Мавмуд, лежавший в гробу, казался тихим и спокойным. Стоя возле гроба, Аурика смотрела на него, не желая сдерживать слез. Вот и ушел их управляющий, громогласный добрый дядька, который с одинаковым усердием занимался хозяйственными делами и чтением книг, и с одинаковой легкостью мог при надобности запрячь лошадей и протереть тончайшие хрустальные бокалы. Когда Аурика была маленькой, он брал ее на руки, подбрасывал и пел какие-то детские потешки про цыплят и котов-котанаев, а она смеялась, замирая от восторга.

И вот теперь Мавмуда не стало. Легочная жаба его не пощадила.

Аурика даже удивиться не успела, когда мертвец открыл глаза, повернул к ней голову и попросил:

– Барышня, мне бы сапоги другие. Новые у меня в сундучке лежат, под кроватью. Стыдно по Царствию Небесному ходить в стоптанных.

И Аурика так обрадовалась, что расплакалась еще сильнее – на этот раз от счастья, от того, что ей дали возможность еще раз услышать слово от родного человека. Она даже задрожала всем телом – и не поняла этого.

– Хорошо, дядя Мавмуд, – сказала она. – Я сейчас… я сейчас принесу!

– Не плачьте, барышня, не надо. Не плачьте, хорошая моя, – попросил мертвец. Губы, по традиции сшитые белой ниткой, не открывались, голос шел откуда-то извне. – Тут светло, хорошо, тут большой сад и ручьи. Только вот в стоптанном стыдно.

– Я принесу! – воскликнула Аурика и побежала в комнату управляющего.

Сейчас, неторопливо бредя по кладбищу, Аурика пыталась понять, чего хочет: то ли загубить склонность к некромантии навсегда, то ли, наоборот, развивать ее. Тобби ни словом не обмолвился о том, что способность говорить с мертвецами сейчас оказалась бы очень полезной – Аурика и сама это понимала.

Эмма умерла совсем недавно. Аурика могла бы попробовать достучаться до нее – мертвая девушка дала бы описание своего убийцы, и все было бы кончено.

Но тогда она, Аурика, окончательно перейдет туда, куда переходить не следует. Родители выгнали ее из дому и отреклись – просто потому, что она хотела выполнить последнюю просьбу человека, которому была как дочь.

А вот Тобби отнесся к ее истории совершенно равнодушно. Склонность к некромантии – ну да, бывает. Мало ли, что еще бывает на свете?

Сейчас, в ярком свете солнечного зимнего утра, кладбище совсем не казалось страшным. Аурика шла среди памятников, скользя взглядом по именам и фамилиям. На статуях ангелов, стоявших у могил, лежали белые снежные шапки. Мир был наполнен тишиной и покоем, умиротворением и подведением всех итогов. Однажды все закончится, и ты окажешься там, где есть сад и ручьи – конечно, если ты был хорошим человеком.

Мавмуд был хорошим. Аурика знала это точно.

Впереди мелькнуло что-то черное. Аурика остановилась, оперлась о решетку оградки и увидела, что среди памятников идет доктор Вернон с какой-то книгой в руке. Несмотря на холод, пробирающий до костей, на нем было простое черное пальто и небольшая шляпа. На мгновение Аурика испугалась, что он ее не увидит, но Вернон тотчас же обернулся в сторону девушки и приветственно махнул рукой.

– Доброе утро, госпожа Тобби! – произнес он, подойдя. – Странное место вы выбрали для прогулки.

– Здравствуйте, доктор Вернон, – ответила Аурика. – Я не гуляю, я ищу могилу Эммы, дочери Папаши Угрюма.

Вернон вопросительно поднял бровь.

– Необычное развлечение, прямо скажем, – заметил он. Аурика строго посмотрела на него и сказала:

– Я вчера познакомилась с ее отцом, и меня тронуло его горе. Вот, – она показала доктору букет из шести белых роз, который купила в лавочке неподалеку от кладбища, – захотела почтить память бедной девушки.

Вернон криво усмехнулся.

– Какое нежное благородство, и какое достойное сердце, – сказал он: Аурика ожидала услышать в его словах язвительность, но ее не было – только искреннее уважение. – Что ж, если моя компания вам не претит, то я готов вас проводить.

Аурика кивнула.

– Благодарю вас, доктор Вернон, а то я начинаю понимать, что заблудилась.

– Немудрено, здесь все очень сильно перепутано, – ответил он. – Кстати, меня зовут Август, можете называть меня прямо по имени.

Они вышли в другую половину кладбища, и здесь Аурике пришлось взять доктора под руку: дорожки еще не расчистили.

– А что вы здесь делаете? – спросила она, пропустив мимо ушей слова об имени. Доктор Вернон улыбнулся, но улыбка вышла грустной.

– Помните ту песенку, которую столь любезно процитировал ваш супруг? – спросил он и нараспев произнес:

Каждый четвертый был расстрелян,

Каждый третий прошел сквозь строй,

Каждый второй на рее повешен,

Каждый первый освобожден.

И всем первым идти велели

Во все края Хаомийской земли,

Чтобы пели, чтоб вечно пели.

Про Левенфосские корабли…

Так вот, я был из третьих, а мой товарищ – из помилованных. Иван Ребельт, он меня сюда и привез. Я тогда был полумертвым куском мяса, другой ногой на том свете, – Вернон вздохнул, поправил шляпу. – Два года назад его не стало, но я частенько заглядываю к нему, так сказать, в гости. Ставлю на могилу стопку красного, Иван его любил.

– Соболезную, – промолвила Аурика. Доктор усмехнулся.

– Люди с большим сердцем всегда становятся жертвами несправедливости. А у Ивана сердце действительно было большим. Я сам его вскрывал, я знаю.

От такой игры слов Аурика даже споткнулась. Вернон поддержал ее, и девушка возмущенно поинтересовалась:

– Я уже говорила, что вы невыносимый тип?

– Разумеется, – улыбнулся Вернон. – Позавчера, если быть точным. Но я могу быть и паинькой, если пожелаете.

– Честное слово, мне это безразлично! – воскликнула Аурика.

– Тогда буду невыносимым типом, – сообщил Вернон. – И на правах невыносимого типа скажу, что ваш супруг провел эту ночь в борделе. Вышел утром, остался очень доволен. Оставил барышне щедрые чаевые.

Под сапожок подвернулся особо скользкий участок дорожки, и Аурика с трудом удержалась на ногах. Она прекрасно знала, что мужчины ходят в бордель. Так было положено. Это, разумеется, была не та вещь, о которой будут с легкостью рассказывать за обеденным столом, таким не бравируют, но все понимали, что у мужчин есть свои потребности и желания, которые хочешь, не хочешь, а надо выполнять. Джентльмен не будет их афишировать, а леди не станет спрашивать.

Тем более, Аурика всего лишь работает на бывшего министра. Так что почему бы ему и не посещать веселых девушек? Он не обязан перед ней отчитываться.

– Ну и что? – к щекам Аурики прилил румянец. Странно: Вернон упрекнул Тобби в недостойном поведении, а стыдно почему-то стало Аурике.

– То есть, вас это не смущает? То, что ваш муж, не успели вы приехать, отправился изучать здешних шлюх? – полюбопытствовал анатом.

– А это должно меня смущать?

Вернон расхохотался.

– Мне нравится, как вы отвечаете вопросом на вопрос. Впрочем, мы пришли. Вот столь нужная вам могила.

Каменный ангел обнимал надгробие, роняя белые мраморные перья на плиту, под которой покоилась Эмма. Аурика зашла за ограду, положила цветы на могилу и, выпрямившись, собралась с духом и мысленно позвала:

«Эмма, ты здесь? Ты слышишь меня?»

Никто не ответил. Возможно, Эмма уже ушла туда, где не задают вопросов и не ждут ответов, а просто гуляют по весеннему саду, слушая журчание ручьев и пение птиц. И она, конечно, не слышит, что кто-то задает ей вопрос.

А потом Аурику словно ударили по затылку наотмашь. Ответ пришел, он был коротким и четким:

– Беги!

Земля ушла из–под ног, тьма накрыла солнечный день, и Аурика стала медленно заваливаться в снег.

Тьма развеялась не сразу.

Сначала Аурика почувствовала тепло и услышала треск поленьев в камине. Потом пришел звон, с каким размешивают сахар в чашке чая, потом послышались шаги, и голос доктора Вернона произнес:

– Ну-ка, сделайте глоток. Вот так, умница.

Это был не чай – омерзительное варево обожгло Аурику, пробрало от макушки до пяток и вышвырнуло в небольшую, бедно обставленную комнату. Аурика увидела, что лежит на диване, ее ноги заботливо прикрыты пледом, а ленты на платье развязаны, давая возможность дышать глубже.

– Где мы? – спросила Аурика, стараясь, чтоб в ее голосе не звучало страха. Вернон, который сидел с ней рядом на краешке дивана, ободряюще улыбнулся.

– На кладбище, разумеется. Ну, ну, птичка! Не стоит так трепетать! – воскликнул он, когда Аурика вздрогнула и сделала попытку подняться. – Обещаю, с вами все будет в порядке, никто вас не тронет и не обидит.

– Хотелось бы верить, – хмуро ответила Аурика. Вернон выразительно завел глаза к потолку.

– Вам-то чего бояться? После того, как вы стали женой палача, вам не надо опасаться ни Бога, ни дьявола. Это перед вами все должны трепетать.

– Прекратите, – Аурика попробовала сесть, и это у нее получилось. Вернон смотрел довольно. – Что произошло?

– Барышням не стоит гулять по кладбищам, – важно ответил доктор. – Вы упали в обморок от волнения. А я принес вас сюда. В начале своей карьеры в Эверфорте я работал администратором кладбища. Карьера прошла, а этот домик остался. Уютно, правда?

Уютно? Аурике казалось, что она попала в логово того самого вампира. «Беги!» – вновь прозвучал в ушах голос мертвой Эммы. А при мысли о том, что этот человек расшнуровывал ее платье, Аурике стало дурно.

Что еще он успел с ней сделать?

– Да, здесь мило, – ответила Аурика, вспомнив про главное оружие леди. Когда обороняться нечем, сойдет и оно. – Спасибо, Август, мне уже лучше.

– Вот и хорошо, – довольно произнес Вернон. – Но вы все-таки прилягте.

Аурика решила не спорить и послушно вытянулась на диване. Раз уж Тобби просил ее втереться в доверие к Вернону, то она попробует.

Несмотря на то, что доктор пока не делал ничего предосудительного, сам его вид внушал Аурике какую-то странную оторопь. Она не могла сказать, что с Верноном не так, но сейчас, когда он сидел рядом, Аурика чувствовала странное оцепенение.

– Так как же обороняться от вампиров? – спросила Аурика. – В прошлый раз мы не договорили об этом.

– Вампиры! – рассмеялся Вернон. – О чем еще говорить на кладбище, как не о вампирах! Нет, Аурика, вы совершенно очаровательны.

– А вы совершенно невыносимы, – отбила удар Аурика. – Хотя обещали быть паинькой.

– Обещал? – Вернон снова завел глаза к небу, словно припоминал, потом отставил в сторону чашку, из которой поил Аурику, и сцепил пальцы на остром костлявом колене. Аурика поймала себя на мысли о том, что доктор выглядит мечтательным. – Ну, раз обещал, тогда буду. У вас обворожительные глаза, Аурика. Словно у молодой лани. Будь они голубыми, вы, конечно, смотрелись бы более аристократично и не настолько провинциально – однако тогда утратили бы значительную часть своей прелести. А вы прелестны.

Аурика поморщилась. У ее родителей была в точности такая же манера общаться. Вроде бы тебе делают комплимент, к которому потом добавляют яда – но сверху яда снова идут добрые слова, и получается конфетка с отравленной сердцевиной. И обидеться, в принципе, не на что. Во–первых, мать всегда говорила, что на обиженных воду возят. А во–вторых, Вернон все-таки сделал комплимент.

– Сомнительная похвала, – все-таки сказала Аурика. Вернон пожал плечами.

– Я, видите ли, имею дело с человеческой подноготной, – сообщил он. – Так что, когда пытаюсь сказать что-нибудь светское и милое, то обязательно терплю сокрушительное поражение. Впрочем, возможно, все дело в отсутствии практики.

В Эверфорте нет девушек? – удивилась Аурика.

– Множество, – серьезно сказал Вернон. – Но таких, как вы – ни одной.

Аурика внезапно обнаружила, что ее руки под одеялом так крепко сжаты в кулаки, что ногти вот–вот проткнут кожу. Это ощущение нарастающей боли встряхнуло ее и отрезвило – девушка разжала кулаки и все-таки села.

– Благодарю вас за заботу, Август, – промолвила Аурика так тепло, как только могла, – но мне ужасно неловко вас отвлекать от дел. Я и так отняла у вас много времени.

– Это было прекрасное время, – мягко улыбнулся Вернон. Улыбка удивительно шла его осунувшемуся лицу: она была словно огонь, идущий откуда-то изнутри. – Повернитесь, я зашнурую вам платье.

Аурика поднялась с дивана и послушно повернулась к Вернону спиной. Доктор подошел к ней и некоторое время сосредоточенно возился с лентами и шнурками, не говоря ни слова. Когда он закончил и отошел, Аурика поняла, что какое-то время не сможет двигаться – ноги сделались ватными.

– Благодарю вас, – промолвила она, стараясь скрыть волнение. Вернон усмехнулся и пошел к вешалке.

– Я провожу вас до выхода, – сказал он, надевая шляпу. – Вдруг вам снова станет плохо, или вы заблудитесь.

До ворот кладбища они шли молча. Днем даже на кладбище начинается жизнь: приходят скорбящие посетители, дворники скребут метлами, расчищая дорожки, негромко переговариваются продавцы бумажных цветов и поминальных лент. Когда Аурика и Вернон вышли за ворота, то девушка некоторое время стояла неподвижно, слегка оглушенная шумом города.

– Спасибо вам, Август, – сказала она, когда оцепенение миновало. – И за то, что помогли найти могилу Эммы, и за то, что помогли прийти в себя.

Вернон улыбнулся, приподнял шляпу.

– Это был не долг джентльмена, а удовольствие, – ответил он. – Я буду рад, если мы встретимся снова.

Аурика не нашлась, что на это ответить, но в этот миг ее спас мальчишка–газетчик, который, несмотря на мороз, весело несся по дороге в распахнутом тоненьком пальтишке, размахивал своим товаром и орал во всю глотку:

– Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Еще одна девушка обескровлена! Вампир снова нападает!

Лиззи Хельт, самой молодой жертве вампира, было всего пятнадцать. Как и остальных, ее обнаружили в запертой изнутри комнате, обнаженной, лежавшей на полу. Как и у остальных, у нее были ранки на запястье.

Труп привезли в анатомический театр, и в зал вскрытия набился весь состав местной полиции. Стоя за широченными спинами в мундирах, Аурика пыталась заглянуть вперед, туда, где возле стола с покойной маячил знакомый светло-сиреневый сюртук Тобби, ходившего туда-сюда и спокойно, но с нажимом говорившего:

– Думайте, господа, думайте. Есть еще что-то, кроме девственности, объединяющее всех убитых. Это не внешность, не образование, не социальный слой, не окружение, не бытовые привычки. Что?

– Я бы тоже не прочь узнать, – негромко сказал Вернон. Повесив пальто и шляпу на крючок возле двери, он сейчас завязывал огромный кожаный фартук. Тонкие перчатки для вскрытия торчали из кармана.

– Может, магия, господин старший советник? – прогудел один из полицейских, здоровяк с перебинтованной рукой. Что-то подсказывало Аурике, что он очень хочет выслужиться перед Тобби. – Ну, то есть, вдруг они владели магией?

– А это я уже у вас хочу спросить, Мавгалли, – ответил Тобби. – Первый пункт осмотра: выяснение, принадлежит ли подозреваемый или покойный к магам или артефакторам. Потому что иначе?

– Иначе дело передается в инквизицию! – с готовностью ответил молодой полицейский, настолько рыжий, что казалось, будто в комнате горит огромная лампа.

– Совершенно верно, Гресян, – одобрительно кивнул Тобби. – Итак, жертвы принадлежали к магам или артефакторам?

– Нет! – хором ответили полицейские.

Вернон повернулся к Аурике и с искренней заботой произнес:

– Вам лучше уйти отсюда, это зрелище не для девичьих глаз. Тут не всякий мужчина выдержит.

– Я останусь, – выдавила Аурика и тотчас же добавила: – Я читала о вскрытиях.

Впрочем, это прозвучало как-то жалко. Вернон сокрушенно покачал головой, предвидя, должно быть, очередной обморок, и в это время Аурика всем телом почувствовала нахлынувшую тишину.

Она увидела, что полицейские обернулись и удивленно смотрят на нее. Увидела Тобби и не сразу смогла понять, что означает выражение его лица. А самое главное – Аурика увидела белое девичье тело, лежавшее на столе для вскрытия.

Она шагнула вперед, словно ее тянули за веревочку. Погибшая девушка была юной, совсем еще ребенком, и она не должна была лежать здесь вот так: полностью обнаженной, выставленной напоказ, куклой в витрине. Это было ужасным, неправильным и постыдным. Она была дочерью, сестрой, подругой – а теперь на ее тело таращились незнакомые люди, и она никак не могла закрыться от их равнодушных взглядов. И Аурика, захлебываясь от жалости и бессилия, тоже ничем не могла ей помочь.

– Аурика, – негромко окликнул ее Тобби. – Аурика, тебе лучше уйти.

Кажется, он был рад, что Аурика жива и здорова. Кажется, он волновался за нее и облегченно вздохнул, увидев ее в прозекторской.

Потому что это она, Аурика, должна была лежать здесь, на этом столе, такая же белая, обнаженная и беззащитная.

Когда мертвая открыла глаза и слегка повернула голову, то Аурика даже не вздрогнула. Все чувства словно парализовало. Рот покойницы приоткрылся, и Аурика услышала:

– Медведи. Скажи ему: медведи.

– Лиззи… – прошептала Аурика, и губы покойницы дрогнули, расползаясь в светлой счастливой улыбке.

– Здесь лес и горы, – сказала она, и в ее голосе не было ничего, кроме радости. – Здесь хорошо, – а после небольшой паузы добавила такое, что Аурика вцепилась в рукав рыжего полицейского, чтоб удержаться на ногах: – Мавмуд шлет тебе поклон. Котанай водил цыпляток, котанай водил хохлаток…

В следующий миг все изменилось. Убитая девушка вновь лежала неподвижно, вернулся режущий свет ламп, вернулся хвойный запах от мертвого тела. Аурика вздрогнула, слепо дотронулась до лица и отчетливо сказала:

– Медведи, Дерек. Их общее – это медведи.

Взгляд Тобби сделался ледяным и тяжелым: он все понял.

– Конечно, – произнес он. – Как я сразу не догадался. Господин анатом! – это уже к подошедшему Вернону, равнодушно надевавшему перчатки. – Приступайте к вскрытию, отчет ко мне – сразу же. Мавгалли, с вас полное описание картины убийства через полчаса. Гресян, идете со мной.

Аурика не помнила, как вышла из анатомического театра. Вроде бы только что перед ней был стол с покойницей – и вот они уже спешат по улице, и веселый морозный ветер обжигает заплаканное лицо, и рыжий полицейский почти бежит за ней и Тобби, который почему-то идет с непокрытой головой.

– Господин старший советник! – позвал Гресян. – При чем тут медведи-то? Я ничего не понял…

– Оборотни, Гресян, оборотни! – бросил Тобби через плечо. Он двигался настолько быстро, что Аурика, которую он держал за руку, почти бежала, поскальзываясь на булыжной мостовой.

– А почему… А как… – Гресян смотрел с таким видом, словно его изо всей силы ударили по голове. – То есть, эти девушки – оборотни?!

– Да, – проронил Тобби.

В следующую минуту они уже входили в здание городской ратуши. Замелькали лестницы, двери, коридоры, чтобы в конце концов вывести их в кабинет бургомистра. Говард, который работал с какими-то бумагами, увидел их и удивленно приподнялся из-за стола.

Тобби захлопнул за собой дверь и, тяжело дыша, приказал:

– Покажись, дружище.

Говард смотрел на него и не двигался. Тобби вздохнул, провел ладонью по волосам и устало повторил:

– Покажись. Говард, я все знаю. Не будем ломать комедию. Нет времени.

Бургомистр некоторое время молчал, а затем негромко спросил:

– А они? Они тоже знают?

Тобби устало кивнул. Принялся расстегивать пальто – Аурика увидела, что у него трясутся побелевшие пальцы.

– Ладно, – Говард качнул головой, будто примиряясь с судьбой, и медленно вышел из-за стола.

Поначалу ничего не происходило. Аурика видела перед собой знакомую кряжистую фигуру бургомистра и едва удержала крик, когда человека не стало, и на его месте возник здоровенный бурый медведь.

Это было сильное красивое животное с горбатой спиной и ухоженной рыжеватой шерстью. Кривые длинные когти на лапах отливали серебром, в темных глазах светилось любопытство и ум. Медведь не проявлял агрессии, но Аурика была готова задать такого стрекача, чтоб с фонарями не нашли. Гресян за ее спиной ойкнул и тотчас же зажал рот ладонью. Он бы спрятался куда-нибудь, да некуда было.

Несколько минут Тобби невозмутимо смотрел на медведя, а затем промолвил:

– Говард, все убитые девушки – оборотни.

По комнате прошел теплый ветер, пахнущий дождем и медвежьей шкурой, и бургомистр, принявший свой человеческий облик, ошарашенно произнес:

– Как – оборотни? Почему…

– Я мало знаю об оборотнях, – признался Тобби. Устало опустившись в ближайшее кресло, он вынул из кармана сюртука сердоликовые четки и принялся перебирать рыжие шарики. Должно быть, это помогало ему успокоиться. – Но, насколько мне известно, вы не рождаетесь с этой способностью.

Говард устало кивнул. Вернулся за стол.

– Это как вирус, старина, – хмуро ответил он. – Никогда не знаешь, кто станет оборотнем. С момента заражения до первого переворота проходит какое-то время, до двух недель чаще всего…

– То есть девушек убивают именно в этот период, – промолвил Тобби и указал на Аурику. – Моя жена некромант, Говард. Она оказалась в зале для вскрытия рядом со свежей покойницей, и та сказала ей о медведях. А я незадолго до этого как раз спрашивал, что еще может быть общего у всех этих девушек. Вот и получил ответ.

Говард покосился в сторону Аурики и вздохнул:

– Плохо то, что мы никогда не узнаем, кто еще уже заражен, но еще не стал оборотнем. А хуже всего то, что это действительно вампир, Дерек.

Тобби вопросительно посмотрел на него, и бургомистр объяснил:

– Мы конкуренты в своей среде обитания. Мы естественные враги.

– Как ты догадался, что я оборотень?

Бургомистр отменил все дела на день, попросил секретаря принести в кабинет чего-нибудь перекусить и со вздохом снял парик, обнажив совершенно лысую голову. «Что-нибудь перекусить» оказалось сытным обедом из нескольких блюд, и Гресян, которого сроду не допустили бы за стол с бургомистром, опасливо косился по сторонам, дуя на кусок картофеля, поддетый на серебряную вилку. Рыжий опасался, что его могут взять и выволочь прочь – или отнять еду.

Аурика молча смотрела в изящные завитки овощей в салате и не могла заставить себя есть. Ей казалось, что она до конца дней своих не сумеет впихнуть в себя и ложку каши.

– Похож, – произнес Тобби. – Говард, не сердись, но ты действительно похож на медведя.

Бургомистр посмотрел на него хмуро, но без злобы.

– Таким уж уродился. А если серьезно?

Тобби отрезал кусочек от здоровенного ломтя тушеной свинины и ответил:

– Если серьезно, то ты не отбрасываешь тени. И твои приятели – тоже. А такое свойство есть только у оборотней. Я заметил это во время ужина. Из людей там были слуги, мы с женой и доктор Вернон.

Говард только руками развел.

– Ну… вот так, – вздохнул он и, помедлив, нерешительно спросил: – Что теперь со всеми нами будет?

Тобби посмотрел на него так, будто не понял вопроса.

– Да ничего с вами не будет, – ответил он. – Преступлений вы не совершаете, живете мирно, ну и живите себе. У инквизиции к вам вопросов нет, у полиции тоже. Только полный список всех ваших мне предоставь. Чисто для ознакомления.

Бургомистр вздохнул с видимым облегчением. Аурика тоже почувствовала, как страх начинает отпускать ее – она была готова к тому, что в случае неправильного ответа Дерека Говард снова перекинется медведем и бросится на них.

Гресян выглядел так, словно у него в прямом смысле слова гора свалилась с плеч.

– Мы не делаем ничего дурного, – уверенно и напористо произнес Говард. – Раз в месяц, конечно, приходится оборачиваться, но это время можно пересидеть дома. Никаких убийств, я своим сразу сказал: хотите охотиться – уезжайте из Эверфорта. Две семьи уехали, остальные живут спокойно.

– Да я не сомневаюсь, – миролюбиво ответил Тобби. – Офицер Гресян сказал, что в городе тишь да благодать.

– Так и есть, – кивнул Говард. – Только дурак станет искать ненужные приключения, а мы живем сами и жить даем другим.

– Но что же с вампирами? – задумчиво промолвила Аурика. Бургомистр нахмурился, положил себе на тарелку еще один кусок мяса. Ел он аккуратно, но очень быстро, будто закидывал топливо в огромную топку.

– С вампирами при всем желании не получится договориться, – сказал он. – Это только в книжках вампиры все графы да бароны, да писаные красавцы. А на самом деле это нежить. Представляете, что это такое?

Аурика поежилась. Она сталкивалась с нечистью только на страницах книг и подумать не могла, что страшные сказки и легенды вдруг обретут плоть и кровь.

– Ни следа разума, – продолжал бургомистр, – только вечный неутолимый голод. Единственное, что нас может спасти – сильные морозы. Чем ниже температура воздуха, тем они неповоротливее.

Аурика подумала, что зима в этом году и так достаточно резко заявила о своих правах. Если бы она не устроилась на работу к Тобби, то наверняка замерзла бы на своем чердачке – но эту мысль почти сразу же сменила другая: доктор Вернон так и не рассказал Аурике, как справиться с вампиром, а ведь она не раз и не два спрашивала об этом.

– Вампиры не простая нежить, – подал голос Гресян. Сейчас, пообедав, как следует, он осмелел и решился заговорить. – Мне бабушка в детстве рассказывала, что оборотни живут сами по себе. Своим разумом. Лешаки, домовые, водяные – тоже. Они, как бы это сказать, разумные. А вот с вампирами все не так. Вампирам нужен труповод. Тот, что поднимает их из могилы. Чужая воля.

Выпалив все это чуть ли не на одном дыхании, Гресян стушевался и опустил голову.

– Все верно, – согласился Тобби. – Говард, вот самая главная проблема. Получается, кто-то хочет столкнуть лбами оборотней и людей. Кто?

– Людей? – озадаченно переспросил бургомистр. – При чем тут люди?

– Как это при чем? – усмехнулся Тобби, откинувшись на спинку стула. Аурика чувствовала, что он начал разгадывать загадку, и ему очень не нравится та картина, которая появляется перед его глазами. – Серийные убийства совершаются уже полгода. Народ в страхе, полиция перепугана и бездействует. Помощи ждать неоткуда. А потом, например, рядом с новым трупом найдут клок медвежьей шерсти. Как быстро побегут первые добрые граждане с факелами, как ты думаешь?

Он сделал паузу, задумчиво глядя куда-то сквозь бургомистра, и произнес:

– Говард, страшен сам факт того, что верхушку власти в обычном человеческом городе составляют оборотни. Дружище, поверь, никто не будет разбираться в том, что вы и пальцем никого не тронули. На вас повесят все преступления отсюда до Крайних Земель – просто потому, что зверь не может не жрать. То, что вы не отбрасываете тени, выяснится очень скоро.

Говард растерянно положил вилку на кружевную салфетку возле тарелки и спросил так, что становилось понятно: он полностью переложил на Тобби всю полноту власти и принятия решений:

– И что же нам делать?

– Нам надо найти того, кто все это затеял. Найти труповода, – ответил Тобби и мрачно посмотрел на бургомистра. Тот, похоже, начинал терять присутствие духа. «Неудивительно, – подумала Аурика. – От таких новостей с ума сойти можно».

– Меня не покидает тревожное чувство, что все это – простая отвлекалочка, – продолжал Тобби. – Ширма для того, чтоб спрятать какую-то очень важную вещь. Все эти убийства затеяны для чего-то другого.

Аурика сидела ни жива, ни мертва. И сразу же ей захотелось исчезнуть, улететь отсюда, вернуться домой и никогда ничего не узнать об оборотнях и труповодах. Ей жилось бы намного легче без этого города, без липкого взгляда доктора Вернона, без бывшего министра Тобби и его ночных кошмаров.

– Я сегодня же отправлю запрос ее величеству, – сказал Тобби. – Попрошу прислать сюда инквизиторский отряд, так как в городе происходят события, в которых замешана магия. Что, дружище, разместишь на постой ловких ребят в серых мундирах?

– Я и дьявола лысого размещу, – с искренней признательностью промолвил бургомистр, вздохнув с видимым облегчением, – лишь бы все это закончилось побыстрее. И без жертв. Со всех сторон, сам понимаешь.

– Вот и славно, – ответил Тобби. – И еще один вопрос. Кто умер в Эверфорте месяц назад?

Говард задумался, машинально отбивая пальцами по столу северную плясовую. Наконец, он сказал:

– Большой Прокл, главный редактор «Эверфортских вестей». Хороший мужик был, правильный. Был восприемником моего Сандро. А что?

– Отчет о его вскрытии сгорел в архиве анатомического театра, – объяснил Тобби. – И я хочу понять, почему доктор Вернон устроил пожар, да еще с помощью артефакта.

– Вернон? – Говард махнул рукой. – Брось, старина, Вернон точно ничего не устраивал. Его в ту неделю вообще не было в городе, уезжал куда-то на юг к однокашнику. Я понимаю, что ты его не любишь, но Вернон тут действительно не при чем.

– То есть, ты хочешь сказать, что тот пожар на самом деле устроили ортодоксы? – поинтересовался Тобби.

Аурика невольно поежилась. Ортодоксы, кочевой народ, много веков назад объявивший себя приверженцем дореформенной веры, всегда вызывали в ней внутреннюю дрожь. Когда в их городок въезжали пестрые повозки, и табор становился на постой, раскидывая разноцветные шатры и предлагая всем желающим погадать, почаровать или подковать коня, Аурика пряталась в своей комнате. Мама в детстве пугала ее: «Не будешь слушаться – отдам ортодоксам, они тебя сделают соломенной куколкой!». Она прекрасно понимала, что мама никогда не отдаст ее этим диким кочевникам, матери не отдают дочерей бродягам, но страх ее не слушался и не желал униматься. Страх жил своей жизнью.

– Вполне вероятно, – кивнул Говард. – Они доктора Вернона просто люто ненавидят. Как-то закидали его овощами, у него вся щека синяя была.

– Ладно, разберемся, – Тобби утвердительно качнул головой, бросил беглый взгляд на Аурику, и выражение его лица на миг стало тем же, что и в зале для вскрытия. Он был рад, что Аурика здесь, что она жива. – Жаль, что с покойной Лиззи нельзя поговорить еще раз.

Бургомистр посмотрел на Аурику, и в его глазах появился суеверный ужас. Хорошая парочка, инквизитор и некромантка.

– Почему? – спросил он. Не потому, что действительно интересовался – потому что хотел скрыть свой страх.

– Потому что мертвые отвечают лишь однажды, – ответила Аурика и сама не поняла, откуда взялись в ней эти слова и это понимание.

Ночью пришли морозы – звонкие, лютые, непривычные даже для северян.

Черное небо было бархатным и звездным, тоненький серпик месяца плыл в звенящем ледяном воздухе, и струи печного дыма поднимались к звездам, словно некрасивые серые свечи. Дом вздрогнул всем телом, нахохлился, надвинул ниже шапку крыши, и Аурика услышала, как завозился истопник, забрасывая уголь в пасть печи.

– Значит, вампиров пока не будет, – негромко сказала она, ежась под одеялом. Аурика не могла сказать, какую природу имеет ее озноб – то ли она дрожала от того, что зима с хрустом сжала город в объятиях, то ли это был внутренний трепет, вызванный сегодняшними событиями. В доме-то было вполне тепло и уютно, даже не верилось, что стоит высунуть нос на улицу, и превратишься в ледышку.

И ей, и Тобби не спалось. Бывший министр расположился полусидя на своей стороне кровати – привалившись спиной к подушке, он читал «Начала натуральной философии» великого лекийского ученого Нефферта, причем в оригинале. Маленький карандаш порхал над страницами – Тобби делал пометки. Аурика довольно сносно знала лекийский, но никогда не рискнула бы читать написанный на нем учебник физики.

«Введение в естествознание для начинающих», позаимствованное в библиотеке, нравилось ей намного больше.

– Это не может не радовать, – усмехнулся Тобби и, отложив карандаш, признался: – Знаете, Аурика, я сегодня испугался за вас. Действительно испугался. Когда услышал, что убита еще одна девушка. Я подумал, что это вы, и у меня чуть сердце не остановилось.

Похоже, это признание ему дорогого стоило – бывший министр был явно не из тех, кто любит рассказывать о чувствах. Чувства делают уязвимым.

– Я в это время была на кладбище в компании доктора Вернона, – ответила Аурика и натянула на себя одеяло так, чтоб в хрупкую пещерку, созданную им, не проникло ни струйки прохладного воздуха. – И мертвая Эмма велела мне бежать.

Тобби вздохнул, отложил свою книгу, и лампа на прикроватном столике рядом с ним послушно мигнула и погасла. Аурика вдруг подумала, что кровать очень большая, похожая на заснеженное поле – им обоим прекрасно хватает места, и беседа получается вполне светской.

– Вы все сделали правильно, – сказал он.

– А вы напрасно обо мне переживали, – промолвила Аурика и тотчас же мысленно одернула себя. Не стоило этого говорить. – Я же не могу быть оборотнем.

– Ну я-то об этом тогда еще не знал, – усмехнулся Дерек. Наверняка он не почувствовал, что Аурике внезапно оказалось приятным его внимание и волнение. Она и сама не могла сказать, почему вдруг замерла тогда, поймав на себе его беглый взгляд.

В комнате постепенно становилось теплее, и на контрасте с этим теплом страшно было и подумать о том, какой холод сейчас снаружи. Зима бродит среди домов, стучит в двери, расписывает окна удивительными узорами. А ведь кто-то и в такую ночь лишен дома и приюта… Аурика задумчиво поправила кружево на ночной рубашке и сказала:

– Он какой-то странный, этот доктор Вернон. Постоянно говорит мне гадости, а потом комплименты. Ну вот зачем он сказал, где вы были минувшей ночью? Хотел меня обидеть?

Интересно, чем сейчас занимается Вернон? Читает, пишет очередной отчет или, Господи прости, идет в бордель?

Тобби негромко рассмеялся. Заложил руки за голову.

– Я там просто спал, – ответил он. – Честно, Аурика. Арендовал койку, вот и все.

– Это не имеет значения, – выпалила Аурика слишком быстро, чем принято в светской беседе. – У вас своя жизнь и свои дела, вы вовсе не обязаны передо мной отчитываться.

На миг в груди стало жарко, а к щекам снова прилил румянец, и, чтобы справиться с неожиданным смущением, Аурика произнесла:

– Почему он так поступает?

– Юные девушки очень хорошо клюют на такие контрастные души, – со знанием дела сообщил Тобби. – Вы постепенно начнете о нем думать, он вас заинтригует и заинтересует, и вы сами не заметите, как доктор Вернон, порядочный и честный до дерзости, влюбит вас в себя по уши. Особенно на контрасте с законным мужем, который через неделю после свадьбы ходит по борделям. И имеет репутацию садиста и безжалостного убийцы, причем даже не считает нужным как-то ее скрывать.

Аурике захотелось уткнуться лицом в колени и никогда его больше не поднимать. Она не сделала ничего дурного, но ей стало невероятно стыдно и горько, почти до слез. Ужасное чувство, с которым она ничего не могла поделать.

– Но зачем? – только и смогла вымолвить Аурика. – Разве джентльмены так поступают?

И сама ответила на свой вопрос: поступают, а как же. Это не книги, а жизнь, и люди с репутацией самых порядочных и достойных здесь ведут себя не так, как в романах. Она уже успела в этом убедиться на примере собственных родителей.

– Чтобы потом со скандалом бросить вас, предать все огласке, причем в мельчайших интимных подробностях, и тем самым отомстить мне, опозорив на весь север, – невозмутимо сообщил Тобби. – Зачем же еще?

Аурика закрыла лицо ладонями и некоторое время сидела так, пытаясь справиться со стыдом. Кто бы мог подумать! Неужели на это действительно можно клюнуть, да так, чтоб заглотить наживку до поплавка!

Но ведь наверняка клюют, раз Тобби говорит об этом с таким знанием дела. И она же почти клюнула, если уж быть честной до конца – во всяком случае, смотрела на доктора Вернона с определенным интересом, из которого бог весть что могло бы получиться.

– Он вел себя, как и полагается благородному человеку, – едва слышно сказала Аурика. – Не оставил меня там, а отнес в свой дом… Помог прийти в себя.

– Вот-вот, – усмехнулся Тобби. Вопреки опасениям Аурики, в его взгляде не было насмешки. – Еще один штрих к портрету рыцаря. А то, что рыцарь хам и дрянь – ну так кто без греха? К тому же он не хамит, а говорит правду. При этом наговорил вам кучу гадостей, но это уже мелочи.

Аурика представила, как доктор Вернон несет ее к домику среди могил, и невольно натянула одеяло повыше. Ее охватила брезгливость. Внизу мелодично зазвенели часы – полночь.

– Хуже всего то, что я у него ничего не смогла узнать, – вздохнула Аурика. – Ничем вам не помогла, а вы на меня рассчитывали.

– Не говорите глупости! – фыркнул Тобби. – Благодаря вам мы сегодня выяснили, что убитые девушки – оборотни. Это очень, очень серьезно. Вы не представляете, насколько.

В его голосе звучала искренняя признательность, и Аурика невольно обрадовалась и взбодрилась.

– Все-таки вам не стоило за меня бояться, – сказала она. Тобби снова рассмеялся.

– Видели бы вы, как я бежал в анатомический театр! – воскликнул он. – Гресян примчался и сказал, что труп там – ох, как я полетел! Даже не додумался экипаж взять. И не заметил, что шляпу забыл, – Тобби задумчиво дотронулся до своего покалеченного уха и добавил: – В итоге вздохнул с облегчением.

– Не стоило, – повторила Аурика. Ей было неловко от того, что она невольно вызвала столько волнений. Тобби усмехнулся.

– Вы одинокая и несчастная девушка, без друзей и поддержки, – ответил он. – Как же я могу оставить вас одну?

Это было сказано настолько искренне, что Аурика не сразу поняла, что по ее щеке пробежала слезинка. Она быстро махнула ладонью по лицу и откликнулась:

– Я вам благодарна, Дерек. Очень.

Тобби улыбнулся и, протянув к Аурике руку, внезапно погладил ее по щеке согнутым указательным пальцем. Этот жест был таким неожиданным и наполненным такой откровенностью, что Аурика с трудом удержала вскрик.

– Вы поспите, Аурика, – произнес Тобби. – Такой богатый событиями день. Вам обязательно надо отдохнуть. Я все равно спать не собираюсь.

Эти вроде бы простые слова подействовали на Аурику так, словно кто-то сказал ей то же самое, что она говорила Папаше Угрюму: поплачьте, теперь можно. Она всем сердцем ощутила, что больше не одна, что о ней волнуются и заботятся. Что необязательно быть в родительском доме, чтоб получить душевное тепло и участие. И можно быть некроманткой, да хоть кем – к тебе все равно будут относиться по-человечески.

И она заплакала. Тихо, не навзрыд – просто по лицу полились слезы, а дыхание перехватило. В сердце сейчас было слишком много чувств, чтоб удержаться просто так и не выйти на поверхность.

Тобби негромко вздохнул, а затем осторожно привлек Аурику к себе. От неожиданности она вздрогнула, но не сделала попытки освободиться из его объятий. Простой дружеский жест отозвался в ней такой волной чувств, что Аурика уткнулась носом в грудь Тобби и заплакала еще сильнее.

Она была не такой, как все. Она была невероятно далеко от дома.

Но теперь у нее был друг. И Аурике хотелось верить, что это надолго.

– Спи, дитя мое, усни, – негромко пропел Тобби ей на ухо, – сладкий сон к себе мани… В няньки я тебе взяла ветер, солнце и орла[1].

Несмотря на ударившие морозы, жизнь в Эверфорте не остановилась.

Конечно, народу на улицах стало намного меньше. Все, кто имел такую возможность, остались дома, в тепле, в компании пледа и кружечки глинтвейна. Стоя возле отогретого кусочка окна в библиотеке, Аурика смотрела, как по замерзшей улице бойко несется экипаж, и от лошади валят клубы пара. А вот прошел полицейский, кутаясь в огромную лохматую шубу. О принадлежности к стражам порядка говорила лишь высокая форменная шапка, надвинутая до бровей. Вот прошел лоточник с горячими мясными кольцами и здоровенной баклагой глинтвейна на спине – полицейский подозвал его и через минуту уже попивал глинтвейн, довольно притопывая ногами.

Тобби ушел утром – сказал, что решит несколько вопросов с бургомистром и вернется. Оставшись в одиночестве, Аурика некоторое время думала, чем заняться, а затем пошла в библиотеку на втором этаже. Ее родители любили читать, но ограничивались лишь приключенческими и любовными романами, хотя в книжных шкафах стояла и классическая литература Хаомы и других стран, и энциклопедии всех сортов. Все эти книги покупались в единственном в городке книжном магазине исключительно за тисненый переплет, и Аурика, осторожно вытягивая с полки очередной том, молилась, чтоб не стерлась позолота.

Чего только не было в этих шкафах! Настоящая сокровищница, намного больше той, что осталась в столичном доме бывшего министра! Медленно двигаясь вдоль полок, Аурика завороженно рассматривала надписи на корешках. Книги по истории, медицине, артефакторике, множество словарей и научных бюллетеней – Аурика даже растерялась, не зная, что выбрать первым. Были здесь и подшивки «Исторического журнала» – повинуясь какому-то внутреннему призыву, Аурика вытащила с полки аккуратную подшивку двухгодичной давности и села с ней за большой письменный стол возле окна.

Она не знала, какое желание или предчувствие ею движет, но, найдя статью «Вангейнский мятеж: причины и последствия», поняла: ей хотелось больше узнать о человеке, с которым она делит кров и постель.

Вчера ведь Аурика так и заснула в объятиях бывшего министра. Тобби был к ней очень добр, он действительно оказался воспитанным и благородным человеком, и это не вязалось с тем, что она успела о нем узнать. Аурика не могла представить, как он хлещет шпицрутенами доктора Вернона и его товарищей, и уж тем более она не могла вообразить, как Тобби в одиночку уничтожает штаб вангейнских мятежников.

Это не укладывалось в голове. Люди ходят на ногах, а не на руках, и Дерек Тобби не может быть жестоким массовым убийцей. Аурика при всем желании не могла этого вообразить.

«Вангейнский мятеж – попытка государственного переворота в 1456 году, организованная Амикусом Мейерном и направленная на свержение короля Пауля. Событие получило название по Вангейну, пригороду хаомийской столицы, где располагался главный штаб мятежников.

Будучи двоюродным братом короля Пауля по материнской линии, Мейерн был уверен, что имеет все права на престол. Помимо династических притязаний он заявлял, что Хаома находится в состоянии полнейшего внутреннего рабства, экономического и политического, что, разумеется, тормозит развитие государства. В «Послании хаомийскому народу» Мейерн писал, что собирается освободить страну от внутренней тирании и передать власть гражданам Хаомы».

Аурика подумала, что «Исторический журнал» мог бы продаваться более серьезными тиражами, если бы статьи в нем писались не таким сухим языком. Она была уверена, что истории надо быть живой и интересной – тогда из нее сделают хоть какие-то выводы. Хотя как знать… говорят же, что история учит только тому, что ничему не учит.

Перевернув страницу, Аурика замерла, увидев цветные иллюстрации. На одной из них был изображен сам Мейерн – краснолицый толстяк с мощной шеей, больше похожий на крестьянина или борца на ринге, чем на дворянина. В одной руке Мейерн держал книгу с неразличимым названием, вторая лежала на эфесе сабли. Вторая иллюстрация была выполнена в духе народного лубка – на ней щеголеватый молодой человек стоял на крыльце двухэтажного особняка, держал в одной руке саблю, а в другой отрубленную голову.

В голове можно было с легкостью опознать ее принадлежность к Амикусу Мейерну. В щеголе с саблей – Тобби. Некоторое время Аурика сидела молча, а затем опустила глаза к статье и прочла:

«Переворот Мейерна бесславно закончился тем, что по личному приказу короля Пауля в здание штаба проник старший советник инквизиции Дерек Тобби и в одиночку уничтожил всех, кто там находился. Лишившись своего предводителя, мятежники почти сразу сложили оружие и были…»

Аурика захлопнула подшивку и оттолкнула от себя так, словно это было какое-то невероятно омерзительное животное. Ну вот, она узнала все, что хотела, это действительно была правда, и если раньше Аурику тыкали в нее носом, как нашкодившего щенка, то теперь она это сделала сама.

Что ж, наверно, бывают вещи, в которых надо убедиться лично. Осталось определиться, как потом с ними жить.

Некоторое время она сидела просто так, ничего не делая и ни о чем не думая. На ветке за окном расположились бойкие красногрудки, важно выкатив пушистые алые брюшки и распушив черные хохолки перьев на головах. Вот уж кому мороз нипочем, так этим птицам. Чем холодней на улице, тем они веселее.

– Цвирк! – громко заявила одна из красногрудок, словно хотела сказать: «Да, твой работодатель чудовище. И что? Он твой единственный друг в этих краях, он не сделал тебе ничего плохого. Живи и жить давай другим».

– Госпожа Аурика, разрешите…

Аурика обернулась и увидела, что в дверях стоит дворецкий. Как всегда важный и чопорный, он держал в руке серебряный подносик для визиток, на котором лежала белая карточка.

– Госпожа Аурика, доктор Август Вернон справляется о вашем самочувствии, – произнес дворецкий, слегка наклонив голову. Его лицо было абсолютно непроницаемым, так что Аурика не могла и предположить, о чем он думает.

Карточка была самой обыкновенной визиткой – белый глянцевый картон, черные буквы с легким наклоном вправо. «Август Вернон, доктор медицины, анатом», – прочла Аурика и, вспомнив манеру поведения матери во время приема гостей, сказала:

– Передайте ему, что я скоро спущусь.

Дворецкий качнул головой, и его губы чуть-чуть дрогнули в улыбке.

– Слушаюсь, госпожа Аурика.

Когда за ним закрылась дверь, Аурика откинулась на спинку стула и некоторое время задумчиво решала, что же делать дальше. Можно было помариновать Вернона пару часов: «скоро» – довольно растяжимое понятие, мать, бывало, по полдня держала незваных посетителей в гостиной, занимаясь своими делами.

Но Вернон как-то был замешан в деле вампира. И наверняка это именно он сжег архив с отчетами о смерти Большого Прокла – либо знал тех, кто это сделал. И с этим надо было разобраться – просто ради того, чтоб больше ни одна девушка не лежала на столе для вскрытия, как несчастная Лиззи и все остальные до нее.

Аурика вздохнула, решительно поднялась и направилась к двери.

Доктору Вернону никакой мороз был нипочем, он выглядел веселым и довольным жизнью. Румянец на впалых щеках придавал ему какое-то романтическое выражение, делая Вернона моложе на несколько лет. Сейчас доктор был похож на студента, сбежавшего с лекций, потому что на свете есть много занятий поинтереснее бессмысленной профессорской болтовни.

– Здравствуйте, Аурика! – воскликнул он, стоило Аурике войти в гостиную. – Вот, проходил мимо, решил занести вашему супругу протокол о вчерашнем вскрытии и заодно узнать, как вы себя чувствуете.

– Здравствуйте, Август, – Аурика протянула доктору руку, и тот осторожно пожал кончики пальцев. Несмотря на то, что он провел какое-то время на морозе, его рука была горячей. Похоже, мороз не причинял Вернону ни вреда, ни каких-то неудобств. – Дерек с утра уехал в полицейское управление, вам лучше поискать его там.

Действительно, на диванчике лежала тонкая картонная папка, старательно завязанная на сложный узел. На крышке папки стояло несколько алых печатей. Вернон покосился на нее и повторил:

– Так как вы себя чувствуете, Аурика? Обморок, потом это некромантическое видение… Я за вас волнуюсь.

Его голос звучал совершенно искренне, а выражение лица выдавало неподдельное беспокойство. «Неужели Дерек прав, и это все просто игра?» – растерянно подумала Аурика. Не может быть. Доктор Вернон сейчас действительно переживал за нее – она прочла об этом в его глазах. Вернон был встревожен и не считал нужным это скрывать. Как это может быть игрой?

Но она почти сразу вспомнила, что родители всегда говорили Аурике, что любят ее – и это не помешало им выкинуть дочь из дому, как нашкодившую кошку. Или это тоже была игра определенного рода, игра в хорошую семью, приличную семью, которую дочь–некромантка могла осрамить перед всем белым светом?

Лучше притвориться, что Аурика уехала к дальним родственникам. Никто не будет проверять.

– Все в порядке, Август, – улыбнулась Аурика. Что-то странное было в докторе Верноне: сейчас, глядя на него, Аурика хотела, чтобы он ушел – и в то же время с не меньшим пылом хотела, чтоб он остался. Она и сама не знала, почему. – Вам не о чем переживать.

Вернон понимающе прикрыл глаза и произнес:

– Тогда я счастлив. И раз уж с вами все в порядке, а ваш супруг все равно отсутствует, то я хочу пригласить вас на прогулку. На набережной с самого утра высекают ледяные скульптуры, давайте посмотрим. Готов держать пари, вы никогда не видели ничего подобного.

– На прогулку? – воскликнула Аурика и невольно поежилась. – В такой мороз?

– А что такого? – Вернон рассмеялся, развел руками, и Аурика вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая боится того, чего бояться не следует. – Взгляните на меня – мороз не такой суровый, как выглядит отсюда. К тому же, свежий воздух будет вам полезен, поверьте врачу. А румянец оживит ваше бледное личико – поверьте мужчине.

Аурика почувствовала, что краснеет.

– Я уже говорила вам, что вы наглец? – спросила она.

– «Наглец» еще не означает «Прекратите», – улыбнулся Вернон и шутливым жестом приложил руку к сердцу. – Даю вам честное слово, что вы не замерзнете и не заболеете. Полчаса на свежем воздухе, потом сытный горячий обед в «Пафнутии» – вепрево колено и кружечка глинтвейна – и вы будете веселы, словно птичка.

– Хорошо, – сдалась Аурика. – Но если я простужусь, то пожалуюсь на вас мужу.

– И он превратит меня в крысу, – усмехнулся Вернон. – Не спорю, у меня ужасный характер, но с вами я буду идеалом. Идемте, дорогая! Устроим веселье.

К удивлению Аурики Вернон оказался прав – мороз был сильным, но его можно было вытерпеть. Экипаж быстро доставил их на набережную, и Аурика удивилась тому, сколько народу пришло посмотреть на скульпторов, которые лихо орудовали резцами, высекая из прозрачных ледяных глыб снежных дедов и русалок, волков и медведей. Среди веселой толпы сновали разносчики глинтвейна с канистрами на спинах, румяные торговки, надевшие на шеи веревки с калачами и бубликами, словно ожерелья, орали во всю глотку, предлагая свой лакомый товар, а возле маленьких прилавков можно было отведать горячих блинов с икрой – их пекли прямо здесь, на здоровенных черных сковородах, под которыми пылало почти адское пламя переносных печурок.

Аурика никогда не видела ледяных скульптур, и зрелище заворожило ее, пленило так, как ребенка пленяет наряженная новогодняя елка. Прозрачные, наполненные бело–голубым сиянием, скульптуры казались живыми, просто замершими на какое-то мгновение. И эта внутренняя живость испугала Аурику тогда, тогда она увидела череп.

Скульптор, закончивший свою работу, старательно наносил крошечной кисточкой какую-то прозрачную жидкость внутрь глазниц. Стоило Аурике шагнуть поближе, как глаза черепа вспыхнули золотым огнем, заставив ее вздрогнуть. Доктор Вернон, стоявший сзади, взял Аурику за руку, и она была ему искренне признательна за этот простой дружеский жест.

– Что это? – спросила она. Череп был высечен вместе с позвоночником, и Аурику вдруг пронзило уверенностью, что они были вырваны из живого тела.

– Это оберег от упырей, – охотно откликнулся скульптор. Молодой, бородатый, разрумянившийся от мороза, он выглядел по-настоящему счастливым. – Как в сказке. Взяла красная девица череп, засветила в нем огонь и пошла в темный лес. Хотели упыри ее сожрать – а череп сверкнул на них глазами, они и рассыпались.

Аурика поежилась. Ну и сказочка!

– А все потому, – подал голос доктор Вернон, – что это был череп ее погибшего жениха. Он и мертвый защищал свою любимую.

– Какой ужас! – воскликнула Аурика. Скульптор рассмеялся.

– Ужас, конечно, – ответил он с прежней охотой. – Но я надеюсь, что этот череп защитит город от упыря. Девушки и нам самим пригодятся.

Аурика поежилась. Ледяной череп так и притягивал взгляд, а страшная сказка не отпускала. К огромному сожалению Аурики, у нее было превосходное воображение. Она тотчас же представила, как идет по ночному лесу, среди деревьев стелется туман, и кто-то шагает за ней по пятам. В руке у Аурики дрожит окровавленный остов, вырванный из тела, и череп шевелится, рассыпая во все стороны огненные искры из глаз.

– Идемте, – выручил ее доктор Вернон. – Пожалуй, свежего воздуха довольно с нас обоих. Теперь обед!

«Пафнутий» оказался небольшим ресторанчиком на набережной. Несмотря на мороз в нем было столько народу, что Аурике и Вернону едва сумели подыскать столик в самом дальнем углу заведения. В ресторанчике было жарко натоплено, и Аурика, устроившись на деревянной скамье, сразу же забыла ледяные страхи. Возле огромного камина спала собака, на стенах висели старинные знамена и ржавые сабли – одним словом, это место не могло не впечатлять. «Древняя романтика», – подумала Аурика. Она никогда не была в подобных местах, ведь благородным барышням не следует ходить по кабакам, и теперь Аурика заинтересованно смотрела по сторонам.

Официант поставил на стол высоченные кружки с глинтвейном, и Вернон одобрительно произнес:

– Только в «Пафнутии» глинтвейн готовят правильно. Апельсины, корица яблоко – все, как полагается.

Аурика осторожно придвинула к себе кружку, сделала небольшой глоток и почувствовала, как по всему телу разливается огонь, окончательно изгоняя память о морозе снаружи. В ее родном доме никогда не варили глинтвейн – зимы в Запольских землях мало чем отличались от поздней осени, так что в дополнительном обогреве не было надобности.

– А почему ресторан называется «Пафнутий»? – поинтересовалась Аурика.

– О, это презабавнейшая история! – Вернон откинулся на спинку скамьи и, катая кружку в ладонях, продолжал: – Пафнутием звали мраморного дога короля Зернуса. И он прославился тем, что, когда короля пришли свергать его сыновья, Пафнутий лег на брюхо возле хозяина и зарыдал. Он не мог, разумеется, броситься на принцев – но отказался покидать Зернуса. Эта преданность так всех впечатлила, что собаку не разлучили с хозяином, они вдвоем отправились в изгнание, и Пафнутий умер от горя, когда скончался король.

Собака, лежавшая у камина, подняла голову, задумчиво посмотрела на гостей и снова опустила ее на тяжелые лапы.

– Этот пес тут в честь того Пафнутия? – предположила Аурика. Собака ей понравилась: она напомнила Хвата, который жил в будке рядом с флигелем сторожа. Гроза всей округи, Хват обожал Аурику, и, когда она появлялась возле его будки, всегда выбирался, грохоча тяжеленной цепью, потом бухался на спину, раскидывал в стороны лапы и приглашал чесать брюхо. Когда Аурика покидала дом, Хват тоскливо завывал, вскинув к небу громадную уродливую морду, словно чувствовал, что она уходит навсегда.

– Совершенно верно, – кивнул Вернон. – Здесь все очень верноподданное, символичное и монархическое.

Официант притащил здоровенный поднос, на котором, поддетое на специальные металлические рогатки, красовалось громадное вепрево колено: смуглое, ароматное, истекающее прозрачным соком. На подносе под коленом лежали маринованные овощи всех сортов и несколько соусов в белоснежных мисочках.

Запах действительно был просто невероятный, от него даже голова закружилась. Только теперь Аурика поняла, насколько проголодалась. И отчего-то ей стало очень весело.

– Ну, вот, – довольно произнес Вернон. – Берите вилку, нож и отрезайте себе кусочки. Тут все просто и по-свойски, так что не стесняйтесь. Приятного аппетита!

Тарелок действительно не было. Глядя, как Вернон лихо орудует столовыми приборами, Аурика решила, что тоже не будет скромничать.

– Вы очень скептически отозвались о верноподданном, – сказала Аурика, когда первый голод был утолен, а официант принес еще глинтвейна и выставил на стол вазочку с огненно-рыжими мандаринами.

Доктор усмехнулся, но усмешка вышла печальной.

– Я был наказан и прощен, потому что имел наглость выжить, – ответил он. – Но наказание не сделало меня другим, я по-прежнему не верю, что король назначен Господом, и что он символ нравственности и добра.

– А во что вы верите? – спросила Аурика. Губы Вернона снова дрогнули в улыбке, а в глазах мелькнули хитрые искры.

– Я верю в равенство людей, – ответил он. – В справедливость и ответственность. В то, что офицер не даст матросу в зубы, а крестьянка не будет кланяться карете вельможи. В то, что учиться и лечиться смогут все, независимо от сословия и состояния. В то, что ценно то, чем занимается человек, а не то, каково его происхождение. Моя вера, дорогая Аурика, выписана шпицрутенами на моей спине. И я не отрекусь от нее.

Произнеся все это с искренним пылким волнением, Вернон вдруг осекся, словно понял, что хватил лишнего. Он снова улыбнулся, будто извинялся за свои слова, и принялся за мясо.

Аурика вдруг подумала, что кто-нибудь из посетителей наверняка узнает ее. И по городу поползут слухи. Это мужчины могут ходить в бордели, а женщина не имеет права где-то бывать в компании кого-либо, кроме законного супруга. Ведь именно этого и добивается Вернон, напомнила себе Аурика и решила не расслабляться.

– Вы правы, – кивнула она. – Это действительно очень важно.

– Неужели вы мне сочувствуете? – холодно осведомился Вернон, словно что-то заподозрил.

– Да, – призналась Аурика. – Да, сочувствую.

Вернон вдруг посмотрел на нее совсем иначе, чем прежде.

Так, словно увидел в Аурике друга.