Хозяин небольшой таверны на Пичуевом тракте уже собирался запирать ворота и двери: дождь, сырость, изрядно похолодало — кто потащится сюда в такую непогоду? Все проезжающие наверняка уже нашли себе теплый приют, да и вообще, осенью в Аальхарне гораздо лучше оставаться дома, а не бродить по дорогам в поисках приключений, когда ледяной дождь и ветер так и норовят забраться под одежду, из лесов выходят на добычу дикие звери, а ведьмы кружатся в танце и знай себе ищут душу на погубление.

— Гаси огни, — приказал он жене, стоявшей за стойкой и натиравшей посуду. Та послушно потянулась к ближайшему светильнику, как вдруг дверь отворилась, впустив струйки ночного ветра и запах опавших листьев, и в таверну вошли двое. Мужчина инквизиторского звания и в высоком чине сурово смерил взглядом странных сиреневых глаз хозяина таверны, но когда заговорил, то речь его звучала спокойно и ласково:

— Можно ли просить вас о приюте?

Его молоденькая и миловидная спутница, одетая совершенно не по погоде в легкий и тонкий плащ, шмыгнула носом и звонко чихнула.

— О, разумеется, — минутное оцепенение спало, и хозяин рассыпался в привычных суетливых любезностях. — Все, что угодно вашей милости, специально оставил незанятой хорошую комнату, как знал, как знал, что будут такие важные, такие хорошие гости, и ужин еще горячий, проходите со мною… А ваша поклажа?

— Мы налегке, — сказал гость, встряхнув легкой дорожной сумкой. Девушка снова чихнула; хозяин подумал, что она наверняка простудилась и надо бы набрать горячую ванну.

— Прошу за мною, — промолвил он, делая приглашающий жест в сторону лестницы, ведущей к комнатам. — Позвольте, к случаю, осведомиться об имени?

— Шани Торн, шеф-инквизитор всеаальхарнский, — представился гость, кивнул в сторону своей спутницы. — Дигна Сур, особа, приближенная ко двору.

Хозяин всплеснул руками и кинулся к высокому гостю под благословение.

Комнату им выдали одну, бедную, но очень чистую. Дигна туда даже не зашла: сразу же отправилась с хозяйкой в банную залу. Заперев дверь, Шани снял промокший дорожный плащ, разулся и устало лег на затянутую шерстяным одеялом койку. А ведь сейчас он мог бы совершенно спокойно сидеть в тепле своего дома возле камина, но вот ведь, пришлось целый день мокнуть под дождем на Заступник весть каком расстоянии от столицы, выбирая место для строительства храма, и в итоге, когда начало темнеть, они заблудились — сейчас он вообще не имеет представления о том, на каком участке Пичуева тракта находится их столь гостеприимный приют. Хорошо хоть они сумели выбраться к тракту — дорог и дорожек здесь видимо-невидимо, и блуждать по ним во мраке — весьма сомнительное удовольствие. Дигна, следует отдать ей должное, не ныла и не жаловалась, хотя Шани и ожидал, что она начнет ныть. Девушка следовала за ним, едва держась в седле от усталости и, по всей видимости, тоже проклинала тот миг, когда отправилась в путешествие.

В дверь очень деликатно постучали.

— Ваша милость, ужин готов, — сказал хозяин. — Принести сюда или желаете спуститься в зал к камину?

Изрядно продрогшего Шани не надо было спрашивать дважды.

Старое кресло, обтянутое потрескавшейся кожей, оказалось теплым и уютным, мясное рагу с овощами удивительно вкусным, а вино — вполне сносным, хоть и слегка кисловатым. Дигна уже уплетала кашу за обе щеки, запивая ее лекарственным травяным отваром, и выглядела веселой и довольной, словно не тряслась в седле целый день и не промокла до нитки. На голову она намотала огромное полотенце, чтобы высушить волосы.

— Не везет нам с погодой, — сказал Шани. — Завтра с утра вернемся в столицу.

— А как же место для постройки храма? — Дигна выглядела так, словно собиралась искать нужную точку, невзирая на все дожди в мире. Вот он, фанатизм творческого человека, подумал Шани и сказал:

— Я несколько раз был в Эвглеже, лучше всего строить там. Мраморные карьеры под боком, хорошая дорога. И до столицы расстояние как раз такое, чтобы дорога не пугала паломников.

Дигна криво улыбнулась одной стороной рта. Видно было, что Эвглеж — лесистое хвойное всхолмье — ей не по душе, но она не хочет спорить: либо устала, либо понимает бессмысленность пререканий.

— Мы с вами где-то встречались, — полувопросительно произнес Шани. Дигна улыбнулась, поправила полотенечную башню на голове.

— Я бы вас не забыла, — с легкой ноткой кокетства промолвила она. — У вас очень необычные глаза, ваша бдительность.

— Мне знакомо ваше лицо, — сказал Шани. — Я где-то встречал вас раньше, но не могу вспомнить… А скажите лучше, чем вам не нравится Эвглеж?

Дигна пожала плечами.

— Не знаю. Я не вижу там именно этого храма. В Эвглеже много деревьев, там лучше будет смотреться не камень, а деревянный терем…. Хотя вам, наверно, это не интересно.

— Отчего же, очень интересно, — задумчиво сказал Шани, любуясь всплесками алого в своем бокале. — Еще мне интересно, куда именно вы хотите меня направить и почему все время поправляете это полотенце. Не пора ли его вообще снять? Так ваши волосы быстрее высохнут.

Дигна опустила глаза и замолчала. В наступившей тишине было слышно, как стучит по ставням и крыше дождь, и где-то на кухне хозяин тихонько переговаривается с женой. Шани ждал, не сводя глаз с девушки. Он заметил, что Дигна побледнела; наконец, она подняла руку к голове и стянула полотенце. По плечам рассыпались кудрявые рыжие локоны; Шани усмехнулся.

— Парик, — сказал он. — Я так и думал. И зовут тебя на самом деле Дина Картуш. Обвинение в наведении порчи. Я же говорил, что не смогу отпустить тебя дважды. А теперь ты подобралась к государю, и один Заступник знает, что за сети ты плетешь и кого хочешь поймать, — он сделал тяжелую, угрожающую паузу; губы Дины дрожали. Казалось, вот-вот и она разрыдается. — Я мог бы сейчас накалить кочергу и почертить ею тебе по ребрам, но думаю, ты все же благоразумна и расскажешь мне, что задумала на самом деле.

Дина молчала. Отблески пламени в камине делали ее лицо несчастным и зловещим, словно напоминали об обычной судьбе аальхарнских ведьм — костер и только костер. Молчал и Шани. Наконец Дина вздохнула и горько сказала:

— Что ж, если носить парик — преступление, то можете меня сжечь. Или забить кочергой, как хотели. Эти добрые поселяне, что так гостеприимно нас встретили, вам в этом благом деле с радостью помогут.

Судя по всему, ей было нечего терять — настолько пустым и обреченным прозвучал ее голос, словно она уже увидела уготованное будущее и со всем смирилась.

— Поверь, это не доставит мне удовольствия, — произнес Шани. — Носить парик не преступление и быть рыжей — не преступление тоже. Но ты уже была под обвинением инквизиции. Пусть дело закончилось в твою пользу, но сам факт играет против тебя. А теперь ты изменила внешность, насколько смогла, и подобралась к особе государя, явно не с бескорыстными целями. И как еще я должен на это реагировать?

По щекам Дины побежали слезы. Она плакала без рыданий и всхлипов, и почему-то это делало ее прекрасной. Шани вспомнил, как несколько лет назад она также плакала в пыточной, глядя на Коваша — тогда все закончилось очень быстро, стоило заплечных дел мастеру слегка сжать ее плечо клещами. Интересно, остался ли на плече след и заметил ли его государь?

— Все правильно, — прошептала Дина. — Все верно. Ты должен меня убить.

— Я не убиваю невиновных, — твердо сказал Шани. — И если ты заметила, то ни в чем тебя не обвиняю. Но согласись, что вся эта ситуация выглядит не очень красиво, — Дина едва заметно кивнула, и он продолжал: — Поэтому рассказывай. С самого начала.

Как говорится, черная полоса началась со дня рождения. Дина родилась в хорошей и неплохо обеспеченной семье, но рыжий цвет волос всегда приносил ей неприятности. Девочку не принимали в компании других детей, соседи явно и за глаза нелестно высказывались по поводу малолетней ведьмы, а мать переживала, что Дину никто не возьмет замуж. Дело осложнялось еще и тем, что Дина полюбила рисование и книжные науки, что, конечно, женщинам не запрещалось, но смотрелось неким забавным курьезом. Впрочем, отец, насмотревшись на попытки дочери строить замки из песка и прочих подручных материалов, решил отдать ее в мастерскую Верокья: обычные женские заботы не вызывали у Дины никакого интереса, так хоть там будет при деле, а может и за подмастерье выйдет замуж — и то хлеб.

Однако сразу попасть в обучение к великому архитектору, о чем Дина грезила с ранней юности, было не суждено. Старуха соседка, обозвавшая девушку рыжей тварью на глазах у людей, через день отдала Заступнику душу, и ее родственники едва не устроили над Диной самосуд.

Шани вспомнил тот день — тогда была ранняя календарная весна, еще снежило, и он, помнится, удивился тому, что ведьму приволокли в одной разорванной и окровавленной нижней рубашке. Без сознания, с разбитым носом, она валялась на полу кучей изуродованной плоти; Шани присел на корточки рядом, внимательно посмотрел ей в лицо и приказал немедленно звать врача — без медицинской помощи до допроса она точно бы не дотянула.

Тогда все складывалось против нее. Все без исключения соседи и родственники свидетельствовали о том, что Дина — злостная ведьма, и ей только до поры до времени удавалось скрывать свои пакостные дела от земного и небесного правосудия. Особенно старались те двое парней, которые рассчитывали, что рыжая девчонка, которой все сторонятся, предоставит им беспрепятственный и неограниченный «доступ к телу», и получили гневный отказ вкупе с ведром помоев на голову — уж они-то порассказали о ведьме такого, после чего ее должны были бы сжечь, повесить и снова сжечь. Каково же было всеобщее удивление, когда шеф-инквизитор Торн предъявил итоговое заключение расследования: смерть почтенной Мани объясняется естественными причинами и изношенностью сердечного клапана, что показало освидетельствование покойной тремя государственными медиками и шеф-инквизитором лично, в результате тщательнейшего обыска в доме подсудимой не найдено предметов, которые могут быть отнесены к зловредным, девица Дина Сур сим объявляется невиновной по всем статьям. Тогда-то от избытка чувств Дина и бросилась на шею своему спасителю, а народ, который за минуту до оглашения приговора пылко желал ей смерти, теперь едва слюни не пускал от умиления. Оправданная добродетель и честный судия — что может быть лучше…

Тогдашнее пожелание шеф-инквизитора — исчезнуть и не показываться — Дина прекрасно поняла, но принять и выполнить не смогла. В столице была вся ее жизнь, и прошлая, и будущая, а отправляться в странствия вместо того, чтобы отправиться учиться, она не могла себе позволить. Выйдя из здания суда, она первым делом подалась в Зеленый проулок, где издавна размещался городской театр, и выпросила у тамошнего костюмера парик, а потом уже отправилась в мастерскую Верокья: как была, без монетки денег и в драном затрапезном платье.

Ей очень нравилось учиться. Наконец-то Дина оказалась в собственной среде, где ее понимали и принимали, пусть с доброй усмешкой — все же не женское дело идти в науки и искусства, женщинам положено хранить домашний очаг, воспитывать детей и ублажать супруга — но принимали, и Верокьо ее отличал, частенько ставя в пример прочим своим ученикам. Собор, представленный государю, был дипломным проектом Дины — продуманным, выпестованным, ее плотью и кровью. Разумеется, она бы никогда не смогла его воплотить в жизнь, и он так бы и остался никому не нужным кабинетным замыслом…

— Давай пока отложим лирику, — предложил Шани, который за время пылкого монолога, прерываемого то слезами, то томными улыбками, успел выпить три бокала подогретого вина со специями. — Кто привел тебя во дворец?

Тут Дина покраснела, словно ей стало невероятно стыдно и противно.

— Витор? — спросил Шани. Дина шмыгнула носом, и шеф-инквизитор продолжал: — Хотя нет… он заведует шлюхами подешевле и попроще.

— Не смейте так говорить, — всхлипнула Дина. — Не смейте…

Надо же, оскорбленная невинность, подумал Шани.

— Я не шлюха. И не фаворитка государя. И не смейте меня унижать, я ни в чем не виновата.

Казалось, вот-вот и она закатит ему пощечину — уж больно разгневанной и обиженной выглядела, как неистовая дева Оранда на полотне великого Гути, которая зарубила мечом троих языческих князей, желавших отнять ее невинность. Шани улыбнулся Дине открыто и очень цинично, словно показывал, что не верит ни единому ее слову — такая улыбка могла и святого вывести из себя.

— Или Яравна? В свое время она такую девицу откопала министру финансов, что все слюной изошли.

Дина опустила голову и не произнесла ни слова. Значит, Яравна. Невероятная дрянь и стерва, фрейлина вдовствующей государыни и основной поставщик косметики, легких наркотиков и тел для двора — не тех отбросов, которые вечерами собираются на улице Бакалейщиков, а вполне достойных девушек из небогатых, но приличных семей. Одна из немногочисленных подруг самого Шани была найдена как раз Яравной.

— Она моя троюродная тетка, — промолвила Дина. — Да, она помогла мне попасть во дворец, но я не шлюха и не фаворитка государя. Яравна просто организовала нашу встречу в Белой гостиной, я рассказала ему о соборе и смогла убедить в том, что…

— Прекрасно, — прервал ее Шани. — Дальнейшие детали убеждения опустим. Но пока я так и не услышал ответа на вопрос о том, куда ты хочешь меня вывести.

Девушка глубоко вздохнула, отерла слезы.

— Вы снова заподозрите меня в злом умысле.

— Не знаю, — пожал плечами Шани, крутя опустевший бокал за ножку. — Все может быть, но пока твоя искренность мне нравится. Так куда мы едем?

— Я хочу построить храм на Сирых равнинах, — сказала Дина. — Вы слышали легенду о подземном городе в тех местах?

— Да, что-то такое читал у Тамеда в «Исходе», — кивнул Шани. — Но почему именно там?

— Говорят, что когда-то в этих местах жил могучий народ, и это были сильные и славные люди, — нараспев, словно читая или рассказывая сказку, произнесла Дина. — Они построили огромный город, башни которого доставали почти до неба, украшали свои дома изумительными картинами и писали мудрые книги. Но потом они возгордились тем, что открыли тайны земли и неба и сказали, что Небесный Заступник им больше не нужен — они будут сами по себе, без него. Им хватит собственного добра и собственной милости. Заступник сначала пожалел их, потому что в своем неведении они были, словно дети, но потом разгневался, видя, что они сбрасывают его каменные Круги и разрушают алтари. И тогда Он наслал на город чуму и мор, и люди умерли в ужасных мучениях. Но, даже умирая, они не раскаялись и не попросили у Заступника прощения за гордыню и самонадеянность. Поэтому Он растворил землю и город опустился вниз, чтобы никто и никогда не увидел, что здесь жили люди, которые погубили сами себя.

— Ты очень интересно рассказываешь, — заметил Шани, когда девушка умолкла. Дождь застучал еще сильнее, ветер словно бросал его полными пригоршнями. Наверняка дорога завтра раскиснет и исчезнет окончательно, и до столицы они доберутся Заступник весть когда. Шани стало грустно. Хозяин таверны высунулся с кухни, вопросительно посмотрев в сторону гостей, но Шани отрицательно покачал головой, и тот исчез — наверняка отправился спать.

— Понимаете…, - сказала Дина, — я хочу, чтобы Заступник все-таки победил. Поэтому храм и должен стоять именно там. Они пошли против Него и поплатились, а если бы остались с Ним, то наверняка бы достигли новых высот. И город стоял бы на прежнем месте, и становился бы только краше.

— Прекрасные речи, — похвалил Шани. — Так в чем же я должен увидеть злой умысел? Ты рассуждаешь здраво, как и положено истинной дочери Заступника.

— Дело в том, — промолвила Дина едва слышно, — что если там действительно была чума, то она может начаться снова. А я стану самой страшной ведьмой за всю историю Аальхарна, которая не просто навела порчу на соседа, а выпустила из-под земли смерть на весь народ.

На улице громыхнул такой раскат грома, что Шани вздрогнул. Давно в Аальхарне не было такой осени, да и лето в этом году выдалось не самым приятным — дожди, прохлада, солнце едва выглядывало из-за серого облачного полога… И ему так и не удалось выбраться к морю, как давно хотелось — работа, работа, работа.

Теперь вот еще и храм на месте могильника. Какие-то древние города, охранительные легенды… На этом месте люди спокойно живут лет пятьсот точно — историю Аальхарна Шани знал весьма неплохо — но даже если вирус и остался где-то в глубине, то за прошедшие годы наверняка утратил смертоносную силу. А свое мнение по поводу Дина обосновала очень неплохо, пожалуй, в таком виде его можно представить и Лушу. Шани прикинул, как бы туда еще вставить добродетель бережливости, столь любимую государем, но с ходу ничего не придумал и решил отложить это дело до письменного отчета.

— Веруешь ли ты в Небесного Заступника, единого и неделимого Владыку небес и тверди, гневного, но всемилостивого, мстящего, но отпускающего грехи? — неторопливо произнес Шани формулу Установления истинной веры. Девушка посмотрела на него с надеждой и кивнула.

— Истинно верую, — ответила она, и по ее щеке снова пробежала слезинка. «Я заставляю женщин плакать, — подумал Шани. — Такова моя работа».

— Считаешь ли ты себя верной дщерью Его, хранящей и чтущей Заветы, данные им, живущей праведно и готовой честно и несокрытно предстать перед Его грозным и милостивым судом?

— Считаю себя таковой, — уверенно сказала Дина. Шани протянул к ней руку и обвел ее кругом Заступника. Это не Гармония Земли, где давным-давно к богу относятся скептически, это Аальхарн, где существование Небес и Пекла никто не подвергает сомнению и не допускает даже мысли в возможности сомнения, поэтому Дина сейчас честна. В такие моменты врать и не краснеть у местных жителей вряд ли получится, тем более — шеф-инквизитору, который по милости Заступника читает души как раскрытые книги.

— Тогда ступай и не греши, — промолвил Шани. — Будь тем, кем хотела бы предстать пред Ним в нужный час. А сейчас я отпускаю тебе грехи, сделанные и задуманные, и верю, что ты искренна передо мной и Заступником.

— Я искренна, — прошептала Дина и опустила голову в поклоне. Шани откинулся в кресле и вытянул ноги к камину. Жаль, что он не попросил еще вина… Дина молчала. Кудрявые пряди, рассыпавшиеся в беспорядке по ее плечам, отливали сияющей медью. А у мачехи волосы были ровные и всегда собранные аккуратными волнами вокруг головы; дедов топор, старый, но по-прежнему чистый и острый, тогда вонзился в самую середину ее идеальной прически.

Шани передернуло. Какая-то дрянь, которую он знал всего несколько месяцев, вывернула всю его жизнь наизнанку, навсегда. Если задуматься, то именно благодаря ей он сейчас и сидит в полумраке этого небольшого зала, рядом с этой рыжей девушкой, которая не сделала ничего плохого, и, тем не менее, ему едва удается сдерживать раздражение. Рыжая, рыжая. В этом все дело. А ведь им предстоит провести немало времени вместе, возможно, даже несколько лет, пока собор не будет построен.

— Вы устали? — подала голос Дина. Шани угрюмо покосился в ее сторону. Рыжая. Это очень неприятное чувство — словно кто-то скребет ледяным когтем по позвоночнику. Конечно, она не виновата в его внутренних проблемах. В шестом классе обучают персональному психоанализу и коррекции — Шани смог бы сейчас со всем справиться, если бы доучился до шестого класса. Но, когда он был в пятом, Максим Торнвальд женился на рыжей шлюхе…

— Бывало и хуже, — сказал Шани, стараясь, чтобы голос звучал максимально естественно. — Ступай, тебе тоже надо отдохнуть.

Дина понимающе улыбнулась.

— Доброй ночи, ваша бдительность.

Она поднялась и пошла к лестнице. Шани слушал шуршание ее платья: дальше, дальше, почти покинула зал. Возле лестницы Дина остановилась и обернулась в сторону Шани.

— Спасибо вам, — сказала девушка. — Я ценю то, что вы мне верите.

Шани усмехнулся.

— Моя вера зависит только от тебя.

Дина, видимо, хотела добавить еще что-то, но промолчала и ушла. Вскоре Шани услышал, как хлопнула дверь в их комнате.

На кресле осталось забытое девушкой полотенце. К светлой грубой ткани прилип тонкий рыжий волос, завившийся медной пружинкой. Будто напоминание. Шани долго смотрел в огонь камина, крутя в руке бокал и думая так себе, ни о чем, а потом поленья прогорели, и он решил, что пора, наверно, отправляться спать. Завтра будет новый день — это невольно вселяет надежду на лучшее.

Дина спала. Стараясь не шуметь и не цепляться впотьмах да после выпитого за мебель, Шани прошел к своей кровати, быстро разделся и нырнул под пуховое одеяло. Уже погружаясь в сон, он услышал тихое:

— Спокойной ночи, ваша бдительность…

Шани открыл глаза. Дина лежала в постели, приподнявшись на локте, и смотрела в его сторону.

— Спокойной ночи, Дина, — сказал Шани и отвернулся к стене.

Несмотря на выматывающий день и выпитое вино, спалось ему на удивление хорошо, а к утру дождь перестал, и в крохотную прореху в тучевом взлохмаченном одеяле даже выглянуло солнце. Чувствуя себя свежим и вполне довольным, Шани спустился к завтраку и обнаружил, что Дина уже сидит за столом и ковыряется в яичнице с мясом. Рыжие волосы были скрыты под париком; Шани ощутил невольное облегчение. Знать, но не видеть — это все-таки проще.

— Доброе утро, девица Сур, — сказал он, усаживаясь рядом. Жена хозяина таверны поставила перед ним глубокую миску с рагу и высокую кружку с отваром тайхора. Хорошо бы выпить обычного черного чаю, подумал Шани, но до чая много-много световых лет. — Как изволили отдохнуть?

— Благодарю, ваша бдительность, прекрасно, — ответила Дина. — Вы всегда столь официальны?

Шани удивленно посмотрел на нее. Нет, все-таки нормальной родни у Яравны быть не может.

— А вы ожидали чего-то другого? — невозмутимо осведомился он. Дина опустила голову к остывающему завтраку.

— Нет, ваша бдительность. Ничего.

— Приятного аппетита, — сказал Шани и принялся за рагу. Странная все-таки у него спутница. В деревнях ведьм сжигают на Чистых кострах только за то, что они косо посмотрят на кого-нибудь из состоятельных соседей, а тут бывшая подсудимая пролезла в фаворитки государя и собирается строить храм на возможном могильнике — он отпустил ей грехи, и все что-то не ладно.

Все дело в том, что она рыжая. С рыжими всегда через пень колода.

— Эта таверна находится как раз неподалеку от развилки тракта к Сирым равнинам, — сказала Дина. — Я узнала у трактирщика. Если выехать сразу после завтрака, то к вечеру мы уже сможем вернуться в столицу…

— Прекрасно, — кивнул Шани. — Чем скорее, тем лучше.

Девушка умолкла и до выхода из таверны не проронила ни слова. Так даже лучше, думал Шани, расплачиваясь с гостеприимным хозяином, не перестававшим кланяться, и направляясь к лошадям. Пусть помалкивает. И не снимает парика, а то у него появляется соблазн столкнуть ее куда-нибудь в канаву.

Сирые равнины назывались так не из-за какого-то своего сиротства и убожества — наоборот, небольшие поселки, разбросанные то там, то сям, выглядели вполне пристойно — а благодаря растению сир, ароматной травке с терпким запахом, традиционно использовавшейся в Аальхарне для лечения женских болезней. Лошади ее очень любили и не упускали возможности ущипнуть душистый лепесток. Шани смотрел по сторонам: равнина с окантовкой лесистых красно-оранжевых холмов по бокам тянулась далеко и вольно, насколько хватало глаз, алая листва деревьев вспыхивала и горела над зеленью сира, что еще не начинала увядать, и было в этом что-то необычное, но невероятно притягательное. Шани отметил, что ему тут даже как-то легче дышится — видимо, запах лекарственной травы благотворно влиял на легкие.

Он спешился и огляделся. Дина все-таки была права: неплохое место. Люди здесь живут: едва ли не со всех сторон курятся струйки дыма из печных труб хуторов и поселочков — значит, если легендарный вирус существует, то его давно бы обнаружили. А храмов мало: всего один тонкий круг Заступника на шпиле возвышался над округой — наверняка в здешней церкви всего и трудятся, что какой-нибудь бедный и старый священник да служка, которые готовятся отдать Небу души со дня на день. Что ж, строительство большого собора будет этому месту только на пользу, и уже завтра можно отправлять вербовщиков и первые строительные команды из столицы.

Рыжая архитекторша, скорее всего, поселится неподалеку, в доме состоятельного селюка, который сочтет за честь приютить столичную штучку и очень прилично поправит материальное положение за счет казны… Интересно, сколько будет строиться собор? Год, два, пять?

— Не больше пяти, — промолвила Дина. Видимо, Шани так задумался, что задал вопрос вслух. — Пять лет это самый край. Но я рассчитываю на три с половиной года, это средний срок.

— Прекрасно, — кивнул Шани. — Похоже, весь Аальхарн будет работать на это собор, а Бойше лопнет от натуги, пытаясь найти средства.

Дина улыбнулась и тоже спрыгнула с лошадки, которая с невероятно довольным видом немедля принялась пощипывать сир.

— Вы его не любите, — сказала она. Шани пожал плечами.

— Небесный Заступник любит всех, девица Сур. А я только Его слабый слуга, — он сделал паузу и спросил: — Рассчитываете жить здесь или приезжать из столицы?

— Посмотрим, — сказала Дина. Шани заметил, что ее парик чуть-чуть съехал набок, приоткрыв рыжие корни волос на виске; девушка проследила за его взглядом и поправила парик. — Может быть, устроюсь в одном из поселков. Сможете приезжать ко мне в гости, когда потребуется ваша инспекция.

— Обязательно, — прищурился Шани. — Благодарю за столь лестное предложение. Что ж, был тут ваш подземный город или не был, но место я одобряю. Наверно вам уже следует паковать вещи и устраивать переезд.

Дина взглянула на него так, будто хотела о чем-то сказать и едва сдерживала рвущиеся слова. Шани ободряюще ей улыбнулся: мол, давай, выкладывай. А я решу, что с тобой делать после сказанного — отвести в пыточные залы или разобраться лично прямо здесь. Видимо, Дина поняла, что ничего хорошего ее не ждет, и решила припрятать строптивый нрав подальше.

— Я буду молить Заступника, чтобы все получилось, — серьезно промолвила она и направилась к своей лошади.