маленькие, но настоящие.

Поколебавшись, девочка взяла кольцо и сунула куда-то под пальтишко, ничего не сказав. А потом стала быстро выплетать из косички ленту.

— Что ты делаешь?

— Есть такая традиция. Тот, кто получит от незнакомца подарок, и отдаст ему в ответ подарок, может загадать желание, и оно обязательно исполнится. Ты возьмешь мою ленту, правда? Она красивая, я ее сама бисером вышила… Возьми, пожалуйста! Я хочу, чтобы брат вернулся. Это ведь будет несправедливо, если он захочет домой, а его не будут пускать.

Брата у девочки, скорее всего, уже не было. И, да, справедливым это тоже не было. Но Дэмонра уже давно догадывалась, что справедливость не при чем, когда речь идет о дележке рудников и полей слабого соседа. Сильный при случае всегда может убедительно доказать, что сажа белого цвета.

— Как тебя зовут? И брата?

— Агнешка. А брата — Милош. Милош Тассэ, — сообщила девочка, протягивая нордэне белую ленточку. Ленточка, как оказалась, была не такой уж белой. На ней криво, на старательно, вышили серого то ли кота, то ли кролика, не разобрать. Во всяком случае, у чудо-зверя наличествовали и длинные уши, и длинный хвост. И еще глазки-бусинки из мелкого речного жемчуга.

Дэмонру как будто в грудь ударили — ей стало трудно дышать и под ребрами что-то заныло. Все слезы, душеспасительные речи, многословные изъявления благодарности и поющие хором детишки не произвели на нее такого впечатления, как мятая лента в руках девочки по имени Агнешка.

— Возьми. На счастье, — лицо девочки сделалось серьезным, почти скорбным. На взгляд нордэны, это было крайне неподходящее выражение для детского лица. — Он тебя охранять будет.

Смотреть на котокролика дольше Дэмонра не могла. Нордэна опустила глаза на белые башмачки.

— Спасибо, Агнешка.

— Я тебя помнить буду.

«Я тоже подыхать буду не забуду».

Белое платье и русые волосы уходящей девочки растаяли в накатывающих сумерках. Дэмонра стояла одна на дороге, вдыхая запах влажной земли, и сжимала в руках ленточку. А в голову ей лезли всякие глупые мысли о том, что жизненный срок еще можно было как-то оправдать. Как она сама понимала, совершенно глупые и ненужные мысли.

Нордэна прекрасно знала, зачем они в Рэду пришли. Примерно представляла, когда оттуда уйдут. И, разумеется, догадывалась, каким именно образом Аэрдис на это ответит.

«Мир остается прежним, мир всегда, всегда остается прежним».

Присказка Наклза не работала. Дэмонре было больно дышать и совсем не хотелось смотреть в небо.

* * *

— И вот мы вернулись, — со второй попытки Дэмонра все-таки закончила свой несколько пятнистый перерассказ событий, в котором не фигурировала ни девочка по имени Агнешка, ни чудовищная попойка с Гребером, состоявшаяся той же ночью, после которой нордэна палила по зеркалам и окнам и едва не пристрелила кошку. Кошку она в итоге забрала с собой. Гребер был в восторге и уже назвал ее Матильдой. Впрочем, после почти недели, проведенной в компании Магды Карвэн, Матильда откликалась на самые неожиданные слова и даже целые обороты. — Я тебя уверяю, ничему, кроме моей печени, опасности там не угрожало.

— Ясно, — кивнул Рейнгольд. — В газетах все, как всегда, выглядит несколько иначе.

Вот уж в чем, а в умении писак с ходу назначить черное белым Дэмонра не сомневалась ни мгновения. В конце концов, ей доводилось читать прочувствованный некролог, посвященный генералу Рагнгерд. Мать бы здорово удивилась, ознакомившись со своей альтернативной биографией и еще более альтернативным списком природных добродетелей.

Нордэна хмыкнула и перевела тему:

— А там не возмущались, что я взяла в плен очаровательную рэдку? Владеет навыками предательского нападения с верхней полки и имеет абсолютный иммунитет к Витольду Маэрлингу. Уж как он ее ни соблазнял, и колбасой, и ветчиной, и лживыми посулами…

— Жениться, надеюсь, не обещал?

— Да этого не дошло, по счастью. Матильда, конечно, роскошная красавица в лучших рэдских традициях, но Эвальд Маэрлинг — человек старой закалки. Четыре ноги и хвост невестки его бы смутили.

Рейнгольд улыбнулся и прошелся по комнате, подбирая разбросанные по полу и креслам вещи. Он любил порядок во всем, от личной жизни до бумаг. Дэмонра ему в этом отношении от души завидовала. Она тоже любила порядок, но эта ее любовь так и осталась без взаимности.

— Любопытный сувенир, — оценил Рейнгольд белую ленту, выскользнувшую из кармана брюк нордэны. Он легко подхватил ее, не дав упасть на пол, и поглядел на просвет. В солнечном луче блеснули глазки чудо-зверя.

— Да, красивая вещица. На базаре купила. Случайно, — не моргнув глазом соврала нордэна. По мелочам она лгала легко и свободно, не ощущая ни малейших угрызений совести.

— Тем лучше. Может, ты все-таки передумаешь и снова отрастишь косу.

— Ты что-то имеешь против стриженной невесты? — Дэмонра взяла ленту и снова засунула в карман. Далее обсуждать вещи, хоть как-то связанные с Рэдой, ей совершенно не хотелось. — Мне кажется, сильнее твои родные плеваться не будут, даже если я вставлю кольцо в нос, как это делают представители примитивных культов, — задумчиво добавила она. Своим будущим родственникам нордэна уже была представлена. И касательно их чувств не заблуждалась.

— Плеваться — это непристойно. Они будут имитировать апоплексические удары и обмороки. Но когда-то же им это надоест, — безмятежно сообщил Рейнгольд, щуря глаза на яркое солнце. — К тому же, ты пропустила роскошный скандал. Мой старший братец Освальд сбежал с актрисой, причем дважды разведенной. Эту прелестную женщину можно поблагодарить. Матушкино «попробуй еще хоть раз притащить сюда нордэну в брюках!» превратилось в очень выразительное «ну, когда же хоть один из моих непутевых сыновей осчастливит меня законными внуками? А где сейчас та милая рыженькая особа из старинного рода?»

При первом знакомстве с «милой рыженькой особой» особу окатили таким взглядом, что в пору было пойти и повеситься. Дэмонра добродушно фыркнула:

— Это можно считать родительским благословением?

— Думаю, да. Во всяком случае, когда я был дома в последний раз, по удивительной случайности в гостях не казалось ни одной Амалии, «достойной девушки из очень приличного семейства». Впервые за последние лет пять.

— Когда вечером будем обмывать твой двадцать седьмой день рождения, напомни мне, чтобы отдельный тост был посвящен дважды разведенным актрисам, самоотверженным меценаткам нового века, — рассмеялась Дэмонра. — А вообще, Рэй, ты непрактичен. Из приданого у меня только неземная красота и острый ум. Я где-то слышала, что в валюту такое не конвертируется…

— За приданое не беспокойся. В валюту прекрасно конвертируется оружие с твоих заводов, — довольно мрачно заметил Рейнгольд.

— Ты опять об этом?

— Продай их, Дэмонра. Пока ты не продашь, Иргендвегнанден не даст спокойной жизни.

— Это мое наследство, Рэй. Тебе не простят женитьбы на бесприданнице, — полушутя-полусерьезно ответила Дэмонра. Она догадывалась, что это женитьбу Рейнгольду не простят, даже если она будет самой богатой невестой Каллад. А в кесарии хватало невест и богаче. И с гораздо менее испорченными репутациями.

— Ты помнишь, как делили наследство Скульден?

— Я была маленькая тогда. Но моя мать видела. И приняла соответствующие меры. Один взрыв, и наследство Рагнгерд — пепел. И нет, я не продам заводы. Считай это моим вкладом в нашу с тобой будущую веселую старость.

— Мне безумно приятно слышать, что ты намерена до нее дожить и, более того, встретить ее в моем обществе, — сдался Рейнгольд. Или вежливо сделал вид, что сдался.

Дэмонра могла бы сказать, что за свою жизнь она поочередно намеревалась стать министром просвещения, как папа, генералом, как мама, медиком, баронессой Тальбер, мстителем за честь семьи и даже, страшно вспомнить, калладским героем, а закончилось все стареющей меценаткой в худших традициях прошлого века, разве что без миниатюрной собачки. Реальность о планах нордэны справлялась мало.

6

Эрвин не слишком любил ходить в гости и совсем уж не любил там задерживаться. Но мачеха Витольда — как ни мало это слово подходило к улыбающейся и очень красивой даме лет двадцати пяти — была неумолима. Ночь прошла спокойно — их впустили слуги, хозяев дома никто будить не стал — но вот утром пришло возмездие. Обнаружив, что у пасынка все же есть друзья, отказывающиеся от вина хотя бы утром и не употреблявшие грубых слов, Милинда Маэрлинг засыпала Эрвина сотней вопросов о делах полка. Граф Эвальд, заинтересованный рэдскими событиями, от жены не отставал. Завтрак прошел под перекрестным огнем. Сочинять приходилось правдоподобно, красиво и быстро. Ситуация усложнялась тем, что врал Нордэнвейдэ довольно посредственно, то есть чуть лучше средней гимназистки. Так что он трижды проклял тот час, когда согласился-таки пойти с приятелем. Витольд с видом Заступника с фрески сидел рядом и нисколько не помогал. Допрос закончился не раньше полудня. Милинда, прошелестев шелками, сообщила, что ей пора идти по делам благотворительного сообщества, патронируемого самой герцогиней Зигерлейн, но она будет рада в любой день видеть Эрвина в этом доме. Обедать в гостях Нордэнвейдэ тоже не любил, однако на всякий случай вежливо поблагодарил даму.

Эвальд поднялся из-за стола и направился в курительную, жестом потребовав идти за собой. Там извлек портсигар, предложил остальным и закурил сам, расположившись в кресле. Лейтенанты дружно отказались. Несколько минут в комнате висели клубы ароматного дыма и предгрозовая тишина.

— Витольд, будь любезен, проверь, не забыла ли Милинда просмотреть утренние письма. Кажется, ей приносили нечто с вензелем, — безмятежно проговорил граф.

Маэрлинг-младший глянул на папеньку с некоторым подозрением, но быстрокивнул:

— Как скажете.

Дождавшись, пока дверь за сыном закроется, Эвальд широко улыбнулся:

— Знаете, молодой человек, если вам когда-нибудь потребуется составить протекцию по дипломатическому ведомству, только скажите. А теперь будьте добры еще раз с самого начала, можно с грубостями, но без сказок. Если не возражаете.

Возражать графу с родословной длиннее, чем история калладского государства, было бы излишне самонадеянно.

— Вы хотите знать что-то конкретное?

— Именно. Про тамошних девиц и их нравы мне расскажет Витольд. Вы можете сразу переходить к тому, как вас встретило местное население. У меня доля в одном из приграничных заводов, так что хотелось бы знать заранее, к чему готовиться.

— Местное население… лояльно.

— А по-человечески?

— Они нас не любят, конечно, но нападать не станут, пока их не поддержат белокрылые. А белокрылые удрали. С князем и казной.

— Думаю, князь лежит со свернутой шеей где-нибудь под насыпью. И поделом. Редкий подлец даже по нашим диким временам. До того, как стать ярым ненавистником Каллад, он валялся у кесаря Эвальда в ногах и клялся служить ему до последней капли крови. Меня до сих пор мучает совесть, что я тогда мог поспособствовать этому и никак не поспособствовал. Некоторых, скажем так, государственных деятелей следует убивать заблаговременно. Во всяком случае, так их можно уберечь от клятвопреступления, что есть грех непростительный.

Эрвин кивнул:

— Вне всякого сомнения. Тем не менее, отвечая на ваш вопрос, скажу, что население лояльно.

— Излишне лояльно! — подал голос Витольд, переступая порог столовой. — Я заметил любопытную закономерность. Чем страшнее была девица из «благородного рода», набивающаяся на танец, тем большую лояльность кесарии она демонстрировала! Последняя — это, я вам скажу, был тихий ужас! — знала о нашей культуре и истории втрое больше, чем я. Она спросила меня, кто, на мой взгляд, внес наибольший вклад в развитие экзистенциализма в Каллад! — праведно возмутился Маэрлинг.

Атака и впрямь была вероломной.

— И что же ты ответил? — полюбопытствовал граф.

— Я замялся, но потом свалил все на нордэн. На них же модно все сваливать. Как позже выяснилось, это было несправедливо. Девять из десяти спрошенных мною нордэн заявили, что о такой позе в жизни не слышали, а десятой была майор Карвэн.

— Потрясающе, — оценил широту ее кругозора граф. — Я, увы, лишен счастья быть близко знакомым с миледи Магдой, но имел удовольствие знать ее мать, госпожу Карвэн Магденхильд. Та философскими течениями интересовалась мало. Но знала всегда необыкновенно много.

Граф поднялся и улыбнулся:

— Что ж, судя по вашим рассказам, рудники, заводы и кесария в целом находятся в полной безопасности. Не скрою, я ожидал другого, поэтому мне особенно приятно это слышать. Господин лейтенант, присоединяюсь к моей супруге: вы можете приходить в этот дом, когда пожелаете. А теперь позвольте откланяться, господа, не одну Милинду ждут дела государственной важности. Бредни сената тоже должен кто-то слушать.

— Бедный папаша, — оценил Витольд уход родственника. — Благотворительность — это, конечно, омерзительно скучно, но там хотя бы бывают внучки благотворительниц. А сенат… Я иногда подумываю о том, чтобы умереть молодым! — подмигнул он.

— Мне сенат не грозит, и я хочу дожить до старости, — честно сказал Эрвин. — У тебя очень приятная семья.

— А то, — хмыкнул Маэрлинг. — Ну что, синяки, будем считать, украшают мужчину, как и шрамы. Может, все-таки к Люсинде?

К Тирье Эрвину по-прежнему не слишком хотелось, но знакомиться с Люсиндой он тем более не имел никакой охоты.

— Мне пора домой.

— Безнадежен, — припечатал Витольд, закатив глаза. — Воистину, Эрвин, если рай существует, тебе уже заготовлено там отличное местечко. Но это не отменяет скорбного факта, что ты глубоко неправ.

Глубоко неправый Эрвин вежливо распрощался, подхватил саквояж и направился на улицу Хельга Дэйна, к незабвенной патриотке Тирье и ее чересчур начитанной дочке.

7

По дороге к Наклзу Дэмонра забежала в кондитерскую и купила Магрит самую большую коробку конфет с витрины. Подумав, решила бантиками не перевязывать. Рэдка пришла в неописуемый восторг и без них. Глядя на довольную девушку, Дэмонра поняла, что с подарком не прогадала, шелковые чулки можно оставить до лучших времен, а билет до Гвардэ и вовсе никогда не покупать.

— Где Наклз? — нордэна решила не мучить презент от Кассиана и говорила на рэдди. Презент от Кассиана явно был счастлив таким положением дел и объяснил, что маг в спальне, а вставать ему Сольвейг запретила. Но он уже проснулся и читал утреннюю газету.

Утренняя газета — это было неплохо. Иногда бредни хроникеров приводили мага в доброе расположение духа. Дэмонра была уже в курсе, что между Милиндой и Наклзом состоялся разговор, которого, конечно, следовало бы избежать, но кто же мог знать, что Рэду возьмут без единого выстрела и вернутся в апереле? Дэмонре бы такое и в бреду не привиделось.

В спальне было в меру сумеречно, пахло каким-то лекарством, но, в целом, нордэна ожидала, что будет хуже, а о причинах переноса двери она решила спросить позже. На прикроватной тумбочке стояла ваза с апельсинами. Наклз прятался от окружающего мира за «Калладским вестником», но вряд ли читал при таком освещении. К своему зрению маг относился аккуратно.

— Ну здравствуй, Рыжик, — с порога обратилась Дэмонра. — Скажи сразу, мы будем скандалить или ты проявишь потрясающее милосердие?

Маг опустил газету и поглядел на нордэну не слишком ласково. Дэмонра не расстроилась, поскольку прекрасно знала: чтобы перехватить его ласковый взгляд, следовало быть какой-нибудь очень сложной формулой, а не простым смертным. Но градус холода впечатлял.

— Я проявлю благоразумие, — мрачно пообещал Наклз. — Скандалить мы будем после. Попроси Магрит налить тебе чаю и присаживайся.

— Может, я все-таки позорно дезертирую? У меня есть надежда, что в ближайшее время ты остынешь?

— Нет. И я не случайно забеременевшая гимназистка, чтобы полыхать страстями. Садись уже.

«Садись уже» Дэмонра сочла хорошим знаком. Она аккуратно прикрыла за собою дверь и уселась на стуле в изголовье кровати. Вблизи маг казался гораздо более похудевшим и усталым. Кожа, кости и ледяной взгляд. Просто вылитый неупокоенный труп из страшной сказки.

— Сперва скажи, как ты?

— Хорошо.

— Для «хорошо» ты слишком плохо выглядишь.

— На «хорошо» я не выглядел никогда, — парировал маг. — Не надейся, мы не мой внешний вид обсуждать будем.

Дэмонра вздохнула. Облапошить Наклза ей удавалось только тогда, когда он сам хотел быть облапошенным. А приступы гуманизма с ним приключались редко.

— Честное слово, Рыжик, знай я, что это будет такой трагифарс, я б и не заикнулась…

Наклз поморщился и перебил:

— Я должен тебя поздравить. Мне известно много способов промотать наследство. Но такого я еще не видел. Что мешало тебе просто просадить его в рулетку?

— Отсутствие мозгов? — попыталась отшутиться Дэмонра.

— Да разве же оно тебе когда-то мешало? — не понял или не захотел понять шутки Наклз.

— Что сделано, то сделано.

— Это ты очень верно заметила. Сделано тобою немало.

— Ладно, рулетка бы не помогла. Видишь ли, крупный проигрыш в казино куда заметнее убыточного завода.

— Убыточного оружейного завода? Не скажи.

— Было пять заводов. Три химических, два оружейных. Оружейные еще не закрылись. Химическим… пришлось. Я не покупала сыворотку на Архипелаге, это было бы слишком подозрительно. А ее нелегальный синтез безумно дорог, вот и верчусь, как могу.

— И Иргендвегнанден просто смотрит сквозь пальцы, как ты просаживаешь деньги?

— Не совсем. Но моя мама и об этом позаботилась.

— Дэмонра, очнись! Ее двенадцать лет как нет.

— У старых грехов длинные тени, как говорят на Архипелаге. В путаную историю моих отношений с Иргендвегнанден лучше просто не лезь. Я синтезирую сыворотку подпольно, в подвалах завода, купленного подставным лицом. Далеко отсюда. Оплачиваю это той небольшой прибылью, которую имею с оставшихся моими заводов. Что-то, наверное, ворует управляющий. Мне все равно. Я, как ты можешь видеть, живу на жалованье, мне хватает.

— Ты объяснила мне как. Но я так и не понял почему.

— А я и не собиралась тебе этого объяснять. Ты хотел знать, в каких делах я замешана. Теперь ты знаешь. Причины значения не имеют, — отрезала нордэна. Ей очень хотелось верить, что Наклз выйдет из себя, назовет ее дурой и все на этом закончится. Увы, у мага имелись другие планы:

— Тогда причину назову я. А ты поправишь меня, если я ошибаюсь.

Дэмонра скрестила руки на груди:

— Ну?

— Рагнгерд встала не на ту сторону, когда делили наследство четы Скульден. И поэтому много людей погибло.

Дэмонра пробарабанила пальцами по подлокотнику стула, помолчала немного, собираясь с мыслями, потом поджала губы:

— Ты слишком умный, Рыжик. Иногда я тебя боюсь. Это тебе сказала Аксиома Тильвара?

— Она не говорит о причинах. Никогда и ничего. Это мне сказал здравый смысл. По твоему лицу вижу, что я угадал.

— Не совсем. Рагнгерд как раз встала на ту сторону, если «той стороной» считать заветы наших богов. И наследства Скульден в строгом смысле тогда не существовало, потому что Рагнеда с Дезмондом еще были живы и умирать не собирались. Но, в целом, да, ты прав. Почему ты об этом вспомнил?

Наклз невозмутимо скрестил руки на груди. Возможность пересчитать большую часть их костей даже при таком скудном освещении Дэмонру совсем не радовала.

— У меня было время подумать. Твой адвокат, которому, между прочим, это тоже может головы стоить, достал мне газеты почти двадцатилетней давности из архивов. Оставалось сложить два и два.

— И получить семь?

— И получить шестьдесят два трупа в конце. Скульден сходится с иноверцем, и они умирают. Трагически и безвременно. Участие Рагнгерд в этой истории мне не совсем понятно, но, я предполагаю, она как раз пыталась предотвратить безвременную гибель голубков. Чего Архипелаг так и не простил твоей матери?

— Она догадывалась, что море не будет спокойным. И предложила этим остолопам удирать на запад, но они предпочли Дэм-Вельду. Архипелаг жутко оскорбился, надо думать, а потом неожиданно приключился шторм. Концы в воду.

— Красиво. Что было дальше?

— Дальше матери предложили переписать завещание. Нордэнские технологии должны оставаться в руках нордэнов, это аксиома, и Иргендвегнанден терпеть не может, когда ее истинность пытаются проверить. Моя математически безграмотная мама решила, что данная аксиома нуждается в доказательствах.

— И тут террористы внезапно взорвали церковь в Рэде, — прищурился Наклз.

— О да.

— Мне остается лишь спросить тебя, была ли дуэль, на которой за год до этого застрелили твоего старшего брата, случайностью.

— Бес знает. Мама никогда никого в открытую не обвиняла. Юнкерская дуэль. Совершенно безопасный способ устранить человека. Думаю, отец тогда что-то понял, стал наводить справки и…

— И теракт.

— И теракт. Шестьдесят трупов, сотня раненых. Меня там не оказалось по чистой случайности. Несданный экзамен. Я осталась в столице, поехала кататься с… поехала кататься. А дальше ты знаешь. Думаю, мне очень повезло, что кесарь понял, как далеко Дэм-Вельда пойдет, и испугался. Ничем иным тот факт, что мне случайно не вкололи слишком много морфия в больнице, я объяснить не могу.

— Испугайся он раньше, цены б ему не было.

— Возможно. К счастью, его сын в этом плане куда как менее отважен. Не стоит связываться с Дэм-Вельдой по собственному почину и трижды не стоит лезть в ее дела, если она вдруг просит вмешаться. Таково мое глубокое личное убеждение.

— Я тебя понял.

Дэмонра снова раздраженно пробарабанила пальцами по подлокотнику. Толку с того, что Наклз ее «понял» было немного. «Понимающих» хватало, что двенадцать лет назад, что позже. И ничего не изменилось. Разве что у Рагнгерд появились героическая репутация и флер великомученицы. За которые мать, если бы была жива, многих умников шашкой порубила бы.

Нордэна тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли о том, как она в свое время безуспешно пыталась навести справедливость.

— Мне остается добавить, что террорист погиб на месте, а люди, участвовавшие в организации взрыва, никаких сногсшибательных показаний не дали и очень быстро покончили с собой в камерах. Психические расстройства — у всех, как у одного. Прелестно, правда? Кучка умалишенных одним махом устранила двух генералов, трех министров и бесову уймищу девочек с цветочками!

Наклз едва заметно поморщился. Он не любил повышенного тона.

— Ингегерд Вейда, подтвердившая эту версию, тоже была умалишенной? Или все проще? — ровно уточнил маг.

— Все проще, Наклз. Но дело закрыто. Никаких улик, указывающих на Дэм-Вельду, разумеется, нет. Виновные вроде как наказаны. Отмщение отходит суду последней инстанции и переносится на неопределенный срок. Так что все должны быть очень счастливы. Считай, мы ничего не обсуждали. Все это теперь не имеет никакого значения. Наследство Рагнгерд почти промотано. Я решила проблему так, как сумела. Это было проще, чем доказывать каждому встречному-поперечному, что все кругом сплошное вранье. Ты услышал все, что хотел?

— Я услышал все, что ожидал услышать, и, небеса мне свидетели, ничего из этого слышать мне не хотелось. У меня осталось два вопроса. Первый — почему ты взялась за рэдских кровососов? Содержать приют или больницу было бы законно и безопасно.

— Вот поэтому я и предоставила приюты, больницы и богадельни великим герцогиням. Не стоит отнимать чужой хлеб. Мы взялись за рэдских кровососов, потому что у них не было бы другого шанса. Считай, мной двигала гордыня. Я хотела и до сих пор хочу доказать, что твоя… аксиома Тильвара — сказка.

— Не верю, но дело твое. На второй вопрос ты мне тем более не ответишь, но я его все же задам. Эти технологии того стоят?

Дэмонра мрачно помолчала, потом буркнула:

— Да.

— Это оружие.

Нордэна не сразу сообразила, что слова Наклза не были вопросом. Сообразив, усмехнулась:

— Да уж не кулинарный рецепт. Извини, но об этом я не могу говорить даже с тобой. Я и так стою скорбно близко к ледяному аду. И Рейнгольд не поможет мне отбрехаться: иноверцев наши боги не слушают.

— Кстати о богах и высоких материях, — Наклз потянулся к вороту. — Забери колокольчик. Я думаю, свою практическую функцию он исчерпал.

— Оставь себе, — отмахнулась Дэмонра, вполне благодушно. Тот факт, что разговор ушел от проклятого наследства, ее полностью устраивал. — Подарочки — не отдарочки, как говорит дед Магды. А меня он к совершенству уже не приблизит, даже если я еще пять таких нацеплю. Кстати о совершенстве, — нордэна кивнула на вазу. — Премилые апельсины. Может, уже оценишь старания бедной девочки?

Наклз непонимающе вскинул брови, потом догадался:

— Ты все о Кейси?

— Скорее это Кейси вот уже десять лет как все о тебе.

— Уверяю, я интересую ее даже меньше, чем она меня.

— Не сказала бы. Она тебя страшно любит. Это уже даже мне перестает нравиться.

— Мне это нравиться даже не начинало. Я бы предпочел, чтобы меня любили без таких ужасов. Впрочем, в случае Кейси я искренне сожалею о своем поведении. Если бы десять лет назад у меня хватило мозгов сымитировать бурный восторг при первой встрече, она бы поставила галочку и занялась чем-то более полезным.

— Наклз, давай честно. Кейси очень красива. Молода. К слову, богата, много богаче меня: ее мать — третье лицо Архипелага, после высшей жрицы и наместницы. Веселая. Добрая… Неужели она тебе совсем не нравится?

— Она не веселая и не добрая. И нет, мне не нравится быть лотерейным призом. Потому что единственный человек в мире Кейси Ингегерд — это Кейси Ингегерд. Остальные не существуют вне своего назначения.

— Довольно злое замечание.

— Но я ответил на твой вопрос. Подари ей котенка или подговори какого-нибудь мальчика из семьи поприличнее. Иногда это помогает, — без малейшей издевки пояснил маг.

Дэмонра взоднула. Любила она Наклза всегда. Но вот нравился он ей далеко не всегда.

— Заведи хоть немножко человечности. Это никогда не помогает, но все же бывает полезным для личностного развития. А теперь, извини, но мне пора к Рейнгольду. У него день рождения, а я еще без подарка.

— В таком случае, доброго тебе дня.

«Доброго тебе дня!», — мысленно передразнила Дэмонра Наклза, прикрывая за собою дверь в спальню. Потом спустилась по лестнице на первый этаж, где и обнаружила счастливую Магрит среди шоколадных оберток, и сообразила, что, препираясь с магом, забыла уточнить одну очень важную вещь.

— Ты кому-нибудь говорила, о чем бредил Наклз?

Девушка испуганно вскинулась, потом покачала головой:

— Нет! Ни словечка.

— Умница. Ни в коем случае не отступай от этой мудрой политики. Кстати, так о чем он говорил в бреду?

Магрит нахмурилась и буркнула:

— Я не поняла.

— Умница, — улыбнулась Дэмонра насупившейся девушке. — Все-таки ты умница. Я зайду завтра или послезавтра. Если нужны какие-то продукты или вещи, составь список. Пришлю Гребера. Спасибо тебе, — подумав, добавила нордэна. Магрит удивленно поглядела на нее, но ничего не ответила.

8

Первым человеком, кого увидел Эрвин на улице Хельга Дэйна, была Анна. Закутанная в шубку и большой шерстяной платок девушка бродила по двору, периодически обращаясь к дворнику, деловито сгребавшему с дороги потемневший снег. Нордэнвейдэ только теперь понял, что наступила оттепель. С крыши весело стучала капель, светило солнце и вообще жизнь, за исключением нескольких частностей, была хороша. Одна из этих частностей, увы, перекрывала путь к парадному входу.

Разумеется, у Эрвина и в мыслях не было не поздороваться с Анной, хотя нарваться на очередную отповедь ему совершенно не хотелось. В итоге лейтенант решил, что у младшей Тирье хватит ума не скандалить на улице, и предельно вежливо пожелал ей доброго утра. Анна обернулась, явив Эрвину красный как мак нос, и сделала шаг навстречу. Нордэнвейдэ удивился, но долго удивляться ему не пришлось: девушка неловко ступила на брусчатку, попала каблучком в щель между камнями, всплеснула руками и полетела на землю. Эрвин едва успел ее подхватить. Анна неумело вцепилась в его шинель, все еще хранившую следы вчерашней потасовки, наклонилась к уху и почти беззвучно сказала только одно слово.

«Чистильщик».

Эрвину резко стало холодно, несмотря на льющиеся с небес солнечные лучи. Сыворотка была у него при себе, фляга лежала во внутреннем кармане шинели. Избавиться от нее до момента, когда он переступит порог дома, было невозможно. Развернуться и пойти прочь значило навлечь подозрения не только на себя, но и на Анну. К тому же, раз чистильщик ждал внутри, ордер на обыск у него, скорее всего, был. Блестящих идей у лейтенанта не появилось. Оставалось только пройти пять шагов до крыльца, подняться по лестнице и встретить неминуемое.

«Создатель, ну когда уже это прекратиться?», — подумал Эрвин скорее с усталостью, чем с обидой. Внезапно ставший тяжелым саквояж оттягивал левую руку. На правой не слишком изящно висла Анна.

— Я подвернула ногу, — довольно громко сообщила девушка высоким, злым голосом. — Вы разве не поможете мне дойти до крыльца?

Эрвин понятия не имел, что задумала Анна, но точно знал, что без ее выдумки ему конец. Обысками чистильщиков в Каллад не шутили. Третье отделение — это вообще было совсем не смешно.

— Конечно, к вашим услугам, — механически ответил Эрвин и, поддерживая Анну, направился к крыльцу. Пять шагов. Затем дверь, а за дверью, конечно, агент охранки, специалист по нелюди. В просторечии — чистильщик.

Четыре шага.

— Коридор темный. Светильник упадет, — тихо сообщила Анна, очень натурально кривясь от боли. На ногу она тоже припадала весьма реалистично. — Где оно?

Три шага. Два. Нордэнвейдэ по-прежнему не представлял, что будет через несколько секунд.

— Где? — злее повторила Анна, все так же глядя в снег.

Эрвин молча коснулся груди. Фляга была под шинелью.

— Расстегните. Очень быстро, — выдохнула девушка. Они уже почти поднялись на крыльцо. Перед Эрвином темнел прямоугольник двери со скромным цветным витражом. Анна замешкалась на лестнице, слабо вскрикнув. Лейтенант опустил саквояж перед дверью, позвонил в колокольчик. Девушка что-то делала с пуговицами шинели.

— Дурак, — пробормотала она. — Да расстегни ты это, — тут Эрвин сообразил, что Анна и вправду едва не плачет. А заодно и то, что ее легко могут арестовать за содействие нелюди, если он немедленно не возьмет себя в руки. Нордэнвейдэ нащупал пуговицы, негнущимися пальцами расстегнул верхнюю. Дальше пошло проще. Дверь распахнулась через пару секунд. Анна неловко ввалилась в коридор, потащив за собою Эрвина, а потом раздался звон металла. Канделябр с полки полетел на пол, две свечи, упав, потухли, третья покатилась по направлению к Тирье. Открывшая дверь хозяйка взвизгнула и отскочила вглубь коридора. Анна опустилась на пол у двери, сопроводив это действо потрясающе выразительным взглядом. Эрвин резко закрыл дверь. На несколько мгновений в прихожей стало сумеречно, как в склепе. Нордэнвейдэ наклонился, чтобы поднять девушку. Что она сделала дальше, он понял не до конца, но фляга из его шинели точно исчезла. Прошло не более трех секунд, как распахнулась ближайшая дверь. Оттуда пробился дневной свет. В желтоватом прямоугольнике четко обозначились две фигуры.

— Что за комедия? — поинтересовался незнакомый Эрвину писклявый голосок.

— Не знаю, — гаркнул в ответ человек, мгновением позже опознанный как Ярцек. Жандарм вышел в коридор первым. Анна к тому моменту уже успела прижаться спиной к двери и уставиться на представителя правопорядка, как кролик на змею.

— Поскользнулась, — почти беззвучно выдохнула она. Эрвин кивнул. Потом сообразил, что выглядит, как последний олух, чем подводит под монастырь не только себя, но и Анну. Плохо было дело.

— Добрый день, господа, — как мог твердо произнес лейтенант. — Я могу быть вам чем-то полезным?

— Не мне, — покачал головой Ярцек. Он смотрел на Эрвина спокойно, без неприязни. Из-за его спины выскользнул невзрачный человечек, с бледной, какой-то рыбьей физиономией, сам напоминающий вампира даже сильнее, чем Эрвин. Человечек пригладил слипшиеся волосы, потер руки и возвестил:

— Третье отделение. Проверка.

Нордэнвейдэ механически кивнул.

— Вот ордер, — человек протянул лейтенанту бумагу. Спокойный, деловитый Ярцек тем временем вышел в кухню, явился с еще одним канделябром и поинтересовался:

— Где ваш саквояж?

— На крыльце, — отозвался Эрвин, в тусклом свете свечей пытаясь разобрать строчки ордера. — Госпожа Тирье, мне кажется, вам с дочерью лучше уйти.

— Пойдемте, мама, — поддержала его Анна. — Мне страшно.

— Нет уж, останьтесь, барышня, — растянул человечек безгубый рот в подобии улыбки.

— С кем честь имею? — довольно грубым тоном поинтересовался лейтенант, возвращая бумагу. Ордер, увы, был в полном порядке. Чистильщику разрешался досмотр личных вещей гражданина второго класса Эрвина Нордэнвейдэ и обыск его жилища.

— Вы не возражаете, если за вашим саквояжем схожу я? — тем временем вполне любезно спросил Ярцек. Эрвин невозмутимо выдержал его взгляд:

— Не возражаю. Но я возражаю, чтобы любители копаться в грязном белье, выворачивали содержимое моего саквояжа при юной барышне.

Человечек вспыхнул:

— Это неуважение к служителю закона!

— Не то чтобы лейтенант пока проявил какое-то неуважение, — буркнул Ярцек. У Эрвина сложилось впечатление, что рыбоподобный субъект и тому неприятен. В конце концов, жандармы и чистильщики традиционно питали друг к другу мало симпатии, хотя порой и работали сообща. Ярцека сюда захватили скорее всего потому, что опасались сопротивления. Так уж исторически повелось, что в массе своей борцы за чистоту калладской крови были заморышами, гонять воров и убийц по улицам не способными. И, по глубокому убеждению Эрвина, негодяями они были всегда. В конце концов, от избытка желания помочь стране можно было пойти в армию или жандармерию. Какие причины заставляли людей потрошить чужие чемоданы и регулярно проверять трущобных девиц, Нордэнвейдэ оставалось только гадать. Жандармов в Каллад, в отличие от армейских, не то чтобы любили, но хотя бы уважали через одного. Чистильщиков же просто боялись. Причем не столько их самих, сколько стоящую за ними машину и всесильного Герхарда Винтергольда.

Пока чистильщик, вероятно впервые в жизни столкнувшийся с откровенным хамством, беззвучно хлопал ртом, все больше напоминая карпа, жандарм сходил за саквояжем, вернулся и опустил его на пол. Застежки тихо клацнули.

— Мама, мне дурно…, - простонала Анна. Эрвин с изумлением понял, что в этой бесцветной девушке пропала отменная актриса. Даже он уже начинал верить, что Анне и вправду очень плохо. Та почти висела на руках у матери. И вот тут Тирье пошла в атаку. Хозяйка лихо боднула воздух чепчиком и громко возмутилась:

— Я позволила обыск в моем доме! Пошла на сотрудничество! Что вам еще от меня и моей дочери надо?

— Ваша дочь находилась наедине с подозреваемым, — с нескрываемой радостью ввернул человечек.

— Чушь, — с ходу отмел это предположение Эрвин. — Госпожа Анна подвернула ногу у крыльца, только и всего. Если уж вам так нравится лазить по чужим карманам, приступайте, но дайте девушке уйти.

— Пусть сперва вывернет карманы, — улыбнулся чистильщик. Присутствие жандарма явно добавляло ему смелости.

— Вы пошутили? — мягко уточнил Эрвин. Ему необыкновенно хорошо представилось, как с хрустом ломается тонкая шейка, торчащая из серого мундира. Один хороший удар в трахею решил бы проблему. А вот Анна у стены, кажется, и вправду начала задыхаться.

— Астма? — коротко спросил жандарм. Нордэнвейдэ быстро кивнул. Ярцек насупился, потом пробурчал:

— Уведите девицу, мадам. Не дело это.

— Пусть сперва карманы вывернет!

Анна втянула воздух с каким-то страшноватым присвистом. Эрвин мысленно сосчитал до трех и любезно спросил:

— Сударь, уж не знаю вашего имени, вас когда-нибудь оскорбляли? Например, называли ублюдком в лицо? Нет? Мне кажется, самое время.

Чистильщик пошел густыми красными пятнами:

— Что?!

— Что слышали. Господин Ярцек, я уже кого-нибудь оскорбил?

Ярцек усмехнулся, но усмешку быстро подавил:

— Пожалуй, еще нет. Флауэрс, преступайте к обыску. Мадам, уведите дочь.

— Но…

— На нее ордера нет. И оснований я не вижу.

— Не вашего ума дело, Ярцек!

— Флауэрс, если уж в вас взыграло такое служебное рвение, пойдите и обыщите извозчика. Он пробыл наедине с подозреваемым никак не меньше, чем барышня.

Чистильщик, вероятно, хотел еще что-то сказать, но только дернул подбородком и занялся замками саквояжа. Эрвин равнодушно взирал, как сменные сорочки летели на не слишком чистый пол. И благословлял Зондэр Мондум.

— Рэдская самогонка. Три бутылки.

— Это преступление? — угрюмо полюбопытствовал Эрвин.

— Да! Она на два градуса крепче, чем позволительно напиткам, ввозимым в Каллад.

— Прелестно. Пятнадцать марок штрафа, конфискация и я свободен?

Флауэрс ожесточенно тормошил остальное содержимое саквояжа. Никаких сногсшибательных открытий его не ожидало. Лейтенант демонстративно уставился в потолок.

— Ничего, указывающего на порфирию, в саквояже, — подвел итог десятиминутной работы чистильщика Ярцек. — Вашу комнату мы уже осмотрели. Там тоже чисто. Вы возражаете против личного досмотра?

Брезгливый от природы Эрвин еще как возражал, но делать было нечего:

— Не обещаю случайно не дать в зубы означенному господину, если он станет распускать руки больше необходимого, — пожал плечами лейтенант. Ярцек снова тихо хмыкнул:

— Ладно уж, служба, извините.

— Снимайте шинель, сапоги и мундир!

— Я вам от всей души сочувствую, если раздевание представителя вашего же пола вызывает у вас такой прилив энтузиазма, — процедил Эрвин, но требование выполнил. Шинель Флауэрс перетряхивал долго и тщательно, лейтенант уже замерз стоять на холодном полу.

— Если вы ищете заначку, она не там. Сколько вам не хватает до получки?

— Молчать!

— Господин Ярцек, я обязан хранить молчание во время обыска?

— В принципе, нет. Флауэрс, вы ее по швам распороть решили? У меня дежурство сегодня в два заканчивается, давайте скорее. Господин Нордэнвейдэ, будьте любезны, выверните карманы брюк.

По выполнении просьбы Эрвин явил жандарму горсть мелочи и трофейную карамельку в зеленой обертке. Флауэрс был жестоко разочарован, потому что карамелька оказалась не капсулой с наркотиками или ядом, а именно яблочной карамелькой. Чистильщик раздраженно швырнул ни в чем не повинную конфету на пол. Снова взялся за шинель. Ярцек хмыкнул и махнул рукой, мол, все. Порядок.

— Да нет там ничего! — взвился чистильщик, все еще страдавший над шинелью и мундиром. — Говорю же, он что-то передал, когда светильник грохнулся! Пошли девку проверим.

Возможно, Эрвин бы сдержался, но тут Флауэрс добавил:

— Это не контуженная Карвэн, в зубы не даст, — и тут же получил в зубы. Правда не от упомянутой Карвэн, а от Нордэнвейдэ, который очень не любил, когда плохо говорили о порядочных женщинах вообще, и о его знакомых — в частности. Ярцек, по счастью, подхватил чистильщика до того, как тот впечатался спиной в стену.

— Нордэнвейдэ, спокойно, — распорядился он.

— Это оскорбление, — прошмякал Флауэрс из-за плеча жандарма, потрясая крохотным кулачком.

— Я не думаю, что, назвав мешок с дерьмом мешком с дерьмом, я кого-то оскорблю, — прошипел злой как бес Эрвин.

— Хватит! — рявкнул Ярцек. — Вы, Нордэнвейдэ, следите за своим языком. Штраф за самогонку вам выпишут завтра, бутылки я забираю. Флауэрс, нам пора. Как видите, донос был ложный.

— У него глаза черные. И он не пьет.

— Я просто со всякими мразями не пью, поэтому с вами пить не буду, — оскалился Эрвин. Помощь пришла неожиданно:

— Флауэрс, я не силен в процедуре, но знаю: чтобы взять кровь на анализ или просто накачать кого-то спиртом, надо предварительно найти что-то, указывающее на порфирию. Пока на это ничего, кроме воплей разобиженного недоросля, не указывает.

— В конце концов, он меня оскорбил!

— А вы потребуйте сатисфакции, — пожал плечами Ярцек. Эрвин был готов поклясться, что жандарм ухмыляется в усы. — Я уверен, лейтенант вам не откажет, хоть это и не вполне законно.

— Не откажу, — с готовностью заверил Эрвин. — Вы считаете себя оскорбленным?

Увы и ах, чистильщик с разбитой губой оскорбленным себя не счел. Что, конечно, было печально, но вполне ожидаемо. Флауэрс от души пнул саквояж, который ответить не мог, надел пальто, натянул шапку и, не глядя на Эрвина, вышел вон. Ярцек неторопливо застегивал пуговицы. Нордэнвейдэ был почти уверен, что тот что-нибудь да скажет, но жандарм молчал. Сам лейтенант нужные слова нашел, когда Ярцек уже разобрался с застежками и шагнул к двери.

— Спасибо. Я должен перед вами извиниться: я думал о вас хуже, чем следовало.

— Не за что. И я не знаю никого, кто бы о нас думал хорошо без очень веских причин, — отмахнулся Ярцек. Но под его усами явственно растягивалась довольная улыбка.

— Позволите пожать вам руку? Или людям, находящимся под подозрением, не следует такого предлагать?

Жандарм довольно хмыкнул, снял перчатку и протянул Эрвину широкую ладонь. Лейтенант от души пожал его руку.

— Как-нибудь при случае прихвастну знакомым в Звезде, — ухмыльнулся Ярцек. — Будьте аккуратнее. Флауэрс вам этого не спустит.

Оптимистом Эрвин не был никогда. Он и так догадывался, что только что приобрел одного врага. И, как ему хотелось верить, одного товарища. На этой радостной мысли он отправился собирать разбросанные по всему коридору вещи.

Ярцек, как выяснилось, оказался гуманистом: из трех контрабандных бутылок, купленных по настоянию Зондэр, он конфисковал только две. Толку от этого было мало, но широту жеста лейтенант оценил.

* * *

— Мадам, я съезжаю, — без обиняков начал Эрвин, едва из гостиной показалась Тирье. Чепец ее скорбно поник.

— Я не могла отказать представителю закона, — вяло возмутилась она из-под кружевных оборочек.

— Вы весьма безотказны, — не удержался от иронии Нордэнвейдэ. — Во всяком случае, когда речь идет о жандармении. Это уже второй раз, а год только начался. С меня довольно.

— Уж извините, я порядочная калладка! — взвилась Тирье, калладкой бывшая разве что по паспорту. Внешность ее недвусмысленно указывала на виарские корни.

— Будь вы действительно порядочной калладкой, вы бы уже давно собрали вещи и увезли дочь на юг, — процедил Эрвин. Ревностная патриотка Тирье, на его взгляд, большой чести Каллад не делала. — Скоро здесь будет сырость, тиф и все прочие столичные радости.

— Вас вот уж спросить забыла!

— Потому я сам и сказал. Дайте мне час на сборы. Аванс за апрель можете оставить себе, за беспокойство.

Не дожидаясь ответа, Эрвин миновал разгневанную даму, прошел в гостиную, мельком заметив забившуюся в кресло Анну, и поднялся к себе.

Обе комнаты были перевернуты вверх дном. Кабинету досталось сильнее, там старательный Флауэрс даже обои кое-где отколупал от стены. С другой стороны, старая истина, гласящая, что нет худа без добра, отчасти подтвердилась: на полу валялись некоторые вещи, которые Эрвин безуспешно искал месяцами. Лейтенант повертел в руках подаренный и благополучно потерянный бинокль, жестянку из-под кофе, где он в лучшие времена хранил всякие мелочи, и две новые пары перчаток, бесследно исчезнувшие сразу после покупки. Все-таки жизнь была полна сюрпризов.

В принципе, от обыска скорее пострадала патриотичная мадам Тирье, поскольку именно ей принадлежала большая часть вещей в комнатах. Сам Эрвин обходился минимумом, как будто чуя, что в один прекрасный день из этого гостеприимного дома ему придется уходить, причем уходить быстро. И вот этот прекрасный солнечный день настал. Лейтенант, насвистывая песенку, чтобы успокоить нервы, принялся кидать в саквояж и небольшой чемодан остатки вещей, благо, их было мало. Снизу донеслась «Кассиата», на сей раз идеальная. Эрвин было удивился такому прогрессу Анны, но быстро сообразил, что слышит еще и хор. Видимо, ревностная патриотка все же разорилась на ныне модный граммофон с пластинками.

Собирать чемоданы под ликующие аккорды «Кассиаты» было легко и приятно. Эрвин справился минут за двадцать, а бардак, наведенный чистильщиком, решил оставить Тирье в порядке небольшой личной мести. Солнечные лучи, бившие из окна, празднично освещали самый настоящий бедлам.

Из неприятных дел в этом доме Эрвину оставался только разговор с Анной. Нордэнвейдэ подхватил свои пожитки и спустился в гостиную. Не останавливаясь там, вынес чемодан в коридор. Потом тихо вернулся. Мадам Тирье, видимо, отходила от хамства постояльца где-то еще, потому что в гостиной ее уже не было. Анна из кресла смерила лейтенанта подозрительным взглядом.

— Вы далеко?

— По возможности как можно дальше, — не стал врать Эрвин. — Боюсь, я все-таки неудобный постоялец.

Девушка пожала плечами:

— Далеко не худший из возможных. Вы хорошо подумали?

Эрвин встал у самого граммофона. Говорил он тихо, так что слышать его могла только Анна.

— Да. Мне не очень нравится, когда мне спасают жизнь дважды за месяц.

— За прошлое спасение вы уже сунули мне денег, — сощурилась девушка. — Что будет на сей раз? Вексель?

— Совет. Уезжайте из Каллад. Я не видел вас всего три недели, но вы уже успели сильно побледнеть. Этот климат вас убьет.

— Прелестно! Еще советы будут?

— Будут. Больше никогда не лезьте в подобные дела.

— Ну разумеется! Этот бледный типчик будет являться мне в кошмарных снах.

Лейтенант вздохнул. Он считал Анну несколько странной, но все же умной девушкой. А теперь ему под пиликанье скрипки над ухом приходилось разжевывать ей совершенно очевидные вещи. Настолько очевидные, что их понимала даже патриотичная Тирье-старшая с ее чепчиками и верой в страшных-престрашных рэдцев, угрожающих безопасности Каллад.

— Дело не в человечке. Вашим врагом сегодня чуть не стал не Флауэрс, а Каллад. Государство, Анна. Самое сильное государство во всем обитаемом мире.

— Герхард Винтергольд и все его силы ада? — усмехнулась девушка. — Честное слово, мне уже страшно.

— Мало вам страшно, — процедил Эрвин, которому еще шесть лет назад в ходе обзорной экскурсии по столице показали и казематы Эгрэ Вейд. А заодно популярно объяснили, что кодекс Клодвига, запрещающий пытки, на неграждан не распространяется. На тот случай, если он вдруг вздумает кого-то предавать или просто плохо себя вести. — Думаете, вы еще долго сможете проявлять чудеса сообразительности? Если бы жандарм сегодня не проявил чудес благородства, сообразительность ваша вам же боком и вышла бы!

Анна поджала губы:

— Сыграйте мне на прощание «Кассиату», и мы в расчете. Вот сыворотка, — девушка извлекла из складок платья флягу и протянула Эрвину. Флягу лейтенант взял, но вот граммофон не остановил:

— Обойдемся без «Кассиаты» на пианино, ваша мать и так довольно рассержена.

Анна отвернулась к стене и процедила:

— В таком случае, прощайте. Не думаю, что вы оставите мне адрес, по которому стоит писать письма.

— Не оставлю, — согласился Эрвин. Он не слишком понимал, что творится сейчас в голове у младшей Тирье, но ситуация ему инстинктивно не нравилась. — Потому что сам еще не знаю этого адреса. Но, как только он у меня появится, я вам сразу напишу, не обессудьте, в обход вашей матери. Ненавижу, когда мои письма перлюстрируют. Кесарской цензуры нам вполне хватит.

Анна с любопытством покосилась на Эрвина:

— Даже так? И как же вы намерены мне написать?

— Потеряйте перчатку. Я передам письмо с дворником, который ее найдет.

Девушка усмехнулась:

— Ну просто шпионский роман. А как мне написать вам, если что-то случится?

— Знаете бакалейщицу Мирту, которая держит лавку на параллельной улице?

— Познакомлюсь.

— Если что-то произойдет, отдайте письмо ей. А теперь прощайте. Спасибо вам, Анна.

— До свиданья! — с непонятным вызовом ответила девушка. Эрвин поклонился и покинул комнату.

В коридоре, у чемоданов, его, конечно, ждала ревностная патриотка. Розовые кружева чепца негодующе трепетали.

— Даже не вздумайте сюда писать, — прошипела Тирье на прощание. На этот раз поклоном лейтенант себя затруднять не стал и молча вышел в солнечный полдень.

9

День рождения Рейнгольда отметили хорошо. Даже, пожалуй, слишком хорошо. По счастью, Зиглинд и старший сын кесаря родились в один день, так что все внимание общественности было приковано к последнему. Рейнгольду по этой причине удалось организовать скромное торжество в узком кругу друзей, где не оказалось ни венценосцев, ни благотворительных дам из великих герцогинь, ни всей прочей титулованной публики, на которую у Дэмонры имелась стойкая аллергия. Нордэна, первый раз в жизни выступая в качестве пусть и неофициальной, но все же «хозяйки дома», весь вечер проявляла чудеса нордэнской дипломатии. Она загадочно молчала, когда все принимались вспоминать случаи из «бурной молодости», следила, чтобы гостям вовремя подливали вина, и делала вид, что прекрасно понимает юридический юмор, а также хорошо знакома со всеми громкими делами за последние десять лет. Иными словами, выполняла чисто декоративную функцию. И, по собственному убеждению, справлялась с этой функцией неплохо, разве что все время цепляла шлейфом всяческие посторонние предметы.

Часам к четырем утра закончилось и вино, и юридические анекдоты, а на какие-то более игривые темы перейти мешало присутствие дамы. Дама не сомневалась, что в данных вопросах понимает уж никак не меньше гостей, благо знакомство с Магдой серьезно расширяло горизонты, но на всякий случай скромно смотрела на скатерть. Такая тактика принесла плоды довольно быстро: после еще пары тостов за именинника и милейшую хозяйку дома гости откланялись. Дэмонра с чувством выполненного долга изобразила еще пару улыбок и с удовольствием проследила, как входная дверь закрылась за последним из приятелей Рейнгольда.

— Спектакль удался? — промурлыкала нордэна.

— Репетиция, — поправил Рейнгольд, улыбаясь. — Спектакль будет послезавтра.

— Послезавтра? — не поняла Дэмонра. Она надеялась, что чудес дипломатии с нее хватило. Родителям ее уже тоже представляли. Нордэна задумалась, в чем же подвох.

— Ты когда-нибудь заглядываешь в почтовые ящики? — совсем уж загадочно поинтересовался Рейнгольд.

— Раз в месяц Гребер вытряхивает из них мусор, — честно ответила нордэна. — Мне, знаешь ли, никто не пишет. В том смысле, что мне не пишут люди, чьи письма я стала бы читать. Там бывают только счета и приглашения. Счета Гребер оплачивает. Приглашения — выкидывает. Все просто.

— Очень смело. Я о приглашениях.

— Они всегда приходят с опозданием. Вот незадача.

Репутация Дэмонры в свете оставляла желать лучшего. Имя ее отца, конечно, открывало многие двери, но рэдские подвиги матери, дурацкая дуэль брата и — здесь нордэна не обольщалась — главным образом ее собственное поведение эти двери закрывали. Отношения с более-менее либеральной аристократией, за исключением Рейнгольда и четы Маэрлингов, у нордэны не сложились. Последнюю приличную книгу она прочитала еще в гимназии, о чем честно поставила в известность пару родовитых дарований от литературы, музыка ее не интересовала в принципе, политика — тем более, а еще Дэмонра от всей души ненавидела прогрессивные идеи и их носителей. Общих тем с либералами не находилось. С консерваторами Дэмонра также не сошлась по причине ношения штанов и ряду других отягчающих обстоятельств. Так что приглашения на именины дальних родственников по отцовской линии неизменно приходили ей с недельным опозданием. Что нордэну, конечно, нисколько не огорчало. По прошествии лет она могла признать, что плохо знала своего отца, но вот его многочисленных тетушек она знала даже слишком хорошо и знать лучше не хотела.

— Письма с кесарским вензелем всегда приходят вовремя, — возразил Рейнгольд. — Послезавтра бал.

Нордэна тихо, но выразительно ругнулась.

С балами, которые давал кесарь или его многочисленные родичи, дело обстояло сложнее. Здесь Дэмонре, как и любому отпрыску более-менее приличной фамилии, не отягощенному брачными узами, приглашения приходили регулярно и вовремя. И их уже нельзя было со спокойной душой отправлять в мусорную корзину, а потом сваливать свое отсутствие на простуду, неумение танцевать, похороны горячо любимого кота, коня и мышки или просто на запой.

— И мне там надо быть?

— Да. О чем мне было велено тебе напомнить.

— В честь чего танцульки?

— Эгмонту же исполняется пятнадцать.

— Вот уж велика радость для венценосного семейства, — пробурчала нордэна. За предыдущие четырнадцать лет ничем, кроме унаследованного от деда тяжелого характера, Эгмонт не отличился. Дэмонра, разумеется, лично с наследником никогда не общалась, но знающие люди поговаривали, что с таким кесарем Каллад по умеренно-либеральному Эдельстерну, имевшему хорошую привычку сначала слушать и только потом — вешать, еще наплачется. Впрочем, обо всем этом волноваться было рано: кесарю в минувшем году исполнилось тридцать пять. При хорошем раскладе, ближайшие лет тридцать страна находилась бы в надежных руках. — И вообще, Рэй, я уверена, это происки твоей матери. Она просто хочет, чтобы ты увидел, какой коровой я смотрюсь среди семнадцатилетних благовоспитанных барышень из хороших семей, — пошутила Дэмонра. Доля шутки в этой шутке была не так уж и велика. Нордэна с ранней юности ненавидела балы. Танцы были единственным предметом, «крайне дурно» по которому она считала великой милостью преподавателя.

— В любом случае, это происки кесаря, а не матери. Не знаю, зачем ты ему понадобилась, но уж расстройство моей свадьбы его волнует в последнюю очередь, можешь мне поверить. У кесаря есть более насущные проблемы, а кесаревна Стефания не настолько несчастлива в своем браке, чтобы устраивать чужие.

Поверила Дэмонра безоговорочно. Увы, причин выпавшей ей чести она от этого больше понимать не стала. Нордэна была предельно далека от политики, налоги платила исправно, с иностранными дипломатами дружбы не водила и вполне могла дать в зубы за любое неодобрительное высказывание в адрес кесаря. Не потому, что не согласна, а потому, что в кесарии должен быть порядок. Наконец, ее внешность и репутация полностью исключали возможность стать очередной придворной юбкой. По совокупности перечисленных фактов Дэмонра даже примерно не могла представить, с чего бы кесарю ей заинтересоваться. Но на всякий случай насторожилась.

10

Маленькая гостиница, в которой временно разместился Эрвин, оказалась не такой уж плохой. Во всяком случае, там было чисто, а хозяйка напоминала госпожу Тирье разве что наличием кружевного чепца. В остальном же это была вполне милая дама, в качестве приятного бонуса предлагающая постояльцам чай и пирожки. Пирожки были не лучше, чем в офицерской столовой, но вот крепким сладким чаем дама Нордэнвейдэ купила. Он, не торгуясь, заплатил за две недели вперед и отправился в свой номер.

Эрвин редко когда принимал серьезные решения с налету. Обычно ему требовалось посидеть в спокойной обстановке, подумать, даже составить табличку возможных вариантов действий и их последствий на бумаге. И только после этого лейтенант приходил к каким-то однозначным выводам. На этот раз табличка выстроилась быстро и просто, но вот никаких однозначных выводов из нее не вытекало. Основных вариантов по-прежнему было два: уволиться и удрать или не увольняться и остаться. Каждый сулил определенные сложности, равно как и определенные выгоды. Удрать из Каллад было очень заманчиво, но тут ребром вставал вопрос с сывороткой. Свою Эрвин получал в первую очередь за то, что состоял в полку, и без этого рассчитывать на бесплатные поставки не приходилось. С другой стороны, если бы его схватили в Каллад, проблем вышло бы гораздо больше хотя бы потому, что на виселицу Эрвин пошел бы в хорошей компании. В лучшем случае это была бы Дэмонра, но лейтенант нюхом чуял, что такие аферы в одиночку не проворачивают. В общем, плохо выходило и так, и эдак. Нордэнвейдэ поломал голову часов до шести вечера, но ни до чего так и не додумался. Дальше мучиться не имело смысла. В итоге Эрвин рассудил, что утром отправится в штаб и попытается поговорить с полковником, поужинал, почитал немного и лег спать.

Всю ночь ему снилась какая-то муть, в которой фигурировала Анна, патриотичная Тирье, рыбоподобный человечек и еще какие-то люди, которых лейтенант знать не знал. В этих снах он то ли что-то искал, то ли сам от кого-то прятался. Сны были разные, но концовка у них была одинаковая: Эрвин очень четко видел криво вбитый в землю рэдский крест, с неаккуратно выцарапанными на нем цифрами. Вместо последних двух цифр года рождения стоял прочерк, смерть датировалась будущим годом. Имени не было. В третий раз увидев эту злополучную могилу, Эрвин понял, что спать сегодня ему больше совершенно не хочется. Наручные часы, оставленные на тумбочке у кровати, показывали половину седьмого. Комнатка выходила окнами на улицу, так что лейтенант мог видеть, как из-за труб Литейного района медленно разливается бледный рассвет. День обещал быть ясным.

Старая байка о том, что в восемь часов утра в штабе Звезды можно было встретить только уборщиков, призраков и майора Мондум жизнью полностью подтвердилась. Насчет призраков Эрвин ничего с уверенностью сказать не мог, поскольку был трезв, но вот уборщики и Зондэр наличествовали. Выждав под дверью минут пять и окончательно убедившись, что из кабинета доносятся шаги, лейтенант постучал. Он услышал, как в замке поворачивается ключ и тихий щелчок, и еще успел удивиться, от кого бы запираться в восемь утра, а потом дверь открылась. Если Мондум и была удивлена, увидев посетителя, то об этом знала только она сама. Она, как всегда, выглядела выспавшейся, подтянутой и идеально уместной.

— Доброе утро, гос…

— Эрвин, мы не на параде. Доброе утро. Вы здесь так рано? — прежде чем лейтенант сумел придумать, а почему он, собственно, так рано — не про дурные сны же ему было рассказывать — Зондэр нахмурилась и уточнила:

— Что-то случилось?

Нордэнвейдэ глянул по сторонам. Коридор был пуст. Лейтенант кивнул.

Хмурое лицо Зондэр Мондум стало совсем уж хмурым. Она посторонилась от двери, только теперь пропуская Эрвина внутрь.

— Заходите. Там поговорим.

Он вошел и глазам своим не поверил. Кабинет, еще недавно являвшийся гордостью штаба и образцом того, как должен выглядеть порядок в калладской армии, имел совершенно нежилой вид. Со стола пропали фотография в рамке, чашка и еще какие-то мелочи. Полки были практически пусты. На стене остался только кесарский портрет. И грустно поникшая мухоловка тихо шипела с подоконника.

Зондэр, заметив взгляд лейтенанта, поджала губы.

— Да, Эрвин, я ухожу в отставку. Давайте не будем этого обсуждать.

Нордэнвейдэ только и осталось, что хлопнуть глазами. В полку майор Мондум казалась чем-то незыблемым. Эдаким оплотом порядка в бушующих волнах не всегда адекватной отваги. Она была вторым человеком полка, а в кое-каких вопросах, пожалуй, и первым. Отставка Зондэр выглядело чем-то из разряда дурного анекдота.

— Извините. Конечно не будем.

— Присаживайтесь, Эрвин, — нордэна невозмутимо продолжила сортировать бумаги. Одни она клала в сумку, другие — во внушительный гроссбух, третьи пока оставляла на столе.

Нордэнвейдэ опустился в потертое кожаное кресло и посмотрел в окно. Ничего интересного там, конечно, не было. Пустой плац неподалеку и чахлые кустики у дорожки. Память о высаженных Маэрлингом прошлой весной розовых розах. Эрвин с удивлением понял, что нынешняя весна была и в половину не такой спокойной, хотя ничего особенного вроде бы не происходило. Началась и кончилась какая-то война, которую никто особенно не заметил, отшумели студенческие волнения, на которые тоже особенного внимания не обратили, активизировались шпики всех мастей. Все вроде бы было в порядке, но что-то шло не так. Впрочем, возможно все дело было в ночном кошмаре, который заставлял воспринимать мир в более мрачных тонах.

— У вас ведь стоит защита от прослушивания через Мглу? — скорее для формы спросил Эрвин.

Зондэр, не отрываясь от работы, хмыкнула:

— Легальная и нелегальная. Нелегальную Наклз ставил.

О Наклзе лейтенант знал немного, но даже этих немногих знаний хватило, чтобы счесть ответ Мондум исчерпывающим.

— Вчера у меня снова был обыск.

Зондэр, наконец, оторвалась от бумаг и сердито сверкнула синими глазами:

— Ну не надоело им? Лучше б убийц ловили.

— Ловить убийц не так безопасно, как стращать граждан второго класса в идеальном государстве…

— Каллад не рай, но это Каллад, — отрезала Мондум. Как показалось Эрвину, не столько агрессивно, сколько устало.

— Я вовсе не то имел в виду, — смутился Нордэнвейдэ. — Я скорее о… контингенте стращающих, чем о кесарии в целом.

— Эрвин, извините. Меня просто разговорами о гражданах и социальной несправедливости последние полгода изводят все, кому не лень. Как будто раньше была справедливость.

— А была?

— В Каллад-то справедливость? — изумилась нордэна такому смелому предположению. — Никогда. У нас исторически имелось слишком много воинственных соседей, чтобы мы думали об отвлеченных вещах. Итак, обыск. Ничего, конечно, не нашли?

— Нет, но мне уже второй раз необыкновенно повезло. Долго такое продолжаться не может.

— Именно с вами — может довольно долго. Под вашим протоколом о прохождении теста Кальберта стоит подпись канцлера Рэссэ. А канцлер достаточно любит свою должность, чтобы оградить вас от неприятностей.

— Вам виднее. Но мне показалось, что «чистильщик», во-первых, точно знал, к кому шел, и вовсе не собирался уходить с пустыми руками — во-вторых. Если бы не хозяйская дочка, сыворотку бы нашли.

— Так вам помогла хозяйская дочка?

— Хозяйская дочка и порядочный жандарм.

Мондум тихо фыркнула:

— Сюжет как в сказке.

— Чем дальше, тем страшней, — конкретизировал Эрвин. Нордэна помолчала с минуту, потом поинтересовалась:

— А вы-то сами чего бы хотели, Эрвин?

Сам Эрвин хотел бы в двадцать не получить осколочное ранение и, собственно, литр зараженной крови, начисто перечеркнувший все его мечты и чаянья. Но с этим желанием добрая фея Мондум опоздала на шесть лет.

— Выжить. И никого при этом не привести на виселицу.

— Дополнение очень похвальное, а ответ очень честный. Хорошо. Видите ли, какое дело. Я увольняюсь, мое место, скорее всего, займет Магда Карвэн, а ее — капитан Бернгард Глир. Таким образом, у нас появляется одна капитанская вакансия. Вместо того, чтобы пристраивать туда какого-нибудь генеральского внучка со стороны, мы хотели поставить вас. Маэрлингу капитана давать бесполезно, а вам — в самый раз. Шесть лет безупречной службы и все такое прочее. Да и повышение жалования вам будет нужнее, чем ему.

Три дня назад Эрвин бы очень обрадовался, получив капитанскую должность. Теперь подарок судьбы оказался ненужным.

— Меня беспокоят «чистильщики».

— Да, — кивнула Мондум. — Меня тоже. Значит, вы склоняетесь к варианту увольнения?

— Думаю, это было бы разумно. Я бы уехал куда-нибудь в провинцию, а, может, и вовсе в Восточную Рэду.

— В Рэду даже не думайте сунуться, — предупредила Мондум. — Если вы, конечно, не сумеете убедительно рассказать, почему шесть лет шатались в калладской армии. А с вашим умением врать, уж простите, это вряд ли выйдет. Можно выбрать какой-нибудь городок на границе с Виарэ. В принципе, я бы даже могла замолвить словечко, чтобы вас отправили в штат военного агента в Эйнальд.

От «штата военного агента», насколько Эрвин понимал, за версту пахло «деятельностью, несовместимой с дипломатическим статусом». При его неумении врать согласиться на это было бы уж очень смело. Видимо, сомнения отразились у лейтенанта на лице, потому что Зондэр улыбнулась:

— Спокойно. Руководство военной разведкой в Эйнальде вам никто не предлагает. Там уже есть умельцы. Вы можешь разве что какой-нибудь патрон новомодный «нечаянно» в карман сунуть. Ну и за калладскими захоронениями поухаживать. Им уже, конечно, лет под двести и калладцы лежат там вперемешку с эйнальдцами и эфэлцами, но, как говорится, порядок должен быть. К тому же, дипломатический иммунитет вам пригодится, как никому.

Все это было прекрасно, как во сне, но имелась одна большая трудность:

— Я не говорю на эйльди.

— Тот, кто говорит на рэдди, язык Эйнальда освоит за месяц, но грамматику советую подтянуть. Ингмар Таргрейн, наш военный агент, не выносит, когда при нем ляпают ошибки. Я это очень хорошо знаю, потому что имею несчастье быть его племянницей по отцовской линии.

Эрвин изумленно воззрился на Мондум. Он ничего не знал о ее семье, но почему-то пребывал в уверенности, что там были только военные. А она, оказывается, состояла в родстве с не последней династией дипломатов.

Зондэр убрала в сумку последние бумаги и ровно добавила:

— Но увольнительную вы на всякий случай напишите, а там можете еще подумать.

— Но…

— Знаю, шесть лет назад уже писали, осталось только дату подставить. Но шесть лет назад все еще пользовались перьевыми ручками. Теперь предпочитают шариковые. Не будем недооценивать мировой прогресс и все его кляксы.

Зондэр протянула Эрвину листок бумаги. Нордэнвейдэ не слишком удивился, обнаружив в правом нижнем углу «Одобрено» и размашистую подпись полковника Дэмонры. Сделанную новомодной шариковой ручкой.

— Поставьте вчерашнее число. На всякий случай, — добавила нордэна. Помолчала еще немного, потом задумчиво сказала: «Нет, все-таки позавчерашнее».

— Отнести в канцелярию? — поинтересовался лейтенант, закончив. Бумага в его руках являлась итогом целых шести лет жизни. Как ни странно, никаких особенных эмоций эта мысль не вызывала. Эрвину просто было не по себе и просто хотелось спать.

— Оставьте, я передам, — Зондэр поежилась. — Давайте не будем сжигать мосты, — нордэна несколько сконфуженно улыбнулась. — Я вот свое тоже пока не отнесла. Не то чтобы я суеверна, но у меня какое-то нехорошее предчувствие.

Эрвин вспомнил криво накарябанные на кресте даты. У него, определенно, тоже имелся целый вагон нехороших предчувствий. Светившее за окном солнце и очумело орущие от такой радости коты развеять их нисколько не помогали.

Мондум нервно пробарабанила пальцами по столу.

— Vox molae. А ведь прав был Марград. Пять часов надвигающегося рока в наличии. Интересно, а рай в конце гореть будет?

Эрвин вдруг вспомнил, что пожар сегодня ночью он тоже видел. Его передернуло.

— Надеюсь, что нет.

11

День бала у Дэмонры не задался с самого утра. Началось все с того, что при генеральной примерке платья — собственно, единственного подходящего в ее гардеробе — Гребер, тащившийся мимо, наступил нордэне на шлейф. Все бы ничего, но она этого не заметила и сделала шаг в сторону. В результате платье приобрело очень интересный разрез, идущий точно по шву на талии. Грубейшая площадная брань, которой нордэна покрыла денщика, модистку и весь мир, делу не помогла. Туалет был безнадежно испорчен и починке в домашних условиях не подлежал: Дэмонра относительно собственных талантов в области кройки и шитья никогда не заблуждалась. Оставалось извлечь из шкафа парадный мундир и попытаться отбить сильнейший запах лаванды каким-нибудь другим сильным запахом. Пристыженный Гребер в стремлении помочь притащил очень пахучий самогон. Дэмонре стало совсем тоскливо.

Беда, разумеется, не пришла одна. Через полчаса пришла записка от Рейнгольда. Тот, выходя из дома, поскользнулся на ступеньках и неудачно упал. Явиться на бал к кесарю с вывихом и синяком в пол-лица с точки зрения светских условностей было хуже, чем не явиться вообще. Дэмонра, надеявшаяся отсидеться за кавалером, поняла, что на этот раз ее не спасет уже ничто, даже фляга в сапоге. Флягу нордэна убрала от греха подальше, лицо нарисовала, улыбку приклеила. В карман брюк она положила ленту Агнешки, на счастье. Несуеверная Дэмонра в ситуациях, приближающимся к критическим, становилась очень даже суеверной.

До прибытия большей части гостей в роскошно убранном зале было очень скучно. С прибытием, разумеется, стало намного хуже. Те из дальних родственников, которых не отпугнули штаны и короткая стрижка нордэны, даже поздравили ее с успехами на поле брани. Дэмонра не поняла, было это вызвано наглостью или глупостью, но на всякий случай отвечала так, что поток поздравителей иссяк быстро. Кардинально это ситуацию, конечно, не улучшило.

В итоге Дэмонра забилась в самый дальний угол зала и оттуда следила за кружащимися парами, ожидая, пока ее отзовут куда-нибудь за портьеры, скорее всего, для очередной выволочки на предмет дурных манер. Если вообще отзовут. Конечно, именное приглашение, спасенное Гребером из мусорной корзины, вряд ли было ошибкой, но Рейнгольд мог что-то не так понять. Вероятно, кесарь хотел побеседовать с ним. На этой мысли Дэмонра окончательно успокоилась. Как оказалось, напрасно. Из спасительного угла ее весьма деликатно извлек Гофмиллер, лейтенант флота, скорее всего в жизни не видевший моря, и по совместительству близкий друг кесаря.

— Добрый вечер, госпожа полковник. Рад видеть вас в добром здравии, — самым любезным тоном заверил он. Нордэна ни мгновения не сомневалась — соврал. Придворные, заявлявшие, что они ей рады, всегда вызывали у Дэмонры большие подозрения.

— Благодарю. Вы чего-то хотели?

— Для начала я хотел бы пригласить вас на танец, — нимало не смущаясь резкому тону нордэны пояснил Гофмиллер. — Знаете ли, дама, весь вечер следящая за танцующими из угла, это подозрительно.

— О да. Явные происки имперской разведки, — поморщилась Дэмонра. Танцевать, тем более с франтоватым молодым человеком, который явно умел делать это гораздо лучше нее, нордэне нисколько не хотелось.

У Гофмиллера за годы при кесаре, видимо, выработались некоторые профессиональные добродетели. Он то ли не замечал грубостей, то ли очень хорошо делал вид, что не замечает. Друг венценосца только улыбнулся:

— Все возможно. Так вы позволите пригласить вас на танец?

Дэмонра задумалась, глядя на кружащиеся пары. Большинство дам были в светлом, именины наследника все же. Ее парадный мундир, как на зло, был черный. В лучшем случае, получилась бы ворона в стае ласточек. Лучший случай наступал редко, так что ворона, скорее всего, превратилась бы в корову.

— Я отвратительно танцую, — процедила нордэна. Гофмиллеру пора уже было обидеться и перейти к делу.

— И все же я рискну вам не поверить, — гнул свое придворный.

Дэмонра мимоходом оценила состояние его сапог. Блестели как зеркало.

«Блестят последние минуты в своей жизни», — не без злорадства подумала она и мужественно кивнула.

Минут через десять Дэмонра с мстительным удовольствием обозрела остатки былой роскоши, которая больше не сверкала. В защиту Гофмиллера следовало сказать, что он умудрился весь танец сохранять на лице самую непроницаемую улыбку. Нордэне впервые в жизни пришла в голову мысль, что и у придворных шаркунов, наверное, есть какие-то таланты.

— Я вас уверяю, наш, гм, танец, видели все. И больше на происки аэрдисовской разведки, надо думать, не грешат. Если вспомнить историю, все шпионки оттуда были напропалую изящны и прекрасны. Диверсия против сапог противника — это мелко.

Гофмиллер улыбнулся:

— Я совершенно уверен, Его Величеству все равно, как вы танцуете, пока вы бьете наших врагов. Его Величество… умеет учиться на прошлых, — придворный сладчайше улыбнулся, — недоразумениях.

«Прошлые недоразумения» имели место лет эдак пятнадцать назад. В последние годы правления кесаря Эвальда высокие посты занимали в основном аристократы из самых старых родов. Аристократы эти, ввиду тонкой душевной организации и изысканного чувства прекрасного, больше тяготели к искусствам, чем к земной грязи. В результате нередко получалось так, что за балет и за артиллерию в кесарии отвечал один и тот же человек. Как шутил отец Дэмонры, балет был на высоте, а вот пушки стреляли скверно. По счастью, продолжалась такая глупость недолго: Эдельстерн в первые же годы повышибал из военного ведомства и казначейства всех любителей поэм, после чего пушки стали стрелять исправно, а инфляция, наконец, начала медленно снижаться. Иными словами, предыдущий кесарь спился очень своевременно. Или ему помогли, тоже весьма своевременно. Из области экономики Дэмонра понимала только то, что деньги, по всей видимости, не растут на деревьях. Но вот армию за три последние года Эвальд чуть не развалил, здесь сомневаться не приходилось.

— Извольте следовать за мной, — мягко продолжил Гофмиллер, покинул зал и уверенно двинулся куда-то вглубь анфилады. За третьим из гобеленов, изображающих серию героических побед юной калладской кесарии над грозной империей Аэрдис, оказалась маленькая дверца. Гофмиллер умело прошмыгнул туда. Дэмонра юркнула следом. Как и всякая нордэна, крысиные лазы она не любила, но делать было нечего. Оставалось только считать повороты и пытаться хотя бы примерно представить, куда они направляются. Коридорчик петлял. Минуты через три Дэмонра сдалась окончательно.

— А человеческий путь туда, куда вы меня ведете, есть?

— Есть. На самом деле, все просто. Из кабинета выходите в приемный зал, затем в коридор, на третьем повороте сворачиваете налево, спускаетесь на этаж и идете вперед до комнаты с портретами. Оттуда вы увидите зал, где танцевали. А дальше вы дорогу знаете. Ну, еще, конечно, можно миновать комнату с портретами и выйти через старое крыло, если не хотите встретить знакомцев, — благодушно вещал Гофмиллер.

Он остановился у неприметной дверцы и постучал. Дэмонра даже без музыкального слуха сообразила, что Гофмиллер отбил какой-то ритм. Щелкнул замок, и дверца приоткрылась. После сумрака коридорчика освещение показалось Дэмонре очень ярким.

— Войдите, — прошелестел прохладный голос. Нордэне не впервые за этот вечер сделалось не по себе. Она вошла в комнату, где обнаружила за столом одного-единственного человека. Гофмиллера как ветром сдуло. Только дверца за спиной тихо клацнула.

— Ваше Величество, — нордэна поклонилась, выпрямилась и застыла по струнке, избегая смотреть в лицо сидящему за столом человеку. Эдельстерн Зигмаринен за одиннадцать с небольшим лет умудрился навести в стране порядок, за что пользовался заслуженным уважением, в том числе среди решивших остаться на континенте нордэнов. Но это нисколько не отменяло факта, что кесарь был вовсе не тем человеком, с которым хотелось поболтать по душам.

— Вольно, — распорядился кесарь. Но сесть, разумеется, не предложил. Дэмонра, впрочем, нисколько не сердилась. Весь свой либерализм кесарь продемонстрировал, когда отменил отцовский циркуляр, фактически запрещавший детям разночинцев получать высшее образование, и ряд других столь же бессмысленных, на взгляд нордэны, законов. А то, что в обществе Зигмаринена приходилось стоять и смотреть в пол, можно было и потерпеть. В конце концов, люди много сотен лет бились за право поцеловать край одежды его предков. Такие вещи накладывали известный отпечаток на характер.

Настолько близко кесаря нордэна видела только однажды, в день, когда приносила присягу, и тогда они оба были значительно моложе. Дэмонра не удержалась и все же бросила на него осторожный взгляд исподлобья. И тут же столкнулась с холодными глазами, голубыми, как небесная лазурь, и такими же пустыми. Кровь Аэрдис жила долго. Играть в гляделки с кесарем, определенно, не стоило. Нордэна снова уставилась в ковер. Ледяной взгляд ощущался где-то между бровей.

— Я позвал вас, чтобы поговорить, — спокойно заметил кесарь. — Вортигрен считает, что ваше мнение отчасти отражает мнение многих нордэнов. — Дэмонра не знала, радоваться ей этому известию или огорчаться. С одной стороны, кесарь полагал, что с ней можно разговаривать, а это было лестно. С другой стороны, вряд ли разговор пошел бы о каком-то приятном предмете.

— Почту за честь, Ваше Величество.

— Насколько мне известно, нас не подслушивают, так что можете не добавлять титул каждый раз. Я не страдаю расстройствами памяти и, по счастью, помню, кем являюсь. Перейдем к делу.

От человека за столом веяло холодом. Можно было сколько угодно говорить, что кесарь надменен как бес, горд, неприятен в общении и тому подобное. Дэмонра с некоторым удивлением поняла, что все это обычная чушь и россказни. От кесаря просто веяло холодом, как от растворенного в снежную ночь окна, ни больше, ни меньше.

— Как вы оцениваете итоги последней рэдской кампании? — вопрос прозвучал жестко. Дэмонра, и до этого дня не завидовавшая министрам, стремительно начинала испытывать к ним сочувствие.

— Я? — опешила нордэна. Она даже не командовала операцией и совершенно не понимала, чего от нее хотят.

— Лично вы. Если бы я хотел узнать мнение канцлера Рэссэ или генерала Вортигрена, я спросил бы их. Собственно, канцлер о своих взглядах меня информировал уже раза три. Мнение совета промышленников и лично Эйвона Сайруса мне также известно. Я хочу знать ваше. Как человека, у которого нет денежных интересов в этом деле.

Оказаться на одном счету со всеми поименованными господами, разумеется, было чрезвычайно лестно, но вопрос нордэне все равно не нравился.

— Лично я не оцениваю их никак. Невозможно оценить итоги того, что еще не закончилось, — набралась наглости Дэмонра. — Если я правильно понимаю положение дел, разумеется. Правительство, подписавшее мир…

Политология в институте прошла мимо Дэмонры, поэтому культурного слова, обозначающегоситуацию, когда власть мгновенно рухнет без иностранных захватчиков в своей же стране, не знала.

— Нелегитимно, — подсказал кесарь. — Очень возможно. Оно не проживет и дня, если вернутся войска Аэрдис. Но речь идет не о кучке лисиц, внезапно обнаруживших, что облюбованный ими курятник горит со всех сторон.

Речь в Каллад, скорее всего, шла о хлебе. Все прочие проблемы кесарии были разрешимы.

— Рэдские земли плодородны, — осторожно заметила нордэна.

— Безусловно. А правительство Виарэ разумно решило пойти нам навстречу и дать хорошую скидку.

В большой политике Дэмонра понимала даже меньше, чем в экономике. Но упоминание виарских торгашей и их скидки в таком контексте ей не понравилось.

— Значит, в этом году удастся избежать роста цен на хлеб, — сказала Дэмонра, чтобы сказать хоть что-то. Кесарь помолчал с полминуты. Нордэна за это время успела трижды проклясть свою леность и институтские прогулы. Требовалось сложить кампанию в Рэде со скидкой от Виарэ и потенциальным голодом на Дэм-Вельде, помножить все это на интересы многочисленных придворных группировок и получить какой-то результат. На такие подвиги, наверное, даже Наклз не был способен.

— Скидка уже получена. Поставка уже оплачена, — наконец, сообщил кесарь. — И рудники Карды уже наши. Вы прекрасно знаете, какую часть казны каждый год съедает армия. Поэтому я повторяю свой вопрос. Целесообразно ли оставаться в Западной Рэде, где, в целом, ничего полезного нет? Проблемных территорий у нас и так с избытком.

Дэмонре с гимназической поры не нравились вопросы, начинающиеся со слов «целесообразно ли…». В нордэнских словарях не было самого понятия целесообразности. Имелось понятие справедливости и понятие необходимости, которые даже теоретически не могли противоречить друг другу, поскольку любая необходимая или неизбежная вещь априорно считалась справедливой. Включая гибель Дэм-Вельды и отсутствие того самого хлеба. Определение целесообразности Дэмонра, получив пару «очень дурно», наизусть выучила. Смысла слова так и не поняла. В конце концов, в девяти случаях из десяти его можно было заменить на «удобно».

— Не мое дело судить о целесообразности тех или иных действий, в особенности — действий не боевых. Меня этому не учили. Моя задача заключается в том, чтобы максимизировать потери врага и минимизировать — наши, — механически ответила нордэна.

— Сказки мне обычно рассказывает канцлер, — сухо заметил кесарь. — И у него это получается более убедительно, чем у вас, хотя бы в силу солидного опыта. Мы здесь одни и я всего лишь хочу услышать ваше мнение. Я вовсе не собираюсь мигом воплощать в реальность все, что вы посоветуете, так что говорите спокойно.

А какое у нордэны бесы ведают в каком поколении могло быть мнение?

— Хорошо. Тогда война и еще раз война. До победного конца, — Дэмонра все же поняла глаза на кесаря.

Тот расплылся в улыбке. Трудно было сказать, чего в ней было больше — иронии или усталости.

— А где, позвольте узнать, вы видите ее конец? — полюбопытствовал кесарь. — На западной границе Рэды? Или, быть может, на Триумфальной площади Аэрдис?

— Я бы не отказалась вымыть сапоги в фонтане, расположенном на последней, раз уж вы спросили, Ваше Величество. Но, если смотреть на вещи реалистично, на первое время западной границы Рэды нам как раз хватит. Потом — я имею в виду сильно «потом» — можно заняться Эйнальдом и Эфэлом. Тявкают громко.

— Если смотреть реалистично, нам хватит рудников. Именно эту мысль сегодня утром до меня пытался донести совет промышленников во главе с Эйвоном Сайрусом. Война, как и все в этом мире, имеет экономическую целесообразность. Упомянутые господа утверждают, что экономическая целесообразность с захватом Карды и получением виарского хлеба по сниженным ценам себя исчерпала.

Дэмонра, наконец, взяла в толк реальные причины вторжения в Западную Рэду. Демонстрация силы. Из виарских поставщиков радикальным образом выбили скидку, только и всего. Ну, и попутно оттяпали с десяток роскошных полей.

«Хлеб взойдет, и вы с ним уедете. А потом вернется князь».

Князь не князь, а белокрылые бы вернулись. Дэмонру ощутимо передернуло.

Экономическая целесообразность — это было прекрасно. Но на тех немногих занятиях политэкономией, которые нордэна по каким-то причинам не прогуляла, ей так и не сумели внятно объяснить, какой такой целесообразностью оценить мертвых детишек в кустах. Видимо, на это требовался очень серьезный математический аппарат. Ее дальше азов тригонометрии и логарифмов так и не продвинулся.

— А сколько золота эти господа положат в свои кошельки, если война закончится сейчас, они не уточнили? — сдерживая бешенство, тихо поинтересовалась нордэна. У нее перед глазами стояла сытая и благостная рожа Сайруса. Эта мразь поставляла армии продовольствие не то чтобы блестящего качества, попутно сказочно наживаясь на дефиците в полуголодных предместьях Рэды. Ну, и конечно каждый воскресный день бегала в местную часовенку — вознести истовую молитву о мире. Мразь.

— Полагаю, что-то да положат, — равнодушно бросил кесарь. — Бессребреников сейчас найти сложно.

— Ну да. Отступить тогда, когда мы можем получить земли до самой границы Эйнальда. Такая помесь идиотизма с предательством должна очень хорошо оплачиваться! — дольше удерживать свой рык в рамках вежливой беседы у Дэмонры не получилось. Ей как на грех вспомнилась январская пальба в перелеске, его благородие Август, отчаливший на поезде, и девочка Агнешка с мятой ленточкой, которую пригнали петь душещипательные песенки победителям.

Голубые как лед глаза Эдельстерна Зигмаринена блеснули, но голос остался ровным:

— Попридержите язык. Мне нужно ваше мнение, как специалиста. Темперамент оставьте для мужа, любовника или кем вам там приходится мой племянник.

— А я не специалист! — взвилась Дэмонра. Ледяные очи кесаря как-то перестали ее пугать. — Специалисты у вас победный пирог делят. А я его пеку. Знаете ли, довольно грязный процесс! Начинка громко орет…

— Я второй раз прошу вас перестать на меня кричать, и в третий раз просить не стану. Если вы сумеете доступно мне объяснить, почему калладцы должны и дальше лить свою кровь в Рэде, я вас выслушаю. Вот Эйвон Сайрус сумел достаточно доступно объяснить мне, почему делать этого не стоит. С цепочкой убедительных доказательств.

Сайрус, к гадалке не ходи, знал о загадочной природе «целесообразности» раза в три больше, чем Дэмонра. Нордэна решила пойти с другой стороны:

— Какое из них было самое убедительнее, Ваше Величество?

Кесарь нахмурился:

— Инфляция. В текущей… ситуации рост цен был бы очень вреден.

— В текущей… ситуации показательные порки были бы весьма полезны. И разве нельзя, к примеру, обложить акцизами предметы роскоши, а на вырученные деньги субсидировать…

— Остановитесь, — устало прервал кесарь. — Здесь начинается разница между тем, что написано в книжках, и жизнью. Представьте себе только, нельзя. Вы считаете, если обложить акцизами предметы роскоши, их станут покупать меньше?

Дэмонра нравы большей части аристократии представляла скверно, но вопрос был несложный:

— Вряд ли.

— Именно. А где возьмутся дополнительные деньги?

— Не знаю.

— Тогда объясню. Лишние расходы вобьют в цены вещей, которые производят фабрики, принадлежащие элите. В лучшем случае, подорожает одежда. А могут подорожать, скажем, лекарства. Как раз к весне, к самому тифу, ангинам, простудам… Или удобрения, или сталь. Вы уже начинаете соображать, что мир, в отличие от нашего флага, не имеет четких границ черного и белого?

Тот факт, что симпатичные калладские ромбики имеют мало отношения к реальности, Дэмонра понимала давно. Но все равно не могла взять в толк, о чем так беспокоится кесарь. Да, привозные шелка, чай, кофе и табак в Каллад были дороги. Но, в конце концов, сукно вполне приличного качества производилось в самой кесарии. Никто бы без шелка не умер, особенно учитывая, что лето в традиционном понимании этого слова в Каллад длилось дней эдак десять-пятнадцать в год.

Нордэну так и тянуло спросить, когда же ей предстоит усмирять голодные бунты и жарить кошек. Только привезла из Рэды Матильду — и вдруг выясняется, что в сытом Каллад, оказывается, скоро есть будет нечего.

Кесарь впервые изволил поморщиться:

— Каллад нужен мир.

Дэмонра нисколько не удивилась. Каллад и впрямь был нужен мир. Причем весь и желательно сразу. Но можно было взять и по порциям. В священной книге нордэнов примерно так и было написано.

— Для новой войны, смею полагать?

— Именно. Думаю, даже такая отчаянная сторонница радикальных мер, как вы, согласится, что рудники Карды позволят нам быть более… убедительными.

— Лет через пять в лучшем случае.

— А если бы и через десять. Ни я, ни вы умирать не собираемся.

Дэмонре хотелось спросить кесаря, как часто смерть консультируется с ним на предмет того, когда и при каких обстоятельствах намерена его навестить. Но дальнейшее хамство ощутимо попахивало ссылкой, поэтому она сделала все возможное, чтобы смолчать. В поисках нейтрального ответа беспомощно обвела кабинет взглядом. Увы, блестящих идей от этого действия больше не стало.

— Ваше Величество, о чем вы думали, подписывая приказ о вводе войск Рэду?

— Вы намекаете, что я не думал вообще?

— Вот уж нисколько, — быстро возразила Дэмонра. Намекать кесарю на подобные вещи было небезопасно. — Я пытаюсь понять. О Каллад? О Рэде? О виарском хлебе? О рудниках? О том, что всегда полезно выставить из страны пару тысяч самых горячих голов? О чем-то еще?

Эдельстерн тихо фыркнул:

— Метко. Вот уж о рудниках и Виарэ я тогда точно не подумал.

— А о чем же?

— Какая разница? Мне сегодня утром математически доказали, что я, как бы помягче выразиться, идеалистически настроенный олух, который не заботится о своем народе.

— Будьте спокойны, подлецы, которые вам показали те бумажки с цифрами, о народе заботятся еще меньше.

— Ладно, вашу позицию я понял, — кесарь устало покачал головой. — Война и еще раз война. Настроения порядочной части армии мне ясны. Утопим в крови всех инакомыслящих. Мой покойный отец, не к ночи будь помянут, говорил то же самое.

— А ваш дальний кузен до сих пор говорит. К сожалению, он одними разговорами не ограничивается, — сболтнула Дэмонра прежде, чем успела подумать.

Эдельстерн наградил нордэну тяжелым взглядом. А она в очередной раз поняла, что ее злейший враг — не Сайрус и прочая «гражданская сволочь», а собственный язык. Срочно пойти и отрезать. Наклз бы такое решение одобрил.

— Не будь вы действительно хорошим офицером, во всяком случае, в понимании Вортигрена, я бы вас только за эти слова сослал куда-нибудь, куда солнце не заглядывает, — процедил кесарь. — Особенности моей родословной обсуждайте с товарищами в кабаках. Я и так помню, кому и кем прихожусь.

— Прошу проще…

— Вы можете идти.

Дэмонра очень хорошо осознавала, что, если она сейчас уйдет — бесславно, зато безопасно — из Рэды они потом уйдут еще более бесславно. Чем сильно порадуют всяческих благородий Августов. По идее, одним упоминанием родства правящих домов она уже заработала на три повешения. Дальше можно было не бояться.

— Половина Рэды говорит на морхэнн, — отчеканила нордэна, глядя кесарю в лицо. — Вы понимаете, что это значит?

Кесарь явно не привык, чтобы его прямым приказам не подчинялись. Но повышать голос не стал. Разве что бровь вздернул.

— Да. Это, по всей вероятности, значит, что вторая половина на нем не говорит.

— Нет. Это значит, что не хрен было туда вообще лезть, — оскалилась Дэмонра, нисколько не сомневаясь, что следующий раз слово ей дадут в лучшем случае в камере, в худшем — на эшафоте. Глаза кесаря широко распахнулись. Нордэна нащупала в кармане ленточку Агнешки. Девочки, которая отлично говорила на морхэнн, хотела видеть брата, плевала на все рудники мира, родилась в Западной Рэде и по совокупности этих причин не должна была дожить до следующей осени. Все стало окончательно просто и легко. — Бесы бы с ними, обошлись бы эти б… рэдцы без нас! И мы без их б… рудников обошлись бы! Так нет же, влезли! Устроили форменную комедию! А теперь отваливаем с приличествующими извинениями?! Мол, так и так, у нас тут война вроде бы была, мы ее даже выиграли, но мы погорячились! Ну да вы не стесняйтесь, дело житейское! Возвращайтесь, суки вы белокрылые, творите, что хотите! Мы тут так, не Заступники, просто мимо пролетали, арки всякие триумфальные ставили! Выгребем хлеб разок и провалим. А вы, белокрылые, возвращайтесь, шпионов и предателей по сосенкам вешайте, вы это умеете! Вы географию учили?! У нас рудники, а три четверти Рэды — за рудниками! Мы отдадим три четверти Рэды, и все, кто там окажутся, по закону империи будут предателями! Не гражданскими, не военнопленными, вы меня слышите?! По закону Аэрдис им следовало сесть кружочком и самим перерезать себе горло, когда мы только входили в Рэду! Или выйти с рогатками на винтовки! Ты их всех убьешь, если отдашь приказ убраться оттуда, понимаешь ты или нет, сука ты белокрылая? Да е… я эту войну, ваш приказ и всех ваших имперских родственничков!

Кесарь пристально смотрел на нордэну и слушал очень внимательно. Даже моргать перестал. Дэмонра не знала, то ли он пытался вникнуть в суть речи без перевода, то ли думал, какой максимально болезненный способ казни предусмотрен действующими закономи. Нордэну это все, впрочем, уже волновало мало: чтобы пойти на эшафот так много слов не требовалось. Одного определения «белокрылый» в адрес кесаря было вполне достаточно. Дэмонра вынула из кармана ленту и швырнула на стол у самых рук государя. Собиралась швырнуть в лицо, но каким-то чудом удержалась.

Кесарь побелел как полотно, но держался поразительно спокойно. Он даже не дернулся, когда кусок белой ткани упал на стол. Оторвавшаяся бисеринка отскочила на пол. Дэмонра фиксировала детали чисто механически. Понимала, что не так много деталей ей в жизни осталось увидеть.

— Вот она, цена ваших рудников и вашей победы! И ваша, кстати, тоже! Ненавижу! — прошипела она напоследок. Злость вышла, а страх еще почему-то не накатил. — Я бесовски сожалею, что приносила вам присягу, — уже более-менее ровно закончила нордэна. Нервничать теперь точно смысла не имело, и Дэмонра ощущала необыкновенную отстраненность от реальности, которую с некоторой натяжкой можно было бы назвать спокойствием.

Кесарь поднялся из-за стола и скрестил руки на груди:

— Благодари Создателя или своих северных демонов за то, что ты женщина. Для потомка белокрылых с… это имеет кое-какое значение, не то пристрелил бы прямо здесь. Ты свободна от присяги.

«Еще бы. Покойники — они от всего свободны», — мрачно подумала нордэна. Кесарь сверлил ее взглядом, Дэмонра в меру своих сил отвечала тем же. Дуэль длилась недолго:

— Ты такая же сумасшедшая, как твоя мать. Только глупее.

— Вы такая же мразь, как ваш отец. Только умнее.

— Пошла вон отсюда.

Дэмонра щелкнула каблуками, поклонилась и вышла.

Когда холодный воздух обжег нордэне лицо, она с некоторым удивлением поняла, что это конец. Совершенно однозначный и неизбежный. Дэмонра механически поправила мундир, поняла, что на улице очень холодно и домой идти не стоит, потому что ключ остался в кармане плаща, плащ — у лакея, а Гребер вряд ли откроет. Зачем-то направилась к набережной, где долго смотрела на уже подтаявшую Моэрэн и ледяные звезды над ней. Там нордэна окончательно закоченела и поняла, что оправдать жизненный срок не получилось, а Агнешке и всем остальным придется ее простить: в конце концов, она впервые жила на этой земле. Если бы могла вернуться вторично, прожила бы по-другому и наваляла бы меньше глупостей. Но что толку было теперь, если она все равно не вернулась бы сюда, как никто не возвращался.

Окружающий мир, который отчего-то не умер в тот самый миг, когда жизненная история тридцатидвухлетней нордэны по имени Ингрейна Дэмонра закончилась, напомнил о себе самым радикальным образом. От перил моста ее оттащил благоухающий, словно винная лавка, мужик, бормочущий нечто вроде «Чего ревешь, красавица?». «Красавица» не ревела, «красавица» беззвучно смеялась и все никак не могла остановиться. Оставив озадаченного доброхота удивляться дальше, Дэмонра перешла мост и задумалась на распутье.

— Подвезти? — окликнул ее мужчина на пролетке.

— У меня денег нет.

— Да мы что ль нелюди? Замерзнешь, барышня. Садись.

Дэмонра, которую никто, кроме Гребера, барышней не звал уже лет десять, подивилась про себя, как, оказывается, везет покойникам. Но села.

— Куда едем?

Нордэна закуталась в меховой плед и пробормотала:

— К Рейнгольду.

— Куда? — не понял извозчик.

— Бульвар Вешних вод, седьмой дом. С мезонином, — уточнила Дэмонра и провалилась в черноту.

Удивительно было и то, что по пробуждении нордэна обнаружила себя именно у седьмого дома с мезонином, а не где-нибудь на свалке Литейного квартала и без сапог. Более того, совсем рядом слышался взволнованный голос Рейнгольда.

— Помогите мне довести ее до дома, пожалуйста.

Дальше происходило еще что-то не вполне понятное. Небо и земля мерно раскачивались, а потом резко стало светло и тепло. Дэмонра сообразила, что ее занесли в дом, и процедила:

— Все нормально. Я жива.

Сперва вокруг нее метались две тени, потом одна, и никаких заверений в том, что все в полном порядке, настырная тень не слушала. Потом тень поднесла к губам Дэмонры стакан и голосом Рейнгольда приказала:

— Пей!

Нордэна послушала, и тут же была наказана за свою легковерность: судя по всему, в стакане была водка или что-то на нее похожее.

— До дна пей! Ночью, в апреле, без плаща. Дэмонра, какого беса?!

До воспаления легких еще надо было дожить. Нордэна, морщась и кашляя, допила остатки жидкости. Как ни странно, в голове от этого действия несколько прояснилось. В частности, она поняла, что своим приходом только что донельзя скомпрометировала Рейнгольда.

— Что произошло? На тебя напали?

— Нет. Не кричи. Сядь.

— Что случилось, бесы дери? Я чуть со страху не умер, когда тебя без сознания в пролетке увидел! — оказывается, в редких случаях даже Зиглинд мог изъясняться вполне эмоционально. Дэмонра помотала головой. Тени вокруг разбрелись по углам.

— Ты сядь сперва. Слушай. Я только что от кесаря. Мы… мы повздорили.

Рейнгольд несколько секунд оторопело молчал. Он, видимо, не очень хорошо представлял, как можно «повздорить» с кесарем.

— Сильно повздорили? — подозрительно спокойным голосом осведомился он.

— Сильно, — не стала врать Дэмонра. — Мне хватит.

— Что значит тебе «хватит»?

— То и значит. Извини, я очень зря сюда приехала.

Рейнгольд поднялся и прошелся по комнате. Дэмонра обратила внимание, что он прихрамывал.

— Что ты ему сказала?

— Истинную правду. Что он белокрылая мразь. Так и есть.

Рейнгольд замер, как вкопанный.

— Этими же словами? — тихо уточнил он.

— Гораздо более грубыми словами. Знаешь, чем была рэдская кампания? Мы, оказывается, у виарцев скидку вытрясали… Скидку, представляешь?! Когда мы по этим малолеткам палили, когда нас прачки бранью крыли, когда у Агнешки отчим застрелился, а мать удрала — мы вытрясали скидку, понимаешь?! Скидку! Чтоб цена меньше стала, а сколько мы за это заплатили — мы, я, Магда, Агнешка, все! — это кто посчитал? Это никто, никто никогда не считает! Она очень дешевая, Рэй, кровь в чужих полях, и никто ее никогда выкупать не будет… — Дэмонра, не договорив, зарыдала.

Рейнгольд молчал долго. Минуты две, не меньше. Потом похромал куда-то прочь из комнаты. Дэмонра не стала предпринимать попыток встать с дивана, потому что прекрасно понимала — не получится. Стакан водки не самым удачным образом сочетался с расшатанными нервами. Зиглинд больше так и не появился. Через полчаса прибежала незнакомая запыхавшаяся женщина и вместо того, чтобы объяснить Дэмонре, какого беса происходит, вероломно сделала ей укол. Нордэна бездумно проследила, как количество жидкости в шприце уменьшается, и снова провалилась в темноту.

Проснулась она почти через сутки, ближе к вечеру, с тяжелой — скорее всего от опия — головой и ватными ногами. Рейнгольд, у которого вместо одного кровоподтека на лице теперь отчего-то было два, дремал в кресле рядом, положив голову на широкий подлокотник. Дэмонра изучала его черты, стараясь запомнить. На эшафот с собой следовало унести как можно больше хороших воспоминаний. В конце концов, не каждый человек встречает любовь на своем пути.

Зиглинд заворочался и открыл глаза. Вид у него был хмурый, как, впрочем, и у всякого человека, чье лицо украшают два синяка. Никаких вопросов нордэна задавать не стала. Все и так было вполне очевидно. Непонятно было только, что Рейнгольд здесь делает, или, вернее, почему она все еще в его доме. А не, например, в Эгрэ Вейд.

— Часть войск останется в Рэде, — бросил Рейнгольд, глядя не на Дэмонру, а в потолок. Сердце нордэны ухнуло куда-то вниз. — Кесарь не станет выносить сор из избы. Тебя не казнят, хотя рассчитывают при дворе более никогда не видеть.

— Ты был у кесаря?

— Да.

— Рэй, что ты такого ему сказал?

— Что ты права. Хотя и очень плохо воспитана.

— И что он сделал?

— Отвесил мне пощечину, разумеется. Его Величество отличается терпением, но у всего есть разумный предел.

— И что сделал ты?

— Я сказал ему, что с правовой точки зрения это очень сомнительный аргумент.

— Что было потом?

— Много чего. Потом он вышел из себя, поклялся повесить меня на одном столбе с тобой и всей твоей шайкой, затем долго ругался, взывал к Создателю и кому-то еще, даже плакал под конец, кажется. После этого глотнул чего-то прозрачного из графина — я не думаю, что это была вода — и подписал приказ. Западная Рэда остается за нами. Войска встанут на границе с Эйнальдом.

Дэмонра до сих пор не могла поверить, что все разрешилось так просто.

— И все?

— Почти. Где-то в промежутке между облаиванием моей скромной персоны и молитвами мы почти подрались, если тебе так уж интересны детали. И еще одно, — Рейнгольд нахмурился. — У тебя есть еще сорок восемь часов, чтобы покинуть Каллад.

— Покинуть Каллад? — переспросила Дэмонра. Она как-то настраивалась на эшафот, но совсем не ожидала изгнания. Мать за подобный же поступок только из столицы выставили.

— Да, — голос Рейнгольда стал жестким. — Покинуть Каллад. У меня есть два билета до Виарэ и дом там. Поступай как знаешь. Сейчас восемь вечера. Поезд отходит в четыре утра. Я на нем уезжаю. Как потомок белокрылых мразей, я, разумеется, ни минуты не навязываю тебе своего мнения. Но, если через сорок восемь часов ты все еще будешь находиться на территории Каллад, можешь считать себя врагом государства. Я сказал.

— Рэй!

Зиглинд поднялся и похромал к дверям.

— У тебя восемь часов до поезда и сорок восемь до… очень нехорошего финала.

12

Магрит, подавляя зевки, сидела в гостиной и прислушивалась к ночной тишине. В кресле у камина свернулся Наклз. Маг спал и дышал так тихо, что рэдка периодически вставала и подносила к его губам зеркальце. Зеркальце, по счастью, туманилось, но ей все равно было очень страшно.

Все неприятности начались прошлой ночью. Где-то в час пополуночи к магу заявился взволнованный незнакомец со ссадиной на лице и почти белыми волосами. Пока Магрит гадала, впускать его или не впускать, на верху лестницы показался Наклз, проснувшийся из-за шума. Маг, едва взглянув на гостя, изменился в лице и попросил мужчину подняться. О чем они говорили потом, Магрит не знала, но незнакомец ушел через четверть часа, по всей видимости, успокоенный. А вот на Наклза было страшно смотреть. Маг спустился в кухню и принялся лазить по своим таинственным жестянкам на полках. Рэдка сразу почуяла нехорошее, потому что все нужные лекарства, включая успокоительное, давно хранились у Наклза в спальне. Следовательно, искал он не лекарство. А спускаться во Мглу Сольвейг ближайшие три месяца запретила категорически. Когда Магрит попыталась об этом заикнуться, то получила в ответ такой взгляд, что сама не помнила, как вылетела из кухни.

Маг ушел в спальню со своими жестянками, щелкнул замком, а потом часа три его было не видно и не слышно. Когда на рассвете он сполз в гостиную, Магрит впервые за последние две недели всерьез испугалась, что Наклз умрет. Таких белых лиц у живых людей быть не могло никак. Но маг просто тихим голосом попросил Магрит разжечь камин. В доме было тепло, однако рэдка быстро сделала, как сказали. Наклз из-под ресниц смотрел на огонь и молчал. Когда Магрит уже решила, что он без сознания, негромко сказал:

— Я сейчас могу отключиться, причем надолго. Если придет Дэмонра, обязательно меня разбуди. Если… не получится, скажи ей, чтобы бросала все и ехала в Виарэ. Скажи ей, что я позабочусь о ее… бездомных котятах, так и передай, слышишь?

— Конечно, — быстро пообещала Магрит. — Не получится? Наклз, ты ведь не…

— Перестань думать всякие глупости. Разумеется, я не умру. Просто от лошадиной дозы виссары клонит в сон. — Наклз даже изобразил улыбку, по которой Магрит окончательно поняла, насколько плохо дело. — Не бойся. Все запомнила?

Девушка кивнула. Потом, наплевав на все фанаберии мага, устроилась на подлокотнике и положила его голову к себе на колени. Наклз, вопреки ее ожиданиям, ничего не возразил. Серые глаза с расфокусированными зрачками еще несколько минут шарили по потолку, а потом маг уснул.

Больше всего Магрит напугало то, что спал он весь день, не меняя позы, не шевелясь и, если смотреть со стороны, даже как будто не дыша. Дэмонра все не приходила. Рэдка была готова ее за это убить.

Часы на каминной полке показывали уже без пяти минут два часа ночи. Если бы рыжая нордэна собиралась прийти, она бы давно пришла. Магрит раздраженно потрясла сонной головой и покосилась в кресло. Маг и не думал просыпаться.

В дверь тихо постучали. Настолько тихо, словно гость не был уверен, хочет ли он, чтобы его впустили. Магрит пулей метнулась к входной двери. За ней, как и ожидалось, обнаружилась Дэмонра. Нордэна, не здороваясь, скинула плащ и сапоги, миновала коридор, вошла в гостиную и замерла, как вкопанная. После короткой паузы отрывисто спросила на рэдди:

— Магичил?

— А то, — не без раздражения ответила Магрит.

— Ну, намагичил он хорошо, — вздохнула Дэмонра. Обошла кресло, в котором спал Наклз, по кругу. Магрит думала, что нордэна его разбудит, но та даже не попыталась. Она встала спиной к свету, так что на ее лицо падала густая тень, и с минуту молча смотрела на мага.

«Налюбовалась на то, что сделала?» — хотела спросить Магрит и молчала. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, кого Наклз спасал от крупных, видимо, неприятностей, рискуя головой.

— Я сейчас навсегда уезжаю из Каллад, Магрит, — наконец произнесла Дэмонра. Рэдке показалось, что голос у нее подрагивает. — И оставляю тебе самое дорогое, что у меня здесь есть. Ты ведь не собираешься вернуться?

Магрит поджала губы:

— Куда мне возвращаться? Знаешь, что я в отряде делала?

— Знаю. Кашеварила. Боевиками туда идут девушки сплошь образованные, начитанные и умеющие умно рассуждать о добре, зле и легитимности насилия. Дуры безмозглые, если короче.

Рэдке осталось только подивиться, откуда рыжая нордэна так хорошо знает быт и нравы революционеров.

— Я здесь останусь.

— Хорошо. Тогда слушай меня очень внимательно, это крайне важно, и ты имеешь право знать. Все маги, рано или поздно, сходят с ума.

— Я знаю.

— В Каллад мага класса Наклза, если такое случится, немедленно усыпят.

Магрит стало холодно.

— Усыпят? — поразилась она. От таких новостей она даже злиться на нордэну перестала. — Как собаку?

— Именно. Что бы ни происходило с Наклзом, на людях он не должен вести себя подозрительно, запомни это накрепко, пожалуйста. Он достаточно умен и осторожен, но когда против тебя играет твой собственный разум — случиться может всякое. Следи за ним. И пиши мне, если тебе просто покажется, что что-то пошло не так. Когда что-то по-настоящему пойдет не так, писать будет уже поздно, поняла?

— Поняла, — кивнула Магрит.

— Условимся вот о чем. Письма перлюстрируют, и вряд ли наша с тобой переписка будет исключением. Если что-то случится, начни письмо описанием погоды. Если ты напишешь «было солнечно и ветрено», я пойму, что дело совсем плохо и примчусь немедленно, всеми правдами и неправдами. Благо, солнечно и ветрено здесь бывает часто. Поняла?

— Да.

— И еще одно, — Дэмонра бросила быстрый взгляд на кресло. Наклз спал. — Если тебе покажется, что он говорит с людьми по имени Элейна или Маргери, пиши «солнечно и ветрено» немедленно.

— Кто такая Маргери? — этот вопрос интересовал Магрит с первого дня. Но спросить Наклза она не решалась. Маг вообще не был склонен обсуждать с ней свою жизнь. — Он грохнул две чашки, когда я представилась.

Дэмонра дернула щекой:

— Не знаю, кто такая эта Маргери. На самом деле не знаю. Но знаю, что в живых ее нет. Зондэр Мондум останется в столице. Ей ты можешь доверять, как себе. Если что-то случится, сразу беги к ней. Вот адрес.

Магрит взяла протянутую ей бумажку и сунула в карман. Нордэна нервно поправила волосы.

— И еще одно. У Наклза дис…, - нордэна осеклась. — Впрочем, неважно. Просто следи за ним очень внимательно. И пусть отправляет мне весточки дважды в неделю. Иначе я за себя не ручаюсь, так ему и передай. Адрес пришлю сразу, как приеду. По счастью, меня сослали, но право переписки оставили. Все ясно?

— Все. Наклз велел мне тебе сказать, чтобы ты сразу уезжала. И еще он обещал поухаживать за твоими котятами.

— За моими котятами поухаживают Мондум и Магда. У него аллергия на кошек, так что пусть он не лезет в это дело. Прощай, Магрит. Счастливо тебе.

Нордэна дернулась, словно хотела подойти к Наклзу, но в последний момент развернулась и поспешила в коридор.

— Мне ему сказать, что ты его очень любишь? — у дверей спросила Магрит.

Дэмонра поморщилась:

— Такие вещи, Магрит, запомни накрепко, стоит говорить только лично. И то не всегда стоит. И вообще, истории роковых ошибок не рассказывают за пять минут. Прощай.

Не дожидаясь ответного прощания, нордэна торопливо спустилась вниз по ступенькам и скоро растаяла в холодной сырой ночи. Магрит зачем-то поглядела ей вслед, а потом вернулась в гостиную. Маг по-прежнему спал и по-прежнему очень мало походил на живого человека. Рэдка поднялась в спальню за пледом, накрыла Наклза, а сама устроилась на диване и, наконец, с чувством исполненного долга провалилась в темноту. Безумные сутки закончились.

13

Когда Дэмонра вылетела на платформу, до отправления поезда оставалось минут семь, не больше. Платформа, освещенная мертвенно-желтым светом газовых фонарей, была почти пуста. У дальнего конца Дэмонра увидела Зиглинда, прислонившегося к перилам и глядящего куда-то в темное небо. Нордэна понятия не имела, что он хотел там высмотреть.

— Я думал, ты не придешь, — сообщил он, когда Дэмонра приблизилась.

Нордэна хотела честно ответить: «Я тоже», но вовремя прикусила язык. В конце концов, Рейнгольд ломал свою карьеру и, вероятно, жизнь, попутно подставляя рожу, не совсем для того, чтобы она сдохла под дверью Наклза в лучших романных традициях. Вступиться за человека, обругавшего кесаря на чем свет стоит, было подвигом. Чудом. Таким же чудом, как и то, что выкинул Наклз, только, может, еще более ценным, потому что простые люди чудес не творили.

— А ты тоже сослан? — вместо ответа поинтересовалась Дэмонра, глядя мимо.

— Разумеется. Но это тебя ни к чему не обязывает, — ровно проинформировал Рейнгольд. Дэмонра даже отдаленно представить себе не могла, как он должен на нее злиться сейчас. Но догадывалась, что она на его месте непутевую невесту убила бы на месте, а не пошла бы вместо этого героически получать зуботычины от сильных мира сего. И совсем уж ей не хотелось думать, как всю эту историю восприняли родители Рейнгольда.

— Я до сих пор не видел списка людей, которых ты считаешь белокрылыми суками, и, следовательно, ничего конкретного не могу сказать о своем положении в данном списке, — тем же тоном продолжил он.

— Тебя там нет. Это могу тебе сказать я.

— Мне представляется очень неправильным ненавидеть людей только за то, что пять сотен лет назад они удрали из страны, после которой им даже этот ледяной ад на радостях раем показался.

— Вероятно, ты прав. Я прошу прощения. Не за кесаря и всех твоих родичей, а лично у тебя. Мне стоило аккуратнее выбирать выражения. Вот уж тебя я никогда бы так не назвала.

Паровоз пронзительно свистнул и выбросил клуб дыма.

— Идем, — бросил Рейнгольд. Дэмонра молча проследовала за ним в купе. Едва они успели сесть, как поезд тронулся. Освещенная желтыми фонарями платформа медленно качнулась и поплыла назад. Потом замелькали редкие огоньки на каких-то складских помещениях. Поезд набирал ход. Не считая мерного перестука колес и позвякивания стаканов о подстаканники, в купе висела тишина.

Дэмонра прекрасно понимала, что кругом виновата она и никто другой. Но все равно начинала злиться. Вся ее прошлая жизнь, ее дело, друзья, даже Гребер с Матильдой, с каждой минутой оставались все дальше.

Наклз оставался все дальше. А если бы Магрит где-то ошиблась?

А если бы где-то ошиблась Зондэр?

А если бы даже никто не ошибся, но правда о Зимней розе все-таки всплыла бы? Если бы Иргендвигнанден перестали бояться и начали копать — что стало бы тогда?

Дэмонре захотелось закричать. Перевернуть что-нибудь. Высадить стекло. И просто вернуться в Каллад, абсолютно любой ценой.

Рейнгольд молча смотрел в окно. В темном стекле отражалось напряженное лицо. Нордэне даже стало интересно, а что сейчас уплывало в черную ночь от него? Карьера? Успех? Спокойная старость?

— Может, ты уже скажешь мне, что ты очень сердит? А я тогда напомню тебе, как с самого начала предупреждала, что не хотела ломать тебе карьеру! — прошипела Дэмонра. Ей не столько нужен был ответ, сколько хотелось разбить тишину. Начать скандал. Что угодно, только не сидеть и не считать потери. И так было ясно, что она потеряла все, что может потерять человек, и даже чуть больше.

Результат у этой фразы был на свой манер потрясающий. Рейнгольд отвлекся от молчаливого созерцания темных далей за окном и сверкнул глазами. Дэмонра резко осознала, что он кесарю хоть и седьмая вода на киселе, а все-таки родственник. И умение морозить взглядом у них фамильный талант.

— Ты мне жизнь чуть не поломала, дура, — совершенно спокойно, если не брать в расчет выразительного взгляда, сообщил Зиглинд. — Тебя собирались повесить. Пожалуйста, осознай эту фразу. Повесить, Дэмонра. Вульгарно вздернуть за оскорбление величеств на тюремном дворе, понимаешь? И, если бы не Наклз, думаю, так оно бы и вышло. Я не знаю, что за существо этот маг, но он не человек, потому что человек сквозь дворцовую защиту не пробился бы. Когда я шел к кесарю, я был почти уверен, что мы с тобой покойники. То, что мы живы — чудо, Дэмонра. Я не разбираюсь в вероятностях, я только знаю, что после некоторых поступков люди не живут.

Нордэна слушала молча.

— Тебе кажется, мирно стариться у моря в моей компании — плохой финал? Что ты все теряешь? Что с тобой несправедливо обошлись? Что ты достойна лучшей доли? Очень возможно. Но сегодня ты стояла в шаге от еще менее героического финала. Наклз сказал, вероятность твоего повешения подкатывала к девяноста шести процентам. Мы с ним на пару организовали чудо, Дэмонра, самое настоящее чудо, о каких в сказках рассказывают! А ты сидишь и проявляешь большое недовольство, что злобная белокрылая бестия вышвырнула тебя из Каллад. Чем очень наглядно демонстрируешь свое отношение и ко мне, и к Наклзу, и к этому чуду. Так вот, я-то как-нибудь это переживу, а Наклзу ты будешь писать письма. Регулярно. И в этих письмах ты будешь сообщать, что невероятно счастлива и высоко ценишь оказанную тебе услугу. Надеюсь, ты меня очень хорошо поняла, потому что повторять я не буду.

— Вы, два героических чудотворца, могли бы меня вначале спросить, что мне кажется более подходящим финалом, — огрызнулась Дэмонра.

— Могли бы. Но Наклз сразу сказал, что мнение героических дур следует спрашивать только постфактум.

Дэмонра прижалась лбом к холодному стеклу. За ним мелькали последние предместья столицы. Дальше будут пустынные поля и редкие огни больших городов. А через тридцать часов они увидят цветущую Виарэ.

— Ты все сказал?

— Да.

— Тогда я испорчу тебе настроение. Я не жалею ни об одном своем поступке за последние два дня.

Рейнгольд устало покачал головой:

— Я, Дэмонра, очень надеюсь, что тебе и впредь не придется ни о чем таком пожалеть. Но насчет писем в Каллад я не пошутил. Они должны быть сплошь веселыми и жизнерадостными. Потому что неблагодарность — это порок. А чаще просто свинство.

— Пиши ему восторженные письма сам! Это будет бесконечно либерально и современно, с оттенком эдакого высшего благородства… С поцелуями только поаккуратнее — он все-таки рэдец, может с перепугу в морду дать…

— Дэмонра. Или ты сейчас закрываешь рот, или я выхожу из купе и все свои дальнейшие проблемы в жизни, которую мы с Наклзом на пару тебе так изгадили, ты решаешь сама. С этой самой секунды.

— И ты этим меня думаешь напугать?

Рейнгольд вздохнул, скорее устало, чем печально:

— Я вообще не думаю, что тебя возможно напугать. Именно поэтому людям, которые тебя любят, очень сильно не повезло в жизни.

— У вас был выбор, мученики вы святые.

— По счастью, нет. Не было. И это — твоя удача.

— Расскажи мне про мою удачу, когда я стану стареть в этой бардачной Виарэ! Полюблю сладкое, куплю себе десяток юбок, заведу левретку, начну вышивать салфетки и сплетничать. Хотя нет. Если ты меня любишь — просто пристрели меня прежде, чем это случится.

— На следующем «если ты меня любишь», я тоже встану и уйду. Мне, кажется, только на лбу осталось написать, что это так, а ты все не веришь.

— Предположим, верю. Что это сейчас меняет?

— Ничего. Ты же сама говорила — любовь ничего не меняет. Ложись и спи. Не то чтобы завтра будет лучше, но завтра хотя бы будет. Какая ни есть, а радость.